ГЛАВА 49
На кухне Розиного дома Лаура и Томаса пили кофе. Ро¬за спала, и они позволили себе отлучиться от ее постели, что случалось в эти дни очень редко. Роза по-прежнему бы¬ла очень слаба, хотя никаких органических повреждений у нее не было. Когда в ту ночь Розу привезли в больницу, врачи констатировали у нее тяжелое нервное потрясение. Им удалось привести ее в чувство, но как только она пришла в себя, она все вспомнила и ей опять стало хуже, и врач счел за благо дать ей снотворное. На следующий день Лаура настояла на том, чтобы забрать ее домой. Врач больницы дал свое согласие, потому что считал, что в до¬машней обстановке, среди близких людей Роза быстрее придет в себя. Лаура забросила все другие дела и целые дни проводила в доме Розы, помогая Томасе ухаживать за больной.
— Не могу я понять, Лаура, — чуть не плача, говорила Томаса, — если доктор сказал, что у Розы сердце здоровое и другой болезни тоже нет, то почему ей не становится лучше.
— Доктор Родригес сказал, что она перенесла очень сильный удар и нервная система еще не справилась с этим. Как только она вспоминает, что произошло, ее бо¬лезнь опять усиливается. Вот почему мы должны охра¬нять ее от всяких потрясений.
В кухню вошла Дульсе:
— Там Эрнандо пришел и спрашивает, можно ли войти к маме.
Лаура вышла в гостиную. С той самой памятной ночи бала Эрнандо постоянно пытался быть поближе к Розе. Он хотел увидеть ее в больнице, потом много раз звонил и приходил к ней домой.
— Ну как она? — спросил Эрнандо, увидев Лауру.
— Пока не очень хорошо. Я сказала ей, что ты заходил, но она пока чувствует себя очень слабой и не хочет никого видеть.
— Лаура, я готов убить себя, что не заступился за нее тогда.
— Убивать себя не имеет смысла, ты можешь помочь ей по-другому. Каролина оклеветала ее в глазах всех и пока¬зала фотографии Розы с человеком, который шан¬тажировал ее. Я считаю, что надо обратиться в полицию. Если его разыщут, вся эта гнусная ложь будет развеяна.
— Хорошо, я возьму одну из фотографий и пойду в полицию. Как ты думаешь, что еще можно сделать? Может быть... — Он колебался, — может быть, стоит известить Розиного мужа?
— Мне кажется, это настолько личное дело, что его мо¬жет решить только сама Роза.
— Бедная Роза, сколько ей пришлось пережить.
— Да уж, ей досталось в последнее время.
— Хорошо, тогда я пойду и зайду опять завтра. Если те¬бе что-то от меня понадобится, звони.
В это же время Херувим пел разговор со своим со¬общником Чавой.
— Я узнал, что она сейчас заболела и из дома не вы¬ходит.
— Это плохо. В доме мне делать нечего, — отозвался Чава.
— Я буду следить за домом. Может быть, ее повезут на машине к врачу или еще куда-нибудь.
— Ну и что нам это даст? Где я там могу спрятаться? Херувим почесал в затылке. Эта затея представлялась ему все более опасной.
— Слушай, — с надеждой сказал Чава. — Ты же сказал, что она заболела. Так, может, она помрет. Тогда чего же мне зря рисковать.
— Верно, — задумчиво протянул Херувим. Собственно говоря, он с самого начала не был в восторге от этого за¬дания. Только как быть с Пиявкой. Задумавшись, он машинально перелистывал страницы свежей газеты, пока не дошел до хроники происшествий. Вдруг он хлопнул себя по лбу и заорал:
— Чава, смотри сюда.
— Что там такое?
Херувим сунул ему под нос короткую заметку из разде¬ла происшествий, которая начиналась фразой: «В Мехико убит Винсенте Гавальдон, известный в уголовном мире по кличке Пиявка».
— Ну и что? — недоуменно спросил Чава. — Кто такой этот Пиявка? Ты его знаешь, что ли?
— Это же и есть мой шеф, который эту дамочку нам поручил прикончить. Понимаешь?
— Ну и ну, — присвистнул Чава. — Вот бы мы с тобой влипли. Ведь если шефа твоего нет в живых, то и оплаты за работу тоже не будет.
— То-то и оно, — глубокомысленно произнес Херувим, намеренно не вдаваясь в детали своих финансовых взаимо¬расчетов с шефом.
