Отредактировано Лёка (02.03.2008 23:44)

Отредактировано Лёка (03.03.2008 00:14)

Рената Литвинова сняла "Зеленый театр в Земфире"
— полуторачасовой фильм-концерт, перебивающийся задушевными разговорами о творчестве и жизни. Корреспондент "Фильма.Ру" встретился с режиссером в кафе и поговорил о Земфире, Скорcезе, "Роллингах" и кровавом монтаже.
— Я прежде всего хочу вас поблагодарить — посмотрел только что "Зеленый театр в Земфире" на студии, где она репетирует, и был очень впечатлен. Скажите, пожалуйста, насколько этот фильм для вас важен?

— Я его расцениваю, как подарок. Я бы никогда в жизни не решилась сделать его. Это, вы понимаете, такое детское решение, красивый жест — снять концерт, с десяти камер... Это довольно круто. А потом это такое полуторачасовое концертное кино, которого в нашей стране вообще не существует, у нас нет такого опыта.

— Вообще получилась дико актуальная история. Сейчас в Берлине самый главный фильм — концерт "Rolling Stones", который снял Скорсезе, а в Москве выходит ваша "Земфира". Это случайно так совпало?

— Знаете, я совсем не знала, что Скорсезе в свои солидные годы... хотя он и про таких же солидных парней снял. Они так круто зажигают... вообще моложе молодых. Непонятно, как в живых остались.

— А вы были на последних концертах "Роллингов"?

— Нет, вы знаете, это же было в Петербурге... Но товарищи были и остались в восторге. Ну а как Кит Ричардс, который в свои семьдесят лет с пальмы падает? Зачем он вообще туда полез, на эту пальму? И то, что все они на героине сидели — какие-то невероятно крепкие организмы. У нас уже нет таких биографий. У нас ведь кто — одни мелодекламаторы. Я не знаю, про кого вообще можно было бы снять фильм, кто еще держал бы аудиторию полтора часа экранного времени.

— Кроме Земфиры?

— Она, если ее запереть в комнате, выйдет из нее с готовой пластинкой — сама напишет, сыграет на всех инструментах, аранжирует, споет, запишет. Она исполнитель, который, кстати, никогда не поет под фонограмму, она музыкант и поэт. Многое дано, наверно, поэтому так многое с нее беспощадно спрашивается.

— Я так понимаю, что она принимала очень большое участие в работе над фильмом. Трудно было с ней работать?

— Ну да, она соавтор, она сопродюсер, она занималась звуком вместе со своим многолетним соратником звукорежиссером Колей Козыревым — он вообще один из лучших. Она человек очень благородный, масштабный, дерзкий, как грузинский подросток иногда. Работать с Земфирой — счастье, потому что она никогда не предаст, если договорились, и идет до конца. Воин, она даже ест очень быстро, а ведь так всегда, ну в древности, проверяли бойцов — кто долго ковыряется — не жилец.

— А вообще тяжело было снимать этот фильм? С какими трудностями вы столкнулись — кроме той, что раньше у нас таких фильмов не делали.

— По первачу я недооценила все масштабы — десять камер... в монтаже десять версий каждой песни, которые нужно держать в голове и выцеплять лучшие планы... А трудности все самые странные, начиная с концерта, когда боролись со складками на декорациях и организаторами с их железными заборами, и заканчивая толстым оператором, который возил тележку с камерой и все время попадался в кадр. Сколько я из-за него настрадалась и не взяла красивых и, главное, нужных мне планов. Он на какой-то момент превратился в моего самого главного врага, много раз я ему пожелала похудеть, раз десять порывалась позвонить, улавливая его физиономию в материале.
— А аудитория...
— Все. Кроме старичков и старушек, но их видимо дети не пустили, чтобы не задавило в толпе. А так — и дети и солидные такие... в випах особенно, но випы я вырезала из материала, они же там сидячие... некинематографичные, хотя и они повскакивали потом. Были у меня и любимчики — один все время играл в барабан воображаемый, второй постепенно раздевался и оказался в конце концов... в брючках он оказался. Блондин такой. Самый мой любимый зритель, очень плясал, как солнце.

— Но в вашем фильме так мало крупных планов именно зрителей. В других киноконцертах аудитории бывает гораздо больше.

— Да, я была сконцентрирована на Земфире, все операторы не могли иной раз уйти с ее крупного плана, несмотря на наши указания снимать... ну кого-то еще снимать... у нас же были рации, но операторы именно зависали и засматривались на Земфиру — такой она магнит. Это факт. Короче, операторы часто снимали только того, кто им был люб. А люба им была Земфира.

— А про что в результате кино получилось? Это, конечно, некорректный вопрос, но на него всегда можно ответить.

— Это фильм-портрет. Это уже документ, наш фильм. Пройдут годы, и все положится на полки, распределится и осознается, но мы зафиксировали выдающуюся исполнительницу и музыканта в превосходной форме. Земфиру Рамазанову, которая писала песни про нас, жителей конца и начала 21 века.

— А можете сказать, где она настоящая? На сцене или за сценой?

— Ну, она везде настоящая, только разная. Я не могу ее упрекнуть в неискренности.

— А почему фильм снят на "цифру"?

— У меня никогда бы не было столько денег, как у режиссера, чтобы все это снять на пленку и остаться независимой. Думаю, Мартин Скорсезе — у него же был громадный бюджет, он ездил с группой Rolling Stones по всему туру, столкнулся с этой проблемой — он отвечал за потраченные деньги перед теми, кто их дал, и кто хотел впоследствии их приумножить. Куча обязательств и несвобод и против шерсти. У нас была роскошь делать, не подстраиваясь и не пытаясь отбить деньги.

— Примерно о каком бюджете идет речь?

— Это очень скромный бюджет, но траты еще продолжаются. Но это бюджет независимых киношников.

— Реклама?

— Мы же не планируем какого-то громадного проката. Хочется, чтобы это была картина для тех, кто знает. Хотя нас — миллионы, ну, тех, кто знает. Наших зрителей. И не на пять минут, а на столько... ну сколько проживет человечество еще. Сколько ему осталось?

Есть же такая схема проката — у нас мало копий, но идет картина многие месяцы при полных залах, так как, например, "Наука сна" или вот, прокатчики говорили, что "Настройщика" Киры Муратовой снимали через две недели с показа при полных аншлагах, потому что в очередь были поставлены другие картины и это неправильно.

— Как вы думаете, как могла сложиться такая ситуация, что у нас опять на экранах появилось большое документальное кино? Можно вспомнить и Майкла Мура, и "Господина Неприкасаемого", и вот еще теперь ваше кино...

— А мы никак себе это не представляем. Мы просто его сняли и предложили кинотеатрам.

— Но ведь этого много лет просто не было.

— А не было исполнителя. Вообще это никому не было нужно. Вы же видели наши концерты на ТВ. Это же кошмарно снято и кошмарно смонтировано. На самом деле ничто ведь не предвещало. Вот на какого еще музыканта вы бы пошли в кинотеатр?

— Я, может быть, на Шнура пошел бы.

— Я не пошла бы, даже если бы он там разговаривал. Ну а если бы он пел? Шнура нельзя назвать музыкантом, можно, я не знаю, "бардом", но не музыкантом.

— Хорошо. А если мы говорим не о фильмах-концертах, а вообще о документальном кино? Есть громадный успех "Птиц", есть громадный успех Майкла Мура...

— Ну да, потому что там социалка такая... снять по-настоящему выдающееся документальное кино трудно, потому что это очень кровавая история.

— Ну да, как заставить человека говорить правду на камеру...

— У тебя нет сценария, а потом, нужно постоянно подсматривать за окружающей действительностью, передавать ее максимально... Мне кажется, это намного труднее, чем снимать художественное кино. А при монтаже — это настоящий ад. Кстати, вы посмотрите, сейчас у американцев, даже у совсем немолодых режиссеров, появился этот ужасный мелькающий монтаж, вдруг стали подделываться под эту молодежную эстетику. Я вот даже не смогла смотреть фильм Тони Скотта "Домино", ну, про женщину, которая охотилась за преступниками. Мало того, что там была какая-то странная химическая цветокоррекция, так еще и этот монтаж. У меня просто не получилось это смотреть, болели глаза.
— Можете что-нибудь рассказать о "Поколении Пи" и "Сезоне дождей" — фильмы, в которых Вы снимаетесь?

— Ничего не могу вам рассказать о "Поколении Пи". А он выходит?

— Вроде летом выходит...

— Там ключевые сцены еще не сняты... "Сезон дождей" — это господин Дебижев, я его знаю, как художника питерского, и я просто согласилась у него сняться в небольшом камео, достаточно скромном. Там все так накручено, какая-то мистика... может, не надо разглашать чужие секреты?

— Вы уже определились с новым своим проектом? Это будет документальное или игровое кино?

— Игровое. Вообще, я не хочу становиться документалистом. Ну, таким, которые потом монтируют кроваво. У меня прямо сердце порвалось. Я много занималась монтажом игрового кино — в "Небо. Самолет. Девушка", в моем фильме "Богиня: как я полюбила", это было не так трудно. А тут десять камер.

"ЧЕТВЕРТЫЙ ЧЕЛОВЕК"     
Рената Литвинова     

-  Ну что ты делала, чтобы успокоиться? — спросила она.

В комнате было тепло, но дуло от окна. Она выглядела, как воспоминание, и курила, и варила кофе, и была молода, и никак не садилась, а все стояла у окна и говорила:

-  Потому что так удобнее. — Ей было удобнее говорить сверху вниз, наклоняясь ко мне.

Я проснулась.

Эта приснившаяся мне — я так скучаю по ней! Так давно ее не видела, как будто умерла. Это Первый человек, который стал «приходить» ко мне в эти дни.

Второй человек — завспоминала о нем: как он никогда не хотел есть. Все обычно норовят поесть, а он всегда говорил:

-  Не хочу.

Где ему было больно, никто не знал. Он сильно мог выпить, и по многу дней, потом утром похмелялся и интеллигентно, замед­ленно разговаривал и опять ничего не ел. Его хотели убить, но не добили, и не из пистолета, а ногами — их было больше одного человека. Он выжил, бледный, с бескровной кожей, непонятно за что убиваемый; ни денег, ни недвижимости, ничего у него не лежало по карманам. Зимой он носил плащ на плечах, тонкий, из по-летнему светлого полотна, потому-то он вечно ходил про­стуженный и все время что-то выкашливал-выкашливал из себя, но без результата, и без шапки — есть такие мужчины, что ходят и в морозы без головных уборов: стесняются, да и трудно в на­шей стране подобрать себе что-то красивое согреть голову.

Мне почему-то помнится, как он плакал, прямо слышу его плач, но он никогда не плакал в реальности. Он был без едино­го содрогания мускул на лице, что бы ни произошло, такое у не­го было воспитание — очень нежадный, но во вред всем, всё продавал, много авантюр в голове. Сам он не любил подходить к людям, чтобы предложить дружить, так что, если к нему кто-то приклеивался — то совсем пропащие товарищи. И все очень некрасивые, каждый раз как специально подобранные в контраст к нему: вот он был очень высокий и молодой, так друг его лучший вдруг оказывался старым, под пятьдесят, низеньким и только что из тюрьмы, правда, не за убийство, и с именем Витя. Или вот — мой герой был худой, так его товарищ детства обнаруживался толстый, даже щекастый, как набитый яблоками, с малюсенькими глазками и, по рассказам девушек всяких, со всеми достоинствами — тоже малюсенькими. Выбивал портреты на мраморные надгробия прямо у себя дома. В комнатке его стояли несколько плит с пронзительными лицами умерших. Друг, пока был с розовыми щеками и молод, казался несчастливым и страдал, но с возрастом засчастливел — перестал обращать внимание и женился.

Другой приятель, по фамилии Амурский, тоже с возрастом выровнялся: женился, купил автомобиль, а с покупкой автомобиля порвал с моим Вторым человеком и остепенился. А Второй поселялся со многими женщинами и женился всегда на тех, кого точно знал, что не любил, а под воздействием и по приличиям. Что мне делать, никак его тоже не могу забыть. И все вспоминается мне его плач, хоть никогда он и не плакал, хотя и били его при мне, и больно ему было, и родители его погибали, и всего привычного он лишался, и квартиру свою продавал, и собака единственная умерла, и в тюрьму он попадал, и на дознания в метро его возили, и денег был должен, но не отдавал, потому что не с чего было, — и все-таки никогда не плакал, а даже улыбался или замкнуто откидывал голову. Загадочный, и цели его нельзя определить словами — всё бесцельно, но не глупо, как у большинства бесцельных людей, а очень душеранимо: туфли всегда единственные, фруктов не ест, может съесть, только если сильно попросишь, яичницу или бутерброд. И никогда он не делал больно, а если кто-то плакал поблизости и шантажировал его этим, то всё исполнял правильно: от вины не отказывался, но через сутки исчезал. Но всегда звонил, если был жив, — что жив, бедный.

Есть Третий человек — женщина. Уже она располнела и вырастила косы. А была не такой, а зловещей красавицей, и все ее боялись, а если кто не хотел в этом признаваться, то выказывал презрение, как к ведьме, но внутренне все были отпугнуты ею. Как найти к ней слова, ведь много раз я обсуждала со всеми, кто любил ее или ненавидел.

Мы выпивали — не как мужчины, а как две женщины, и били об пол белые плафоны, которые находили в деревянном хозяйственном шкафу, кем-то отложенные специально для нас. Перед броском выкрикивали заклинания. Если она угощала жареной картошкой, то сквозь обжаристость видно было, что она с кожурой, и — кофе, растворимый, много чашек, и по несколько ложек желтоватого сахара, сейчас так не пьют! Тогда всё от нее и из ее рук нравилось. Такая она была любимая, по двадцать минут красящая сначала один глаз, потом, глядя в маленькое круглое зеркальце, второй, и оба она красила не одинаково, а с вдохновением и не повторяясь. Как она была красива, умела говорить навсегда западающие в душу фразы, понимать по-английски, писать очень легкие записки и никогда не приходить, где ее ждали, и ждут до сих пор, но если она вдруг прямо сейчас вернется, то уж лучше не надо. Но я ее сторонница... Все пропало, теперь она погублена в нашем большом городе Москве, и переселилась от нее подальше, обратно к маме.

- Подойди ко мне и скажи, как ты успокоилась? — протянула она мне руки и пропала из головы, как выдуло ее.

Я сижу и думаю про себя: я и не пьяна, и не в снотворных, и почти не хочется спать, хоть и ночь, и все почти покойно во мне — так отчего все трое они протягивают мне руки?

Есть Четвертый человек — он самый важный...

Как же мне излечиться от «наркобаронства» — ведь без него и не уснуть, а потом с ним и не проснуться? Одна аптекарша, из хороших, говорит мне: «Это из последнего поколения таблеток, без последствий». Я говорю: «Ну давайте».

Мой Четвертый человек уже три года как... по могилам.

