Глава седьмая
Лиля была без сознания несколько дней. Она очнулась от того, что в глаза ей светил солнечный луч, лаская своим теплом.
– Наконец-то ты пришла в себя, девочка, – послышался мягкий голос.
Лиля повернула голову и увидела рядом сморщенное старушечье лицо, улыбающееся ей беззубой улыбкой.
– Вот и хорошо, милая, вот и хорошо, – шептала старушка, помогая Лиле приподняться. – Сейчас заварю тебе чаю, поесть принесу.
Лиля так ослабела, что не могла даже поднять руку. Ей было тяжело говорить, к счастью, старушка, соскучившаяся в тишине, говорила за двоих, к тому же она легко угадала, о чем Лиля хочет ее спросить.
– Спит твой малыш, сладенько спит. Я его помыла только что, смазала маслом, лежит такой чистенький, вот ему и спится хорошо, отчего бы не спать, – бормотала старушка. – Мальчик у тебя, ты, небось, и не знаешь.
Старушка увидела, каким счастьем загорелись глаза Лили, она сияла, гордая собой и своим малышом.
– Ничего, все хорошо, – говорила старушка, – все плохое позади, самое страшное ты уже выдержала, теперь надо растить малыша, скоро он захочет кушать.
Лиле хотелось расспросить ее обо всем, но язык ей не повиновался, после такого потрясения силы слишком медленно возвращались к ней.
Лиля посмотрела на нее вопросительно: что знает о ней эта незнакомая женщина? Но старушка уже повернулась к ней спиной и исчезла за перегородкой, откуда послышался детский лепет. Через минуту она принесла Лиле крошечного малыша, замотанного в кусок ткани. Мальчик посмотрел на мать еще мутными глазками и протянул ей ручку. Лиля взяла в свою слабую руку его маленькие пальчики и принялась целовать их. Она молчала, а по ее впалым щекам текли слезы.
Старуха оказалась настоящей волшебницей – через неделю Лиля чувствовала себя вполне здоровой. Колдуя над множеством разных трав, которыми был увешан весь ее крохотный домик, хозяйка варила отвары, неизменно приятные на вкус и, как выяснилось, обладающие чудодейственными свойствами.
Малыш тоже получал свою долю, и теперь уже трудно было узнать в этом розовощеком крепыше недавнего новорожденного.
Лиля стала вставать и помогать старухе по дому, хотя ни за что бы не решилась выйти за ворота. Здесь был мир, хотя бы на время данный ей взамен оставленного позади. За его пределами ее ждал город Лакхнау, полный злобы и ненависти к той, которую рок избрал своей жертвой.
Ей было хорошо в этом домике. С хозяйкой они ладили прекрасно, та искренне привязалась к малышу и называла себя, играя с ним, его бабушкой. Но что-то настораживало Лилю в атмосфере вокруг. Она не могла понять, откуда в таком скромном домике дорогие ткани, белье, на котором лежала она и в которое заворачивали ее сына. Откуда старушка, казавшаяся совершенно одинокой, берет деньги – и немалые – на покупку продуктов, самых лучших и свежих, для нее и сына. Лиля пробовала осторожно выяснить, не оказывает ли старушка помощь больным своим врачебным искусством, но хозяйка отвечала уклончиво, а за все время Лиля не встретила в доме ни одного страждущего горожанина.
Один раз старушка обмолвилась, что уже видела однажды Лилю до их теперешней встречи, но где и когда это произошло, не сказала. Лиля пыталась вспомнить, не приходилось ли ей сталкиваться с этой женщиной в своей прежней, спокойной жизни, по разгадка ускользала от нее, оставив лишь какое-то смутное ощущение тревоги.
По вечерам старушка иногда исчезала и возвращалась уже на рассвете. Лиля не решалась спросить ее об этих отлучках и делала вид, что спит, когда хозяйка входила в комнату и ложилась в свою постель.
Малыш подрастал, радуя мать своей красотой и веселым нравом. Иногда у Лили щемило сердце – в случайной мине его подвижного лица она вдруг на мгновение видела его отца, за младенческими очертаниями носа, глаз и губ сына угадывала крупные и красивые черты Рагуната. Радость такого узнавания мгновенно сменялась острой болью от свежей раны, непереносимой обиды и поруганной гордости женщины. Тогда ей хотелось, чтобы ее ребенок был похож только на нее, на ее мать, которую она потеряла так давно и если помнила, то только памятью сердца, на ее отца, ненадолго пережившего несчастную жену, на их род, не уступавший благородством роду Рагуната, но не скопивший богатств к этому горькому часу, когда последняя его дочь держала на руках своего отверженного сына в чужом жалком домишке, где ее кормили из милости.
В день, когда малышу исполнился месяц, Лиля решила спросить у старухи, как же все-таки она попала к ней.
– Я нашла тебя на улице, ты была без памяти, а рядом лежал твой малыш. Кто бы смог вынести такое зрелище? – сказала хозяйка, отведя глаза.
– И это вся правда? – прошептала Лиля.
– Если и не вся, то вполне достаточная для женщины в твоем положении. Что ты еще хочешь знать? – строго спросила старуха.
– Мне кажется, – нерешительно пробормотала Лиля, – что я не совсем случайно попала в этот дом… Может быть… может быть, вам помогает заботиться обо мне… мой муж?
– Муж?! – Старушка невольно рассмеялась, но сразу же оборвала свой смех, заметив тень, пробежавшую по склоненному лицу ее гостьи. – Нет, девочка, забудь про него и не тешь себя пустыми надеждами. Он и из дому не вышел, чтобы найти свою жену и сына в ту страшную ночь.
– Но кто же? Есть все-таки кто-то, кто вам помогает, или вы сами несете эту ношу – меня и моего сына, тратя на нас не только вашу доброту и внимание, но и деньги, большие деньги?
Старуха вздохнула и присела на край кровати, опустив на колени тяжелые руки.
– Что мне сказать тебе, моя девочка? – Она покачала головой и задумалась. – Небеса не слишком благоволят к тебе, как я вижу. Такая красивая женщина могла бы рассчитывать на лучшую судьбу. Но так уж заведено – мы только пешки в крупных играх мужчин. Они легко жертвуют нами, когда речь идет об их успехе, долге или чести. Еще страшнее, когда мы становимся орудием их мести, ножом, занесенным над грудью их врага…
Старуха замолчала, грустно глядя на Лилю, обхватившую голову руками.
– Я, кажется, поняла, – простонала Лиля, подняв на хозяйку полный страдания взгляд. – Джагга?
Старуха ничего не ответила и отвернулась.
– Но вы, – сказала Лиля, протягивая к ней руку, – зачем вы, такая добрая, великодушная женщина, помогали ему?
– Я не сделала ничего плохого, – резко ответила хозяйка. – Только помогла умирающей роженице и ее несчастному ребенку. И как мне было не помочь вам, если я могла? Смотреть, как ты умираешь, только потому, что Джагга, разбойник и вор, решил использовать тебя в своих играх? Да, я помогла ему спасти тебя! И в другой раз помогу, и раненого бандита перевяжу и вылечу. Если хочешь знать, один из них – мой сын, мой мальчик, который не стал мне менее дорог от того, что он вор!
– Ваш сын? – Лиля встала и, подойдя к женщине, обняла ее дрожащими руками. – Бедная, как вам, должно быть, тяжело… Ваша участь ужасней моей…
– Девочка моя, теперь ты здорова, спасайся, беги отсюда, – быстро забормотала старуха. – Увози своего малыша. Может быть, Джагга потеряет твой след, он не всемогущ, он не бог, и ему не ведомы пути людей на земле. Спаси своего сына, сделай то, что я не смогла.
Она вскочила и забегала по комнате, собирая в узел пеленки малыша. Через час Лиля вышла из дому и, под покровом ночи, миновала улицы Лакхнау, неся на руках маленького сонного мальчика, названного именем деда – Радж.
– А вы знаете, что происходило с вашей женой после того, как вы прогнали ее?
Рагунат очнулся. Он стоял в суде, но не на своем привычном месте, а на свидетельском. Перед ним, в клетке, сидел обвиняемый в покушении на убийство Радж, а молодая девушка, защищающая бродягу, настойчиво повторяла свой вопрос:
– Вы знаете, что произошло с вашей женой и сыном?
