ЗАЛОЖИВ руки за голову, Хосе Антонио лежал на крыше своего дома и смотрел в небо. Звезды отвечали ему безразличием своих холодных белых глаз. Они с братом Франциско частенько выносили матрасы на улицу, так как за день воздух в их квартирке на последнем четвертом этаже становился таким горячим, что мальчишки всю ночь ворочались без сна и вставали утром с опухшими лицами. Сейчас Франци лежал рядом с Антонио, переводя взгляд с его загипсованной ноги и огорченного лица на звезды. <Да не хнычь ты, - повторял Франциско, - сдался тебе этот футбол: Может, оно и к лучшему, что ты сломал ногу. Таким, как Марадона, тебе все равно не стать. А мой брат должен быть настоящей звездой! Вот представь: поедешь ты в Голливуд, будешь ездить на длинном белом лимузине, знакомиться с самыми крутыми телками и носить атласные пиджаки>.

АНТОНИО молчал, продолжая вглядываться в мерцающие небесные призраки, думая о том, что сейчас, со сломанной ногой, он как никогда далек от покорения Соединенных Штатов, лимузинов и шикарных женщин. Единственное, в чем Антонио был уверен на все сто, это в том, что такого потрясающего неба, как над его родным портовым городом Малагой, что спрятан в самой южной испанской провинции, нет больше нигде.

В отличие от своего брата Франциско был настроен более чем решительно. Видя, как Антонио неуклюже ковыляет по двору их дома, стуча по мостовой гипсовым сапогом, ему становилось обидно за брата, чья мечта стать известным футболистом разбилась так рано и так окончательно. Приговор врачей был суров и обжалованию не подлежал: Хосе Антонио должен навсегда забыть о спорте, иначе он потеряет ногу. Между тем четырнадцатилетнему парню было абсолютно некуда девать свою бурлящую подростковую энергию; днями напролет он пялился в телевизор, смущал одноклассниц с тугими косами и скромно опущенными глазами, которые самоотверженно помогали ему делать домашнее задание, и срывал злость на постерах с некогда любимыми вратарями и защитниками.

Тогда-то Франциско, всерьез обеспокоенный состоянием брата, и придумал Хосе Антонио достойное занятие: записал его в драматический класс, посулив мировую славу и самых смелых девчонок, которые, по проверенным данным, обитали именно в стенах театральной школы. С малых лет Антонио и Франциско связывало нечто большее, чем обыкновенная братская приязнь. Со стороны могло показаться, что Франци, худенький мальчик с торчавшими из-под майки острыми лопатками и настороженными карими глазами, чувствовал себя ответственным за непоседливого и драчливого старшего брата. <Запомни, мальчик мой, ближе, чем брат, у тебя нет на этом свете никого. Только Бог, но у него и без тебя достаточно забот, - любила повторять мать, Анна Галлего Бандера, работавшая учительницей и в связи с этим рано потерявшая зрение. - Скоро мы с отцом умрем, и кто тогда позаботится о Хосе Антонио?> Простая и добрая женщина, Анна всегда мечтала иметь много детей - чтобы ее отпрыски не поместились в самый длинный автомобиль, как любили говорить в Малаге, - так как сама была младшей из шестнадцати детей, выросших в бедной испанской семье.

После появления на свет Франциско-Хавьера стало ясно, что женщина вряд ли перенесет еще одни роды. От большого автомобиля, нагруженного горластыми черноглазыми детишками, пришлось отказаться также и из-за сравнительно небольшого достатка семьи: муж Анны - Хосе Домингас - работал полицейским и был несказанно горд тем, что зарабатывает хоть и скромные деньги, зато честным путем.

