ГЛАВА 3

Два дня пролетели незаметно. Келли узнает о том, что случилось с Мейсоном. "Ну и сука эта Лили Лайт..." Неожиданная встреча в летнем кафе. Супруги Добсон — авторы одного весьма известного телесериала. Тяжела жизнь сценариста... «Встретимся в Сан-Франциско».

Они покинули отель «Сансет» на бульваре Уилшир в Лос-Анджелесе только через два дня, когда уже подходили к концу запасы наличности.
Перл подошел к машине Лайонелла Локриджа, которая все эти трое суток оставалась невостребованной, и с сожалением посмотрел на автомобиль.
— Тебя, приятель, придется вернуть твоему законному хозяину. Мистер Локридж у нас пока еще не так богат, чтобы дарить машины малознакомым дворецким.
Келли положила руку Перлу на плечо.
— Не грусти, мы скоро увидимся. Только никому не вздумай проболтаться о нас. А не то свадьбу будем играть в тюрьме.
Перл беспечно махнул рукой.
— Если дело дойдет до процесса, то мы обязательно выиграем его. На тебя будут работать лучшие адвокаты Санта-Барбары.
Келли посмотрела на него с легкой усмешкой.
— Кто? Джулия Уэйнрайт? Или, может быть, мой брат Мейсон?..
Перл рассмеялся и отрицательно покачал головой.
— Нет, пожалуй, Мейсону сейчас не до судебных дел. Он так глубоко увяз с этими религиозными делами, что нам еще долго придется ждать, пока он вернется к нормальной жизни.
— Да, — тяжело вздохнула Келли. — Никак не могу поверить, что он связался с какой-то бродячей проповедницей... Зачем ему это нужно?
— Мне тоже это трудно понять. По-моему, это известно только самому Мейсону. Во всяком случае, твой отец, так же, как и весь остальной город, смотрит на него с сожалением. Мейсон отнюдь не стал глупее, но никто не может объяснить, почему он попал под влияние этой Лили Лайт. Зачем она ему вообще понадобилась?..
— А как она выглядит?
— Очень похожа на Джину — бывшую супругу твоего отца. Такая же круглолицая... У них даже повадки похожие. Они всегда охвачены какой-то бурной деятельностью. И, между прочим, сейчас между ними развернулась настоящая война. Еще не известно, кто в ней победит.
— Из-за чего? Перл пожал плечами.
— Не знаю, наверное, не могут разделить между собой лавры первой интриганки города. Во всяком случае, Лили Лайт очень успешно опережает Джину на всех фронтах. Она даже племянницу ее окрутила...
Келли изумленно подняла брови.
— Ты говоришь про Хейли Бенсон, которая работала в нашем доме горничной?
Перл кивнул.
— Вот именно. Насколько тебе известно, у Хейли был роман с Тэдом. Но потом он узнал, что Джина — тетка его возлюбленной. И все отношения между ними были закончены. Наверное, с горя Хейли ударилась в религию. Она стала ходить на все собрания этой бродячей проповедницы и теперь числится среди ее лучших учеников. Между прочим, эта Лили Лайт развернула войну не на шутку с казино «У Ника», которое принадлежит твоему отцу. Там сейчас работает управляющим Брик Уоллес.
— Но ведь он раньше работал у Идеи в ресторане «Ориент Экспресс»? Она нахвалиться на него не могла. Брик — прирожденный менеджер.
Перл кивнул.
— Вот именно. И твой отец не нашел лучшей кандидатуры для работы в казино, чем Брик. Там очень плохо шли дела в последнее время. Нужен был человек, который бы поднял этот бизнес. Вот именно таким человеком и оказался Брик Уоллес. Правда, насколько мне известно, он еще долго раздумывал над предложением твоего отца, прежде, чем согласиться — именно в тот момент, когда он принял все дела по казино, этой сумасшедшей Лили Лайт пришла в голову идея о том, чтобы добиться закрытия этого заведения. Она стала организовывать акции протеста, демонстрации, пикеты, блокировать набережную... Ну, в общем, поднялся такой шум, что на месте Брика я бы уже давно сбежал и зарыл голову в песок.
Келли покачала головой.
— Насколько я знаю, Брик не такой. Он никогда не отступает. Думаю, что он будет стоять до конца.
— Не знаю. — Перл пожал плечами. — У него есть одно уязвимое место.
— Какое?
— Эмми, его жена. Она с самого начала не хотела, чтобы Брик снова переходил на работу в казино. Ты же помнишь, какие неприятности были у него, когда он только-только начинал управлять этим заведением?
Келли кивнула.
— Да. Попытка вооруженного ограбления, потом обвинения в растрате... По-моему, это было не слишком приятно для него.
— Да, — согласился Перл. — И тем не менее, он снова пошел туда, где потребовались его способности. Но эти фанатичные поклонники Лили Лайт дошли уже до того, что стали запугивать его семью и забрасывать камнями его дом. Эмми очень боится. Думаю, что ее опасения не напрасны. Ты, наверное, неплохо представляешь себе, на что способна одурманенная толпа? Лили Лайт очень умело дистанцируется от своих сторонников, каждый раз заявляя, что не имеет к их акциям никакого отношения. Она однажды даже принесла публичные извинения Брику. Но на этом ничего не закончилось. Ее сторонники по-прежнему митингуют, а их фанатизм достиг уже непостижимых размеров. У меня такое ощущение, что, будь их воля, они бы просто растерзали Брика и твоего отца в придачу за то, что они не хотят закрыть казино.
— Но ведь они формально имеют право на этот бизнес?
— Да, закон при этом не нарушается, — подтвердил Перл. — Но ведь это не препятствие для фанатиков. Лили Лайт очень умело руководит ими и подогревает страсти. У нее здесь есть свой определенный интерес — она собирается построить на месте, где сейчас находится казино, храм во свою славу. Она вряд ли откажется от такой цели, даже если бизнес твоего отца вполне легален. Эта Лили Лайт, если задуматься, весьма тщеславная и коварная стерва. Ее ничто не остановит. А что касается Джины... Она инстинктивно чувствует зло, которое может совершить эта проповедница. По-моему, Джина решила своими способами справиться с ней. Но даже Джине далеко до этой твари. Твоя бывшая мачеха — ангел по сравнению с Лили Лайт. Послушай, — он неожиданно сменил тему, — а почему мы стоим с тобой здесь, на улице, если в трех шагах от нас — прекрасное открытое кафе? Пойдем, выпьем чего-нибудь.
Келли обняла его за талию и прижалась к его плечу. — Пойдем, но тебе, кроме диетической кока-колы, ничего крепче нельзя.
Перл рассмеялся.
— А я и не собирался пить что-нибудь другое. Мне еще предстоит довольно долгий путь в Санта-Барбару. Очень жаль, что ты не можешь отправиться со мной.
Вместо ответа Келли поцеловала его.
— Ничего, мы скоро встретимся. И после этого уже никогда не будем расставаться. Правда?
— Правда, — ответил он.
Они уселись за свободный столик в открытом летнем кафе и Перл поднял руку, подзывая официантку.
— Две диетических кока-колы, пожалуйста.
После этого Перл вдруг как-то беспокойно заерзал на стуле и, дернув Келли за руку, шепотом сказал:
— Посмотри на соседний столик. Только оглядывайся не сразу, чтобы не привлекать к себе внимание.
Келли наклонилась к нему с заговорщицким видом.
— А что там такое?
— Это — супруги Добсон — авторы одного весьма известного телесериала.
Келли вытаращила глаза.
— Те самые?
— Те самые. Между прочим, весной они получили премию «Эмми» как авторы лучшей телевизионной постановки.
Келли осторожно оглянулась и посмотрела туда, куда показывал Перл.
За столиком сидела немолодая уже пара, оживленно обсуждавшая намечаемые подробности очередной серии.
До Келли и Перла доносились обрывки их фраз.
— Нет, мы должны убить его! Он вполне этого заслужил.
— Ну, хорошо. А кто тогда будет ее любовником?
— Я еще не придумала.
— И я еще не придумал.
— А что мы будем делать с нашей беглянкой?
— Ничего, пусть пока наслаждается вернувшейся к ней любовью. Серий через сорок вернем ее назад.
— А как же ее муж?
— Ему, между прочим, есть чем заняться. Пусть зарабатывает деньги и заботится о юной особе, которую мы поселили вместе с ним. Он, между прочим, получил опекунство. А если не захочет выполнять свои обязанности, то мы его опять нищим сделаем.
— А что наш герой-полицейский?
— Пока ничего. Думаю, что в этой серии ему вообще нечего делать. Пусть пока разбирается со своими женщинами.
— С какими женщинами? Я уже совсем запутался.
— Вечно ты все забываешь. У него же теперь новая возлюбленная, эта несостоявшаяся голливудская звезда.
— Какая же она возлюбленная? Он о ней уже позабыл.
— Да ничего не позабыл. Пусть побарахтается между трех огней. Ему полезно. А то мы его слишком уж каким-то положительным сделали.
— Положительный герой всегда должен страдать.
— Вот именно. Пусть посомневается, помучается... А потом посмотрим, что с ним делать.
— А что насчет нашего окружного прокурора?
— Да отцепись ты со своим окружным прокурором. Не будет его в этой серии. Понимаешь? Не будет!.. У него есть дела и поважнее. Пусть роет компромат на нашего доблестного полицейского...
— Ничего не понимаю! Так что же будет в этой серии?
— Любовь! Пусть будет любовь!
Перл сочувственно покачал головой.
— Да, тяжела жизнь сценариста. Им все время нужно что-то выдумывать.
— Зато в этом есть и положительная сторона, — сказала Келли. — Они могут распоряжаться чужими жизнями, как захотят. И при этом, у них совершенно чистые руки и спокойное сердце.
Перл, уже в который раз, был вынужден признать, что Келли не откажешь в проницательности.
— Да, — протянул он. — Распоряжаться чужими жизнями лучше всего на бумаге. Во всяком случае, ничем не рискуешь. Правда, нельзя делать опрометчивых шагов.
— Например?
— Ну, например, нельзя убивать главного героя. Его можно только в кому отправить или в какую-нибудь дальнюю поездку. В Европу, например... Нельзя менять характеры, привычки, интересы и хобби. Можно только все время придумывать новые. И, вообще, много чего нельзя...
— А что же можно?
— Придумывать им подробности биографии; ставить В безвыходные, на первый взгляд, ситуации и, что самое приятное, влюблять друг в друга и заставлять жениться. Это, вообще, необъятное поле для деятельности. Сначала женитьба, потом развод, потом новая любовь, новая женитьба, новый развод... И так до бесконечности.
Келли лукаво заглянула ему в глаза.
— Уж не про нас ли с тобой ты говоришь? Перл комично поморщился и развел руками.
— Ну, мы же с тобой не персонажи из чьего-то сценария. Мы — живые люди и у нас своя жизнь, свои отношения.
— Правильно, поэтому давай вернемся к нам с тобой. Что у нас в планах на сегодня?
Перл с наслаждением отпил холодного пенящегося напитка и, деловито оглядевшись по сторонам, сказал:
— Сейчас я еду в Санта-Барбару, возвращаю машину Лайонеллу Локриджу. Потом сажусь на первый же автобус и возвращаюсь сюда. А из Лос-Анджелеса мы сразу же самолетом летим в Сан-Франциско. Ориентируемся на месте. Думаю, что сегодняшнюю ночь мы проведем в каком-нибудь недорогом отеле. Завтра с утра отправимся в какое-нибудь агентство по продаже недвижимости и в банк, к знакомому твоего отца. Там я попробую взять заем на покупку дома, прикрываясь именем СиСи Кэпвелла. Ну, а дальше — будем поступать ПО обстоятельствам... Идет?
Келли кивнула.
— Идет.
— Ну, вот и отлично. Короче, жди меня здесь. Я вернусь ближе к вечеру. За это время можешь сходить, например, в кино. В Китайском кинотеатре сегодня показывают премьеру.
— Очень любопытно, — сказала Келли. — А что там показывают? Я же страшно люблю кино.
Перл пожал плечами:
— Не помню, какой-то «Рокки» — четвертый или пятый.
Келли разочарованно махнула рукой:
— Терпеть не могу Сильвестра Сталлоне. Мне, вообще, противен типаж мачо.
— Ну, тогда — не знаю, прогуляйся по городу, посмотри на знаменитостей, они тут часто шатаются.
— Вот за это я и не люблю Лос-Анджелес. В Санта-Барбаре было как-то спокойнее.
Перл допил кока-колу и поднялся из-за стола. Чмокнув Келли в щеку, он сказал:
— Ну, все, мне пора, а то мы еще до вечера будем болтать.
Не дожидаясь ответа, Перл зашагал по улице туда, где перед отелем «Сан-Сет» стоял автомобиль Лайонелла Локриджа.

ГЛАВА 5

Переезд в новый дом. Келли разрабатывает интерьер. «Будем сдавать внаем квартиру и студию на первом этаже». Ремонт идет полным ходом. Незнакомец в черном «порше». Первые посетители. «Мы хотим перекрасить все в черный цвет...» Супруги Ватанабэ проявляют интерес к квартире. Мистер Беккер выражает желание поселиться в студии. Новые жильцы переезжают в дом на Аламо-Сквер. Досадное недоразумение с документами мистера Беккера. Владелец черного «порше» интересуется студией. Картер Дуглас намерен заплатить за полгода вперед. Перлу придется выяснять кредитоспособность нового жильца.

Не прошло и двух дней, как Перл и Келли въехали в новый дом. Свидетелями этого были лишь пара соседских котов, да несколько любопытствующих жителей домов напротив, которые высунулись в окна.
Главное, чем был отмечен переезд — Перл вырвал из земли торчавшую перед домом табличку с надписью «Продается».
— Продано, — с удовлетворением сказал он, швыряя кривую доску со сделанной масляной краской надписью в стоявший рядом с домом мусорный бак.
С этого момента жизнь в доме закипела. Келли, на вполне законных основаниях считавшая себя художницей, разработала интерьеры, главной особенностью которых был белый цвет. Стены, потолок, подоконники, дверные коробки, сами двери — все должно было быть белым. Белыми должны были быть розетки, занавески на окнах, дверные ручки, даже вазы для цветов, хотя здесь и допускались некоторые вариации.
Перл целиком и полностью соглашался со всеми предложениями, которые выдвигала Келли, потому что это и на самом деле было здорово. Они делали дом, который должен был быть полон света, он должен был светиться изнутри даже ночью, даже при выключенном освещении.
Весь ансамбль завершали белая мебель и белая сантехника.
Завершив разработку проекта интерьера, Келли вывесила огромные листы бумаги с рисунками на пока еще пустые стены:
— Вот так все будет, — удовлетворенно сказала она. — Я всегда мечтала создать интерьер собственного дома своими руками.
Перл озадаченно пожал плечами:
— Ты хочешь сказать, что мы это все будем делать сами: и красить, и клеить обои, и электропроводку менять?
Она рассмеялась:
— Нет, конечно, не все. Но кое-что я хотела бы сделать своими руками. Думаю, что и тебе не мешает поразмяться.
Перл уныло махнул рукой:
— Нет, в электропроводку я не полезу. У меня всегда была несовместимость с электричеством.
Келли беззаботно махнула рукой:
— Не бойся, электропроводкой займутся монтеры, а мы с тобой покрасим стены. Это очень просто, даже ты справишься.
Перл сделал вид, что его задел снисходительный тон Келли:
— Что значит «даже я»? Между прочим, открывать двери и впускать гостей — это тоже большое искусство, не каждый может этим овладеть. А я был шикарным дворецким — представительным и строгим.
Келли подошла к нему и обняла за шею:
— Не знаю, уж каким ты там был дворецким, но болтун ты изрядный. Наверное, за это я тебя и люблю.
Прошло несколько минут, прежде чем они смогли оторваться друг от друга. Облизывая чуть припухшие от поцелуя губы. Перл сказал:
— Я не совсем понял, что будет в холле на первом этаже.
— Студия. Здесь смогут работать художники и фотографы. Ведь для студии как раз нужно просторное помещение с белыми стенами. Вот мы и будем сдавать его в качестве студии. Холл очень просторный, и есть все условия для работы.
Перл кивнул:
— Понимаю, согласен. Значит, студию мы будем сдавать за тысячу долларов в месяц, а квартиру за тысячу двести.
Она отрицательно помотала головой:
— Нет. Квартиру — за тысячу триста. Там, между прочим, будет вся мебель и даже кухня.
Он кивнул:
— Хорошо, за тысячу триста. Значит, остается... — Перл, задумавшись, наморщил лоб.
Келли не дала ему довести начатое до конца:
— На надо. Перл, мы займемся этим как-нибудь в другое время. Надеюсь, что не разоримся и не попадем в тюрьму, как банкроты.
Перл шумно втянул носом воздух:
— Вот именно. А если учесть, что нам еще нужно ремонтировать водопровод, электропроводку и прочее, прочее, прочее... — он замолчал.
Чтобы немного успокоить его, Келли запечатала ему губы поцелуем. Спустя несколько мгновений они вынуждены были оторваться друг от друга, услышав за окном непонятные звуки.
— Смотри, — улыбнулся Перл, — это же кошка.
На козырьке за окном сидела белая кошка, которая мяукала и скреблась в оконное стекло когтистой лапой.
— Это принесет нам удачу, — сказала Келли. — Она, наверное, есть хочет. Иди, впусти ее.
Перл открыл дверь. Быстро взбежав по широкой лестнице, ослепительно белая кошка, подняв хвост трубой, торжественно вошла в дом:
— А вот и наш первый жилец, — провозгласил Перл. — Добро пожаловать в дом Майкла Болдуина Брэдфорда и Келли Перкинс.
Постепенно Перл и Келли стали знакомиться со своими соседями. Это были милые пожилые люди, которые вполне доброжелательно отнеслись к новым жильцам, давая ценные советы и подсказывая, где можно подешевле купить овощи, какой зеленщик жульничает, поливая подвявший салат водой, какие места отдыха находятся поблизости, где можно найти хороший корм для кошки, как поливать газон, и так далее, и тому подобное...
Новые жильцы с благодарностью принимали советы старожилов, рассказывая им в свою очередь о ресторанчиках Пиратского берега и Фишерменс-Уорф.
Через несколько дней Перла и Келли знала уже едва ли не вся улица. Их приветствовали по утрам, как старых знакомых. Их дом тем временем менялся прямо на глазах. Внутри кипела работа: маляры красили стены и клеили обои; водопроводчики меняли сантехнику в ванных и туалетах; до позднего вечера тарахтели машины, приводившие в порядок паркет, допотопная электропроводка была удалена и заменена новой и современной. Потихоньку стала появляться и мебель.
В общем, дом постепенно приобретал совершенно иной вид, и теперь лишь его общие очертания напоминали то обшарпанное здание, которое стояло здесь лишь неделю назад.
Было раннее утро, когда Перл стал вытаскивать на улицу сложенный в большие бумажные пакеты строительный мусор. Он совсем не обратил внимания на стоявший на другой стороне улицы черный «порш», за рулем которого сидел мужчина лет тридцати пяти в темных солнцезащитных очках и внимательно разглядывал лежавший на рулевой колонке фотоснимок, на котором был запечатлен дом, принадлежавший теперь Перлу и Келли.
Увидев вышедшую следом за Перлом Келли, которая несла большую кипу свернутых старых обоев, мужчина вскинул голову и снял очки. Смерив Келли внимательным взглядом, он едва заметно улыбнулся и стал барабанить пальцами по приборной панели:
— Любопытно, — вполголоса произнес он.
Увидев, как Келли остановилась рядом с Перлом и чмокнула его в щеку, мужчина отшвырнул в сторону лист с фотографией дома и, резко надавив на педаль газа, рванул «порш» с места.
Еще через неделю ремонт был закончен. Комнаты приобрели именно тот вид, который хотела Келли — ослепительно белые стены, белые обои, белая мебель, белый кафель, белый мрамор, белый фарфор...
Теперь дом был готов к тому, чтобы в нем можно было жить и сдавать квартиры.
Перл выставил на газоне рядом с домом табличку с надписью: «Сдается квартира на первом этаже — $ 1300, студия — $ 1500».
После того, как объявление было напечатано в газете, к Перлу и Келли стали обращаться желающие снять квартиру.
Первой была пожилая супружеская чета, которая пришла в дом на Аламо-Сквер поздним дождливым вечером. Перл отправился показывать квартиру, располагавшуюся на другой стороне дома:
— Вот здесь отдельный вход, — объявил он. — Мебель и предметы интерьера — наши. Мы просим за эту квартиру 1300 долларов в месяц плюс две тысячи долларов вперед в качестве страховки. Вам нужно будет платить также за газ, электричество и воду.
Хотя Перл делал все артистично и очень убедительно, на лицах посетителей был написан испуг. Им явно была не по карману такая сумма, хотя квартира того стоила. Уныло осмотрев огромные комнаты и просторную кухню с самой современной техникой, старики повздыхали и, пообещав позвонить, ушли.
И если Перл поначалу каждый раз расстраивался, когда очередные потенциальные квартиросъемщики уходили, пообещав позвонить, то через несколько дней он лишь привычно и терпеливо демонстрировал достоинства квартиры очередным посетителям:
— Вот здесь у нас сзади прекрасная кухня — газовая плита, микроволновая печь... — рассказывал он супружеской паре средних лет, которая приехала смотреть квартиру вместе с шустрым мальчишкой лет семи. Он носился по коридорам с черным мелком в руке и, разумеется, не мог не испачкать ослепительно белые стены.
Хозяева еще не успели уничтожить следы пребывания озорника в доме, как в дверь снова позвонили. На сей раз интересоваться квартирой пришла довольно необычная пара — двое молодых людей лет двадцати пяти, обтянутые черной кожей, в цепях и клепках.
— У вас сдается квартира? — хмуро буркнул один из них.
Келли, которая открыла дверь, оторопело отступила назад, но, стараясь не выдать своего смущения, ответила:
— Да, проходите.
Она повела за собой юную пару, демонстрируя комнаты, кухню. Молодые люди поинтересовались также и ванной. Их просьба была удовлетворена — Келли продемонстрировала огромную комнату с большим зеркалом на стене:
— Вот здесь, — сказала она, — двойной душ. Мы заменили кафель и поставили увеличенную ванну.
— Да, — удовлетворенно протянул один из кожаных посетителей, — ванна клевая, что надо. Здесь можно и вдвоем, и втроем плескаться.
— Только нам кое-что не нравится, — добавил второй. — Мы хотели бы здесь все перекрасить.
Келли непонимающе мотнула головой:
— Что вы имеете в виду? Ванную комнату? Один из парней махнул рукой:
— Да нет, всю квартиру. Мы, конечно, понимаем, что это потребует затрат, но мы все оплатим и привезем свои материалы. А то здесь дышать невозможно.
— Вот именно, — добавил его приятель. — Мы здесь задыхаемся.
Келли озадаченно потерла лоб:
— В какой же цвет вы все хотите перекрасить?
— В черный, — в один голос ответили посетители. Келли пообещала подумать и, посетовав на обилие предложений от квартиросъемщиков, поскорее выставила любителей черного цвета за дверь.
— Этим я никогда в жизни не сдам квартиру в своем доме, — решительно ответила она на вопрос Перла, могут ли эти ребята рассчитывать на квартиру в их доме. — Пусть они даже и пять тысяч долларов заплатят, но в моем доме не будет ни одной черной стены.
Перл криво усмехнулся:
— Может быть, белые стены напоминали им о той психушке, где они долгое время находились.
Келли не понравилась эта шутка:
— Между прочим, я тоже долгое время провела в одном заведении подобного рода, однако это еще ничего не значит. И, между прочим, — несколько обиженным тоном добавила она, — стены там были не белые, а голубые и серые.
Перл миролюбиво махнул рукой:
— Ну ладно, ладно, Келли, я совсем не хотел тебе напоминать об этом. Просто мне показалось, что этим ребятам нужно подлечиться.
— Мне тоже так показалось, — ответила Келли, обнимая Перла за шею. — Просто нужно быть очень осмотрительными в выборе жильцов, а то, знаешь, попадется какой-нибудь неуемный любитель хэви-металла или сатанист, а потом хлопот с ним не оберешься. Так что, будь бдителен, дорогой. Я всегда буду прислушиваться к твоим советам. В этом доме ты — хозяин...
После молодых людей в черном квартиру смотрели еще одни необычные посетители — супружеская пара предпенсионного возраста. Необычность этих посетителей заключалась в том, что и муж, и жена были японцами.
Они вошли в дом, попеременно кланяясь, поднося к лицу сложенные лодочкой ладони.
— Доблый вецер, — коверкая слова, сказал мужчина. — Мы хотели бы посмотлеть квалтила.
Келли встретила их гораздо радушнее, чем предыдущих посетителей:
— Вот комната, — вела она супругов по квартире. — Здесь, как видите, очень светло. Вот здесь кухня, газовая плита, микроволновая печь, посудомойка, кухонный комбайн. Мусор можно выбрасывать прямо, не выходя из кухни, вот здесь есть мусоропровод...
Пока она рассказывала, японцы восторженно разглядывали стены, даже осторожно трогая их пальцами. Судя по радостным восклицаниям на японском языке, квартира им нравилась.
— Ну как? — спросила Келли.
Они стали оживленно трясти головами:
— Холосо, холосо... Мы будем блать. Келли так же радостно кивнула:
— Я только хочу предупредить вас о наших условиях. Мы должны проверить вашу платежеспособность.
— А, понимаю, — кивнул японец. — С деньгами у нас — все о'кей, — ответил он совершенно по-американски. — Нам нравится эта квартира, очень нравится.
Его жена обнаружила вдруг на стене в коридоре след от черного мелка, который остался от маленького башибузука. Женщина ткнула пальцем в черную полосу и недовольно залопотала что-то по-японски.
— Вы спрашиваете, что это? — догадалась Келли. — Мы это завтра же уберем, закрасим.
Для пущей убедительности она продемонстрировала движением руки вверх-вниз движения кисти:
— Мы закрасим это, — повторила она.
Японец объяснил это своей жене на родном языке. Та недоверчиво выслушала мужа и еще раз провела пальцем по испачканной стене, на всякий случай понюхав после этого палец.
— Дети, — развела руками Келли. — А у вас нет детей?
— Нет-нет, — торопливо ответил японец. — Нам очень нравится квартира. Мы хотим еще раз посмотреть, а пока подумаем.
После них приходил высокий негр лет тридцати в элегантном деловом костюме и белом плаще. Озабоченно заглянув внутрь микроволновой печи, он объяснил недоуменно взиравшему на него Перлу:
— Только недавно развелся с женой и не часто бывал на кухне. Я подумаю о том, чтобы купить сковородку или что-нибудь в этом роде. Ну, что ж, если вы снизите цену до тысячи долларов в месяц, то я подумаю.
Перл развел руками:
— Не знаю, все будет решать хозяйка.
Негр пришел на следующее утро и тут же с порога осведомился у Келли:
— Ну, так что, вы снизите цену?
Поскольку никто из претендентов на квартиру еще не выразил реального желания заселиться в дом, Келли была вынуждена согласиться:
— Наверно, да.
— Очень хорошо! — обрадованно воскликнул чернокожий квартирант. — Это мне подходит. Разрешите, я еще раз взгляну на квартиру.
— Конечно, — ответила Келли и, посторонившись, пропустила его в дом.
Следом за ним по лестнице поднялась супружеская чета японцев:
— Доблое утло, — приветствовал Келли мужчина и, низко поклонившись, сказал: — Мы белем вашу квалтилу.
Келли едва не захлопала в ладоши от радости:
— Прекрасно. Вы можете заселиться хоть сейчас. Японец достал из кармана бумаги и протянул их
Келли:
— Вот документы о нашей платежеспособности, — едва выговорил он сложное слово. — Мы переедем завтра утром.
— Очень хорошо, — улыбнулась Келли. — Завтра же я дам вам ключи от своего собственного входа. До свидания!
Пожав руки японцу и его супруге, Келли вернулась в дом. Негр расхаживал по комнате, с удовлетворением разглядывая стены.
— А есть ли такая возможность, чтобы я дал Вам половину сейчас, а половину — в конце месяца? У меня сейчас такой трудный период — в течение 90 дней проводится проверка счета.
Келли с сомнением покачала головой:
— Вначале нам нужно проверить вашу кредитоспособность.
Негр тут же уверенно кивнул:
— Никаких сомнений — у меня солидный кредит. Вообще-то, я хотел купить квартиру, но не нашел ничего по подходящей цене.
Келли покопалась в ящиках стола и извлекла оттуда желтый официальный бланк.
— Я все понимаю, но, к сожалению, нельзя обойтись без формальностей. Вы должны заполнить этот бланк, потому что мы должны проверить вашу кредитоспособность.
— Поймите, — настойчиво повторил негр, — мне очень нравится эта квартира, у меня хороший кредит, и я не хочу потерять такой выгодный вариант.
Келли широко улыбнулась.
— Поверьте мне, мистер...
— Беккер, — представился он.
— Поверьте мне, мистер Беккер, — продолжила Келли, — вы будете в самом верху списка претендентов. Так что, если у вас все в порядке, вы ничего не потеряете.
Посетитель почувствовал, что препирательства бесполезны и, в улыбке обнажив ослепительно белые зубы, забрал бланк.
— Хорошо, спасибо! — сказал он и пожал протянутую ему руку Келли. — До свидания!
— До свидания, мистер Беккер!
Он еще задержался в дверях:
— Вы должны меня понять: у меня столько беготни за последние несколько дней... — в его словах звучала растерянность.
Келли понимающе наклонила голову:
— Ничего страшного, мистер Беккер.
Он тут же обрадованно воскликнул:
— Я надеюсь вернуться к вам в ближайшие дни. Надеюсь, что вы мне не откажете.
— Всего хорошего!
На следующее утро Перл проснулся от настойчивого звонка в дверь. Спросонья пощупав рукой соседнюю подушку, он обнаружил, что Келли рядом с ним нет.
— Келли, ты где? — крикнул он.
— Я здесь, — донесся ее голос из ванной. — Перл, открой, пожалуйста, дверь — это мистер и миссис Ватанабэ. Они, наверно, приехали заселяться. Пойди, отдай им ключи.
Перл набросил на себя одеяло и, шлепая босыми ногами по полу, спустился на первый этаж. Открыв дверь, он увидел склонившегося в поклоне мистера Ватанабэ, который держал в руках два увесистых чемодана. На улице перед домом стоял большой фургон, из которого рабочие выносили вещи.
Перл даже не успел протянуть мистеру Ватанабэ ключи, как тот шагнул в дом и, клонясь под тяжестью чемоданов, зашагал по коридору. Следом за ним в прихожую вошла его жена.
— Миссис Ватанабэ! — приветствовал ее Перл. — Доброе утро! Возьмите ключи. Извините, что я в таком виде — я только из постели.
Стыдливо прикрывая глаза, та взяла ключи и направилась за мужем по коридору. Перл с удивлением посмотрел на рабочих, которые носили в дом массивные бронзовые скульптуры Будды и расписные вазы, и пошутил:
— Надеюсь, все эти люди не переезжают в наш дом вместе с вами?
Не услышав ответа на свою шутку, он рассмеялся сам и стал подниматься по лестнице. В этой суете и шумихе Перл не обратил внимания на то, что на пороге лежал сложенный вдвое бланк заявления от мистера Беккера. Кто-то из рабочих, проходя по крыльцу, поднял бланк и, скомкав, швырнул его в мусорный бак.
Перл возился в гараже со взятой напрокат машиной, когда перед домом раздался рев двигателя, и возле гаража остановился супердорогой черный «порш», за рулем которого сидел мужчина в элегантном сером костюме и темных солнцезащитных очках. Перл с любопытством посмотрел на машину. Судя по всему, человек, сидевший за ее рулем, имел неплохие доходы.
Мужчина вышел из автомобиля и направился навстречу Перлу.
— Мистер Палмер? — спросил он.
— Нет, — ответил Перл. — Брэдфорд. Майкл Брэдфорд.
Тот смущенно взмахнул рукой:
— О, извините, мистер Брэдфорд!
Сняв очки, он протянул руку для рукопожатия и представился:
— Очень хорошо, здравствуйте! Меня зовут Картер Дуглас. Я заезжал к вам неделю назад и говорил с вашей женой о том, чтобы снять вашу студию.
Перл смущенно улыбнулся:
— Это моя девушка.
— А! — понимающе кивнул тот. — Значит, не хотим торопиться?
У Картера Дугласа было открытое симпатичное лицо, слегка завивающиеся короткие волосы и прямой честный взгляд.
— Я полагаю, ваша студия еще свободна? — поинтересовался он.
— Да, — ответил Перл.
Он машинально взглянул на часы, и незнакомец тут же предупредительно воскликнул:
— О, наверное, вы торопитесь? Я не буду вас беспокоить.
— Нет-нет, — ответил Перл, — никаких проблем. Я просто занимаюсь жильцами. Келли показывала вам квартиру?
— Нет, — ответил тот, — я хочу посмотреть. Перл показал рукой:
— Ну, тогда давайте пройдем здесь, через гараж — так будет короче.
Картер Дуглас оглянулся и посмотрел на свой черный «порш».
— Это ничего, если я оставлю здесь машину? — спросил он.
Перл пожал плечами:
— Как хотите.
Дуглас нажал на кнопку на брелке с ключами и, ответив призывным гудком, в автомобиле включилась сигнализация.
Перл провел гостя в дом и показал ему большой холл, оборудованный одновременно и под место, пригодное для жилья, и под студию.
— Да, вы хорошо здесь поработали, — сунув руки в карманы брюк, сказал Дуглас, — мне это нравится.
Он прошелся по комнате, разглядывая стены и потолок.
— Наверное, много денег вбухали?
— Да, — ответил Перл, — очень много.
— Понятно. Обожаю старые викторианские дома, — сказал Дуглас, прохаживаясь по комнате и разглядывая мебель. — Моя бабушка, кажется, мать моего отца, владела особняком здесь же, в районе «тихоокеанские высоты».
— А где именно? — спросил Перл. Тот пожал плечами:
— Бродвей и... нет, сейчас не помню. Не знаю, его кажется лет 20 назад снесли. Я там практически не был и видел только его старые фотографии. Интересно было бы представить, сколько сейчас мог бы стоить такой дом. Это ваш собственный дом?
Перл кивнул:
— Да.
Дуглас заглянул в ванную и подергал за ручку, включая и выключая свет.
— Да, мы купили этот дом, — ответил Перл.
— Вместе со своей девушкой? — любопытствовал Дуглас.
— Да, мы в каком-то смысле партнеры, — улыбнулся Перл.
Дуглас остановился в ванной, прислонившись плечом к стене.
— Да, тяжело вам будет, — протянул он, задумчиво глядя куда-то в угол.
Перл развел руками:
— Всегда приходится с чего-то начинать. Мы впервые поселились вместе. Кое-что у нас уже получилось.
Дуглас, наконец, вышел из ванной и, улыбнувшись, спросил:
— Когда я смогу переехать, Майкл?
— Зовите меня просто Перл. Вы можете переехать буквально завтра, только вам придется заполнить бланк заявления. Я проверю вашу кредитоспособность и позвоню вам.
Перл покопался в ящике стола и достал оттуда такой же желтый бланк, который предлагала своему чернокожему посетителю по фамилии Беккер Келли.
Дуглас сделал вид, что не слышал слов Перла. Он полез в нагрудный карман пиджака, достал оттуда пухлый бумажник и произнес:
— Если вы не против, то я заплачу вам вперед за первые шесть месяцев.
— Все равно вам придется заполнить это заявление, потому что... — повторил Перл.
Однако, новый жилец сделал вид, что его не касаются слова Перла.
— Видите ли, я хочу заплатить за шесть месяцев вперед, потому что я много путешествую, выезжаю из страны, и возможно, не смогу платить первого числа каждого месяца.
Он быстро пересчитал пачку сотенных купюр, лежавших у него в бумажнике, и озабоченно сказал:
— Черт, у меня с собой только две тысячи девятьсот долларов.
Закрыв бумажник, он положил его назад в карман пиджака.
— Скажите, а могу ли я заплатить вам две тысячи сейчас, а остальное переведу до конца недели в банк на ваш счет или доплачу наличными? Сколько с меня еще останется?
— Семь с половиной тысяч, — ответил Перл.
— Да, семь с половиной тысяч. Я заплачу. Обязательно.
Перл с сомнением покачал головой:
— Я боюсь, что вам все же придется заполнить заявление, простите, но это необходимая формальность.
Дуглас посмотрел на лежавший перед ним на столе бланк заявления и, подняв голову, лучезарно улыбнулся Перлу:
— Да, я прекрасно понимаю, вы хотите проверить мою кредитоспособность — у меня с этим все в порядке.
Перл пожал плечами:
— Ну, да. А что, у вас какие-то трудности с этим? Дуглас отодвинул от себя бумагу и беспечным тоном сказал:
— Понимаете, я работаю на один частный фонд, который оплачивает мои расходы, платит мне зарплату, платит за мою машину, жилье, питание, и так далее. Я не всегда располагаю свободными наличными средствами.
— А могу я проверить этот ваш фонд? — полюбопытствовал Перл.
Дуглас стал расхаживать но комнате, демонстрируя некоторое смущение.
— Видите ли, — медленно сказал он, — я связан обязательствами конфиденциальности. Я имею в виду, что владелец фонда — это могущественная семья. У них интересы по всему миру. Поверьте я бы с удовольствием, но не могу.
Он озабоченно умолк и, обернувшись к Перлу, попросил:
— Дайте подумать.
Тот пожал плечами:
— Ну, что ж, я не тороплю вас, мистер Дуглас.
— У меня еще одна проблема, — неожиданно сказал посетитель. — Мне нужно сейчас идти. У вас есть телефон?
Перл кивнул:
— Да, наверху.
Дуглас снова полез в карман пиджака.
— Вы знаете, что я вам скажу? Давайте я вам дам местный телефон, по которому вы можете навести обо мне справки, или телефон адвоката Бернарда Фидлоу. Вы можете также справиться обо мне у моего бывшего домовладельца. Сейчас я напишу в своей записной книжке. Надеюсь, вы не против, если вам придется звонить в другой город? Я не думаю, что у вас будут сложности.