Ее голос разносился по притихшему залу, заставляя биться быстрее сердца тех, кто пришел сегодня в суд. Нельзя было найти для подсудимого лучшего защитника, чем эта юная трогательная девушка в адвокатской мантии. Нет, не зря учил ее Рагунат премудростям судопроизводства, из нее получится известный адвокат, и очень хороший. Однако сейчас ее способности и все обаяние юности, заменяющие отсутствие опыта и мастерства, направлены против него, ее учителя, ее опекуна, почти отца. Почему так вышло? Почему так сложилась его жизнь, что он теряет одного за другим тех, кто ему дорог? Что он сделал такого, что разгневало небо? Он никогда не кривил душой, не брал приношений от преступников, как делали многие другие, не оправдывал виновных, не приговаривал невинных…
Лиля? Может быть, ей он вынес несправедливый приговор? Может быть, его суд над нею, беззащитной беременной женщиной, был судом неправедным? Но разве судил он? Он только выполнил приговор людей. Он не мог поступить иначе. Не мог? Сильный взрослый мужчина, гордившийся своей прямотой, оберегавший свою честь, поддался злобным крикам мелких людишек и прогнал любимую, чтобы сохранить привычный уклад налаженной жизни.
Но кто сказал, что он виновен! Он тоже жертва обстоятельств, ополчившихся против него.
Он ничего уже не мог понять. Что здесь происходит? Кого здесь судят?
Рагунат посмотрел в глаза Рите, застывшей перед ним, и тихо сказал:
– Нет, я ничего о ней не знаю.
– Вы и не пытались узнать, – с горечью сказала девушка. – Что ж, тогда я расскажу.
Она повернулась к судьям и произнесла зазвеневшим голосом:
– Чтобы избежать еще больших страданий, Лиля оставила Лакхнау. Она вынуждена была поселиться в Бомбее. Ваш сын, – она посмотрела на Рагуната, склонившего помрачневшее лицо, – вырос в нищете, в трущобах… Она уехала в город, где ее никто не знал, чтобы посвятить жизнь самому дорогому, единственному, что у нее осталось, – своему сыну.
Шумные улицы Бомбея были полны людьми, съехавшимися сюда со всех концов Индии. Каждый мог найти себе здесь занятие по душе, а если не повезло – скатиться на самое дно, в трущобы, откуда почти не было возврата к нормальной жизни. В трущобах рождались и умирали, там жили целые поколения и мало кому удавалось подняться оттуда к районам, где была совсем другая жизнь.
Белые дворцы, прекрасные словно из сказки, окружали роскошные сады со множеством манговых деревьев и розовых кустов. Прохладные струи фонтанов увлажняли жаркий воздух, тенистые беседки, увитые цветами, манили отдохнуть. Обитатели бедных кварталов приходили сюда, чтобы хоть на минуту посмотреть на другую жизнь, которая была так близко и так недоступна, как будто все это существовало на другой планете. Чумазые ребятишки, вцепившись худыми ручонками в бесценную кованую ограду, широко открыв глаза, смотрели на газелей, мирно гуляющих по парку, пока сердитый сторож не прогонял их бамбуковой палкой.
Тогда они шли дальше, туда, где жили мелкие торговцы и ремесленники, где были множество магазинчиков и лавок, в которых толкались приезжие. Там можно было увидеть сидящего прямо на тротуаре, в пыли, заклинателя змей, выводящего на тыквенной дудочке однообразные заунывные мелодии, вызывающие из корзины огромную черную кобру с капюшоном в две растопыренные ладони взрослого человека, с двумя белыми отметинами на спине, оставленными, по преданию, пальцами великого Будды.
Рядом, обычно привязанная к дереву, сидела мангуста. Она выходила в конце представления, если попадались богатые зрители, готовые заплатить за бой мангусты с коброй. Это было настоящим праздником для счастливых ребятишек. Мангуста яростно набрасывалась на смертельного врага, и если бы факир незаметно не натягивал поводок, она в два счета перегрызла бы змее шею.
Но чаще всего желающих посмотреть на представление не находилось и расстроенный заклинатель вымещал свое настроение на босоногих мальчишках, с которых нельзя было получить ни пайсы.
Тогда ребятишки бежали в районы победнее. Там тоже находились развлечения. Шли к реке усталые после работы слоны, мерно переступая огромными ногами, запыленные, словно придорожные скалы. Любой из них мог раздавить в лепешку суетящегося на дороге малыша, но они осторожно переступали через человеческих детенышей, растущих, словно зверята, без присмотра.
Здесь продавали незамысловатое лакомство – сок сахарного тростника, выжатый ручным прессом и смешанный со льдом. Такие деликатесы, как мороженое, были им недоступны. Даже похрустывающие воздушные лепешки пури были им не по карману.
Но их присутствие раздражало торговцев, они видели горящие от голода детские глаза и прогоняли мальчишек, потому что боялись, как бы те не украли лепешки.
Тогда они возвращались домой, играли в пыли посреди улицы вместе со своими единственными верными друзьями – бродячими собаками. Они могли сидеть на дороге часами, все равно на этих жалких улочках редко можно было увидеть повозку, разве что когда вывозили мусор или покойника, отмучившегося на этой земле.
Среди ребятишек были уже и те, которые понемногу начинали воровать, таская в основном съестное. Поэтому иногда здесь появлялся грозный полицейский с большими усами и тяжелой дубинкой па поясе. По долгу службы он совершал обход этого богом забытого места, гадая, кто из копошащихся в грязи детей вскоре начнет нарушать закон и сядет за решетку.
Один из таких сорванцов сидел на высоком заборе, презрительно наблюдая за мелюзгой. Такие заборы были совсем нелишними в этом квартале Бомбея, те, кто возвращался из тюрьмы, опять занимались своим ремеслом, не брезгуя обчистить хибару своего соседа.
– Эй, чего ты расселся на заборе, словно обезьяна?
– Здравствуйте, господин сержант, – смиренно приветствовал мальчишка блюстителя порядка.
Несмотря на свой юный возраст, он уже знал, что с полицией лучше не спорить.
– Почему ты не ходишь в школу? – продолжил нравоучительную беседу сержант.
– Чтобы ходить в школу, надо иметь много рупий, а у моего отца их нет.
Полицейский поправил грозные усы и сказал:
– Радж беднее тебя, а ходит. Его мать все дни проводит за работой, чтобы заплатить за своего сына.
– А-а, – махнул рукой сорванец, – Радж просто девчонка. Он кукла.
Мальчишка не мог сказать, что его отец все дни проводил в дукане, тратя считанные рупии, которые его мать добывала непосильной работой в прачечной. Каждый вечер он приходил, дыша отвратительным дешевым ромом, и начинал рассказывать, какую ему предлагали работу и как они хорошо заживут, как только повезет устроиться на хорошее место. Но его не брали даже рикшей, кому был нужен больной человек, поминутно кашляющий и выплевывающий на пол сгустки крови. У него не было денег на хорошего врача, поэтому оставалось только умирать, проводя вечера в наркотическом дурмане.
Одна из убогих деревянных хибарок на грязной бомбейской улице стала домом, где прошло детство маленького Раджа. Лиля снимала хибарку у толстого торговца старьем, отдавая ему каждую неделю почти половину того, что удалось заработать. Торговец грозил ей пальцем, жаловался на свое доброе сердце, которое не позволяет ему брать за «прекрасный просторный дом» больше, подробно выспрашивал о доходах и давал советы по воспитанию сына.
Лиля все терпела, склонив голову и не выказывая недовольства, даже бесконечные вопросы о том, почему такая красивая женщина губит себя, живя в одиночестве, и не желает ли она, чтобы он нашел ей надежного покровителя, который превратит ее жизнь в рай.
Нет, покровителя она не хотела. Все, что ей было нужно – это ее Радж. Ему уже восемь, и он прекрасно учится в школе. Она сама слышала от учителя, что сын очень способный. Он быстро читает, прекрасно пишет, а уж в математике ему вообще нет равных в классе. Кроме того, мальчик вежлив и почтителен – и это особенно удивительно, сказал учитель, выразительно посмотрев на мать, если учесть, в каком квартале он растет.
Лиля отдала его в самую лучшую школу из тех, что были поблизости. Конечно, это обходилось недешево, но зато Радж учился вместе с детьми уважаемых людей – адвокатов, архитекторов, государственных чиновников. И он ничем не отличался от них: у него были такие же книжки, такой же портфель, чудесные кожаные ботинки. А костюмчик выглядел на нем даже лучше, чем на его одноклассниках. Лиля сшила его сама, так вышло куда дешевле.
Она бралась за любую работу: шила и вязала детские вещи, если находились желающие их ей заказать, плела из тростника чарпаи – легкие лежанки, клеила цветные коробочки для бири – дешевых крепких сигарет, которые продавались куда лучше в такой яркой упаковке. Лишь бы она была, работа, а уж Лиля не отказывалась ни от какой.
Все это стоило жалкие пайсы, но Лиля, во всем отказывая себе, складывала из них рупии, на которые покупалась здоровая пища для ее мальчика, оплачивались школа и домик.