Некоторые таблетки обжигают желудок, буквально падают в него огнем, как в пустой, как будто в нем ничего и не лежало, и не съедено было за ужином фиников и кислого молока, и сильно ранят, и ноги от них сводит всю ночь в цветных и теплых простынях. Любые простыни, и белые, они — как промасленные и теплоостывающие, как чей-то жир. В таком я состоянии сейчас и жалуюсь! Нельзя быть нездоровым, с изъяном. Нельзя подпускать к себе умерших, как я подпускаю Четвертого к себе.

Она пришла ко мне сегодня ночью.

После смерти голос ее изменился. Она вдруг стала говорить со мной молодым, до двадцати лет, голосом. Она находит меня в любом городе, хотя внезапно умерла и похоронена в Москве.

Входит во все двери ко мне! Вот в эту, закрытую мною еще накануне на три замка, часам к трем ночи — створка явственно заскрипела, она со вздохами, как при жизни, останавливается невдалеке от кровати и смотрит укоризненно.

-   Можно с тобой поговорить? — говорит она жалобно.
-   Нет, прошу тебя, не сегодня! Сегодня я так устала, прошу тебя!

Она, вздыхая, уходит. Не как в жизни, упрекая и с обидой, а покорно.

На следующую ночь она обычно возвращалась, и я, роняя бутылку коричневого коньяка под кроватью, пытаясь нашарить его рукой, опять увиливала.

Когда я выпиваю, то хорошо начинаю видеть в темноте. Вот я уже не могу допить эту последнюю рюмку, иду, не включая света, на кухню к шкафчику и — не промахиваясь — вливаю в тонкое горлышко бутылки оставшееся вино. Хотя полная темнота и нет луны, а если бы и была, то окна у меня такие узкие... Я иду в туалет, сажусь, вдруг на меня начинает ползти красный коврик для ног.

Я даже не вздрагиваю. Я их не пугаюсь...

Из чего извлекать счастье? Мой Четвертый человек убежал. Последние годы она жила в тоске и жарила на утро, на обед и на вечер одну только картошку с салом — и балуешь себя, и все же как будто принимаешь яд. Уносила к себе в комнату дымящуюся сковородку, словно жила в коммуналке. Лежала через стенку от меня, и я чувствовала ее тело: за стеной был край дома, и если бы стена оторвалась вдруг — она бы оказалась на большой высоте, и свистел бы ветер. Я часто находила ее стоящей на балконе — сильно перегнувшуюся через перила и что-то зорко высматривающую. Иногда она грозно выкрикивала запальчивые фразы, но все-таки это был десятый этаж — с земли не слышно. Надевала шапку-ушанку, если свистящий ветер, опять возвращалась — она боролась с рынком под окнами и всегда следила за машинами и передвижениями одного врага, который этим рынком ведал. Когда Четвертая умерла, недоборовшись с ними со всеми, я думала, преследуя этого высокого дядьку с красным лицом, очень похожего на Ельцина, — а не убить ли мне его? Что я могу сделать во имя нее? Мужчину спасло то, что еще более важный восточный человек обозвал его, и он голыми пальцами на морозе вытирал бампер его автомобиля и поглядывал, ожидая одобрения.

Утром у шляпного магазина я натолкнулась на Таню. В руках она держала пакет.

-    Так утешает! — она кивнула на покупку. — Вытрачивание денег, я имею в виду!.. Поедемте ко мне. Я сейчас одна, и почти каждый день ко мне приходит настоящий принц — и мы с ним разговариваем. Правда, он пожилой. В принципе, у него есть яхта.
-    Тань, нет ли у вас взаймы? — спросила я после прожитой ночи.
-    Я не даю взаймы. И никогда сама не беру взаймы. У меня была тоска. А вот сейчас, встретившись с вами, и вы деньги запросили... перешла в приятную тоску, - сказала подруга.
-   У вас тоска? - отозвалась я.
-   Да. Ее признак — потянуло выпить. Только не вино, а чтоб сразу. Понимаете?
-   А что принц? — спросила я, когда мы выпили.
-   Первое, он мне сказал: «Вымойся!» Я говорю: «Я мылась сегодня, я чистая!» А он мне: «Все равно, вымойся, а потом я». И белые простыни попросил. Он так боится смерти! Он хотел, чтобы я подрезала сухожилия или не знаю, как называется тут мышцы на ногах? — Она показала себе куда-то под коленками. — Это для того, чтобы ноги не уставали: он любил, чтобы я лежала под ним с задранными на его плечи ногами, причем часами! Часами! Ноги очень ныли, чуть ли не отнимались. Он не любил, чтобы я особенно дергалась. Он любил, чтобы я даже изображала спящую, умершую — и вдруг от ЭТОГО ожившую! — Таня сделала небольшую паузу. — И я соглашалась. Пусть так! Он любил вспоминать некоторые мои фразы, которые его возбуждали, ха-ха-ха!.. — нежно засмеялась она. — О-о! Он очень рисковал. Он мучил меня. Я была вся в синяках после него. Вся высосанная. А он... Он любил мне рассказывать про своих женщин. И еще он любил платить за ночь с ним. Плата тоже возбуждала его. А зачем же я спала с ним?.. — она надолго замолчала.
-   А ко мне, как начались дожди, заприходили все мои умершие... активизируются, думаю, по водному воздуху скользить им легче... — поддерживала я разговор. — Люблю быть все время одна. Так меня это лечит. Неужели вас это не лечит?
-   Таких, как мы, много сейчас развелось. Всегда одни, — сказала она.

-  Так ведь хорошо же, — удивилась я. — Расскажите, а что снится вам?

Она рассказала мне несколько снов, как волосы вместо лука режет и сыплет в суп; как ей снится — чтобы попасть в московское метро, надо быть одетой в косоворотку, быть парнем белесым и кидать о мраморную стенку еще советские пятаки — тогда попадешь к вагонам.

-  Какая вы все-таки русская! — сказала я ей на это.
Ночью она вдруг «пришла» ко мне.

-   Значит, не так, не так, — говорила она пожилому «принцу» в темноте. Говорили они на русском. Наконец в полумраке проступили очертания, и я увидела его. Пергаментное лицо всеми своими морщинами свисало над ней, даже с рук стекали складки кожи, но глаза исступленно горели, как у молодца. Он был похож на исхудавшего постаревшего льва. — Можешь ударить меня?
-   Но как? Я не могу...
-   Тогда все будет плохо, мне нужно только так, давай!.. — командовала она с отчаяньем. («Где же ее муж?» — думалось мне в этот момент, но тут я вспомнила, что он еще более обезумевший, чем этот яхтсмен: на почве бизнеса постоянно заговаривался и напивался. Был бесцветный, в беловатых рубашках то в рубчик, то в меленький крестик, белоглазый и теоретически развратный, пикировался на словах, любил причинять сердечную боль и всматриваться в лица оскорбленных, если вкратце.)
-   А куда? По чему ударять?
-   Дай свою руку, вот так... И сильнее... — Она приложила его крупную ладонь с белыми длинными ногтями к своей щеке.

Я проснулась от звука открывающегося бельевого шкафа. Она, Четвертый человек, стояла ко мне спиной и перебирала сложенные стопочкой наволочки. Тяжко вздыхала своей ситцевой спиной с рисунком крупных русско-советских цветов.

-  Пора вставать! — сказала она детским голосом, оглянувшись.

«Она разговаривает молодым голосом, потому что души не стареют»,— подумала я.

-  Еще чуть-чуть посплю, — сказала я ей в воздух. — Как тебе этот город? Ты ведь никогда здесь не была. И вообще никогда не была за границей.

Она укоризненно покачала головой.

-  Я три раза была на курортах с дедушкой, — сказала она мне совсем забытую фразу из детства. — Три раза в Ессентуках, Сочи, Геленджике... — Постояла молча. — Я сейчас встретила Таню! — Белым пухлым пальцем она поскребла пятно на стене. — Нам тут так весело! — и спряталась за шкаф.

Я опять проснулась. Значит, прощай, Таня?!!

Призрак никогда не обманывал меня, всегда спускал самые точные данные, несколько раз мне снились от Четвертого досье на очень беспокоящих меня людей. Помню, в одной анкете были перечислены любовницы, а напротив их фамилий — мнение того мужчины, с кем они были связаны. Меня поразила характеристика одной из них: была любовница, теперь — «просто человек». Что бы это означало, особенно эти привешенные кавычки, может, это его цитата? Еще в одном присланном досье совсем на другого знакомца были продемонстрированы старомодные фотографии из ателье — отца и матери этого мужчины — и такая фраза: «Он переживет ее на несколько лет». Зачем это сообщалось мне? Иногда и там бывали сбои, небрежности и неполадки, и сведения ошибочно поступали в мой адрес. Мне снились разложенные портмоне, в которых лежали фотографии детей, о которых никто не заикался, из порванных отсеков торчали деньги — и указывалась точная их сумма. Или иногда спускалась отрезанная Голова, но живая, с полузакрытыми глазами, с набеленным лицом, то ли мужчины, то ли женщины, и Голова это отвечала на вопрос о человеке: «НЕ-Е-Е-Т». Только отрицательный ответ давала. И глаза ее закрывались уже до конца. И так потом и оказывалось — ничего не получалось с этим персонажем. Где-то существовал этот архив... Четвертая всегда устраивала встречи с мертвецами, нагоняла их ко мне в комнаты во всех городах мира, но никогда — живых. Иногда по ее протекции я даже спускалась под землю к одной умершей десять лет назад женщине — там у нее была кухня с теплым желтым электрическим светом, как в бомбоубежище; она обняла меня за плечи, крепко, как живая... Тогда та женщина сообщила кое-что важное, сев напротив и сжав мои руки, вглядываясь ненастойчиво несчастным и прекрасным своим лицом. Когда-то она выбросилась из окна, умерев уже в воздухе от разрыва сердца, не долетев живой до земли. У нее были длинные рыжие волосы. После ее смерти семья пошла прахом... Потом, слой за слоем — помню эти разноцветные слои земли, — я была поднята наверх и оказалась уже стоящей ногами на Ваганьковском кладбище, у самой ограды на ее могиле, рядом с могилой балерины.

Я вышла на балкон. «Ну почему и тут до меня доходит? Не оставляет? Потому, что тут вода...» — неостро размышляла я, отмечая на асфальте лужи.

Песня для фильма "Небо. Самолет. Девушка"      (не вошедшая в фильм)

Мне стало отвратительно заботиться о себе, о своем здоровье, мне нравится себя тратить. Например, только на тебя. Да?
Мое сердце без тебя — его невозможно нарисовать — так оно колотится без тебя — не дает рассмотреть себя.
Мои глаза без тебя — в них отсутствуют зрачки (обычно их у меня много, по несколько штук в одном белом «лепестке» глаза) — совсем пустые, незаполненные. И мне ничего не хочется отдельно, в отрыве от тебя.
Ты, наверно, в том северном городе — хороший город, я там часто бывала, но твой телефон не отвечает, и что мне теперь делать? Твой телефон не отвечает, тогда, может, ты летишь сейчас в самолете... и я не знаю, что мне делать. Я сижу на стуле у окна, в окне — болото вдалеке. В него почему-то ведет протоптанная дорожка... И мухи между стеклами — завершают пейзаж. Я посчитала их — пять штук. Уже темнеет. Семь тридцать пять.
Не знаю, отдам ли я тебе эти записки или постесняюсь. Наверно, постесняюсь. Жаль, что ты не узнаешь, какие потоки «рек» неслись из меня в небо — и все только из-за тебя.
Твои брови без меня — они плачущие, да?
В общем, я люблю твои брови.
Твои
Сигареты
Шаги
Звуки
Улыбки
Взгляды
Вздохи.
По дороге из болота (в окне) идут трое — мужчина с пакетом в руках и два мальчика. Он, наверно, летчик, как и все в этой местности.
Я даже теперь не люблю летчиков, потому что ты — не летчик, и эти летчики в голубых формах меня возмущают, потому что это не ты.
Сейчас переоденусь из военной формы и пойду на почту — вдруг ты возьмешь трубку, вдруг ты почувствовал и выбежал из самолета!
Ты слышишь, я ни разу не назвала тебя по имени, но ты больше, чем твое имя.

Рената Литвинова сняла клип к песне "Ты  мне пишешь" .
Юлия Бужилова и Рената Литвинова

А когда-то я уйду,
Только останутся эти слова, что бессмертны
Эти чувства, они ударяются о стены,
Я вижу искры от этих ударов.
Они никуда не расстворяются,
Уже в отличие от меня, такой смертной...
Они, как вечный памятник, никогда не забудутся
И будут передаваться от человека к человеку.
И они наконец почувствуют, как я любила тебя.
Хорошо бы жить так долго и долго...
Любить и любить тебя...
Чтобы ты был бессмертен,
И ни в коем случае не обидел меня, не убежал...
Как я называю смерть, она такая нестрашная...
И пусть она не приближается к тебе...

В нашем городе холодно,
И художник-мороз окна поразрисовывал белой гладью из роз.
Ты мне пишешь, что, может быть, прилетишь к рождеству.
В нашем городе холодно, и я дальше живу.

Я так скучаю,
И я так хочу взять тебя за руку и поцеловать твою руку.
Я так скучаю...
Я там совсем одна, и все чужие...
Я так скучаю...

Над рекой пасхальные слышу колокола,
Ты мне пишешь, что, может быть, к лету схлынут дела.
Зацветет по-тихонечку на окошке герань.
Облетит день и ночь за днем на стене календарь.

Без тебя меня совсем нет,
Я вся в ошибках, в исправлениях,
Вся неправильная, плохая, без тебя я уже не целиком.
Взгляд мой, ищущий, нигде не останавливается,
Сердце стучит так сильно, что кажется: я не доживу до утра.
Да я не переживу даже эту ночь.
Вдруг здесь впервые я знаю, как это- расставаться.

Тротуары багряные за завесой дождя,
Осень запахи пряные пролила, уходя.
Ты мне пишешь, что, может быть, но я письма порву,
В нашем городе новый вид, и я снова живу.

Я, конечно, очень грешна,
Но своей любовью я заслужу этот рай.
Хотя, зачем? Ведь рай без тебя не существует...
А если тебе не понравится, то ты вернешься опять на землю.
И будешь жить как-то, я применю все свои связи.
Но пока я здесь, от тебя на каких-то пару тысяч километров.
Я даже, наверное, завтра смогу дозвониться до тебя.
А сейчас я просто переживаю время без тебя.
Плохой финал, грустный...
Но я его вырву, эти листы, их же можно вырвать...
Теперь все,
Твоя

"Дифирамб"     
Echo.msk.ru     
Понедельник, 03 Марта 2008 
Радио станция "Эхо Москвы" , время выхода в эфир: 2 марта, воскресенье, 14:10

Гость: Рената Литвинова

Ведущая: Ксения Ларина

Скачать и послушать интервью можно на сайте "Эхо Москвы"

К. ЛАРИНА: Еще раз приветствую вас. У микрофона Ксения Ларина. Мы начинаем программу «Дифирамб» и сегодня все ваши теплые слова будут сказаны в адрес нашей гостьи Ренаты Литвиновой.
Р. ЛИТВИНОВА: Здравствуйте.
К. ЛАРИНА: Рената Литвинова актриса, сценарист, режиссер, кто еще? Продюсер тоже есть уже?
Р. ЛИТВИНОВА: Да. Контролирую процессы.
К. ЛАРИНА: Моя самая любимая Рената из того, что я знаю, я полюбила ужасно Ренату-телеведущую, а ее взяли и закрыли. Почему это произошло?

