Часть первая

                          ГЛОССАРИЙ

     "... - А ты здесь откуда? - спросила Королева. - И куда
это ты направляешься? Смотри мне в глаза! Отвечай вежливо! И
не верти пальцами!
      Алиса  послушно  посмотрела ей в глаза  и  постаралась
объяснить,  что  сбилась с дороги, но теперь  понимает  свою
ошибку и собирается продолжить свой путь.
     - Твой путь? - переспросила Королева. - Не знаю, что ты
хочешь этим сказать. Здесь все пути мои!"
     Льюис Кэрролл.
     "Алиса в Зазеркалье"

                           Пролог

                          УБИЙСТВО

     ...Бокала Ей не хватило.
       Она   была  единственной,  кому  не  хватило  бокала.
Единственной  из  шести  женщин и четырех  мужчин.  И  одной
собаки,  хотя  никому  бы и в голову  не  пришло  предложить
шампанское собаке.
     И на три минуты - ровно столько понадобилось официанту,
чтобы  исправить  оплошность, - это стало  главным  событием
"%g%`  .  Поводом  для  очередной  демонстрации  могущества,
рассчитанной на телекамеру. И так идущей и Ее платью,  и  Ее
бесстрашно-открытым,   ничем  не  украшенным   ключицам,   и
перстням  на  пальцах, и бледно-восковому цветку  в  разрезе
декольте.   Это   оценили  все;  во   всяком   случае,   все
придвинулись.
     Все, кроме собаки. Она и без того сидела у Ее ног.
       "Сука,  -  подумала  Первая  женщина.  -  Она  просто
издевается  над  нами! Даже из культпохода  в  сортир  может
сделать  шоу,  не  говоря уже о шампанском. Сваляла  дурака,
чтобы лишний раз нас унизить..."
      "Сука,  -  подумала Вторая женщина. - Какого  черта  я
вообще согласилась участвовать в этом балагане? А ведь  Иван
меня предупреждал!.."
       "Сука,  -  подумала  Третья  женщина.  -  Пропади  ты
пропадом! Дождешься, что когда-нибудь тебя прищучат. И будет
за  что, уж поверь. Судя по твоей физиономии, налогов ты  не
платишь...   Да,   мать  твою,  не   вовремя   я   ушла   из
прокуратуры..."
      "Сука,  -  подумала  Четвертая женщина.  -  Под  хвост
заглядывать неудобно, но, по-моему, все-таки сука. И  порода
восхитительная. Нужно переговорить с этой муреной о  помете.
Интересно, сколько она берет за щенка?.."
      "Сука, - подумала Пятая женщина. - Ничего-ничего, пока
все идет по плану..."
      "Сука,  -  подумали все четверо мужчин. - Но  до  чего
хороша!  На  "переспать" никаких шансов, хотя,  может  быть,
удастся  проводить  Ее до двери... И  кто  знает...  В  этом
возрасте дверь обычно оставляют открытой..."
       Наконец   с   маленьким  инцидентом  было  покончено.
Шампанское снова скользнуло в Ее руку, Она подняла  бокал  и
обвела взглядом комнату. Последовал тост с упоминанием имени
каждого     из     присутствующих.    Милых,    обаятельных,
обворожительных  людей.  И  таких  красивых.   По-настоящему
красивых!   Как   жаль,  что  у  Нее  не  было   возможности
познакомиться с ними раньше, но теперь, когда это произошло,
-  рога в землю, флот в гавань, шпаги в ножны, перемирие  на
всех фронтах. Капитуляция - полная и безоговорочная.
     Если, конечно, никто не возражает.
     Никто не возражал. Все признавали Ее первенство.
      Сжав  челюсти, нагнув подбородки, сцепив пальцы -  все
признавали Ее первенство. Ее превосходство.
     Все сдвинули бокалы и чокнулись.
      Она  первой сделала глоток. Маленький глоток. И  снова
улыбнулась.
      Вы не находите, что у этого шампанского странный вкус?
Вы не нахо...
      Бокал выпал у Нее из рук и разбился на мелкие осколки.
Она  сделала  несколько шагов вперед, удивленно  улыбнулась,
перехватила пальцами горло и приоткрыла рот - как  будто  ей
не хватало воздуха... А потом по Ее телу пробежала судорога.
      "Ну  вот,  -  подумала Первая женщина. -  И  здесь  не
удержалась от фиглярства! Давай вставай и кланяйся. Шоу мает
гоу он, как говаривал покойничек Фредди Меркьюри..."
      "Это  не  балаган, - подумала Вторая  женщина.  -  Это
вертеп. Это гиньоль. Это комедия дель арте. А ведь Иван меня
предупреждал!"
     "Некоторые и не такие штучки проделывали, чтобы вывезти
активы  за  границу, - подумала Третья женщина. -  Да,  мать
твою, не вовремя я ушла из прокуратуры!.."
     "Какой дивный перстень, - подумала Четвертая женщина. -
Пялиться на руки неудобно, но, по-моему, все-таки изумруд. И
цвет  восхитительный. Нужно переговорить с  этой  муреной  о
ювелире. Интересно, сколько он берет за огранку?.."
      "Вот и все, - подумала Пятая женщина. - Вот и все, вот
и все, вот и все... И как просто... Как просто, господи!.."
      Все пятеро стояли неподвижно, и на них не было никакой
надежды. Да и какая надежда может быть на женщин?
      И  тогда,  собрав  последние силы, Она  повернулась  к
мужчинам.  К четырем мужчинам. Вернее, к четырем мужчинам  и
телекамере.
     Вернее - к телекамере. К ней одной.
     Камера, опешившая так же, как и люди, все еще работала.
И  Она заглянула в нее, Она бросила в нее прощальный взгляд.
И  растянула  губы  - то ли в улыбке, то ли  в  гримасе.  И,
оторвав наконец руку от шеи, погрозила пальцем. Кому-то  или
чему-то. Или указала. На кого-то или на что-то.
     Но скорее всего это был ничего не значащий жест.
      Через  секунду  Ее лицо налилось синевой,  и  Она  как
подкошенная рухнула на пол. И затихла.
     - Врача! Позовите врача!..
      Но  первым  рядом с ней оказался не врач, которого  на
этой вечеринке не было и в помине, а официант. Он присел  на
корточки  перед  распростершимся  на  полу  телом.  А  потом
осторожно коснулся Ее шеи кончиками пальцев.
      Сколько прошло времени? Минута, час, несколько секунд?
Все   как   завороженные  смотрели   на   плоские,   коротко
подстриженные  ногти  официанта. И  ни  у  кого  не  хватало
смелости посмотреть на Нее саму. На Ее исказившийся профиль.
На  волосы, моментально прилипшие к черепу, сбившиеся в кучу
от страха.
      Всем  остальным тоже было страшно. К тому  же  залаяла
собака.
     - Заткните ее, бога ради! - крикнул кто-то из женщин.
     - Ну?! - крикнул кто-то из мужчин. Бесполезный вопрос и
совершенно  очевидный ответ. Официант поднялся  и  почему-то
стал  отряхивать  брюки.  А  потом  -  в  полной  тишине   -
бесцветным голосом произнес;
     - Никакого врача не нужно. Она мертва.
     "Слишком хорошо, чтобы быть правдой", - подумала Первая
женщина.
     "Слишком хорошо, чтобы быть правдой", - подумала Вторая
женщина.
     "Слишком хорошо, чтобы быть правдой", - подумала Третья
женщина.
      "Слишком  хорошо,  чтобы  быть  правдой",  -  подумала
Четвертая женщина.
      "Слишком хорошо, чтобы быть правдой, - подумала  Пятая
&%-i(- . - Но это правда!.."

спецопераций по отстрелу зазевавшихся беллетристов.
      Мне же в лучшем случае остается только нашивать ей  на
рукава  знаки  отличия. И щипать корпию. А всему  виной  мой
аналитический  тугоплавкий  ум,  пригодный  разве   что   на
философские трактаты: не ко времени, ох не ко времени я  его
выпестовала! Да еще Бывший со своей заджипованной клячей!..
      Из  раздумий о невыносимой легкости бытия  меня  вывел
голос Дарьи. Она стояла, ухватившись за ручку двери, и с кем-
то сладострастно грызлась.
      -  Как  же вы меня достали с вашей Канунниковой!  -  с
яростью   в   голосе  вопила  она.  -  Может  быть,   вообще
переименуем  журнал, раз уж она в каждом  номере  восседает?
Так  и  назовем - "Аглая: призрак ночи". Или нет  -  "Аглая:
симфония ужаса".
      За  дверью кто-то осуждающе забубнил. Несколько секунд
Дарья   молчала,  но  потом  ее  голос  вновь   взвился   до
апокалиптических высот:
     - Не буду я давать рецензию, не буду!!! Пускай "Спутник
библиофила" дает. Он всем дает. И как только триппер до  сих
пор не подхватил, удивляюсь!
       Закончив   свою  бурную  речь  этим  венерологическим
пассажем,  Дарья ввалилась в комнату и так хлопнула  дверью,
что у меня из рук вывалилась вся стопка "Роад Муви".
     - Неприятности? - Я сочувственно покачала головой.
     - Творческие разногласия. Не обращай внимания...
     - А кто такая Канунникова?
      Дарья, до этого бегавшая по комнате, остановилась  как
громом пораженная:
     - Ты не знаешь, кто такая Канунникова?!
     - Нет.
     - Ты меня разыгрываешь.
     - Да нет же.
      Все  последующее  показалось мне дурным  сном.  Дашка,
надменная, циничная Дашка, повалилась передо мной на  колени
и  принялась  исступленно бить поклоны. И так же исступленно
креститься:
      -  Господи! Благодарю тебя, господи"! Свершилось! Хоть
кто-то о ней не знает! Хоть кто-то о ней не слышал, господи!
Какое счастье!...
      На  глазах у Дарьи проступили слезы благодарности. Еще
раз  стукнувшись лбом о паркет, она попыталась ухватить  мою
руку и поцеловать ее.
      Это  было  уж слишком. Я отдернула пальцы,  на  всякий
случай  отошла  к  окну  и  уже  оттуда  запустила  в  Дарью
вопросом:
     - Может, объяснишь мне, что происходит?
       -   Сначала  поклянись,  что  ты  не  врешь.  Что  ты
действительно не знаешь, кто такая Аглая Канунникова.
     - Понятия не имею.
     - Поклянись.
     - Хорошо. Клянусь.
      Религиозный  экстаз затух так же стремительно,  как  и
вспыхнул, Дарья устроилась в кресле, выбила из пачки  пухлую
светло-коричневую сигарету "Captain Black" и с  наслаждением
закурила.
     - Я жду, - напомнила о себе я.
     - "Дервиш сжигает Париж", - с выражением произнесла моя
чумовая-подружка и нехорошо засмеялась. - Что такое  "Дервиш
сжигает Париж"?
      - Кич, - с готовностью произнесла я, почувствовав, как
организм начинает декалитрами вырабатывать желудочный сок. -
Квинтэссенция пошлости.
      -  А  теперь представь эту самую квинтэссенцию,  но  в
объеме не... Сколько там было страниц у твоего бабуина?
     - Восемьдесят семь.
      - А теперь представь еще одно: их не восемьдесят семь,
а  четыреста  восемьдесят семь. Четыреста  восемьдесят  семь
страниц  кича  каждые  четыре  месяца.  Это  и  есть   Аглая
Канунникова.
       -   Так  она  писательница?  -  осенило  меня.  Дарья
дернулась, как от удара током.
     - Помнишь покойного Кешу?
     - "Девки, выпьем"?
      -  Именно. Наш несчастный попугай - и тот нацарапал бы
лучше.  Жаль,  подох  не  вовремя. А  то  украсил  бы  собой
масскультуру.
      -  Чего  ты бесишься? В стране полно авторов подобного
чтива.
      -  Она  - единственная. - В голосе Дарьи было  столько
ненависти и страстной убежденности, что я даже поежилась.  -
Единственная,  кто смог так раскрутиться. Куда  ни  плюнь  -
всюду  она.  Знаешь, почему я купила машину?  Потому  что  в
метро все читают только ее. Видеть этого не могу!
      -  Ты меня пугаешь, - начала было я, но Дашка перебила
меня самым бесцеремонным образом:
      -  А  теперь еще новый геморрой. Эта сволочь выпустила
очередную   книжонку,   которую  я   должна   рецензировать.
Редакция,   видите  ли,  с  большим  интересом   следит   за
творчеством Аглаи Канунниковой.
      -  Ну  и  напиши,  что  книга - полный  отстой.  Дарья
выпустила струю дыма мне прямо в лицо и прищурилась:
     - Слушай, а почему бы тебе это не написать?
     - Мне?!
       -  А  что?  Тряхни  стариной,  у  тебя  ведь  неплохо
получалось  когда-то. Выспишься на этой твари  как  следует.
Народ  тащится,  когда  распинают его  любимцев,  это  часть
игры...  Больших  денег, конечно,  не  обещаю,  но  если  ты
понравишься главному... Это шанс.
     - Я так не думаю...
      ...Остаток  дня  мы  с  шумом и гиканьем  носились  по
разомлевшей  Москве,  пили кагор в каких-то  кафешантанах  и
текилу в каких-то кабаках. Два раза меня вытошнило, два раза
Dарью  останавливали гаишники, и два раза ей удалось от  них
откупиться.  Как  мы добрались до Дашкиной  квартиры,  я  не
помнила.  Но  первое,  что  увидела,  когда  проснулась   на
следующее  -  отнюдь не прекрасное - утро, оказалось  книгой
Аглаи Канунниковой.
     Книга лежала на полу у изголовья моей кровати.
      Я свесила вниз голову, трещавшую по швам от непомерных
вчерашних возлияний, и едва подавила в себе рвотный рефлекс.
      Никогда  больше  не буду мешать текилу  с  кагором!  С
сегодняшнего  дня - только минеральная. Ныне,  присно  и  во
веки веков.
      Пока  я  торжественно клялась себе в этом,  на  пороге
возникла Дарья с пакетом кефира в руках.
       -  Ну,  как  себя  чувствуешь?  -  спросила  она.   Я
красноречиво застонала.
      -  Выпей, - она присела на краешек кровати и протянула
мне кефир. - Сразу полетает.
     Полегчало не сразу, а минут через пять. Но за это время
я  успела  завещать Дашке чешскую швейную машинку "Минерва",
мою   единственную   кормилицу.  И  богато  иллюстрированное
пособие "Шитье - сто один секрет".
      - Не майся дурью, - окоротила меня Дарья. - Лучше сунь
два пальца в рот.
      Произнеся  эту фразу, она выразительно  посмотрела  на
книжку неизвестной мне Аглаи Канунниковой.
      -  Может, в тазик будет сподручнее? - дрожащим голосом
спросила я.
     - Не думаю.
      Приступ  тошноты  прошел, и  ко  мне  снова  вернулась
способность  соображать. А вместе с  ней  пришло  раскаяние:
последний  раз  я так безобразно напилась по  случаю  защиты
диплома.
       -   Журналистского  диплома,  -  уточнила  Дарья.   -
Журналистского! Мое вчерашнее предложение остается в силе. Я
сейчас  убегаю,  а ты полистай опус нашей священной  коровы.
Может,  что-нибудь в голову и придет. Жратва в холодильнике.
И  не  пей  много кефира, там тоже есть градусы.  Учти,  что
вечером мы приглашены на коктейль.
     - Куда?
      -  На  коктейль.  В одну симпатичную галерею.  Недавно
открылась. Це.
     "Це" означало "целую". В более широком смысле:
      "Будь здорова, не кашляй, водки не пей и не спи с  кем
попало".
      -  Це-це,  -  ответила я и снова рухнула  на  кровать.
Двужильная,  закаленная  в бесконечных  московских  попойках
Дашка умчалась по делам своего "Роад Муви". Я осталась  одна
и  только теперь вспомнила, что о свинствах Бывшего и о моей
плачевной участи мы так и не поговорили. И предстоящий  рейд
на коктейль вряд ли ускорит этот разговор.
      Но,  черт  возьми, именно этого я и  хотела:  устроить
большой  сквозняк  в голове. Уж он-то наверняка  выдует  все
мысли  о  Бывшем.  Так что да здравствуют  Москва,  Дашка  и
симпатичные галереи!.. Да здравствует большая прогулка!
      Приняв  этот  лозунг  как руководство  к  действию,  я
наконец-то  расслабилась и протянула  руку  к  томику  Аглаи
Канунниковой.  Вопреки моим представлениям о подобного  рода
чтиве,  книга  вовсе  не  выглядела  экстремально.  Никакого
оберточного  глянца,  никаких  анилиновых  красок,   никаких
блондинок  с кинжалом, зажатым в расселине груди.  Напротив,
обложка  являла образец сдержанности, да и название не  было
таким уж кроваво-разнузданным: "Такси для ангела".
      Я посчитала это хорошим знаком и углубилась в изучение
текста.
      ...Чтобы  спустя  четыре  часа  перевернуть  последнюю
страницу.
      Нельзя  сказать, что книга ошеломила меня. Или  как-то
особенно  потрясла.  Это  был  добротный,  совсем  не  плохо
написанный детектив с необходимым минимумом крови и таким же
необходимым минимумом психологии. В нем было так же  удобно,
как  и  в  разношенных комнатных тапках, где каждый палец  и
каждая  мозоль на месте. Удобно - не более того. И  все  же,
все же...
      Год  назад  я перелицовывала одно старое пальто  одной
старой  петербургской дамы. Перелицовка заняла не так  много
времени - всего лишь неделю. Но еще неделю я просто не могла
с  ним  расстаться.  Я провела у этого романтического  куска
твида  самые  счастливые  дни моей жизни  (если  не  считать
медовый  месяц  с  Бывшим,  который  мы  провели  в  деревне
Замогилы, на берегу Чудского озера). Стыдно признаться, но я
даже спала в этом пальто, чем вызвала неподдельный интерес у
Бывшего, который несколько подустал от размеренной и пресной
супружеской жизни.
      Бывший  одобрительно поцокал языком, назвал  пальтишко
фетишем,  меня  - шалуньей и предложил сходить  в  ближайший
секс-шоп   за  каким-нибудь  изысканным  гарниром   к   моим
"забойным  твидовым фантазиям". Секс-шоп  я  с  негодованием
отвергла,  но так и не смогла объяснить Бывшему,  зачем  мне
понадобилось пеленать тело в чужую, давно вышедшую  из  моды
вещь.
      Но какой же она оказалась уютной! Она была создана для
другого  города  и другой страны. Да и для  другого  времени
тоже. Наверное, в этом пальто хорошо было мокнуть под дождем
и  посещать  крохотные кофейни, кормить голубей, греть  руки
над  жаровнями, выбирать обезумевшие от нафталина безделушки
на каком-нибудь "блошином" рынке.
     В нем хорошо было отправиться куда-нибудь автостопом. И
сойти   на   обочине  черно-белого,  как  старая  кинолента,
времени. Но я точно знала, что никуда не отправлюсь и  нигде
не  сойду.  И  от  этого  мое  сердце  наполнялось  печалью.
Светлой,  ни  с чем не сравнимой печалью, похожей  на  финал
фильма "Украденные поцелуи".
      Возможно, если бы я выкупила пальто, если бы  оставила
его у себя, моя жизнь повернулась бы по-другому.
     Но я отдала его хозяйке, жалкая неудачница.
      Я  прошла  мимо  него,  как проходят  мимо  главной  и
единственной  в жизни любви. И светлая печаль забылась  сама
собой.
     А сейчас - вспомнилась.
      И  всему  виной была Аглая Канунникова с ее совсем  не
кровожадным "Такси для ангела". Но особо заморачиваться этим
я  побоялась.  И,  покончив  с одной  детективной  интригой,
переключилась на другую.
     Почему Дашка так ненавидит Канунникову?
      Аглая  Канунникова  не конъюнктурщица,  кичем  в  этом
ангельском  средстве передвижения и не пахнет.  Наоборот,  в
некоторых  местах я даже забывала, что читаю  беллетристику.
Совсем неплохая и нестыдная работа.
     Я, пожалуй, смогла бы выполнить Дашкину просьбу...
      Об этом я и заявила своей подруге, когда она вернулась
домой.  Но, вместо того чтобы обрадоваться, Дарья  почему-то
поскучнела.
     - Ты начала читать? - после недолгого молчания спросила
она.
     - Уже.
     - Что - уже?
      -  Уже  прочитала. Не понимаю, почему ты  так  на  нее
окрысилась...
       -   Нас   ждут,   -   ушла   от   ответа   Дарья.   -
Собирайся...Коктейль в галерее оказался  самой  обыкновенной
пьянкой: нечесаные художники-нонконформисты и сомкнувшийся с
ними нечесаный музандеграунд потчевали всех желающих водкой,
пивом и жареным арахисом.
      Дашка  надралась в первые полчаса, я же (верная  своей
утренней  клятве) пила только воду из-под крана. В  богемном
приюте  не  было  даже  минералки. А  галерейная  начинка  -
инсталляции  и  богоборческие (свят, свят,  свят!)  иконы  с
порнодушком - не поразила мое воображение. Зато его поразила
Дашка, устроившая просветительскую лекцию в таком же, как  и
галерея, нонконформистском ватерклозете (с деревенским очком
вместо  унитаза).  Я  сама спровоцировала  ее,  сказав,  что
возьмусь за рецензию.
     - Значит, ты тоже подсела на эту суку Аглаю!
     - С чего ты взяла?
     - А все на нее подсаживаются.
     - Ты преувеличиваешь.
      - Да я не то что преувеличиваю - я ее терпеть не могу!
Лицемерка  поганая! Водит всех за нос. Копалась бы  в  своем
жанре,   так  нет:  в  учителя  жизни  лезет,  свои  взгляды
навязывает. Обо всем высказалась, ничего не забыла!...  Даже
по  поводу  профилактических прививок детям  Руанды  у  нее,
видите ли, собственное мнение..:
      Даже  по  поводу  выращивания  патиссонов  и  селекции
трехцветного вьюнка!..
     - Ладно, - первой не выдержала я. - Черт с ней.
       -  Вот  именно!  -  Дашка  попыталась  плюхнуться  на
отполированный многими сомнительными задницами толчок, и я с
трудом ее удержала.
      Через  час,  когда Дашка окончательно  превратилась  в
патиссон, о котором так пламенно распространялась, в галерее
появился  роскошный  молодой человек в  белом  свитере  и  с
такими   же   белыми  выгоревшими  волосами.  Проигнорировав
,-.#.g(a+%--k% приветствия и поддоны с пивом, он  направился
прямиком   к   Дашке,  пытавшейся  улечься  на   инсталляцию
"Балканские  войны-13". Легко подняв тело моей  подруги,  он
потащил его к выходу.
      -  В  чем  дело? - спросила я, ухватив Дашку  за  край
платья.
      Молодой  человек даже не сбросил скорости. А у  самого
выхода процедил:
     - Откройте дверь.
     - А вы кто такой?
     - А вы кто такая?
      Дарья, до этого больше напоминавшая мешок с картошкой,
неожиданно приподняла голову.
     - Это - наш главный... А это...
       Выпитый  "коктейль"  оказался  сильнее:  так   и   не
договорив,   очаровательная  пьянчужка   закрыла   глаза   и
отрубилась.
      - А это ее подруга из Питера, - закончила за Дарью я и
улыбнулась главному.
      -  Что-то  припоминаю. Открывайте  дверь,  подруга  из
Питера.
      Вдвоем  мы выволокли бесчувственную тушку на  улицу  и
погрузили  ее  в такую же белобрысую, как и  он  сам,  тачку
Главного.
     - Нам к проспекту Мира...
      -  Знаю,  -  процедил  Главный и в  лучших  московских
традициях сорвал машину с места.
       Теперь,   во   всяком  случае,  мне   стало   понятно
происхождение мужских парфюмов в ванной и мужских  комнатных
тапок в прихожей.
     Некоторое время мы ехали молча.
      -  Дарья говорила мне о вас, - первым нарушил молчание
он.
      -  Мы  учились вместе. Я тоже закончила журфак. -  Кто
знает, может быть, это он и есть - мой единственный шанс,  о
котором говорила Дашка.
     - Это не имеет значения.
       Ничего  не  поделаешь:  первый  же  выстрел  оказался
холостым.
      -  Но  статью  все  же напишите, -  тотчас  исправился
главный. - А там посмотрим.
     - Об Аглае Канунниковой?
     - Да о чем угодно.
      Ай  да Дарья! Похоже, она уже провела подготовительную
работу. Милая, заботливая, замечательная моя подруга!  Ангел
с   крыльями,   а  не  человек!  От  неожиданно  открывшейся
перспективы у меня даже закружилась голова.
      -  Может  быть, вы в курсе... Почему она так ненавидит
Канунникову?
      -  А  вы  сами  не догадываетесь? Дарья тоже  пыталась
писать книги. Но у нее ничего не получилось. Журналистика  -
совсем другое дело...
      Вот  оно  что! Вот он - корень всему: самая  банальная
профессиональная зависть.
     Больше главный не сказал ни слова. Он даже отказался от
кофе, когда мы поднялись в квартиру. Проводив гостя и уложив
Дашку  в  постель,  я  снова засела за Канунникову.  Теперь,
после  беседы с холеным начальником "Роад Муви", Канунникова
становилась не целью, а средством. С ее помощью я - если  не
буду   дурой   -  попытаюсь  вернуться  в  давно  потерянную
профессиональную жизнь.
      ...Оставшиеся  до  отъезда дни я  провела  за  книгами
Канунниковой   и   Дашкиным   ноутбуком.   Порочная   связка
альпинистов  "Бывший  -  продюсерша -  старая  грымза"  была
напрочь  забыта.  И  когда опомнившаяся Дарья  приволокла  с
работы шикарно изданный двухтомник "Развожусь: за и против",
я только пожала плечами. "Дервиш взрывает Париж" меня больше
не интересовал.
     За сутки до моего отъезда рецензия была готова. Вернее,
это  была  не рецензия даже, а пространное эссе. Я  сдобрила
его своими собственными размышлениями, унавозила историей  о
пальто и снабдила заголовком "Украденные поцелуи".
      Из  соображений безопасности я отдала эссе  только  на
вокзале, за три минуты до отправления поезда. Дарья  обещала
показать  его  главному  сегодня  же  (я  подозревала,   что
торжественный акт показа состоится в постели) и  обязательно
позвонить, когда все прояснится.