Сама Лиля ела все меньше, и теперь для нее пиршеством было вареное яйцо или лишняя горсть риса. Она исхудала и мало чем отличалась бы от истощенных женщин, живущих в их квартале, если бы не то, что не отняли годы лишений – редкая и неповторимая красота. Лиля все еще носила сари, в котором уехала когда-то из Лакхнау – прочная дорогая ткань, купленная мужем в прошлые времена, выдержала все испытания вместе со своей хозяйкой. Но и в старом наряде она выглядела превосходно. Мужчины на улицах не переставали заглядываться на нее, но Лиля забыла о себе в тот день, когда родила ребенка.
Сейчас она собирала его в школу и, нежно держа за худенький подбородок, причесывала его блестящие черные волосы расческой, смоченной в цветочном бальзаме.
Радж ерзал, как всегда, недовольный этой ежедневной процедурой.
– Мама, – тянул он, – ну зачем ты меня мажешь этим маслом? Меня и так на улице дразнят девчонкой.
– Ну и пусть дразнят, не обращай внимания, – отмахнулась Лиля.
Она понимала, что у Раджа не слишком хорошие отношения с уличной детворой и это осложняет его жизнь. Но все-таки ей было радостно видеть, как непохож ее сын на чумазых и вечно голодных ребятишек, проводящих все время в дорожной пыли. Ей казалось, что эта его непохожесть – залог будущей удачной судьбы. Ему уготована другая участь, чем этим бедным детям, надеялась Лиля.
– Тебе нечего с ними дружить, ты учишься в школе, – повторила Лиля, поворачивая его головку все еще прекрасной рукой, охваченной медным браслетом.
Когда-то эту руку украшало множество драгоценностей, но то время прошло для Лили – и она не звала его. Ее мальчик был с нею сейчас, а это случалось все реже. У него своя жизнь – школа, уроки, книжки, друзья. Да и сама она работает слишком много. Только когда он спал, Лиля могла полюбоваться им, погладить его тоненькие пальчики, поцеловать высокий серьезный лоб и детские щечки. Ей немножко жаль было поры, когда он все время проводил с ней, прижавшись к ее груди и обняв за шею.
Теперь ему надо спешить – скоро начнется урок.
Лиля встала и отошла к шкафу за учебниками. Радж немедленно воспользовался этим, снова разлохматив волосы.
– Не слушай этих глупых мальчишек, – сказала Лиля, доставая с полки книжки. – Они вырастут бродягами и рано или поздно попадут в тюрьму.
– А кто такие бродяги? – живо заинтересовался сын.
– Бродяги – это те, кто не любит работать, ходит по базару и высматривает, что можно украсть. Они пьют вино, играют в карты и ничего не делают…
Лиля сделала страшные глаза, стараясь напугать сына таким возмутительным образом жизни, но Радж рассмеялся:
– Значит, им весело. Я тоже хочу быть бродягой!
Лиля поправила завернувшийся воротничок коричневой курточки и строгим голосом сказала:
– Не смей так говорить! Ты никогда не будешь бродягой.
Но Радж уже не слышал ее, он схватил портфель с учебниками и вприпрыжку поскакал из дома. Лиля проводила его счастливой улыбкой матери. Она вышла следом за ним и еще долго смотрела, как Радж бежит по улице.
Конечно, они опустились на самое дно жизни, мальчик растет среди уличных сорванцов, некоторые из них уже познакомились с полицейским участком, их родители тоже не адвокаты и банкиры, но она сделает все, чтобы ее сын вырос порядочным человеком.
– Ты никогда не будешь бродягой, – повторила она голосом, полным любви, – ты будешь судьей, как твой папа, слышишь, мой мальчик?
Лиля не знала, как горько она ошибается; их крошечный мирок слишком хрупок, чтобы устоять под ударами, и вскоре новые испытания, еще более страшные, придут к ним, безжалостно разрушив и без того еле теплящийся домашний очаг.
Глава восьмая
Лиля не знала, что судьба ее сына уже предопределена. Предводитель шайки разбойников Джагга, словно злой рок, преследовал Раджа. Месть, вот то сладкое слово, ради которого Джагга решил оставить банду, чтобы преследовать свою жертву, покинувшую Лакхнау.
Разбойник давно уже собирался покинуть неуютное убежище в горах, да и полиция все время шла по следу, рано или поздно банда была бы разгромлена. Звериное чутье никогда не подводило Джаггу, поэтому, когда выдался первый попавшийся случай, он взял шкатулку с награбленными драгоценностями и отправился в дикое глухое ущелье.
Он нашел хорошее место для тайника: огромное дерево одиноко росло на каменистой земле, в его могучих ветвях путались клочья утреннего тумана. Много лет прошумело над густой кроной, оставив только трещины в крепкой, словно броня, обросшей седым мхом коре.
Между развилкой узловатых корней Джагга выкопал глубокую яму, но не смог расстаться со своими сокровищами, не попрощавшись с ними. Он откинул крышку шкатулки и прикрыл глаза, на миг ослепленный блеском драгоценных камней. Джагга запустил дрожащие пальцы в шкатулку и зачерпнул пригоршню бросающих зеленый огонь изумрудов, кроваво-красных рубинов. Алмазы скользили по ладони, со стуком падая в шкатулку, сверкая колючими лучами, золотые монеты оттягивали руку приятной тяжестью.
Полюбовавшись в последний раз на добытые разбоем сокровища, Джагга уложил их обратно в шкатулку, закрыл ее ключом, который повесил себе на шею.
Шкатулка легла на дно ямы, разбойник засыпал ее землей, тщательно утоптал и размел это место сорванной веткой, чтобы не осталось никаких следов.
Теперь он мог спокойно уйти из банды, и такой случай вскоре представился.
– Приветствую тебя, славный Джагга, – склонился в поклоне человек в пыльной, ветхой одежде.
Это был Сетхи – самый хитрый и ловкий разбойник в банде, он ходил по окрестным селениям, забредал и в город под видом бродячего заклинателя змей.
Сетхи родился в деревушке Моларбанд, что находится на полпути из Дели в Аргу. В этой деревеньке почти всё жители прославились своим опасным искусством: они отлавливали ядовитых змей, каждый из них с детства умел обращаться с грозными тварями.
– Господин, – льстивым голосом сказал Сетхи, – я выследил купцов, едущих в Бомбей с большими деньгами.
– Хорошо, поговорим об этом после, – нетерпеливо перебил его Джагга, – узнал ли ты то, о чем я тебя просил?
– Да, господин, я все узнал. Старуха отказывалась говорить под страхом смерти, но я нашел людей, которые видели, как уезжала жена Рагуната.
– Ребенок был с ней?
– Конечно, куда она денется без своего дорогого сыночка, – захихикал Сетхи.
В плетеной корзине, стоящей у ног лазутчика, что-то зашуршало, он ударил по корзине босой ногой и шуршание затихло.
– Ты хорошо поработал, я тобой доволен, – сказал Джагга, – иди, мне надо подумать.
Джагга ходил из угла в угол темного подземелья. Здесь было тихо, тишину нарушало лишь потрескивание пылающих факелов, укрепленных на каменных стенах.
«Эта девчонка пытается забыть прошлое, – размышлял разбойник, – она сбежала из этого города, чтобы начать новую жизнь, но нет, я найду их, чего бы это мне ни стоило. Сын Рагуната будет вором и бродягой, я сделаю из него настоящего разбойника!»
– Эй, все сюда! – закричал Джагга. – Мы выступаем, я сам поведу вас.
Разбойники толпились во дворе разрушенной крепости, запрягая коней, позвякивая оружием. Сетхи оставил корзинку с коброй и вооружился острой саблей и револьвером, он уже сидел в седле, сдерживая горячего скакуна.
– Скорее, скорее, – подгонял он, – купцы едут быстро, как бы нам не опоздать!
– Славная добыча ждет нас сегодня, господин! – крикнул Сетхи, увидев Джаггу.
«Твоей добычей будет намыленная веревка», – подумал главарь. Он решил оставить банду, что-то подсказывало ему, что это ограбление будет последним.
Джагга, вопреки обыкновению, оделся как обычный горожанин: в светлый костюм, белую рубашку. Он вскочил в седло, и вся шайка со свистом вылетела из ворот крепости.
Кавалькада разбойников спустилась на равнину и поскакала по пыльной тропе. Впереди виднелась небольшая деревушка, а за ней, на широкой дороге клубилась облако – это двигались купцы.
– Вперед! – крикнул Джагга. – Они совсем близко!