Р. ЛИТВИНОВА: Официально мы ушли все отдыхать, а на самом деле, мне кажется, получается, что не востребована на телевидении, не достигала программа нужных рейтингов в нужном формате.
К. ЛАРИНА: Я напомню, что речь идет о программе «Детали», которую Рената вела в один из дней недели. Там был Кирилл Серебренников, Тина Канделаки и Рената Литвинова.
Р. ЛИТВИНОВА: Слишком интеллигентные разговоры, слишком у нас все было не на острие. Сейчас же в основном шоу, филиале желтых газет, некоторые шоу граничат.
К. ЛАРИНА: Жалко, потому, что это была такая отдушина для многих людей. И новое открытие людей, которых ты хорошо знаешь. Потому, что мне казалось, что и Кирилл очень удачно вписался в это качество ведущего, человека, который спрашивает. Когда Вы начали работать над фильмом «Нет смерти для меня», Вы уже были в роли интервьюера. Это первый раз тогда?
Р. ЛИТВИНОВА: Тогда первый раз. Я считаю, что мы с Кириллом не особенно пострадали, потому, что есть вещи поважнее. Он снимает кино, я сейчас вся нахожусь в переживаниях о своем кино и запускаю снимать новый проект.
К. ЛАРИНА: Давайте поговорим о той работе, которая сейчас представлена, которую уже обсуждают, уже многие посмотрели. Это Земфира, концерт.
Р. ЛИТВИНОВА: «Зеленый театр в Земфире». На самом деле он идет, у нас полные залы, как это не удивительно, потому, что считалось, что это очень специальный проект, музыкальный фильм. Но у нас полные залы, была даже проблема с билетами на выходные дни, студенты не могли купить билеты. На Украине идет прокат, там вообще какие-то феерические показатели. Здесь политика, что у нас неформатное кино, его ставят достаточно на специфические сеансы, его не так много. А на Украине это считается коммерческим проектом.
К. ЛАРИНА: А что такое неформатное кино? Которое никуда нельзя поместить?
Р. ЛИТВИНОВА: Это же не блокбастер, это не комедия. А директора кинотеатров, прокатные, структуры стандартные. Но как можно просчитать, соберет кино или нет? Поэтому у всех трафарет, видимо. На самом деле зритель друг другу рассказывает, на что надо ходить.
К. ЛАРИНА: Как в Киеве прошла презентация? Я читала, что там скандальные какие-то истории, то звука не было, то какая-то журналистка на вас обиделась. Что там происходило?
Р. ЛИТВИНОВА: Кстати, это какая-то женщина, в каких-то блестках.
К. ЛАРИНА: Какая-то светская львица.
Р. ЛИТВИНОВА: Я Вас умоляю! Почему-то каждую встречу со мной, с Земфирой, обязательно один или другой малоизвестный персонаж пытается использовать в собственном промо-акции, они тем самым куда-то выбегают, начинают рассказывать, как произошла эта встреча и становятся знаменитыми. Я не хочу это комментировать, я считаю, что это позор для всех журналистов. И данные персонажи, которые пытаются сделать себе имя, провоцируя какие-то ситуации. Она у меня брала интервью, опоздала на 50 минут. Совершенно идиотские вопросы. Причем, я ей сказала, что буду говорить только про фильм. И она пытается это использовать, чтобы на нее обратили внимание. Но, уверяю вас, там не на что смотреть.
К. ЛАРИНА: Вы куда-нибудь возили эту картину?
Р. ЛИТВИНОВА: В Петербурге.
К. ЛАРИНА: Ну как?
Р. ЛИТВИНОВА: Там такие интеллигентные зрители и пресса! Такой вакханалии не было, которые у нас тут происходит. Есть какая-то часть журналистов, я даже не знаю как их назвать, которые провоцируют скандалы.
К. ЛАРИНА: Бог с ними, с этими журналистами. Картина, конечно, рисковая, потому, что мы привыкли, что музыкальный фильм должен быть телевизионным.
Р. ЛИТВИНОВА: Ксения, а Вы видели картину?
К. ЛАРИНА: Да нет, конечно!
Р. ЛИТВИНОВА: Мне нравится. Я должна была Вас заставить сходить, а потом бы мы поговорили. Если бы Вы ее видели, Вы бы со мной говорили по-другому.
К. ЛАРИНА: Нет, я с большим уважением к Вам отношусь и убеждена, что это фильм, который заслуживает внимания. Тем более, что это что-то новое. Я каждый раз с удивлением узнаю, куда еще раз бросает автора! Все с начала, с нуля. Вы же никогда не были ни музыкальным критиком, ни журналистом. Сами поете? Чего-то я никогда не видела. Стихи, песни пишете?
Р. ЛИТВИНОВА: Если я запою, можете меня ударить прямо по лицу. Я разрешаю.
К. ЛАРИНА: Для Вас здесь Ваш человек под именем Земфира.
Р. ЛИТВИНОВА: Я закончила когда-то музыкальную школу при Консерватории и более-менее разбираюсь, даже лучше, чем некоторые поющие исполнители, так называемые. Я разбираюсь в музыке. Почему-то ко мне приклеился образ, что я не слушаю музыку. На самом деле, я не слушаю музыку по радио, потому, что это такой треш! Что у нас передают по радио? Можно слушать несколько радиостанций, и то не все. Много шлака. А так, я люблю хорошую музыку. Я люблю творчество Земфиры.
К. ЛАРИНА: Вам что было важно вытащить отсюда, как автору7
Р. ЛИТВИНОВА: Я настаиваю, что это такая констатация, мы зафиксировали, это фильм-документ, фильм-портрет. Это выдающаяся исполнительница, артист, поэт. Это автор, ее наследие, трудно об этом говорить, потому, что один современник ненавидит другого современника. Это как в книжке «Вокальные параллели» - одно сопрано ненавидит другое сопрано. Современники не могут относиться друг к другу лояльно. Время нас рассудит. Но мы зафиксировали эту звезду. Она в блестящей форме, она поющая, это прекрасно. Блестящие аранжировки. Это были ее лучшие хиты. К сожалению, не осталось от многих вообще ничего, от того же Башлачева, от Виктора Цоя. Его вообще не снял никто, чтобы это было в хорошо записанном качестве, чтобы мы видели близко его лицо. Мы не пришли, как с легендой и мы видим полуразложившийся труп, которого лучше не снимать, пусть он молчит и не поет. А в данном случае мы зафиксировали артиста в блестящей форме. Это как минимум, а как максимум – она интересна как личность. Все равно, это такой портрет, как я ее увидела.
К. ЛАРИНА: А Вы помните впервые, когда она появилась на телевидении? У Диброва. Самое первое ее появление.
Р. ЛИТВИНОВА: Помню. Она была в платье каком-то.
К. ЛАРИНА: В кедах каких-то. И вела себя совершенно…. Это было от невероятного зажима, от внутреннего стеснения, в ней все гиперболизировалось все. Она стучала по голове Диброва микрофонов. Это было что-то феерическое. «Что это???» - все говорили. Вот посмотрите. Я с ней совсем не знакома. Я ее воспринимаю только как человека, как певца, как артиста, я даже на концерте ни разу не была. Но она ужасно изменилась. Это совсем другое существо.
Р. ЛИТВИНОВА: Это человек, который умеет учиться и работать над собой, она всегда начинает все заново. Какой бы проект она не начинала, она перечеркивает все старое и не боится идти по новому пути. Я ее сравниваю с неким сказочным существом. Она же Дракон по знаку. Или Феникс. Это птица, которая умеет сгореть, а потом возрождается, появляются эти сверкающие перья и она выдает нам что-то новое. В ней есть такой дар, что она не боится быть одной против всех, делает все и оказывается победителем. Быть правой. Она себя сохраняет и мое мнение, что над нами существует НЕКТО! Бог. Он тоже любит талантливых людей, ему интересно слушать талантливые песни, смотреть талантливые фильмы, читать гениальные книги и такие люди всегда будут любимы. Когда они сохраняют себя, идут против всех и все равно он им поможет, потому, что ему скучно находиться в обществе полубездарных, активных, послушных, посредственных авторов. Все-таки, Бог любит гениальных людей и им помогает.
К. ЛАРИНА: Вы с такой готовностью восхищаетесь чужим талантом. Это очень редкое качество.
Р. ЛИТВИНОВА: Я не понимаю, почему люди из себя не могут выдавить какое-нибудь хорошее слово в адрес людей, действительно, талантливых, одаренных, просветленных, которые всем нам делают…Я не знаю… Они же счастье приносят своим творчеством. И если на секунду какую-то автор меня порадовал, заставил возбудиться, я всегда об этом сообщу.
К. ЛАРИНА: Даже если вы не знакомы? Бывали такие ситуации, что даже если Вы человека не знаете, но он вас так поразил, что Вам захотелось сказать ему хорошие слова?
Р. ЛИТВИНОВА: Не обязательно в лицо. Я даже предпочитаю не приближаться к людям, которые меня очаровывают.
К. ЛАРИНА: То есть, такой ревности к чужому таланту нет?
Р. ЛИТВИНОВА: Вы знаете, они крайне питательны. Я наоборот, очень благодарна, когда кто-то появляется. Может, я как-то стронусь, они же такие люди, они передают, они бередят, стимулируют. У меня никогда не было этого чувства. Наоборот, бывает неадекватное… К сожалению, очень часто люди не могут отличить настоящее от ненастоящего. И только время расставит все по местам. Хвалят людей, которые, может быть, неплохие, но они не так одарены. Просто в данном случае бывает, что это похвальба построена на каких-то чисто человеческих отношениях.
К. ЛАРИНА: А Вы называли Башлачева, Цоя. Насколько вообще это Ваш мир? Мир рок-музыки.
Р. ЛИТВИНОВА: Цой – это вообще мой любимчик. Я его слушала в юности. Мне он до сих пор очень нравится. Не знаю. В нем что-то такое есть. То, что есть и в Земфире. Они как бы надолго, навсегда.
К. ЛАРИНА: А Вы ходили на дискотеки в девичестве?
Р. ЛИТВИНОВА: Вот не ходила я. Я в школе, помню, как-то пошла один раз на дискотеку и мне там не понравилось
К. ЛАРИНА: «Бони-М» какая-нибудь играла?
Р. ЛИТВИНОВА: Это даже еще ничего. Нет, чего-то меня это как-то все не устроило.
К. ЛАРИНА: А на концерты подпольные, квартирники в ту пору были модны?
Р. ЛИТВИНОВА: Да, кстати, в Питере меня водили. Я там видела и Башлачева, он ходил в кедах. Такой приятный он был… Очень какой-то… Я до сих пор его вспоминаю, какая-то беззащитность. И видела я Цоя, который ночевал там у моего однокурсника. Они там жили всей группой. И, Господи… Гребенщикова я слушала в какой-то школе, в спортивном зале он пел. Все сидели на полу.
К. ЛАРИНА: То есть, эта стилистика Вам знакома? Помните?
Р. ЛИТВИНОВА: Я не могу сказать… Вы понимаете… «Аквариум» в тот момент я совершенно не пронзилась. Я там просто закручинилась и через какое-то время уползла. Меня так и не понял никто. А Цоя я люблю.
К. ЛАРИНА: Рената Литвинова у нас в гостях. Мы сейчас слушаем Новости, потом возвращаемся в программу. И я не напомнила средства связи. Конечно же, вы с нами. +7-985-970-45-45 – это смс и 363-36-59 – это номер телефона прямого эфира.
НОВОСТИ
К. ЛАРИНА: Здесь у нас есть отзывы на фильм «Зеленый театр в Земфире» Рената Литвинова у нас в студии. Я хочу прочитать несколько мнений от наших слушателей, которые стали уже Вашими зрителями. Из Нижнего Тагила, Свердловская область. «Расскажите о Вашем замечательном фильме. Мне фильм очень понравился, спасибо Вам, что возрождаете жанр музыкальных фильмов о всенародно любимых исполнителях. Это фильм для души, о музыке и любви. Его интересно смотреть не только поклонникам Земфиры. И это здорово». Вот еще из Америки письмо пришло на наш Интернет-сайт от Людмилы.
Р. ЛИТВИНОВА: Из Америки? Как она посмотрела фильм?
К. ЛАРИНА: Не знаю, может по Интернету.
Р. ЛИТВИНОВА: Нет, вряд ли.
К. ЛАРИНА: Не украли еще?
Р. ЛИТВИНОВА: Нет, может, потом украдут.
К. ЛАРИНА: «Вы дружны с Земфирой. Что у вас может быть общего?» Это, кстати, вопрос… Я бы, может, задала бы его по-другому. Что вас объединяет? В чем ваши соприкосновения?
Р. ЛИТВИНОВА: Мне так интересно. Она такая питательная личность! Я не верю в отношения, в которых нет обмена. В данном случае это человек, у которого можно многому научиться. Она боец. Вот у Киры Муратовой это тоже есть. Она всегда стоит на своем. И она всегда выигрывает. Люди очень аккумулируются. Для них очень важно пропеть свою песню и они считают это задачей своей жизни. Только когда к ним присоединяются какие-то бытовые проблемы… Но это совершенно не бытовые существа, у них есть какое-то предназначение и они к нему относятся с фанатизмом. Я восхищаюсь этими людьми.
К. ЛАРИНА: Кира Муратова тоже неформатный человек.
Р. ЛИТВИНОВА: Что такое форматный? Она все время говорит, что если бы она умела делать фильмы, которые нравились бы все, неужели я бы их не делала? А Земфира собирает стадионы, одна из немногих. И у нее просто армия поклонников. У нее и 15-летние, и люди 40 лет. И пожилые тоже. Я смотрю, на концертах присутствуют.
К. ЛАРИНА: Что Вас привлекает в таких личностях?
Р. ЛИТВИНОВА: Мне нравятся сильные личности. Я люблю… это такое счастье, находиться рядом с талантливыми людьми, неординарными. А что мне находиться рядом со всякими предприимчивыми посредственными людьми.
К. ЛАРИНА: Но приходится, что делать. Неужели Вас окружают только выдающиеся люди?
Р. ЛИТВИНОВА: Я сотрудничаю только с гениями.
К. ЛАРИНА: Да ладно!
Р. ЛИТВИНОВА: Иногда я поддаюсь на какие-то провокацию
К. ЛАРИНА: До последнего техника, рабочего?
Р. ЛИТВИНОВА: Я не общаюсь с техниками. Если я сотрудничаю с кем-то на фильме, то это обязательно человек, почти гений.
К. ЛАРИНА: Молодец!
Р. ЛИТВИНОВА: А что! Кира, Земфира, тот же Леша Балобанов, безумец наш.
К. ЛАРИНА: А! Он сейчас запустился с «Морфием»?
Р. ЛИТВИНОВА: Его уже снимают.
К. ЛАРИНА: Вы там должны были играть.
Р. ЛИТВИНОВА: Я отказалась.
К. ЛАРИНА: А почему?
Р. ЛИТВИНОВА: Вообще, я не актриса.
К. ЛАРИНА: Вы образ. Вы, как у Феллини. Образ такой нужен человеку. Или он на роль приглашал?
Р. ЛИТВИНОВА: Он приглашал меня на роль одну. Пускай кто-нибудь другой.
К. ЛАРИНА: Сложно Вам существовать в актерской шкуре?
Р. ЛИТВИНОВА: Я считаю, что это для меня как испытание, за все, что у меня хорошего есть, мне такая расплата – сидеть на этой съемочной площадке. И подчиняться.
К. ЛАРИНА: А в театре понравилось?
Р. ЛИТВИНОВА: Театр я люблю, потому, что там ты выходишь и страдаешь. А на съемочной площадке всё кусками. Я у Киры люблю сниматься, никогда не отказываюсь. И потом, как я у Киры откажусь? Она же, практически, родственница моя. Я видела ее несколько дней назад. Она мне уже показала фрагменты из нашего нового фильма. Я там уже в короне и с волшебной палочкой. И опять это шедевр. Короче говоря, иногда я снимаюсь, у меня не было мощностей. И я выпускаю свою картину. Я не хочу обижать Лешу, пускай у него будет все хорошо, но без меня.
К. ЛАРИНА: А «Груз 200» Вы смотрели?
Р. ЛИТВИНОВА: Не смотрела я.
К. ЛАРИНА: А почему не хотите? Или не хотите говорить?