— Ну что ж, нет оплаты, не будет и работы, — за¬ключил Чава. — Нашей дамочке, считай, повезло. Теперь от Всевышнего зависит, оклемается она или нет. Ну ты мо¬лодец, Херувимчик, вовремя газетку разглядел. Уж если рисковать своей шкурой, так знать, за что.
— Такое дело надо как следует отпраздновать! — радо¬стно воскликнул Херувим, который уже успел подсчитать в уме, какие барыши ему принесла смерть Пиявки, не го-воря об избавлении от многих хлопот. — Пошли, Чава, се¬годня я угощаю.
Доктор Родригес, который только что вышел из Розиной комнаты, тихо разговаривал с Лаурой и Томасой.
— Прошу вас, не терзайте так себя, — обратился он к Томасе. — Сеньора Дюруа сегодня уже выглядит лучше. Постепенно время возьмет свое, и ее нервная система справится с последствиями перенесенного стресса.
— Скажите, доктор Родригес, может быть, можно еще что-то для нее сделать. Может быть, нужны какие-нибудь лекарства.
— Вы понимаете, сеньорита Канал ее, — ответил врач, — проблема здесь не столько медицинская, сколько психо¬логическая. Наверняка вы слышали, что у больного должна быть воля к выздоровлению. Без этого никакие лекарства не могут дать полного эффекта. А у Розы сейчас воля подавле¬на. Наверно, вы, как близкая подруга, лучше меня знаете причины этого.
— Мне кажется, знаю, — сказала Лаура. — Роза рас¬сказывала мне, что десять лет назад она перенесла очень большую моральную травму, связанную с семейной жизнью, и именно тогда потеряла дочь. Она тогда сумела справиться со своим горем, приехала сюда и устроила свою жизнь заново. И вот теперь...
— Да, — подтвердил доктор. — Теперь ей кажется, что ее привычный образ жизни, который она создавала в те¬чение стольких лет, рухнул. И это для ее души слишком большое напряжение.
Никто из взрослых не заметил, что во время этого раз¬говора Дульсе притаилась в соседней комнате за полуотк¬рытой дверью и слушала, что говорит врач. То, что она ус-лышала, вконец расстроило ее.
Дульсе толком не знала, что произошло на этом зло¬счастном балу, к которому все так долго готовились. Поз¬дно ночью, когда Дульсе уже давно спала, позвонила тетя Лаура и сообщила, что мама в больнице. Правда, на сле¬дующий день ее привезли домой, но с тех пор она практически не вставала и все время проводила в своей комнате. Дульсе пыталась выспросить у тети Лауры, что случилось, но та ограничилась загадочным сообщением: «Нехорошие люди сильно обидели твою маму» и строго-настрого запретила задавать какие-либо вопросы самой Розе.
Когда Дульсе приходила к маме в комнату, Роза улыба¬лась и тихим голосом спрашивала ее про успехи в школе и про то, не начала ли она петь. Дульсе на всякий случай го¬ворила, что ей кажется, что она сможет петь уже совсем скоро. Дульсе с готовностью кидалась выполнять любое поручение Лауры или Томасы, когда нужно было что-нибудь принести или помочь. Ей очень хотелось рассказать маме про сестру, но после строгих наставлений Лауры она боялась еще больше огорчить маму и тем самым сделать ей хуже. Томаса, когда не занята была по хозяйству, ходила в церковь и ставила свечки Пресвятой Деве Гвадалупе, что¬бы Роза поскорее поправилась.
Но теперь, услышав разговор Лауры с доктором, Дульсе вконец расстроилась. Получается, что с мамой случилось что-то плохое, какие-то злые люди ее обидели, а ее любимая дочка Лус далеко отсюда, да вдобавок мама считает, что ее второй дочери нет в живых. Этого Дульсе не могла выдержать. Она почувствовала, что одной ей не справиться, и, дождавшись, когда в комнате никого не бы¬ло, начала звонить сестре.
ГЛАВА 50
Раньше, когда Рикардо мечтал о том, как получит повышение, открывающее ему путь на самый верх в руко¬водство компании, он совершенно иначе представлял себе этот день. Он думал, что будет всепоглощающая радость, что все вокруг будут поздравлять его, а он устроит в агент¬стве после работы банкет и купит своим женщинам подарки.
Каким же печальным оказался этот день в реальности! Как можно думать о банкете, когда накануне ночью убито два сотрудника агентства! О каком празднике дома может идти речь, когда Рохелио лежит в больнице, все еще нахо¬дясь на волосок от смерти. И с Исабель что-то стряслось. Рикардо несколько раз пытался позвонить ей по телефону, но ее номер упорно молчал.