ГЛАВА 7

Супруги Ватанабэ сталкиваются с некоторыми трудностями. Электропроводка повреждена. Келли спускается в подвал. Картер Дуглас начинает пугать Келли. Жильцы и хозяева дома беспокоятся. Перл вынужден пойти на крайние меры.

Вечером в доме снова раздался стук молотка, однако на этот раз источник шума был известен — супруги Ватанабэ вешали на стену старинный японский меч. Мистер Ватанабэ приставил к стене гвоздь и ударил по нему молотком. Тут же по рукам его пробежала искра и, ойкнув, он уронил молоток.
В доме мгновенно погас свет. Келли и Перл спустились на первый этаж с фонариком в руках. Возле лестницы уже стояли испуганные супруги Ватанабэ и миссис Ватанабэ пыталась что-то объяснить, отчаянно жестикулируя и лопоча по-японски.
— Хорошо, хорошо, — сказал Перл, освещая себе дорогу фонариком. — сейчас разберемся, в чем дело.
Они прошли в комнату и внимательно осмотрели стену:
— Ничего страшного, — облегченно вздохнув, сказал Перл, — просто вы попали гвоздем в проводку.
— Я сейчас пойду вниз, выключу в гараже рубильник, — сказала Келли, — а потом ты, Перл, сможешь вытащить гвоздь. Только ничего не делай, пока я не крикну, что можно.
— Хорошо, — кивнул он.
Мистер Ватанабэ сокрушенно покачал головой:
— Плохая проводка, надо менять. Может быть очень опасная ситуация.
Миссис Ватанабэ, взяв у Перла фонарь, сходила за резиновыми перчатками. Он натянул перчатки на руки и стал ждать, пока Келли выключит рубильник.
Она спустилась в гараж и, открыв дверцу электрощита, щелкнула рубильником:
— Готово, можете, доставать гвоздь.
С помощью любезно предоставленных мистером Ватанабэ пассатижей, Перл вытащил гвоздь из стены и продемонстрировал его испуганно съежившейся миссис Ватанабэ:
— Ну, вот и все, — радостно сказал он. — Келли, все готово.
Услышав голос Перла, она снова включила рубильник:
— Свет есть?
— Нет!
— Странно, — пробормотала Келли и, направляя на электрощит луч фонарика, стала щелкать всеми тумблерами подряд:
— А теперь есть? — снова крикнула она.
— Нет! — ответил ей Перл.
В этот момент Келли почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Словно кто-то спрятался в гараже и следит за ней. Она растерянно оглянулась по сторонам, но никого не увидела. Продолжая щелкать тумблерами, она наконец-то добилась того, что свет в доме загорелся.
— Все в порядке! — крикнул Перл. — Можешь подниматься.
— Хорошо, — ответила ему снизу Келли, закрывая крышку электрощита.
Тягостное ощущение не покидало ее, она снова оглянулась и только сейчас обратила внимание на то, что в гараже стоит приземистый черный порш, владельцем которого был Картер Дуглас, их новый жилец.
Келли показалось, что она увидела за темным тонированным стеклом едва заметный огонек сигареты:
— Мистер Дуглас? — испуганно проговорила она. Никто не отзывался.
— Мистер Дуглас, это вы? — упавшим голосом повторила она.
Никто по-прежнему не отзывался, но Келли была уверена в том, что Дуглас находится там, в машине. Она медленно направила луч фонарика на лобовое стекло и едва не закричала от страха — галогенная лампочка высветила за темным стеклом мертвенно-бледное лицо Картера Дугласа, который держа во рту сигарету неподвижно смотрел на Келли.
Насмерть перепуганная, она бросилась наверх, в дом. Перл встретил ее радостными словами:
— Ты молодец, тебе удалось все починить!
Но увидев ее перепуганное лицо, он тут же спросил:
— Что случилось?
— Послушай, там внизу Дуглас, — дрожа от страха, ответила Келли. — Он сидит в своей машине и просто смотрит на меня.
Перл тут же бросился вниз, но еще на лестнице услышал, как открывается снабженная электродвигателем дверь гаража, и рев мотора возвестил о том, что машина выезжает из гаража.
Перл успел увидеть только горящие габаритные огни автомобиля, удалявшегося по Аламо-Сквер на огромной скорости.
— Эй, Дуглас! — закричал Перл. Автомобиль скрылся.
Утром Перл снова позвонил адвокату Картера Дугласа Бернарду Фидлоу. Однако на другом конце провода трубку подняла та же женщина, с которой ему уже доводилось разговаривать.
— Меня зовут Майкл Брэдфорд, — сказал Перл. — Я звонил два дня назад и просил, чтобы вы передали мистеру Фидлоу номер моего телефона и попросили перезвонить, но я так и не дождался его звонка. Мне очень нужна эта справка. Прошу вас, помогите мне.
Женский голос на другом конце провода, кажется, немного смягчился:
— Как, вы говорите, его фамилия?
— Картер Дуглас. Может быть вам продиктовать по буквам. Я вам уже сообщал его фамилию.
— Простите, но сотрудника с такой фамилией среди работающих в нашем фонде нет. Может быть, это кто-то из клиентов? — ответила женщина.
Перл уже начал терять самообладание:
— Возможно! — уже повышенным тоном воскликнул он. — Может быть, вы объясните мне, как это получается — почему мистер Бернард Фидлоу не знает Картера Дугласа, если мистер Дуглас, который заперся в моей чертовой квартире и не платит мне квартплату, упоминает этого чертового адвоката Фидлоу в качестве своего адвоката в этом сраном Техасе?
Разумеется, ответа на такой вопрос он не мог получить. На другом конце линии положили трубку.
— Алло! — разъяренно закричал Перл. — Алло! Что за ерунда?!
Он в ярости едва не разбил телефон об пол. Перлу все это уже решительно не нравилось. На его крик в комнату вбежала Келли:
— Что с тобой? — обеспокоенно спросила она. — Ты выглядишь так, как будто у нас украли миллион долларов.
— Вполне может быть, — огрызнулся Перл.
— Что, какие-то неприятности с деньгами?
Он возбужденно расхаживал по комнате, размахивая руками:
— Да в этом чертовом банке никак не могут разобраться с переводом! Не знаю, у меня какое-то нехорошее предчувствие. Келли, но ты не должна беспокоиться. Я сам заварил всю эту кашу — я сам с ней и разберусь. Слушай, у меня есть предложение.
— Какое?
— Давай отправимся в ресторан «Мама Джейн» на Пиратском берегу. Выпьем бутылочку вина, пообедаем, хорошо проведем время.
Келли тоскливо покачала головой:
— Не хочу, у меня нет настроения.
Перл посмотрел на нее с болью и нежностью:
— Ты испугалась, да? Ну, тогда нам тем более не нужно сидеть дома. Пойдем, развеемся.
Келли снова упрямо покачала головой:
— Перл, я не хочу. Посмотри, какая погода — дождь, сырость, слякоть. Недолго и грипп подхватить. Перл попытался поднять ей настроение:
— Вот для этого и нужно пить вино, чтобы не болеть гриппом, — не слишком удачно пошутил он.
Келли тяжело вздохнула и, обняв Перла за пояс, положила голову ему на грудь:
— Давай сегодня пораньше ляжем спать. Я что-то плохо себя чувствую.
Келли подняла голову и с надеждой взглянула ему в глаза. Перл не нашел в себе сил отказать ей:
— Хорошо. Сейчас я еще раз спущусь в гараж, все проверю и поднимусь наверх. Подожди меня.
Они уже уснули, когда из квартиры на первом этаже донесся громкий стук. Перл стал ворочаться в постели, но вскоре стук утих, и он опять уснул. Стук повторился еще несколько раз, а затем, когда Перл уже собирался спускаться вниз, зазвонил телефон. Звонил мистер Ватанабэ:
— Да, хорошо, сейчас иду, — торопливо ответил Перл и, накинув халат, спустился на первый этаж.
Супруги Ватанабэ были уже там.
— Стук доносится оттуда, — пояснил мистер Ватанабэ, показывая рукой на дверь студии. — Я подхожу, начинаю шуметь — стук прекращается. Я отхожу — начинают опять стучать: бам, бам, бам...
Японец очень убедительно продемонстрировал ситуацию:
— Мне не нравится этот парень, — добавил он, заканчивая свой рассказ.
Перл бросился к двери и загремел в нее кулаком:
— Эй, с этим надо покончить! Откройте дверь! Послушайте, я знаю что вы там, я вас слышу. У меня есть ключ. Если вы не откроете дверь, я просто сам войду.
Он достал из кармана халата ключи и сунул в дверной замок:
— Бесполезно, он сменил замки, — пробормотал Перл, в сердцах выдергивая ключ и швыряя его на землю.
Грохнув ногой в дверь, Перл заорал:
— Ты сменил замки, мать твою!.. Ну ладно...
Успокоив, как мог супругов Ватанабэ, Перл опустился в гараж и, освещая себе дорогу фонариком, направился к электрощиту:
— Так, где тут у нас студия?
Обнаружив нужные тумблеры, он выключил электричество в квартире Дугласа.
Потом, немного поразмыслив, он сделал то же самое с водопроводом, отключив подачу воды несносному жильцу.
Радостно размахивая руками. Перл мстительно произнес:
— Спокойной ночи, Картер!..

ГЛАВА 9

На благосклонность банка рассчитывать не приходится. Ошеломляющая новость — Келли беременна. Подарок от Картера Дугласа. Молли исчезла. Квартирант питает слабость к крупным насекомым. Мира Ватанабэ перепугана. Таиландские тараканы быстро бегают. «Дуглас, я вышибу тебя из своего дома!» Гнездо тараканов находится в квартире на первом этаже.