Р. ЛИТВИНОВА: Нет. Я его, конечно, посмотрю. Ой… У меня какая-то своя теория по поводу Леши. Кто его там курирует… Он, конечно, тоже специально существует, как проводник неких сил, очень опасных, на самом деле. И они его курируют очень сильно. При этом он очень религиозный человек. Он очень глубоко верующий. И при этом за его тело и душу борются различные силы. И он под особым надзором.
К. ЛАРИНА: А Вы себя контролируете в этом смысле? Чувствуете, когда Вас куда-то уносит? Как-то подчиняться готовы каким-то силам или есть свои блокировки?
Р. ЛИТВИНОВА: Есть какая-то судьба и я чувствую какую-то режиссуру в своей жизни. Никогда я не хотела сниматься, во ВГИКе всегда отказывалась. Прославилась, как автор журналов. Я существую, как фильм в фильме. Даже у Киры я была каким-то отдельным фрагментом. Не знаю… Есть режиссура, но в данном случае, чем больше я знаю, тем больше я недоумеваю, но режиссура присутствует свыше.
К. ЛАРИНА: Рената! Давайте мы на несколько звонков ответим. Я обещала. Конечно же, интересуют те люди, которые видели фильм, в отличие от ведущей этой передачи.
К. ЛАРИНА: Да уж…
Р. ЛИТВИНОВА: Если у вас есть, что сказать Ренате Литвиновой, какое-нибудь спасибо за это кино, похвалить его.
Р. ЛИТВИНОВА: Мы не выпрашиваем.
К. ЛАРИНА: Интересно просто услышать тех, кто видел фильм. Алло!
СЛУШАТЕЛЬ: Алло! Добрый день. Андрей из Самары.
К. ЛАРИНА: Вы смотрели кино?
СЛУШАТЕЛЬ: К сожалению, нет. Но я бы хотел сказать, что Рената для меня олицетворяет очень светлый образ русской классической женщины. Я ей очень благодарен за всю работу, которую она сделала.
Р. ЛИТВИНОВА: Спасибо большое.
СЛУШАТЕЛЬ: Это песня просто!
К. ЛАРИНА: Давайте попробуем сформулировать – что такое образ русской женщины? Что Вы вкладываете в это понятие?
СЛУШАТЕЛЬ: Интеллект, культура, нравственность, поведение, в общем, всё.
К. ЛАРИНА: Ну что ж. Красиво! Спасибо! Рената, это комплимент для Вас?
Р. ЛИТВИНОВА: Нужно сразу подумать про свою нравственность, про поведение, как мне жить дальше после этого, не знаю… Тяжеловато.
К. ЛАРИНА: Я обожаю таких молодых людей. Андрей! Спасибо Вам большое от всех русских женщин. Потому, что когда говоришь об образе русской женщины и на первое место ставите интеллект – это для меня фантастика. Первый раз такое слышу.
Р. ЛИТВИНОВА: А мне кажется, что умные мужчины общаются с мозгами, а не с оболочкой.
К. ЛАРИНА: Они не любят в этом признаваться. А вот Андрей это сделал сейчас. Спасибо Вам, Андрей. Алло! Здравствуйте!
СЛУШАТЕЛЬ: Алло! Здравствуйте! Приветствую Ренату Амира и Надира. Мы очень любим ее, любим ее нежность, мы согласны с этим мужчиной, она, действительно, человек высокой культуры. А еще мы ее любим, потому, что она нам родной человек, она дочка нашего двоюродного брата. Мы гордимся ею. Ренаточка, милая, спасибо тебе за радость и счастье, которые ты нам всем доставляешь. Мы твои тети, одной 79, другой 83. И мы видим, как ты похожа на свою бабушку. На Амину Рахматуловну. Ты помнишь ее?
Р. ЛИТВИНОВА: Конечно!
К. ЛАРИНА: Мы с тобой виделись на похоронах, ты пришла, такая нежная, воздушная, с белыми розами. Мы тебе никогда не навязываемся и не будем Мы с Ринатиком дружим, с твоим дядей, в честь которого тебя назвали.
Р. ЛИТВИНОВА: Мы с ним созваниваемся. Спасибо Вам.
СЛУШАТЕЛЬ: Успехов тебе и счастья.
К. ЛАРИНА: И только у нас такие бывают чудеса.
Р. ЛИТВИНОВА: Я же наполовину татарка.
К. ЛАРИНА: Я знаю.
Р. ЛИТВИНОВА: И у меня..
К. ЛАРИНА: Хотела сказать «Я тоже».
Р. ЛИТВИНОВА: У меня там очень такой род, состоящий из многочисленных связей. И тут ко мне прозвонился человек, такое древо! У нас там и ученые, и князья, я даже не буду называть громких фамилий. По происхождению очень даже… Я, конечно, помню и мою бабушку, она прожила почти 90 лет. И помню тетю Асю, всех, всех я знаю. И дядю своего Рината, меня назвали в честь него. Просто мой отец умер очень рано. Я его видела можно посчитать по пальцам, сколько раз. Когда мне был год они расстались с мамой. Это душеранимая тема для девочки, которая осталась без отца. И у меня его никогда не было. Так он у меня сейчас существует в виде образа. Очень красивый человек, который прожигал свою жизнь. Мой отец, любимчик женщин, красавец.
К. ЛАРИНА: Эта вся татарская история, часть Вашей жизни, еще одно поле прикосновения с Земфирой. Я уверена, что здесь есть какие-то внутренние точки.
Р. ЛИТВИНОВА: Я так понимаю, что она в чистом виде татарка.
К. ЛАРИНА: А Вы чувствуете в себе татарскую кровь? Она когда начинает подсказывать, что Вы, Рената, будьте осторожны, сейчас мы, Ваши бабушки, прабабушки, прадедушки ринемся…
Р. ЛИТВИНОВА: Мне кажется, что эта кровь – это трудоголики, потому, что русские люди не склонны так работать, с утра до вечера. А вот восточные люди очень трудолюбивые. И это помогает.
К. ЛАРИНА: Получилось такое смешение, философствующий трудоголик. Редкий тип.
Р. ЛИТВИНОВА: Если бы я обладала только славянскими кровями, то лежебокость присутствует.
К. ЛАРИНА: Что нас еще ждет по телефону 363-36-59? Петербург. Алло!
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Максим из Петербурга. Я хотел задать вопрос Ренате. А Земфире понравился фильм?
К. ЛАРИНА: А Вам?
СЛУШАТЕЛЬ: Мне очень понравился.
К. ЛАРИНА: Скажите несколько слов для тех, кто не видел?
СЛУШАТЕЛЬ: Мне больше всего понравился момент, когда Земфира смотрит на фейерверк, это такая награда за проделанный труд.
Р. ЛИТВИНОВА: Да! Вы знаете, в начале на меня все набросились и стали говорить, чтобы я вырезала эти фейерверки. В конце фильма, когда кончается концерт, начинается салют. И я все эти салюты стала показывать.
К. ЛАРИНА: Это случайно получилось?
Р. ЛИТВИНОВА: Они длятся несколько минут. И в конце-концов получилось кино-кино. Мы просто наблюдаем салюты, а она, спрятавшись за колонками, смотрит на салюты и она тогда не знала, что ее снимают. И вот это я поставила в фильм, в конце фильма. И она там такая настоящая, уже не на сцене. Она всегда настоящая, но там она не знала, что ее снимают. А потом уже поставили титры. Все говорили, что это очень долго. Но, с другой стороны, не знаю… Я считаю, что там и начинается какое-то кино, когда тебя уже завораживает именно происходящее на экране. Такая магия какая-то.
К. ЛАРИНА: А спросил человек… Он правильно прочитал, что как награда за труды?
Р. ЛИТВИНОВА: Это может быть, какое-то удовольствие испытываешь. Это же такое шоу в небе.
К. ЛАРИНА: А как Земфире фильм? Она принимала участие в процессе создания фильма?
Р. ЛИТВИНОВА: Сейчас я Вам расскажу. На самом деле, мы его придумали и сделали, нас было 3,5 человека, придумали эту идею, воплотили ее. Мы сняли концерт. Мы сделали это первыми, потому, что никто в нашей стране не снимал еще на цифру музыкальные фильмы. Если, например, в той же Америке много цифровых залов, то у нас едва 30 наберется. На Украине едва 30 наберется. Это был такой поступок, именно такой эксперимент, снять это и выпустить именно на цифру. И она была именно соратником. Она была продюсером этой картины. Мы же пользовались только собственными инвестициями и Земфира вкладывала и свои деньги. И она была сопродюсером. Она со мной вместе делала этот фильм и в данном случае она и соавтор, сопродюсер. Она делала звук, а я отвечала полностью за монтаж и за визуальную часть. Это очень надежный товарищ. Все время комментируют эти всякие…то, что творится вокруг наших двух имен, гораздо труднее найти в этой жизни соратника, человека, с которым ты можешь делать какое-то искусство, творить вместе. Это гораздо труднее, чем с кем-то коротать свои вечера. Так что… В данном случае я нашла этого соратника. Так же, как я всегда сотрудничаю с Кирой Георгиевной.
К. ЛАРИНА: Да. И еще Ваша заслуга в том, что эти отношения продолжаются, потому, что нередки случаи, когда совместное творчество разрушает что-то. Все равно возникают, особенно, когда люди амбициозные, Вы же человек, который хочет подписываться собственным именем?
Р. ЛИТВИНОВА: Меня Земфира и не заставляет подписываться чужим именем.
К. ЛАРИНА: Но какие-то споры возникали? Ведь как делать кино Вы лучше знаете как. Или это не тот случай. А она говорит: «Ты ничего не понимаешь в музыке».
Р. ЛИТВИНОВА: Я особенно и не давала советов в музыки. Это было бы более чем странно.
К. ЛАРИНА: Вы монтировали вместе кино или здесь была Ваша воля?
Р. ЛИТВИНОВА: Я монтировала, но она сводила звук, потому что я в звуке музыкальном… я могу говорить, что мне хотелось бы погромче, я помню, что я ей говорила… И они говорили, что ты молчи, несчастная! «Ну, вы понимаете, что в кино…тра-та-та..» В данном случае они были правы, я им говорила, тут нужно поднять, я настаивала… Они хотели отразить реальность, а я говорила, что кино это не реальность, это над реальностью. Кино – это вторая реальность. В кино можно так сделать, как мы хотели бы. Земфира очень любит, чтобы все было честно. Я говорю: «Боже! Кино это совсем не то!»
К. ЛАРИНА: Как Вы относитесь к возрасту?
Р. ЛИТВИНОВА: В смысле, что мы с Вами стареем?
К. ЛАРИНА: Стареем, да… Я не хочу прямо так говорить… Существует такое устойчивое убеждение, что кризис среднего возраста, не очень понятно, что это такое…
Р. ЛИТВИНОВА: Это у мужчин.
К. ЛАРИНА: А у женщин это бывает? Или у них только…
Р. ЛИТВИНОВА: У них же… когда они там…резкое обрушение внешности идет…
К. ЛАРИНА: Это когда бывает?
Р. ЛИТВИНОВА: Ближе к 50. А если не следить за собой, то раньше.
К. ЛАРИНА: То есть, этот рубеж в 40 лет для Вас не является ничем?
Р. ЛИТВИНОВА: Это всё преодолимо, нужно просто работать над собой.
К. ЛАРИНА: До абсурда только не доводить, мы видим примеры разные перед глазами.
Р. ЛИТВИНОВА: Вы имеете ввиду, когда надувают себе всё?
К. ЛАРИНА: Да жуть какая-то…
Р. ЛИТВИНОВА: Это да. Мне кажется, что это уже перетопка. А груди себе вставлять! Я не знаю, что со мной должно произойти, чтобы я себе вставила груди! Я прочитала, что я себе груди увеличила безоперационно. А как? Что мне их…. Не буду я выражаться, у вас приличное радио. Ну вообще, ужас какой-то читаешь..
К. ЛАРИНА: (Смеется)
Р. ЛИТВИНОВА: Я могу Вам показать, Вы потом расскажете..
К. ЛАРИНА: Я видела грудь Литвиновой!
Р. ЛИТВИНОВА: …что я ничего там себе не сделала. Я буду, конечно, пытаться не распускать. Но можно и красиво состариться. Я надеюсь на это. Главное, чтобы с мозгами ничего не произошло, это же напрямую связано. Тут главное не обветшать мозгом и не терять адекватность, и не молодиться.
К. ЛАРИНА: Не знаю. Ваш любимый режиссер и товарищ Кира Муратова, наверняка, про это вы говорите.
Р. ЛИТВИНОВА: Она прекрасно выглядит! Я ей привезла крема, иногда привожу. Помаду. Она женщина! У нее молодой муж, что б вы знали. Да! Очень хорошие внуки.
К. ЛАРИНА: Пишут про нее тоже всякие небылицы.
Р. ЛИТВИНОВА: Да ну их к черту! Она молодец, она укрылась в своей Одессе, где нет этих папарацций, этих придурков. На самом деле она прекрасно выглядит.
К. ЛАРИНА: Как совмещается Ваше тонкое понимание жизни и себя в этом мире, Вы знаете, для чего Вы существуете на этой земле и что Вам предстоит выполнить дальше. Но при этом я вижу Вас в гламурных журналах, на каких-то фотосессиях, среди фигур сомнительного происхождения, полуженщин-полумужчин. Неужели это Ваш мир тоже?
Р. ЛИТВИНОВА: Я никогда не осуждаю. Каждый человек решает за себя сам. Если это не связано ни с насилием, ни с нарушением.
К. ЛАРИНА: Вы там своя? Как они Вас воспринимают?
Р. ЛИТВИНОВА: Если я где-то появляюсь, то это продиктовано обстоятельствами. В данном случае в связи с выходом картины я давала много интервью и снималась, и где-то появлялась, чтобы не только меня использовала пресса, но и чтобы я ее тоже использовала. Вот и всё. А с кем я там стою…
К. ЛАРИНА: Там есть какие-то близкие люди, друзья?
Р. ЛИТВИНОВА: Кого Вы имеете ввиду?
К. ЛАРИНА: Да я их не знаю.
Р. ЛИТВИНОВА: Я не могу сказать, что я покрыта друзьями. Это для меня роскошь. У меня есть соратники, у меня очень мало времени, я все время повторяю, что у меня нет времени на любимых людей, нет времени дружить. Я хочу общаться и свое время тратить на любимых и на работу. Пока у меня нет возможности проводить время с друзьями. Это, может быть, какая-то прерогатива старости. Хотя мне кажется, что хочется иногда побыть одной даже. Мне этого не хватает. Не хватает времени.
К. ЛАРИНА: Как ребенок-то, скажите?
Р. ЛИТВИНОВА: Хорошо, слава Богу. Уехал сейчас с папой отдыхать, на 8 марта. Так что у меня более-менее сейчас отпуск.
К. ЛАРИНА: Вы ее так и не показываете никому?
Р. ЛИТВИНОВА: Не знаю… Её уже узнают на улицах и это не есть хорошо.
К. ЛАРИНА: Вы бы хотели, чтобы она что-то делала? Фотографировали бы ее, чтобы плясала она где-нибудь, детское Евровидение?
Р. ЛИТВИНОВА: Ужас! Вы что!
К. ЛАРИНА: Намазать, накрасить, навить букли…
Р. ЛИТВИНОВА: Издевается! Издеваетесь надо мной, что ли? Пришли вот Новости читать. Сейчас я Вам все скажу.
К. ЛАРИНА: Мы, к сожалению, все заканчиваем. Возвращаясь к кино…
Р. ЛИТВИНОВА: Хочу, чтобы все пошли на кино! Поддержите нас.
К. ЛАРИНА: Оно уже в прокате идет, в Москве уже есть.
Р. ЛИТВИНОВА: Во всех синема-парках идет.
К. ЛАРИНА: А на DVD будет?
Р. ЛИТВИНОВА: 27 марта у нас выходит все на DVD.
К. ЛАРИНА: Прекрасно! Все, кто не попадут в кино, могут посмотреть дома.
Р. ЛИТВИНОВА: Пусть они попадут в кино. Я этот фильм еще хочу посмотреть. Недавно у нас был закрытый показ, я не могла никак оторваться, я хочу его еще раз посмотреть.
К. ЛАРИНА: Нравится?
Р. ЛИТВИНОВА: Мне нравится! Вот я недавно попыталась пересмотреть «Богиню». Я не могу! Не могу смотреть «Границу», я люблю Митту, но я не могу там на себя смотреть.
К. ЛАРИНА: А «Мне не больно»?
Р. ЛИТВИНОВА: Не могу смотреть! Но мне нравится «Нет смерти для меня» и мне нравится «Зеленый театр в Земфире». Это я могу смотреть.
К. ЛАРИНА: Вы там никого не играете, документальная съемка.
Р. ЛИТВИНОВА: Нет, там каждый пропел свою роль. Мне Мордюкова сказала, что это лучшая ее роль.
К. ЛАРИНА: Вот в этом фильме «Нет смерти для меня»?
Р. ЛИТВИНОВА: Да.
К. ЛАРИНА: Там они все хороши. Окуневская какая там!
Р. ЛИТВИНОВА: Татьяна Кирилловна…
К. ЛАРИНА: Мы закончили. Мариночка, уступаем тебе место.
Р. ЛИТВИНОВА: До свидания, Ксения.
К. ЛАРИНА: До свидания, Рената.
Р. ЛИТВИНОВА: Спасибо!