                             ***

     ... Дарья не позвонила.
     Ни через три дня, ни через пять, ни через две недели.
      Должно  быть,  я  полностью  дисквалифицировалась.  Не
уловила ритм покачивающихся бедер "Роад Муви". И сотрудником
московского  издания мне не быть никогда. И  журналисткой  -
тоже.
      Я  отметила закат так и не начавшейся карьеры в  кафе-
мороженом "Пингвин". В полном одиночестве. А потом вернулась
к  своей  "Минерве" с ножным приводом. И к  скудным  заказам
театральной   студии  Дома  культуры  им.   В.   Кингисеппа:
бесстрашные   студийцы  замахнулись   на   сказку   "Снежная
королева".
      Звонок  раздался, когда я пришивала воротник к костюму
Маленькой разбойницы.
      -  Я  могу  поговорить с Алисой Зданович? - Голос  был
женский, усталый и вальяжный одновременно.
     Такой голос мог принадлежать только богатой клиентке, и
я сразу же вспомнила, что моя старая заказчица, мадам Цапник
(62-й размер), обещала подкинуть очередную работенку: пальто
и два костюма для деловой женщины с изюминкой.
      -  Слушаю. Вы по поводу пальто? - бодро спросила я. На
другом конце трубки повисло непродолжительное молчание.
     - И по поводу пальто тоже, - голос дрогнул.
     - Подъезжайте. Васильевский остров, улица Шевченко...
      -  Видите ли... Я очень занятой человек. А вы сами  не
могли бы приехать?
      Я  ухватилась  за  телефонный шнур.  Мадам  Цапник  не
соврала:  женщина  действительно  оказалась  деловой.  А   с
/`%ca/%"  ni(e бизнес-самок, которые беспокоили меня  крайне
редко, я обычно брала по двойному тарифу.
     - Диктуйте адрес.
      -  Гостиница  "Астория", номер сто три. Это  несколько
меня озадачило. При чем здесь гостиница?..
     - Жду вас через час.
     - Но...
       Женщина  повесила  трубку,  оставив  меня  в   полной
растерянности. Странный звонок, странные тексты... А  может,
это  вовсе не наводка мадам? Тогда что? Голос не принадлежал
никому из моих знакомых, я никогда не слышала его раньше, но
имя и фамилия - мои, телефон тоже мой...
      Озарение  пришло только тогда, когда швейцар распахнул
передо мной тяжелую дверь "Астерии".
     Дашка. Ну конечно же, Дашка!
     Приехала в Питер по своим богемно-журналистским делам и
решила  меня разыграть. Добить окончательно. Ты, мол, сидишь
с  выкройкой и булавками во рту, а я - в дорогой  гостинице.
Месть за эссе удалась, ничего не скажешь.
     Я подошла к стойке суетливо-подобострастного портье.
     - Номер сто три. Меня ждут.
      Портье  сделал неопределенный жест рукой,  и  за  моей
спиной  вырос молодой человек в строгом костюме. Болтавшаяся
на лацкане его пиджака бирка уведомила меня, что я имею дело
со  службой  безопасности отеля. И дальнейшее  сопротивление
бесполезно.
      Молодой человек с биркой аккуратно подхватил меня  под
локоть.
      - Не стоит, я еще сама в состоянии идти, - пролепетала
я.
      -  Пройдемте.  - Он не обратил на мои  слова  никакого
внимания.
     И мы прошли в гостиничный бар. Теперь я была совершенно
уверена, что звонок - Дашкиных рук дело. И мадам Цапник с ее
деловой протеже здесь ни при чем: не буду же я снимать мерки
в точке общепита, в самом деле!..
      Но  Дашки  в полупустом баре не оказалось.  И  пока  я
соображала, что бы это могло значить, охранник подвел меня к
самому  дальнему  столику.  За  ним  расположилась  какая-то
женщина.  Она кивнула охраннику и сделала приглашающий  жест
рукой.
     - Прошу.
     - Меня? - переспросила я.
     - Вы ведь Алиса? Садитесь.
      Поколебавшись секунду, я все-таки устроилась напротив.
И робко произнесла:
     - Вы от Эмилии Ефимовны?
       Эмилией   Ефимовной  звали  мою  добрую  стотридцати-
килограммовую фею мадам Цапник.
     - Нет. Я сама по себе.
       Женщина   подперла  рукой  подбородок   и   принялась
откровенно  меня  изучать.  Так  откровенно,  что  в  первую
секунду  я  разозлилась. А во вторую решила: черт  с  тобой,
изучай, я и слова не скажу.
     Точно определить возраст сидевшей передо мной дамы было
невозможно.  Но  ставки начинались с  сорока  пяти.  В  этом
возрасте  она проболтается еще лет двадцать, если,  конечно,
будет делать подтяжки и посещать массажные кабинеты. Женщины
подобного   типа  никогда  не  страдают  гипертонией,   пьют
исключительно черный, крепко заваренный кофе, выкуривают  не
меньше  двух  пачек  сигарет  в  день,  мало  спят,  коротко
стригутся  и никогда не закрашивают седину (это  придает  им
дополнительный шарм). Котов в качестве домашних животных они
не  переносят,  зато всегда заводят собак  крупных  пород  и
молодых любовников.

"ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
     АГЛАИ КАНУННИКОВОЙ.
     НАЧАЛО В 19.30".

     За плечами у меня болтался рюкзак со шмотками на первое
время, а на душе скребли кошки: перед самым выходом из  дома
на меня обрушился телефонный звонок.
     Звонила Дарья.
      Дарья,  вестей от которой я и ждать-то перестала!  Она
начала   в  своем  обычном  стиле  -  с  наезда  без  знаков
препинания: куда пропала архаровка я тут рву за тебя задницу
/`.!("  n  место  поздравляю твоя статья вышла  в  последнем
номере  ты  понравилась есть серьезное предложение  приезжай
без  проблем поживешь у меня первое время а кройку  и  шитье
пинком под зад тебя ждет Москва ну и как тебе такие новости?
      Я выдержала мхатовскую паузу, а потом бухнула, как мне
казалось, совершенно нейтральную фразу:
     - Я подумаю.
     Дарья откликнулась только через минуту:
      - Не поняла? Что значит - "подумаю"? После того, что я
сказала, ты уже должна быть на вокзале и штурмовать кассу.
     - Я понимаю... Но у меня изменились обстоятельства...
      -  Какие обстоятельства?! Замуж вышла? Или уже родила,
не дай-то господи?
     - Нет, но...
     - Ты что? Не въезжаешь? - Дарья терпеть не могла, когда
ее  благородным  порывам вставляли палки в колеса.  -  Место
может уплыть...
      -  Вот  если бы через месяц... Через месяц я бы  могла
сказать тебе точно...
      -  Через  месяц ты будешь нужна только  своей  швейной
машинке. Два дня. У тебя есть всего лишь два дня.
      В трубке послышались безапелляционные гудки. Засранка!
Ну  почему, почему ты не позвонила неделю назад?.. Или  хотя
бы в понедельник утром?..
     Я едва не расплакалась. Все было бы проще, если бы я не
согласилась  на предложение Аглаи, - тогда бы  у  меня  была
свобода  маневра. Но я согласилась и уже не могу взять  свои
слова  обратно.  Потому что обязательность -  главная  черта
моего  характера.  Наряду  с застенчивостью,  мнительностью,
первым     разрядом     по     шахматам     и     абсолютной
неприспособленностью к жизни. Дарья называет это  "синдромом
Курочки Рябы". По большому счету, я и девственности лишилась
только   потому,  что  не  смогла  сказать   "нет"   первому
попавшемуся подслеповатому мини-плейбою то ли с мехмата,  то
ли с геофака.
      ...Пока  я  мучилась угрызениями совести и  проклинала
собственную мягкотелость, из дверей Университета  профсоюзов
хлынула   толпа   просветленных  фанатов  Аглаи.   Сама   же
Канунникова появилась только в начале одиннадцатого.  К  ней
прилагались  цветы  и эскорт, который состоял  из  одинаково
скучных  мужчин  и женщин. Аглая сразу же заметила  меня  и,
спускаясь по ступенькам лестницы, бросила:
     - Вы пришли. Очень хорошо. Поедете со мной.
     И мы поехали.
      Сначала  был  представительский  "Мерседес".  Потом  -
"Красная стрела".
      А  потом - в самом конце пути - Москва, в которую я не
чаяла вернуться. И в которую возвращалась самым удивительным
образом: по прихоти мало знакомой мне женщины, знавшей  толк
в украденных поцелуях.
     Если бы я только знала тогда, чем все обернется!..

                             ***

      ...Аглая свила себе гнездо у метро "Аэропорт", в серой
"сталинке", выходящей окнами на Ленинградский проспект.
      Попасть  в  гнездо оказалось довольно  затруднительным
делом:  и  все  из-за  частокола людей,  через  который  нам
пришлось продираться. С таксистом, доставившим нас на место,
все прошло более или менее гладко: очевидно, книжек Аглаи он
не  читал,  многочисленные передачи с ее  участием  видел  в
гробу  в белых тапках и потому попытался содрать с нас вдвое
больше   денег,  чем  стоила  сама  поездка.  Мелкая  склока
завершилась  победой Аглаи (в том, что  она  создана,  чтобы
побеждать, мне еще предстояло убедиться).
     - Вы жлоб, голубчик, - сказала таксисту Аглая, когда мы
покидали  салон. - Рвач и хапуга, поверьте моему  жизненному
опыту!
      Двор,  куда привез нас таксист, был самым обыкновенным
московским   двором,  отделенным  от  Ленинградки   чугунной
оградой и заросшим тополями.
      Во  дворе  прогуливались мамаша с коляской, мужчина  с
ротвейлером,   дворничиха  со  шлангом  и  два  бездельника-
подростка   с   дурными   намерениями   испытать   китайскую
пиротехнику. Чего я только не наслушалась за те три  минуты,
которые мы шли к угловому подъезду:
        "Здравствуйте,   здравствуйте-здравствуйте!   Прочли
последнюю  книгу,  видели вас по телевизору,  очень  удачная
программа, и вы такая замечательная!.."
      А  консьержка, охранявшая ближние подступы к подъезду,
даже  вышла  из своего закутка, чтобы лично поприветствовать
Аглаю  ("Не подпишете книжечку племяннице, она просто с  ума
по вас сходит!").
      Аглая  на ходу подписала "книжечку" и потащила меня  к
лифту.
     ...Дверь нам открыла женщина лет сорока пяти.
       -   Здравствуйте,  Искра,  -  вежливо   поздоровалась
Канунникова. - Ну, как наши дела? Как...
      Договорить  она  не  успела. Между ног  обладательницы
революционного   имени   проскользнуло   какое-то   странное
существо,   напомнившее  мне  освежеванную  тушку   кролика.
Существо неистово залаяло и принялось прыгать на Аглаю.
      -  Здравствуй,  Ксоло! Здравствуй, моя хорошая!..  Да,
мама приехала! Да!
      От  радости  собака тотчас же сделала лужу,  и  Аглая,
оторвавшись от Ксоло, холодно бросила женщине:
      -  Что же вы стоите. Искра? Берите тряпку и за работу.
Женщина  исчезла в глубине квартиры, а Аглая повернулась  ко
мне с тем же вопросом:
      -  Что  же вы стоите, Алиса? Поздоровайтесь  с  Ксоло.
Возможно,   это  один  из  тестов,  входящих   в   программу
испытательного  срока.  И хотя меня выворачивало  от  одного
только  вида  собаки,  я присела перед  ней  на  корточки  и
елейным голосом произнесла:
     - Здравствуй, Ксоло.
      Собака тяпнула меня за палец. Не больно, но достаточно
ощутимо. Аглая рассмеялась.
      -  Очень  хорошо.  Меня она тоже  укусила  при  первой
"ab`%g%.  И  за  тот же палец, представьте себе.  Думаю,  вы
подружитесь.
      Еще  не  поздно было уйти. И из квартиры, и  из  жизни
Аглаи;  уйти, сославшись на аллергию на собачью  шерсть.  Но
шерсти  у  проклятой  Ксоло не было, и я  сделала  еще  один
неверный шаг в цепочке неверных шагов.
     Я осталась.
      И  через  пятнадцать минут уже восседала  в  гостиной,
прислушиваясь к разговору на кухне, за стеной. Разговор  шел
на повышенных тонах.
      - Как домработница вы бесперспективны. Искра, - вещала
Аглая.  -  И  никакой рекомендации я вам  не  дам,  так  что
положите   метлу   и  не  имитируйте  бурную   хозяйственную
деятельность!..  Или  вы  собрались  лететь  на  ней...   Не
задерживаю!.. При чем здесь слезы?.. Меня не было неделю,  и
посмотрите, во что вы превратили кухню!.. Это что такое?!  А
это?  А где кофейник?.. Ах, вы разбили его? Случайно?! Да  у
вас, как я посмотрю, руки под член заточены!..
      Ответа несчастной Искры я не расслышала, но после него
судьба домработницы была решена окончательно.
     - Испытательного срока вы не выдержали. Вон отсюда! Во-
он!
     Так, с оставшейся за кадром безобразной сцены, началась
моя  служба у суперзвезды нового российского детектива Аглаи
Канунниковой.
      Очень  скоро  я поняла, что, нанимая меня  на  работу,
Аглая слукавила.
     Во-первых, найти квартиру в престижном районе (к коему,
несомненно, принадлежал пятачок у метро "Аэропорт")  за  сто
пятьдесят баксов было просто нереально. А каждый день ездить
в   центр   из  какого-нибудь  богом  забытого  Перова   или
Алтуфьева,  а  тем  более из подмосковного Зеленограда,  мне
вовсе    не   улыбалось.   Пришлось   пожертвовать    частью
причитающихся  мне  денег  и снять  однокомнатную  халупу  в
Авиационном  переулке, в десяти минутах ходьбы от  Аглаиного
дома.
     Во-вторых, функции личного секретаря оказались довольно
размытыми.  Я  и понятия не имела, что в них  могут  входить
мытье  посуды, ежедневная влажная уборка квартиры и прогулки
с  ненавистной мне Ксоло, лопаткой и пакетиком для собачьего
дерьма  (Аглая, видите ли, была страстной поборницей чистоты
улиц.  И  даже  приняла  участие  в  образцово-показательном
социальном ролике "Звезды против грязи").
     Третьим пунктом была работа с письмами. Я получила ключ
от  абонентского ящика на почте и дважды в неделю  выгребала
оттуда горы посланий. Они были самыми разными, эти послания:
от  здравиц  и  восторгов по поводу Аглаиного творчества  до
смиренных просьб помочь деньгами и продуктами. Попадались  и
рукописи.    Романы,    рассказы,    заметки    из     жизни
правоохранительных органов и преступных сообществ.
     На каждое из этих писем я должна была давать ответ:
      Аглая  очень  заботилась о своей репутации.  Два  моих
первых  (пробных) опыта эпистолярного общения с поклонниками
были одобрены.
      - Отлично, девочка, отлично, - сказала Аглая, пробежав
их  глазами. - Я в вас не ошиблась. Я и сама написала бы так
же.  Если  бы у меня было время отвечать на всякий вздор.  И
если бы я была такой же простушкой, как и вы.
     Я фыркнула носом, всем своим видом выражая негодование.
      -  Ну,  не  дуйтесь.  Людям  нравится,  когда  с  ними
разговаривают вот так, запросто. Это их успокаивает.
      Интересно, кем она себя мнит? Уж не Богородицей ли  на
сносях?
      - И вот еще что, - не унималась Аглая. - Поблагодарите
за  рецепт  слоеного  пирога.  Кажется,  он  был  в  письме.
Напишите, что непременно им воспользуетесь.
     - Вы?
     - Я конечно. Вы же пишете от моего имени.
      Сдобу  и  сладости Канунникова презирала. А в домашних
условиях  питалась исключительно кофе, базарным  творогом  и
сырым,  мелко  наструганным  и посоленным,  мясом.  Все  это
закусывалось   витаминами   (американский   сбалансированный
комплекс  на  каждый  день  -  в пластмассовых  коробочках).
Творог,  мясо и покупка витаминов тоже были на  мне,  как  и
проклятая Ксоло, исподтишка хватавшая меня за икры.
       За   неделю  до  окончания  испытательного  срока   я
взбунтовалась.   Время   для  бунта   было   выбрано   самое
неподходящее: Аглая только что вернулась с записи  программы
"Формула  успеха"  и пребывала в самом мрачном  расположении
духа.   Она  ненавидела  публичные  выступления,  ее   равно
раздражали  и недоброжелатели (за то, что они не  желают  ей
добра  и  готовы  утопить ее в чайной  ложке),  и  оголтелые
фанаты (за то, что они любят ее слишком сильно).
      Иногда  мне казалось, что весь мир находится  у  Аглаи
Канунниковой на пресловутом испытательном сроке. И что  если
бы  она  могла, то уволила бы этот мир без выходного пособия
да еще запустила бы ему вслед комнатным тапком.
      -  Мне  нужно поговорить с вами, - сказала я,  посыпав
зеленью ломтики сырой телятины и ставя тарелку перед Аглаей.
      -  Говорите, - милостиво разрешила она и принялась  за
мясо.  -  Но  сначала,  если вас не затруднит,  налейте  мне
водки.  Телевидение так утомляет... Никогда  не  становитесь
знаменитой, девочка, это вылезет вам боком.
     Как будто у меня есть выбор!.. Я - совсем непочтительно
- плеснула водки в стакан (эксцентричная Аглая пила водку из
граненых,  еще  доперестроечных  общепитовских  стаканов)  и
произнесла:
     - Меня не устраивает мое нынешнее положение. Я разбираю
вашу  почту, я трачу свою жизнь на бессмысленные, никому  не
нужные  ответы какой-то тете Мане из Уссурийска и дяде  Феде
из  Гусь-Хрустального... Я сижу на телефоне, я договариваюсь
о  встречах,  я  отбираю вопросы для интервью...  Я  отбираю
материалы  для сайта... Я даже готова терпеть ваше  хамство,
вы  имеете на него право. Но ходить на рынок, стирать белье,
выгуливать  вашу  собаку... Я же не  домработница,  в  конце
концов!
      -  Вы  не  домработница,  - успокоила  меня  Аглая.  -
Домработницы  не  задерживаются у меня  больше  недели.  Вам
c$  +.al  продержаться три, вы корректны, исполнительны,  не
суете нос в мой рабочий кабинет. Вы меня устраиваете.
     - А вы меня - нет. Аглая расхохоталась.
     - Тогда почему вы все еще здесь?
     Действительно, почему я все еще здесь?
     Этот вопрос я и сама задавала себе каждое утро, вылезая
из  кровати и влезая в джинсы. Этот вопрос я задавала  себе,
когда чистила зубы и вытаскивала из абонентского ящика  кипу
писем, адресованных Аглае Канунниковой.
      В  жизни своей я не видела такой высокомерной  стервы.
Такой  расчетливой  стервы. Такой циничной  стервы.  Стервы,
полной намеков. Стервы, полной тайн. Конечно, я подозревала,
что  все  эти  тайны и выеденного яйца не стоят.  И  связаны
разве  что  с  оригинальным способом заточки карандашей  или
настаиванием спирта на укропе с чесноком.
     Но как они подавались!..
      Одна  из  комнат  в квартире Аглаи была  отведена  под
кабинет.  За  те три недели, в течение которых  я  исполняла
свои  псевдосекретарские функции, мне  ни  разу  не  удалось
переступить  его  порог.  О  том,  что  в  доме   существует
запретная зона, Аглая предупредила сразу же.
      - И прошу вас, девочка, никогда не заглядывать ко мне.
Есть  ли  я  дома,  нет меня - неважно.  Это  требование  не
кажется  вам  таким уж невыполнимым? - Она поднесла  руку  к
подбородку   -   очевидно,   для  того,   чтобы   потеребить
воображаемую синюю бороду.
     - Не кажется, - соврала я. - Я нелюбопытна.
      -  Нелюбопытных людей не существует в принципе. Это  -
генетическая  аномалия. А вся проблема  заключается  в  том,
чтобы хорошенько взнуздать свое любопытство. А затем вовремя
дать ему по рукам. Вы меня поняли?
     - Да...
     Мне была отведен крошечный девятиметровый закуток между
кабинетом  и кухней. Большую часть закутка занимала  лежанка
для  дневной  дуры Ксоло (ночная дура Ксоло всегда  спала  с
хозяйкой).  Лежанка  была  заполнена  стегаными  одеяльцами,
кусками  шелка с ярким геометрическим рисунком, подушками  в
латиноамериканском стиле. Мне же достался  стол  у  окна  (с
компьютером  и  принтером), спартанский стул (очевидно,  для
того,   чтобы   не   расслабляться  и  честно   зарабатывать
производственный геморрой) - и телефон. Иногда я подавляла в
себе  желание  ухватить  проклятый  аппарат  и  разбить  его
равнодушно поблескивающую кнопками голову о стену.
      Звонили  каждые пятнадцать минут, а не снимать  трубку
было  нельзя. На этот счет я тоже получила инструкции Аглаи.
Вместе с инструкциями мне был предоставлен список изданий, с
которыми  можно иметь дело. И список изданий, которые  нужно
посылать к чертовой матери.
     Кроме того, я обязана была отслеживать все публикации о
ней  и  все  упоминания ее имени в прессе. А в конце  каждой
недели  - предоставлять об этом полный отчет. Аглая  следила
за  высказываниями о себе так же ревниво и внимательно,  как
любая другая женщина следила бы за кожей лица.
      Кожа  не  должна  увядать. Имя  Канунниковой  -  тоже.
Hстинное  предназначение  отчетов  (так  же,  как  и  архива
публикаций,  который надлежало холить, нежить  и  пополнять)
выяснилось  чуть позже, когда Аглая выдала  мне  пару  томов
своих  произведений  - для ознакомления  с  творчеством.  По
странному  стечению обстоятельств, все злодеи в  них  носили
фамилии журнальных и газетных обидчиков Канунниковой.
      И  не  только  журнальных и газетных. К  ним  вплотную
примыкали  недостаточно вежливые кассирши  в  супермаркетах,
недостаточно    расторопные    официанты    в    ресторанах,
недостаточно   сообразительные   таксисты   и   недостаточно
воспитанные  тинэйджеры, вооруженные роликовыми  коньками  и
универсальным   выражением  "Куда  прешь,  старая   курва?".
Словом,   все  те,  кто  хоть  когда-нибудь  позволил   себе
неосторожный жест или косой взгляд в сторону Великой Аглаи.
      Иногда  мне даже казалось, что и писать-то она  начала
исключительно  для  того, чтобы заниматься  интеллектуальным
киллерством:  роль  бумажной  убийцы,  типографского  ангела
мщения удавалась ей лучше всего.
     Да, именно так. Аглая была чудовищно мстительна.
      Эта  кровожадность в подборе материала так и  осталась
для   меня  непонятной.  Другое  дело,  если  бы  она   была
слепоглухонемой, прикованной к инвалидному креслу, старухой.
С   переведенным  в  формат  Брайля  двухтомником   "Ярмарки
тщеславия"   под  мышкой.  С  целым  букетом   сопутствующих
радостей - от подагры до воспаления щитовидной железы.
      Или  все  дело  было  в какой-то трагической  любовной
истории?
       Кой   черт   любовная   история!   Любовная   история
предполагает наличие хотя бы одного, даже самого захудалого,
мужичонки.
      У  Аглаи  же вообще не было мужчин. То есть, возможно,
они  и были - в какой-то прошлой жизни. Но я и намека на них
не застала. Как не застала намека на все остальное. Ни одной
детской   или  семейной  фотографии,  ни  одного  дружеского
звонка, ни одной милой безделицы, привезенной откуда-то  из-
за границы.
       Дом   ее   был  функционален  и  безлик,   посуда   -
функциональна  и  бесхитростна,  одежда  -  функциональна  и
удобна,  макияж  - функционален и практичен (чтобы  глаза  и
губы не потерялись на лице безвозвратно). Даже ковров она не
завела  - из соображений функциональности. Даже свою  собаку
она  именовала  Ксоло, по второму названию породы  -  ксоло,
ксолоитцкуинтли.
      Ксоло  - и никаких проблем с кличкой. Если бы у  Аглаи
был  ризеншнауцер, он наверняка именовался  бы  Ризен,  если
доберман - то Добер... И пошло-поехало...
       У   меня  оставалась  надежда,  что  настоящая  жизнь
настоящей Аглаи Канунниковой прячется за стенами ее рабочего
кабинета.  Но проверить это было невозможно. Дверь  кабинета
всегда  запиралась на ключ. В обычные дни Аглая  практически
не  покидала его - если не считать короткого перерыва на так
называемый  "ланч".  Обедать она предпочитала  вне  дома.  В
полном одиночестве.
      Я  же оставалась в квартире вместе с Ксоло - терзаемая
a   ,k,  ужасным  комплексом,  который  только  можно   себе
представить: комплексом жены Синей Бороды.
      Каждый  день моего пребывания в доме Аглаи  мог  стать
последним  (ведь меня никто не удерживал насильно)  -  и  не
становился.
      Или  все  дело было в слабостях Аглаи? Милых, небрежно
скрываемых слабостях?
     Она была привязана к своей собаке, маленькому чудовищу,
один  вид  которого приводил меня в содрогание.  Она  читала
Ксоло  стихи  на испанском (я сама это слышала, приставив  к
стене  литровую  банку и приложив к ней  ухо).  Она  обожала
старое французское кино, она умело обращалась с серебром  (с
десяток  колец  на ее пальцах вовсе не выглядел  вульгарно);
она  могла сделать своей сообщницей любую вещь, она была по-
детски  равнодушна к деньгам... В ее доме не было  ни  одной
пепельницы,  хотя  курила она как паровоз,  стряхивая  пепел
куда попало.
     И потом - она была удивительным собеседником.
     Если, конечно, снисходила до меня.
      Это  случалось нечасто, но случалось.  Мы  никогда  не
говорили  об обыденных вещах - на них ей было наплевать.  Но
она так умела препарировать человеческую природу, что у меня
даже дух захватывало. Если бы она только захотела!..
      Если  бы  она только захотела - она могла бы  основать
любое учение, любую секту.
      Если  бы только она захотела - она могла бы без всяких
последствий ограбить Национальный резервный банк США,  музей
Гугенхэйма, ближайший ларек.
      Если  бы она только захотела - она бы могла заарканить
любого мужика. Любого - или всех сразу. И дело было не в  ее
деньгах и не в ее славе - дело было в ней самой.

