YulianaSun , спасибо огромное-огромное-огромное за информацию!!!!!!! 

Эуклидес Маринью
ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ
Книга 1. Тайны прошлого

Глава 1.

Ослепительная молния расколола небесный свод, и почти сразу же раскатился оглушительный гром, словно рухнула вся Вселенная, а следом сомкнулась тьма, беспросветная, неизбывная… Что страшнее: вспышка слепящего взрыва? Рухнувший привычный мир? Бесконечный мрак?
Жулия изредка поднимала голову от блокнота, в который привычной скорописью заносила впечатления прошедшей недели, и, поглядывая в иллюминатор, следила, как сияющую синеву сменял огнистый пурпур, потом он померк и уступил место ночной темноте.
Они летели уже семь или восемь часов, в салоне почти все спали, но Жулия чувствовала, как нарастает в ней нервное возбуждение, и продолжала нервно писать, стремясь погасить его работой.
Томилась от бессонницы и сидевшая рядом с ней пожилая женщина. Ее донимали возрастные недуги и всевозможные тревоги, свойственные старости. Женщина с любопытством посматривала на свою красивую молодую соседку, с невольным вздохом отмечала белоснежную гладкую кожу, золотистый отлив каштановых, рассыпавшихся по плечам волос, длинные загнутые ресницы.
«Должно быть, на свадьбу летит, - решила она, - вот ей и не спится».
Затосковав по молодым заботам, столь не похожим на ее стариковские, она протянула соседке карамельку.
- Угостись, с конфеткой вроде бы успокаиваешься, - приветливо проговорила она.
- Спасибо, не откажусь, - поблагодарила Жулия, одарив соседку теплым взглядом своих золотисто-карих глаз. – Хотя мне помогает забыться моя работа. Жду не дождусь, когда, наконец, Рио-де-Жанейро. В Бразилии почти пять лет не была и вот лечу на встречу с дорогим мне человеком…
Женщина обрадовалась, что не ошиблась, и тем охотнее продолжила разговор:
         - Замуж собралась? Очень за тебя рада. Мужчина — лучшее средство от бессонницы, куда лучше сладкой конфетки. У меня в твоем возрасте уже двое детей было.
             И она приготовилась рассказать и о муже, которого не так давно потеряла, и о выросших детях, которые, слава Богу, не так уж плохо устроились в жизни, и дать множество советов, которые помогут славной соседке наладить семейную жизнь.
         - Нет, замужество мне не грозит, - засмеялась Жулия, - я говорю об отце. Он болен вот уже восемнадцать лет, находится, будто в полусне, ничего не говорит, не помнит, ест и пьет с чужой помощью.
         - Да как же такое с ним случилось? - искренне заинтересовалась соседка и приготовилась выслушать необыкновенную душещипательную историю. Такое только на нервной почве случается. С ним, должно быть, какая-то беда произошла, какое-то потрясение...
         Но Жулия и сама не знала, что случилось с ее отцом, какое с ним произошло несчастье восемнадцать лет назад. Сама она тогда была девочкой, и ни о чем, не задумываясь, больно переживала приключившееся горе. Но теперь, встав взрослой, дорого бы дала, чтобы услышать о произошедшем из его собственных уст, когда он поправится. И не могла не поделиться своей надеждой:
         - Он провел в таком состоянии много лет, и как только не пробовали его лечить, но ничего не помогало. Но вот где-то с месяц назад в Рио приехала из Англии врач, сеньора Лидия, специалист по такого рада болезням. У нее особый метод лечения, и она использует совершенно новые препараты. Случай отца ее заинтересовал, она начала его лечить и добилась улучшения. Мне написали, что он словно бы начал возвращаться издалека, словно бы оживает. Господи! Неужели я увижу отца и смогу, наконец, поговорить с ним?! - воскликнула Жулия.
         Теперь я поняла, отчего ты так волнуешься, - сочувственно сказала соседка, - и желаю тебе счастливой встречи, но все-таки советую выйти замуж, вряд ли ты на всю жизнь предпочтешь карамель.

         В Рио-де-Жанейро они прилетели ранним утром. Какое блаженство вдохнуть в себя свежий южный воздух, наполненный ароматом цветущих деревьев!
        Жулия успела забыть, как благоухает воздух ее родины. А когда ехала в такси к Алексу, почему-то вспомнила шутливый совет соседки по самолету, и отрицательно покачала головой. Нет-нет, замужество ей не грозит. Мужчины разочаровали ее. После голландца Питера, с которым она прожила около трех лет и рассталась в Африке, у нее больше никого не было. Не получалось. В общем, рубрики «любовные истории» и «семейный быт» не ее тематика.
         Жулия с любопытством поглядывала по сторонам, отмечая цепким журналистским взглядом, множество перемен, которые произошли в городе за долгие пять лет. Он стал еще красивее, прекрасный Рио-де-Жанейро!
         Сама она все эти годы жила в Японии, а до этого, где только не побывала — и в Африке, и в Европе, и в Азии, каких только не брала интервью, с кем только не встречалась и прослыла, чуть ли не самой отчаянной журналисткой.
         Отчаянной она была всегда и всегда лезла в самое пекло. После несчастья, случившегося с отцом, она отчаянно сражалась за его жизнь. А когда поняла, что может быть только сиделкой при безнадежно отсутствующем человеке, отступилась. Жулия могла многое, но сиделкой быть не могла, ее деятельная страстная натура не выдержала бы тягот мелких каждодневных обязанностей. Вот если бы за лекарством для отца нужно было поехать на край света!
         Сиделкой Отавиу Монтана стал Алекс.
         Когда-то Отавиу очень помог ему, вытащил из нищеты, устроил на работу, а потом и вовсе случилось настоящее чудо: подаренный Отавиу лотерейный билет оказался выигрышным, и на полученные деньги Алекс купил себе дом! С тех пор он стал считать себя во всем обязанным семейству Монтана и сделался самым преданным его членом. После случившегося несчастья он ходил за Отавиу как нянька и регулярно извещал Жулию о состоянии здоровья ее отца.
         Жулия привыкла относиться к Алексу как к ближайшему родственнику, тем более что, кроме младших сестер, у нее никого на свете не осталось. Мама умерла, отец был тяжело болен. Она прекрасно знала, что может появиться в доме Алекса в любое время дня и ночи и всегда встретит радушный прием, потому что нет в мире человека более преданного ей и сестрам, чем Алекс.
         Жулия не ошиблась, обрадованный Алекс заключил ее в объятия:
         - Как же я соскучился, Жулия!
         - А я-то! - расцеловав его в обе щеки, отозвалась Жулия.
         - Почему не сообщила заранее? Я бы встретил тебя в аэропорту.
         - Люблю путешествовать инкогнито, - рассмеялась Жулия. - Я же журналистка!
         Она с удовольствием смотрела в открытое улыбающееся лицо Алекса. Он был среднего роста, плотный, добродушный.
         - А ты, мне кажется, помолодел, - весело сообщила она.
         - Очень может быть,- рассмеялся он в ответ. - Вот он, мой эликсир молодости, - и Алекс указал на приятную молодую женщину, которая вошла в комнату, вытирая руки, - знакомься, это моя Онейди.
         «Вот и Алекс обзавелся семейным гнездом, - невольно мелькнуло в голове у Жулии, я припоминаю, что он и меня приглашал на свадьбу, вот только не помню, почему я тогда не приехала».
         - Извините, руки мокрые, посуду мыла, - улыбнулась Онейди, и сразу стало видно, что она душа этого уютного дома.
         Женщины расцеловались, а Алекс, словно бы отвечая на мысленный вопрос Жулии, сказал:
         - Мы очень жалели, что ты не смогла приехать на нашу свадьбу, но ты тогда была в Африке, в Южной Африке, писала про их президента.
         - Нельсона Манделу? - вспомнила Жулия.
         - Про него самого, - подтвердил Алекс.
         - И как это ты все помнишь? - удивилась Жулия.
         - Вовсе не помню, у меня сохранилась твоя поздравительная открытка. Я и все другие храню — из Африки, России, Боснии, Пакистана. Ты же нам все равно, что родня!
         Жулия энергично закивала: да, так оно и было, она чувствовала себя здесь как в родном доме, тем более что после смерти деда у них больше не было дома.
         Их дед, Гргориу Монтана, был не просто состоятельным, он был богатым человеком, оборотистым дельцом, небездарным журналистом. У него была целая сеть ресторанов, в одном из которых работал Алекс, была собственная газета «Коррейу Кариока», но после его смерти все пошло с молотка. Да и умер он при каких-то странных обстоятельствах. Хотя в чем была странность, никто из домашних тоже не знал. Может быть, и не было никакой странности, потому что дед был уже старым и очень больным человеком. Но нельзя отрицать, что в то время семейство Монтана преследовали сплошные неудачи и беды. Жулия вспомнила какие-то разговоры о том, что в день, когда умер дед, обвалился балкон, и с отцом случилось несчастье. Сели родилась, но отец не узнал о рождении третьей дочери. Вскоре умерла и мать. И они остались сиротами. Что произошло с отцом, никто из детей не знал. Однако Жулия очень часто размышляла об этом, и ей очень хотелось докопаться до правды.
         Иногда Жулия думала, что, если бы отец узнал, что их мать, а его обожаемая жена Ева умерла, он бы сошел с ума... В общем, лишившись, матери, они неизбежно теряли и отца, так он был к ней привязан.
         Девочкам самим пришлось пробивать себе дорогу в жизни. Деньги, пусть не очень большие, у них были, а вот близких людей не было. Поэтому Жулия так дорожила Алексом. Может быть, он был единственным в целом свете человеком, который любил сестер Монтана и помогал им. В целом на жизнь Жулия пожаловаться не могла, ее журналистская карьера складывалась довольно удачно благодаря энергии, напористости и талантливому перу.
         Энергия энергией, а от очередного зевка Жулия удержалась с трудом — сказывались последствия бессонной ночи.
         - Пойду-ка сварю кофейку, - улыбнулась Онейди и направилась к кухне, - тебе, Жулия, наверное, не терпится поехать в больницу. Вот сейчас выпьешь чашечку кофе покрепче и поедешь.
         - Спасибо, Онейди! Кофе — именно то, что мне нужно, я ведь из Японии летела целых двадцать четыре часа!
         Онейди вышла из комнаты, а Жулия с Алексом удобно устроились в уютном широком диване, который расположил бы к отдыху любого, но только не Жулию. Она хоть и зевала, но внутри была словно натянутая струна. Боже мой! Через четверть часа она увидит отца! Боже мой! А что если он заговорит с ней?!
         - Про папу мне ничего не рассказывай, я все увижу сама! А Бетти? Сели? Кстати, а почему я не вижу здесь Бетти?
         Алекс замялся. Он всегда говорил о Элизабети, средней сестре Жулии, с невольным вздохом. И с таким же вздохом он говорил и о покойной Еве, жене Отавиу, которого чуть ли не боготворил.
         Отавиу и впрямь был необыкновенно привлекательным человеком, открытым, сердечным и вдобавок талантливым журналистом. Талантом Жулия пошла в отца, а внешностью в мать. Она была очень на нее похожа внешностью, но не характером.
         - Видишь ли, Бетти... Бетти не слишком-то верит в новые методы, - принялся объяснять Алекс. - Говорит, что все это глупости, что Салвадор далеко, а билет стоит дорого.
         - Далеко? - возмутилась Жулия. - После больницы я немедленно отправлюсь к Бетти. И если понадобится, привезу ее силком!
         - Я надеюсь, что ты сначала хоть немножечко отдохнешь, - сказал Алекс, любуясь Онейди, входящей с подносом, на котором стояли чашки с ароматным кофе. - Мы уже приготовили комнату для гостей, она у нас такая славная!
    -     Не надейся, - прервала его Жулия. - У меня очень мало времени. Сначала в Сальвадор за Бетти, потом в Сан-Паулу за Сели.
         Кстати, в Сан-Паулу находилась и та газета, для которой она писала в Японии, посылая оттуда корреспонденции, так что заодно она и в редакцию заглянет.
         Алекс только головой покрутил: своей энергией Жулия могла смести, словно вихрь, все и вся, и принялся за свою чашку с душистым кофе, благодарно поглядев на жену: она знала его вкус и сахара клала ровно столько, сколько он любил.
         После кофе они отправились в больницу.

Отавиу Монтана лежал в отдельном боксе. Тонкие проводки тянулись к нему от сложных аппаратов, стоявших вдоль стен, и огоньки, пробегавшие по экранам, говорили, что в этом отрешенном от всего человеке усилился таинственный процесс жизни. К сожалению, пока только аппараты говорили об этом. А нетерпеливая Жулия так мечтала поговорить с отцом!
С нежностью и любовью смотрела она на спокойное молчаливое лицо с прядью пушистых полуседых волос на лбу, как-то по-особенному бледное из-за темно-синего ворота пижамы, и слезы подступили у нее к горлу.
Она бросилась к отцу, обняла его и принялась шептать как в лихорадке:
    -    Папочка! Как же я по тебе соскучилась! Я так часто тебя вспоминала, но не решалась приехать. Я знаю, ты бы меня поддержал, узнав, что я строю свою жизнь вдалеке от тебя, хотя иногда мне становится стыдно, что меня нет около тебя. Но теперь я уверена, ты меня слышишь и понимаешь, и мы снова будем самыми близкими людьми на свете! Папочка! Как я надеюсь на новое лечение!..
         Стройная женщина в белом халате сочувственно смотрела на Жулию.
         - Я тоже очень надеюсь на свой метод лечения, - сказала она. - Поверьте, не слишком заметные для вашего глаза, но улучшения уже есть.
         - Так вы доктор Лидия? - обрадовалась Жулия. - Могу я поговорить с вами? Мне бы хотелось узнать...
         - Конечно, пойдемте, поговорим, - согласилась Лидия и повела посетительницу к себе в кабинет.
         Алекс проводил их взглядом и вышел подышать воздухом на крыльцо. Он и сам был очень взволнован. Неужели такие чудеса возможны на свете? Неужели Отавиу вернется к нормальной жизни?
         Пока это стало газетной сенсацией. Досужие журналисты громко трезвонили о вот-вот ожидаемом чуде. Но Алекс прекрасно знал, что на газетных полосах чудеса свершаются быстро, а вот в жизни все всегда гораздо сложнее... И все-таки предположить, что Отавиу, которого он столько лет кормил с ложки, будто малого ребенка, выводил за руку на прогулку, смирившись с тем, что взрослый человек навсегда останется во мраке беспамятства и,  приготовившись жертвенно служить ему, вдруг очнется и вновь станет взрослым, вновь станет другом, отцом семейства. Журналистом... Алекс нервно закурил, уже не пытаясь унять сердцебиение.
         Пожилой, невысокого роста человек в бежевом костюме подошел и поздоровался с Алексом. Тот ответил, но его недоумевающий взгляд ясно показал, что он не знает, кого приветствует.
         - Не узнаете? - усмехнулся незнакомец. - Я — Элиу Арантес, в прошлом личный адвокат семейства Монтана. Все газеты полны сенсационных новостей об Отавиу. Неужели и впрямь появилась надежда?
         Алекс кивнул, и его лицо осветилось улыбкой.
         - Теперь я вас узнал, - сказал он, - и рад видеть.
         - Я тоже, - кивнул Элиу. - Мне бы хотелось поговорить с вами. Меня мучает одно воспоминание. По ночам оно снится мне, и я просыпаюсь в холодном поту. Мне бы хотелось, чтобы... - Но тут, словно бы напугавшись чего-то, Элиу поначалу замолчал, а потом проговорил торопливо:
         - Я позвоню, на днях позвоню вам, - и он быстро зашагал прочь.
         Алекс проводил его взглядом и покачал головой. Еще одна семейная тайна Монтана! Этих тайн одна других темнее было немало у этого семейства. Стоит ли ворошить прошлое, отыскивая в нем пропавшие тайны?
         Алекс не обратил внимания, что какая-то машина выехала с территории больницы и, не отставая ни на шаг, поехала с за торопливо шагавшим Элиу. Она скоро догнала его и ехала не спеша за ним следом, что вряд ли предвещало что-то хорошее

Глава 4.
Гонсала подошла к бару и плеснула в рюмку немного коньяку, выпила, и ей стало легче. В последнее время она все чаще прибегала к этому успокоительному средству. Жизнь ее не задалась, и с возрастом она все болезненнее это чувствовала. В молодости она не сомневалась, что победит соперницу, но сейчас...
Ее муж, Антониу Сан-Марино, был влюблен в женщину, которая стала женой другого: Ева предпочла Сан-Марино человека, с которым он вместе рос, который считался его лучшим другом, она предпочла Отавиу Монтана. Проходили годы, Антониу из бедняка стал богачом, из служащего — хозяином, из сотрудника — владельцем. После смерти Григориу Монтана Сан-Марино купил его газету Коррейу Кариока, потом купил дом семейства Монтана, а Ева так и осталась вне его досягаемости. И уже навсегда недостижимой она стала после того, как умерла... Недостижимой и непобедимой.
Антониу повесил ее большой портрет в особой комнате, и каждый день сидел перед ним, а Гонсала мучилась бессильной ревностью. Ревностью и обидой, которую смягчила алкоголем. Алкоголь затуманивал голову, и непереносимое становилось переносимым. Правда, ненадолго. Гонсалу мучило, что муж предпочитает ей, красивой живой женщине, родившей ему двух сыновей, призрак, какую-то эфемерность, это бесило ее, доводило до исступления.
— Что ты молишься на свою Еву?!  - кричала она. — Можно подумать, что она — святая! Да она самая обыкновенная шлюха, которая спала с двумя друзьями! Из-за нее Отавиу чуть не убил себя!
Время от времени она устраивала мужу скандалы и похлеще, но они мало помогали.
— Твое дело — заниматься воспитанием детей, — холодно заявлял ей муж.
«Я для него что-то вроде самки, вскармливающей потомство, — говорила себе Гонсала, и рука ее вновь тянулась к бутылке с коньяком.
— Ты губишь себя, — говорила массажистка Флора, умело, растирая Гонсале спину, — от алкоголя грубеет кожа, разве ты хочешь раньше времени постареть?
— Мне все равно, — отвечала Гонсала. В этом доме я хуже прислуги, никто не обращает на меня внимания.
— Я тебе не верю, но если это правда, то, тем более, нужно быть внимательной к себе, — назидательно говорила Флора, разминая ей позвоночник. — Вот увидишь, все переменится.
— Когда-то и я в это верила, - горько призналась Гонсала, — но время против меня, теперь переменилась я, и я его ненавижу!
Флора проводила не только сеансы массажа, но и сеансы психотерапии и, разумеется, надеялась на успех. Ей хотелось, чтобы эта полная жизненных сил женщина жила любовью, а не ненавистью, У нее должна была появиться какая-то цель в жизни, должна была появиться своя жизнь.
Каждый день приходила сеньора Флора к сеньоре Гонсале Сан-Марино и однажды повстречалась в холле с подтянутым молодым человеком в безупречном костюме. Его круглые, чуть навыкате, голубые глаза с интересом остановились на ней. Флора прекрасно знала, что способна произвести впечатление на любого мужчину, она была красивой женщиной, и этот взгляд не удивил ее. Ее удивило, что мастер политического репортажа Боб Ласерда чувствует себя у сеньора Сан-Марино как у себя дома. Интересно, что он здесь делает?
Об этом Флора и думала, поднимаясь по лестнице.
А Боб Ласерда, осведомившись у прислуги о привлекательной женщине, которая проследовала по лестнице наверх, отправился в кабинет хозяина дома, чтобы приступить к своим непосредственным обязанностям.

Дело было в том, что у сеньора Сан-Марино, который всегда жил своей обособленной жизнью, появилась новая цель - он задумал стать сенатором и пригласил в качестве организатора своей предвыборной кампании Боба Ласерду.
Этот энергичный молодой человек был известен своей успешной деятельностью именно на этом поприще. Сан-Марино верил в него, как в самого Господа Бога и, страстно желая успеха, готов был платить бешеные деньги и исполнять все, что тот предпишет.
Теперь по утрам сеньор Сан-Марино особенно внимательно просматривал всю прессу. Боб Ласерда внушил ему, что залог успеха избирательной кампании — это популярность, а для того чтобы ее снискать, будущий сенатор должен быть в курсе проблем всех слоев населения, с тем, чтобы посулить каждому желаемое.
Но у Сан-Марино была и еще одна, глубоко личная причина, по которой он судорожно хватался за утренние газеты. Он хотел знать, как идет восстановление здоровья и памяти Отавиу Монтана.
После первого сенсационного сообщения о том, что доктор-чудодей из Англии уже вернула память Отавиу Монтана, он отправил в больницу за сведениями своего подручного Торкуату. Они давно работали вместе и понимали друг друга с полуслова.
— Мертвецы должны оставаться мертвецами, — процедил сквозь зубы Сан-Марино и со значением посмотрел на подручного.
Хитрая лиса Торкуату, слегка облезший и полысевший за долгие годы преданного служения хозяину, когда он выполнял самые сомнительные и рискованные поручения, понимающе закивал.
— Разумеется, разумеется, я все изучу сам, все увижу собственными глазами, — с легким полупоклоном  пообещал он.
На следующий день Торкуату проник в бокс, где лежал Отавиу Монтана, и убедился, что тот по-прежнему находится в беспамятстве
Может быть, он бы и позаботился, чтобы состояние пациента стало еще хуже, может быть, выдернул бы какой-нибудь проводок или сделал еще что-нибудь пострашнее, но тут в 6окс вошла доктор Лидия и была крайне удивлена, застав в нем постороннего.  За ее плечом маячил могучий доктор Сисейру, но и не будь его, Торкуату не стал бы ввязываться в скандал.
- Что вы тут делаете и кто Вы такой? – сурово осведомилась Лидия.
— Жункейра, слесарь, — с улыбочкой ответил Торкуату — Зашел посмотреть, все ли в порядке.
— У нас все в порядке, можете идти, - Распорядилась доктор.
Она была страшно недовольна присутствием в боксе постороннего лица: при лечении сосудисто-мозговых болезней любое вторжение со стороны может оказаться шоком и произвести нежелательное воздействие.
— А дядечка что, отдал концы? — спросил Торкуату, зорко вглядываясь в безжизненное лицо Отавиу.
Ему на секунду показалось, что так оно и есть, что желаемое уже совершилось и его хозяин будет необыкновенно доволен, если он принесет ему счастливую весть.
— Немедленно выйдите, — скомандовала Лидия, — посторонние мне здесь не нужны! Сисейру, ты знаешь этого слесаря?
— В первый раз вижу, — последовал ответ.
Торкуату поспешил выйти, чтобы не привлекать к себе внимания.
Получив утешительные сведения о состоянии своего ближайшего друга, как называл Отавиу Сан-Марино, он поехал на следующий день в больницу сам. И не пожалел об этом. Первым он увидел стоящего на ступеньках Алекса, который, очевидно, пришел навестить своего подопечного, а затем... затем к нему подошел человек. Да, так оно и было, зоркий взгляд Сан-Марино не ошибся, он узнал Элиу Арантеса, бывшего адвоката семьи Монтана.
Антониу сразу напрягся: этот человек слишком много знал, владел не одной тайной, и, если пришел в больницу, значит, собирается чем-то поделиться с Алексом. Дальнейшее поведение Элиу только подтвердило подозрения Сан-Марино. Очевидно, почувствовав, что за ним следят, он оборвал разговор с Алексом и торопливо вышел на улицу.
Сан-Марино сделал знак шоферу, и машина поехала вслед за Элиу. Тот торопливо шел по улице и то и дело сворачивал, явно чувствуя за собой хвост и пытаясь от него избавиться.
Антониу ехидно усмехался: что за детские уловки! Неужели зайчик, в самом деле, верит, что способен запутать след? Неужели сеньор Элиу Арантес думает, что способен навредить? Ну, нет! Он, Сан-Марино, всего добился сам, сам все сделал, и никто у него этого не отнимет!
На одном из перекрестков они подсекли Арантеса.
— Элиу Арантес? — осведомился Торкуату, выйдя из машины и беря его за рукав. — Где ты пропадал все эти годы?
— Вы ошиблись, Уго Торрес. Меня зовут Уго Торрес, — ответил адвокат, вырвал руку и зашагал дальше.
Сан-Марино кивнул своему подручному, давая понять, что эта нежелательная опасность должна быть устранена в ближайшее время. Тот понятливо кивнул в ответ.
— Мешок на голову! — скомандовал Торкуату мордастому бандиту, который ехал с ним в машине.
Но на этот раз судьба была благосклонна к адвокату, он сумел исчезнуть в лабиринте переулков.
Торкуату распорядился завершить начатое, и мордастый медленно опустил веки. Задание он понял, можно было не сомневаться, что он с ним справится.
Через несколько часов Сан-Марино уже знал, в какой гостинице проживает адвокат Элиу Арантес. Он держал его на крючке, и отпускать не собирался.
Теперь Сан-Марино с нетерпением искал сообщения о состоянии здоровья Отавиу Монтана.
— Отавиу воскреснет только для того, чтобы превратиться в мертвеца, — зловеще пообещал сам себе Сан-Марино, а свои обещания он обычно выполнял.
В это утро газеты не сообщили Антониу ничего нового, и он отложил их в сторону как раз в тот миг, когда, постучавшись и получив разрешение, к нему в кабинет вошел Боб Ласерда. Совещание началось. Просидев не меньше часа, они наметили несколько мероприятий, которые должны были привлечь внимание к деятельности Сан-Марино и к нему самому.
— Вы должны завести специальную рубрику в вашей газете, — советовал Боб, — для общения с вашими читателями и обсуждения разного рода социальных проблем. Пусть вам пишут письма, вы будете отвечать на них.
— Прекрасная мысль, — одобрил Антониу. — Я поручу это своему главному редактору Вагнеру. Он разберется, кто будет писать письма, а кто ответы.
— Вам нужно будет выбрать несколько благотворительных учреждений, которые вы возьмете под свое крыло, а затем мы найдем газету, которая будет регулярно освещать наши  благотворительные акции.
— В качестве благотворительных акций я предпочитаю поощрение молодых талантов или что-то в этом роде, — пожелал Сан-Марино.
— Нет, это не годятся, — сразу возразил Боб. — Если молодым талантом окажется молодая девушка, могут возникнуть нежелательные слухи, это вас скомпрометирует. Вы должны всюду появляться со своей женой и покровительствовать сиротам, бездомным детям, оставленным животным. Крепость вашей семьи должна служить гарантией прочного счастья для ваших избирателей.
Сан-Марино поморщился. Крепость его семьи представлялась ему весьма сомнительной, но для пользы дела он готов был и не на такие жертвы. Гонсала следила за собой и вполне могла вызвать симпатии публики, а в том, что она будет послушно исполнять все его предписания, он не сомневался. Жена могла устроить ему истерику, но ослушаться его не могла.
Точно так же он не сомневался в своем отцовском праве распоряжаться сыновьями. Старшим, Арналду, он был не слишком доволен, но прекрасно понимал его. Зато младшим, Тьягу, он был недоволен совсем и совсем его не понимал.
Арналду был хватким, в меру толковым и очень себе на уме молодым человеком. Любую житейскую ситуацию он стремился обернуть себе на пользу, и, если отец посылал его с ревизией в имения, говоря, что без хозяйского пригляда и соя не растет, Арналду забирал с собой кучу девиц сомнительного поведения, кутил-приятелей, два ящика спиртного и возвращался не через три дня, а минимум через неделю. Возле него всегда крутились безработные манекенщицы, будущие актерки, кафешантанные певички, для которых он не жалел отцовских денег. Но Сан-Марино видел в его разгульном поведении лишь избыток молодых сил и полагал, что с возрастом Арналду поостынет. Смущали Сан-Марино не девицы, а широта, с которой сынок тратил его денежки, это ему не нравилось, и он собирался передать управление всеми своими делами младшему сыну, отличавшемуся куда более скромным нравом. Однако прежде чем доверять ему дела, из него нужно было выбить дурь.
Все вокруг твердили о золотом характере Тьягу, о его скромности, воспитанности, доброте, но стоило Сан-Марино войти к сыну в комнату м увидеть кудрявую голову в наушниках и полу прикрытые  глаза, как его охватывало бешенство.

— Я буду музыкантом, — твердил этот разгильдяй и без конца слушал оперы.
— Через мой труп, — отвечал ему отец. — Ты будешь управлять финансами моей империи, я так решил, и так оно и будет!
— Музыкантом! — упрямился сын.
— Через мой труп! — не сдавался отец.
Сан-Марино поэтому и собирался покровительствовать какому-нибудь молодому таланту, он хотел это сделать в пику сыну, назло ему.
Из-за Тьягу он постоянно злился на Гонсалу, это она внушила сыну дурацкие музыкальные амбиции. Она была родом из Неаполя и обожала, видите ли, классическую музыку. Поначалу только и делала, что слушала пластинки, которых привезла с собой целую кучу. Но мало-помалу ей стало не до пластинок. Хотя и теперь она обожает петь и постоянно что-то там напевает. Вот она и сбила мальчишку с толку, задурила ему голову всякими глупостями и попустительствует увлечению, которое мешает ему заняться настоящим мужским делом!
И еще одно страшное подозрение точило отцовское сердце. Он опасался, что музыкальные устремления сына связаны с тем, что он вообще не мужчина.
— Если Тьягу окажется гомосексуалистом, — говорил он себе, — я убью Гонсалу! Это она во всем виновата! Ее единственным делом было смотреть за детьми!
Были времена, когда он надеялся, что дети подарят ему радость, станут его преемниками в компании, которую он создавал с таким трудом, но Гонсала развратила их обоих — один стал бабником, а другой, похоже, гомиком.
В том, что во всем виновата жена, у Сан-Марино не возникало ни малейших сомнений. Он привык к тому, что сам он — безупречен, а вот вокруг постоянно нужно наводить порядок, иначе не продвинешься ни на шаг.
Сан-Марино не пожалел, что Боб напомнил ему о семье, хотя ничего, кроме неприятностей, эти мысли не приносили. Он сообразил, что младшим сынком нужно заняться немедленно, иначе вся его компания может полететь к черту.
— Я подберу подходящее благотворительное учреждение, куда в ближайшее время вы переведете деньги, которое будете посещать вместе с сеньорой Гонсалой, и где она будет вручать деткам подарки, — говорил между тем Боб.
Сан-Марино кивнул.
Согласен. Подробности мы обсудим завтра, — сказал он.
Боб корректно наклонил голову и попрощался. Антониу дождался, когда он выйдет, и вызвал к себе Торкуату.
— Мне нужен человек, который следил бы за моим сыном Тьягу, за его знакомствами, за тем, куда он ходит и с кем. Обо всем подозрительном немедленно докладывать мне.
— Я посажу к нему шофером Аурелиу, — пообещал Торкуату. — Он справлялся и не с такими заданиями!
Глава 5
Шику вернулся в Рио очень недовольный собой: мало того, что он упустил такой классный материал, он еще свалял страшного дурака, повстречавшись с гадючкой. И как это его угораздило влепить ей поцелуй? Этой гадине?! Предательнице! Стервозе!
Сеньор Вагнер распекал его, грозил всяческими карами, вплоть до увольнения.
— Шеф в последнее время очень тобой недоволен, ты срываешь один материал за другим! — кричал он, сверкая очками. - Если так будет продолжаться и дальше, недолго и вылететь из редакции!
Шику кивал с отсутствующим видом,  непрестанно возвращаясь мыслями к Жулии и честя ее на все корки. Она всегда приносила ему несчастье, и только жди от нее какой-нибудь пакости!  Вот и на этот раз...  Нет, ну надо же было в такое вляпаться!
- Шику! Очнись! – Совсем другим тоном сказал Вагнер. Скажи, что с тобой? Что-нибудь случилось?
Услышав человеческий тон и, человеческие слова, Шику и в самом деле словно бы проснулся.
— Да нет, ничего, простите    за срыв, шеф, устал после поездки, как собака. 
— Ну, поезжай домой, отдохни, -  вздохнул Вагнер. — И имей в виду, что в твое отсутствие в редакцию дважды приходила твоя мама, в первый раз принесла домашнее печенье, очень вкусное. А во второй хотела с тобой поговорить.
— В первый тоже, -  Сумрачно усмехнулся Шику.
— Да, конечно, - согласился Вагнер.
Шику был великолепным журналистом, и сеньор Вагнер очень дорожил им, а если и пугал, то только для острастки, но, увидев, что с парнем неладно, тут же пошел на попятную и отбросил все свои угрозы.
Мать Шику, сеньора Жудити, была в редакции притчей во языцех. Она регулярно звонила своему малышу и являлась то с печеньем собственного изготовления, то с овощной икрой. Шику тяготился страстной материнской любовью и частенько просил коллег принять удар на себя, сообщив, что Мота в командировке.
Со временем в редакции полюбили и сеньору Жудити, и ее стряпню и охотно избавляли Франсиску от смущающих его визитов, уплетая за обе щеки ее угощение. Но на этот раз он и в самом деле был в командировке и поэтому решил навестить обеспокоенную его отсутствием мать, тем более что шеф порекомендовал ему отдохнуть. Он соскучился и по  своей дочке Констансинье, и по старшей сестре Жанете, и племяннице Жуане. Единственно, по кому он не скучал, была его бывшая жена Лусия Элена.
Сухощавая подтянутая блондинка, она очень следила за собой, за модой и все надеялась, что Шику одумается и вернется к ней. Она тоже любила появляться в редакции в самое неподходящее время, поэтому Шику был всегда начеку: того и гляди, кто-нибудь появится! Он шутил, что именно благодаря своим обожательницам репортер Шику всегда в превосходной форме и готов бежать хоть на край света.
В редакции, которая была небольшой и дружной, любили Шику. Красавица Ана Паула занималась зарубежными новостями. Она очень нежно поглядывала на Шику, и будь он повнимательнее, не избежать бы ему романа. Светской хроникой и культурой занимался сеньор Жак, холеный, седовласый, с белоснежными усами, он всегда был одет в безупречно скроенный костюм и белейшую, под стать своим сединам, рубашку. Он всегда очень тщательно готовил материал, помещая в свою рубрику сообщения о жизни и событиях известнейших людей, о самых интересных выставках, эстрадных выступлениях, концертах и театральных постановках.
Вагнер внимательно выслушивал его и небрежно ронял:
— Годится. Для этой рубрики годится все, ее все равно никто не читает!
Практикантка Зезе, смуглянка-мулаточка, набивала руку на самых разных заметках под благосклонным взглядом Вагнера, который беспрестанно предлагал ей свою помощь:
— Не стесняйтесь, деточка, я вам в отцы гожусь, — говорил он.
А Ана Паула шептала:
— Не поддавайся старому греховоднику, ему все равно, что племяшка, что монашка!
Дину и Шику занимались всевозможными городскими и криминальными сенсациями, а Раул фотографировал.
Получив от Вагнера вольную, Шику простился с коллегами и направился к выходу.
— Стоит выйти за порог, как тут же сцапают! -  пошутил он, обернувшись у дверей.
И не ошибся. Лусия Элена в новом брючном костюме бросилась ему на шею.
— Как же я соскучилась! — проворковала она.
— Ты насчет алиментов? — деловито осведомился Шику, разнимая на шее тугой замок женских рук. — У меня через два дня зарплата, получишь через банк. Мне кажется, я плачу аккуратно, так что незачем тебе сюда таскаться!
— В прошлом месяце ты тоже говорил о банке, томно промурлыкала Лусия Элена. — Но я так ничего и не получила.
— Я купил Констансинье компьютер и выплатил налог за твою квартиру, ты что, забыла?
Шику был возмущен такой наглостью бывшей жены. Он невольно остановился, вступил в разговор, стал что-то доказывать. Лусия Элена слушала его и аккуратно подливала масла в огонь, удерживая возле этого огня своего бывшего супруга.
— Заедем ко мне и обсудим все наши проблемы, — наконец предложила она, почувствовав, что Шику всерьез разгорячился.
Предложение подействовало как ледяной душ. Шику сообразил, что чуть было, не угодил в расставленную ловушку, и содрогнулся.
— Мы пять лет, как расстались, — ответил он. — У нас нет никаких проблем. Найди себе кого-нибудь, Лусия Элена.
Он резко повернулся и торопливо пошел к машине. Жестокосердный монстр, — простонала Лусия Элена, глядя ему вслед и поправляя волосы. — Я ненавижу мужчин, у них у всех вместо сердца камень.
Сен за руль, Шику подумал, что вместо визита к матушке ограничится телефонным звонком. Две темпераментные женщины для одного дня — это, пожалуй, слишком.
И он отправился к коллежу навестить дочку и племянницу,  они учились вместе и очень дружили.
Увидев сияющие личики двух девчонок, которые вот-вот станут девушками, просиял и Шику. Он любил их безоглядно и безоблачно, они платили ему тем же.
— ну что новенького? — осведомился он, шагал по дорожке и обняв подружек за плечи. — Есть успехи в учебе?
— Есть! — дружно ответили подружки.
— Вот за это хвалю, - одобрил Шику. — Может, мороженого поедим? Отметим? — предложил он.
— Я с удовольствием, - отозвалась Констансинья.
— А я никак не могу, — погрустнев, сообщила Жуана. -  Мама просила меня прийти пораньше.
И словно какая-то тень легла на личико девочки.
— Что это с тобой? — спросил Шику. - Ну-ка рассказывай, какие у тебя огорчения?
— Мне не нравится новый мамин кавалер! — выпалила Жуана.
— А старый нравился? — поинтересовался Шику, вспомнив, что говорила Жуана о приятеле матери
— И старый не нравился, — скривившись, призналась девочка.
— И почему вам так не нравится личная жизнь родителей? — с вздохом спросил Шику, предчувствуя, что и у него возникнут те же проблемы, стоит ему завести постоянную подружку.
Жуана пожала плечами, словно бы говоря: не нравятся, и все, чего тут спрашивать?
— А ты подумай о том, что мама у тебя молодая привлекательная женщина. Она рано овдовела, живется ей нелегко, она сама зарабатывает на жизнь и тебе, и себе. Разве ей не хочется побыть немножко счастливой? Любимой?
— Да у нее работа веселая, — упрямо насупившись, проговорила Жуана.
— Учить Нескладех танцам? — Улыбнулся Шику. -  Ну не думаю, семь потов сойдет, прежде чем научишь.
Шику представил себе Жанету, и на душе у него потеплело: сестра всегда была озорная, с огоньком. Что же удивительного, что у нее много приятелей? Каждому лестно быть рядом с такой женщиной. А такой женщине трудно подобрать себе настоящего партнера, с которым можно протанцевать всю жизнь. Но как это объяснить девочке, дочке, которая ревнует мать и хочет, чтобы она принадлежала ей одной? Она не понимает, что пройдет еще каких-то года три или четыре и у нее самой появятся кавалеры, и попробуй тогда запрети ей жить личной жизнью.
Шику вздохнул и похлопал Жуану по плечу:
— Не огорчайся! Вот увидишь, в один прекрасный день мама найдет себе мужа, а тебе отца, пока она только ищет того, кто тебе понравится.
Жуану, по правде сказать, не слишком порадовала перспектива материнского замужества, но зато она примирила ее с очередным поклонником матери. Поклонник, по крайней мере — не муж, не отец. Сейчас за матерью ухаживал ее очередной партнер по танцам по имени Атила. Он посылал ей записки и букеты, и Жуана намерена была проследить, чтобы ухаживание не переросло во что-то более серьезное.
— Мы в кафе! — объявил Шику.
— Я домой! — откликнулась Жуана.
— Передавай маме привет и скажи, что я на днях зайду к ней потанцевать!
Разумеется, Шику валял дурака, он терпеть не мог танцы, но такой уж у них сложился стиль — они всегда подшучивали.
Вернувшись, домой к вечеру, — а они снимали вместе с Раулом вполне сносную квартирку, — он позвонил матери. После традиционных вопросов о делах и здоровье, которые всегда и у всех оставляют желать лучшего, он услышал:
— Лусия Элена с Констансиньей переезжают ко мне.
— Что? — переспросил Шику, решив, что ослышался. — Ты же терпеть не могла Лусию Элену, когда мы жили с ней вместе, ты же бешено меня к ней ревновала! С чего это вдруг вы решили поселиться вместе? Ты понимаешь, чем это грозит? И почему Констансинья мне ничего не сказала? Мы же только что с ней виделись!
— Она ничего еще не знает, — сказала Жудити, — мы решили это только что. И что за глупости ты говоришь насчет моей ревности? Мне такое и в голову не приходило. Просто я видела все недостатки твоей жены, а потом и ты их увидел.
— И что, теперь недостатков у нее стало меньше? — ехидно осведомился Шику. — Или ты стала настолько немощной, что согласна даже на помощь Лусии Элены?
— Я согласна помогать Констансинье, — патетически заявила сеньора Жудити.
— А что такое с моей дочерью? Почему она нуждается в помощи?
Шику стал лихорадочно припоминать все их разговоры в кафе, но ничего настораживающего припомнить не мог, обычная детская болтовня — веселая и радостная.
— Она нуждается в помощи потому, что ее мать ложится в больницу, — заявила Жудити.
Еще не легче! Интересно, почему Лусия Элена сама не сказала ему об этом? Или это по женской части? И для лечения ей нужны деньги?
— Что-то серьезное? — задал он осторожный вопрос.
— Пластическая операция, — последовал ответ.
— Пятая, — простонал Шику.
После того как они разошлись, — а разошлись они, ровно пять лет назад, — Лусия Элена, что ни год, то делала себе пластическую операцию. Для начала она изменила форму носа, потом... Шику и сам не знал, что она там улучшала...
Особых перемен он в своей бывшей жене не замечал. Вот если бы хирургическим путем изменяли характер!..
— Что же на этот раз подвергнется улучшению? — полюбопытствовал он.
— Грудь, — последовал ответ. — Лусия Элена считает, что она у нее слишком маленькая.
— А теперь будет большая и силиконовая, — вздохнул Шику.
Он вздохнул потому, что предвидел новую атаку — он уже видел эту новую большую грудь, которой будут его теснить, зажимая в угол. Напрасные старания. Лусия Элена как была дурой, так и осталась. А нет ли врача, который прибавлял бы людям мозгов?
— Я думаю, ты права, и Констансинье, в самом деле, нужна помощь, — на этот раз совершенно серьезно сказал он.
— Ну, то-то! — торжествующе заключила Жудити. — Ты еще поймешь, что мамочка всегда и во всем права!
Глава б
Сели, поглядывал с любопытством по сторонам, шагала по улице. В белых аккуратных носочках, юбочке и кофточке, она выглядела совсем девчушкой. Все вокруг было ей интересно: машины, дома, люди, особенно люди. К ним она и присматривалась.
Несмотря на то, что она выросла в монастыре, большой город не испугал ее. Под надежной защитой Господа она чувствовала себя в нем спокойно и уверенно и очень полюбила бродить по его красивым, то узким, то просторным улицам. Она и смотрела по сторонам, она и молилась, потому что любила молиться на ходу. Молилась Сели о здоровье отца.
Свидание с отцом потрясло ее. Отрешенное и все-таки мягкое и ласковое лицо отца постоянно стояло у нее перед глазами. Как она ждала его выздоровления,  как горячо молилась о нем!
Она слушала рассказы старшей сестры о детстве, о большом доме, а потом и увидела этот дом, опустелый заброшенный, стоявший за решеткой, в которую пауки оплели паутиной...
Жулия специально повезла младшую сестру в Урку, где отец жил еще до своей женитьбы, ей хотелось, чтобы Сели приобщилась к их родовым корням.
— И что же, в этом доме никто не живет? — удивленно спросила Сели, рассматривая заросшую лужайку и облупившийся фасад.
— Похоже, что нет, — ответила Жулия.
— А чей он?
— Не знаю, — пожала плечами старшая сестра. — Кажется, после смерти дедушки, когда с папой произошло несчастье, все имущество нашей семьи скулил его друг Сан-Марино. Этот дом, пляжный домик, магазины, квартиры и даже дедушкину газету.
— А почему ты не стала работать в ней, Жулия? Тебе бы тогда не нужно было уезжать в Японию! — Сели с недоумением уставилась на сестру.
Жулия помолчала: да-а, нелегко, оказывается, приобщать к корням: кроме романтического флера детства, существует еще и объективная реальность, а она чаще всего не слишком приглядна.
— Я не хотела, газета отвратная, типичная желтая пресса. — И прибавила, увидев вопросительное выражение лица младшей сестренки: — Пресса, которая живет за счет скандалов, вранья и использует журналистов для получения прибыли.
— И наш дед этим занимался? — изумленно раскрыла глаза Сели.
- Да. – Жестко ответила Жулия. – Никто из нас не идеален: ни дед, ни отец, ни мать, ни сестры.
Вот таким вышло приобщение Сели к семейным корням, и девушка вновь порадовалась, что приняла правильное решение: раз ее семейство такое грешное, непременно нужен был кто-то, кто бы молился за всех.
Сели каждый день навещала отца, а потом разговаривала с доктором Лидией. Однако на все ее нетерпеливые расспросы та отвечала уклончиво, а отец мирно дремал в больничной постели посреди бокса.
И все-таки Сели верила в чудо. Вглядываясь в лицо отца, она еще горячее желала стать монахиней, тогда она своей молитвой сможет помочь ему, раз медицина оказалась бессильной!
Сели стала торопить сестру, чтобы та отвезла ее в монастырь. Она хотела как можно быстрее принять постриг.
- Я не могу больше терять времени, - твердила она. – Я хочу помочь нашему папе.
- Ну, хорошо, дорогая, хорошо, - сдалась Жулия. Ее отпуск тоже подходил к концу, и ей тоже стало понятно, что выздоровление такого тяжелого больного, каким был их отец, не такое скорое дело, как ей хотелось бы.
Но и медицина не была такой бессильной, как показалось Сели. Другое дело, что Лидия не хотела раньше времени тревожить дочерей Отавиу, сначала внушив им надежду, а потом, не дай Бог, отняв ее. Никто пока не знал, как пойдет процесс восстановления памяти, и до какой стадии он дойдет. Он шел, но шел неровно, толчками.
Настал день, и Отавиу открыл глаза. Лидия затрепетала от волнения и радости. Наконец-то! Наконец-то она правильно определила дозу лекарства!
Отавиу повел вокруг себя глазами и спросил:
- Что случилось?
- Вы в больнице. Меня зовут Лидия. Я ваш врач, - объяснила Лидия.
- Я в больнице? А кто я? – с недоумением спросил больной. – Голова совершенно пустая.
- Вас зовут Отавиу Монтана, вы попали в аварию, вас привезли в больницу, и я лечу вас.
- Не помню, ничего не помню, - вновь повторил Отавиу и снова погрузился в полусон.
Зато на следующий день он очнулся гораздо бодрее и на вопрос: как вас зовут? – уверенно назвал свое имя. Вчерашнего дня он не помнил. Был уверен, что сейчас тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год и у него через месяц свадьба с его обожаемой невестой Евой.
- Где она? Где Ева? – забеспокоился больной и вскоре снова погрузился в полузабытье.
Пронырливый папарацци из «Коррейу Кариока» стал свидетелем разговора врача с пациентом и тут же тиснул сенсационное сообщение о выздоровлении Отавиу Монтана на первой полосе.
Жулия увидела газету в аэропорту, и сестры полетели не в Сан-Паулу, как собирались, а к отцу в больницу. Подумать только! Чудо свершилось именно тогда, когда они перестали его ждать! Счастливые, со слезами радости на глазах, торопились они на свидание со своим воскресшим отцом.
- Какое счастье! – повторяли их дрожащие от волнения губы. – Господи! Какое счастье!
Однако не у всех это сенсационное сообщение вызвало такую реакцию. Прочитав его, да еще в своей собственной газете, Сан-Марино чуть ли не позеленел от злости.
- Вот гад, очнулся, - прошипел он и тут же вызвал Торкуату и распек за дезинформацию.
- Как ты посмел мне врать, что он лежит как бревно? – шипел хозяин.
— Я не врал, — оправдывался Торкуату, — он и в самом деле лежал как бревно. При чем тут я? Можете спросить его врачиху, она сама вам подтвердит,  лежал он или не лежал.
— А как посмели поместить информацию о выздоровлении?! Я же сказал, что мертвец должен оставаться мертвецом! У нас был шанс, и теперь мы его упустили!
— Но вы всегда сами говорили, что Отавиу Монтана  - ваш самый близкий друг, в вашей газете это всем известно, так что преданные вам журналисты хотели вас порадовать, -  нашел объяснение этому факту верный Торкуату.
— Придется мне  читать теперь все материалы до то, как их отдадут в печать, — злобно процедил Сан-Марино. — Кретина, который написал репортаж, уволь немедленно! Мне плевать, что у него жена в больнице! И еще, позвони о полицию и свяжи меня с комиссаром Милтоном, пусть поставит охрану и никого не пускает к Отавиу.
После звонка Сан-Марино комиссар Милтон мгновенно отрядил в больницу небольшое подразделение.
Сан-Марино лично приехал проверить, как обстоят дела с охраной. С удовлетворением увидел толпу репортеров, безуспешно осаждающих вход в больницу, и снова заметил адвоката Элиу Арантеса.
— Вот теперь я займусь тобой всерьез, — пообещал он и дал знак шоферу ехать.
Черная машина плавно покинула двор больницы.
Толпа репортеров продолжала напирать на охранников. Шику был одним из первых, он не сомневался, что сумеет прорваться. Стоит приложить, еще немного усилий, и он скажется у цели, Но тут внезапно он почувствовал, что чей-то энергичный локоть отодвигает его в сторону, Шику возмущенно повернул голову и увидел гадючку. Она с решительным видом раздвигала всех и рвалась к финишу. Чтобы эта гадючка снова испортила ему материал? Нет, больше Шику такого не допустит! И он так же решительно отпихнул в сторону гадючку, но она даже не посмотрела на него.
— Я дочь Отавиу Монтана, — закричала она. — Я имею право пройти к моему отцу.
— Врет! — возмутился Шику. — Она — репортер газеты из Сан-Паулу, и ты, парень, будешь последним кретином, если ее пропустишь, — закричал Шику Охраннику.
— Я никого не пропущу, — твердо заявил охранник. — Никого. Ни единого человека!
— Послушайте! — Жулия старалась говорить спокойно, хотя спокойствие давалось ей с немалым трудом. — Мы с сестрой, — и она подтолкнула Сели поближе, — были в аэропорту, собираясь вылететь в Сан-Паулу. Увидели в газете сообщение и примчались сюда, вот наши пропавшие билеты, вот наши документы. Вы не имеете права не пускать нас, это произвол! Это злоупотребление властью!
— Мы выполняем приказ, девушка, если поступит другое распоряжение, мы вас пустим.
Шику злорадно усмехнулся: так тебе и надо, гадючка! На этот раз ты не опередишь меня с материалом!
Но Жулии было не до материалов. Она решила, что, в конце концов, может быть, и правильно, что ее отца оградили от всех этих шакалов, которые стремятся урвать свой кусок, видят не человека, а сенсацию.
— Пошли, Сели, — сказала она сестре. — Мы непременно повидаемся сегодня с отцом.
Она позвонила по мобильнику доктору Лидии, и та подтвердила, что Отавиу действительно пришел в себя.
-- Приезжайте в конце дня, мне нужно провести еще кое-какие тесты, — сказала она.
Сестры переглянулись и притихли. Трудно было назвать волнением то, что они испытывали, им было и страшно, и радостно, очень страшно и очень радостно.
Они поехали к Алексу, и там их ждал еще один сюрприз. Бетти! Она приехала еще утром, вскоре после того, как они отправились в аэропорт.
Жулия не сомневалась, что на приезд Бетти подвигло сообщение в газете.
- Теперь ты убедилась, что была не права? Теперь не будешь спорить и утверждать, что отец не поправится? Ты приехала с ним повидаться?
— Нет, я приехала сюда навсегда, — заявила Бетти. – Я решила разойтись с Николау. Ладно, был бы богатым, а то собирать по грошу деньги, чтобы пойти на рынок. Да и в постели он не бог весть что!
— Сели, — обратилась Жулия к младшей, - Позвони настоятельнице, предупреди, что задержишься, а то она будет беспокоиться.
Сели кивнула и вышла из комнаты.
— Ты хотя бы соображай, что говоришь! — набросилась  Жулия на сестру.
— Ничего особенного я не сказала! Подумаешь, какие нежности! — Бетти передернула плечами. — Пусть привыкает, не маленькая уже.
— Я где же ты собираешься жить? — Осведомилась Жулия. — Мы с Сели скоро уезжаем, какие у тебя планы?
— Самые многообещающие. А жить я пока буду здесь, у Алекса с Онейди. Они же не прогонят дочку Отавиу Монтана!
— Разумеется, нет, живи на здоровье, — вступил в разговор Алекс, хотя к Бетти он не испытывал таких теплых чувств, как к Жулии и Сели, он не любил Еву Монтана, а Бетти смотрела на него ее беззастенчивым взглядом.
Минуты тянулись как часы, часы как вечность, сестры слонялись как потерянные, пока, наконец, Жулия не сказала:
— Пойдем. Нам пора!
К больнице они приближались, едва унимая сердцебиение, — что их там ждет?! Что?!
И  первым на пороге увидели Шику.
«Неужели он брал интервью? Да как он посмел?» — мгновенно вспыхнула Жулия.
Лидия сразу поняла причину возмущения старшей дочери Отавиу и поспешила ее успокоить:
— Нет-нет, он даже не приближался к вашему отцу и, разумеется, с ним не разговаривал. Было сделано несколько снимков, но издалека.
— А что отец? — спросили дочери.
— Он пришел в себя, но считает, что сейчас шестьдесят восьмой год, когда он еще не был женат. С шестьдесят восьмого по восемьдесят первый, когда с ним случилось несчастье, он ничего не помнит.
— Значит, он не помнит, что у него есть дочери? — спросила Жулия.
— Боюсь, что так, — согласилась Лидия. — К тому же у него нарушена и сиюминутная память. Он забывает все, что видит и слышит, буквально через несколько минут.
— А можно его увидеть? — спросила Бетти.
— Можно, — ответила Лидия, — хотя я не знаю, как это на него подействует. Имея дело с мозгом, мы всегда находимся в стране неизведанного.
Каким горьким оказалось свидание, которого дочери ждали с трепетом восторга и ужаса: отец не узнал их, они для него просто не существовали. Он потянулся к одной Жулии.
— Ева! дорогая! сказал он. — Наконец-то ты пришла ко мне.
— Папа! Я твоя дочь, Жулия, а Евой зовут твою жену, которая стала мне матерью.
— Какая дочь? Жена? Мать? Я ничего не понимаю, — заволновался больной.
— Он устал. Опасно перенапрягать его, — вмешалась Лидия. — Мы будем продолжать лечение. Посмотрим, что будет завтра.
Дети стояли возле отца, и на глазах у них были слезы. Они по-прежнему были сиротами, страна снов не отпускала его.
Свидание с отцом получилось совсем не таким, каким дочери себе его представляли. Домой они вернулись напряженные, потрясенные. Бетти тут же предложила сестрам отправиться в дансинг или ресторан.
— Нужно отвлечься, повеселиться, — заявила она. — Мы все равно не уснем. Почему бы не доставить себе удовольствие?
- Нет, я лучше помолюсь за папу и лягу спать, — сказала Сели, — с чего ты взяла, что мы не уснем? Я, например, привыкла ложиться рано.
— Я тоже не хочу никуда идти, — присоединилась к младшей старшая.
— Ну, как хотите! Я иду одна. — Заявила Бетти, нарядилась в свою любимую кофточку с глубоким вырезом и отправилась в ресторанчик неподалеку.
Возле ресторана она сразу же заметила знакомое лицо. Да это же тот самый фотокор, который ей отвешивал комплименты в больнице. Кажется, он фотографировал и отца, собираясь дать о нем материал в своей газете. Сейчас он был с девушкой, но все-таки успел поговорить и с Бетти.
— Вы подходите для любой рекламы, — с восхищением сказал он, — и только для обложки! давно мне не встречалась такая потрясающая блондинка. Вот вам моя визитка. Я в вашем распоряжении в любое удобное для вас время.
Бетти польщено улыбнулась и получила визитку с телефоном. Раул Педрейра, — прочитала она.
— Звоните! — крикнул Раул на ходу, потому что его девушка не собиралась дожидаться, пока он налюбезничается с другой, и энергично тянула его за собой. — Я вас поснимаю!
Бетти сунула визитку в сумочку, заняла место за столиком, и тут же вошла в круг танцующих. Подняв руки над головой, она ритмично поводила бедрами и раскачивалась.
Очень скоро она почувствовала на себе пристальный взгляд, чуть скосив глаза, выяснила, кто смотрит, на нее,  и продолжала танцевать. Невысокий человек средних лет смотрел на нее, не отрываясь.  Бетти понял, что поклонник на этот вечер ей обеспечен, и еще энергичнее задвигала бедрами, самозабвенно  откинув голову и затуманив поволокой взгляд.

Пока сестра танцевала, Жулия сидела на кухне и взволнованно говорила Алексу
— Я посмотрела на отца, Алекс, и решила — я остаюсь! Я не могу его бросить в таком состоянии! Я и так все время чувствовала себя виноватой из-за того, что рядом с ним была не я, его дочь, а ты, Алекс, совсем посторонний человек.
— Не чувствуй себя виноватой, Жулия, ты должна была так поступить, отец бы одобрил тебя, он будет рад твоим успехам. Разве он обрадовался бы, если бы, выздоровев, узнал, что искорежил твою жизнь? Я — другое дело, он столько для меня сделал, он изменил мою судьбу, я ему обязан своим благополучием, достатком, счастьем с Онейди, поэтому забота о нем была для меня совершенно естественной. И знаешь, что я еще тебе скажу? Она придала моей жизни новый смысл. Словно Господь поручил мне особую миссию на земле, и я очень горжусь тем, что эту миссию поручили мне.
Жулия с восхищением посмотрела на Апекса, она и не подозревала, какие высокие чувства таятся в этом не отличающемся на первый взгляд утонченностью человеке.
Они еще долго говорили, и в основном об Отавиу. Алекс вспоминал, каким он был, а Жулия жадно слушала. Ей хотелось знать о своем отце все. Ведь им вот-вот предстоит встретиться, она очень на это надеялась.
Пожелав Алексу спокойной ночи и поднявшись к себе в спальню, Жулия еще долго лежала без сна, представляя себе, как они будут жить одной семьей. И вдруг зазвонил телефон. Телефонный звонок в ночи всегда тревожен. Жулия ждала, что трубку возьмут хозяева, но они, видно, крепко спали, и тогда она подняла ее.
— Что?! Что?! — повторила она, не в силах поверить тому, что слышала — Сбежал? Как это сбежал?
Звонила Лидия, она сообщала, что Отавиу сбежал из клиники. Она уже сообщила в полицию. Его ищут. Сбежал он, когда дежурил ее помощник, доктор Сисейру.
Сисейру позвали к телефону, он говорил всего несколько минут, но их хватило для того, чтобы Отавиу поднялся с постели, надел его пиджак и не спеша, вышел из клиники.  Он шел, куда глаза глядят, с наслаждением вдыхая свежий воздух и удивляясь тому, что ничего вокруг не узнает. Его удивляло все — автомобили, внешний вид прохожих, вывески.
- Может, мне все это снится — недоумевал он. — Каким образом я мог попасть в этот незнакомый город? Сунул руку в карман, достал бумажник и удивился деньгам, которые там лежали. Он привык совсем к другим картинкам на купюрах. Словом, вокруг творилось что-то необыкновенно странное, и он никак не мог найти этому объяснение.
Он добрел до пляжа, и его поразило, как естественно себя чувствуют женщины, хотя на них почти ничего не надето. Он привык к большей скромности, большей сдержанности. Среди этих голых наяд он чувствовал себя не совсем  ловко.
Море манило его к себе, и он вошел в воду, замочив 6рюки, попросту не обратив на них внимания. Умылся, лизнул языком воду.
— Слава Богу, вода еще соленая — улыбнулся он, чувствуя необыкновенное наслаждение от общения с водой, песком, воздухом.
Он присел на скамейку рядом с немолодой женщиной. Она, слава Богу, была одета, но с кем-то разговаривала  по какому-то странному аппарату.  Он взял в руки валявшуюся рядом с ней газету, и его поразила дата -  25 марта 1999 года. Этого не может быть, он же точно знает, что сейчас шестьдесят восьмой. И все-таки он решил уточнить, какое сегодня число, у соседки. И она назвала ему - 25 марта 1999 года.
Отавиу провел рукой по лбу. Смутная догадка забрезжила у него в мозгу, но он не мог до конца уловить ее смысл.
Взгляд его упал на набранное крупными 6уквами сообщение:
«Элиу Арантес, известный адвокат семидесятых годов...»
Семидесятых? Почему семидесятых? Элиу их семейный адвокат, подающий большие надежды молодой человек...
И Отавиу продолжил читать дальше.
«... вновь объявился почти двадцать лет спустя и едва не погиб от пули в гостиничном номере».
Отавиу всмотрелся в  опубликованный портрет Элиу и почувствовал, что лоб у него покрылся холодным потом. На него смотрел старик Элиу, а ведь тот, которого он знал и помнил, был совсем молодым…
А я? Неужели и я тоже?..
Отавиу подошел к стоящим в ряду машинам и заглянул в зеркальце. На него смотрело испуганное немолодое мужское лицо с падающей на лоб прядью полуседых волос... Таким он себя не знал. Ему еще предстояло познакомиться с этим человеком...
Отавиу почувствовал страшное утомление. Едва передвигая ноги, он вновь добрался до пляжной полосы и рухнул на песок, потеряв сознание.
Сообщение о неудачном покушении на жизнь Элиу Арантеса прочитал и Сан-Марино и тут же вызвал в кабинет Торкуату.
— Я заплатил десять тысяч долларов. — Начал он, — я был уверен, что Арантеса больше нет. Как ты можешь объяснить это, Торкуату? — И хозяин ткнул Торкуату носом в заметку.
— Я тоже был уверен, что дело сделано, — ответ тот, но, как видно, сделано оно недостаточно хорошо.
Лицо Сан-Марино от возмущения покрылось пятнами, казалось, он сейчас укокошит своего горе-помощника, но тот сохранял полнейшее хладнокровие.
— Мне позвонили из полиции и сказали, что воскресший Отавиу Монтана сбежал из больницы, — Сообщил он через несколько секунд.
Сан-Марино молчал, переваривая новость.
— Хорошо, в этом случае не будем торопиться. Пусть все успокоится, — вынес он свое веское решение. — Все знают, что Арантес был личным адвокатом Монтана. Если мы сейчас что-нибудь предпримем, могут возникнуть вопросы.
Торкуату склонил голову, он был точно такого же мнения.
— Но мне не нравится, что наша газета плетется в хвосте. Почему о покушении мы должны узнавать из «Глобы»? — снова разъярился Сан-Марино. — Интересно, о чем думает Вагнер?
Для того чтобы узнать, о чем думает его шеф-редактор, Сан-Марино сам отправился в газету.
Появление хозяина было большой неожиданностью для редакции и, как обычно, не сулило ничего хорошего. Сан-Марино поинтересовался, кто занимается делом Монтана.
— Я! — тут же отозвался Шику Мота. — У меня есть пока только фотографии и обещание его лечащего врача Лидии Либьен дать мне интервью.
Посмотрев фотографии, на которых Отавиу выглядел, прямо сказать, неважно, Сан-Марино несколько успокоился.
— Имейте в виду, материалы об Отавиу я принимаю очень близко к сердцу, — заявил он, усевшись на председательское место и пригласив всех остальных тоже занять места. — Он мне ближе, чем брат. Мы ведь вместе росли, и еще подростками вместе пришли работать в эту газету. Вы ведь слышали, что он ушел из больницы? Его нужно непременно найти! Нам найти! Самим! Недопустимо, чтобы газеты раскопали его прошлое! В те времена его обвиняли в смерти отца.
Репортеры удивленно переглянулись.
— Кто обвинял? — спросила Зезе. — Газеты?
— Ходили разные слухи, — уклончиво ответил Сан-Марино. Правда, доказано ничего не было. Но дело было в том, что Отавиу часто ссорился с отцом. Во времена диктатуры его даже арестовали, а из нашей газеты он собирался сделать орган коммунистов. Старик был, разумеется, против, да еще как против! Об их скандалах ходили легенды! В вечер накануне смерти они разругались вдрызг, а ведь Отавиу знал, что его отец серьезно болен.
— А вы откуда знаете, что они разругались? — поинтересовался Шику.
— Мне прислуга рассказывала, — ответил Сан-Марино. — Отавиу в тот вечер сильно выпил, он вообще сильно выпивал.
— И еще хорошо разбирался в быках, — вставил Вагнер, который тоже неплохо знал Монтана-младшего и был о нем совсем не такого мнения, как сеньор Антониу.
— Я никому никогда не говорил об этом, — продолжал Сан-Марино, — разве скажешь что-нибудь дурное о брате? У старика был рак, и сердце у него было слабое, так что он вполне мог умереть, переволновавшись из-за ссоры с сыном. Но я никогда не говорил об этом, а вам рассказываю только для того, чтобы вы включились в поиски и постарались найти Отавиу. Не допускайте, чтобы другие газеты делали из несчастья Монтана сенсацию. Мы должны уберечь от них Отавиу, он так настрадался!
Между тем Лидии позвонили из полиции и сообщили, что на пляже Копакабане был найден человек, лежавший без сознания, к нему вызвали Скорую, но он пришел в себя, сказал, что его зовут Отавиу Монтана, и ушел в неизвестном направлении.
Нашли его не полицейские, а просто горожане, поэтому и отпустили, убедившись, что человек больше не нуждается в медицинской помощи.
- Как они смели?! Как могли его отпустить?- кипятилась Жулия, стоявшая рядом с Лидией.
- Господи! Помоги моему папочке! Сохрани его, где б он ни был! -  Молилась Сели, шагая по улице.
Она не могла усидеть дома, да и молилась горячее на ходу, Онейди отпустила ее, видя, как тяжело ей в четырех стенах.
— Такая хорошенькая девушка, и так по-уродски одевается, - проговорил рядом с Сели голос, но она его даже не услышала, а если и услышала, то не отнесла к себе.
Но, оказавшись в объятиях здоровенного парня, который притянул ее к себе, она вскрикнула и принялась от6иваться. Парень только хохотал, ему нравилось, что эта малышка так отважно и яростно сопротивляется.
«Господи! Помоги мне»! — возопила про себя Сели, и будто в ответ на ее просьбу возле них вдруг остановилась машина, из нее выскочил взлохмаченный паренек и кинулся на помощь девушке.
Парень мигом отпустил Сели, собираясь накостылять по шее ее спасителю, но узнал знакомого и раздумал.
— Садись, — распахнул перед Сели дверцу машины ее спаситель. — Скажи, куда тебя отвезти.
Сели влезла в машину и горько расплакалась — так велико было пережитое ею потрясение.
— Меня зовут Тьягу, — представился паренек.
— Сели, — всхлипнула девочка.
— Не плачь, не надо, — ласково утешал ее Тьягу, — пожалуйста, не плачь. Не стоит Лулу твоих слез. Он думает, что может приставать к любой девчонке. Он просто дурак, разве ты не видишь?
— Вижу, - улыбнулась сквозь слезы Сели, - и вижу, что бывают чудеса на свете, а значит, случится и самое главное из чудес…