Чистильщик ботинок, уже немолодой седоволосый негр в расшитой цветными узорами шапочке, выбрал для работы очень удачное место — перед самым входом в штаб-квартиру «Бэнк оф Америка». Каждого своего клиента он встречал заученными наизусть фразами: «Садись, парень, тебе нужно почистить ботинки так, чтобы ты мог спокойно войти в банк, там любят людей с начищенными ботинками. Садись, я наведу тебе блеск и глянец».
Перл посмотрел на свои ботинки и, убедившись в том, что вполне может обойтись без услуг чистильщика обуви, направился в огромную стеклянную дверь.
Ему предстоял долгий разговор с мистером Хендерсоном.
Келли осталась ждать его в ресторанчике «Мама Джейн», который стал в последнее время их излюбленным местом отдыха и даже чем-то вроде убежища, где можно было чувствовать себя абсолютно спокойно. Во всяком случае, здесь можно было совершенно спокойно пообедать и прийти в себя после очередной выходки Картера Дугласа.
Перл появился в ресторане, когда впору было уже заказывать ужин. По его виду Келли сразу поняла, что на очередной заем в «Бэнк оф Америка» и помощь мистера Хендерсона больше рассчитывать не приходится.
Усевшись за столик, Перл выразительно пожал плечами и опустил голову.
— Дай-ка я попробую угадать, что тебе сказали в банке, — пытаясь бодриться, произнесла Келли. — Как бы мы не хотели вам помочь, просто мы не можем нарушать правила, которые установлены в нашем банке для клиентов. Господин Брэдфорд, вы такой же клиент, как и все остальные. К моему великому сожалению, мы не можем отложить выплату процентов за кредит, поскольку это нарушит нашу банковскую политику.
Перл мрачно кивнул:
— Да, похоже, мы влипли. Мне всегда не нравилось это банковское дерьмо. Черт, и за помощью обратиться не к кому.
Келли задумчиво теребила уголок скатерти.
— Так что ж нам теперь делать?
Перл не выглядел окончательно расстроенным.
— К сожалению, у меня нет в Сан-Франциско богатых друзей. Есть один приятель Джейк Томас. Возможно, он мог бы одолжить нам пару тысяч, но это нас не спасет. А больше у него просто нет. На всякий случай я, конечно, попробую к нему обратиться, но мало вероятно, чтобы мы могли на серьезно рассчитывать. Есть, конечно, альтернативные источники займов. Люди, которые специализируются на тех, кто не может выплатить по своим долгам. Думаю, что нужно почитать повнимательнее объявления в газетах. Я несколько раз видел рекламу подобных контор.
Перл удрученно махнул рукой.
— Ладно, давай пока забудем об этом, у нас сегодня хороший вечер в узком кругу. Давай выпьем чего-нибудь вкусного и плотно поужинаем. Честно говоря, я сильно проголодался. Что ты будешь пить?
Келли неожиданно замялась.
— Я не буду пить.
Перл посмотрел на нее с подозрительностью.
— Почему?
Лицо Келли начало покрываться густой краской, и она вдруг выпалила:
— Я беременна.
Перл ошалело хлопал глазами, пытаясь понять, не шутка ли это. Видя его растерянность, Келли объяснила:
— Я была у доктора, после того, как меня вчера утром вытошнило. Срок еще совсем небольшой, но пить мне уже нельзя.
Перл ошеломленно покачал головой.
— Келли, ты понимаешь, что это значит? У нас будет ребенок? Боже мой, мне кажется, что я еще так молод, а уже смогу стать отцом. Это просто невероятно.
Он вскочил из-за стола и бросился обнимать и целовать Келли. Посетители за соседними столиками все дружно следили за таким бурным проявлением чувств.
— За это, действительно, надо выпить! — воскликнул Перл. — И не что-нибудь, а «Дом Периньон».
Они вернулись домой поздно вечером, когда свет фонарей на улицах выхватывал одинокие фигуры прохожих, торопившихся домой. Вечер был довольно прохладным и сырым. И хотя дождя не было, воздух был липким и влажным.
Перл шел, обняв Келли за плечи.
— А может быть, мы обратимся к моему отцу? — робко спросила она. — Он наверняка поможет.
— Не забывай о том, что ты все еще в Европе. Еще неизвестно, как он отреагирует на то, что мы живем вместе, да еще в купленном на деньги банка доме. Зная крутой характер твоего отца, я не могу ни за что поручиться. К тому же, мы сейчас совсем не в том состоянии, когда можно решать подобные вопросы. Я не хочу потерять ребенка.
Келли тяжело вздохнула.
— Ну тогда можно перестать беспокоиться. Главное — пошире улыбаться.
— Вот именно, — подтвердил Перл. — Улыбка будет нашим зонтиком.
Они поднялись по ступенькам своего дома, и Перл открыл ключом замок. С квартиры на первом этаже доносились тихие звуки фортепьянного этюда Шопена.
Перл весьма выразительно покачал головой, но слова здесь были совершенно бессмысленными. Пропустив вперед Келли, он следом за ней поднялся наверх. Келли вдруг остановилась на последней ступеньке лестницы.
— Что случилось? — встревоженно спросил Перл.
— Посмотри.
Он поднялся повыше и увидел полуметровой величины строение — макет их дома из раскрашенной фанеры с довольно точным соблюдением деталей.
— Что это такое? — недоуменно спросил Перл. Келли увидела рядом с миниатюрным крыльцом записку.
— Послушай. Дорогие Майкл и Келли, мне очень жаль, что между нами произошло это досадное недоразумение. Пожалуйста, примите этот подарок. Я искренне надеюсь, что между нами все уладится. Дуглас.
Она положила записку назад и в недоумении обернулась.
— Что нам с этим делать?
— Ничего, — хмуро буркнул Перл.
Он взял макет и, держа его в руке, спустился вниз по лестнице.
Постояв немного перед дверью квартиры, которую снимал Картер Дуглас, Перл поставил макет на пол и вернулся наверх к Келли.
— Послушай, — обратился он к ней, — ты нигде не видела нашу кошку Молли? Я не встречал ее уже второй день.
Келли озабоченно осмотрела комнату.
— Да, здесь ее нет. Не знаю, может быть, у нее сейчас сложный период.
Перл пожал плечами.
— На дворе вроде бы не март. Ну ладно, надеюсь, что найдется.
Белая кошка скреблась и мяукала у двери. Картер Дуглас сидел в кресле в дальнем углу комнаты и, задумчиво потягивая белое вино из высокого бокала, смотрел на пустой экран телевизора. Чтобы заглушить отчаянное мяуканье Молли, соскучившейся по своим хозяевам, он еще громче включил музыку и под звуки фортепьяно откинул голову на спинку кресла.
По шипящему от белого шума экрану телевизора поползло огромное красновато-коричневое насекомое. Дуглас встал с кресла, подошел к экрану и, посадив таракана на указательный палец, направился к двери.
Келли проснулась рано утром от отчаянного женского крика, доносившегося с первого этажа. Кричала Мира Ватанабэ, жившая с мужем во второй квартире.
— Миссис Келли! — визжала она. — Миссис Келли!
Торопливо накинув на себя халат, Келли бросилась вниз.
— Что случилось, миссис Ватанабэ.
Та визжала и размахивала руками, показывая в сторону кухни.
— Там, там... Идите, идите... на кухню.
Она схватила Келли за руку и потащила за собой.
— На кухню, на кухню.
— Что там?
Миссис Ватанабэ, которая и без того не особенно хорошо владела английским, в порыве возбуждения кричала по-японски. От этого Келли еще больше стало не по себе.
Они вошли на кухню, и миссис Ватанабэ показала пальцем на большой белый ящик мойки.
— Там, там.
— Что там такое?
Келли нагнулась и осторожно потянула на себя створки ящика.
Возле водопроводной трубы копошилось огромное полчище крупных, размерами с порядочную морскую гайку, усатых тараканов какого-то необычного красно-коричневого цвета.
Келли взвизгнула от ужаса и отскочила на метр от мойки.
— Боже мой! Что это за напасть? Откуда они взялись?
Увидев перед собой раскрытые дверцы, тараканы двинулись к выходу, на солнце. Однако Келли, преодолевая ужасную брезгливость, захлопнула дверцы, и одного из успевших прорваться растоптала ногой.
— Перл! — закричала она. — Иди сюда!
Сотрудник дезинфекционной службы Сан-Франциско — немолодой уже, лысеющий мужчина в форменных брюках, белой рубашке и при галстуке, неторопливо натянул на руки длинные до локтей резиновые перчатки, расстелил на полу кухни в квартире, которую снимали супруги Ватанабэ, огромный кусок полиэтиленовой пленки и стал аккуратно доставать из огромного чемодана длинные шланги, банки с дихлофосом, распылители и прочую, необходимую ему для работы, дребедень.
Несмотря на специфику своей работы, мистер Косецки, так он представился, был очень разговорчивым и добродушным дядькой.
— Все тараканы, которые живут в Сан-Франциско, — охотно принялся рассказывать он, — в основном, принадлежат к двум разновидностям. Они родом либо из Германии, либо из Востока. А как это оказались у вас эти, я даже понятия не имею. Это просто чудо, что они у вас поселились. Я таких раньше один раз в жизни видел, на курсах. Это особый вид, который специально разводят в Таиланде для тараканьих бегов. Я, конечно, попробую с ними справиться, но рекомендую всем покинуть кухню.
Перл и Келли вышли в коридор.
— Черт побери, — выругался он, — не знаю, как мы со всем этим справимся. — Семь с половиной тысяч. Чертовы тараканы, откуда они взялись? Может, откажемся? Бог с ними, пусть живут.
— Да о чем ты говоришь? — нервно всплеснула руками Келли, — если мы не очистим дом от насекомых, то не сможем добиваться выселения Картера Дугласа. Я уже звонила нашему адвокату Мелиссе Бурк. Нам нужно пойти на эти расходы.
— Может быть, нам все-таки следует обратиться к твоему отцу и одолжить денег у него?
Келли в истерике взвизгнула:
— Нет, нет и нет! Сами справимся.
Перл со злостью пнул ногой стену, оставив на ней грязный след от ботинка.
Супруги Ватанабэ, которые стояли в нескольких метрах неподалеку, озабоченно перешептывались между собой по-японски.
— Но я не позволю этому козлу выжить меня из собственного дома, — не заботясь о том, чтобы сдерживаться, воскликнул Перл. — Эй, Дуглас, ты слышишь меня, если ты, конечно, дома? Я вышибу тебя из этой квартиры, чего бы мне это ни стоило.
Келли расстроенно махнула рукой и ушла на второй этаж. Перл, который не находил себе места от возбуждения, вернулся на кухню, где мистер Косецки уже закончил приготовление к расправе над тараканами. Он надел на голову специальный шлем с респиратором, взял в руки шланг от устройства, весьма напоминавшего пылесос, и на мгновение приподняв респиратор, объяснил Перлу:
— Я буду использовать хлорофос и препарат под названием «Хай ритм». Вот это система впрыска. Вместе с ней применяется «Аэросью».
— А это что такое? — удивленно спросил Перл.
— Это блок поддержки. Используется для борьбы с особо резвыми насекомыми. Итак, я приступаю.
Он привел в порядок свою экипировку и, взяв в руки тонкий шланг, открыл дверцы в мойке.
Миссис Ватанабэ, которая вслед за Перлом сунула голову в дверь кухни, в ужасе завизжала и, закрыв рукой рот, выскочила назад в коридор.
— Ого, — изумленно воскликнул дезинфектор, — да их тут целая армия.
Включив распрыскиватель, он принялся поливать стремительно расползавшихся тараканов жидким ядом. Однако, судя по тому, что многие из насекомых прибавили ходу, они воспринимали дихлофос скорее в качестве допинга. Мистер Косецки сунул голову под водопроводную трубу, торчавшую из стены и возбужденно закричал:
— Они ползут из соседней двери! Перл обреченно покачал головой.
— Я так и думал.
Отчаявшись справиться с самыми резвыми из тараканов, мистер Косецки швырнул на пол свой шланг и принялся топтать разбегавшихся красно-коричневых тварей ногами.
— Черт побери, — ругался он, — похоже, придется использовать засасывающее устройство. Яд на них не действует.
Расправившись с наиболее прыткими из бегунков, мистер Косецки торопливо схватил шланг от своего пылесосоподобного устройства и принялся отправлять тараканов одного за другим в утробу круглого металлического резервуара.
— Точно вам говорю, они ползут из соседней квартиры, — снова воскликнул он. — Мы не сможем окончательно справиться с ними, если не войдем в соседнюю квартиру. Они, наверняка, ползут оттуда.
Перл, который с мрачным видом стоял в дверях кухни, отрицательно покачал головой.
— Нет, мы не можем этого сделать.
— Если там их гнездо, то вся работа, которой я здесь занимаюсь, абсолютно бесполезна. Они будут снова и снова ползти...

ГЛАВА 11

Визит незнакомой дамы. Келли охватывают подозрения. Если вложить пять тысяч восемьсот долларов, то можно получить ссуду в пять тысяч. Перл пробирается по вентиляционной трубе. Картер Дуглас намерен овладеть домом Перла и Келли. Драка между жильцами. Супруги Ватанабэ покидают квартиру. «Вы очень хороший человек. Удачи вам.»

Было уже начало десятого, когда Келли, одев куртку и взяв в руки сумочку, спустилась на первый этаж и наклеила скотчем на дверь квартиры Картера Дугласа официальное предупреждение о том, что квартплата должна быть внесена в течение тридцати дней, в противном случае, жильцу грозит выселение. Адвокат Мелисса Бурк сказала, что после трех официальных отказов принять документ о предстоящем выселении, хозяева дома имеют право известить об этом жильца, просто вывесив бумагу на дверь.
Келли уже собиралась уходить, когда услышала звонок в дверь. На пороге стояла незнакомая ей женщина лет тридцати с явными следами страстей на изрядно потрепанном лице.
— Мне нужен Картер Дуглас, — сказала она, не здороваясь.
Келли с удивлением посмотрела на нее и развела руками.
— По-моему, его нет дома.
— Я знаю, что он здесь живет, — торопливо сказала женщина. — Мне очень нужно увидеть его.
— Боюсь, что ничем не смогу вам помочь, — ответила Келли.
Однако в этот момент за спиной раздался скрип открываемой двери, и в узком проеме показалось лицо приятеля Дугласа Грэга.
— Картер Дуглас дома? — тут же спросила женщина.
Тот отрицательно покачал головой.
— Его нет.
— Послушайте, — шагнув через порог мимо Келли, сказала женщина, — меня зовут Энн. Он говорил вам обо мне? Наверняка, он рассказывал обо мне. Я Энн из Техаса, из Дезарта. Я ехала всю ночь. У меня нет времени ждать. Я знаю, что он здесь, мне нужно увидеть его.
Грэг грубо схватил женщину за полы плаща и втащил в комнату, захлопнув за собой дверь. Келли услышала доносившиеся оттуда вопли.
— Что вы делаете? Отпустите меня!
— Что тебе здесь надо?
— Вы его партнер?
— Заткнись!
— Он вас надует с этими деньгами также, как надул меня.
Хмуро покачав головой, Келли вышла из дома и спустилась по ступенькам крыльца.
Достав из кармана вырезанное газетное объявление, Келли еще раз посмотрела на адрес и торопливо зашагала по улице.
Перед дверью, над которой висела табличка «Займы и ссуды», Келли стояла несколько минут. А затем, преодолев сомнение, шагнула внутрь. Пройдя узким коридором, она оказалась перед еще одной, зарешеченной дверью.
Нажав на кнопку звонка, Келли дождалась, пока дверь не открыла толстая, неопрятного вида женщина с большим блокнотом в руке.
— Что вам? — грубо спросила она.
— Я хотела бы переговорить по поводу займа, — ответила Келли.
Женщина распахнула дверь и показала рукой внутрь.
— Проходите. Но вам придется ждать своей очереди.
Келли увидела еще несколько дверей, перед которыми сидели не меньше двух десятков таких же несчастных, как она.
Спустя час Келли, наконец, попала к хмурого вида чиновнику за заваленным бумагами, потертым столом. Выслушав просьбу Келли, он что-то долго считал на небольшом конторском калькуляторе, а затем сказал:
— Я смогу сделать это только в том случае, если вы произведете вклад в пять тысяч восемьсот долларов. Если вы это сделаете, я смогу дать вам пять тысяч долларов взаймы. Это называется обеспеченная ссуда. Вы сможете получить свои деньги без особых проблем уже послезавтра.
Келли ошеломленно потерла лоб.
— Если бы у меня было пять тысяч восемьсот долларов, я бы не стала что-нибудь одалживать у вас.
Чиновник развел руками.
— Простите. Значит, мы не можем иметь с вами бизнес.
Келли непонимающе мотнула головой.
— Минуточку. Подождите. Ведь вы давали объявление в газете о том, что даете взаймы с высоким риском, что вы специализируетесь на обслуживании клиентов, которые больше нигде не могут взять деньги.
Чиновник поморщился.
— Милая леди, не верьте, пожалуйста, всему тому, что печатают в газетах. Я подсчитывал цифры три раза, я не могу этого сделать.
Келли умоляюще посмотрела на него.
— Но я прошу только пять тысяч долларов, чтобы мы могли протянуть ближайшие несколько недель.
Но чиновник был неумолим.
— Послушайте, дамочка, у вас собственности на семьсот пятьдесят тысяч долларов. Продайте свой дом и оставьте себе сдачу.
Келли опустила глаза.
— Я не могу продать дом.
Чиновник развел руками.
— В таком случае ничем не могу вам помочь. Следующий.
Перл вошел в полутемный гараж с фонариком в руке. Внимательно осмотрев со всех сторон черный «Порш» Картера Дугласа, Перл на всякий случай подергал за ручку. Машина была заперта.
На переднем сиденье машины, рядом с местом водителя, лежало несколько толстых книг. Перл посветил фонариком и прочитал названия: «Путеводитель по Лос-Анджелесу», «Справочник по недвижимости в Сан-Франциско». Там были еще какие-то справочники, но Перл уже не старался рассматривать их названия. Сейчас его больше интересовало другое. Из гаража шел вентиляционный ход в квартиру, которую занимал Картер Дуглас.
Перл открыл решетку и, едва слышно чертыхаясь, пополз по запыленной стальной трубе. Освещая себе путь фонариком, он добрался до того места, где вентиляционная шахта выходила под пол на кухне квартиры Дугласа.
Здесь он явственно услышал голоса, которые принадлежали самому Картеру Дугласу и его приятелю Грэгу.
— Эй, старик! — возмущенно кричал Грэг, — а ты не думаешь, что у меня тоже могут быть к тебе претензии? Ты от меня что-то утаиваешь.
— Ты о чем? — холодно ответил Дуглас.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Что это я должен тебе говорить? По-моему, между нами все ясно.
— А мне кажется, что ты много мне не договариваешь, — возмущался Грэг.
— Конечно, я многого тебе не говорю, — согласился Дуглас.
— А ты знаешь, что сюда приезжала твоя баба? Кажется, Энн ее зовут? Она мне сказала, что вы вдвоем провернули аналогичное дело и заработали по двести пятьдесят тысяч на каждого. Ты не дал ей ни копейки.
Перл подполз к вентиляционной решетке, вмонтированной в пол на кухне и, перевернувшись на спину, стал внимательно слушать.
— Да она все врет, дура несчастная! — резко выкрикнул Дуглас. — Слушай, Грэг, я отлично знаю, что делаю.
Похоже, эти слова совсем не убедили его приятеля.
— Да мне уже надоело сидеть в этой дыре! — заорал Грэг. — Я сам не знаю, чем занимаюсь. Ты заставляешь меня целыми днями колотить молотком по стенам.
— Это мой бизнес! — заорал Дуглас. — Я знаю, что делаю. Если не веришь мне, можешь убираться. Я уже не первый день занимаюсь этим делом. Сказал я тебе, что все будет нормально, значит, будет нормально. И не лезь не в свое дело.
— Да? — в ответ возмущенно закричал Грэг. — А почему нас тогда выселяют в такой быстрый срок? Не прошло еще и двух недель, а они уже вывесили на двери предупреждение о выселении. Ты сказал, что этого никогда не случится.
Кипя от ярости, Картер Дуглас замахал руками.
— Заткнись, мать твою! Я тебе сказал, что все будет в порядке. И не суй свой поганый нос в мои дела. Все будет нормально, но бывает и риск. Бывает, что сразу не получается.
— Картер, хватит вешать мне лапшу на уши. Я хочу, чтобы ты знал — если ты отхватишь мою долю, я тебя убью, сука!
Ссора между ними перешла в драку. Перл услышал над головой топот, возню, вскрики, стук ударов и беспорядочные выкрики:
— Заткнись! Да пошел ты!
— Я тебя убью!
— Ах так?
Раздался звон разбивающегося стекла, и прямо на лицо Перлу посыпались крупные, размером с миндальный орех, тараканы.
Он едва не закричал от ужаса, когда насекомые облепили его лицо. Однако ему ничем нельзя было выдать свое присутствие, и трясущейся рукой стряхнув с себя насекомых, Перл быстро пополз назад.
В квартире Дугласа еще долго продолжалась возня, а затем дверь распахнулась, и, торопливо натягивая на себя куртку, на улицу выскочил Грэг.
Лицо его было в ссадинах и кровоподтеках, глаза горели от ярости. Он торопливо спустился по ступенькам крыльца и здесь едва не наткнулся на Келли, которая шла к дому.
Увидев синяки под глазами Грэга и его кровоточащие губы, она в ужасе отшатнулась и прижалась к стене. Сосед Картера Дугласа по квартире бросил на нее злобный взгляд и быстро зашагал вниз по холму.
Келли забежала в дом и, со страхом глядя на дверь квартиры на первом этаже, быстро поднялась по лестнице.
Перл сидел у окна на втором этаже с бутылкой пива в руке. Весь подоконник перед ним был уставлен опустевшей пивной тарой.
Увидев Келли, он тоскливо оглянулся, но ничего не сказал.
— Перл, — потрясенно произнесла она.
— Что? — тоскливо откликнулся он.
— О боже, — потрясенно произнесла она. — Меня чуть не сбил этот парень снизу... Его, кажется, зовут Грэг.
Перл мрачно покачал головой и отхлебнул пива.
— Между прочим, у них в квартире наша кошка, — ни с того, ни с сего сказал он. — И они, между прочим, выращивают там тараканов.
Келли наморщила лоб.
— О чем ты говоришь?
Перл сидел, отвернувшись к окну.
— Очевидно, таким образом они надувают людей и вытягивают из них деньги, — продолжил он. — Для них это просто работа...
— Ты о чем? — непонимающе повторила Келли.
— О чем я? — нервно воскликнул Перл. — Наша жизнь разваливается. Этот сукин сын просто считает это своей обычной работой. Этим он зарабатывает себе на хлеб.
Келли с ужасом смотрела на Перла.
— Да ты просто пьян. Я никогда не видела тебя таким. Что случилось?
С блуждающей по лицу хмельной улыбкой Перл поднялся.
— Подожди, подожди, — рассеянно сказал он.
— Что?
— Я сейчас тебе кое-что покажу.
Он покопался в бумагах, в беспорядке валявшихся на столе и вытащил оттуда сложенный вдвое листок.
— Смотри, это было под дверью, когда я вернулся из магазина.
Она недоуменно посмотрела на бумагу.
— Что это такое? Перл странно улыбался.
— Это от наших жильцов, Тошио и Миры Ватанабэ.
Келли с ужасом вчитывалась в строчки записки. «Вы очень хорошие люди, мистер Брэдфорд и мисс Перкинс, но, к сожалению, мы больше не можем снимать у вас квартиру. Мы вынуждены переехать». Словно в подтверждение написанного на бумаге, с первого этажа, из квартиры, которую занимали Ватанабэ, донесся шум. Оттуда явно выносили вещи.
Келли и Перл спустились на первый этаж, где уже вовсю проходил переезд.
Увидев хозяев дома, Тошио Ватанабэ объяснил:
— Простите, но мы не можем по-другому. Этот шум и эти тараканы, и все эти неудобства... Моя жена не может спать, я... Простите, но ничего не получится.
Келли растерянно развела руками.
— Простите, но ведь вы подписали договор на полгода.
Тошио Ватанабэ отрицательно покачал головой.
— Я постараюсь выплатить вам все расходы по переезду за причиненные неудобства... Я понимаю, много расходов. Вы можете подать на меня в суд, можете судиться... Но я не могу иначе...
Мира Ватанабэ подошла к мужу и, сложив руки лодочкой, поклонилась.
— Мы очень сожалеем, — виноватым тоном сказала она. — Вы должны простить нас...
Келли удрученно опустила глаза.
— Да, наверное, здесь больше нечего сказать.
Супруги Ватанабэ еще раз поклонились.
— Простите нас, мисс Келли. Вы очень хороший человек. Удачи вам.
Стараясь сдерживать лившиеся у нее из глаз слезы, Келли едва слышно сказала:
— Да. До свидания.
С этими словами она повернулась и медленно зашагала по коридору к лестнице.

ГЛАВА 11

Суд по иску Майкла Брэдфорда к Картеру Дугласу заканчивается в пользу ответчика. Адвокат вынуждена признать свое поражение. Борьба продолжается. «...Наверное, потому, что он злой...» Перл начинает терять контроль над собой. Келли теряет ребенка. «Мы попробуем еще раз...» Силы покидают Келли.

Суд по иску Перла и Келли к Картеру Дугласу состоялся через несколько дней. Судья, внимательно ознакомившись с поданными ему адвокатом Мелиссой Бурк, документами, сказал:
— В ответ на ваш иск против него, мистер Картер Дуглас подал в суд заявление, в котором утверждает, что квартировладелец пытался выселить своего жильца мистера Дугласа, отключив электричество, воду и газ. Мистер Дуглас был вынужден даже обратиться за помощью в полицию. Это зафиксировано в протоколе. Адвокат, вы можете ознакомиться с заявлением мистера Дугласа и полицейским протоколом, составленным по его вызову.
Секретарь суда передал адвокату Мелиссе Бурк несколько бумаг, внимательно ознакомившись с которыми, она сказала:
— Ваша честь, у меня раньше не было этих документов...
Судья кивнул.
— Вот именно. И это говорит отнюдь не в вашу пользу. Вы должны были ознакомиться со всеми обстоятельствами, прежде чем выдвигать иск против мистера Дугласа.
Адвокат попыталась возразить:
— Но я...
Однако судья, невысокий пожилой человек с седыми усами, неумолимо покачал головой.
— Закон вполне ясно выражается по этому поводу. Мистер Дуглас имеет право на снижение квартирной платы за незаконную попытку выселения из квартиры путем отключения электричества, воды и газа. Итак, суд решает это дело в пользу подзащитного Картера Дугласа, — произнес он тоном, свидетельствовавшим о безнадежном положении хозяев дома. — Суд постановляет, что квартирная оплата внесена Картером Дугласом по сегодняшний день включительно.
Адвокат поспешно вскинула руку.
— Ваша честь, я прошу у вас десятиминутный перерыв для того, чтобы посовещаться со своими клиентами. Вы не могли бы отложить вынесение окончательного решения по этому вопросу? Мне нужно всего лишь десять минут.
Судья хмуро покачал головой.
— Мисс Бурк, вы и раньше появлялись в этом суде, но были значительно лучше подготовлены. Надеюсь, что вы будете сотрудничать с судом, а не отнимать наше время.
Адвокат с виноватым видом опустила глаза.
— Да, ваша честь.
Она собрала бумаги, лежавшие перед ней на столе в небольшой кожаный портфель и обратилась к Перлу:
— Идемте.
Он все еще не мог прийти в себя, потрясенно мотая головой из стороны в сторону.
— Что, это все?
— Да, да, — торопливо сказала адвокат, — идемте, пока судья не наложил на вас штраф за неуважение к суду.
Перл еще собирался что-то сказать, но Келли торопливо поднялась с места и потащила его за руку.
— Идем. У нас и так не слишком много денег, чтобы можно было ими разбрасываться. Ты же видишь, что судья настроен против нас. Возмущаться бесполезно.
Вслед за Мелиссой Брук она вышла в коридор. Первой заговорила адвокат.
— Почему вы не сказали мне, что пытались его выселить? — возмутилась она. — Откуда этот полицейский протокол?
Перл пожал плечами.
— Я не думал, что это имеет какое-то значение. Просто однажды ночью этот сумасшедший принялся что-то пилить и стучать. Я просто был вынужден выключить все, чтобы он затих.
Адвокат тяжело вздохнула и покачала головой.
— А теперь мы отброшены назад в нашем деле, и окончательное решение вашего вопроса откладывается неизвестно на сколько недель вперед.
Перл развел руками.
— Да он лжет, этот Дуглас.
Мелисса кивнула.
— И играет на вас, как на пианино. Но у него уже не отдельная партия, а целый концерт.
Перл возмущенно потянул ее за рукав.
— А как же вы? Он живет у меня в моем доме, не заплатил мне квартплату ни за один день проживания, портит мне жизнь, а вы не только не можете его выгнать, но сделали так, что я ему еще и деньги должен.
Мелисса Брук оскорбленно вскинула на него глаза.
— Может быть, вам следует нанять другого адвоката?
Не дожидаясь ответа Перла, она зашагала по коридору. Келли бросилась за ней.
— Мелисса, подождите!
Та обернулась.
— Пожалуйста, не бросайте нас! — сказала Келли, — Перл в последнее время очень переживает и нервничает. Мы оба, как на ножах. Банк грозится закрыть наш кредит. Вы должны нас понять.
Адвокат понимающе покачала головой.
— Это не вопрос морали, — сказала она, — морально вы правы, Келли. Вы почти выиграли. Но это игра. Цель этой игры — выжить его из вашего дома, пока он не уничтожил вашу жизнь. Он знает, что вы в конце концов выживите его оттуда, но просто он хочет остаться как можно дольше.
Келли недоуменно пожала плечами.
— Но почему?
— Не знаю, — ответила Мелисса, — наверное, потому, что он злой. Какая разница? Ничего личного в этом нет. Не дай Господь, чтобы он делал это из личной неприязни к вам. Вот тогда вам, действительно, придется худо.
После судебного заседания Перл и Келли возвращались домой, разумеется, не в лучшем расположении духа. Еще за несколько десятком метров от дома, они услышали грохот доносившейся из их гаража музыки и ускорили шаг.
Вокруг полуразобранного «Порша» на полу гаража валялись детали, отвинченные колеса, гайки, ключи. Большая магнитола, стоявшая на окне гаража, была включена на полную мощность.
Перл в ярости грохнул рукой по кнопкам, заставив умолкнуть какую-то металлическую группу. Его возбуждение было столь велико, что, схватив валявшуюся на полу, монтировку, Перл принялся крушить ею стены гаража.
Келли завизжала от ужаса:
— Перл, остановись! Что ты делаешь?
Он уже замахнулся монтировкой на машину Дугласа, но Келли оттолкнула его в сторону.
— Что с тобой происходит? — закричала она.
— А что? — выкрикнул Перл. — Я просто хочу, чтобы он убрался отсюда.
Не говоря ни слова, Келли выскочила из гаража и побежала к себе на второй этаж.
Тяжело дыша, Перл отшвырнул монтировку и зло пнул ногой машину.
— Я тебя когда-нибудь убью, Дуглас, — сквозь зубы проговорил он.
Медленно поднявшись наверх, Перл не обнаружил Келли в комнате. Все выглядело так, как будто она бесследно исчезла.
— Келли! — крикнул он.
Из-за двери ванной комнаты послышался какой-то шум воды и всхлипывания.
— Келли! — снова крикнул Перл, направляясь туда.
То, что он увидел, проходя мимо, в расстеленной постели, заставило волосы на его голове медленно зашевелиться. Огромное кровавое пятно...
— Келли! — дико заорал он, бросаясь в ванную. Дверь оказалась открытой. Келли сидела в одной рубашке в пустой ванне, прижавшись щекой к белому кафелю. По лицу ее, вперемежку с лившейся сверху водой из душа, стекали слезы.
— О боже, — потрясенно произнес Перл, — Келли, что с тобой?
Она закрыла лицо руками, и Перлу все стало понятно без слов...
Перл бросился назад к телефону, чтобы вызвать карету скорой помощи.
За дверью гинекологического отделения районной больницы было тихо. Перл расхаживал по коридору, нервно кусая губы.
Наконец, двери открылись и оттуда вышел врач, совсем еще молодой парень в очках с тонкой металлической оправой.
— Ну что там? — бросился к нему Перл. Тот пожал плечами.
— Ну что, еще пара анализов, и вы, наверное, сможете забрать ее отсюда. Теперь все в порядке.
— Я могу ее увидеть?
Врач кивнул.
— Да, зайдите.
Перл торопливо шагнул в сторону кабинета. Келли лежала на длинной тахте, накрывшись тонкой белой простыней.
— Ну как ты себя чувствуешь? — спросил он тихим голосом.
Она кисло улыбнулась.
— Как леди Макбет. Было очень много крови. Хотя это... Ну, в общем, обычный выкидыш. Многим женщинам приходится такое переносить.
Перл тяжело вздохнул.
— Врач сказал, что все должно быть нормально.
Она поднялась с тахты и, слегка пошатываясь, подошла к Перлу. Он подал ей плащ.
— Все будет хорошо, милая. Мы снова попробуем. Он попытался обнять ее, но Келли осторожно высвободилась и пошла к выходу.
Перл хотел сказать что-то успокаивающее, но у него не нашлось слов.
Близился вечер, когда Перл и Келли вернулись домой. Поднявшись к себе наверх, Перл вскипятил чайник и заварил крепкий чай.
Келли подавленно сидела в кресле, прикрыв рукой лицо. Говорить, конечно, ничего не хотелось.
Перл подал ей чашку с дымящимся крепким чаем, однако, она отрицательно покачала головой.
— Я не хочу...
Из глаз ее полились слезы и она стала плакать, содрогаясь всем телом.
— Перл, я больше не могу... Не могу...
Картер Дуглас сидел в своей квартире за столом, на крышке которого лежал большой букет белых лилий.
— Ну, что ж, — вполголоса сказал он самому себе, — начнем...
Сняв трубку телефона, он набрал 9-1-1 и, услышав на другом конце провода ответ, сказал:
— Пришлите, пожалуйста, наряд полиции по адресу Аламо-Сквер, 52...