Во время перерыва он отправился в полицию. Он твердо решил, найти убийцу, покушавшегося на жизнь его брата. Когда он подал комиссару Хименесу письмо, которое взял у Эрлинды, полицейский только с сомнением покачал го¬ловой. Это письмо могло быть и очень искусной подделкой.
— Но откуда преступники могли знать детские прозвища Эрлинды и ее брата? — сказал Рикардо.
— Люди, которые сидят в одной камере, подчас знают друг о друге куда больше, чем сотрудники одного учреж¬дения, — ответил комиссар. — А подделка это или нет, мы выясним без труда. Направим это письмо на экс¬пертизу. Что же касается того, мог ли быть замешан в этом деле Густаво Гуатьерес, мы узнаем через пару ча¬сов, запросив тюрьму, где он отбывает наказание. Зайдите в конце дня.
Вернувшись в агентство, Рикардо едва находил себе ме¬сто от беспокойства. К нему приходили коллеги, поздрав¬ляли с повышением, но он принимал их поздравления рас-сеянно, почти безучастно, все время думая о своем.
Наконец рабочий день, который показался ему неверо¬ятно длинным, закончился, и Рикардо снова отправился в полицию.
Комиссар Хименес уже получил ответ из тюрьмы, где содержался брат Эрлинды. Оказалось, что Густаво Гуатье¬рес в ночь, когда было совершено покушение на Рохелио, находился в тюрьме и у него бесспорное алиби.
— Кстати, через пару дней его должны выпустить. Ему когда-то прибавили срок за побег, — сказал комиссар, — но судя по всему, он исправился. Ему сократили срок за хорошее поведение.
— А как же письмо? — спросил Рикардо.
— Это оказалась очень удачная подделка. Выполнил ее бесспорно мастер своего дела, возможно, женщина — им подделка почерка удается лучше. Скорее всего, — продол¬жал комиссар Хименес, — Гуатьерес действительно пере¬дал на свободу письмо через кого-то из освобождавшихся арестантов. Письмо несколько другого содержания. Пре¬ступники воспользовались им, чтобы вытягивать у несча¬стной сестры Гуатьереса все новые и новые суммы денег. Ведь сначала она могла им и не поверить. Поэтому на осно¬ве имевшегося у них письма было составлено новое — похожее на первое, но измененное так, чтобы сестра поверила, что брат совершил побег, находится в Мехико и нуждается в помощи. Сколько денег они вытянули из сестры Гуатьереса?
— Около пятисот тысяч, ни ее словам, — ответил Рикардо. — Думаю, что она рассказала мне правду.
— Что ж, для кого-то это сумма небольшая, а для кого-то непомерная. Мы в полиции таких денег не получаем. Но, — комиссар указал рукой на письмо, — все это совер¬шенно не объясняет нападения на мужа сестры Гуатьереса. Его смерть была вымогателям совершенно не нужна.
— Значит, следствие в тупике? — спросил Рикардо.
— Тех, кто вымогал деньги у сеньоры Линарес, я ду¬маю, мы найдем без труда, а вот с покушавшимся на ваше¬го брата будет сложнее. Возможно, он сам, когда ему станет лучше, сможет дать нам какие-то сведения.
Из полиции Рикардо поехал в больницу. Рохелио стало немного лучше, но он по-прежнему находился в реанимации, и врачи считали, что он еще слишком слаб, чтобы давать показания. Рикардо зашел в палату. Он хотел сказать брату только одно, самое важное.
— Рохелио, — сказал он, — я хотел сказать тебе, что Эрлинда не виновата. Подлые люди выманивали у нее деньги, играя на ее любви к младшему брату. Я был в полиции — Густаво еще в тюрьме, но его вот-вот должны выпустить. Комиссар Хименес считает, что твоя жена не имеет никакого отношения к этому нападению.
В ответ Рохелио закрыл глаза. Он еще не мог говорить, но выражение его лица изменилось — в нем появилось спо¬койствие и уверенность. Теперь за его жизнь можно было не опасаться.
Из больницы Рикардо поехал прямиком к Милашке. Его очень беспокоило ее отсутствие на работе, но еще боль¬ше то, что она не подходила к телефону. Неужели и с ней что-то случилось? Так много неприятных событий произошло за последние сутки, что Рикардо уже начинал бояться за каждого из своих друзей и родственников.