Как стая коршунов, заметивших добычу, разбойники влетели в деревню. Из-под копыт с кудахтаньем разбегались куры, мирно купающиеся в пыли, но никого из местных жителей не было видно.
– Засада! – дико закричали впереди.
Раздался гром выстрелов, разбойники стали кружиться на месте, не понимая, откуда на них обрушился смертоносный дождь пуль.
Джагга заметил, как Сетхи, пригнувшись к гриве коня, скачет в узкий проход между домами.
– Ах ты, предатель, – зарычал он.
Джагга понял, что заклинатель змей завел их в ловушку, теперь бандиты, словно клубок шипящих кобр, окруженный лесным пожаром, пытаются спасти свою жизнь.
Главарь поскакал вдогонку за изменником. Как он и предполагал, в том месте, куда скрылся Сетхи, полицейских не было, они отрезали лишь выезд из деревни. Джагга проскакал прямо по полю и вскоре оказался в большой тенистой роще, по которой протекал узкий ручей. Разбойник не стал останавливаться, хотя его мучила жажда, он гнал коня, беспощадно стегая его плеткой, пока звуки выстрелов, ржание раненых лошадей и крики бандитов не остались далеко позади.
Усталый конь вынес Джаггу на обрывистый берег реки, он увидел паруса рыбацких лодок, белеющие вдали, несколько утлых судов, причаливших к берегу. Бросив измученного рысака, Джагга спустился вниз, оскальзываясь на глинистом склоне.
Он уже давно заготовил себе поддельные документы на имя некоего Вишну Нараяна. По сути дела, бумаги были вполне подлинные, попади они на стол к лучшему полицейскому эксперту – и он не заметил бы ничего подозрительного – обычные документы обычного торговца мукой.
Кроме того, в кармане Джагги лежала толстая пачка рупий, целое состояние для иного неприхотливого человека, и кожаный мешочек, наполненный драгоценностями.
Подходя к рыбакам, он вспомнил еще об одном предмете, заткнутом за пояс. Пока его никто не видел, Джагга вытащил большой черный револьвер и бросил его в реку. Разбойник оставил себе лишь острый, как бритва, нож – если нажать кнопку, из него выскакивало грозное обоюдоострое лезвие.
За несколько рупий рыбаки переправили его через реку, и вскоре он выбрался из леса. Пройдя немного по пыльной дороге, Джагга увидел полосу гравия и, поднявшись на откос, вступил на раскаленные под яростным солнцем рельсы железной дороги.
Вскоре позади показался нещадно дымящий паровоз, следующий в Агру. Разбойник подождал, когда машинист сбавит ход на подъеме, выскочил из кустов и одним прыжком оказался на подножке.
Так, пересаживаясь с поезда на поезд, Джагга добрался до Бомбея.
В портовом городе легко затеряться, но Джагга не собирался вести жизнь бродяги.
– Эй, приятель, чего ты встал на дороге? – раздался чей-то бойкий голос.
Джагга обернулся. Компания молодых парней , проходила мимо. Один из них задел его плечом, все это выглядело чисто случайным столкновением, но разбойника трудно было обмануть.
– Попался, воришка! – выкрикнул он и схватил одного из парней за руку.
– Отпустите, я ни в чем не виноват! – заныл юноша.
Джагга силой разжал его кулак и увидел свой кожаный мешочек с драгоценными камнями, который успел украсть воришка, пока другие отвлекали его.
Увидев, что они напали на более опытного специалиста, вся компания бросилась врассыпную.
– А ты куда? – рявкнул Джагга.
Карманник попытался вывернуться, но руки, сжимающие горло, давили все сильнее и сильнее, в глазах паренька завертелись огненные круги, ему стало нечем дышать…
– Я мог бы задушить тебя, как щенка, – прошипел Джагга, – но я дарю тебе жизнь.
Он отпустил юношу, тот рухнул на землю, выпучив глаза и открыв рот, словно рыба, выброшенная на берег.
Джагга подождал немного, пока тот отдышится, взял за воротник и приподнял:
– Ну, вставай, нечего тут валяться!
Как только дар речи вернулся к воришке, он спросил сдавленным голосом:
– Господин, вы собираетесь отвести меня в полицию?
– Я сам выношу приговор и милую, – ответил разбойник, – если ты будешь беспрекословно выполнять мои приказания, тебе нечего бояться, но если ты ослушаешься, гляди!
С этими словами Джагга щелкнул ножом, острое стальное лезвие блеснуло у самого горла юноши.
– Хорошо, хозяин.
– Ну, то-то, – удовлетворенно сказал разбойник, – отныне ты будешь работать на меня. А теперь пойдем, ты покажешь мне город. Я хочу найти себе тихое место для жилья и работы.
Они пошли по улице. Джагга крепко придерживал паренька за локоть, так что со стороны казалось, будто идут два приятеля.
Глава девятая
Наступила долгожданная минута, когда старый, важный слуга, шаркая войлочными туфлями, прошел по школьному коридору, меланхолически звоня медным колокольчиком. Дождавшись ухода учителя, дети с шумом повскакали со своих мест и выбежали во двор, на большую перемену.
В просторном школьном дворе таилось много соблазнов, здесь каждому нашлось занятие по душе.
Можно было покормить бананами сидящую в большой вольере обезьяну, смеясь над ее уморительными гримасами, побегать вслед за пестрой стаей попугаев, перелетающей с дерева на дерево, передразнить их хриплые крики или просто затеять шумную игру с мячом.
В пустом классе остался один Радж, и не потому, что ему не хотелось побегать на свежем воздухе, он бы с радостью поиграл с ребятами в мяч. Радж обещал матери учиться лучше всех в классе, обещание надо было выполнять, поэтому мальчик сидел за партой и прилежно решал трудные задачи по арифметике.
Вообще-то Радж чувствовал, что его одноклассники принадлежат к другому миру, они живут другой жизнью. Только из-за того, что эти дети родились в обеспеченных семьях, они никогда не знали и не узнают и сотой доли того, что выпало Раджу.
Уже при рождении они были богаты, их родители имели состояние, собранное не одним поколением предков, а Радж и Лиля оказались выброшенными в жизнь, словно первые люди на земле – без дома, без денег. Они вынуждены бороться за свое существование каждый день, и если они и могут на что-то рассчитывать, то только на свои руки и голову, потому что им некому помочь.
Радж помнил, с каким трудом он привыкал к этой школе, как не хотели принимать его одноклассники.
– Эй, ты, – крикнул ему толстый мальчишка на первой же перемене, – на какой улице ты живешь?
Радж не хотел никаких расспросов, ведь ему достаточно было назвать квартал Бомбея, в котором они поселились, и всем стало бы ясно, что новичок живет в грязных трущобах.
– А тебе что за дело? – ответил Радж. – Я тебя в гости не приглашал!
Столпившиеся вокруг дети рассмеялись. Радж развеселил их шуткой, и они не стали больше допытываться, задавать вопросы, которых больше всего боялся мальчик, например, кто его отец?
Но он так и не приобрел друзей в школе.
Все свое время он посвящал занятиям, и вскоре учителя стали выделять его среди других учеников. Он мог решить самый трудный пример, хорошо читал, кроме того, почти не принимал участия в шумных играх и проделках, которыми славились некоторые его богатые одноклассники. Они могли позволить себе рискованные выходки, зная, что их родители обладают большим влиянием на директора школы. Раджу бы не простили того, что сходило им с рук.
Внезапно грустные мысли мальчика были прерваны. В класс вбежала красивая девочка, одетая в синюю форменную юбку и голубую блузку с короткими рукавами.
– Радж? – закричала она. – Иди скорее на улицу, там пришел мороженщик!
– У меня нет денег, – грустно ответил мальчик.
– А мой папа каждый день дает мне рупию на мороженое! Угощайся!
Девочка протянула Раджу лакомство, но он отрицательно покачал головой:
– Мама говорит, что нельзя брать чужие вещи.
Девочка задорно тряхнула кудрявой головой, так, что ее огромные белые банты зашелестели, словно бабочки, порхающие вокруг умащенных пряными дорогими благовониями шелковистых волос.
– Ну, попробуй отнять!
Облитое шоколадом вкусное мороженое было перед самыми глазами, и мальчик не выдержал – он быстро схватил редкое лакомство, сел на парту и принялся уписывать его за обе щеки.
Девочка кокетливо засмеялась, сверкнув ослепительно белыми зубами. Звякнули золотые браслеты на ее смуглых точеных руках.