да,я её просто обажаю,как уже наверно все заметили.
Люблю её девочку мою 

"Мелодия для шарманки".

Отредактировано Лёка (04.03.2008 20:33)

Пермская Киностудия Полнометражных Фильмов
С т у д и я «АМБЕР»
п р е д с т а в л я ю т
фильм Наталии Новик
«ДОГНАТЬ БРЮНЕТКУ»
Жанр : романтическая комедия
Бюджет : 2,5 мл. $
Режиссер-постановщик : Наталия Новик (дебют)
Продюсер : Виталий Силин
Исполнительные продюсеры :Роман Романцов, Ирина Силина
Автор сценария : Наталия Новик, Ким Белов, Наташа Погоничева
Оператор-постановщик : Леван Капанадзе
Художник-постановщик : Питер Стайл
Композитор : Сергей Чекрыжов («20 сигарет», «Слуга Государев»)
Формат : 35 мм, цветной, звук Dolby Digital
Хронометраж : 110 мин.
Сроки производства : март 2007 года – февраль 2008 г.
Выход в прокат : 2008 г.
Производство : Студия «Амбер» по заказу Пермской Киностудия Полнометражных Фильмов.
В ролях : Денис Никифоров, Рената Литвинова, Марат Башаров, Катя Кудри`нская, Алексей Сидоров, Михаил Процько, Алексей Горбунов, Дмитрий Лабуш, Александр Лыков, Виталий Хаев, Наталья Коляканова, Петр Томашевский и др.

«Дебютантка Новик самовыразилась, сняв честное коммерческое кино - нестыдное для автора и приятное для публики. Сценарные огрехи компенсирует свежесть открытых молодым режиссером лиц и пейзажей, мелькающих за окном авто. Герои этого неутомительного роуд-муви по старинной традиции стремятся в Москву. Но столицы нашей Родины мы, к счастью, не увидим. За это отдельное спасибо режиссеру, возвращающей нашему клаустрофобски засевшему в столице кино, дыхание бескрайних (мало)российских просторов.»

Стас Тыркин, кинокритик «Комсомольская Правда»

Аннотация :

Рената Литвинова в образе многодетной матери, Марат Башаров – в качестве ее любовника, Алексей Горбунов в косухе с длинными волосами и на мотоцикле… Создатели фильма приготовили известным актерам самые необычные роли, зато молодым артистам – все карты в руки. В разложенном режиссером Наталией Новик пасьянсе под названием «Догнать Брюнетку» все атрибуты отличного кино: любовь, погоня, приключения.

Синопсис :

Фильм повествует о приключениях взбалмошного семейства Солнцевых, обитающего в богом забытой глуши на берегу моря. Члены семейства (Маша, Леопольд, Альберт), каждый по-своему, пытаются вырваться из ими же самими созданного бедлама. По старой традиции они едут за счастьем в Москву, то и дело попадая в невероятные ситуации, в которых самым неожиданным и комичным образом обыгрываются вечные мотивы добра и зла, любви и ненависти.

СОЗДАТЕЛИ ПРОЕКТА О РАБОТЕ НАД ФИЛЬМОМ

Наталья Новик, режиссер-постановщик

- Нам хотелось снять добрый и веселый фильм, с большим количеством гротескных узнаваемых персонажей. В истории бестолковой гонки за сумасшедшей девственницей и ее братьями легко и весело рассказывается о поиске себя и осознании своего пути, о любви, дружбе и важности семьи в жизни. Я уверена, что главная героиня - никогда неунывающая Маша влюбит в себя многих. Мне очень повезло с соавторами и я очень горжусь актерским ансамблем, который у нас сложился.

Кудринская Екатерина (исполнительница роли брюнетки Маши)

- Этот фильм - моя первая большая работа в кино. Я приобрела огромный актерский опыт, который будет самым дорогим впечатлением, а Наташа навсегда останется моим любимым режиссером. Ведь это она нашла меня на спектакле Щукинского училища и пригласила на пробы. Моей радости не было предела, когда я узнала что съемки пройдут в Крыму. Я часто отдыхала там и знаю каждый камушек. Со своей героиней мы не похожи. Маша слишком целеустремленна, бесстрашна, смела, более боевая, чем я.

Алексей Сидоров (исполнитель роли Альберта – старшего брата Маши)

- Весной пришлось прогулять несколько занятий в ГИТИСе из-за проб в проекте «Догнать брюнетку». О чем я совсем не жалею, ведь меня утвердили на роль. Правда пришлось кардинально изменить внешность (меня перекрасили в блондина, отбелили зубы, заставили подкачаться) – получился эдаким мачо. Больше всего запомнились съемки под Ялтой. Безумно красивое место, необычные декорации, недалеко нудистский пляж, а у нас бинокли в наличии…В общем, было весело! Свой актерский дебют считаю великим шансом попасть на большой экран.

Михаил Процько (7 лет – исполнитель роли Леопольда – младшего брата Маши)

- В Крыму мы провели 2 летних месяца. Жили одной большой семьей: вместе работали, вместе просил, чтоб меня называли Леопольдом, по имени своего героя. А одну из сцен фильма перенес в жизнь: в одном эпизоде я готовлю омлет, теперь по субботам это главное блюдо нашей семьи.

Рената Литвинова (исполнительница роли мамы)

- Работа в этом фильме для меня несколько необычна. Я считаю, что у меня отличная роль, ведь я появляюсь на экране только голосом и фотографией. Вообще, мне нравится, роли, когда у актера нет ни одного слова. Еще очень хорошо играть лежачих… А здесь - просто прелесть.

Картина «Догнать Брюнетку» показалась мне очень зрительской. В каком-то смысле она без претензий, и в этом есть свое обаяние.

Ким Белов (со-автор сценария)

- Идея снять кино по книге культовой американской писательницы целиком принадлежит режиссеру. Прочитав в 2001 году книгу Тамы Яновиц «На прибрежье Гитчи-Гюми» Наташа решила ее экранизировать. Мне кажется, что главная героиня книги оказалась чем-то близка по-духу самому режиссеру. Наташа стала нашим «локомотивом» и направляющей. Около года мы писали сценарий. Потом долго подбирали натуру. Но в результате на съемки в Крым приехала сама Тама Яновиц, которой очень понравилась наша версия ее истории.

Тама Яновиц (автор книги «На прибрежье Гитчи-Гюми»)

- Мне нравилось присутствовать на съемках этого сумасшедшего проекта. Все были очень дружелюбны. Я была в восторге от того, как тщательно спланирован съемочный процесс. Кстати, каждый день со мной случались странные вещи… потом я поняла – все происходит с точностью, как у меня в книге.

Тама Яновиц – одна из модных американских писательниц. Слава пришла к ней в 1986 году с выходом сборника рассказов «Рабы Нью-Йорка» (The Slaves of New York, 1986). Тогда же за ней закрепилась репутация певца нью-йоркской богемы. Тама Яновиц – автор романов: «Американский папочка» (American Dad, 1981), «Каннибал в Манхэттене» (A Cannibal in Manhatten, 1988), «Критический возраст» (A Certain Age, 1999).

Альтернативный синопсис (из интернет дневника одного из участников съемок)

Снимает Москва.... ?режиссёр тёлка молодая, Натахой звать.?За камерой Леван, что в «Ночном дозоре» вторым оператором был. Актерский состав из узнаваемого: Денис Никифоров из «Боя с тенью», Марат Башаров из танцев на льду, а еще чувак, который в «Изображая жертву» матерился прямо в кадре – с фамилией подходящей Хаев. И в этом кино он главную героиню тоже часто хает.

В сюжет сильно не вникал - просто было не до этого. Какая-то комедия с элементами дорожного приключения. Все куда-то бегут, спешат, догоняют друг друга, при этому взрываются дома, меняются машины, но ни одного трупа и все как-то весело, аж противно. Снимали летом в Крыму: море солнце. Высокобюджетный, короче, проект.

а вот в полном размере

Деконструкция как один из признаков постмодернистского текста
(на примере текстов Ренаты Литвиновой)

Никогда еще, по сравнению со второй половиной ХХ века, понятие текста не было столь значимым. Роль, функции и способ организации текста достаточно длительное время оставались неизменными, но пришедшая постмодернистская парадигма принципиально изменила все атрибуты текста. Помимо прочих (отсутствие авторства, интертекстуальность, повышение значимости контекста и т.д.) теоретики постмодернизма, в первую очередь, Ж. Деррида выделяют такой признак, как деконструкция.

Несмотря на то, что четкого определения этого понятия его автор не дает, мы можем выделить несколько основных черт, присущих деконструкции:

1.             Так, общую стратегию деконструкции автор определяет, как стремление опрокинуть или перевернуть существовавшую иерархию, гегемонию, которая, так или иначе, задается бинарной оппозицией. Задача здесь заключается в том, чтобы снять саму структуру оппозиции, чтобы построить, заново создать новую концепцию письма и новую концепцию текста;

2.             всякий застывший, остановившийся смысл, по мнению Ж. Деррида, требует немедленной деконструкции;

3.             «темноту», непонятность Ж. Деррида вообще считает имманентным свойством письма, связанным с невозможностью абсолютно прозрачного значения: всегда остается некая зона мерцания непроявленных смыслов. И в этой связи довольно естественно, что письмо у Ж. Деррида стремится обрести магическую силу.

В данной работе мы бы хотели рассмотреть с точки зрения деконструкции некоторые тексты Ренаты Литвиновой: монологи из ее сценариев («Увлеченья», «Три истории»: «Офелия», «Богиня: как я полюбила») и ее опубликованную прозу («Обладать и принадлежать», «Четвертый человек»).

Деконструкция характеризует текст Ренаты Литвиновой в грамматическом смысле: очень часто устоявшиеся формы – семантические, синтаксические или лексические – разрушаются инверсией, окказионализмом или при помощи иного стилистического приема. В «Увлеченьях» ее героиня говорит: «В тот день патологоанатомом был такой парень… Он всегда мне был похабен. У него были маслянистые волосы – черные прожиренные пряди»[i]. В новелле «Офелия» (киноальманах «Три истории») можно найти такие фразы, как «я пока тебе друг и не превращай меня в обратное», «невинно утонувшая Офелия», «все закрючковано, имеет свои заделы и запросы», «А какая такая у вас судьба, чтобы вы не хотели, чтобы они ее повторили?». Подобные же примеры разрушения устойчивых языковых структур можно найти и в фильме «Богиня: как я полюбила»: «Все неслучайно, и неслучайно вы прислались в тот день ко мне в околоток», и в рассказах Литвиновой: «Мой Четвертый человек уже три года как… по могилам» [ii], «вытрачивание денег»[iii].