Он поднялся по лестнице многоквартирного дома, где жила его подруга, остановился у ее двери и позвонил. Отве¬та не было. Он постоял немного, затем позвонил еще — долго и настойчиво. На этот раз за дверью послышались легкие шаги, и Исабель открыла. Рикардо хотел было что-то сказать ей, но язык присох к горлу — так она изменилась. Нечесаные волосы неровными прядями падали на бледное, лишенное косметики лицо. Это прида¬вало Милашке вид тяжело больного человека. Под заплаканными глазами были темные круги. Она, ни слова не го¬воря, смотрела на Рикардо.
— Исабель? Что с тобой? — спросил потрясенный Рикардо. — Тебе плохо? Ты больна?
В ответ Милашка только отрицательно покачала голо¬вой.
— Мне можно войти? — спросил Рикардо.
— Входи, — сказала она глухим голосом, — но лучше оставь меня в покое. Мне сейчас не до тебя.
— Но мы ведь... Я хотел сказать, что получил нако¬нец... — Рикардо замолчал, понимая, как глупо сейчас хвалиться перед ней своим повышением по службе.
И все же он вошел. С удивлением увидел на столе поча¬тую бутылку виски, догоравшую сигарету в пепельнице. Сесть Милашка ему не предложила.
— Но мы все же помолвлены, Исабель, — сказал он.
— Уже нет, — равнодушно ответила она и, подойдя к туалетному столику, взяла лежавшее там кольцо. — Возьми. И впредь будь более осторожен при выборе неве¬сты.
Рикардо не верил своим глазам.
— Но, Исабель!
— А теперь — уходи, — коротко сказала Милашка.
Ничего другого Рикардо не оставалось.
Прошло несколько дней. Рохслио постепенно поправ¬лялся, и комиссар Хименес смог допросить его. Рохелио, к счастью, видел человека, который стрелял в него, — он был среднего роста, скорее невысокий, плотного телосложения, одет совершенно непримечательно — куртка, брюки. Рохелио показалось, что лицо его было рассечено шрамом. Этот шрам особенно заинтересовал комиссара.
Оказалось, что за последние несколько лет накопилось довольно много нераскрытых убийств, в которых было не¬что сходное, как говорят в полиции, «преступления с похожим почерком». Эти убийства были, по всей вероят¬ности, заказными, и преступнику почти всегда удавалось уйти незамеченным. Показания немногочисленных слу¬чайных свидетелей сходились — невысокий, коренастый, неприметный. Только один из свидетелей запомнил шрам, теперь то же самое утверждал Рохелио.
Интуиция подсказывала комиссару Хименесу — все эти убийства совершены одним и тем же наемным киллером с особой приметой — шрамом через все лицо. Комиссар просмотрел все картотеки и выявил несколько человек, подходивших под свидетельские показания. Один из них был особо опасный преступник, которому уже много раз удавалось выйти сухим из воды — его освобождали из-за недостатка улик. Это был наемный убийца Теха Ороско по прозвищу Ниньо.
Когда комиссар принес фотографии преступников Рохелио в больницу, тот без колебаний указал именно на него. Это было достаточным поводом для того, чтобы устроить обыск в доме Техи Ороско.
— Да, сеньор Линарес, кое в чем я ошибся, — признался комиссар Хименес, когда Рикардо пришел к нему в очеред¬ной раз. — Я предполагал, как вы знаете, что покушение на вашего брата не имеет никаких точек соприкосновения с группой вымогателей, которые шантажировали вашу не¬вестку. Оказалось, что точки соприкосновения этих преступлений все же есть.
— Неужели Эрлинда... — Рикардо задохнулся от ужаса.
— Нет, — успокоил его комиссар, — она тут ни при чем. Нам удалось узнать, кому передал письмо на волю Густаво Гуатьерес. С ним в камере сидел известный шантажист и вымогатель Винсенте Гавальдон по прозвищу Пиявка. Два-три месяца назад ему удалось бежать. Ваша невестка опознала его по фотографии — это тот самый человек, ко-торый звонил ей и которому она передала деньги в первый раз.
— Как же мог Густаво передать письмо такому челове¬ку! — воскликнул Рикардо.
— Вероятно, он думал, что по отношению к своему со¬камернику Пиявка поведет себя порядочнее, — предпо¬ложил комиссар Хименес. — Но как бы там ни было, Винсенте Говальдон убит, и его убийцей, судя по всему, был все тот же Ниньо.
— Но ведь вы уже знаете, где можно его найти, — ска¬зал Рикардо.