ГЛАВА 13

Перл оказался в больнице. Суд не состоится. Окружной прокурор отказывается возбуждать уголовное дело против Картера Дугласа. Адвокат Мелисса Бурк доводит до конца гражданский иск. Картер Дуглас выселен из квартиры. Разгром и опустошение в доме. Келли вынуждена обратиться в полицию. Неожиданная встреча. Лейтенант Беккер советует успокоиться. «Кэпвеллы не привыкли отступать!»

Перл очнулся только утром.
Он лежал на больничной постели с перевязанными рукой и ногой.
Келли сидела рядом.
Под мерное пищание компьютерного прибора, следившего за состоянием здоровья больного Перл несколько раз открывал и закрывал глаза, не в силах окончательно прийти в чувство.
Наконец, он увидел перед собой заплаканное лицо Келли, которая держала его руку в своей ладони.
— Привет, — без особой радости сказала она.
Перл несколько мгновений молчал, затем Келли увидела, как по его щеке скатилась слеза.
— Опять я все испортил? — еле слышно спросил он. Келли погладила его по небритой щеке.
— Тише, не нужно говорить. Тебе сейчас нужно сохранять силы...
Кусая нижнюю губу, он снова произнес:
— Не знаю, что я пытался доказать?..
Она приложила палец к его губам.
— Тише... Не надо. Тебе нет нужды что-либо доказывать. Я тебя и так люблю.
Аккуратно вытерев его мокрые от слез щеки, она сказала:
— Закрывай глаза, тебе нужно поспать.
Перл едва шевельнул губами.
— Я люблю тебя.
Она слабо улыбнулась.
— Я тоже тебя люблю. Спи.
Он закрыл глаза и погрузился в сон.
Утром же адвокат Перла Мелисса Бурк обратилась к окружному прокурору Джеймсу Макдональду по поводу происшествия на Аламо-Сквер прошлым вечером. Она собиралась подать иск в суд за неправомерные действия Картера Дугласа в отношении домовладельца Майкла Брэдфорда.
Но окружной прокурор, выслушав мисс Бурк, в ответ лишь развел руками.
— У нас нет никакого дела по этому поводу. Мы не можем начать уголовное преследование Картера Дугласа, потому что технически, с формальной стороны, он имел право на самозащиту.
Мелисса хмуро покачала головой.
— Ты хочешь сказать, Джеймс, что мой клиент Брэдфорд угрожал Дугласу?
— Вот именно, — без особого энтузиазма сказал окружной прокурор. — Согласно временному ограничительному ордеру этот твой Брэдфорд не имел права входить в дом, когда там находился Дуглас. Я вообще не понимаю, зачем он туда отправился?
Мелисса тяжело вздохнула.
— Да он просто хотел повидаться со своей женой. Вот и все. Неужели это не понятно? Он совсем не собирался нападать на Дугласа.
— А вот в протоколе осмотра места происшествия, — возразил окружной прокурор, — написано, что Майкл Брэдфорд пришел в дом с железной монтировкой. На то же самое указывает в своем заявлении Картер Дуглас. Он пишет, что мистер Брэдфорд ворвался в дом с явным намерением нанести ему телесные повреждения или того хуже — убить. Дуглас, между прочим, заявляет, что именно так и кричал Брэдфорд. Вот, смотри, что здесь написано.
Окружной прокурор протянул Мелиссе Бурк бумагу и, пока она пробегала глазами по строчкам заявления, продолжил:
— Брэдфорд кричал «Я тебя убью!» Что мне прикажешь с этим делать?
Мелисса потрясенно покачала головой.
— Да ведь это — явная ложь! Неужели ты принимаешь моего клиента за сумасшедшего? Он же прекрасно знал о действии ограничительного ордера. А к своей жене пришел потому, что был совершенно убежден в том, что Дугласа нет в доме. Он не собирался на него нападать и, тем более, убивать.
Окружной прокурор забрал бумагу из рук Мелиссы Бурк и аккуратно положил ее в папку.
— Все это — лишь твои слова. У нас нет официальных данных о том, что все это произошло случайно. И к тому же, два предыдущих нападения Брэдфорда на Дугласа вполне вписываются в общую картину. Так что никакого дела против Дугласа я возбуждать не буду. Во всяком случае, по факту этого нападения... Он на совершенно законных основаниях имел право на самооборону. Кстати говоря, у него имеется разрешение на владение огнестрельным оружием. Так что даже с этой стороны к нему не подкопаешься. Формально он прав. А я как окружной прокурор должен следить за соблюдением законности.
Мелисса нервно всплеснула руками.
— Вот именно! Джеймс, ты же — окружной прокурор! Сделай дело против Дугласа. Это моя личная просьба, ведь мы же с тобой хорошие знакомые. Ты знаешь, что я никогда не стала бы просить тебя, если бы не была абсолютно уверена в невиновности своего клиента. К тому же, у нас есть уже несколько фактов. Можно составить целую историю взаимной враждебности.
Макдональд, полный сорокалетний мужчина в очках с толстой роговой оправой, безнадежно махнул рукой.
— Какая история взаимной враждебности? О чем ты говоришь? Есть история нападений Майкла Брэдфорда на Картера Дугласа. Вот и все. Это все равно ничего не даст, хоть ты и подашь в суд. Зачем мы должны это делать? По какой причине? Я не понимаю. Мелисса, объясни мне. Дело, даже если оно и будет возбуждено, окажется безнадежно проигранным. Оно же заведомо мертвое, с самого начала...
— Но они ведь хорошая пара.
— Кто — они? — непонимающе спросил окружной прокурор.
— Мои клиенты — Майкл Брэдфорд и Келли Перкинс.
Это объяснение было встречено окружным прокурором без особого энтузиазма. Он пожал плечами.
— Ну и что?
Понимая, что этот разговор бесполезен, Мелисса поднялась со стула в кабинете окружного прокурора и, собрав со стола свои документы, направилась к двери.
— Ты куда? — воскликнул Макдональд. Она остановилась у порога.
— А о чем еще говорить? По-моему, все ясно. Ты просто не хочешь мне помочь. Ну, ладно. По крайней мере, я смогла решить хотя бы одну проблему своих клиентов.
— Ты о чем?
— Я добилась в гражданском суде удовлетворения своего иска по поводу выселения Картера Дугласа из дома, принадлежащего Брэдфорду. Сейчас пойду, заберу документы. А завтра, с самого раннего утра в доме будет судебный исполнитель.
— А Дуглас знает об этом решении? — спросил окружной прокурор.
— Его известят обычным порядком, — ответила мисс Бурк. — Если он откажется принимать документы или его не будет дома завтра утром, мы взломаем дверь даже без его на то согласия. Надеюсь, что эта эпопея, наконец-то, закончилась.
Окружной прокурор не скрывал своего удивления.
— Мелисса, как тебе это удалось?
Она мрачно усмехнулась.
— Между прочим, некоторые не уверены в том, что я — хороший адвокат. А у меня за плечами, между прочим, восемь лет работы по гражданским делам... Могла я приобрести хоть маломальский опыт?
Окружному прокурору ничего не оставалось, как уязвленно умолкнуть.
— Пока, Джеймс, — сказала Мелисса, выходя за дверь.
После того, как суд вынес постановление о выселении Картера Дугласа из дома номер пятьдесят два по Аламо-Сквер, Келли провела беспокойную ночь.
В квартире Дугласа, который, как обычно, не реагировал на стук в дверь и звонки, снова раздавался какой-то шум и грохот.
Келли слышала, как работает электродрель, как стучит молоток... Что-то бесконечно падало и рушилось, скрежетало и ухало.
Келли подумала, что Дуглас перед своим выселением просто решил подействовать ей на нервы. Наверное, он со своим другом — скульптором Грэгом — решил распилить на части автомобиль.
Шум стих только под утро. Но едва Келли успела сомкнуть глаза, как раздался звонок в дверь.
Быстро одевшись, она спустилась вниз и открыла дверь судебному исполнителю — ничем не примечательному средних лет мужчине в строгом черном костюме — и пришедшему вместе с ним пожилому мужчине в рабочем комбинезоне с деревянным ящиком в руке, полном слесарных инструментов.
— Мисс Перкинс? — наклонив голову, вежливо поздоровался судебный исполнитель. — Доброе утро.
— Доброе утро.
— Я прибыл за тем, чтобы проследить за выселением вашего квартиросъемщика Картера Дугласа. Моя фамилия — Геррет... Сэмюэл Геррет.
Келли отступила в сторону, пропуская судебного исполнителя и слесаря в дом.
— Проходите. Вот дверь квартиры, которую мы сдавали Дугласу.
Судебный исполнитель достал из портфеля бланк протокола и, вместе с ручкой протянув его Келли, сказал:
— Распишитесь вот здесь, внизу, пожалуйста. Келли поставила свою подпись, а Геррет, тем временем, постучался в дверь.
— Мистер Дуглас, с вами разговаривает судебный исполнитель Геррет. Мы пришли выселить вас.
Поскольку за дверью не было слышно ни малейшего звука, Геррет снова повернулся к Келли.
— Официально назначенный слесарь, мистер Бигл, может приступить к работе.
Мужчина в рабочем комбинезоне с готовностью достал из деревянного ящика с инструментами небольшую дрель и стал высверливать замок в двери квартиры Картера Дугласа.
Келли стояла отвернувшись и с замиранием сердца прислушивалась к надсадному звуку сверла.
Наконец, работа была закончена. Мистер Бигл одним ударом молотка выбил высверленный замок и распахнул дверь. Глазам Келли, которая вошла в квартиру первой, открылась ужасающая картина: ободранные стены, сломанные подоконники, изгаженный и разбитый пол, куски обгоревших обоев во всех углах, сломанная в мелкие кусочки мебель, расколотые мраморные доски камина, огромные дыры в стенах. Над всем этим витал удушающий запах гари, перемешанный с вонью фекалий.
— Бог мой!.. — потрясенно прошептала она.
Вошедшие следом за ней судебный исполнитель и слесарь закашлялись от удушающей вони и, прикрыв руками лица, мгновенно выскочили в коридор.
Келли не могла вымолвить ни единого слова. На глазах ее наворачивались слезы от бессилия и обиды. Сколько трудов пошло прахом! А каких денег это стоило!
Она плакала все сильнее и сильнее, позабыв обо всем на свете.
В коридоре тихо переговаривались между собой судебный исполнитель и слесарь.
— Ни черта себе! — сказал с грубоватой простотой мистер Бигл. — Вы видели? Они даже сантехнику выдрали. Там только одна водопроводная труба из стены торчит. Вся электропроводка вырвана, паркет в щепки разнесли... Это же сколько надо было работать?..
Судебный исполнитель озадаченно потер затылок.
— Да... Трудно теперь будет хозяевам этого дома найти этого самого Дугласа...
Спустя несколько минут, Келли, размазывая по щекам слезы, вышла из квартиры.
— Что же мне делать? — рыдая, она обратилась к судебному исполнителю.
Тот беспомощно развел руками.
— Если вы хотите, то я могу отвезти вас сейчас в полицию. Вы напишете заявление о причиненном материальном ущербе. Они займутся розыском вашего бывшего жильца. Возможно, вам удастся привлечь его к ответственности и добиться хотя бы какой-нибудь компенсации. Он хоть богат?
Келли покачала головой.
— Не думаю. По-моему, он просто негодяй и мошенник.
Судебный исполнитель тяжело вздохнул.
— Идемте, мисс Перкинс. Я отвезу вас в полицию.
— Так, значит, газовая плита, микроволновая печь, мусоропровод, посудомойка, две раковины, один комплект оборудования для туалета... — перечислял сержант Кримбл, служивший в ближайшем полицейском участке, указанное в заявлении Келли Перкинс.
Она согласно кивнула.
— Да. И еще кое-что...
— Да-да, я вижу, — сказал сержант. — Но вы точно не указали, сколько именно было светильников в квартире...
Она устало прикрыла рукой потемневшие и ввалившиеся глаза.
— Не знаю... Не помню... Нет, сейчас не могу вспомнить.
Сержант Кримбл вздохнул.
— Ну, хорошо. Это не так уж важно. Но мы ведь должны указать в заявлении какое-то количество для страховой компании... Чтобы вам возместили денежный ущерб.
Келли опустила голову.
— Нам закрыли страховку за неуплату очередного взноса.
Сержант в смущении не знал, что сказать. Но на его счастье, телефон, стоявший перед ним на столе, зазвонил.
— Да, сержант Кримбл слушает, — сказал он в трубку.
— Мисс Перкинс у вас?
— Да, — ответил Кримбл.
— Я сейчас приду.
Сержант положил трубку и, показав пальцем куда-то себе за спину, объяснил Келли:
— Это мой босс. Он сейчас подойдет к нам.
Келли подняла голову и увидела высокого негра, который, еще до появления в их доме Картера Дугласа, приходил к Келли с намерением снять квартиру на первом этаже.
— Мистер Беккер? — удивленно спросила Келли. Он широко улыбнулся.
— Да. Я просто узнал фамилию на полицейском рапорте.
Она попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка получилась у нее натянутой и унылой.
Келли сейчас была не в том состоянии, когда можно испытывать искреннюю радость от встречи со знакомым.
— Да, — шепнула она, опустив голову. Сержант Кримбл перевел удивленный взгляд с потерпевшей на своего начальника.
— Вы что, знакомы друг с другом?
Вместо ответа он услышал от Беккера совсем другое.
— Бобби, оставь-ка нас на несколько минут. Возьми описание похищенных у мисс Перкинс вещей и отнесли ребятам на этаже. Может быть, уже кто-то торгует этим на улицах. Пусть проверят.
Сержант с готовностью вскочил со своего места и взял заявление Келли.
— Конечно, лейтенант.
Спустя несколько мгновений, он исчез, оставив Лу Беккера и Келли Перкинс наедине.
Полисмен присел рядом с ней на угол стола.
— Наверное, вы теперь жалеете, что не сдали квартиру черному? — спросил он.
Келли слабо покачала головой.
— Но ведь вы не принесли обратно свое заявление.
— Я принес его обратно, — возразил Беккер.
— Но я его не получила... — оправдывалась Келли. Беккер тяжело вздохнул.
— Ну, ладно. Какое это сейчас имеет значение? А что касается фактов, указанных вами в заявлении, то мы провели кое-какую проверку.
Келли с надеждой взглянула на него.
— Вам удалось что-нибудь выяснить?
Беккер на мгновение задумался.
— Вряд ли эта информация доставит вам удовольствие. «Порш», на котором раскатывает этот самый Дуглас — точнее, раскатывал, — поправился Беккер, — был взят напрокат в гараже на противоположном конце города. Кстати, с владельцами гаража Дуглас обошелся таким же образом, как и с вами: он внес только начальную плату в размере десяти долларов за оформление квитанции на право проката машины. С тех пор его и искали. Как оказалось, он ездил на этом автомобиле, сменив на нем номера на ворованные.
Когда Беккер умолк, Келли еще долго молчала.
— Этот негодяй стрелял в моего друга, — наконец, проговорила она.
Беккер тяжело вздохнул.
— Да, — согласился он, — этот факт нам хорошо известен. Вы еще должны благодарить бога за то, что Дуглас не убил вашего друга Майкла. Это — больной человек, мисс Перкинс. Будьте благодарны, что он убрался из вашей жизни сейчас. Вы для него ничего не значите. Пусть так и останется. Если мы когда-нибудь поймаем его, он ответит за все.
Келли безнадежно покачала головой.
— Он стрелял в Перла... Мой друг сейчас в больнице. Он уничтожил нашу собственность, мы потеряли деньги, наш кредит вот-вот закроют, мы вообще можем лишиться купчей на этот дом, он сломал нашу жизнь... У меня был выкидыш... Вы хотите, чтобы я забыла о нем?
Беккер встал и, сунув руки в карманы брюк, начал расхаживать по комнате.
— Я все понимаю, мисс Перкинс. Поверьте, мне очень жаль, что так произошло. Может быть, в следующий раз ему так не повезет, и он наткнется на кого-нибудь, кто вышибет ему мозги.
— В следующий раз? — потрясенно переспросила Келли.
Беккер покачал головой.
— Я бы вам посоветовал забыть о нем, мисс Перкинс. Постарайтесь более конструктивно смотреть на жизнь. Сейчас вам нужно заниматься своими проблемами.
Даже не понимая, что делает, Келли вскочила со стула и, плотно сжав губы, процедила:
— Между прочим, раньше моя фамилия была Кэпвелл, а Кэпвеллы не привыкли отступать!
Увидев недоуменный взгляд Лу Беккера, она добавила:
В нашей семье всегда ценился твердый характер. Я этого так не оставлю. Пусть он только попадется мне еще раз на глаза!

ГЛАВА 15

Джеймс Дэнфорт неожиданно появляется в отеле «Мариотт». Бомба сработала — администрация гостиницы отказывает Дэнфорту в услугах и вызывает полицию. Преступника выпускают под залог. Последняя схватка.

Келли еще была в номере 1031, когда в холл отеля «Мариотт» вошел Джеймс Дэнфорт.
Очевидно, его отдых закончился раньше намеченного, и сейчас он, посвистывая, с теннисной сумкой на плече приближался к стойке администратора.
Увидев его, клерк мгновенно нажал на кнопку вызова старшего менеджера.
Остановившись рядом со стойкой, Дэнфорт широко улыбнулся.
— Добрый вечер, Виктор, — поздоровался он с клерком. — Для меня есть что-нибудь?
— Добрый вечер, мистер Брэдфорд. Номер 1031?.. Нет, ничего нет.
В этот момент старший менеджер вышел из своего офиса и направился к стойке.
— Мистер Брэдфорд, — официально обратился он. — Мне хотелось бы переговорить с вами.
— А в чем дело?
— Кажется, возникли проблемы с вашими кредитными карточками.
— Да? Интересно, какие же? — спросил Дэнфорт, настораживаясь.
— Мы получили извещение из банка о том, что действие этих кредитных карточек приостановлено.
Дэнфорт старался скрыть свое глубокое беспокойство.
— Послушайте, в чем проблема? — беспечно сказал он.
— Давайте я выпишу вам чек, а потом мы разберемся. Сейчас уже поздно, я устал...
Менеджер отрицательно покачал головой.
— Боюсь, что это неприемлемо. Позвоните, пожалуйста, в банк сами. Судя по нашей информации — ваш счет заморожен.
Глаза Дэнфорта налились кровью и, мгновенно закипев от ярости, он закричал:
— Когда я приехал в вашу гостиницу, вы сделали все необходимые проверки! Что вам еще нужно? Какой счет! И вообще, какого черта вы лезли в мои финансовые дела?
— Извините, сэр, — вежливо сказал менеджер, — но в случае, если клиент заказывает в номер больше чем на сто долларов услуги товаров, мы делаем проверку его кредитоспособности снова.
— Да, но я ничего не заказывал в свой номер!
— Возможно, что это какая-то ошибка, но мы просто должны защищать свои интересы.
— Я вам еще раз повторяю, что ничего не заказывал в свой номер! — заорал Дэнфорт.
Менеджер пожал плечами.
— Может быть, это ваша жена заказывала?
— Какая жена? У меня нет никакой жены!
В этот вечер Келли развернула бурную деятельность.
Она прямо из номера Дэнфорта позвонила в прокатное бюро, где Дэнфорт взял большой представительский «кадилак», и сообщила им о том, что их клиент — мошенник. При этом она назвалась лейтенантом Перкинсом из полиции Сан-Франциско.
Она так же сообщила в банк о пропаже финансовых документов и отменила все операции с собственным счетом. Напоследок, Келли обыскала номер и обнаружила спрятанные под подкладкой дивана деньги. Здесь было десять тысяч долларов.
Неизвестно, на чтобы решилась Келли дальше, но в этот момент в номере зазвонил телефон.
Это был сигнал тревоги.
Келли торопливо вышла из номера и, достав пару сотенных бумажек из конверта, сунула их в тележку для горничной, которая копошилась в соседнем номере.
Низко наклонив голову, Келли вошла в лифт, пропустив перед собой выходившего из кабины Джеймса Дэнфорта.
Он уже дошел до двери своего номера, как, внезапно узнав проскользнувшую мимо него фигуру, оглянулся.
Однако, было поздно. Лифт уже закрылся. Торопливо войдя в свой номер, Дэнфорт увидел царивший в нем разгром и, в ярости выругавшись, метнулся к лифту. Когда он выскочил из кабины лифта и побежал по холлу, ему наперерез бросились администратор и менеджер.
— Мистер Брэдфорд! Вы должны вначале заплатить! Вы не имеете права уйти!
Он растолкал служащих отеля и выскочил на улицу. Келли уже садилась в такси.
— Мистер Брэдфорд! — кричали ему вслед. — Вы должны заплатить! Наш отель проводит очень строгую политику! Мистер Брэдфорд, мы вызываем полицию!
Отъезжая от входа гостиницы на такси, Келли увидела, как следом за машиной выскочил Джеймс Дэнфорт.
Он бежал за такси, в котором ехала Келли, не обращая внимание на уличное движение.
— Стой, сука! Стой!.. — кричал он.
— Эти люди лгут! — кричал Дэнфорт в камере предварительного заключения, куда к нему пропустили адвоката и Луизу Питере. — Эти люди — просто патологические психопаты! Они взяли половину моей квартплаты вперед — сказали, что я им не платил. Потом потребовали выселения, оскорбляли меня, полностью уничтожили мой кредит, физически нападали на меня, угрожали моей жизни... А теперь это... Эти люди — паразиты! Луиза, мне так жаль, что ты даже узнала О таком... О, боже мой, я так смущен!.. Когда я впервые встретил тебя, я был очарован, я влюбился... Прости... Это не значит, что я не могу доказать, что они лгут. Я могу доказать. Просто на это потребуется некоторое время. Мне придется судиться с ними. Но сейчас это просто мое слово против их слова. Я не знаю, чего хотят эти люди. Луиза, если бы они не нарушили мой кредит, я бы ни о чем тебя не просил... Но если я не заплачу залог, то я не смогу выйти отсюда... Я не могу доказать тебе то, что ты, надеюсь, знаешь в своем сердце... По крайней мере, я надеюсь на то, что ты знаешь. Я просто прошу тебя сделать то, что подсказывает тебе твое сердце...
Келли с пневмопистолетом в руке заделывала дыры и щели в полу той квартиры, где прежде жил Джеймс Дэнфорт.
Раз за разом пневмопистолет давал осечку и, выругавшись, Келли швырнула его на пол и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Лучше поискать клей...
Перл лежал в постели, механически переключая кнопки на пульте управления телевизором.
Сейчас он чувствовал себя очень ослабевшим, и ему требовался отдых.
Келли поднялась наверх, подошла к Перлу, чмокнула его в щеку и укутала одеялом.
— Ложись спать.
Перл сладостно застонал и, закрыв глаза, повернул голову набок.
Стараясь ему не мешать, Келли спустилась вниз.
Услышав какой-то шум в подвале, она направилась туда. Она не слышала криков Перла, который сейчас был не в состоянии защищаться.
Джеймс Дэнфорт появился в доме словно ниоткуда, словно материализовавшись из мрака. В его руках была клюшка для гольфа.
Перла спас гипс на левой руке — закрывшись им, он упал на пол и закатился под кровать.
В подвале было тихо и пусто, только кошка мяукала где-то за окном. Келли пришлось сходить на улицу, чтобы принести ее назад, в дом.
Келли захлопнула за собой дверь и вошла в квартиру на первом этаже.
Чьи-то руки схватили ее за горло и прижали к стене. Келли пыталась кричать, но ладонь Джеймса Дэнфорта зажимала ей рот.
— Ты преступила черту, — прошипел он. — Ты теперь — никто, ты — моя личная вещь!.. И я могу делать с тобой все, что хочу...
Он швырнул ее на пол и истерично рассмеялся.
— Ты и твой дружок оскорбили мой интеллект!.. Вы зашли в мою область. Как я теперь буду зарабатывать на жизнь? Как я буду заботиться о своей семье? А ты знаешь, что все жертвы убийств являются жертвами, погибшими от своих собственных рук?
Он схватил лежавший на полу пневмопистолет и, подняв Келли, прижал ее к стене.
— Ты даже не знаешь, что наделала! — орал он, один за другим загоняя гвозди в стену вокруг головы Келли. — Сейчас я займусь тобой...
Из последних сил Перл спустился вниз по лестнице на первый этаж.
Дверь квартиры, в которой прежде жил Дэнфорт, оказалась запертой. Оттуда доносился голос прежнего жильца:
— Ну, что мне с тобой сделать, Келли? Разве ты не знаешь, что у меня были свои обязательства, собственная ответственность? Очень многие люди жили на моем обеспечении... А потом пришла ты... Келли, зачем ты это сделала?
Будучи уверенным в собственных силах, Дэнфорт опустил руки, и этого мгновения Келли хватило для того, чтобы толкнуть на него стоявшую рядом лестницу.
Она попыталась бежать, но Дэнфорт успел схватить ее за руку. Келли упала, а он набросился на нее сверху и приставил пневмопистолет ко лбу.
— Сейчас ты умрешь, — прошипел Дэнфорт. — Ну, как? Что ты чувствуешь, Келли? Хорошо? Тебе хорошо было, когда ты рылась в моих личных вещах? А когда шпионила за мной? Тебе было хорошо?
— Нет, — рыдала она. — Да!
— Нет!
— Ты лжешь мне! Ты переступила черту, и тебе было приятно!
Он нажал на курок пневмопистолета, но выстрела не последовало. Это опять была осечка.
Дэнфорт ошеломленно крутил перед глазами механическое приспособление, и Келли успела оттолкнуть противника в сторону.
Дэнфорт едва не упал, оступившись возле большой дыры в полу. Он уже собирался броситься на Келли в очередной раз, но неожиданно почувствовал, как кто-то схватил его за ногу.
Это был Перл. Он пробрался под пол комнаты на первом этаже через ход в подвале.
Дэнфорт еще успел схватить Келли за блузку и тащил ее к себе, но она оттолкнула его и, теряя равновесие, он упал спиной на торчавшие из пола металлические штыри.
Несколько раз дернувшись, он попытался встать, но спустя несколько мгновений, затих, как бабочка наколотая на иголку.
Все было кончено.
Перл почувствовал, как на лицо ему капают капли еще теплой крови.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 1

Кафе «Ориент Экспресс» место для встреч влюбленных и не только для них. Молодой человек Гарри Брэфорд готовится к серьезному разговору с Джулией Уэйнрайт. Подслушанный разговор. Комплексы и страхи Брэфорда. Служебные дела мисс Уэйнрайт. Почему Джулии Уэйнрайт всегда так не везет с мужчинами?.. «Спокойной ночи, мой мальчик...». Что надо для полного счастья любой женщине, в том числе и самой современной?.. Заветная мечта Джулии Уэйнрайт.