Глава 10
На этот раз Онейди решила допытаться, что мучает ее Алекса. Почему он ходит как в воду опущенный, хотя все, казалось бы, идет на лад — ведь друг его выздоравливает!
В ответ на расспросы жены Алекс покаялся, что, возможно, по его вине Отавиу снова погрузится в бездну беспамятства, но не стал говорить, что причиной и этой беды стала другая, которую он носил в себе, которой хотел и никак не мог поделиться.
— Хорошо еще, что Жулия сегодня ушла рано утром делать репортаж, — с тоской заключил Алекс. — Просто не знаю, как стал бы смотреть ей в глаза целый день! Но не рассказать ей я не мог!
Жулия срочно побежала в больницу к Лидии.
— Твой отец провел очень беспокойную ночь, метался, звал свою жену Еву.
Жулия испуганно ждала продолжения.
— Но утром проснулся в прекрасном настроении и с прекрасным аппетитом, позавтракал, сказал, что выпил бы холодного пивка и спросил, когда мы его выпишем.
Жулия облегченно вздохнула и вошла в бокс. Слава Богу, что отец успел забыть все, что узнал вчера вечером. Иногда его болезнь можно назвать благословением.
— Я чувствую себя совсем здоровым, — улыбаясь, сказал Отавиу. — Мне хочется выйти из больницы, наверстать потерянное время, начать работать! Знаешь, я словно бы помолодел!
- Ну что ж, сделаем еще кое-какие анализы и через неделю выпишем, - решительно пообещала Лидия.
Когда Жулия, вернувшись, рассказала потрясающую новость своим домашним, Сели перекрестилась и казала:
- Об этом я и молилась каждый день, Бог услышал  меня. Как я рада.
— И у меня на душе полегчало! - Улыбнулся Алекс, — Такого Страха натерпелся, врагу не пожелаю!
Теперь Жулия со спокойной душой могла ехать в Бразилиа за материалом для репортажа о художественной выставке под открытым небом, которую устраивал для бразильцев знаменитый скульптор-авангардист Чак Веласкес, пообещав преобразить площадь Трех властей в площадь Семи стихий.
У Жулии кончались деньги, она остро нуждалась в заработке, так что работа подвернулась как нельзя, кстати, и пренебрегать ею она не могла.
Зрелище обещало быть грандиозным, и Жулия заранее настраивалась на особый лад, но этот лад улетучился как дым, когда она столкнулась нос к носу с Шику. Оказывается, он тоже собирался писать о выставке. Но в отличие от Жулии смотрел вокруг с откровенной издевкой, и сразу было видно, что ничего хорошего от выставки он не ждет. Уже эта негативная установка безмерно возмутила Жулию.
— Мало того, что ты ничего не смыслишь в современном искусстве, ты и не хочешь в нем ничего понимать, — накинулась она на него.
— Когда я хочу что-то понять — меланхолично отозвал Шику, — я еду в Париж и иду в Лувр.
— Ты Сноб и выпендряла! Он идет в Лувр! А Ты иди вместе с горожанами на площадь и постарайся полюбить  то, что любит народ.
— Он любит рис и бобы, и я тоже, — так же меланхолично отозвался Шику.
Когда они вместе с толпой оказались на площади, то  ничего особо грандиозного не увидели.
Оказалось,  что городские власти запретили монтаж оборудования, которое по космическому замыслу Чака должно было преобразить городскую площадь. Оборудование доставил особый самолет, но, как выяснилось, совершенно напрасно. Этим возмущались двое мужчин, явно имеющих отношение и к выставке и к Чаку. Уж во всяком случае, его поклонники, и Шику вступил с ними в  разговор.
— Какие же стихии близки мэтру Веласкесу? — осведомился он.
— Чак развивает в людях власть ума, духа, интеллекта и сексуального влечения, — высокопарно сообщил один из них.
— Я не сомневался, что без пошлости тут не обойдется, — поджал губы Шику.
— Все творчество Веласкеса построено на импровизации, на свободном парении — увлеченно продолжал  собеседник.
Жулия тут же возмущено наскочила на Шику, крича, что он ретроград, что давно пора выйти на улицы, что народ истосковался по прекрасному.
Шику раздражали дурацкие конструкции, которые неизвестно почему стали именовать искусством, ничего прекрасного в них он не видел.
— Не думаю, что народу нужны эти глупости, — назидательно заявил Шику. — Судя по его искусству, я уверен, что это не авангардист, а авантюрист и пройдоха. У него имя, как у торговца наркотиками из Майами. Вот увидишь, дело кончится скандалом.
— У него отец миллионер, — возразила Жулия.
— Тем более он может быть продавцом наркотиков. Можешь оставаться, но дождешься только неприятностей, — заявил Шику и стал пробиваться сквозь толпу.
Он уже составил мя себя мнение об этой выставке, и оно было самое неблагоприятное.
Он был зол, что дал себя уговорить Жаку и приехал сюда вместо него. Судьба словно издевалась над ним, подсовывая повсюду Жулию. Дома Раул всюду раскладывал ее фотографии, а Шику рвал их. Фотографию можно порвать, а вот что делать с живой женщиной? Можно повернуть к ней спиной и уйти. Шику так и сделал. Уж лучше поехать и утешить маму, чем рядом с этой змеюкой!
А дона Жудити и в самом деле нуждалась в утешении. Бывшая ее невестка доводила ее до белого каления. Стоило ей уйти на полдня из дома, как она перекрасила в своей комнате все стены, раскрасила все в разные цвета, как будто у доны Жудити не квартира, а цирк, или еще что-нибудь похуже - дом свиданий! А когда она выразила свое возмущение, Лусия Элена заявила:
— Но это же моя комната! Я буду в ней отдыхать, заряжаться энергией, я не могу жить в унылом серо-бежевом цвете, я должна вжиться в цвет, понять, какой для меня лучше. Мне нужны положительные эмоции.
— Мне тоже! — крикнула хозяйка дома и побежала пить успокоительные капли.
Напившись обе успокоительного, они стали названивать Шику, требуя каждая образумить противницу.
Шику приехал к матери и, как всегда, нашел соломоново решение.
— Сколько тебе нужно на вживание в цвет? — осведомился он у жены.
— Дня два, - ответила она, подумав.
— Ну, так вот, мама. Через два дня у тебя в гостевой  комнате стены будут одинаковые. – И, в ответ на ее возмущенный взгляд, добавил: — Да-да, потерпи, потерпи, ты сама этого захотела. Вспомни, что с самого начала я был против!
На это доне Жудити возразить было нечего, и она отправилась за дополнительной порцией капель. А шику отправился домой. На пороге его встретил Раул при полном параде.
— Привет! А я на свидание с блондиночкой! — улыбаясь во весь рот, сообщил он. — Наснимаю целую пленку! Надеюсь, эту ты не будешь рвать?
Раул знал, чем поддеть приятеля: стоило Шику найти фотографию Жулии, он немедленно ее рвал.
— Оставь меня в покое, — буркнул Шику и повалился на кровать.
Он и в самом деле хотел только одного — покоя!
Раул решил зацепить сестру Жулии Бетти, и он позвонил ей и назначил свидание. -
Однако ему пришлось подождать свою блондиночку. Она все не шла и не шла. И на этот раз не пришла, поэтому ему пришлось подцепить себе другую. Раул не был обидчив, ему нравились все женщины на свете.
А Бетти выясняла отношения со своим бывшим мужем — нежданно-негаданно ей на голову свалился Николау.
Все это время Николау находился в состоянии страшной депрессии. Сначала он пытался утешиться алкоголем, но хмель проходил, и ему становилось еще хуже. Он пытался с головой уйти в работу, но и работа не помогала. Тогда он понял, что единственное лекарство от его беды — это Бетти, и он ее должен вернуть любой ценой. Тогда он сел на самолет и прилетел в Рио.
— Ты приехал оформить развод? — ледяным тоном осведомилась Бетти, оправившись от неожиданности.
— Я приехал сказать, что люблю тебя.
— Если любишь, оставь меня в покое, — раздраженно сказала она.
— Дай мне шанс! Ты не имеешь права решать за двоих! Если тебе нравится жить в Рио, я перееду сюда. Я клянусь! Я совершал ошибки...
— При чем тут твои ошибки? — устало сказала Элизабети. — От тебя мне больше ничего не Нужно!
— А от кого нужно? — холодея, спросил Николау. — у тебя кто-то есть?
И словно ответ на его вопрос раздался телефонный звонок. По телефону Бетти говорила совсем другим тоном — обволакивающим, мягким, от него у Николау по коже мурашки шли. Это был очередной знакомец Бетти по ночному клубу, он приглашал ее в дансинг, потом на ужин. Бетти мигом забыла о Рауле, который ждал ее у какой-то кафешки. Положив трубку на рычаг и повернувшись к Николау, она твердо ответила:
— Да, есть. Бизнесмен. Щедрый, добрый. Он даст мне все, о чем я мечтаю. Кстати, я с ним сегодня ужинаю. Пойду приму душ, и буду собираться.
Николау понимал, что делать ему здесь нечего, что он должен уходить, но ноги не несли его.
Бетти прошла мимо него такая красивая, такая соблазнительная и даже не посмотрела в его сторону, даже не попрощалась.
Николау заскрипел зубами, чтобы не разрыдаться, но на глазах у него были слезы. Алекс положил ему на плечо руку.
— Крепись, парень, все еще образуется!
Появилась из комнаты Сели, и Алекс познакомил ее с бывшим шурином.
— Я рада познакомиться с тобой, — ласково сказала Сели, — я знаю, что вы поссорились, но я буду за тебя молиться и помолюсь, чтобы Бетти вернулась к тебе.
Николау был растроган, хотел что-то сказать, и увидел входящую Жулию. Ее он узнал сразу, видел на фотографиях. И Жулия сразу сообразила, кто такой этот красивый молодой человек. Поняла она и причину, по которой он оказался здесь, поняла, что Бетти нет дома.
Алекс увидел, что Николау хочет поговорить с Жулией, и пожелал всем спокойной ночи. Ушла к себе и Сели. Николау и Жулия остались одни.
— Я так мечтал познакомиться с тобой, с Алексом, а сейчас думаю, что все это не ко времени. — Он понурил голову и выглядел очень несчастным.
— Я не мастер давать советы, — осторожно сказала Жулия, — но мне кажется, что тебе стоит подождать. Бетти хочет пожить с нами, тем более что папа возвращается домой.
— Как? Неужели сеньор Отавиу очнулся? А я даже и не знал!
— Мы ждали этого восемнадцать лет, — торжественно произнесла Жулия. — Память у него до конца не восстановилась, но говорит он совершенно нормально.
— Поздравляю! От души поздравляю! У вас такая радость, а я тут тебе голову морочу. Ты уж меня извини! И сеньору Отавиу привет передай, я хоть его и не знаю, но очень люблю. И Бетти тоже.
— Будем надеяться на лучшее, — сказала Жулия. — Не отчаивайся.
— Попробую! — Николау постарался улыбнуться. — Хотя мне без Бетти очень трудно. Жулия, ты присматривай за ней, ладно?
Николау уже стоял у двери, и в глазах у него была такая мольба.
— Ладно, — улыбнулась Жулия. — Я рада была с тобой познакомиться. Ты и сам знаешь, что сестра у меня очень упрямая.
— Но я ее переупрямлю! — пообещал Николау. На том они и расстались.
Глава 11
Лидия еще раз внимательно просмотрела все результаты анализов, все тесты и сказала:
— Отавиу! Завтра вы поедете домой. Дальнейшее лечение может проходить в домашних условиях.
- Очень рад. Я прекрасно себя чувствую, сказал Отавиу.
Он сразу представил себе дом, в котором жил с детских лет, большой, просторный и обрадовался,  что скоро увидит его. Он соскучился и по саду, и по прогулкам
- Вы сделали мне подарок, доктор, — сказал он, - я  Вам бесконечно благодарен.
Лидия улыбнулась, она и сама была счастлива. Этот пациент был самым сложным из всех, но ее метод лечения оправдал себя, она  достигла, поистине великолепных результатов.
Она позвонила Жулии, сообщила о выписке и попросила семью подготовиться к приему больного.
— У него еще долго будет щадящий режим, -  сказала она. — Раз в неделю он будет приезжать ко мне на консультацию в больницу, потому что для полноценного анализа его состояния мне понадобится сложная аппаратура, а вы будете аккуратно давать ему лекарства, посмотрим, как пойдет восстановление памяти. За исключением этого, Отавиу совершенно полноценный и здоровый человек.
Разочарования Отавиу начались с одежды, которую ему принесла дочь. Он пристально рассмотрел костюм и с усмешкой сказал:
— Да это что-то стариковское! Может, ты мне еще и палочку принесла!
— Не капризничай, — рассмеялась Жулия, — вот увидишь, ты будешь выглядеть великолепно: достойный, В годах, джентльмен.
Отавиу хотел, было возразить насчет годов, но осекся, поглядев на свои руки. Он не узнавал их, но — ничего не поделаешь! — они были его.
И вот Жулия и Алекс вместе с достойным джентльменом шествуют по улице, направляясь к дому, где их ждут все остальные члены семейства.
Жители квартала узнают Отавиу, приветливо здороваются с ним.
Отавиу с улыбкой раскланивается направо и налево, а потом шепчет Алексу;
— Скажи, а с кем это я здороваюсь?
— С соседями, ты здоровался с ними каждый день, когда мы с тобой выходили на прогулку, — объяснил ему Алекс.
— Неужели я гулял? Ничего не помню! И никого! Расскажи, как это было. Мне же говорили, что я спал.
— Нет, скорее, ты был в отключке...
— Если сказать честно, то мне не верится, что скоро двухтысячный год, — признался Отавиу, доверительно склоняясь к Алексу. — Где летающие машины? Где космические корабли?
— Корабли летают, но их немного и не видно, а летающих машин пока нет, зато есть сверхзвуковые самолеты. Да и вообще много других чудес напридумывали.
Отавиу недоверчиво покачал головой и ничего не сказал.
Зато лицо его выразило несказанное удивление, когда они подошли к дому и вошли в него.
— Доктор Либьен сказала, что я поеду домой, — произнес он и вопросительно оглядел окруживших его женщин.
Он уже усвоил, что это его дочери, но узнать их не мог, они были для него незнакомыми и чужими.
— Мы живем пока у Алекса, папа, — ответила Жулия. — Вот это его жена, Онейди, познакомься.
Очень приятно, — степенно сказал Отавиу, — Мне очень странно, когда меня называют папой, я еще не привык. Но я знаю, что у меня есть три дочери, ты Сели, — обратился он к Бетти, — и хочешь стать послушницей,
— Нет, у меня нет склонности к монашеству, — улыбнулась Бетти.
А Отавиу, глядя ей в глаза, проговорил:
-  У тебя глаза Евы, коварные, опасные, соблазняющие.  Изменчивые и синие,  как море, а синий - мой самый любимый цвет.
- Это я — Сели, я хочу остаться в монастыре, в котором выросла, -  подошла к Отавиу младшая. -  У меня всегда было только два желания: я молилась, чтобы ты поправился и чтобы мне быть монашкой. Первое мое желание исполнилось, и скоро исполнится второе.
«Как же, как же, — с насмешливой искоркой в морских переменчивых глазах подумала Бетти, — я не раз видела возле дома того самого паренька, который привез тебя на машине. Пока одного, но думаю, вы скоро будете гулять вдвоем!»
В этот миг дверь отворилась, и на пороге появился Шику. Глаза Жулии загорелись возмущением, и она уже сделала шаг, чтобы выставить его за ту самую дверь, в которую он вошел, но Отавиу радостно воскликнул:
- Рад тебя видеть, Шику, проходи! Я здесь знаю только тебя и Алекса.
Жулия прикусила  язык и промолчала.
Шику забежал с утра пораньше в больницу, собираясь все-таки взять интервью у Лидии, и выяснил, что Отавиу уже отправился домой.
Не пишите пока о нем, — попросила Лидия, — это может очень замедлить процесс выздоровления. У него сейчас будет и без того много стрессовых ситуаций, и мне придется очень следить за тем, чтобы он с ними справлялся.
— Ладно, не буду, — с вздохом пообещал Шику. — Но мы подружились, и я хотел бы его навестить, так что скажите, где его искать.
Лидия дала ему адрес Алекса, и он тут же отправился к нему. Ему и в самом деле хотелось повидать Отавиу, но еще хотелось послушать, что скажет Жулия по поводу той информации, которую передали по радио.
Шику поглядывал на нее, и рот у него расплывался в насмешливой улыбке. Улучив момент, он спросил:

— Ну что? Ты по-прежнему за искусство для народа, выставленное на городских площадях? да здравствует Чак Веласкес?
Жулия недоуменно смотрела на него, зато откликнулась Онейди:
— Вы о том, о котором по радио передавали? Его задержали при попытке вывезти из страны сотни килограммов кокаина, запрятанных в статуи? — спросила она.
— О том, о том, — закивал Шику, а Жулия широко раскрыла глаза — вот это была новость! Вот это была сенсация! И почему только Шику всегда оказывается прав?
Но Шику не успел даже насладиться своей победой, его потянул за рукав Отавиу, прося разобраться с телефоном. Он впервые видел кнопочный и не знал, как с ним обращаться. Потом как завороженный он смотрел цветной телевизор.
— Вот теперь я вижу, что близко новое тысячелетие, — удовлетворенно сказал Отавиу.
Но на телевизоре чудеса не кончились. Дочери показали ему видеофильм про него самого — Бетти снимала целый день, когда приезжала два года назад. Посмотрев на себя, Отавиу расстроился.
— Неужели я стал таким?
— Нет, ты молодеешь с каждым часом, — утешила его Бетти.
— А где все-таки Ева? — забеспокоился больной. — Я хотел бы ее повидать. Уж она могла бы ко мне приехать.
— А, по-моему, тебе стоит отдохнуть, — сказал Шику. — День был долгим, и тебе пора в кроватку.
— Я действительно очень устал, — согласился Отавиу, внезапно сникнув, — ты настоящий друг, если так меня понимаешь! И единственный разумный человек.
Все засуетились вокруг Отавиу, внезапно сообразив, что переутомили его, но сразу уложить его в постель не получилось, потому что в гостиной появился Сан-Марино.
- Я узнал, что ты уже дома, и не мог тебя не навестить, — сказал он, обнимая Отавиу. — Ты даже не можешь представить себе, как я счастлив, что ты снова с нами. Все эти годы я был страшно одинок, но теперь у меня снова есть мой дорогой друг, даже больше, брат!
Сан-Марино обвел всех домочадцев взглядом и продолжал:
- Я пришел, чтобы передать приглашение моей жены тебе и девочкам. Мы хотим видеть всех вас у себя и отпраздновать твое возвращение,
— Спасибо, Сан, спасибо, — бормотал усталый Отавиу Мы обязательно придем, я не хочу никого обижать.
На обратном пути, сидя в машине, Сан-Марино продумывал ситуацию, и остался собой доволен: он сделал правильный ход. Пригласить семейство Монтана в гости предложила Гонсала, и это было Гениально. Антониу даже улыбнулся, так ему нравилось это сближение семей.
Вообще в последнее время все его дела пошли в гору. Элиу находился между жизнью и смертью, и ничего не стоило слегка помочь ему в пользу последней. Арналду хоть и устроил, чуть ли не недельную попойку в имении, куда поехал с очередной ревизией, но зато задорого продал урожай, напоив покупателя и снабдив его девочками. Под контролем будет и семейство Отавиу. Словом, благополучию Сан-Марино ничто не грозило, и он спокойно мог заниматься благотворительной деятельностью в детских приютах, что необычайно способствует возрастанию популярности в период предвыборной кампании.
Перед поворотом он еще раз обернулся и посмотрел на освещенные окна дома Алекса. Дом выглядел таким мирным, таким спокойным, таким уютным.
Отавиу уже отвели в его комнату, Шику прощался.
— Я прошу тебя больше не приходить в этот дом! — угрожающе сказала Жулия. — Сегодня я не стала устраивать скандала, но в следующий раз устрою.
— И зря! Я не буду приходить, когда меня об этом попросит твой отец. Чао, змеючка!
Жулия поджала губы и тоже отправилась отдыхать, они все сегодня очень устали! Только неутомимая Бетти отправилась на очередное свидание и, вполне возможно, на этот раз с бизнесменом.
Онейди в кухне домывала посуду. Она была довольна — у них получился настоящий праздник, и ужин был такой вкусный, и места для всех хватило.
— У нас такой хороший дом, Алекс! — ласково сказала она мужу.
— Он уже не наш, Онейди, — вдруг сказал он с отчаянием. — Я его продал. Мы должны освободить его через двадцать дней.
Глава 12
Гонсала прошлась по комнатам, полюбовалась порядком, нарядностью, потом отправилась на кухню и удостоверилась, что и там все идет как нельзя лучше: жаркое издавало аппетитнейший аромат, запекалась рыба, овощи и фрукты были как будто с выставки. Кухарка готовила манговый мусс на десерт, острые приправы к рису булькали на плите.
Гонсала обожала свою кухню и охотно сама стряпала, но сейчас ей было не до стряпни, у нее была еще куча дел.
Она поднялась наверх и позвонила по телефону: гости вот-вот приедут, а цветы до сих пор не привезли. Что за безобразие!
Мимо нее прошел с иголочки одетый Арналду.
— Куда это ты? — окликнула его мать. — Папа просил, чтобы мы все сегодня были в сборе.
— Кроме меня, мама! Не хочешь же ты, чтобы я заодно с вами разыгрывал дурацкую комедию неувядающей любви и дружбы? Мне претит балаган, который вы устраиваете ради этого зомби и его безмозглых дочерей!
— Как ты смеешь так говорить, Арналду? — Гонсала с упреком посмотрела на сына. — Сейчас же замолчи! Отавиу — старинный друг твоего отца, у него замечательные дочки, старшая журналистка, работает в Японии. Им сейчас тяжело, а в такие минуты люди рассчитывают на помощь друзей.
— С каких это пор мой отец стал добрым самаритянином? — иронически поинтересовался Арналду. — Что-то на него это не похоже!
Сказать по правде, ужин предложила я, но отец одобрил мою идею, ему понравилось, что наши семьи снова сблизятся, и мы поможем Отавиу вернуться к нормальной жизни.
— Вот и помогайте, но без меня. Вечером я уйду, на меня не рассчитывайте!
Те же сомнения выражал Торкуату Сан-Марино, он был сбит с толку, ничего не мог понять.
Боб Ласерда окончательно запудрил вам мозги своим дурацким милосердием, приютами и сиротами! — возмущался он. — Вы же терпеть не могли этого дурачка, так зачем его приваживать? Мне больше нравилось, когда вы закапывали врагов под землей, чтобы наружу ничего не вырвалось!
Помолчи, — приказал хозяин. — Ты знать не знаешь, кто такой Макиавелли.
— Поручите, и  через двадцать четыре часа мы будем знать о нем все! — с готовностью заявил Торкуату.
- Дикарь! Макиавелли — это автор, которого я сейчас изучаю по настоянию Боба, и вот что он говорит: подпусти врага поближе, и тебе будет удобнее наблюдать за ним. Распознай его хитрости и вовремя нанеси удар. Ужин — это только начало. Теперь я от него ни на шаг не отойду. Но тебе этого не понять!
Да, Торкуату не понимал таких нежностей, он предпочитал не вникать, а действовать, и с удовольствием рассчитался бы с Элиу, пока тот находился в больнице.
Может, с какой-то точки зрения Торкуату и был прав, потому что Элиу тоже чувствовал, что больница для него не самое лучшее убежище, и постарался, как только смог, ее покинуть. По дороге он позвонил Алексу, сказал, что их договор остается в силе, к что он при первой же возможности свяжется с ним.
Алекс не сказал никому из домашних о тревожном звонке, у них у всех тревог хватало и без Элиу.
Сейчас все были взволнованы предстоящим вечером, дом наполнялся праздничной суетой, запахом пудры, духов и горячего утюга.
Наряд Бетти сестры сочли слишком вызывающим для семейного вечера, но она никак не соглашалась с ним расстаться. Наконец дала себя уговорить.
— Только ты, Сели, за это подкрасишь губы и расстегнешь одну пуговку на блузке, слышишь? — заявила она и собственноручно подкрасила сестру, которая хоть и похорошела, но от смущения не знала куда деваться.
Наконец сестры были готовы, и, надо сказать, были очаровательны, но Бетти устроила страшный скандал, когда увидела, какую машину заказал им Алекс.
— Я не поеду на этом драндулете, — заявила она. — У меня все платье помнется!
Отавиу, желая примирить дочерей, заявил, что готов сидеть в тесноте на заднем сиденье, а недовольная Бетти устроилась на переднем.
В этот день все невольно щадили Бетти, потому что она пережила крайне неприятную сцену: в дом заявился пьяный Николау и устроил своей бывшей жене страшный скандал, от оскорблений он переходил к признаниям, а любви, то грозил, словом, доставил ей множество неприятностей и вызвал к себе жалость сродни брезгливости.
Но неприятности с отъездом на этом не кончились, драндулет и впрямь оказался драндулетом — он не желал заводиться, и его пришлось толкать, толкали все, в том числе и Бетти, она наступила в лужу, что отнюдь не улучшило ее настроения.
— Ох, проклятая бедность! — шептала она, глядя перед собой. — Нет, не за этим я родилась на белый свет!
Собравшийся уезжать Арналду сразу отдал должное соблазнительной блондинке, которая входила в дом. Ну и цыпочка! — восхитился он и тут же поменял все свои планы.
Вышло так, что каждого члена семейства Сан-Марино поджидал свой сюрприз. Гонсала была поражена сходством Жулии с Евой и все время невольно поглядывала на мужа, пытаясь понять, как он будет вести себя и что делать.
Арналду, приятно поразив родителей своим послушанием, принялся ухаживать за Бетти, рассказывал ей о своих деловых поездках по имениям, которые он умеет превратить в увеселительные, потому что от жизни нужно уметь брать все.
Тьягу поразился, повстречав рядом со своей комнатой Сели, она поднялась наверх, услышал музыку, и они встретились в коридоре.
Оба и смутились, и обрадовались.
— Я услышала музыку и поднялась, она такая чудесная, — сказала Сели.
Ну, так заходи, послушай, это и вправду чудесная музыка! А я теперь понимаю, почему ты тогда так плакала, — сказал он, сразу вспомнив день их знакомства, — я не знал, что у тебя болен отец. А мама?
— Мама давно умерла, я же говорила, что выросла в монастыре и хочу стать монахиней.
Сели выглядела так трогательно, от нее веяло юностью, свежестью, чистотой и простодушием, она сама была словно музыка, около нее становилось светлее. Во всяком случае, Тьягу был уверен, что это так.
— Мне по душе твое решение,— сказал он, — но ведь оно не мешает нам быть друзьями, правда?
— Не знаю, — честно ответила Сели, — у меня еще никогда в жизни не было друзей.
Было тепло в этом доме и Отавиу, он всем улыбался ласковой улыбкой, на всех смотрел с симпатией. За столом он почти ничего не ел, ему было не до еды, на него наплывали воспоминания детства. Когда-то вся их семья собиралась за таким же красиво накрытым столом, все смеялись, шутили, были счастливы. Он увидел лицо своего отца, своей матери, обстановку своего дома...
— Спасибо тебе, Сан, — сказал он после ужина, — ты воскресил для меня детство.
— Я рад, — отвечал тот, сразу насторожившись, — и что же ты вспомнил?
— Цветные картинки, — с улыбкой объяснил Отавиу. — Честно говоря, с памятью у меня пока еще не все в порядке.
Я мало что помню, а то, что вспомнил, тут же забываю.
Меня беспокоит это. Я хотел бы что-то делать, приносить пользу...
— Я что-нибудь придумаю, положись на меня, — пообещал Сан-Марино, — а пока отдыхай, восстанавливайся. По состоянию здоровья ты моложе всех нас, восемнадцать лет без стрессов, экономических кризисов, житейских треволнений и алкоголя! Да у тебя печень и сердце, как у юноши! Ты нам всем сто очков форы дашь!
Отавиу рассмеялся.
— Ты настоящий друг, Сан, ты всегда умеешь вселить надежду и утешить, — сказал он растроганно.
На обратном пути все тепло вспоминали проведенный вечер. Как хорошо иметь таких друзей, как семья Сан-Марино, — думал каждый про себя и каждый на что-то надеялся.
Бетти представляла себе личный самолет, роскошные имения, апартаменты с бассейном, роскошные туалеты, драгоценности...
В ушах у Сели звучала чудесная музыка, и вместе с ней ей хотелось унестись высоко-высоко в небо.
Жулия почувствовала себя увереннее и спокойнее, оттого, что рядом с ними семья папиного друга.
Усталый и расслабившийся Отавиу потихоньку дремал углу машины, что-то похожее на счастье согрело его сердце,
Когда они вернулись домой, Алекс отвел в сторону Жулию и сообщил ей первой о своем несчастье с домом.
— У меня были долги, и я никак не мог их выплатить, поэтому пришлось заложить дом в банк. У меня там работал друг, он оформил закладную на льготных условиях, я аккуратно выплачивал проценты, и все было хорошо. Но потом друг ушел, и сразу все переменилось. Проценты стали возрастать, я не стал с ними справляться, и вот дело дошло до того, что дом мне больше не принадлежит. Он продан. Я так вас подвел, девочки! Мне так горько!
- Это мы подвели тебя, Алекс, — горячо сказала Жулия. — Ты столько лет содержал нашего отца, и поэтому не сумел отстоять свой дом. Прости нас, если можешь.
— Я и в мыслях не имел ничего подобного, давайте думать, как нам быть дальше. Через десять дней дом должен быть свободен.
Все тихонько ахнули. За это время к Жулии и Алексу подошли Сели и Бетти и сразу поняли, что им грозит.
— Не расстраивайтесь, сестрички, — воскликнула оптимистка Бетти, — мы поедем жить в наш дом!
Все недоумевающе уставились на нее.
— Вы же говорили, что теперь он в собственности Сан-Марино, ну так вот, почему бы ему нам не помочь, раз ан такой близкий папин друг? Я охотно отправлюсь и поговорю с ним, — вызвалась Бетти.
Жулия с первого дня знакомства заметила, что Бетти ничего не имела бы против, если бы Сан-Марино-старший стал за ней ухаживать. Ее не смущало, что он в годах, что он женат, что у него двое взрослых сыновей. Старшая сестра видела всю неуместность подобною визита и принялась отговаривать Бетти.
— Хватит того, что Сан-Марино принял в нас участие, нельзя отягощать его просьбами. Он не обязан возвращать нам дом. Мы поставим его в неловкое положение, если по каким-то причинам он будет вынужден нам отказать.
— Мне? Откажет? Да ты с ума сошла! — передернула плечами Бетти.
— Нет, я не могу отпустить тебя в семейный дом, если уж идти кому-то к Сан-Марино, то мне! — решительно сказала Жулия, выразительно посмотрев на сестру.

Как только Шику возвращался с работы, на него сразу же обрушивался шквал телефонных звонков. Звонили, конечно, Лусия Элена и Жудити, поочередно сменяя друг друга. Шику строго-настрого запретил им беспокоить его в редакции, поэтому они и отлавливали его дома.
На какие только ухищрения он не шел, чтобы избежать этих бесконечных бессмысленных разговоров об одном и том же – не брал трубку, отключал автоответчик, а то и аппарат в целом, прибегал к помощи Раула, и тот беззастенчиво врал, будто Шику нет дома. Но телефон был нужен как Шику, так и Раулу для служебных и личных переговоров, его нельзя было отключать постоянно. И две одинокие женщины, истосковавшиеся по Шику, все же прорывались к нему со своими звонками, а уж тогда их трудно было остановить.
Жудити, как всегда, упрекала сына в том, что он ее совсем забросил, но с некоторых пор у нее появилась и новая тема – Лусия Элена.
- Почему я на старости лет должна опекать твою бывшую жену и терпеть ее капризы? – говорила она, нисколько не смущаясь присутствия Лусии Элены, а та на нее не обижалась. – Она утверждает, будто ей прописали особую диету, и требует, чтобы я для нее готовила протертые супы и салаты, а сама лежит в постели как госпожа. Видите ли, ей нельзя двигаться после операции  - силикон может вывалиться! Мой душ ее тоже не устраивает, нужен какой-то специальный — опять же, чтобы не размыть силикон! Ты приди и сам с ней разберись...
— Мама, ты приютила у себя Лусию Элену по доброй воле, — всякий раз напоминал ей Шику, — поэтому обходитесь там как-то без меня. Прошу также не забывать, что речь идет о моей бывшей жене!
— А мать у тебя тоже — бывшая?! А дочь?! — возмущалась Жудити, прибегая к откровенному шантажу. — Когда ты в последний раз виделся с Констансиньей и со мной?
— Ты же знаешь, у меня много работы, — оправдывался Шику. — Как только освобожусь — обязательно вас навешу.
— Я уже не верю твоим обещаниям, — обиженно произносила Жудити, и эта ее фраза была своеобразным сигналом для Лусии Элены; понимая, что разговор может в любой момент закончиться, она выхватывала трубку у свекрови.
— Алло, — доносился до Шику ее слащавый голосок. — Здравствуй! Как поживаешь?
— Нормально, -  сухо отвечал Шику и затем несколько минут терпеливо выслушивал подробный доклад о школьных успехах Констансиньи, а также о проблемах, связанных с ее переходным возрастом.
Заканчивалась эта тирада всегда одинаково:
— Девочке нужен отец! Ей недостает мужского воспитания. Ты должен видеться с ней не только по выходным! — требовала Лусия Элена.
Шику молча сносил и это. Но когда она переходила к восторженному описанию своего пышного силиконового бюста, надеясь этим заманить Шику к себе, он не выдерживал и швырял трубку. А потом на некоторое время отключал телефон, зная, что мать и бывшая жена будут настойчиво звонить снова, поскольку обе с ним не договорили и не сказали ему свое «До завтра!»
** *
В один из вечеров Шику вернулся домой чрезмерно уставшим и помышлял лишь о том, чтобы хорошенько выспаться.
Раул уже был дома, к Шику, увидев его выходящим из ванны, обрадовался:
— Замечательно! Ты выручишь меня сегодня: скажешь моим дамам, что я уехал в командировку! Мне надо, наконец, отоспаться.
— Значит, ты будешь весь вечер дома, - помрачнел Раул. — А я хотел тебя попросить... То есть хотел предупредить тебя, чтобы ты не входил ко мне без стука и вообще, желательно, не разгуливал по квартире этой ночью
— Ты посмел пригласить сюда Жулию Монтана?! - сразу же догадался Шику, и его усталость как рукой сняло. — И собираешься здесь провести с ней ночь?!
— Я бы очень хотел этого, — не стал скрывать Раул. — Но пока что мы договорились только об ужине, я уже все приготовил. Хочешь посмотреть? Она будет принята как принцесса!
Шику, скрипя зубами от негодования, вошел в комнату Раула и увидел там не только изысканно накрытый стол, но и... новые шелковые простыни!
— А это что? Я не ослеп? Это — шелк? — завопил он в ярости, стаскивая простыню с постели Раула.
— Да, я специально купил сегодня, — подтвердил тот. — Эй, не устраивай тут беспорядок! Скоро Жулия придет.
— Я же просил тебя не приводить ее к нам домой! Вези ее куда угодно: в мотель, к черту в ад, но только не сюда!
Пока Шику неистовствовал, Раул спокойно уложил простыню на место и накрыл кровать пледом.
— Ну вот, сказал он, — теперь, кажется, все готово. Да ты не сердись, Шику! Я хотел поговорить с тобой в редакции, но ты долго был в кабинете Вагнера. А мне надо было уйти пораньше, чтобы все это купить и сделать здесь уборку.
— Ты, в самом деле, идиот или только притворяешься? Уставился на него Шику. — Эта женщина не стоит ни твоих усилий, ни тех денег, которые ты ради нее потратил!
— А ты, похоже, вознамерился всерьез испортить мне вечер?
— Я? Ну что ты! Нет, конечно, — заверил его Шику, поудобнее усаживаясь в кресле за празднично накрытым столом. — Просто переживаю как друг. Не хочется ведь, чтобы ты попал в передрягу.
— Спасибо за заботу. Но у меня в подобных делах тоже имеется некоторый опыт.
— Не сомневаюсь. Но никогда нелишне предупредить товарища.
— Ладно, я тебе благодарен. А ты весь вечер собираешься тут сидеть? За ужином тоже?
— Не волнуйся, мне вовсе не хочется встречаться с этой гадюкой. Я уйду в свою комнату, — пообещал Шику, продолжая, однако сидеть в кресле.
Раул тем временем успел надеть праздничный костюм и повязать галстук. Жулия должна была прийти с минуты на минуту, и терпение Раула лопнуло.
— Знаешь, — обратился он к Шику, — мне кажется, что будет гораздо благороднее с твоей стороны, если ты вообще уйдешь из дома. Правда, сходи в кино, а потом переночуй у матери. И поторопись, пожалуйста!
— Да, пожалуй, ты прав, - сказал Шику, нехотя поднимаясь из кресла. — Я ведь собирался отоспаться, а с учетом сложившихся обстоятельств это лучше всего будет сделать у моей мамы.
— Значит, если дона Жудити позвонит, я могу обрадовать ее, что ты поехал к ней с ночевкой?
Нет, лучше скажи про командировку. Я хочу устроить ей приятный сюрприз. А то она будет ждать меня, волноваться...
В ответе Шику Раул заподозрил явный подвох и строго предупредил приятеля:
- Ты только не вздумай все переиграть и устроить сюрприз мне!
— А ты уж если взял без спроса мои диски, то следи, пожалуйста, за тем, чтобы их не трогала твоя «принцесса»! Это бесценная коллекция! -  ушел от ответа Шику.
— На сей счет не переживай. Здесь может произойти все, что угодно, но твою коллекцию никто не тронет.
— Хорошо, тогда я пошел, — громко крикнул Шику уже из-за двери.
— А ты еще здесь?! — в тон ему ответил Раул.
Жулия имела все шансы столкнуться с Шику где-нибудь у лифта или на лестнице, но этого не произошло, и Раул облегченно вдохнул.
В первые минуты оба — и он, и она — были несколько напряжены, зажаты, а потом позвонила Жудити, Раул сказал ей, что Шику в командировке, и Жулия сразу же повела себя более раскованно. Вдохновленный ее примером, Раул тоже осмелел и был очень хорош в роли радушного хозяина. Его усилия отнюдь не пропали даром: угощение Жулии понравилось, Раул это видел, чувствовал. И музыка из коллекции Шику также оказалась прекрасным фоном для непринужденной  беседы. Одна из прозвучавших композиций привлекла особое внимание гостьи, и тут Раула вдруг понесло:
— У меня вообще Замечательная коллекция дисков, Посмотри! Я собирал ее много лет. Возьми что-нибудь себе. Дарю!
— Нет, я не могу принять такой подарок, — смутилась Жулия. — Возьму кое-что лишь на время. Послушаю дома и верну. Скажи, а Шику тоже нравится такая музыка?
— Не знаю, я не в курсе его музыкальных пристрастий, - ушел от ответа Раул и предложил Жулии десерт.
Но тут, легок на помине, позвонил Шику.
— Алло, Раул? Ну, как там у тебя? Я могу вернуться?
Раула охватили бешенство и жажда чести.
— Нет, Алисинья, — вымолвил он с нескрываемым злорадством. — Шику уехал в командировку! И кстати, он просил передать, чтобы ты не звонила сюда и не искала встречи с ним. Ему больше нравятся Лара и Ана Кристина. Очень сожалею.
— Сукин сын! — выругался в трубку Шику. И услышал очередной пассаж Раула:
— Жулия, ты не представляешь, до чего же трудно управляться с его подругами! Такой бабник!
— Ну, ты об этом горько пожалеешь! — злобно прохрипел Шику, услышав короткие гудки.
Домой он явился как раз в тот момент, когда Раул обнял, наконец, Жулию и собирался ее поцеловать.
— Ой, извините! Я, кажется, не вовремя... — изобразил смущение Шику, вызвав гнев Раула.
— Шику Мота! Как это понимать? Ты же был в отъезде! — подступил к нему Раул, оттесняя его обратно к выходу.
— Уже вернулся, — развел руками Шику. — Но я не буду вам мешать. Здравствуй, Жулия!
— Здравствуй, — глухо промолвила она и обратилась к Раулу: — Мне уже пора домой, Я пойду. Завтра надо рано вставать.
— Я провожу тебя!
Нет-нет! Я сама доберусь! Спасибо за все. Диски я верну.
— Нет, не возвращай! — воскликнул Раул. — Пусть это все-таки будет моим подарком!
— Ну, хорошо, спасибо тебе, — не стала пререкаться Жулия, стремясь как можно скорее покинуть жилище двух холостяков.
На следующий день Шику пришел в редакцию с таким свирепым видом, что к нему не решался подойти никто из коллег.
А тут еще Лусия Элена позвонила Вагнеру и полюбопытствовала, скоро ли Шику вернется из командировки. Вагнер ответил, что скоро, и, вызвав к себе Шику, устроил ему разнос:
— Это уже переходит все границы! Ты обнаглел настолько, что уже впутываешь в свои семейные интриги меня, твоего шефа! Я должен был врать Лусии Элене и выслушивать ее жалобы. Оказывается, ты совсем не занимаешься воспитанием дочери, не навешаешь престарелую мать!
— А зачем надо было все это слушать? Разве ты не знаешь Лусию Элену?
— Знаю! И потому прошу избавить меня от общения с ней! — потребовал Вагнер.
Шику не мог ехать к матери и бывшей жене в таком душевном разладе и потому позвонил Жанете:
— Сестренка, выручай! Лусия Элена совсем вышла из берегов. Звонила моему шефу, жаловалась на меня. Пожалуйста, урезонь ее как-нибудь по-своему, по-женски! А мне сейчас ехать туда нельзя, иначе я учиню там грандиозный скандал!
Жанета не могла отказать брату в помощи, хотя прекрасно понимала, какую неблагодарную миссию взваливает на себя. Разве она прежде не говорила с Лусией Эленой, не пыталась втолковать ей, что Шику ушел навсегда, с этим надо смириться и забыть его как можно скорее! Но Лусия Элена об этом и слышать не хочет! Вбила себе в голову, будто Шику развелся с ней из упрямства, а на самом деле все еще любит ее, свою прежнюю жену. И главный аргумент, который она приводит в пользу своей версии, звучит так: а почему же он ни на ком не женится? У него даже нет постоянной любовницы! Все это означает, что он любит меня и рано или поздно ко мне вернется!
Жанета однажды всерьез посоветовала Шику:
— Почему бы тебе и вправду не жениться? Это единственно верный способ отвязаться от Лусии Элены.
— Прежде чем жениться, надо полюбить — философски заметил он.
Жанета была полностью согласна с братом.  Она не признавала брака без любви. Поэтому и не выходила замуж, предпочитая оставаться одинокой вдовой, воспитывающей дочь и позволяющей себе изредка пофлиртовать с каким-ни6удь приятным мужчиной.
Но так было лишь  до тех пор, пока в ее жизнь стремительно не ворвался Атила. А теперь Жанета не узнавала себя. С Атилой она становилась беспечной, как подросток, и отваживалась на такие поступки, о которых прежде и помыслить не могла, например, заниматься любовью в машине, на пляже, а то и в танцевальном зале, когда там никого не было.
Разумеется, Жанета не стала бы так рисковать по собственной инициативе. Она предлагала Атиле поехать к нему домой, но его роскошный особняк находился на капитальном ремонте — Жанета сама видела, с каким размахом там велись работы, Атила ей показывал. А везти ее в отель он тоже отказывался, считая это дурным тоном. Как ни странно, Атила не любил бывать и в ресторанах, поэтому они с Жанетой гуляли по пляжам или колесили по городу на машине до тех пор, пока страсть не завладевала ими полностью и не бросала их в жаркие объятия друг друга.
Атила был щедр на ласки и не скрывал, что хотел бы провести с Жанетой всю свою жизнь. С такой же откровенностью она отвечала ему, что и сама об этом мечтает. Ее счастье было безмерно, и омрачало его лишь воинственное поведение Жуаны, почему-то сразу же люто невзлюбившей Атилу. Как она его только не называла — проходимец, прохвост, дешевый ловелас!.. Жанету просто оторопь брала от всех этих ни на чем не основанных определений, но она старалась быть деликатной с Жуаной, понимая, что в девочке говорит всего лишь обыкновенная дочерняя ревность. А Жуана между тем настроила против Аттилы и свою любимую бабушку Жудити, которая заявила дочери:
- Я должна посмотреть на этого сеньора. Может, не зря его Жуана забраковала!
- Да она забраковала бы любого, неужели не понятно? Хорошо, я познакомлю тебя с Атилой, и ты убедишься, насколько он обаятелен, элегантен, воспитан,  - пообещала Жанета, надеясь обрести в лице матери союзницу. – Кстати, и Лусии Элене будет полезно увидеть, какие мужчины живут на свете кроме Шику! А вдруг мой пример ее вдохновит?
Перспектива знакомства с будущей тещей не вызвала у Аттилы энтузиазма, но и отказываться от приглашения он не стал: когда-нибудь это все равно должно произойти!
И вот такой день наступил. Пообещав брату навестить Лусию Элену, Жанета решила заодно представить матери Атилу.
Надо признать, это был отважный шаг с ее стороны – совместить две такие сложные задачи. И не мудрено, что Жанете далеко не все удалось.
Как и следовало ожидать, свою посредническую миссию она провалила: Лусия Элена пребывала в абсолютной уверенности, что Шику не устоит перед ее обновленным бюстом, и никакие доводы Жанеты ее попросту не интересовали.
Смотрины же прошли более или менее успешно.
Пока Жанета проводила воспитательную беседу с Лусией Эленой, Жудити устроила допрос Атиле.
- Я слышала от дочери, что вы – бизнесмен. А какого рода бизнесом вы занимаетесь? – спросила она строго и получила весьма пространный ответ:
- В современном мире, дона Жудити, стерты все границы. Например, заявление какого-нибудь провинциального политика может привести к тому, что рухнет лондонская биржа или придет в упадок экономика Китая. Поэтому деловой человек должен вкладывать свой капитал сразу в несколько отраслей.
— В какие же отрасли вкладываете свой капитал вы?
-  Фондовая биржа, акции, недвижимость. Лошади, наконец! Почему бы и нет!
— Ставить на лошадей? На скачках? – изумленно вскинула брови Жудити.
— Нет-нет! Я имел в виду коневодство! У меня породистые лошади. Это моя гордость. Если хотите, на днях могу показать вам свои конюшни.
Жудити не привлекло это  предложение. Она перешла к следующему пункту допроса:
— А где вы живете, сеньор Атила?
— Большую часть времени я провожу за границей. Недавно приехал из Канады, нужно было самому посмотреть, как там идут дела. А здесь я ‚приобрел чудесный дом. К сожалению, в нем сейчас идет ремонт. Знаете ли, дона Жудити, я очень требователен к отделке, очень требователен!
— А где находится этот дом?
— В престижном районе, вблизи моря! Жанета там была, ей очень понравилось! Как только закончится ремонт, буду счастлив увидеть и вас в моем доме!..
Его многословие и восторженные интонации утомили Жудити. Она поняла, что расспрашивать его дальше бессмысленно: у этого сеньора найдется ответ на любой ее вопрос.
По окончании смотрин Жудити не смогла сказать дочери что-либо определенное об Атиле.
— Говорит он складно, и улыбка у него приятная, А что за человек — с первого раза не поймешь. Поживем — увидим.
Жанета расценила эти слова матери как своеобразное благословение на дальнейшие отношения с  Атилой.
В отличие от Жанеты, Атила трезво оценивал  происходящее и понимал, что был не слишком убедителен в разговоре с Жудити. Сегодня она проявила благодушие, не стала копать глубже. А завтра? Стоит ей подробнее расспросить дочь и узнать хотя бы то, что Атила ни разу не дарил Жанете подарков не водил ее в ресторан, и этого будет достаточно. Не только дона Жудити, но любой нормальный человек, за исключением фантастически наивной Жанеты, сразу же поймет, что Атила либо редчайший жмот, либо нищий мошенник.
Такие опасения и привели Атилу на ипподром, где у него был знакомый маклер по прозвищу Крокодил.
— Помоги, дружище, — обратился к нему Атила, — подскажи верную лошадку!
— Что я слышу? — удивился тот. — Раньше ты ориентировался в лошадках не хуже меня. А потом куда-то пропал. Где сейчас обретаешься, кого потрошишь? Богатую вдову?
— Нет, увы! Если бы все было так, я бы не обратился к тебе с просьбой. Есть одна женщина, она меня зацепила, понимаешь? По-настоящему, всерьез. А я гуляю с ней по городу и не могу купить даже поганый хот-дог. Это же никуда не годится!
— Ладно, выручу тебя, подскажу верняк. Ставь на Чокнутого Красавца. Этот чудак вечно приходил в хвосте, а сегодня придет первым! Не сомневайся! Куш будет огромным.
Крокодил не обманулся в своем прогнозе, и Атила вышел с ипподрома если не богачом, то вполне состоятельным сеньором.
Глава 17
Желание начать новую жизнь постепенно возвращалось к Гонсале, и однажды она решила, что продолжит учебу в университете, прерванную много лет назад из-за рождения Арналду. Конечно, учиться в таком возрасте — нелепо и смешно, Антониу первым посмеется над Гонсалой. Но это можно делать и втайне от него, а также от всех домашних и прислуги. Зачем становиться объектом для насмешек, если можно этого избежать!
Собравшись поехать в университет, Гонсала отказалась от услуг шофера, села за руль сама. Она давно уже не водила машину и это было для нее тоже новое, приятное ощущение. Гонсала вдруг почувствовала себя абсолютно свободной и самодостаточной.
В университете, правда, это ощущение развеялось, сменившись растерянностью, неуверенностью. Обилие факультетов и курсов с мудреными названиями ошеломило Гонсалу. Поэтому она ограничилась тем, что набрала кучу проспектов, надеясь внимательно прочитать их дома и уже, потом определиться с выбором.
Возвращаться так скоро домой Гонсале не хотелось, она свернула на набережную и поехала вдоль водной глади, простиравшейся до самого горизонта и таявшей в призрачно-туманной дымке.
Набережная в это время суток выглядела почти пустынно. Всего лишь несколько одиноких прохожих медленно прогуливались у самой воды, находясь на большом расстоянии друг от друга.
В одном из этих прохожих Гонсала узнала Отавиу Монтана и, выйдя из машины, окликнула его. Отавиу в ответ улыбнулся, но вид у него был смущенный, потерянный.
— Ты не узнаешь меня? — догадалась Гонсала.
— Узнаю улыбку и доброту. Но, если честно, не припомню, откуда я тебя знаю.
Я Гонсала, жена Сан-Марино.
— Гонсала! Ну, конечно же! — радостно воскликнул Отавиу. — Я чувствовал, что мы знакомы. Ты была очень добра ко мне.
- Ты прекрасно выглядишь, у тебя здоровый вид! — заметила она.
— Внешность обманчива. Как видишь, память подставляет мне подножку.
— А прошлое ты вспомнил?
— Нет, к сожалению. Пока нет, я вот смотрел на море и вспоминал стихи — тоже, кстати, не помню, чьи: «Между мною и любимой — тьма вздымается сейчас, океан неодолимый магией соединяет нас».
— Как красиво, Отавиу! — восхищенно произнесла Гонсала.
— Я думал о Еве, моей жене, — Пояснил он. - Наверное, она сейчас по ту сторону океана. Если бы она была по эту сторону, то давно бы приехала.
— Ну да, конечно!
— Как странно, я читаю на память стихи, а вот кто ты вспомнить не смог... Подожди-ка! — раскрыв свою тетрадку и найдя нужную страницу, Отавиу прочитал вслух — Гонсала, жена Антониу Сан-Марино. Двое сыновей. Арналду старший, Тьягу — младший. Любезно пригласили меня на ужин, чтобы отметить мое выздоровление. Подавали прекрасный мантовый мусс. Нотабене: Не забыть попросить рецепт. Видишь, я все про тебя знаю!
Его по-детски непосредственная запись и такое же поведение тронули Гонсалу до глубины души. У нее даже слезы навернулись на глаза — от сочувствия к этому взрослому мужчине, похожему на ребенка.
— Я обязательно спрошу рецепт мусса у Ирасемы! — пообещала она. — Хочешь, поедем к нам прямо сейчас, а потом я отвезу тебя домой.
— Нет, я устал, — признался Отавиу. — Подбрось меня лучше сразу до моего дома, а там мы сможем попить с тобой кофейку. Знаешь, сейчас появились такие машины, которые делают очень крепкий кофе, экспрессо называется.
Гонсала приняла его приглашение, и Отавиу был очень горд тем, что сам смог приготовить для нее экспрессо.
— Говорят, я раньше был хорошим поваром, имел собственный ресторан — сказал он, усаживаясь за столом напротив Гонсалы. — Мне и сейчас нравится, но эти современные кухонные машины постоянно сбивают меня с толку. Вообще меня поражает нынешний ритм жизни. Все куда-то спешат, бегут... Вы все живете экспрессо! А каждого в конце ждет только одно — смерть!
— Это верно, — печально покивала головой Гонсала.
— А ты любишь готовить? — спросил ее Отавиу.
— Раньше любила. А в последнее время уже и не знаю, что я люблю, чего хочу, и вообще — кто я такая... Извини! Сама не понимаю, как у меня это сорвалось!
— Ничего-ничего, я же твой друг, — напомнил ей Отавиу, — И твои ощущения мне хорошо знакомы. Выходит, ты тоже была вне времени, как я?
— В некотором смысле. Мне кажется, я проснулась совсем недавно. Как ты!
— В таком случае у нас одна цель — узнать, кто мы, — вполне серьезно произнес Отавиу, и Гонсала охотно его поддержала.
Пока они пили кофе и беседовали, домой вернулась Жулия.
Гонсала внутренне сжалась, но лишь на мгновение, потому что Жулия заговорила с такой же искренностью и непосредственностью, как и ее отец:
— Очень рада вас видеть! Как здорово, что вы к нам приехали! Я хочу лично поблагодарить вас за дом, и вообще за все, что вы для нас сделали.
— Я не имею никакого отношения к тому дому. Это все Сан-Марино...
У Вас благородный муж. Отказаться от такого дома! Я обязательно заплачу вам за него, как только буду в состоянии!
— Не беспокойся, — улыбнулась Гонсала, проникаясь все большей симпатией к Жулии. — дом все равно пустовал. И потом, это же дом вашей Семьи!
— Да, ваш муж говорил мне, что он так и не решился продать этот дом или сдать внаем. Ему все казалось, что в один прекрасный день туда вернется мой отец. Это огромное счастье — иметь таких друзей, как вы!
Тьягу больше не мог оставаться один на один со своими тяжкими душевными переживаниями и решил открыться давнему школьному другу, Сержинью.
Произошло это как-то само собой, Тьягу и не от себя, что способен на такую откровенность. Сержинью пришел к нему с новым диском, они молча слушали музыку, как вдруг Тьягу прорвало: он заговорил о своей любви к Сели, о ее намерении стать монахиней, о той нестерпимой боли, которую носил в душе.
Сержинью отнесся к откровениям друга с большим сочувствием, утешал его, как мог, говорил, что Сели еще может передумать, а когда увидел слезы в глазах Тьягу, то просто подошел к нему и обнял как брата.
— Перестань, не надо так переживать, говорил он, а Тьягу отворачивался, пряча от него глаза, полные слез.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату сына вошел Антониу.
— Что здесь происходит?! — закричал он в ярости. — Какой позор! Какая мерзость — мой сын обнимается с мужчиной!
Слезы на глазах Тьягу мгновенно просохли. Обернувшись к отцу, он заговорил с ним так, как говорят со слепыми:
— Папа, это Сержинью, мой школьный друг. Ты его знаешь, мы учимся с ним в одной группе. Никаких мужчин здесь нет.
— Я и сам это вижу. Спасибо, что поправил меня. Вы оба не Мужчины!
- Папа, ты не имеешь права так оскорблять меня, а тем более Сержинью!
— Твой Сержинью пусть уматывает отсюда и забудет дорогу в наш дом! А с тобой я отдельно разберусь.
Сгорая от стыда, Тьягу обратился к другу:
— Я очень сожалею, Сержинью. Мой отец не в себе.
— Не расстраивайся, я пойду домой, — Сказал тот. Увидимся завтра.
— На этот раз ты перешел все границы! — бросил Тьягу отцу, и Антониу еще больше разозлился
— Да кто ты такой, чтобы меня упрекать? Я сил не жалею, стараюсь обеспечить твое будущее, а ты!.. Если все это будет продолжаться, клянусь, я изобью тебя!
— Браво, сеньор Сан-Марино! — язвительно усмехнулся Тьягу. — Избив меня, вы поступите как настоящий мужчина, который все решает кулаками!
Антониу стоило больших усилий сдержаться и не ударить сына. Громко хлопнув дверью, он ушел в свой кабинет, где попытался успокоиться. Ему очень хотелось пойти к Гонсале и высказать ей все, чего она заслуживала. Ведь это плоды ее воспитания: «Мальчик любит музыку, у него тонкая душевная организация!» Сюсюкала с ним всю жизнь, вот и досюсюкалась — парень вырос голубым. Но ссориться с Гонсалой сейчас нельзя. А с Тьягу надо что-то делать! Причем тут нужен какой-то радикальный Метод. Арналду не раз пытался затащить этого девственника к своим шлюшкам, но Тьягу всегда отказывался. А однажды прямо сказал, что Арналду действует по заданию отца, и это была истинная правда. С головой у него, слава Богу, все в порядке, его не проведешь.
Так и не придумав ничего радикального, Антониу решил просто ужесточить контроль за Тьягу. Если потребуется, то и слежку установить. Надо же, в конце концов, точно знать, где, как и с кем, его сын проводит время!
Чувствуя, что уже полностью совладал с собой, Сан-Марино вышел из кабинета.
В гостиной Ирасема диктовала Гонсале какой-то рецепт.
Антониу стал издали наблюдать за женой, пытаясь понять, в каком она сегодня расположении духа, и что-то в ее облике показалось ему странным, не таким, как всегда. Прическу она, что ли, изменила?
— Ты где пропадала целый день, в парикмахерской? - спросил он Гонсалу, когда кухарка ушла. — Я рад этому. Ты правильно делаешь, что пытаешься как-то развлечься.
— Да, мне тоже надоело сидеть дома и оплакивать свою неудавшуюся жизнь. Я ездила к Отавиу!
— Невероятно! Зачем?!
— Это вышло случайно. Я проезжала мимо, встретила Отавиу, потом мы долго с ним говорили... Я и с Жулией пообщалась!
— Гонсала, этого не стоило делать! — испугался Сан-Марино.
— Не беспокойся, я не устраивала там скандала. Жулия действительно не имеет никакого отношения к твоим тайным помыслам. Как человек открытый и порядочный, она и в самом деле думает, что ты подарил им дом в порыве щедрости!
— Так оно и есть, Гонсала. Я хотел им помочь.
— Они счастливы и собираются переезжать туда уже в ближайшее время. Я так рада за них!
— Ну вот, я знал, что ты меня поймешь! — подхватил Антониу, но Гонсала заговорила совсем в другом ключе:
— Должна тебе сказать, мне очень понравилась Жулия. Но больше всего меня тронул Отавиу. Такого необычного мужчину я еще не встречала. Он беззащитный как ребенок. И очень любит тебя, Антониу. Верит в тебя как в родного брата!
— Ну конечно, мы же выросли вместе...
— Антониу, я не позволю тебе причинить вред этому человеку и ею семье!
Да я же им помогаю!
— Ты неискренен в своей добродетели. Одному Богу известно, что тобой движет на самом деле.
— Твои опасения напрасны, Гонсала. А вот я должен тебя кое о чем предупредить! Ты все-таки держись подальше от этого семейства. Не езди к ним одна. Это может быть опасно.
Антониу сделал многозначительную паузу, подчеркивал важность момента, но Гонсала не усмотрела в его словах ничего, кроме каких-то неведомых ей интриг, и спросила с укором:
— Что ты опять выдумываешь? Для кого это может быть опасным?
— Для тебя! — огорошил ее своим ответом Сан-Марино. — Поверь, я не просто так говорю. Дело в том, что ты мало знаешь о прошлом Отавиу. А я не могу тебе все рассказать, потому что обещал хранить его тайну. Однако у меня есть основания для серьезного беспокойства.
— Не верю! — твердо заявила Гонсала. — Отавиу и мухи не обидит!
— Да, тот Отавиу, которого ты знаешь, возможно, и не обидит! Но это ненастоящий Отавиу. Я тебя очень прошу: будь осмотрительна! Разве тебе не известно, что Отавиу подозревали в убийстве собственного отца?
Антониу выложил свой главный козырь, но и это не помогло ему настроить Гонсалу против Отавиу.
— Я никогда не поверю в эту чушь, сказала она. — И тебе не позволю распространять грязные слухи! Ты уподобляешься той бульварной газетенке, которая когда-то запустила эту мерзкую утку.
— Как же ты несправедлива ко мне! — покачал головой Антониу. — Да я костьми лег, чтобы тот материал не попал в другие издания! Или ты забыла, чего мне это стоило?
— Тогда зачем было предупреждать меня об опасности? — задала встречный вопрос Гонсала. — Почему ты так оберегаешь меня от Отавиу, если уверен в его невиновности? Боишься, что я подружусь с Жулией?
— Боже мой! Гонсала! Тебе всюду мерещится подвох!
— Двадцать пять лет рядом с тобой дают мне для этого основания! Уж я-то прекрасно знаю: из корыстных побуждений ты вполне способен опорочить Отавиу, этого замечательного, беззащитного человека!
Ссора, которой всячески стремился избежать Сан-Марино, становилась неотвратимой после такого выпада Гонсалы. Но Сан-Марино и теперь пытался удержать ситуацию под контролем, поэтому пустил в ход последнее средство, а если говорить точнее — запрещенный прием:
— Он убил Григориу!
Гонсала остолбенела, услышав такое заявление из уст мужа, а Сан-Марино вдруг сам испугался того, что сейчас сделал. Ведь Гонсала — с ее неуравновешенностью и бесхитростностью — непредсказуема. Она может не поверить ему, и тогда... Нет, устроить ему очную ставку с Отавиу она, конечно, не отважится. Зато может прямо сказать Отавиу и Жулии, что Сан-Марино только притворяется другом их семьи! С нее станется!
Напуганный этими мыслями, он принялся спешно исправлять допущенный промах:
— Я не хотел тебе этого говорить, но ты меня вынудила. Он убил своего отца! В припадке безумия убил моего крестного. У них были серьезные разногласия, они постоянно ругались. А Отавиу — страшный человек! Это сейчас он превратился в ангела. А тогда много пил и в приступах ярости был неуправляем!
— Я не верю! — стояла на своем Гонсала.
— Я бы тоже хотел, чтобы это было неправдой, — С печалью в голосе произнес Сан-Марино. — Ты только представь, что я испытал, потеряв самого дорогого мне человека, которого жестоко убили, задушили подушкой! Но я при этом еще и должен был скрывать имя убийцы, лжесвидетельствовать, утверждая, что крестный умер естественной смертью, а присутствие там Отавиу в тот момент было случайным совпадением.
— Но почему ты мне прежде этого не рассказывал? — все еще с недоверием спросила Гонсала.
— Потому что я поклялся молчать! Я не мог выдать человека, которого любил как родного брата... Отавиу за свое преступление дорого заплатил: даже в тюрьме он не был бы так оторван от мира, как пребывая все эти годы в летаргии. Поэтому я хочу теперь только одного: чтобы он жил нормальной жизнью и никогда не вспоминал о той давней трагедии. Поэтому я помогаю его семье. Я вовсе не такой изверг, каким ты меня считаешь, я всей душой переживаю за нашу семью, за тебя, хоть ты в это и не веришь. Клянусь, я и впредь буду делать все, чтобы правда о смерти крестного никогда не вышла наружу. Ради счастья наших детей!
Свой исполненный пафоса монолог Сан-Марино закончил на победной ноте, поскольку чувствовал, что Гонсала, наконец, ему поверила. В ее глазах он увидел боль и раскаяние.
Теперь Сан-Марино мог перевести дух и расслабиться в ожидании той минуты, Когда Гонсала припадет к нему и, плача, будет просить прощения за то, что посмела усомниться в его благородстве и великодушии.
Желанная минута наступила очень скоро, и все было точно так, как предвидел Сан-Марино. Гонсала плакала у него на груди, а он торжествовал свою победу над ней, над обстоятельствами, над судьбой и чувствовал себя всемогущим, неодолимым.
Однако торжествовать ему пришлось недолго. Тьягу, по- своему истолковавший слезы матери, бросился к ней со словами:
— Мамочка, не плачь! Он не заслуживает твоих слез! Все, что он тут наговорил тебе, — неправда! Не верь ему!
Сан-Марино оторопел: неужели Тьягу все это  время был в гостиной и слышал их диалог? Гонсала очнулась первой и спросила встревожено:
— Почему ты так думаешь, сынок? Почему отцу нельзя верить?
— А кому же, как не мне, знать, что там было на самом деле? Отец считает меня геем, потому что понятия не имеет о мужской дружбе!
— Я убью тебя, гадкий мальчишка! Потрясая кулаками, закричал Сан-Марино. — Вот оно, твое воспитание, Гонсала!..
Дальше последовали взаимные упреки, обвинения. Тьягу дерзил отцу, Гонсала защищала сына, Антониу демонстрировал жесткий мужской подход к проблемам воспитания
Разумеется, к соглашению они не пришли, и Гонсала подвела печальный итог:
— Я, было, поверила в твое бескорыстие и доброту, радовалась, что ты защищаешь нас, помогаешь Отавиу, но... Какая же я дура! Разве такой человек, как ты, может переживать за других?..
Глава 18
Семейство Монтана осматривало свой старый фамильный дом. Отавиу был здесь впервые после выхода из больницы и очень волновался.
Я ничего тут не узнаю, — говорил он растерянно. — Бассейн? У вас не было бассейна! До шестьдесят восьмого года точно не было! А сад? Это какие-то другие деревья. Старые, неприветливые. И цветов почти не видно. Раньше на этом месте был огромный цветник...
— Здесь никто не жил много лет, неудивительно, что и сад пришел в запустение, — пояснял Алекс. — Но дом очень хорошо сохранился. Нужен только небольшой косметический ремонт.
Они вошли внутрь дома, и тут воспоминания лавиной хлынули на Отавиу.
— Да, это наш дом! — повторял он. — Я узнаю его! Здесь всегда стояло фортепьяно, мама играла, а мы с Саном возились у ее ног на ковре. Я это помню очень четко!
— Ты тоже играл на фортепьяно, — вставил Алекс. — Не помнишь? В ресторане, в Арарасе. Конечно, только для избранных, для особых клиентов.
— Я тоже помню тебя за фортепьяно, — сказала Жулия. — Ты часто играл, когда я была маленькой.
— И я это помню, — добавила Бетти. — Ты играл, а мама пела!
— Ева будет рада сюда вернуться, — вновь заговорил Отавиу. — Здесь мы обручились, в этой гостиной. Почему нет Евы, Жулия?
— Мама уехала, помнишь?
— Да-да, помню... Я уже многое помню. Спальни — наверху! Большие, просторные! Нам здесь будет очень хорошо!
— Я хочу отдельную спальню. Лучшую во всем доме! — тотчас же воскликнула Бетти. — И двуспальную кровать! Умоляю!
— А вы знаете, какая здесь роскошная кухня? — поделилась своей радостью Онейди.
— Ваши кухни и всякие там подсобки меня вообще не интересуют! — грубо оборвала ее Бетти.
— Только в кранах нет воды, — продолжила свое Онейди, уже обращаясь только к Алексу.
— Да, здесь проржавели трубы, — пояснил тот, — и Сан-Марино распорядился полностью их заменить.
— Мне вовеки не расплатиться с Саном, — сказал Отавиу. — Он столько для нас сделал!
Все поднялись наверх и, чихая от пыли, накопившей здесь за долгие годы, стали осматривать спальни. Бетти искала самую большую и не могла ее найти.
— Но я же помню: туг где-то была такая огромная комната! Я поселюсь в ней. Алекс, дай мне ключи, одна дверь почему-то заперта.
— Я думаю, нам не стоит открывать ее сегодня, - тихо почти шепотом, произнес Алекс.
— Почему? - недовольным тоном спросила Бетти и услышала ответ из уст подошедшего в этот момент Отавиу:
- Это спальня моего отца. Он ведь здесь умер, Алекс?
— Да, здесь.
— Я помню! Он ненавидел больницы! И значит, умер дома, здесь...
От волнения Отавиу стал тяжело дышать, ему явно не хватало воздуха, и Алекс даже попытался увести его подальше от комнаты покойного Григориу. Но Бетти уже подобрала нужный ключ, и дверь со скрипом отворилась.
— Вот она, самая большая спальня! — обрадовалась Бетти. — Папа, пойдем, посмотришь мою комнату. Я здесь буду жить!
Отавиу сделал шаг по направлению к комнате отца, но у самого порога вдруг покачнулся и, чтобы не упасть, вцепился руками в дверной косяк.
Алекс тотчас же подхватил его, увел в сторону. Онейди тем временем распахнула окно.
— Сеньор Отавиу, вам нужно выйти на свежий воздух. Здесь душно и много пыли.
— Да, у меня закружилась голова, — еле слышно вымолвил Отавиу. — Я не буду туда заходить... Не сегодня... Прости, папа, не сегодня...
Он говорил глухо, почти шепотом, преодолевая вырывавшиеся из груди хрипы. Его бил озноб, а на лбу выступила испарина.
Алекс подхватил его под руки и потащил к машине.
Лидия, приехавшая к Отавиу спустя час, нашла своего пациента уже вполне оправившимся от внезапного недомогания. Сам он объяснял причину приступа духотой и слишком мощным потоком воспоминаний.
— Ты вспомнил что-то особенно важное для тебя? — осторожно спросила Лидия.
— Не знаю. Возможно, тогда и помнил, а потом опять забыл. Моя память иногда не выдерживает нагрузки, отключается.
Лидия приехала не только осмотреть Отавиу, но и попрощаться с ним. Ее пригласили поработать в группе известного невропатолога из Ливерпуля — доктора Швейдера, и теперь она уезжала в Англию, оставляя Отавиу на попечение Сисейру.
Эта новость опечалила Отавиу: Сисейру был для него обычным врачом, а Лидия — спасительницей, другом и советчиком.
— Мне будет очень недоставать тебя, — признался он.
— Через год я вернусь, а ты к тому времени уже окончательно выздоровеешь, — приободрила его Лидия.
Ночью Отавиу вновь мучили кошмары: ему снилось, что он убивает своего отца.
Завтракать ему пришлось в одиночестве, и это его тоже огорчило.
— Почему меня все бросили? Ева, дочери... Где они, Алекс?
— Тебя никто не бросал. Просто Жулия вчера вечером уехала в командировку, по своим журналистским делам. А Бетти здесь, дома! Только она была в ночном клубе и теперь отсыпается.
— Скажи, ходить в ночной клуб — это не опасно для девушки?
- Не более опасно, чем ходить в ресторан. Отавиу, ты не волнуйся, Бетти – взрослая девушка, она уже была замужем.
- Да, я помню. Она похожа на мать. Ева тоже любит бывать в ресторанах. Я очень по ней скучаю, Алекс!
- Сегодня прекрасная погода, - вклинилась в разговор Онейди, пытаясь увести Отавиу подальше от опасной темы. – Судя по всему, день будет нежарким.
- Это хорошо, - легко пошел у нее на поводу Отавиу. – Значит, если не ожидается жары, то я сегодня же прогуляюсь пешком в редакцию «Коррейу Кариока». Мне хочется поблагодарить Сан-Марино за то, что он уступил нам дом, и вообще поговорить с ним.
- Я отвезу тебя туда на машине, - сказал Алекс.
- Нет, я пойду пешком, один. Мне хочется прогуляться. А если я устану, то возьму такси. Перестаньте относиться ко мне как к ребенку! Я хорошо знаю эти места. Не заблужусь.
В редакцию он добрался благополучно и спросил у Анны Паулы, где находится кабинет Сана.
- Сана? – удивилась та. – У нас нет такого сотрудника.
- Мне нужен Антониу Сан-Марино, - поправился Отавиу. – Это же его газета?
- Да. Как ему вас представить?
- Отавиу Монтана.
Ана Паула проводила Отавиу в кабинет Сан-Марино и сразу же оповестила коллег о том, какой необычный гость пожаловал к ним в редакцию.
- Дину, не упускай шанса, бери у него интервью! А где Раул? Надо же сделать снимки! – суетилась она, пока Дину не растолковал ей, что ее хлопоты напрасны:
- Отавиу Монтана – для нас закрытая тема. Это приказ шефа!
- Вагнера?
- Нет, бери выше — Сан-Марино! Он запретил нам публиковать информацию о том, что Монтана вышел из летаргии.
Сан-Марино тем временем испытал легкий шок при виде Отавиу. 3ачем он пришел? Что-то вспомнил? Собирается устроить скандал?
На все эти непрозвучавшие  вопросы Отавиу ответил сразу же:
— Здравствуй, Сан! Я пришел поблагодарить тебя за все, что ты для ‚нас делаешь! За дом, за ремонт,  который ты взял на себя. Знаешь, мы были там на днях. Я многое там вспомнил из нашего детства.
Только из детства? — уточнил Сан-Марино.
— Нет, еще вспомнил помолвку, Еву...
— Ты, может, выпьешь чего-нибудь? Кофе, сока, воды?
— Спасибо. С удовольствием выпью что-нибудь со льдом. Знаешь, я долго сидел я думал, не попроситься ли к тебе на работу, но, войдя в редакцию, совсем растерялся. На машинках уже никто не печатает, все уставлено компьютерами, а я даже боюсь к ним подходить. Слишком многое изменилось...
— Это естественно. Прошло много лет. Но когда ты поправишься окончательно, я дам тебе любую должность и почту за честь работать вместо с сыном моего дорогого крестного!
— Как раз о нем я и хотел с тобой поговорить! - оживился Отавиу. — Хотел, а потом забыл, дырявая голова! Скажи, он ведь умер дома? В своей постели?
— Да, - выдавил из себя Сан-Марино, внутренне похолодев.
— Я ведь был там недавно, только не смог войти в его комнату — мне вдруг стало плохо.
- Плохо? Может, ты что-то вспомнил? -  вновь насторожился Сан-Марино.
— Увы, ничего! — развел руками Отавиу. — Хотел у тебя спросить, как умер отец.
— У него был рак легких, я же тебе говорил.
— Извини, я пока еще многое забываю из того, что мне говорят. Может, в отцовском доме память моя быстрее восстановится? Я на это надеюсь.
— Я тоже, Отавиу. Если это произойдет, я хочу узнать первым, — сказал Сан-Марино.
Они еще какое-то время поговорили о дочерях Отавиу, и, прежде всего о Жулии, а затем Сан-Марино проводил гостя до двери, предложив ему отправиться домой на редакционной машине.
Отавиу от машины отказался и пошел пешком. Пройдя несколько шагов по тротуару, он увидел перед собой Алекса.
— Ты что, следил за мной?
— Нет, просто проходил мимо, случайно, — ответил Алекс. — Тут есть один магазин...
— Друг мой, — прервал его Отавиу, — я хоть и лишился памяти, но дураком никогда не был. Идем домой!
На следующий день Отавиу попросил Алекса отвезти его на кладбище, к могиле отца. И как тот ни пытался переключить его на другую тему, как ни отговаривал его, Отавиу стоял на своем.
— Я все время думаю об отце. Он мне снится. Со мной случился приступ, когда я подошел к дверям его комнаты. Это же все неспроста! Наверное, я все еще не до конца осознаю, что отец мертв. Может, потому, что это произошло без меня?
— Да, возможно, — согласно кивал Алекс.
— Но когда-то же я должен это осознать, если уж не могу это вспомнить?
— Ты обязательно все вспомнишь. Вот скоро мы переедем в ваш прежний дом. Знаешь, я был там, ремонт уже подходит к концу. Хочешь, поедем вместе посмотрим?
— Нет, мы поедем на кладбище! Мне нужно знать хотя бы, где он лежит сейчас. Отвези меня к нему, пожалуйста!
Алекс больше всего боялся, что там, на кладбище, Отавиу ненароком увидит могилу Евы, но этого, к счастью, не произошло. Все мысли Отавиу были сосредоточены лишь на отце, он даже у могилы матери не задержался, только спросил, увидев ее имя, высеченное на гранитной плите:
— Мама?.. Она тоже здесь?
— Да, они похоронены вместе, — ответил Алекс, загораживая своей плотной фигурой расположенную чуть в стороне могилу Евы.
— А вот и он, мой отец! — воскликнул Отавиу. — Да, все так, Григориу Монтана... Здесь все написано...
Он произнес имя отца, все еще не веря в то, что его нет в живых, что его останки покоятся на этом кладбище уже много лет. И, словно желая на ощупь почувствовать реальность, убедиться, что это не сон, осторожно, с опаской дотронулся до отцовского надгробия.
Камень, прогретый на солнце, ответил ему странным, как будто потусторонним теплом.
Отавиу опустился на колени и припал к надгробию. Теперь он знал, верил в то, что отец здесь и может услышать его.
— Отец, отец!.. — говорил он, бережно оглаживая камень. — Я сожалею, что так долго отсутствовал, был вдали от дорогих моему сердцу людей, забыл о том времени, когда мы были вместе... Я очень хочу вспомнить твое постаревшее лицо, которое видел на фотографии, но не могу! Прости меня, отец, прости за все!
Он умолк, силы оставили его.
Алекс, чутко уловивший этот момент, как всегда вовремя подставил ему свое плечо.
— Пойдем, пойдем, — говорил он, уводи Отавиу подальше от могил семейства Монтана. — Тебе надо отдохнуть.
— Нет, я не устал. Наоборот! Мне даже кажется, сейчас был близок к какому-то прозрению! Понимаешь, я просил у отца прошения и не знал за что. Но так надо бы, я уверен! Мне даже стало легче сейчас... Наверно, я все-таки виноват перед отцом. Скажи, я его чем-то обидел?
— Отавиу, что за вопрос? Нет, конечно!
— А я был на его похоронах?
— Нет.
— Почему?
С тобой произошло несчастье.
— Это важно! Я не был на похоронах, потому что не мог сюда прийти. Хотел, но не мог, понимаешь?
— Да-да.
— А я не помню, что это было — автомобильная авария?
— Нет, не авария. Ты упал с балкона.
— Что ты говоришь! — Отавиу был потрясен. — Упал с балкона! Невероятно! А где это было? С какого балкона?
Алекс мысленно ругал себя за то, что утратил бдительность и сболтнул лишнее, но отступать было поздно: Отавиу настоятельно требовал подробностей.
— С того балкона, что находится в большой спальне вашего дома.
— Ты имеешь в виду отцовский дом? Тот, в который мы ездили?
— Да.
— Значит, это была спальня отца! И я в ней находился... А потом вышел на балкон... Как же я мог упасть?
— Вроде бы там шатались перила, ты облокотился на них, потерял равновесие. Упал и сильно ушиб голову.
— Как глупо! Оказаться в такой передряге всего лишь из-за шатающихся перил! Ты уверен, что все было именно так?
— Ну, с какой стати мне тебя обманывать?
— Да, действительно, с какой стати? Прости, пожалуйста! Это уже заговорило мое ущемленное самолюбие: не хочется, чтобы все было так банально. А перила — высокие?
— Достаточно высокие.
Отавиу, наконец, умолк, ушел в себя, что-то обдумывал или вспоминая. Алекс уже вздохнул с облегчением, но тут прозвучал еще один вопрос, не легче предыдущих:
— А Ева где?
— Господи, дона Ева уехала из Рио, ты же это уже сто раз записывал в свою тетрадь! — не смог сдержать раздражения Алекс.
— Почему она не звонит, не объявляется?
— Вот этого я не знаю. Поедем отсюда! Все! Хватит! Поехали!
Даже вернувшись домой, Алекс долго не мог прийти в себя.
— Я уже не знал, как выкручиваться, — жаловался он жене. — Совсем заврался! Он задавал мне вопросы без передышки, я не успевал отвечать, а не то, что думать! Еще неизвестно, как на нем все это отразится.
— А я думаю, это хорошо, что он увидел могилу отца, — высказала свое мнение Онейди. — Так ему легче будет во всем разобраться, а может, и вспомнить что-нибудь.
— Лучше бы ему подольше не вспоминать все, что связано со смертью отца, — сказал Алекс, немало озадачив Онейди.
— Я тебя не поняла. Что ты имеешь в виду?
— Видишь ли, это очень запутанная история, — с явной неохотой заговорил Алекс. — Вокруг нее ходило много слухов... В одной газете даже написали, будто Отавиу убил отца, а потом бросился с балкона. Ужас! Подумать страшно! Ты не говори об этом никому, даже девочкам. Я боюсь за Отавиу: не дай Бог, до него дойдут эти чудовищные слухи!
— Но ведь никто не поверит в эту глупость.
— Дорогая, люди верят тому, что пишут газеты.
— Да, это так, — согласилась Онейди. — Но все слухи и кривотолки были уже потом, сеньор Отавиу и не может это вспомнить, он в то время был уже без памяти. Или я что-то путаю?
— Нет, не путаешь.
— Так почему же ты говоришь, что лучше бы ему вообще не вспоминать о смерти отца? Чего ты опасаешься?
— Все дело в том, что Отавиу в тот вечер страшно поругался с отцом. И я боюсь, не повлияло ли это каким-то образом на сеньора Григориу. Вскоре после их ссоры он умер. Отавиу этого абсолютно не помнит, но даже сейчас чувствует себя виноватым перед отцом. Он сам мне говорил. И на кладбище просил у отца прощения... Конечно, это лишь мои догадки. Дай Бог, чтобы на самом деле все было по-другому. Но я почему-то беспокоюсь...