– Ты просто дикарь. Знаешь что, приходи ко мне на день рождения…
Радж задумался, капнув на шорты мороженым. Он никогда не ходил в дома богатых людей, не видел ничего, кроме своей лачуги. Он знал, что будет выглядеть там белой вороной, но Радж дружил с этой девочкой, она единственная из школы не обращала внимания на его происхождение и выделяла Раджа среди других мальчиков. Наверняка он будет чужим на этом празднике, среди разряженных детей, но ведь Рита позвала его, значит, ей нравится дружить с ним.
– Что мы там будем делать? – спросил он важно.
– Петь, танцевать. Будет много детей. И еще – огромный вкусный торт, – Рита закатила глаза. – Невозможно вкусный.
– Вку-у-усный, – передразнил ее Радж, и оба расхохотались.
Радж не спал почти всю ночь, мечтая о завтрашнем празднике у Риты. День рождения! Интересно, как это бывает в таких домах, как дом Ритиного отца. Его самого мама всегда поздравляла в этот день, дарила подарки – книжки и немножко сластей. И всегда отказывалась откусить кусочек, говорила, что ей сладкое вредно. Милая мама, жаль, что нельзя взять ее с собой! Ведь это праздник для детей – там их, наверное, будет немало.
Радж слышал в школе, что Ритин папа – очень важный чиновник, главный судья в Бомбее. Да и мама у нее, говорили, ученая, не такая, как обычные мамы. Хорошо иметь отца! Можно и не такого, как у Риты, а просто отца. Даже бедного или больного. Они бы с мамой обязательно выходили его, у мамы такие золотые руки.
Очень чуткий, Радж понимал, что вопросы об отце, которые он часто задавал матери раньше, когда был поменьше, тяжелы для нее. Теперь он старался не огорчать ее и не спрашивал, хотя так ничего и не понял из ее путаных объяснений.
Он знал, что его отец жив и что он очень хороший, но почему-то не может быть с ними, хотя хочет дружить с таким славным мальчиком, как он, Радж. Что мешает ему приехать в Бомбей, мальчик понять не мог. И все равно ждал.
Утром он рассказал матери о приглашении.
– А подарок? – охнула она. – На день рождения ходят с подарками.
Радж растерянно хлопал глазами, готовясь заплакать, – праздник ускользал от него из-за какого-то подарка.
Лиля бросилась к шкафу, где лежали деньги, – там оказалось еще меньше, чем она думала, – всего несколько пайс.
Лиля смотрела на жалкие монетки, не решаясь обернуться: ей было страшно увидеть глаза своего сына.
– Я попробую взять вперед деньги в лавке, куда сдаю коробочки для бири, – сказала она мальчику. – Я сейчас быстро сбегаю.
Лиля накинула на голову покрывало и побежала по улице, на бегу смахивая слезы. Она не плакала уже давно, но сейчас, сейчас она вдруг поняла, что все бесполезно. Не стоит обманывать себя – ее сыну не встать вровень с детьми обеспеченных людей, как бы ни билась она, отвоевывая у жизни будущее для Раджа.
И дело не в подарке для этой милой девочки, пригласившей ее мальчика в свой дом. Сколько еще она, Лиля, выдержит, ведь ее здоровье с каждым днем становится все слабее и слабее. Его подтачивали и нервные потрясения, и труд без какого-либо отдыха, и полуголодное существование. Радж, бедный мальчик, что будет с ним, если она заболеет?
Хозяин лавки оказался на месте – за широким прилавком, уставленным горшками и банками с чаем и всевозможными пряностями. Задыхающаяся от быстрого бега Лиля бросилась к нему с рассказом о своей беде. Он выслушал ее и, улыбаясь, сказал:
– Ты слишком балуешь этого мальчишку! Он хочет на день рождения? А кто он такой, чтобы веселиться вместе с детьми уважаемых людей? Принц? Может быть, он сын чиновника или судьи? Помяни мое слово, из такого баловства ничего хорошего не выйдет.
Лиля молча ждала, когда лавочник угомонится и даст ей денег. Она не в первый раз слышала подобные речи. Наконец, хозяин лавки открыл ящик с деньгами и сунул туда руку. Лиля уже собиралась начать благодарить его, когда он, внимательно посмотрев ей в глаза, сказал:
– Хорошо, я дам тебе денег. Но будешь ли ты мне благодарной?
– Благодарной? Конечно, – поклонилась Лиля. – Я постараюсь сделать работу еще быстрее, чем обычно, так, чтобы вам не пришлось долго ждать.
– Нет, женщина, – досадливо поморщился лавочник. – Я говорю совсем о другой благодарности.
Он замолчал, скверно усмехаясь.
Лиля, не сказав ни слова, вышла из лавки.
– Нищая! – прокричал лавочник ей вслед. – Жалкая попрошайка!
Когда мать пришла домой, Радж не задал ей ни одного вопроса. Он уже умел читать не только то, что написано в книжках, но и по любимому лицу матери.
– Ничего, – сказал он, обнимая ее за шею. – Рита такая милая, совсем как ты, мамочка. Она все равно будет мне рада.
Но сам Радж не был в этом так уж уверен. Придя в чудесный дом, где жила его подружка, он держался особняком среди детей в ярких праздничных нарядах. На некоторых из них были разноцветные шапочки – как Радж мечтал о такой! Он ни слова не говорил матери, чтобы не заставлять ее выкраивать деньги еще и на это, но с завистью провожал взглядом мальчиков, разгуливающих в таких взрослых головных уборах. Сам Радж пришел в том же школьном костюмчике, только рубашку мама дала ему новую, сшитую несколько дней назад.
Зал, в котором веселились дети, казался ему царским. Стены были увиты вьющимися розами, а под высоким куполом потолка висело что-то огромное, сверкающее голубыми огнями и бронзой. Радж спросил у толстого мальчика в бархатной курточке, что это. Мальчик рассмеялся и сказал добродушно:
– Люстра, глупый. У вас дома разве нет такой?
Радж пожал плечами и отошел к столу, где вокруг огромного, украшенного свечами торта столпились дети. Он заставлял себя не смотреть на маленький столик, почти исчезнувший под горой подарков в красивых разноцветных коробках, украшенных лентами, но все-таки не мог оторваться от этого зрелища. Чего здесь только не было: куклы в индийских и европейских платьях, крошечная фарфоровая посуда, гора ярких книжек, большая медная ваза. А Энни, лучшая подруга Риты, белокурая дочка британского консула, подарила ей настоящий дом – с крышей, окнами, множеством комнат и даже маленькими человечками, которые занимались в этих комнатах разными важными делами.
И как Рите успеть переиграть со всеми этими игрушками! Хотя такая непоседа, как она, пожалуй, успеет. Рита расшалилась не на шутку. Набегавшись и наплясавшись, она придумала новую забаву – принялась колоть на бегу разноцветные воздушные шарики, привязанные к каждому стулу, стоявшему вокруг стола, и при этом так заразительно хохотала, что через минуту вместе с ней смеялись не только все дети, но и обычно невозмутимые слуги в белоснежных чалмах, расставленные, словно стражи, вдоль стен.
В стороне от детей стоял грустный Радж, он не принимал участия в общем веселье. Рита подбежала к нему и спросила:
– Ты пришел поздравить меня? Тогда почему ты такой грустный и где твой подарок?
Девочка заботливо застегнула ему пуговицу.
– У меня нет подарка… Я не могу ничего купить, потому что у нас нет денег.
Радж тяжело вздохнул.
– Ты считаешь, что дарить можно только то, что продается в магазинах?
Девочка была не по годам мудрой. Она улыбнулась Раджу и весело сказала:
– Ты можешь дарить просто цветок, который растет в лесу, я все равно буда рада!
Радж подошел к цветущим кустам и сорвал красивую алую розу.
– Я подарю тебе цветок, но когда-нибудь я принесу тебе самый дорогой подарок.
Мальчик украсил розой блестящие черные волосы девочки, которая с удовольствием принимала ухаживания. Она вздохнула и сказала:
– Хорошо, но все равно он мне не будет дороже этого.
К ним подбежала белокурая Энни.
– Рита, скорее иди к своему отцу, он тебя зовет.
Рита обрадовалась. Она схватила Раджа за руку и потащила его за собой:
– Пойдем, я познакомлю тебя с папой!
Радж не хотел идти. Если дети еще могли дружить между собой, то он никогда не слышал, чтобы какой-нибудь богач дружил с нищим кули и заходил к нему в гости. Однако Рита затащила его на открытую веранду и отступать уже было некуда.
Здесь были накрыты столы со всевозможными яствами и напитками. Хорошо одетые мужчины вели неторопливые беседы с бокалами в руках.