-  Вы  переводите не те книжки, Райнер. И  понабрались
всякой  чепухи. Поверьте мне, что завтрак по-русски выглядит
именно так, как он должен выглядеть.
      -  Теперь  я буду переводить нужные книжки.  -  Райнер
ухватился  за кусок сыра. - Вас, meine liebe. Поверьте,  для
меня это большая честь.
     - Охотно верю.
      Пока  я  варила  кофе, они обменивались  литературными
любезностями, неспешно принюхиваясь друг к другу. Немец, как
ни странно, оказался на высоте: книги Канунниковой читал,  в
названиях  не  путался  и  к тому же непрестанно  нахваливал
метрессу,  как  нахваливают  неожиданно  получившийся  плов.
Когда поток панегириков в адрес таланта Аглаи иссяк, сыр был
съеден,  а  кофе  выпит,  Райнер-Вернер  (привычно  срыгнув)
перескочил на Москву, в которой не провел и суток. Но за это
время уже успел поднабраться впечатлений.
      -  Я гулял всю ночь, - доверительно сообщил он и сунул
руку  под  стол:  очевидно, для того,  чтобы  проверить,  не
потерялся  ли  член  во  время гуляний.  -  Москва  -  очень
красивый город. И Россия - замечательная страна.
      -  Ну  да, - заметила Аглая. - Замечательная. Если  ты
родился кедровой шишкой.
     - Не понял?
      -  Давайте  обсудим  некоторые аспекты  нашей  будущей
работы.
     - А как же кедровые шишки? - Несмотря на свой идеальный
русский, некоторые вещи Райнер понимал слишком буквально.
     - Шишек вы себе еще набьете. Обещаю.
      ...Аглая оказалась не совсем права. Большинство  шишек
досталось мне.
      Немец проторчал в Москве неделю, и за это время  добил
меня  окончательно.  И  дело было не в его  профессиональных
качествах:  как  профессионал  герр  Рабенбауэр  был   почти
безупречен  (насколько  я  вообще  могла  судить  со   своим
слабосильным  университетским Deutsche <Немецким  (нем.).>),
разве  что  ему не хватало легкости и изысканности Аглаиного
стиля.  Как  редактор  своих собственных  переводов  он  был
основателен.   Как  переводчик,  работающий  с   иностранным
автором, - любознателен и дотошен.
     Но все остальное!
       Чем   больше  я  узнавала  Майне  Кляйне,  тем   чаще
задумывалась  о его матери. Не на пресного же  нюрнбергского
папашу пенять, в самом деле! Должно быть, мать Райнера  была
хамоватой потаскухой, склонной к бродяжничеству, алкоголизму
и   промискуитету  <Промискуитет  (лат.   -   смешанный)   -
предполагаемая стадия ничем не ограниченных отношений  между
полами,   предшествовавших   установлению   в   человеческом
обществе  норм  брака  и  семьи.>.  К  тому  же  ее  еще   в
младенчестве наверняка выкрали цыгане. И привили  любовь  ко
всему блестящему.
      Райнер-Вернер  тоже  любил все блестящее:  кроме  двух
серег  в ухе, он был счастливым обладателем нескольких цепей
с  медальонами, серебряного браслета и перстня на мизинце. И
хотя  немец  никогда не представал передо мной в неглиже,  я
нисколько  не сомневалась, что пупок у него проколот,  а  на
детородном  органе висят серебряные бирюльки в стиле  инь  и
ян.
       Наш   совместный  завтрак  с  Аглаей  был  первым   и
единственным.
      Всю  последующую неделю мы встречались на  нейтральной
территории  -  и  только вдвоем: Аглая была  слишком  занята
`.,  -.,.  После  совместного  распития  кофе  где-нибудь  в
недорогой  забегаловке  следовали прогулки  по  городу.  Эти
прогулки  (Райнер  уверял,  что  они  необходимы   ему   для
погружения  в  российскую действительность)  были  для  меня
сущей пыткой. Во-первых, Райнер-Вернер не пропускал ни одной
юбки, да еще взял за правило обсуждать со мной достоинства и
недостатки  всех  проходящих  мимо  женщин.  Во-вторых,   он
донимал  меня расспросами на весьма специфическую тему:  что
может   понравиться  русской  женщине  в...  "Ну,  вы   меня
понимаете, Алиса".
     Я поджала губы и высказалась в том плане, что шляться с
ним в качестве гида по Москве я, так и быть, согласна. Но  в
том  же  качестве вышивать по койкам - извините, нет. Больше
на   эту   тему   понятливый  немец  не  заговаривал.   Зато
переключился на Аглаю.
     - Расскажите мне о фрау Канунниковой, - попросил он.
      -  Без  комментариев, - ответила я. Этой фразе научила
меня сама Аглая. "Без комментариев" - главное и единственное
оружие личного секретаря.
     - Но я не смогу уловить дух автора, не зная автора.
     - Сможете, - уверила его я и добавила:
      -  Самое  интересное в Аглае - это то, что она  пишет.
Поверьте мне.
      Последняя сентенция тоже принадлежала Аглае и  была  с
успехом опробована ею в многочисленных интервью.
     - Она была замужем?
     - Без комментариев.
     - У нее есть дети?
     - Без комментариев.
     - Как давно вы у нее работаете? Вы - ее родственница?
     - Без комментариев.
     - Когда вы в последний раз занимались сексом, Алиса?
      -  Без комментариев, - привычно пробубнила я. И тут же
осеклась,   а   проклятый  немец  расхохотался,  чрезвычайно
довольный собой.
     - Очень остроумно, Райнер. И, кстати, что мы тут...
      Только теперь я сообразила, что мы стоим возле станции
метро  "Алексеевская". И сердце мое тревожно сжалось. Совсем
недалеко  отсюда,  на  улице Бочкова,  жила  позабытая  мною
Дашка.  Несколько  раз  я  порывалась  набрать  ее  номер  и
несколько раз клала трубку. Да и что я могла ей сказать? Что
живу теперь в Москве и работаю у Канунниковой?
     Этого она не переживет.
      Быть  может,  потом, как-нибудь, при  случае...  Когда
Канунникову перестанут читать... Или когда саму Дашку начнут
печатать...  Но  внутренний голос подсказывал  мне,  что  ни
того, ни другого в ближайшее время не случится.
      -  ..У меня здесь встреча. Маленькая встреча. На  пять
минут. А после этого - Музей детектива, как вы и обещали.  А
потом...
      Договорить  Райнер-Вернер не  успел.  А  я  не  успела
дослушать.  Потому  что  в  поле моего  зрения  появилась...
Дашка.
      Только этого не хватало! И что она делает возле метро,
"%$l у нее же тачка! Появление Дарьи было таким неожиданным,
что  я  не  нашла ничего лучшего, как спрятаться за  широкую
спину дружественной нам Германии. И затихла.
      У меня еще была слабая надежда, что Дашка пройдет мимо
и  юркнет  в  метро  (кто знает, может, бесшабашная  "Мазда"
скоропостижно  скончалась в пробках), но Дашка  остановилась
возле Райнера. Более того, Райнер нагнулся к ней, и до  меня
донесся звук поцелуя. А потом и Дашкин голос:
     - Держи свой рюкзак, дорогуша.
     Я намертво приклеилась к широкому ремню Райнер-Вернера:
слово   "дорогуша"  все  объясняло.  "Дорогушами",   еще   с
университетских  времен, Дарья называла мужчин,  с  которыми
спала.  Но как ей удалось переспать с темпераментным  куском
баварской сосиски и - главное - откуда она выцепила его?
      -  Как  насчет  сегодняшнего вечера? - утробным  басом
проворковал Райнер.
      -  Я занята, освещаю презентацию одной попсовой книги,
но  если  ты  хочешь... - многообещающим альтом проворковала
Дарья.
      -  Хочу, - Райнер качнулся вперед, обнажая тылы, и это
неосторожное движение стоило мне подруги.
      Дарья отстранила загребущие лапы немца и во все  глаза
уставилась на меня. Дернула себя за нос. Открыла рот и снова
закрыла его. И снова открыла.
      - Ты! - заорала Дарья, готовая броситься мне на шею. -
Ты в Москве! А я-то ума не приложу, куда ты делась...
      Она  уже  сделала  шаг  ко мне навстречу,  когда  туго
соображающий Райнер-Вернер ляпнул:
        -   Кстати,   познакомься,   это   секретарь   Аглаи
Канунниковой. Я говорил тебе...
     Даже если бы пакостный бундес представил меня как самку
американского таракана Periplaneta americana - даже тогда на
лице Дашки не отразилась бы такая гамма чувств.
      -  Ты?! Секретарша этой выскочки? - Видимо, не в силах
переварить  подобную  новость, она  повернулась  к  Райнеру-
Вернеру. - Она?!
      - Она. - Немец слегка опешил. - А вы знакомы? Дарья не
удостоила  его  и  взглядом. Теперь она смотрела  только  на
меня.
       -   Значит,   она.   Секретарша.  Цепная   собака   у
климактерички  с  причудами. Бледная поганка.  Синий  чулок.
Целка-невидимка, как ты изволил выразиться.
     На немца жалко было смотреть.
      -  Я совсем не то... Ты не поняла... Это просто цитата
из  одной  русской  книги...  Я цитировал...  Die  Shrecken!
<Ужас! (нем.).> - Не договорив, он схватился за голову.
     - Заткнись! - синхронно сказали Райнеру мы с Дашкой.
      -  Пристроилась? - ехидно спросила Дарья.  -  И  когда
только успела?
      - Успела. - Ссориться с Дарьей не входило в мои планы,
но  теперь  я почувствовала приступ ярости. Целка-невидимка,
надо же!
     - Значит, подштанники уже не кроишь?
     - Нет.
      -  Конечно, не кроишь. Ты теперь их стираешь. -  Дашка
расхохоталась, чрезвычайно довольная собой. - Или чем ты там
занимаешься, секретарша?..
      Закончив уничижительную тираду, Дарья бросила такое же
уничижительное  "пока",  развернулась  на  сто   восемьдесят
градусов и двинулась к пешеходному переходу. Через несколько
секунд  баварское  отродье пришло в себя и  даже  попыталось
припустить  за  оскорбленной Дарьей, но вовремя  сообразило,
что Аглая в моем лице - верный источник денег за перевод.  А
роскошная  русская девушка Дарья - всего  лишь  интрижка  на
стороне.
      -  Мне так жаль, Алиса... Очень неловко получилось,  -
промямлило отродье.
     - Да уж. - Я подождала, пока Дашка скроется в переходе.
-  Значит, бледная поганка? Синий чулок? И... Как это вы еще
изволили выразиться? Целка-невидимка?
     Райнер-Вернер затряс пудовым подбородком.
      -  Нет-нет,  что вы... Я был не правильно  понят.  Это
цитата   из  русской  книги.  Я  просто  рассказывал   вашей
знакомой...   Это  ведь  ваша  знакомая,  да?..   Я   просто
рассказывал  ей о своей работе. И о той чести,  которую  мне
оказала фрау Канунникова...
      - К вашему сведению... Я была замужем. И неоднократно.
-  Здесь я явно преувеличила. В моем активе был лишь "Дервиш
взрывает  Париж", вовремя сменивший меня на призовую  лошадь
Тамару  Константиновну. А также два неудавшихся  гражданских
брака - один длиной в месяц, другой - в три дня.
      - Я не имел в виду ничего дурного... Я просто счастлив
работать     с    очаровательной    помощницей    знаменитой
писательницы...
     - Это которая климактеричка с причудами? - уточнила я.
      Райнер-Вернер умоляюще прижал руки к груди и  принялся
что-то  лепетать по-немецки. Потом снова перешел на русский.
Как же он был мне отвратителен!
      -  Я  надеюсь...  Что этот прискорбный  случай..,  это
страшное недоразумение не повлияет на наши отношения.
      -  Повлияет. Еще как повлияет, - заверила  я  Райнера-
Вернера  и  пошла в сторону метро. Пришибленный  случившимся
Райнер поплелся за мной.
       Какое   счастье,  что  завтра  этот  дебил  убирается
восвояси!   Я,   конечно,  ничего  не  скажу  Аглае,   но...
Интересно, где он познакомился с Дашкой? Нет, спрашивать его
об этом я не буду. Много чести.
      Терпения у меня хватило только до эскалатора. Я искоса
посмотрела на топчущегося рядом немца и спросила  -  Где  вы
познакомились?
       Он  несказанно  оживился.  Но  еще  больше  оживилась
малосимпатичная  мне область райнеровского  таза.  Райнер  -
совершенно  непроизвольно - повилял бедрами  и  заискивающим
голосом произнес:
     - О, это знакомая моего приятеля. Он тоже немец, но уже
несколько   лет   живет  в  России,  изучает  инвестиционный
климат...  У  него  много  друзей  среди  богемы  -  актеры,
музыканты,  журналисты. Два дня назад он пригласил  меня  на
"%g%`(-*c.    Годовщина   какого-то    журнала.    Там    мы
познакомились... И Дарья пригласила меня на кофе...
      Зиппер  Райнера  заскрипел, а поясной  ремень  щелкнул
языком. Пригласила на кофе, как же!.. Сколько же нужно  было
его  выпить, чтобы забыть рюкзак? А характеристики, которыми
снабдило  нас  с  Аглаей это чмо? Интересно,  когда  у  него
развязался язык - до кофе или после койки?
      - А вы знакомы с ней? - В голосе немца сквозило жгучее
любопытство.
     - Знакомы.
     Сейчас он наверняка скажет: "Надо же, как тесен мир!"
      -  Надо же, как тесен мир! - промурлыкал Райнер. - Ну,
вы больше не дуетесь?
      Я  не  дулась,  но  в  Музей детектива  мы  так  и  не
пошли...Первое, что я увидела, вернувшись в квартиру  Аглаи,
был большой бумажный пакет, стоящий у двери. Я присела перед
ним  на  корточки  и  заглянула внутрь.  Из  пакета  торчали
головки  желтых  гвоздик.  Их  было  безвкусно  много  -   я
насчитала  не меньше четырех десятков. Какой-то  сумасшедший
поклонник,  не  иначе.  И  то,  что  цветы  у  двери,  легко
объяснимо: Аглая никому не открывает, потому что к ней никто
не  ходит.  А  с  парламентерами из жэка и "Мосэнерго",  как
правило,  веду переговоры я. На меня никто не пялится  и  не
просит оставить автограф на счете за свет.
     Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.
      Я  спустилась  к консьержке, и она сообщила  мне,  что
цветы  действительно принесены Аглае; что принес их парнишка
в  "шапке козырьком назад, как называется, забыла, тьфу  ты,
черт";  что  содержимое  пакета  проверено,  взрывчатки   не
обнаружено и мин нет.
      И  передайте  привет  нашей  писательнице,  она  такая
талантливая,  такая  талантливая,  мы  все  ждем  ее   новую
книгу!..
     Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь - я обнаружила
это  уже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить  в
две  вазы  (в  одну они не помещались). Это не  слишком  мне
понравилось,   это  не  соответствовало  правилам   -   ведь
количество цветов в букете должно быть нечетным.
     Даже такое - сорок восемь!
     Не сорок семь и не сорок девять - сорок восемь! Делится
на  две  вазы  без остатка - в любых возможных вариантах.  А
может  быть, Аглае исполнилось сорок восемь лет, я  ведь  до
сих  пор  не  знаю  ни  месяца, ни  дня  ее  рождения...  Ей
исполнилось  сорок  восемь,  и  кто-то  поздравил  ее  таким
оригинальным способом.
      Очень оригинальным: нечетное число - для живых, четное
- для мертв...
     Один цветок все-таки лишний.
      Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет
на  свои  места. Я заберу его к себе в закуток, будет  очень
мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся
у  меня  под  ногами.  И она с пакетом  от  цветов  в  зубах
отправилась на лежанку.
     А через несколько минут на кухне появилась Аглая.
      -  Очень  мило,  -  сказала она, мельком  взглянув  на
гвоздики. - У вас появился поклонник?
     - У вас. Эти цветы - ваши.
     - Сомневаюсь.
     В эту же секунду я тоже засомневалась. Я "посмотрела на
букет  ее  глазами; этому я, слава богу,  научилась  за  три
месяца - смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были
слишком  просты  для  утонченной Аглаи,  от  них  попахивало
почетными грамотами, одеколоном "Красная Москва" и колоннами
пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.
     - Ну не выбрасывать же, - протянула я.
      -  Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя.  Остаток
дня  я  провела в окружении гвоздик. Из-за них  я  потратила
целых  полтора  часа на очередное письмо, с  которым  обычно
справлялась  за двадцать минут. Из-за них я прочно  застряла
на  термине  "рогами шевелить" и плотно примыкающем  к  нему
словосочетании   "рогач  беспредельный",  которые   украшали
страницы  первого  романа  Аглаи.  А  теперь  должны   стать
украшением ее глоссария.
      Она  ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили
под дверь. И при них не было никакой записки...
      Стоп. Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меня
электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь  и  сейчас
лежит в нижнем ящике моего стола!
      Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула
ящик   и   дрожащими   руками  вытащила   папку   с   грифом
"ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ". Дорого  бы  я
дала  за то, чтобы одно-единственное послание из этой  папки
никогда не приходило.
       Но  письмо  было  на  месте.  Полузабытое  письмо   с
полузабытой угрозой: "БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА.'"
      Вот  они  и пришли, цветы, все сорок восемь - довольно
красноречивое четное число.
      Стоило  мне  вынуть листок из конверта,  как  прежние,
довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой. Я  еще
раз  осмотрела гвоздики - теперь они не казались мне  такими
уж  безобидными.  Напротив,  их растрепанные  головки  вдруг
ожили, резные лепестки свернулись в трубочки и вытянулись  в
мою сторону.
     Ничего опасного на первый взгляд.
     Ни пистолетного дула, ни кинжального ребра. А что, если
цветы  обработаны каким-нибудь ядом?! Чем-нибудь вроде ртути
или  таллия? А я даже не знаю, как они выглядят. И можно  ли
ими хоть что-нибудь обработать...
      Господи,  ну  почему  у меня в школе  была  тройка  по
химии?!
      Несколько  секунд я прислушивалась  к  себе:  нет,  ни
тошноты,  ни  головокружения. И волосы не лезут  пучками.  И
никаких  резей в желудке, а о других симптомах отравления  я
не  слышала  и  не  читала. Да и в  книгах  метрессы  злодеи
никогда  не  использовали яды. Удавки из манильской  пеньки,
струнные  карнизы, холодное оружие всевозможных  размеров  и
модификаций  -  от мачете и самурайских мечей  до  вязальной
спицы;  и  старые  добрые "Макаровы",  которыми  так  славно
/`.$%+  bl дырку в черепе, - все это было. А вот ядов  -  не
было.
     Нужно избавиться от цветов. И чем быстрее, тем лучше.
      Аглая  накрыла меня, когда я тащила охапку  гвоздик  к
двери.
     - Все-таки решились? - сочувственно спросила она.
     Я покраснела и пролепетала что-то невнятное в духе:
       "Вот,  решила  забрать  их  с  собой,  если   вы   не
возражаете".
     Она не возражала.
      ...В  последующие полтора месяца - до  самой  середины
декабря  -  были  присланы еще два букета желтых  гвоздик  -
братья-близнецы первого. Борьба с цветами стала неотъемлемой
частью   моего  существования.  А  бороться  было   с   чем:
телепередачи с участием Аглаи Канунниковой пошли косяком.  В
каждом   уважающем   себя  эфире  ей  торжественно   вручали
традиционный   букет  роз.  На  творческих  встречах   выбор
оказывался  более широким: корзины хризантем от устроителей,
связки  гвоздик от любителей ее ранних - жестких - вещей.  И
задумчивые  анемоны  от ценителей поздней  Аглаи  -  мастера
детектива "закрытой комнаты".
     Справляться с бесконечным потоком флоры было достаточно
легко  - Аглая не питала к цветам никакой любви. За все  это
время  мы  схлестнулись лишь однажды - по поводу  симпатяги-
бонсая.
       Карликовое   деревце   было   преподнесено   "любимой
писательнице"  недавно вернувшимся из Токио чинушей.  Чинуша
служил в одном из департаментов, еще не погорел на взятках и
по  самому малейшему поводу мотался за границу. Книги  Аглаи
стали  для него чем-то вроде "самолетного чтива", с  которым
даже   перелет   Москва   -  Сидней  оказывался   не   более
продолжительным, чем перегон Планерная - Новоподрезково.
      Бонсай  умилил  Аглаю и насторожил меня:  еще  бы,  на
деревце  красовались  мелкие  цветочки,  а  лицо  чинуши  не
вызывало   никакого   доверия.  Это   было   лицо   садиста,
поднаторевшего  на порке розгами социально  не  обеспеченных
слоев населения.
     Аглая так крепко прижала бонсай к груди, что я сразу же
поняла: мне придется туго.
      -  Прелесть, не правда ли, Алиса? - сказала она, когда
мы вернулись в квартиру на метро "Аэропорт".
     Я пожала плечами.
     - Пожалуй, я поставлю его у себя в кабинете...
     Только этого не хватало!
      -  Не  думаю, что это хорошая идея. - Я ухватилась  за
горшок и потянула бонсай к себе.
      -  Уберите  руки.  - Голос Аглаи не  предвещал  ничего
хорошего.
     - Не уберу.
     - Уберите.
     - Не уберу.
      Мы  тащили  деревце в разные стороны, и никто  не  мог
одержать  полной  и окончательной победы.  Пока  в  дело  не
вмешалась  Ксоло.  Собачонка подпрыгнула, ухватила  меня  за
`c*   "   и,   шлепнувшись  на  пол,  громко   залаяла.   От
неожиданности Аглая выпустила горшок, а я, лишившись  опоры,
рухнула на пол. Вместе с бонсаем.
      -  Вы  сошли  с  ума? - через секунду поинтересовалась
Аглая, осматривая обнаженные корни деревца.
     - Почти. - Я тяжело дышала.
     - Что происходит?
     - Вы не должны... Не должны были приносить его домой.
     - Подите к черту.
      -  Я  пойду.  Но хочу предупредить вас. Вы  не  должны
принимать  никаких цветов. Ни от кого. И не должны оставлять
их в квартире.
      -  Она  сошла  с  ума,  Ксоло. - За  неимением  других
собеседников  Аглая апеллировала к собаке, которая  пыталась
лизнуть  ее  в  лицо. - Я приняла на работу  шизофреничку  с
манией преследования.
     - Пусть так... Но вы не знаете...
      Путаясь  и  сбиваясь,  я рассказала  Аглае  о  письме,
максимально  смягчив  эпистолярные угрозы  и  опустив  слово
"сука".   Аглая  терпеливо  выслушала  меня   до   конца   и
рассмеялась.
      -  Так вот что вас взволновало, девочка? Покажите  мне
его!
      -  Я...  Я  его  выбросила. Невозможно  хранить  такую
гадость в доме.
     - О чем еще я не знаю? - Аглая сменила гнев на милость.
- Сколько их было, подобных писем?
     - Одно. Только одно.
       -   Когда  вы  его  получили?..  Подождите,  попробую
догадаться  сама... Незадолго до того, как в доме  появились
желтые гвоздики, да?
     Я кивнула головой.
      -  И вы решили взять на себя функции телохранителя?  Я
вас недооценивала...
     Неужели прибавит жалованье?
      Но  ни о чем подобном Аглая даже не заикнулась. Совсем
напротив,  прочла  мне лекцию о том, что  каждый  популярный
человек  должен  быть готов к такого рода неожиданностям.  И
что  это  -  всего  лишь необременительная  мзда.  Копеечный
билетик за проезд к станции под названием "Слава".
      -  И  вы даже не знаете, кто мог вам послать цветочную
метку?