Глава 22
Пока Шику собирался с духом, чтобы вновь посетить семейство Монтана, Жулия в нарушение их договора опубликовала статью о странном докторе Датшунт, о ее сенсационном изобретении а, также о первом добровольце, на себе испробовавшем «таблетки любви».
Имя добровольца Жулия, разумеется, тоже предала гласности. А как же иначе? Ради этого, собственно, и была затеяна публикация. Жулия не пожалела красок, описывая, как вел себя Шику под воздействием стимулятора любви. Все изложила: и как он бросался на Датшунт, и какие слова ей при этом говорил, и с каким трудом его удалось унять.
Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. Телефон в редакции не умолкал ни на минуту: читатели жаждали получить таблетки любви. Каждый второй готов был отправиться в сельву на поиски Датшунт и требовал более точных координат той хижины, в которой побывали Жулия и Шику. В отличие от легковерных обывателей ученые восприняли эту публикацию как оскорбление их собственного достоинства. Скандал разразился громкий, но он принес журналу неслыханную популярность. Жулию, помимо высокого гонорара, поощрили также значительной прибавкой к жалованью. Она торжествовала.
А вот Шику... Бедный Шику! Над ним не подшучивал только ленивый. Коллеги прыскали со смеху, едва завидев его, а Вагнер устроил ему разнос и пригрозил увольнением.
Из кабинета Вагнера Шику вылетел стрелой. А спустя несколько минут эта стрела, отравленная Жулией, настигла ее же в се собственном доме. Шику рвался к Жулии в комнату, а Отавиу неловко преграждал ему дорогу
- Господи, Шику, сейчас Онейди позовет Жулию, а мы с тобой пока поговорим.
— Извини, папа, — как из-под земли выросла рядом с ними Жулия, — я хочу тебя попросить: дай нам поговорить с глазу на глаз. Не бойся, он ничего мне не сделает. Ты же не будешь бить женщину, Шику?
— Это не в моих правилах. А вот ты, Отавиу, допустил серьезную ошибку в воспитании. Надо было ее почаще пороть!
— Пороть? — встревожился Отавиу.
— Да ты не беспокойся, друг, — несколько смягчился Шику. — Не беспокойся. Я не стану ее бить.
— Ладно, я оставлю вас, — сказал Отавиу, неохотно покидал гостиную.
— . . .Хотя руки у меня так и чешутся, — продолжил свою речь Шику. — Ну что, довольна? Ты единственная написала статью. Тебе аплодировать?
— Нет, не обязательно. Ты хоть не сломался, и на том спасибо.
— А мне в отличие от тебя не надо никому подставлять подножку, для того чтобы хорошо себя чувствовать. Ты же обещала, Жулия! Мы же с тобой договорились похоронить эту дурацкую тему. И вдруг заголовок: «Таблетки любви»! Какая пошлость! Какая гадость!
- А ты всерьез воспринял наш договор? Поверил?
— Да, представь себе, поверил! А ты все такая же обманщица, как и прежде! Поздравляю, Жулия, тебе вновь удалось поломать мне карьеру. Знаешь, что меня теперь хотят уволить?
Чем больше он укорял Жулию, тем агрессивнее становилась она, поскольку для нее сейчас это было единственным средством защиты.
— Слушай, Шику Мота, и ты, и я зарабатываем себе на жизнь новостями. И если ты до сих пор не понял правил игры, я ничего не могу поделать. Это твои трудности.
— Если бы ты иногда смотрела по сторонам, то заметила бы, что в мире есть что-то еще помимо твоей потрясающей карьеры, Жулия!
Она приняла и этот вызов:
— А знаешь, что я вижу, когда смотрю по сторонам? Беспринципных типов вроде тебя и твоего дружка Раула, которым только бы посмеяться надо мной да над моей сестрой. Вот что я вижу!
- Так ты только поэтому напечатала статью? Из мести? – изумился своему открытию Шику. – Не из профессиональной конкуренции, а из мести?
Жулия не поняла, что именно его так потрясло и огорчило. Не все ли равно, каким мотивом она руководствовалась, решаясь на эту публикацию? Не его это дело, пусть катится отсюда! И Жулия опять прибегла к испытанному средству – агрессии:
- А что тебя так уязвило? То, что ты проиграл женщине? Остался в аутсайдерах?
- Лучше уж быть аутсайдером, чем подлецом! – парировал Шику. – Прощай, Жулия Монтана!
Он ушел, а Жулия лишь теперь осознала, какой жалкой и мерзкой выглядит ее месть на самом деле.
В комнату боязливо заглянул Отавиу:
- Шику уже здесь нет?
- Нет, папа,  - припала к нему Жулия. – Обними меня, как в детстве, папочка! Мне так плохо!
- Отчего, девочка моя? Он тебя обидел?
- Нет, Шику ни в чем не виноват. Я сама ошиблась. Со статьей ошиблась, папа.
- Ну, это не беда, - как мог, успокаивал ее Отавиу. – В любой работе случаются ошибки. Но ты – опытная журналистка, и в следующий раз у тебя все получится гораздо лучше.
В то время когда Жулия не находила себе места от раскаяния и страданий, Бетти, наоборот, пребывала на верху блаженства, поскольку ее мечта о молодом красивом миллионере неожиданно обрела черты реальности, воплотившись в образе Арналду Сан-Марино.
Все произошло случайно, и Бетти сама удивилась, как она не додумалась до этого раньше. Ведь она уже была знакома с Арналду, но почему-то не брала его в расчет, помышляя о каком-то гипотетическом богаче.
А тут вдруг увидела его на пляже, и ее как током ударило: да вот же он, тот самый богач! О лучшем и мечтать невозможно!
Бетти только еще пришла на пляж, а Арналду уже уезжал оттуда, садился в машину. Как раз в этот момент Бетти и осенило. И она, не желая упускать такую прекрасную возможность для более тесного контакта с Арналду, решительно шагнула на проезжую часть, а точнее, прямо под колеса его автомобиля. Возможность серьезной травмы Бетти не пугала: она в малую долю секунды сопоставила свою траекторию с траекторией движения машины, учтя также  и то, что Арналду еще не успел набрать высокую скорость. По результатам этого блицанализа выходило, что Бетти в худшем случае грозит лишь небольшая ссадина да ушиб.
Так оно и вышло. Бетти даже не слишком сильно ударилась о капот машины, а упала и вовсе по собственной инициативе, нарочно, чтобы Арналду вынужден был оказать ей первую медицинскую помощь.
Резко затормозив, Арналду вышел из машины и принялся на чем свет стоит ругать зазевавшуюся на дороге девицу. При этот он помог ей подняться, оглядел ее, пытаясь оценить степень нанесенной им травмы, и только тут до него дошло:
- Постой, а ты, случайно, не дочь Отавиу Монтана?!
- Арналдинью, ты? – изобразила удивление Бетти.
- Да, это я. Ты ранена?
- Кажется, нет. Только нога болит!
Арналду деловито, но с нескрываемым удовольствием ощупал ее колено, определил, что перелома нет, и посоветовал ей приложить лед к месту ушиба.
- Ты далеко живешь? Я отвезу тебя.
- Нет, недалеко, но скоро мы оттуда переедем в другой дом.
- Да, я об этом знаю.
Несмотря на то, что путь до дома Монтана был коротким, его оказалось достаточно для того, чтобы Арналду и Бетти успели сговориться о свидании.
— Я заеду за тобой в девять! — пообещал Арналду. - А ты не забывай прикладывать лед.
Забыв о травме, Бетти не просто вбежала в дом, а впорхнула на крыльях, внезапно выросших у нее за спиной.
— Сегодня я встречаюсь с Арналду Сан-Марино, самым завидным женихом, который решит все мои проблемы! Объяснила она сестре и запрыгала от радости, довольная тем, что теперь-то уж она точно утерла нос Жулии.
— Не может быть, я не верю, — сказала в ответ Жулия. - Сын сеньора Антониу!..
— А ты хотела забрать его себе? Да? Но ты опоздала: Арналду сходит с ума по мне!
— Господи, да никто мне не нужен! — вспылила Жулия и, чтобы хоть как-то отвлечься от неутихающей душевной боли, пошла на кухню к Онейди.
А там Отавиу и Онейди как раз обсуждали возможные перспективы использования «таблеток любви».
— Прошу вас, не упоминайте при мне об этой статье! — взмолилась Жулия, — черт меня дернул ее напечатать!
Передумав оставаться в кухне, она вышла, хлопнув дверью.
— Я что-то не так сказал? — растерянно спросил Отавиу.
— Нет, это она переживает из-за ссоры с Шику, — пояснила Онейди.
— Ссоры с Шику? — повторил Отавиу, что-то припоминая. — Ну конечно! Ссора с Шику! Я вспомнил, что он мне сказал. Жулия, где ты? Я вспомнил!
Догнав Жулию в коридоре, он радостно сообщил ей:
— Я вспомнил, что мне сказал Шику!
— Что же? — спросила она скорее из вежливости, чем из интереса, потому что не далее как сегодня сама услышала все, что мог ей сказать этот человек. Но ответ отца стал для нее шоком:
— Он пришел и сказал, что любит тебя.
— Этого не может быть!..
— Нет, он именно так и сказал: Я ее люблю, — повторил Отавиу и вдруг спохватился — Господи, он же просил никому об этом не говорить! Ты ему не скажешь, что я проболтался?
— Разумеется, не скажу. Хотя бы потому, что это вранье. Или, может, ты все-таки что-то напутал?
— Нет, я могу вспомнить даже более точно его фразу! Он сказал: «Я безумно в нее влюблен»! Хотя, может, он не тебя имел в виду?..
— Папа, запомни: Шику нельзя верить. Ни одному его слову. Тем более, когда он несет такую чушь!
— А мне показалось, он говорил искренне...
— Он может быть каким угодно, только не искренним. Забудь о нем! Пока!
— Ты куда-то уходишь!
— Да, немного прогуляюсь. А ты, пожалуйста, выбрось из головы Шику и все, что он тебе наговорил!
Тем вечером Шику должен был  дежурить в редакции, но он попросил себе замену. Работать в таком состоянии он не мог, заняться чем-либо другим тоже не мог. Даже заснуть и то не мог, поэтому вынужден был прибегнуть к снотворному.
— Я лягу пораньше спать, а ты не буди меня, кто бы ни звонил, — попросил он Раула. Первой ему позвонила Лусия Элена, и Раул, выполняя поручение друга, тяжело вздохнул: отшить ее всегда бывало сложно.
— Мне известно, что у Шику сегодня дежурство, но я звонила в редакцию, его там нет, - скороговоркой доложила Лусия Элена и перешла к главному. – Где он? С ним что-то случилось? Он заболел?
- Нет, просто поменялся с Дину. Ему надо отоспаться после напряженной работы, - терпеливо пояснил Раул. - Он спит, Лусия Элена! И просил не будить его.
— А ты от меня ничего не скрываешь? Он не с Анной Паулой встречается сегодня вечером?
— Успокойся, он дома, спит, — Произнес Рауд на пределе терпения. — Позвони ему завтра. До свидания.
В течение всего разговора Жудити пыталась выхватить трубку у Лусии Элены, поскольку услышала, что ее сын болен. И теперь Лусия Элена повторяла ей то, что узнала от Раула, правда, со своими комментариями:
— Раул явно чего-то недоговаривает. Шику никогда не прогуливал дежурства. Интуиция подсказывает мне, что он все-таки заболел. Я поеду к нему!
— Погоди, куда ты? Я с тобой! — увязалась за ней Жудити, но Лусия Элена жестко осадила ее:
- Нет, вы останетесь здесь. Не надо вмешиваться в наши дела! Я лучше знаю, как о нем позаботиться!
— Если бы ты знала, он бы тебя не бросил,— проворчала Жудити ей вдогонку.
Ворвавшись в комнату Шику, Лусия Элена и впрямь обнаружила его лежащим в постели.
— Тебе плохо, дорогой?
Шику уже задремал и теперь с трудом раскрыл глаза.
— Что тебе здесь нужно? — спросил он усталым, измученным голосом.
— Раул сказал, что тебе плохо.
— Так и сказал?
— Да. У тебя температура? Я сейчас пойду в аптеку, принесу тебе лекарства.
— Оставь меня! Я здоров как бык, — окрысился на нее Шику.— Просто устал и хочу поспать. Иди домой!
— Ладно-ладно, спи, а я пока приготовлю тебе ужин.
У Шику не было сил с ней пререкаться. Повернувшись на бок, он снова заснул.
А тем временем в дверь его квартиры позвонила Жулия.
— Я открою! — крикнула Лусия Элена Раулу. — Ты работай спокойно.
Одета она была в махровый халат Шику, и это сбило с толку Жулию.
— Прости это квартира Раула и Шику?
— Вам нужен Раул? Я позову его.
— Нет, я хотела поговорить с Шику. Он дома?
— А что тебе от него нужно? Кто ты такая? — резко переменила тон Лусия Элена.
— Жулия Монтана. А ты? — в таком же тоне спросила Жулия.
— Лусия Элена Мота, Жена Шику!
— Жена?! — опешила Жулия.
- Да, милочка, жена! Говори, что ты хотела сказать Шику. Я ему потом передам. Мой муж не любит, когда его отвлекают от работы по пустякам.
— Ладно, это не срочно, — отступила Жулия. — Скажу в другой раз.
Лусии Элене очень не понравился этот странный визит. Она заподозрила в Жулии соперницу и тотчас же растолкала Шику.
— Скажи, кто такая Жулия Монтана!
— Журналистка, мерзкая особа, — ответил он, с трудом открыв глаза. — А что?
— Так, ничего, - многозначительно усмехнулась Лусия Элена, намереваясь вывести Шику на чистую воду, но он сам продолжил эту тему:
— Ты тоже читала ее статью?
— Какую статью?
— Репортаж, который эта предательница у меня украла. Лусия Элена, дай мне поспать, у меня глаза закрываются!
— Спи, милый, спи. Вот тебе еще одна подушечка!
Домой Лусия Элена вернулась мрачной и против обыкновения молчаливой. Ей было неловко перед Жудити за свое поражение, поэтому она предпочла не вдаваться в подробности. Сказала только, что Шику здоров и спит.
— А я думала, ты там и заночуешь, — не преминула упрекнуть ее Жудити.
Утром Лусия Элена подловила Шику по дороге на работу и, гневно сверкая глазами, еще раз спросила, кто таки Жулия Монтана.
— Ты затем сюда и приехала? — с укоризной посмотрел на нее Шику. — Почему она тебе покоя не дает? У меня с ней ничего не было!
— Очень странно... — задумалась Лусия Элена, — Если ничего не было, то зачем она к тебе приходила?
— Что ты сказала? — Встрепенулся Шику.
— Вчера она приходила к тебе домой.
— И ты до сих пор молчала? Почему ты мне сразу не сказала?
— А разве это так важно?
— Что ты ей наговорила? — ухватив Лусию Элену за плечи, Шику стал трясти ее. — Отвечай! Не увиливай!
— Я сказала правду — что ты мой муж...
— Лусия Элена, твое безумие погубит мою жизнь! — бросил ей Шику уже на ходу.
В дом Монтана он ворвался вихрем.
— Вам нужна сеньорита Жулия? — догадалась по его встрепанному виду Онейди. — Я сейчас ее позову.
Жулия вышла к Шику в боевом настроении. Со вчерашнего вечера ее уже не мучили угрызения совести по поводу статьи — теперь она раскаивалась лишь в том, что ходила к Шику домой и хотела перед ним повиниться.
— Ты меня разыскивала, — начал он. —  Зачем? Что тебе  нужно?
- Сама не знаю. Наверное, сошла с ума!
— Моя бывшая жена сказала, что ты приходила ко мне домой. Зачем? Хотела принести свои извинения?
— Бывшая жена? — скорчив гримасу, передразнила его Жулия — Какой же ты бессовестный!
Пять
— Да, бывшая. Мы уже пять лет с ней в разводе. Пять лет я живу один, у меня с тех пор никого не было, но очень скоро ситуация изменится: ты станешь моей!
Выпалив это, он обхватил Жулию обеими руками и жадно поцеловал ее в губы.
Поцелуй вышел долгим, потому что Жулия не сразу нашла в себе силу и — главное — желание для сопротивления.
Но когда она все же высвободилась из его объятий, то сразу же заявила:
— Этому не бывать никогда!
— Нет, все будет, как я сказал.
- Ты слишком самонадеян!
— Ничуть. В последний раз я целовал тебя по собственной инициативе. А в следующий раз поцелую, когда ты будешь умолять меня это сделать.
— Не дождешься!
— Ждать осталось недолго. Очень скоро наступит такой день, когда ты будешь сходить с ума от любви и просить меня о поцелуе!
— Смешно! Ты лучше сядь, а то устанешь ждать... Папа? — вздрогнула Жулия, увидев отца. — Когда ты вошел? Я не заметила... У нас тут  ранний гость...
— Да, вижу, вижу... Мой старый друг Шику Мота! Здравствуй! Ты принес мне кассеты?
— Да, представь себе, принес! Чемпионат мира по футболу семидесятого года!
- Пеле играл? — сразу же включился Отавиу.
— Конечно! Готовься, дружище, Я покажу тебе лучшее из истории бразильского футбола!
Не обращая внимания на Жулию, Шику включил видеомагнитофон, а Отавиу тем временем позвал Алекса и Онейди.
Вся компания уселась перед экраном, и страсти закипели:
— Пистола отдает мяч Жералду, Тосау выходит вперед, отдает чуть назад, на Пиаццу, тот — Клодоалдо,  Клодоалдо пасует... — вещал телекомментатор, а зрители дополняли его:
— В той сборной в полузащите играли одни гении, - говорил Алекс.
Шику восхищался мастерской техникой Клодоалдо:
— Великий футболист!
— Еще бы! — подхватывал Отавиу. — Сколько угодно защитников может пройти!
Будто в подтверждение этих слов Отавиу комментатор произнес:
— Проходит одного, второго, третьего...
И тут Отавиу вдруг закричал, перекрыв мощью своего баритона голос телекомментатора и оглушительный рев трибун:
— Я вспомнил! Четвертый гол забьет Луис Венеру!
Вскочив с места, он запрыгал по комнате, а потом стал обнимать всех присутствующих, как делают это футболисты, забил очень важный гол в ворота Противника.
Потом он снова сел на место и продолжил свой комментарий, все время опережал экранное изображение:
— Он отдаст пас Жаирзиньу, в центре поля, а тот передаст его Пеле. Вон Пеле, в центре! Алмейда и Карлус Алберзу, чего вы медлите, капитан свободен! Ему отдай! Все!.. Бразилия забивает гол! Мы трехкратные чемпионы мира!.. Шику, я вспомнил! Вспомнил! Вспомнил!..
Глава 23
В тот счастливый для Отавиу момент, когда он вспомнил подробности давнего футбольного матча, и его переполняла радость, в гостиную дома Монтана вошел Антониу Сан-Марино.
— Я звонил в дверь, но меня никто не услышал — произнес он достаточно громко, стараясь перекричать всеобщий шум и гвалт, однако опять не был услышан.
— Да что здесь происходит? — спросил он с улыбкой, поддавалась настроению веселья и радости, которое испытывали все, кто был в гостиной. — У вас какой-то праздник?
Его, наконец, заметили, и Отавиу первым подошел к нему.
— Сан, дружище, как хорошо, что ты здесь! Ты знаешь, ко мне вернулась память, я вспомнил!
От такого сообщения Сан-Марино едва устоял на ногах, но это осталось никем не замеченным, потому что Отавиу заключил его в свои объятия, приговаривал:
— Представляешь, я все вспомнил, до мельчайших подробностей!
— Это чудесно, Отавиу, я счастлив, — выдавил из себя Сан-Марино.
— Он вспомнил победный матч Бразилии на чемпионате мира, — пояснил ему Алекс.
- Да, и не только матч! — подхватил счастливый Отавиу. Я помню еще, как игроки сборной ехали по городу в открытой машине, начался карнавал, играла музыка... Тантан-тан-та, тан-тан-тан-та... Я помню это настолько четко, словно передо мной крутят пленку.
«Это конец! — пронеслось в сознании Антониу. — Память вернулась к нему. Скоро он вспомнит все! Алвару был прав: я оплошал!»...
От таких мыслей голова его закружилась, пол поплыл из-под ног, и Шику, оказавшийся поблизости, подхватил Сан-Марино под руку.
— Вам плохо, сеньор Сан-Марино? Выпейте воды!
Онейди не мешкая, подала ему стакан с водой, Сан-Марино сделал глоток, глубоко вздохнул и попытался объяснить свое состояние:
— Это от избытка чувств. Я так счастлив, Отавиу! Даже не знаю, как выразить свою радость.
- Я тоже, — сказал Отавиу. А сегодня мы еще и переезжаем в наш старый дом. Помнишь его, Антониу? Там прошло наше детство... Я очень надеюсь на этот переезд. Мне кажется, там я перестану чувствовать себя дурачком и снова буду здоровый.
- Я также на это надеюсь. А ЧТО ЕЩЕ ТЫ ВСПОМНИЛ? - отойдя с Отавиу в сторонку, спросил Сан-Марино. Мне хочется знать все новости о тебе.
Отавиу задумался, а потом призвал на помощь Алекса:
— Я что-нибудь еще вспомнил, Алекс?
— Нет, пока только про футбол. Но и это уже неплохо, не все же сразу.
У Сан-Марино отлегло от сердца. Но тут выступил со своими идеями Шику:
— Я еще на днях понял, что видеозаписи лучше всего стимулируют твою память, Отавиу. Ты многое сразу же забываешь, но вот запись про полет на Луну запомнил прочно. А сегодня, с футболом, вообще все получилось замечательно! Я принесу тебе еще кое-что. У меня дома много старых записей. Может быть, ты посмотришь их, и к тебе окончательно вернется память. Как ты думаешь, Жулия?
— Я согласна на все, что может хоть как-то помочь отцу.
Лицо Шику просияло такой заговорщески-задиристой улыбкой, что Сан-Марино не смог сдержать своего раздражения.
— Разве ты не должен быть сейчас в редакции? — спросил он Шику гораздо строже, чем того требовала непринужденная обстановка, царившая в доме Монтана.
— Я заехал только на минутку, чтобы проведать моего приятеля Отавиу, — пояснил Шику. — А теперь уже мчусь на работу.
— Я тоже заехал к вам ненадолго, — сказал Сан-Марино. — Хотел узнать, не нужна ли вам какая-то помощь при переезде...
Говоря это, он так внимательно и проникновенно смотрел на Жулию, что ответ за всю семью она взяла на себя:
— Спасибо, вы и так нам очень помогли. У нас все готово к переезду. Мы ждем только Сели.
— Моя младшая дочь едет домой на каникулы! — поделился еще одной своей радостью Отавиу. — Ее зовут Сели.
— Что ж, это хорошая новость, — согласился Сан-Марино. — Теперь вся семья будет в сборе, и я вас всех приглашаю на наше семейное торжество — серебряную свадьбу!
— Спасибо, мы обязательно придем, — пообещал Отавиу. - Только моя семья еще не полностью собралась. Ты забыл о Еве, Сан. Боюсь, она не успеет приехать на твою серебряную свадьбу...
Созывая гостей на семейное торжество, Сан-Марино отнюдь не был уверен в том, что оно пройдет гладко. Его беспокоило дурное настроение Гонсалы, которая опять стала затворничать у себя в комнате и прикладываться к бутылке.
Причине для такого настроения у Гонсалы, конечно, была, Сан-Марино это понимал и казнил себя за то, что сам все испортил. Можно сказать, он попросту перестарался в налаживании контактов с женой и детьми.
Поначалу все шло вроде бы правильно, в нужном направлении. Даже самые неординарные шаги, на которые отваживался Антониу, приводили его только к желанному результату. Например, по совету Патрисии он попросил прощения у Тьягу — в присутствии всех членов семьи. Это обезоружило Тьягу и Гонсалу, что было особенно важно для Сан-Марино. Именно этого он, собственно, и добивался. Там же, на большом семейном сборе, удостоился отцовской похвалы и Арналду за то, что предложил несколько новых рубрик, с интересом воспринятых читателями.
На какое-то время в семье Сан-Марино установились отношения, близкие к идиллическим. Гонсала охотно беседовала с мужем о детях, о своем намерении учиться — если не в университете, то хотя бы на каких-нибудь курсах, и он не высмеивал ее, поскольку и в самом деле не находил это желание странным. Он была благодарна Антониу за понимание и впервые благосклонно отнеслась к празднованию серебряной свадьбы.
- Ладно, если уже все подготовлено, то пусть будет праздник! Только я хочу, чтобы это было торжество не показушное. Не для публики, а для всех нас, членов семьи Сан-Марино. Пусть Арналду и Тьягу позовут своих друзей – кого захотят! Мальчики не должны скучать на нашем юбилее. Вообще мне хотелось бы видеть вокруг себя нормальные живые лица – например, сотрудников твоей редакции, ваших с Арналду коллег. Я первая умру со скуки, если моими гостями будут одни важные персоны, чьи фотографии вы каждый день публикуете в разделе «Светская хроника»!
Сан-Марино учел все пожелания Гонсалы и успокоился, расслабился. Даже чересчур расслабился, потому что проявил неосторожность, обернувшуюся в итоге чудовищной ошибкой. А камнем преткновения для Сан-Марино уже в который раз стал его младший сын Тьягу.
Во время одной из откровенных бесед, которые были внове как для отца, так и для сына, Антониу вдруг ударился в воспоминания, пытаясь отыскать там истоки своей черствости и крутого нрава.
- Мне трудно найти с тобой общий язык, потому что мы получили разное воспитание. Ты в свои юные годы сумел сформировать тонкий музыкальный слух, а я в музыке совсем не разбираюсь. Вообще искусство меня никогда не привлекало. Моя мать была простой женщиной, а крестный, старик Григориу, интересовался исключительно бизнесом. Великий был человек! Но грубый и черствый. И меня воспитал таким же. Он любил повторять, что я гораздо больше похож на его сына, чем Отавиу…. Тьягу, мы с тобой почти никогда не разговариваем. Ты очень мало знаешь обо мне, а я о тебе и подавно! И все же я мечтаю о том, что ты когда-нибудь займешь мое место в нашем фамильном бизнесе. Ты всегда был намного серьезнее и ответственнее, чем твой брат.
Сморщившись, как от зубной боли, Тьягу мягко выразил протест:
— Но я совсем не разбираюсь в бизнесе! Это не мое признание.
— Ты еще очень молод. Со временем твои пристрастия могут измениться... Да, я, признаюсь, сам виноват, надо было тебя давно уже приобщать к делу. А я не уделял тебе должного внимания. Мы не ходили с тобой в кино, не гуляли в парке, все заботы легли на плечи твоей матери. Как думаешь, нам еще не поздно подружиться?
— Нет, конечно.
— Так почему бы прямо сейчас не начать наверстывать упущенное? Давай сходим куда-нибудь вечером!
— Вдвоем?! — изумился Тьягу, никогда до той поры не слышавший от отца ничего подобного. — А куда мы пойдем?
- Сюрприз! — загадочно улыбнулся Сан-Марино. — Я отведу тебя в одно место, которое всегда мечтал тебе показать. Теперь я займусь твоим воспитанием!
Он не ошибся в одном: это место и впрямь оказалось для Тьягу сюрпризом, да еще каким! Парень испытал настоящий шок, увидев, что отец привел его в... публичный дом. Он буквально остолбенел, и только поэтому не убежал оттуда сразу, а вынужден был еще выслушивать увещевания Антониу:
— Давай, Тьягу, не робей! Заведение сегодня полностью в нашем распоряжении, я все оплатил, чтобы ты не стеснялся. Девушки тут приличные, выбирай любую. Поговори с ними, а дальше все само получится. Ты молодой, можешь сразу четверых себе взять.
— Папа, это!.. Это!.. — Задыхаясь от негодования, Тьягу даже не мог говорить.
— Да не волнуйся ты так. — На свой манер понял его Антониу. Все оплачено, развлекайся!
- Папа, меня не интересует любовь за деньги, - прорезался, наконец, голос у Тьягу.
— А кто говорит о любви? Речь идет об опыте, - ответил ему Антониу. — Мужчина должен обладать такого рода опытом! Ты же не собираешься жениться девственником.
— Это мое личное дело! И я не намерен тут оставаться.
— Тьягу, постой, не позорь меня! - попытался удержать его Сан-Марино.
— Если бы ты хоть заранее сказал, куда хочешь повести меня, тогда бы тебе не пришлось и позориться, а так... Говоришь, все оплачено? Вот и развлекайся сам!
Антониу, разумеется, было теперь не до развлечений, он покинул заведение сразу же вслед за сыном.
Но Тьягу приехал домой чуть раньше, и Гонсала испугалась, увидев, что на парне лица нет. Подступила к нему с расспросами, но Тьягу отмалчивался — ему было стыдно, не мог он рассказать матери правду.
А тут как раз вернулся домой и Антониу. Гонсала потребовала объяснений теперь уже от него и получила их:
— Я отвез его туда, где он давно должен был побывать, чтобы стать мужчиной. Специально выбрал приличное заведение... Но твой сын возмутился! У него аллергия даже на женщин!
— А ты спросил, что ему нужно? Как ты вообще додумался  до такого? Как ты посмел? — в отчаянии восклицала Гонсала.
— А что я такого сделал? — недоумевал Антониу. — Подумаешь, трагедия! Да если хочешь знать, я был гораздо моложе, когда мой крестный отвез меня в бордель! И ничего, как видишь, я стал мужчиной!
— Боже мой! Какой ужас! — обхватила голову руками Гонсала. — С кем я живу столько лет!
— А я не хочу становиться мужчиной! —  Истерично закричал Тьягу, вызывая огонь на себя. — И скандалов этих больше не могу терпеть! Ты добивался от меня откровенности, отец? Так знай: твой сын — гей!
Это было уже слишком для Сан-Марино, и он опять не сдержался — ударил Тьягу.
Потом, правда, сразу же попросил у него прошения. Но на сей раз это не подействовало. Гонсала сказала, что подыщет квартиру и переедет туда вместе с Тьягу.
Все это случилось за два дня до серебряной свадьбы. И теперь у Сан-Марино вся надежда была только пи Патрисию и Флору, которые пообещали ему убедить Гонсалу в том, что отменить торжество уже невозможно, и она должна как-то его вытерпеть.
Под давлением подруг Гонсала вынуждена была смириться с обстоятельствами, но призналась, что не представляет, как она сможет выйти под руку с Антониу и весь вечер улыбаться гостям, изображал из себя счастливую супругу.
— А мы можем попросить Боба внести изменение в сценарий, — нашлась Патрисия. — Ты выйдешь к гостям не в начале, а хотя бы в середине церемонии. Так все будет выглядеть даже более эффектно! А тебе все-таки, какое-никакое облегчение... Флора, поговори с Ласердой, у тебя это лучше получится.
— Нет, я с ним уже давно не общаюсь, — ответила та. У него душа с телом не стыкуется.
— Как это? — не поняла Патрисия,
— А так: секс отдельно и чувства отдельно! Если когда-нибудь у него совпадет одно с другим, тогда, может, я с ним я поговорю.
— Господи, какие же вы с Гонсалой сложные и утонченные! — покачала головой Патрисия. — Даже удивляюсь, как вы еще меня терпите. Ладно, я сама с ним поговорю.
Она уговорила Боба Ласерду внести изменения в сценарий, не подозревая о возможных последствиях. Патрисии даже в голову не пришло, что Гонсала, оставшись в одиночестве, выпьет сначала для храбрости, потом с горя, а потом и вовсе не захочет выходить к гостям.
- Вы празднуете, а мне праздновать нечего, — Сказала она Патрисии, когда та заглянула к ней, чтобы поддержать ее морально и рассказать, как замечательно складывается начало церемонии.
— Все это я уже слышала, и не раз. Но сейчас не время горевать, — строго произнесла Патрисия. — давай бери себя в руки! Приободрись и — вперед! Пойдем, тебе незачем здесь больше сидеть. Чем раньше ты выйдешь к людям, тем лучше. А то вон совсем раскисла.
— Нет, я туда вообще не пойду!
— Ладно, я пришлю к тебе Флору. Может, у нее найдутся какие-то свои доводы, вы лучше понимаете друг друга.
А тем временем гости, поздравив Антониу и услышав от него, что невеста в соответствии со сценарием должна появиться позже, предавались застолью, танцам и другим развлечениям — кому, что больше нравилось.
Семейство Монтана привлекло к себе особое внимание гостей. Три дочери-красавицы, одна из которых — популярная журналистка, и отец — тоже в своем роде знаменитость просто не могли оставить равнодушными присутствующих.
Отавиу сразу же окружили репортеры из «Коррейу Кариока». Им хотелось узнать, как он, выпавший на столько лет из жизни, оценивает те или иные достижения современной науки и техники.
— Что вы думаете о клонировании овец и людей? — спросила у него Ана Паула.
— А что такое клонирование? — задал ей встречный вопрос Отавиу.
— Воспроизводство живых организмов.
— Теперь это называется клонированием? — удивился он.
— Да.
— А в мое время это называлось сексом.
С трудом сдерживаясь от смеха, Ана Паула дала более пространное определение процесса клонирования:
— Речь идет о воспроизводстве путем деления клеток на основе генетического кода. Естественно, в лабораторных условиях.
— Это так же приятно? — вновь насмешил репортеров Отавиу.
— Могу поспорить, что нет! - вмешался в разговор Вагнер.
— А зачем же менять то, что хорошо работало? — задал резонный вопрос Отавиу, вызван уже гомерический хохот у собеседников.
Спас его от бесконечных расспросов Шику:
— Пойдем, Отавиу, посидим где-нибудь в тихом местечке. Ты, я вижу, несколько устал от всего этого шума.
— Да, ты верно заметил. Мне вообще лучше было бы остаться дома, но я не смог отказать Сану... Мы вчера переехали в дом моего отца, ты знаешь?
— Да, знаю... А вот и твоя замечательная дочь, Отавиу! — воскликнул Шику, имея в виду подошедшую к ним Жулию. — Ты позволишь мне с ней потанцевать?
— Разумеется. Мне будет приятно посмотреть на вас.
— Жулия, ты же не откажешь отцу в удовольствии полюбоваться такой замечательной парой? — не оставил ей выбора Шику.
Она пошла с ним танцевать, и он сразу же прижал ее к себе крепко-крепко. Жулия, как и следовало ожидать, воспротивилась этому. Шику слегка ослабил объятия, но не отпустил ее. Они продолжали танцевать и пререкаться: он объяснялся ей в любви, а она твердила, что никогда не ответит ему взаимностью. При этом их истинные чувства друг к другу были столь очевидны, что любой сторонний наблюдатель мог бы сказать: это ссорятся двое влюбленных.
Одним из таких наблюдателей случайно оказался и Антониу Сан-Марино. Кровь ударила ему в голову, и он  сразу же позабыл обо всем на свете — и о Гонсале, которая по-прежнему отказывалась выходить к гостям, и о серебряной свадьбе...
— Жулия и Шику?! — произнес он вслух, не владея своими эмоциями.
— Да, — услышав его, подтвердила Бетти. — Все это кончится свадьбой!
Боясь выдать себя окончательно, Сан-Марино не стал с ней разговаривать — ушел в дом, в свою потайную комнату, к портрету Евы. Он должен был как-то унять свои чувства, просто обязан был это сделать.
Но волнение Сан-Марино было настолько сильным, что он забыл закрыть за собой дверь, войдя в потайную комнату. И Арналду, последовавший за ним, чтобы поговорить о бастующей Гонсале, увидел отца стоящим перед портретом Евы.
Существование этой комнаты и особенно портрета женщины, в которой без труда можно было узнать Жулию Монтана, стало потрясением для Арналду.
— Жулия?! — произнес он изумленно, стоя за спиной у отца.
Антониу вздрогнул и, обернувшись к сыну, злобно прошипел:
— Уйди отсюда! Сгинь!
Арналду молча удалился, размышляя над тем, что бы все это могло означать.
Сан-Марино также вышел из комнаты, и был он мрачнее тучи. А тут еще Патрисия доложила ему, что Гонсалу никому не удалось вразумить — ни Флоре, ни Бобу, ни Арналду, ни даже Тьягу.
— Придется тебе идти к ней, Антониу, — сказала Патрисия. — делай с ней что хочешь: умоляй на коленях, целуй, гони в шею... Это единственное, что мы еще не испробовали. Иди, не бойся. Я буду тут поблизости.
Сан-Марино предпочел кнуту пряник, он буквально валялся в ногах у Гонсалы, моля ее о прощении, взывая к ее благоразумию, но все это оказалось бесполезным.
— Иди к гостям и выдумай красивую отговорку, почему меня нет, — сказала ему Гонсала. — Что-что, а врать ты всегда умел!
Он ушел, а Гонсалу вновь принялась обрабатывать Патрисия — уже по инерции, без всякой надежды на успех.
Теперь Сан-Марино не оставалось ничего, как воспользоваться подсказкой Гонсалы, то есть придумать правдоподобную отговорку.
Пока он думал, его отыскал всклокоченный Боб Ласерда:
— Что будем делать? Уже надо выносить торт. Обычно в таких случаях его разрезает хозяйка дома, «невеста». И предлагает гостям.
— На Гонсалу больше нельзя рассчитывать, — твердо произнес Сан-Марино. — Я найду другую невесту!
И он направился к Жулии.
— У нас вышла неприятность, — сказал он ей, — Гонсала залила вином свое праздничное платье, специально сшитое для этой торжественной церемонии. Ну и, конечно, расстроилась. Теперь ищет, чем бы его заменить, но ни один наряд ее не устраивает.
— Да, действительно неприятность, — согласилась Жулия. — То-то ее нигде не видно!
— И я хотел тебя попросить помочь мне, — продолжил Сан-Марино, наклонившись к самому уху Жулии: — Скоро подадут торт, его должна разрезать «невеста», но поскольку ее нет, то...
В этот момент, проходивший мимо Отавиу увидел Сан-Марино с Жулией, и вдруг из глубин его помутневшей памяти четко всплыла картинка: Сан-Марино целует Еву!
Находясь во власти этого видения, Отавиу закричал:
— Нет. Только не Ева, она моя невеста! — и, бросившись к Сан-Марино, ударил его кулаком в лицо. Потом обернулся к Жулии, крепко вцепился в ее руку и сказал:
- Она выйдет замуж за меня, Антониу! Ты ее не смей целовать!
— Папа, успокойся! Папа, это я, твоя дочь, - в отчаянии  повторяла Жулия, но Отавиу ее не слышал.
Вокруг них собралась толпа зевак. Никто не мог понять, из-за чего Отавиу подрался с хозяином дома.
Жулия тем временем продолжала твердить свое, а Отавиу по-прежнему видел в ней Еву и все норовил поцеловать ее в губы.
Сан-Марино в течение всей этой сцены стоял ни жив, ни мертв. И все остальные, кроме Жулии, тоже оцепенели.
Но тут из толпы вынырнул Арналду и встал между Отавиу и Жулией.
— Тихо, успокойся, — сказал он Отавиу.
Тот медленно перевел на него взгляд и вдруг упал как подкошенный.
Арналду поднял его, усадил на стул. Обморок Отавиу длился не более секунды. Открыв глаза, он затуманенным взором огляделся вокруг, увидел Сан-Марино, виновато улыбнулся:
— Прости, Сан, у меня немного голова закружилась. Я посижу тут, отдышусь...
Жулия попросила для него стакан воды.
А Арналду предложил ей выпить шампанского. Жулия взяла из его рук бокал, они чокнулись, она стала благодарить Арналду за помощь и объяснять ему, что произошло с ее отцом.
Внезапно к ней подбежала Бетти и, выхватив у Жулии бокал с шампанским, швырнула его на пол:
— Мерзавка! Ты опять за свое? Пытаешься очаровать Арналдинью?
— Бетти, опомнись! — попыталась вразумить ее Жулия.  — Ты ведь не знаешь, что туг произошло!
— Знаю! думаешь, я слепая?
Вокруг них вновь стала собираться толпа, и Арналду пришлось еще раз вмешаться:
— Бетти, не шуми! давай лучше выпьем.
Она посмотрела на него уничтожающим взглядом:
— А ты тоже хорош! Пошел за шампанским и пропал! Моя сестра тебя перехватила?
— Да нет же, Вот оно, шампанское!
— Спасибо. С меня хватит! В прошлый раз ты меня продинамил: назначил свидание и не приехал. Теперь опять то же самое. Нет, дорогой, поищи для таких развлечений кого-нибудь другого!
Ее последняя фраза потонула в хоре голосов, восторженно приветствовавших появившуюся, наконец, Гонсалу.
Она вышла из дома, поддерживаемая под руку Патрисией, и Сан-Марино тотчас же устремился ей навстречу. Патрисия передала ему из рук в руки «невесту», все зааплодировали, Ласерда подал знак дирижеру, и оркестр грянул свадебный марш Мендельсона.
Супруги прошествовали на украшенный гирляндами, подсвеченный со всех сторон подиум, сооруженный к этой дате вблизи бассейна. Виновникам торжества поднесли шампанское, музыка смолкла, и Сан-Марино, подняв бокал, произнес тост:
— Друзья мои, сегодня мы отмечаем двадцатипятилетние счастливого брака, от которого родились двое сыновей, — Арналду и Тьягу. Я благодарю Бога за то, что он свел меня с этой чудесной женщиной, которую я все больше люблю и уважаю. Пусть наше счастье послужит примером для молодого поколения. Если в семье есть взаимное доверие и уважение, любовь может длиться вечно! Я пью за тебя, Гонсала!
Он уже успел поднести бокал к губам, когда Гонсала, подняв руку, громко обратилась к гостям:
— Подождите минутку! Прежде чем выпить, я бы хотела сказать пару слов, если, конечно, муж позволит.
Не заподозривший подвоха Сан-Марино сделал галантный жест в ее сторону
— Прошу, дорогая!
— Я хотела сказать, — начала Гонсала, — что за эти пять минут услышала больше комплиментов и похвал в свой адрес, чем за все двадцать пять лет совместной жизни.
— Гонсала! — в шутливом тоне укорил ее Сан-Марино уже догадываясь, что у нее на уме, но, все же пытаясь спасти ситуацию.
— Я говорю правду! — продолжила она. — Если бы о нас каждый день писали в прессе, мы бы замечательно жили, совсем не так, как сейчас.
— Хорошо, а теперь давайте выпьем! — перебил ее Сан-Марино.
— Я еще не все сказала, — бросила ему Гонсала и вновь обратилась к гостям: — Знаете, почему я так долго к вам не выходила? Потому что мне было стыдно! Я ведь не актриса, а по сценарию должна была выйти на эту сцену. Или — на арену цирка, так будет правильнее.
На ее выпад ошеломленные гости отреагировали гробовой тишиной, и в этой тишине громом прозвучал голос Сан-Марино:
— Хорошо, достаточно. Маэстро, музыку! Друзья мои, продолжаем праздник!
Дирижер взмахнул палочкой, но уже на первых тактах оркестр вновь умолк, потому что Гонсала потребовала:
— Ну-ка перестаньте играть! Тихо! Ты двадцать пять лет затыкал мне рот, Антониу, но теперь я все скажу!
— Ради Бога, только не здесь и не сейчас! — взмолился он.
— Почему? Ты меня ударишь? — с вызовом произнесла она. — Все, что сейчас тут говорил мой муж, — сплошная ложь! Уважение, доверие... Как бы не так! Весь наш брак соткан из обид. Да, именно такой брак был предложен в качестве примера для подражания!
Сан-Марино, уже не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны, в буквальном смысле попытался закрыть ее рот ладонью, но она увернулась от него и закричала в толпу:
— Так выпьем же за долгие, мрачные, невыносимые двадцать пять лет! — Потом обратилась и к Сан-Марино — Прими мои поздравления, Антониу! Тебе удалось сделать из меня самую несчастную и униженную женщину на свете!
Пока она пила свое юбилейное шампанское, он обхватил ее обеими руками и поволок с подиума. А она упиралась и кричала:
— Ты недоволен мной? Ну да, я знаю, ты предпочел бы, чтоб она была рядом с тобой! Вместо меня!..
Жулия растолкала отца, который после приступа уснул сидя в кресле.
— Пойдем, папа, нам пора домой.
— Да? Уже все закончилось? А где твои сестры?
— Сели уехала давно, а Бетти... сама доберется!