Полосатый бело-красный парусиновый тент и теперь, поздним вечером, был натянут над легкими плетеными столами и стульями этого кафе под открытым небом. В иссиня-черном небе с огромными южными звездами он казался огромным опрокинутым парусом.
Несмотря на довольно-таки позднее время, в «Ориент Экспрессе», заведении, которое, как и многое что другое в этом небольшом калифорнийском городке, принадлежало СиСи Кэпвеллу, было довольно многолюдно — это кафе давно уже было излюбленным местом встречи влюбленных — впрочем, не только их. Многие жители Санта-Барбары предпочитали просто проводить тут время; предложение «посидеть этот вечер в «Ориент Экспресс» повторялось в городе едва ли не чаще, чем многие остальные... Во всяком случае, многочисленные завсегдатаи «Ориент Экспресс» чувствовали себя тут столь же уютно, как и дома...
Между невысоких домов, в листве аллей, бродил слабый ночной ветерок; человеку, который плохо знал капризный климат Санта-Барбары, могло бы показаться, что дует с океана. Но эта вечерняя свежесть была обманчива — на самом деле была настоящая вечерняя августовская жара, а ощущение морского бриза создала поливальная машина, которая недавно проехала по пустынной широкой улице. За несколько кварталов отсюда начинались районы, весьма оживленные даже в столь позднее время суток; оттуда изредка доносились гудки автомобилей.
Молодой человек, который только что подошел к кафе, был уже, как могло показаться с первого взгляда, слегка пьян. Впрочем, это только казалось — его нетвердая походка и несколько суетливые движения свидетельствовали скорее о сильном душевном волнении, о смятении чувств. Без шляпы и без жилета он шел по улице; руки его были небрежно заложены за пояс, чтобы легкий твидовый пиджак распахивался и ветер мог проникать как можно дальше; для молодого человека это было что-то вроде прохладной воздушной ванны. Конечно же — когда тебе всего только двадцать пять лет, жизнь почти всегда ощущается полно, всем телом.
На просторной открытой террасе лежали огромные темно-коричневые пальмовые маты, и во влажном теплом воздухе чувствовался их чуть прелый, сладковатый запах. Молодой человек, слегка покачиваясь, пробирался между стульями, то и дело задевая какого-нибудь посетителя, извинялся, виновато улыбаясь при этом, — и наконец подошел к открытой стеклянной двери.
В небольшом уютном баре — не столько многолюдном, как терраса, казалось немного прохладнее, чем на вечерней улице.
Запоздалый посетитель неспешно сел на широкую, обитую тонкой кожей скамью, которая шла вдоль стены под зеркалом; он намеренно сел против двери — не только, чтобы таким образом ловить каждое дуновение ветра, который в эту жаркую и влажную калифорнийскую ночь казался единственным спасением, но и для того, чтобы видеть каждого входящего в этот бар.
В этот момент магнитофон, стоявший в баре, неожиданно замолчал; несколько секунд раздавалось легкое шипение ленты, после чего бар наполнился приглушенными звуками тишины, — в этом было что-то очень и очень неприятное, почти зловещее...
Спустя минуту бармен поставил очень спокойную музыку — старые-старые приторные песенки пятидесятых годов в исполнении молодого еще Элвиса Пресли.
Молодой человек, словно желая сбросить с себя неожиданно охватившее его оцепенение, наклонил голову и стал сосредоточенно изучать бело-голубой шахматный рисунок мраморного пола, который напоминал доску для игры в «мельницу», некогда популярную на Западном побережье настольную забаву. Правда, посреди голубые квадраты образовывали косой крест, а для этой игры он был явно ни к чему.
Спустя ровно минуту перед появившимся посетителем вырос официант.
Заученно улыбнувшись, он спросил:
— Чего бы вам хотелось?..
Посетитель на какое-то мгновение задумался, после чего произнес:
— Да, пожалуй... С удовольствием бы выпил чего-нибудь холодного...
Официант, слегка наклонившись, очень вежливо поинтересовался:
— Может быть, пива?..
Молодой человек, немного помедлив с ответом, произнес:
— Пожалуй... Только самого светлого и не очень крепкого...
— Еще бы — кому в такую жару может прийти в голову пить темное крепкое, — кивнул в ответ официант. — Сейчас принесу самого холодного... Может быть, чего-нибудь для вашей спутницы?..
Посетитель с немалым удивлением посмотрел на официанта.
— То есть...
Тот скромно улыбнулся.
— Вы ведь наверняка кого-то ждете?..
Пожав плечами, молодой человек согласился.
— Ну да... А как вы догадались?..
— Ну, я ведь не первый год работаю в «Ориент Экспресс»...
Молодому человеку показалось, что в этой фразе прозвучала легкая издевка.
«Неужели и он уже обо всем знает?..» — подумал посетитель.
— Хорошо...
— Так чем же захочет освежиться ваша дама?..
Заставив себя улыбнуться, посетитель как бы вскользь произнес:
— Ну, во всяком случае, не пивом... Если можно — чем-нибудь прохладительным.
Спустя минуту официант молча принес прозрачный высокий бокал светлого пива для молодого посетителя и небольшую бутылочку «Спрайта» для его дамы, которая все еще отсутствовала; молодой человек, с видимым удовольствием сделав большой глоток и аккуратно вытерев губы ажурной салфеткой, поставил емкость на стол — белого мрамора, с легкими, едва заметными для глаза прожилками. Ледяное пиво в этот удушливый вечер, как ничто другое прекрасно утоляло жажду, но теперь ему не следовало принимать алкоголь даже в таких минимальных дозах — предстоящая беседа требовала максимальной собранности и трезвости рассуждений. Кроме того, он никогда, в отличие от многих других, не пил «для храбрости» — тем более, для разговора с женщиной. Пусть даже такой, как эта...
А потому, откинувшись на спинку кресла, молодой человек печально посмотрел на бокал и принялся лишь сосредоточенно следить, как маленькие пузырьки пены медленно поднимались со дна и лопались на поверхности.
Однако молодому человеку вряд ли стоило отвлекаться в этот вечер, отвлекаться даже по таким пустякам — он-то пришел в этот бар не просто так, а для серьезного разговора...
Самого, пожалуй, серьезного за этот год — так, во всяком случае, считал он сам, отправляясь в тот вечер в «Ориент Экспресс»...
Через некоторое время он, оторвавшись от своих наблюдений за поднимающимися на поверхность пузырьками, еще раз посмотрел на входную дверь — в этот бар вот уже минут десять — пятнадцать никто не входил; наверняка, последним за дверную ручку брал он сам...
За соседним столиком тем временем шел оживленный разговор. Беседовали двое: слышался тяжелый баритон и едва приглушенный голос женщины.
«Судя по всему — какая-то толстая черноволосая девица», — почему-то решил молодой человек.
Иногда занимал себя тем, что по голосам людей пытался представлять их внешность, лицо и характер.
Но на этот раз он не стал поворачивать головы, чтобы убедиться в правильности или в неправильности своих предположений: сперва потому, что ему было просто лень делать это, а потом... Мужской голос сказал:
— Нет, в это просто невозможно поверить... Эта Джулия, такой уважаемый в нашем городе человек, дает ему деньги. Похоже, что она просто покупает его расположение... Никогда бы в жизни об этом не подумал....
В ответ раздался грудной, глуховатый, какой-то темный смех. Молодой человек, едва заслышав его, заметно вздрогнул...
— Конечно же... Ведь у него такие серьезные неприятности...
— Однако когда мужчина берет деньги у женщин... Знаешь, Одри, это всегда как-то очень некрасиво выглядит.
«Значит, ее зовут Одри, — отметил про себя молодой человек, — интересно, кто же это такая?..»
— Разумеется, — согласилась женщина, — но, как мне кажется, нечему тут удивляться... Когда тебе за тридцать, то найти и особенно удержать мужчину значительно, значительно труднее, чем в свои двадцать два или в двадцать три... Так что Джулию я вполне понимаю... Такое поведение женщины в ее возрасте вполне объяснимо...
— И всё-таки...
— Нет, ты не подумай, я не одобряю такого поведения... Оно безнравственно... Но ведь если ты даешь молодому человеку такую сумму, нельзя допустить, чтобы это выглядело чем-то вроде подкупа...
— Вот-вот...
— Кроме того... На виду у всего города... А он — такой тихий, такой славный мальчик, только что с университетской скамьи...
— Она просто все время пользуется его неопытностью...
— Его наивностью... Мужской голос согласился:
— Его незнанием жизни...
На что невидимая, неизвестная Одри тут же резюмировала:
— А он этого не замечает...
Теперь поздний посетитель «Ориент Экспресс» даже и не помышлял, чтобы обернуться и посмотреть на беседующих — ведь речь за соседним столиком, вне всякого сомнения, шла о нем самом...
«Боже, наверное, скоро вся Санта-Барбара будет о нас знать, — с тоской подумал посетитель, невольно прислушиваясь к голосам людей сидевших за его спиной, — надо скорее это заканчивать...»
Сидящий за его спиной неизвестный мужчина продолжал возмущаться:
— Да, конечно... Она — весьма безнравственная особа, она, пользуясь своим положением, просто заманивает несчастного в свои сети... Я все понимаю, но, в отличие от тебя, не оправдываю...
— Почему?.. — поинтересовалась его собеседница. — Почему же?..
— Да потому, что таких вещей можно было бы ожидать от людей, стоящих куда ниже ее...
— Ну, допустим, кто стоит ниже, а кто — выше, тут ни причем... Все женщины се возраста одинаковы, невзирая на уровень, на котором, как ты выразился, они находятся... всем хочется счастья... Нет, — продолжила женщина после непродолжительной паузы, — нет, ты не думай, что я говорю это в ее оправдание...
Спустя несколько минут они принялись обсуждать и его личность:
— Мне кажется, этот Гарри не так прост, каким хочет всем тут показаться, — произнес мужчина, — может быть, он не так хорошо знает жизнь, но чтобы не понимать подобные вещи...
— Какие?..
— Ну, что она просто пытается купить его расположение...
Одри тут же согласилась:
— Конечно, конечно...
— Это слишком очевидно.
— Разумеется...
— Нет, он не так уж и прост, каким хочет всем показаться...
Однако тут невидимая собеседница почему-то встала на его защиту:
— Нет, он еще просто ребенок... Настоящий взрослый ребенок...
— Ну почему ты так говоришь?..
— Потому, что все это заметно, так сказать, невооруженным взглядом...
Мужчина за спиной Гарри спросил с некоторым раздражением:
— Ты оправдываешь его?..
Однако невидимая собеседница тут же нашлась:
— Его молодость сама служит ему оправданием. Не суди его так строго...
— Есть вещи, которые можно понять, но нельзя простить...
— Все можно понять, а значит — и простить, — отрезала невидимая Одри.
Молодой человек, словно ожидая удара, втянул голову в плечи...
«Да, — подумал он, — действительно, мне надо поговорить с ней... Какой стыд — уже весь город знает о нас с ней... Боже, и зачем только я взял у нее эти деньги?.. Зачем я встретился с ней?.. Долго все это продолжаться не может — надо поставить точку...»
Дело в том, что Гарри Брэфорд — так звали этого молодого человека — относился к тому типу людей, которые больше всего на свете боятся, чтобы «о них никто и ничего не сказал». Его роман с Джулией Уэйнрайт длился вот уже почти полгода, и с недавних пор сделался объектом пристального внимания со стороны многих горожан. И если сама Джулия относилась к этим пересудам со здоровой иронией и с завидным хладнокровием, то Гарри при каждом, пусть даже незначительном упоминании его имени с именем мисс Уэйнрайт смущался, как маленький мальчик...
Он вообще был очень стеснительный...
А в последнее время в Санта-Барбаре только и делали, что говорили об этом адюльтере — так, во всяком случае, казалось самому Брэфорду. Гарри был настолько стеснительным, что в последнее время даже боялся выходить на многолюдные улицы — он считал, что жители городка только и делают, что указывают на него пальцем.
Как-то несколько недель назад тут же, в «Ориент Экспрессе», когда они зашли вдвоем в этот же бар часов в шесть вечера, сидевшие за столиком Кейт Тиммонс и Сантана, приветливо улыбнулись им, и окружной прокурор, как во всяком случае, показалось самому Гарри, понимающе подмигнул: молодец, мол, молодой человек, отличная у тебя любовница!..
И хотя в этом подмигивании не было ничего, что можно было бы принять за предосудительность, Гарри почему-то сделалось очень неловко — может быть, потому, что Кейт Тиммонс всегда вызывал у него негативные эмоции, а может быть — потому, что окружной прокурор подмигнул Брэфорду как-то слишком вульгарно...
Тогда Брэфорд смутился, стушевался, покраснел до корней волос и весь вечер не смел даже повернуть в их сторону головы.
Джулия не зря как-то то ли в шутку, то ли всерьез назвала Гарри провинциалом — она имела в виду, что только провинциалам свойственен страх того, что скажут о нем соседи... Тогда Брэфорд обиделся, но потом мысленно согласился — действительно, «общественное мнение» было основополагающим в его поведении...
«Да, — продолжал он свои размышления, — надо закругляться, надо как-то поставить точку в этой истории... Все это слишком уже затянулось... Слишком. Боже, и как это так получилось, что об этой истории узнали все в Санта-Барбаре?..»
В этот момент дверь бара открылась. Молодой человек поднял голову — к его столику шла она, Джулия Уэйнрайт...
Несмотря на исключительно жаркую и влажную погоду, Джулия была одета в светлый тонкий свитер и в джинсы. Впрочем, от этого она не проигрывала, а, скорее, наоборот: обтягивающая одежда только подчеркивала всю стройность ее фигуры. Джулию нельзя было назвать красавицей, но она была очень и очень обаятельна тем обаянием, которое всегда отличает спокойных и уверенных в себе женщин. На ее плече висела довольно-таки потертая замшевая сумочка — видимо, когда-то очень дорогая, потому что замочки на сумочке были серебряными.
Заметив вошедшую, мужчина и женщина, сидевшие за спиной молодого человека, как по команде поднялись и довольно спешно пошли на террасу — то ли потому, что им действительно было неприятно смотреть на Уэйнрайт, то ли по каким-то другим соображениям.
Гарри только краем глаза успел увидеть лица говоривших; это были Одри Томпсон и Барри Спилберг, живущие в его квартале. И он, и она были известны в городе как любители за глаза потрепать языком...
«Проклятые сплетники, — подумал Гарри, — делать им больше нечего... Не могут найти иных тем для разговоров?.. Нет, но откуда они знают о том, что она помогла мне с деньгами?.. Ведь я никому не говорил, да и Джулия, надеюсь, тоже... Может быть, им известна и история с лотереями?..»
Джулия, подойдя к столику, где сидел молодой человек, уселась рядом и, виновато посмотрев на него, негромко произнесла:
— Извини, Гарри, я немного опоздала... Ты давно ждешь меня?
Молодой человек закатал белоснежную манжетку и посмотрел на часы.
— Полчаса...
Гарри, сказав это, несколько покривил душой — на самом деле он ждал Джулию минут десять — пятнадцать, не больше. Просто в преддверии этой беседы он хотел придать себе немного суровости, хотел выглядеть обиженным — хотя бы в какой-нибудь мелочи.
Таким образом инициатива была выиграна — так, во всяком случае, решил сам Брэфорд.
Джулия, слегка вздохнув, повесила сумочку на спинку кресла.
— У меня были дела в суде...
Молодой человек удивленно поднял брови.
— Как — так поздно?.. Ведь суд наверняка уже давно закрыт.
— Представь себе. Когда ты всерьез занимаешься юриспруденцией, то как-то не задумываешься, поздно теперь или рано...
Гарри едва заметно кивнул.
— Да, понимаю... Что там у вас опять — убийства, налеты на банк?.. В Санта-Барбаре завелся свой Аль Капоне или Джек-Потрошитель?..
Видимо, это было все-таки шуткой, потому что Гарри, задав этот довольно глупый вопрос, попытался было улыбнуться, но улыбка получилась какой-то неуверенной и почти жалкой.
Джулия, пожав плечами, произнесла:
— Нет, дела о наследстве, отторжение имущества и так далее... Такая тягомотина... Тебе это вряд ли будет интересно...
Видимо, чтобы хоть как-то оттянуть начало неприятного для него разговора, молодой человек изобразил на своем лице самое что ни на есть пристальное внимание.
— И все-таки...
Джулия посмотрела на него с некоторым удивлением.
— Что — все-таки?..
— Некто Эндрю Фостер... Впрочем, тебе это имя ничего не говорит, он живет не в самом городе, а в пятнадцати милях отсюда, на ферме... Так вот, некто Фостер подал жалобу, утверждая, что завещание его отца, по которому огромные земельные участки перешли к его двоюродному брату, Генри Джакоби...
При упоминании имени Генри Джакоби — Гарри невольно вздрогнул; этот самый Джакоби как раз и был тем самым человеком, который несколько недель назад так жестоко подставил его.
У Генри Джакоби вообще была незавидная репутация в Санта-Барбаре...
Джулия говорила как-то нехотя — по всему было заметно, что теперь ей совершенно не хочется рассказывать о своих служебных делах:
— ...Что это завещание не имеет законной силы, так как его брат принудил отца, Якоба Фостера, который, стало быть, приходится самому Генри дядей, подписать это завещание под угрозой силы... Генри возмутился и нанял меня, и вот приходится заниматься... Честно говоря — я уже начинаю жалеть, что ввязалась в него...
Молодой человек растерянно кивал в ответ, делая вид, что слушает рассказ своей возлюбленной о ее служебных делах.
Джулия продолжала:
— Дело в том, что Эндрю поставил на это дело все, что у него есть... Он уверен, что обязательно выиграет процесс.
— А ты?..
— Что — а я?..
— Ты в этом уверена?..
Джулия передернула плечами и ничего не ответила Брэфорду.
«Действительно, — подумала она, — для чего задавать вопросы, ответы на которые тебя совершенно не интересуют?.. Ведь не для этого мы тут... Не лучше ли начать разговор сразу же?..»
Гарри, сделав еще небольшой глоток, поставил бокал на середину стола и с тоской посмотрел на свою собеседницу. Он-то пришел сюда не для того, чтобы выслушивать рассказ Джулии о ее служебных делах; он хотел поговорить с ней совсем об ином...
— Что ты пьешь?..
Гарри равнодушно ответил:
— Пиво... Кстати, я заказал тебе «Спрайт», — он кивнул на бутылку.
— Спасибо... — произнесла Джулия, но к напитку так и не прикоснулась.
Некоторое время они молчали. Наконец Гарри, стараясь не встречаться взглядом с сидевшей напротив женщиной, произнес:
— Знаешь, Джулия, я хотел бы поговорить с тобой кое о чем...
Та тихо ответила:
— Я понимаю...
— Очень серьезно...
Подняв глаза, Джулия произнесла:
— Я слушаю тебя... Гарри потупил взор.
— Понимаешь... — По тону, которым было сказано это слово, Джулия сразу же поняла, что разговор будет куда более серьезный, чем она предполагала с самого начала. — Понимаешь ли... Я очень долго думал о нас с тобой, и мне кажется, нам надо расстаться...
Молодой человек замолчал и вновь принялся пристально разглядывать мраморный узор на полу.
Джулия растерянно посмотрела на Гарри и подумала: «Да, и вновь мне не повезло...»
В свои тридцать три года адвокат Джулия Уэйнрайт достигла всего, о чем только может мечтать женщина, выходец из «среднего класса» — достаточно стабильного положения в обществе, блестящего образования и достаточно высокого профессионального статуса, однако ей никак не везло с мужчинами.
Дело в том, что все, кто ей нравился, или даже кому она симпатизировала, рано или поздно поддавались на ее женское обаяние и попадали в ее орбиту...
Так было и немного раньше, так было и совсем давно, когда она еще училась в Гарварде, так, к великому сожалению для Джулии, было и теперь...
Некоторое время все было прекрасно: совместные пикники, вечеринки, гуляния у моря... Но через некоторое время Джулия всегда расставалась со своим очередным возлюбленным... Она часто спрашивала себя — почему это происходило, кто в этом виноват, чем же именно она разочаровывала мужчин, но так и не могла на это ответить...
Вот и теперь — с Гарри...
Она познакомилась с этим молодым человеком полгода назад, на вечеринке у Августы Локридж. Гарри Брэфорд, двадцатипятилетний молодой человек, который в этом году закончил Гарвард и приехал в родной город, сразу же понравился ей. Брэфорд не скрывал, что и Джулия симпатична ему — несмотря на то, что она была старше на целых восемь лет.
Первые несколько месяцев все было хорошо; их отношения становились все теплее и доверительней — Джулия думала, что навсегда, она уже мысленно строила более чем серьезные планы на будущее. Гарри привязался к ней, и она видела это; чувствуя авторитет этой женщины, молодой человек часто обращался к ней за помощью или просто за дельным советом...
Но несколько недель назад Брэфорд, доверившись мистеру Генри Джакоби с его жульническими лотереями, попал в одну очень неприятную историю, ему понадобились деньги, и мисс Уэйнрайт, не раздумывая, дала ему нужную сумму — тем более, что деньги у Джулии Уэйнрайт водились почти всегда. Правда, сразу же после этого она почувствовала с его стороны какой-то холодок отчужденности — она успокаивала себя мыслью, что ей это только кажется, пока Гарри, пряча взгляд, не предложил ей сегодня вечером встретиться и поговорить... И вот — опять...
Гарри, наконец-то подняв взгляд на собеседницу, повторил:
— Да, Джулия... Мне очень жаль, что я должен говорить тебе такие вещи, но мне кажется, что нам действительно надо расстаться... Так будет лучше и для тебя, и для меня... Да, Джулия.
Она тяжело вздохнула и посмотрела в глаза Гарри — он отвернулся.
— Гарри, но почему?..
— Понимаешь, — начал он, — мы с тобой очень разные люди... Очень. Потом — мне двадцать пять, а тебе все-таки больше...
Стараясь держаться как можно спокойней, Джулия пожала плечами.
— Ну и что?..
Тяжело вздохнув, Гарри произнес: Ну, как тебе сказать...
— Говори, как есть...
И Джулия приготовилась выслушать самое худшее... Она уже представляла, что именно скажет ей теперь «этот мальчик Гарри...»