Радж немного оробел – он никогда не видел такой роскоши в своем квартале, где зажиточным человеком считался тот, кто мог позволить себе кусок мяса раз в неделю. А тут его ноздри защекотал запах цыплят, запеченных в раскаленной докрасна глиняной печке. Он увидел дымящиеся блюда с бараниной, политой соусом кари, блюда с горячим наном – свежеиспеченным хлебом, названия этих блюд Радж еще знал, остальные яства он никогда раньше не видел. Многие фрукты, лежащие в вазах, Радж тоже не встречал – при всем изобилии плодов, растущих прямо на окраинах города, манго, авокадо и кокосы он узнал, а остальные казались ему сорванными в райском саду.
Рита провела растерявшегося мальчика в кабинет. Он увидел высокого сухощавого мужчину в темно-коричневом костюме с торчащим из нагрудного кармана белым платочком. Это и был отец Риты.
– Рита! Иди, поздоровайся… – сказал Санджей.
Спиной к детям стоял человек, рассматривающий древнюю статуэтку из розового дерева. Он медленно обернулся – и Радж впервые увидел своего отца, хотя, конечно, и не знал об атом.
– Неужели это Рита? – удивился Рагунат. – Какая ты стала большая. Извини, я только что приехал и не успел купить тебе подарок. Знаешь что, я подарю тебе вот этот цветок.
– Спасибо, – девочка протянула руку.
– Нет, нет. Я его сам приколю.
Девочка повернулась, и все увидели в ее волосах алую розу.
– Ого! Я опоздал, у тебя уже есть цветок!
– Мне подарил его Радж. Познакомьтесь с ним, мы учимся вместе в одной школе.
Девочка подвела к мужчинам своего друга. Рагунат внимательно посмотрел на него, но ничего не подсказало ему, что он встретил собственного сына.
– Ах, Радж…
Мальчик сложил руки в традиционном приветствии и вежливо сказал, обращаясь к обоим:
– Добрый день, добрый день.
– Здравствуй.
Рагунат пристально всматривался в мальчика. Рита, закружившись так, что сама превратилась в сверкающий золотом цветок, села в сафьяновое красное кресло и сказала:
– Господин судья! Радж, когда вырастет, тоже собирается стать судьей.
– Да? – недоверчиво произнес Рагунат. – Интересно, интересно. Ты выбрал профессию удачно. Это тебе отец посоветовал?
При слове «отец» мальчик вздрогнул и заметно расстроился.
– Нет. Мы живем без отца, вместе с мамой. Я не знаю своего отца, – сбивчиво проговорил он.
Рагунат почувствовал себя словно в суде. Он расправил плечи, будто покрытые привычной мантией. Мысленно он сидел на возвышении в резном кресле, а перед ним, за решеткой, трепещущий преступник, ждущий приговора. Он должен его сурово наказать, все равно, кто это: отъявленный бандит или мальчишка. Порок должен быть наказан, и не надо принимать никаких оправданий и ссылок на семейные обстоятельства, тяжелое детство и другие мелочи, не имеющие к делу никакого отношения.
Рагунат привычно повысил голос:
– Понятно. Он с вами не живет? Он бросил вас? Он плохой человек.
Радж вспыхнул, как порох. Он сверкнул глазами и, заикаясь от волнения, произнес:
– Не говорите так о моем отце! А не то, а не то…
Мальчик опрометью бросился вон из дома. Обливаясь слезами, он бежал мимо веселящихся детей, чужой на этом празднике.
Рита бросилась вслед за ним, пытаясь задержать и вернуть его:
– Радж! Радж!
– Рита, вернись! – осадил ее отец.
Радж уже ничего не слышал. Обида жгла сердце, открыв мучительную незаживающую никогда рану. Бросивший его отец причинял ему боль. И откуда Раджу было знать, что человек, который так обидел его, и есть тот самый «папа».
Между тем в кабинете разгорелся спор, вызванный драматическим случаем.
– И ты позволяешь дружить с ним твоей дочери? – возмущался Рагунат.
Санджей отправил Риту во двор, к детям, чтобы она не слушала разговоры взрослых.
Зачем ребенку знать, что уже до рождения между ней и этим мальчиком проведена граница, переступить которую никто не позволит.
– Скажи, чем он не угодил тебе? Мне мальчик очень нравится. Он хорошо воспитан и прекрасно учится в школе.
– Я не могу понять тебя, – раздраженно бросил Рагунат. – Мальчик не знает даже имени своего отца, а может быть, он бродяга или преступник?
– А, вот что, – рассмеялся собеседник Рагуната. – Ты до сих пор не отказался от своей теории. Я помню твою речь на суде: «Только сын честного человека может быть честным человеком, сын вора обязательно станет вором».
– Я убежден в этом, – твердо сказал судья.
– Как звали того бандита? Ах да, Джагга…
Рагунату не понравился этот спор.
– Я убежден в этом, – повторил он.
Санджей разнервничался, вынул портсигар из слоновой кости и закурил душистую папиросу.
– Ну да, ну да. От этого все твои несчастья. Из-за этого ты бросил свою беременную жену, выгнав ее из дома. Из-за этого ты хочешь разрушить дружбу двух детей… Но твое убеждение – предрассудок! Ты навсегда одинок. Одумайся, неужели твои принципы стоят этого?
Рагунат отвернулся, сделав вид, что разглядывает скульптуру, изображающую плачущую девушку. Эта статуэтка напомнила ему прошлое. Он вновь увидел пустую комнату, слабо освещенную еле теплящимся ночником. За сводчатыми окнами бьется сильный ветер, от которого по всей комнате мечутся зловещие черные тени. Посередине, на голой кушетке лежит брошенная всеми женщина, безнадежно умоляющая о помощи. Позже он много раз спрашивал себя – правильно ли он поступил? И пришел к выводу, что иначе было нельзя. С течением времени чувства притупились, и он окончательно утвердился в мысли, что зло наказано и справедливость восторжествовала. Что стало с Лилей и ее ребенком, он не думал.
– Скажи мне, ну что тебе сделал этот мальчишка? – донесся издалека голос Санджея.
Рагунат очнулся от неприятных воспоминаний. Он неприязненно посмотрел на друга, который, похоже, искренне желал ему помочь, и сухо ответил:
– Он – ничего. Но я уверен, что мать мальчика не зря скрывает имя отца. Вот я, например, никогда бы не позволил своей дочери дружить с таким мальчишкой. Сын плохого хорошим быть не может. И я своего мнения не изменю.
Санджей про себя подумал, что, может быть, это и хорошо, что у Рагуната нет детей. Можно себе представить, какими людьми он бы их воспитал.
Глава десятая
Оскорбленный Радж долго бродил по шумному городу, не зная, куда идти. Домой возвращаться не хотелось, хотя он понимал, что там ждет его мать, встревоженная долгим отсутствием сына.
После красивого праздника, на котором он побывал, после роскошного дома, где так недолго пришлось погостить, Раджу было неприятно идти в грязные трущобы, где проходила его жизнь.
Зря он пошел к Рите, лишний раз только убедился в том, что их разделяет целая пропасть. Люди могут простить человеку плохие манеры, развязность, грубость, да мало ли что, но они никогда не простят, если нет денег, если бедняк попал на чужой праздник. Даже звери не принимают в свою стаю других животных, все правильно.
Радж ходил по пыльным, раскаленным солнцем улицам, рассеянно глядя на загорелых до черноты рикш, везущих распаренных пассажиров, которым, казалось, приходилось тяжелее, чем рикшам, до того надутые и важные были у них физиономии, когда они с трудом вскарабкивались на сиденья хрупких с виду тележек.
Плавной походкой шли водоносы, неся полные кувшины и не расплескивая ни капли драгоценной влаги, они пересекали дорогу прямо перед носом чадящих грузовиков, не зная ничего о правилах движения.
Так он случайно забрел на городской базар. Огромная толпа продающих и покупающих все и вся людей ошеломила его. Он разглядывал сонных торговцев, дремлющих в лавках, на приценивающихся к товарам покупателей и вдруг увидел оборванного нищего бродягу. Тот ходил вокруг кучи отбросов, выискивая что-нибудь съедобное. С другой стороны подошел высохший, как щепка, старик и длинной бамбуковой палкой начал расковыривать отвратительную кучу. Вот он нашел почти целый кувшин – эту вещь можно было попробовать продать и выручить несколько пайс. Но первый бродяга тоже увидел добычу и не пожелал выпускать ее из рук. Он схватил кувшин и стал тянуть его к себе. Старик пытался сопротивляться, но бродяга оказался сильнее. Он вырвал кувшин, но мокрый, грязный сосуд выскользнул из рук, упал на булыжную мостовую и разбился на мелкие кусочки.