Глава 26
Каждое утро Отавиу открывал глаза и замирал на секунду в тревоге ожидания: неужели сегодня? Он ждал свою жену Еву. Она должна была вернуться. Он это знал, он в это верил. С его верой смирились даже домашние.
— Папа отказывается верить, что умерла, говорила Жулия Сан-Марино, — И я не знаю,  хорошо это или плохо.
Жулия была нео6ыкновенно доверчива  с Сан-Марино и охотно делилась с ним и заботами и беспокойствами, а тот охотно выслушивал ее и давал советы.
Так, он посоветовал ей говорить подольше с наглецом и шантажистом Элиу Арантесом, если он вдруг снова позвонит.
— Нам важно выяснить, где он находится, и тогда, вот увидишь, мы избавим отца от его преследований — пообещал Антониу.
Жулия благодарно закивала, подумав про себя: «Какое счастье, что у отца есть такие преданные друзья».
Отавиу тоже с благодарностью вспоминал своего друга Сана. Сколько он для них для всех сделал! И каким дружеским и теплым был тот ужин, на который он пригласил Отавиу вместе с девочками. Отавиу непременно хотелось порадовать Сан-Марино с Гонсалой теплом и гостеприимством, и он позвонил другу и пригласил его к себе. А, пригласив, захлопотал, сам отправился сначала за покупками, а потом на кухню.
Отавиу уже не раз удивлял домашних своей изысканной стряпней. Он мог приготовить что угодно — блинчики, салаты, жаркое, заливную рыбу. Накрытый его руками стол выдавал профессионала.
— Откуда ты этому научился, папочка? — спрашивали дочери, садясь за стол, выглядевший как будто картина самого лучшего из любителей натюрмортов.
Я и сам не знаю, — пожимал плечами Отавиу. Я ведь был журналистом, а вот, оказывается, и готовить умею.
— Да вы же держали ресторан, — напомнил ему Алекс. — Люди дорого платили, чтобы посидеть у вас в «Тригу», и меня вы к себе взяли работать из небольшого кафе возле редакции. Наверное, не случайно вашей рубрикой была колонка, посвященная ночной жизни Рио. Эту жизнь вы знали как никто!
— Может быть, может быть, — задумчиво покачал головой Отавиу, — но я ничего про это не помню.
Голова не помнила, зато помнили руки, и ловко резали овощи, приправляли пряностями, смешивали, раскладывали, а у домашних текли слюнки от аппетитных запахов,  которые неслись с кухни.
Гонсала пришла в восторг, увидев накрытый Отавиу стол и всю дружную семью, которая за него уселась. Она с грустью подумала о том, как холоден ее собственный дом и каким теплом дышит этот.
Но до настоящего тепла было далеко и этому. Однако сестры сделали уже немалые успехи в отношении совместной жизни, которая оказалась совсем нелегкой наукой и требовала очень большой любви друг к другу для того, чтобы из ада превратиться в рай.
Да, любому дому легко превратиться в ад; мешают друг другу привычки, сталкиваются характеры, темпераменты, вступают в спор убеждения и вот уже никому нет покоя под домашней крышей — всюду идет война, ожесточенная, непримиримая. Однако воюют всегда дети, подростки, а любящая мать умеет примирить их всех. Она терпеливо выслушает каждого, улыбнется резкости юношеского максимализма, утешит, посоветует, накормит, и вот уже под ее теплое крыло собрались все ершистые птенцы, раздумав враждовать, радуясь теплу и уюту...
Но эти птенцы, лишенные теплого материнского крыла, только искали живительного тепла любви, только жаждали его, но не знали, как и где его отыскать. У каждого под этой крышей были свои представления о ней и своя к ней дорога. И жизнь покажет, у кого она была короче и прямее и кого куда завела...
— Представляешь, Сан, я вспомнил свою свадьбу! — сообщил Отавиу.
Антониу метнул на него быстрый острый взгляд, но Отавиу не обратил внимания, каким взглядом смотрел на него друг детства. Он был погружен в свой внутренний мир и не спеша, говорил:
- Я спустился в подвал... Помнишь, мы часто там играли в детстве?
Антониу кивнул.
- Ну, так вот, там стояла моя средняя дочь Бетти нашла в сундуке материнское подвенечное платье и нарядилась в него. Как только я ее увидел, в моей памяти будто что-то сдвинулось, и картинки стали возникать одна за другой.
— Интересно, — протянул Сан-Марино.
— Я нашел очень много фотографий, каких-то вещей и вещичек, комодов, столов и статуэток из нашего детства. Этот подвал похож на мою голову, если в нем покопаться, многое может всплыть.
Разговор происходил в гостиной уже после десерта, и Сан-Марино загорелся:
— Я тоже хочу спуститься туда!
— Пойдем! — охотно согласился Отавиу.
Спустившись вниз, они оба попали в мир прошлого.
— Сколько времени мы тут провели, целыми днями не вылезали! — задумчиво проговорил Отавиу.
— Ты по целым дням читал, — подхватил Антониу. — Смотри, трость твоего дедушки! Он гонял ею Бибело, твою собачонку.
— А вот дедушкина шарманка! Она так мне нравилась... Мужчины путешествовали по стране детства, а женщины сидели тесным кружком в гостиной.
— Хорошо, если бы и мы время от времени могли убегать от реальности, - с вздохом сказала Гонсала.
Она убегала, но алкоголь — дурной друг, он только истощал душевные силы и делал все вокруг еще непригляднее.
— А зачем от нее бежать? — С удивлением спросила Бетти, сияя своими голубыми глазами. — С ней надо бороться и побеждать!
— Да, я уже поняла, что ты девушка настойчивая. — С улыбкой признала Гонсала, — И точно знаешь, что тебе нужно.
Что ей нужно, Бетти знала давно, а вот кто — узнала совсем недавно. Ей нужен был Арналду Сан-Марино. После того как она так оригинально возобновила с ним знакомство и была эта сладкая ночь на пляже, рассыпающаяся бубенцами смеха, Бетти твердо решила дождаться и звона свадебных колоколов. Ради этого она готова на все, даже на то, чтобы не встречаться с Арналдинью. Пусть в нем проснется охотник и кинется вслед за ускользающей добычей, пусть он ищет ее, пусть стремится к ней!
— Ты настойчивая, и Жулия тоже настойчивая, — продолжала задумчиво Гонсала.
— Только младшенькая у нас отстает, — улыбнулась Бетти.
— Нет, дона Гонсала. — обиженно возразила Сели, — это неправда, я тоже знаю, чего хочу. — Осунувшееся личико девушки говорило о тайном страдании, и глаза у нее были тоже очень печальными.
— Сели хочет уйти в монастырь, — вступила в разговор Онейди, — твердит, что таково ее признание, но мне ее решение не по сердцу.
Онейди всей душой привязалась к Сели, детей у нее не было, но Сели словно бы пробудила в ней материнский инстинкт, и она всей душой болела за милую беззащитную девочку.
Гонсала смотрела на Сели очень внимательно, она знала, что Тьягу теперь любит не одну только музыку, что под музыку он частенько уплывает в страну грез не один.
— В твоем возрасте ничего не знаешь наверняка, — ласково сказала она девушке, которая смотрела на нее так доверчиво, — но за свое признание, конечно же, нужно бороться.
Сели и боролась за свое признание. Боролась днями и ночами. Поцелуй, которым она обменялась с Тьягу на серебряной свадьбе его родителей,  жег ей губы. Он был и сладким, и горьким. Она хотела забыть о нем, она молилась, но молитвы не помогали, и Сели считала, что уста ее осквернены.
Она наложила на себя жесточайший пост, закрылась в комнате, не желая никого видеть, и отсылала обратно всю еду, которую с такой любовью готовила для нее Онейди.
— Ты себя совсем изведешь, — Чуть не плакала жена Алекса. — Посмотри на себя! Скоро совсем растаешь!
Этого и хотела Сели. Ее плоть согрешила, и она должна была наказать ее, а главное, расправиться с источником соблазна, потому что она продолжала соблазнять ее, и вместо самых страстных молитв у нее в душе начинала звучать записка Тьягу:
«Сели! Сели! Я столько всего хотел сказать, но ты не стала слушать. Почему? Чем я тебя обидел? Мне хочется понять. Я пишу эти строки и словно смотрю в твои глаза, вижу твою чудесную улыбку, твои губы, вспоминаю нежный вкус твоего поцелуя. У меня даже сердце начинает биться сильнее. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Я люблю тебя, Сели!»
И тогда Сели зажимала руками уши, закрывала глаза и настойчиво твердила привычные слова молитв, прося оградить ее от наваждения.
Собравшись с духом, она пошла к исповеди, приготовившись к страшной каре.
— Я не достойна, преклонять колени перед Господом, падре, — сказала она, и слезы полились у нее потоком из глаз, — я согрешила против обета безбрачия. Я обещала посвятить свою жизнь Господу, а сама поцеловала мужчину в губы и почувствовала то, что не положено чувствовать монашке.
— Сколько тебе Лет? — спросил  священник.
— Восемнадцать. И еще я грешу, говоря неправду, отвечая на вопросы, я лгу. — Сели залилась краской, вспомнив, как на все расспросы Бетти о Тьягу, на все ее намеки, всегда отвечала: нет, нет и нет, а сама... — Но я раскаиваюсь, сразу же раскаиваюсь — торопливо прибавила она. — Если Бог не захочет простить меня, я пойму. Я достойна, гореть в огне преисподней веки вечно!
— Прочти три раза «Богородицу» и три раза «Отче наш», — сказал священник, — и больше не целуйся.
От такого легкого наказания Сели легче не стало, она казнила себя ежедневно и ежено1цно, но чем яростнее казнила, тем явственнее и горячее помнила грех.
Она не хотела и в этот вечер покидать свою комнату, но сестры уговорили ее. Сели уступила сестрам только потому, что для нее это было нелегкое испытание.
— Да, мы все упрямые, — улыбнулась Жулия. — Все в отца. Он ведь так и не хочет верить, что мамы больше нет с нами. Он ждет ее каждый день. Бегает, делает зарядку, чтобы быть в форме. Покупает каждый день мамины любимые фрукты... И мы не знаем, как нам поступить.
Гонсале было знакомо это странное наваждение, ее муж тоже был подвержен чарам покойницы. Может, она и впрямь обладала какой-то особой силой, но не создающей, а разрушающей, раз до сих пор не отпускала от себя тех, кто был нужен живым, не отпускала отца к своим детям?..
— А я уверена, что отец со временем примет правду, — уверенно сказала Бетти. — И как знать, может быть, найдет себе кого-нибудь...
Гонсала ожидала, что старшая и младшая возразят средней, что сама мысль о возможности личной жизни у их отца покажется им чудовищной, но Жулия задумчиво сказала:
— Мне показалось, что его лечащий врач Лидия как-то необыкновенно на него смотрела...
— Да что ты? — вдруг заинтересовалась Гонсала.
— Точно, точно, — кивнула головой Жулия. - Он ей очень нравится, у меня в этом нет сомнений, и сейчас, когда она, а очередной раз уехала в Англию, она присылает такие чудесные открытки и звонит часто.
— Я восхищаюсь вашим отцом, — искренне сказала  Гонсала, — И лучшего ему пожелать не могу!
Когда она возвращалась вместе с Сан-Марино после вечера домой, она впервые думала не о прошлом, а о будущем, и это было так необычно, так странно... Может быть, оттого, что Отавиу так чудесно играл на пианино, а она пела, чего не делала так давно... Пение словно бы вернуло ее в давние времена девичества...
Обычно, если речь шла о будущем, Гонсала сразу представляла себе своих сыновей и погружалась в мысли об их проблемах: что будет с Тьягу? Что будет с Арналду? А о себе она думала только в прошедшем времени, и невозможность ничего поправить в этой несчастливо прожитой — уже прожитой — жизни мучила ее. Но если есть будущее и у Отавиу об этом говорят его собственные дочери, предполагая, что даже он способен найти свое счастье, хотя его больше чем кого бы то ни было, не отпускает прошлое, то почему нет будущего у нее, Гонсалы?
Эта простая мысль так потрясла ее, что она даже огляделась вокруг себя, жизнь перестала быть клеткой, тюремной камерой, о прутья которой она отчаянно и бестолково 6илась, она сделалась дорогой, и впереди замаячил свет.
Сан-Марино думал совсем о другом. Отавиу проявлял все большую активность. Сегодня он, правда, робко и деликатно, но попросил работу, и Антониу не отказал ему. Он должен был знать обо всем, что происходит с Отавиу Монтана, поэтому пусть пишет, пусть предоставляет материалы в редакцию, а  Антониу посмотрит, что с ними можно будет сделать...
И особая улыбка зазмеилась на губах человека, который уверенно смотрел в темноту перед собой и вел машину.
Глава 27
Утро в доме Отавиу началось с того, что посыльный внес в столовую целый цветущий сад, и он был так прекрасен!
Бетти захлопала в ладоши: это мне! Арналдинью! Никто другой не мог послать такого роскошного букета, который стоил целое состояние! Она торопливо схватила карточку и удивленно взглянула на Жулию, которая завтракала, сосредоточенно о чем-то думая, наверное, об очередном репортаже.
— Сестричка, а ведь это тебе, — сказала чуть разочарованно, но и не без лукавства Бетти, протягивая карточку Жулии.
— От поклонника, но не тайного, а явного. Шику Мота, — прочитала Жулия, и тут же поджала губы. Букет был началом кампании по ее завоеванию, и она сама дала на нее согласие, заключив с Шику пари.
«Ты будешь встречаться со мной два раза в неделю, и, если спустя два месяца не скажешь, что любишь меня в ответ на мое «люблю», я навсегда исчезну из твоей жизни, — предложил ей Шику. — И знаешь еще что? Если ты устоишь, явлюсь в костюме уроженки Байи, с бусами и бананами на любом официальном празднестве при губернаторе и президенте!
Жулия не могла не рассмеяться, но, разумеется, отказалась. Но ее подначила Бетти, которой она рассказала об очередной выходке Шику.
— Шику Мота не способен любить, и я знаю, что он затеял, говорила возмущенная Жулия, — он хочет доказать, что возьмет надо мной верх, а потом посмеется мне в лицо и уйдет!
— Ну и трусиха же ты! — улыбнулась Бетти. Кто не любит, тот не старается так, как он. Но ты-то что теряешь, Жулия? Ты же уверена, что не полюбишь Шику. Или сомневаешься?
— Уверена! Жулия гордо вскинула голову.
— Ну, так принимай пари и обломай ему рога. Докажи что ты неукротимая! Вперед, сестренка! Мы же знаем, что  ты навек останешься со своим шоколадом! Давай действуй!
И Жулия приняла пари.
- Сели, помолись за нас, — попросила Бетти, — обе твои сестры пошли на крутой вираж, и их ожидают большие перемены в жизни.
Раул, наконец, всерьез занялся ее альбомом, и во время съемок Бетти посоветовалась с ним насчет своей тактики относительно Арналду.
— Ты считаешь, меня бабником и поэтому советуешься? — поинтересовался Раул.
— Конечно, — серьезно ответила Бетти. — А разве это не так?
- Так, — согласился он.
Честно говоря, он уже устал от калейдоскопа своих бесконечных возлюбленных, но пока ничего не мог поделать: мужская честь вынуждала его соответствовать их желаниям. «Лучше много женщин, чем ни одной!» — по-прежнему оставалось его девизом.
— Ну, тогда как бабник я скажу тебе следующее: ничего не задевает нас так, как пренебрежение нашими мужскими достоинствами. Чего ты хочешь от Арналду?
— Чтобы он на мне женился, — твердо ответила Бетти.
— Молодец! Так и надо! — одобрил Раул. — Тогда секс только в медовый месяц! Я уверен, что ты победишь, Бетти, ты этого заслуживаешь!
Бетти подкрасила губы самой яркой кроваво-красной помадой и улыбнулась: она тоже так считала.
Теперь уже Бетти не исчезала из дома по вечерам, она сделалась такой же домоседкой, как Жулия.
— У Арналду везде полно знакомых, — говорила она, — я вовсе не хочу, чтобы ему кто-то донес, будто я веселюсь по вечерним клубам.
Зато проехаться по вечерним клубам пожелал Отавиу. Он всерьез собирался заняться прерванной журналистской деятельностью и мечтал восстановить свою давнюю колонку о ночной жизни Рио.
Его спутником и чичероне по ночному городу стал Раул, они объехали с десяток злачных мест, но Отавиу постигло огромное разочарование — куда девались маленькие уютные кафе, каждое со своими завсегдатаями и своими певцами или музыкантами? Где трогательное, берущее за душу пение? Где злободневный городской романс, чутко откликающийся на потребности публики?
Ор, несущийся с эстрады, напугал Отавиу. Вихляющиеся девицы, безвкусные костюмы или полное их отсутствие, мигание света, полупьяная публика произвели на него самое неблагоприятное впечатление. Вдобавок в одном из темных закоулков подгулявшая компания пьяных молодчиков едва не пристрелила их, и только благодаря ловкости и сообразительности Раула они избежали самых страшных последствий.
Отавиу был потрясен ночным путешествием.
— Мне кажется, я побывал в какой-то клоаке, — сказал он. — Раньше я странствовал по миру удовольствий и встречал в нем радости, которые объединяли всех, например пение и танцы. Люди собирались вместе, чтобы пошутить, посмеяться, словом, повеселиться. Теперь я попал в мир истерики.
Раул с удивлением посмотрел на этого человека, который считался больным, но судил не только здраво, но и проницательно.
— Я вижу, что рано сделал заявку. Мне нужно было бы сначала взвесить свои силы, — продолжал сокрушаться Отавиу.
— Вы могли бы вести какую-то тему из номера в номер, -  предложил ему Шику.
— Нет, для этого нужны сквозные сюжеты, а у меня нет памяти, — вновь очень трезво оценил свои силы Монтана.
— Тогда напишите о том, к чему у вас душа лежит, а там будет видно, — мудро решил Шику, который, сменив  Раула, взял на себя обязанности проводника в мире технических достижений и учил Отавиу, как обращаться с компьютером.
Отавиу охотно работал на нем, но искренне обрадовался, когда нашел на одном из шкафов пишущую машинку. Он снял ее, заботливо стер пыль и сел работать. Сотрудники редакции удивленно поглядывали на чудака, но ловили себя на том, что чувствуют к нему приязнь и симпатию. Отавиу словно бы замедлял сумасшедший темп жизни, расцвечивая ее давно забытыми нюансами: чувствительностью, добрым вниманием, юмором.
Шику проникался к Монтана все большим интересом, и желание писать о нем книгу крепло в нем с каждым днем.
— Кстати, вы не возражаете против того, что я ухаживаю за вашей дочерью? — нашел нужным осведомиться он у того, кого считал своим будущим тестем, а заодно и героем.
— Я очень рад этому, — искренне ответил Отавиу.
- А чем бы вы посоветовали мне ее порадовать? Что она любит?
— Молиться, — сразу же ответил Отавиу и тут же спохватился. — Нет! Ты же ухаживаешь за Жулией, а она любит шоколад.
На другой день Жулия получила, чуть ли не ящик лучшего шоколада, но не притронулась к нему. Она твердо решила не поддаваться ни на какие ухищрения Шику.
Теперь и Отавиу сидел вечерами, как Жулия, и писал. Он был благодарен дочери, потому что идея вернуться в журналистику исходила от нее, и вот эта идея осуществлялась, и он чувствовал себя счастливым.
— Я приготовлю вам всем сюрприз, — шептал он, — вам и моей дорогой Еве, которая вот-вот вернется.
Когда Вагнер получил от Отавиу материал, он недоумению пожал плечами. Это было что-то вроде лирического этюда, портрета или своеобразного признания в любви, написанного очень талантливо и проникновенно, но совершенно не для публики желтой газетенки «Коррейу Кариока», привыкшей в лучшем случае к скандалам и пикантным подробностям, однако, памятуя о распоряжении шефа, Вагнер пообещал опубликовать эссе в ближайшем номере.
— Как обрадуются мои девочки, прочитав в газете добрые слова о своей матери, — говорил во время прогулки Отавиу Алексу. — Только ты уж, пожалуйста, не выдай моей тайны раньше времени, пусть они раскроют газету и моя статья будет для них нежданным подарком.
- Конечно-конечно, - кивал Алекс, с грустью думая о том, что работа нашлась и для Отавиу, а вот он, Алекс, все никак не может найти себе никакой работы. Он обошел уже, наверное, три десятка ресторанов и кафе в поисках места официанта, но всюду просили прийти через неделю, через месяц, а потом снова через неделю. На работу задумала устроиться Онейди, собравшись пойти продавщицей в спортивный магазин. Там было место, и можно было выходить на работу хоть на следующий день.
— Через мой труп, — воспротивился Алекс. — Пока я жив, моя жена не будет работать! Это что же: ты будешь стоять за прилавком в спортивном магазине, а молодые здоровые бугаи будут любоваться моим сокровищем? Никогда в жизни!
Онейди не настаивала: для нее самым главным было мнение Алекса. Если был доволен он, то и она чувствовала себя счастливой.
- Вот бы мне такой характер, - вздыхала Жулия, видя, какой мир и покой царят в семействе Алекса, но в себе не находила ни мира, ни покоя.
Отавиу с нетерпением раскрыл поутру газету, просмотрел ее всю, но своей статьи не нашел. Не было ее и на второй день, и на третий… Он загрустил и не мог понять, что же случилось. Ведь Сан-Марино так торжественно привел его в редакцию, объявил сотрудникам, чуть ли не на первой полосе собирался объявить, что в газету вернулся Отавиу Монтана! Он даже назначил ему приличный оклад, его материал приняли, и.… Или все это была только видимость? Своеобразная благотворительность? А может быть, психотерапия?
С памятью у Отавиу Монтана были по-прежнему нелады, но глупцом он не был. И в своих догадках был недалек от истины.
Взглянув на трогательное и талантливое эссе Отавиу о его возлюбленной, Сан-Марино пренебрежительно распорядился:
- В корзину! Он все равно ничего не помнит!
Но, перебирая впечатления от вечера, который устроил им Отавиу, и их совместное путешествие по подвалу и в прошлое, чувствовал беспокойство – его друг был вовсе не таким уж беспамятным и в любую минуту мог вспомнить все.
Торкуату крайне разозлил Сан-Марино, он накричал на него и выгнал. Ищейка состарилась, потеряла нюх, пора было выкинуть ее вон. Подумать только! Упустить Элиу Арантеса, когда он уже повис на крючке!
Антониу собственными ушами слышал разговор Элиу с Алексом, адвокат собирался сообщить что-то важное Отавиу и просил о встрече. Алекс согласился, но тут же сам перезвонил Сан-Марино, сообщив о желании шантажиста. Сан-Марино успокоил Алекса, посоветовал поехать на встречу и поручил Торкуату ликвидировать, наконец, этот опасный элемент. Встреча произошла в пустынном зале ожидания, но как только Арантес понял, что вместо Отавиу его поджидают псы Сан-Марино, он побежал и сумел скрыться, хотя Торкуату был на машине, набитой вооруженными бандитами. За это Сан-Марино и выгнал его.
— Я умею только служить тебе, — жалобно сказал Торкуату, — как служил ровно тридцать лет!
Он так унижался, так просился обратно, что спустя какое-то время Антониу дал ему новый шанс — пусть все-таки доведет дело до конца и отыщет Арантеса.
Уж больно не хотелось Сан-Марино подключать к этой истории новых людей. Он не был уверен в успешности действий Торкуату, но был уверен в его преданности, а в таких щекотливых вопросах это тоже немаловажно.
Торкуату воспрянул духом и с удвоенной энергией пустился отыскивать след пропавшего. Сначала он сообщил, что отыскал дочь Элиу. Через некоторое время он отыскал его сына.
— Теперь он у нас в руках! — радостно заявил он Антониу. — Вот увидишь, не пройдет и нескольких дней, как мы с ним поквитаемся!
Однако прошло куда больше времени, но Арантес по-прежнему оставался живым и невредимым и прятался неизвестно где.
Совершил Торкуату прокол и с домом, который был отдан семейству Монтана. Он клялся и божился, что принял все меры предосторожности, хвастался тем, что поставил телефон на прослушивание, и это было действительно так, потому что Антониу регулярно прослушивал интересующие его разговоры, но Торкуату не заглянул в подвал, оставив в распоряжении Отавиу массу фотографий, документов, вещей, которые могли вывести его на след, пробудив в нем память. А если он вспомнит…
Своими опасениями Сан-Марино поделился с Алвару, но тот только рассмеялся.
- Тебе ли 6еспокоиться? Монтана целиком и полностью у тебя в руках и под твоим контролем. Стоит  ему сделать неверный шаг, и ты найдешь, как направить его на путь истинный!
Да, Сан-Марино знал, как ему поступить, если его старинный друг сообразит, каким образом названый брат Антониу поступил со своим благодетелем сеньором Григориу.
Сан-Марино и толстяк Алвару понимающе переглянулись.
Домой Сан-Марино вернулся уже во вполне сносном настроении. Едва ступив на порог, он почувствовал дразнящий запах чего-то вкусного.
Побывав в гостях у Отавиу, Гонсала, как видно, под впечатлением от его кулинарных способностей тоже вспомнила о своих кулинарных талантах и баловала домашних великолепной итальянской кухней.
Патрисия, застав хозяйку дома за стряпней, была страшно удивлена.
- Я не могу приготовить и яичницу, — призналась она, — боюсь даже подходить к плите.
— Все итальянцы прирожденные повара, — улыбнулась Гонсала. — Я готовлю блюда, которыми баловала нас мама в детстве.
— Но в этом пироге, наверное, масса калорий — вздохнула Патрисия, глядя на румяный пирог.
— Кто тогда думал о калориях? — отмахнулась Гонсала — Ели с аппетитом и радовались.
С аппетитом ели пирог Гонсалы и ее сыновья.
Правда, в этот вечер Арналду хоть и ел с неизменным аппетитом чудесный, с хрустящей корочкой пирог, но вид у него был отсутствующий. Он думал о красавице блондинке по имени Бетти Монтана, которая подала острые закуски, но никак не несет горячего. Он звонил ей без конца, но она все время была занята, и он всерьез разозлился. Кто она такая, чтобы ‚пудрить ему мозги? Он спортсмен, его спорт — женщины, и  он не позволит обойти себя на дистанции. Арналду продумывал тактику отмщения и не обращал внимания на присутствующих. Он даже не заметил, в каком виде явился к ужину его младший брат.
Гонсала ахнула. Зато настроение Сан-Марино сразу улучшилось: теперь было видно, что его сын — мужик, а не баба.
— Надеюсь, у твоего противника не меньший фингал под глазом? — осведомился он.
— Его, кажется, отвели в медпункт, — нехотя отозвался Тьягу.
— Вот это по-нашему. Никому не давай спуску, сынок. Я зарывал всех своих противников. — Гордо сообщил Сан-Марино. — А из-за чего вышла драка?
— Из-за футбола. Нам назначили пенальти несправедливо, — так же нехотя ответил младший сын. — Я не сдержался и врезал.
— И это по-мужски, — одобрил отец. — Помни, что ты — Сан-Марино, и расшвыривай всех с дороги. Ты преподнес мне замечательный сюрприз, я и не звал, что ты играешь в футбол
Но Гонсала своим чутким материнским сердцем сразу поняла, что дело совсем не в футболе и была права.
К Тьягу прибежала Жуана, с которой в классе у него были очень дружеские отношения, и сообщила, что девочки, Рана в Сели, отправились на пляж, а за ними увязался Лулу.
Тьягу не нужно было объяснять, кто такой Лулу и чего можно от него ждать, он однажды уже обидел Сели, готов был сделать это и сейчас. Тьягу тут же сорвался с места и побежал на пляж. Он не ошибся. Лулу облапил Сели, а та отбивалась от него изо всех сил. Тьягу налетел на негодяя, как ястреб.
— По-твоему, раз хорошенькая девочка так ее и тронуть нельзя? — вызывающе произнес Лулу и тут же получил по морде.
Еще секунда, и, сцепившись, мальчишки покатились по песку, а перепуганная Сели в слезах убежала. Она не выносить подобных сцен, ее ужасали приставания  Лулу, не менее страшила и драка.
Тьягу был в такой ярости, что сделал из Лулу просто котлету. Он и сам не ожидал от себя ничего подобного, а девчонки из его класса тем более — отличник, всегда вежливый и спокойный, Тьягу так дерется?!
Вечером, делая сыну примочки, Гонсала спросила:
— Ты подрался из-за Сели?
Тьягу не стал таиться от матери.
— Да, мама, один парень хотел ее обидеть, но я из него котлету сделал, честное слово!
«А он из тебя», — хотела сказать Гонсала, разглядывая кровоподтеки сына, но удержалась и не сказала, только ласково потрепала его густые спутанные волосы.
Если бы ты знала, мама, как трудно соперничать с самим Господом Богом! — с тоской сказал сын.
И Гонсала — что она могла поделать? — перекрестила его.
Глава 28
Ближе к вечеру Жуана обычно заглядывала к матери танцзал. Занятия уже заканчивались, ученики расходились и можно было посекретничать с Жанетой, которая, отдыхая, сидела в углу на банкетке. Но нередко Жуана заставала мать в обществе Аттилы, он сидел на маленькой скамеечке и преданно снизу вверх смотрел на нее.
«Моя Королева! — с издевкой повторяла про себя в таких случаях Жуана излюбленное обращение Атилы к матери, и ее чуть не тошнило от отвращения.
Она насквозь видела этого типа, который просто-напросто умело, подольщался к Жанете, смотрел на нее восторженными глазами, но, разумеется, ни на волосок не любил ее.
Жуане было обидно за мать: разве можно быть такой близорукой? Почему она не видит, что рядом с ней мошенник и притворщик? Почему терпит его? Ее любимая мамочка такая красивая, легкая, как перышко, и так отлично танцует! Неужели она не понимает, что унижает себя?
Жанета, видно, не понимала. Блестящими глазами смотрела на разглагольствующего Атилу, и лицо ее выражало искреннее восхищение. А Жуана, видя Атилу, всегда расстраивалась. Ей так хотелось побыть с матерью наедине, рассказать все свои новости.
На этот раз Жуана застала мать одну и с восторгом принялась рассказывать ей о своем однокласснике, отличнике и умнице Тьягу, который отколотил несносного задиру Лулу.
— Этот Лулу никому проходу не дает! — говорила Жуана. — Как увидит девочку посимпатичнее, так и пристанет. А Тьягу, он как даст ему!
Жанета внимательно смотрела на свою раскрасневшуюся дочь.
— Наверное, если он такой драчун, это все-таки не очень хорошо, — с сомнением сказала она.
— Нет, что ты, мама! Он очень добрый! И заступился за всех нас. Вернее, за Сели.
Произнеся имя Сели, Жуана немного запнулась, ей было не слишком приятно, что Тьягу, с которым она дружила и который так здорово помог ей подготовиться по истории, в последнее время только и думает, что об этой девушке. Он даже записку ей передал с Жуаной, но Сели разорвала ее, и Тьягу ужасно расстроился, когда она ему об этом рассказала.
Жуана приготовилась рассказывать дальше, но тут к ним подошел Атила и напыщенно заявил:
- Королевский двор в полном составе: королева-мать и красавица принцесса! В твоих глазах, принцесса, появился особый блеск, и он делает их еще прекраснее.
- До чего же ты наблюдательный, - восхитилась Жанета. – Я думаю, что глаза у Жуаны блестят из-за Тьягу.
Жуана обиделась на мать, ее замечание показалось ей страшно бестактным.
- Я просто рассказала тебе о драке, - сухо сказала она. – Тьягу нас спас, вот и все.
- Значит, твой приятель хорошо дерется? – снова влез в их разговор Атила, чем раздосадовал Жуану еще больше.
- Да, он хорошо дерется, - так же сухо подтвердила она, - точь-в-точь, как бывший мамин друг. Серьезный товарищ!
- Серьезный товарищ? – переспросил Атила и изменился в лице.
Занервничала и Жанета. Она припомнила, как серьезный товарищ чуть было не разнес всю школу, когда кто-то из учеников пригласил ее на танец. Ревнив был как черт, и вдобавок обманул ее доверие. Оказался недостойным ее любви. Он нуждался вовсе не в ней, а в ее деньгах. Жил за ее счет, наделал долгов, у нее перебрал в долг кучу денег, а потом исчез. Стоило Жанете вспомнить этого негодяя, как у нее портилось настроение. А Атила? И Атила — ревнивец  не из последних. Сколько придется его успокаивать! Дернул же бес Жуану за язык!
Видя, как мать изменилась в лице, как виновато смотрит она на Атилу, Жуана поклялась себе, что избавит мать от этого проходимца! А в том, что это проходимец, она нисколько не сомневалась.
Своими планами Жуана поделилась с Констансиньей — девочки с детства были не разлей вода, — и они принялись следить за Атилой.
Их усилия не пропали даром, однажды им удалось увидеть, как поклонник Жанеты встретился в кафе с тем, кого Жуана назвала серьезным товарищем, кто обманул ее мать и исчез с деньгами. Селиу Манинью! Жуана сразу его узнала!
Мужчины встретились как старинные приятели, более того, Атила вручил Селиу какие-то деньги.
— Они сообщники! — догадалась Жуана. — Вот оно! Наконец-то! Наконец я выведу его на чистую воду!
Недаром говорят, что устами младенца глаголет истина: по-детски простодушная Жуана видела мир таким, каков он был. Ей сразу стало ясно, что Атила и Селиу давно знакомы.
Так оно и было, и занимались они одним и тем же ремеслом, живя за счет ищущих любви женщин. Селиу и навел Атилу на Жанету и теперь ждал от коллеги денежной благодарности.
Атила протянул ему пятьдесят реалов.
— Думаю, я расплатился с тобой сполна, — сказал он.
— А я думаю, что ты шутишь. Я продал тебе всю подноготную вдовушки за триста реалов, а ты хочешь отделаться за полцены. Я навел тебя на дурочку, чтобы она тебя кормила-поила, а ты теперь хочешь меня кинуть? — Вид у Селиу был очень грозный.
— Думай, что говоришь, старик, — возмутился Атила. — Речь шла о дурочке, а Жанета — совсем другое дело, она трудится, не покладая рук. Мне даже стыдно брать у нее деньги, потому и говорю, что не получил так много, как собирался. Ясно тебе?
— Значит, даришь свою любовь задарма? Уж не влюбился ли ты, Атила? Смотри! Мы с тобой кореши, или ты платишь, как положено, или пеняй на себя!
Жанета попросила прощения у Атилы за то, что сказывала ему о своем прошлом.
— Конечно, я не святая, - сказала Она, - но с тех пор как мы с тобой вместе, оно ничего для меня не значит!
При этом она смотрела на своего возлюбленного с таким обожанием, что он все великодушно простил своей королеве.
Жанета решила устроить небольшой вечер и пригласила на него своих родственников. Раз уж они с Атилой решили пожениться, то мало всех перезнакомить друг с другом, нужно потихоньку всех друг к другу приучить,
Начала она, разумеется, с Жуаны. Ласково обняв ее, она сказала:
— Мне кажется, что Атиле давно пора приходить к нам открыто. Он очень хороший человек, безумно меня любит и все, что я рассказала ему о своем прошлом, никак не сказалось на наших отношениях.
— Очень рада, — ответила Жуана. — Я бы переживала, если бы что-то тебе испортила. Послушай, а почему бы нам не пригласить к нам всю нашу родню — бабушку, Шику, Констансинью, Лусию Элену, ну и Атилу, разумеется, и не посидеть всем вместе, по-семейному? Что ты на это скажешь, мамочка?
Жанета бросилась обнимать дочь. Как они понимают друг друга! Как чувствуют! Ведь именно это она и собиралась сделать!
Она не рассчитывала на такое великодушие со стороны дочери, куда чаще Жуана ревновала ее и обычно была настроена против ее личной жизни...
Если бы Жанета знала, что ее ждет, она бы навсегда отказалась от мысли о вечерах в семейном кругу, и мысль о замужестве отложила бы на неведомый срок!
Но кто знает, что подстерегает его за поворотом дороги? Кто готов к очередным превратностям судьбы?
Хотя в тот день, когда родня должна была собраться у Жанеты, судьба словно бы предупреждала, а может быть, даже пыталась уберечь ее от грядущих гроз, устроив сама невероятную грозу с ливнем.
Жудити при первом знакомстве Атила не слишком понравился, и она со свойственной многим матерям высказала своей непутевой дочери, которая никак не могла найти себе положительного и солидного спутника жизни, свое нелицеприятное мнение.
Поэтому, собираясь на этот раз к Жанете, Жудити была заранее в дурном расположении духа, а тут еще и проливной дождь с грозой! Как всегда, они поцапались с Лусией Эленой, но приехавший за ними Шику быстро навел порядок в своем домашнем курятнике, усадил всех в машину, и они отправились в гости.
Дверь открыла Жанета, за ее спиной маячил Атила, приветствия, улыбки, но одними улыбками дело не обошлось. Жудити сразу стала выговаривать дочери за то, что та не слушается советов матери и продолжает водить знакомство с всякими малопочтенными личностями. Жанета всеми силами старалась урезонить мать, этот вечер она устроила не для того, чтобы ссориться.
Наконец все семейство уселось за красиво накрытый стол, чтобы отдать должное кулинарным талантам хозяйки. А они того стоили, в этом не было никаких сомнений, потому что лазанья, которую приготовила Жанета, так и дразнила своим аппетитным видом и запахом. Напряженная атмосфера взаимной неловкости смягчилась, все расслабились, и вечер обещал стать приятным, но тут дона Жудити вновь вернулась к теме солидных мужчин, прочно стоящих на своих ногах и зарабатывающих хорошие деньги.
— А то кругом так и шастают всякие прощелыги, разевают рот на готовое, — заявила она, сверля глазами Атилу в ярко-зеленой рубашке и белоснежном  костюме.
Он приветливо улыбался, но чувствовал себя не слишком уютно.
Тут и Жуана выступила со своим разоблачением:
— Бабушка права, я должна всем вам открыть глаза, особенно маме, — начала она и рассказала все, что успела узнать о поклоннике своей матери. — Они друзья с Селиу Манинью, настоящие друзья!
Будь проклят этот Селиу Манинью, подлец и обирала, живущий за счет доверчивых женщин! Память о  нем была еще слишком свежа, чтобы семья могла равнодушно слышать его имя. Нетерпимее молодости только старость, Жуану тут же снова поддержала Жудити:
— Я никогда не заблуждалась на твой счет, Атила! Я сразу подумала, что ты выполз из того же змеиного гнезда, что и тот подлец.
Услышав такое, набросился на Атилу и Шику:
— Ах ты, гад! Задумал обмануть мою сестру!
Жудити оставила Атилу сыну, а сама занялась дочерью и опять принялась учить ее уму-разуму и наставлять на путь истинный.
— Видишь, что бывает, когда не слушаешься матери? — говорила она. — Видишь, какой плачевный результат! Мне кажется, тебе есть о чем подумать!
Атила не стал отрицать своего знакомства с человеком, которого слишком явственно и слишком горько помнили в этом доме, но он попытался что-то объяснить, как-то оправдаться.
— Ничего плохого я не сделал! А с этим человеком я познакомился в тот самый день, когда нас с ним видела Жуана.
- Да?! — возмутилась девочка. — И поэтому вы сразу стали на «ты» и повели себя как старинные друзья? Нет уж, лучше признайся, что ты обманул мою маму, а сам заодно с этим отвратительным типом!
— Ты пробрался в школу, чтобы обобрать Жанету! — догадался Шику и уже был готов хорошенько проучить мошенника.
Жанета сидела, будто окаменев, зато все вокруг ругались. И как же было бедной Жанете и больно, и неловко, и стыдно!
А Атила?  Что ему оставалось? Только уйти. Другого выхода у него не было. Разве мог он продолжить оправдываться, стараясь сохранить Жанету? Нет. Любые оправдания  только подтвердили бы его корыстолюбие, его нечестность.
И Атила жалобно обратился к своей возлюбленной:
— У меня сердце кровью обливается, но я ухожу! Исчезаю из твоей жизни, любимая! Меньше всего я хочу, чтобы ты плакала от стыда! Прощай! Никогда не забывай, что я люблю тебя, обожаю, преклоняюсь перед тобой, целую землю, по которой ты ходишь, моя королева! Произнеся эту патетическую речь, Атила направился к выходу, а разгневанное семейство кричало ему вслед оскорбления. Жудити даже ткнула в афериста пару раз своим красным зонтиком, надеясь, что это поможет ему забыть сюда дорогу навсегда.
Атила ушел, Жанета осталась сидеть, но кому было лучше и легче — неизвестно. Скандал был так ужасен, так безобразен.
Как жестока юность в своем стремлении к гармонии! Сколько бед она приносит своим бескомпромиссным максимализмом!
Жуана не раскаивалась в совершенном, но чувствовала, что можно было бы поступить более мягко, пощадив мать и не выставляя ее раны на всеобщее обозрение. Чувствовать она чувствовала, но как это сделать, не знала. Если высказать все Атиле с глазу на глаз, он мигом перевернет все в свою пользу, привлечет на свою сторону Жанету, а Жуану выставит клеветницей, глупой девчонкой, которая только и знает, что воду мутит из ревности к матери. Этого Жуана опасалась больше всего и поэтому пошла на публичное выяснение отношений.
Жанета сидела как оплеванная. Мать тут же ста винить ее в извечном легкомыслии, а у Жанеты не было сил, чтобы защищаться. Слезы текли из ее глаз, и ее  было очень жаль, но родня не обращала на нее внимания, продолжая кипятиться, ругать на чем свет стоит теревшегося к ним в доверие подлеца.
Наконец-то вспомнили и о Жанете.
— Мы тебе поможем забыть его, сестра! - Обратился к ней Шику. — Будь сильной и не сдавайся! Вычеркни навсегда его из своей жизни! А если у него хватит наглости появиться снова, вызови полицию и пригрози ему как следует!
— Шику, я очень тебе благодарна, - начала Жанета, и из ее глаз полились слезы, — но мне нужно по6ыть одной, поплакать, выплакать все слезы сегодня, потому что завтра у меня будет очень трудный день.
Шику понял сестру и поднялся, позвав с собой Констансинью, которая весь вечер просидела как на иголках, опасаясь, как бы Жуана не упомянула, что они занимались слежкой вместе. Ей было очень жалко тетю Жанету, и она совсем не хотела участвовать в семейном скандале.
Жудити и Лусия Элена хотели остаться, чтобы поддержать несчастную жертву, но Шику вовремя сообразил, каково будет сестре с такой поддержкой, и он стал торопить и ту и другую.
— Если у Жуаны достало сил, чтобы заварить такую кашу, — заявил он, — то она вполне может и мать поддержать! А поддержать ее стоит, она в полной прострации! Не обязательно было устраивать такой балаган и унижать мать!
Жуана и сама уже не чувствовала себя такой правой, но что было делать? Все уже свершилось.
Гости разошлись, и Жанета, не раздеваясь, не смыв макияжа, повалилась на кровать. Жуана села рядом.
— Я все поняла, - начала она, — я перегнула палку, опозорила тебя при всех, но ты самая лучшая мама на свете, и я хотела тебе помочь. Я не хотела, чтобы повторилась прошлая история, и ты чувствовала себя оплеванной. Я хотела защитить тебя и защитила. Этот Атила хотел одного: жить за твой счет, и я не могла скрыть от тебя горькой правды!
Она прижалась к матери, и та ласково провела по ее волосам.
— Это было ужасно, — призналась она, — но ничего, как видишь, я осталась жива.
— Ты молодая, красивая, и обязательно будешь, счастлива, — горячо принялась убеждать ее дочь. — Вот увидишь! А на Атилу я должна была тебе раскрыть глаза, иначе ты бы еще больше мучилась. Он же сам признал, что он — мошенник!
Как только речь заходила об Атиле, Жуана начинала кипеть и снова рвалась в бой.
Жанета ласково ее остановила:
— Все, что ты сказала при всех, все, что ты о нем узнала, — проговорила она со слезами на глазах, — я давным-давно знала и сама. Я довольно скоро поняла, кто такой Атила, и ничуть не заблуждалась на его счет. Но знаешь, доченька, почему я молчала и притворялась дурочкой?
Жуана с недоумением уставилась на мать.
- Потому что я безумно его люблю! Люблю так, как никогда и никого еще в жизни не любила!
Вот это было открытие! Жуана просто рот открыла от неожиданности, ушам не поверила. Да как такое может быть?
Но по мере того как она вникала в слова матери, ей становилось все больнее и больнее, потому что ситуация представлялась ей совсем уж безнадежной и отчаянной. Она хотела защитить свою мамочку, а принесла ей только горе.  Но, не принеси она этого горя,  мать все равно не могла бы быть счастлива, потому что как можно быть счастливой, если знаешь, что любимый тобой человек — аферист и подлец?
Жуана сидела, застыв в скорбном недоумении.
Как же он сложен, этот мир взрослых!

Глава 32
Сан-Марино был доволен произведенной сделкой. Ему хотелось приручить Шику, а если тот не приручится,  то иметь возможность бросить на него тень. А Боб, узнав о его поступке, пришел в настоящий восторг:
— Вот что значит всерьез войти в роль! — воскликнул он. — Вот это я понимаю! Всегда приятнее чувствовать себя великодушным львом, чем злобной крысой. Вы войдете в историю бразильской прессы как истинный миротворец! Редакция должна быть безмерно вам благодарна за ваше великодушие и щедрость. Человек, понимающий нужды рабочего класса, более того, умеющий соответствовать им!
Сан-Марино почувствовал себя польщенным.
— Надеюсь, это принесет мне лишние голоса, — мечтательно произнес он. — На одном престиже не разбогатеешь.
Но после разговора с Бобом он пришел в прекраснейшее расположение духа и решил продолжить свою избирательную кампанию, сделав сюрприз своей жене, у которой был на днях день рождения, и младшему сыну Тьягу.
Он позвонил по телефону, отдал распоряжение и с довольной улыбкой снова уселся за стол. Гонсала была изумлена, когда два дюжих молодца внесли в дверь и поставили в гостиной перевитое алыми лентами пианино.
— Что это? Откуда?
Вложенная карточка гласила, что любящий муж радует жену и младшего сына. От радости Гонсала смеялась как ребенок. Она немедленно уселась за пианино, начала играть то одно, то другое, прерывая игру восторженным смехом.
Могла ли она надеяться, что исполнится ее мечта? Что Сан-Марино, который запретил ей слушать ее любимые пластинки, который изводил Тьягу, запрещая ему мечтать о профессии музыканта, вдруг настолько переменится, что сам подарит ей пианино?!
Не меньше матери изумлялся и младший сын, когда увидел стоящее посреди гостиной черное элегантное пианино. Он тут же сел рядом с Гонсалой, и они, наслаждаясь звучанием нового инструмента, стали играть в четыре руки.
Мать с сыном так понимали друг друга, что совместная игра была для них несказанным удовольствием. Они смотрели друг на друга и улыбались, хотя улыбка Тьягу была грустной. Гонсала понимала, почему и не спрашивала ни о чем.
В свой день рождения, подняв за ужином крахмальную салфетку, Гонсала обнаружила вишневую коробочку, в которой лежало кольцо с бриллиантами. Подарок был царским, она надела кольцо и взглядом поблагодарила мужа.
- Оно тебе нравится? — спросил он.
— Очень, — ответила она.
Воцарившийся мир в семье радовал сердце Гонсалы. Она уже перестала надеяться, что такое возможно, и вдруг!
Своей радостью она поделилась с Флорой.
— Думаю, что покоем в доме я обязана Бобу Ласерде, — Смеясь, сказала она. Антониу мало-помалу становится отцом народа и, проникаясь своим отцовством, стал лучше относиться к собственному сыну.
— Если это будет единственный успех Боба в этой кампании, я буду считать, что он многого добился, — тонко улыбнувшись, ответила Флора, мягко разминая спину и плечи Гонсалы.
Флоре было приятно упоминание о Бобе, она соскучилась по нему. Похоже, он был тем самым мужчиной, с которым она хотела бы быть. Вот только нужно было, чтобы он поверил не только в свои возможности как организатора, но и в то, что его можно полюбить просто ни за что.
— Интересно, — задумчиво проговорила Гонсала, опершись на руку и повернув голову к Флоре, почему все заботы достаются только нам, женщинам? Мы заботимся о доме, о детях, о собственной внешности. Мужчины лысеют, толстеют и считают, что по-прежнему привлекательны. Разве  это справедливо?
— Бог с ней, со справедливостью, — ответила Флора. - Несмотря на все свои заботы, ты сохранила молодость, жизненный тонус, добрую расположенность к людям, сохранила свои надежды, свои иллюзии. Разве этого мало?
— Ну, кое, с какими иллюзиями я бы хотела расстаться - вздохнула Гонсала и, подложив руки под подбородок, стала смотреть вперед.
— С какими, например? — поинтересовалась Флора.
— С иллюзией, что я что-то могу сделать для счастья моих детей, — серьезно ответила Гонсала.
Гонсалу заботили оба ее сына, но Тьягу гораздо меньше, чем Арналду. Даже если любовь Тьягу будет несчастливой, она обогатит его, потому что он любит, а любовь всегда созидательна. А вот Арналду... Похоже, он не знает, что такое любовь...
Арналду после нескольких отказов Бетти всерьез разозлился и перестал звонить, дожидаясь се звонка.
Бетти забеспокоилась.
— Если из-за твоей хваленой тактики я потеряю Арналду, — сказала она Раулу, — я сама не знаю, что сделаю!
— Тактика самая правильная, — успокоил ее Раул, — Я же говорю, исходя из собственного опыта.
Бетти подождала еще день или два и позвонила сама.
— Мне жаль, что я тогда не смогла пойти с тобой, — сообщила она с большой теплотой в голосе, — если бы не роды у моей подруги, а она так одинока, но сегодня я совершенно свободна, и мы могли бы...
— В следующий раз, — ответил довольный Арналду, — у меня сегодня переговоры со швейцарцами.
Он даже дал Ирасеме, очень симпатиной девушке-служанке, которую тоже не обходил своим вниманием, поручение:
— Всегда говори Бетти Монтана, что я на переговорах. И называй какую-нибудь престижную страну, вот как я, например, поняла?
Ирасема кивнула, рассмеявшись.
— Ну, ты мне за это заплатишь, — сердито сказала Бетти, получив очередной отказ и повесив трубку.
— Спинка уже подпеклась, — сказал довольный Арналду, тоже повесив трубку, — повернись теперь животиком!
Но, в конце концов, они всерьез соскучились друг по другу, и тогда обоим стало не до тактик, вот тут-то они договорились о встрече, решив пойти на большой ежегодный праздник, который устраивался в Рио.
Ах, как готовилась к этой встрече Бетти! Какое соблазнительное платье она надела, на первый взгляд такое скромненькое, изящное, но при определенных ракурсах позволяющее видеть кое-что из ее прелестей. Она как раз любовалась собой в этом чудесном платье, когда ей позвонил Раул и попросил выручить его.
— Один снимок, и ты свободна, — умолял он. — Понимаешь, модель подвела, а мне сдавать буклет. Ну что тебе стоит, Бетти?
В самом деле, она сейчас прекрасно выглядела, так что, почему бы ей не появиться на буклете? Раул столько раз выручал се, выручит и она его на этот раз.
- Только имей в виду, я иду с Арналду на праздник, — предупредила она, — не задерживай меня.
— Да что ты! Ты меня знаешь!
Но когда она пришла, Раул объяснил, что зазвал ее всем с другой целью.
— Какой это еще целью? — Подозрительно и возмущенно спросила Бетти.
Дело в тон, принялся объяснять Раул, что с минуты на минуту к нему должна приехать с визитом одна дама. Ему очень не хотелось оставаться с ней наедине. Бетти насмешливо хмыкнула.
— Если у меня в студии будет рабочая обстановка, она очень скоро уйдет, так что побудь немножко, выручи
— Ты с ума сошел! — закричала Бетти. Через полчаса за мной заедет Арналду, чтобы ехать на праздник!
— Мы управимся не за полчаса, а за четверть, — пообещал Раул и пошел открывать дверь, потому что раздался звонок.
Бетти торопливо нырнула в спальню. Ее прелестное платье мало подходило для рабочей обстановки, поэтому она быстренько натянула на себя рубашку Раула, его белые джинсы, очки, подколола волосы, и, взглянув на себя в зеркало, очень себе понравилась: настоящий синий чулок и зануда, которая только и думает, что о разметках, слайдах и качестве снимков.
Для толстухи ее появление было полнейшей неожиданностью, но она очень мило справилась со своим изумлением и что-то там такое защебетала.
Раул недвусмысленно давал понять, что им еще предстоит всерьез поработать, что время не ждет и т.д.  Но толстуха, казалось, ничего не слышала, она продолжала щебетать, о чем-то расспрашивала Бетти, та машинально отвечала, а сама сидела как на иголках, она прямо-таки чувствовала, что Арналду уже подходит к дому. Вот он поднялся на крыльцо. Вот вошел в холл. Вот Онейди подает ему чашку кофе...
Толстуха болтала без умолку. Раул время от времени вставлял замечания, Бетти молилась про себя, чтобы Арналду ее дождался.
Но он не дождался, он просто не мог дождаться, потому что, когда толстуха наконец-то собралась уходить, Бетти окончательно поняла, что и на этот раз она продинамила Арналду. Можно себе представить, в каком он ушел расположении духа! Он больше никогда ей не позвонит. А она? Что она скажет в свое оправдание?
— Этого, Раул, я тебе никогда не прощу! — проговорила она со слезами. — Никогда!
— А я твой должник, — растерянно проговорил Раул. — Я тебе очень признателен за этот вечер! Не сердись. Ты меня еще благодарить будешь за то, что мы с тобой прокатили Арналду. Теперь он у тебя с руки будет, есть, с твоей маленькой беленькой хорошенькой ручки.
Раул поцеловал хорошенькую ручку, но Бетти осталась безутешной.
Она подождала звонка, но Арналду не позвонил ей, тогда она сама взяла трубку и набрала номер.
— Привет! Я звоню, чтобы извиниться. Мне очень жаль, я очень хотела пойти вчера с тобой, — проговорила она самым ангельским голоском, на который только была способна.
— Могу себе представить, — хмыкнул Арналду.
— Я так рада, что ты не сердишься, — продолжала все тем же ангельским голоском Бетти. — Я никак не могла оставить свою подругу, ну просто никак...
— Да ладно, не переживай! — великодушно отпустил ее вину Арналду.
— Когда мы сможем увидеться? Если хочешь, сегодня. Я не занята.
— Да когда-нибудь пересечемся, — небрежно бросил Арналду заготовленную еще с вечера фразу. — Пока, Бетти! А то я уже опаздываю!
Положив трубку, Бетти сидела, и, по-кошачьи сузив глаза, сосредоточенно смотрела перед собой. «Ну, Раул, - мысленно говорила она, - ты мне за все заплатишь, за все!»
А в ее памяти всплывали слова, произнесенные голосом Раула: «Он будет есть с твоей маленькой белой ручки.… В бабниках я разбираюсь... Стоит посмотреть в их сторону такой милашке, они от нее ни за что не отцепятся!»
- Не отцепляйся, Арналду, не отцепляйся, - жалобно говорила Бетти.
Глава 33
Сели молилась. Она молилась день и ночь, прося простить ей все ее грехи и избавить от наваждения. Но лицо Тьягу стояло перед ней, а его умоляющие глаза не давали ей покоя.
— Я хочу только дружить с тобой. Почему ты меня избегаешь? — словно бы говорили они.
— Нет, не дружить, не дружить, — возражала она и тут же чувствовала на своих губах поцелуй, и, открещиваясь от него, вновь принималась шептать молитву.
В комнату Сели входила Онейди с подносом. Для этой милой кроткой девочки она всегда готовила что-нибудь вкусненькое — то кокосовую кашу, то банановый коктейль. Ей хотелось видеть Сели здоровой и веселой, а вовсе не печальной и унылой, какой она находила ее всякий раз.
Завтрак и обед всерьез осложняли жизнь Сели. Она очень привязалась к Онейди и совсем не хотела ее огорчать, но есть она не могла, она  постилась, наказывая и укрощая свою непослушную плоть. Объяснить все это Онейди  — значило придать слишком много значения отношениям с Тьягу, значит, признаться вслух, что он совсем небезразличен ей. Нет, Сели  предпочитала молчать, читать про себя молитвы и находить тех, кто с удовольствием полакомиться вкусной стряпней Онейди.
Сели подружилась с маленьким мальчуганом, который добывал себе пропитание нищенством. Он охотно прибегал в погожие дни к решетке сада и съедал все, что предлагала ему девушка. А в непогоду Сели скармливала свою еду бродячим собакам или кошкам, выбросить ее она не могла, не было греха страшнее, чем выбросить на помойку кусок хлеба.
Бетти была слишком занята своей жизнью, своими проблемами, чтобы заниматься еще и младшей сестрой. В лучшем случае она посмеивалась над чудачкой, которая отказывается от жизни.
Жулия видела, что с сестрой что-то творится, но не считала себя вправе вмешиваться, хотя время от времени и давала советы. Но на асе советы Сели отвечала, опустив глаза:
— Я хочу быть монашкой и живу по-монастырски, молюсь и пощусь, нам так положено.
Бетти в таких случаях пренебрежительно фыркала, давая понять, что эту дурь желательно бы выбить из головы, а Жулия замолкала, не находя в себе сил возражать, чтобы не ранить еще больше и без того страдающую сестричку.
Гораздо проще для Жулии было разговаривать с Тьягу. Он то и дело заглядывал к ним, но Сели не хотела его видеть, и он, проникшись доверием к Жулии, полюбил разговаривать с ней.
Поначалу желая порадовать Сели, он приносил пленки, компакт-диски, но Сели не брала подарков и закрывала дверь.
Когда Жулия попыталась замолвить словечко за Тьягу, Сели сурово сказала:
— Мне он не нравится, я имею  право на свое мнение? И я не понимаю, почему вы все должны  вмешиваться в мою жизнь?
Жулия замолчала. Но при случае сказала Тьягу:
— Сели решила уйти в монастырь, но настоятельница неслучайно отправила ее пожить с нами. Она не возражает против того, чтобы перевести Сели в обычную школу, так что двери еще не закрыты. Пытайся Тьягу, и я всем помогу тебе!
Черные глаза юноши благодарно блеснули. Чем бы о ни занимался, он думал о Сели. Играл на пианино и представлял себе, как она его слушает. Ему хотелось познакомить  ее со всеми своими любимыми музы произведениями, ввести в тот мир, в котором жил он сам потому-то он и приносил ей компакт-диски.
Ему хотелось читать с ней одни и те же книги, любить одни и те же стихи, видеть мир и радоваться ему.
— Неужели это так плохо, Сержинью? — спрашивал он своего друга, делясь с ним своими планами и мечтами, - я хочу ей только добра, только счастья! Ты не можешь себе представить, что я чувствую, когда вижу девушку, которую люблю.
— А ты уверен, что любишь ее? — с сомнением спросил закадычный друг. — Нравиться — одно, а любить — совсем другое. Она же уйдет в монастырь! И что ты будешь делать?
— Не знаю, — с тоской ответил Тьягу. Я и сам все время думаю об этом, она такая мягкая, такая ласковая. Она у меня все время перед глазами.
— Я думаю, что ты любишь ее всерьез, — уважительно вздохнул Сержинью. — Я бы и сам хотел полюбить так, как ты.
Тьягу советовался и с Жуаной, пытаясь понять, что происходит с Сели и что ей может понравиться.
— Вы обе девушки одного возраста, тебе легче понять ее, — говорил он доверчиво, не понимая, что причиняет сердцу бедной Жуаны боль. — Посоветуй, как мне себя вести, чтобы Сели захотелось быть со мной.

Но что могла посоветовать ему Жуана? Она была несказанно рада тому, что Тьягу идет с ней рядом, и ей хотелось бы, чтобы говорили они совсем не о Сели, а о них двоих. Дорогу им преградил хорошенький белый котенок.
— Ах, какая прелесть! — растроганно проговорила Жуана, залюбовавшись тупым носиком и большими глазками маленького перса.
— Вот что я подарю Сели! — радостно объявил Тьягу, подхватив котенка на руки.
Как потом мучилась Жуана, ругая себя за то, что не попросила котенка себе в подарок.
— Почему я его отдала? Почему? — корила она себя. Из-за своих отношений с Тьягу Жуана стала лучше понимать чувства матери. Вот и она страдает точно так же из-за Атилы, и ей становилось очень жалко свою дорогую мамочку.
Атила пропал, и Жанета нигде не могла отыскать его. Квартира, которую он показывал ей как свою, оказалась выставленной на продажу агентством по недвижимости, а никакого другого адреса у Жанеты не было. Когда, пропустил несколько дней из-за того, что никак не могла привести свои нервы в порядок, Жанета вернулась в школу танцев, Жизела сказала, что все у них в порядке, появилось два новых ученика, и они внесли плату вперед, остальные ученики ходят исправно, кроме одного — Атилы, он вдобавок взял из кассы триста реалов и исчез, не вернув долга.
— Этот долг я ему простила, — устало сказала Жанета и, надев на лицо дежурную улыбку, пошла заниматься.
Она кружилась как заведенная, стараясь усталостью отогнать от себя неотвязные мысли, а мысли были об одном: где разыскать Атилу? Жанета думала, что он уже нашел себе другую, смотрит ей в глаза, говорит ласковые слова, ласкает, и от одного этого ей хотелось горько плакать.
Неизвестно, стало ли бы ей легче, если бы она увидела, как несчастный Атила сидит у стойки бара и опрокидывает один стакан за другим, не в силах справиться со свалившимся на него несчастьем — он не притворялся, не лгал, когда говорил слова любви Жанете, он, в самом деле, любил ее.  Любовь, наконец, поймала в ловушку того, кто так долго и безнаказанно пользовался ею в корыстных целях. Для обманщика настал наконец час расплаты, и он был вдвойне горек, потому что не оставлял ему никаких надежд.
Мать и дочь, Жанета и Жуана, теперь частенько сидели, обнявшись. Одна думала об Атиле, другая - о Тьягу.
А Тьягу по-прежнему думал только о Сели и был счастлив, что увидит ее, шагая поутру с корзинкой в направлении ее дома.
Онейди удивилась, увидев нежданного посетителя, но то показал ей жителя корзины, и она с улыбкой закивала, показывая рукой на дверь комнаты Сели.
Сели стояла на молитве, глаза ее были полны слез. Она просила, чтобы добрый Иисус ответил на ее горячую молитву, и вдруг прямо перед ней появился пушистый белый котенок, который косился на нее, смешно перебирая своими толстыми лапками.
Котенок был настоящим чудом, и Сели замерла от восторга, а потом нежно и бережно прижала пушистый комочек к сердцу. Ей так не хватало живого тепла! Как она любила всех животных, живших в монастыре! Как скучала без своего Карла Великого! Так что это? Неужели ответ на ее молитву?
Сели повела глазами по сторонам и у приоткрытой двери увидела счастливое улыбающееся лицо Тьягу. Ах, вот оно что! Опять соблазн! Сели отвернулась, но выпустить из рук беленький пушистый комочек не смогла. Так она и молилась, прижав его к груди и прося дать ей ответ.
Тьягу спускался по лестнице и впервые улыбался во весь рот. На этот раз он сделал Сели настоящий подарок, к тому же он сможет навещать его, должен же он знать, как поживает его питомец.
У дверей он столкнулся с Жулией и не мог не поговорить с ней.
— Жулия, почему Сели так рвется в монастырь? — спросил он, надеясь разрешить, наконец, свое недоумение. — Может, с моей стороны это нахальство, но я уверен, что я ей нравлюсь, а сам я ее люблю безгранично и никогда бы не обидел.
Жулия с сочувствием посмотрела на пылающее лицо юноши, который буквально у нее на глазах превращался в мужчину.
— Понимаешь, Сели выросла и воспитывалась в монастыре, она жила там с раннего детства, с тех пор, как умерла наша мама. Ничего другого она не знает, она привыкла к мысли, что будет монахиней. Но настоятельница прислала ее в Рио, чтобы проверить, в самом ли деле для нее это — признание.
— Значит, сама настоятельница сомневается? — обрадовался Тьягу. — А ты как думаешь?
— У нас есть время, — осторожно сказала Жулия. — На твоем месте я бы не отступала. Может, она сама поймет, что монастырь ей ни к чему.
— Ты настоящий друг, Жулия! Спасибо тебе!
А Жулия подумала, что ей нужно поскорее позвонить настоятельнице и перевести Сели в коллеж в Рио.
Окрыленный, Тьягу заторопился домой, безнадежность, в которой он жил все последнее время, сменилась самыми радужными надеждами.
Все обитатели дома Монтана приняли близко к сердцу появление нового жильца. Его приняли в члены семейства и стали гадать, какое дать ему имя.
— Я бы предложила назвать его Неженка, он словно белая пена, — говорила Онейди.
— Да не, он Усатик, а то и Жулик, — рассмеялся Алекс, показав, как котенок пытается стянуть кусочек 6рынзы, стоило поставить его на стол.
Сели подхватила котенка на руки.
— А мне хотелось бы для него что-то более романтичное, — мечтательно протянула Бетти. — Он такой красивый! Вот, кстати, и имя неплохое — Красавчик! Садись, Сели, что ты стоишь? — обратилась она к сестре, которая так и стояла неподвижно возле накрытого стола.
— Я поем у себя в комнате, — отозвалась Сели. — А имя Красавчик мне нравится!
— Неужели она так ничего и не ест? Спросила Жулия и обвела глазами всех сидящих за столом. Не было за ним только Отавиу, он тоже лишился аппетита и не принимал участия в семейных трапезах, зато вот уже несколько дней как выходил на прогулку.
— Как положено, в трауре, — сочувствовали ему дочери, глядя вслед. — Как же он переживает из-за мамы! Но папочка у нас сильный, он справится со своим горем, острота пройдет, и его будут согревать приятные воспоминания.
Если бы так! Воспоминания и жгли Отавиу каленым железом, от них он и бежал, надеясь быстрой ходьбой и калейдоскопом впечатлений отгородиться от горькой памяти о своей жене. Но удавалось ему это с трудом. Стоило вернуться домой, и боль снова подступала к горлу.
На этот раз Отавиу не торопился к себе в комнату, так как там он оставался наедине с тем, что хотел позабыть и превозмочь. Он остался с Алексом и Онейди, обсуждая с ними их будущий бизнес. Алекс наконец-то продал драгоценности Онейди, и они собирались купить передвижную палатку, чтобы торговать горячими сосисками.
Во время их разговора в столовую вошла Сели, она хотела подойти к отцу, но не дошла нескольких шагов, пошатнулась и упала. Перепуганные домашние бросились к ней, она была без сознания.
Отавиу вызвал такси, и они повезли Сели в больницу, нужно было срочно выяснить, что с ней, и оказать необходимую помощь. Денег на платную больницу у них не было, поэтому ее отвезли в самую обычную, для бедняков. Но Отавиу ню надеялся, что там его дочери помогут. Он хотел попросить денег у Сан-Марино, но не мог отлучиться из больницы. Алекс отказался звонить Сан-Марино наотрез: кто он такой, чтобы просить у него деньги.
Позвонила Сан-Марино Онейди, она относилась к Сели как к дочери и не могла оставить ее в беде. Сан-Марино вошел во вкус благотворительности и отрядил в больницу Алвару. Отавиу лишний раз отдал должное своему другу - настоящему, который в трудную минуту всегда приходит на помощь.
Разумеется, в частной клинике Сели мгновенно занялся опытный врач. Отавиу с трепетом ждал результата обследования. Он корил себя за то, что уделял так мало внимания своей маленькой Сели, той, что так заботилась о нем и молилась о его здоровье.
Врач поставил диагноз: пневмония. Сели давно подкашливала, но никто не обращал на это внимания. Очевидно, она простудилась в ту страшную грозовую ночь, когда Отавиу постигло его страшное потрясение. Однако состояние больной было тяжелое, так как, несмотря на молодость и здоровье, организм был очень истощен.
— Надейтесь, — сказал врач, — надейтесь. Единственное, что я могу вам гарантировать: ваша дочь находится в надежных руках.
Отавиу поблагодарил, но когда вышел из клиники, то направился не домой, а в церковь, где не был уже с незапамятных времен, может быть, со времен своего детства... Он зажег свечку перед девой Марией и стал горячо молиться за ту, которая сама молилась день и ночь, и после молитвы впервые за многие дни на душе у него стало спокойнее. Отавиу удивился, увидев в церкви и Бетти, его средняя дочь тоже пришла помолиться, она чувствовала себя виноватой, проглядела сестру.
Все в доме Монтана чувствовали себя виноватыми перед милой кроткой Сели, все беспокоились за нее и желали скорейшего выздоровления.
Но больше всех встревожился Тьягу, когда из разговора отца с матерью понял, что Сели находится в клинике. Ни минуты не медля, он помчался к ней. Сердце у него упало, когда он увидел бледную, неподвижно лежащую Сели и, наклонившись к ней, он начал шептать;
— Сели, поправляйся поскорее, пожалуйста! Ты меня слышишь? Это я, Тьягу. Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Если с тобой что-то случится, я тоже умру. Выздоравливай! И прости, если я скажу тебе то, что говорить не следовало, но я не могу больше ждать... Если бы т знала, как я тебя люблю! Когда ты, наконец, поверишь, что я никогда тебя не обижу? Я уверен, мы сможем быть счастливыми. Позволь мне любить тебя. Мне ничего больше не нужно, только любить тебя. Только думать о тебе, быть с тобой рядом. Спи, а завтра просыпайся здоровой! Я буду каждый день к тебе приходить.
Сели слышала слова Тьягу, но не обрадовалась им, а пришла в отчаяние. Что же ей делать, если негде укрыться от страшного наваждения, если тот, от кого она бежит, настиг ее даже в больнице?!
Но она была слишком слаба и могла только отчаиваться. Как сквозь сон она видела отца, который сидел у ее постели, потом сестер, они уговаривали отца отдохнуть и дали ему успокоительное, потом Сели сама впала в забытье.
Но ночью внезапно проснулась. Отец дремал рядом на стуле. Странная решимость овладела несчастной — среди этого кромешного мрака она поняла, что должна умереть. Бороться с собой и с любовью Тьягу у нее не было сил, она принадлежала Богу, и значит, должна была идти нему
Сели отворила окно, и в него ворвался холодный ночной воздух, она легла на пол и прошептала:
— Господи! Возьми меня к Себе, я готова, — и потеряла сознание.
Ночью Тьягу приснился страшный сон: Сели звала его, ей было плохо, грозила какая-то опасность. Тьягу проснулся и сел на кровати. Ощущение опасности было так реально, что он не сомневался: Сели в беде. Утром он поехал в больницу и узнал печальную новость — Сели в реанимации, она между жизнью и смертью, врачи делают все возможное для ее спасения, но поручиться ни за что не могут.
Глава 34
Сан-Марино находился в дурном расположении духа. Еще на праздновании серебряной свадьбы он заметил, что Шику неравнодушен к Жулии, но тогда она отвергла все его притязания, что доставило Сан-Марино немалое удовольствие. Такая женщина, как Жулия, и должна была щелкнуть по носу зарвавшегося репортеришку.
Но на этот раз стал невольным свидетелем их поцелуя, и этот поцелуй не давал ему покоя. Есть между этими двумя что-нибудь или нет?
Дурное настроение Антониу объяснялось еще и недовольством собой, ему неприятна была собственная зависимость от своенравной красавицы.
— Привязанность к этой женщине тебя погубит, — как-то сказал ему Алвару. Разумеется, он имел в виду Еву, на которую так походила его дочь...
— Я знаю, — мрачно согласился с ним Антониу.
И вот теперь он вновь  убедился в правоте своего адвоката, и это было ему неприятно.
Домой он вернул нервный и расстроенный. «Как в худшие времена привязанности к портрету», отметила про себя Гонсала, но все-таки сочла необходимым поделиться с мужем своей заботой. А озабочена она была неприятностями Ирасемы, симпатичной молодой служанки, которая работала у них в доме. Оказалось, что она оставила маленького сына в родной деревне и теперь вынуждена отдать его на усыновление, потому что у нее не хватает денег на его содержание.
— Мне кажется, мы в состоянии помочь, - говорила Гонсала. — Она работает у нас, и мы вполне можем как-то решить ее проблемы, например, платить за содержание ребенка.
— Что? Что? — переспросил Антониу. Он сидел, погрузившись в свои мысли, и не услышал ни единого слова из того, что говорила ему жена.
Гонсала вздохнула, она привыкла к невниманию мужа, но сейчас невольно вспомнила Отавиу. Какой он тонкий и чувствительный человек, как близко принимает к сердцу все, что касается его детей и вообще всех окружающих. Сегодня она лишний раз убедилась в этом. Когда она приехала в больницу, первым, кого она встретила, был Отавиу. Он был потрясен несчастьем с Сели, в глазах у него стояли слезы, когда он повторял:
— Я не должен был засыпать ни на секунду! Я мог понадобиться ей! Я — плохой отец. Все, что произошло на рассвете, было ужасно. Как я мог не доглядеть и позволить ей встать!
А вот Антониу никогда не занимался детьми, пока они были маленькими, он был к ним совершенно равнодушен. Это она с ума сходила из-за кори Арналду, из-за свинки Тьягу…
Разговаривая с Отавиу, Гонсала всякий раз удивлялась тишине и покою, которые нисходили на ее душу. Да, Отавиу был необыкновенным человеком, рядом с ним она не опасалась, что ее застанут врасплох, оскорбят, обидят. Она даже как-то высказала это Отавиу.
— Тебя кто-то обижает? — удивился он.
Гонсала вообще не любила жаловаться, а уж позволить себе пожаловаться на собственного мужа не могла ни при каких обстоятельствах.
— Да нет, разве что сама жизнь, — прибавила она с усмешкой.
— Жизнь обидела и меня, — горячо подхватил Отавиу. — Ева, очаровательная, прекрасная женщина, которую я любил, перестала существовать. Ее никогда и не было, той Евы, которую я любил. Жизнь сыграла со мной дурную шутку, она обманула меня. Я любил свою иллюзию, а не реальную живую женщину, поэтому мне и было так трудно с ней расстаться. Но теперь это произошло, я не хочу думать о прошлом, моя жизнь начинается заново, я только отец и хочу одного — чтобы выздоровела моя любимая Сели!
Вот что вспоминала Гонсала, глядя на занятого своими мыслями Антониу, который, даже не взглянув на нее, отобедал и отправился в свой кабинет.
— Придется еще подождать, Ирасема, — сказала она служанке, которая смотрела на нее страдальческими умоляющими глазами, — сеньор Антониу сегодня очень занят, но я попробую поговорить с ним вечером.
Она и в самом деле нашла минуту и с иронической усмешкой сказала мужу:
— Ты рискуешь своей славой отца народа! Что о тебе скажут, если ты не поможешь простой бедной девушке, живущей в твоем собственном доме?
На этот раз Антониу ее услышал.
— А что там с ней? — спросил он.
И узнав, в чем дело, распорядился:
— Разумеется, помоги ей! Сделай все, что считаешь нужным.
Тьягу не спускался в столовую, не обедал и не ужинал, и Гонсала заглянула к нему в комнату. Он лежал на кровати и смотрел в пустоту.
— Видишь, предчувствие не обмануло меня, мама, - сказал он, — Сели и в самом деле очень плохо, и я молюсь нее, молюсь за нас обоих.
— У нас обоих есть дар предвидения, - задумчиво сказала Гонсала, — и что-то мне подсказывает, что Бог услышит твои молитвы, и Сели поправится. Вот увидишь, Бог тебе поможет, сынок. Одно то, что твой отец устроил ее в лучшую клинику, уже о чем-то говорит.
— Да, я очень благодарен за это папе, — горячо сказал Тьягу. — Он сделал по-настоящему доброе дело! Видишь, и он бывает добрым, чутким, внимательным.
— Конечно, сынок, — с вздохом сказала Гонсала, — и у твоего отца есть много хороших качеств. А пока Сели в тяжелом состоянии и врачи беспокоятся за нее, будем молиться, чтобы она пришла в сознание и выздоровела.
Тьягу кивнул и вновь уставился в потолок.
За Сели молился не один Тьягу, за нее молились и Бетти, и Жулия. Обе они были равнодушны к религии, но в тяжелый час испытаний обратились душой к тому, кто способен творить чудеса и один может поддержать нас.
Жулия отказалась от приглашения Шику, и он ни на чем не настаивал. Он видел, что она не обиделась на него за поцелуй, почувствовав, как он хочет утешить ее и успокоить. Ему показалось, что случившееся несчастье сблизило их, понимал, что Жулии хочется быть поближе к сестре, и оставил ее в холле клиники.
- Если что-то понадобится, звони, — сказал он. — Я буду дома и примчусь в один миг.
Жулия кивнула, прикрыв глаза — да-да, она так и поступит.
Шику вернулся домой гораздо раньше, чем всегда и чем ждал его Раул. Вытянутое лицо Раула сразу показало Шику, что вернулся он не вовремя.
— У меня ужин с Аной Паулой, — объяснил Раул. — Мне надоело гоняться за каждой юбкой, и я решил наконец-то остепениться. Как видишь, мои добрые намерения, и старания не остались втуне, Ана Паула приняла мое приглашение.
— Поздравляю, старик, — Шику похлопал приятеля по плечу, — но, клянусь, я тебе не помешаю, запрусь у себя и носа не покажу!
Раул вздохнул: конечно, было бы куда лучше встречаться с Аной Паулой без свидетеля за стеной, но…
В дверь позвонили, Раул кинулся открывать и с изумлением увидел за дверью целую компанию — первой стояла Ана Паула, а рядом с ней Лусия Элена, дона Жудити м Констансинья. Раул в изумлении отступил.
— Я, кажется, не вовремя, — язвительно сказала Ана Паула.
— Что ты! Что ты! Я так ждал тебя! — воскликнул Раул, бросаясь ей навстречу.
— А я-то считала тебя другом, — не менее язвительно произнесла Лусия Элена, — я не думала, что ты так ловко будешь покрывать походы Шику налево!
Вся компания вошла в квартиру, и Шику едва не застонал, увидев свою матушку и бывшую жену. Однако, взглянув на Констансинью, сдержал свое недовольство.
Выяснилось, что в доме Жудити морят тараканов, поэтому оставаться там невозможно, и все семейство решило переночевать у Шику.
Ана Паула мгновенно поняла, что ей лучше всего ретироваться, она не была любительницей семейных сцен, на которые были такими мастерицами дона Жудити и Лусия Элена. Раул был раздосадован донельзя и мрачно удалился в свою комнату: в кои-то веки он собрался вступить на стезю добродетели, а его заподозрили Бог знает в чем!
Шику с тоской смотрел на свое семейство, а они принялись устраиваться на ночлег.
— Я простая женщина, — говорила дона Жудити, - мелочи меня не беспокоят, и привередничать я не люблю, мне в любом уголке хорошо!
Она внимательно осмотрела комнату Шику и похвалила ее:
— Очень славная комната! Мне как раз подходит!
— В комнате Шику буду спать я, - тут же заявила Лусия Элена. — Как-никак, он — мой бывший, то есть настоящий, то есть отец моего ребенка, вот что я хотела сказать. И поэтому с Шику буду спать я, а не вы!
Тебе он — отец ребенка, а мне родной сын, поэтому на кровати буду спать я. К тому же у меня спина больная, а ты, Лусия Элена, можешь и на диване поспать, раз ты даже не член нашей семьи.
— Как это не член семьи, когда она моя родная мама? — подала голос Констансинья.
- Не член моей семьи, — подчеркнула слово «моей» Жудити, — но, разумеется, она — член твоей.
- На диване я не улягусь, я слишком высокая, — тут же стала возражать Лусия Элена. — Но если Шику будет спать в гостиной, то я согласна.
Шику молча смотрел на спорящих. Он тихо стоял в сторонке и поглядывал на суетящихся женщин. Потом тихонько подошел к комнате Раула и постучал.
— Посидите тихо, пожалуйста, — попросил он, и женщины разом притихли, — мне нужно поговорить с моим приятелем, а когда я вернусь, мы разберемся, кто, где ляжет.
— Уступить постель?! Ну, знаешь! — возмутился спросонья Раул. — Мало того, что разбудил!
— И ты мог уснуть в этом гвалте? Никогда не поверю, — вздохнул Шику. - Уступи всего на одну ночь, а то мы до утра так и будем маяться.
С охами, вздохами, сопеньем и кряхтеньем Раул поднялся и вышел в гостиную.
— Ты, мамочка, будешь спать в комнате Ра уда. — И Шику пригласил дону Жудити в комнату.
Непритязательная дона Жудити тут же устроила Раулу разнос за беспорядок.
— Я просто представить себе не могу, как ты можешь жить среди этого развала, — возмущалась она.
— Могу! — сурово отозвался Раул и прибавил: — Вы меня очень обяжете, если ничего не будете трогать.
Тон его был так суров, что дона Жудити мигом успокоилась и вполне миролюбиво пообещала:
— Конечно, не буду, не беспокойся.
— Вот и прекрасно, — буркнул Раул.
Мужчины подождали, пока улягутся и успокоятся женщины, а затем, поругавшись, какое-то время из-за дивана, улеглись и сами. Улеглись недовольными, раздраженными и точно такими же проснулись.
Стоило Шику открыть глаза, как женщины наперебой защебетали, обещал приготовить ему завтрак, напечь печенья, сделать фруктовый коктейль.
— Терпеть не могу фруктовых коктейлей, — огрызнулся Шику и поспешно сбежал на работу. Провести еще и утро в обществе преданных ему женщин было свыше его сил.
Он мечтал повидать Жулию. Стоило ему увидеть ее, как он чувствовал себя омытым живой водой, и он жаждал приникнуть к этому волшебному источнику. Если бы он знал, что Жулия искала его! Она хотела попросить его приехать к Отавиу, которому стало очень плохо после того, как он не уследил за Сели. Единственный, кого он соглашался повидать, был Шику, и Жулия пыталась его отыскать.
Она позвонила ему домой, трубку взяла Констансинья и, осведомившись, кто Шику спрашивает, произнесла вслух: Жулия Монтана.
Жудити тут же вырвала у внучки трубку из рук:
— Алло! Это говорит мать Шику, — сообщила она. - Девочка! Хватит ему названивать, мой сын занятой, порядочный человек, у него нет времени на разговоры с кем попало! Или ты уже забыла, что из-за тебя, его чуть не колумбийские партизаны? Оставь его в покое, ему и без тебя отлично живется! Всего хорошего!
Дона Жудити с чувством выполненного дол гордо положила трубку.
Зато Жулия на другом конце провода еще несколько секунд подержала ее, внимательно на нее глядя, потом тоже опустила на рычаг и сказала:
— Ненавижу Шику Мота! И все, что с ним связано!