— Да, знаем, — подтвердил комиссар, — но не торопимся с этим. Сам Ниньо нас интересует мало. Это все¬го лишь наемный киллер, сделавший убийство своей профессией. Он, как правило, даже не знает, что совершил человек, на которого он направил дуло пистолета. Ему за¬платили — и все. Нас гораздо больше интересует тот, кто заказывает убийство, кто нанимает этого Ниньо. В некото¬ром смысле, поймите меня правильно, сеньор Линарес, если мы возьмем Ниньо, настоящий убийца останется на свободе. Кстати, в вашем агентстве есть еще две жертвы этого киллера — сотрудники одного и того же отдела. Все эти убийства были совершены в течение одних суток. Значит, убийца получил ряд заданий, которые должен был выполнить одно за другим, чтобы потом спокойно «лечь на дно», как говорят в преступном мире.
Как будто злой рок начал преследовать Рикардо. Чуть только Рохелио стало немного лучше и за его жизнь пере¬стали опасаться, как на дом Линаресов обрушилось новое несчастье. Пропала Дульсе.
Когда Рикардо вернулся вечером домой, он застал Кандиду в истерике. Селия и Хаиме суетились вокруг нее с сердечными каплями, водой, нашатырным спиртом.
— Что происходит? — недовольно спросил Рикардо, привыкший, что сестра расстраивается из-за всяких мело¬чей.
— Ах, сеньор! — воскликнула Селия. — У нас такое не¬счастье. Сеньорита Дульсе пропала!
— Пропала?! Когда?! Ее похитили? — воскликнул Рикардо.
— Не знаю, — заливалась слезами Селия, — кажется, она ушла сама.
— Как сама? — ничего не понимал Рикардо.
— Она оставила записку, — сказала Селия, — вон там, на столе.
Дрожащими руками Рикардо взял со стола лист, вы¬рванный из школьной тетради. На нем ровным детским почерком было выведено:
«Дорогие папа, тетя Кандида, Селия и Хаиме!
Простите меня, но мне пришлось срочно уехать. Дело идет о жизни и смерти. Не беспокойтесь за меня, со мной все будет в порядке. Я вам позвоню или напишу. Пока ничего не могу объяснить, но скоро вы все узнаете.
Дульсе».
У Рикардо потемнело в глазах. Пока он не прочитал записку, он думал, что все это — детские капризы, игры. Но теперь он понял, что за этой запиской скрывается нечто серьезное. Но что? Может быть, она опять приревновала его к Исабель или к Ванессе? Но в последние дни Рикардо ведь практически не встречался ни с той, ни с другой.
— Когда это произошло? — спросил он Хаиме, посколь¬ку Селия давала Кандиде сердечные капли.
— Сеньорита Дульсе только-только вернулась из шко¬лы, как ей кто-то позвонил. Брала трубку Селия. Говорит, звонила какая-то девочка с очень знакомым голосом, но се¬бя она не назвала, сказала только, что она подруга Дульсе. Селия передала трубку вашей дочери. Разговаривали они совсем недолго, но после этого разговора, сеньорита Дульсе как-то очень встревожилась и побледнела.
— Да, сеньор, — подтвердила слова Хаиме Селия, кото¬рая, устроив свою хозяйку на диване, теперь стояла перед Рикардо, утирая глаза уголком передника. — Обедать она не стала, проглотила несколько кусочков и отодвинула та¬релку. Я ее спрашивала, что случилось, может быть, в шко¬ле ее кто-то обидел, но она только качала головой и ничего не говорила. Я уж думала, не заболела ли она.
— Но когда вы заметили, что ее нет? — нетерпеливо спросил Рикардо.
— Она ушла к себе, — продолжала Селия, — я подума¬ла, наверно, неважно себя чувствует. И пробыла там часа два, а то и больше. А у меня все сердце было не на месте — ведь девочка ничего, считай, не поела. Вот я и постучалась к ней спросить, может, она чаю попьет хотя бы, раз уж обе¬дать не стала. Я стучу, а она не отвечает. Тогда я приоткрыла дверь, думаю, мало ли что с ней могло случиться — а в комнате-то никого нет!
— Ума не приложу, как она могла уйти из дому и ее никто не заметил! — сказал Хаиме. — Я все время был в са¬ду, я бы увидел ее, если бы она уходила.
Рикардо бегом поднялся в комнату дочери и сразу все понял. Окно ее комнаты, выходившее на улицу, было открыто. Она сбежала через окно. Недоставало также боль-шой сумки, которую Дульсе иногда брала с собой за город или на пикник, и кое-какой одежды. Было очевидно, что дочь не похитили — она ушла из дома Линаресов по собст-венной воле.
Рикардо бросился к телефону звонить в полицию.