Деконструированный текст оказывается информационно избыточным: для того, чтобы донести до адресата смысл сказанного (или написанного) необходимо неоднократное повторение: героиня «Увлечений» вспоминает о покончившем с собой возлюбленном, которого «желали выкрасть и захоронить, но только теоретически, только теоретически, только теоретически». Офа из «Трех историй» постоянно повторяет уже сказанное: «Доктор, сюда идут. Идут сюда», «Я не хочу, чтобы ты видел моего лица: оно такое разгоряченное – просто я у цели, доктор. Иди! Значит, я у цели, доктор… Оно такое разгоряченное, мое лицо… Иди!», «Так–так–так–так…».

Ж. Деррида отмечает, что деконструкция сопровождается снятием оппозиций. Тексты Литвиновой наглядно это демонстрируют: в них соединяются несоединимые, казалось бы, понятия, смешиваются «высокие» и «низкие» категории. Лиля из «Увлечений» долго вспоминает об умершей подруге Рите Готье, но заканчивает монолог следующим образом: «А мы с сослуживицей в тот день ходили искать Рите белое платье, потому как если девушка невинна, то ее непременно кладут в белом. Ну нигде мы не могли ей найти этого белого платья, а вместо этого купили отчего–то в тот день красного карпа. В полиэтиленовом пакете…»[iv], одна из Потусторонних в фильме «Богиня: как я полюбила» сравнивает любовь с мясом: «В общем, любовь – это что–то такое… ну, не мясо… но что–то кровавое».

До сих пор мы говорили о тексте только в его лингвистическом смысле, но принципы постмодернизма позволяют нам говорить о любом явлении жизни как о тексте, и мы можем здесь перейти от уровня речи персонажей Ренаты Литвиновой к образам этих персонажей, они также оказываются деконструированными.

В первую очередь, Литвинова деконструирует такую категорию, как материнство. В новелле «Офелия», полностью посвященной этой проблеме, мы не увидим счастливых матерей и их детей – всего того, с чем мы можем ассоциировать материнство. Напротив: работница регистратуры роддома Офа выслеживает матерей, отказавшихся от своих детей, и убивает их, ее главная цель – найти таким же образом свою собственную мать и отомстить ей. При этом после свидания с Доктором (Иван Охлобыстин) она оговорит: «Наверное, сегодня я сделалась беременной. И это что, я должна вынашивать твоего зародыша? Тьфу! Тьфу!».

Отношение к жизни и отношение к смерти также подвергаются деконструкции: героини Литвиновой отдают предпочтение последней (неважно, их это смерть или смерть другого человека), отношение к ней разительно отличается от традиционного, основанного на христианской идеологии. Смерть либо рассматривается в своем физиологическом проявлении: «он знал и поэтому–то в конце вскрытия закурил и, сделав разве что для вида две–три затяжки, бросил окурок прямо в живот Риты Готье, и тут же его ассистенты так и зашили»[v] («Увлеченья»), либо эстетизируется, демонстрируется как красивое и даже желанное (возможно, более желанное, чем жизнь) явление. В повести «Обладать и принадлежать» Рената Литвинова пишет: «Ты согласишься на смерть, только если она будет красива. Вот если она будет некрасива, ты спасешь себя, а если все будет окрашено благородными красками, тогда ты согласишься…», «Но ты знаешь, такая смерть, я ее себе сейчас представляю, не страшит меня. Мне не страшно. Она как подруга мне, улыбающаяся, сестра, вся в белом» [vi], в фильме «Богиня: как я полюбила» присутствует следующий диалог: «Мать–призрак: Слушай: тут многие хотят с тобой познакомиться, выражают свое почтение и просили передать, чтобы ты не боялась умереть. – Фаина: Умереть? – Мать–призрак: Не бойся: так надо. – Потусторонние: Соглашайся! Соглашайся!», в определенной степени «зеркальной» по отношению к предыдущему примеру оказывается реплика из «Трех историй»: «Мама, ну это же хорошая смерть. Ты же сама мечтала и грезила о ней, а я воплотила ее в жизнь».

Деконструкции в итоге подвергается вся система моральных норм, принципов человеческих отношений. Здесь также снимаются оппозиции: не существует ни добра, ни зла, любой поступок – каким бы ужасным он ни казался обычному человеку – возможен, и для него найдется оправдание. Неудивительно, что самой запоминающейся из всех фразой в новелле «Офелия» оказывается следующая: «Я не люблю мужчин, я не люблю женщин, я не люблю детей. Мне не нравятся люди. Этой планете я поставила бы ноль». Постмодернистские принципы распространяются не только на процесс создания текста, но и на процесс его восприятия: здесь также снимаются бинарные оппозиции, и ничто уже не обладает единственным значением. Отношение читателя или зрителя к текстам Ренаты Литвиновой тоже не может быть однозначным, и даже в рамках данной работы нельзя дать конечную оценку этим текстам. Оценку даст каждый читатель самостоятельно.

Талантливый кинорежиссер и популярная актриса Рената Литвинова предстваляет свою новую работу. Картина стала видеопроектом, запечатлевшим на пленку недавнее мегауспешное выступление певицы Земфиры в Москве.

"Зеленый театр" в Земфире" - первый опыт Литвиновой в музыкальном кино. Актриса и режиссер создала не просто фильм-концерт, но рельефный, неравнодушный портрет главной российской певицы последнего десятилетия. Помимо филигранно четко смонтированных музыкальных номеров, в фильме звучат монологи певицы. Никогда еще Земфира не была перед объективом такой откровенной и одновременно амбициозной.

Фильм Ренаты Литвиновой - фактически, хроника двух часов, полных музыки, без которой невозможно представить себе нашу жизнь. Песни, сыгранные Земфирой Рамазановой 8 июня 2007 года в переполненном "Зеленом театре", к моменту концерта уже стали историей. Но певица переписала эту историю заново. Переписала для новой группы, в сотрудничестве с которой создавала альбом "Спасибо". Все песни были исполнены в новых версиях, получили новое, свежее дыхание. "Зеленый театр" в Земфире" - первый в истории отечественного кинопроката полнометражный музыкальный фильм, построенный на видеоматериале одного концерта.

Девушка в черном с большим зонтом в руках пересекает на лодке Москву-реку и сходит на берег у Нескучного сада. Через несколько минут она поднимается на сцену легендарного "Зеленого театра" и исполняет дюжину своих лучших песен. Начинает с "Почему?", взрывающейся фантастическим фейерверком, и заканчивает песней "Арривидерчи", во время которой выпускает в московское небо ворон-москвичек.

Земфира красива и счастлива на сцене – и наблюдать за этим одно удовольствие: она улыбается, кривляется, носится, танцует – и все это выглядит очень уместным. В этом, конечно, заслуга не только певицы, но и Ренаты Литвиновой, которая смонтировала все с невероятной любовью. Первые минуты, когда певица картинно подплывает к парку Горького на катере и общается с фониатром, забываются, как только она начинает петь. Голос звучит, слышно каждое слово, шкалят датчики, и Литвинова сдержанными спецэффектами добавляет правильных мазков. Главный спецэффект здесь – это отсутствие клипового монтажа с судорожной сменой планов, почти убившего жанр телеконцерта. Но и остальные ненавязчивые режиссерские ходы усиливают впечатление – будь то вовремя сделанный стоп-кадр, смена резкости или льющийся прямо в камеру дождь.

Рената Литвинова любит городских сумасшедших
Кажется, что действие фильма «Настройщик» происходит лет десять назад. Однако Рената Литвинова, сыгравшая в новой работе Киры Муратовой главную роль, с этим не согласна. О настоящей России, абортах и концепции мщения с Ренатой Литвиновой беседовал корреспондент Time Out Москва.

У Ренаты разные глаза. Один молодой, другой — старый. Она сидит за столиком в кафе, не узнаваемая официантками, потягивает крошечный эспрессо: «Абсолютный шедевр у Киры вышел, прорыв. Она сняла черно-белый фильм-загадку, полный пронзительной жалости, которая не унижает, а совсем наоборот„.

Фильм „Настройщик“ на первый взгляд анахроничен. В нем рассказывается о жизни, какой она была десять лет назад: непонятно откуда взявшиеся обеспеченные тетушки преклонных лет и обкрадывающие их проходимцы, брачные авантюристы, работающие по газете „Из рук в руки“, и девушки, поющие авторские песни в трамваях. “Все это осталось в провинции, — говорит Рената. — Всего 20 км от Москвы — и попадаешь в такую жизнь. Я проехала с туром по стране и поняла, что Москва не есть наша родина. У нас тут отдельное государство, а в России совсем другие отношения, другие реалии. Я ехала вдоль унылых полей, любую армию забрось в них, и она исчезнет. Слегка прибило меня, конечно„.

Героиня Ренаты в „Настройщике“ из хорошей семьи, с деньгами и понятиями. А влюбилась она в умника без копейки и ушла к нему жить на чердак. Умник умеет и вязать, и рояли починять, но как-то не вписывается в привычный мир девушки, и тогда она решает ему помочь. Влюбленные становятся Лисой Алисой и Котом Базилио. Их трехчасовое путешествие в стране богатеньких дураков — зрелище трудное и назидательное.

“Такие девушки есть. Их полно, я их постоянно встречаю, — Рената уверенно кивает головой. — Мы подобными вещами не занимаемся уже в силу своего возраста, но я бы с удовольствием вернулась в те времена, к тому авантюрному состоянию души. Когда я ходила беременная, у меня произошло 70-процентное оглупление организма, прикрытое красивым материнским инстинктом. Примерно то же происходит в периоды благополучия: все покрывается жиром. Я склонна от этого уходить, подвергать себя жизненным тренировкам и постоянно меняться„.

Героиня Ренаты придумала себе концепцию мщения. Она будет грабить и убивать тех, кто сделал много абортов. Много — это сколько? Сама героиня пережила три, значит, виновны перед Богом те, у кого на счету больше трех. “Я к роли легкомысленно относилась, даже не задумывалась, текст учила накануне съемки. Была в хроническом недосыпе, только что сняла „Богиню“ и еще ее не смонтировала. Но роль получилась веселая.

Кира читала сценарий „Богини“, и в „Настройщике“ были некоторые ответы на мой текст. Возник диалог. Когда у нас шли переговоры с Венецианским фестивалем, говорили, что наши фильмы очень близки. Я вообще Киру воспринимаю как родственника, так давно мы вместе. Жаль, я ее не сняла в „Богине“. Было бы гениально, если бы у меня играла Кира Муратова„.

И Кира, и Рената любят непрофессиональных актеров: “Практика показывает, что не всегда актеры с образованием — яркие личности. А на экране должны появляться персонажи„. В „Настройщике“ лиц странных и притягательных пруд пруди. Интрига, выстроенная Муратовой, была бы насквозь искусственной, если бы не все эти продавцы и случайно попадающие в русло повествования люди.

Лучшая сцена фильма показывает несколько минут из жизни бомжихи. Вот она роется в помойке на заднем дворе ресторана, находит косметичку с почти целой помадой, красит губы. В ресторане героиня Ренаты не знает, как справиться с заказанной порцией рыбы и бутылкой вина. Она манит бедную женщину к себе, терпеливо объясняет, что та может есть и не бояться. Сытая и пьяная, та выказывает незнакомой дамочке высшее доверие — задирает свою старую вязаную кофту и демонстрирует несуществующие красивые синие полосочки на рубашке.

“Вы думаете, хороший эпизод? А на стадии монтажа все вокруг ходили и говорили: „Это лишнее, это надо вырезать“. Мне нравятся городские сумасшедшие. Они как укор — мы по сравнению с ними защищены, а вот они беззащитные. Непонятно, где на самом деле кроется сила… Я еще пять лет назад говорила, что городские сумасшедшие — источник дизайнерских идей. Их нельзя обижать, так же, как музыкантов нельзя обманывать на деньги„.

Но в настоящей жизни вымогатели не щадят никого, неужели Рената никогда с ними не сталкивалась? “Я не настолько зациклена на деньгах. Даже если что-то и происходит, меня это не очень травмирует. Понимаю, что деньги важны, но они не приносят любви. За ваши деньги вас не полюбят. А так как смысл жизни в любви… Смысл жизни мы назначаем себе сами, и правильно было бы этим смыслом назначить себе любовь„. А смысл фильма „Настройщик“? “Учеба. Я не могу сказать, что моя героиня — злодейка, а богатые женщины, ее жертвы, — святые. Очевидного зла нет„.

Минутная задумчивость, пара звонков по телефону, и Рената возвращается к теме Киры Муратовой. Если бы все девушки так хвалили своих подруг, на земле воцарился бы рай. “Я ей удивляюсь, ее кино моложе и моложе год от года. Повезло мне, что я встретила Киру. У нас с ней сейчас в работе проект про стареющего плейбоя. Его будет играть Богдан Ступка, он встречает девушку мечты — меня, то есть. И сценарий тоже мой, достаточно старый„. Cюжет? Рената пожимает плечами, смотрит своими волшебными глазами сначала молодым, потом старым: “Мужчина — женщина, встречи — расставания, отличный бодрый сценарий».

Трактат
Рассуждение первое. О ранней славе и ранней смерти

Рената Литвинова

Впервые я узнала о Ренате Литвиновой из статьи Д.Горелова (журнал "Столица", 1992, N. 44). Статья начиналась словами: "Она умрет скоро". Поскольку автор текста описывал далее некий образ, ему, очевидно, драгоценный, фраза эта становилась все более загадочной. "Все женщины половинки, а она целая. Ей ничего не надо" (с. 53). Казалось бы, плачевна именно участь "половинок", вечно ищущих и вечно разочарованных, а этой, единственной на белом свете "целой", которой "ничего не надо", жить бы в свое удовольствие припеваючи. Нет, автор с самого начала заявляет (или заклинает?) о ее скорой смерти. Прямо-таки иллюстрация к уайльдовской "Балладе Рэдингской тюрьмы": "Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал, один -- жестокостью, другой -- отравою похвал, коварным поцелуем -- трус, а смелый -- наповал"...

Поскольку на момент 1992 года мне решительно ничего не было известно о Литвиновой, я запомнила лишь эту удивившую меня странность: никакими излишествами поэтического воображения нельзя было извинить подобное заявление в журналистской статье, посвященной реальному современнику. Раздавать жизнь и смерть позволительно разве что писателям, придумывающим своих героев. Однако первый теплый ветерок грядущей литвиновской славы уже повеял. Перефразируя известный афоризм из рязановского "Зигзага удачи", можно сказать: ранняя слава, конечно, портит человека, но отсутствие славы портит его еще больше: "В согласье с веком жить не так уж мелко. Восторги поколенья -- не безделка" (И.В.Гете); обоюдоострый и эмоционально подвижный контакт с современниками -- главное зерно всякой славы -- выращивает на почве индивидуального существования образцы общепонятные и общезначимые. И Литвинова, сама по себе живущая, уже принята в общее сознание -- любя, презирая, восхищаясь, недоумевая, смеясь, отвергая, но мы этот образ признали и с ним живем.