Соседка
ПОНАЧАЛУ без особого энтузиазма, но со временем все больше проникаясь идеей собственного актерства, Хосе Антонио начал посещать Школу драматических искусств Малаги. Девчонки там и вправду были побойчее, чем в школе. Но подружек по театральному классу Антонио охмурял исключительно ради поднятия собственной самооценки: его настоящая любовь жила в соседнем подъезде, и, несмотря на то что девушка была старше Бандераса на пару лет, она даже не смела встретиться глазами с пылким соседом. После полугода ухаживаний, бессонных ночей и красноречивых признаний Антонио был допущен к телу. То ли от чрезмерного волнения, то ли от нехватки практических навыков парень так и не смог взять то, к чему так мучительно стремился на протяжении шести месяцев. Оскорбленный в лучших чувствах, юноша оставил возлюбленную, не сочтя нужным даже объясниться, и с утроенной энергией взялся за покорение театральных подмостков.

Возвращаясь с очередной не слишком удачной репетиции (ругали Антонио в основном за то, что он принимался импровизировать, не удосужившись накануне выучить текст), он залезал вместе с Франциско на крышу, запрокидывал лицо к звездам и тяжело вздыхал. Тогда Франци, пустив в ход все имеющееся в наличии красноречие, пытался образумить старшего брата: <Братишка, я верю в тебя. Я видел тебя на сцене - и это потрясающе! Не обращай внимания на слова этих дураков. Дуракам ничего не остается, как завидовать тебе. А у тебя ведь самый настоящий талант! Ты не бойся - я с тобой. И вместе мы добьемся всего, чего захотим>.

Спустя пятнадцать лет, когда Антонио вернется в Малагу, признанный Голливудом, одетый в лучший дизайнерский костюм и покоривший сердце самой неприступной из женщин, он вспомнит тот разговор на крыше. <Братишка, если бы не ты, я до сих пор был бы глупым босяком. Я бы не имел то, что имею, не жил той жизнью, что живу сейчас. Что мне сделать, чтобы отблагодарить тебя?> - расчувствовавшись, спросит он тогда. <Мне ничего не нужно. У меня все есть, - ответит Франциско, никогда не уезжавший дальше родной Малаги и продолжавший жить в их маленькой квартирке на четвертом этаже. - Просто пообещай мне, что ты скажешь те самые слова, что я тогда сказал тебе, когда человек, которого ты будешь любить больше жизни, опустит руки и начнет искать помощи у звезд. Просто пообещай мне>.

Антонио на <отлично> закончит Школу драматических искусств и, наскоро собрав свою собственную театральную труппу, отправится колесить со спектаклями по гостеприимным городам Испании.

Везунчик
ПРАКТИЧЕСКИ в каждом месте гастролей юноша оставлял разбитое девичье сердце, потому как устоять перед его бурным темпераментом и глубокими глазами, отчего-то всегда казавшимися немного грустными, не было решительно никакой возможности. В своей труппе Бандерас получил прозвище Везунчик, так как на спор мог напроситься на ночлег к любой красотке Испании. Но дело было не только в одном лишь благоприятном расположении звезд - юноше нравилось добиваться недоступного, ничто так не заводило его, как полная безнадежность ситуации, которую следовало переломить, чего бы это ни стоило. Так было со сценой, долгое время не хотевшей принимать его, так было и со всеми ледяными королевами, которые начинали таять, стоило лишь Антонио взглянуть на них своими бесстрастными ястребиными глазами. Следующим шагом к звездам стал Мадрид, куда Антонио за неделю до своего двадцатилетия отправился со ста двадцатью долларами в кармане и твердой решимостью во что бы то ни стало покорить столицу.

Феноменальная способность Антонио легко сходиться с людьми обеспечила юноше полный рабочий день и неплохую зарплату то официанта, то портье, то осветителя и дала возможность участвовать в экспериментальных театральных постановках бесплатно, исключительно ради искусства. Верность Мельпомене сослужила Бандерасу добрую службу - вскоре его приняли в труппу Национального театра, где за шесть лет он добился главных ролей и личного расположения супруги директора.