Гарри Брэфорд принялся грызть ноготь большого пальца правой руки — несмотря на всю свою внешнюю благовоспитанность, на весь свой выработанный Гарвардом лоск, он никак не мог избавиться от этой вредной привычки...
Он всегда поступал так, в минуты сильного душевного волнения...
— Многие в городе считают, что мы не подходим друг другу... Что мы — не папа. К нам относятся... Ну просто издевательски относятся, Джулия, неужели ты сама этого не замечаешь?..
Джулия лишь передернула плечами.
— Многие?..
Гарри несмело кивнул.
— Да...
Она вновь недоуменно пожала плечами.
— Не понимаю. Это кто — многие?..
Гарри замялся. В этот момент он действительно походил скорее не на молодого мужчину, а на взрослого ребенка...
— Ну... Как тебе сказать... — Гарри на минуту задумался, прикидывая в уме, стоит ли пересказывать Джулии содержание только что случайно подслушанного разговора, но так как иных аргументов у него не было, решил, что стоит. — Понимаешь, я, сидя тут, случайно услышал, как о нас с тобой трепались Одри и Барри...
Джулия повертела головой, словно пытаясь еще раз посмотреть на этих людей, но тех уже не было.
— Ну и что же они говорили о нас с тобой?.. — улыбнулась она.
Отвернувшись, Гарри произнес:
— Ну, им откуда-то стало известно, что ты помогла мне с деньгами...
Джулия хмыкнула.
— Это неудивительно. Гарри насторожился.
«Неужели она сказала об этом сама?.. — пронеслось в его голове. — Неужели она рассказала об этом в Санта-Барбаре... »
— Нет ничего странного, — продолжала Джулия, — нет ничего странного в том, что им это известно...
— То есть...
Улыбнувшись вновь, мисс Уэйнрайт ласково погладила молодого человека по голове.
— Ты ведь сам в этом виноват...
— Не понимаю тебя...
— История, в которую ты попал, известна всему городу — было бы удивительно, если бы этого не произошло. Все-таки Генри Джакоби — довольно популярный в городе человек... Правда, популярность его весьма незавидная, но, тем не менее... Кроме того, теперь его иск к своему двоюродному брату Фостеру. Всего этого более чем достаточно, чтобы дать поводы для пересудов местным любителям потрепать языком... А особенно — таким, как Одри и Барри... — Джулия, щелкнув серебряными замочками сумочки, вынула оттуда пачку сигарет и, вскрыв ее, с удовольствием закурила. — Ну, так что же они о нас с тобой еще говорят?.. Кроме того, что я помогла тебе немножко с деньгами... Хотя — не понимаю, что тут предосудительного?
Гарри вновь смутился.
— Да, деньги... Я так благодарен тебе, Джулия... Так признателен...
Вид у него был очень смущенный. Джулия кротко улыбнулась.
— Послушай... Гарри, я ведь теперь сказала тебе об этих деньгах вовсе не потому, что хотела услышать в ответ слова признательности и благодарности... Дело в том, что наши отношения...
Гарри втянул голову в плечи и отвернулся — ему было очень неудобно, что он теперь давал своей возлюбленной отставку; но чувства, вызываемые кривотолками по поводу их адюльтера с Джулией были значительно сильнее...
Джулия, обладавшая куда более значительным жизненным опытом, прекрасно понимала состояние Гарри. И потому поспешила замять эту неприятную для него тему о деньгах, переводя разговор в первоначальное русло.
— Так ты говоришь, что все в нашем городе...
— Да, — подхватил Гарри, — просто это становится темой для предосудительных разговоров и всяческих кривотолков...
На языке Джулии уже вертелось: «Так почему же нам не поступить именно так, как и требует ситуация?..», но в самый последний момент она осеклась...
Действительно, Джулия Уэйнрайт всегда считала себя самой что ни на есть современной женщиной, однако не на столько, чтобы самой сделать этому молодому человеку предложение...
Однако Гарри, словно прочитав мысли Джулии, после небольшой паузы произнес:
— Боюсь, что наш союз просто невозможен...
На глазах Джулии навернулись слезы.
— Да?..
Он только кивнул.
— Да... — Отвернувшись к стене, Гарри добавил: — Извини меня, Джулия...
Однако эта сентенция ни в коем разе не удовлетворила мисс Уэйнрайт — она принадлежала к такому типу людей, которым в любом случае необходимо вникать в сущность вещей, а потому она сразу же поинтересовалась:
— Но почему?.. Какие-то старые сплетники видели нас с тобой вместе — ну и что?..
Гарри тяжело вздохнул.
— Как это ну и что?.. Мне ведь жить в этом городе не один год — всю жизнь... Извини, но как я смогу дальше ходить по улицам Санта-Барбары, если постоянно буду слышать за своей спиной перешептывание?..
— Перешептывания о чем?.. Гарри опустил голову.
— О нас с тобой... Понимаешь?
Аргумент этот, достаточно убедительный для самого Гарри, не произвел, тем не менее, на Джулию абсолютно никакого впечатления.
— Я не понимаю тебя, — в ее голосе послышалось легкое раздражение, — я не понимаю... Что, тебе до них какое-то дело?..
Гарри наконец-то поднял глаза.
— Конечно... Я ведь не в пустыне живу... Что я буду говорить в свое оправдание?
Джулия продолжала недоумевать.
— А почему, собственно, ты должен перед кем-то оправдываться?.. Ты что — совершаешь что-нибудь такое... Противозаконное?..
— Нет...
— Тогда не понимаю...
— Но ведь люди...
Джулия Уэйнрайт уже с трудом подавляла в себе раздражение.
— Ну и что?
— Они...
Женщина улыбнулась.
— А, понимаю... Тебе кажется, что они смеются над тобой... Что ты, такой молодой красавчик, связался с такой старой, истасканной женщиной, как я... Послушав их, вскоре и ты будешь считать таким образом...
Брэфорд, по мнению Джулии, как человек малоопытный в жизни, очень часто был подвержен выдавать чужие мысли за свои...
Гарри, очень серьезно посмотрев на свою собеседницу, произнес:
— Я этого не говорил... Джулия слабо улыбнулась.
— Но ведь это подразумевается...
В ответ на это Гарри только протестующе замахал руками.
— Нет, нет... Что ты — ты меня совершенно не так поняла...
После столь бурного всплеска эмоций своего возлюбленного Джулия улыбнулась — но на этот раз уже более мягко.
— Ты ведь больше всего на свете боишься, чтобы люди, эти сплетники... не сказали о тебе чего-нибудь такого... — Она щелкнула пальцами. — Ты, Гарри, никогда не сможешь жить для себя, ты будешь жить только для каких-то там людей... Да что там для людей — если бы!.. Для общественного мнения, для так называемой репутации!..
Брэфорд ответил негромко, но очень твердо.
— Возможно... Но, согласись — это не самое худшее, не так ли?..
Передернув плечами, Джулия произнесла:
— Возможно... Впрочем, если ты идешь на этот шаг — твое дело. Как себе хочешь.
Гарри во время всего этого разговора очень сильно нервничал — губы у него пересохли. Наконец, осторожно взяв недопитый бокал, он допил пиво и, несколько успокоившись, произнес:
— Если бы я был хоть немножко постарше...
— То есть...
— Или бы ты помоложе...
— Ты хочешь сказать, что всему виной какие-то восемь лет разницы?
— Ну да...
— Только почему ты вспомнил об этом сейчас?..
Сказала — и тут же осеклась. Действительно, после этой фразы Гарри могло показаться, что она уговаривает его... Что-что, а женской гордости Джулии Уэйнрайт было не занимать...
Гарри, однако, понял эту реплику именно так, как и следовало. Передернув плечами, он сказал:
— Джулия, ведь ты не сможешь меня насильно удержать — не правда ли?..
После небольшой паузы она ответила:
— Нет... Это было бы просто смешно... Если бы не было столь печально, — добавила она.
— Понимаешь, — продолжал Гарри, — я действительно многим тебе обязан... Нет, нет, я имею в виду не только те деньги, которые ты мне дала — я верну их тебе, как только у меня появится первая возможность. Я о другом... Дело в том, что мы останемся друзьями... Да, Джулия, друзьями...
Джулия отрешенно смотрела в какую-то пространственную точку перед собой.
«Вот так, — подумала она, — вот так, после всего, что произошло между нами, после его горячих признаний в любви, после его обещаний... Он говорит мне, как университетский куратор: останемся друзьями... Что ж, значит не судьба и теперь...»
Вид у мисс Уэйнрайт теперь был совершенно растерянный и подавленный — куда только подевалась се показная независимость!..
Действительно — сколько было всего!.. Сколько говорил ей за последние только недели этот молодой человек, чего только не обещал...
Гарри, внимательно посмотрев на свою собеседницу, принужденно улыбнулся.
— Значит — договорились?
Она устало посмотрела на него.
— О чем?..
— Ну, — Брэфорд вновь опустил взгляд, — ну, что мы не будем больше мешать друг другу жить...
— А разве раньше мы мешали друг другу?..
Вопрос был поставлен, что называется, ребром — Гарри, который, к тому же, никогда не отличался быстротой реакции и молниеносной сообразительностью, конечно же, не нашел, как на него ответить...
— Нет, — только и смог выдавить он из себя, — нет, что ты...
Джулия была неумолима.
— Тогда зачем же ты задаешь мне подобные вопросы?.. — Спросила она.
И вновь Гарри не нашел, что ответить своей бывшей возлюбленной.
Поняв, что инициатива этого разговора перехвачена, Джулия продолжила:
— Тогда я не понимаю, что тебя беспокоит?.. Помолчав с минуту, Брэфорд произнес:
— Да, Джулия... Я долго думал о нас с тобой... Я очень долго думал, прежде чем решиться на этот разговор, Джулия...
Стараясь казаться как можно более спокойной и невозмутимой, она поинтересовалась:
— Ну, и что же?..
Тяжело вздохнув, Гарри вымолвил:
— Наверное, ты была права, когда назвала меня провинциалом... Я действительно больше всего на свете ценю то, что обо мне говорят другие люди... Ты ведь не станешь этого отрицать?..
Она только промолчала в ответ — конечно же, отрицать столь очевидные вещи было бы бессмысленно.
Гарри не посмел повторить этот вопрос — тем более, что глядя на этого молодого человека, можно было сразу сказать, что он испытывает неловкость...
Наконец Гарри, допив пиво, произнес:
— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, Джулия?..
Та только передернула плечами.
— Нет...
— И все-таки...
— Все, что ты мог сделать, ты уже сделал...
Гарри, поняв, что драматической сцены, которой он ожидал и которой так сильно боялся, не произойдет, только облегченно вздохнул.
— Значит...
И вновь он не решился произнести вслух фразу, которую столь долго репетировал: «мы расстаемся, но при этом останемся друзьями...»
Однако Джулия прекрасно поняла, что именно тот имеет в виду. Не глядя на молодого человека, она довольно глухо ответила:
— Хорошо...
После этой фразы за столиком наступило тягостное молчание — Гарри и без того прекрасно понял, что именно имела в виду его бывшая возлюбленная. Каждый думал о своем...
Первым прервала молчание Джулия.
— Ну, это все, что ты хотел мне сказать?..
Гарри тут же понял, что дать положительный ответ теперь — верх нетактичности, и потому поспешно произнес:
— Нет...
— Что же еще?..
Фраза так и зависла в воздухе — Гарри вновь не нашел никакого продолжения беседы...
Едва заметно улыбнувшись — одними только уголками рта, — Джулия произнесла:
— Ну, тогда я пойду... Если все. Спокойной ночи... мой мальчик.
В этот момент Гарри — бледный, растерянный — действительно показался ей мальчиком...
Она поднялась, оставила на столике несколько долларов для официанта за «Спрайт» — несмотря на протестующие реплики недавнего собеседника, — и двинулась на выход. Гарри не стал удерживать ее...
Да, Джулия Уэйнрайт всегда и во всем стремилась быть независимой женщиной — а если и не быть то, хотя бы казаться...
Действительно, мисс Уэйнрайт в свои тридцать три действительно достигла всего, о чем только может мечтать современная женщина: отличного образования, уважения окружающих и финансовой независимости, но в ее жизни не было главного: настоящего семейного счастья. Да, конечно, быть независимой во всех отношениях женщиной — совсем неплохо, но независимость для любой, пусть даже самой современной женщины — далеко еще не все. А когда тебе исполнилось тридцать три года, подобная независимость начинает подчас и тяготить...
И Джулия Уэйнрайт втайне мечтала, чтобы у нее было также, как и у остальных — подруг, знакомых, коллег свой дом, семья, дети...
Да, в Санта-Барбаре многие искоса (а не только любители потрепать языком) посматривали на ее многочисленные романы, считая, что если женщина меняет поклонников, как перчатки, то ничего хорошего в этом нет и быть не может... Но это была не жажда разврата, не легкомысленность и не склонность к рискованным похождениям; просто Джулия подошла к той возрастной черте, когда хочется обрести твердое положение и семейный покой...
Конечно же, известные в Санта-Барбаре сплетники Одри и Барри, сидевшие за соседним с Гарри Брэфордом столиком, были по-своему правы, утверждая, что «когда женщине далеко за тридцать, то найти мужчину и удержать его значительно труднее, чем когда тебе двадцать два или двадцать три...»
С Гарри Брэфордом она связывала большие надежды: сказать, что этот молодой человек нравился ей — значит, не сказать ничего. Она испытывала к нему нечто среднее между материнскими чувствами и чувствами зрелой женщины, наконец-то нашедшей свою запоздалую любовь. Да, до Брэфорда Джулия была влюблена во многих — но никогда еще так сильно, как теперь...
Гарри, по общему мнению всех, кто его знал, действительно было за что любить: он был очень приятен в общении, скромен, вежлив и предупредителен, обладал, по словам Августы Локридж, «приятной наружностью и исключительно хорошими манерами». Августа, вообще-то весьма скептически настроенная к молодым людям, делала исключение в своих оценках только для молодого мистера Брэфорда.
Гарри происходил из хорошей, уважаемой в городе семьи, его находили интересным, по наблюдениям самой Джулии, он был относительно неглуп — относительно своих сверстников, конечно...
Брэфорд был сравнительно небогат — родители его, пожилые рантье, скончавшиеся в один год, оставили единственному сыну небольшой дом в центре дорогого квартала, «крайслер» пятилетней давности и кучу совершенно неотложных долгов, на оплату которых ушел почти весь скромный семейный счет в банке.
Рента, оставшаяся после их смерти, оказалась минимальной — во всяком случае, Гарри, не вникавший во время учебы в истинное положение дел, рассчитывал на большее. Для многих было удивительным, каким же это образом Брэфорд, выходец из явно небогатой семьи, сумел закончить столь престижный университет, но подобные вопросы задавали себе, как правило, только люди, которые плохо знали Гарри: он был необычайно старателен, усидчив и трудолюбив, кроме того, еще с самого раннего детства Гарри отличался завидной целенаправленностью...
Подобные качества, как правило, всегда обращают на себя внимание; после окончания школы молодому Брэфорду очень повезло: его заметил сам СиСи Кэпвелл и, будучи в прекрасном расположении духа, выделил ему льготный беспроцентный кредит на обучение — Гарри, не в правилах которого было медлить с долгами, погасил задолженность за какие-то два года: учась на экономическом факультете, он сумел заработать деньги, подрабатывая в свободное от учебы время в одной компании.
Брэфорд, закончив Гарвардский университет, вернулся в Санта-Барбару и поступил на службу в небольшую фирму, торгующую недвижимостью; вскоре он, по глупости и неопытности, увлекся спекулятивными лотереями, которые организовывал Генри Джакоби и, как и должно было произойти, очень прогорел. Джакоби обернул дело так ловко, что никаких юридических зацепок к нему нельзя было и применить; деньги, которые Брэфорд взял в банке под свой дом, были потеряны навсегда, а когда он заявился к Генри, тот с легким сердцем продемонстрировал ему благородное негодование, после чего выставил молодого человека за л верь.
Гарри был в настоящем отчаянии — ему необходимо было найти несколько десятков тысяч наличными, чтобы погасить кредиты в банке. Он уже было собрался продавать свой дом под вторую закладную, но от этого шага его вовремя удержала Джулия, предложив деньги в долг «на неопределенное время», как сказала она сама.
Гарри все это время и сам стремился дать ей понять, что она, Джулия Уэйнрайт для него — нечто большее, чем просто любовница или подруга, и что сам он видит свое будущее только с ней рядом...
Джулия верила ему... Верила, как никому другому в своей жизни.
И теперь — такое жесточайшее разочарование...
Чего-чего, а такого поворота событий она никак те ожидала; впрочем, может быть и ожидала как-то подсознательно, зная, как дорожит Гарри так называемым «общественным мнением», но только не такого обидного предложения: «останемся друзьями»...
Тем более, Джулия никогда не думала, что это произойдет так скоро...
Нет, она думала не о деньгах, которые дала Гарри — он был на редкость порядочным человеком, и Джулия Уэйнрайт ни на секунду не сомневалась в том, что теперь он приложит максимум усилий, чтобы отдать ей эти деньги при первом же удобном случае.
Джулия размышляла о другом, о вещах куда более серьезных, чем деньги...
«И вновь мне не повезло, — вновь подумала она как-то отрешенно, выходя из бара, — видно, такая уж у меня судьба...»
Конечно же, у Джулии на душе было очень скверно, но она не отчаивалась. Она вообще никогда не отчаивалась. В отличие от многих, она справедливо считала, что тридцать три — не тот возраст, когда для человека уже все окончательно потеряно...
Выйдя из «Ориент Экспресс», Джулия медленно пошла к стоянке автомобилей. Вид у нее был печальный и какой-то подавленный...
Найдя свой новый красный «олдсмобиль», она тяжело уселась за руль и привычным движением завела двигатель автомобиля.
Конечно, надо было куда-то ехать...
Но куда?
«Опять домой», опять в эти четыре постылые стены, — с тоской подумала Джулия, — о, сколько можно... Сколько все это еще будет продолжаться: днем изображать из себя вполне благополучную и целиком современную женщину, а по вечерам бесцельно сидеть у телевизора или стереоустановки, слушая старые пластинки?..
Джулия, выключив двигатель, печально обернулась назад, в сторону манящих, ярких неоновых огней «Ориент Экспресс», словно раздумывая, а не отправиться ли ей туда вновь...
Нет, там наверняка остался сидеть Гарри...
— Ну что можно делать и такой вечер?.. Сидеть дома?..
Нет, ни за что на свете!.. Никто на целом свете не знает, как осточертели ей эти одинокие вечера!..
Отправиться к кому-нибудь в гости...
Ну, допустим... Правильно говорила когда-то покойная Мэри, возлюбленная Мейсона: если тебе тяжело, то никогда нельзя оставаться наедине со своими печалями. И Джулии теперь было очень тяжело...
Значит, в гости...
Только к кому... К кому в Санта-Барбаре она может приехать так вот запросто?.. Ну, много к кому...
Хотя бы к своей же родной сестре, к дорогой Августе Локридж...
Нет, при всех своих родственных чувствах к этой женщине она не хотела ее сегодня видеть... Джулия и сама не могла сказать — почему именно.
Тогда, может быть, к Кейту Тиммонсу, тем более что он неоднократно приглашал ее...
Нет, этот самодовольный тип всегда вызывал у Джулии чувство неприязни. Джулия как-то подсознательно не доверяла этому человеку, находя весь вид его — лицемерным, а слова и поступки — лживыми...
К Крузу?..
Да, этот человек, в отличие от окружного прокурора, был ей весьма симпатичен, она неплохо его знала, но ведь не настолько, чтобы она могла позволить себе приехать к нему вечером. Тогда остается Мейсон...
Нет, только не это... В последнее время сын СиСи Кэпвелла устойчиво ассоциировался в сознании Джулии исключительно с Лили Лайт. Да, конечно, после того, как Мейсон попросил у Джулии прощение, отношения между ними значительно потеплели; более того, Джулия всегда чувствовала в себе безотчетные симпатии к Кэпвеллу... Да, они были если и не друзьями, то, во всяком случае — приятелями, но не настолько, чтобы мисс Уэйнрайт могла себе позволить заявиться к нему в девять часов вечера.
Значит, и к Мейсону она не поедет...
Что же делать?..
Но ведь не ехать же в какой-нибудь идиотский бар со страшно грохочущей музыкой и с кривляющейся под рэп молодежью...
Впрочем, в иные времена Джулия и сама бы не прочь была потанцевать и посмеяться — в чьем-нибудь обществе, разумеется, но теперь ей было явно не до развлечений и увеселений.
Да и о каких развлечениях и увеселениях может идти разговор в этом небольшом городке, где главное увеселительное заведение, центр притяжения всего и вся — «Ориент Экспресс» да еще несколько подобного рода заведений...
Палитра развлечений для людей круга Джулии была в Санта-Барбаре явно небогатая, что, впрочем, было вполне объяснимо: в тридцать три года не очень-то хочется развлечений; более естественно сидеть дома и заниматься с детьми или по хозяйству.
Стало быть, никакого выбора у Джулии Уэйнрайт теперь нет.
— Значит... Значит, остается только одно — домой, в постылые стены...
«Что ж, — подумала она, — домой так домой... Больше все равно не предвидится...»
Описав небольшой полукруг, «олдсмобиль» медленно выехал со стоянки и направился в сторону квартала, где стоял ее дом...
Автомобиль медленно ехал по пустынной улице. Вид у Джулии теперь был какой-то задумчивый и спокойный — более спокойный, чем полчаса назад в баре.
Она уже свыклась со своей жизнью, свыклась с постоянным одиночеством, как неизлечимо больной свыкается со временем со своим недугом — во всяком случае теперь, после этого разговора с Гарри, это одиночество почему-то перестало казаться ей таким ужасным...
— Мне кажется, Гарри вернется, — прошептала она самой себе, — просто он действительно еще ребенок. Взрослый ребенок. Он вернется, он обязательно вернется... Когда повзрослеет.
Но эти Джулии слова прозвучали скорее как самоуспокоение...
Припарковав автомобиль, она поднялась в свою квартиру и, привычным движением открыв дверь, не раздеваясь, прошла в спальню.
Рухнув на кровать, Джулия беззвучно зарыдала...