Глава 38
Дела Антониу Сан-Марино складывались как никогда удачно. Наконец-то Торкуату разобрался с Элиу Арантесом, с этим старым болтливым кретином, разобрался раз и навсегда и тем самым решил для Сан-Марино давнюю и серьезную проблему. Вместе с Элиу Арантесом ушла в небытие стародавняя история, ворошить которую Сан-Марино не позволял никому. Во всяком случае, он очень надеялся, что ни Отавиу, ни кто-либо другой никогда ничего не узнают о событиях почти двадцатилетней давности. Теперь, когда главный источник опасности был устранен, Сан-Марино мог спокойно вздохнуть и целиком погрузиться в бушующее море избирательной кампании. Теперь он не боялся ничего, или почти ничего, — Антониу имел привычку не зарекаться и никогда не сбрасывать со счетов самый худший вариант развития событий.
Но сейчас судьба была благосклонна к нему. Избирательная кампания набирала обороты, и Боб Ласерда исправно докладывал шефу о растущем рейтинге. Сан-Марино выслушивал отчеты имиджмейкера с бесстрастным лицом, хотя внутри крепла уверенность в близкой победе. Но Сан-Марино тут же гасил радость и продолжал слушать Боба со сдержанным, если не холодным вниманием. Однако советы опытного имиджмейкера Сан-Марино старательно выполнял. Надо быть более открытым — и Сан-Марино стал регулярно появляться то на открытии крупного супермаркета, то на народном гулянье в парке. Мелькал он и в воскресных семейных телешоу, а на страницах собственной «Коррейу» рассказывал о собственной же благотворительности.
Благотворительность была главным коньком Сан-Марино. Еще никогда в своей жизни он не спускал так много денег на ветер, мо впереди маняще рисовался сенат, и Сан-Марино не жалел денег. Хорошо бы помочь приюту! И Сан-Марино без излишней задумчивости давал указание перечислить кругленькую сумму на адрес, указанный Бобом. У Ирасемы проблемы с жильем, — подкрадывалась Гонсала, и Сан-Марино согласно кивал головой, быстро прикидывая в уме, во сколько обойдется покупка небольшого дома для верной служанки. Но каждый свой шаг, каждую трату денег Сан-Марино умело обставлял, привлекая к этому всеобщее внимание. Как ни странно, избирательная кампания изменила к лучшему и семейные дела Сан-Марино. Антониу не верил собственным глазам, наблюдая за старшим сыном, без опозданий появляющимся в офисе каждое утро. Будто подменили парня, — поражался он такому волшебному превращению шалопая в примерного сотрудника и начинал доверять и поручать Арналду все более ответственные задания.
— У нас довольно неплохой сын, Гонсала. Я, честно говоря, не ожидал обнаружить у него какие-либо способности. Но, представь, он полом отличных идей, он инициативен, грамотен, смело берется за дело, умеет договариваться с людьми. Хотя амбиций у него тоже предостаточно... Но, впрочем, это не плохо: чтобы в жизни добиться настоящего успеха, надо знать себе цену и надо многого хотеть. В этом мы с Арналду схожи.
Гонсале слова мужа казались сладкой песней. Но она не спешила все успехи сына приписывать темам мужа. За всеми переменами к лучшему ей виделось положительное влияние Бетти Монтана. Однако Сан-Марино был далек от мысли радоваться крепнувшим отношениям старшего сына с дочерью Отавиу. Гонсала удивлялась такому оппозиционному настроению мужа, на что он всегда невозмутимо отвечал:
— Это не оппозиция, а позиция, я считаю, что наши отношения с семьей Монтана должны оставаться на том же уровне, где они находятся сейчас.
Гонсала огорчалась, и Сан-Марино ласково, насколько это удавалось ему, добавлял:
— Поверь, дорогая. Лучше не пытаться совместить несовместимое. Супругой Арналду я вижу девушку нашего круга, к примеру, дочь адвоката, того же Алвару, в конце концов. У нас много общих интересов, совместных проектов, а это, как известно, всегда цементирует любой союз, в том числе и брачный. А что такое Элизабети Монтана? Да, она дочь моего друга детства, я к нему очень тепло отношусь, готов всячески помочь... Но глупо забывать, что они сейчас относятся к совершенно другому слою, с которым у нашей семьи очень мало общего. Да к тому же не стоит забывать, что любое охлаждение между Арналду и Бетти неизбежно осложнит мою дружбу с Отавиу. Поэтому пусть Арналду не спешит, осмотрится и выберет в жены лучшую во всех отношениях девушку. Ему есть из чего выбирать. А семья Монтана пусть живет своей жизнью.
Сан-Марино поймал скептический взгляд жены и безошибочно точно угадал его происхождение: Гонсала, конечно, думала о Жулии, вернее, о его отношении к старшей дочери Отавиу. Впрочем, с того момента, как он сменил портрет Евы на портрет Гонсалы, ревность последней пошла на убыль. Сан-Марино и сам до конца не понял, почему в один момент вдруг решил убрать столь дорогой его сердцу портрет. Потому что боялся, что дотошные журналюги, обслуживающие его противников на выборах, пронюхают, что в своей потайной комнатке Сан-Марино прячет портрет чужой жены? Потому что захотел преподнести еще один подарок Гонсале по случаю серебряного юбилея? Потому что появилась Жулия — живое воплощение его юношеской любви? На все эти вопросы он мог ответить «да», но несомненно, что появление девушки сыграло здесь решающую роль.
Он не искал с ней встреч, не докучал своим вниманием, просто старался, чтобы она всегда чувствовала рядом его надежное плечо, защиту, потому что знал: любая женщина, даже такая сильная, как Жулия, нуждается в поддержке сильного мужчины. Такого мужчины рядом с Жулией не было — Отавиу больше напоминал ребенка, для которого Жулия была скорее матерью, чем дочерью. Ну а про увивающегося вокруг нее журналиста Шику Мота и говорить нечего: обременен бывшей семьей, беден, легкомыслен, сумасброден. Именно таким до недавнего времени представлялся Сан-Марино ведущий корреспондент «Коррейу» и настойчивый поклонник Жулии. Но расследование темных делишек Пабло Фернандеса, проведенное Шику, заставило Сан-Марино отчасти изменить мнение об ухажере Жулии. Ловок, предприимчив, смел, находчив... В душе Сан-Марино был чуточку благодарен ему. Еще бы! Притащить материал («Не материал — бомбу» — как справедливо заметил Ласерда), раскрывающий все махинации Фернандеса, счета, открытые на подставные имена, суммы полученных взяток, список нелегальных игорных домов и борделей. А чего стоили фотографии будущего сенатора в обнимку со шлюхами из стриптиз-шоу! Сан-Марино вспомнил, как горели глаза у Шику, когда он придумывал название своей статьи: «Ночной король утопает в море грязи»... Но дело Шику Мота — таскать жареные каштаны из огня, а призвание Антониу Сан-Марино — употреблять эти каштаны на пользу собственному здоровью. Сан-Марино зажмурился от удовольствия, перебирая в памяти подробности своего разговора с «ночным королем».
— Ты знаешь, Пабло, передо мной лежит любопытная статья. Сказать, как она называется? «Ночной король утопает в море грязи»... Ты не представляешь, сколько в ней всего любопытного. Здесь даже есть адреса всех твоих подпольных казино и борделей, даже названы суммы, которые выплачивали тебе уличные сутенеры, и еще много всего интересного. Вот держу в руках твои фотографии с очаровательной длинноногой блондинкой. А я всегда думал, что тебе нравятся брюнетки, дорогой Пабло. Нет, я не сказал, что этот материал уже опубликован, я хочу сказать, что он может быть опубликован, хотя, честно говоря, я предпочел бы видеть на первой странице «Коррейу» другой заголовок:
«Ночной король снимает свою кандидатуру». Тебе не кажется, что так звучит гораздо пристойнее, а главное, абсолютно безопасно и для бизнеса, и для имиджа, и для твоего здоровья. Ты, я слышал, собирался поехать полечиться, отдохнуть? Почему бы тебе не сделать этого прямо сейчас, а объявить об этом завтра? Я готов немедленно поставить твое обращение на первую страницу газеты. Ты согласен? Отлично! Я с самого начала знал, что мы поймем друг друга. Обнимаю... Привет супруге.
Даже на опытного Ласерду, категорически запретившего вступать в контакт с противником, этот разговор произвел впечатление: такого в книгах не прочтешь, ситуацию надо чувствовать спинным мозгом. А такого, спинно-мозгового чутья Сан-Марино не занимать. И это чутье подсказывало Антониу объясниться с Шику. Как ни круги — парень он  толковый, дело свое знает, пригодится еще не раз.
..Сан-Марино закончил завтрак, поднялся из-за стола и нежно поцеловал Гонсалу:
— Мне кажется, мы давно никуда не выезжали с тобой. Я измотан, ты тоже устала, у меня есть неделя — дней десять перед главной схваткой. Я хочу куда-нибудь съездить и отдохнуть вдвоем с тобой. Жду твоих предложений!
Гонсала проводила его до машины, что не случалось с ними е десяток лет, и Сан-Марино счел это добрым предзнаменованием: наступающий день предвещал удачу.
Вид мечущегося по коридору Шику Мота не испортил настроения Сан-Марино. Он распахнул перед ним дверь.
— Хорошо, что ты пришел, Шику. Заходи.
Они проговорили около часа. Для начала Сан-Марино позволил Шику выговориться, и когда тот закончил свою возмущенную речь, поблагодарил его за прекрасно подготовленный материал.
— Я благодарю вас, сеньор Сан-Марино, за вашу высокую оценку, но мне была обещана первая полоса для вот этого самого прекрасного материала. — Шику ткнул пальцем в распечатку своей статьи.
— Я понимаю твое негодование и вполне разделяю его. — Сан-Марино поднялся и заходил по кабинету. — Но ведь ты писал не с целью быть опубликованным на первой странице? Ты хотел разоблачить Фернандеса! Ведь так? — Сан-Марино повысил голос, и Шику ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть головой. Преградить ему дорогу к сенаторскому креслу – вот в чем я, вижу нашу с тобой общую цель. И я  добился этого, он снял свою кандидатуру! Ты ведь уже знаешь эту новость? Но я счел, что есть более эффективные способы влияния на Фернандеса, хотя, не буду скрывать, твоя статья дала мне определенные козыри, которые я с успехом разыграл. Но публиковать статью, считаю, было бы неверным и по политическим, и по эти этическим нормам. У меня на тебя большая ставка, я вижу в тебе задатки крупного журналиста, может быть, самого яркого в современной журналистике. - Сан-Марино обернулся и увидел Шику, направляющеюся к двери. — Я что-то не так сказал?
— Все так, просто я не вижу достойной газеты для моих гениальных статей.
Сан-Марино проводил его тяжелым взглядом и вдруг почувствовал, как его прекрасное настроение куда-то улетучивается. И причиной тому были дурные предчувствия, захлестнувшие кандидата в сенат.
Назревавшая гроза разразилась вечером с приходом Алвару. Тот положил на стол перед Антониу вечерний номер «Новостей», с первой страницы которых Сан-Марино широко улыбался Пабло Фернандес, обнявший за талию шикарную блондинку. «Качество печати неважное, на фотографии девица выглядела куда как моложе», — мелькнуло в голове Сан-Марино. Он начал читать и вскоре понял, что все факты, разоблачающие Фернандеса, были хорошо ему известны: взятки, подпольный игорный бизнес, проституция... Он быстро пробежал текст до конца и вперился глазами в подпись автора: Жулия Монтана. Алвару с нетерпением ждал реакции шефа, и тот, неимоверным усилием совладав с Собой, спокойно произнес:
- Жулия Монтана — отличный журналист, от Бога. Не по6ояться опубликовать компромат на самого Пабло Фернандеса! Сенсационная статья, и я нахожу, что она косвенным образом мне помогла.
- Ну и как же, интересно, она тебе помогла? — В голосе Алвару прозвучало сомнение.
— Я не мог в своей газете опубликовать всю эту грязь, потому как договорился с ним накануне: я молчу — он снимает свою кандидатуру. Но мне было противно, что этот подонок хоть и вышел из предвыборной гонки, но по-прежнему считается порядочным человеком.
— Скажи мне, а как Жулия узнала обо всем этом?
— Я же говорю, она очень талантлива, и я рад, что с Пабло Фернандесом покончила именно она. - Чем дольше говорил Сан-Марино, тем убежденнее, увереннее звучал его голос. — Эта красивая, милая девушка помогла мне убрать главного конкурента в борьбе за сенаторское кресло.
- Только не говори, что это ты передал Жулии все доказательства. Такая грубая игра не в твоих правилах.
- Я не понимаю твоего сарказма, Алвару. Где раздобыла Жулия компромат — пусть будет ее журналистской тайной. Главное, — Сан-Марино поднял вверх указательный палец, я абсолютно чист перед моим другом Фернандесом, я сдержал данное ему слово: в моей газете он не прочел о себе ничего дурного. И я оказался человеком слова... А теперь, извини, у меня полно дел.
Он выпроводил Алвару, и устало сел в кресло. Разговор с адвокатом окончательно испортил ему настроение. Убедил ли он старого лиса в том, что непричастен к появлению статьи Жулии? Впрочем, это было не самым важным. Главная неприятность скрывалась в другом: Сан-Марино догадывался, кто снабдил Жулию неопровержимыми доказательствами, что стали гвоздем ее статьи. А это означало лишь одно... Сан-Марино быстро набрал номер телефона.
- Жулия? Я звоню, чтобы поздравить тебя с замечательной публикацией...
Целый день она принимала поздравления от друзей, коллег, издателей, даже сам Сан-Марино и тот позвонил, наговорил кучу любезностей. А один из сенаторов, у которого она когда-то брала интервью, прислал длиннющую поздравительную телеграмму. Жулия прочитала ее и небрежно бросила на стол.
— Ты думала, это от Шику? — Сели подняла с пола не долетевший до стола листок.
Жулия замерла с расческой перед зеркалом: «Как Сели, совершенно ничего не понимающая в этой жизни, додумалась до такого: ждать поздравления от Шику?!» Жулия хмыкнула:
— Он слишком завистлив, чтобы признать мой успех.
— Он очень хороший, Жулия, — с чувством произнесла сестра, — как ты этого не понимаешь? Он, я в этом уверена, очень рад твоему успеху.
Жулия подошла и обняла сестру за худенькие плечи.
— Это ты очень хорошая и очень добрая девушка, Ли. Но мужчин ты не знаешь. Они скорее проглотят собственный язык, чем похвалят коллегу, а тем более женщину.
— Но для Шику ты не просто коллега! Ты — женщина, которую он любит.
— Я же просила не говорить о Шику...
— Хорошо, не буду, — Сели покорно кивнула головой, — только я знаю, что и ты его любишь.
Это было слишком! Жулия спустилась на кухню, где под руководством Отавиу у плиты проворно суетилась Онейди. Жулия не стала им мешать. Налила себе кофе и уселась здесь же за столом, вдыхая странно-приятную смесь запахов кофе и умопомрачительного соуса — изобретения Отавиу. На это кулинарное чудо отец делал особую ставку в новом предприятии, о котором столько говорилось в их доме. Еще бы! Отавиу и Алекс с Онейди организуют новое дело — продажу хот-догов, самых обычных сосисок с хлебом, но вот вместо привычной горчицы или кетчупа к ним будет добавляться изобретение Отавиу — фантастический по вкусу соус, над которым сейчас и корпела Онейди, доводя изобретение до совершенства. Жулия поинтересовалась отсутствием Алекса и получила ответ, что он занят покупкой фургончика.
— А потом он поедет договариваться об оптовой закупке сосисок. — Отавиу довольно улыбнулся. — Ты только попробуй, Жулия, какой соус! Он принесет нам баснословные деньги, помяни мое слово!.. — Отец снова бросился к плите, выхватил у помощницы ложку и стал что-то быстро перемешивать на огромной сковороде.
Деньги, о которых мечтал Отавиу, пока приходилось тратить, покупая все необходимое: холодильник, фургончик, одноразовую посуду. Алекс теперь не расставался с калькулятором, беспрестанно просчитывая все возможные варианты покупок, стараясь побольше сэкономить. Денег было в обрез, хотя вкладывали их совместно — семья Алекса и Онейди и семья Монтана. Потраченных денег Жулия не жалела, как не ждала и баснословных прибылей — она просто тихо радовалась жизнерадостному виду отца, его энергии, задорному блеску глаз, которые так благотворно действовали на его физическое и душевное здоровье.
— Мы завтра же начнем, а пока я покажу тебе наши фирменные костюмы. Посмотри! — Отавиу предстал перед дочерью в симпатичной синей курточке и белом фартуке, на котором красовалась эмблема с надписью «Папины сосиски». — Да что я все о себе и о себе. Сегодня наш герой — это ты! Ведь это полный успех. Мы с Алексом утром смотрели интервью с тобой по центральному каналу. Ты прекрасно смотрелась, Жулия. Я рад, очень рад за тебя, дочка.
— Забыла сказать: звонил Сан-Марино, поздравлял с большим успехом, говорил, что хотел бы видеть такую статью в своей газете, а меня — сотрудником «Коррейу», а тебе передавал огромный привет.
— Мой друг Сан всегда очень любезен. Но есть еще один друг, который меня очень беспокоит.
Жулия, заранее зная ответ, все же спросила, кого имеет в виду отец.
— Моего друга Шику. Разговаривал с ним сегодня. Он показался мне очень грустным. Говорит, проблемы на работе...
— Папа, — всплеснула руками Жулия, — ну неужели у нас мало своих проблем? Зачем обсуждать проблемы Шику, который и сам большая проблема для меня! А теперь еще он расстраивает и тебя.
— Девочка моя! — Отавиу передал ложку Онейди и отошел от плиты. — Шику никакая не проблема, просто ему сейчас неважно. Я очень горд за тебя, за твой успех, но мне кажется, что жизнь, наполненная только профессиональными делами, пусть и очень успешными, в конце концов, окажется безумно пустой, если в ней не будет близкого человека, о котором хотелось бы заботиться...
— Ты должна ему позвонить.
Жулия услышала за спиной тихий голос Сели, незаметно появившейся в дверях кухни.
— Ни-за-что!
— Я вот все думаю, — Онейди вытерла о фартук руки и присела за стол, — а если это он послал тебе те материалы, которым ты так радовалась вчера?
Жулия дернула плечом:
— Он слишком эгоистичен, чтобы поступать так великодушно. — Она допила кофе и торопливо вышла из кухни.
Девушка вернулась в свою комнату, легла на диван и задумалась, припоминая все странные события последних дней.
Она давно охотилась за Ванессой Уау, любовницей Пабло Фернандеса, надеясь «раскачать» девушку на разговор о делах «Ночного короля», но та всячески избегала ее. В охотничьем азарте Жулии пришлось устроиться танцовщицей в бар, которым владел Фернандес и в котором танцевала Ванесса. Ей казалось, что так она быстрее все разузнает.  Но и опять все хлопоты оказывались пустыми. Ванесса молчала как рыба, более того, в последний вечер, после выступления Жулии в костюме Клеопатры, Ванесса просто шарахалась нее как от прокаженной. Что здесь можно было разнюхать?  Жулия уже потеряла всякую надежду раздобыть «жареный» материал, как вдруг Онейди, словно Санта-Клаус в Рожественский Сочельник, приносит ей подарок — конверт без обратного адреса, без письма... Но лежащая в нем дискета содержала сногсшибательную информацию, которой так не хватало Жулии. Она не верила своему счастью: ей на блюдечке выложили то, за чем она охотилась уже несколько месяцев. Но кто этот благодетель, Жулия не знала, хотя первой ей на ум пришла Ванесса Уау. Но чем дальше, тем более невероятным казался Жулии этот благородный жест стриптизерши. Нет, здесь было что-то не так. И догадка Онейди выглядела не такой уж дурацкой. Ведь Шику тоже крутился вокруг Ванессы, она явно благоволила к нему. И уж если она решилась заложить своего неверного любовника, то, скорее всего она сдала бы его Шику.
Из гостиной до Жулии донеслись голоса и какая-то возня — девушка вспомнила, что отец горел желанием сводить Сели в зоопарк. Впрочем, сам Отавиу — большой ребенок — мечтал посмотреть на зверей с не меньшей силой, чем Сели. Жулии внезапно стало стыдно: за всей этой возней со статьей она забыла о сестре, не устроила ее в коллеж, и до сих пор грустная Сели печально бродит по дому, изредка выходя на улицу либо в одиночестве, либо в сопровождении Онейди или отца. Бетти же целыми днями пропадает в компании с Арналду и появляется домой к ночи, погруженная в собственные заботы и успехи, и при всей любви к Сели сейчас ей было явно не до младшей сестры.
Несмотря на восторженное состояние Бетти, Жулия скептически относилась к планам сестры окрутить Арналду Сан-Марино. Жулия регулярно наблюдала этого загорелого красавчика на светских тусовках, в дорогих клубах, на пышных презентациях окруженного толпой холеных девиц. В последнее время он стал ей попадаться в коридорах «Коррейу» — со слов Бетти она знала, что Арналду как никогда увлечен работой в офисе отца, который поручил ему курировать газету, — но она не могла отделаться от ощущения, что «плейбой» смотрелся бы куда естественнее на пляжах Капакабаны. Жулия не раз пыталась вызвать Элизабети на разговор об их отношениях с Арналду, но Бетти не хотела копаться в сложных проблемах, о которых говорила Жулия.
— Сначала я завоюю его целиком и полностью, а уже потом буду разбираться, насколько он мне нужен и насколько я ему нужна.
Жулия встала с дивана и направилась в гостиную, где застала Бетти, погруженную в телефонный разговор. Бросив один только взгляд на нее, Жулия безошибочно поняла, что сестра разговаривает со своим кумиром. Бетти быстро закруглилась, и трубку взяла Жулия — наконец она решилась позвонить Гонсале, которая лучше, чем кто-либо из знакомых, могла помочь с устройством Сели в коллеж.
Гонсала рада была слышать Жулию, расспрашивала ее об отце и сестрах, о делах. В расспросах Гонсалы слышалось неподдельное участие и нелицемерньий интерес к их жизни, и Жулия легко простила Гонсале излишнюю болтливость и с удовольствием отвечала на ее вопросы. Улучив момент, Жулия изложила свою просьбу: помочь устроить Сели в тот же коллеж, где учится Тьягу.
— Помогу с удовольствием! Думаю, что эту проблему я улажу без труда.
Мерное течение их разговора внезапно нарушила Бетти, стараясь привлечь к себе внимание сестры. Жулия попрощалась с Гонсалой и обернулась к Бетти:
— Что случилось?
— Только что передали. Будет большая пресс-конференция президента. — Бетти выразительно округлила глаза. Соберется вся пресса. Жулия! Ты не забыла про ваш спор с Шику? Мне кажется, настал тот самый момент, он захочет его выиграть...
Глава 39
Шику вспотел, пока натягивал платье, забытое впопыхах Ванессой. Однако молния никак не хотела сходиться на животе, и он, не обращал внимания на брюзжание раздраженного Раула, с остервенением тянул замок, проклинал осиную талию Ванессы Уау. Раул подошел и, молча, стянув края платья, смотрел, как Шику обряжается в черно-желтый декольтированный наряд стриптизерши.
— Шику, ты просто сошел с ума. Всему есть свои границы. Вы расстались с Жулией, и ты свободен от вашего спора. Тебе мало неприятностей? Надо быть полным кретином, чтобы идти в резиденцию президента страны в таком виде! Пока не поздно, позвони Ане Пауле — пусть она пойдет туда и впервые напишет о пресс-конференции президента. Для девчонки это так престижно! А тебе твоя дурацкая затея выйдет боком и закончится крупным скандалом!
Шику, стоя у зеркала, придирчиво рассматривал себя в ярком платье национально костюма штата Баия.
— Ничего ты не понимаешь, Раул. Я — мужчина. Настоящий мужик! И я, как мужчина, сдержу свое слово. — Шику аккуратно поправил пышный волан, обрамляющий глубокий вырез декольте. — Какие проблемы? Я сказал, что приду на пресс-конференцию президента в женском платье? Значит, приду — и точка! — Хорошо, хорошо, только приведи в порядок макияж — ты ужасно выглядишь, хмыкнул Раул, глядевший на приготовления друга со сложным чувством ужаса и удовольствия.
Шику быстро причесался, задумчиво подержал в руках забытый кем-то тюбик губной помады и махнул на прощание рукой.
— Пробил мой час. Помни одно, если тебя пошлют делать репортаж о какой-то ненормальной бабе, рвавшейся на пресс-конференцию, эта тетка — я!
Раул кинулся на лестницу и прокричал вслед удаляющемуся другу:
— Шику! Вернись! Не делай этого!
Но отклика не было. Он вернулся в квартиру, подошел к телефону и набрал номер.
- Я хотел, Жулия, чтобы ты поговорила с Шику. Но сейчас его нет. Он ушел. Ушел на пресс-конференцию к президенту. И знаешь, что на нем было одето? Женское платье. Национальный костюм штата Баия. Представляешь? Но это еще не все, что я хочу сказать тебе, Жулия Монтана. Твою грандиозную журналистскую удачу подарил тебе Шику. Ты ведь не знаешь, кто прислал тебе дискету. Так вот, имей в виду — тебе прислал ее Шику Мота. И знаешь, почему? Потому что, между нами говоря, он тебя очень любит! Жулия! Але! Але!
Шику не слышал всех этих-слов, он несся на машине и думал о Жулии, о том, как сильно он ее любит. Подаренный сенсационный материал, а с ним и подаренный успех, редакция, осудившая его за этот широкий жест, затаившийся, но явно недовольный шеф Сан-Марино, — все эти события и люди казались ему еле видимыми черными точками, меркнувшими рядом с его страстью. Это была малая толика той цены, которую он готов был заплатить, чтобы доказать Жулии силу своего чувства. Он давно не испытывал ничего подобного. Нет, Шику Мота не был бесстрастным, наоборот, он был очень страстным, но страстным журналистом, с вожделением, отдающимся во власть событий, захватываю историй в небезопасных приключений. До недавнего времени Шику Мота — тридцатипятилетний журналист, почти что свободный мужчина — считал себя крайне уравновешенным, ироничным и чуть усталым человеком. Но Шику теперешнего отделяла от Шику прошлого целая вселенная, имя которой — Жулия Монтана. И вот появился шанс покорить эту вселенную — Шику не мог не воспользоваться им. Он нажал на газ и, остановившись перед резиденцией президента, быстро вышел из машины. Его появление, а особенности наряд, вызвали бурю восторга окружающих, ему пришлось просто продираться сквозь смеющуюся и улюлюкающую толпу, стараясь при этом сохранить целостность костюма, невозмутимость и хоть какую-то долю серьезности. Он торопливо поднялся по ступенькам и уткнулся в шеренгу секьюрити, охранявших подступы к святая святых.
Шику держал наготове свое журналистское удостоверение и карточку аккредитации и по первому же требованию протянул их крупному мужчине в полицейской форме. Тот внимательно прочитал документы и уставился на Шику:
— Какое вы имеете отношение к этим документам?
— Прямое! Я и есть Шику Мота — репортер «Коррейу». — Шику протянул руки за документами, но схватил вместо бумажек пустоту.
— Вам придется задержаться. — Полицейский вызвал по рации охрану и оттеснил Шику от прохода в здание.
Шику сначала рассмеялся, пытался поговорить с парнем по-свойски, уж этим искусством он владел в совершенстве. Но неприступный охранник оставался неприступным, и как ни старался Шику, тот был неумолим. Не помогали и рассказы о споре с девушкой, о женском платье, напяленном с таким трудом, чтобы уломать любимую, и о... Шику заткнулся, бросив взгляд на лицо охранника — оно оставалось бесстрастным. Терпение иссякало, Шику дождался, когда у входа собралась изрядная толпа спешащих журналистов, попытался смешаться с ней и проникнуть внутрь резиденции.  Охранник, расталкивая всех, кинулся за ним, образовалась давка, послышались свист, крики. И сквозь весь этот гвалт до Шику долетел знакомый голос, беспрестанно выкрикивавший его имя.
— Жулия! — Он рванулся и выкрутился из железных лап охранника.
Через толпу к нему пробиралась Жулия, заплаканная, смятенная, со спутанными волосами, но такая желанная и родная!
— Умоляю, Шику, прекрати комедию. Я... Я признаю себя проигравшей. Ты выиграл пари.
Шику не видел ни орущих стражников, ни летевших на него с дубинками и наручниками полицейских, ни Раула, пытающегося что-то им объяснить. Он видел только лицо — испуганное лицо Жулии с дрожащими губами. Среди невозможного шума он различал лишь ее тихий голос, все звавший и звавший его.
— Жулия, я люблю тебя!
— Что ты орешь? — Раул на мгновение оттеснил его от полицейских и прикрыл спиной. — Лучше сними с себя этот мешок! Я бессилен что-либо им доказать. — И тут же, повернувшись к лейтенанту полиции, быстро заговорил: — Неужели вы не узнаете его? Это же Шику Мота, самый лучший репортер «Коррейу». Вы же читали его статьи...
Лейтенант молча оттолкнул Раула, схватил Шику и приковал его к себе наручниками.
— Я не оставлю тебя! — Жулия крепко уцепилась за него. И сколько ни старались полицейские разорвать их руки, оттянуть Жулию, девушка стояла насмерть. Она лишь протянула им газету с нашумевшей статьей и свое журналистское удостоверение.
— Еще раз тронете меня — завтра же появится статья о ваших злоупотреблениях властью.
Лейтенант, злобно ухмыльнувшись, открыл дверь полицейской машины и помог Жулии усесться.
Их втолкнули в крошечную комнатку полицейского участка, отгороженную от длинного коридора толстой стенкой. Однако эта жалкая облупленная комнатка показалась Шику волшебным подарком судьбы. Он не сводил с Жулии глаз — и она смотрела на него безотрывно. Он протянул руки навстречу девушке — и она приникала к нему, он стал гладить ее волосы — и она склонила свою голову на его плечо. Он нежно целовал ее — и она отвечала ему тем же… Ни он, ни она не заметили, как нежность превратилась в ненасытную жадность, которую им обоим страстно хотелось удовлетворить.
Их вели по длинному коридору мимо зарешеченных камер, к решеткам которых прижались десятки заключенных, но Шику казалось, что они находятся в пустыне, и потому все эти любопытные взгляды, провожающие их, остались незамеченными. Шику остановился и крепко прижал к себе Жулию.
— Ты ведь станешь моей женой? — Шику на секунду оторвался от ее губ и посмотрел в ее затуманенные глаза. — Жулия Монтана! — Он легонько встряхнул ее. — Ты выйдешь за меня замуж?
Она не успела ответить, их оглушил хор заключенных, скандирующий только одно слово:
— Замуж! Замуж! Замуж!
Шику первым преодолел оцепенение и засмеялся, благодарно раскланиваясь во все стороны.
- Только в кошмарном сне такое может присниться. — Жулия тряхнула своими густыми волосами и посмотрела на Шику долгим взглядом — Мне делает предложение мужчина, одетый в женское платье. Предложение делается в полицейском участке, а свидетели — три десятка заключенных. Но самое любопытное то...
Жулия не успела договорить, конвоир обернулся и зычным окриком приказал им не задерживаться — комиссар заждался. Они вошли в кабинет комиссара, сияя счастливыми улыбками и держась за руки. В самом углу кабинета, у окна, спиной к двери, стоял мужчина.
— Ну что же, Шику Мота, придется вас отпустить. — В голосе комиссара явно читалось сожаление. За вас ручается такой уважаемый человек! — Комиссар кивнул в сторону «спины».
Человек обернулся, и Шику увидел перед собой бледное лицо Сан-Марино, на секунду остановившего свой брезгливый, высокомерный взгляд на желто-черном декольте. Но ровно через секунду Сан-Марино уже смотрел на Жулию.
— -По правде говоря, не ожидал тебя увидеть в полицейском участке, Жулия... — Сан-Марино повернулся к комиссару: — Надеюсь, все опросы решены, формальности будут немедленно улажены, и мой сотрудник может быть свободен?
Комиссар поднялся и подобострастно закивал. Сан-Марино молча прошел мимо Шику и вышел из кабинета, в котором Шику и Жулии пришлось задержаться еще часа на полтора: слово «немедленно», к удивлению Шику, оказалось на редкость растяжимым временным понятием.
Они вышли из здания полиции, когда темнело, и наступающим сумеркам Шику обрадовался вдвойне: во-первых, его фантастический наряд уже не так бросался в глаза, а во-вторых, он мог спокойно, без оглядки на прохожих, дать волю своим чувствам. Он остановился и крепко обнял Жулию.
— Ты еще не ответила мне на мое предложение, ты не сказала мне...
— Жулия! — Донесся из темноты знакомый голос.
Шику почувствовал, как напряглась Жулия. Он обернулся и увидел знакомый Мерседес, из которого появилась знакомая фигура его хозяина — Антониу Сан-Марино. — Садись, Жулия, я подвезу тебя! Сан-Марино подвел девушку к шикарной машине и распахнул перед ней дверцу.
Шику не расслышал слов, сказанных Жулией, он услышал звук хлопнувшей дверцы и увидел, как рванул места «Шестисотый».
— Шику, — услышал он за своей спиной тихий голос, - давай спрячемся, или я никогда не отвечу на твое предложение. Ты знаешь какое-нибудь совершенно дикое место, где нам не встретится ни одно живое, а главное, говорящее существо?
Шику молча кивнул, поднял руку, остановил машину и назвал свой адрес.
..Они лежали блаженно-усталые и с замиранием следили за сменой картинок на рекламном табло. Красно-голубые отсветы падали на знакомые предметы, умиротворенное лицо Жулии, незаметно превращая до боли знакомый мир в ожившую сказку.
«Неужели это я — Шику Мота? А рядом со мной — Жулия? Недосягаемая, словно божество. — Он потерся подбородком о ее плечо. — Нет, она не божество, она просто божественная, несравненная женщина. И она моя. И от этого я счастлив так, как никто и никогда не был счастлив». Шику повернулся на живот и стал медленно целовать свою возлюбленную — ее волосы, глаза, губы, шею, грудь, живот, бедра...
— Если бы ты знал, какая я дура, — услышал он божественный голос и, не желая ничего слышать дальше, увлек ее за собой...
Шику проснулся от упоительного запаха свежеиспеченного хлеба и долго соображал, откуда может исходить столь восхитительный аромат. Но дверь спальни открылась, и на пороге возникла Жулия, с мокрыми после душа волосами, одетая в его клетчатую ковбойку. Она беззвучно поманила его за собой, и он с удовольствием подчинился ей и вскоре сидел за накрытым к завтраку столом напротив необыкновенно хорошенькой женщины. Шику не мог оторвать глаз от Жулии, он узнавал и не узнавал ее. Куда подевались ее резкость, надменная уверенность в себе? Перед ним сидела нежная, мягкая, женственная Жулия. Жулия Монтана. Он потянулся к ней и поцеловал ее. Она осторожно отпрянула и указала на стол:
— Давай завтракать!
Шику, не отрывая от нее глаз, взял с блюда румяный открытый пирожок и откусил большой кусок. Соединение сладкого теста и рыбной острой начинки показалось ему удивительным. Он с наслаждением откусил еще, и пирожка не стало. Шику развел руками:
— Вкусный был пирожок! — Он потянулся за следующим и за одну секунду проглотил еще несколько штук.
— Это не пирожок, это макимоно. Я полюбила их в Японии.
Шику взял с блюда то, что Жулия назвала макимоно, и протянул ей. Она откусила кусочек и с наслаждением облизалась. Он почувствовал, что не в силах устоять перед желанием немедленно, сейчас же поцеловать эту чудную девушку, и притянул ее к себе.
— Вкуснотища! — Жулия доела пирожок.
— Кто? Я? — Шику снова приник к ней, но она каким-то неуловимым, осторожным движением устранилась и наполнила пиалы зеленым чаем.
— Ты тоже. Но я говорю о еде. — Она сделала глоток и отчего-то погрустнела. — Я скучаю по жизни в Японии, по японцам... Они такие удивительные — на работе ужасно деловые, серьезные, а после — жизнерадостные, словно дети. Знаешь, я давно решила: если мне суждено быть одинокой, я вернусь обратно в Японию...
— Этого никогда не случится, Жулия. Я тебе обещаю, что ты больше никогда не будешь одна, по крайней мере, до тех пор, пока я жив. — Шику встал перед ней на колени. — Я дам тебе столько любви, столько радости, что ты, - он поднялся и взял ее на руки, - навсегда забудешь и Японию, и всю свою прежнюю жизнь. Останемся только мы и наша любовь.
— Повтори еще раз!
- Я тебя люблю! Ты — женщина моей жизни!
Жулия крепко обняла его за шею и поцеловала.
— Ах, любовь моя, если бы все так и было...
Они лежали на маленьком диванчике, а гостиной и тихо рассказывали друг другу о своей жизни, о детстве, о друзьях и романах, о событиях последних дней.
Шику поведал Жулии о том, как помогла ему Ванесса, как он прятал ее, как, снабдив документами и деньгами, помог уехать из страны. Рассказал он и о скандале в редакции, оценивший поступок Шику как некое предательство.
— Еще бы! Я их понимаю, такой материал опубликован в другой газете!
— Ничего ты не понимаешь. Здесь все гораздо сложнее. Сан-Марино никогда бы не опубликовал мою статью. Так что у меня был выбор: либо спрятать все в стол, либо отдать в другое издание. А я нашел третий путь, совместил приятное с полезным: мы с тобой вместе разоблачили гнусного подлеца.
- Думаю, что Сан-Марино не простит тебе непокорности.
Не бери в голову, это решаемая проблема. Ведущий журналист «Коррейу Кариока» не пропадет.
Жулия ласково обняла Шику и потянула его за собой на Кухню. Они продолжали болтать, пока Жулия готовила нехитрый обед: зеленую фасоль с бараниной, салат. Шику смотрел на ее неспешные уверенные движения, на накрытый скатертью стол, салфетки и вдруг ощутил себя безумно счастливым.
— Жаль, что сегодня не выходной…
Жулия хитро покосилась на него:
— А что, в «Коррейу» у журналистов бывают выходные?
Шику огорченно замотал головой:
- И не предвидятся, к сожалению.
- Что ж, может, это и к лучшему, незачем витать в облаках, надо побыстрее спуститься на землю.  - Жулия вздохнула и собрала со стола грязную посуду.
Шику подошел к ней сзади и поцеловал.
— Я согласен с тобой, но только в одном. Мы действительно были в облаках, и я очень рад, что смог построить для тебя пусть воздушный, но замок.
— Ты знаешь, я впервые улетела так высоко... Шику привлек девушку к себе и долго не отпускал, разглядывая каждую черточку на ее милом лице.
— Пусть выходной сегодня не случился, зато случился праздник. Разве это не праздник, когда наступает день и люди, наконец, понимают, что любят друг друга? Почему не объявить такой день национальным праздником, только каждая пара отмечала бы его в свой собственный день. Настоящий большой праздник. Ты согласна?
— На все сто! Жаль только, что такого дня пока нет...
— И придется идти выпускать газету.
Шику подвез Жулию домой — она переживала, что напугала родных, пропав на целые сутки. Они опять долго не могли оторваться друг от друга, наконец, Жулия высвободилась из его объятий и вышла из машины.
- Думаю, что хочу быть с тобой всегда. — Шику тоже вышел из машины и снова обнял девушку. Его рука ощущала трепетную податливость ее тела, такого знакомого и родного теперь. Сладостные воспоминания пронзили Шику. — Я не думаю, я уверен, что хочу быть с тобой всегда.
— Я буду твоей навсегда.
Эти слова не выходили из головы Шику весь путь до редакции. Только у входа в здание он собрался с мыслями и стад думать о предстоящем нелегком дне. В том, что он будет нелегким, Шику не сомневался. Но он был готов ко всяким поворотам и потому спокойно распахнул дверь редакционной комнаты.
Все столпились стола Раула. Шику подошел и заглянул через плечо Дину: на столе лежала куча фотографий, запечатлевших Шику в декольтированном наряде.
— Красивая женщина, что скажешь, Шику? – Дину хмыкнул и протянул ему один из особенно удачных снимков. — Похожа на одну знакомую журналистку.
— Ладно вам. — Шику уселся за стол и включил компьютер.
Тут же около стола оказался Эм-Си и не без ехидства спросил:
— Именно так, а не иначе можно завоевать сердце женщины, да? Чем больше мы выпендриваемся, тем больше вокруг нас вьется красоток?
— А я вот что ни делаю, все никак.  - Жакес задумчиво почесал затылок.
— А ты попроси фасончик у Шику! На такой наряд девушки клюют без колебаний, правда, Шику? Раул присел на край стола и окинул Шику саркастическим взглядом. — Великий Шику! Ты добился своего? И не улыбайся так загадочно! Твоя улыбка выдает тебя. Сразу видно, что у тебя на уме... А на уме у тебя, — Раул обвел смеющимся взглядом коллег, одна известная особа, которую зовут...
— Да ладно, - Дину отстранил Раула и встал перед Шику. — Мы все тебя поздравляем, — Дину оглянулся на поникшую Ану Паулу, — за исключением некоторых, конечно.
По лицу Аны Паулы пробежала печальная улыбка, и она, сделав над Собой Усилие, пожелала Шику счастья.
Шику вконец растрогался и потянулся к девушке:
— Дай-ка я тебя обниму как друга.
— Только не перестарайся, не забывай, что мы сегодня празднуем! - Многозначительно предупредил Раул.
Шику подмигнул приятелю и ласково обнял девушку.
— Достаточно. — Раул развел их в разные стороны и нежно улыбнулся Ане Пауле. — Чего только не сделаешь во имя любви, я имею в виду любовь между Шику и Жулией, конечно. — Теперь Раул повернулся к Шику: — Надеюсь, ты не пробил в потолке дыру, подпрыгивая от счастья?
Шику хлопнул приятеля по плечу и с признательностью произнес:
— Спасибо за все! Но особенно за квартиру...
Они отошли в сторону и еще долго болтали о всяких пустяках, которые свидетельствовали лишь об одном прекрасном настроении друзей.
— Тебе повезло с Жулией. Замечательная девушка, — неожиданно печально сказал Раул.
Шику без труда догадался, откуда дует ветер.
— Бетти?
— Да, мы все разыгрываем разные сценки, вызывающие приступы бешеной ревности у Арналду. Он на меня зверем смотрит, а я чист как младенец. Но страдать безвинно — не в моих правилах. — Фотограф задумался. — Впрочем, Бетти не в моем вкусе, слишком падка на деньги, слишком расчетлива. А ее Арналду — настоящий балбес. Вчера после пресс-конференции заставил Вагнера отправить меня на выставку, где я должен был, знаешь, что делать? Фотографировать его и Бетти. В обнимку! А потом эта… эта зара... эта замечательная девушка позировала мне. Представляешь? Мне! Королю репортажей! Хотя, конечно, следует признать, Бетти чертовски хороша. — Раул окинул взглядом выходящую из комнаты Ану Паулу. — Вот эта девушка стоит моих страданий, но она отвергает меня и все мои...
— Шику Мота! — раздался зычный голос Вагнера. Шику двинулся навстречу шефу:
— Сегодня я сделаю любой репортаж, возьму любое интервью, даже на войну готов поехать.
— На войну не надо. — Вагнер поправил очки и откашлялся. — Ждет тебя. — Он поднял указательный палец вверх. Шику вернулся через десять минут и, насвистывая, шел в кабинет Вагнера.
— Быстро ты отделался, теперь пришел ко мне, но я здесь ни при чем...
— Вагнер, — перебил его Шику, — я пришел проститься.
Вагнер поднялся и долго ходил кругами по кабинету, а потом разразился проникновенной тирадой о настоящих  журналистах, которые волокут на себе газету, которые работают по ночам, чтобы в утреннем номере был хороший материал, которые не боятся спорить с шефом, даже если сами не правы... Шику уже утомился  и еле дождался  пафосного окончания речи:
— Ты был одним из них...
— Да ладно, Вагнер, я еще жив, и твой некролог слегка преждевременен. Меня всего лишь уволили, и то, заметь, по моему личному желанию.
Шику встал рядом с Вагнером и стал смотреть на залив, утыканный парусниками. Красивая, легкая, беззаботная жизнь обеспеченных людей... Или это лишь кажется с высоты десятого этажа? А подойдешь ближе — все то же. Шику посмотрел на расстроенное лицо шефа.
— Не бери в голову, Вагнер, это наши личные отношения с Сан-Марино — Он хлопнул шефа по плечу и пошел в редакционный зал, который уже через минуту загудел, как разворошенный улей.
Шику никогда не задумывался о своей жизни в редакции. Он любил свой компьютер, как доброго преданного друга. Любил стол, стоящий посреди комнаты и заваленный вырезкам, гранками, снимками, дискетами. Любил запах бумаги, запах типографской краски. Теплые листы свежих страниц, казалось, согревали ему душу. Он любил ощущать себя частью этого улья, очень сложного по устройству. Здесь сосуществовали в непростых отношениях очень разные люди, но все без исключения, наделенные профессиональными амбициями и стремлением к успеху, лидерству. Но это лидерство, успех завоевывались горбом, усталостью ног и бесконечной работой мозгов, выбирающих в океане информации то главное, что обречено на читательский успех. Они соперничали и сопереживали друг другу. Они помогали и завидовали, дрались за интересный материал и не прощали друг другу промахов. Здесь не было места пафосу и комплиментам, а превыше всего ценились скепсис и ирония, острый взгляд и столь же острый язычок.
И теперь, глядя на возбужденные лица товарищей, Шику вдруг почувствовал, что дорог им. Что за этой каждодневной толчеей они стали безумно близки и нужны друг другу, так, что каждая потеря была весомой, ощутимо нарушал некий сложившийся баланс.
Он сидел и в раздумье перебирал бумаги, освобождая ящики и не замечая, что постепенно вокруг него смыкается круг. Он не выдержал:
— Вы все стоите надо мной с такими лицами, что хочется немедленно попросить вас отойти от моего гроба... Сначала Вагнер прочитал мне некролог, посвященный моей безвременной кончине, теперь вы нависли надо мной со скорбными лицами! Я еще жив! Эй! Ана Паула, Делон, Зезе, Дину! Только без драм. Ради Бога! Слушайте, если вы хотите, чтобы я ушел в хорошем настроении, давайте обойдемся без красивых фраз и пафосного прощания. Будем считать, что я просто вышел выпить кофе и ненадолго задержался. — Шику встал и направился к двери. — Так всем и говорите, сейчас, мол, вернется...
Он вышел и, не разбирал дороги, не видя людей, не обратив внимания на мать и Лусию Элену, выходящих из лифта, кинулся по лестнице вниз и, усевшись в машину, замер. Что же делать дальше? Раньше он поехал бы к Жанете: сестра всегда знала, как его утешить. Но теперь ему, верно, уже нет места в ее жизни, там безраздельно царит Атилу. Нет, Жанета отпадает. Мысли Шику осторожно обратились сторону Жулии. И поразмыслив, он  направился в дом Отавиу Монтана.

Эуклидес Маринью

ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ
КНИГА 2
Соперники

Глава 1
Он невольно поблагодарил создателя за неожиданно погасший свет. О таком подарке во время первого любовного свидания можно только мечтать. Раул зажег свечи. В неярком свете мерцающего пламени блестели огромные глаза Аны Паулы, ее улыбка сразу стала загадочной и таинственной. Но не для Раула, который без труда прочитал в ней еле скрываемое ожидание. Он не мог обмануть девушку и, приблизившись к ней вплотную, горячо прошептал на ухо:
— Какая ты сейчас! Красивая необыкновенно... Я всегда восхищался тобой, но только теперь понял, что не зря мечтал об этом вечере. — Рауд попытался обнять Ану Паулу, но девушка отстранилась от него.
— Раул, ты говоришь эти слова всем девушкам без исключения. Пора бы уж сменить пластинку.
— Что слова... Главное то чувство, что стоит за этими банальными фразами. Я мечтаю только об одном, всего лишь об одном поцелуе...
Ана Паула попыталась остановить Раула, но его руки крепко держали се. Он наклонился и поцеловал девушку в губы. Она ответила ему — сначала робко, потом страстно. Ни он, ни она не заметили, как зажегся свет, и Раул не помнил, как погасил его — ему казалось, что он до самого утра не выпускал девушку из своих объятий.
Раул не любил утреннего пробуждения - флер таинственности исчезал, восторг развеивался, а вместо соблазнительной красотки в постели сидела или лежала заспанная малознакомая девица со следами несвежей косметики на лице. Уже давно Раул изобрел безотказно действующую систему быстрого расставания. Торопливый завтрак в преддверии «срочного задания, только что поступившего из редакции», короткое прощание, страстный поцелуй на пороге, щелчок закрываемой двери — и он с легким сердцем снова ощущал себя неутомимым, свободным искателем новых, бесконечно новых приключений.
Но с Аной Паулой его отлаженная система дала еле заметный сбой. Он оглядел спящую девушку, отмечая изящность тонкого лица, блеск каштановых волос, разметавшихся
по подушке, необыкновенный оттенок ее кожи, красивую форму груди. Он осторожно провел пальцем сначала по кончикам волос, потом по щеке, шее, плечам. Девушка во сне улыбнулась и по-детски крепко прильнула к нему. Раул почувствовал себя самым везучим человеком этого солнечного сентябрьского утра.
Они вместе завтракали, и Раул невольно медлил, не желая разрушать уютный мирок с запахом свежего кофе и булочек, с неспешным разговором о делах редакции. Ана Паула допила кофе, и Раул не успел оглянуться, как девушки и след простыл. И снова Раул удивился: никаких тебе томных взглядов, намеков на дальнейшие встречи и прочую дребедень, которую он так не терпел. Нет, Ана Паула выгодно отличалась от всех его прежних пассий.
За мытьем посуды его мысли вернулись к Шику, и Раул попытался снова проанализировать события в редакции.
Все попытки договориться с Сан-Марино о возвращении Шику пока не давали результата. Хозяин «Коррейу Кариока» неумолимо стоял на своем: строптивый сотрудник, нанесший вред престижу газеты нелепыми выходками, должен быть уволен. И точка. Редакция возмущалась, посылала к хозяину ходатаев, но беспрерывные хождения сотрудников редакция в кабинет хозяина только ее больше раздражали упрямого и злопамятного Сан-Марино.
Взгляд Раула упал на газету, что лежала перед кроватью Шику. С первой страницы Раулу широко улыбался Сан-Марино. С ослепительной улыбкой резко контрастировали холодные серые глаза, которые делали взгляд устрашающим, а улыбку — искусственной. Не улыбка — оскал. — Раул свернул газету и бросил в корзину для мусора.— Такого волка разговорами не проймешь. Надо действовать по-иному... Раул присел у компьютера, двумя пальцами постучал по клавишам, распечатал написанное, прочитал и остался доволен. Он натянул футболку, взял сумку с камерой и вышел из дома.
Едва переступив порог редакции, он тут же взглядом нашел Ану Паулу и двинулся к ней через всю комнату.
— Раул, — девушка отвела его в сторону, только ты в состоянии что-нибудь придумать, как-то оживить обстановку. Все страшно подавлены из-за увольнения Шику.
Раул обвел взглядом редакцию. Понурый Делон не мигая, смотрел в монитор, попыхивая трубкой; вездесущего Жакеса не было ни слышно, ни видно, и уж совсем сразил Раула молчаливый Дину. Раул понимающе кивнул Ане Пауле и подошел к столу Делона. Быстро пробежал глазами по строкам и усмехнулся:
- Не узнаю тебя, могучий Делон. Неужели главная новость, которой ты собираешься удивить мир — это жулик-банкир, сколотивший состояние на изменении курса валют? Я начинаю беспокоиться, мой друг. — Раул шутливо приложил руку ко лбу товарища. — Ты заболел заразной болезнью, да-да, заразной. Посмотри, твоя тоска передалась всем. Или ты чувствуешь что-то иное?
— Я чувствую только стыд. Мы все, — Делон обвел рукой редакцию, — лишь сборище трусов. Ничего не смогли сделать для Шику. Позволили уволить его, а теперь сидим и пытаемся делать вид, что ничего не произошло. - Делон тяжело вздохнул. — Стыдно так, что лучше умереть. Мне, во всяком случае.
— Вскроешь вены или повесишься? — Раул сел на край стола, не обращал внимания на громоздившуюся кучу бумаг. — У меня есть идея получше. И она касается всех. - Раул окинул друзей победным взглядом. — Давайте выберем Шику в сенаторы!
Его голос потонул в шуме аплодисментов, все повскакивали с мест и окружили Раула, и Раул, как фокусник, вытащил из кармана лист бумаги.
— У меня есть еще одна сногсшибательная идея. Вот письменный протест по поводу увольнения Шику Мота. Кто подпишет его первым?
— И это твоя гениальная идея? — Дину скептически хмыкнул. — Это ничего не даст.
— Даст. Если под протестом подпишутся все. Отворачиваетесь? Хорошо! Я подпишу первым. Настоящего бразильца не испугаешь опасностью.
— Продолжай в том же духе, — Ана Паула бросила на него одобрительный взгляд и тихо добавила: — и ты заработаешь поцелуй.
— Рискуешь, давая такие обещания. Если я буду очень стараться, нам придется заняться любовью на глазах у всех. — Раул быстро черкнул на листе свою размашистую подпись и положил его перед носом Делона. — Неужели моя подпись будет единственной, старик?
— Мон шер Раул, я подпишу все, что угодно, лишь бы Шику вернули в редакцию. — Делон аккуратно поставил на листе свои инициалы.
За ним потянулись и остальные корреспонденты. Дину почесал затылок и достал из кармана ручку.
— Подпишусь и я, хотя мало верю в успех вашей затеи. Кончится это тем, что Сан-Марино нас всех уволит по этому списку.
Всей гурьбой они ввалились в кабинет Вагнера и протянули ему лист. Старый лис, не моргнув глазом, отказался:
— Где и когда вы видели, чтобы Сан-Марино менял принятые решения? Как мне ни жаль, но Шику Мота уволен окончательно и бесповоротно. А ваша бумага заслуживает только моей корзины, — Вагнер протянул уже было руку, чтобы скомкать листок, но Раул опередил его.
— И все же тебе лучше подняться наверх, если ты не хочешь, чтобы мы это сделали сами. А то Сан-Марино подумает, что ты уже не в состоянии руководить нами.
Вагнер вырвал листок из рук Раула и кулаком распахнул перед собой дверь.
— Вот как надо действовать. — Раул оглядел радостно возбужденных товарищей и поймал на себе влюбленный взгляд Аны Паулы.
— Какие планы на вечер? — Она бросила на него кокетливо-выжидательный взгляд, заранее уверенная в ответе.
Такие взгляды действовали на ловеласа Раула крайне отрицательно. Многолетний опыт закоренелого холостяка подсказывал, что следом за вопросом о планах на вечер последуют вопросы о планах на ближайший уик-энд, на отпуск, на оставшуюся жизнь. И Ана Паула, Раул отметил это с сожалением, повторила банальную ошибку своих предшественниц. И он с тяжелым вздохом перевел ее из разряда счастливого исключения, заслуживающего дальнейшего внимания, в общий список покоренных девиц.
— Давай проведем этот вечер вместе, я знаю отличное место. — Ана Паула выжидательно смотрела на него.
Вошедший Вагнер избавил Раула от ответа. Толстяк просверлил Раула своими черными глазками.
— Вам отказано. Велено это сжечь. — Он швырнул на стол фотографа листок. — Больше к этому вопросу Сан-Марино возвращаться, не намерен.
Раул расстроился по-настоящему, хотя и уверял себя, что все затевал лишь для поднятия настроения товарищей, не очень рассчитывая на успех. И, тем не менее, категоричность отказа больно ударила его. Настроение было вконец испорчено, и он, прощально кивнув Ане Пауле, поплелся домой.
В квартире было пусто, и Раул как никогда порадовался, что Шику отсутствует. «Хорошо, что сейчас рядом с ним Жулия. Хоть в этом другу повезло!» Раул разделся, принял душ, достал из холодильника пиво и уселся перед телевизором смотреть футбол. Но сосредоточиться на матче не мог, постоянно отвлекаясь на мысли о делах редакции, о Шику, об Ане IIауле. На душе было муторно. Ощущать себя подлым обманщиком, — а именно таковым он чувствовал себя. — Было крайне неприятно. Он всех обнадежил, увлек, а сам оказался неспособным изменить что-либо в заведенном порядке и в себе самом. Переживать уже произошедшие события было столь несвойственно для него, что он совсем поник. Выключил телевизор, полежал на диване, уставившись в потолок, и, промаявшись без толку, полез на полку за кассетой со своей любимой «Маской».
— Гостей принимаешь?
Раул от неожиданности чуть не выронил кассету, но, обернувшись, увидел перед собой улыбающуюся Бетти.
— Решила зайти поблагодарить тебя за все: за дружбу, за фотографии, за твою помощь. У меня теперь все хорошо...
И эти слова: «У меня все хорошо» — вмиг прогнали дурное настроение. На душе стало светло, Раул обнял Бетти и засмеялся.
— Здорово, что ты пришла!
Они устроились на кухне. Под ее радостное стрекотание повеселевший Раул варил кофе, раскладывал на тарелках нехитрое угощение.
— Представляешь, мы попили кофе в Сан-Паулу, потом сели в самолет и возвратились в Рио. Слетать позавтракать в Сан-Паулу! Это какое-то умопомрачение!
— Это не просто умопомрачение, это гораздо хуже. — Раул поставил перед девушкой кофе и печенье.
— Нет, я серьезно. Однажды Арналду захотелось поужинать в Белу-Оризонти. Он сел в самолет, слетал туда, поужинал в самом шикарном ресторане и вернулся. Нет, Раул, я все больше и больше восхищаюсь Арналду.
— Арналду или его личным самолетом?
— Не будь таким циничным. Ты же видишь, как он изменился. Встречается только со мной, называет меня своей девушкой. Приглашает в дом. Гонсала, его мать, берет меня с собой за покупками.
— Какая трогательная история. А в это время трудяга Раул снимает Бетти для первой страницы, и она только теперь решила сказать ему спасибо. — Раул вытряс перед Бетти охапку фотографий.
Бетти потянулась к нему с объятиями.
— Я же за этим и пришла к тебе. Поблагодарить.
— Ладно, давай рассматривать фотографии.
Бетти и Раул склонились над снимками, придирчиво вглядываясь в них, отметая неудачные и откладывая в особую стопочку понравившиеся им обоим.
— Ты считаешь меня красивой? — Бетти бросила на Раула игривый взгляд.
— Я считаю тебя ужасной! — Раул протянул девушке снимок, на котором она, лучезарно улыбаясь, показывала точеные зубки-жемчужины. — У тебя нет ни капли фотогеничности. И к тому же глупая улыбка и отвратительные зубы.
Они расхохотались. У Раула стало очень легко на душе. Редакция, Вагнер, Ана Паула — все казалось удивительно незначительным по сравнению с этим необыкновенным вечером. Смеющаяся, очаровательная девушка, сидевшая сейчас перед ним, разом затмила все его проблемы.
— Слушай, Бетти, не составишь ли ты мне компанию? У меня есть чудная комедия, но смотреть ее одному совершенно неинтересно.
Бетти задумалась.
— Планов никаких, но вдруг Арналдинью начнет меня разыскивать?..
— Один вечер ты проведешь без Арналдинью, в компании со своим личным фотографом. А потом он отвезет тебя домой. Твой «объект» ничего не узнает.
— Согласна. — Бетти кивнула и, поджав ноги, поудобнее устроилась на софе.
Она уснула, не дождавшись окончания смешного фильма с Джоном Керри в главной роли. Раул бережно накрыл ее пледом, поправил подушку и, погасив в гостиной свет, отправился к себе в спальню.
Бетти проснулась и не сразу поняла, где оказалась. Диван был явно не ее. Светло-коричневый плед, полка с книгами, столик с зеркальной столешницей, кассета... Бетти приподнялась и, наконец, вспомнила минувший вечер. Она сладко потянулась и уже собралась вставать, когда в дверь постучали, и на пороге возник смущенный Раул.
— Фильм уже закончился? — Бетти с улыбкой смотрела на него.
— Давно. — Раул присел рядом. — Она все-таки вышла за него замуж.
— Нет, это он все-таки женился на ней.
Они засмеялись, и этот смех несколько сгладил натянутость, которая неизвестно почему возникла между ними.
Они еще похихикали немного за завтраком, состоящим из кофе и горячих булочек, которые Раул, несмотря на ранний час, успел купить в соседнем кафе.
— Мне пора, Раул. — Бетти поднялась и протянула Раулу руку. — Кстати, это была восхитительная ночь.
— Она могла бы быть куда восхитительнее...
— Нет, ты не представляешь себе, как это здорово — иметь возможность так расслабиться, вздремнуть. Даже дома это редко получается.
— Софа всегда в твоем распоряжении. Я даже могу отнести тебя туда. — Раул сделал движение, будто собирался взять ее на руки.
Бетти почувствовала, как полыхнули ее и без того румяные щеки.
— Нет необходимости. — Она отворила дверь, послав Раулу на прощание воздушный поцелуй.
Всю дорогу домой она думала о ночи, проведенной в одиночестве в гостиной Раула. Невинность этой ночи казалась ей особо трепетной, и при воспоминании о восхищенных взглядах Раула мурашки пробегали у нее по коже. Лишь дома, узнав, что ей весь вечер звонил Арналду, Бега выкинула из головы недавнее приключение и заволновалась.
— Что ты сказала ему, Онейди?
— Сказала, что ты уехала известить подругу.
Бетти долго принимала ванну, чистила «перышки», закрутила волосы на бигуди, сделала освежающую маску по рецепту, подсказанному Онейди, и, умиротворенная, улеглась на кровать. Жулия присела рядом и рассказала об ужине, пропущенном Бетти.
— Неожиданно пришел Шику. Собрались за столом все вместе. Было так по-домашнему, по-семейному: тепло и уютно. Папа все время ждал тебя. И мне жаль, что ты не появилась и не услышала слов Шику. Он сразил всех наповал, когда стал признаваться мне в любви. — А что папа?
— Папа? Сказал изумительный тост. Предложил выпить за любовь, за друзей — верных и преданных, за меня — энергичную и необыкновенную, за Сели — милого маленького ангела, за тебя, которую он так обожает. — Жулия встала перед зеркалом и долго расчесывала свои густые волосы, затем надела новое платье — черное с глухой высокой стойкой спереди и открытой спиной сзади.
Бета залюбовалась сестрой — красивой, уверенной в себе и в то же время очень женственной и изящной.
— Уходишь? Не спрашиваю куда.
— Секрета нет, — Жулия еще раз повернулась перед зеркалом. — Сейчас зайдет Шику. Пойдем куда-нибудь...
— Что у него с работой, Жулия?
— Пока все по-прежнему. Никак. Но кажется, ему нашлось место в Сан-Паулу. В новом журнале... Сегодня он получит окончательный ответ.
Бетти увидела, как помрачнела сестра, как закусила губу, не желая расплакаться.
- Жулия, не грусти. У вас с Шику есть самое главное — чувство, ради которого вы готовы преодолеть любые препятствия. Может быть, тебе попробовать еще раз поговорить с Сан-Марино?
Жулия ушла, а Бетти перебралась на кухню, где сидели за тихой беседой Онейди и Сели. Разговор шел о моде, вернее, о том, какой наряд выбрать Сели для первого школьного дня.
— Тебе не кажется, что твоя синяя юбка немного длинновата? Я в свое время научилась укорачивать их, подворачивая у талии. Вот так. — Бетти задрала кофту Сели и несколько раз подвернула пояс юбки.
Сели с вздохом одернула юбку.
— У Тьягу роман с Жуаной. Так что зря стараешься, Бетти.
— И все равно я должна сориентировать тебя. Если ты собираешься жить в Рио, перестань выглядеть сомнамбулой. Чтобы стать незаметной, нужно быть как все, а не выделяться длинной юбкой или отрешенным взглядом. — Бета прошагала по кухне, как манекенщица по подиуму и остановилась перед Онейди, не спускавшей с нее смеющихся глаз. — А ты, Онейди, что смеешься? Ты тоже нуждаешься в некоторых наставлениях, вечно ходишь в своей португальской рубашке. А в семейной жизни, даже самой счастливой, женщина не должна терять изюминку. Женщина без изюминки не женщина, — уверенно закончила Бетти свою пылкую речь.
Онейди скептически оглядела свою чистенькую рубашку, ставшую ее второй кожей, а Села, набравшись смелости, вдруг неожиданно взволнованно, приложив руки к груди, обратилась к сестре:
— Помоги мне стать девочкой из Рио!
Бетти не успела ответить, заметив отца, ожидающего Сели на пороге кухни. Вот кого не надо ничему учить. Восемнадцать лет длился у него летаргический сон, он забыл всех и вся, с трудом осваивает новую жизнь, усваивает новые понятия, законы. Ему, конечно, очень нелегко, но смотрится он изумительно — шарм, стиль, вкус остались неизменными. Даже в своей форменной одежде — желтой тенниске, красном фартуке и красной пилотке — Отавиу выглядел необыкновенно элегантным. Бетти подбежала и обняла отца.
— Прости, я не успела к ужину. Если бы я знала, что все будет так торжественно... — Бетти виновато склонила голову и ощутила, как отец ласково поглаживает ее.
— Главное, чтобы у тебя все было хорошо. — Он поцеловал Бетти в щеку и повернулся к Сели. — Я хочу отвезти тебя в колледж, ведь сегодня ты начинаешь новую жизнь.
Сели отказывалась, но Отавиу настоял на своем и пошел проводить дочь. Бетти наблюдала за ними в окно, пока они не скрылись за воротами, а потом повела к себе в комнату Онейди и заставила ее перемерить все свои обновки. И темно-вишневое декольтированное вечернее платье с узкой юбкой, и васильковый нарядный костюм, и остальное, что доставала Бетти из своего необъятного шкафа, — все чудесным образом подходило Онейди и превращало скромную незаметную женщину в эффектную красотку. В конце концов, обе устали и без сил повалились в кресла. Отдышавшись, Онейди пошла заниматься обедом, а Бетти стала названивать Арналду, но никак не могла застать его ни дома, ни в редакции. Она быстро раскрутила бигуди, уложила волосы, облачилась в серебристые брючки и черный топик и поспешила на такси к ресторанчику, где они обычно ужинали с Арналду. Она расплачивалась с шофером, когда заметила приятеля, выходившего из ресторана в обнимку с таявшей от счастья Зезе. Словно в дурном сне видела Бетти их разгоряченные лица, их откровенные объятия и лобызания. Увлеченные собой, они не обратили на нее внимания, сели в машину и стали выезжать со стоянки. Бетти выскочила из такси и бросилась за ними, но остановилась под окрик таксиста, требовавшего денег.
Она стояла посреди дороги и горько плакала, размазывая по щекам краску. Потом вернулась в машину и через некоторое время уже звонила в знакомую дверь.
— Бетти?
Бетти упала на грудь Раула и зарыдала, приговаривая лишь одно:
— Он, он, он...
Раул усадил ее на софу, принес стакан воды и принялся утешать, словно расплакавшегося из-за пустяка малыша. Рыдания Бетти становились реже, наконец, она тяжело вздохнула и оторвалась от Раула. Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб. Бетти вдруг почувствовала рядом с собой мужчину — сильного и надежного, она судорожно приникла к нему в поисках защиты, спасения.
— Все будет хорошо! — Раул крепко прижал ее к себе и поцеловал. Его руки и губы неожиданно утратили дружескую нежность, внезапно превратившись в наступательную силу. Бетти откинулась и увидела перед собой подернутые поволокой глаза Раула. Он взял ее на руки и перенес в спальню, где она покорно и без сожаления отдалась ему.
Она проснулась затемно, стараясь поскорее уйти. Уйти незамеченной. Но обнаружив, что потеряла серьгу, долго искала ее, пока наконец не нашла под кроватью. Она поднялась с пола и наткнулась на пристальный взгляд Раула. Бетти стушевалась, никак не могла вдеть серьгу в ухо. Раул сделал попытку встать, приготовить кофе, но Бетти категорично остановила его, отказавшись от завтрака. Выходя из комнаты, она невольно оглянулась на Раула, не спускавшего с нее глаз, на смятую простыню, разбросанные подушки.
— Ты извини меня, Раул. Извини и забудь. Эта была наша с тобой первая и последняя ночь. Спасибо тебе за нее.
— Береги себя, Бетти...
Глава 2
Жулия лежала в объятиях Шику и слушала его воркующий голос. Слушала про их будущую жизнь, про то, как он будет работать в Сан-Паулу день и ночь, зарабатывать кучу денег, а в выходные он собирался летать к ней.
— Или ты ко мне. Всего тридцать минут в воздухе, не успеешь пристегнуть ремни, а я уже встречаю тебя с розами. Ты ведь любишь розы?
— Розы люблю, но «летная» жизнь меня пугает.
— Почему?
Жулия помедлила с ответом. Нет, она знала, что сказать, но такие признания она делала впервые, и они давались ей нелегко. Но и молчать она тоже не могла: чувства переполняли ее.
— Только с тобой я осознала себя женщиной. Настоящей женщиной. Мне впервые понравилось заниматься сексом. Пожалуйста, не смейся. — Жулия не сводила влюбленных глаз с Шику. — Раньше я просто не придавала ему значения, а чаще всего избегала. Может быть, именно поэтому я так долго отвергала тебя, боялась вновь ошибиться, вновь разочароваться, а еще хуже — осознать, что вся проблема во мне. Помнишь, ты однажды сказал, что я холодная?
— Господи, забудь мои глупые слова, я вел себя ужасно, — Шику провел пальцем по губам Жулии. — Молчи...
Жулия поцеловала его палец.
— Ужасно вела себя я. Ты просто задел мое больное место. Ведь я никогда не испытывала настоящего наслаждения. Считала, что оно — миф, порожденный женскими журналами.
— Иди ко мне, любовь моя...
— Поклянись, что не оставишь меня без своей любви! Поклянись!
...Они лежали и смотрели на закат, на отблески солнца, окрасившего комнату в теплые оранжевые краски. Они и сами утонули в этом теплом свете, разлившемся по их обнаженным телам, тепло и покой накрыли их с головой. Жулии казалось, что они покинули призрачный мир забот и проблем, переместившись в иное, вечно-прекрасное царство, наполненное радостным умиротворением. Она искоса посмотрела на Шику. Он лежал и, не мигая, смотрел перед собой, лишь его рука медленно блуждала по ее волосам.
— Поехали со мной, Жулия!
— Смеешься?
— Сан-Паулу ближе, чем Япония!
— Но я не смогу оставить семью после стольких лет горя и расставаний. Мы ведь так долго были разъединены.
— Мы создадим еще одну семью. Ты, я, парочка детишек.
— Дети? — Жулия приподнялась и с удивлением посмотрела на Шику. — Ты серьезно?
— Почему бы и нет? Тебе не нравится эта идея?
Жулия долго молчала. Вопрос Шику застал ее врасплох. Она никогда не задумывалась об их дальнейшей жизни, не строила планов. Просто наслаждалась ежеминутным счастьем быть любимой и любить. Наученная горьким опытом, она отучила себя мечтать.
— Я никогда не задумывалась об этом.
— Давай задумаемся об этом прямо сейчас. — Шику привлек ее к себе, погружая в пучину неизведанного прежде наслаждения.
Утром они долго завтракали, не спеша, поглощали салат, пили сок. Наконец, тарелки были чисты, и Жулия неохотно поднялась: идти в редакцию не хотелось, да еще Шику с тоской смотрел на нее... Этот тоскливый взгляд лишил ее всякого рабочего настроя. Но когда Шику сообщил, что к нему собирается зайти дона Жудити и принести чек на оплату колледжа Констансиньи, Жулия заторопилась: идея встретиться в квартире Шику с темпераментной донной Жудити показалась ей малопривлекательной.
Из редакции Жулия поехала домой. За ужином слушала рассказ Сели о первом дне в колледже, о том, как из-за нее чуть не подрались Тьягу и Лулу. Расстроенная и молчаливая Бетти равнодушно ковыряла вилкой овощное рагу и не спешила делиться с сестрой своими новостями. Отавиу и Алекс, наоборот, без умолку твердили об очередной встрече с полицией: у Отавиу потребовали документы — паспорт нового образца и личный номер социального страхования, — которых у него, конечно, не оказалось. Жулия про себя отметила серьезный промах (вот что значит вовремя не позаботиться обо всех необходимых бумагах для отца!) и дала себе задание решить проблему в ближайшие дни. Но за всеми делами и разговорами она неотступно слушала телефон, вся, сосредоточившись на его звонке. Наконец телефон зазвонил, и Онейди, прикрыв трубку ладонью, шепнула, что звонит Шику.
По ласковому голосу Шику Жулия поняла все — приглашение работать в Сан-Паулу получено. Она была готова к этому, но все равно тяжелый камень лег на сердце: жизнь должна была измениться, и Жулия откровенно трусила, боясь надвигающихся перемен.
— Ну что ты так переживаешь? — Бетти отщипнула кусочек от пирога, приготовленного Онейди, — прекрасный город, мне он особенно понравился после поездки с Арналду. Он, кстати, обещал, что мы часто будем туда наведываться.
— Я тоже ничего не имею против Сан-Паулу. Красивый город! И я, наверное, смогла бы там работать в одном из отделов журнала. Но разве я могу пойти на это?!
— Почему не можешь? Объясни!
- Из-за папы, Бетти, неужели ты не понимаешь!
— Но папа в полном порядке. На твоем месте я бы даже не раздумывала, а ехала бы вместе с Шику. Любовь на расстоянии, Жулия, — коварная вещь. Никогда не знаешь, чем закончится. А за папу нечего волноваться, здесь он будет не один, хотя, конечно, ты для него значишь больше, чем все мы, вместе взятые.
— Вот поэтому я и не могу ехать, Я так долго жила вдали от него, от вас. И вот теперь, когда ему стало лучше, когда все мы ощутили себя единой семьей, я опять возьму и уеду... Нет, для меня это не лучший выход. — Жулия села за стол и налила себе кофе.
К ним присоединилась Онейди, с удовольствием глядя, как девушки едят испеченный ею пирог.
— Ешь, что смотришь? — Бетти пододвинула ей блюдце с куском пирога. — Не тяни, а то пробовать будет нечего. Кстати, что там делает отец?
- Он очень доволен. Кажется, вспомнил какие-то цифры и теперь вместе с Алексом решает, что они могут означать. Расхаживает по комнате со своим блокнотиком и нараспев произносит: О — 9 — О — 4 — О — 2. Даже я их запомнила. О Господи, — Онейди всплеснула руками, — цифры запомнила, а передать о звонке Арналду забыла. Он уже несколько раз звонил тебе, Бетти, хочет пригласить в гости.
Жулия с удивлением отметила непривычно равнодушную реакцию сестры на такое известие
— Что-то  случилось? — осторожно спросила она Бетти.
— Случилось то, что не должно было случиться. – Бетти поднялась и, оставив  на столе недоеденный пирог, побрела к себе.
Жулия хотела было броситься за ней следом, но раздумала. Сейчас ей хотелось не расспрашивать Бетти о ее проблемах, а немного разобраться в своих — ее очень насторожило скупое сообщение Шику: оказывается, дона Жудити восприняла его переезд без особого огорчения, напротив, в ней закипел непонятный энтузиазм. Жулия не сомневалась: матушка Шику задумала что-то из ряда вон выходящее. Но вот что?
Дона Жудити прилетела домой как на крыльях. Еще бы! Наконец ее дорогой сынок оторвется от беспутной журналистки, навлекшей на него столько неприятностей.
— И это еще не все — Она уселась напротив Лусии Элены. — Я решила, что поеду вместе с ним. Кто, кроме меня, расскажет новому хозяину про его способности? Ведь Шику слишком скромен, чтобы хвалить себя. Только я способна описать все его достоинства.
— А мы? — хором воскликнули Лусия Элена и Констансинья.
— Да куда же я без вас!
Лусия Элена не долго думая, вытащила карту Сан-Паулу, валявшуюся в кладовке, стряхнула с нее пыль и расстелила на журнальном столике. Жудити, подошедшая Констансинья и сама Лусия Элена уткнулись в карту, вспоминая все, что они знали и слышали когда-либо о Сан-Паулу. Дона Жудити, причмокивая губами, показывала рестораны. Лусия Элена говорила про театры, а Констансинья скромно попросила показать ей улицу, где будет находиться редакция отца.
Жудити отмахнулась.
— Сейчас важнее определить, где будет располагаться наша новая квартира. И она должна находиться здесь. — Жудити ткнула пальцем в один из кварталов.
— Купить квартиру в Сан-Паулу? Это замечательная идея! — Лусия Элена захлопала в ладоши.
— Но папа не говорил, что мы поедем вместе с ним, — робко заметила Констансинья.
— Не сказал, но подумал. — Лусия Элена оборвала дочь. — Я как никто другой могу читать мысли Шику.
До поздней ночи они обсуждали новую квартиру, споря до хрипоты, какая лучше. Дона Жудити готова была удовлетвориться тремя комнатами, Лусия Элена настаивала на четырехкомнатной квартире.
— А я думаю, что и Жанети еще не поздно одуматься, бросить своего прощелыгу и поехать вместе с нами в Сан-Паулу. — Глаза Жудити горели от возбуждения. Еще бы, наконец, ее темперамент и энергия нашли место приложения!
На следующий день, пока Констансинья была на занятиях, две дамы понеслись по магазинам, а вечером демонстрировали друг другу и изумленной Констансинье покупки. Девочка глядела во все глаза на кружащуюся по комнате бабушку в новом пиджаке, на мать в вечернем платье и туфлях на высокой шпильке, опять на бабушку в деловом костюме, на мать — в пляжном.
— Да погодите вы, — Констансинья, наконец, обрела дар речи, — сначала нужно спросить папу, хочет ли он, чтобы мы ехали вместе с ним!
Дона Жудити и Лусия Элена утром же поехали известить Шику о своих планах. Вернулись быстро и понуро уставились друг на друга.
— Это все Жулия мутит воду! — Возмущению Лусии Элены не было предела. — Никак не оставит его в покое.
— Вот что, моя дорогая, тут причитаниями не поможешь, надо принимать решительные меры. — С этими словами дона Жудити уселась на телефон и через полчаса размахивала перед носом невестки клочком бумаги.
— Это наше спасение!
Спасение оказалось молодой гадалкой, которую порекомендовала Жудити двоюродная сестра мужа ее бывшей соседки по старой квартире. Лусия Элена, как женщина современная, сначала заупрямилась, но, осознав, что выбор средств в борьбе за Шику небогат, согласилась.
Гадалка сразу определила источник их беды: «молодая, красивая поит твоего мужа любовью».
— Да знаем, знаем, — нетерпеливо остановила ее Жудити. — Скажите лучше, как ее отводить, эту молодую, красивую.
Гадалка закатила глаза.
— Триста реалов, и он завтра будет валяться у твоих ног, красавица... — Она многообещающе улыбнулась Лусии Элене.
Жудити и Лусия Элена переглянулись и тут же отсчитали спасительнице нужную сумму.
От гадалки они понеслись на рынок и закупили все, что велела спасительница. Потом, засучив рукава, сварили компот из папайи, груш и клубники, добавили туда нечто врученное им гадалкой и на первый взгляд напоминающее сахар, процедили в емкость, нашептали слова, нацарапанные в записке рукой спасительницы и, выяснив по телефону, что в квартире Шику никого нет, полетели туда.
Дверь квартиры им открыл местный слесарь, долго изумлявшийся, почему отказался помочь привратник. Но излишние вопросы быстро остановила смышленая Жудити, протянув слесарю двадцать реалов.
Протиснувшись в отворенную дверь, они бросились к холодильнику и поместили чудодейственное снадобье на самое видное место.
— Ну вот, дочка, считай, что он уже твой!
Жудити не успела договорить, как до них донесся звук открываемой входной двери. Они заметались по квартире, но довольно быстро нашли укромный уголок в спальне за шкафом. Плохо было одно — они ничего не видели, но отлично слышали звуки шагов, голос телевизионного ведущего, шум льющейся воды.
— Он в душе. — Жудити многозначительно посмотрела на невестку.
Та сделала несколько робких шагов по направлению к ванной комнате, но свекровь резко дернула Лусию Элену за руку:
— Куда ты, сумасшедшая?
— Я думала, что вы хотите, чтобы я вошла к нему... — Лусия Элена робко кивнула в сторону ванны.
— Я хотела побыстрее убраться отсюда.
Они вылезли из укрытия, но, услышав, что кто-то снова открывает дверь квартиры, кинулись обратно, что-то залепили на ходу и со страху полезли прятаться в гардероб, где замерли среди пиджаков и рубашек, тесно прижавшись, друг к другу.
Лусия Элена, вспомнив совет гадалки, сорвала с вешалки рубашку Шику и, уткнувшись в нее, зашептала слова, подсказанные ведуньей:  «Суженый, переменись, ко мне вернись…»
Но до конца договорить не успела — дверь резко распахнулась.
— Что вы здесь делаете? — Шику переводил возмущенный взгляд с матери на бывшую жену.
Они дружно забормотали что-то маловразумительное, но Шику, не слушая, быстро вытолкнул их в коридор. Из душа вышел Раул и с изумлением застыл, наблюдая столь неожиданную сцену. Жудити и Лусия Элена пытались выкрутиться, но коридор был слишком и они в одну секунду оказались подле распахнутой двери.
— До свидания! Спасибо, что навестили! — Шику теснил их за порог.
— Шику! Скажи, ты пил сок? — успела крикнуть Лусия Элена, перед тем как оказаться на лестничной площадке.
- Сок выпил я. Спасибо! — Раул ласково улыбнулся и захлопнул дверь.
Они ввалились домой чернее тучи и, обессиленные, повалились в кресла, не отвечая на вопросы Констансиньи и Жуаны, что сидели за уроками. Включили телевизор и молча пялились в очередную серию мыльного сериала.
Но неприятности на этом не закончились. Пришла беда — отворяй ворота! Вечером заявилась Жанети и протянула матери нарядный конверт.
— Что еще? — Жудити достала из конверта красивую открытку, на которой красовались голубки, держащие в клювиках два колечка, обвитых цветами и лентами. Дурное предчувствие сжало сердце Жудити.
— Мама, это приглашение на мою свадьбу. — Жанета говорила медленно, не спуская с матери глаз. — Мы с Атилой женимся. Свадьба состоится в субботу в школе танцев.
Последнее, что отчетливо услышала Жудити, был возглас Жуаны: «Нет, мама, нет!» — и Жудити мягко повалилась на диван.
Шику ехал в редакцию, размышляя по дороге о ночном разговоре с сестрой по телефону: «Представляешь, я приглашаю маму на свадьбу, а она сначала падает без чувств, а затем выгоняет меня с руганью из квартиры». Шику отлично представлял себе нрав маменьки. Разве она допустит, чтобы дети поступали по-своему, не так, как хотелось бы ей? Но доне Жудити, видно, придется умерить свой пыл: и он, и Жанета уже выросли и собирались строить жизнь по своему усмотрению. Хотя, Шику не мог в этом не признаться, избранник сестры, Атила, по-прежнему вызывал у него мало симпатий. Может, слишком часто рассказывала ему Констансинья, как переживает Жуана роман матери и не хочет видеть Атилу своим отчимом?
— Она не доверяет ему, папа! — горячилась Констансинья. — Он обманывает Жанету.
Шику отлично понимал племянницу, вполне разделяя ее чувства. Но не считаться с сестрой он тоже не мог и про себя решил, что, невзирая на все проблемы, постарается прийти на свадьбу Жанеты.
Ты, наверное, будешь единственным моим родственником на празднике, — эти горькие слова сестры все звучали в его ушах.
Как похожи наши с Жанетой судьбы! Мама ненавидит Атилу, ненавидит и Жулию. Хотя, что может быть общего у этого проходимца и умной, красивой, интеллигентной Жулии Монтана? Она любит меня, а я обожаю ее. Почему же маме всегда безразлично то, как ее дети относятся к своим избранникам? Сначала она всеми силами пыталась развести меня с Лусией Эленой. Когда ей это удалось, оказалось, что лучшей жены, чем Лусия Элена, у меня быть не может. Теперь ее главная цель — разлучить меня с Жулией... Настраивает против нее Констансинью. Даже отъезду в Сан-Паулу обрадовалась как большой удаче, видно, надеется, что там я забуду Жулию.
Отъезд в Сан-Паулу, где его ждало место обозревателя в редакции нового журнала, Шику откладывал со дня на день. Казалось, что каким-то немыслимым образом все уладится, что не придется уезжать из Рио и расставаться с Жулией. Вот так уехать и не видеть Жулию каждый день, не сидеть в уютной столовой в доме Монтана за ужином, не слушать рассказов Отавиу о прошлом, не ловить на себе нежных взглядов любимой, не мчаться с ней ночью на другой конец города в маленькую квартирку, предусмотрительно освобожденную Раулом, не чувствовать рядом любимого тела, не видеть счастливых сияющих глаз... Шику даже замотал головой, настолько это представлялось нереальным.
Жулия, милая Жулия, старалась облегчить ему момент расставания: придумала совместить с его отъездом свою поездку в Токио. Конечно, ей надо закончить там все дела, сдать квартиру, но Шику не сомневался, что она не меньше его переживала надвигающуюся разлуку. Чем иначе объяснить ее поход к Сан-Марино с просьбой восстановить Шику на работе? Шику понимал, что двигало Жулией, но все равно сердился на нее. Ему хватило собственного унижения, теперь такому же унижению подверглась Жулия — и это бесило его. Он с самого начала знал, что хозяин имеет на него зуб. И дело было не только в пресловутой пресс-конференции, истинная причина состояла в чем-то ином. Но в чем? Пока у Шику не было ответа.
Они часто обсуждали это с Раулом, который тоже не желал мириться с увольнением Шику.
— Чем ты ему так насолил? Он не хочет замечать даже того, что ты стал почти национальным героем. Твое появление на конференции в женском платье стало апофеозом настоящей любви, и молодежь восхищается тобой.
— Просто всем надоели герои-политики, герои-дельцы, денежные мешки. Я простой парень, который любит девушку и готов любым способом доказать свою любовь. Не хочу громких слов, но нашему времени не хватает именно любви...
Шику вспомнил, как сник Раул от этих слов, и сколько Шику ни добивался причины его грусти — друг упрямо молчал. Поведение Раула нередко ставило в тупик Шику, с другом явно творилось что-то неладное: он был молчалив, задумчив, а порой казался по-настоящему печальным и расстроенным.
— Что-то не клеится с Алой Паулой? — допытывался Шику.
— Она здесь ни при чем! — коротко отвечал Раул, не желая продолжать тему.
Однажды Шику услышал, как Раул звонил кому-то, приглашал на свидание, но, видно, получил отказ. Расстроенный, уселся перед телевизором и долго сидел, держа в руках кассету со своей любимой «Маской».
Шику подъехал к зданию «Коррейу Кариока» и поднялся в редакцию. Он распахнул дверь, и его оглушил взрыв аплодисментов, перед глазами взметнулся яркий транспарант:
«Мы победили!». Сквозь толпу сотрудников к нему пробрался Вагнер и, прокашлявшись, объявил:
— С завтрашнего дня можешь возвращаться. Сан-Марино отменил твое увольнение.
Шику еле устоял на ногах под тяжестью тел, обрушившихся на него с объятиями и поздравлениями. Он смотрел на растроганное лицо Делона, на довольную Ану Паулу, стоявшую рядом с улыбающимся Раулом и что-то шепчущую ему на ухо. Смысла в шепоте Шику не видел никакого — вокруг стоял такой галдеж, что люди не слышали и самих себя. Шику обошел всех и всем благодарно пожал руки. Дольше всех тряс его ладонь сияющий Вагнер. Праздник решено было продолжить в баре у Тиао Алемау. Шику выпил с друзьями бокал вина и, поняв, что колесо веселья закрутилось, незаметно исчез.