ГЛАВА 51
Лаура сидела в саду Розиного дома в тени магнолии. То¬маса вместе с Дульсе осталась в комнате Розы, и они уго¬ворили Лауру выйти в сад и немного отдохнуть. Опус¬тившись в шезлонг, Лаура закрыла глаза, вдохнула пряный аромат цветов и ощутила, насколько ей была необ¬ходима эта передышка. За эти дни и без того изящная Ла¬ура еще больше похудела, и ее глаза казались огромными на маленьком личике. Но Лаура не жаловалась на уста¬лость. Работа помогала ей отвлечься от своих собственных горьких дум.
Тот вечер благотворительного бала никак не выходил из памяти Лауры. Она увидела своего возлюбленного в дру¬гом свете. Увидела, какой он властный и нетерпеливый со слугами, как приторно любезен с теми, кто имеет силу и власть, и как заискивает перед своей супругой, опасаясь вызвать ее неудовольствие. Во время бала Лаура замечала, как Хасинто бросал на нее ревнивые взгляды, особенно ког¬да видел, как она танцевала или как кто-то из гостей уго¬щал ее шампанским. Но при этом за весь вечер он ни разу не подошел и не заговорил с ней, даже для того, чтобы исполнить долг гостеприимного хозяина. Лаура понимала, что Менендес считает ниже своего достоинства общаться при посторонних с простым фотографом, приглашенным для съемок. Но окончательное разочарование постигло Ла¬уру после того, что случилось с Розой. Конечно, это был не-посредственный результат интриг Каролины, но Лаура видела, с каким злорадством подхватили сплетню респек¬табельные дамы из благотворительного комитета доньи Консепсьон. Этот мир фальши, лицемерия и внешних приличий, в котором жил ее возлюбленный, наполнил Ла¬уру таким отвращением, что ей захотелось сбежать подальше и прекратить всякие связи с этими людьми.
И все-таки боль от несбывшихся надежд была так велика, что Лауре невозможно было забыться. Только тре¬вога за подругу и повседневные заботы, которые свалились на Лауру, помогали ей поддерживать внешне бодрый вид, но, как только она оставалась одна, мысли опять возвра¬щались к ее неудачному роману. Вот и сейчас на глаза Ла¬уры невольно навернулись слезы.
— Добрый день, Лаура. Простите, что тревожу вас здесь, — вдруг услышала она. Это был голос Феликса Наварро.
Лаура открыла глаза. Это был действительно Феликс, но немного другой, чем раньше. Вид у него был смущен¬ный. К этому Лаура совсем не привыкла: обычно он излу¬чал самодовольство и уверенность в себе.
— Добрый день. Чем мы обязаны такой чести? — произнесла Лаура довольно сухо.
— Простите меня. Я искал вас, чтобы поговорить, и донья Томаса сказала мне, что вы в саду. Вы, наверно, хотели отдохнуть, а я вас потревожил?
— Нет, ничего. Садитесь, пожалуйста, — сказала Лау¬ра, указывая на второй шезлонг. — Вам, наверно, хочется выпить чего-нибудь холодного?
— Нет-нет, не беспокойтесь. Я пришел, во-первых, уз¬нать о самочувствии Розы. Мне объяснили, что она пока никого не принимает. А во-вторых, я очень прошу передать ей, что я глубоко сожалею и раскаиваюсь в том, что своим поведением в тот день оскорбил ее, и приношу ей мои величайшие извинения.
— Все это хорошо, извинения я передам, — сказала Ла¬ура. — Но этого недостаточно, чтобы исправить зло, нане¬сенное Розе.
— Я это хорошо понимаю. Я вижу теперь, что против госпожи Дюруа был сплетен искусный заговор. Я положу все силы на то, чтобы разоблачить этот заговор, но мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я тоже видел Розу с человеком, который изображен на фотографии. Мне он сразу показался подозрительным. Я полагаю, что он шан-тажировал Розу. Вы можете довериться мне, ведь Роза сама призналась, что у нее есть муж, который живет в Мехико. Я полагаю, шантаж был связан с этим?
— Да, ее шантажировали, хотя она не сделала ничего плохого. Наоборот, она была оскорблена мужем и решила с ним расстаться. Она просто опасалась, что у нее могут за-брать ребенка.
— Я знаю еще одно обстоятельство, связанное с шанта¬жом. Посмотрите. — С этими словами Феликс достал из кармана футляр и открыл его.
— Колье Розы! — ахнула Лаура.
— Да, это именно оно. Я выкупил его у ювелира, чтобы вернуть законной владелице. Прошу вас передать ей это колье и объяснить, почему я так поступил.