Бродяги сразу перестали драться и разбрелись в разные стороны. Радж смотрел на них и думал, как несправедливо устроен мир. Почему эти люди так страдают, ведь вокруг так много богатых, почему они не помогут бедным? Неужели их сердца так очерствели, что они могут спокойно смотреть, как мучаются и умирают такие же люди, как и они?
– Чищу обувь! Кому почистить ботинки! Будут сиять, как луна, сверкать, как звезды!
Этот звонкий детский крик привлек внимание Раджа. Он увидел худого босоногого мальчика, еще меньше, чем он сам. Мальчик ходил по базару с деревянным ящиком, в котором громыхали сапожная щетка и баночка самодельного крема. Веселыми прибаутками привлекая прохожих, он находил себе клиентов и тут же, усаживаясь прямо в пыль, чистил им ботинки.
«Вот что надо делать, – подумал Радж. – Хватит мне ходить в школу, бедняк должен работать и чистить ботинки богачу, а тот даст ему за это несколько монет, чтобы он не умер с голода к тому времени, когда обувь снова запылится».
Мать сразу заметила, что с ее сыном творится что-то неладное. Он вернулся очень странный. Только раз его взгляд потеплел – когда Радж подошел к голой стене, единственным украшением которой служила фотография Риты в деревянной рамке с затейливым узором. Это был ее подарок. На фотографии девочка весело улыбалась, и при взгляде на белозубую улыбку становилось легче на душе.
Лиля перемалывала на ручной мельнице зерна пшеницы, чтобы испечь лепешки на ужин. Лавочник больше не принимал ее работу, она думала о том, что и шкафу лежало только несколько пайс, а все тело ныло от боли – болезнь подтачивала слабеющий от постоянного недоедания организм.
– Мама, ты опять работаешь целый день? Тебе ведь нельзя, ты и так больна.
– Милый, если я не буду работать, мы умрем с голоду.
Радж взволнованно заходил по комнате.
– Я мужчина, я сам буду работать, вот что. И в школу я больше не пойду.
Лиля вскочила с места, ей показалось, что она ослышалась. Подбежав к сыну, спросила:
– Что, что? Ты не пойдешь в школу?
Не в силах слышать такое, она несколько раз шлепнула Раджа, но потом прижала его к своей груди.
– Ты не должен так говорить. Ты должен ходить в школу, иначе никогда не станешь судьей.
Слезы струились по ее щекам. Рушились все мечты, ради которых она терпела постылую жизнь, – ее сын не хотел стать судьей. Неужели и он проведет свои дни в нищете, так же, как и его мать?
– Милый сын, ты должен учиться, чего бы это ни стоило…
Радж не хотел ее огорчать.
– Я буду учиться, учиться и работать. Но мне не хочется больше быть судьей.
Он вспомнил того жестокого человека, которого называли «господин Рагунат».
– Знаешь, мама, я видел одного судью в доме у Риты. Он мне очень не понравился…
Радж почувствовал почему-то, что ему еще не раз придется встретиться с этим человеком, хотя предпочел бы забыть его навсегда.
И началась новая жизнь. После школы Радж сидел на углу у большого магазина, в который заходило много богатых людей. Он чистил им ботинки, а после работы готовил уроки для завтрашних занятий. Утром, в школе, Радж писал в тетрадку домашнее задание, а перед глазами мелькали чьи-то ботинки, щетки, все это превращалось в один сверкающий звенящий круг. Но мальчик думал о том, как тяжело работала его мать, и снова брал ящик с нехитрыми инструментами и шел на свой угол.
Раджу удавалось зарабатывать достаточно денег, чтобы платить за школу и помогать матери, но он забыл, что учителя не привыкли к тому, что в классе пахло сапожной ваксой.
– Итак, запишите, страница 120, – сказал молодой, щеголевато одетый учитель, поправляя яркий цветастый галстук.
Дети прилежно склонились над тетрадками, и тут раздался стук двери.
– Радж? – удивился учитель.
– Извините, господин учитель, я немного опоздал, я теперь работаю, помогаю маме.
Радж поправил сползающий с плеча ремень ящика.
– Что это у тебя? – брезгливо спросил учитель, тыча пальцем.
Мальчик вытащил свой нехитрый инструмент.
– Вот это крем, вот щетка для обуви…
– За этот крем тебя и исключили из школы.
Радж не знал, что какой-то уважаемый человек, хозяин антикварной лавки, пожаловался директору школы, что некий Радж дурно влияет на его сына: «Я не за то плачу деньги, чтобы моего сына пачкал сапожным кремом сосед по парте».
– Что? – переспросил Радж.
– Тебе здесь больше нечего делать.
– Но, господин учитель, я принес деньги, и если вы прикажете, я никогда больше не буду чистить обувь.
Весь класс засмеялся. Учитель досадливо поморщился: вечно эти бедняки путаются под ногами со своими глупостями.
– Тише, тише.
Радж внезапно все понял.
– Значит, значит я не буду учиться? – Он понурил голову. – А можно, я поговорю с Ритой. Я передам ей подарок, я принес его с собой.
– Нет, нельзя. Рита больше здесь не учится, она переехала в другой город.
Радж в последний раз посмотрел на свою парту. Дети, радуясь неожиданному перерыву в занятиях, смотрели на него, как на глупого клоуна. Рита уехала, она была единственным другом в этой школе. Что ж, теперь ему здесь нечего делать.
Он повернулся и пошел к двери, опустив голову. В коридоре он остановился на минуту, не зная, куда ему теперь идти, и услышал дружный смех своих недавних одноклассников. Должно быть, учитель что-то сказал про покинувшего их недостойного ученика, и это всем очень понравилось. Радж коснулся рукой щеки и понял, что плачет. Обильные и горькие, это были последние слезы детства.
Радж вышел на пышущую зноем улицу. Солнце сразу же высушило следы слез, и теперь никто во всем Бомбее не сказал бы, что этот мальчик, будущий мужчина, который сам зарабатывает себе на хлеб, способен так расстраиваться из-за насмешек глупых избалованных детей. В городе не одна школа, в какой-нибудь найдется место и для него.
Радж поправил на плече ремень от сумки и побежал прочь от теперь совершенно чужого здания. Он решил попытаться увидеть Риту. Вдруг она еще в Бомбее, просто решила не ходить в эту противную школу. Такую ученицу, как Рита, с радостью возьмут куда угодно – даже в колледж без экзаменов. Ведь она такая умница, столько книг прочитала, а по-английски говорит ничуть не хуже Энни. Он сам слышал на дне рождения, как мама Энни разговаривала с Ритой, она хоть и очень важная дама, но сама ни слова не может сказать по-индийски.
Да, без Риты жизнь была бы куда хуже. Но ведь не могла же она уехать, не оставив Раджу письма. Это было бы не по-товарищески, а Рита всегда думает о других.
Вот и ее дом, окруженный высокими узорчатыми решетками. Ворота заперты, но за ними на крошечном стульчике дремлет старик привратник, свесив длинную седую бороду на сложенные руки.
– Господин! Господин! – позвал его Радж, просовывая голову между прутьями.
Звать пришлось долго, сторож никак не хотел просыпаться. Наконец он поднял голову и посмотрел на посетителя.
– Тебе чего? Бегает тут мелюзга всякая, старому человеку отдохнуть нельзя, – заворчал сторож, сводя кустистые брови.
Но Радж видел, что привратник сердится не всерьез, и потому широко ему улыбнулся:
– Вы меня не помните, дедушка? Я друг Риты, я был здесь на дне ее рождения. Раджем меня зовут, Рита, наверное, вам обо мне говорила?
– Рита? Да, может быть, и говорила, Рита столько болтает, что всего не упомнишь, – старик посмотрел на Раджа ласково и спросил. – Ты к Рите пришел?
– Да, дедушка, а она дома?
– Нет, мальчик, уехала наша маленькая хозяйка, в другой город увезли.
Сторож посмотрел на растерянное лицо Раджа и поманил его пальцем. Мальчик быстро перемахнул через ограду и подбежал к старику. Тот пошарил рукой за пазухой и протянул мальчику что-то, завернутое в яркую бумажку.
– Умеешь такое есть? – спросил он. – Конфета называется. Рита нам всегда из дому таскала. Да мне ни к чему – зубы болят, а внуков нет. Возьми, как будто от Риты.
Радж сжал в пальцах удивительную конфету – такую же необыкновенную вещь, как все, что окружало Риту.
– Слышал про нашу беду? – спросил старик. – Родители у Риты погибли. Ах, какое горе, как девочку жалко. Купили такую штуку, автомобиль, я ее увидел, сразу понял, добра она в дом не принесет. В Дели ехали по улице, а там, говорят, полно автомобилей. Один с другим столкнулся – и все, господина Санджея нет, и супруга его погибла. Хорошо еще, Риту туда посадить не догадались.