Глава 2

                 За шесть часов до убийства

     ...В аэропорту нас встречал утонченный молодой человек,
представившийся  режиссером  программы.  У  режиссера   было
довольно  экзотическое восточное имя, запомнить  которое  не
представлялось никакой возможности. И после того, как  Аглая
несколько   раз  мило  переврала  его,  режиссер   предложил
c*.`.g%--k) вариант - Фара.
      Все  сошлись  на том, что "Фара" звучит  по-свойски  и
располагает к доверительным отношениям.
      В  джипе,  который должен был доставить  нас  к  месту
назначения, Аглаю ждали подмерзшие розы и еще один нацмен.
        Нацмен    являл   собой   полную   противоположность
аристократическому   Фаре:   плоское   блинообразное    лицо
монгольского божка, узкие глазки и лоснящиеся черные  волосы
(безлоленьего жира здесь не обошлось как пить дать!).  Божок
был  облачен  в  лисью  доху  и снабжен  четками  из  хорошо
отшлифованного черного агата.
      -  А это наш радушный хозяин, - с ходу охарактеризовал
нацмена Фара.
      - Чингисхан местного разлива? - шепнула ему Аглая. Она
умела говорить комплименты.
      -  Почти. Любезно согласился предоставить свой дом  на
время съемок.
      - Улзутуев. Дымбрыл Цыренжапович. - Чингисхан местного
разлива вполне по-европейски лизнул руку Аглае. - Читаю ваши
книги. Видел вас по телевизору. Рад приветствовать. Счастлив
принять у себя. Надеюсь, вам понравится.
      -  Уже нравится, - пропела Аглая, и неизвестно, к чему
это  относилось:  к самому божку, к его лисьей  дохе  или  к
джипу с четками. - Куда вы нас везете, Дымбрыл Цыренжапович?
      Черт  возьми,  она  ни разу не споткнулась  на  имени!
Несчастный режиссер Фара даже позеленел от ревности.
      - У меня небольшой домик на берегу озера. Это севернее
Петербурга. Заповедные места.
      -  Никогда  не была в заповедных местах. А вы,  Алиса?
Деревня  Замогилы  Псковской  области  -  вот  предел   моих
мечтаний. И ближние пригороды Питера с очумевшими туристами.
И  мелкий, покрытый тиной и нефтяной пленкой Залив. Озера  -
совсем другое дело. Озера кольцом опоясывают город с севера.
Озера   и   сосны,  по  кускам  распродаваемые   в   частную
собственность.
       Судя  по  дохе  и  заплывшему  жиром  затылку,   этой
собственности у Дымбрыла Цыренжаповича - просто завались.
      ...Дорога  заняла добрых два с половиной  часа.  И  то
только потому, что Монгол Шуудан шел на ста пятидесяти кэмэ,
лишь  изредка притормаживая, чтобы всучить взятки гаишникам.
За превышение скорости. Аглая тоже внесла свою лепту в акцию
"Нейтрализуй ГИБДД": две книги с автографами для жен младших
сержантов и старших инспекторов.
      На  нас с притихшим немцем Дымбрыл не обращал никакого
внимания:    очевидно,    мы    проходили    по    ведомству
телохранителей.   Безликих   узкопрофильных    специалистов.
Восточные  единоборства  и  греко-римская  борьба  в   одном
флаконе.
     - Кто-нибудь уже приехал? - спросила Аглая у Фары.
     - Все на месте. Ждем только вас.
      Краем  глаза я заметила торжествующую улыбку  на  лице
Аглаи: примадонну всегда подают на десерт.
     "Небольшой домик" гостеприимного Дымбрыла Цыренжаповича
потряс  мое воображение: он напоминал табакерку, увеличенную
$. размеров стационарного цирка шапито. От табакерки шли два
крыла,  венчавшиеся  башенками  в  готическом  стиле.  Фасад
табакерки был утыкан окнами с витражами, а ближние  подступы
к ней охраняло несколько миниатюрных дацанов.
     Между дацанами носилась свора черных доберманов.
     Стоило только собакам попасть в поле нашего зрения, как
Райнер-Вернер,  и без того пришибленный происходящим,  сунул
руку  между  колен.  Я с трудом подавила смешок:  не  зевай,
немчура, береги мошонку! Яичница делается на счет раз-два.
      -  Солидно,  -  не  удержалась от возгласа  восхищения
Аглая.
      -  Налоговой  инспекции  тоже понравилось.  -  Дымбрыл
самодовольно улыбнулся, продемонстрировав всем находящимся в
машине  хорошо  подогнанные друг к  другу,  идеально  ровные
золотые зубы.
     - А собаки... Это не опасно? - спросил Райнер-Вернер, а
Ксоло, до этого спокойно сидевшая у меня на руках, залаяла.
     - Опасно, - заверил Райнера Дымбрыл. - Но пусть дорогие
гости не беспокоятся. Вас устроят в дальнем крыле. Отдельный
вход и прекрасный вид на бухту.
       Силуэты  доберманов  на  хорошо  утрамбованном,  чуть
голубоватом  снегу тоже были прекрасны. Я даже  залюбовалась
ими,  но Райнер все еще не мог успокоиться. Похоже,  он  уже
жалел, что принял приглашение Аглаи.
     - По-моему, их чересчур много...
      -  Разве? А я еще троих прикупил. Жизнь-то волчья, без
собак не обойдешься.
      Дымбрыл  Цыренжапович лихо припарковал джип к  ангару,
смахивавшему на самолетный. К машине тотчас же  подошли  два
охранника.  Один  из  них  осторожно  вынул  из  джипа  тушу
хозяина, другой занялся нами.
      Спустя  несколько  минут мы уже приближались  к  дому.
Впереди,  презрев все правила приличия, несся Райнер-Вернер.
Мне с трудом удалось догнать его.
      -  Не  будьте  идиотом, Райнер! В  конце  концов,  это
неэтично. Пытаться ворваться в дом, не дожидаясь хозяина.
     - С детства боюсь собак... Особенно таких больших. Меня
покусал  доберман, - на ходу оправдывался немец. - И  потом,
нас уже ждут.
     Нас действительно ждали.
      У  крыльца,  украшенного  скульптурами  двух  каменных
львов,  стоял  молодой  человек в черном  смокинге  и  белых
перчатках.  Все  трое  - и львы, и молодой  человек  -  были
уменьшенной копией самого Дымбрыла: те же узкие  глаза,  тот
же  приплюснутый  нос, та же плоская, как будто  раскатанная
скалкой, физиономия.
      На лицо молодого человека падали крупные хлопья снега,
но  он,  казалось, не замечал их: пантеон монгольских божков
не  замечает  подобных  мелочей. Даже появление  хозяина  не
внесло никакой сумятицы. Юноша лишь слегка наклонил голову.
       -  Проводи  гостей,  Ботболт.  -  Эти  слова  Дымбрыл
Цыренжапович сбросил юноше на руки вместе с лисьей  дохой  -
на ходу.
      На  непроницаемом лице Ботболта отразилась напряженная
` !.b  мысли. Видно было, что арифметические подсчеты даются
ему  с  трудом:  вместо одной приглашенной  в  улус  хозяина
прибыло трое. Что делать с двумя лишними единицами?
      -  Комната на третьем. Резерв, - подсказал несчастному
Дымбрыл. И снова обратился к нам:
     - Буду рад увидеться с вами через час. На обеде.
      Он  еще раз припал к руке Аглаи, с укоризной посмотрел
на   проштрафившегося  трусишку  Райнера-Вернера,  скользнул
невидящим  взглядом  по  мне,  кивнул  режиссеру  Фаре  -  и
удалился.
       Мы  остались  в  распоряжении  меднолобого  Ботболта.
Ботболт  провел нас через огромный холл, больше напоминавший
внутренности  юрты.  Сходство  с  юртой  усиливалось   из-за
множества  ковров: ковры лежали на полу, были  развешаны  по
стенам, затягивали потолок. В коврах терялись чучела гепарда
и  пумы (уж не в местных ли болотцах подстрелил их хозяин?);
в коврах терялись коллекции холодного оружия и вазы с сухими
цветами;  мы  и сами едва не потерялись. И лишь в  последний
момент  успели  -  вслед за Ботболтом - выскочить  за  полог
ковра, который на поверку оказался дверью.
       Языческое  бурятское  великолепие  кончилось  так  же
внезапно, как и началось. Коридор, в который мы попали,  был
самым  обыкновенным  новорусским коридором  мраморные  плиты
пола,  мраморные стены, встроенные светильники,  абстрактные
картины в узких багетах.
       -  Интересный  тип  этот  Дымбрыл,  -  сказала  Аглая
режиссеру. - Чем он занимается?
     Слегка подотставший от Ботболта Фара пожал плечами. Это
могло   означать  все,  что  угодно:  чиновник  федерального
уровня,   нефтяной   магнат,   целлюлозно-бумажный   король,
преступный авторитет, глава коммерческого банка. В последнем
я сильно сомневалась: с такой ряхой Дымбрыл Цыренжапович мог
возглавлять разве что пункт по скупке пушнины у населения.
     - Меценатствует? - не отставала от Фары Аглая.
     - Как видите.
     - Съемки начнутся после.., м-м.., обеда?
      -  Съемки  начнутся завтра. Завтра утром  приедет  вся
съемочная  группа. Много времени это не займе... Аглая  даже
остановилась от неожиданности.
      - То есть как это - завтра?! Вы хотите сказать, что  я
вынуждена  буду просидеть здесь лишний день?! Фара несколько
смутился.
     - Видите ли, это было его условие.
     - Чье условие?
     - Хозяина. Детективы - его слабость. Он предоставил нам
часть  дома для съемок только с тем условием, что вы  с  ним
отобедаете.
      -  Я?  Я, Аглая Канунникова? Или... Фара смутился  еще
больше.
      - Я и три грации. - Аглая язвительно улыбнулась. - Я и
три медведя. Я и дракон о трех головах. Понятно.
      - Но лично он встречал только вас, - подсластил пилюлю
Фара. - Вы - первая.
     - Я - четвертая, кому вы говорите "Вы - первая", умник.
Hначе вы не взялись бы за этот дрянной проект. Ну да черт  с
вами. Даже интересно.
     Пока режиссер и писательница перебрасывались репликами,
мы  успели  подняться по винтовой лестнице  и  оказались  на
площадке  с  работающим телевизором и крошечным фонтанчиком:
писающий  Амур (он же Бот-болт, он же Дымбрыл,  он  же  пара
каменных львов). В азиатских клешнях Амура были зажаты лук и
стрелы.
     - Подождите здесь, - бросил Ботболт нам с Райнером.
      На  то,  чтобы  избавиться от Фары и показать  комнату
Аглае с Ксоло, у Ботболта ушло не больше пяти минут. Я  даже
не  успела  досмотреть по телевизору захватывающий рекламный
ролик о милых сердцу гигиенических прокладках.
     Вернувшись, Ботболт указал нам на лестницу:
      -  Следующий этаж. Вторая дверь справа по коридору.  Я
заподозрила неладное.
      -  Подождите, Ботболт... Вы хотите сказать, что  мы...
Что мы будем ночевать в одной комнате? Райнер-Вернер скромно
потупился.
       -   Вторая  дверь  справа  по  коридору.  Через   час
спускайтесь вниз, вас проводят.
     - Но...
     Глас вопиющего в пустыне. Скошенный затылок Ботболта не
оставил мне никакой надежды.
       -   Пойдемте,  -  сказал  Райнер-Вернер,  когда  шаги
храмового служки затихли на лестнице.
      -  Я  не  сумасшедшая, чтобы селиться с вами  в  одном
номере.
      -  Успокойтесь,  я тоже не сумасшедший,  чтобы  к  вам
приставать. - Он щелкнул Амура по носу: видишь,  дружище,  с
какими стервами приходится иметь дело!
     Я с тоской заглянула в колодец коридора. Где-то там, на
самом  его  донышке,  устраиваются  теперь  Аглая  и  Ксоло.
Предательницы, так легко обо мне позабывшие.
      -  Идемте  же!  -  Немец потянул меня  к  лестнице.  Я
подчинилась.
      Мы поднялись еще на один этаж и без труда нашли вторую
дверь   справа.  Судя  по  всему,  до  этого  архитектурного
аппендикса   руки  у  господина  Улзутуева  не  дошли.   Над
сомнительного  качества дверью висел такого же сомнительного
качества   китайский  фонарик.  Если  комнатушка  не   будет
снабжена  ширмой  или хотя бы раздвижными  перегородками,  я
заявлю протест.
      ...Как и следовало ожидать, ни ширмы, ни перегородок в
комнате  не  было и в помине. Но самым неприятным  оказалось
наличие только одной кровати. Узкую кушетку, которая  стояла
у  окна,  равно  как и два кресла, всерьез рассматривать  не
приходилось.
      - Вы, естественно, занимаете кровать, - сказал Райнер-
Вернер.
      -  Противоестественно, - парировала я.  -  Но  все  же
занимаю.
      -  Интересно, за кого они нас приняли? - Райнер-Вернер
сбросил тулуп на пол и с разбегу нырнул в кресло.
      Я  кисло  улыбнулась.  Комната  не  оставляла  никаких
сомнений  на наш счет. С десяток пепельниц, дартс на  стене,
шахматы  на  низком  столике  у кушетки  (рядом  с  батареей
крепких  напитков); простецкий писсуар в ванной  и  никакого
намека  на биде. И никакого намека на задвижку, дверь просто
прикрывается,  и  все.  А если заглянуть  под  кровать,  там
наверняка    найдется    пара   забытых    носков    забытых
телохранителей забытых хозяев жизни.
      Только белье было свежим, а на крючках в ванной висели
такие  же  свежие  полотенца. А из широкого окна  открывался
потрясающий  вид на свежие снега. И на бухточку с  маленьким
замерзшим причалом. Давненько я не видела такой красоты.
      -  И  почему  фрау  Аглая  не  представила  нас  этому
странному человеку?
      - Много чести - представлять обслуживающий персонал. -
Я с трудом оторвалась от умиротворяющего пейзажа..
     - Так нас посчитали обслуживающим персоналом?
       -   Ну,   если   быть  до  конца  откровенными,   это
соответствует истине.
     - У вас, русских, столько комплексов... И вы так любите
самоутверждаться  за  чужой счет.  А  это  некрасиво,  очень
некрасиво...
      -  Тогда зачем вы согласились ехать сюда? Сидели бы  в
своем   Мюнхене  и  не  зависели  бы  от  капризов  вздорной
распоясавшейся  старухи. - Я все еще была зла  на  Аглаю.  Я
совсем не так представляла себе эту поездку. - Как вы когда-
то утверждали - климактерички с причудами.
      -  Я прошу вас, Алиса! - Райнер поморщился. - И потом,
она  пригласила. Я не мог отказаться. Я никогда не отказываю
женщинам.
      Кто  бы  сомневался! А еще эта чертова незакрывающаяся
ванная!..
      -  У  нас  целый  час.  Чем  будем  заниматься?  Немец
устроился  в  кресле поудобнее и широко расставил  ноги.  Не
смотри,  скомандовала я себе, не смотри -  иначе  ослепнешь.
Навсегда  -  как  от паленой водки. Или на время  -  как  от
куриной слепоты. И еще ноги расставил, петух гамбургский. То
есть  мюнхенский. А "Гамбургский петух" - это совсем другое,
это  рубрика,  которую вела Дашка в "Роад  Муви".  Возможно,
ведет  до  сих пор. Дарья ведь тоже не устояла:  дала  этому
субчику не глядя, как дают сдачу с бутылки пива. Господи, ну
почему...
      -  Господи, ну почему так происходит? - воззвала  я  к
Райнеру-Вернеру.  -  Почему любое,  даже  самое  безобидное,
слово в ваших устах звучит как пошлость? Почему вы говорите:
"Передайте мне соль", а слышится:
     "Дайте мне, не пожалеете"?
     - Кому слышится? - Немец снял валенки и носки. Затем по-
собачьи обнюхал и то и другое. И громко вздохнул. И полез  в
свой дорожный баул - за ботинками.
     - Какая разница - кому?!
     - По-моему, у вас большие проблемы, Алиса. Я пропустила
вполне прозрачный намек Райнера мимо ушей.
      - И не смейте заходить в ванную в ближайшие полчаса. Я
!c$c мыться...
     - Это предложение?
     - Это предупреждение.
      Неуемный  Райнер  поскребся в дверь  через  пятнадцать
минут - стоило мне только намылить голову.
     - Вам что-нибудь нужно, Алиса?
     - Ничего, - отплевываясь, процедила я.
      - Вы симпатичный человек. И неглупый, как мне кажется.
- Он подбирался ко мне издалека, знаю я эти штучки! - Почему
вы на нее работаете? Неужели не могли найти более подходящее
место? Она ведь вами помыкает. Лишает индивидуальности.
     - Не ваше дело. - Я вооружилась зубной щеткой на случай
внезапной  атаки. Но Райнер-Вернер не делал никаких  попыток
ворваться в ванную, и совершенно неожиданно...
        Совершенно   неожиданно   я   почувствовала   легкое
разочарование. В том, что Бывший сделал мне ручкой,  была  и
моя  вина.  Сексуальности и шарма во мне не  больше,  чем  в
хозяйственном  мыле. Чем в рулоне туалетной  бумаги.  Чем  в
ножном  электроприводе швейной машинки. Даже  Райнер-Вернер,
готовый  покрыть все, что угодно, включая комнатные тапки  и
ручной эспандер, не испытывает ко мне ни малейшего интереса.
     С возрастом это будет только усугубляться.
      И  Аглая  для  меня  -  спасение.  Она  неуязвима  для
сексуального  экстремизма, под  ее  сенью  я  пережду  самый
солнцепек и спокойно перейду к сезону увядания. При условии,
что Аглая протянет еще лет двадцать пять - тридцать...
     - И все-таки вы не ответили мне, Алиса.
     - Без комментариев...
      Продолжения  дискуссии  не последовало,  и  за  дверью
ванной  наконец-то  воцарилась тишина. Почти  кладбищенская.
Без комментариев, это точно...

                             ***

      ...Я  не  дала поддержать себя под локоть  и  едва  не
скатились  с  крутой  лестницы. Райнеру удалось  перехватить
меня  в  самый последний момент: за ворот рубахи, совершенно
непочтительно.   Мы  рухнули  на  ступеньки,  монументальный
подбородок Райнера уткнулся мне в шейные позвонки  и  затих,
подонок.
     Впрочем, мой собственный затылок тоже вел себя не самым
лучшим   образом:  он  и  не  думал  отлепляться  от  немца,
предатель Родины.
      -  Отпустите  меня, - прошептала я, продираясь  сквозь
давно  "забытую  чащу мужских запахов: одеколон,  подаренный
предыдущей любовницей; крем для бритья, подаренный  нынешней
любовницей;  гель  для волос, подаренный будущей  любовницей
(подругой  нынешней);  и жевательная  резинка,  купленная  в
ларьке у станции метро.
     - Я вас не держу.
     - И помогите мне встать.
     - Да, конечно.
      Райнер-Вернер  потянул  меня  вверх  -  чтобы  тут  же
выпустить.  Я  снова упала на ступеньки и,  кажется,  отбила
a%!%   зад.  Но  теперь  моя  плачевная  судьба  никого   не
интересовала. И Райнера - меньше всего.
     Позади нас стояла Дашка.
     Я глазам своим не поверила. Если ее появление у станции
метро  "Алексеевская" еще можно было хоть как-то  объяснить,
то  присутствие здесь, за семьсот километров  от  Москвы,  в
вотчине  бурятского миллионера, - это не лезло  ни  в  какие
ворота!
      - Развлекаетесь? - спросила Дарья совершенно будничным
голосом.  Как будто мы расстались вчера вечером,  а  не  два
месяца назад.
      Вероломный,  как план "Барбаросса", немчишка  едва  не
наступил  ботинком  мне на голову и, глядя  на  Дарью  снизу
вверх,   принялся  страстно  бормотать,  как  он,   натюрлих
<Естественно (иск.нем.).>, рад видеть фрейлейн Дарью, и  как
он,  натюрлих,  счастлив, и как он все эти месяцы  помнил  о
ней. И о том, натюрлих, времени, которое они провели вместе.
И  что  вдалеке от Москвы он, натюрлих, надеялся на встречу,
но даже не подозревал, что встреча будет такой волшебной.  А
надо  было заподозрить, ведь в случае с фрейлейн Дарьей  это
совершенно натюрлих.
      -  Зиг  хайль!  -  отчеканила я,  когда  Райнер-Вернер
закончил  свою пламенную речь. И захохотала. Они  посмотрели
на меня, как на сумасшедшую.
      -  Вывезла  на природу свою мумию? - спросила  у  меня
Дарья,  как  только  мы  спустились  вниз.  -  А  мюнхенский
дорогуша помогает тебе перетаскивать ее с места на место?
      Я  оставила  выпад в сторону Аглаи без последствий.  В
конце концов, Дарья имеет право на ненависть к Канунниковой.
И  на  постельные отношения с герром Рабенбауэром, чтоб  ему
век валенок не снимать. И тулупа.
     - Ты-то что здесь делаешь?
      -  Представь себе, выбила командировку, чтобы освещать
съемки  этой  зашибенной передачи. Места под  материал  дают
немного, но... Четыре гюрзы в клубке, четыре самки тарантула
в  банке  -  нужно быть законченной дурой, чтобы  пропустить
такое зрелище.
     - Четыре самки тарантула?!
      -  Разуй  глаза! Твоя Великая Аглая - не единственная.
Есть  еще три соискательницы на вакантную должность Королевы
Детектива.
     - Должность уже занята.
      -  Да-а... Ты, я смотрю, поглупела за то время, что мы
не  виделись.  Лучше бы нанялась на работу  к  какому-нибудь
приличному   малотиражному  писателю.   Постоянному   автору
журнала "Континент". Он бы тебя уму-разуму научил.
     Грызться с Дарьей у меня не было никакого желания. И не
было никакого желания наблюдать, как отдаляется от меня  моя
лучшая  и  единственная  подруга.  Как  из-за  ничтожнейшего
повода рушится многолетняя дружба. А может, все это - дурной
сон?  И  сейчас  она рассмеется, обнимет  меня  за  плечи  и
скажет: здорово же я тебя разыграла!
     Но вместо этого Дарья подошла к чучелу пумы и подергала
его  за  усы.  А  потом повернулась ко мне и вполне  светски
a/`.a(+ :
     - Ну, и как тебе здесь?
     На одной чаше весов лежали писсуар, дверь без задвижки,
одинокая  арестантская койка и джинсовый беспредел  Райнера-
Вернера  Рабенбауэра. На другой - скованное льдом  озеро.  И
бухта с причалом.
     - Пока терпимо. Ты что-нибудь знаешь о хозяине?
      - Ничего. По-моему, у него сеть меховых магазинов... И
еще,   кажется,   несколько  казино.  Но  это  непроверенная
информация...
      Говорить  о  господине Улзутуеве  (в  присутствии  его
ковров и коллекции холодного оружия) Дарья явно не хотела. И
перескочила  на  Райнера-Вернера, Отправившегося  на  поиски
хозяев.
      - Вы, я смотрю, поладили? - подколола она меня. Я даже
не  подозревала, что в кротком Дашкином организме может быть
разлито  столько желчи. Я даже не подозревала,  как  неуютно
стать  ее  врагом.  Врагом  неназванным,  но  тем  не  менее
существующим    реально.   Врагом    блестящей    московской
журналистки; врагом ее тщательно наложенного макияжа; врагом
ее тщательно подобранного платья из бутика.
     Я - совсем другое дело.
      Я  -  секретарша известной писательницы. Гораздо более
известной,  чем  марка  швейной машинки  "Минерва".  Но  это
ничего  не меняет. Я - обслуживающий персонал, как выразился
Райнер-Вернер.  Я  отказалась от самостоятельной  карьеры  в
"Роад  Муви"  -  и ради чего? Ради рутинной работы  у  Аглаи
Канунниковой...
     - ..Прямо два голубка, - продолжала издеваться Дашка.
      -  Мы  живем вместе. Можешь спросить у него. Эта фраза
вырвалась  у  меня  случайно,  но  была  почти  правдой:   в
ближайшие  пару  дней мы с Райнером-Вернером будем  занимать
одну комнату.
     - Ах, вы живете вместе, - вспыхнула Дарья.
      -  Он  сделал мне предложение, - решила  я  добить  ее
окончательно.
     - Вот как!..
     - Вот так.
     - Учти, он бабник.
     - Он покаялся.
       Пока   Дарья  соображала,  чем  ответить   на   такое
вероломство,  в  холле  появились Райнер-Вернер  и  Ботболт.
Райнер-Вернер  на крейсерской скорости в тридцать  три  узла
подгреб к Дарье и - спустя секунду - с той же скоростью  дал
задний  ход. Краем уха я услышала что-то вроде "козла"  -  и
улыбнулась  обоим.  Первый раз в жизни  я  сделала  гадость.
Довольно увлекательное занятие, нужно признаться.
      Не отличающийся особой разговорчивостью Ботболт кивнул
головой, и мы последовали за ним.
      Чтобы  через  несколько минут  занять  свои  места  за
обеденным столом.
      Обеденный  стол,  напоминавший  гандбольную  площадку,
стоял  в  самом  центре зала, напоминавшего крытый  стадион.
Кроме  стола, в зале располагались два камина,  два  дивана,
$"   телевизора с примкнувшими к ним видеомагнитофонами, две
горки  для посуды и два комплекта рогов - над дверями.  Одна
из  дверей вела в небольшой коридорчик, который соединял зал
с кухней.