Вообще, годы, проведенные в Мадриде, стали для Антонио одним большим эротическим приключением. Испания после долгих лет диктатуры генерала Франко наслаждалась духом свободы. Все девушки как одна начали увлеченно пропагандировать свободную любовь и равноправие с сильным полом, что заметно сказывалось на той самозабвенной легкости, с которой они бросались навстречу новым амурным похождениям. Это как нельзя лучше подходило всеядному Бандерасу. Никто не хотел серьезных отношений, не ждал клятв и обещаний, и лишь одна из подруг Антонио - начинающая актриса Ана Леса - провожала его долгим задумчивым взглядом и тактично отказывалась от свиданий. Именно она спустя несколько месяцев и стала женой Антонио.

<Господи, неужели мне придется целоваться с мужчиной?! - возмущался Антонио, меряя широкими шагами крохотную гостиную своей мадридской квартиры. - Дикость какая-то! Чтобы я и с мужчиной: Причем именно в губы! Педро настаивает, говорит - без этого никак>. Ана с маской терпеливого спокойствия на лице гладила взволнованного мужа по руке: <А ты представь, что это я: И все получится>. <Бог мой, а если у него усы?!> - никак не мог угомониться Антонио, которому меньше чем через неделю предстояло сняться у Педро Альмодовара в <Законе желания>. Для Бандераса это была уже вторая работа с испанским режиссером, эстетическим хулиганом, как прозвали его в Мадриде. Первая картина режиссера <Лабиринт страсти> также не отличалась особой сдержанностью: Альмодовар видел Бандераса исключительно в ролях то исламского террориста-гея, то похитителя порнозвезды или маньяка. <Он либо сумасшедший, либо гений>, - подумал Антонио после первой встречи с Педро. Приблизительно такого же мнения остался и Альмодовар о Бандерасе, которому настоятельно порекомендовал сменить вычурный псевдоним Антонио Абаскаль на фамилию семьи с прибавленной к ней на конце буквой <с> и обзавестись хорошим парикмахером. Так или иначе Альмодовар стал для Бандераса чем-то вроде ангела-хранителя.

Тень Бандераса
ЕСТЕСТВЕННО, вторым ангелом-хранителем для Антонио стала Ана. Забросив собственную карьеру, самоотверженная супруга подбирала Антонио правильный гардероб, назначала кастинги и следила за тем, чтобы тот вовремя был покормлен и ознакомлен с расписанием встреч на следующий день. Антонио платил Ане тем, что, ложась вечером к ней в постель, был ласков и терпелив, отгоняя мысли о многочисленных соблазнах, преследовавших его на протяжении долгого рабочего дня. Правда, на ребенка он пока не соглашался, как Ана его ни уговаривала. <Не сейчас, - говорил он, нежно целуя жену, - сейчас мне нужны силы для того, чтобы стать звездой. И тебе тоже:> <Да, мне потребуется много, очень много сил для того, чтобы ты, дорогой, стал звездой>, - отвечала заметно погрустневшая Ана. За три года жизни рядом с потенциальной суперстар девушка заметно сдала: ее глаза, когда-то лучистые и глубокие, как янтарь, все чаще наполнялись слезами, пышная грудь уверенно третьего размера высохла до неуверенного первого, походка потеряла плавность. Выходя замуж за Антонио, чей смысл жизни сводился к постоянному доказыванию собственной всесильности, Ана наивно полагала, что часть его усилий будет направлена и на совершенствование их семейной жизни. В результате сеньорита Бандерас превратилась в молчаливую тень своего мужа, которому даже в голову не могло прийти, что его женщина чем-то недовольна. Стирать рубашки самого Бандераса - да пол-Мадрида отдали бы за это правую руку!