Так вот что стряслось с его подругой, лучшей девочкой на свете! Но почему? Она никому не сделала зла. И папа ее такой добрый господин, не то, что его друг судья Рагунат.
Радж представил на мгновение, каково было бы ему лишиться мамы, и вскрикнул от боли. Нет, только не это! Бедная милая Рита!
Он бы помог ей, развеселил бы – спел или показал фокус. Может быть, она улыбнулась бы. Да хоть за руку ее подержал бы, и то часть ее горя досталась бы ему. Как нелепо устроена жизнь. У Ритиных родителей все было для счастья. Значит, смерть не выбирает, не смотрит, богат ты или беден, может отобрать счастье у ребенка, лишив его мамы и папы. Ах, Рита! Как он не хотел, чтобы она страдала!
Старик посмотрел в ставшие огромными от переживаемого потрясения глаза мальчика и прижал его к себе.
– Ну, ну, – сказал он, тяжелой рукой гладя его по голове, – ничего, маленький. Рита не пропадет, найдут ей опекуна хорошего, вырастят, обучат. Это у таких, как мы, будущее зависит от случайностей. Ничего, сынок, все образуется еще – и для Риты, и для тебя. Жизнь длинна, и в ней много горя, но и радости много. Завтра откроешь глаза – и не узнаешь мир, так он будет хорош. Вот увидишь, мальчик, я тебе обещаю.
Уже темнело, когда Радж попал на свою улицу. Улица не спала. Под единственным тускло горевшим фонарем развлекались мальчишки. Вооружившись деревянными палками-битами, они по очереди пытались выбить из начерченного на каменных плитах круга рюшку. Страсти разгорелись не на шутку, делались ставки на соперничающих игроков. Впрочем, фаворит был известен – Фероз, самый старший мальчик, пользовавшийся на улице большим авторитетом, не раз бывавший в полиции за мелкое воровство, которое всегда совершал с таким проворством, что неизменно избегал наказания. Мальчики помладше и послабее заискивали перед ним – с конкретными целями и так, на всякий случай, вдруг пригодится его дружба и благосклонность. Ему ничего не стоило отобрать у них перепавший им редкий кусок лепешки или банан, да еще по шее надавать, если обиженный принимался хныкать. На этой улице он был для детворы чем-то вроде собственного судьи, и законы, по которым он судил, были так же жестоки и несправедливы, как жизнь. Отец, умирающий от туберкулеза, не видел ничего плохого в повадках сына и даже поощрял его поведение, надеясь, что так Фероз устроит свою жизнь получше, чем если бы он отличался добронравием и смирением.
Этому учило трущобное существование. Здесь не выживали те, кто не мог за себя постоять, не умел или не хотел ловчить, не спешил что-нибудь урвать, выхватив это из рук зазевавшегося соседа. Здесь надо было быть крепким и жестоким, никому не показывая своей слабости, – слабости трущобы не прощали.
Радж медленно брел, волоча за собой сумку с уже не нужными книжками и подходя все ближе к играющим.
– На, держи! – азартно кричал крошечный чумазый малыш в разорванной у ворота рубашке. – Эх, мимо! Мазила ты, Динеш!
Динеш отошел, отдав биту другому мальчишке.
– Надо лучше целиться, – фыркнул Фероз, дав щелчка в покорно подставленный лоб неудачливого игрока.
Скользнув невидящим взглядом по толпе мальчиков, Радж вступил в очерченный мелом круг.
– Эй ты, болван! Ты зачем сшиб мою рюшку! – завизжал наголо остриженный мальчишка, угрожающе замахнувшись битой.
Остальные не мешкая побросали свои занятия и сбились в кучу, наблюдая за происходящим загоревшимися черными глазами.
Фероз свистнул, и его армия приняла это за сигнал к атаке.
Предводитель шел впереди войска, стеной наступающего на одинокую фигурку с опущенной головой.
Радж был еще слишком мал, чтобы понять, откуда взялось у них столько ненависти к нему. Казалось, они ждали весь день, когда, наконец, появится достойная мишень для всего злобного и грязного, что впитали они сегодня на этой улице. Им просто необходимо было вылить на кого-то звериную агрессивность, помучить кого-нибудь, унизить, растоптать, чтобы им самим немного полегчало, чтобы забыть собственные унижения, почувствовать, что они, чахлые ростки заплеванных дворов, тоже чего-нибудь да значат.
А лучшей жертвы, чем Радж, и придумать нельзя! Маленький и слишком чистенький мальчик с намазанной маслом головой! Совершенно неопасный соперник – нет, к сильному они вряд ли осмелились бы полезть со своими тощими кулачками. А этот – даже они, истощенные дети трущоб, вполне могут поколотить такого, особенно если навалятся все вместе. И с каким наслаждением!
– Так зачем ты сбил рюшку, болван, – спросил, сплюнув, Фероз.
– Пожалуйста, простите, я спешил, очень, – ответил, отступая Радж, на что-то еще надеявшийся.
Простить? Здесь не прощали ничего. Особенно просьб о прощении.
– Маменькин сынок, дайте ему, ребята, – закричал малыш в разорванной рубашке, высовываясь из-за спины Фероза.
– Бей его, бей, так ему! – понеслось со всех сторон.
От первого же удара, угодившего в щеку, Радж упал. Но лежать на земле ему не дали. Множество цепких рук подняли его, схватив за курточку и шорты, чтобы снова и снова бить, встав кружком вокруг растерянной жертвы. Радж натыкался на один удар и отлетал, чтобы получить другой, сзади. Из разбитой губы потекла кровь.
Он пытался сопротивляться, но не успевал понять, откуда будет следующий пинок, кто еще не насытился его мучениями. Страшнее всего было случайно перехватить их взгляд, пышущий такой ненавистью, что ранил страшнее кулаков. Как он был им ненавистен! И даже не он, Радж, сын Лили, а то, что они видели в нем другой мир, осмелившийся хранить себя среди их грязи! Как он смел быть таким чистым, этот мальчик, когда они грязны? Как он смел учиться среди их невежества? Как он смел не красть в квартале воров? И как он смел предаваться мечтам о светлом будущем, когда они были лишены его?
– А. ну, давай, чего разлегся? – кричали они ему, поднимая для новых ударов.
– Послушайте, отпустите меня, у меня мама больна, – прохрипел мальчик, держась за грудь. – Вы меня завтра побьете.
Завтра? Для них не существовало завтра. Они жили только сегодняшним днем, и ненависть их требовала сегодняшней крови, чтобы проснуться наутро такой же жаждущей и острой.
Ничего более смешного он и сказать им не мог. Какие нежности, мама больна! Их матери тоже не были здоровы – те, кто выжил после всего, что видели они на этой улице.
– Ах, мама больна? – раздался дружный хохот. – Вы слышали ребята? Его мама больна!
От таких слов их ожесточение еще усилилось, кулаки снова сжались, и толпа пошла на Раджа быстро сжимающимся кольцом.
Вдруг раздался резкий свист, предупреждающий об опасности.
– Бегите, бегите! – закричал залезший на фонарь мальчишка, следящий обычно, не идет ли полиция. – Сейчас здесь будет Джагга.
Это имя ему не пришлось повторять дважды.
Через мгновение улица была совершенно пуста, если не считать лежащего под фонарем мальчика.
Тишина звенела у Раджа в ушах после криков победителей. Он с трудом поднялся и прислонился к фонарю, не в силах сделать и шага. Сумка его валялась неподалеку и была цела в отличие от изорванной куртки. Как он появится в таком виде дома?! Мама будет ужасно расстроена, если узнает, что его били.
Радж поднял глаза и вздрогнул: по пустынной улице в тусклых лучах фонаря шел человек, казавшийся огромным. На широченные плечи поверх белой рубахи накинут френч.
Лицо его принадлежало к тому типу лиц, которые не так легко забыть, увидев однажды. Грубо вылепленное, оно тем не менее казалось величественным из-за выражения уверенности, силы и своеобразного достоинства.
Радж не сомневался, что именно этого человека так испугались мальчишки. Сам же он был слишком сильно избит, чтобы еще чего-нибудь бояться. Мальчик сел на каменную плиту и обхватил руками худенькие коленки. Он ждал, когда незнакомец прошествует мимо, чтобы не показать чужому человеку, как ему плохо и с каким трудом он передвигает ноги после такого дня.
Шаги приближались. Наконец, человек поравнялся с мальчиком и остановился прямо напротив. Радж поднял глаза – мужчина смотрел на него, и на лице его играла такая усмешка, которая любому показалась бы зловещей.
Теперь мальчик уже не сомневался, что это была не случайная встреча.