- Можете. Вставайте.
     - Куда? Куда идти?
      -  Наверх.  Там есть одеяла... Но сначала  выпейте.  Я
отвинтила крышку "Абсолюта" и почти насильно влила  в  немца
добрую половину бутылки.
     - Ну как?
     - Уже лучше. А еще можно?
     - Не сейчас. Идемте.
     Мы поднялись наверх.
      Я втолкнула Райнера в комнату, закрыла дверь на ключ и
принялась стаскивать с него мокрые заледеневшие тряпки.
     - Что вы делаете? - хихикнул он.
      -  Да  вас развезло! - Еще бы не развезло после  такой
дозы! - Заткнитесь и не мешайте мне.
      С  верхней одеждой все прошло гладко, и даже ремень на
джинсах поддался. Я толкнула немца на кровать, выдернула его
из штанин и сняла носки.
      - Трусы тоже снимать? - поинтересовался Райнер. Вопрос
застал  меня  врасплох. Так же, как и исподнее немца:  кусок
белого трикотажа с разбросанными по нему маленькими красными
фаллосами  (а как же иначе!). Мультяшные фаллосы подмигивали
мне  мультяшными  глазами, и под каждым красовалась  надпись
"Billy Boy".
     - Снимайте. Я отвернусь.
      Чтобы не поддаться искушению, я отправилась в ванную и
стащила с крючка жесткое махровое полотенце. И, схоронившись
за дверью, трусливо крикнула:
     - Прикройтесь чем-нибудь! Я иду.
      Немец сидел в кровати, придерживая руками свою главную
драгоценность.
      Я  развернула его спиной, вылила на полотенце  остатки
водки  из  бутылки и принялась растирать ему спину и  грудь.
Давненько  же  я не видела мужского тела! К тому  же  такого
роскошного... По спине Райнера перекатывались мышцы, а торсу
мог  бы  позавидовать любой культурист. Ни единой волосинки,
выщипывает  он  их, что ли? Выщипывает и натирается  розовым
маслом, подлец! А татуировка! Пижонистый дракон, сжимающий в
лапах миниатюрную женщину. Апофеоз мужского чванства.
     Сексист! Дешевка!
      -  Осторожнее! - взмолился Райнер-Вернер. - Вы делаете
мне больно.
      -  Я  делаю правильно. Вас нужно хорошенько растереть,
чтобы не простудились...
     - Дайте мне выпить...
     - Не сейчас.
      Покончив с туловищем, я перешла к конечностям. О, если
бы у Бывшего были такие руки, такие предплечья! Возможно,  я
бы пересмотрела свое отношение к супружеским обязанностям.
     - Бедра тоже будете растирать? Черт с тобой.
     - Буду! - решительно сказала я.
     Бедра заняли чуть больше времени, чем я предполагала. С
трудом  от них оторвавшись, я закутала немца в два одеяла  и
всучила ему бутылку водки.
     - Только не переусердствуйте.
     - Вы спасли мне жизнь, Алиса. - Райнер-Вернер задумчиво
!c+l*-c+ водкой.
     - Сомневаюсь, правильно ли я поступила.
       -   Я   вас  недооценивал...  Похоже,  я  тоже   тебя
недооценила.
      -  Извините  за  безобразную сцену.  Я  был  не  прав.
Воспоминания   о  снежной  баталии  слегка  подпортили   мне
настроение:  она  началась из-за Дашки,  и  Райнер  был  по-
настоящему  расстроен.  Из-за меня  никто  бы  не  стал  так
расстраиваться и начищать физиономию ближнему, это уж точно.
      -  Я  где-то  читал,  -  язык у Райнера  стал  ощутимо
заплетаться, - что замерзшего человека нужно согревать своим
телом... Чтобы он не умер...
     Это уже было верхом бесстыдства, и я не сдержалась:
     - Ну, умереть-то вы не умрете, а вот...
     - Что - "вот"?
     - Могут возникнуть проблемы с потенцией.
      Райнер-Вернер побледнел как полотно. Я же послала  ему
мстительный воздушный поцелуй и вышла из комнаты.
      На  маленькой площадке этажом ниже по-прежнему работал
телевизор, вот только какой-то умник врубил звук  на  полную
мощность.
      "Видели  ночь,  гуляли всю ночь до утра"  с  духовыми,
бубнами и цыганским монисто - не очень актуально, но на  два
притопа - три прихлопа сойдет. Я прослушала песню до  конца,
пощелкала   пальцами,   повиляла   "слабовыраженными"   (как
говорила   когда-то  Дашка)  костями  таза  -  и   выдернула
телевизионный штепсель из розетки.
     Какое же все-таки блаженство: тишина без подтекстов!
      Но  блаженство  длилось недолго: и все  из-за  тонкого
собачьего лая в самом конце коридора. Такие вопли - на грани
ультразвука  -  могла издавать только Ксоло.  Бедная  псина,
сидит   где-то   одна-одинешенька,  принесенная   в   жертву
беллетристическим разборкам.
       Я   двинулась  на  лай,  который  с  каждой  секундой
становился все явственнее.
      Чтобы  добраться  до него, мне пришлось  завернуть  за
угол.  Лай  доносился  из-за  двери  комнаты,  выходившей  в
маленький  холл.  Пол в холле был устлан толстым  ковром,  а
стена напротив двери - задернута плотными шторами.
      Я  подошла к двери и даже не сразу сообразила, что она
приоткрыта.  Несколько  секунд я колебалась,  но  лай  Ксоло
призывал  меня. Нет ничего предосудительного в  том,  что  я
успокою  собачку.  Я  распахнула  дверь  настежь:  по  ногам
пробежал сквозняк, и шторы на стене заколебались.
     Ксоло!
     Аглаин дорожный чемодан лежал прямо на кровати, а Ксоло
сидела на чемодане и остервенело облаивала пространство.
      - Ну, что с тобой? Кто тебя напугал? - елейным голосом
спросила я.
      Ксоло  подпрыгнула, вскарабкалась ко  мне  на  руки  и
лизнула в подбородок. Тельце собаки била дрожь.
      -  Все  в  порядке,  все в порядке,  -  уговаривала  я
маленькое  чудовище,  укачивая ее,  как  младенца.  -  Скоро
придет мамочка, она тебя утешит...
      Комната,  предоставленная Аглае, являла  собой  резкий
контраст  с той халупой, в которой поселили нас с  Райнером-
Вернером. Окно во всю стену, пряничный рождественский пейзаж
за  окном,  дорогая мебель - никакой двусмысленной восточной
роскоши.  Все  предельно элегантно, утонченно  и  изысканно:
совсем  не  для  бурятского седалища Дымбрыла Цыренжаповича.
Девяносто  девять из ста, что все это великолепие  -  привет
Дымбрылу   от   какой-нибудь  европеизированной   любовницы.
Которая  уже научилась пользоваться эпилятором, не  краснеет
от   словосочетания  "глобализация  экономики"  и   способна
кончить при одном только виде утюга с тефлоновым покрытием.
      Ксоло  наконец-то успокоилась, и я спустила ее с  рук.
Теперь нужно следить, чтобы они не потянулись ни к Аглаиному
чемодану,  ни к ноутбуку, стоящему здесь же, на столе  возле
окна.  Ноутбук, равно как и чемодан, были частью ее рабочего
кабинета,   той   самой  privacy  <Уединение,   одиночество,
уединенность  (англ.).>,  попытка  влезть  в  которую  может
закончиться плачевно.
     Даже для меня.
      Интересно,  забит ли в ноутбук ее новый роман?  Роман,
который никто еще никогда не видел и о котором все так много
говорят.
      Лучше убраться отсюда - от греха подальше. Иначе Аглая
может обвинить меня в промышленном шпионаже.
      Но убраться вовремя не получилось: приоткрыв дверь,  я
нос  к  носу  столкнулась с Аглаей. На щеках метрессы  пылал
девичий  румянец,  а  на  скромной  енотовой  шубейке  таяли
последние   снежинки.   Аглая  была   в   самом   благостном
расположении духа, поэтому никакой истерики не последовало.
      -  Что  вы  здесь делаете, маленькая дрянь?  -  весело
спросила Аглая, отбиваясь от визжащей и прыгающей Ксоло.
      -  Я...  Ксоло  тосковала...  Плакала...  Я  зашла  ее
проведать.
      - А она открыла вам дверь? - Аглая поболтала маленьким
плоским ключом у меня перед физиономией.
     - Нет... Но дверь была открыта.
     - Открыта? Странно, ведь я ее закрывала.
      -  Может  быть,  кто-то  из  обслуги?  -  высказала  я
предположение и тут же вспомнила укутанную коньячными парами
мизансцену в подсобке.
      - Может быть... Лес изумителен, не правда ли? Леса я и
в    глаза    не   видела   и   потому   промычала    что-то
нечленораздельное.
      - А наш маленький немецкий друг? - Аглая сбросила шубу
прямо на пол.
     - А что "наш маленький немецкий друг"?
      -  Он  так  же  изумителен в койке,  как  этот  лес  в
сугробах?
        Литые   мускулы,   безволосая   грудь,   дракон   на
предплечье... Черт возьми, лучше мне поискать  другое  место
для  ночевки!  Взять  хотя  бы  диванчик  в  оранжерее.  Или
подсобку в коридорчике. Бурятские юноши когда-нибудь  оттуда
уберутся, надо полагать...
      - Вы покраснели? - Аглая рассмеялась. - Вы покраснели,
'- g(b, вы еще с ним не переспали.
     - Да?
     - Но вы этого хотите...
     - Не хочу.
     - Хотите, это у вас на лице написано.
     - Что еще написано у меня на лице?
     - Положили глаз на диванчик в зимнем саду? Боитесь сами
себя?  Ладно, не стоит дуться на старую добрую Аглаю! А  как
вам  сегодняшний паноптикум? Они готовы были разорвать  меня
на части, эти стервы!
      Теперь  до  меня  стала доходить истинная  причина  ее
превосходного  настроения. СС, ТТ и ММ. Она  сыграла  "Рондо
каприччиозо"  у  них на нервах, она заставила  их  выйти  из
себя,  она  вынудила их показать зубы. Зубы, почти полностью
потерянные в ходе борьбы за беллетристический ОЛИМП.
     Аглая плюхнулась на кровать - прямо в сапогах.
      - Представляю, чем они занимаются в свободное от своих
писулек время!
     - И чем же?
       -   Подсчитывают   количество  публикаций   о   себе.
Подсчитывают количество публикаций о конкурентках.  А  потом
устраивают  истерики своим литературным агентам.  И  мужьям-
язвенникам,  если  таковые имеются... Массовая  культура  не
сахар, девочка моя. Чуть зазевался - пиши пропало. Затопчут.
А  издатели? Это же отпетые негодяи. Давай-давай,  Аглаюшка,
строчи,  кропай,  молоти, ни отдыху ни  сроку  -  только  не
останавливайся!.. А читатели? Сегодня они без тебя и в метро
не спустятся, и в туалет не зайдут, и в кровать не лягут,  а
завтра?  Появится новая лахудра, у которой три деепричастных
оборота  в  предложении - против твоего одного. И сюжет  она
подворовывает искуснее... И все.
      Был кумир - и кончился. На свалку истории, душа моя, в
макулатуру!..
      Из  макулатуры  в  макулатуру - это больше  похоже  на
афоризм.
     - Ну и картину вы нарисовали... Ужасно.
      - Прекрасно, девочка! Прекрасно! Только это заставляет
кровь в жилах бежать быстрее. Сегодня вечером продолжим наши
бои без правил."
     - Вечером?
      -  Ну да. Если вы, конечно, не захотите уединиться  со
своим подопечным. Или он положил глаз на кого-то другого?
     Аглая была тертым калачом, она видела меня насквозь.
      -  Приходите, будет весело. Выпустим пар окончательно,
чтобы  завтра не бросаться друг на друга перед камерами.  Ох
уж  мне  эта  массовая  культура и ее деятельницы!  Скажите,
Алиса, она не напоминает вам секс по телефону?
     - Секс по телефону? - опешила я.
     - Неужели вы не знаете, что это такое?
     - У меня... У меня никогда не было секса по телефону...
      - У меня тоже, но я очень живо представляю себе это...
Квартиренка  на  окраине,  два  разбитых  телефона.  И   две
разбитые артритом бабенки, в прошлом младшие экономисты, а в
настоящем - безработные. С алкашом-мужем, двоечником-сыном и
`%$*(,(   волосами.  Сидит  такая  сексуалка  в   продранном
свитере,  грызет ногти, штопает носки, вяжет шарфики  и,  не
отрываясь  от  этих  благородных  занятий,  успевает  еще  и
постонать  в  трубку,  имитируя  оргазм.  Который   если   и
испытывала, то только в ранней юности, на уроке физкультуры,
- ползая по канату.
     - Ну, не только... - успела вставить я.
      - Ах да, есть еще велосипед, душ и верховая езда...  А
потом начинает рассказывать вагинострадальцу на другом конце
провода о своем шелковом белье и своей шелковой коже...  Вот
и вся романтика, девочка.
     - А при чем здесь книги?
      -  Не  книги  -  книжечки! -  Аглая  расхохоталась.  -
Книжечки  в мягких обложках! Все то же самое, душа моя,  все
то  же самое! Мелкий обман. Ну, скажите, какое представление
может иметь какая-нибудь мать-ее-актриса-кукольного-театра-а-
ныне-сочинительница-текстов о жизни банкиров?  Или  нефтяных
магнатов. Или - крупных мафиози... Или - страшно подумать  -
о  вилле на Сейшелах... Вот вы имеете представление о  вилле
на Сейшелах?
     - Никакого.
      -  Я тоже. - Она приподнялась и что-то вытащила из-под
подушки.
      Этим "что-то" оказался белый цветок сантиметров десяти
в  диаметре,  смахивающий на очень крупную  чайную  розу,  с
нежными, уже слегка примятыми лепестками.
     - Как мило, не правда ли? - пропела Аглая, опуская лицо
в лепестки. - И как по-восточному изысканно.
      -  Вы  хозяина имеете в виду? - Слоноподобный  Дымбрыл
Цыренжапович  монтировался  с  этим  цветком  так  же,   как
потаскуха с поясом верности.
      -  И  хозяина  тоже. Вы не знаете, как называется  эта
прелесть?
      Я понятия не имела, что это за цветок, но прямо передо
мной,  на  безмятежной поверхности стены, неоном  загорелась
фраза: "Бойся цветов, сука!" Я не забыла о ней, надо же!
     - Дайте его мне.
     - Вы опять за свое? - Аглая покачала головой. - Вы меня
в могилу сведете, честное слово!
     - Я...
       -   И   слушать  ничего  не  хочу.  Принимаете  самый
обыкновенный   знак   внимания...  Жест   признательности...
Принимаете  за черт знает что!.. Интересно, что  преподнесли
этим стервам?.. Как вы думаете?
     - Никак.
      -  Верблюжья колючка - вот тот максимум,  который  они
заслуживают...
      -  Я  бы  на  вашем месте, Аглая... Аглая соскочила  с
кровати, подошла ко мне и ухватилась за мой подбородок:
      -  Даже  не  мечтайте когда-нибудь оказаться  на  моем
месте!..
      Шутка, ну, конечно же, это была шутка. Вот только я  и
предположить  не могла, что пальцы Аглаи могут  быть  такими
жесткими!  А  глаза - такими холодными.  А  улыбка  -  такой
(a*`%--%).
      -  И в мыслях не было мечтать... - пискнула я, пытаясь
освободиться из тисков. - Мне просто не нравится, что...
     Аглая наконец-то разжала пальцы:
      -  Чем  нести всякий вздор и мучить меня этой скверной
историей, занялись бы лучше мюнхенским жеребчиком.
     Это был сигнал: поболтали, девочка, пора и честь знать.
      Я  вышла,  плотно прикрыв за собой дверь.  Подниматься
наверх, к спеленатому одеялами Райнеру, мне не хотелось.  Да
и  мало  ли  что  я могу там увидеть, кроме одеял,  водки  и
наглого   сексуального   tattoo!  Мулатку,   например.   Или
бюстгальтер Минны на спинке кровати. Или - что самое ужасное
-  Дарью,  которая сменила гнев на милость только для  того,
чтобы мне досадить.
     Но, в конце концов, можно ведь побродить по дому...
      В  коридоре,  ведущем  в  зал с  охотничьими  трофеями
Дымбрыла,  я  нос к носу столкнулась с Ботболтом.  Бот-болт,
этот бурятский шпион, пришедший с холода, был в расстегнутой
дохе  (но  не  в  лисьей,  как у  хозяина,  а  в  волчьей  -
поскромнее) и с маленькой сумкой в руках.
      -  Простите, - обратился он ко мне. - Вы не видели эту
женщину с.., таким большим ртом?
     - Софью?
     - Да, - закивал он.
     - А что случилось?
     - Я ее потерял. А она оставила мне свою сумочку. Прежде
чем  я  успела  что-либо  сообразить,  моя  загребущая  рука
потянулась к частной собственности Софьи Сафьяновой.
     - Давайте ее сюда. Я передам...
       Ботболт  секунду  подумал,  затем  вынул  из  кармана
фланелевую  салфетку, зачем-то протер сумку и  только  после
этого протянул ее мне.

                             ***

      ...Вечер  удался  - по крайней мере,  его  начало.  Мы
встретили  наступление сумерек в том же количестве:  шестеро
женщин  и  трое  мужчин плюс Ботболт.  Плюс  Ксоло.  Правда,
произошла  одна  существенная  замена.  Нас  покинул   душка
Дымбрыл  Цыренжапович, а его место занял  оператор  Фары  по
имени  Чиж. Он так и представился, птичьей скороговоркой,  -
"ПетяНоМож-ноЧиж", и я сразу же поняла, откуда  ветер  дует.
Должно  быть,  Фара  простить себе не мог  профессионального
краха  за  обедом. И именно поэтому вывел  под  уздцы  Чижа,
который весь день благополучно проспал в комнате режиссера.
     А нерасторопность Фары не вызывала никаких сомнений.
     Еще бы, расшалившиеся дамы публично обнажились до самых
гланд,  а это даже не было зафиксировано на пленку! Но  Фара
все  еще  надеялся исправить положение, иначе бы в обеденном
зале не появилась видеокамера. И ее опекун Петя Чиж.
      О  том, что луна Дымбрыла не будет сиять на небосклоне
дружеской  вечеринки,  нам сообщил верный  Ботболт:  срочные
дела  призвали  хозяина  в  Питер,  он  настоятельно  просит
извинить  его  и  так же настоятельно требует,  чтобы  гости
gc"ab"."  +(  себя как дома. Верный же Ботболт (от  кончиков
белых   перчаток  до  запасов  шампанского  "Veuve   Cliquot
Ponsardin") поступает в их полное распоряжение.
      Прежде чем упасть в объятья "Veuve Cliquot Ponsardin",
я  успела  сделать  две  вещи:  распотрошить  сумочку  Софьи
Сафьяновой  (гореть мне в аду!) и послать к  черту  Райнера-
Вернера (гнить мне в раю!).
      Мучения  начались  сразу же, стоило только  заполучить
поганый сафьяновский ридикюль. Он жег руки так сильно, что к
нашему  закутку на третьем этаже я добралась едва  ли  не  с
ожогами  второй  степени. Дом все  еще  оставался  для  меня
загадкой,   из-за   любого   угла  могла   материализоваться
большеротая  Софья  - так что более безопасного  места,  чем
ванная без щеколды, и придумать было нельзя.
      При  условии,  конечно, что немец спит после  принятия
"Абсолюта". Спит в самом примитивном смысле этого слова. Без
всяких парафраз на тему "заниматься любовью".
      Немец  спал. Один как перст, слава богу! Но и  во  сне
демонстрировал  свое  превосходство над  женщиной:  картинно
разбросанные руки, картинно вздернутый подбородок,  картинно
разошедшиеся складки на лбу. Он даже не храпел,  что  совсем
меня  не  удивило:  не может же храпеть фото  из  рекламного
журнала!
      Я  на цыпочках пробралась в ванную, плотно прикрыла за
собой, дверь и уселась на унитаз.
      Ничего  особо  выдающегося в ридикюле не  было,  кроме
разве  что  нескольких  пакетиков  с  каким-то  порошком.  Я
развернула  один из пакетиков и уткнулась глазами  в  мелкие
белые кристаллы. Уж не героин ли?..
     Но лизнуть порошок я побоялась.
       Следующим  номером  программы  шла  записная  книжка,
испещренная  фразами  типа "...на ладонь  ей  выпало  нечто,
впоследствии   оказавшееся  самым   настоящим   человеческим
глазом". Из-за нескольких подобных фраз я сделала вывод, что
это не просто записная книжка, а Записная Книжка Писателя.
     Которая впоследствии может быть издана отдельным томом:
"Из  не  вошедшего  в собрание сочинений". В  плексигласовый
карман записной книжки был воткнут календарик на текущий год
с  отмеченными кружочками датами. Сегодняшний день тоже  был
обведен - оптимистической зеленой пастой. Кроме календаря  и
пары визиток, в кармашке валялся чек "ИЧП "Крокус".

Глава 3

              Через полтора часа после убийства

      ...Никто  не знает, сколько часов мы проведем  в  этом
странном доме.
      Я даже не уверена, что стылый ночной пейзаж за окном -
реальность.  Реальность, а не заставка к  передаче,  которая
никогда не будет снята. Ради нее Аглая приехала сюда... Нет,
черт   возьми,  нужно  смотреть  правде  в  глаза.  Не  ради
передачи.  Таких  передач у нее был  не  один  десяток.  Она
просто  не  могла отказать себе в удовольствии  посидеть  на
бутафорском троне Королевы Детектива.
     И ей это удалось. Почти удалось.
      Устроиться на самом краешке и поднять бокал, в котором
уже била хвостом ее смерть.
       Смерть,   которую   констатировал   случайный   холоп
случайного человека. Ровно полтора часа назад. Ровно полтора
часа  назад  Ботболт поднялся, отряхнул брюки  и  бесцветным
голосом произнес:
     - Никакого врача не нужно. Она мертва.