Они сидели на огромном сером валуне и смотрели на воду, падающую свысока на камни. Вода падала и разлеталась на тысячи радужных блесток, ослеплявших их. Шику поднялся с нагретого камня и быстро нырнул в зеленоватую от водорослей воду. Прохлада воды обожгла его, он быстро вынырнул и крупными саженками поплыл к камню, на котором еще нежилась Жулия.
— Иди ко мне! Он протянул руки навстречу девушке.
Она, не раздумывая, прыгнула в своем алом сарафанчике в воду. Шику поймал ее под водой и крепко прижал к себе. Они, как две рыбешки, удачно избежавшие крючка, резвились под водой, чувствуя себя частью этого прекрасного подводного царства. Лишь когда последние воздушные пузырьки были выпущены, они, не размыкая рук, вынырнули на поверхность воды и закружились в ее водовороте. Потом, обессиленные, упали па раскаленные камни и долго лежали, не расцепляя рук.
Говорить не хотелось, за них говорили их глаза, губы, пальцы. Новая сила, данная счастьем, водой, солнцем, переполняла их и наделяла какой-то невероятной защищенностью от всех бед мира. С этим ощущением они вернулись в город, приехали в дом Монтана, где посреди комнаты Жулии стояли жалкие полупустые чемоданы.
— Никуда не хочу ехать. — Жулия пихнула чемодан и села на колени к Шику. — Или нет, хочу увезти тебя с собой. Вот в этом чемодане.
— Отложи поездку. — Шику вдыхал запах ее волос, все еще хранивших аромат воды и солнца.
- Рано или поздно это надо сделать, любимый. Хочу развязаться с прошлым до конца. Жаль, что улетать надо именно сегодня. Но откладывать не имеет смысла. Мы расстаемся всего на несколько дней.
Они спустились в столовую, где вся семья собралась за ужином. Шику не сводил глаз с Жулии, которая без конца твердила только одно: «Любовь моя!» И все пили за удачную поездку, за Шику, за их любовь, но неуловимая грусть проникала в сердце Шику, постепенно вытесняя переполнявшую его радостную силу.
Глава З
Давно уже Сан-Марино не чувствовал себя таким усталым и обессиленным. Все разладилось в его, казалось бы, такой отлаженной и устоявшейся жизни. Он откинулся на спинку кресла, снял очки и потер воспаленные глаза.
Полоса неудач началась со скандала, учиненного ему Гонсалой неделю назад. Видите ли, она, наконец, убедилась, что Ева была его любовницей, видите ли, она больше не хочет жить во лжи и обмане! Не желает дальше мириться с предательством мужа!
Он вспомнил гневные слова Гонсалы:
— Ты всю жизнь упрекал меня, что я живу и думаю сердцем. Да, сердцем, потому что оно у меня есть в отличие от тебя. Если бы я была менее эмоциональной и не такой дурой, то сразу бы поняла, что означал тот портрет на стене. Портрет Евы, с которой ты изменял мне всю жизнь!
Антониу использовал тогда все свое красноречие, всю логику, чтобы убедить жену не придавать так много внимания событиям давно минувших дней.
— Как бы я ни относился к Еве, но она сделала свой выбор и вышла замуж за Отавиу. Заметь: вышла замуж по любви. И я не мешал их счастью. Но страдал, не скрою, хотя и не позволял себе проявлять никаких чувств — не хотел огорчать Отавиу. Все кончилось, когда я женился на тебе. Ты стала моим спасением, избавив от бесполезной, ненужной любви. Как ты думаешь, зачем я все рассказал тебе, признался в своем чувстве к Еве? Есть только один ответ на этот вопрос: все это осталось в прошлом. И портрет был только памятью о сильном, но изжитом чувстве.
Антониу давно уже перестал ощущать грань между ложью и правдой. Правдой было все, что должно быть правдой. И если кто-то сомневался в его словах и клятвах, тот неминуемо навлекал на себя гнев могущественного Антониу Сан-Марино.
Однако бунт Гонсалы, казалось бы, такой прирученной и послушной, выбил его из колеи. Почему-то сразу стало жаль сорванной поездки на Гавайи или Таити. Лишь спустя дни после ссоры до Антониу дошло, что сорвалась не только долгожданная поездка, срывалась устоявшаяся, удобная жизнь. Впервые в жизни ему пришлось объясняться с сыновьями, взволнованными затянувшейся ссорой родителей, слушать ехидные замечания Арналду о том, что папа плохо спрятал портрет покойной возлюбленной. И все, все эти неприятности из-за придурка Отавиу.
Ведь именно он рассказал Гонсале о письмах любовнику, которые он обнаружил в бумагах Евы. А уж воспаленного воображения жены вполне хватило, чтобы придать эфемерному любовнику черты Сан-Марино. Антониу в очередной раз чертыхнулся, вспомнив Отавиу, этого агнца, этого придурка, торгующего хот-догами, этого новоявленного писаку. Нет, если бы не крайняя нужда в деньгах, что положил старик Григориу Монтана в швейцарский банк, то давно бы с Отавиу случилась какая-нибудь непоправимая беда. Но в один миг оказалось, что Сан-Марино нечем расплачиваться по кредитным процентам, и если в ближайшее время деньги не найдутся, придется расстаться с участками земли в Белу-Оризонти, с пакетом акций крупного концерна или плантациями. От всех напастей сейчас его мог спасти только Отавиу — ведь если кто и знал номер счета, где лежали несколько миллионов долларов Григориу Монтана, так это только он. И Сан-Марино смирял свой нрав, пропускал мимо ушей советы верного подручного Алвару немедленно избавиться от Отавиу, пока тот не докопался до истинных причин смерти своего отца.
Сан-Марино настороженно ждал, когда память вернется к Отавиу, и он вспомнит, где записан злополучный номер, и принесет своему названому брату этот номер, от которого теперь зависело все благополучие семейства Сан-Марино.
И он терпел Отавиу, слушал его дурацкие дифирамбы Гонсале, терпел их дружбу, усиливающуюся с каждым днем, расхваливал фирменный соус и даже смеялся, когда неуклюжий Монтана облил ему новый костюм этим самым соусом... Всеми силами Антониу старался приблизить брата к себе, чтобы в тот самый момент, когда тот вспомнит номер, оказаться рядом с ним. Он пригласил Отавиу возглавить специальную колонку в газете только потому, что желал знать все, что тот думает, дав 6есхитростному простаку возможность публично излагать свои мыслишки. Антониу надеялся взять под контроль течение этих мыслей и не пропустить решающий момент, подошел к окну. Темнело. Из распахнутых дверей соседнего бара вывалилась толпа. Сан-Марино разглядел толстую фигуру Вагнера, обнимавшегося с Делоном.
Празднует возвращение Шику Мота! Вместе со всеми! Антониу вспомнил, как совсем недавно Вагнер стоял навытяжку в этом кабинете и подобострастно докладывал ему, что непутевый журналист Шику Мота собирается писать книгу об Отавиу Монтана. Антониу с силой дернул шнур, задвинувший жалюзи, и отошел от окна. Если бы страх потерять Жулию не мучил Сан-Марино, летел бы сейчас ненавистный Шику в Сан-Паулу, и не помогли бы ему никакие просьбы и хлопоты доброхота Отавиу. А город Сан-Паулу большой, и каждый день в нем случаются самые разные происшествия. Глядишь, дело до книги бы и не дошло. Впрочем, оно и здесь не дойдет, уж он-то, Антониу Сан-Марино, позаботится об этом.
В комнату неслышно вошел Алвару. Антониу всегда поражался умению грузного адвоката передвигаться с мягкостью кошки. Алвару сел в гостевое кресло и взял лежащую на столе корректуру утренней газеты с заметкой Отавиу.
«Посвящается Гонсале», — прочел он вслух и отбросил газету в сторону. — Все играешь, Антониу, а ведь он, — Алвару кивнул на фото улыбающегося Отавиу. — Наша погибель. Впрочем, ты знаешь это не хуже меня.
— Но он должен стать нашим спасением. Я жду чуда, И оно свершится, не будь я Антониу Сан-Марино.
- И Шику Мота ты сначала наймешь, а потом он последует туда же, - хмыкнул Алвару, и из-под очков блеснули маленькие мышиные глазки.
— Не сомневайся, и Шику Мота, и Отавиу... Только придется немного подождать, совсем немного. Сегодня Монтана заходил ко мне, благодарил за возвращение в редакцию этого прохвоста. А потом сказал, что вспомнил несколько цифр, но пока никак не может понять, что они означают. Обещал зайти и показать мне блокнотик, где они записаны.
— Отлично, отлично, но главное, - Алвару предупреждающе поднял толстый палец, — чтоб он не вспомнил больше, чем надо.
— Я не дам ему на это времени. Как бы то ни было, жить ему осталось недолго, и жизнь его в наших руках.
Алвару медленно поднялся. Задумчиво потоптался, глядя на развалившегося в кресле Антониу.
— А твоя жизнь, не забывай, в руках Гонсалы. Ты представляешь‚ что будет, если она обо всем догадается?!
Антониу снял очки и медленно протер стекла.
— Алвару Гомес, нам нужно действовать быстро, очень быстро. Прежде, чем она решит разводиться.
Гонсала сидела в своей комнате перед раскрытым альбомом с фотографиями. Вот Антониу держит на руках маленького Арналду, а она счастливо смеется, прижавшись к плечу мужа. Гонсала разорвала фотографию на две части, а потом, обливаясь горючими слезами, рвала ее на мелкие, мельчайшие клочки. Разлетайся, разлетайся в прах жизнь, сотканная из обмана и предательства… И Гонсала зарыдала с новой силой. За эти дни беспрерывных слез, она состарилась, словно прожила десяток лет. Который день она не снимала с себя темного костюма, словно это был траур по загубленной жизни. Каждое слово, сказанное мужем, каждый поступок, событие, связанное с ним, сейчас подвергались переосмыслению и переоценке. Все, что было не понято тогда, становилось ясным и отчетливым теперь, когда она осознала, что все эти годы ее муж любил другую.
В дверь постучали. Гонсала быстро вытерла слезы и подошла к двери. Тьягу!
Он осторожно вошел в комнату и попытался обнять мать.
- Мамочка, ну что ты такая расстроенная? Успокойся, ведь между папой и тобой все было так хорошо... Просто кошка пробежала между вами.
— Кошка между нами пробежала давно, сынок. Только теперь стало понятно, что это была очень недобрая кошка. А я всю жизнь обманывала себя, принимая мечту за реальность.
Гонсале было искренне жаль трогательного мальчика, с надеждой ожидающего примирения родителей. Но слишком долго она жертвовала собой ради спокойствия детей. Теперь на это не было ни сил, ни желания.
— Мама, — Тьягу изо всех сил старался убедить ее, — ведь папа так ласков с тобой. Он так мечтал поехать вместе с тобой на Таити.
Она прижала Тьягу к себе.
— Твой отец всегда мечтал быть сенатором. А вся остальная жизнь является лишь приложением к избирательной кампании. И в ней мне отводится не больше места, чем брошюре, где напечатана его предвыборная программа. А мечты оказались, как всегда, слишком хрупкими. — Гонсала обняла мальчика, они спустилась в гостиную, и она попросила Ирасему приготовить чай, давая понять сыну, что разговор окончен.
Тьягу уселся напротив нее, не желая отступать:
— А если, мама, тебя мучают лишь призраки прошлого? Ведь до того вечера у вас с папой было все так замечательно.
Гонсала внимательно посмотрела на сына. Она не заметила, как мальчик вырос. Стал взрослым, на равных обсуждает с ней очень тонкие, очень непростые темы. Пытается облегчить ее боль. Жаль, что все его старания напрасны.
— Да, сынок. Эта боль тянется из прошлого. Но от этого она не стала слабее. Просто сомнения, которые мучили меня в молодости, теперь превратились в реальность, с которой я не могу не считаться. Мне жаль, но нам всем придется смириться с мыслью, что прежней жизни уже не будет.
— Что ты хочешь сказать?
В интонациях сына Гонсала уловила испуг, и опять сердце ее болезненно сжалось. Но решение было принято.
— То, что мое замужество было ложью. Я так и не смогла стать женщиной, которую мог бы полюбить твой отец. Он терпел меня, но любил другую. Это очень унизительно, сынок. — Гонсала почувствовала, как к горлу предательски подступил комок, и она, повернувшись в сторону кухни, проговорила: — Где же Ирасема?
Тьягу встал перед ней на колени и преданно заглянул матери в глаза.
— Мамочка, все это глупости. Ты лучшая, ты — самая замечательная женщина на свете…
Она потрепала мальчика по вихрам.
— Ах, сынок! Ты — мой сын, и у тебя великодушное сердце и добрые глаза. Твой отец никогда не говорил мне таких слов, никогда не смотрел на меня так, как смотришь ты... Вот в чем все дело. — Гонсала горестно опустила голову.
— Мама, ну что же делать?
— Что делать? Разводиться...
— Разводиться?
— Да, я собираюсь разводиться. Но прежде я обо всем хорошенько подумаю. Я не собираюсь принимать поспешное решение, делать необдуманные шаги. Слишком много у меня накопилось неоплаченных счетов. И я не уйду из этого дома, не получив по каждому из предъявленных мной счетов.
Они долго сидели молча. Ирасема принесла чай и торопливо отпросилась уйти. Гонсала рассеяно кивнула, машинально помешивая остывший чай. А Тьягу так и не прикоснулся к чаю. Наконец, молчание стало тягостным. Гонсала поднялась. Тьягу подошел и крепко обнял ее.
— Мамочка, помни, я всегда готов помочь тебе.
— Не беспокойся, сынок, мальчик мой, я все решу сама. — Гонсала поспешила к лестнице, ей хотелось остаться одной, поскольку не было уже сил сдерживать слезы.
Она еще долго рвала старые фотографии, оставляя лишь те, где она была запечатлена с детьми. Слезы иссякли, она методично, одно за другим, уничтожала свидетельства насквозь лживой жизни.
— Разреши? — дверь отворилась, и вошел Антониу, непривычно просто одетый — без костюма, галстука и крахмальной рубашки.
Он молча уставился на гору разорванных фотографий.
— Тебе стало хоть немного легче? — Он присел рядом с ней на софу.
Гонсала тут же встала и отошла к окну.
— Не начинай, Антониу. Я знаю все, что ты мне скажешь. Я выучила наизусть все твои слова. Но какой от них прок? Так что лучше уходи. — Она указала ему на дверь.
— Я уйду, но ты должна знать, что все твои переживания напрасны. Если тебе дороги наши дети, наша семья, ты должна найти в себе силы и поверить мне. Поверить, что все твои страдания в прошлом. Не стоит на них зацикливаться. Поставь точку, Гонсала, и начнем жизнь с нового листа.
— Я уже ее поставила, Антониу. Правда, не на том месте, на котором хотелось бы тебе. Но твое мнение, как и твои слова, теперь мало значат для меня. Вернее, они не значат больше ничего... — Она отвернулась к окну и стояла так, пока не услышала за спиной щелчок захлопнувшейся двери.
Как ни странно, впервые за последние дни она выспалась, а, взяв за утренним чаем «Коррейу Кариока», обнаружила в ней статью Отавиу, посвященную ей. Она быстро прочитала ее, потом перечитала, вчитываясь в каждое слово. По ее лицу снова потекли слезы, но это были совсем другие слезы. На душе вдруг стало легко и свободно. Боль и обида покинули ее, словно добрый друг пришел и прогнал их. Добрый друг... Гонсала поднялась к себе, переоделась в светлую блузку и ярко-красный пиджак, затем вызвала шофера и отправилась в сторону дома Монтана.
Отавиу и Алекс загружали свой фургончик, вернее, загружал Алекс, а Отавиу крутился рядом. Но едва в воротах показалась черная «Ауди» Гонсалы, оба замерли в недоумении, а, как только Гонсала вышла из машины, Отавиу тут же заспешил ей навстречу.
— Вот приехала поблагодарить тебя. Ты, как всегда, очень добр ко мне. — Она нежно обняла его и поцеловала.
— Не стоит, не стоит, дорогая...
Гонсала видела, как растроган Отавиу, как польщен ее приездом и в то же время растерян. Они пошли по каменистой дорожке в глубь старого сада.
— Ты взволнован? Что-то с девочками?
— Нет, просто не знаю, как начать разговор. Ты благодаришь меня за статью, мне очень приятно твое внимание, приятно, что смог доставить тебе несколько радостных минут. А сказать по правде, я собирался писать о Еве, о лучшей женщине... А написал о тебе, рука сама написала. И это так, ты — лучшая из всех женщин, которую я когда-либо встречал, и именно поэтому ты должна простить моего брата. Я не знаю, что произошло между вами, но Антониу страшно огорчен. И я прошу тебя простить его. Мне кажется, что в вашей размолвке есть и моя вина, в чем она — не могу сказать, но сердце подсказывает мне, что это так.
Гонсала взяла Отавиу под руку и повернула к машине.
— Твоей вины нет никакой. Просто мне надоело жить во лжи. Я хочу относиться к себе с уважением, вот и все... — Она еще раз поцеловала Отавиу, отметив про себя, что он выглядит настоящим франтом и ему к лицу и яркая рубашка, и светло-желтый галстук, и бежеватый пиджак, и маленькая черная шапочка.
Отавиу преданно смотрел на нее своими добрыми детскими глазами, гладил ее тонкие пальцы. Они дошли до машины и попрощались, отчего-то вдруг смутившись, словно маленькие дети.
Гонсала не сразу поехала домой, проехалась по магазинам, посидела в парке. Постепенно она почувствовала, как боль утихла, и к ней возвращается способность мыслить и трезво рассуждать.
Обедать собралась поздно, все, ожидая кого-нибудь из детей. Сначала хотела уговорить Арналду и заехавшую вместе с ним Бетти составить ей компанию, но они заторопились в ресторан, где уже был заказан столик. Глядя им вслед, Гонсала вдруг подумала, что в отношениях сына и Бетти что-то изменилось. И изменилось в главном, теперь Арналду более заинтересован в ней, чем она в нем! И Гонсала понимала сына: Бетти выглядела настоящей красавицей, ей было к лицу строгое черное платье с багряными всполохами, поднимавшимися от подола к груди, ей шла новая прическа с высоко поднятыми волосами. Девушка казалась немного задумчивой и даже печальной, и это лирическое настроение еще больше распаляло Арналду, не сводившего с Элизабети восторженных глаз. Гонсала проводила их и попросила Ирасему накрыть на стол.
Ирасема принесла обед. Гонсала взяла было ложку, но вдруг увидела, что служанка плачет.
— Ирасема, что с тобой?! - долго уговаривать Ирасему не пришлось.
— Торкуату в тюрьме. Что-то случилось на дороге, его вынудили совершить нарушение, а он не сдержался и расколотил машину того типа, который его вынудил...
Гонсала не очень уловила смысл случившегося, но нарушать сбивчивый рассказ Ирасемы не стала.
— Вчера его посадили, и я ходила к нему в тюрьму. Помните, я отпрашивалась... Ему там очень тяжело, он считает, что с ним поступили несправедливо.
— Почему он не обратится к Антониу? Тот просто обязан помочь ему. Торкуату всегда был предан ему.
Ирасема опустила глаза и затеребила фартук.
— Все оказалось не так просто, сеньора Гонсала. Это мы так с вами думаем, что сеньор Антониу обязан... Сегодня Торкуату звонил ему, просил о помощи. Но сеньор Антониу велел ему больше не звонить, не подвергать опасности его доброе имя перед самыми выборами.
— Не подвергать опасности его доброе имя? — переспросила Гонсала.
Ирасема кивнула.
— Что еще сказал Торкуату?
— Он очень рассердился, просто бешеным стал от гнева. Закричал страшное. Кричав, что знает про вашего мужа ужасные вещи, что Сан-Марино обокрал отца сеньора Отавиу, и что это еще не самое ужасное.
Гонсала с трудом удержалась на ногах, пришлось ухватиться за край стола. Ирасема подбежала к ней, предлагая помощь.
— Никакой помощи не надо. Я хочу повидать Торкуату. Проводи меня.
Они тут же собрались и поехали в следственный изолятор, где сидел Торкуату.
Увидев Гонсалу, он растерялся, испугался, вдруг сделался жалким и несчастным. Сколько ни пыталась Гонсала уговорить его рассказать ей всю правду об Антониу. Торкуату упрямо стоял на своем:
— Да что вы, ничего особенного я не знаю. Просто обида меня взяла — тридцать лет служил ему верой и правдой, а он не захотел меня вытащить отсюда. Говорит, жди как все, суда. Вот я со злости и наплел всякой ерунды, а Ирасема, как сорока, понесла все на хвосте, не разобравшись.
Поняв, что Торкуату будет молчать, Гонсала вернулась домой и сразу прошла в кабинет мужа. Выдвинула верхний ящик его письменного стола и достала оттуда все содержимое. И так ящик за ящиком. Она потрошила папки, доставая лист за листом, счет за счетом, письмо за письмом.
— Тебе не помочь? — Антониу стоял в дверях, и устало смотрел на жену.
— Спасибо! Но теперь я обойдусь без твоей помощи. Как-нибудь сама справлюсь. Наконец я узнала твое слабое место. Ты вор! Ты обокрал Григориу Монтана, ты обокрал Отавиу, ты обокрал его дочерей...
— Гонсала, ты сошла с ума. Я вызову врача...
— Вызывай кого хочешь, но прежде ты объяснишь мне, каким таким странным образом все состояние Монтана вдруг перешло к тебе? Ведь ты был всего лишь скромным служащим в конторе крестного.
— Что ты знаешь? Я значил для него больше, чем родной сын... Если бы не я, не моя помощь, то Отавиу и девочки сейчас бы ходили с протянутыми руками. Это я сохранил для них и деньги, на которые они хоть как-то могут существовать, и дом, где они живут.
— Но и себя ты не забыл, Антониу. Основной капитал Григориу, земли, газета — все оказалось в твоих руках. Да ты просто обокрал и Григориу, и Отавиу, и девочек. — Гонсала подошла совсем близко к Антониу и гневно бросила ему в лицо: — Ты разорил их, Антониу, вот в чем секрет твоего успеха. Ты врал и обманывал не только меня, скрывая любовную связь с Евой. Ты обманывал всех, прикидываясь честным и порядочным человеком. Но овечья шкура спала с твоих плеч. По крайней мере, для меня. Теперь я узнала твое истинное лицо. И ты за все ответишь, ты должен ответить за все!
Ей было все равно, что говорил Антониу, по его глазам она поняла, что попала в точку.
— Тебе надо обратиться к психиатру. Ты больна, тяжело больна... — Антониу попытался подойти к ней и остановить ее.
Она с силой оттолкнула его.
— Ты законченный мерзавец, подонок. Но я догадывалась об этом давно. А вот Отавиу, девочки, они же боготворят тебя, беспокоятся о тебе, переживают, что жена сердится на тебя, такого доброго и отзывчивого... Мне жалко их, очень жалко. Это больно — узнавать о близких людях ужасную правду. Но они узнают ее, я клянусь тебе, Антониу. Они должны знать правду, и я разоблачу тебя. Все, что я знаю о Григориу, об украденных деньгах, о Еве, узнают и они.
Лицо Антониу вдруг стало холодным и безжалостным. Гонсала замолкла, и до нее донеслись слова Сан-Марино:
— Кстати о Еве. Тебе не мешает знать, что она была потрясающей, великолепной женщиной, сказочной любовницей. Ее невозможно забыть. Она — настоящая женщина, в отличие от тебя, истеричка.
— Запомни, это я сделала тебя таким, каким тебя знают все, — холеным, изысканным господином. Ты не забыл, каким ты был до встречи со мной? Провинциальным замухрышкой, простаком — ни ступить, ни молвить не умел... И мне безразличны твои признания, мне плевать, с кем тебе было хорошо, а с кем — нет. Я знаю твою истинную цену. И когда ее узнают все — ты лопнешь. И я сделаю все, чтобы уничтожить тебя...
Он замахнулся на нее, она с усмешкой чуть отступила назад.
— Бить меня? Отлично придумал! Браво, Антониу! Бей, но помни, ты — погибший человек. Я найду способ отомстить тебе за себя, за Отавиу, девочек, за всех, кому ты поломал жизни. Ты подлец, подлец, Антониу! Запомни мои слова!

Отредактировано Amaya (16.11.2010 22:11)