Рената Литвинова мифологически наследовала, конечно, роль Беллы Ахмадулиной -- соединение таланта, красоты, присутствия в свете, бурной личной жизни и ранней славы -- с поправкой на времена и индивидуальность. Ахмадулину, кстати, порывались снимать в кино1 -- у Ларисы Шепитько, в частности, были такие идеи -- и не случайно: современники жаждали запечатлеть свой идеал осознанной женственности, Femina sapiens. Зачарованный взгляд, ломкие жесты, удивленная певучая интонация, повадки мнимой беззащитности, даже раскосые татарские глаза -- все совпадает; существенная разница не в том, что одна писала и пишет стихи, другая -- киносценарии, это можно вынести за скобки под заглавием "Некий дар слова", разница в том, что никто из друзей и приятелей Ахмадулиной никогда -- в страшном сне не приснится! -- не начал бы свою статью о ней словами "она умрет скоро"...

В этом смысле шестидесятников смело называю молодцами: свою Фемину сапиенс они более-менее уберегли; проклятья разочарованной любви и обвинения в связи оной Фемины с нечистой силой доходят до нас уже с того света -- я имею в виду, разумеется, дневники Юрия Нагибина, где Ахмадулина фигурирует под красноречивым псевдонимом Гелла. А так дружеская порука была крепка и дожила до наших дней (в виде дружеских премий хотя бы).

Литвинова вроде бы тоже появилась в составе некоей когорты, призванной осуществлять новое кино новой России; когорта, однако, не была объединена ни общим противостоянием, ни общим вместестоянием, не имела ни этических, ни эстетических общих идей: почти что сразу сказка начала сказываться про индивидуальные подвиги. По-настоящему "открыла" Литвинову Кира Муратова, а не друзья по ВГИКу. На товарищескую солидарность сверстников Литвиновой рассчитывать не приходится: более чем кто бы то ни было из них она нуждается в "удочерении", в том, чтобы из своего космически-космополитического пространства попасть в лоно традиции, и намечающийся союз с Муратовой и Хамдамовым (он пригласил ее участвовать в совместном проекте) здесь закономерен и понятен.

Странное время нашло не менее странную героиню для своих забав: для кино, которое никто не видит, красивых толстых журналов, которым не о чем писать, фестивалей, где некому давать призы за женские роли, презентации, где не о чем говорить... Для существования в подобном "городе Зеро" таланта, в общем, не требуется, да он там и есть редкий гость. Блюдя имидж "хорошо сделанной женщины", Литвинова и так была бы видным персонажем московской тусовки; но она не персонаж, а автор -- это уже слишком, чересчур! Хороший современник -- мертвый современник; а живые вечно путаются под ногами, опровергая сочиненные о них красивые схемы.

"Она будет жить долго", -- написала бы я с удовольствием, но истина в том, что она будет жить столько, сколько ей отпущено Провидением.

Рассуждение второе. О действующих лицах

Рената Литвинова пишет сценарии, населенные почти что одними только женщинами, описанными также по-женски. Вот, к примеру, отрывок из сценария "Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.", письмо Али к какому-то Мише: "Сейчас я опять бегала на почту и звонила тебе, но там никто не подходил, тогда я поговорила с бабушкой, но это неинтересно. Да, я по тебе очень скучаю и тоскую, что ты там один или делаешь что-то не так, плохо ешь или грустишь и, не дай Бог, заболел. А сегодня я не спала полночи, был страшный ветер, а мы живем в просторной хорошей комнате на самом берегу. И, представь себе, по крыше кто-то быстро-быстро пробегал, легко, как черт". Обыкновенное женское дело ожидания любовных писем, тоски и скуки на тему "что ты там один", вдруг, ни с того ни с сего, озвучено легкими шагами бегающего по крыше черта. Естественно, только женщины могут знать, как бегает черт! Смутный, печальный, жалкий мир Али К., созданный бесконечной слабостью, полным неумением что-либо додумать или доделать до конца, таит все-таки свою жалкую прелесть. В нем нет тяжелой материальной пошлости деловитого и самоуверенного мужского мира, все как-то течет, льется, сквозит, неизвестно, что делать, где правда, за что уцепиться в обманчивом неверном свете мира, безразличного к слабым и неделовым. Священник в церкви, перед причастием, злобно шепчет Але К.: "Губы сотри!" -- и стирает тыльной стороной руки помаду с ее губ; Судьба в образе старика, гадающего по руке, хладнокровно предсказывает близкую смерть -- что чистая сила, что нечистая, все едино. Житейская некрасивость (вспомним Достоевского: "некрасивость убьет") преследует и обволакивает Алю К., будь то равнодушное идолище -- мать, убогий Анрик -- кавалер, нелепые подруги, неказистость нищей обстановки и скудной одежды. Какой-то тотальный "кенозис" (философский термин, обозначающий оскудение, истаивание материи). "И какой смысл всего? То есть я его не могу уловить, -- говорит уже умирающая Аля. -- У меня такая апатия. Но ночью мне стали сниться платья, которые я хотела бы приобрести. То я иду по солнечной улице на тонких высоких каблуках и вся обтянутая красивым черным платьем. То я на каком-то приеме, и у меня в руках бокал с чем-то вкусным, и я в длинном платье до полу, а плечи и спина открыты. И столько вариаций!"

Сочинение про Алю К. датировано 1987 годом. Стало быть, героине Литвиновой снится далекое будущее. Ей снится сама Рената Литвинова. Такая вариация.

Но каким же образом из жалкого некрасивого мира, подвластного кенозису, прорваться в иной, может, и бессмысленный, но соблюдающий хотя бы внешнюю красивость? Тот, где бриллианты -- лучшие друзья девушек, а джентльмены предпочитают блондинок. Где злобное шипение церкви в адрес женщины -- "губы сотри!" -- уже неразличимо и неопасно.

Так, после Али К., мы переводим взгляд на безымянную медсестру из "Увлечений". Надо заметить, типажно Рената здесь -- идеальная медсестра, прекрасно передающая стерильную холодную чистоту, равнодушную деловитость, самоуглубленную сосредоточенность многих представительниц данной профессии. Ирония, слегка окрашивающая детали рассказа про бедную Алю К., звучит куда громче. "Здесь в горах нашли одного повесившегося мальчика... восемнадцати лет. Говорили, что он умер из-за несчастной любви. А на солнце он не испортился, а, наоборот, сохранился -- замумифицировался, долго вися. Ну, потому что пока еще нежирный был... И теперь он у нас -- на кафедре патологоанатомии, в шкафу. Так странно видеть такой насмешливый финал любви". Нежирный мальчик (жирные мальчики, конечно, не вешаются от несчастной любви), насмешливо висящий на кафедре патологоанатомии, вырисовывается в речах отрешенной меланхолической красавицы в качестве очередного звена трагикомической гирлянды жутких и тем не менее отчасти комических образов. Рита Готье, в разрезанный живот которой мерзкий патологоанатом бросает окурок, неимоверное количество пистолетов и автоматов, которые приносит мифический "возлюбленный", процарапанная на живой руке линия жизни, человеческие органы в банках и ведрах... Это уже не кенозис, а гран-гиньоль. В смерти, по крайней мере, самый ничтожный человек обретает некоторую выразительность. Нелепица жизни превращается в законченную историю, которую уже можно рассказать до точки. Смысла по-прежнему нет, но есть, по крайней мере, законченность. Недоуменное лицо Литвиновой, помещенное между прохладой морга и горячкой скачек, ни в какую минуту не имеет выражения радости или довольства. Свободы еще нет, героиня ничего не делает, ничем не занята, она только говорит.

Свободу и действие женщины Литвиновой обретают в последующих новеллах -- "Третий путь" (фильм по ней назывался "Мужские откровения"), "Офелия", "О мужчине". В первой героиня убивает любовника, во второй -- мать, в третьей -- отца. Все три новеллы имеют не описательно-бытовой, а явно иносказательный характер. К этим убийствам не стоит относиться с тяжеловесной серьезностью. Ирония царит в этих новеллах уже полновластно. Жалкий и смутный мир женской слабости преодолен, и некрасивость перестает убивать. Убивает как раз красота, освобождаясь от мучительных привязанностей. "Когда он спокойно погружается в себя, кажется, что она сейчас крикнет так, что он умрет от разрыва сердца... Она устала, хочет принадлежать самой себе, освободиться (это слово выделено крупными буквами в сценарии. -- Т.М.), она уже не чувствует своего "Я", -- пишет о себе героиня новеллы "Третий путь", уготовившая "ему" смерть. Освободившись от любви, героиня получает как бы в награду красивое античное пространство новеллы "Офелия", где привязанность к мужчине, раз и навсегда уничтоженная, уже не актуальна даже в предположении. "И это что, я должна вынашивать твоего зародыша? -- говорит она партнеру. -- Но я не хочу вынашивать твоего зародыша в себе... У меня отдельный большой план жизни". Обратившись из человека в орудие рока и ангела смерти, героиня литвиновских сценариев, наконец, счастлива.

Эта эволюция женского образа невольно напоминает мне судьбу Женщины-Кошки из "Бэтмен возвращается", сыгранную Мишель Пфайффер: когда милая нелепая секретарша, убитая своим боссом, получает от друзей-кошек новую жизнь и обращается в ловкое, хищное, безжалостное существо. Романтическое упоение от разрыва прежних связей с миром, счастье обезумевшего Монте-Кристо и свихнувшейся Жорж Санд процитировано в "Бэтмене" с веселой, игривой лихостью, включающей, правда, некоторую фантастическую мрачность в качестве дополнительной краски. Бунт же литвиновской героини отчего-то был воспринят многими как явление "правды жизни" и вызвал некий укор по вопросу о том, что убивать нехорошо, даже если тебя сильно обидели. А ведь между Женщиной-Кошкой и, скажем, литвиновской Офелией большой разницы нет. Офелия точно такое же фантастическое существо, созданное горячечной женской мечтой об Отмщении: "Аз воздам".

Сумасшедшая Офелия, оказавшаяся в мире, лишенном всякого намека на принца Гамлета, решает отомстить за всех брошенных на земле детей и за себя лично, вместо того чтобы тихо плыть в воде и цветах с улыбкой всепрощения на мертвом лице. Что ж, из адского круга женского несчастья, хорошо и крепко очерченного в творчестве Людмилы Петрушевской, нашелся какой-то выход. Мир становится четким, сюжетным, лишенным мелких деталей, законченным, внятным и довольно-таки эстетически выразительным. Офелия, задумавшая себе "отдельный большой план жизни", переходит из страдательных лиц в действительные.

И что же дальше? -- спросим мы не без тревоги. Литвиновские героини обрели, кажется, полную свободу от привязанностей, потеряли почву под ногами и зависли в абсолютной пустоте. Фаине-киллеру из новеллы "Ждать женщину", к примеру, мужчины настолько ненавистны, что ей даже убивать их противно, -- она страстно надеется убить, наконец, женщину. И все? И весь "большой план жизни"?

Далее по этому пути, как кажется, идти некуда -- только в жанровое кино, мистику и ужасы. Там охотно принимают мистических монстров со всеми перипетиями их перманентной мести человечеству. Туда, туда, где вечно молчат ягнята, а нож для колки льда -- лучшее дополнение к сексуальным забавам. Последняя свобода в цепи полного освобождения -- это свобода от действительности. Хотя и жаль было бы терять в Литвиновой реалистического писателя, с ее наблюдательностью и способностями к характерологии, но если ее героини так решительно рвутся к совершенной свободе, обрести ее они смогут в области чистого фантазирования. Может быть, этим новым литвиновским героиням удастся сублимировать реальную тоску женщин 1990-х годов по "фантому свободы", ибо жизнь подавляющему большинству из них принесла лишь тяжести и сложности несколько нового образца. Ежели Рената Литвинова там, в пространстве своего воображения, поубивает всех мешающих нам жить гадов, мы еще, может быть, и повоюем.

Итак, мы слегка пробежались по старинным песенкам о жизни, смерти, любви, воле, женской доле и ловушках рока, немного задумались о цене, которую приходится платить за избавление от душевных мучений, что является, наверное, избавлением от души вообще, заинтересовались вопросом, не пустотой ли оборачивается вожделенная свобода и что делать "действующему лицу", когда оно не знает, что делать.

Рассуждение третье. О личном впечатлении

Надо признаться, по своему мировоззрению я где-то совпадаю с махровым субъективным идеалистом епископом Беркли. Беркли полагал, что истинное существование возможно лишь в восприятии -- все существует постольку, поскольку нами воспринято; но наш мир в целом тоже, конечно, существует -- поскольку его воспринимает Создатель. Оговариваюсь для того, чтобы пояснить читателю: мое восприятие Литвиновой не есть сама Литвинова, а есть сложная конфигурация между мной, Литвиновой и Создателем. Да и вообще все наши индивидуальности -- только маски, с помощью которых Создатель выясняет отношения с самим собой. На естественный возникающий у читателя вопрос: "А не запутался ли Он?" -- отвечаю: по-моему, запутался...

Проще всего было бы написать что-нибудь такое: видела я вашу таинственную Ренату Литвинову -- хорошая, способная девушка, кушает с большим аппетитом, прекрасно поддерживает разговор и ведет свой корабль уверенной рукой. Тоже какая-то правда в этом была бы, особенно на фоне невыносимых мифотворческих красивостей "новой" журналистики и того печального обстоятельства, что нынче каждый жэк норовит вывести свой список секс-символов.

Но правда-то в том, что, как говорится в одном старом фильме, "Иоганн Себастьян Бах был веселый толстый человек", и хороший аппетит вкупе с умением внятно поддержать разговор нисколько не противоречит настоящей человеческой оригинальности.

А там, где оригинальность, необычность, -- там, вестимо, тайна. В оригинальных людях, как бы они ни были расположены к миру, всегда есть некая плотность, упругость экзистенции, они не поддаются хаосу, а преломляют все упрямо на свой, им одним известный лад. Литвинова, очевидно, тверда в симпатиях и антипатиях и ничуть не колеблется в оценках, что отвратительно в глупцах и прелестно в умных. "А потом я ему ужасную вещь сказала, -- говорит она, по обыкновению как бы сама удивляясь сказанному. -- Я ему сказала: только на фоне полного мужского оскудения могут процветать такие, как ты. Ужасно, да? Но он сам меня довел". Это Литвинова так охарактеризовала известнейшего персонажа московской богемы. Я тихо смеюсь от удовольствия, ибо не нахожу ничего ужасного в данной -- абсолютно точной -- характеристике. Так вот и во всем: не понравится фильм -- уйдет с первых минут, включая фильмы, сделанные по ее сценариям; не по нраву человек -- скажет пару слов, негромких и убийственных; а личность ведь и складывается из этого "принимаю -- не принимаю". Но это, конечно, самые общие основания человеческой индивидуальности.

Литвинова любопытна к жизни, но не жизнерадостна: тому причиной некая постоянная тревожность. Скажем, в узкой компании речь зашла о драгоценностях, кто что носит. "А вы, Рената, -- шутливо спрашивает А.Т., -- конечно, "бриллианты -- лучшие друзья девушек?" Действительно, на Ренате оказывается пара колец, и компания с интересом их рассматривает. "Я вот думаю, -- серьезно замечает Рената, -- если вдруг... на черный день... можно будет продать".