                             ***

       ...Несколько  мгновений  все  переваривали   страшную
новость.
     - Мертва? - переспросила Минна.
     - Мертва? - переспросила Tea.
     - Мертва? - переспросила Софья.
      -  Sie  ist  tot?! <Она мертвая? (нем)>  -  сдавленным
шепотом произнес Райнер-Вернер.
      -  Мертва,  надо же! - Дашка истерически хихикнула.  -
Мертва.
      - Что значит - "мертва"? - Режиссер Фара сделал шаг  в
сторону  тела Аглаи и тут же в суеверном ужасе  отступил.  -
Что  значит - мертва?! Да убери же ты, наконец, эту  чертову
камеру, Петя!..
      Все это время камера ни на секунду не выключалась, вот
оно что!
      Чиж с трудом отклеил от лица глазок видоискателя. Судя
по  его застывшим зрачкам и сомнамбулической улыбке на лице,
он  так до конца и не понял, что же произошло. Камера  -  во
всем  была виновата камера. Для камеры не существовало грани
между реальностью и воплощением реальности. Любой попавший в
объектив  человек становился персонажем. А  персонажи  могут
только выйти из кадра, но никак не умереть. По-настоящему.
     - Какой ужас! - совсем по-женски всхлипнул самец Райнер-
Вернер. - Это сердце, да?
     Вопрос застал все общество врасплох.
     - Может быть, - сказала Минна.
     - Конечно же, сердце, - сказала Tea.
      -  Скорее  всего,  -  сказала  Софья.  -  Кто  бы  мог
подумать... А выглядела такой здоровой...
      -  Она действительно мертва? - Дарья уже взяла себя  в
руки.
     - Посмотрите сами - Ботболт пожал плечами.
     - Посмотрю.
      Теперь это снова была та самая Дашка, которую я  знала
тысячу  лет:  целеустремленная, волевая и  несгибаемая.  Она
решительно двинулась к распростертому на полу телу;  так  же
решительно  она  двигалась  к  глянцевым  страницам   модных
журналов.    И    заполняла   причитающиеся    ей    колонки
жесткоструктурированными аналитическими сплетнями.
     Но стоило только Дашке приблизиться к Аглае, как Ксоло,
скулившая до этого совершенно абстрактно, набросилась на нее
с самым конкретным желанием оттяпать половину подбородка.
      - Убери эту дуру, - зло бросила мне Дарья. - Или вы не
знакомы?  С  собакой и ее хозяйкой? Ты, я смотрю,  не  очень
огорчена...
     Аглая мертва, а я совсем не выгляжу огорченной. Неужели
это правда?
     Правда. Правда.
      Господи ты боже мой, разве можно огорчаться по  поводу
торнадо?  Тайфуна? Землетрясения в восемь  баллов  по  шкале
Рихтера?   Разве  можно  огорчаться  по  поводу  наступления
ледникового  периода, пересыхания Мирового океана,  массовой
гибели звезд в галактиках ј 45, 67 и 89?..
     Огорчаться можно только по поводу порезанного пальца. И
лишь до тех пор, пока порез не скроется в крошечном молочно-
белом сугробе пластыря. Примерно такой же пластырь устроился
сейчас  на указательном пальце Tea. Но кто такая Tea?  Самая
заурядная  мулатка,  прижившая  с  десяток  квелых  книг  от
бородатых  анекдотов.  И кто такие Минна  с  Софьей  -  даже
пластыря на пальце у них нет!
     Аглая - совсем другое дело.
     Аглая - звезда.
      Звезда, и галактики ј 45, 67 и 89 еще будут оспаривать
друг  у друга право считаться местом ее гибели... Так  разве
можно огорчаться по этому поводу?
     "Огорчаться" - это совсем другая эмоциональная шкала...
      -  Заткни ей пасть, - снова прошипела Дашка. Я присела
на корточки и тихонько позвала Ксоло:
      -  Ксоло,  девочка, иди к Алисе... Иди,  моя  хорошая.
Алиса тебя любит. Иди, иди сюда...
      Спустя  минуту  несчастная Ксоло вняла  моим  мольбам.
Скулить она не перестала, но, улегшись на брюхо, поползла ко
мне. Я перехватила ее и прижала к груди. Еще никогда...
     Черт, я, кажется, плачу..
      Пока  я  прислушивалась к своим ощущениям,  Дашка  по-
мясницки начала распоряжаться пространством вокруг Аглаи.  И
самой Аглаей.
      Вернее, тем, что еще несколько минут назад было Аглаей
Канунниковой,  Королевой Детектива. Я даже не подозревала  в
своей  подруге  такого  прозекторского  хладнокровия.   Если
сейчас  она  вытащит  из лифчика хирургический  скальпель  и
"a*`.%b грудину Аглаи, как банку томатов в собственном соку,
- я не удивлюсь...
       Дарья  приложила  ухо  к  цветку  в  декольте,  затем
пристроила  пальцы к голубоватой жилке на  шее  и,  наконец,
распялила Аглаино веко. Одно, а затем другое.
      -  Она мертва, - ровным учительским голосом отчеканила
Дашка, делая ударение на каждом слоге: "Запомните, дети, как
пишутся эти два слова. А теперь повторим все вместе,  хором.
И не забудем поставить восклицательный знак: "ОНА МЕРТВА!"
     - Она мертва. Мертвее не бывает.
      Это  был  сигнал. Сигнал стае воронья, заградительному
отряду    гиен,   садово-огородному   товариществу   грифов-
стервятников.
     - Какое несчастье, - сказала Минна, приближаясь к телу.
      - В голове не укладывается, - сказала Tea, приближаясь
к телу.
      - Нужно вызвать "Скорую", - сказала Софья, приближаясь
к телу. - Вы слышите меня, молодой человек?
      Ботболт  повел  раскосыми глазами, но даже  не  сделал
попытки  сдвинуться  с места. Напротив, присел  на  корточки
рядом   с  задравшимся  подолом  Аглаиного  платья  и   стал
меланхолично собирать осколки.
      - Не стоит этого делать, - раздался голос позади меня.
Малокровный,  анемичный голос. Этого  голоса  я  никогда  не
слышала,  а  если  и  слышала, то напрочь  забыла,  кому  он
принадлежит. - Не трогайте осколки.
      Храмовый  служка  при смокинге пожал  плечами,  но  от
осколков  стекла все же отступил. А СС, ТТ  и  ММ  синхронно
повернули головы: кто это еще разговорился? Я последовала их
примеру.  Вместе  с  Дарьей, все еще не  желавшей  выйти  из
теплых ласкающих волн смерти Королевы.
     За нашими спинами стоял Чиж.
       Тот   самый   оператор  "ПетяНоМожноЧиж",  бесплатное
приложение   к  камере,  бледная  телевизионная   спирохета,
последний  козырь режиссера Фары. Все это время он находился
в  тени  своей  всемогущей "SONY Betacam" -  тени  настолько
плотной, что я даже не могла рассмотреть его как следует.
      Хохолок  на макушке, потрепанные джинсики, потрепанная
жилетка с таким количеством карманов, что по ним можно  было
бы    рассовать   всю   Лондонскую   публичную   библиотеку;
потрепанные  ботинки армейского образца и полное  отсутствие
физиономии.  То есть, безусловно, что-то на этой  физиономии
присутствовало  -  при  близком  контакте  там  можно   было
обнаружить нос, рот и даже глаза. И все же, все же... Какими-
то  смазанными  они  были, какими-то  совсем  тусклыми.  Без
камеры  Чиж смотрелся как сорокалетняя женщина без  макияжа,
как дом без окон, как павлин без хвоста.
      Даже  я  со  своей совсем не броской внешностью  могла
сойти рядом с ним за супермодель Клаудию Шиффер.
      И  вот  теперь этот павлин без хвоста что-то пропищал.
Малокровным, анемичным голосом:
     - Не трогайте осколки.
     - А в чем дело? - спросила Минна.
     - Мы ведь не можем оставить все так, - сказала Tea.
     - Пока не приехала "Скорая", - сказала Софья.
      -  Пока  не приехала милиция, - отбрил Чиж. - Пока  не
приехала милиция, не нужно трогать осколки.
       Пожалуй,   я   ошиблась.  Он   оказался   совсем   не
слабосильным, голос Чижа. И анемией он не страдал. Напротив,
в   нем  было  что-то  вивисекторское,  что-то  заставляющее
вспомнить  лабораторные реторты, опыты на  мышах  и  пункции
плевральной полости.
      -  Не  думаю, что это сердце, - сказал Чиж и  деловито
бросил Дашке:
     - Отойдите от тела.
     Дарья подчинилась.
       Сменив  ее  на  посту  ј  1,  Чиж  принялся  деловито
обнюхивать,  ощупывать и осматривать  Аглаю.  Потом  так  же
деловито переключился на осколки.
     СС, ТТ и ММ сбились в отару, Райнер-Вернер повис у меня
на плече, а Дашка демонстративно отбыла к шахматам.
      -  Никто не утверждает, что это обязательно сердце!  -
топнула ногой Tea.
      -  Вот  именно. Никто не утверждает, -  топнула  ногой
Минна. - Может быть, это астма. Острый приступ, а под  рукой
не было никаких лекарств...
      -  Такое  иногда случается при астме, - топнула  ногой
Софья. - Моя собака умерла от астмы. И тоже внезапно.  Почти
как дорогая Аглая. Я очень страдала...
      -  Все дело в том, что у нее не было никакой астмы.  -
Неужели это мой собственный голос звучит так спокойно?  -  И
сердце  у  нее  было  здоровым. Она была абсолютно  здоровым
человеком.
      Все  три  писательницы посмотрели на меня  со  скрытой
ненавистью.
      -  Абсолютно здоровых людей не бывает, - выступила  от
лица  триумвирата Софья. - Абсолютно здоровые люди уже давно
лежат в могилах...
      ...Беглое  обследование длилось не более  пяти  минут,
после чего Чиж самым будничным голосом произнес:
     - Она не умерла.
     - Жива? - спросила Минна.
     - Жива? - спросила Tea.
     - Неужели жива? - переспросила Софья.
      -  Она не умерла. - Чиж затряс хохолком на затылке.  -
Ее.., отравили.
       Через   секунду  раздался  грохот  падающих   шахмат,
приправленный  Дашкиным  гомерическим  смехом.  Этим  смехом
ознаменовалось начало очередного акта драмы:
     Райнер-Вернер икнул, Ботболт поскреб безволосую щеку, а
метрессы  приблизились  к Чижу и опекаемому  им  телу  Аглаи
вплотную.
      -  Что  значит - "отравили"? - Минна, кряхтя  и  охая,
опустилась на пышно взбитые подушки коленей.
      -  Когда  это  ее отравили? - Tea последовала  примеру
Минны, не издав при этом ни единого звука.
      - Отравили чем? - Софья, хрустнув коленными чашечками,
присоединилась к остальным.
     - Я думаю - это цианид. - Чиж уселся на паркет и подпер
голову ладонью. А потом обвел взглядом всех троих.
     - Бред. - Минна покраснела.
     - Полный бред. - Софья побледнела.
       -   Чушь  собачья,  -  резюмировала  Tea,  сразу   же
перевоплотившись из цивилизованной мулатки в дикую, угольно-
черную африканку племени кокофу.
      -  Если  быть  совсем  точным  -  цианистый  калий.  -
Определенно,   Чиж  поставил  перед  собой  задачу   довести
присутствующих до умоисступления.
      Я  поверила  Чижу сразу, хотя он и не думал  приводить
доказательства своей версии. Да и кто такой Чиж, чтобы иметь
право на версию?!
      Но я поверила. И все потому, что на моих руках дрожала
собака Аглаи Канунниковой - породы ксолоитц-куинтли.  И  все
потому,  что  я  знала  об  Аглае гораздо  больше,  чем  все
остальные.  И  все  потому, что я  знала  об  Аглае  гораздо
больше,  чем  сама  Аглая.  Во всяком  случае,  о  том,  что
предшествовало трагедии.
     Бледно-восковой брат чайной розы появился неспроста. Он
взял  доверчивую Аглаю под локоток, шепнул на ухо анекдотец,
пообещал  мороженое,  чертово колесо и поцелуй  в  последнем
ряду  на  последнем  киносеансе - он  даже  залез  к  ней  в
декольте. А потом подвел к самому краю смотровой площадки  и
столкнул вниз. Лицом в смерть.
     "БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!"
      Никто  не  видел этой записки. Никто,  кроме  меня.  И
человека, ее написавшего. Одна только мысль о том, что  этот
человек может находиться здесь, совсем рядом, и безнаказанно
предаваться  мыслям  о  совершенном злодеянии,  обдала  меня
жаром. О, если бы можно было вскрыть все имеющиеся в наличии
черепные  коробки!  В какой-нибудь из  них  я  бы  наверняка
обнаружила  эти самые слежавшиеся сладостные мысли  об  этом
самом злодеянии.
     Вот только в какой именно?..
      -  Цианистый  калий? Да вы с ума  сошли!  -  хихикнула
Минна.
      -  Цианистый  калий  даже в аптеках  не  продается,  -
хохотнула Tea.
      Софья  же, наплевав на вялые протесты Чижа, ухватилась
за осколок, в котором еще поблескивали капли шампанского,  и
приблизила его к лицу.
      -  У  вас  больное  воображение,  молодой  человек,  -
надменно    бросила   она   спустя   некоторое   -    совсем
непродолжительное  -  время.  -  Если  даже  предположить...
Просто   предположить,   что   причиной   смерти,   как   вы
утверждаете, явился цианистый калий...
     - Он, родимый, - с готовностью подтвердил Чиж.
      -  Тогда  куда делся запах, а? Сильный запах  горького
миндаля?
     - Вот именно - горького, - поддержала Софью Минна.
     - Вот именно - миндаля, - поддержала Минну Tea.
     - Какой же цианистый калий без сильного запаха горького
миндаля?   Это,  простите,  как...  -  Софья  даже  щелкнула
/ +lf ,(. - Это как Буало без Нарсежака!..
      -  Вот именно. Как А. Вайнер без Г. Вайнера. - Tea  по
примеру Софьи тоже щелкнула пальцами.
      А  Чиж  перевел взгляд на толстуху Минну:  что-то  она
скажет? Давай, Минна, припечатай самонадеянного юнца!
      Но  детективные  тандемы кончились.  Прощелыга-мулатка
увела  последний  прямо из-под носа неповоротливого  эсминца
"Майерлинг", и Минна впала в легкую задумчивость.
     - Ну, а вы как думаете, дорогая Минна? - хором спросили
Tea и Софья.
      Минна по-лошадиному фыркнула мясистым носом: все равно
отвечать придется.
      -  Я  думаю,  что цианистый калий без сильного  запаха
горького  миндаля - это все равно что Хемингуэй без кошек...
- выдохнула она.
      -  Вот  видите? - Софья снова повернулась  к  Чижу.  -
Надеюсь, против Хемингуэя вы ничего не имеете?
      -  - И против кошек тоже, но это дела не меняет. Запах
все  равно  присутствует, просто он  не  такой  сильный.  Не
особенно  выраженный... Словом, совсем необязательно,  чтобы
от  цианистого  калия  за  версту  несло  горьким  миндалем.
Выдумка  это.  Таких вот.., с позволения  сказать,  мастеров
детектива...
      Если бы Аглая была жива, она послала бы Чижу воздушный
поцелуй - летучий, как синильная кислота.
     - Что это значит - "с позволения сказать"?
      -  То  и  значит.  Ваше  невежество  когда-нибудь  вас
погубит. Консультировались бы со специалистами, дамы, прежде
чем расписывать ужасы отравления.
      -  А вы специалист? - Софья с сомнением уставилась  на
хохолок Чижа.
      -  Я  химик по первому образованию. К тому же  посещал
факультатив по ядам.
     Некоторое время дамы молчали.
      - У меня в книгах только горло перерезают. И распинают
на кресте. Или живьем в землю закапывают, на худой конец.  -
Минна  оказалась самой нестойкой. - А больше ни-ни.  Никаких
отравлений!
       -  У  меня  тоже  никаких.  -  Tea  сочла  за  лучшее
присоединиться   к  Минне  и  лишний  раз   не   нервировать
дипломированного  специалиста. - Если  вы,  конечно,  читали
Теодору  Тропинину,  молодой человек. Смерть  от  маникюрной
пилочки как минимум. Или в пасти крокодила - как максимум...
      -  Вот  только  не  надо  делать  себе  дополнительную
рекламу,  дорогая Tea. - Софья недовольно  поджала  губы.  -
"Если  вы читали Теодору Тропинину"!.. Люди сами разберутся,
что им читать. А если горький миндаль отпадает... И если вы,
как   говорите,   химик...  Какие  у  вас   есть   основания
предполагать, что это цианистый калий, голубчик?
      -  У  кого-нибудь  есть  нож?  -  спросил  бледнолицый
оператор-оборотень. - И салфетка?
      Нож  тотчас  же нашелся у Ботболта. Ему стоило  только
отогнуть   полу   смокинга  -  и  на   свет   божий   явился
внушительного  вида тесак с костяной, украшенной  орнаментом
`cg*.).  Ботболт,  не говоря ни слова, почтительно  протянул
тесак Чижу.
     В следующий момент Чиж полоснул ножом себе по пальцу. И
подставил под капающую кровь салфетку. На белой ткани  сразу
же  расплылось  красное пятно. Все, с  облегчением  забыв  о
трупе, уставились на салфетку.
     - Есть еще добровольцы?
      - Предлагаете нам сделать харакири? - Tea поморщилась.
-  В  знак цеховой солидарности с покойной? Учтите, читатель
нам этого не простит...
       -   Только  ради  чистоты  эксперимента...  -   начал
оправдываться Чиж.
      -  Ну,  давайте  я.  - Ботболт протянул  ему  открытую
ладонь. - Ради чистоты...
      Чиж  как  будто  этого  и  ждал.  Без  всякой  жалости
(вивисектор и есть! последний романтик городского морга)  он
обрушился  на  дубленую  кожу  Ботболта  -  и  на   салфетке
появилось  еще одно пятно: такое же красное. А я-то  думала,
что  непроницаемый, желтолицый бурдюк Ботболт набит войлоком
и по жилам у него течет кобылье молоко!..
      Бурятский  стоик даже не поморщился.  И  не  задал  ни
одного  вопроса.  Ни единого. В отличие от бывшей  работницы
прокуратуры Софьи Сафьяновой: задавать вопросы, в том  числе
и риторические, было ее основной профессией.
     - Ну, и что вы хотите этим доказать?
      -  А  вот  что.  Нагнитесь  и посмотрите  внимательно.
Стараясь  не  менять  положения  тела,  Чиж  приподнял  руку
мертвой Аглаи и слегка отодвинул ее. И слегка повернул.
     - Теперь видите?
      Запястье  мертвой писательницы было испачкано  кровью.
Очевидно,  она  упала  прямо на  осколок  бокала,  и  тонкая
ниточка  вены  оказалась перерезанной. Порывшись  в  кармане
жилетки,   Чиж   извлек   лупу,   состряпанную   из   самого
обыкновенного объектива, и поднес ее к руке Аглаи.
     - Видите?
      СС,  ТТ  и ММ по очереди приложились к увеличительному
стеклу.
      - Порезала руку при падении, - сострила Минна. - Ну  и
что?
     - И вообще неудачно упала, - сострила Tea. - Ну и что?
      -  Может быть, это стоит классифицировать как  попытку
самоубийства? - сострила Софья. - Удавшую...
     Никто не рассмеялся. Даже Дарья притихла.
      - Все дело в цвете. - Чиж облизал порезанный палец.  -
Для сравнения: вот моя кровь, вот кровь уважаемого...
     - Ботболта, - подсказала я.
      -  Уважаемого Ботболта. Цвет практически  одинаков.  А
теперь сравните его с кровью покойной. Учтите, стекло задело
вену,  так  что  кровь по определению -  венозная.  То  есть
должна быть намного темнее. А она?
      - А что - она? - Осведомленность какого-то выскочки от
"SONY Betacam" стала заметно раздражать Софью.
     - Сами видите. Ярко-алая.
      Это  была  чистая правда: кровь мертвой Аглаи  заметно
.b+(g  +  al от крови еще живых Чижа с Ботболтом.  Она  была
гораздо более яркой. Нестерпимо яркой. Яркой до неприличия.
     - И что это значит? - осторожно спросила Минна.
     - Это значит, что произошло отравление цианидом. Цианид
нарушил  процесс  усвоения кислорода. И кровь  оказалась  им
перенасыщенной. Вот так. Таким образом обстоят дела.
      Дела  действительно  обстояли хреново.  СС,  ТТ  и  ММ
отползли  от тела Аглаи, как от куска испорченного  мяса,  и
разошлись  в разные концы зала. Друг на друга они  старались
не  смотреть.  Чиж же остался на месте. Он протянул  руку  к
лицу  Аглаи и осторожно, кончиком мизинца, снял каплю слюны,
застывшую в уголке рта.
      -  Вы уверены, что это.., яд? - спросила я. Только для
того,  чтобы  что-то  спросить,  чтобы  наполнить  застывший
воздух  зала  хоть  каким-то звуком: даже поленья  в  камине
притихли   и   перестали  трещать,  что   было   уж   совсем
противоестественно.
      -  Ну, на сто процентов я утверждать не могу... Но  на
девяносто  девять... Вот если бы у меня под  рукой  оказался
железный  купорос...  Я был бы уверен  абсолютно.  И  потом,
судороги...  Локальные красные пятна  на  шее...  Характерно
окрашенная слюна. Не слюна даже, а кровавая пена. Совершенно
ясно,  что воздуха ей не хватило, и она задохнулась.  Умерла
от удушья. Это - один из самых ярко выраженных симптомов,  и
он  тоже  подтверждает...  Словом,  абсолютно  классический,
абсолютно хрестоматийный случай отравления цианидом.
      -  А  при  чем  здесь  железный купорос?!  -  Софья  с
прокурорской ненавистью посмотрела на гнусного, испортившего
всю  обедню Чижа. - При чем здесь какой-то железный купорос,
если вы заявляете, что она отравлена! И намекаете на то, что
это...
      Закончить  фразу  она  не решилась.  Произнести  вслух
"убийство"  означало  бесповоротно испортить  дивный  зимний
вечер.  И  не менее дивную зимнюю ночь, которая должна  была
прийти на смену вечеру. Теперь же на смену вечеру придет  не
дивная ночь, а вполне прозаичная шайка оперов. Оперы наберут
понятых  из  соседней  полусгнившей от пьянства  деревеньки.
Оперы  будут топтать паркет грязными ботинками, сыпать пепел
на  восточные  ковры  и  в  кадки с  пальмами;  оперы  будут
уединяться  с  участниками трагедии в самых интимных  местах
особняка и стряпать бесконечные протоколы. И еще неизвестно,
чем  это обернется, потому что абсолютное алиби имеет только
один человек - Аглая Канунникова.
     Мертвая Аглая.
     - Вы намекаете на то, что это... - Софья сделала вторую
попытку. В рывке. Но штанга ей так и не покорилась.
      -  Если  классифицировать отравление как убийство,  то
намекаю.  - Бесстыжий Чиж находился с госпожой Сафьяновой  в
разных  весовых  категориях  и поэтому  легко  справился  со
снарядом. С первого захода. - Нужно вызвать милицию.
     - Подождите... - повысила голос Tea. - Почему мы должны
верить  какому-то  сомнительному типу?  И  его  сомнительным
выкладкам?
      -  Вам-то  чего  бояться, дорогая  Tea?  -  тотчас  же
.b.'" + al толстуха Минна. - По-моему, это ваш звездный час.
Попрактикуетесь в даче автографов - какая вам  разница,  что
подписывать: книгу или протокол?.. Говорят, у вас в  наличии
имеется двадцать вариантов подписи - на все случаи жизни.
      - Вот именно - жизни! Но не... - мулатка скосила глаза
на тело Аглаи.
     - Никогда не поздно начать.
      -  Для  меня - да. А в вашем почтенном возрасте поздно
все.  Даже соучастие в убийстве. - Tea, самая легкая,  самая
хрупкая  из  всех,  легко перемахнула барьерчик  с  надписью
"преступление" и теперь на всех парах неслась к финишу.
     Черт возьми, они снова начали совать друг другу шпильки
в  мягкие  места!.. В самое удачное время и в самом  удачном
месте,   ничего   не   скажешь!  Даже   сидя   на   соседних
электрических стульях, они будут поносить друг  друга,  даже
стоя в одной очереди на гильотину!..
      -  Я не претендую на соучастие в убийстве. Уступаю это
почетное право вам... - Минна ловко обошла Tea на повороте и
первой разорвала финишную ленточку.
      -  Дамы,  дамы! - Софья постучала ладонью по столу.  -
Думаю,  сейчас  не  самое  подходящее  время  для  выяснения
отношений! В комнате находится тело.
      -  Если это тело, - бросила Tea. - Если это тело, а не
мистификация. Вы уверены, что она нас не надула?
     - В каком смысле?
      - Она любит такие штучки. До последней страницы держит
кукиш  в  кармане. Это ее обычная практика. Слова в простоте
не скажет, от нормального, человеческого мотива преступления
ее  тошнит. Все норовит с подвывертом, с подвывертом, да еще
и Фрейдом по башке бьет при первой же возможности.
Tea  снова выдвинулась к лежащей на полу Аглае. Она  присела
на корточки перед телом и с влюбленной ненавистью посмотрела
на него:

-  Нет... Я - личный секретарь Аглаи Канунниковой. Эта
сухая, лишенная всяких эмоций информация породила целую бурю
народного возмущения.
      -  Личным  секретарем обзавелась,  надо  же!  И  здесь
выпендривается! - сказала Минна.
     - Цену себе набивает! - сказала Tea.
     - Корчит из себя Артура Конан Дойля! - сказала Софья. -
А  вы,  такая симпатичная, ей подыгрываете! Стыдно, девушка!
На  легкие  деньги польстились! А могли бы  зарабатывать  на
жизнь более достойным способом!
      Похоже, они держат меня за проститутку, а Аглаю  -  за
разухабистую владелицу публичного дома! Обвинения были столь
чудовищны,  и я даже не нашлась что ответить.  Зато  у  всех
остальных появилась возможность высказаться.
     - Да что же мы на нее накинулись? - неожиданно пожалела
меня  Минна. - Может быть, девушка не виновата. Может  быть,
она  стала жертвой обстоятельств. Может быть, дорогая  Аглая
платила ей жалкие гроши!
      -  С  нее станется! Прижимиста, как пейсатый  рэбе!  -
запоздало возмутилась Tea.
      -  За копейку в церкви перднет, - по-прокурорски грубо
выругалась  Софья. - Мне рассказывали осведомленные  люди...
Она  такую  бойню из-за гонораров устраивает -  хоть  святых
выноси! Зубами деньги вырывает!..
     Софья перевела дыхание и ласково улыбнулась мне:
     - А вас саму она не достала?
      Подтекст  был  более чем прозрачен: Аглая  доведет  до
мысли о смертоубийстве кого угодно. Вот и тебя довела!..
      - Ну, хорошо, с девушкой все понятно, - наконец-то они
оставили меня в покое. - А молодой человек?
      -  Ах,  этот извращ... - Я мельком взглянула на  гнуса
Райнера и тотчас же поправилась:
      -  Этот  молодой  человек  - господин  Рабенбауэр,  из
Lюнхена.   Он  переводит  книги  Канунниковой  на  немецкий,
приехал сюда по личному приглашению писательницы.
      Немец закивал головой, а мое вполне невинное замечание
вызвало у трех детективщиц самую настоящую ярость.
      -  Вы слышали? - Tea картинно вознесла руки к небу.  -
Мало  ей нашего несчастного оболваненного читателя! Так  она
до немцев добралась!
     - Тихой сапой, - сквозь зубы процедила Софья. - И здесь
отличилась!  У меня переговоры уже год идут...  С  узбеками.
Тянут,  проклятые,  Митю  за титю!  А  эта  уже  и  Германию
окучила!
     - Мерзавка! - добавила Минна.
      -  Авантюристка!  - добавила Tea. - На  ходу  подметки
рв...
      До сих пор молчавшая Дашка самым бесцеремонным образом
перебила мастерицу иронического детектива:
     - Вы, как я посмотрю, горячо любили покойную.
     - А это кто? - спросила Минна.
     - Вот именно, кто это? - спросила Tea.
     - Это журналисточка. - Как и подобает бывшему работнику
прокуратуры,  Софья  обладала  самой  полной  информацией  о
гостях. - Приехала освещать съемки.
      В  подтексте  явно слышалось "Черт  тебя  принес",  но
известие  о "журналисточке" заставило женщин присмиреть.  Да
еще    диктофон    за    обедом!    Диктофон,    бесстрастно
зафиксировавший  литературную склоку,  где  все  стороны  не
особенно   стеснялись  в  выражениях.   Да   что   там   "не
стеснялись"! Они готовы были живьем друг друга сожрать.
     Вместо десерта.
      Теперь  диктофонная пленка могла вылезти писательницам
боком.  Если,  конечно,  она попадет  в  руки  следствия.  А
Дашкина   внешность   -  внешность  стервы   и   закоренелой
провокаторши  - не оставляла никаких сомнений:  пленочка  до
компетентных  органов доковыляет и к тому же будет  снабжена
соответствующими комментариями. И финальное  Аглаино  "Ловко
мы вас разыграли!", выданное уже после отключения диктофона,
не  спасет  троицу от обстоятельного разговора  при  наличии
стольких свидетелей.
     И психологического давления со стороны следователей.
     И, возможно, камеры предварительного заключения.
      Все эти простые мысли галопом проскакали по лицам  СС,
ТТ   и   ММ.  Но  выводы,  которые  они  сделали,  оказались
различными.
      - Вас, кажется, зовут Дашенька? - Голос Минны, которая
еще минуту назад Дашку в упор не видела, был полон ничем  не
разведенной глюкозы.
      - Дашенька, - хихикнула Дарья и даже подобрала живот в
предвкушении экстремальных писательских ходов.
     - Видите ли... То, что вы услышали сегодня за обедом, -
это,  так сказать, наши маленькие литературные игры.  Что-то
вроде  спарринга.  Как  в боксе. Не  стоит  придавать  нашим
словам никакого значения. Это всего лишь слова. Не больше.
      -  Конечно.  - Tea попыталась перехватить  инициативу,
выдвинуться на полкорпуса вперед и первой припасть  к  ногам
"журналисточки".  -  Слова - это единственное  наше  оружие.
Единственный  смысл нашей жизни... Слово  может  поднять  до
невиданных высот и может уничтожить. Убить наповал...
     Лучше бы она этого не говорила!
      -  Так,  значит, слово.., ее убило? - поинтересовалась
Дарья.  -  И какое именно? И кто же его произнес?.. Впрочем,
это легко будет установить. По пленке.
     - Вы не так меня поняли, - заныла Tea.
     - Она поняла именно так, как вы это произнесли, дорогая
Tea.  - Софья презрительно улыбнулась. - Вы, как всегда,  не
следите  за  речью.  Ляп  за  ляпом.  Совсем  как  в   ваших
псевдоиронических  детективах.  Но,  если  мне  не  изменяет
память, ваша фамилия - Валикова, милочка?
     - Память вам не изменяет.
      -  Дарья Валикова из журнала "Роад Муви", не  так  ли?
Дашка заподозрила неладное, но все же ответила:
     - Да. Я работаю в "Роад Муви".
      -  Та  самая Дарья Валикова, специалистка по  отстрелу
книжной  дешевки.  В последнее время вы развязали  настоящую
охоту  на  госпожу Канунникову, не так ли? Вы ей проходу  не
давали.   Ни   одного  доброго  слова  в   рецензиях,   одни
проклятья...  И  вот,  пожалуйста,  срываетесь   на   съемки
передачи с ее участием. Вам это не кажется странным?
     - А вам? - Дарью не так-то легко было сбить с толку.
      - Не показалось бы... Если бы все не закончилось столь
плачевно.
     - Вы хотите сказать...
      -  Я  только  хочу  сказать, что все  мы  находимся  в
одинаковом  положении.  Я  бы даже  сказала  -  в  одинаково
скверном положении.
     - Не совсем, - раздался тихий голос Чижа. Только теперь
я   заметила,   что  голос  этот  имеет  одну  замечательную
особенность: его забываешь сразу же, как только он перестает
звучать. - Кое-кто хочет свое положение улучшить.
     - Кое-кто? - удивилась Софья.
     - На вашем месте я бы никуда не уходил. Чиж обращался к
Tea, которая, воспользовавшись моментом, мелкими перебежками
двигалась  в  сторону двери. Окрик заставил ее вздрогнуть  и
обернуться.
      -  Мне  нужно выйти. Ненадолго. В дамскую  комнату,  -
заблеяла    Tea.    -   Надеюсь,   в   этом    нет    ничего
предосудительного?
     - Нет, но... - Чиж замялся.
     - Думаете, я собираюсь вынести пузырек с ядом? Канистру
с цианистым калием?.. Замести следы?
     - Не забывайте, что среди нас находится убийца, - после
некоторого раздумья бухнул Чиж.
     - И этот убийца - я? - Tea нервно рассмеялась.
      -  Я  этого не говорил... Если вам нужно выйти, тогда,
разумеется... Но будет лучше, если вы возьмете провожатого.
      -  В  качестве провожатого или в качестве  соглядатая?
Следователь-любитель задумчиво поскреб подбородок. Любой  из
ответов оскорбил бы почтенную женщину.
      - Если вы позволите, я могу составить вам компанию,  -
"ab`%/%-c+ao Райнер-Вернер, и я досадливо поморщилась.
      Теперь, когда ситуация с царем джинсовой горы (не  без
моего  участия)  была взята под контроль,  в  Райнере  вновь
взыграли его порочные инстинкты. Мулатка же, в полном  имени
которой  (Теодора-Эйприл-Вивиан-Окта-вия) явно проклевывался
африканский   темперамент,   предложение   немца   встретила
благосклонно:
      - Буду вам очень признательна, господин Рабенбауэр. Но
интернациональный дуэт так и не состоялся.
     - Не пойдет, - сказала Минна.
     - Не пойдет, - сказала Софья.
      -  Никаких  сепаратных переговоров с переводчиками,  -
добавила Минна.
      -  Тем  более что ваши квазииронические тексты  вообще
непереводимы, - добавила Софья.
      - Даже на язык здравого смысла, - заключила Минна -  А
если вам так уж приспичило, пусть вас проводит кто-нибудь из
обслуги.  Да  вот  хотя бы Ботболт... - заключила  Софья.  -
Ботболт!..
     Но призыв к мажордому в смокинге повис в воздухе.
     Ботболт исчез.
      Этот  прискорбный факт окончательно  прояснился  через
пять минут, когда Минна и Tea прочесали оранжерею, а Софья и
Райнер-Вернер   хором  проскандировали  затейливое   татаро-
монгольское  имя, стоя в дверях зала. И даже  выдвинулись  с
этим именем на устах в холл с коврами и оружием.
     Но никакого ответа не последовало.
      Ботболт как сквозь землю провалился. И никто  не  смог
объяснить  толком,  когда  же он выскользнул  из  зала.  Все
хорошо помнили момент, когда бурят передал Пете Чижу тесак и
позволил выдоить из себя несколько капель крови.
     После этого наступил коллективный провал в памяти. Пока
свидетели преступления шастали в поисках бурята, Ксоло  все-
таки удалось вырваться из моих рук, и она снова прибилась  к
Аглае.  Крупно дрожа, собака подползла к хозяйке,  несколько
раз лизнула ее сжатую в судороге ладонь и затихла.
      -  Мы не можем оставить ее вот так, - жалобным голосом
сказала  я Чижу. - Давайте перенесем ее куда-нибудь...  Хотя
бы на диван.
      -  Нет.  - Чиж был непреклонен. - Это сделают те,  кто
должен сделать.
     - Нужно хотя бы прикрыть... - не отставала я от Чижа.
     - Хорошо.
      Скорченная  фигурка Аглаи рвала мне сердце.  Она  была
нереальна   и  непристойна  одновременно  -  как   и   любое
физическое проявление смерти. Впрочем, что я могла  знать  о
смерти?  Несколько отрывочных воспоминаний  детства:  дед  в
простеньком гробу в гостиной (той самой, где по воскресеньям
обедала вся семья); похороны воробушка в дальнем углу двора,
за  гаражами  (стеклышки,  фантики от  конфет,  перемазанные
млечным соком одуванчики); похороны жука, похороны стрекозы,
бабочки  и  маленькой  лягушки...  Телефонный  звонок  мадам
Цапник ("Заказ на костюм отменяется, Алиса, мой шурин умер в
прошлую  пятницу")... Соседская колли,  околевшая  от  рака.
Dельфин  на  песчаной  отмели  у  Евпатории  -  искалеченный
винтом...
     И вот теперь Аглая.
      Ее  уход,  так  похожий  на заставку  к  телепрограмме
"Играем   в  детектив",  и  сам  был  детективом.   Но   три
закомплексованные литературные экстремистки превратили его в
фарс.
     А теперь еще Чиж...
      Чиж  придал фарсу законченность, сняв со стола тяжелую
скатерть.  Скатерть  еще  хранила в себе  несколько  темных,
непросохших  пятен  шампанского и  воспоминания  о  шведском
столе.  С  икоркой, салями, балычком, пикулями и швейцарским
сыром.
     - Что вы делаете, Петя? Вы с ума сошли?!
     - Предлагаете, чтобы я сорвал шторы?
     - Нет, конечно... Я поднимусь к себе и возьму простыню.
      -  Хорошо,  - согласился он и повернулся  к  режиссеру
Фаре. - Ты побудешь здесь?
      Фара  закивал аккуратно зализанной восточной  головой,
надул  щеки  и тряхнул плечами. После подобных красноречивых
телодвижений  непременно должен следовать  танец  "Куч  куч,
хота хай". На фоне цветущей сливы и горы Нангапарбат.
      - Идемте вместе... - Чиж подхватил меня под руку. -  В
холле  я  видел телефон. В ментовскую нужно звонить в  любом
случае.
     - Да, вы правы.
      Телефон  действительно стоял на  небольшом  столике  в
холле  рядом с гепардом. Возле него уже ходили кругами Софья
и   Райнер-Вернер.  Судя  по  мизансцене,  Райнер  порывался
схватить  трубку,  а  писательница  Сафьянова  всеми  силами
пыталась этому воспрепятствовать.
      Увидев нас, Сафьянова отпрянула - и от Райнера,  и  от
телефона.
      Райнер-Вернер,  воспользовавшись моментом,  тотчас  же
бросил плоский палец на клавиши.
      -  Куда  это  вы  собираетесь звонить, любезнейший?  -
поинтересовался Чиж.
      - В консульство. Я - гражданин Германии и не хочу быть
втянутым в это.., м-м.., неприятное происшествие.
      -  Положи  трубку.  - Голос Чижа не  предвещал  ничего
хорошего,  но  что  значило  это квелое  предупреждение  для
мускулистого адепта швабского атлетического порно?
      -  Плюю  на  вас,  - с чисто немецкой обходительностью
ответил  Райнер. - И на вашу дикую страну. С  вашими  дикими
озерами и дикими женщинами....
      Интересно, кого он имеет в виду? Скорее всего -  меня.
Меня и мои социальные протесты по поводу клешней на бедрах.
     - ..и диким снегом, и диким льдом...
     - И дикими мужчинами, - добавил Чиж и исподтишка ударил
немца в пах.
      Несчастный  перчик!  Одно испытание  за  другим!  Пока
Райнер-Вернер   корчился   от  боли.   Чиж   быстро   набрал
сокровенный 02. Несколько секунд он мрачно слушал,  потом  -
так же мрачно - принялся дуть в трубку.
     - Не работает, - спустя непродолжительное время сообщил
он.
     - Милиция не работает? - хором уточнили мы с Софьей.
     - Телефон.
     - Что значит - не работает?
      -  А  то  и  значит.  Глухо как в танке.  Можете  сами
попробовать.
     Пока мы с милейшей Софьей по очереди трясли трубку, Чиж
присел  на корточки и внимательно осмотрел провод.  А  потом
отогнул ковер.
      -  Надо же! Вы только посмотрите. Провод у телефонного
гнезда был аккуратно перерезан.
      - Идиоты, - процедил Чиж, и было совершенно непонятно,
к  кому  относится это нелестное определение: к  нам  или  к
тому, кто сделал надрез.
        Наплевав    на   возможные   трения   с    Дымбрылом
Цыренжаповичем,  оператор  с  мясом  вырвал  часть  провода,
зачистил  его  концы универсальным ботболтовским  тесаком  и
заново соединил их.
     - Проверьте, - бросил он Софье.
     Софья поднесла трубку к уху и покачала головой.
      -  Ну,  что? - спросил Чиж, хотя и так все было  ясно:
телефон не работал окончательно и бесповоротно.
     - Ничего.
     - Странно. - Чиж нахмурился.
      - Кажется, есть еще один. На кухне, - робко подсказала
я.
     - А вы откуда знаете?
     - Я видела...
      Я  действительно видела еще один телефонный аппарат  в
простенке между буфетом и мойкой, когда заходила на кухню за
спиртным и встретила там Минну.
     - Идемте.
      Исполненные самых дурных предчувствий, мы вернулись  в
зал, прошли через маленький коридорчик и оказались на кухне.
Деревянная  коробка  с  телефоном висела  на  стене,  а  сам
телефон  поблескивал  хромированными деталями  и  отделанной
малахитом  панелью.  Трубка тоже  была  малахитовая.  Должно
быть,  падкий на роскошь Дымбрыл сторговал аппаратец в Музее
радио и вынес его через служебный ход.
      Чижу  понадобилось пять секунд, чтобы определить,  что
телефонный  раритет  начала века полностью  разделил  участь
своего  более современного собрата. Тот же аккуратный надрез
у гнезда, и та же вселенская немота в трубке.
     - Плохо, - Чиж почесал тесаком подбородок и поморщился.
- Очень плохо.
     - Вы думаете? - осторожно спросила Софья.
      -  А  вы  нет?  Если, конечно, смерть  Канунниковой  и
шалости с проводами как-то связаны. А вот и бутылка...
      На  небольшом,  отделанном под красное дерево  столике
расположилась  целая  батарея  развеселых  пузырьков:  джин,
виски,  вермут, два вида хереса и яичный ликер.  Вплотную  к
ликеру  примыкало с десяток чистых бокалов. И над всем  этим
алкогольным великолепием высилось маленькое, почти кукольное
.*.h*..  За  окошком  царила  та  особая  молочная  темнота,
которой так отличаются зимние ночи в глуши. Засмотревшись на
эту  скорее амбразуру, чем окно, я не сразу заметила стоящую
в  отдалении  от  основной батареи  бутылку  "Veuve  Cliquot
Ponsardin".   Бутылка  была  полной.   Или   почти   полной.
Опорожненной максимум на один-два бокала.
      - Неужели та самая? - благоговейно прошептала Софья. -
Из которой?..
     - Хотите попробовать? - ухмыльнулся Чиж.
     - Воздержусь. Интересно, куда пропали те двое?
     - Какие двое?
      -  Те  два  парня, которые обслуживали нас за  обедом.
После обеда я их не видела. И за ужином - тоже.
      Подсобка!  Пустые бутылки, остатки эклеров на  блюдце,
две мертвецки пьяные головы, прильнувшие друг к другу...  Не
говоря  ни  слова, я оставила своих спутников,  метнулась  в
коридорчик и распахнула дверь подсобки.
     Пусто.
       Никаких   следов  возлияний.  Два  бурята,  казалось,
пустившие  здесь  корни, обильно политые коньяком,  исчезли.
Вместе с бутылкой, блюдцем и отчетливым запахом конины.
      Но  сдаваться  так  просто мне не  хотелось.  Осмотрев
каждый  сантиметр пола (уж не завалились ли они за  плинтус,
чертовы отпрыски быка Буха-Нойон Бабая!), я переключилась на
полки.  Хозяйственная мелочь, банки с  краской  и  какими-то
химикатами   (сплошь  испещренные  затейливыми   химическими
формулами: FeSQi 7H20, FeCii, NaHC03), пакеты с удобрениями,
запасные  лампочки,  несколько похожих на  лассо  скрученных
садовых шлангов, открытые ящики с инструментами...
      И  все  же визит в подсобку оказался не напрасным:  на
одной  из полок, рядом со скатертями, салфетками и кухонными
полотенцами,  я  нашла стопку чистых простыней.  Хоть  здесь
повезло, теперь будет чем укрыть Аглаю от посторонних глаз.
     Прижимая простыню к груди, я вернулась в зал. Дарья по-
прежнему  торчала  у шахмат. Фара подпирал  плечом  горку  с
посудой,  а  дамы вместе с Петей Чижом обсуждали сложившееся
положение.
      -  Неужели нельзя починить телефон? - спросила у  Чижа
Tea.
     - Теоретически можно, но для этого необходимо полностью
отследить   проводку.  Проводка  скрыта,  значит,   придется
долбить стены. Все стены во всем доме. Плана коммуникаций  у
нас  нет...  Да  и  понравится  ли  это  хозяину,  когда  он
вернется?
      -  Если...  Если  он  вернется, - трагическим  шепотом
произнесла  Минна.  Как  и  все крупные  женщины,  она  была
склонна излишне драматизировать события.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Только то, что сказала. Гостеприимный хозяин исчезает
в самое неподходящее время. А в еще более неподходящее время
исчезают его люди. Дом пуст, дом не подает никаких признаков
жизни,  на  полу лежит мертвое тело и к тому же  телефон  не
работает.
     Я поежилась.
      Картинка, нарисованная Минной, действительно выглядела
не лучшим образом. Даже если вынести за скобки те семнадцать
леденящих душу триллеров, которые она написала.
      -  Я  не  понимаю только одного. - Софья  тоже  решила
внести свою лепту в общий разговор. - Зачем был нужен  дубль
с телефоном?
     - Что значит - дубль?