Была весна 1989 года, когда Педро Альмодовар, лауреат премии <Оскар> за картину <Женщины на грани нервного срыва>, сидел в vip-ложе рядом со своей испанской музой - Антонио Бандерасом, упакованным в атласный френч. Несмотря на собравшийся в зале голливудский бомонд, все внимание гостей и прессы было приковано к паре смуглокожих мужчин. Они оказались героями сегодняшнего вечера, и Голливуд, придирчиво оглядев Антонио с темных глаз и длинной челки вплоть до остроносых блестящих ботинок, милостиво сказал ему . В тот же вечер в жизни Бандераса появились две женщины. Первая - Мадонна, вознамерившаяся во что бы то ни стало заполучить потомственного мачо в свою постель и получившая отказ не столько из-за явной антипатии юноши, сколько из-за нежелания брать то, что само и без борьбы шло в руки. К слову сказать, певица, потратившая на соблазнение Антонио целый вечер и сильно уязвленная его отказом, затаила на актера кровную обиду. Когда спустя семь лет они будут бок о бок сниматься в <Эвите>, девушка заставит Бандераса сильно пожалеть о содеянном и не отпустит партнера к новорожденной дочери, мотивируя это тем, что настоящий мужчина не должен идти на поводу у собственных сантиментов. Сурово, но, с позиции Мадонны, справедливо.

Второй женщиной, появившейся в жизни Антонио, была Мелани Гриффит, которая впоследствии и станет матерью его ребенка, будет ждать его в больнице со съемок, пытаться связаться с взявшей реванш Мадонной: Но это случится позже. А пока Мелани, облаченная в роскошное белое платье, пройдет мимо Антонио, не удостоив того хотя бы любопытствующим взглядом или тенью улыбки. Пройдет, как настоящая королева, гордо вздернув подбородок и поигрывая белокурыми локонами, излучая ауру богатства, самодовольства и недоступности:

Английский давался Бандерасу с огромным трудом, несмотря на титанические усилия Аны, ежевечерне заставляющей мужа читать вслух американскую прессу, и трех нанятых репетиторов. Между тем Голливуд принял испанца, невзирая на его чудовищное произношение. Роль в <Королях мамбо> по полной программе эксплуатировала его национальный колорит, не претендуя на сильную актерскую игру и глубину образа: Антонио было достаточно музицировать на трубе, вскидывать непокорную челку и с врожденной темпераментностью настоящего испанца любить Марушку Детмерс. Завершив эпопею с <Королями>, Бандерас сразу же был ангажирован для <Дома духов> и <Филадельфии>, где ему пришлось вспомнить свое гомосексуальное кинопрошлое. Дальше - больше: <Интервью с вампиром>, <Убийцы>, <Дисперадо>. Рядом с Антонио - самые звездные голливудские знаменитости: Вайона Райдер, Брэд Питт, Том Круз, на фоне которых испанец смотрится удивительно свежо и самобытно. К тому моменту, когда Бандерас окажется на одной площадке с Мелани Гриффит, он будет с лихвой обласкан критиками и прессой, причислен к рангу миллионеров и <завидных женатых женихов>.

Потомственная королева
ОНА была холодной и нервной. Потомственная обитательница Беверли-Хиллз, платиновая блондинка и миллионерша со сложным прошлым - Мелани Гриффит много курила, болтала по телефону и мало реагировала на съемочную группу картины <Двое - это слишком>, в том числе и на Антонио, тщетно пытающегося поймать ее ускользающий взгляд. <Вы, кажется, женаты?> - как бы между делом спросила Мелани, когда они вместе отправились на обед. <Нет: То есть да, - неожиданно замявшись, ответил Бандерас, которого выручила смуглая кожа, в противном случае Мелани бы заметила, что собеседник густо покраснел, - :а что?> - <Да ничего: Ты столько себе назаказывал, что я всерьез опасаюсь, как бы ты не лопнул. Что, супруга дома не кормит?> - не отрывая глаз от газеты, безразлично осведомилась Гриффит. Не успел Бандерас открыть рот, чтобы ответить, как девушка, уперев в него пристальный взгляд своих сапфировых глаз, многозначительно заметила: <Хотя своего мужа, точнее обоих своих мужей, я тоже не кормила: Лень было. К тому же мужчина, как мне кажется, должен быть постоянно голодным>.