Страшная картина: Рената Литвинова в черный день, кутаясь в драдедамовый платок, пытается продать свои последние бриллиантовые кольца... Но это мы сейчас вправе улыбнуться. В бесконечности есть своя правота, но есть она и в тревоге. "Какая житейская сладость печали мирской непричастна? Какая же слава стоит на земле непреложно?" -- да, собственно, никакая. И самые блистательные существования приходят к черным дням, и никто не защищен от ледяных ветров судьбы -- тем более если речь идет о трагикомедии публичного существования. Все может случиться с человеком, да все и случается. "И жизнь вроде бы неистребима, -- заканчивает рассказ "Смотровая площадка" Людмила Петрушевская, -- неистребима, вот в чем дело". Истребимо, беззащитно все -- талант, любовь, вера, надежда, слава, жизнь, -- и тревога за собственную судьбу как-то сливается в Литвиновой с этой, мировой, что ли, тревожностью. "Ржавеет золото и истлевает сталь. Крошится мрамор. К смерти все готово. Всего прочнее на земле -- печаль. И долговечней -- царственное слово" (А.Ахматова). Литвиновская тревожность и печальность ей к лицу, как и рассказы о тревожных, печальных или просто страшных происшествиях. В них можно верить, можно не верить: лично я думаю, что ко всякому беспричинно и бескорыстно вдумывающемуся в жизнь и смерть страшные происшествия прямо-таки льнут. В свое время я, будучи студенткой Ленинградского театрального института, прилежно изучала теорию драмы, задаваясь следующим беспричинным и бескорыстным вопросом: а может ли жизнь подчиняться -- и насколько -- законам теории драмы? Всем этим перипетиям, завязкам и кульминациям. Ответ, обретенный мною, был прост: жизнь может идти по законам драмы в том случае, если находится согласный на это герой.

Я, пожалуй, верю, что когда Литвинова шла на пляж в Одессе, сочиняя историю про Офелию, невинно утонувшую, на пляже в этот день обязательно кто-нибудь тонул. Если наша героиня расположена видеть в жизни художественное произведение -- что ж, матушке-жизни ничего не стоит иногда подыгрывать своей смелой дочери. Иногда. И с неизвестной целью.

Она, кажется, никуда и никогда не спешит, не имеет между собой и действительностью защитного слоя "дел", "работы", а потому ввергнута в опасную и пленительную игру с материей жизни, которая в наше время -- прошу вспомнить, что я стою на платформе субъективного идеализма, -- более чем когда бы то ни было отзывчива на посылы человеческого сознания. Хотя бы потому, что этого сознания количественно стало заметно больше, чем в прошедшие времена. И действительности простой и, так сказать, первозданной мы уже не имеем, а имеем сложносочиненный продукт бесчисленного множества психических и духовных влияний. Потому наша Femina sapiens с такой опаской смотрит на "действительность", вступившую с ней в сложные игровые взаимоотношения. С ней в самом деле могут и должны случаться престранные происшествия, о которых ей лучше не рассказывать тем, кто поверил в строгую непрозрачную детерминированную причинами и следствиями "реальность". Впрочем, опасности большой нет: в товарно-денежном мире все странности Ренаты Литвиновой лишь хорошая приправа к хорошо продающемуся "товару" -- образу эксцентричной, загадочной красавицы "с безуминкой".

"Как хорошо, как холодно! -- пропела-прошептала Рената, выходя из ресторана ТРАМ (дело было в октябре). -- Но где же снег? Я так люблю снег, зиму, зима в Москве..." -- "Вы, Рената, просто Снежная королева". -- "Ах, это мой любимый образ".

До Снежной королевы, конечно, еще дожить надо, дослужиться, так сказать, из Снегурочки, не растаять невзначай.

По природе Литвинова человек не слишком сильный и, чтобы защитить себя и свой талант, всегда будет обречена на разного рода "маленькие хитрости", поскольку всякую, тем более женскую, оригинальность общество готово употреблять только в гомеопатических дозах. Это не потому, что оно, общество, плохое, -- просто, Господи Боже мой, все заняты своими делами и недосуг вдумываться в чье бы то ни было существование, пусть и сотканное из драгоценной материи.

Короче говоря, на дружный вопрос петербургских друзей: "Ну и как Рената?" -- я уверенно отвечала: "Понравилась мне Рената".

Рассуждение четвертое. О понятии "художественная личность"

В данном рассуждении я предлагаю, как мне кажется, достаточно новое определение, предназначенное для уловления смыслов, ранее не вполне уловимых.

Для того чтобы сделать творчество своей профессией, человек, разумеется, должен изначально обладать зарядом артистизма. Но наступающая затем "профессиональная деформация личности" приводит зачастую к поглощению личности профессией. Замечательно точно сказал об этом в дневниках Евгений Шварц: "Лошадь на скачках -- прекрасна. И после скачек исчезает из глаз толпы. Я видел много людей, прекрасных в работе своей, но не исчезающих в минуты бездействия. И многие из них, когда просто жили, а не мчались изо всех сил к цели, были в общежитии так же неудобны, как лошади, позови ты их после скачек домой -- поужинать, поболтать"2. Тип профессионалов искусства, живущих, как "лошади на скачках, неудобные в общежитии", вполне хорош и плодовит. Свобода самовыражения может быть ими использована лишь в строго очерченных, профессионально определенных формах. Вне этих форм они по-настоящему не живут, а как-то пребывают, готовясь к новым "скачкам".

Другой вид творческих людей, собственно, и есть тот, к которому я прилагаю определение "художественная личность".

Художественная личность есть личность, эстетически выразительная во всех личностных проявлениях. Никакими конкретными занятиями эта личность не исчерпывается. Ее жизнь и является "произведением искусства".

Здесь мы имеем, конечно, целую шкалу подобного рода "художественности": на нижнем полюсе -- масса вдохновенных дилетантов и так называемых "неудачников", людей способных, но, как принято говорить, "ничего не сделавших и не добившихся", хотя абсолютно ведь не ясно, строго говоря, чего мы вообще должны добиваться-то. Эти неудачники-дилетанты обычно сильно запечатлеваются в памяти друзей своим энтузиазмом, оригинальностью, бескорыстным способом жизни и т.д. На верхнем полюсе -- личности исключительной яркости, мощно облучающие современников. В ХХ веке были, к примеру, две исключительные "художественные личности" -- Анна Ахматова и Фаина Раневская.

Об Ахматовой и Раневской существует огромная литература, но вовсе не искусствоведческая. Мало кто задавался целью анализировать стихи Ахматовой или роли Раневской -- отдельно от личностей этих женщин. Последователи чаще всего описывали их самих, стремясь целокупно воскресить их существо, поражавшее современников. С кем дружили, что говорили, где жили, как общались, даже что ели -- а Фаина Раневская ведь и тут была оригинальна, и существует, например, целый рассказ о том, как она жарила фисташки.

Разумеется, если бы Ахматова не была великим поэтом, а Раневская великой актрисой, этих воспоминаний тоже не было бы. Однако великих поэтов и великих актеров было в нашем уходящем веке немало -- тем не менее никто, пожалуй, не вызвал столь могучего и дружного желания запечатлеть все движения их личностей в общежизненном, а не сугубо творческом пространстве.

Тут у нас назревает вопрос об оригинальности, естественности подобного поведения. Разумеется, ни Ахматова, ни Раневская не ставили себе нарочно и специально такой цели -- художественного проживания жизни. В этом их отличие от людей, надевших маску "имиджа" и бесконечно вычисляющих, что этому имиджу соответствует, а что нет. Надо заметить, подделку обнаружить нетрудно, это живо чувствуется. Как бы удачно ни была изобретена маска, беспрерывно в ней жить невозможно, и в зияющие прорехи всегда проглянет спрятанная суть. Органический же, естественно сотворенный образ самого себя ничего не прячет, а только преображает.

"Художественной личностью" нельзя стать вдруг и нарочно. Если какой-нибудь "юноша, обдумывающий житье" решит в одночасье достигнуть эстетической выразительности всех личностных проявлений и с этой целью начнет изобретать их, ничего, кроме смеха, не выйдет. Лучше вообще об этом не думать, а читать книг побольше да общаться с умными людьми...

Вернусь, разворачивая рассуждение, ближе к нашим временам. Никогда не забуду, как в 1987 году на очередном рок-фестивале по Дворцу молодежи ходил Виктор Цой. Звериная грация черной пантеры как-то удивительно соединялась в нем с высоким человеческим достоинством, невесть откуда взявшимся в обыкновенном советском мальчике. Мы даже, помню, посмеялись -- дескать, надо за погляд деньги брать... Говорю к тому, что, наверное, можно попытаться буквально изобразить подобную походку, а к чему? Так ходил тот, кто написал песню про звезду по имени Солнце, а другим придется ходить иначе. Всякое конкретное личностное проявление столь крепко связано с самой личностью, что заимствование тут бесполезно.

Правда, заимствование может быть и творческим.

Вот мы вернулись к нашей героине и спрашиваем: образ Ренаты Литвиновой является ли сделанной маской или органично сотворенной личностью? Автор рассуждения склоняется ко второй версии.

Итак, однажды Литвинова решилась на великий шаг: она стала блондинкой. Быть блондинкой -- это, в известной мере, выбрать себе судьбу. Как известно, джентльмены предпочитают блондинок. Всякая ставшая блондинкой тем самым извещает джентльменов о том, что ей известно об их предпочтениях и она с ними согласна. Более того, она именно что хочет быть предпочтенной.

Таким образом, Рената Литвинова покидает маленький, но исключительно внятный круг Женщин, Которые Пишут (среди них, как правило, нет блондинок, если не пришло время закрашивать седину), и вступает на цирковую арену, где рычат тигры, несмешно шутят клоуны, а блестящие гимнасты вертят сальто-мортале. Здесь работают блондинки и, казалось бы, можно выбрать свое амплуа.

Лучшим выходом для нее было бы пойти в клоунессы, но она, кажется, колеблется между дрессурой и воздушной акробатикой. Потом, клоуны все-таки рыжие и веселые...

Быть блондинкой есть добровольное превращение в цитату из текста, написанного Дитрих, Монро, Орловой, Ладыниной и tutti quanti. Блондинка, сама по себе пишущая текст, -- парадокс, оксюморон, какое-то ненужное чудо, вроде говорящей лошади.

Героический шаг Литвиновой был, предполагаю, продиктован обретающейся в ней женской стихией, желающей полного осуществления в слове и деле. Это осуществление в заимствованных, но творчески преображенных формах и привело к литвиновскому парадоксу, ибо полного осуществления женственность сама по себе достигнуть не может, в мире бинарных оппозиций, во всяком случае. Я имею в виду метафизическую женственность, а не определенных женщин, которые могут достичь какого угодно жизненного успеха.

Чрезмерная, гипертрофированная женственность, идя логическим путем, вообще по обыкновению превращается в демонизм. Самый простой пример: в любой женской газете, идущей навстречу такому естественному для женщины желанию любви, публикуются рецепты колдовства, ворожбы и т.д. и т.п. И, собственно говоря, почему же нет? Если возможно завлекать с помощью грима и костюма, отчего не зарыть в полночь на перекрестке скелет жабы с левой ногой серого волка? Оно даже и экономней выходит.

В художественной литературе можно сослаться на великолепно изображенный процесс женской демонизации, описанный Т.Манном в романе "Иосиф и его братья", когда царица Мут-эм-энет униженно ползет на крышу с жуткими жертвоприношениями, дабы вымолить у темного божества под именем Госпожа Сука тело прекрасного Иосифа. Великий гуманист Манн сострадает такому горестному падению, но и явно отвращается от него.

Существует и другой вид женского демонизма. Как говорится, "так вонзай же, мой ангел вчерашний, в сердце острый французский каблук" (А.Блок). Тоже ничего хорошего. Полагаю, что мужское оскудение никак не может способствовать женскому процветанию. Полагаю, что всякое слишком яркое женское цветение -- явление, расположенное ближе к болезни, чем к здоровью.

В российском публичном цирке 1990-х годов, более всего ценящем неустанную деловитость и показной оптимизм, под дружные крики о гибели культуры оказывается странная фигурка на высоких каблуках, говорящая лошадь, пишущая блондинка Литвинова, с охапкой странных же сценариев об убитых женщинах и женщинах-убийцах. Нет, здесь не могло быть расчета. Парадоксальная, цитатная, пародийная женственность Литвиновой ей органична, поскольку ею создана или, точнее, ею в самой себе опознана и выявлена.

Литвинова эстетически оформила бытующий в жизни отважный женский типаж -- это вечно одинокая и вечно при кавалерах полупомешанная провинциальная "королева Марго" в платьях "от портнихи" и с кастрюлькой бигуди на коммунальной кухне; но наша "королева Марго" искупалась в волнах мировой культуры и получила от небес искру настоящего дара: оттого ее судьба в "нашем цирке" захватывающе интересна, а ее личное поведение -- эстетически значимо. Femina sapiens, пошедшая в блондинки, может своей судьбой ответить на вопрос, что делать женщине, не желающей ни равенства, ни подчинения, с неудовольствием отворачивающейся от набора слишком пошлых ролей и пытающейся изобрести какую-то одну-единственную верную тропинку на почве, столь зыбкой и неверной, что дальше-то и некуда.

Опыт литвиновского художественного самосознания и художественного перевоплощения имеет определенную ценность, правда, на мой взгляд, ее возможности куда больше и разнообразней уже сделанного.

В ее писательском даре есть ноты забавного юмора, иной раз отчаянно блещущего среди сумрачного текста (сошлюсь на ужасно смешную новеллу "О мужчине"); а артистизм бывает натурально и великолепно комичен. Юмор вообще прекрасно уравновешивает любые демонические соблазны (как действительные, так и воображаемые)...

Рассуждение пятое. О неизвестности

Конечно, рассуждать о неизвестности -- занятие повышенного комизма; неизвестность она и есть неизвестность. Всегда удивлялась людям, которые без запинки и с ходу отвечают на любой вопрос. Я прибегла к методу кругового хождения вокруг избранного объекта, ибо живущее в Ренате Литвиновой недоумение и удивление перед миром мне представляется более важным и ценным, нежели чеканные формулы. Когда человек спрашивает там, где все хором отвечают, у него есть шанс додуматься-достучаться до неявного, потаенного смысла вещей. "Темный лик" литвиновского мира написан неплотно, небезнадежно: есть в нем и паузы, провалы, зоны умолчания, в которых неизвестно что, а потому оставляю читателя рассуждать далее самостоятельно.

Morgana
СПАСИБО,СПАСИБО.
МОЛОДЕЦ...

Всё нормально,не бери в голову...

735 штук )))))
и еще много новых скаченных....(время пока нет)

Да,смотрела ,почти все.
С Милкой это было жесть  Рената такая "А что заметно,что я выпиваю..."
И Йовович,там была на таком дозняке.....просто отпад!