Прямо  напротив  нас, у противоположной  стены  холла,
стоял Ботболт.
      -  Зачем вы взяли Будду? - с укоризной спросил он. Как
будто  ничего  не  произошло, как будто  он  и  не  пропадал
никуда,  как  будто  он  и не был записан  в  разряд  убийц-
оборотней.
     - Что?!
     - Зачем вы взяли Будду?
       -   Орехи  колоть,  -  нашелся  Фара.  -  А  вы  куда
запропастились?
     - Вы должны поставить статую на место. Статуя освящена,
не нужно навлекать на дом неприятности.
      "Не нужно навлекать на дом неприятности", надо же! Как
будто  смерть Аглаи не берется в расчет, как будто до нее  и
дела нет всесильным степным богам!
     - Сами и ставьте. - Фара уже пришел в себя и ощерился.
     - Гости не должны так вести себя...
      -  А хозяева... Хозяева не должны лишать гостей жизни,
вот!
      Ни один мускул не дрогнул на лице Ботболта. Он подошел
к  Будде,  поднял  его и любовно поднес к  груди.  И  только
теперь  я  заметила,  что в руке у непроницаемого  мажордома
зажата банка с каким-то раствором.
      Интересно,  где он был все это время?  И  что  это  за
банка?  И  как объяснить таинственное исчезновение  связи  с
внешним миром? Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Да
и  получим  ли  мы ответы? В любом случае второе  пришествие
Ботболта можно считать настоящей удачей; хотя бы потому, что
с   его   появлением   дом  перестал   быть   декорацией   к
третьесортной   бульварной  пьесе,  ковры   с   негодованием
отказались  от  клейма  "К/с "Ленфильм",  а  чучела  пумы  и
#%/  `$   с  таким же негодованием отреклись  от  родства  с
магазином  "Рыболов-охотник".  Все  снова  стало  подлинным,
отяжелевшим и подтвержденным документально.
      -  Мы искали вас, Ботболт, - вступилась за Фару  я.  -
Согласитесь, что это странно, пропадать в такой момент.
      -  Я  не пропадал. - Ботболт не оправдывался, он мягко
указывал  нам на наши заблуждения. - Вот. Железный  купорос.
Ваш  парень что-то говорил о железном купоросе.  Что  с  его
помощью можно определить состав яда.., вам повезло. У нас  в
подвале  как раз осталась одна-единственная банка, строители
им пользовались для консервации древесины. Я принес.
     - Долгонько же вы несли, - проворчал Фара. - У вас что,
подвал  под  Петропавловской крепостью? Или  под  Мариинским
театром?
      -  Зачем  же? Он в другом крыле. Вы можете спуститься,
посмотреть.
     - Увольте.
     - Как знаете...
      -  И  вот  еще  что, Ботболт. У меня пропал  мобильный
телефон.
     - Этого не может быть, - отрезал Ботболт.
      -  То  есть как это - не может? Куда же он, по-вашему,
делся?
     - Вам виднее.
     - Или вы хотите сказать, что его и вовсе не было?
     - Вам виднее.
      Лицо  Фары  накрыла  ударная волна  самого  оголтелого
расизма:  ах  ты,  бурят,  мелкая сошка,  чурбан  косорылый,
кобылье дерьмо, от мертвого ламы уши! Ужо я тебе!..
      -  Значит, мне виднее?! Я же при тебе разговаривал! Не
помнишь?
     - Вам виднее.
     Фара попытался сказать что-то еще, но махнул рукой, а я
снова взяла на себя функции парламентера.
     - Ваши телефоны тоже не работают, Ботболт.
     - Этого не может быть.
      Интересно, в каком гостиничном колледже он  обучался?!
Скорее  всего,  в том, где существует только два  спецкурса:
"вам виднее" и "этого не может быть".
     - Проверьте сами.
      Ботболт пожал плечами и двинулся к телефону. Как бы  я
была счастлива, если бы появление Ботболта воскресило еще  и
телефон!
      -  Ну?  Что  скажете?  -  с  убийственной  вежливостью
поинтересовался  Фара после того, как  бурят  протер  трубку
вытащенной  из  кармана салфеткой, а  затем  швырнул  ее  на
рычаг.
     - Этого не может быть, но...
     - Что - "но"?
     - ..вам виднее.
      Поменяв  местами  банку  с  купоросом  и  безответного
Бодхисатву, Ботболт направился к залу. Мы поплелись за  ним.
"Чуда не случилось, чуда не случилось, чуда не случилось". -
выбивали  дробь  мои  зубы,  теперь  чуду  остается   только
` ab".`(blao в железном купоросе.
     Или выпасть в осадок.
       ..."Пейзаж  с  телом"  при  виде  Ботболта  пришел  в
неописуемое волнение.
     - Вы? - громко выдохнула Минна.
     - Вы? - еще громче простонала Tea.
     - Вы?! - возопила Софья. - Вы, черт бы вас побрал?!
      Они встречали Ботболта как запоздавшего боженьку,  как
спасенного   со   льдины  полярника,   как   порнозвезду   в
расквартированном в непроходимых джунглях артдивизионе.
     Остальные накинулись на нас с Фарой.
     - Где вы его отрыли? - спросил Чиж, повернув тонкий нос
в сторону Ботболта.
      - Теперь я наконец-то могу позвонить в консульство?  -
затрясся лжетерминатор Райнер-Вернер Рабенбауэр.
      Я  с упоением развела руками. Еще ни разу в жизни я не
испытывала такого удовольствия, говоря кому-то "нет"!
      -  Телефон, значит, накрылся медным тазом?  -  шепотом
поинтересовалась Дарья. - Дервиш поджег Париж?
      -  Примерно.  -  Расстраивать и без того  расстроенное
общество  сообщением  о  том, что  "близок  локоток,  да  не
укусишь", мне не хотелось.
      -  Скажи болвану-оператору, чтобы он отпустил  меня...
Сил нет слушать, как препираются эти стервы...
      Я только развела руками. Что поделать, Дашка, я и сама
оказалась в вольере, куда согнали обитателей серпентария  на
время дезинфекции...
      Когда  волнение улеглось, все взглянули  на  Ботболта-
мученика новыми глазами: кому только в голову пришло, что  в
доме,  который охраняет такой основательный, такой неспешный
желтолицый  дух,  может быть нечисто? Кому только  в  голову
пришло, что поход за железным купоросом можно трактовать как
подготовку к серии ритуальных убийств? Кому только в  голову
пришло заподозрить невинного, как лифчик старой девы, бурята
в сговоре с темными силами?
     А сага о рабочих и неоконченном гарнитуре из карельской
березы  в подвале - трогательная, как куличик на Пасху!  Эта
сага вызвала у слушателей слезы благодарности.
      -  Вы  сказали, что с помощью железного купороса можно
определить наличие яда. - Ботболт обращался теперь только  к
Чижу.  Он  инстинктивно, как и полагается  рабочей  лошадке,
понял, кто является хозяином положения на сегодняшний, такой
скорбный, момент.
      -  Можно  в принципе. В полевых условиях. -  Чиж  даже
распух  от  гордости. И слабый девичий румянец коснулся  его
щек.
     - Я принес.
      -  А  можно ли в полевых условиях позвонить в немецкое
консульство? - снова завел свою шарманку Райнер-Вернер. -  Я
не прошу чего-то сверхъестественного?..
      -  Да, Ботболт, что-то случилось с телефоном... -  Чиж
посмотрел на бурята с нескрываемой симпатией.
      -  Я  не  знаю, что случилось с телефоном.  -  Ботболт
посмотрел на Чижа с нескрываемой симпатией. - Просто ума  не
/`(+.&c.
     - Может быть, вы посмотрите? Вскроете проводку? А?"
     - Я не могу.
       -   Почему?   У   вас  ведь  наверняка   есть   схема
коммуникаций...
      Ботболт  на  секунду опустил свои свинцовые  азиатские
веки. И снова приоткрыл их.
      -  Схема тут ни при чем. Без разрешения хозяина  я  не
имею права портить его имущество...
      В  узких  и  желтых, как масляные светильники,  глазах
бурята,   обращенных  к  Чижу,  плавало  такое  же  масляное
сострадание:  "О солнценосный, что же я могу  сделать,  если
речь  идет  о  презренном евроремонте? О  нечестивых  обоях,
сатанинских плинтусах и безбожной штукатурке?.."
      -  Помилуйте. - Неугомонный Райнер-Вернер  был  просто
создан  для того, чтобы подрубать на корню любые  молитвы  и
сводить  на  нет любую медитацию. - Кто же говорит  о  порче
имущества? Вы простучите телефонный кабель и найдете разрыв,
только и всего!
      -  Тысяча  метров провода. - Ботболт даже не  повернул
головы   в   сторону  назойливого,  как  карельский   комар,
иностранца.   -  Ковры,  колонны,  лепнина...  Нужно   ждать
хозяина.
      -  Может  быть,  вы проверите источник питания?  Может
быть, все дело в источнике питания?
      -  С коробкой все в порядке. Я уже посмотрел... С  ней
все в порядке, она не работает. Нужно ждать хозяина...
     - И как долго его придется ждать?
      Ботболт  поднял  глаза к потолку: кто  знает,  сколько
времени   пройдет,   прежде  чем  небо  упадет   на   землю,
девственница  понесет под сердцем дитя от медведя-шатуна,  а
верховный шаман закончит партию в домино?..
      -  Ну,  хорошо, - не сдавался Райнер. -  Пусть  вы  не
знаете,  когда вернется ваш хозяин... Но, может  быть,  есть
какие-нибудь другие варианты?
     - Какие? - оживился Чиж.
     - А что, если запустить ракету? Есть у вас ракетница?
     - Нет.
     - Конечно, нет. - Чиж решил вступиться за Ботболта. - А
даже  если бы и была.., кто увидит эту ракету? Волки?  Лоси?
Брачная пара зайцев-беляков?
      -  О,  дикая  страна! - взвыл Райнер-Вернер.  -  Тогда
уберите хотя бы собак. Уберите собак, и мы уедем на машине.
     - Я не могу...
      Отлично, к бесплатным спецкурсам "вам виднее" и "этого
не  может  быть"  добавился еще один,  коммерческий:  "я  не
могу".  Подобные фразы можно произносить лишь  за  отдельную
плату.
     - Вы что, издеваетесь? - Еще секунда, и немец потребует
жалобную книгу. - Как это - не можете?
     - Доржо и Дугаржап. Они занимаются собаками.
     - А вы?
     - Я не занимаюсь собаками.
     - А кто занимается собаками?
     - Доржо и Дугаржап.
     - Так позовите их!!!
     - Я не могу.
      Дитя торопливой европейской цивилизации, Райнер-Вернер
явно  проигрывал  схватку  с тягучим,  как  горная  цепь,  и
ускользающим, как кипящее молоко из кастрюли, бурятом.
      -  Я  -  гражданин Германии! - Это был  последний  его
аргумент - такой же неотразимый, как и ядерный гриб.
      Но  и он не произвел на Ботболта никакого впечатления:
Германия  в  личном  списке  мажордома  занимала  ничего  не
значащее   место   между  освежителем  воздуха   и   лунными
кратерами.
      -  Ну,  хорошо.  - Райнер попробовал  зайти  с  другой
стороны. - Нам нужно попасть в гараж. Это возможно?
     - Конечно.
      -  О  майн готт! - возликовал немец. - Скажите только,
как туда добраться.
     - Через двор.
     - Через двор, где собаки?!
     - Да.
     - А.., другого пути нет?
     - Нет.
      -  А  эти.., как их... Доржо и Дугаржап...  Вы  можете
позвать их?
       Ботболт,  изрядно  измотанный  приставаниями   немца,
принялся  что-то  шептать на ухо Чижу. Чиж только  хмыкал  и
вздыхал.   И  когда  Ботболт  наконец-то  отпал   от   него,
торжественно произнес:
      -  Перевожу!  Для  наших немецких товарищей.  Доржо  и
Дугаржап  -  помощники  Ботболта. Вы их  видели  сегодня  за
обедом.
       Я   имела   возможность  лицезреть   двух   спившихся
помощничков  не  только  за  обедом,  но  и  после  него,  в
подсобке, - но делиться этой сомнительной радостью  с  Чижом
не стала.
     - Так вот, с ними произошла неприятность.
     - Неприятность? - Райнер-Вернер затрясся и инстинктивно
повернул  голову  в  сторону прикрытой  простыней  Аглаи.  -
Какого рода неприятность?
      -  Они  слегка не рассчитали свои силы, - Чиж  щелкнул
пальцами по горлу. - И теперь.., спят...
     - Так разбудите их!
     - ..спят в гараже.
      Ситуацию  нелепее  и  придумать было  невозможно!  Еще
нелепее   выглядела  передислокация  бурятских   пьяниц   из
подсобки  в  гараж.  Уж не в сомнамбулическом  ли  состоянии
отправились туда преподобные Доржо и Дугаржап?..
     - И когда они проснутся?
      Ботболт  снова поднял глаза к потолку, и Райнер-Вернер
понял,  что  проиграл  схватку. Он  нахохлился,  по-армейски
(пятки  вместе,  носки врозь) сдвинул ноги  и  сунул  нос  в
отворот тулупа.
      - Не говорите ерунды, милейший, - неожиданно пришла на
помощь  павшему  духом  немцу Минна:  не  столь  уж  дальнее
`.$ab".  фамилий  Майерлинг и Рабенбауэр заставило  толстуху
действовать.  -  Если они спят в гараже,  то  как  вы  могли
узнать об этом?! Ведь если исходить из ваших слов, вы..,  не
имеете никакого влияния на собак!
     Но поймать за руку ушлого Ботболта не удалось. Он снова
нагнулся   к   Чижу   и  снова  стал  что-то   сладострастно
нашептывать ему на ухо.
      -  Перевожу! Для наших немецких товарищей! И не только
немецких.  -  Чиж подергал себя за подбородок. -  На  первом
этаже,   в   правом  крыле,  слева  по  коридору,  находится
аппаратная. В ней установлены мониторы. Для видеокамер. Одна
наблюдает за окрестностями, другая - за двориком, а третья -
за  гаражом. Доржо и Дугаржап находятся в гараже в.., м-м..,
положении  риз.  Все желающие могут посмотреть  картинку  на
мониторе. Ботболт проводит желающих в аппаратную,  дабы  они
убедились в правдивости его слов.
      Но  желающих  убедиться в правдивости  не  нашлось.  И
разговор    мягко    спланировал   на   личность    Дымбрыла
Цыренжаповича  Улзутуева.  И  так  же  мягко  заколебался  в
воздушных потоках.
       -   Согласитесь,   это  странно,  -   открыла   форум
дельтапланеристов Минна. - Гостеприимный хозяин  исчезает  в
самый  неподходящий момент. А во время его отсутствия..,  вы
сами видите, что случилось во время его отсутствия...
      -  Вот  именно! Хозяин исчез, а его холоп  вешает  нам
лапшу  на  уши,  -  поддержала Минну Tea. - Одной  уважаемой
писательнице пришел карачун, а три других не менее уважаемых
писательницы не могут выехать из этого проклятого места,  не
могут   никого  позвать  на  помощь  и  находятся  в  прямой
зависимости от каких-то.., алкашей из чума!
     - Из юрты, - мягко поправил Tea Чиж.
     - Да какая разница!
      - Вот именно! - После минутной паузы Софья тоже решила
присоединить    свой    голос    к    голосу    писательской
общественности. - Нет никакой разницы - чум это или юрта.  А
вот  то,  что малоизвестный широким слоям населения господин
Улзутуев улизнул... Это похоже на заранее продуманное алиби.
      -  Кстати,  об алиби, - снова встрял Чиж. -  Нам  всем
неплохо бы позаботиться о нем.
      Эти,  в  общем-то, довольно банальные  слова  напугали
общество милейших людей сильнее, чем намозоливший глаза труп
под  простыней.  Аглая  Канунникова  легко  перекочевала  из
разряда модной писательницы в разряд бельма на глазу, но  на
этом  вся легкость заканчивалась. Ее смерть оказалась  делом
хлопотным, ее смерть никого не хотела оставить в  покое,  ее
смерть не искала сочувствия - она обвиняла.
     - Вы опять за свое! - шмыгнула носом Минна.
     - Никак не уйметесь! - шмыгнула носом Tea.
      -  Спросите  об алиби у того, кто подал  ей  бокал!  -
шмыгнула носом Софья.
      Стоило  только  Сафьяновой произнести эти  слова,  как
вокруг Ботболта сразу же образовалась зона отчуждения:  даже
Петя  Чиж,  которому  еще  секунду назад  импонировала  гора
бурятского мяса за спиной, сделал шаг в сторону. И  смешался
a толпой алчущих справедливости писательниц.
      - Итак, мы слушаем вас, Ботболт. - Прежде чем призвать
к  ответу массивного бурята, Софья благоразумно зашла в  тыл
такой же массивной Минне. - Вы принесли ей шампанское. Один,
отдельно  стоящий  на подносе бокал. Почему?  Почему  ей  не
хватило бокала? Вы не рассчитали количество людей?
      - Рассчитал. - Ботболта невозможно было сбить с толку.
- Я принес ровно восемь бокалов с шампанским...
      - Вот вы и попались! - По здравом размышлении Tea тоже
заняла  место  за  широкой спиной  Минны.  -  Как  вы  могли
принести  восемь  бокалов, когда в  зале  находилось  девять
человек?  Я,  дорогая Минна, дорогая Софья, эта стерв..,  э-
э..,  дорогая Аглая, проныра-журналисточка, наш  новый  друг
господин  Рабенбауэр, секретарша покойной, уж не помню,  как
ее  зовут,  режиссер  и  оператор!  Вы  все  рассчитали,  вы
специально  сделали  так, чтобы кому-то  не  хватило  одного
бокала! И не просто кому-то, а именно - дорогой Аглае!
      -  Я  принес  ровно восемь бокалов, - упрямо  повторил
Ботболт. - Оператора я не считал...
     - Почему? - поинтересовалась Софья.
     - Он снимал на камеру, и руки у него были заняты. У нас
однажды работал оператор, он пил после всех, на кухне. И  ел
тоже.
     Это была маленькая месть перебежчику Чижу: Чиж Чижевич,
маленькая  блеклая пичуга с объективом наперевес, знай  свое
место, пичуга! Объедки за печкой и выпивка в людской -  знай
свое место, пичуга!
      -  Ну,  хорошо,  оператора с камерой мы  исключаем,  -
продолжала  гнуть свое Tea. - Оператора мы исключаем,  итого
остается восемь человек. Бокалов тоже было восемь?
     - Да.
     - Тогда почему одного не хватило?! Ботболт задумался.
      -  Потому  что  она  разбила свой первый  бокал,  фрау
Канунникова! - На выручку Ботболту неожиданно пришел Райнер-
Вернер. - Ну, что же вы! Разве не помните? Она проиграла мне
партию в шахматы и от злости разбила бокал.
      - Ах, вот оно что! - Tea улыбнулась. - Меня совершенно
не   удивляет,   что  она  проиграла.  Шахматы,   надо   же!
Стоклеточные шашки - вот ее потолок!
     - Ошибаетесь, дорогая Tea. - Минна улыбнулась еще шире.
-  Ее  потолок - настольное лото. Сорок один - сплю один.  И
барабанные палочки!
      - Ошибаетесь, дорогая Минна. - Улыбка Софьи, казалось,
могла поглотить не только зал, но и оранжерею с пристегнутой
к  ней  террасой. - Ее потолок - не лото, а лотерея.  Причем
моментальная. Купить десяток билетов в ларьке,  у  метро,  и
соскоблить номер монеткой - на это много ума не надо!..
     Интересно, как долго я могу сносить оскорбления в адрес
беззащитной Аглаи? Пора действовать.
      -  А вы разве не помните, как она разбила его, дорогие
дамы?  - с самым невинным видом спросила я. - Разве  вы  при
этом  не  присутствовали? Разве вы выходили куда-нибудь?  По
делу, разумеется?
      Стоклеточные шашки, моментальная лотерея и  барабанные
/  +.g*(  были  немедленно  забыты.  Дамы  сплотили  ряды  и
выступили единым фронтом:
     - Кажется, я что-то припоминаю, - сказала Минна.
      -  А  я  - я вижу это явственно. Как будто только  что
произошло, - сказала Tea.
      - До сих пор этот звон стоит в ушах. Звон разбившегося
бокала,  я  имею  в виду, - сказала Софья. И  тут  же  снова
переключилась  на  бурята.  - Значит,  заметив,  что  одного
бокала не хватает, вы отправились на кухню, и?..
      - И наполнил еще один бокал. Из открытой бутылки - она
стояла  на  столе. А потом вернулся сюда. Все  остальное  вы
знаете.
     Все остальное выглядело не в пример печальнее, чем звон
разбившегося  бокала.  Аглая  взяла  шампанское  с  подноса,
сделала глоток и умерла.
      -  Да.  Все  остальное мы знаем.  Она  умерла.  -  Tea
фыркнула.  -  И  вы были последним, в чьих  руках  находился
бокал с ядом. Вы сами поднесли его!
      Никакой  реакции на это - почти прямое - обвинение  не
последовало. И дамы, не сговариваясь, попятились к выходу. И
остановились у двери.
     - Душегуб! - влюбленно прошептала Минна.
     - Отравитель! - влюбленно прошептала Tea.
       -  Новый  Грэхем  Янг  <Грэхем  Янг(1947  -  1990)  -
знаменитый  английский отравитель.>! - влюбленно  прошептала
Софья.  - А еще железный купорос притаранил!.. Ни стыда,  ни
совести!
      Ботболт вздохнул и вопросительно приподнял брови:  имя
Грэхема  Янга  ни  о  чем ему не говорило.  Так  же,  как  и
большинству   присутствующих.   Но   клеймо   "душегуба"   и
"отравителя" зажглось на бурятской физиономии ярким пионовым
фонарем. Фонарь этот осветил самые потаенные уголки: ноздри,
забитые  серной кислотой, рот с привкусом таллия, носогубные
складки   с   налетом   мышьяка,   ртутно-блестящие   глаза;
подбородок, унавоженный сурьмой, и фосфоресцирующие щеки. Да
и с кончика его языка, казалось, капала воспетая Аристотелем
цикута.
      А перчатки! Чего стоили перчатки на руках Ботболта! Он
не   снимал  их  -  ни  за  обедом,  ни  за  ужином.   Белая
хлопчатобумажная ткань, не оставляющая никаких отпечатков  -
ни на бутылке, ни на бокале!..
      Дамы уже были готовы покинуть столовую, когда раздался
голос Дашки. Голос, полный иронии и легкого презрения:
      -  Вы с ума сошли! Вы только посмотрите на него! Разве
он похож на отравителя?!
     - Вы правы, Дарья. - Похоже, Дашка и Чиж играли в одной
команде. - Идите-ка сюда, Ботболт!
      Бурят  по-воловьи покорно двинулся в сторону  Чижа.  И
замер  перед  ним, опустив руки по швам. Чиж приподнялся  на
цыпочки и коснулся кончиками пальцев плоского лица Ботболта.
Затем ощупал мускулы, нагло выпиравшие из-под смокинга. И  в
заключение   изо  всех  сил  ударил  Ботболта  в   солнечное
сплетение. Бурят даже не поморщился.
      -  Действительно... Этот травить не будет. Этот  может
b.+l*.  череп раскроить. Или позвоночник сломать. О  колено.
Или  расстрелять  жертву из автомата на  худой  конец.  Даже
контрольного выстрела не понадобится. Я прав?
     Ботболт смущенно улыбнулся.
      -  Я  прав.  - Чиж послал Ботболту такую же  смущенную
улыбку.  - Не будет такой бугай заморачиваться ядами.  Яд  -
вещь тонкая, старомодная. Я бы даже сказал - интеллигентная.
Требует точной дозировки и определенной доли вдохновения.  А
здесь,  как  видите, интеллигентность даже не ночевала.  Что
скажете, Ботболт?
      Мажордом  только  развел  руками,  похожими  на  ковши
экскаватора: что тут скажешь? И говорить нечего!
      -  А почему вы не упомянули о двери, Ботболт? - Дашка,
до  сих  пор находившаяся на периферии цианидовых  страстей,
теперь тянула одеяло на себя.
      - Какой двери? - все три дамы насторожились - Двери  в
оранжерее... Куда она ведет?
     - А это важно? - Ботболт надул щеки.
     - Нет. Но...
       -   Этой   дверью  никто  не  пользуется.  Недостаток
планировки,  остался  еще  от прежних  владельцев...  Хозяин
приказал ее закрыть. Теперь там клумба с флоксами...
     - Куда она ведет?
     - На кухню.
     - Может быть, осмотрим ее?
      -  Зачем? - Ботболт все еще не мог взять в толк, о чем
же говорит ему Дарья. - Зачем осматривать? Ведь она заперта.
      Но  теперь  уже никто не слушал Ботболта.  Даже  стадо
африканских  слонов, отправившихся на водопой, произвело  бы
меньший  шум.  Впереди, высоко подбрасывая  колени,  неслись
беллетристки. За ними едва поспевали Дарья с Чижом;  они  же
волочили  под  руки ничего не понимающего  бурята.  Замыкали
кавалькаду мы с Райнером-Вернером.
      Дверь  находилась  в самом дальнем углу  оранжереи.  И
нужно  было  сильно постараться, чтобы обнаружить  ее  среди
зарослей  веерных  пальм  и  лиан,  свешивавшихся  прямо   с
потолка.  Ближние  подступы к ней охраняли  целая  плантация
папоротника и цветочный молодняк. К папоротникам вела узкая,
выложенная  плиткой дорожка, терявшаяся  в  зарослях.  Прямо
перед  клумбой  дорожка раздваивалась, и плиточный  отросток
вел к небольшому тупичку, в котором стояло массивное кресло.
Один конец клумбы упирался прямо в стену, другого вообще  не
было видно.
      Я  и глазом моргнуть не успела, как Чиж, разбежавшись,
перемахнул  через клумбу и приземлился на небольшом  пятачке
перед дверью.
     Его пример оказался заразительным.
      -  ..Ни  к чему не прикасаться! - завопил Чиж,  стоило
только  дамам приблизиться к двери на расстояние  нескольких
метров и вплотную подойти к клумбе. - И ничего не топтать!
      - Хозяину это не понравится, - поддержал Чижа Ботболт.
- Там растут его любимые флоксы!
      -  Никто  не  покушается  на ваши  флоксы,  дубина!  -
процедила Софья, но так и не решилась приблизиться к  двери.
H даже сделала несколько шагов назад.
      Ее  примеру последовали все остальные. А Минна, тяжело
дыша,  направилась к креслу. Она уже готова была втиснуть  в
него телеса, когда раздался голос Ботболта:
      -  Это кресло хозяина. Никто не должен сидеть в кресле
хозяина!
     - Скажите пожалуйста! - проворчала Минна, но окрику все
же подчинилась. И, отойдя от кресла, присела на край кадки с
разжиревшим фикусом.
      -  Интересно, почему все так переполошились из-за этой
двери?  -  задала  вполне уместный  вопрос  мулатка  Tea.  -
Объясните мне, пожалуйста, вы, специалист по ядам!
      Чиж  покраснел, открыл рот, как будто собирался что-то
сказать, - и не сказал. И бросил умоляющий взгляд на Дашку.
     - Это была ваша идея, Дарья. Развивайте.
      -  Я  подумала вот о чем... Если наш друг  Ботболт  не
является отравителем...
       -   А   почему  это  ваш  друг  Ботболт  не  является
отравителем?! - Tea сделала ударение на слове "ваш". - Разве
кто-то доказал обратное?
      - Нет. Но это было бы нелогично. Ведь подозрение падет
прежде  всего  на него. Вы же сами сказали: он  подал  Аглае
Канунниковой... - Дарья едва удержалась, чтобы не  скрипнуть
зубами  от  застарелой ненависти к этому имени. -  Он  подал
Аглае   Канунниковой  бокал.  Следовательно,  он  -   первый
подозреваемый. Но ведь он не самоубийца, чтобы самому совать
голову в петлю, правда? Ведь какова цель убийцы?
     - А вы не знаете, деточка? Не в курсе дела? Цель убийцы
- убить. Поэтому он и называется убийцей, а не истопником. -
Автор семнадцати леденящих душу триллеров посмотрела на  мою
бывшую подругу со снисходительной улыбкой.
      -  Цель  убийцы  -  убить и не быть  пойманным.  Иначе
убийство,  плодами  которого нельзя воспользоваться,  теряет
всякий  смысл. И может быть смело приравнено к самоубийству.
Вы ведь не самоубийца, Ботболт?
     - Нет, - после минуты мучительных размышлений выдоил из
себя бурят. И тут же принялся шарить руками на своем поясе -
очевидно, в поисках меча для харакири.
      -  Вот  видите! - обрадовалась Дашка. - Значит, кто-то
сильно  постарался,  чтобы  вы были  единственным  возможным
подозреваемым.
     - "Кто-то" - это кто? - осторожно спросила Tea.
      -  Кто-то,  кто знал о существовании этой  двери.  Все
очень    просто:   злоумышленник   хочет   отравить    Аглаю
Канунникову. Он проникает на кухню через дверь в оранжерее и
подсыпает яд в бутылку с шампанским. Ничего не подозревающий
Ботболт  наливает  шампанское в  бокал  и...  Остальное  вам
известно.
     - Бред. - Минна покраснела.
     - Полный бред. - Софья побледнела.
       -   Чушь  собачья,  -  резюмировала  Tea,  сразу   же
перевоплотившись из цивилизованной мулатки в дикую, угольно-
черную африканку племени кокофу.
      Даже  я,  столь далекая от детективных хитросплетений,
/.-(, + , что Дашкина теория не выдерживает никакой критики.
Она  и держалась-то на одном-единственном зыбком, как песок,
факте:  Аглая разбила предназначенный ей бокал.  Разбила,  а
ведь  могла и не разбить, если шахматная партия с  Райнером-
Вернером закончилась бы в ее пользу.
     - А если бы фрау Канунникова не разбила бокал? - Немец,
страдальчески сморщив нос, озвучил мои собственные мысли.  -
Если  бы  она  не  разбила  бокал, ничего  страшного  бы  не
произошло, не так ли?
     - Ну, не знаю...
      - А если бы даже она и разбила бокал, то почему тут же
не  взять другой? - Софья решила поддержать немца. - Или  вы
считаете, что все шампанское было отравлено?
      -  Не  думаю. - Дашка растерялась. - Ведь мы  же  пили
потом... Все пили. Кто успел, во всяком случае...
      -  Следовательно, злоумышленник подсыпал яд  только  в
один  бокал?  Тот,  который  принесли  позже?  -  продолжала
наступать Софья.
     - Выходит, что так...
     - Вот именно! - Минна обмахнула декольте широким листом
фикуса.   -  И  как  вы  себе  это  представляете,  деточка?
Злоумышленник следит за дорогой Аглаей, он ловит  каждое  ее
движение...  Та  грохает  бокал  об  пол,  и  он   опрометью
бросается в оранжерею, уже зная, что там находится дверь  на
кухню. И всыпает яд в бокал...
      -  Нет,  -  Ботболт произнес самую  длинную  фразу  за
сегодняшний длинный вечер. - Не было никакого яда в  бокале,
на кухне их два десятка, они стоят на столе, донышками вниз,
я  просто взял чистый и даже протер его. А шампанское  налил
из бутылки.
      - Вот видите! - Софья несказанно обрадовалась новости,
которую    сообщил   Ботболт.   -   Следовательно,    э-э..,
злоумышленник  добавил яд в бутылку, если  уж  мы  пошли  на
поводу  у  вашей безумной теории. И провернуть  все  это  он
должен  был еще до того, как наш громила появится на  кухне.
Такой  план невозможно придумать на ходу, а тем более ввести
в него элемент случайности. А тем более - осуществить его!
       -   И   все-таки  кто-то  его  осуществил.  -   Из-за
папоротников показалась лохматая голова Чижа.
      Пока  Дашка  препиралась  с писательницами,  он  успел
обследовать саму дверь и прилегающее к ней пространство.
     - Осуществил?! - Теперь уже и Софья хлопнулась на кадку
с фикусом.
     - Дверь на кухню открыта! - выдохнул Чиж.
      -  Она  не может быть открыта. - Переубедить  Ботболта
было не так-то просто. - Я лично закрывал ее два года назад.
      -  А она открыта! - Чиж на цыпочках подошел к двери  и
аккуратно,   одним  пальцем,  подтолкнул.   Дверь   тихонько
хихикнула  петлями и подалась: в образовавшейся  щели  можно
было даже разглядеть кусок стола и бутылку.
      Ту  самую бутылку с "Veuve Cliquot Ponsardin", которую
мы  уже  имели  счастье лицезреть. На нее  так  никто  и  не
покусился.
      -  Она  не  может  быть открыта.  -  Ботболт  все  еще
/`.$.+&  +  спорить с очевидным. - Я лично закрывал  ее  два
года назад.
     - А ключи от нее сохранились?
     - Ну да... Лежат в кладовке, в ящике с инструментами.
     - Кладовка тоже заперта?
      -  Нет. Обычно ее не запирают... Она в коридоре, возле
кухни.
      Кладовка,  ну  конечно  же! Кладовка,  которую  я  уже
окрестила подсобкой. Предпоследний приют алкашей-экстремалов
Доржо  и  Дугаржапа, братская могила простыней, химикатов  и
прочей хозяйственной мелочи.
      Чиж,  на пару с неугомонным увеличительным стеклом  от
объектива, исследовали поверхность замка и дверной косяк.
      -  Никаких  следов взлома. Дверь открывали ключом.  Мы
попытались сжать кольцо, чтобы и самим убедиться в этом,  но
снова   были  остановлены:  густыми  зарослями   флоксов   и
пронзительным визгом Чижа.
      - Я же сказал - ничего не топтать! Не вздумать прыгать
на  клумбе!..  - Он плотно прикрыл злосчастную  дверь  -  от
греха подальше.
      -  Никто не позволит вам прыгать на клумбе.  -  Бас  у
Ботболта был внушительный, ничего не скажешь.
     - Вот именно! - Чиж даже обрадовался такой поддержке. -
Не прыгать по клумбе и не приближаться!
      -  А  почему это вы тут раскомандовались?  -  выразила
запоздалое  удивление  Tea.  -  Вы  кто  такой,  чтобы  всем
заправлять?
       -   Тем   более   что   здесь  есть   люди,   имеющие
непосредственное отношение к правоохранительным  органам!  -
Софья  явно  намекала  на себя.  -  И  не  один  год  в  них
работающие, заметьте! Тоже мне, Нат Пинкертон!..
      - А вы не догадываетесь почему? - Интересно, когда они
успели  так спеться, Дарья и Чиж: поют в унисон,  ни  единой
фальшивой ноты!
      -  Почему  же, деточка? - спросила Минна,  по-прежнему
терзая фикус.
      -  Потому  что наш оператор был единственным,  кто  не
выходил  в  оранжерею.  Он снимал  на  камеру  и  все  время
находился в столовой. Он ни разу ее не покинул, разве нет?