Глава 7
Отавиу еще оставался в больнице, но дежурить у его постели уже не было необходимости, и сестры Монтана отправились домой.
Их встретила улыбающаяся Онейди.
— Ну что, Господь услышал тебя и простил? — обратилась она в шутливом тоне к Сели. — Сегодня тебе уже не понадобится кукуруза?
— Над этим грешно шутить! — вспыхнула Сели и поспешила уйти в свою комнату.
— Я не поняла, из-за чего она обиделась, И при чем тут кукуруза? — спросила Жулия.
— А ты разве не видела ее стертые в кровь колени? — задала встречный вопрос Онейди. — Сели сама назначила себе такое наказание за какой-то грех: насыпала на пол кукурузы, встала на колени и так всю ночь молилась.
— Какой ужас! — расстроилась Жулия. — Может, ее надо повести к психотерапевту? У нее прямо-таки мазохистские наклонности. Если не голодом, так физической болью себя изнуряет. Что она придумает в следующий раз? Будет молиться на гвоздях?
— Девочка очень переживает из-за болезни отца, — вступилась за Сели Онейди, уже пожалев о том, что так неловко пошутила. — Ей кажется, будто он, таким образом, расплачивается за ее грехи. И когда у Отавиу случается приступ, она винит в этом себя.
— На сей раз, все началось еще до папиного приступа, — внесла существенную поправку Бетти. — Она пришла с вечеринки сама не своя. Что-то там произошло!
— Я сейчас поднимусь к ней и все выясню! — решительно заявила Жулия, но Бетти ее остановила:
— Не надо, в таком раздражении ты ничего от нее не добьешься. Давай лучше я с ней поговорю.
— Только сделай это после ужина, ладно? — попросила Онейди. — Я подумала, а вдруг Отавиу сразу отпустят домой, и приготовила его любимую фасоль с мясом.
Бетти пошла, звать Сели к ужину и увидела, что та рыдает, уткнувшись лицом в подушку. Бетти присела рядом с ней на кровать обняла сестру.
— Ну а теперь ты, отчего плачешь? — спросила с легкой укоризной — Папа, слава Богу, поправляется. А ты продолжаешь в чем-то винить себя? Скажи, что с тобой происходит, не таись!
— Оставь меня, Бетти! Ничего со мной не происходит!
— А откуда же тогда это неиссякаемое чувство вины? Ну-ка, говори, что случилось. Ты совершила преступление? Банк ограбила?
— Побойся Бога, Бетти!
— Но я же вижу: с тобой творится что-то неладное. Ты пошла на вечеринку, там было много мальчиков. И с одним из них ты уединилась... Так? С Тьягу, с этим красавчиком. Я все верно говорю?
Сели зарыдала в голос, и Бетти по ее реакции догадалась, что попала в самую точку.
— Все ясно: ты потеряла девственность, — заключила она.
— Нет! Нет! — испуганно закричала Сели.
— Да успокойся ты. Я же хочу тебе помочь, — ласково, как мать, говорила Бетти. — Ты нуждаешься в помощи.
— Нет, не нуждаюсь, Я ничего такого не делала! Отстань от меня, Бетти!..
— Ладно, я больше не буду к тебе приставать, — отступила та, — Но ты на всякий случай знай: ничего страшного не произошло. Это когда-нибудь случается с каждой девушкой. И еще одно имей в виду: мы с Жулией всегда готовы тебе помочь.
Весь вечер Сели провела в молитвах о полном выздоровлении отца. Но вместо образа Господнего перед ее глазами то и дело всплывал образ Тьягу, и тогда она вновь начинала плакать. Возможно, это происходило потому, что Тьягу в то же самое время мысленно был с Сели, и силой своего чувства к ней невольно врывался в ее молитвы.
Не имея возможности видеть Сели и говорить с ней, он делился переживаниями с верным другом Сержинью.
— У нас все так хорошо складывалось, и тут опять случился приступ у ее отца. Теперь Сели гонит меня, не разрешает к ней приближаться.
— Но ты же говорил, что сеньор Отавиу пришел в себя. Значит, и Сели теперь должна успокоиться, — утешал его в меру сил Сержинью.
— Нет, тут все гораздо сложнее. Понимаешь, мы перешли какую-то важную черту в наших отношениях, и это напугало Сели, — пояснил Тьягу. — Хотя нам обоим было так хорошо! Она обняла меня, и я совершенно отключился... Закрыл глаза, и нас куда-то понесло, понесло...
— Значит, у вас все было?! — изумленно воскликнул Сержинью.
— Нет, ты меня неправильно понял. Нам просто хотелось обниматься, целоваться, чувствовать друг друга. Те мгновения были удивительными, ни с чем не сравнимыми! Мы с Сели поняли, что любим друг друга... А если бы мы пошли дальше, то все испортили бы, разрушили бы...
Сисейру не стал задерживать Отавиу в больнице, считая, что дома тот сможет восстановиться гораздо быстрее. Но Отавиу вообще не чувствовал себя больным и, едва вернувшись домой, сразу же собрался на работу — продавать хот-доги.
Все домашние в испуге принялись отговаривать его, а он не мог взять в толк, чем они так обеспокоены.
— У меня же ничего не болит! Почему я должен сидеть без дела и тем более лежать в постели?
Никто не решался сказать ему правду, и тогда Жулия взяла всю ответственность на себя.
— Папа, у тебя был тяжелый приступ. Ты потерял сознание, упал. Поэтому мы и хотим, чтобы ты сейчас не перенапрягался, не утомлялся.
- Да меня как раз безделье утомляет! А на работе я отдыхаю!
— Но хотя бы временно ты все-таки должен поберечься. Я обещал доктору Сисейру, что дома у тебя будет щадящий режим, — поддержал Жулию Алекс.
- Вам вообще не следовало везти меня в больницу! — ответил на это Отавиу. — Подумаешь, велика беда — голова закружилась! Ну и что? Стоило ли так суетиться? Даже у Сели бывают головокружения. А в моем возрасте мне сам Бог велел испытывать подобные недомогания.
— Нет, папа, ты нас очень напугал! У тебя был серьезный приступ. Ты просто ничего не помнишь, — сказала чуть больше, чем следовало, Сели и умолкла под строгими взглядами сестер.
Но Отавиу этого оказалось достаточно, чтобы заподозрить их в каком-то сговоре.
— Скажите мне правду, что со мной случилось на самом деле! — потребовал он. — Чем я вас так напугал? Я не просто упал в обморок, а перед этим еще что-то натворил?
Все наперебой стали говорить, что ничего страшного он не натворил, и кое-как им в тот раз удалось развеять подозрения Отавиу. В итоге он даже согласился побыть несколько дней дома и не нарушать предписания врача.
Вечером, однако, произошел досадный инцидент, переполошивший всех в доме. Отавиу наскучило оставаться не у дел, и он решил усовершенствовать рецепт соуса для хот-догов, добавив туда еще один компонент. Его пребывания на кухне никто не заметил, хотя он возился там около часа. Когда же соус был готов, Отавиу решил позвать для дегустации Алекса и Онейди. С таинственно–заговорщицким видом он направился к ним в комнату, рассеянно помахивая острым ножом, которым только что резал помидоры.
По случайному совпадению Онейди как раз в этот момент обралась выйти из своей комнаты. Открыв дверь, она увидела прямо перед собой Отавиу — с ножом в руке!.. Вопль, который издала в испуге несчастная Онейди, огласил весь дом. К месту происшествия одна за другой сбежались дочери Отавиу. Они подумали, что их отец опять упал в обморок, а он оторопело стоял, держа в руке нож и не понимая, отчего вдруг так пронзительно закричала Онейди.
Алекс тем временем успел выйти из шока и, заслонив своей мошной фигурой жену, осторожно вступил с Отавиу в переговоры:
— Дай мне этот нож, Отавиу. Зачем он тебе?
- Нож? — удивился тот. - Ах, да... Нож... Возьми! А зачем он тебе?
— Ну, так, на всякий случай, — пробормотал Алекс, с опаской принимая нож из рук Отавиу. — Ты же почему-то пришел с ним сюда…
Отавиу начал что-то говорить про соус и внезапно умолк, потрясенный своей догадкой. Ему, наконец, стало ясно, чего так испугалась Онейди.
И как ему ни внушали потом, что у Онейди был всего лишь обычный испуг и нож тут не сыграл никакой роли, Отавиу с той поры стал бояться сам себя.
— Наверно, я действительно в момент затмения сделал что-то ужасное, только вы от меня это скрываете. — Повторял он. — А если так, то вам опасно находиться со мной под одной крышей.
Эта мысль, глубоко засевшая в сознании Отавиу, не способствовала его выздоровлению. Он замкнулся в себе, стал чуждаться Алекса и дочерей, а Онейди и вовсе обходил стороной, поэтому не мог появляться даже на своей любимой кухне.
В связи с такими неприятными изменениями в поведении отца Жулия сказала сестрам:
— К сожалению, теперь уже ясно, что на скорое выздоровление папы надеяться не стоит, и мы должны заботиться о том, чтобы ему не стало еще хуже. Та вспышка ярости, которая была у него недавно, скорее всего, уходит своими корнями в далекое прошлое, когда в день смерти дедушки он упал и потерял память.
— А при чем тут ярость? На что ты намекаешь, сестричка? - недовольно, даже с угрозой, произнесла Бетти, давая понять Жулии, что не позволит ей бросать тень на доброе имя отца.
- Ты напрасно горячишься, — Ответила ей Жулия. — Папа дорог мне так же, как и тебе. Однако следует признать, что наш отец, как и любой другой человек, весьма далек от совершенства. Но мы все любим его, и нам только надо подумать, как ему сейчас помочь,
- Раньше папе нравилось подолгу со мной беседовать, а теперь я вижу, что это его тяготит, - сказала Бетти. — Ну, я стараюсь ему не докучать,
— А меня как раз и беспокоит его стремление к уединению, — Продолжала Жулия. Он ведь по натуре человек общительный. А мы запретили ему работать, вот он и сник. Мне кажется, это была ошибка. Пусть лучше он продает хот-доги, общается с людьми. Что вы на это скажете?
— Может, ты и права, — пожала плечами Бетти. — Хотя работа не самое лучшее лекарство. Ему бы в кого-нибудь влюбиться! Ведь он у нас мужчина страстный. Вот пусть бы и направлял свою страсть в здоровое русло. Тогда бы любовь вытеснила в нем ту злосчастную агрессивность.
Жулия согласилась с сестрой, но заметила, что любовь, как известно, не приходит к человеку по заказу.
— Это дар. Или — испытание, которое нам посылает сам Господь, — добавила она после паузы, и Сели, напряженно молчавшую во время всей беседы, вдруг прорвало:
— Господи, прости меня! Прости! Пошли моему папе выздоровление!
Слезы брызнули из ее глаз, и она, как всегда в подобных случаях, убежала к себе в комнату.
— Что это с ней? Я вроде ничего такого не сказала... — растерянно промолвила Жулия.
— Мы затронули самую болезненную для нее тему — любовь, — пояснила Бетти. — А наша монахиня, похоже, согрешила с Тьягу.
- Ты отдаешь себе отчет? — уставилась на нее Жулия. — Откуда у тебя такие сведения?
— Интуиция плюс некоторые наблюдения! Попробуй с ней поговорить сама, мне она не открылась.
Жулия отправилась к Сели и сказала, что не оставит ее в покое, пока та не признается, в чем считает себя виноватой.
Сели ни за что не хотела выдавать свою тайну, однако Жулия все же переупрямила ее. Сели, наконец, сдалась
— Ладно, я расскажу тебе все, я дала обет ради здоровья папы. Но нарушила его, и Господь наказал папу!
— Бред какой-то! — возмутилась Жулия. — Господь не может быть таким тираном, чтобы наказывать папу! Тем более — наказывать из-за твоей глупости! Что это за обет? Поясни подробнее.
- Я пообещала Господу, что, если папа выздоровеет, я стану монахиней.
— Это больше похоже на ультиматум, чем на обет, — заметила Жулия. — Ты не находишь, что в тебе говорит гордыня? Надо же было додуматься до такого: поставить условие самому Господу Богу!
— Нет, это не ультиматум. Я молила Господа послать папе выздоровление! Но оказалась недостойной Его милости. Я сделала то, чего не должна была делать!
— Так... И что же это за проступок?
— Нет, не спрашивай меня больше ни о чем! — взмолилась Сели. — Этого я не могу тебе сказать. Мне стыдно даже вспоминать об этом! Но ты не волнуйся, я буду молиться за папу, как прежде, чтобы он поправился.
— Скоро и я буду молиться. За тебя, — мрачно промолвила Жулия. — Чтобы ты, наконец, образумилась!
Когда она пересказала этот разговор Бетти, та окончательно укрепилась в своих подозрениях:
— Сели отдалась Тьягу, лишилась девственности. Это же ясно как дважды два! Боюсь, она станет сеньорой Сан-Марино раньше, чем я!
Бетти, конечно, пошутила, говоря о том, что Сели первой выйдет замуж за одного из братьев Сан-Марино, однако в этой шутке была довольно большая примесь горечи. Ведь брак Бетти с Арналду по-прежнему существовал только в ее мечтах и планах. А сам Арналду об этом даже случайно ни разу не обмолвился, и Бетти до сих пор не могла с уверенностью сказать, любит ли он ее. Отношения с Арналду продолжались, оставаясь все такими же поверхностными ни к чему не обязывающими обе стороны. Он охотно развлекался с Бетти, всюду представлял ее как свою девушку, но душевной близости, доверительности и теплоты между ними не возникало. И Бетти это настораживало, удручало. Ей хотелось получить в лице Арналду не только мужа, но и друга. Такого, например, как Раул, к которому она шла с любой своей радостью и бедой, точно зная, что найдет там поддержку и понимание.
Как ни странно, похожая доверительность возникла у нее и в отношениях с Гонсалой — несмотря на то, что Бетти тут вела свою игру и не могла позволить себе предельной искренности. Правда, она с некоторых пор не скрывала от Гонсалы, что хочет стать женой Арналду, а та, в свою очередь, говорила: «Я всегда мечтала о такой дочери, как ты».
Таким образом, главное между ними было сказано, и теперь они общались почти как мать с дочерью.
Бетти была в числе немногих, кому разрешалось навещать Гонсалу в доме Флоры. Она тоже сделала попытку примирить родителей Арналду, но Гонсала кое-что рассказала ей о своей семейной жизни.
— Я никогда не была по-настоящему счастлива с Антониу. Мы жили в достатке, но не в любви. У Антониу всегда были на уме только его корыстные интересы. Детьми он не занимался, обо мне вспоминал, лишь, когда надо было идти на какой-либо светский прием. Он умел на людях изображать из себя любящего супруга! Нам очень многие завидовали, не знал, как мы с ним живем в действительности. А я долго подыгрывала ему, хотя чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете. Поверь, никакое богатство не может заменить собой доверие и любовь, которые должны связывать супругов! Если между ними нет этих чувств — такой брак все равно когда-нибудь распадется.
Сама того, не ведая, она зацепила болезненную струну в душе Бетти. Печальный пример Гонсалы красноречиво указывал на то, что Бетти делает серьезную ошибку, собираясь выйти замуж по расчету, а не по любви. «Но я люблю Арналду! — яростно защищалась Бетти от собственных тревожных мыслей. — И он меня тоже полюбит! Я добьюсь этого любой ценой!»
А Гонсала, словно отвечая на мысли Бетти, продолжала:
— Я много лет не решалась уйти от мужа, потому что очень его любила. Но его ложь и лицемерие постепенно подтачивали мою любовь, пока окончательно не свели ее на нет. И я лишь теперь обрела внутреннюю свободу. Знаешь, я чувствую себя бабочкой, которая вот-вот вылетит из кокона!
Она засмеялась, понимая, что этот образ можно применить к ней с большой натяжкой. Но Бетти была на сей счет другого мнения, и совершенно искренне поддержала Гонсалу
— Я не сомневаюсь, что эта бабочка родится сильной и красивой способной к долгому прекрасному полету!
После того разговора она поняла, что Гонсала больше не вернется к мужу. Это не обрадовало Бетти. Даже притом, что она всей душой желала Гонсале счастья, ей надо было думать и о собственных интересах. А развод родителей мог вообще отбить у Арналду всякую охоту к женитьбе, хотя он и так не слишком к этому стремился. Да и Сан-Марино, потерпевший крах в семейной жизни, наверняка посоветовал бы сыну не торопиться со свадьбой.
Поэтому Бетти решила не ждать, когда грянет гром, а упредить возможные события. Антониу Сан-Марино, вероятно, чувствует себя одиноким и заброшенным — рассудила она, — и сейчас самое подходящее время войти к нему в доверие и стать для него необходимой. Надо почаще беседовать с ним, утешать его, и постепенно он привыкнет к присутствию Бетти в своем доме. А когда это произойдет, старик сам заставит Арналду на ней жениться. Следуя своему плану, который казался ей безупречным, Бетти приехала в дом Сан-Марино в отсутствие Арналду и направилась прямо в кабинет Антониу.
Никакого конкретного дела у нее к Сан-Марино не было, и он, выяснив это, сразу же дал ей понять, что не расположен к праздным разговорам. Но Бетти сделала вид, будто не поняла намека, и завела речь о Гонсале, полагая, что эта тема будет интересна Сан-Марино.
— Гонсала такая добрая, обаятельная женщина! Мы с ней сразу подружились. Вы знаете, мне очень недостает материнского тепла, а Гонсала чем-то напоминает мою маму.
— Нет, она полная противоположность Евы! — раздраженно бросил Сан-Марино.
— Я говорю не о внешнем сходстве, а о внутреннем, — сказала Бетти, не догадываясь, что тем самым лишь подливает масла в огонь.
— Вероятно, ты плохо помнишь свою мать. На Еву похожа не Гонсала, а ты!
— Папа тоже говорит, что Жулия пошла в маму лицом, а я — характером.
— Он прав, у тебя много общего с Евой. Когда-то она, еще, не будучи замужем за Отавиу, пришла к Григориу Монтана — просто так, поболтать... — Сан-Марино умолк, пытаясь унять раздражение, вызванное бесцеремонным вторжением Бетти, но не справился с ним и продолжил: — Твой дед в тот раз выставил ее из кабинета. Строгий был старик, не терпел фамильярности!
Бетти, привыкшая видеть Сан-Марино вежливым и сдержанным, не предполагала нарваться на такую грубость с его стороны. Будь это не он, а кто-либо другой, она бы сумела поставить его на место. Но в данном случае надо было действовать как-то иначе, и Бетти постаралась не выказать своей обиды.
— Дедушку я почти совсем не помню, — промолвила она, мило улыбнувшись — Потому мне интересно любое воспоминание о нем.
Сан-Марино мысленно восхитился ее выдержкой и умением держать удар. «Эта штучка, пожалуй, даже покруче Евы!» — подумал он, а вслух произнес вполне миролюбиво:
- Когда-нибудь мы с Отавиу соберемся на досуге и расскажем тебе подробнее о твоем замечательном дедушке.
— Спасибо, я с удовольствием вас послушаю. А сейчас мне надо уже идти домой. Простите, что отвлекла вас от дел. До свидания.
Таким образом, Бетти кое-как удалось сохранить лицо, но ее план по сближению с Сан-Марино рассыпался в прах.
Глава 8
Пообещав Гонсале подыскать надежного адвоката, Патрисия не спешила выполнять это обещание. Она была уверена, что супруги Сан-Марино вскоре помирятся и, как в прошлый раз, до развода дело не дойдет.
Но Гонсала вновь и вновь повторяла, что обратной дороги нет, к Антониу она не вернется и надо только грамотно оформить развод.
— Тебе, наверное, трудно в это поверить, но я-то знаю, что Антониу при разводе обдерет меня как липку. Поэтому помоги, — в очередной раз обратилась она к Патрисии.
— А может, тебе не надо разводиться с ним официально? Подыщи хорошую квартиру, поживи отдельно от него. К чему такая спешки?
- Я должна освободиться от него полностью! Неужели непонятно? Антониу — страшный человек. Ты бы видела, как мерзко он вел себя в больнице у Отавиу! Попытался внушить всем, что его брат — буйно помешанный, что он опасен окружающих.
— Но он же и вправду бросился на Сан-Марино с кулаками.
— А тебе не приходило на ум, что Отавиу мог вспомнить, как Антониу его подло обобрал?
— У меня была другая версия: ревность! Они подрались или из-за тебя, или из-за Евы.
А я-то тут при чем?
— Антониу мог приревновать тебя к Отавиу. Думаешь, он слепой и не видит, что вы нравитесь друг другу?
— Даже если бы все было так, и в Антониу взыграла ревность, он не стал бы пускаться в драку, — возразила Гонсала. - А вот Отавиу мог ему врезать по-мужски. Хотя бы за ту же связь с Евой, не говоря уже о других, более тяжких грехах.
— Но почему ты так веришь Торкуату? Он сидел в тюрьме, хозяин не хотел его оттуда вызволять... В таком положении можно придумать что угодно. Судя по всему, этот парень не промах! Во-первых, он отомстил Сан-Марино, а во-вторых, сумел обмануть тебя. И ты сама выложила за него немалые денежки!
— Нет, Торкуату знает Антониу гораздо лучше, чем я. И на такие откровения он решился лишь потому, что испугался за свою жизнь. Антониу ведь угрожал ему расправой! Торкуату и сейчас не в безопасности. Да поможет ему Бог уйти от гнева Сан-Марино!
Доводы Гонсалы и теперь не убедили Патрисию в необходимости развода, но она не стала больше сопротивляться и нашла давно обещанного адвоката.
А между тем Флора случайно проговорилась Бобу о том, что Гонсала поехала на встречу с адвокатом, и эта новость тотчас же стала достоянием Сан-Марино.
— Ты выясни, что это за адвокат, — приказал тот Бобу. — Я должен знать, с кем мне придется вести борьбу.
Боб Ласерда тоже с некоторых пор находился в затруднительной ситуации, хотя она и не была столь серьезной, как у Сан-Марино.
Однажды к Бобу в офис нагрянул его родной брат, которым оказался не кто иной, как Атила Оливейра, жених Жанети.
Увидев его, Боб похолодел от ужаса. Сколько усилий было потрачено им на то, чтобы похоронить свое прошлое, и вот теперь оно предстало перед ним в облике Атилы!
— Здравствуй, брат, — произнес Атила заискивающе и услышал в ответ:
- У меня нет брата! Освободи помещение, или я вызову охрану!
— Да не кипятись ты понапрасну, — нисколько не испугался Атила. — Я пришел к тебе с миром.
— Как ты вообще сюда попал? Кто тебя пропустил?
— Не волнуйся. Я не стал афишировать наше родство. Да мне бы никто и не поверил: у тебя же теперь другая фамилия. Или как это называется — псевдоним?
— Если ты вознамерился Меня шантажировать, то сразу могу сказать, что денег я тебе не дам! — ответил Боб.
- Нет, что ты! Какой может быть шантаж! Я просто хотел повидать тебя и... пригласить на свадьбу. Я женюсь, братишка!
- Значит, ты не бросил этот промысел, — печально констатировал Боб. — И кого на сей раз тебе удалось облапошить?
— Ты ничего не понял, — огорчился Атила. — Я женюсь на самом деле. По большой любви! И хочу, чтобы ты был посаженым отцом на моей свадьбе.
— С шантажом номер не удался, так ты решил хотя бы скомпрометировать меня? — не поверил ему Ласерда. — Неужели я, по-твоему, такой дурак, что стану принимать участие в дешевом фарсе, к тому же — уголовно наказуемом?
— А ты не очень зарывайся! — с обидой произнес Атила. — давно ли ты сан стал таким законопослушным? Или тебе напомнить из нашей «боевой юности»?
— Я жизнь положил на то, чтобы порвать со всякой шпаной вроде тебя и стать достойным, уважаемым человеком! — парировал Боб. — А ты как был мошенником и мелким жуликом, так им и остался. Поэтому не тебе меня учить уму-разуму!
— Да я бы вообще к тебе не пришел, если бы у меня был другой брат или хотя бы какой-то близкий родственник. Даже друзей своих, которых ты отчасти справедливо назвал шпаной, я не могу пригласить на свадьбу — в общество моей невесты и ее родственников. Это очень приличные люди! Ты единственный из моих знакомых, кто может соответствовать их уровню... Не откажи, брат! Дай мне шанс! Ты же сам не понаслышке знаешь, каково это перевернуть собственную жизнь!
Поначалу Боб слушал Атилу со злостью и досадой, но постепенно стал понимать, что тот его не дурачит. Неужели и вправду так влюбился, что решил образумиться? А почему бы
и нет - любовь способна творить чудеса!
— И кто эта несчастная, которая на тебя клюнула? — спросил он примирительным тоном.
— Это замечательная женщина, Боб! — оживился Атила. — У нее прекрасное имя — Жанета! Она содержит школу танцев и преподает в ней. И дочка у нее прелестная, Жуана. Правда, тут есть некоторые проблемы, связанные с подростковым возрастом.
Боб немало удивился, услышав такое. Оказывается, в Атиле ко всему прочему еще и отцовские чувства проснулись!
— Быть отчимом — дело весьма ответственное, — заметил он. — А, кроме того, тебе ведь придется содержать семью. Ты готов к этому? У тебя есть работа?
— Честно признаться, нет. Но я ищу ее! Может, ты меня кому-нибудь порекомендуешь из своих знакомых? Я согласен на любую работу!
Боб разочарованно покачал головой.
— Я уж было подумал, что ты и впрямь решил взяться за ум. А ты продолжаешь альфонствовать. Горбатого могила исправит!
— Нет, я буду работать, вот увидишь.
— Когда? После свадьбы? После того, как промотаешь все деньги прекрасной Жанеты? Не кажется ли тебе, что сначала надо было найти работу и твердо встать на ноги, а уж потом жениться?
— Я так и собирался поступить, но Жанета сама настояла на свадьбе. Она хочет, чтобы у нас все было по закону. Ей известно, что я гол как сокол, но она в меня верит. Это святая женщина!
— Похоже на то, — согласился Боб. — А ее родственники тоже святые? Как они смотрят на этот брак?
— Ну, будущая теща от меня, прямо скажем, не в восторге. А брат Жанеты — человек прогрессивный, он уважает выбор сестры. Да ты его наверняка знаешь! Это известный журналист Шику Мота.
— Господи! Только этого не хватало! — всплеснул руками Боб. — И ты еще хочешь, чтобы я засветился на твоей свадьбе? Там же наверняка будет добрая половина сотрудников газеты, в которой работает Шику Мота и владельцем которой является мой босс Антониу Сан-Марино.
- Да, будут. Ну и что? Я ничем тебя не скомпрометирую Им же неизвестно мое прошлое. Ты ничем не рискуешь, Боб. Мы с Жанетой ждем тебя на нашей свадьбе.
— Извини, но я не смогу прийти.
— А ты не спеши с ответом. Подумай, взвесь все «за» и «против». Как-никак, я у тебя тоже единственный родной брат. Атила ушел, оставив Боба в душевном смятении. Что-то
мешало ему с легкостью отмахнуться от приглашения брата. Атила явно переменился к лучшему, но хватит ли у него сил и воли, чтобы подкрепить благие намерения реальными поступками? Он и сам этого опасается, потому и просит поддержать его. Но что можно сделать для человека, который не привык зарабатывать на жизнь собственным трудом?..
Сомнения, мучившие Боба несколько дней, легко разрешила Флора.
— Ты меня удивил, если не сказать, шокировал. Откуда в тебе этот снобизм, это пренебрежение к человеку более слабому, чем ты? Тем более, когда речь идет о твоем родном брате! Я считаю, тут вообще нет никакой проблемы. Надо идти на свадьбу!
Она произнесла это с такой уверенностью, что Боб сразу же воспринял ее слова как руководство к действию. Надо, значит, надо!
—А может, мы пойдем туда вдвоем? — спросил он робко. Один я там буду чувствовать себя не в своей тарелке.
— Хорошо, пойдем вдвоем, — охотно согласилась Флора. — Мне интересно познакомиться с твоим братом. А для него, я надеюсь, это будет приятным сюрпризом.
Благодаря Флоре Боба Ласерду, оказалось, уговорить легче, нежели родственников невесты, а точнее — Жудити и Жуану.
Обе они наотрез отказывались идти на свадьбу, а Лусию Элену упрекали в штрейкбрехерстве. Но та была твердой как скала и отражала все атаки Жудити, которая в последние дни буквально со свету ее сживала. Для такого противостояния свекрови у Лусии Элены имелись веские мотивы. Во-первых, она считала своим долгом поддержать Жанету, которая мужественно боролась за право любить и быть любимой. А во-вторых, надеялась, что Жулия Монтана не захочет подвергать себя риску, отправляясь туда, где должны присутствовать Лусия Элена и Жудити. Она ведь не знает, что Жудити объявила забастовку. И Шику этого не знает — Лусия Элена специально попросила Жанету не сообщать ему о планах матери. Пусть он придет туда один, а уж Лусия Элена своего не упустит!
Полная радужных надежд, она жила предвкушением счастья и желала такого же счастья для Жанеты. Поэтому и взяла на себя труд поговорить доверительно с Жуаной.
Запершись с ней в комнате, она сказала строго:
— Садись, будем беседовать с тобой по-женски.
— По-женски? — насмешливо переспросила Жуана. — Еще вчера ты говорила, что я жестокая и взбалмошная девчонка.
— Я была не права. И поэтому, наверное, не сумела тебя убедить.
— Как бы ты ко мне ни подкатывалась, на свадьбу я все равно не пойду! — отрезала Жуана. — Не собираюсь участвовать в этом балагане!
— Ты повторяешь слова бабушки. А я тебя прошу проявить сочувствие к матери. Подумай, нужно ли омрачать ей такой радостный день. Тебе может не нравиться Атила, но твоя мама его любит! И с этим надо считаться. Не за горами то время, когда ты тоже влюбишься, и представь, что маме придется не по вкусу твой избранник, она не захочет идти на вашу свадьбу...
— Но я же влюбилась в достойного человека, а не в мошенника!
— У тебя нет оснований обвинять Атилу в мошенничестве. Он специально оговорил в брачном контракте, что не претендует на материальную собственность Жанеты — ни в браке, ни тем более при разводе! Подумай сама: если бы у него были корыстные интересы, разве бы он так поступил?
— Я не знала этого...
— Ты многого еще не знаешь. Например, что такое любовь.
- Ошибаешься! Я уже знаю, что такое любовь!
— Да? — удивленно вскинула брови Лусия Элена. — А впрочем, ты уже достаточно взрослая. Тебе нравится какой-то мальчик?
— Не будем об этом, ладно? — ушла от прямого ответа Жуана.
— Хорошо, не будем. Но твой личный опыт может помочь тебе понять маму, надо поддержать ее. Мы, влюбленные женщины, должны быть солидарны друг с другом!
— Бабушка тоже твердит о солидарности.
— Но она же не влюбленная женщина! — резонно заметила Лусия Элена и этим аргументом окончательно сломила сопротивление Жуаны.
На свадьбу они отправились втроем — Лусия Элена, Жуана и Констансинья.
А Жудити осталась дома в гордом одиночестве и довольствовалась тем, что костерила Атилу, Жанету и Лусию Элену, переманившую на свою сторону двух малолеток.
Лусия Элена оказалась права, предположив, что ее соперница не захочет идти на свадьбу вместе с Шику. Жулия именно так и поступила.
— Я не должна идти туда хотя бы из уважения к Жанете. — сказала она Шику. — Твоя мать и бывшая жена, увидев меня с тобой, непременно устроят скандал с элементами рукопашного боя. Ты этого желаешь для своей сестры?
— Они не посмеют напасть на тебя в моем присутствии! К тому же там будет много посторонних людей. Нет, все должно пройти мирно.
— А, по-моему, ты плохо знаешь своих дам. Их никто и ничто не остановит, я уже сейчас вижу, как в меня летят тарелки, соусницы и куски свадебного торта. Нет, лучше не испытывать судьбу! Я передам Жанете подарок и спокойно поработаю дома. А потом мы с тобой встретимся. После банкета, наедине. Согласен?
— Эта часть программы вообще не нуждается в обсуждении. Тут все ясно: брачная ночь не только для молодоженов! Но я удручен твоим малодушием. Из-за боязни получить лишний кусок торта ты готова на целый день отдать меня в цепкие лапы Лусии Элены! Представляешь, что со мной будет к концу торжества? Не знаю, удастся ли мне выбраться оттуда живым...
— Ничего, ты сильный, как-нибудь выберешься.
Уговорить Жулию Шику так и не сумел, поэтому в канун свадьбы сестры был мрачен и зол.
Под стать ему в тот вечер был и Раул, только в его настроении присутствовала также изрядная доля меланхолии.
К удивлению Шику, домой он вернулся неожиданно рано, хотя предполагал провести ночь с Алой Паулой в ее квартире. Шику был посвящен в планы друга, поэтому и выразил ему свое сочувствие:
— Ты не заболел? Выглядишь неважно.
— Похоже, заболел, — ответил Раул без какой-либо иронии.
— А я предупреждал тебя, что женщины отбирают много сил! Но ты меня не слушал, и вот теперь на Ану Паулу их уже не осталось. Или ты, может, съел что-нибудь не то в ресторане, когда собирался повести ее для разбега?
— Нет, с желудком, слава Богу, все в порядке. У меня расстройство сердца, приятель!
— Значит, я оказался прав: тебя доконали женщины! И последний, смертельный удар, насколько я понимаю, нанесла наша коллега Ана Паула. Это особенно обидно.
— Ничего ты не понимаешь, — вздохнул Раул. — Да и я, признаться, тоже.
— Ты выражаешься несколько... туманно.
— Это потому, что я уже несколько дней хожу как в тумане.
— Вот как? И что же у тебя стряслось? Почему я до сих пор ничего не знаю?
— Потому что не в наших с тобой правилах обсуждать дела сугубо интимные.
— Но я же не требую каких-то пикантных подробностей. Ты можешь их опустить. Только скажи, кто сумел довести тебя до расстройства сердца!
— Это печальная история... — снова вздохнул Раул. — Сам не знаю, как это получилось, но я переспал со своим другом.
Поскольку он произнес это серьезно, без малейшего намека на шутку или на неудачный розыгрыш, то Шику просто обомлел и онемел. «Не иначе кто-то из нас двоих сошел с ума!» — промелькнуло в его сознании.
К счастью, Раул задним числом уловил побочный контекст произнесенной им фразы и внес необходимую поправку:
— Ты зря испугался. Я действительно плох, но не до такой же степени! Речь идет о моем друге Бетти Монтана.
— Час от часу не легче! — бурно отреагировал на это Шику. — Я знал, что ваша пресловутая дружба добром не кончится. Хотя... А почему бы и не Бетти? Мы с тобой породнимся, станем свояками!
— Свояком у тебя будет Арналдинью! Вот с кем ты имеешь все шансы породниться.
- Он для тебя не конкурент, — уверенно заявил Шику. — А Бетти не такая дура, чтобы не видеть твоего бесспорного превосходства над этим пустышкой, бабником и папенькиным сынком.
— Все так, — согласился Раул. — Но у Бетти есть один бзик: она хочет выйти замуж за богатенького. А тут Арналдинью даст мне сто очков форы.
— А ты выбей эту дурь из ее головы! Борись, не отступай. Первый шаг ты уже сделал...
— Шику, не надо над этим шутить, — прервал его Раул. — Все было не так, как ты думаешь. Мы с Бетти просто поцеловались, по-дружески, а потом вдруг завелись... Была незабываемая ночь, но утром мы даже не решались посмотреть друг другу в глаза...
— И с той поры у вас больше ничего не было?
— Увы, нет! Бетти по-прежнему обхаживает своего Арналдинью, а я послал к дьяволу всех прежних подружек, потому что меня уже мутит от женщин.
— Постой, а как же Ана Паула? Тебя от нее тоже мутит?
— Это другое... На нее я попытался переключиться, еще не понимая, насколько меня зацепила Бетти. Думал, что просто устал от шлюшек и надо завести роман с девушкой серьезной. Но вот сегодня мы были с ней в ресторане, танцевали. И, как нарочно, туда же пришла Бетти с Арналду. Представь, я не мог оторвать от нее глаз! Мы смотрели друг на друга долго, проникновенно... Этот ее взгляд перевернул мне душу! Я даже был не в силах проводить домой Ану Паулу. Она уехала на такси, одна...
— Но если Бетти на тебя так смотрит, значит, у вас есть перспектива, — сделал вывод Шику. — Готов биться об заклад, что на самом деле она любит тебя, а не Арналду!
— Ну и что? Замуж она все равно хочет выйти за него, — обреченно произнес Раул. — И это ее право. Я не стану ей навязываться. Друзья проговорили до глубокой ночи, но к какому-либо конструктивному решению так и не пришли.
А утром выяснилось, что Шику забыл включить будильник и по этой причине едва не опоздал на свадьбу.
Разбудил его звонок в дверь.
Шику был уверен, что это Лусия Элена заехала за ним, и — ошибся: на пороге стояла нарядная благоухающая Жулия и ослепительно улыбалась.
— Ты еще не одет, любимый? — удивилась она. — Собирайся быстрее! Мы не должны опаздывать на свадьбу твоей сестры.
— Я сейчас, мигом! — задорно сверкнул глазами Шику. — Хотя твое присутствие провоцирует во мне обратное желание: не одеваться, а раздеваться!
— Ты посмотри на часы, — остудила его пыл Жулия. — Мы и вправду рискуем опоздать.
На свадьбу они приехали во время, но дурные предчувствия Жулии, к сожалению, оправдались: без скандала там не обошлось.
Поначалу все протекало мирно. Жуана, сделав над собой усилие, поздравила мать и Атилу со вступлением в брак. Боб не чувствовал себя чужим на этом празднике и охотно общался с новыми родственниками. Флора была счастлива, оттого что сумела помирить Боба с его братом.
Даже Лусия Элена держала себя в рамках, хотя это давалось ей непросто. Шику все время танцевал с Жулией, а Лусия Элена боролась с искушением вцепиться в роскошные кудри соперницы! Она пообещала Жанете вести себя прилично, и не исключено, что вынесла бы эту пытку до конца, если бы на свадьбе внезапно не появилась Жудити.
По иронии судьбы она подоспела как раз к десерту, когда свадебный торт уже красовался на праздничном столе.
Жанета обрадовалась, увидев мать, и пошла ей навстречу.
— Спасибо, мамочка! Ты все-таки пришла нас поздравить.
— Я пришла только затем, чтобы швырнуть кусок свадебного торта в физиономию твоего проходимца! — заявила Жудити и, не мешкая, осуществила свое намерение.
Правда, с первого раза попасть в Атилу ей не удалось — кусок торта пролетел мимо и плюхнулся на пол.
Атила тем временем попытался нырнуть в толпу танцующих и там, на время затеряться. Но этот его маневр лишь раззадорил Жудити.
— Ага, испугался! — закричала она. — Ничтожный трус! Лусия Элена, помоги мне! Дай сюда торт!
Лусия Элена, к тому времени основательно подвыпившая, с удовольствием исполнила приказ свекрови. Прихватив поднос с разрезанным тортом, она тоже ринулась в толпу вслед за Атилой. Но в отличие от Жудити, выбрала другую цель для поражения — Жулию Монтана. Иначе и быть не могло: ведь ей представилась такая прекрасная возможность под шумок бросить кусок торта с креном в ненавистную соперницу!
Танцующие бросились врассыпную, визжа и толкая, друг друга. Это затруднило действия Лусии Элены, и куски торта беспорядочно летели в толпу, падая мимо цели. Больше всего досталось Шику, который взял на себя труд усмирить разбушевавшуюся Лусию Элену.
А Жудити выбрала иную тактику: она гонялась за Атилой и вела прицельный огонь редкими, но точными выстрелами.
В этой чудовищной кутерьме сладкого  перепало многим, в том числе и Бобу Ласерде — Лусия Элена, промахнувшись, залепила ему тортом прямо в лицо.
Позже, когда страсти улеглись, он сказал Флоре:
— Ты оказалась права, я зря опасался, что могу быть скомпрометирован Атилой. На фоне этой семейки он выглядит аристократом!
Глава 9
Настроение Отавиу заметно улучшилось после того, как он вновь стал продавать хот-доги. Свежий воздух, общение с людьми действовали на него благотворно, и, казалось бы, сестрам Монтана теперь можно было перевести дух. Но не тут-то было! Проблемы следовали одна за другой, держа в напряжении всю семью.
Чаще других в центре всеобщего беспокойства оказывалась Сели, потому что ее приобщение к мирской жизни проходило не менее сложно, чем возвращение Отавиу к действительности после долгого летаргического сна. Жизнь, открывавшаяся ей вне стен монастыря, то и дело ставила ее в тупик. Неокрепшая душа и скудный жизненный опыт зачастую не позволяли Сели отличить грех от добродетели, в любой сложной для нее ситуации она пугалась и как следствие пугала своих близких.
Беда Сели была в том, что она привыкла доверять все самое сокровенное только Господу и матери-настоятельнице, но не родным сестрам или отцу. А те, видя, как она мучается, терялись в догадках и домысливали порой то, чего и не было на самом деле.
Так, Бетти с некоторых пор была уверена, что младшая сестренка лишилась девственности, и убедила в этом Жулию.
Сестры теперь внимательно присматривались к Сели, отыскивая подтверждение своим подозрениям, и пытались в популярной форме рассказать ей о способах предохранения от беременности. Сели же всякий раз только вспыхивала и затыкала уши, не желая впускать в себя греховную информацию.
Но тема беременности неожиданно настигла Сели совсем с другой стороны: об этом заговорил не кто иной, как сам Отавиу.
Из всех членов семьи он единственный подметил за обедом, что Сели уж очень налегает на кетчуп для хот-догов, и это его несказанно обрадовало.
— Дочка, тебе понравился мой новый соус? Я счастлив! Казалось бы, одна пустяковая добавка, а насколько преобразился букет! Соус приобрел особую пикантность, стал острее, ароматнее. И ты, выходит, оценила мое изобретение. Что может быть приятнее для отца!
да, папа, этот соус такой вкусный, что я ем его ложками и все не могу наесться. Причем не только за обедом, а в любое время, когда захочется. Иду на кухню, беру кусок булки и макаю ее в соус...
Она так смачно об этом рассказывала, что у всех сидящих за столом побежали слюнки, и каждому тоже захотелось кетчупа.
Соусник, переходя из рук в руки, сделал круг и вновь вернулся к Сели — как раз в тот момент, когда Отавиу с восторгом произнес:
— А видели бы вы, как этот соус нравится беременным женщинам! Они в очередь выстраиваются к нашему фургончику! Не верите? — спросил он, увидев, как разом вытянулись лица у всех трех его дочерей. — Алекс, скажи им, что я не преувеличиваю!
— Да-да, — поддержал тот Отавиу. — Я тоже это отметил.
— А я раньше и не предполагал, что в нашем городе так много беременных, — продолжил Отавиу. — Причем все такие молоденькие, хорошенькие! Знаете, беременность очень украшает женщину.
Сели так и сидела с соусником в руке, не решаясь положить себе очередную порцию кетчупа, а глаза ее расширились от ужаса.
— Ладно, дай мне, — выручила ее Бетти, отобрав соусник. - Я хоть и не беременная, но от такой вкусноты не откажусь. Папочка, ты на сей раз, сотворил настоящее чудо!
— Я тоже не беременная! — залилась краской Сели. — Зачем ты так?..
Она обиделась на Бетти, а Отавиу принял это на свой счет и стал извиняться:
— Доченька, прости, я не подумал, что ты можешь меня именно так понять, не сердись! Мой соус нравится не только беременным. Его хвалят все покупатели, в том числе и мужчины. Правда, Алекс?
Тот опять поддакнул, но развивать дальше эту тему не стал.
После обеда Сели опять закрылась у себя в комнате, а Онейди сделала Бетти замечание:
— Не надо было тебе так подшучивать над Сели. Слава Богу, у девочки, наконец, прорезался аппетит, она стала хорошо есть, поправилась. У нее даже груди налились! А теперь из-за твоих насмешек будет бояться откусить лишний кусочек.
Их разговор происходил на кухне, где также была Жулия, и Бетти взволнованно обратилась к ней:
— Ты слышишь? Значит, не одной мне это показалось! Онейди тоже заметила.
— Но это же закономерно: Сели стала нормально питаться, отсюда и вся ее полнота, — возразила Жулия. — Хотя до полноты там еще очень далеко.
— Да, еще месяца три пройдет, пока станет, виден живот, — мрачно пошутила Бетти,
— Господи, о чем вы говорите! — испугалась Онейди. — Неужели вы на самом деле допускаете, что Сели  беременная? Как такое могло случиться?
Бетти рассказала Онейди о своих подозрениях, и та, сориентированная соответствующим образом, припомнила еще одну подробность, которую можно было истолковать как симптом беременности:
— На днях она пришла из колледжа бледная и сказала, что ее тошнит. Я тогда не придала этому значения, тем более что к вечеру она уже чувствовала себя хорошо и уплетала за обе щеки.
— Наверняка что-нибудь остренькое да солененькое, — вставила Бетти.
— Этого я не помню, — сказала Онейди, — но вообще-то Сели в последнее время предпочитает острую пищу.
С учетом дополнительно открывшихся фактов сестры вновь подступили к Сели с требованием рассказать подробно, что у нее было с Тьягу, и получили прежний ответ:
«Ничего такого».
Какой именно смысл вкладывала в эти слова Сели, сестры могли только гадать.
Но вскоре ситуация резко изменилась: приступы тошноты стали повторяться чаще, и Сели оказалась припертой к стенке. Жулия прямо ей пригрозила:
— Если ты будешь и дальше отмалчиваться, я силой запихну тебя в машину и повезу к врачу. Пусть он обследует тебя и скажет, что это — беременность, нарушение менструального цикла, или еще какая-то болезнь, вызывающая тошноту!
— Нет, не надо к врачу! — испугалась Сели.
- А ты не бойся, — подыграла Жулии Бетти. — Возможно, никакого обследования и не потребуется. Ты просто расскажешь доктору, что произошло на той вечеринке, он тебя осмотрит, и все!
Сели забилась в рыданиях, на нее невозможно было смотреть без боли, но Бетти все же решила дожать несчастную упрямицу:
— Ты боишься обыкновенного медицинского осмотра? А ведь тебе еще предстоит рожать ребеночка! Там уж без врачебной помощи точно не обойтись!
Прием, к которому прибегла Бетти, показался Жулии чересчур жестоким, и она опять перешла от угроз к уговорам:
— Сели, девочка, не мучай нас и себя, скажи, что у вас было с Тьягу?
Вероятно, сестрам все же удалось запугать ее неким страшным доктором, потому что она, наконец, заговорила, выбрав меньшее из двух зол:
— У нас было все! Поцелуи... И даже — больше!.. Я не должна была этого делать, не должна!..
Она вновь залилась слезами, сестры прекратили дальнейшие расспросы, но поход к врачу стал теперь неизбежным.
Жулия и Бетти решили пока не посвящать в эту историю мужчин — ни Отавиу, ни Алекса, ни Тьягу. Только с Онейди они поделились своим горем.
Жулия в который раз уже принялась казнить себя за то, что не забрала Сели из монастыря намного раньше.
— Я моталась по свету, делала свою журналистскую карьеру, вместо того чтобы заботиться о сестренке. А теперь она оказалась психологически не готовой даже к любви Тьягу, не говоря уже о рождении ребенка!
— Ее надо обязательно повести к хорошему психологу, — сказала Бетти. — Да и нам нужен совет специалиста, чтобы мы вели себя грамотно и не травмировали Сели еще больше.
— Сначала вы должны показать ее гинекологу, — напомнила им Онейди. — Может, это ложная тревога. Обычная задержка месячных, и больше ничего.
- Дай-то Бог! — хором воскликнули Бетти и Жулия.
— А если подтвердится худшее? Что будем делать? — упавшим голосом спросила Онейди. Как на это посмотрит сеньор Сан-Марино? Тьягу ведь еще так молод! Ему могут не разрешить жениться на Сели.
— А Арналду — на мне! — подхватила Бетти. — Скажут: если уж монашка оказалась такой проворной, то чего же можно ожидать от ее старшей сестры, которая успела побывать замужем, а и чрезмерной скромностью не отличается! Ох, Сели, Сели, невинная овечка! Сама вляпалась по наивности, да еще и меня поставила под удар!
- Не стоит убиваться раньше времени, может, еще все обойдется, — посочувствовала ей Онейди.
А Жулия сказала, что завтра же посоветуется с психологом, как лучше подготовить Сели к медицинскому осмотру,
На том их женский совет и закончился.
— Сначала узнаем точный диагноз, а потом уже будем думать, что нам делать дальше, — подвела итог Жулия.
— А вы знаете, меня тоже слегка подташнивает, — вдруг сообщила Бетти. — Неужели это заразная болезнь — беременность…
— Только этого нам не хватало! — с ужасом промолвила Жулия. — Что мне, вас двоих вести к гинекологу?
Бетти ничего не ответила, лишь жестом показала, что тошнота подступила к горлу.
— Наверное, ты переусердствовала с кетчупом, — нашла этому объяснение Онейди.
На следующий день Сели не пошла в колледж, потому что ночь провела в беспрерывных молитвах и чувствовала себя очень слабой. Она даже к завтраку не вышла, что, естественно, обеспокоило Отавиу.
— Не волнуйся, папа, это обычное недомогание, у девочек такое бывает. — Пояснила Бетти.
— Да-да, я понял, — ответил Отавиу и успокоился.
Но спустя некоторое время он вспомнил о недомогании Сели и решил сам посмотреть, как она себя чувствует.
Осторожно приоткрыв дверь ее комнаты, он увидел, что Сели творит молитву, и уже хотел уйти, но вдруг услышал какие слова, она обращает к Богу!
— Господи, прости мне мой грех! Пошли моему папе выздоровление, избавь его от приступов агрессии! Прости ему то чувство гнева, которое он не по злому умыслу недавно испытал к сеньору Антониу!..
Отавиу не решился прервать молитву дочери, но тотчас же потребовал разъяснений от Алекса:
— Скажи мне правду! Что имела в виду Сели, когда говорила о приступах агрессии, упоминая при этом Антониу. Я что, был агрессивен по отношению к нему?
Алекс попытался уйти от прямого ответа, но Отавиу не унимался:
— Ты, пожалуйста, не темни, говори все как есть, я в состоянии принять любую правду, какой бы тяжкой она для меня ни была.
— Но я сказал тебе все, что знаю, — стоял на своем Алекс.
Отавиу обиделся:
- Вы все от меня что-то скрываете. Это нечестно, негуманно! Если я не буду знать правду о своей болезни, я никогда не смогу излечиться!
И он пошел к Сан-Марино — искать правды.
А тот не стал отпираться, решив, что Отавиу будет нелишне помучиться угрызениями совести. Пусть он чувствует себя виноватым перед Сан-Марино и пусть на всякий случай усомнится в собственном рассудке. Это может когда-нибудь сработать, причем отнюдь не в пользу Отавиу.
— Видит Бог, я не хотел тебе этого говорить, Но раз уж так получилось... В общем, ты пришел ко мне домой и внешне выглядел вполне спокойным. По крайней мере, ничто в твоем поведении грозы не предвещало, она грянула внезапно. Ты вдруг почувствовал удушье и попросил воды, я вывел тебя на веранду, где бы ты мог дышать свободнее, а там ты на меня набросился! Стал кричать, что убьешь меня.
- Какой ужас! Набросился? Внезапно, без всякой причины?
— Да, представь себе! Абсолютно без причины. Это было какое-то затмение. Я в первый момент растерялся, а когда, извини, схлопотал по морде, то стал уворачиваться от ударов. А ты продолжал кричать: Убью, убью! Это услышали Ирасема и Тьягу. Прибежали... Да... А ты так же внезапно упал и обо всем забыл. Честно говоря, я очень за тебя испугался, но, слава Богу, все обошлось. Теперь для меня самое главное, чтобы ты окончательно поправился.
— Сан, прости меня, я не хотел этого делать, не хотел тебя убивать, — клялся Отавиу. — Не знаю, что на меня нашло. Это и впрямь какое-то затмение было. Ты веришь мне?
— Верю, верю! Ты не волнуйся так, а то, не дай Бог, опять случится приступ. Давай-ка я отвезу тебя домой.
Пожалуй, никогда еще за все время болезни Отавиу Алекс не чувствовал себя таким беспомощным и не способным помочь другу. Даже когда тот долгие годы лежал на больничной койке, а его сознание пребывало невесть в каких мирах, Алекс знал, что нужно делать, чтобы облегчить участь Отавиу: был при нем сиделкой, консультировался с врачами, платил им деньги за лечение, помогал, как мог, его дочерям. Эти восемнадцать лет дались Алексу труднее, чем кому бы то ни было, даже самому Отавиу, поскольку тот спал, выключенный из реальности. Но даже тогда Алекс не опускал безнадежно руки. А если силы его оказывались на пределе, он просто начинал следить за стрелкой самописца, фиксировавшего, как размеренно, ровно бьется сердце Отавиу, и сам настраивался на этот спокойный уверенный ритм. Врачи говорили, что Отавиу в один прекрасный момент проснется прежним здоровым человеком, только постаревшим на несколько лет. Алекс верил им и никогда не терял надежды на то, что увидит когда-нибудь своего друга полностью дееспособным.
А сейчас он впервые почувствовал некую безысходность. Да, его старый добрый друг больше не лежал, опутанный проводами от капельниц и приборов-самописцев, он ложился спать по вечерам и просыпался по утрам, как все нормальные люди, внешне он таковым и выглядел, но какой-то важный механизм внутри его надломился, изменив Отавиу до неузнаваемости. И не только Алекс, но даже лечащие врачи не знали, как починить этот механизм, и возможна ли такая починка в принципе.
В Отавиу теперь присутствовали как бы два человека. Один из них был прежним Отавиу — добрым, нежным, рассудительным, талантливым, словом, именно тем, кого и любил Алекс. А другой, поселившийся в Отавиу, очевидно, во время того летаргического сна, являлся полным антиподом первого: был жесток, неуправляем и опасен в своей беспричинной агрессивности. Алекс долго не хотел этого признавать, всячески гнал от себя подобные мысли, но теперь, когда и сам Отавиу — тот, прежний, Отавиу — осознал свою болезненную двойственность, свою, возможно, непоправимую, неизлечимую беду, притворяться и делать вид, что все нормально, уже было невозможно.
Разумеется, Алекс продолжал говорить Отавиу, что тот со временем поправится, Восстановится, но в его словах не было прежней убежденности, и Отавиу это чувствовал.
— Нет, Алекс, не успокаивай меня, — отвечал он мрачно, подавленно. — Я, наверное, все-таки сошел с ума, утратил возможность контролировать свои действия, превратился в животное, в лютого зверя, хотел убить человека!
— Перестань, ничего подобного ты не хотел, — возражал по инерции Алекс. - Это был всего лишь приступ твоей болезни. Кратковременное затмение.
— Но это же чудовищно, Алекс! А что, если подобные вспышки станут повторяться? Не дай Бог, я так же наброшусь на кого-нибудь из вас — на тебя, Онейди, или моих дорогих девочек! Нет, я стал опасен, меня надо изолировать. Я просто не имею права жить с вами под одной крышей!
— Ты говоришь ерунду, Отавиу, — отвечал ему Алекс. — доктор Сисейру выписал тебя из больницы домой, а не куда-нибудь еще. Он считает, что дома, среди своих близких, ты гораздо быстрее выздоровеешь.
— Пока это произойдет, я могу натворить тут много бед. Нет. Алекс, я должен что-то придумать, чтобы обезопасить вас! Ты не волнуйся, я найду приемлемое решение, найду выход.
Изменения, произошедшие в поведении Отавиу после откровенной беседы с Сан-Марино, были столь удручающими, что затмили собой все прочие неприятности, в том числе и возможную беременность Сели.
Из боязни напасть на ни в чем не повинного человека Отавиу перестал появляться на людях и больше не продавал хот-доги. Сутками сидел один в своей комнате, и даже к обеденному столу Алекс вытаскивал его силой — Отавиу считал, что приступ агрессии может случиться в любое время, даже за обедом, и не хотел подвергать опасности членов семьи.
— Вы садитесь от меня подальше, — говорил он дочерям и Онейди. — Алекс мужчина, он сможет дать мне отпор, а вы не сумеете за себя постоять.
- Папа, перестань! Это невыносимо слышать! — умоляли его дочери, а он смотрел на них печальными потухшими глазами и повторял одно и то же:
— Вы должны трезво смотреть на вещи. Я представляю для вас серьезную угрозу, мое место — в психиатрической клинике, за решеткой. И если Сисейру отказывается меня туда отправить, то сам подыщу себе какую-нибудь психушку.
— Папа, пусть ты не доверяешь доктору Сисейру и нам, но тебе же звонила Лидия и сказала то же самое! — напоминала ему Жулия. — Уж ей-то ты должен был поверить!
— Она давно не видела меня, поэтому и ошибается, — возражал Отавиу.
Сели после каждой такой сцены становилось плохо, и Жулия сказала ей однажды:
— Мы сейчас все переживаем за папу, а ты, вместо того чтобы помочь нам и взять на себя какую-то долю ответственности, только устраиваешь истерики. Это трусость и эгоизм! Не думала я, что мне придется когда-нибудь говорить тебе такие горькие слова!
Но именно эти слова оказали сильное воздействие на Сели. Она словно очнулась от шока. Слезы ее разом высохли, и она спросила ровным спокойным голосом:
— Чем я могу вам помочь? Говори, я все сделаю.
— От тебя требуется не много: надо только показаться врачу, — охотно пояснила Жулия. — Я уже обо всем договорилась, он примет нас в любое время.
- Хорошо, я готова, - твердо произнесла Сели.
То время, пока она и Жулия были у врача, показалось вечностью ожидавшим их возвращения Бетти и Онейди.
- У меня от волнения в горле пересохло, пожаловалась Бетти. — Дай мне какого-нибудь соку, покислей.
— Может, лучше чаю попить? — предложила Онейди
— Нет, спасибо хочется чего-то кисленького.
— Послушай, а тебе не надо было пойти к врачу вместо Жулии? — пошутила Онейди. — Заодно бы и проверилась!
— Ой, не дай Бог! — замахала на нее руками Бетти. Я трушу перед гинекологом почти так же, как Сели.
— Тише! Кажется, они идут! — вскочила с места Онейди и помчалась открывать дверь.
По сияющим лицам вошедших Бетти и Онейди сразу стало ясно, что тревога была ложной. Сели виновато улыбалась, а Жулия еще не оправилась от пережитых волнений и была явно перевозбуждена.  Быстро перемещаясь туда-сюда, но комнате, она громко воскликнула:
— Мнимая беременность! Вы можете это представить! Чуть не довела нас всех до инфаркта!
— Мнимая беременность? Разве такое бывает? — удивилась Онейди.
— Я тоже об этом услышала впервые! — подхватила Жулия. Век живи век учись!
- Да сядь ты, не мельтеши, — попросила ее Бетти. — У меня голова закружилась от твоих бесконечных перемещений.
— Ой, спасибо, Бетти, что напомнила, — сказала Жулия, с удовольствием усаживаясь на стул. — Я уже ничего не соображаю. Так устала!
— Но как же быть с этими симптомами — тошнота, рвота, сонливость, налившаяся грудь?.. — спросила Бетти.
— Все просто: она вбила себе в голову, что беременна, отсюда и симптомы!
— А ты уверена, что врач не ошибся?
— Еще бы! — нервно засмеялась Жулия. — На сто, нет, на тысячу процентов! Наша послушница, как выяснилось, до сих пор не знала, от чего бывают дети! Представляете? Она — девственница!
- С ума сойти! Сели! — окликнула сестру Бетти, но оказалось, что та под шумок уже успела скрыться в своей комнате.
— Невероятно! Неужели ям в монастыре об этом не рассказывали? — продолжала изумляться Онейди.
— Выходит, не рассказывали, — развела руками Жулия. — И вот чем это обернулось!
— А я думаю, это даже хорошо, что она с Тьягу потискалась, — сказала Бетти. - А то бы никогда и не узнала, каким образом можно забеременеть.
— У тебя одно на уме! — рассердилась Жулия. — Кстати, это ты подбросила Сели мысль о беременности.
— А, по-твоему, было бы лучше, если бы она и впрямь забеременела по неведению? — резонно возразила Бетти. — По крайней мере, мы теперь ей все объясним.
— Да, тут я с тобой согласна, — поддержала ее Жулия. — Нам надо серьезно с ней поговорить, просветить в вопросах секса. Чтобы не всплыла какая-нибудь новая неожиданность. Невежество до добра не доводит. Чем это чревато — мы уже видели!
— Да уж!.. — покачала головой Бетти. — Видели. Но что удивительно — все симптомы были налицо! Она так поглощала папин соус и вообще ела с таким аппетитом, что я не выдерживала, невольно присоединилась к ней. И теперь мне нужно садиться на диету, а то я начала толстеть. Посмотрите, у меня талия исчезла!
— Не выдумывай! — одернула ее Жулия. — Ты неисправима, Бетти. Это ж надо — быть такой эгоистичной: о чем бы люди ни говорили, ты обязательно переключишь их внимание на собственную персону!

Глава 12
Усилия Сан-Марино не пропали даром: Отавиу непрестанно думал о том, что он представляет опасность для окружающих, и постепенно эти неотвязные мысли стали приобретать маниакальный характер. Он стал искать способ, как изолировать себя от людей, но ничего не мог придумать, кроме железной решетки, которая теперь постоянно маячила перед его глазами.
— Я должен сидеть либо в психушке, либо в тюрьме, — твердил он одно и то же, пугая дочерей и Алекса.
Однажды с ним попытался откровенно поговорить Шику и прямо сказал ему, что надо не прятаться от возникшей проблемы, загоняя ее вглубь, а наоборот — искать причину тех приступов агрессии, которые так угнетали Отавиу.
— Напряги память, вспомни все свои ощущения накануне приступа, все подробности, даже кажущиеся тебе незначительными, а потом, если хочешь, мы их вместе проанализируем. Надо вычленить то, может быть, мимолетное движение души или памяти, которое побудило тебя к драке.
— Нет, я ничего не помню! Ничего такого... Да и Сан всему свидетель. А точнее — жертва... Если хочешь, спроси у него, как все было. Я взорвался ни с того ни с сего, абсолютно на пустом месте! Я опасен, Шику!
— А тебе не приходило в голову, что твой Сан... несколько искажает картину? Да чего там — просто говорит не всю правду!
— Ну, как ты мог о нем так плохо подумать? — возмутился Отавиу. — Я верю Сану, как самому себе! Хотя за себя-то я теперь и не могу ручаться, — добавил он печально.
— Ладно, ты не горюй, со временем все уляжется, утрясется. Давай сходим куда-нибудь вдвоем? Например, на футбол. Ты же любишь футбол!
— Нет, что ты! Идти на стадион, где полно народу? Чтобы, не дай Бог, устроить там какую-нибудь потасовку?!
— Но ты же будешь со мной, а я не позволю тебе хулиганить, — с улыбкой произнес Шику, но Отавиу в таком состоянии был не способен воспринимать юмор.
- Нет, я не должен себе этого позволять, — ответил он серьезно. — Потому что ты можешь стать следующей жертвой! Мое место — за решеткой...
Последнюю фразу Отавиу повторял часто, и все понимали ее только как образное выражение, а он при этом имел в виду самую настоящую тюремную решетку. Жить в постоянном страхе за каждый свой следующий шаг было ему невмоготу, и, чтобы покончить с этим раз и навсегда, Отавиу решил добровольно сесть в тюрьму.
Начальник полицейского участка, к которому Отавиу обратился со своей просьбой, был достаточно наслышан  о феноменальной истории этого человека и потому отнесся к нему с состраданием. «У бедняги окончательно помутился рассудок», — решил комиссар, терпеливо слушая тот бред, который нес Отавиу:
— Я преступник! Я избил моего брата Антониу Сан-Марино, уважаемого человека, баллотирующегося в сенаторы! Хотел убить его, и убил бы, наверное, если бы не потерял сознание! Вы должны изолировать меня от общества, посадить в тюрьму!
— Сажать людей в тюрьму — это компетенция суда, - вяло пояснял комиссар. — А мы только задерживаем тех, кто нарушил закон.
— Вот я и прошу: задержите меня, посадите за решетку!
— Но у нас нет для этого никаких оснований.
— Есть! Я хотел убить человека, нанес ему физическую травму,
— Возможно. Только сеньор Сан-Марино не заявлял на вас в полицию. Вероятно, он считает, что получил по физиономии за дело, — рискованно пошутил комиссар.
— Да нет же! — раздосадовался Отавиу. — Он не заявил только потому, что жалеет меня. Но ни он, ни кто-либо другой не осознают, насколько я опасен. Я не контролирую свои поступки и могу наброситься на человека в любой момент.
— Тогда вам следует обратиться к доктору, а не к нам.
— К сожалению, мой лечащий врач тоже легкомысленно относится к этой проблеме. Знаете, он еще так молод, у него нет достаточного врачебного опыта.
— Зато у меня огромный опыт общения с разного рода преступниками, я с уверенностью могу сказать, что вы к их числу не принадлежите.
— Да вы же ничего обо мне не знаете! Я, может, совершил даже не одно, а несколько преступлений, о чем и заявляю официально. А ваша обязанность — раскрыть эти преступления и запереть меня в тюрьме!
Комиссар подумал, что если поговорит с Отавиу еще минуту-другую, то и сам лишится рассудка. Поэтому произнес тоном, не допускающим возражения:
- Хорошо, считайте, что я принял к сведению ваше заявление и займусь расследованием. А вы пока идите домой. Вам не помешает немного отдохнуть.
— По-моему, вы не поняли самого главного: меня нельзя выпускать на свободу! — огорчился Отавиу. — Я способен совершить такое, о чем и сам не подозреваю.
— Господи! Ну что же мне с тобой делать? Честно признаюсь, ты меня утомил, приятель. Огромное количество народу мечтает убежать из тюрьмы, а ты, чудак, стремишься за решетку! Если ты не дурачишь меня осознанно, то, извини, это просто блажь. Я сейчас позвоню твоим дочерям, пусть они с тобой разбираются. А мне надо ловить настоящих преступников!
— Нет, никому звонить не надо! Я и для собственных дочерей представляю серьезную угрозу, я опасен и должен сидеть в тюрьме!
— Сеньор Отавиу, если бы все бандиты были опасны так же, как вью, то наша жизнь была бы раем, — сказал ему комиссар, но Отавиу не унимался:
- Я знаю, что произвожу на людей ошибочное впечатление. Они принимают меня за доброго, спокойного человека, а я в момент приступа могу кого-нибудь задушить.
Комиссар окончательно вышел из терпения:
— Вот когда задушишь, тогда мы тебя и посадим. А сейчас мой шофер отвезет тебя домой, все, молчи! Я о так уделил тебе слишком много времени.
Алекс оторопел, уволен, что Отавиу провезло домой на полицейской машине.
— Что случилось? Где ты был? Я думал, ты сидишь в своей комнате…
— Вы бы получше присматривали за ним, — сделал внушение Алексу молодой сержант. — Сеньор Отавиу приходил сдаваться в полицию, но комиссар приказал доставить его домой и передать в надежные руки. Я могу на вас положиться?
— Да, конечно, — пробормотал потрясенный Алекс. - Спасибо вам и комиссару.
Глядя вслед отъезжающей машине, Отавиу возмутился:
— Ты видишь, как они работают? Вместо того чтобы сажать преступников — развозят их с комфортом по домам! Боже, в какой стране мы живем!
— Отавиу, не зли меня, — угрожающе произнес Алекс, — а то мне придется запирать тебя дома, чтобы ты не отвлекал полицейских от работы.
— Это ты меня не зли, — огрызнулся тот. — Знаешь ведь, что от такого неуравновешенного человека, как я, можно ожидать любой реакции. Я могу и на тебя наброситься.
— И получишь сдачи, предупреждаю тебя! Хватит дурить, Отавиу. Ты был у комиссара, и что он тебе сказал? Что это все — чушь собачья, никакой ты не преступник!
— Но я мог совершить преступление в прошлом. Память мне что-то подсказывает... Я боюсь себя, Алекс! Почему они меня выпустили? Неужели надо ждать, пока я совершу следующее преступление?
— Отавиу, если ты не выбросишь из головы эту дурацкую мысль, то и в самом деле скоро свихнешься! — сердито произнес Алекс. — И потом, ты разве не знаешь, что в нашей стране сажают только мелких воришек, которые кур крадут? Поэтому если уж ты считаешь, себя опасным преступником то не надейся, что тебя посадят, и не докучай комиссару!
— А где можно украсть курицу? В супермаркете? - вполне серьезно спросил Отавиу.
Алекс решил, что дела его друга совсем плохи, и произнес мягко, сочувственно:
— Пойдем в дом, Отавиу. Я дам тебе лекарство, ты поспишь, и, может, хоть немного отдохнешь от своих чудовищных мыслей.
Рюмочка саке так подействовала на Шику, что он проспал едва ли не целые сутки.
- Ну, слава Богу! — обрадовался его пробуждению Раул. - А то я уже хотел врача вызывать, думал, что ты уснул на восемнадцать лет, как твой будущий тесть.
— У меня голова раскалывается от боли, — пожаловался Шику.
— Скажи спасибо, что вообще остался жив! — расхохотался Раул, вспомнив, что тут произошло накануне. — Судя по всему, тебе подсунули лошадиную дозу снотворного, а может, и еще какой-нибудь дряни вроде клофелина или... крысиной отравы.
— Постой-постой, я, кажется, что-то припоминаю… Меня заманили в ловушку мать и Лусия Элена... А что было потом? Ничего не помню!
— Они тебя чем-то подпоили и привезли сюда, — пояснил Раул. — Да ты приподними одеяло, и сам все поймешь. Ты же в костюме Адама!
— Какой ужас! Неужели я переспал с Лусией Эленой?! Я прикончу ее! — пришел в бешенство Шику.
Раул давясь от хохота, помотал отрицательно головой:
— Да ты был как труп! Не думаю, что Лусии Элене удалось тебя изнасиловать!
— Так они что, привезли меня сюда... спящего?
— Представь себе.
— А как же они меня доволокли?
— Этого я не знаю. Может, на носилках.
— Кошмар! — схватился за голову Шику. Голого?!
- Нет, вряд ли. Раздели тебя, вероятнее всего, уже здесь.
— А зачем надо было тащить меня сюда? Не понимаю, я бы и там отоспался.
— Э, нет! Смысл этой затеи был в том, чтобы предъявить тебя Жулии — голенького и в одной постели с Лусией Эленой
— И Жулия была здесь? — упавшим голосом спросил Шику.
— Естественно, была! — отрапортовал Раул.
— Но, я надеюсь, ты хоть ей все объяснил?
- Нет, я ее не видел. Но от Лусии Элены узнал, что Жулия вылетела отсюда пулей.
— Раул, ну что мне с ними делать? Сдать обеих в психушку? Кстати, может, они еще здесь? Я их уничтожу, в порошок сотру!
— Нет, я сам их выставил за дверь. Можно сказать, в шею вытолкал.
— Спасибо, друг! Уберег меня от беды. А то бы я мог осиротить и себя, и собственную дочь — если бы эти две «гейши» попали мне сейчас под руку!
— Точно! Гейши! — покатился от хохота Раул. — Они обе были в кимоно! Ой, не могу! Представляешь картину: две дамы в кимоно волокут тебя на носилках!..
— Раул, мне сейчас не до смеха. Надо же как-то объясниться с Жулией, а у меня голова трещит, и в горле пересохло. Дай чего-нибудь попить.
Раул принес ему воды и сказал:
— Знаешь, что ты должен сделать, если хочешь положить конец этим проказам доны Жудити и Лусии Элены?
— Что?
— Жениться на Жулии!
— Тоже мне, открыл Америку! — разочарованно хмыкнул Шику. — Я и без тебя знаю. Но попробуй это внушить Жулии! Особенно теперь, после того свинства, которое она тут видела.
— Ничего, помиритесь, если понадобится — я готов выступить свидетелем.
— А что, это мысль! — оживился Шику. — Я немножко оклемаюсь, и мы поедем с тобой в гости! Сначала ты поможешь мне реабилитироваться перед Жулией, а потом признаешься в любви Бетти.
— Нет, я согласен участвовать только в первом отделении этой программы!
— Перестань, Раул, не трусь! Помнишь, как ты чуть ли не силой гнал меня к Жулии, а я точно так же дрожал от страха и не сомневался, что она меня отвергнет? Но кто из нас тогда оказался прав? Ты! А теперь настала моя очередь позаботиться о твоем счастье.
— Но Жулия тебя уже тогда любила, только скрывала это, — возразил Раул. — А Бетти не скрывает, что любит Арналду.
— Глупости! Она сама не знает, кого любит. Но если бы ты был ей безразличен, между вами ничего бы не произошло... Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. Бетти не такая девушка, чтобы спать с кем попало,
Что значит — с кем попало? Это ты говоришь обо мне, своем лучшем друге?! — в шутку возмутился Раул.
— Вот таким ты мне нравишься гораздо больше! — одобрительно произнес Шику. — Надо сделать первый шаг, а дальше все пойдет само собой. Ты признаешься, Бетти в любви, она — прислушается к собственным чувствам и, в конце концов, поймет, что кроме тебя, ей никто не нужен.
— Как у тебя все это просто, получается! — скептически заметил Раул. — А Бетти, я уверен, рассмеется мне в лицо.
— Ну и что? Жулия меня тоже в первый раз выперла из дома. Кстати, и во второй, и в третий... А потом призналась, что уже давно по мне сохнет.
— Ты думаешь, и с Бетти такое возможно?
— Вне всякого сомнения! Завтра я, даст Бог, уже приду в себя и повезу тебя свататься к Бетти. Так что готовься!
В то самое время, когда Раул и Шику строили такие оптимистические планы относительно Бетти, сама она обливалась слезами и рвала на себе волосы от отчаяния.
— Надо же было такому случиться! — говорила она сквозь слезы. — Я только что помирилась с Арналду, он был со мной так ласков, нежен, так извинялся передо мной за тот ужасный день, когда мне пришлось испытать столько унижений по его вине... Когда меня выгнал Раул... Мне кажется, на сей раз, Арналду не врал, у него действительно было важное совещание. Настолько важное, что он не мог даже позвонить домой. Он объяснил мне, какие там были важные персоны, и какую ответственную проблему они решали... А что теперь будет? Что я ему скажу? Что он мне скажет, когда узнает?.. И почему я такая несчастная!
— Не говори глупостей. Разве это несчастье? — сердилась Жулия. — Ты ведешь себя хуже Сели. Даже она, по-моему, так не убивалась, когда думала, что беременна.
— Ты все уже забыла! — возражала Бетти. — Она часами рыдала и молилась. А я даже молиться, не приучена.
— Но ты же — взрослая женщина, а Сели — ребенок!
— Не такой уж она и ребенок! Просто неопытная. А я, со своим опытом!.. Господи, как же это могло случиться, что я так подзалетела? Все шутила, что меня тянет на солененькое, как Сели, и вот — дошутилась!
- Может, надо сделать повторный тест? — не совсем уверенно посоветовала Жулия, вызван негодование сестры.
- Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь, чтобы я еще раз испытала этот ужас? Нет, тут и так все ясно!
— Но ничего страшного же не произошло, — принялась успокаивать ее Жулия. — Ты поговоришь с Арналду, он все поймет, вы поженитесь.
- Это же не Тьягу, который был бы счастлив повести Сели под венец, даже если бы она ему сообщила, что ждет тройню! Нет, мне надо заранее готовиться к незавидной участи матери-одиночки!
— Почему же ты так плохо думаешь об Арналду?
— Потому что я его достаточно хорошо изучила. Он вообще не готов к женитьбе. И меня, к сожалению, не настолько любит… Я знаю, что он мне скажет: Ты специально забеременела, чтобы припереть меня к стенке и заставить на тебе жениться!
Я не понимаю, зачем нужно связывать свою судьбу с человеком, о котором ты такого дурного мнения, — сказала Жулия. — Уж лучше оставаться всю жизнь одной!
- Ну да, жить в нищете, да еще с ребенком на руках это, по-твоему, лучше?
— Мы все будем тебе помогать...
— Кто это — все? Ты? Сели? Онейди?
— Да!
— Замечательная компания: один богаче другого! — язвительно усмехнулась Бетти.
— Но не все же измеряется деньгами, — с осуждением промолвила Жулия.
Бетти согласно покачала головой.
— Да, не все. И это — другая проблема, о которой мне даже страшно говорить. Я не представляю, что будет с папой, когда он узнает о моей беременности! Ты же знаешь, как трепетно он относится к семье Сан-Марино. А тут его родная дочь так нехорошо обошлась с одним из членов этой семьи! Папа мне такого не простит, из дому выгонит!
— Бетти, сейчас тебе все видится исключительно в черном цвете, — заметила Жулия. — А я считаю, что у тебя нет для этого никаких оснований. Произошло нормальное житейское событие: двое взрослых людей — мужчина и женщина — по доброй воле вступили в близкие отношения, потом она забеременела. Все естественно. Ты никому ничего дурного не сделала. И папа это в состоянии понять, не надо на него наговаривать лишнего.
— Но все же пусть он пока ничего не знает, ладно? — попросила Бетти. — Ему и так сейчас очень плохо.
— Ладно, — пообещала Жулия. — Ты сначала поговори с Арналду. Вдруг окажется, что все твои сегодняшние страхи были напрасными?
На следующий день, когда Шику и Раул приехали в дом Монтана, Бетти к ним даже не вышла.
— Она не очень хорошо себя чувствует, — пояснила Жулия.
— Что, опять поссорилась с Арналду? — осмелился спросить Раул и услышал в ответ:
— Нет, наоборот, там завязались очень серьезные отношения! -
Раул взглянул на Шику с горькой укоризной и сказал:
— Ну что ж, вы тут миритесь и больше не деритесь, а я свою благородную миссию свидетеля выполнил и теперь могу уехать отсюда со спокойной душой.
Глава 13
Шику не пришлось вымаливать у Жулии прошение за тот скандальный эпизод с «гейшами» — она уже привыкла к выходкам Лусии Элены и Жудити, поэтому всего лишь посочувствовала ему, и на том инцидент был исчерпан.
Однако объявление, сгоряча отправленное Жулией в газету, было напечатано, и в квартиру Жудити сразу же валом повалили мужчины всех мастей и национальностей, но преобладали среди них японцы.
Первым клиентом, позвонившим в дверь указанной в объявлении квартиры, тоже был японец. Он белозубо улыбнулся Жудити  и вежливо осведомился, действуют ли сегодня скидки.
— Какие еще скидки? Что вам нужно? — уставилась на него Жудити.
— Я гражданин Японии, еще шире расплылся в улыбке посетитель.
— Ну и что? А я - гражданка Бразилии, — только и могла сказать на это Жудити.
— Очень приятно, — поклонился он. — Можно войти? Тут Жудити осенило, что Лусия Элена, вероятно, не полностью расплатилась за кимоно и прочий реквизит, купленный в японском торговом центре для недавнего спектакля, устроенного здесь в честь Шику.
Она позвал невестку, и та спросила у японца, что ему надо. Посетитель вновь заговорил о скидках на услуги, и Лусия Элена обрадовалась.
— Так вы пришли, чтобы вернуть мне часть денег за покупку? Это замечательно! Я не знала, что можно было воспользоваться правом на скидку, и заплатила сполна. Давайте ваши деньги, точнее — мои!
— Да-да, деньги вперед, — согласился с таким требованием клиент, по-своему поняв Лусию Элену. — Сколько?
— Ну откуда же мне знать? - Удивилась та. Вы сами должны были сосчитать.
— С учетом скидки? — уточнил еще раз японец.
— Ну конечно, вы же сами сказали.
— Хорошо, я сосчитаю, — произнес он тоже с некоторым недоумением. — Назовите только ваш тариф и процент скидки. Я — гражданин Японии.
Услышав это еще раз, Жудити не выдержала:
— По-моему, у этого гражданина не все дома. Где ты его откопала, Лусия Элена?
— В торговом центре, где же еще! — бросила та раздраженно и вновь обратилась к японцу: — Я не совсем вас поняла. Вам нужен чек на покупку? А я его уже, наверное, выбросила.
— Я тоже вас не совсем понимаю, — признался он. — Мне нужен приятный массаж, а чек выдавать не обязательно.
— Какой еще массаж? — грозно произнесла Жудити. — Ты что себе позволяешь, Лусия Элена? Завела шашни с этим узкоглазым?!
— Да вы что, с ума сошли? — закричала та. — Я его в первый раз вижу. Или, может, во второй. Кто их разберет — они все на одно лицо!
— Ладно, я разберусь! И с тобой, и с ним! А ну-ка, выметайся отсюда, гражданин Японии, пока я тебе не врезала, как следует, по твоей наглой физиономии!
На сей раз, посетитель понял все безошибочно и поспешил унести ноги.
А Лусия Элена и Жудити продолжали ругаться я уже готовы были вцепиться друг дружке в волосы, но тут опять раздался звонок в дверь.
— Добрый день! Я — гражданин Японии, предприниматель. Мне положена двойная скидка?..
Так продолжалось до тех пор, пока один из посетителей не учинил скандал.
— Безобразие! — кричал он, брызжа слюной. — Я заявлю в полицию! Пусть вас привлекут за хулиганство!
— Эй, ты, не смей мне угрожать! — замахнулась на него кулаком Жудити. — Я сейчас сама вызову полицию! Как это до меня сразу не дошло? Их же целая шайка! Они хотят нас обчистить, а может, и убить. Лусия Элена, звони скорей в полицию! Я попробую его задержать.
Она железной хваткой вцепилась в клиента, оказавшегося на сей раз гражданином Бразилии. Тот безуспешно пытался вырваться на волю, выкрикивая при этом:
- Аферистки! Сумасшедшие! Дают объявление, а потом еще и бьют по морде!
— Что ты мелешь? Какое объявление! — заинтересовалась Жудити.
— Не прикидывайся дурочкой! — сказал ей клиент. — Сейчас приедут полицейские, и я покажу им газету! Увезут не меня, а вас, «массажистки»!
- Лусия Элена, оставь телефон и иди сюда! — скомандовала Жудити.
Так они узнали о том, что стали жертвой чьего-то жестокого розыгрыша.
- Не иначе, это дело рук Жулии Монтана! — сразу же взяла верный след Жудити. — Вот мерзавка отомстила нам!
— А что, если мы обернем это объявление в свою же пользу? — сказала Лусия Элена. — Почему бы нам и, правда, не заняться массажем? По-моему, неплохое дело! Заработаем кучу денег.
— А ты знаешь хоть какие-нибудь приемы?
— Знаю! Помять, похлопать, погладить... Но главное, надеть кимоно! Вы тоже наденьте, будете мне ассистировать
— Ой, я боюсь! — призналась Жудити, обряжаясь в кимоно.
— А я — нет! — расхрабрилась Лусия Элена. — С удовольствием разомну первого, кто войдет!
В этот момент раздался очередной звонок, и она, растянув губы в улыбке, пошла, открывать дверь.
На пороге, однако, стоял полицейский, а из-за его спины выглядывал еще один, в такой же форме.
— К нам поступил сигнал, что некие Лулу и Жужу устроили здесь притон, — сообщил полицейский. — Позвольте осмотреть квартиру и предъявите ваши документы.
Несостоявшиеся массажистки пустились в объяснения, но поскольку обе были одеты в кимоно, то полицейские поверили объявлению, а не Жудити и Лусии Элене.
Вы обе арестованы! За незаконное предпринимательство! — заявил полицейский и увез их в участок.
Уладив недоразумение в полиции, Шику отвез потерпевших домой, а оттуда поехал к Жулии.
Она уже сто раз пожалела о том, что дала это злосчастное объявление в газету, а когда Шику рассказал ей о последствиях, то и вовсе устыдилась своего поступка.
— Моя мать уверена, что это ты дала объявление, — сказал между тем Шику, — но решила не сознаваться в содеянном.
— Нет, я тут ни при чем.
— Ладно, как бы там ни было, но они свое получили. Может, в другой раз поостерегутся устраивать подобные мистификации.
— Нет, я так не думаю, — вздохнула Жулия. — Они неиссякаемы. Это будет продолжаться всегда!
— Но, согласись, мы сами их на это провоцируем. Если бы мы с тобой поженились...
— Шику, не надо об этом, — прервала его Жулия. — Сейчас не лучшее время для свадьбы. Папа совсем плох. Похоже, его рассудок и в самом деле помутился. Ты знаешь, что он ходил в полицию, просил арестовать его и посадить в тюрьму?
— Да, это уже серьезно, — сокрушенно покачал головой Шику. — Надо что-то делать. Я полагаю, мне следует сказать Отавиу о своих предположениях и подозрениях. Он должен докопаться до истинной причины этой странной агрессии. Понимаешь? Сам должен дойти! А то мы его щадим, а Сан-Марино — дезориентирует! Так любого человека можно свести с ума!
— Я уже не знаю, что для него лучше, что хуже, — сказала Жулия. — Поэтому поступай так, как считаешь нужным. Помнишь, когда-то ты догадался принести ему старые видеокассеты, и его память всколыхнулась, он сразу многое вспомнил. Может, и теперь твоя интуиция тебя не подведет. А я согласна на все, лишь бы вытащить папу из его жуткой депрессии.
С того дня Шику стал целенаправленно применять к Отавиу свою психотерапию.
Тот поначалу шел на контакт неохотно, твердил свое: «Я опасен», но Шику не отступал повторяя:
— Думай, Отавиу, думай! Ты должен сам нащупать источник своей агрессивности. У меня есть, на сей счет догадка, но я хочу услышать твою версию.
И однажды Отавиу попросил его:
— Расскажи мне о своей догадке. А то я все думаю, думаю, а мысли мои путаются... Может, мы вдвоем их распутаем?
— Я готов! — обрадовался Шику. — Давай начнем с того эпизода, что случился у меня дома. Помнишь, ты смотрел фотографии, а потом чуть не избил меня? Помнишь?
— Смутно, — признался Отавиу. — Кажется, я тогда что-то напугал? Со мной это часто случается.
— Точно! Ты перепутал Жулию с ее матерью Евой.
— Нет, о Еве мы говорить не будем, — Нахмурился Отавиу.
— Почему?
— Не будем, и все. Я не хочу о ней говорить!
— Нет, Отавиу, так у нас ничего не получится. Ты же сам хотел, чтобы я помог тебе «распутать» твои мысли.
— Да, хотел.
— Ну, в таком случае нам придется говорить и о Еве. Потому что в тот раз ты полез в драку из-за нее. Подумал, будто я целовал Еву, а не Жулию.
— Прости, я ошибся. Надеюсь, ты не очень от меня пострадал?
— Нет. Мы с Раулом тебя сразу же и остановили. Потом ты вспомнил, что Евы нет в живых, и я попросту не мог ее целовать...
— Да, Ева умерла! Теперь она для меня — умерла!
— Извини, если я окажусь не прав, но мне показалось, что ты вкладываешь в это слово какой-то дополнительный смысл. Я не ошибаюсь?
— Ты заставляешь меня говорить о том, что причиняет мне боль, — поморщился Отавиу.
— Поиск истины — вообще болезненный процесс, — философски заметил Шику. — А если ты вознамерился вынуть из себя такую страшную занозу, как твоя загадочная агрессивность, то могу сказать, что сделать это без боли тебе, вряд ли удастся.
— Да, ты прав, я должен вытерпеть эту боль, — согласился Отавиу, и на его лице отразилось такое страдание, что Шику предпочел на время отступить:
- Если для тебя это трудно, то мы можем отложить наш разговор до другого раза.
— Нет-нет, — сказал Отавиу, — лучше уж сразу!
— Я всегда знал, что ты человек мужественный, — поддержал его Шику.
— Только пообещай мне, что не расскажешь об этом моим дочерям!
-- Обещаю.
— Ну, тогда слушай... Мой брак с Евой не был счастливым. Я ее очень любил, а она меня, видимо, нет. Ева мне изменяла с другим! У нее был любовник, она даже хотела с ним бежать... Вот почему я вычеркнул ее из своей жизни!
Он умолк, и Шику далеко не сразу решился нарушить это молчание.
— Мне очень жаль, Отавиу, что все так сложилось, — сказал он. — Я тебе сочувствую, но, раз уж мы затронули эту тему, то я, с твоего позволения, продолжу. Не возражаешь?
Отавиу молча кивнул, и Шику продолжил:
— Суть моей догадки как раз в этом и состояла. Я нащупал одно повторяющееся звено в двух разных эпизодах: ревность! А теперь, когда ты мне все рассказал, я окончательно убедился в своей правоте. Твоя агрессивность вовсе не беспричинна, Отавиу! По крайней мере, в двух случаях она была вызвана ревностью. И эта ревность тоже, как выяснилось, возникла не на пустом месте, не оттого, что ты монстр или, по мнению твоего друга Сана, буйно помешанный…
— Не надо плохо говорить о Сане! — прервал его Отавиу, я от него никогда такого не слышал.
— Но ведь это с его подачи ты уверовал в то, что будто бы способен бросаться на людей без какого-либо, пусть даже ложного, повода!
— Я хотел убить Сана, — мрачно произнес Отавиу, - Убить, представляешь? Разве тут может быть какой-нибудь повод, кроме безумия?!
Он заострил этот вопрос риторически, заведомо уверенный в том, что Шику не предложит другого ответа, а тот с такой же уверенностью произнес:
— Может. Все та же ревность!
Отавиу протестующе замахал руками:
— Нет! Нет! Убить Сана из ревности?! Нет. Теперь ты что-то напугал, Шику.
— Я не берусь это утверждать, я только высказываю свое предположение, — внес уточнение Шику. — А основание для такого предположения мне дает второй эпизод, который случился на серебряной свадьбе Сан-Марино. Помнишь?
— Я тогда опять перепутал Жулию с Евой?
— Да. Тебе показалось, что Сан-Марино целует Еву, и ты его ударил. Улавливаешь? Опять поцелуй, Ева и — тот, кто, по твоему мнению, на нее покушается. В первом случае — с фотографиями — это был я, во втором — на свадьбе — Сан-Марино. И в третьем — снова он! Так не по той же ли причине ты на него бросился с кулаками? Подумай, Отавиу! Хорошенько подумай. Может, ты там увидел какую-то фотографию или что-то другое напомнило тебе Еву...
— Я очень устал, — неожиданно произнес Отавиу, прервав Шику чуть ли не на полуслове. — Мне надо отдохнуть.
— Конечно, отдыхай. Мы и так с тобой сегодня многое обсудили, — сказал Шику. — Прости, если я тебя слишком утомил.
После его ухода Отавиу сразу же погрузился в глубокий сон, а, проснувшись через несколько часов, обескуражил Алекса своим заявлением:
— Вся моя агрессивность идет от нее — от этой распутницы Евы! Наконец-то я понял это!
Шику же, придя, домой, поделился своим открытием с Раулом:
— Я почти уверен в том, что Сан-Марино был любовником Евы Монтана! И Отавиу это знал, да забыл. Но когда в его памяти всплывает что-то, связанное с изменой жены, тут- то и возникает повод для агрессии!
— Кстати, об Отавиу, — вспомнил вдруг Раул. — Тебе тут звонили, просил передать. Найден труп Элиу Арантеса. Его убили примерно месяц назад тремя выстрелами из пистолета и закопали на заброшенной стройке.
— Спасибо. Завтра я доложу об этом Сан-Марино и внимательно посмотрю в его глаза.
— Ты и в этом деле его подозреваешь? — улыбнулся Раул. — Сегодня у тебя урожайный день!
Утром Шику попросил аудиенции у Сан-Марино и сказал, что хочет провести журналистское расследование по факту убийства Элиу Арантеса.
Ни один мускул на лице Сан-Марино при этом не дрогнул.
— Я счел необходимым заручиться вашим согласием, — продолжил Шику, — потому что Арантес был тесно связан с семьей Отавиу Монтана.
— Да, он был адвокатом старика Григориу, — подтвердил Сан-Марино бесстрастным тоном. — Но это было много лет назад.
— А у меня есть сведения, что он незадолго до своей гибели искал встречи с Отавиу. Не с этим ли связано его убийство, как вы думаете?
— Нет, это исключено, — ответил Сан-Марино, по-прежнему сохраняя хладнокровие. — Возможно, Арантес знал кое-что из жизни Отавиу и пытался его шантажировать. Но у Элиу было достаточно врагов, которые могли его убрать. Этот человек всегда был не в ладах с законом — держал подпольное казино, отмывая грязные деньги... Но ты, если будешь о нем писать, не упоминай имя Отавиу и его покойного отца. Не надо бросать тень на людей уважаемых и достойных.
Как только Шику вышел из кабинета, Сан-Марино сразу же позвонил комиссару Таваресу:
— Сегодня к тебе приедет мой репортер Шику Мота, будет расспрашивать тебя об Элиу Арантесе, так ты проинформируй его соответствующим образом. Ты меня понимаешь?
— Не волнуйся, все сделаю как надо, — с полуслова понял его комиссар.
Казалось бы, уладив эту неприятность, Сан-Марино должен был успокоиться. Но он теперь вообще не знал покоя. Он был банкрот!
Почти все, что правдами и неправдами было нажито им за долгие годы, теперь стало собственностью Гонсалы — верфь, фамильный особняк, прочая недвижимость.
— Ты сам себя перехитрил, Антониу, — сказала она, когда Сан-Марино принес ей на подпись бумаги, с помощью которых намеревался перевести всю собственность на свое имя. — Верфь, дом и многое другое принадлежит мне по закону, и я не собираюсь ни от чего отказываться. А эти бумажки можешь сжечь!
Сан-Марино понял, что он проиграл. А точнее — потерпел полный крах!
Но пока дело о разводе еще не дошло до суда, он продолжал на людях сохранять прежнюю невозмутимость.
Лишь по вечерам, дома, он позволял себе расслабиться, напившись допьяна, и в такие минуты всегда обращался к той единственной, которую не смог вытравить из своего сердца в течение всей жизни:
— Ева! Ты не оставила мне выбора! Зачем ты ушла от меня. Ева?! Прости меня, прости!
Глава 14
Стоило Шику войти в холл, как Жулия поняла, что он внутренне напряжен и взволнован, хотя губы его улыбались, и поприветствовал он всех со свойственной ему шутливостью.
С тех пор, как Жулия перестала сопротивляться своей любви, она словно бы превратилась в нежный чувствительный цветок, который разворачивал лепестки в присутствии своего солнца, ловя сигналы и узнавая, в каком оно состоянии и настроении. Однако окончательно довериться жизнетворному теплу она так и не смогла: как только солнце приближалось слишком близко, цветок ощущал его могучее излучение как опасность и торопливо сворачивал лепестки, спасая себя, спасая свою сердцевину. Редко-редко, когда Жулия позволяла себе доверчиво раскрыться до конца, и тогда они бывали необыкновенно счастливы с Шику, так счастливы, что Жулия снова пугалась, снова уходила в себя, но подсознательно цветок стремился к своему солнцу.
Подобное состояние было новым для Жулии, оно пришло к ней совершенно естественно, органично, она и сама вряд ли отдавала себе в нем отчет, только удивлялась: как значим для нее Шику, как много она знает про Шику!
Шику же не терпелось поделиться с Жулией новой информацией, касающейся убийства Арантеса.
Он не оставил своего решения узнать подноготную о смерти старого Григориу Монтана. После разговора с комиссаром в нем всколыхнулись все его давние подозрения, как-никак, первое покушение на Элиу было совершено сразу после того, как стало известно, что к Отавиу вернулась память, и, значит, кого-то беспокоили сведения, которыми располагал адвокат — и вместе с тем возникли новые, которым дали почву только что полученные сведения. Шику хотелось, наконец, разобраться, что же произошло на самом деле в ту страшную ночь: много ли было преступников и кто, в конце концов, стал их жертвой?
Шику не хотел тревожить Отавиу разговорами об Элиу. Тонкая душевная организация делала его будущего тестя необыкновенно уязвимым, и, очевидно, именно по этой причине память изменяла ему, оберегая хрупкий организм от непосильных травм. Но Жулии он должен все рассказать непременно!
По дороге Шику припомнил, что именно желание узнать правду о прошлом сблизило их с Жулией. Правда, потом Жулия испугалась за здоровье отца и просила его оставить поиски. Шику не мог отказаться от них, но больше не вводил ее в курс дела, а вот сейчас был уверен, что и Жулия озаботится волнующими его проблемами.
Он улучил момент и рассказал Жулии все, что успел узнать за это хлопотливое утро.
Но Жулия восприняла его рассказ совсем не так, как он ожидал. У нее уже было сложившееся мнение насчет Элиу Арантеса, и менять его она не собиралась.
Она тоже прекрасно помнила те времена, когда Элиу настойчиво добивался свидания с ее отцом, помнила таинственные звонки по телефону, переговоры с Алексом и всю ту тревожную и неуютную обстановку, которая воцарилась в доме. Над их домом тогда будто бы нависла темная туча, а там только и жди, что ударит молния, и эта молния могла разрушить все — хрупкое равновесие душевного здоровья отца, снова ввергнув его в темноту беспамятства, их доверительное отношение к прошлому, да и мало ли что еще!
Алекс тогда страшно нервничал, и его нервозность передалась Жулии. Успокаивал их только Сан-Марино. Он пообещал оградить их от посягательств бессовестного шантажиста и в самом деле очень помогал.
Потом, правда, выяснилось, что Элиу не так уж и опасен для Отавиу, что свидание с ним не принесло того страшного вреда, которого все так опасались. Но и это было делом случая. Хорошо, что Отавиу не вспомнил адвоката, а тот раздумал и не сказал ему того, что собирался сказать, только попросил прощения. Может быть, чувствовал близость смерти и хотел хоть один грех снять со своей души.
Именно то, что Элиу попросил у Отавиу прощения, окончательно убедило Жулию в том, что у адвоката по отношению к ее отцу были дурные намерения.
Смерть Элиу была страшной, но Жулия решила, что он ее заслужил. С его смертью все дурное и темное окончательно ушло в прошлое, и Жулия не собиралась ворошить его, ведь наконец-то она обрела покой.
А я думаю по-другому! Мне кажется, Арантесу, в самом деле, было, что сказать твоему отцу, он хотел назвать тех, кто причинил ему зло, кто отнял у него восемнадцать лет жизни!  - взволнованно прервал ее Шику, и я должен узнать это! Это и есть самое главное!
— Не думаю, — отозвалась Жулия. — Если бы он хотел он бы сделал это. Но за ним приехала дочь, и он раздумал, уехал с ней. Значит, главное, ради чего он хотел повидать отца, он сделал: попросил у него прощения. Видно, знал, что скоро ему придется расплачиваться за содеянное, и готовился.
— Может, и чувствовал. Комиссар утверждал, что Элиу был темной личностью и его убийство — заурядная бандитская разборка, — подтвердил Шику. — Это я и хотел тебе сообщить.
В информации, сообщенной Шику, Жулия не увидела для себя ничего нового. Образ заведомо недобросовестного человека, готового ради своей выгоды на любое преступление против совести, уже сложился у нее относительно бывшего адвоката, и мнение комиссара только подтвердило его.
— Шику! Я не хочу опять попадать в это грязное болото! — сказала она. — Грязь засасывает, она оставляет пятна. Наше прошлое окажется в зловонной тине из-за одного мерзавца. Если говорить честно, то я вздохнула с облегчением, узнав об этой смерти.
— Но мерзавцем может оказаться совсем не Элиу. Быть может, он несчастная жертва, и расследование прольет свет на смерть твоего дедушки и травму, которая отняла у твоего отца восемнадцать лет жизни, — возразил Шику.
— Отец не хочет ничего этого знать. Ты сам видишь, как тщательно оберегает беспамятство его мозг от ненужной ему информации, я боюсь за него и не хочу ничем перегружать хрупкое равновесие. Наша семья наконец-то добилась хоть какого-то покоя. Пойми меня, Шику, правильно и откажись от своих расследований. Они сейчас более чем неуместны.
Шику не был согласен с Жулией, но вслух возражать не стал. Он не верил в покой, который возникает от того, что люди крепко зажмуривают глаза и ничего не желают видеть. Действительность разбудит их, и они в ужасе поймут, что пытались уснуть на краю пропасти.
Отказ Жулии, ее страусиная политика огорчили его. Ему-то казалось, что теперь они с Жулией настолько близки, что и тут будут единомышленниками, вместе возьмутся за поиски, станут еще ближе... Но, поогорчавшись с минуту, успокоился и оправдал любимую: конечно, возня с преступниками — не женское дело. Как ему такое могло в голову прийти? Он и сам с ними справится, а результат преподнесет в белоснежном конвертике. Докучать своей девочке он больше не будет, но поиски не прекратит потому, что твердо знает: истинный покой может обеспечить только правда.
Как на магнитофонную ленту записались у него слова Жулии: «Приехала дочь». Вот кого он найдет в ближайшее время, и вот с кем будет говорить.
Шику уже прикидывал, у кого раздобудет необходимые сведения, как вдруг услышал нежный голос своей любимой.
— А ты знаешь, что сеньор Антониу предложил мне сотрудничать в вашей «Коррейу Кариока»? — спрашивала она. — Условия предлагает сказочные, я могу выбирать любую рубрику и получать буду по самой высокой ставке.
Сан-Марино Шику не верил ни на грош, дружба Жулии с шефом напрягала его до крайности, и сделанное им предложение тоже не понравилось.
— Не знаю! — отрубил он. — И знать не хочу! Не хочу, чтобы ты принимала сказочные предложения Сан-Марино, целовалась с ним при встречах и считала его благодетелем человечества!
— Нельзя быть таким ревнивцем, Шику! — невольно рассмеялась Жулия.
— При чем тут ревность? — возмутился Шику. — Я его не терплю совсем по другой причине. А что касается поцелуев, то его ты целуешь охотнее, чем меня.
— Как ты смеешь говорить мне такие гадости? — рассердилась Жулия.
Шику счел ее недовольство разрешением и страстно приник к полуоткрытым нежным губам.
Сладкий поцелуй подсластил горечь размолвки, и на секунду Шику позабыл обо всем на свете: Сан-Марино, Григориу, Арантес растворились в воздухе, а сам воздух сгустился, наполнившись сладкой истомой.
— Жулия... — выдохнул Шику. — Когда же мы с тобой поженимся?..
Жулия мгновенно подобралась, напряглась, словно бы ища, что же ответить, и вдруг громкий голос Онейди позвал их, избавив от необходимости отвечать.
— Шику! Жулия! Идите пить кофе! Кофе на столе! Быстрее, остынет! — кричала она.
Жулия облегченно рассмеялась и даже прижалась к Шику.
— Скоро, скоро, — шепнула она, ускользая, — я соскучилась, просто ужасно по тебе соскучилась!
— А я-то, — вздохнул он, и они заторопились вниз.
Сбегая по лестнице, Шику продолжал вздыхать: жизнь, она всегда настороже, она не позволит отвлечься, забыться, расслабиться...
- Что-то я не понимаю, зачем к нам приходил Шику, - сказал Отавиу после того, как за Шику захлопнулась дверь. - Просто тебя повидать, да, Жулия?
— Да, — кивнула дочь, поднимал на отца задумчивый взгляд, и отец порадовался тому счастливому сиянию, которое делало ее прекрасные темные глаза еще темнее и прекраснее.
Шику спешил в газету, и спешил не зря. Вагнер собрал у себя в кабинете всю редакцию на летучку. Дело было безотлагательное и тонкое. «Коррейу Кариока» должна была дать материал о прискорбной находке и предложить свою версию убийства Элиу Арантеса.
Шику внимательно слушал шефа, стараясь уловить, чего от них требует начальство. Из этих требований он сделает свои выводы.
— Мне кажется, что подобный материал требует особой платы, — раздался голос Раула. — Уж больно в нем много темного и непонятного.
— Темного — безусловно, — согласился Вагнер. — Но непонятного? Я не согласен. Все проще простого. Обыкновенная бандитская разборка, и ничего больше. Люди темного мира всегда кончают только так.
«Слово в слово — мнение комиссара, интересное совпадение!»  - отметил про себя Шику, а вслух сказал вполголоса:
— Хотел бы я, чтобы так оно и было.
Но думал он при этом совсем не об Арантесе.
— Шику! Ты тоже считаешь, что плата должна быть повышена, и поэтому пока ловишь мух? — накинулся на него раздраженный Вагнер.
— Конечно, — машинально кивнул Шику, продолжая прикидывать, когда сможет получить в редакции командировку, которую использует для того, чтобы навестить дочку
Элиу.
— Немедленно убирайтесь из кабинета и за работу! Сборище бездельников! — вспылил Вагнер.
Журналисты, посмеиваясь, переглянулись, летучка была окончена, и потянулись к двери.
— А все-таки мне интересно, как себя чувствует в связи со смертью Элиу Арантеса Сан-Марино? — задумчиво проговорил Шику.
Что касается смерти Элиу, то она была одним из немногих приятных для Сан-Марино событий среди множества неприятных. Ссора с Гонсалой, ссора с Отавиу угнетали его. Да нет, угнетали не то слово, они лишали его сна и приводили в ярость. В такой яме, в какой он оказался сейчас, он был, пожалуй, только в ранней юности. Но тогда у него было все впереди, а сейчас... Сейчас рухнуло все, что он наживал и нарабатывал долгие годы, что казалось таким прочным и незыблемым.
Но надежда погибает последней, и Сан-Марино надеялся сладить с навалившимися на него бедами. Причиной их были люди, а люди, в конечном счете, всегда податливы, и если уметь с ними обращаться, то рано или поздно они подчинятся твоей воле, если только ты не теряешь из виду ни на секунду свою цель.
Сан-Марино сейчас ни в чем не противоречил Гонсале, старался не раздражать ее, не возбуждать неприязненных эмоций. Он выжидал, не сомневаясь, что рано или поздно сумеет найти то безошибочное решение, которое вновь сделает его хозяином ситуации. Он ничего не возразил Гонсале даже тогда, когда она потребовала, чтобы он уехал из дома.
- Я согласен и надеюсь, что с твоей стороны это взвешенное решение, — сказал он, — а раз так, то будет разумным, если и я это сделаю тоже взвешенно, и не торопясь. Я не мальчик, чтобы убегать, хлопнув дверью. Когда решение принято, можно и потерпеть какое-то время, дожидаясь его осуществления.
Выслушав мужа, Гонсала пожала плечами и ничего не ответила. Она бы не стала медлить, если бы ей указали на дверь, но, очевидно, у Сан-Марино на этот счет было иное мнение.
Так оно и было. Сан-Марино был куда больше озабочен своими имущественными проблемами, чем проблемами взаимоотношений. И Гонсала была только половиной бед, свалившихся на его голову. Второй половиной был Монтана... Если он уйдет из-под контроля, то вместе с ним уйдет и то, что он так жаждал получить!..
Вот почему матерый делец Антониу Сан-Марино обрадовался как малое дитя, когда увидел, что Отавиу собственной персоной вошел к нему в дом.
Отавиу мучила собственная непредсказуемость. Он постоянно прислушивался к себе: не приближается ли слепящая темнота, которая превратит его в опасного для всех его близких зверя.
Но на душе царили покой и безмятежная ясность. Он с любовью смотрел на своих дочерей, с благодарностью на Алекса и Онейди, его дом согревал ему душу, жизнь радовала, и тогда Отавиу стал доискиваться, когда же и почему на него накатывало безумие гнева и бессилия.
Мало-помалу ценой невероятных усилий, вытирая струящийся по лбу ледяной пот, он вспомнил, что всякий раз набрасывался на Сан-Марино. На своего друга, почти что брата. Почему?
И вот, когда Отавиу четко и откровенно сформулировал этот вопрос, на него сам собой вспыхнул огненными жгучими буквами ответ, который прожег насквозь его сердце.
Ева! Сан-Марино был ее любовником!
Отавиу решил немедленно узнать правду, как бы горька она ни была, и поспешил отправиться в дом того, кому еще совсем недавно беспредельно верил и называл братом.
Сан-Марино встретил его, и глаза его вспыхнули.
Еще бы! Добыча, которая вознамерилась ускользнуть, снова сама шла к нему в руки! Нет, Сан-Марино никогда не сомневался в своей удаче!..
А Отавиу испытующе вглядывался в глаза Сан-Марино своими детскими чистыми глазами, ожидая, что тот отведет смущенно взгляд, что в нем мелькнет тень вины, раскаяния.
Но тот смотрел на него с такой искренней, неподдельной радостью, что Отавиу против воли сам почувствовал вину и внутренне вновь заметался в сомнениях. Может, он не прав? Может, он возводит напраслину на лучшего друга? Уверенность, которая охватывала его наедине с собой, таяла, стоило ему оказаться рядом со спокойным и доброжелательным Сан-Марино. Ведь тот не поставил ему в вину даже его бешеные вспышки гнева, значит, он, Отавиу, всерьез болен и, вполне возможно, его подозрительность по отношению к Антониу просто мания?..
— Пойдем, пойдем в кабинет, там мы спокойно поговорим, там нам никто не помешает, — дружелюбно повторял Сан-Марино, поглаживая Отавиу по плечу, поворачивая его в нужную сторону, подталкивая, направляя.
И Отавиу покорно шел туда, куда направлял его хозяин дома.
Но, едва войдя в кабинет, Отавиу, боясь растерять всю свою решимость, выпалил:
— Ты был любовником Евы! Вы оба обманывали меня!
Сан-Марино спокойно, внимательно и пристально глядел в лицо Отавиу, и под этим взглядом уверенность Отавиу Монтана испарялась, словно роса под жгучими лучами солнца.
— Двадцать пять лет назад я бы отдал жизнь за то, чтобы все было так, как ты говоришь, — глухо, с какой-то горькой отрешенностью проговорил Сан-Марино, — может быть, даже я рисовал себе что-то подобное в мечтах, — прости! — потому что без памяти был влюблен в Еву. Эта женщина была когда-то болью и мукой моей жизни.
Сан-Марино искоса взглянул на Отавиу, тот внимательно его слушал, но трудно было понять, что он при этом думает, верит или не верит.
Помолчав, Сан-Марино продолжил свою якобы исповедь:
— Не буду скрывать, Ева знала о моих чувствах. Тщеславная, как все женщины, она даже поощряла меня какое-то время, словно бы маня за собой, словно бы суля надежду...
Отавиу кивнул: это было похоже на Еву, Сан-Марино говорил правду, и правда давалась ему нелегко.
— А потом бросала, — резко закончил Антониу. — Не стану скрывать, у нас было несколько встреч наедине, они были еще до вашей свадьбы и только одна после, но я бы тогда, — он сделал упор на слове «тогда», — да, тогда бы я, признаюсь честно, предал нашу священную дружбу, и не моя заслуга, что этого не произошло.
Сан-Марино замолчал, давая понять Отавиу, как нелегко дается ему подобная откровенность.
Отавиу сочувственно смотрел на Сан-Марино, он прекрасно понимал его: конечно, даже спустя много лет трудно признаваться в готовности предать.
— Я любил эту женщину и не хочу бросать на нее тень. — Вновь заговорил Антониу. — Это было бы неблагородно, тем более что она не отвечала мне взаимностью, и, значит, мои слова могут показаться запоздалой местью. Но поверь, Отавиу, это не так, у Евы был сложный характер, и она не всегда вела себя безупречно.
Отавиу печально опустил голову. Еще совсем недавно он бросился бы с кулаками на каждого, кто позволил бы себе хоть одно неуважительное слово по отношению к его святой любви, к его божеству, но теперь… Теперь он вынужден был признать правоту Сан-Марино.
- А кому же тогда было написано письмо, в котором она предлагала побег? – спросил Отавиу.
Он вдруг понял, что ему стало тяжелее от того, что соперником оказался не Сан-Марино, человек, которого он знал с детства, к которому был привязан и, в конце концов, любя обоих, мог даже понять их чувства… Но кем же был этот другой, совсем неведомый, чужой, кого знала только его жена и кого она предпочла им обоим?
- По поводу письма я тебе ничего не могу сказать, - вздохнул Сан-Марино, - это было уже совсем другое время. Я его не получал. Судя по всему, его вообще никто не получил. И скажу тебе прямо, в это время я уже никогда бы не бросил Гонсалу и детей.
Так, значит, у Евы был еще один любовник?
Отавиу опустил голову еще ниже. Ах, Ева, Ева! Зачем же ты это сделала? Почему если не сохранила любви, то не позаботилась о своем добром имени?
А Сан-Марино словно бы подвел итог его горькому сетованию.
- Отавиу, - проникновенно сказал он, кладя руку ему на плечо, - эта женщина сначала предала меня, потом тебя… Не воскрешай ее тени, не позволяй ей вторгаться в нашу жизнь, в нашу дружбу. Она не должна помешать нашему братству, дороже которого у нас нет ничего на свете. И если я причинил тебе боль, то сделал это помимо своей воли, глубоко раскаиваюсь в этом и прошу у тебя прощения.
Сан-Марино вопросительно смотрел на Отавиу.
Ох, как тому было тяжело! Лицо у него было напряженное, печальное, расстроенное. Сан-Марино говорил так убедительно, но что-то мешало Отавиу отнестись к его словам с полным доверием. Но поверить так хотелось, и он произнес:
— Мое нечего тебе прощать. Ты прав, наша с тобой дружба, пройдя через все испытания, станет для нас еще дороже.
И Отавиу, не глядя на Сан-Марино, заторопился к выходу.
Если бы он видел Сан-Марино, который лихорадочно шагал, глядя па портрет Евы:
— Прости, любимая, мое пришлось оклеветать тебя, но ты же видишь, что я сделал это для пользы дела, что не мог поступить по-иному и добился того, чего хотел. Ты бы поняла меня. Мы всегда понимали друг друга, и ты тоже никогда не стеснялась в средствах, когда добивалась того, чего хотела...
Да, если бы Отавиу видел эту сцену, сомнения его развеялись бы. Он понял бы, что мешало ему довериться Сан-Марино. Но стало бы ему легче? Бог весть. И может быть, лучше, что он уходит если не с уверенностью, то с надеждой, что его друг детства ему самый настоящий друг...
Однако чем дальше удалялся Отавиу от дома Сан-Марино, тем громче звучал в нем голос сомнения. При Сан-Марино этот голос словно бы не чувствовал себя вправе заявить о себе и, стесняясь, прятался в уголок, но как только Сан-Марино не было поблизости, он говорил, и с каждой секундой все настойчивее.
Не в силах больше мучиться, Отавиу высказал все, что было у него на душе, Алексу, когда они сидели вместе, и вокруг больше никого не было.
Алекс сумрачно взглянул на Отавиу.
- Я уже довольно врал, — сказал он, - больше врать не буду. Да, так оно и было, твоя жена и Сан-Марино были любовниками.
Что-то вроде дрожи пробежало по телу Отавиу, но, как ни странно, боли он не испытал. Любовь к безупречной, прекрасной Еве умерла в нем, очевидно, тогда, когда он сжег се свадебное платье вместе с фотографией и согласился, наконец, с тем, что его жена мертва.
Алекс с беспокойством смотрел на друга - только бы ему не стало плохо! Иначе он никогда себе этого не простит!
— Сейчас это не имеет никакого значения, — прибавил он, — Все быльем поросло. Важно только доброе имя доны Монтана, и будь спокоен,  я никогда не брошу на нее тень. Ради наших любимых девочек.
— Ты прав, - согласился Отавиу на удивление спокойно.
Правда и впрямь успокоила его. Не нужно было метаться, искать... Вот только все вокруг показалось вдруг пресным, безвкусным, неинтересным... Все словно бы выцвело, обесцветилось…
Отавиу понурился, словно бы засыпая. Еще секунда, и он, может быть, вернулся бы в полусонный мир беспамятства.
Но тут входная дверь распахнулась, и дробно застучали каблучки Бетти.
— Сели! Жулия! - позвала она.
Отавиу вскинул голову, глаза его оживились. Рядом с ним были его любимые девочки. Ради любимых девочек стоило жить.