Антонио не мог ни есть, ни говорить в присутствии Мелани. Она действовала на него каким-то особым гипнотическим образом, что Бандерас моментально забывал о собственной <мачистой> репутации, о жене Ане, которая в последнее время и вправду была не слишком внимательна и приветлива, о заученных репликах и камере, с удивлением ловившей происходящие с Антонио метаморфозы. Вся жизнь <до Мелани> казалась Бандерасу теперь нереально далекой.

Прошлая жизнь Мелани, напротив, напоминала о себе с завидной регулярностью: первый муж Дон Джонс, любовник ее знаменитой матери - актрисы Типпи Херден, по-прежнему не оставлял Гриффит в покое. Они поженились, когда Мелани не было даже 18, сбежав ото всех в Мексику, и уже через два года развелись. Вскоре в жизни актрисы появился второй муж - актер Стивен Бауэр, который, впрочем, надоел ей так же быстро, как и первый, тем более что роман с Доном Джонсоном пошел на второй круг. В 1989 году они повторно поженились. Неразбериха в личной жизни, нервная работа, грозная тень великой матери - все это заставило Мелани обратиться за помощью к наркотикам и алкоголю. Повторно обретшие друг друга супруги устраивали прилюдные драки и истерики, что закрепило за Гриффит статус неуравновешенной звезды. Бандерасу девушка, которая к тому же была старше его на три года, досталась замужней, с двумя детьми, неоднократной госпитализацией в наркологическую клинику и массой вредных привычек, которые она и не думала скрывать. Тем не менее Антонио не знал никого прекраснее Мелани. За время съемок они стали близки настолько, что к моменту выхода <Двое - это слишком> оба подумывали о разводе. Не без сложностей, но все же добившись обоюдной свободы, пара решила узаконить свои служебно-романтические отношения. Идя под руку с Мелани, облаченной в девственно-белоснежное платье, Антонио понял, что голливудский олимп наконец-то покорен им. На следующей же неделе Бандерас отправился в Малагу навестить младшего брата.

Две звезды в одном доме
ТЕПЕРЬ в лос-анджелесском районе Брентвуд, в нескольких минутах от пляжа Санта-Моника, под крышей роскошных белокаменных апартаментов жили целых две звезды. Это был великолепный тандем, потрясающий союз, но наверняка не семья. Даже появившаяся на свет 24 сентября 1996 года дочь Стелла дел Кармен Бандерас Гриффит не смогла сделать их одним целым. Мелани закатывала сцены мужу прямо на съемочной площадке, куда неожиданно прилетала с другого конца Европы, перешагнув через океан, как через лужу, время от времени набиралась сил в спрятанной от посторонних глаз клинике, после чего приступала к исполнению супружеских обязанностей с возросшим энтузиазмом. Антонио оказался не готов к подобным страстям и волнениям, но поделать ничего не мог - Мелани была его вздорной и избалованной, но все же женой, а Бандерас незаметно для себя самого стал заложником созданного образа добропорядочного мачо-семьянина. Антонио наконец-то подошел к той невидимой черте, когда ему стало хотеться спокойствия и комфорта, домашних тапочек и семейных обедов по выходным - вместо этого он имел бесконечные попытки наладить отношения с чужими избалованными детьми, жалобы супруги на то, что ей не дают хороших ролей, и ворох публикаций в <желтой> прессе, изобиловавших подробностями его тайных романов, о существовании которых Бандерас даже не подозревал.