— Это очень благородный жест с вашей стороны, сеньор Наварро, но я сомневаюсь, что Роза согласится принять его.
— Именно потому я оставляю колье у вас и надеюсь на вашу помощь. Вы знаете, Лаура, я долго вспоминал те сло¬ва, которые вы сказали мне тогда на балу, и мне было стыд¬но. Вы, хрупкая женщина, не побоялись защитить свою подругу, невзирая на эту расфуфыренную толпу филант¬ропов, а я, мужчина, заколебался. Наверно, в тот момент меня ослепляло чувство ревности. Потому что, скажу вам правду, для меня Роза... — и он замолчал.
— Я все понимаю, Феликс. Роза доверилась мне только несколько дней назад, до того я сама не знала о ее муже. Но мне кажется, что Роза очень его любила. И, разумеется, она не сможет быть спокойна, пока не разберется в своих чувствах и не завершит счеты с прошлым.
— Спасибо вам за ваше понимание и сочувствие, — тихо сказал Феликс. — Это для меня сейчас очень важно.
— Я рада вам помочь, — ответила Лаура. — К сожа¬лению, я тоже знаю, что такое разбитые надежды, и мне тоже приходилось прибегать за поддержкой к дружескому участию. Так что, если вам понадобится излить душу, я в вашем распоряжении, — несколько шутливым тоном за¬кончила Лаура.
Некоторое время они молчали, глядя друг на друга, оба углубленные в свои мысли. Наконец Феликс встал.
— Большое вам спасибо за то, что вы меня выслушали. Я буду держать вас в курсе дела, если мне удастся что-нибудь узнать о шантажисте. А вы мне сообщайте, как дела у Розы.
Он поклонился, а потом поднес руку Лауры к губам и поцеловал ее. Это был привычный для него жест, но на этот раз в нем сквозила дружеская признательность и какая-то робкая нежность. Лаура почувствовала, что у нее на душе стало теплее, и уже не так хотелось плакать.
ГЛАВА 52
Эрлинда понемногу начала успокаиваться. Рохелио поправлялся, и они с Тино ежедневно навещали его. Жаль, конечно, денег, которые она по легковерности своими же руками отдала вымогателям, но Рикардо обещал помочь заплатить первый взнос в лицей. Все приходило в норму.
Она кормила сына, когда раздался звонок в дверь. Эрлинда поспешила в прихожую.
— Кто там? — спросила она. Теперь она всего боялась и никогда не открывала дверь, предварительно не спросив, кто и зачем пришел.
— Эрлинда, это я, — услышала она вдруг так хорошо знакомый и так давно не слышанный голос.
— Густаво! — воскликнула Эрлинда, открыв дверь и бросившись к брату. — Густаво, ты вернулся!
Эрлинда уткнулась носом в широкую грудь младшего брата. Трудно было поверить, что эта хрупкая женщина когда-то воспитывала, ругала, даже шлепала этого сильно¬го, большого человека. Тино с изумлением смотрел, как его маму обнимает какой-то бородатый мужчина.
— Тино, это же твой родной дядя. Он вернулся! — воскликнула Эрлинда.
— Откуда? — спросил мальчик.
— Из дальних странствий! — приветливо ответил Гус¬таво и, протянув малышу руку, сказал: — Ну, будем зна¬комы, племянник! Я младший брат твоей мамочки.
Эрлинда, смотря на них, не знала, смеяться ей или пла¬кать.
Вечером, когда малыш Тино уже лежал в постели, Эрлинда и Густаво сели в кресла в гостиной, и Эрлинда ста¬ла рассказывать брату о своих злоключениях. Брат слушал ее, стиснув зубы, но не прерывал. Когда она закончила свой рассказ, он воскликнул:
— Мерзавец!
— Тише, разбудишь Тино, — предупредила Эрлинда.
— Мерзавец, — повторил Густаво шепотом. — Я говорю о Ченте. Когда он выходил, я попросил его передать весточ¬ку сестре. Никак не думал, что он воспользуется моим письмом тебе во вред, Линда. Если бы я считал это возмож¬ным, я никогда бы этого не сделал.
— Слава Богу, теперь все позади, — вздохнула Эрлинда. — Ведь этот Ченте убит. Он получил по заслугам.
— Все равно я этого так не оставлю, — ответил Густа¬во. — Он был не один. Ты ведь встречалась и с другим мерзавцем из его банды. И кто-то писал письмо. Я найду этих людей. Но, — он помедлил, — во вторую очередь. На первом месте в моем списке значится другой человек.