Глава 18
Гонсала никогда не жила спокойно: что ни говори, а двое мальчишек — не шутка! Пока были мальцами, болели то свинкой, то корью, а, сколько было синяков, шишек, ссадин, царапин...
Но, глядя на своих взрослых мальчиков, Гонсала с вздохом вынуждена была признать справедливость пословицы о маленьких детках и маленьких бедках. Сейчас для нее главной бедой было состояние старшего — Арналду.
Она навестила Бетти, лишний раз, почувствовав с благодарностью, что у нее с этой девочкой есть безусловный контакт, что Бетти ей очень симпатична, и она охотно приняла бы ее как невестку. Однако за сына она отвечать не могла и только поздравила от себя будущую мамочку, выразила радость по поводу своего превращения в бабушку и пообещала помощь.
Посидела она и с Отавиу, будущий малыш еще больше сблизил их, создав общие заботы, сделав из друзей родственниками.
Гонсале не хотелось уходить из теплого дома Монтана, но пришлось, потому что было уже поздно, и теперь она печально сидела одна в большой гостиной своего собственного дома и представляла, до чего же грустно и одиноко должно быть Арналду в безликих отелях, среди чужих равнодушных людей. Она не ждала от него ни звонков, ни тем более писем, но думала постоянно и постоянно ждала, что откроется дверь и раздастся знакомый голос:
— Мама! Я приехал!
Вдруг кто-то обнял ее сзади и поцеловал. Она запрокинула голову и увидела улыбающегося Тьягу
- Душа из-за Арналду не на месте? — спросил он.
Гонсала вздохнув, кивнула. Ее всегда поражала тонкость и чувствительность младшего сына, и она была ему за это очень благодарна.
- Не расстраивайся! Что ты, нашего старшего не знаешь? Ему всегда нужно все обдумать самому в сторонке. Вот увидишь, скоро вернется с готовым решением.
Тьягу был прав, Арналду любил все решать сам, без посторонней помощи.
— Иди спать, мама, и не волнуйся.
— Пожалуй, ты прав, сынок, — согласилась Гонсала, поднимаясь с мягкого диванчика. А ты тоже спать? — спросила она, привыкнув, что Тьягу всегда дома, и вдруг с удивлением заметила, что он в вечернем костюме.
В ответ на ее изумленный взгляд Тьягу широко улыбнулся.
— Нет, мамочка, я как раз собираюсь выходить, и вдобавок не один.
Изумлению Гонсалы не было предела. Да Тьягу ли это? Что с ним стряслось? Когда?
Очевидно, выражение ее лица было настолько красноречивым, что Тьягу звонко расхохотался, и этот звонкий громкий смех тоже был потрясением для Гонсалы. Она никогда не слышала, чтобы Тьягу так смеялся.
— Я тебя не узнаю, — искренне призналась она.
— А я себя узнаю потихоньку, — шутливо отозвался Тьягу. — И чем больше узнаю, тем мне интереснее.
Гонсала продолжала смотреть на своего младшего изумленными глазами, ожидая продолжения
— У меня появился чичероне по имени Валерия, — усмехнулся Тьягу, необыкновенно довольный произведенным впечатлением, — и мы странствуем с ней по жизни, и нам это нравится.
— Тогда доброго пути, - пожелала Гонсала, — только возвращайся…
Она хотела сказать: не слишком поздно, но поняла, что звучать это будет глупо, фраза повисла в воздухе, и сын подхватил ее:
— Из этого путешествия я вернусь, мама!
Печальная нотка вдруг зазвучала в его голосе, и Гонсала поняла: сердечная рана саднит, она не затянулась, милая Сели по-прежнему царит в его сердце.
Она постояла, посмотрела, как ее внезапно повзрослевший сын направляется к двери, и поняла, что этот мальчик, приняв в один прекрасный день решение, так же твердо и уверенно, как сейчас, уйдет из дома.
Как же она не заметила, что он стал мужчиной?..
Поначалу Тьягу был не слишком доволен знакомством с разбитной неунывающей Валерией, падчерицей Патрисии, которая сразу после знакомства стала откровенно набиваться ему в подружки. Он пытался, как мог отшить ее, отказывался от приглашений, запирал дверь, утыкался в книжку, а она только хохотала. Недаром есть пословица: гони беса в дверь, он влезет в окно. Валерия была почище любого бесенка, она охотно влезала в окно, всячески тормошила Тьягу и все-таки, наконец, влезла в его жизнь. Надо сказать, что его жизнь от этого только выиграла.
Валерия была необыкновенно изобретательна и неутомима, энергия била из нее ключом. За месяц знакомства с ней Тьягу пережил столько необыкновенных ощущений, сколько, наверное, не переживал за всю свою предыдущую жизнь.
— То ли еще будет! — смеясь, обещала Валерия.
Чего только она не умела! Она водила машину на бешеной скорости, прыгала с вышки, танцевала до упаду, обедала в первоклассных ресторанах, обожала розыгрыши и ледяное шампанское.
Сделав своим спутником Тьягу, она приобщила его ко всем своим развлечениям, хотя поначалу он совсем не был к ним склонен.
Как он стоял и жался на вышке! Он не собирался прыгать с такой высоты и только злился на Валерию, которая затащила его сюда.
Но вот на вышку поднялась Валерия, рассказала смешной анекдот, встала рядом, объяснила, как прыгать прыгнула сама и сдернула его.
Первый миг — испуг! Шок! А потом... Боже! Какое блаженство!
Тьягу показалось, что он летят, будто счастливая птица, а следом — фонтан ослепительных брызг и необыкновенное ощущение свежести. Плавать он, слава Богу, умел, так что, войдя в воду, поплыл. Рядом, как, оказалось, плыла Валерия,
— Ну что? — торжествующе спросила она.
— Нет слов. — Отозвался он.
— Еще разок? — предложила она.
— И не один. — Отозвался он.
Застенчивый Тьягу переставал быть с Валерией застенчивым и открывал для себя совершенно новый, неведомый мир. Он открывал мир свободы без правил и условностей, где для того, чтобы выжить, нужно было обладать гибким, подвижным и сильным телом и гибким, подвижным и сильным умом.
— Я не сумасшедшая, я — всемогущая, — любила повторять Валерия, перешагивая очередную грань условностей, хмелея от собственной дерзости и силы.
Она осиротела в десять лет, я Алвару, обожая дочь и жалея, позволял ей все, что только она захочет. Валерия не знала слова «нет» и не жалела об этом.
Она обожала, роскошные рестораны и как-то пригласила Тьягу в самый роскошный. Заказ она сделала по своему выбору, и молодой человек не мог не оценить ее утонченный и  изысканный вкус. Увы! Изысканность и рестораторами ценится дороже всего. Когда Тьягу прикинул, во что им обойдется ужин, у него глаза на лоб полезли. Наверное, им стоило обойтись без икры, лангустов и устриц.
— У меня нет таких денег, — шепнул он Валерии.
— У меня тоже, — с озорной улыбкой ответила она.
Тьягу испуганно взглянул на нее, продолжая посасывать нежное мясо лангуста, оно было таким восхитительно вкусным и немного утешало его.
— А что же мы будем делать? — спросил он.
— Убежим, — с чарующей уверенностью ответила Валерия.
Перспектива не слишком-то согрела Тьягу. Еще неделю назад он устроил бы Валерии бешеный скандал, встал бы из-за стола и... убежал заранее от создавшейся ситуации. Но теперь он внимательно выслушал предложенный план, вник в детали, кое-что уточнил, кое-что предложил сам и, приготовившись к очередному прыжку в неведомое, выпил за успех предприятия бокал ледяного и очень сухого шампанского.
Он вошел во вкус, он хотел, чтобы опасность пьянила и подстегивала его точно так же, как Валерию. Он больше не хотел жить в размеренном мире правил, боясь сойти с истоптанной многими поколениями дорожки, предназначенной для продвижения вперед. Он хотел дышать своим воздухом, торить свои дороги.
Авантюра с рестораном обошлась благополучно, Тьягу успел вскочить в машину, Валерия мгновенно взяла с места и умчалась как вихрь.
Она гнала и гнала и остановилась только на пляже. Здесь они, наконец, почувствовали  себя в безопасности, и под неумолчное шуршание воли принялись на радостях целоваться.
Валерия проговорила:
- Завтра я пошлю им деньги, я же всемогущая, а не бесчестная, - и засмеялась. А ты молодец, здорово бегаешь.
Тьягу почувствовал себя польщенным, он словно бы сдал трудный экзамен и гордился этим.
С некоторых пор Тьягу уже не смеялся над этими самонадеянными словами, потому что поверил во всемогущие девушки. Если уж она сумела сделать из него совершенно другого человека, значит, она и впрямь всемогущая. А он переродился — из неуклюжего робкого подростка вдруг стал счастливым легким уверенным юношей.
Уверенности придала ему, безусловно, близость с Валерией. Она стала первой в его жизни женщиной, и это была счастливая близость, он и тут почувствовал себя королем, потому что она была по-королевски щедрой.
Тьягу забросил свои книги, провалил экзамен, отдавшись волшебной стихии жизни. Ему казалось, что много-много дней он пробыл в тюремной камере и только теперь вышел на свободу.
Валерия была полна фантазий и сумасбродных сюрпризов, она могла устроить стриптиз в ночном клубе и сидеть как благонравная девочка-паинька в гостиной своей старенькой тетушки и беседовать с ней добрый час, перебирая карточки в старинном альбоме и выслушивая воспоминания о многочисленных родственниках, давным-давно ушедших из жизни.
— Не правда ли она ангел? — умиленно обращалась растроганная тетушка к Тьягу.
— Правда, правда, — восторженно подхватывал юноша, еще ощущая в своих ладонях ангельски нежное тело Валерии.
Дни летели как бешеные, и он не оглядывался назад, не заглядывал внутрь себя, словно бы находясь под наркозом скорости и радуясь этому наркозу. Он оказался в другом измерении и пока не собирался возвращаться в старое, хотя седьмым чувством понимал, что оставил там что-то бесконечно ценное и знал, что рано или поздно вернется из своего необыкновенно поучительного и счастливого путешествия, но пока мчался и мчался на всех скоростях…
Перемену в Тьягу заметила не одна Гонсала, видела ее и Жуана и страшно мучилась. Куда ей было тягаться с Валерий, она могла только отойти в сторону и страдать. Но, к собственному удивлению, она страдала куда меньше, чем собиралась. Новый Тьягу ей был совсем не по вкусу, он погрубел, заговорил на жаргоне, да и говорить стал об автомобилях и ночных клубах. У Жуаны было полным-полно таких знакомых и приятелей, и они ей никогда не нравились.
Она восхищалась тонкостью Тьягу, деликатностью его души, его необычными интересами и суждениями. Еще совсем недавно она готова была слушать его часами, слушать его рассуждения, его музыкальные импровизации, а теперь... Когда этот, новый Тьягу подходил к ней, она отодвигалась от него, как от Лулы, ей было с ним неинтересно.
Наверное, я ревную, — думала Жуана, укоряя себя за внезапное бесчувствие, но, взглянув на громко хохочущего и размахивающего банкой с пивом парня, понимала, что он ей совсем не нравится.
Если она и горевала, то о безвозвратно канувшем прошлом, о своей дружбе с умницей Тьягу и даже о Тьягу, влюбленном в Сели, потому что и она хотела бы, чтобы ее любили именно так, романтично и возвышенно, а не лапали на бешеной скорости в машине, одновременно жуя бутерброд и запивая его пивом.
Жуана хотела поделиться с матерью своими удивительными переменами, но поняла, что матери самой нужно поделиться с кем-то своими бедами, у нее опять была куча неприятностей с Атилой.
Жанета то летала как на крыльях, то погружалась в отчаяние, хоть и старалась не поддаваться ему и никому не показывать.
«Бал одиноких» прошел просто чудесно, к ней подходили парами, ее благодарили, желали счастья, и она чувствовала себя счастливой королевой бала, дарящей счастье.
Но стоило ей вернуться домой, как счастье мгновенно улетучивалось. Дом для нее стал местом бесконечной пытки — пытки ожиданием, в нем она ждала, ждала, ждала Атилу. А он приходил с тем, чтобы поесть повкуснее, переодеть рубашку и снова уйти.
— Мы, знаешь, не докончили футбольный матч, говорил он, — пока играли, я так вспотел, но бросить не могу, дело чести! Ты же меня знаешь!
Да, Жанета знала его и, к сожалению, очень хорошо. Еще недавно ей казалось, что ради Атилы она готова на все и только с ним она будет счастлива. Так ей казалось, когда он был рядом с ней, смотрел влюбленными глазами, готов был исполнить любую ее прихоть, любое желание. Ради его любви она была готова терпеть и его безделье, и мотовство, потому что и он сам, и его время, и его траты безраздельно принадлежали ей. Но так было вчера. А сегодня...
Сегодня Атила по-прежнему не работал, брал без спроса деньги в кассе школы и исчезал, оставляя Жанету мучиться в догадках: куда он пошел? С кем проводит время?
Атила теперь целовал ее на ходу, зато всерьез выговаривал за недоглаженную рубашку или пережаренную рыбу.
— Я такого не люблю, — говорил он, недовольно поджимая губы, — я не привык одеваться как какой-то безработный, на мне все всегда с иголочки!
— Но ты же и есть безработный, — попыталась вразумить его Жанета, — а у меня работы выше головы, я не могу все успеть!
— Ты меня сию и упрекаешь, коришь куском хлеба, - мгновенно вспыхивал Атила. — Не ждал я, что ты так переменишься! Да ты просто тиран, деспот, ты хочешь превратить меня в раба! Но такого не будет!
— Смотри, какой сюрприз я тебе приготовила, — миролюбиво говорила Жанета, доставая из кармана крошечный сверточек.
Атила с любопытством посмотрел ей на ладонь. Жанета развернула и протянула ему маленький образок с цепочкой.
— Это святая Рита, — умиленно проговорила она, — надень, она поможет тебе найти работу и сделает нас счастливыми.
Атила хотел, было снова что-то возразить, но смолчал, послушно наклонил голову, чтобы Жанета надела ему образок, и поцеловал его.
— Ну, я пошел искать работу, — сказал он, — только дай мне хотя бы немного денег.
Жанета тяжело вздохнула и помолилась про себя святой Рите, чтобы она не только помогла найти ее беспутному мужу работу, но и берегла от опрометчивых поступков и дурных трат.
Она протянула ему деньги, он пересчитал, сделал гримасу, показывающую, что получил мало, и ушел, не поцеловав ее.
Как только за Атилой закрылась дверь, Жанета повалилась на постель и заплакала. Как он смеет? Как смеет так обращаться с ней? Это ее он упрекнет за скупость, беря из кассы столько, сколько хочет, и никогда не возвращал ни сентаво? А она зарабатывает свои деньги тяжелым трудом, одна воспитывает дочь, и до сих пор ни разу не упрекнула его за траты!
В эту минуту она бы уже не сказала Жуане, как сказала когда-то:
— Я все знаю, дочка, но я люблю его!
Сейчас она уже не любила, а страдала, и страдание, будто ржавчина железо, разъедала любовь.
Если раньше Жанета во всем видела доказательства любви Атилы, то теперь она на каждом шагу находила доказательства нелюбви. Но больше всего ее угнетало его вранье, а врал он на каждом шагу. Он говорил, что играл с приятелями в футбол, а из кармана у него вываливались билетики тотализатора, значит, целый день он провел на скачках и проигрался в пух и прах!
На бедную Жанету косилась уже и Жизела, ее компаньонка по школе танцев, ей тоже не нравилось, как свободно распоряжается Атила их общей кассой, но свое недовольство, жалея подругу, она высказывала пока в самой мягкой форме.
Но еще обиднее становилось Жанете оттого, что она не могла никому пожаловаться. Ведь стоило ей заикнуться матери о своих неприятностях, как дона Жудити тут же высказала бы ей, что она сама во всем виновата, что мать предупреждала, но она настояла на своем, соединила свою судьбу с мерзавцем и теперь получает по заслугам. Все это было правдой, но разве легче человеку оттого, что он сам во всем виноват и свое несчастье создал собственными руками?
В голове у Жанеты всплыла прочитанная где-то фраза:
«Только по-настоящему добрые люди не винят своих близких в их бедах», — и заплакала еще горше — вокруг нее не было по-настоящему добрых людей!
Наплакавшись, она стала думать об Атиле: а что, если он очень страдает, оставшись без работы? И поэтому время от времени отвлекает себя от черных мыслей игрой на скачках? Может, наоборот, он очень совестливый человек и ему мучительно зависеть от нее, поэтому он ее и избегает? Вот сейчас святая Рита поможет ему, он найдет работу и снова станет прежним влюбленным Атилой. И будут они жить, словно два голубка, спокойно и счастливо.
Люди склонны тешить себя иллюзиями, иллюзии податливы, нетребовательны, они обволакивают мозг, затуманивают глаза, сладко общение с ними, но горька всегда расплата за них.
Однако Жанета в очередной раз позволила себе утешиться в их предательских объятиях. Она представляла себе безоблачную радостную жизнь с Атилой, а у Атилы между тем были свои очень большие неприятности.
Не далее как на днях прямо в школу танцев заявился его старинный приятель по имени Гуго и по прозвищу Питбуль и потребовал немалую сумму денег. Он только что вернулся из тюрьмы и требовал старинный должок. Прозвище этого человека говорило само за себя, надеяться на пощаду не приходилось.
Атила извивался как уж и еле-еле выпросил себе небольшую отсрочку. Теперь он лихорадочно размышлял, где бы ему разжиться деньгами. На святую Риту он надеялся именно в этом смысле, она должна была ему помочь найти деньги и открутиться от жестокой расправы. Собственные ресурсы Атила давно исчерпал, в долг ему тоже давно уже никто не верил. В кассе у Жанеты не было такой крупной суммы. Что оставалось делать? Даже легкомысленный Атила понимал, что скачки — неподходящий способ заработка, поэтому он вышел из дома в чрезвычайно мрачном состоянии духа.
И вдруг его осенило — Боб! Вот кто ему поможет! У Боба связи, у Боба деньги, он не может не выручить брата. Приободрившийся Атила прибавил шагу, а идти всегда легче, когда знаешь, куда идти. Впрочем, Атила не долго утруждал свои ноги, он ведь во всем привык к комфорту, остановился и мигом остановил такси, на это денег Жанеты вполне хватало.
Боб, к счастью, оказался дома, и у Атилы отлегло от сердца. День начался удачно, не иначе святая Рита помогла.
Боб встретил брата кисло-сладкой улыбкой, вероятно, у Атилы неприятности, раз он заявился с утра пораньше. Боб как в воду глядел, младший братец сразу стал жаловаться. Но когда он услышал, какую сумму хочет занять у него Атила, он замахал на него руками:
— Ты что, с ума сошел? Откуда у меня такие деньги?
— Но ты понимаешь, что мне грозит верная гибель, если я их не отдам? — трагически произнес Атила.
— Скажи это своей жене, у женщин всегда куда больше возможностей, — цинично усмехнулся Боб.
Но Атиле вовсе не улыбалось посвящать Жанету в свое тюремное прошлое. Он до сих пор с содроганием вспоминал вечер, который ему устроило семейство Жанеты, они и тогда были готовы стереть его в порошок, а что будет теперь? Да и сама Жанета за это время к нему несколько охладела, пошли обиды, укоры, упреки. Известие о большом долге не улучило бы их отношений.
— Если бы Жанета могла дать мне эти деньги, я бы не тревожил тебя, — вполне резонно возразил брату Атила.
— Ничем не могу помочь. Ищи другого кредитора, — твердо заявил Боб.
— Порекомендуй кого-нибудь, попросил Атила, — И мне дай рекомендацию.
- Некого рекомендовать, — отрезал Боб. — Ищи сам, не маленький.
— Значит, не можешь помочь? — На лице Атилы было написано такое отчаяние, что Боб смягчился.
— Я могу дать тебе половину требуемой суммы. Это все, что у меня есть, и имей в виду, ты должен будешь вернуть мне все сполна.
Атила сразу приободрился. Ну что ж, уже неплохо. Утро, которое началось так многообещающе, не обмануло. Святая Рита явно была на его стороне.
— Спасибо тебе, брат, — от души! - поблагодарил он Боба. — Я знал, что могу на тебя положиться.
— А я на тебя не могу, и с большим удовольствием обошелся бы без твоей благодарности, — с сердцем отозвался Боб, распахивая перед ним дверь.
Визит Атилы и собственная податливость были тем более неприятны Бобу, что он предвидел упреки Флоры. Она терпеть не могла его брата, называла его вымогателем и постоянно ругала Боба за то, что тот, помогая ему, только потакает его дурным наклонностям. Боб был согласен с ней, но ничего не мог с собой поделать.
Как только в кармане у Атилы появлялись деньги, он сразу чувствовал себя всемогущим, у него менялись выражение лица, походка, голос.
Вернувшийся домой король, разумеется, не мог принять участия в генеральной уборке, которой занялась Жанета.
— На футболе я получил травму ноги, — заявил Атила, — доктор настоятельно порекомендовал мне покой, витамины и свежий воздух. Дай мне машину, дорогая, я съезжу, подышу свежим воздухом с приятелями, они как раз устраивают пикник.
— Конечно, поезжай, отдохни, — кротко сказала Жанета, зато Жуана чуть не задохнулась от возмущения и ненависти:
— Мама! Ты понимаешь, что он...
— Понимаю, — так же кротко ответила Жанета, продолжая вычищать пылесосом ковер.
Но понимала она далеко не все. Сев за руль любимой машины Жанеты, Атила поехал в игорный дом.
Глава 19
Раул с удивлением посмотрел на сумрачного Шику, который, злобно скосив глаза, брился перед зеркалом.
— Что случилось? — осведомился он. — Появился еще один убийца? Я имею в виду тебя.
— Тебе бы только шутить, — раздраженно ответил Шику, - а мне не до шуток! В общем, я чувствую, что совершенно зря ввязался в чужую судьбу, не в свое дело! Жулия на меня злится, и, в конце концов, я, в самом деле, не имею никакого права вторгаться в чужую жизнь! Все! Прекращаю поиски и занимаюсь сексуальными меньшинствами, как велит мне Вагнер!
— Ну, нет! Вот с этим я принципиально не согласен, — заявил Раул и даже уселся на стул, чтобы было удобнее вести долгую дискуссию. - Почему это в чужую жизнь? Если ты женишься на Жулии, то, я думаю, тебе очень помешают темные провалы в вашем общем прошлом. Ты лучше меня знаешь, какой она непростой человек, вот ты и разберись почему. Я уверен, что причина коренится там. Но может, лучше начать с другого конца и вам сначала пожениться?
- Эх, старина. — Шику взглянул на свое осунувшееся лицо и вздохнул, — да я бы хоть завтра! Но у Жулии постоянно какие-то отговорки, то одно, то другое...
— Ну, и ты, друг, не финти! Скажешь тоже, завтра! Ты же еще не разведен, женатый мужчина, а ухаживаешь за девушкой, вот она и нервничает!
Шику хлопнул себя по лбу и уставился на друга.
— А ведь ты прав. Раул! У меня совсем из головы вон! Мне же нужно оформить все бумаги. Хорош жених, нечего сказать!
- Вот-вот, за тобой глаз да глаз, Шику, того и гляди, двоеженцем станешь!
Наконец-то рассмеялся и Шику.
— Ты прав, сначала быстренько разведусь, потом мы поженимся с Жулией, а там, глядишь, и с прошлым разберемся!
— Теперь ты мыслишь здраво, Шику Мота, и я рад, что именно я наставил тебя на путь истинный.
Раул хлопнул ладонями по коленям и встал со стула.
— А как поживает Бетти? — осведомился Шику.
— Это я скорее у тебя могу спросить, — желчно отозвался Раул, — ты бываешь в семействе Монтана гораздо чаще и чаще видишь ее. Как она? Расцвела? Пополнела?
— Прости, пожалуйста, ты опять прав, — сокрушенно признал Шику. — Как Бетти? да вроде ничего. Я, знаешь, как-то не очень обращаю на нее внимание, некогда! Но, по-моему, она классно выглядит.
— Спасибо, порадовал, - мрачно поблагодарил Раул.
— Неужели ты до сих пор по ней сохнешь?
— Представь себе!
— Но у тебя же роман с Аной Паулой, умницей, красавицей, — Шику в недоумении покрутил головой.
— С Аной я утешаюсь, а люблю Бетти, — признался Раул, — и готов измочалить все кулаки о дурака Арналду и силком поволочь его под венец! Ну, погоди! Вернешься ты у меня! — И Раул от души погрозил сопернику своим крепким кулаком.
— Думаю, он не скоро вернется, — ухмыльнулся Шику, — потому что твои кулаки ему по ночам снятся!
— Пусть снятся, он это заслужил!
Шику на этот раз не стал откладывать в долгий ящик визит к адвокату и в тот же день подал заявление о разводе. Препятствий никаких не ожидалось, с бывшей женой они жили врозь уже пять лет.
Потом Шику поехал к Жулии и потребовал, чтобы она немедленно назначила день свадьбы, он давным-давно сделал ей официальное предложение, а она все тянет и тянет!
Шику завел этот разговор не наедине, а за кофе, который они пили все вместе в столовой, и Отавиу горячо поддержал своего любимца.
— Решай, дочка! И мы отпразднуем помолвку и пригласим маму Шику, его бывшую жену, я мечтаю, чтобы мы дружили домами. Это все такие симпатичные люди, что мы непременно найдем общий язык,
Шику поперхнулся кофе при этих прекраснодушных рассуждениях и очень долго не мог откашляться. Жулия с удовольствием колотила его по спине и повторяла:
— Заслужил! Заслужил!
— Конечно, заслужил, — подхватили хором Онейди и Алекс, — и мы тоже, нам не терпится погулять на свадьбе, уж доставьте нам такое удовольствие.
Бетти и Сели тормошили сестру и требовали от нее ответа.
— Ты и меня держишь, — говорила Бетти. Первой в семье должна выходить старшая, думаешь, почему на мне Арналду не женится? Только потому, что ты в девках!
— Пожалуйста, Жулия, ну, пожалуйста, — ласково приговаривала Сели, — Шику такой хороший! Мы его так любим!
Шутки, уговоры хочешь, не хочешь, а действуют, и Жулия вдруг сама удивилась, почему это она тянет с таким простым, естественным и само собой разумеющимся делом.
— Да, конечно, мы поженимся, — сказала она, — не позже чем через месяц.
— Через месяц? Замечательно! — удовлетворенно сказал Шику, прикинув, что все документы у него уже будут готовы, и вдруг понял, осознал, что долгожданное счастье уже совсем близко, глаза его повлажнели, и он с такой нежностью взглянул на невесту, что ей захотелось прижаться к своему избраннику и спрятать разгоревшееся лицо у него на груди. Но она не сделала этого, потому что не любила прилюдного выражения чувств.
Они сидели очень тихие и торжественные, и все вокруг тоже примолкли, и Бетти пожелала и себе такого же торжественного и счастливого мига.
Но тут Шику встал, стал прощаться, он торопился. Ему еще нужно было забежать в газету и потом быстро домой: часам к четырем обещала зайти после школы Констансинья. Расцеловав на правах родственника всех присутствующих, он убежал.
— Ну что ж, значит, я позвоню сеньоре Жудити и приглашу ее, — с удовлетворением сказал Отавиу, — ее и милую Лусию Элену. Только скажи, на какой день их приглашать?
— Я посоветуюсь с Шику и тогда тебе скажу, — пообещала Жулия, которую начинало в прямом смысле слова корчить, едва она только представляла себе «милую» Лусию Элену, - мне тоже нужно кончить статью, папа! А потом мы все обсудим.
— Хорошо, хорошо, доченька! Я просто счастлив, что наши семьи породнятся!
Поднимаясь по лестнице к себе в комнату, Жулия догнала Сели и снова обратила внимание на то, какая она грустная.
— Не ладится что-то, сестричка? — спросила она, обнимая ее за плечи.
Сели вздохнула.
— Нет, все в порядке, ответила она и невольно прижалась к сестре, все-таки ища у нее поддержки и защиты. Ей совсем не хотелось объяснять, что Тьягу влюбился в Валерию и проводит с ней все свое время, гоняя на автомобиле на бешеной скорости, пропадая вечерами по ресторанам и ночным клубам. На что было жаловаться Сели? Все вышло так, как она хотела: Тьягу отказался от нее, он больше не страдал, он был счастлив, но почему-то исполнение ее пожеланий огорчало Сели до глубины души. Единственным ее утешением был котенок, и она гладила и ласкала пушистое кроткое существо, которое, как ей казалось, одно-единственное знает, что творится у нее на сердце.
Она по-прежнему часто молилась, прося себе душевной твердости и покоя, но покой не приходил, и она часто плакала в подушку.
Ее верным рыцарем стал вдруг Лула, он подружился с Отавиу, учил его молодежному жаргону и был всегда под рукой и наготове, чтобы проводить Сели за покупками или в кино.
И Сели порой соглашалась и принимала его приглашение.
- Иди, иди, дочка, повеселись, — всегда напутствовал ее отец. — Лула — человек надежный, он непременно привезет тебя домой, и не поздно.
Свозив Сели в очередной раз в кино, «надежный» Лула попробовал обнять ее и попросил поцелуй, но она мягко отстранила его — и теперь этого мягкого жеста было достаточно — и сказала:
— Я подумаю, Лула. я подумаю...
А в нежных объятиях сестры Сели очень хотелось расплакаться, но она сдержалась, прочитав про себя молитву, и поцеловала Жулию.
— Поздравляю тебя, сестричка, я так рада за тебя и за Шику!
— А я хочу и за тебя так же порадоваться, — сказала в ответ сестра, — почему-то я уверена, что мы все будем очень счастливы!
Но в голове у Жулии уже складывались фразы ее очередной статьи, и она, быстренько поцеловав Сели, побежала к своему компьютеру и тут же с головой погрузилась в работу.
Жулии работалось, по ходу дела она делала кое-какие пометки: в двух местах не хватало фактического материала, и его нужно было поискать в библиотеке, потом...
Потом она услышала за дверью голос отца, он напоминал ей, чтобы она уточнила дату приглашения...
Жулия отмахнулась и снова занялась статьей. Но Отавиу вновь и вновь подходил на цыпочках к двери и напоминал ей, чтобы она не забыла поговорить с Шику!..
— Шику! Шику! — в сердцах повторила Жулия. — да что же это такое? Поработать не дают!
Настрой ушел, статья остановилась на середине, и Жулия разозлилась на всех — на отца, на Шику! Очень нужна ей эта морока! Единая семья! Какая гадость! Нет, с Шику нужно было поговорить непременно и немедленно.
Она встала, оделась и вышла. Через полчаса она уже входила в квартиру Шику.
— Господи! Жулия! Да тебя просто Бог послал! — такими словами встретил ее Шику и, не дав ей сказать ни слова, зашептал на ухо, рассказывая, что у них тут произошло.
А произошло чрезвычайно важное событие.
— Понимаешь, Констансинья, она повзрослела. Она стала девушкой. Пошла принять душ и вдруг обнаружила... Разволновалась, конечно, а я и сказать ничего особенно не могу, так что поговори уж с ней по-женски, ободри ее, объясни, если что нужно.
Шику был и горд, и взволнован — события, подобные этому, происходят не каждый день.
Жулия пожала плечами и прошла в комнату. Она не могла сказать, что подобное поручение ее очень уж порадовало, с дочерью Шику она предпочла бы пообщаться при совсем других обстоятельствах.
— Добрый день, — поздоровалась Жулия, дружелюбно глядя на девочку-подростка, которая смотрела не столько на нее, сколько внутрь себя взволнованно, радостно и испуганно.
Сердце Жулии больно шевельнулось в груди, она вспомнила, как была одинока в этом уязвимом, беззащитном возрасте, как болезненно переживала все жизненные коллизии, сколько накопила страхов и неуверенности, и с готовностью помочь, с ощущением тепла и нежности села возле девочки.
Констансинья смотрела на Жулию во все глаза и не находила в этой красивой женщине с теплым ласковым взглядом ничего от того чудовища, которым представляла ее мать соперницу.
— Я очень рада с тобой познакомиться поближе, — сказала Жулия — ты очень похожа на отца, и, значит, мы станем с тобой друзьями.
С такой постановкой вопроса Констансинья была согласна, она любила, когда замечали се сходство с отцом, когда они с отцом составляли одно целое. Жулия интуитивно нашла правильный ход и сумела расположить к себе подростка. Дальше беседа потекла уже вполне по-дружески, и Шику ходил вокруг на цыпочках, боясь спугнуть нарождающееся согласие. Как-никак он прекрасно помнил резкий голос Констансиньи, когда она, узнав о существовании в его жизни Жулии, сказала ему:
- Имей и виду, ты только мой! Я тебя никому не отдам!
Но вот они сидят и мирно беседуют и, похоже, нравятся друг другу.
Шику испытывал невероятную благодарность Жулии, сегодня и впрямь, был великий день — они решили вопрос со свадьбой, Жулия поладила с Констансиньей, такое стоило отпраздновать.
Он сказал об этом Раулу, который орудовал на кухне, и тот насмешливо отозвался:
— Я что, чурбан бесчувственный, по-твоему? Ничего не замечаю? В честь твоих дам я готовлю фирменные блинчики под названием Раул Педрейра! Оценил? Надевай-ка фартук, и за дело! Ты можешь нарезать фруктовый салат.
Шику радостно хлопнул друга по плечу:
— Что бы я без тебя делал, дружище?
— Пропал! — весело ответил Раул, ловя сковородкой очередной блинчик.
Женщины, как оно им и свойственно, еще не наговорились, когда мужчины позвали их к столу, но аппетит у всех уже проснулся, поэтому все охотно перенесли беседу за общий стол.
За столом много смеялись, шутили, дурачились, потом Раул занялся Констансиньей, чувствуя, что Жулии с Шику нужно поговорить, ведь не так-то уж часто она радовала их своими визитами, а сегодня был такой знаменательный день…
— С чем ты пришла, моя радость? — спросил Шику, обняв Жулию, как только они остались наедине.
— Пришла сказать тебе, что через месяц мы с тобой не поженимся.
Руки у Шику опустились.
— Что опять случилось? — с тяжелым вздохом спросил он.
- Пойми меня правильно и не обижайся, я совсем не готова жить одной семьей, - заторопилась Жулия, которой стало очень жалко Шику.
- Но ты и не будешь жить ни с кем одной семьей, только со мной, и видеться иногда с Констансиньей.
- Нет, папа мечтает о другом, из-за него я и поспешила с ответом, ему очень понравилась сеньора Жудити и он жаждет подружиться с Лусией Эленой.
При этих словах Шику воздел вверх глаза и руки: доколе же его близкие будут калечить его судьбу и мешать его счастью? Доколе? И будет ли этому конец?
— Я не могу огорчать папу, — продолжала Жулия, но и на такие жертвы тоже не способна, в общем, если мы отложим свадьбу, не будет и помолвки, я ничем папу не огорчу и никак не помешаю искать свое счастье,
— А наше с тобой счастье? — жалобно спросил Шику.
— А что нам мешает быть счастливыми? — обворожительно улыбнулась Жулия, обвивая его шею руками.
— Ну, поступай, как знаешь, — с вздохом сказал Шику и поцеловал любимую, но горький-прегорький осадок все-таки остался у него после этого разговора.
Глава 20
Сан-Марино перебрался в отель, и Гонсала вздохнула с облегчением, теперь она чувствовала себя полновластной хозяйкой в доме, в ей хотелось стать столь же полновластной хозяйкой в делах.
Теперь по утрам она садилась за стол в кабинете и пыталась разобраться в счетах, депозитах, кредитах, займах и процентах, которые составляют основу деятельности любого бизнесмена, но не по силам красивой женщине. Через полчаса у нее начинала болеть голова, и она с отчаянием и тайным отвращением отодвигала от себя бумаги, понимая, что одним упорством с ними не совладать.
— Надо было начинать раньше, — шептала она себе, — боюсь, что теперь уже поздно.
Она нуждалась в добросовестном помощнике, который взял бы на себя всю практическую работу, оставив ей представительство, но где было искать этого помощника? Не к Сан-Марино же обращаться!
Посмеиваясь над собой, она жаловалась своим подружкам на дурацкую ситуацию, в которую попала:
— Хорошенькая хозяйка верфи! Да для меня все это китайская грамота, я отключаюсь на второй строке любого документа!
Подруги ей очень сочувствовали, и в один прекрасный день Флора, наконец, сообщила:
— Я нашла тебе очень знающего и надежного юриста, он будет следить, чтобы вся документация была в порядке, а в других делах тебе поможет Арналду.
— Давай скорее твоего юриста, а то дело может кончиться нервным срывом! — откликнулась обрадованная Гонсала. — А вот что касается Арналду, то ему я не очень доверяю. Сама видишь степень его надежности.
Спустя несколько дней знающий юрист сеньор Адолфу приступил к исполнению своих обязанностей, а еще несколько дней спустя приехал из своего странствия Арналду.
Когда он вошел в кабинет — спокойный, уверенный, чуть подзагоревший и элегантный, Гонсала ахнула — ее красавец сын стал взрослым и самостоятельным мужчиной.
— У меня такие планы, мама, такие планы! — радостно сообщил ей он.
— Ну, расскажи! — И счастливая Гонсала приготовилась слушать.
Арналду объехал всю Европу, побывал даже в Скандинавии, познакомился со многими очень интересными деловыми людьми, и у него возникло желание заняться туристическим бизнесом.
— Это очень перспективное дело, мама, очень, — говорил он с энтузиазмом.
— Я верю, сынок, верю, но что будет с нашими верфями?
- Расширим, - пообещал Арналду, - построим еще одну и назовем в твою честь: «Гонсала». Заведем пароходную компанию, пароходы будут совершать круизы. Я займусь морским туризмом. Вот увидишь, как мы развернемся.
Слова сына звучали сладкой музыкой в ушах Гонсалы. Как она была не права, когда сомневалась в деловых способностях своего мальчика. Нет, на него не только можно было, на него нужно было положиться! «Вот что значит энергия и молодость», — растроганно подумала она, а потом с некоторой заминкой осторожно спросила:
— А что же Бетти? Ты думал о ней? Ты что-то решил?
— Решил, — ответил Арналду. — Мне сейчас не до нее, ты же видишь! У меня такие мощные замыслы, а вся эта суета мне будет только мешать.
На этот раз Гонсала не возразила, она была согласна с сыном: его мужскому делу бытовые хлопоты могли помешать.
Что-то подобное Гонсала попыталась объяснить и Бетти, придя ее навестить и сообщить о приезде сына, и ей показалось, что та ее поняла.
Понять, может, и поняла, но не согласилась. Бетти ждала самого Арналду и верила, что за это время он до того соскучился, что не устоит и снова будет с ней.
Как только не представляла себе Бетти их свидание, но кончалось оно неизменно одним и тем же — страстными объятиями и горячим поцелуем примирения.
Однако Арналду пришел холодный и чопорный, он едва взглянул на Бетти и протянул ей чек на очень большую сумму.
— Обратишься, когда потратишь, не раньше, — сказал он. — Я ведь решил твои проблемы, не так ли?
Все это показалось Бетти таким обидным, таким оскорбительным, что она, закусив губу, медленно, методично разорвала чек на мелкие кусочки и указала Арналду на дверь.
Он поднялся и молча вышел.
Бетти упала на кровать и зарыдала. Перед глазами у нее стояло растроганное лицо Раула, который пришел накануне, держа в руках кучу свертков: множество подарков малышу, выбранных с таким вниманием, с такой любовью... А родной отец? Да будет проклят этот мерзкий чек! Как будто в жизни что-то решают деньги!
От слез, рыданий, волнений Бетти сделалось плохо, она вдруг почувствовала, что живот у нее напрягся, что в нем началось необычное движение, а потом появилась кровь...
Дома никого. Что делать?
Смертельно напуганная, Бетти стала судорожно набирать номер Арналду.
Когда Ирасема сообщила, кто ему звонит, Арналду деловито сказал:
— Вычеркни ее из списка и больше никогда меня не зови.
Когда Арналду не подошел к телефону, Бетти расстроилась еще больше и стала звонить Раулу.
Раул был с Аной Паулой, занимался приготовлением ужина и готовился к еще более приятным и вкусным вещам, но, услышав перепуганный голос Бетти, мгновенно сказал:
— Жди! Еду.
И, ничего не объяснял Ане Пауле, ринулся за дверь. Ана Паула осталась в страшном недоумении, но Раул был Раулом, от него всего можно было ждать.
Через четверть часа Раул уже вез стонущую Бетти в больницу, ободряя и утешая ее, сдал с рук на руки врачам и уселся в холле ждать результата.
Может быть, впервые в жизни Раул молился, ожидая, когда выйдет врач, он молился о том, чтобы Бог сохранил жизнь ребенку и дал здоровье матери.
Врач вышел и успокоил «молодого отца».
— Отцы всегда волнуются, — сказал он, — но такое бывает, и на этот раз ничего смертельного. И все же помните, волнения вредны в таком состоянии, берегите свою жену.
«Уж я бы свою жену берег», — подумал про себя Раул, но вслух ничего не сказал и только поблагодарил врача.
Домой они ехали куда веселее и радостнее.
— А ты испугалась, дурочка, — говорил Раул, — и совершенно зря.
— Ты тоже испугался, — поддела его Бетти.
Я правильно сделал, иначе, кто бы тебя повез в больницу? — не остался в долгу Раул.
Когда они приехали, дома была только вернувшаяся с рынка Онейди, она страшно распереживалась, узнав, что случилось с Бетти.
— Ничего, уже все в порядке, — успокоил ее Раул, — сейчас пусть полежит, потом подышит свежим воздухом, и никаких волнений, и будет полный ажур, — передал он предписания врача.
Он проводил Бетти до спальни, уложил в постель, заслужив благодарную улыбку, которой был счастлив, и спустился вниз.
— Хоть и грех так говорить, но хорошо, что вы уезжали, — зашептала ему Онейди. — у нас туг было такое! Сеньора Отавиу допрашивал комиссар полиции и забрал у него какой-то ключ, который, оказывается, дал ему при встрече покойный Арантес. А дал потому, что хотел скрыть улику. Этот ключ от сейфа, в котором он хранил фальшивые доллары!
«Вот порадую Шику новостью», - подумал Раул и, махнув на прощание Онейди, заторопился к машине, как-никак, его дома ждала Ана Паула, если только еще ждала...
Сан-Марино вертел в руках принесенный Таваресом ключ и размышлял, от чего бы он мог быть. Ключ был очень знакомой характерной формы. Наконец он что-то сообразил и позвонил Алвару, буквально через полчаса они были уже на вокзале, с которого чаще всего звонил Арантес, и продвигались вдоль ячеек камеры хранения. Подойдя к одной из них, они набрали код, написанный на ключе, и сунули в скважину ключ. Замок сработал. В ячейке оказался кейс с долларами и магнитофонная пленка.
Забрав содержимое, они вернулись домой. Сан-Марино не терпелось послушать пленку. Слушали ее они вместе с Алвару, слушали, бледнея и переглядываясь.
«— Я боюсь, говорил голос Элиу. — Убийство не входило в наши планы!
— В наши планы, - отвечал голос Сан-Марино, — никогда не входил ты!
— Зачем было его убивать? — высказывал недовольство Элиу. — Он и без того окочурился бы от рака. А уж выбрасывать с балкона Отавиу...
— Старик разузнал обо всем, — отвечал Сан-Марино, — даже о нас с Евой, и рассказал об этом Отавиу. Мне нужно было убрать их обоих, я не сомневался, что Отавиу из комы сразу же отправится вслед за отцом».
Сан-Марино остановил запись.
— Этого уже достаточно, чтобы нас обоих сгноить в тюрьме, — сказал он бледному как смерть Алвару. — Спасибо Торкуату, он избавил нас обоих от верной гибели!
Оба содрогнулись, представив себе, что было бы, если бы эта пленка попала к Отавиу.
- Ее нужно немедленно уничтожить, - произнес Сан-Марино, — и тогда мы вздохнем свободно, точно зная, что нам ничего не грозит. Но каков мерзавец этот Элиу! Я и понятия не имел, что он записывал наш разговор на пленку!
Сан-Марино не в первый раз уничтожал компрометирующие документы, сжигать пленки было ему не впервой, и он очень быстро справился с этим.
— А что будем делать с кейсом? — спросил Алвару, которого вдруг начало тошнить.
— Отдадим Таваресу, это будет вещественное доказательство для Мота. На этом мы как-нибудь его поймаем, а потом и уничтожим, — пробормотал Сан-Марино и сжал кулаки.
— Мне что-то нехорошо, - пробормотал Алвару, он никак не мог справиться е бешеным испугом, который только что пережил, — ты меня отпустишь?
— Иди, конечно, — рассеянно ответил Сан-Марино, и вышел вместе с Алвару.
Алвару поехал домой, а Сан-Марино на кладбище, ему тоже хотелось успокоиться и немного поговорить с Евой, слишком уж ярко вспомнились ему все события тех давних лет.
Сан-Марино искал покоя, но на этот раз ему не суждено было его найти. Подходя к могиле Евы, он вдруг увидел грузную фигуру Тиао и закусил губу от гнева. Поистине прошлое сегодня преследовало его.
— А ты что тут делаешь? — накинулся он на него. — Я тебе приказал больше никогда не появляться в моей жизни! Получил бар в самом людном месте, и хватит с тебя!
— Я.. я... — попытался, было что-то объяснить Тиао, но Сан-Марино его и слушать не стал.
— Марш отсюда! — скомандовал он. — Если не хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что и с Евой, исчезни и держи язык за зубами. Если дочери Монтана хоть что-то узнают, берегись! Ты меня знаешь, я умею, и язык за зубами держать, и свое слово!
Тиао кивал, он вовсе не хотел злить Сан-Марино, но что делать, если он, чувствуя свою вину, иногда приходит сюда, ища облегчения больной совести. Все это Тиао не произносил вслух, зная, что Сан-Марино его все равно не услышит.
— Ухожу, шеф, ухожу, — проговорил он, наконец. — Обещаю, что вы меня больше не увидите!
- Запомни, прошлое умерло! Его нет! Ничего больше нет из того, что было! — прошипел Сан-Марино, и взгляд у него был такой, что Тиао содрогнулся и, переваливаясь всем своим грузным телом, пошел по дорожке.
— Ева, любимая! Пойми, я не мог поступить иначе, — прошептал Сан-Марино, глядя на мраморный памятник, — ты знаешь, я всегда любил тебя, и ты меня тоже любила!
А дочка Тиао, которая дорого бы дала за то, чтобы понять, с кем постоянно беседует ее отец, торопливо вешая трубку, как только заметит, что она прислушивается к разговору, услышала, как он сообщил по телефону:
— Сан-Марино застукал меня на кладбище, придется теперь быть вдвое осторожнее.