Бесконечные признания в любви не могли уберечь Гриффит от сомнений и разочарований: женщина решалась на пластические операции, большинство которых заканчивалось не слишком удачно, как, впрочем, и любые попытки Бандераса объяснить супруге, что он любит ее такой, какой ее создал Господь Бог. Его шокировало и раздражало то, что их жизнь обсуждалась в прессе, словно это были новости о выборах нового президента. <Что ты хочешь? - говорила Мелани, равнодушно пролистывая колонку светских сплетен в свежей газете. - Это Голливуд, самый большой в мире склад грязного белья>. <Тогда давай уедем отсюда!> - в сердцах произносил Антонио, не в силах смотреть в отстраненное лицо жены. <Не говори глупостей. Меня не устроят съемки в сериалах и дешевых постановках, да и тебя, думаю, тоже. Я никогда не оставлю Голливуд ради плетеных кресел на террасе и собственного огорода. Даже и не надейся>, - раздраженно произносила Мелани, не поднимая глаз. Как бы ни возмущался Антонио, как бы ни старалась казаться равнодушной Мелани, они оба прекрасно понимали, что Город Ангелов постепенно отнимает их друг у друга. Купающийся в лучах славы, он хотел, чтобы и его женщина была счастлива, именно поэтому Антонио решился снять фильм с Мелани в главной роли. Пускай его <Безумец в Алабаме> не получил <Оскара> и восторженных рецензий, это было его признание в любви, сделанное впопыхах, но от чистого сердца. Мелани между тем продолжала закатывать сцены ревности и проводить выходные в лечебнице, где не без удовольствия рассказывала медперсоналу о том, как муж обманывает ее с каждой новой партнершей по кадру, только подливая масла в огонь журнальных пересудов. Сначала Антонио возмущался и оправдывался, хоть и чувствовал себя при этом бесконечно униженным, потом стал молча игнорировать упреки жены и решил, что рождение сына поможет им заново обрести друг друга, поэтому предпочитал терпеливо ждать появления на свет второго ребенка. Он, зная, что популярность - это не всегда грязь и сплетни (его безусловный триумф на родине, где никто не старался залезть к нему в штаны и душу, лишний раз доказывал это), готов был сражаться за собственную семью, но не готов был делать это в одиночку. Мелани же, выросшая в среде голливудской богемы и привыкшая к прилюдному линчеванию, казалось, была готова принести в жертву <фабрике звезд> свою любовь к мужу. Все чаще они засыпали в разных постелях: Бандерас - в гостиничном номере, Мелани - либо в клинике, либо в их доме.

После месячной разлуки, строго законспирированной пресс-атташе обоих под творческие командировки, Антонио возвращался с очередных съемок. Войдя в квартиру, он с порога почувствовал, что его тут не ждут.

На столике в прихожей лежали какие-то документы и утренняя газета, где красной помадой был обведен центральный заголовок: <Бандерас должен забыть о наследнике>. В статье, сочащейся желчью и злорадством, говорилось о том, что Мелани Гриффит - жена Антонио Бандераса, выписалась вчера из закрытой клиники и, заплатив 15 000 долларов, получила на руки медицинское свидетельство о том, что она больше не может иметь детей. Лежавшие рядом справки были не чем иным, как пространным заключением медэкспертов о том, что мадам Бандерас бесплодна. На зеркале рукой Мелани были выведены алые размашистые буквы: <Все правда. Я бесплодна. Оставь меня, потому что я больше так не могу>.

P. S. Над головой раскинулся бесконечный полог ночного неба, в темных складках которого мерцали холодные далекие звезды. Антонио лежал, заложив руки за голову, на крыше своего дома и говорил тихим, но уверенным голосом с той, что беззвучно плакала у него на плече: <Слова журналистов, их грязные статейки и неискренние соболезнования: Все это не важно. Тем более что они так далеко от нас, на другой планете, в другом измерении: В прошлом. Ничего не бойся - я с тобой. Вместе мы добьемся всего, чего захотим. В том числе и сына, главное - верить. Главное - ты верь мне>. В бледное лицо Мелани, залитое солеными слезами, смотрели самые прекрасные звезды, которые ей только доводилось видеть, светившие только над маленьким портовым городом Малагой и больше нигде в мире. Светившие только им с Антонио - и больше никому. Не в радости, так в горе они наконец-то были вместе.