— Тот, который... — прошептала Эрлинда.
— Да. Тот, из-за которого я провел все эти годы в тюрь¬ме. Смерть — слишком легкое наказание за то, что он сде¬лал со мной, за потерянное время, за исковерканную жизнь.
Милашка постепенно приходила в себя после убийства Ченте. Для нее это было большим потрясением, хотя Ченте она уже успела разлюбить. В последние дни он стал казать¬ся ей грубым, эгоистичным, высматривающим везде исключительно собственную выгоду. Но его смерть была для Милашки большой утратой, ведь, кроме Ченте, у нее в жизни никого не было. Да, она собиралась выйти замуж за Рикардо Линареса и даже подумывала о том, чтобы выйти замуж всерьёз, но это было не то. Ведь Рикардо, по мнению Милашки, любил не ее, а идеальный образ бедной де¬вушки, которой он помог подняться на ноги, — этот образ она сама помогла ему создать и поддерживала потом, и потому она не могла ответить на его чувство — ведь и он любил не ее. Милашка была уверена, что, если бы Рикардо понял, какова она на самом деле, подробнее узнал о ее прошлом и настоящем, например, если бы до него дошло, что это она собственноручно подделала письмо Густаво Гуатьереса, он бы отвернулся от нее, в этом Милашка не сом-невалась.
А Ченте по-своему, безусловно, любил ее, и любил та¬кой, какая она есть. Теперь его не было, ее жизнь опустела, но на смену любви пришло новое чувство — жажда мести. Милашка была в курсе большинства дел Пиявки и поэтому догадалась, какое именно дело могло стать для него роко¬вым.
Федерико Саморра — вот кто направил руку наемного убийцы, в этом Милашка была уверена. Он же, по-видимо¬му, убрал и помощника с секретаршей — слишком уж большим было совпадение. И Милашка решила отомстить. Как, когда, где именно — на эти вопросы она еще не приду¬мала ответов, но одно знала точно — она отомстит этому человеку. Она была уверена, месть не за горами.
И вот в один прекрасный день в ее дверь позвонили. На пороге стоял незнакомый молодой человек с бородой. Что-то в его облике подсказало ей, что он совсем недавно вышел из тюрьмы. Его лицо было суровым, но не озлоб¬ленным.
— Исабель Торрес? — спросил незнакомец.
— Да, — спокойно ответила Милашка, которая почему-то не испугалась. — Это я. Чем могу служить?
— Я Густаво Гуатьерес, — ответил незнакомец. — Вам что-нибудь говорит мое имя?
— А... — невесело улыбнулась Милашка, — «несчаст¬ный кролик»... Ты уже успокоил свою «лисичку»?
— Значит, я не ошибся, — сказал Густаво, скрестив руки на груди. — Это вы подделали мое письмо.
— Проходи, — Милашка жестом пригласила его вой¬ти, — нам есть о чем поговорить.
Милашка была рада приходу Густаво. Теперь, разгля¬дывая его сильные руки, решительное лицо, она думала, что его появления она и ждала с того самого дня, когда был убит Ченте. Ибо этот человек тоже горел жаждой отмщения. И также поклялся отомстить ему — Федерико Саморре.
Они долго сидели за столом, медленно потягивая текилу. Милашка честно рассказала Густаво все, что знала. О том, как вернулся из тюрьмы Ченте, которому она на самом деле была многим обязана. Он попросил ее о сущей безделице — переписать похожим почерком письмо како¬го-то Густаво, обращенное к неизвестной Линде. Она сде¬лала это не задумываясь. И только потом, столкнувшись с человеком, которого звали Федерико Саморра, вспомнила, что это имя ей знакомо — его упоминал в своем письме Гу¬ставо. Она обратила внимание Ченте на это интересное совпадение, и тот решил, как он обычно выражался, «пощипать» Саморру.
— Это было неумное решение, — заметил Густаво, — Саморра очень опасный человек, и с ним такие шутки не проходят.
— В этом Ченте убедился, увы, ценой собственной жизни, — сказала Милашка. — Но каким бы он ни был, живым ему не быть. Я дала себе слово. И думаю, — она пос¬мотрела Густаво прямо в глаза, — ты поможешь мне в этом.
— Я пришел не помогать, а осуществлять месть, — ска¬зал Густаво/— Если хочешь, мы можем действовать вме¬сте.
— А ты хороший парень, — вдруг улыбнулась Милаш¬ка. — Я всегда мечтала о таком — решительном, бесстраш¬ном, справедливом. Жаль, что ты встретился мне слишком поздно.