ГЛАВА 3

Неожиданный визит Мейсона. Этого человека не зря называют в Санта-Барбаре "проповедником". Разговор с ним приводит Джулию в полное смятение. Зачем Лили Лайт понадобилось мстить Мейсон у таким необычным образом? Симпатии адвоката целиком и полностью на стороне Кепвелла. Мейсон неожиданно оказывается за решеткой. Торжество прокурора Кейта Тиммонса. Кэпвелла-младшего отпускают под залог 500000 долларов. Занимательные криминальные баллады, прочитанные Джулией с целью развлечь Мейсона.

Неожиданно дверь кабинета раскрылась, и на пороге появился Мейсон.
Джулия отпрянула...
Тот, не снимая плаща, подошел к ней и, устало опустившись на стул, произнес:
— Доброе утро...
Джулия, исподлобья посмотрев на неожиданного визитера, произнесла в ответ:
— Я
— Доброе... — Мейсон попробовал было улыбнуться, но улыбка получилась у него какой-то вялой и невыразительной — похожей, скорее, на жалкую гримасу резиновой куклы.
Облокотясь на спинку стула, он с тяжелым вздохом сказал:
— Ну, тебе, наверное, про меня уже все известно... Не так ли?..
Рука Джулии потянулась за газетой. Развернув номер, она кивнула на фотографию.
— Вот это?.. Мейсон кивнул.
— Да.
Джулия, аккуратно сложив газету, бросила ее в мусорную корзину.
— Ну и...
Осмотревшись, словно желая убедиться, что в комнате кроме них больше никого нет, Мейсон, нервным движением потянувшись во внутренний карман, вытащил пачку сигарет и, раскрыв ее, судорожно закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он произнес упавшим голосом:
— Она подставила меня... Джулия отпрянула.
Ее поразило не столько сообщение Мейсона (хотя и это тоже очень сильно впечатлило адвоката), сколько сам факт, что он закурил, да еще при ней — Кэпвелл ведь уже давно не делал этого, считая, что потребление алкоголя и никотина несовместимо с высоким предназначением человека в этом мире...
Впрочем, Джулия, прекрасно понимая, сколько возбужден теперь ее собеседник, не стала задавать ему никаких лишних вопросов. Она, быстро взяв себя в руки, осторожно осведомилась:
— Кто?.. Кто же подставил тебя, Мейсон?.. — спросила Джулия, хотя и без того прекрасно знала, кого именно имел теперь в виду ее посетитель.
— Лили Лайт.
Посмотрев на своего собеседника с явным недоумением, она произнесла:
— То есть... Уж не хочешь ли ты сказать, что она сама выбросилась из окна?..
Видимо, одно только напоминание об этой женщине повергло Мейсона в неприятные чувства, и потому он недовольно поморщился.
Джулия повторила свой вопрос:
— Ты хочешь сказать, что эта женщина... — она, прекрасно понимая теперешнее состояние Кэпвелла, не решилась даже упоминать это имя. — Что она сама выбросилась из окна?.. Но ведь ты, насколько я могу судить, подозреваешься в том, что... — Она запнулась, не смея даже сказать, в чем же именно подозревается Мейсон, хотя это было совершенно очевидно.
Затушив сигарету, Мейсон тут же потянулся за следующей.
— Да, — произнес он после непродолжительной паузы, — да, Джулия... Я понимаю, что это — слишком неправдоподобно звучит, но это действительно так...
Джулия, внимательно посмотрев на своего собеседника, повторила вопрос:
— То есть...
— Она нашла безукоризненный способ, чтобы отомстить мне...
После этой фразы в кабинете зависла тяжелая, гнетущая пауза-Джулия, исподлобья бросая на Мейсона быстрые взгляды, размышляла над его объяснением...
При всем ее доверии к Кэпвеллу, в то, что он теперь сообщил, никак нельзя было поверить.
— Как — неужели... Неужели такое возможно?.. Значит...
Нет, этого просто не может быть!..
Мейсон, делая глубокие затяжки, даже не заботился о том, чтобы вовремя стряхивать сигаретный пепел — он то и дело осыпался на ею плащ.
Конечно же, теперь ему было не до таких мелочей...
Наконец, чувствуя, что в сложившейся ситуации обязательно надо хоть что-нибудь сказать, Джулия поспешила нарушить затянувшееся молчание.
— Послушай, — произнесла она, стараясь вложить в свои интонации как можно больше спокойствия, — послушай... Расскажи мне все, как было но порядку...
Мейсон, затушив очередную сигарету, тяжело вздохнул и произнес:
— Я понимаю, что все, что я теперь расскажу тебе, прозвучит более чем неправдоподобно, но, умоляю тебя. Джулия, выслушай, как оно было на самом деле... Пойми меня — мне больше не к кому обратиться в сложившейся ситуации... Только к тебе...
Джулия понимающе улыбнулась.
— Да, конечно... Мейсон, я ведь прекрасно знаю тебя... Поверь, в Санта-Барбаре найдется мало людей, к которым бы я испытывала чувства такой симпатии, как к тебе...
После этих слов она почему-то совершенно некстати припомнила свой утренний диалог с мистером Джакоби и его слова насчет неустойки... Теперь они казались Джулии такими далекими...
Мейсон, покачав головой, произнес:
— Да, я понимаю... — И, словно угадав мысли Джулии, добавил: — Ты действительно классный адвокат... Наверняка — один из самых лучших, с кем мне приходилось иметь дело... Поверь мне, я говорю так не потому, что хочу сделать тебе комплимент, а потому, что действительно так считаю... И очень рассчитываю на твою помощь, Джулия... Ведь на пять таких дел, как тяжба этого пройдохи Генри Джакоби со своим двоюродным братом Эндрю Фостером в твоей практике должно приходиться хоть одно действительно порядочное дело... Ну, скажем, вроде моего...
Несмотря на весь драматизм сложившейся ситуации, Джулия не могла сдержать полуулыбки. Посмотрев на собеседника, она произнесла:
— Вот уж никогда не думала, что мне когда-нибудь придется предлагать тебе свои услуги...
Покачав головой, Кепвелл ответил:
— И я тоже...
Джулия, быстро приготовив кофе, поставила перед столь неожиданным посетителем небольшую чашечку саксонского фаянса с ароматным дымящимся напитком и, поудобней устроившись в кресле, произнесла:
— Я слушаю тебя...
И Мейсон, сделав небольшой глоток кофе, начал свое невеселое повествование...
— Дело в том, — произнес он, — что в последнее время я начал всерьез задумываться о своей жизни... Да, именно так. Меня всегда занимали вопросы, почему человек приходит в этот мир, каково его предназначение... Ты, наверное, помнишь, что все это началось сразу же после смерти Мери... — После этих слов Мейсон понизил голос, который сразу же зазвучал как-то глуховато. — Да, я начал размышлять над своей жизнью, и очень многое понял...
Джулия, посмотрев на Мейсона с нескрываемым интересом, спросила:
— И что же?..
— Ну, например, то, что я очень часто жил неправильно... Достоинство человека, Джулия — в его духовном начале, которое некоторыми людьми называется разумом, а некоторыми — совестью. Начало это, поднимаясь выше местного или временного, содержит в себе несомненную истину и вечную правду. И даже в среде несовершенного, в нашем мире оно видит свое совершенство. Начало это всеобще, беспристрастно и всегда в противоречии со всем тем, что пристрастно и себялюбиво в человеческой природе. И это начало властно говорить каждому из нас, что ближний наш столь же драгоценен, как и сами мы, и его права столь же священны, сколь священны и наши права. И это начало велит всем нам воспринимать истину, как бы ни была она противна нашей гордости, и быть справедливым, как бы это ни было невыгодно нам. Оно же, это начало, призывает всех нас к тому, чтобы любовно радоваться всему тому, что прекрасно, свято и счастливо, в ком бы мы ни встретили эти замечательные свойства. Это начало и есть луч, данный человеку свыше... Да, Джулия, я действительно заблуждался, не понимая всего этого, и только недавно наконец-то понял — почему...
Уэйнрайт осторожно перебила его:
— Почему же?..
Голос Мейсона Кэпвелла звучал все более и более напряженно:
— Заблуждения и несогласия людей в деле искания и признания истины происходят не от чего иного, как от недоверия к разуму; вследствие этого жизнь человеческая, руководимая чаще всего ложными представлениями, суевериями, преданиями, модами, предрассудками, насилием и всем, чем угодно, кроме разума, течет как бы сама по себе, а разум в это же время существует как бы сам по себе. Часто бывает и то, что если мышление и применяется к чему-нибудь, то не к делу искания и представления истины, а к тому, чтобы во что бы то ни стало оправдать и поддержать обычаи, предания, моду, суеверия, предрассудки... Заблуждения и несогласия людей в деле искания истины — вовсе не оттого, что разум у людей не один и не потому, что он не может показать им предельную истину, а потому, что они просто не верят в такую возможность. Да, Джулия, если бы люди поверили в свой разум, то быстро бы нашли способ сверять показания своего разума с показаниями его у других людей. А нашедшие этот способ взаимной проверки, быстро бы убедились, что разум — один у всех, на все человечество, и быстро бы подчинились его велениям... Когда я понял это, мне сразу же стало легче жить... Я стал следить за собой, я перестал гневаться на людей... Однажды я сказал себе, что с самого утра, только-только проснувшись, надо следить за собой... Надо сказать себе, едва ты только открыл глаза: сегодня, сейчас может случиться такое, что придется иметь дело с дерзким, наглым, лицемерным, низким и докучливым человеком. Такие люди часто случаются в нашей жизни... Такие люди, Джулия, не знают, что хорошо, а что — дурно. Но если я сам твердо знаю, что хорошо, а что — плохо, понимаю, что зло для меня — только то дурное дело, если я сам его совершу, — если я действительно осознаю это, то никакой дурной человек не сможет повредить мне. Ведь никто на целом свете не может заставить меня делать зло. Ведь зло — всегда только от бессилия. Да, я знаю, многие поражены изменениями, которые произошли со мной в последнее время, даже мой отец — СиСи, — он говорит, что ожидал от меня чего угодно, но только не этого. Многие осуждают меня. Конечно же, мне неприятно, что меня осуждают. Но как избавиться от этого неприятного чувства?.. Надо смириться, тогда, зная свои слабости, не будешь сердиться за то, что другие указывают на нее. Это не всегда может быть высказано в любезной форме, но и к таким замечаниям следует прислушиваться... Во всяком случае, каждый человек всегда поступает так, как ему выгодно только для себя. Я понял, что если буду постоянно помнить об этом, то ни на кого не стану сердиться, никого не стану бранить и попрекать, потому что если человеку точно лучше сделать то, что тебе не всегда приятно, то он по-своему прав и не может поступать иначе. Если же такой человек ошибается и делает то, что для него не лучше, а хуже, то в таком случае хуже бывает только ему самому... Такого человека можно пожалеть, но никогда нельзя на него сердиться... Глубокая река не возмущается, если в нее бросить камень; если же она возмущается, то она не река, а лужа... Точно так же и человек... Умный человек никогда не будет сердиться на оскорбление... Если он — действительно умный и глубокий человек...
Мейсон говорил совершенно ровно, спокойно; в этот момент он очень напомнил Джулии священника на воскресной службе.
«Нет, — подумала она, — этот человек вряд ли мог убить Лили Лайт... Наверняка, его действительно просто подставили... Но для чего?..»
Мейсон продолжал:
— Да, и я начал задумываться над своей жизнью... В том числе — и над той жизнью, которую многие называют повседневной... Я понял, что нельзя потакать телу, нельзя давать ему лишнее, сверх того, что его нужно... — Голос Мейсона неожиданно окреп. — Да, нельзя, нельзя... Это — большая ошибка, потому что от роскошной жизни не прибавляется, а наоборот — убавляется удовольствие от еды, от сна, от одежды, от всего, чем себя окружаешь... Стал есть лишнее, сладкое, не проголодавшись — расстраивается желудок, и нет никакой охоты к еде и к удовольствиям... Стал ездить на роскошной машине там, где мог просто пройтись пешком, привык к мягкой постели, к нежной, сладкой пище, к роскошному убранству в доме, привык заставлять других делать то, что сам можешь сделать, — и нет больше радости отдыха после тяжелого, изнурительного труда, нет радости тепла после холода, нет крепкого, здорового сна и все больше ослабляешь себя, и не прибавляется от этого тихой радости и спокойствия... Такие блага, такой комфорт — не в радость, а только в муку... Он не приносит ничего, кроме страданий и неудобств. Людям надо учиться у животных тому, — продолжал Мейсон, — как надобно обходиться со своим телом. Только у животного есть то, что действительно нужно для его тела, и такое животное довольствуется этим; человеку же мало того, что он уже утолил свой голод и свою жажду, что он укрылся от непогоды, согрелся после холода... Нет, — воскликнул Мейсон, — нет, он придумывает различные сладкие питье и кушанья, строит дворцы и готовит лишние одежды, любит различную ненужную роскошь, от которой по большому счету ему живется не лучше, а наоборот — куда хуже... Не расчет приучать себя к роскоши, потому что, чем больше тебе для твоего тела нужно, тем больше надо трудиться телом для того, чтобы накормить, одеть, поместить свое тело... Ошибка эта незаметна только для таких людей, которые тем или иным обманом сумели так устроиться, чтобы другие должны были работать не на себя, а на них, так что для подобных людей это уже не расчет, а дурное, некрасивое дело... Как дым изгоняет пчел из ульев, так излишества изгоняют из человека его лучшие духовные силы, — произнес Мейсон назидательным тоном.
Джулия, терпеливо выслушав этот пространный монолог, ни разу не перебила своего собеседника — она всегда отличалась чувством такта и умением правильно оценивать любую обстановку.
«Действительно, — подумала она, — не зря этого человека называют в Санта-Барбаре проповедником... Никогда бы не подумала, что он может так замечательно говорить о столь серьезных вещах...»
Когда Мейсон, наконец-то, окончил говорить, она спросила:
— Все, что ты мне рассказал — очень интересно... По я никак не могу понять, какое отношение твои рассуждения, очень абстрактные, кстати говоря, имеют к тому, что произошло?..
Мейсон тут же запротестовал:
— Такие рассуждения не могут быть абстрактными... Извини...
Джулия, тут же поняв, что она совершила непростительный промах, поспешила исправить допущенную оплошность. Она с улыбкой произнесла:
— Ну, хорошо, пусть будет по-твоему... Но то, что случилось с Лилиан Лайт...
— Дело в том, — произнес Мейсон, — что эта женщина помогла мне очень многое понять... Или, во всяком случае, мне казалось, что она помогла мне понять вещи, до которых, вполне вероятно, я дошел сам... Скорее — она помогла мне их для себя сформулировать...
— Ну, и...
— Так вот: я поверил ей, я почитал ее едва ли не за святую... Но потом мое восхищение сменилось жесточайшим разочарованием...
Уэйнрайт, с интересом посмотрев на своего собеседника, поинтересовалась:
— Вот как?.. Почему же?..
Мейсон замялся.
— Ну, это очень долго рассказывать... Просто в один прекрасный момент я понял, что Лили — совершенно не тот человек, каким пыталась все это время предстать в моих глазах... Она отрицала потребление алкоголя, находя его несовместимым с местом человека в мире — а сама украдкой пила бренди и виски... Говорила, что курение табака — страшный грех, однако я сам неоднократно заставал ее с папиросой в зубах... Однажды я спросил ее, почему ее слова расходятся с делом, на что Лили ответила, что таким вот образом она хочет искушать сама себя ко греху, чтобы побороть этот грех... Сперва я верил ей, но потом понял, что все это — чистой воды ложь. Однако сигареты и спиртное — все это оказалось пустяками в сравнении с глобальными целями Лили Лайт. Она просто охотилась за моими деньгами — никогда не забуду, каким хищным блеском зажигались ее глаза, когда она заводила разговор о деньгах... Я, считая себя честным человеком, так и сказал ей... С тех пор кривая наших отношений резко пошла на спад...
С этого момента лицо Джулии приобрело очень серьезное выражение.
— Вот как?.. Мейсон кивнул.
— Именно...
— А если не секрет — в каких именно выражениях ты сказал об этом Лили?..
Мейсон со вздохом произнес:
— Не секрет... От тебя, Джулия, у меня не может быть никаких секретов... Я сказал ей, что больше не верю ни единому ее слову, и что между нами все кончено... Честно говоря, цели, которые преследовала эта особа, — Джулия по выражению «эта особа» поняла, что Кэпвелл сознательно избегает называть ее имя. — Цели ее были далеки от тех деклараций, которыми она кормила меня каждый час... Я так и сказал ей об этом...
— И как же прореагировала Лили?.. — спросила Джулия после этих слов.
— Она сперва не поверила мне... Она никак не думала, что я способен сказать это ей, женщине, которую все время боготворил...
— А когда поверила?..
Мейсон, отодвинув от себя недопитый кофе, произнес в ответ:
— Когда поверила — начались истерики и скандалы... Она почему-то вбила в голову, что в меня вселился или злой дух, или дьявол, или что-то в этом роде... — Мейсон криво улыбнулся. — Да, так вот... Не знаю, говорила она это серьезно или притворялась — теперь это уже все равно... Скорее всего, это была уловка опытной аферистки и интриганки, она поняла, что теперь теряет меня безвозвратно.
Внимательно посмотрев на Кэпвелла, Джулия согласно кивнула:
— Вот-вот...
Она почему-то ощутила в себе радость за Мейсона, услышав из его уст выражение «опытная аферистка и интриганка».
Тот продолжал, стараясь не смотреть на своего адвоката:
— Скорее даже — не меня теряет, а те деньги, на которые она рассчитывала... Ведь я не был нужен ей, а если и был, то лишь как бесплатное приложение к моим же капиталам... Она начала угрожать самоубийством на моих глазах, плакала, билась в истерике, начала устраивать мне совершенно невообразимые, дикие сцены... О, это было просто ужасно!..
— Так, — произнесла Джулия и, сделав небольшую паузу, спросила: — Хорошо... А каким образом эта Лилиан Лайт очутилась в номере гостиницы «Эдельвейс»?.. Если не секрет, конечно...
— Она начала всем рассказывать, что я пытался покушаться на ее жизнь.
Неожиданно Джулия Уэйнрайт перебила своего собеседника словами:
— Стоп! Кому это — всем?..
Мейсон пожал плечами.
— Ну, много кому...
— А она не имела в последнее время никаких контактов с мистером Джакоби?..
Недоуменно посмотрев на своего адвоката, Кэпвелл произнес:
— Не знаю... Может быть, и имела... Хотя — вряд ли. Насколько я понимаю, этот Генри Джакоби — недавний человек в Санта-Барбаре, и Лилиан вряд ли знала его...
Джулия покачала головой и подумала: «Странно... Откуда же тогда ему известно — Ничего не понимаю.
Впрочем, она могла и не афишировать своего знакомства с этим проходимцем Джакоби...»
После небольшой паузы Уэйнрайт поинтересовалась у собеседника:
— Послушай... Так как же она очутилась в гостинице «Эдельвейс»?
— Вот я и говорю: Лили почему-то вбила себе в голову, что будто бы я намерен ее убить, и переселилась в эту гостиницу из нашего дома... Посчитала, что так ей будет безопаснее... Я, разумеется, не стал удерживать ее — жить, где ей только заблагорассудится — ее полное право... Вчера вечером она вдруг позвонила мне, и сказала, что хочет очень серьезно поговорить со мной... Более того — назначила встречу на сегодняшнее утро. Я, ничего не подозревая, пришел туда... — Мейсон опять отвел глаза: было видно, что он очень волнуется, что этот разговор доставляет ему неудобство. — Извини, мне тяжело это вспоминать, ведь это произошло буквально несколько часов назад... Она сидела в кресле. Когда я подошел, она холодно поздоровалась и спросила, не одумался ли я. Я еще раз повторил, что между нами все кончено, и что я не намерен иметь с ней больше ничего общего... Лицо Лили перекосила какая-то злобная гримаса, и она сказала, что я еще очень сильно пожалею о таком своем решении и буду всю оставшуюся жизнь раскаиваться... Разумеется, я не придал этим словам ровным счетом никакого значения — мало ли что может говорить человек, поняв, что обанкротился?..
Джулия, прищурившись, очень осторожно перебила Кэпвелла:
— С этого момента, прошу тебя, постарайся быть как можно более подробным... Мейсон, ты ведь сам юрист, и потому должен прекрасно понимать, что в подобных делах самая, казалось бы, малозначительная мелочь может сыграть роковую роль...
Кэпвелл кивнул.
— Хорошо... Так вот, она начала говорить, даже не говорить, а кричать, что я буду очень и очень жалеть. Попыталась прочитать мне нечто вроде нотации, но я не поверил ни единому ее слову... Я ведь за это время неплохо изучил Лили...
— А потом?..
— Тогда она вдруг сказала, что ей невыносимо душно, и попросила меня открыть окно. Я еще подумал, что в такое холодное утро, как сегодня, это по крайней мере странно, но перечить не стал, потому что вид у Лили был совершенно удрученный...
— Так, хорошо... Что дальше?.. — спросила Джулия, лихорадочно вспоминая, не видела ли она Лили Лайт в обществе Джакоби.
— Она сказала, чтобы я принес из ванны влажное полотенце — я будто бы довел ее своим бессердечием до того, что у бедняжки так сильно разболелась голова, что единственное средство — приложить ко лбу холодный компресс...
— И ты?..
Мейсон пожал плечами.
— Пошел в ванну... Не мог же я ей отказать в этой целиком невинной просьбе...
— Действительно...
— Я почему-то обратил внимание, что она проводила меня до двери ванны каким-то... я бы сказал — напряженным взглядом...
Покачав головой, Джулия произнесла:
— Так, все понятно... Значит, она просто захотела на какое-то время удалить тебя из комнаты, где сама находилась... Для меня это, Мейсон, теперь совершенно понятно.
Кэпвелл кивнул в ответ.
— Очень даже вероятно. Во всяком случае, когда я пришел, она с криком бросилась в открытое окно... Я даже не смог удержать ее...
Сказав это, Мейсон замолчал. Одного беглого взгляда на него было достаточно, чтобы понять, как сильно он переживает случившееся...
— А что было потом?.. Тяжело вздохнув, Кэпвелл изрек:
— В считанные секунды приехала полиция и «скорая помощь». К счастью, Лили осталась жива, теперь она находится в состоянии комы, и врачи, которые поддерживают жизнедеятельность ее организма, так и не знают, сколько все это будет продолжаться... Кто-кто, а я прекрасно знаю, что такое кома — мой отец... — Мейсон осекся, не договорив. — Да, Лилиан Лайт теперь в госпитале... И боюсь, что надолго...
— Полиция провела экспертизу?..
Мейсон растерянно ответил:
— Да... Сразу же, как приехали...
— И каковы же результаты?..
— Они были готовы буквально спустя несколько часов. Было установлено, что на оконной раме нет никаких отпечатков пальцев, кроме моих, разумеется... Еще бы — ведь окно было свежевымыто — это они тоже установили... Более того — на момент, когда Лили выбросилась из окна, в комнате больше никого, кроме меня, не было, это установлено совершенно точно, и потому вся тяжесть подозрений, естественно, падает на меня...
Джулия тяжело вздохнула.
— Да, я понимаю... Хотя, с другой стороны — какие у тебя мотивы для убийства этой самой Лили Лайт?.. Я думаю никаких...
— О, Тиммонс при желании найдет этих самых мотивов сколько угодно... Убийство на почве ревности, — принялся загибать пальцы Мейсон, — ведь весь город в последнее время только и говорил, что о нас... Допустим, ей понравился какой-нибудь другой человек... Ревность — раз. Дальше — убийство на бытовой почве. Мало ли что — банальная ссора, я потерял контроль над собой... Ну, и так далее... Уже два. В конце концов — попытка изнасилования... Она начала сопротивляться, я озверел и выбросил свою несчастную жертву в окно-Джулия задумчиво покачала головой.
— Да уж... Действительно... Впрочем, мотивация теперь не суть главное. Главное то, что все улики против тебя, Мейсон... Да, мы с тобой вновь отвлеклись, — спохватилась она, — ну, и что же было дальше?..
— Едва о случившемся узнал Круз Кастильо, он поспешил предложить мне свои услуги, но Кейт Тиммонс тут же дал ему отвод — на том основании, что он мой близкий друг, и потому он не может выступать в качестве объективного и беспристрастного следователя...
— Я знаю, — сказала Джулия, вспомнив недавний разговор с Агатой. — От Тиммонса я, собственно говоря, иного и не ожидала...
Мейсон продолжал:
— Как ни странно, но меня даже и не пытались арестовать. Я тут же отправился домой, но едва я успел переступить порог своего дома, как мне позвонили из прокуратуры, и Кейт с нескрываемым злорадством сообщил, что я отстранен от исполнения своих обязанностей ей до конца расследования... «А может быть — и значительно дольше», — добавил Тиммонс. Да, — добавил Мейсон, — я всегда чувствовал, как этот человек не любит меня... Представляю, как он теперь злорадствует...
— Несомненно...
— И ведь какой удобный случай свести со мной старые счеты... Тем более, что шансы для оправданий у меня — минимальные.
— Действительно, — резюмировала Джулия. — Дело очень и очень сложное... Но, тем не менее, Мейсон, я берусь за него...
Мейсон посмотрел на мисс Уэйнрайт с нескрываемой благодарностью.
— Спасибо тебе, Джулия...
Та ободряюще улыбнулась.
— Ничего, Мейсон, мне кажется, что мне удастся что-нибудь сделать для тебя...
— Ты действительно веришь мне?..
— Конечно...
— Значит...
Поднявшись из-за стола, Джулия прошлась по своему небольшому кабинету, разминая затекшие от длительного сидения ноги.
— Значит, — произнесла она, обернувшись к Мейсону, — тебе надо сейчас отправиться домой и как следует привести себя в порядок. На тебе просто лица нет. Успокойся и постарайся собраться с мыслями. Я берусь за это дело, и сделаю все возможное, чтобы помочь тебе выпутаться из этой паскудной истории... Только...
Мейсон быстро перебил ее:
— Что — только?..
После непродолжительной паузы Джулия Уэйнрайт спросила:
— Я никак не могу понять — для чего же этой самой Лили Лайт понадобилось выбрасываться на твоих глазах из окна?..
Мейсон тяжело вздохнул.
— Я, честно говоря, и сам не слишком-то хорошо понимаю смысл этого поступка. Может быть, потому, что таким образом она решила действительно отомстить мне... Ведь для Лили стало совершенно очевидным, что ее дело проиграно, и что меня уже не вернуть... Она поставила на меня все, что только имела, и проиграла.
— Лили, — продолжал Мейсон, — очень артистичная по натуре, и потому, видимо, хотела отомстить мне если не своей жизнью, то своей смертью...
Уэйнрайт, посмотрев на Мейсона с некоторым удивлением, переспросила:
— Ты хочешь сказать... Она решила покончить жизнь самоубийством, чтобы отомстить тебе?..
Задав этот вопрос, Джулия тут же пожалела, что так сделала: ей показалось, что Кэпвелл обиделся на нее — почему, мол, ты мне не доверяешь...
— Да...
Уэйнрайт сделала понимающее выражение лица и произнесла:
— Послушай... Нет, я верю тебе, но никак не могу понять, почему Лили избрала столь...
Мейсон криво улыбнулся и перебил ее:
— Избрала столь странный, как может показаться с первого взгляда способ?..
— Вот именно...
— Она была...
Сделав мягкий жест рукой, Уэйнрайт произнесла:
— Ты говоришь о ней так, будто бы ее уже нет в живых...
— По крайней мере сейчас для меня этого человека уже не существует...
— Ну, и...
— Лили всегда отличалась глубиной страсти — за то короткое время, что мы были вместе, я хорошо это понял... Страсти и определяли ее жизненное кредо... Более того - Лили по натуре игрок, и она, поняв, что эта партия для нее проиграна, поставила на карту последнее, что у нее осталось — жизнь...
Джулия протянула в ответ:
— Да, на нее это вполне похоже... В некотором смысле такой поступок способен даже вызвать своего рода восхищение... Я бы, например, так просто не смогла, — честно призналась Уэйнрайт.
— А она смогла, — печально произнес Мейсон. — К моему несчастью...
Поговорив с Джулией еще некоторое время, Мейсон отправился домой, посчитав за лучшее внять совету своего адвоката.
А Джулия, усевшись за письменный стол, вновь погрузилась в размышления об услышанном...
После обеденного перерыва в конторе Уэйнрайт раздался телефонный звонок.
Трубку сняла сама Джулия.
— Алло?..
Уэйнрайт сразу же узнала голос звонившего — ей неоднократно приходилось слышать его в суде Санта-Барбары во время процессов. Это был не кто иной, как Кейт Тиммонс, окружной прокурор.
— Это Джулия Уэйнрайт?..
Тон Тиммонса был весьма официальным.
— Да...
— Джулия, ты действительно согласилась защищать Мейсона Кэпвелла?..
— Да, — ответила Джулия, стараясь держаться с прокурором столь же корректно и официально. — Я действительно беру его под свою защиту...
Тиммонс хмыкнул — и после этого сразу же взял несколько доверительный тон:
— Боюсь, что из этого ничего не получится... Его песенка спета...
Уэйнрайт тут же обрезала Кейта:
— Устанавливать виновность или невиновность человека может только суд... Кому-кому, а тебе, Кейт, это должно быть известно, как никому другому...
— Разумеется... Только...
— Что — только?..
— Боюсь, что дело Мейсона Кэпвелла — совершенно гиблое. У него нет никаких шансов. Понимаешь ли — ни-ка-ких. — По слогам произнес окружной прокурор. — Он все время несет какую-то околесицу о том, что его подставили, что на самом деле не он выкинул из окна эту несчастную, а она выбросилась сама... Любому мало-мальски здравомыслящему человеку понятно, что все улики против него... Представляю, как будет веселиться жюри присяжных, когда услышит на суде, что Лили сама выбросилась из гостиничного окна...
Джулия твердым голосом перебила окружного прокурора фразой:
— Кейт, ты, видимо, звонишь мне для того, чтобы поделиться своими предположениями насчет того, как будет веселиться жюри присяжных?.. Или же у тебя ко мне есть что-то серьезное?..
Кейт вновь взял прежний, официальный тон.
— Я просто жалею времени, которое ты затратишь на этого человека...
— Обойдусь и без твоей жалости... — Джулия сделала небольшую, но весьма красноречивую паузу, после чего произнесла: — Значит, ты хотел сказать мне что-то касательно моего подзащитного?..
Тиммонс немного замялся.
— Да, разумеется...
— Слушаю тебя.
— Дело в том, что согласно действующему законодательству, я вынужден был отдать распоряжение поместить Мейсона под стражу... Что только что и сделал. Он попросил меня связаться с тобой, что я тоже сделал... Ну, собственно, и все...
Джулия произнесла в ответ — голос ее прозвучал необычайно сухо:
— Спасибо за информацию.
После чего повесила трубку.
«Да, — подумала она, — этого еще не хватало... Придется теперь хлопотать о том, чтобы Мейсона отпустили под залог... Думаю, что СиСи поможет ему деньгами... Судья, вроде бы, тоже настроен к Мейсону благожелательно... Только как вот поведет себя Тиммонс?..»
К сожалению, самые худшие опасения Джулии относительно прокурора Кейта Тиммонса, к большому ее сожалению, подтвердились...
Судебное заседание по вопросу залога проходило утром, в девять часов и походило, скорее, на какой-то ускоренный промышленный конвейер.
Сперва под залог были отпущены какие-то подростки-хулиганы, потом судья Мэл Джаггер принялся за торговцев наркотиками — ввиду того, что они были признаны опасными рецидивистами, им было отказано в их желании выйти на свободу, внеся в залог деньги... В залоге было отказано и одному парню, который полгода незаконно получал пенсию на скончавшегося отца...
Спустя полчаса наступила очередь Мейсона. На подиум перед местом судьи вышла Джулия.
— Ваша честь, — обратилась она к судье Джаггеру, — ввиду того, что мой подзащитный, мистер Мейсон Кэпвелл зарекомендовал себя, как достойный и законопослушный член нашего общества, ввиду его платежеспособности, а также ввиду того, что ранее он никогда не привлекался к уголовной ответственности, ходатайствую, чтобы он был выпущен на свободу под залог денежной суммы...
Судья Мэл Джаггер — благородный седовласый старик лет шестидесяти, благосклонно выслушал адвоката. Он уже раскрыл рот, чтобы вынести свой вердикт по этому вопросу, но в это время сбоку неожиданно послышался резкий голос Кейта Тиммонса:
— Ваша честь, я протестую... У меня есть для этого веские аргументы.
Все взоры обратились в его сторону.
— Почему же?.. — спросил Джаггер. — Почему вы протестуете?..
Тиммонс, поднявшись, откашлялся в кулак и, прищурившись в сторону находившегося сбоку от него Мейсона, продолжил:
— Дело в том, что этот человек подозревается в тягчайшем преступлении — в покушении на преднамеренное убийство... Попытаться отнять жизнь у другого человека — что может быть страшнее и безнравственнее?.. Я считаю, что выпускать его на свободу просто опасно. Мало ли что взбредет на ум этому человеку сегодня?.. Завтра?.. Нет, его надо просто изолировать от остальных людей... И если тюрьмы в нашем государстве и строятся, то только для таких, как этот тип... — Говорил Тиммонс, словно забыв, что этот «опасный тип» еще сегодня утром был его коллегой. — Мейсон Кэпвелл представляет несомненную опасность для нашего общества... Я категорически протестую против залога, — вновь повторил он.
Кейт, при всей своей юридической изворотливости, не мог вынести никаких аргументов кроме того, что Мейсон подозревается в попытке совершения преднамеренного убийства...
Джулия метнула в Тиммонса презрительный взгляд, — мол, какая же ты свинья!..
Тот отвел глаза — он прекрасно понял, что именно хотела сказать Джулия...
Судья Мэл Джаггер, минутку подумав, наконец-то произнес:
— Учитывая то, что мистер Мейсон Кэпвелл действительно никогда не привлекался ранее к уголовной ответственности, а также то обстоятельство, что репутация его до недавнего времени была безукоризненной...
А также учитывая его несомненную платежеспособность. Отпускается под залог пятьсот тысяч долларов. Джулия облегченно вздохнула.
«Слава Богу, — подумала она, — слава Богу, что у меня все получилось!..»
Джулия не ошиблась в своих надеждах на СиСи Кэпвелла — деньги были внесены немедленно, и Мейсон был вскоре отпущен на свободу...
Сразу же из зала суда он и Джулия Уэйнрайт отправились перекусить на скорую руку в небольшой открытый кафетерий неподалеку.
Благодарно посмотрев на своего адвоката, Мейсон произнес:
— Спасибо тебе...
— А, ерунда... Это было самое простое... Основные трудности у нас с тобой еще впереди...
Лицо Мейсона погрустнело.
— Да, конечно... — Неожиданно он спросил: — А как теперь Лили?..
Уэйнрайт изобразила на своем лице откровенное недовольство.
— Тебя это действительно интересует?..
Тяжело вздохнув, Мейсон ответил:
— Да...
Передернув плечами, Уэйнрайт нарочито небрежно произнесла:
— Я звонила в госпиталь... Все обстоит именно так, как ты мне и говорил... Она в состоянии тяжелейшей комы... Сколько это будет продолжаться — никто не знает... Врачи опасаются, что — всю жизнь... Вполне возможно, что она и выкарабкается, но на всю жизнь останется инвалидом, обеспечит себе пожизненный санаторий — без спиртного, до которого так охоча, без сигарет, до которых охоча не меньше... — Вспомнив недавний монолог Мейсона, звучавший в ее кабинете, Джулия добавила: — И без прочих жизненных излишеств...
Кэпвелл скорбно покачал головой.
— Да уж... Но, все-таки, не надо ее так сильно судить, Джулия...
Она обернулась.
— Это еще почему?..
— Не судите, да несудимы будете, — процитировал Мейсон известное библейское изречение.
В ответ Джулия только поморщилась.
— Да уж... Во всяком случае, эта Лили Лайт меня уже вряд ли осудит...
Мейсон, отведя глаза, печально произнес:
— Не говори...
— Но я никак не могу понять, — спросила Джулия, — почему ты так переживаешь, когда разговор заходит об этой женщине? Ведь она, насколько я могу судить, просто подставила тебя, Мейсон, ты ведь сам говорил мне давеча, что она решила тебе отомстить... Не имея шансов сделать это при жизни — то хотя бы посмертно...
Усевшись за столик, он тяжело вздохнул.
— И все-таки я чувствую себя виноватым перед ней, — сказал он.
Джулия только поморщилась от этой реплики.
— Не бери в голову... Кстати, — сказала она, решив хоть как-то отвлечь своего подопечного от невеселых мыслей, — как тебе понравился тот парень, который получал пенсию за умершего родителя?..
Мейсон пожал плечами.
— Это тот, которому передо мной было отказано в залоге?..
— Ну да...
Поморщившись, он произнес:
— Да никак... А почему ты спрашиваешь?..
— Понимаешь, — начала Джулия, — мне почему-то вспомнилась одна криминальная баллада... Словно бы с него списано...
Мейсон невесело усмехнулся.
— Баллада?.. Неужели в зале суда кого-нибудь может тянуть на лирику?..
— Представь себе... Когда я училась в университете, у меня был один знакомый... Собственно, даже не знакомый, а возлюбленный — Дейл Уэбстер...
— Ну и что же?.. — спросил Мейсон, но на этот раз, в отличие от предыдущего — с большим интересом. — И что же с того?..
Джулия продолжала:
— Он вел у меня практическую юриспруденцию на первом курсе, и как-то раз, то ли в шутку, то ли скуки ради, составил своего рода поэтическо-уголовную антологию мировой литературы...
— Как это?..
Джулия принялась пояснять:
— Ну, большая часть мировой литературы построена на насилии... А любое насилие можно классифицировать с юридической точки зрения... Например, известный библейский сюжет про Фамарь и Амнона классически подпадает под статью «изнасилование». «Гамлет» содержит в себе целый букет преступлений — мы насчитали около десятка... По современным меркам, конечно... А вообще настоящий справочник криминалиста — мифы разных народов... А еще более — сказки. Даже в невинных сказках про Красную Шапочку или Белоснежку можно найти несколько серьезных уголовных преступлений...
— Неужели?..
— В его антологии было практически все, — заверила Уэйнрайт.
— Даже... — Мейсон, наморщив лоб, несколько секунд размышлял, после чего произнес: — Даже заведомый подлог с целью незаконной наживы, как у этого мелкого проходимца?..
— Представь себе...
— И что же за баллада?..
Джулия, откинувшись на спинку кресла, принялась декламировать:

Джоя Холмс и Билл, его сынок
уютно жили: шла
по почте рента Джону, в срок —
тридцатого числа.
Случился грустный номер:
Родитель взял да помер.
Такие вот дела.
«Джон Холмс! Я так тебя любил!
Без ренты мне — беда!»
И обложил папашу Билл
Солидным слоем льда.
Заклеил щели, фортки,
Темнела в белом свертке
Отцова борода.

Билл закупил двоим еды —
Отец хворает, чай.
Воняло — Билл на холоду
Готовил завтрак, чай.
А почтальон клиенту
носил всю ту же ренту, —
Ну что ж, хворает, чай.
Уже зима невдалеке
А Холмсы все вдвоем
Билл — в уголке, Джон — в леднике,
и каждый при своем.
На дверь,
на стены,
на пол
сынок духов накапал
и замерзал живьем.
«Джон Холмс, — шептал ночами Билл, —
любимый мой отец! Тебя я вовсе не убил.
Мне жаль, что ты — мертвец!
не надо гнить, не надо,
ведь я рехнусь от смрада,
коль ты сгниешь вконец!»

И все-таки пришел каюк
терпению сынка.
Джон Холмс во все,
во все вокруг
проник исподтишка.
Нашли висящим Билла,
и рента, видно было,
торчит из кулака.

Мейсон выслушал Джулию с видимым интересом, после чего произнес:
— И все-таки... По всей видимости, этот твой Дейл Уэбстер был большим любителем черного юмора...
Джулия, поняв, что ее декламация немного развлекла Мейсона, поспешила продолжить:
— Ну, это еще что!.. Представь, Мейсон, ты ведь профессиональный юрист, как и я: много ли можно найти в литературе примеров, которые бы подпадали под статью «пособничество в побеге из мест заключения»?..
Мейсон растерянно пожал плечами.
— Не знаю...
— Но ведь ты профессиональный юрист...
— Но не профессиональный литератор — а таким, наверняка, был твой Дейл Уэбстер... А что, он умудрился раскопать какой-то стишок и на эту тему?..
— Представь себе, — произнесла Джулия и, не спрашивая у своего собеседника согласия, вновь принялась декламировать:

Марту Фербер стали гнать с панели
— вышла, мол, в тираж. — и потому
нанялась она, чтоб быть при деле
экономкой в местную тюрьму.

Заключенные топтались тупо
в камерах, и слышен этот звук
был внизу, на кухне, где для супа
Марта Фербер нарезала лук.

Марта Фербер вдоволь надышалась
смрада, что из всех отдушин тек,
были в нем и тошнота, и жалость,
дух опилок, пот немытых ног.

В глубине крысиного подвала лазила
с отравленным куском;
суп, что коменданту подавала
скупо заправляла мышьяком.

Марта Фербер дожидалась: рвотой
комендант зашелся: разнесла
рашпили по камерам: работай,
распили решетку — все дела.

Первый же, еще не веря фарту,
оттолкнул ее и наутек —
все, сбегая, костерили Марту,
а последний сбил кухарку с ног.

Марта Фербер с полу встать пыталась;
воздух горек сделался и сух.
Вспыхнул свет, прихлынула усталость,
сквозняком ушел тюремный дух.

И на скатерть в ядовитой рвоте
Лишь успела искоса взглянуть,
прежде чем в своей почуять плоти
рашпиль, грубо распоровший грудь...

Эту уголовно-лирическую балладу Мейсон слушал рассеянно — по его виду было заметно, что он выслушал эту балладу в исполнении Джулии разве что из чувства приличия — его занимали совершенно иные мысли.
И все-таки... Ведь нам надо как-то защищаться на предстоящем суде?..
Джулия кивнула.
— Несомненно...
— Что же делать?..
Джулия не ответила на этот вопрос своего подопечного, словно не расслышав его — или, скорее, сделав вид, что не расслышала...
И лишь когда они вышли из кафетерия, она, дружески посмотрев на Мейсона, произнесла:
— Мне кажется, тебе пока не стоит думать об этом...
Отправляйся домой и приведи себя в порядок... А об остальном подбочусь я сама...

ГЛАВА 5

Попытка разговора с Генри Джакоби ни к чему не привела. Мистер Джакоби пытается уговорить ее. Второе судебное заседание. Результаты графологической и технической экспертиз оправдывают все подозрения Джулии Уэйнрайт. Второе судебное слушание по делу Мейсона — Лайт: жюри присяжных не может вынести окончательного решения. Джулия расценивает это как промежуточную победу. Мейсон все более и более интересует мисс Уэйнрайт как личность.

На следующий день Джулия наконец решилась: с самого раннего утра она, позвонив в свою контору и предупредив Агату, чтобы та не ждала ее, направилась к мистеру Генри Джакоби.
Джулия, сидя за рулем, вновь и вновь репетировала в голове все возможные варианты беседы с Генри; Джакоби, по ее наблюдениям, всегда отличался недюжинным умом и способностью к анализу; это был действительно опасный противник, и Уэйнрайт прекрасно это осознавала...
Конечно же, увидев мисс Уэйнрайт в своем офисе, мистер Джакоби немало удивился — учитывая тот разговор на повышенных тонах, который произошел между ними неделю назад, — однако вида не подал, и, как ни в чем не бывало, поприветствовал Джулию:
— Доброе утро...
Та, усевшись с деловым видом напротив Генри, повесила на спинку стула сумочку и, вынув из нее пачку сигарет, закурила...
Джулия старалась держать себя спокойно и уравновешенно — насколько позволяли сложившиеся обстоятельства, хотя это ей и не всегда удавалось...
— Доброе утро, — ответила она и, как и в прошлый раз, поискала глазами пепельницу.
И вновь Джакоби пододвинул ей свою...
Генри, дождавшись, пока посетительница прикурит, сделал небольшую, но очень красноречивую паузу, словно приглашая свою посетительницу к беседе, но, не дождавшись, пока та начнет, первым начал разговор:
— Я слушаю вас, мисс Уэйнрайт... Насколько я понимаю — у вас ведь ко мне какое-то весьма неотложное дело, не правда ли?..
Та кивнула.
— Разумеется... Вообще-то, вы очень догадливый человек, мистер Джакоби... Вы очень проницательный человек...
Тот сдержанно улыбнулся.
— Разумеется... Если вы приехали в мой офис, да еще без предварительного звонка с самого утра, стало быть, не вы мне зачем-то нужны, а наоборот...
Джулия, выпустив через нос тонкую струйку табачного дыма, произнесла:
— Вы наверняка знаете о деле Кэпвелла Мейсона... Сына СиСи.
Джакоби медленно и важно, как это умел делать только он, наклонил голову в знак согласия.
— Разумеется...
«Еще бы, — подумала Джулия, — еще бы не знать!.. Не ты ли выспрашивал меня тогда, что я думаю о Кэпвелле?.. Боже, как часто приходится задавать такие дурацкие, совершенно бессмысленные вопросы... А что же еще остается делать?..»
Уэйнрайт, вопросительно посмотрев на хозяина фирмы «Джакоби и К», вновь спросила:
— Вы наверняка знаете, в чем его обвиняют, мистер Джакоби?..
Тот коротко кивнул.
— Разумеется... Я внимательно слежу за процессом мистера Кэпвелла. Боюсь, что неприятности у него еще впереди...
Вздрогнув, Уэйнрайт отвернулась.
«Неприятности?.. — подумала она. — Что это он еще имеет в виду?..»
Генри, словно прочитав мысли своей собеседницы, поспешно уточнил:
— Я имею в виду — настоящие неприятности... После того, как это письмо, написанное Лилиан Лайт, всплыло на поверхность, у него, по-моему, нет никаких шансов выкрутиться.
Джулия сделала глубокую затяжку и, положив сигарету в пепельницу, поинтересовалась:
— Ну, и что же теперь вы можете сказать по этому поводу?
— По поводу письма?..
— Нет, по поводу всего процесса, по поводу этого дела...
Джакоби равнодушно пожал плечами.
— Не все ли равно?..
— Нет, не все, если меня это интересует... Итак, мистер Джакоби...
Она сознательно игнорировала называть его по имени, хотя иногда, правда, достаточно редко, обращалась к нему «Генри» и «ты»; предпочитая теперь форму «мистер Джакоби» — такое обращение казалось в этой ситуации для Джулии Уэйнрайт наиболее оптимальным, ибо оно как нельзя лучше подчеркивало, что разговор этот носит не личный, а исключительно официальный характер...
Она вновь спросила:
— Так что же вы можете сказать по поводу этого дела?..
Едва заметно, одними только уголками рта улыбнувшись, Генри ответствовал:
— Это что — допрос?..
— Нет.
— Тогда я не совсем понимаю вас...
— А что же тут непонятного: я спрашиваю, стало быть, хочу узнать ваше мнение...
— Оно действительно интересует вас?..
Коротко кивнув, Джулия произнесла:
— Разумеется... Иначе бы я, как вы весьма тонко заметили, не приехала бы в ваш офис с самого утра без предварительного звонка.
Ответ не заставил себя долго ждать:
— А почему я должен отвечать на ваши вопросы, мисс Уэйнрайт?..
— Дело в том, — начала Джулия, — что я — адвокат Мейсона.
Джакоби парировал с нескрываемой иронией:
— Я в курсе.
— И потому хотела бы уточнить у вас кое-что о моем подзащитном...
В ответ Генри только с притворным сожалением пожал плечами.
— А-а-а... А я думал...
— Что?..
— Что вы пришли, чтобы выписать на мое имя чек на сто тысяч долларов... Вы ведь нарушили наш контракт, мисс Уэйнрайт... Не правда ли?..
Джулия сделала вид, что не расслышала этого вопроса. Она сказала:
— У меня есть все основания считать, что вы были заинтересованы в том, чтобы подставить моего подопечного Мейсона...
Генри усмехнулся.
— Вот как?..
— Я просто убеждена в этом...
Подавшись вперед корпусом, Джакоби как бы между прочим поинтересовался:
— И что же дает вам основание для таких убеждений, если не секрет?..
Ответ Джулии был резок и категоричен:
— Наш последний разговор...
Сказав это, Уэйнрайт испытующе посмотрела в глаза Генри Джакоби, словно пытаясь таким образом предугадать его реакцию.
Однако тот, как и было прекрасно известно Джулии, отличался несравненным, просто завидным хладнокровием — ни одна жилка не дрогнула на его лице при упоминании о той беседе...
Слегка подавшись корпусом по направлению к собеседнице, хозяин фирмы «Джакоби и К» поинтересовался с преувеличенно-растерянным видом:
— Какой разговор?..
В свою очередь Джулия Уэйнрайт удивленно подняла брови:
— А разве не вы спрашивали у меня, что я думаю о Мейсоне Кэпвелле?..
Генри лишь передернул плечами.
— Нет... Может быть, вас об этом человеке спрашивал кто-нибудь другой, но только не я...
После этих слов Джакоби Джулия почувствовала, что начинает медленно заводиться...
«Вот мерзавец, — подумала она, — конечно, ведь тогда он не зря удалил из кабинета всех своих сотрудников... Чтобы говорить со мной без свидетелей...»
— Разве не вы говорили, что Мейсон собирается совершить покушение на жизнь Лили Лайт, разве не вы предлагали мне шантажировать этого человека, чтобы превратить его в хорошую дойную корову, а полученные дивиденды разделить пополам?.. Генри улыбнулся.
— Нет...
— То есть...
Он мягким движением руки остановил этот словесный поток своей собеседницы.
— Нет, нет... Наверное, вы просто меня с кем-то путаете... А может быть — вам, мисс Уэйнрайт, все это просто приснилось... А может быть, — в его голосе вновь послышалась ничем не скрываемая ирония, — может быть, мисс Уэйнрайт, вы просто переутомились... Да, конечно, — он с притворным сокрушением покачал головой, — конечно же, я понимаю, вы ведь нервничаете... Еще бы — взяться за совершенно безнадежное дело... Вы ведь и без меня это понимаете, мисс Уэйнрайт?
Джулия уже была готова вспылить, но тут же взяла себя в руки.
Спокойно, Джулия...
Да, конечно — ты можешь сейчас наговорить этому отпетому проходимцу множество всяких гадостей, можешь сказать, что ты думаешь о нем...
Но разве этим ты поможешь Мейсону?..
Нет, нет и еще раз нет!..
Ты можешь сказать, что он — мошенник и вообще — последняя сволочь, можешь угрожать ему, можешь попытаться даже его запугать...
Но разве даст это хоть что-нибудь?..
Нет, скорее — это может произвести обратный желаемому эффект...
Да, конечно же — сказать этому отпетому уроду все, что о нем думаешь, можно всегда, но лучше оставить это удовольствие на десерт...
Это всегда успеется...
А потому — спокойно, Джулия, спокойно... А может-Может быть, тогда попытаться вывести его на разговор о Лили Лайт?..
Что ж — можно попробовать...
Да, в подобной ситуации это — единственное правильное решение.
Во всяком случае, хуже от этого не будет...
Наконец, взяв себя в руки, Джулия спокойным и уравновешенным тоном произнесла:
— Приснилось?..
Тот, коротко кивнув, подтвердил:
— Да...
— Допустим... Но ведь вы, мистер Джакоби, надеюсь, не станете отрицать того факта, что Лили Лайт была вашей любовницей?.. Или тоже будете говорить, что мне это пригрезилось...
Однако даже беглого взгляда на Генри Джакоби было достаточно, чтобы понять, что Уэйнрайт попала в самую точку. Он заметно побледнел, осунулся, и весь как-то сник, стушевался...
Джулия, посмотрев на него с победным видом, вновь сказала:
— И потому я буду требовать, чтобы вас, мистер Джакоби, привлекли к этому делу в качестве свидетеля... Пока свидетеля, — добавила она многозначительно. — В истории американской юриспруденции есть немало примеров, когда люди, внешне добропорядочные и уважаемые в обществе, вроде вас, давая свидетельские показания, с необыкновенной быстротой переходили на скамью подсудимых... Можно сказать, что во многих делах, подобных делу Мейсона — Лайт, это превратилось в своего рода правило... Боюсь, мистер Джакоби, что оно будет продолжено...
Прищурившись, Генри сказал:
— Любовницей?.. Что ж, хорошо...
Джулия в ответ на это замечание своего контрагента только ухмыльнулась.
— Боюсь, что ничего хорошего... Во всяком случае — для вас, мистер Джакоби... Не буду объяснять вам — вы и сами прекрасно знаете, почему именно.
Былое спокойствие вновь вернулось к Генри. Он, неспешно закурив, пустил правильное колечко табачного дыма и, сверкнув глазами, изрек:
— Допустим, что Лили Лайт действительно была моей любовницей... Повторяю еще раз, мисс Уэйнрайт — допустим.
— Не допустим, а действительно так, — вставила Джулия.
— Ну и что?..
— А то, что теперь я имею полное право требовать от следствия, чтобы вы были привлечены в качестве свидетеля, — вновь произнесла Уэйнрайт. Покачав головой, Джакоби изрек:
— Боюсь, что вам никто не поверит...
— А я думаю, что поверят, — произнесла Джулия с решительностью в голосе.
Джакоби насторожился...
— У вас что — есть какие-то подтверждения этому? — спросил он.
Поморщившись, Джулия ответила:
— Допустим.
Поразмыслив с минутку, Генри изрек:
— А-а-а, вы имеете в виду этого молокососа Гарри Брэфорда?..
— Хотя бы.
— Но ведь одного свидетеля явно недостаточно, — сказал Генри задумчиво. — А ваши показания суд не сможет принять во внимание, постольку поскольку вы, так сказать — лицо заинтересованное, чтобы обелить Мейсона... Вы ведь ведете его защиту, стало быть — рассчитываете на денежный гонорар.
Последние несколько минут они говорили очень ровными и спокойными голосами. Глядя на эту беседу со стороны, можно было подумать, что беседуют не заклятые враги, а приятели или, как минимум, коллеги по работе-Генри вновь произнес — на этот раз с оттенком собственного превосходства:
— Вам никто не поверит. У вас нет нужных свидетелей, мисс Уэйнрайт... Впрочем, вы и сами об этом прекрасно знаете...
Джулия, собравшись с духом, ответила:
— У меня есть столько свидетелей, сколько мне требуется... Нет, мистер Джакоби, — добавила она поспешно, — я не блефую. Я это вам заявляю со всей ответственностью...
После этой фразы она, оставив Джакоби в глубокой задумчивости, затушила сигарету и, поднявшись со своего места, направилась к двери.
Она уже взялась за дверную ручку, когда Генри остановил ее:
— Постойте...
Джулия обернулась вполоборота.
— Да...
— Постойте... Мисс Уэйнрайт, задержитесь на минуту.
— Вы хотите мне что-то сказать?.. — спросила Уэйнрайт, поняв, что она вышла из этой беседы победительницей.
Джакоби кивнул — но на этот раз как-то очень неуверенно.
— Да...
— Я слушаю вас, — произнесла Джулия, оставаясь на том же месте.
Поднявшись из-за стола, Джакоби подошел к ней и, прищурившись, произнес:
— Я хотел бы вам кое-что предложить...
— Прошу...
С минутку помолчав, хозяин фирмы «Джакоби и К» произнес наигранно-любезным тоном:
— Я всегда считал вас неглупым человеком, мисс Уэйнрайт...
Джулия тут же подумала: «При всем своем уме и очевидном жизненном опыте Джакоби в свои сорок лет все еще не научился делать комплименты... А тем более — женщинам. Эти комплименты всегда получаются у него какими-то примитивными, прямолинейными; такие суконные комплименты способны вызвать у любого нормального человека лишь раздражение, и ничего другого...»
Неплохо изучив Джакоби за последнее время, Джулия прекрасно понимала, что теперь с его стороны последует какая-то просьба, завуалированная, скорее, в виде делового предложения...
Так оно и произошло.
Джакоби продолжал:
— Я всегда восхищался нашим профессионализмом, вашим умением вести дела, вашей чисто мужской хваткой... Восхищался и завидовал белой завистью, мисс Уэйнрайт... Честное слово...
Джулия недовольно поморщилась и, отвернувшись от Генри, подумала: «Ну, давай, давай... Чего же тебе от меня надо?.. Почему же ты тянешь, Джакоби?.. Говори скорее, чего ты хочешь...»
— И потому хотел бы предложить вам вот что: вы оставляете в покос меня, а я — вас...
Удивленно подняв свои тонкие брови, Джулия холодно поинтересовалась:
— Вы — меня?.. Вы сказали, что можете оставить меня в покое?.. Простите, мистер Джакоби, но теперь я что-то не совсем понимаю вас. Потрудитесь объясниться более подробно...
— Извольте... Мое предложение достаточно серьезно. Вы ведь должны заплатить мне неустойку в размере ста тысяч долларов?..
— Я?..
— Ну не я же, — произнес Генри, стараясь вложить в свои интонации как можно больше мягкости и даже доброжелательности, — вы должны мне эти деньги за... — Он запнулся, обдумывая мотивацию, — за неправильное ведение юридических дел моей фирмы... — произнес он наконец, посчитав, что подобная формулировка будет наиболее подходящей. — Сто тысяч.
Джулия передернула плечами.
— Ну и что?..
Она не хотела теперь ввязываться в долгий и изнурительный спор с этим человеком, не хотела доказывать, что ничего, ни цента не должна ему — Джулия просто боялась за себя, боялась, что раздражение, которое копилось в ней с самого утра, теперь может выплеснуться на этого проходимца так некстати, и этим самым она только навредит своему делу...
— Я предлагаю вам вот что: я не должен связываться с этим делом, не должен мотаться по судам, а вы, мисс Уэйнрайт, в свою очередь, не должны мне ни цента... Вы согласны?..
«Ага, испугался, — подумала Джулия, — все понятно: стало быть, он больше всего боится, чтобы его не привлекли по этому процессу... Теперь понятно, чего он боится больше всего. Так, так, хорошо, значит, Гарри Брэфорд оказался прав...»
Джулия, ничего не ответив, резко повернула начищенную до блеска латунную дверную ручку и, выйдя из кабинета, хлопнула дверью, оставив мистера Джакоби в глубоком раздумье...
На втором судебном слушании, в понедельник, народу было еще больше, чем на первом: видимо, всех любопытствующих заинтриговало это загадочное письмо, написанное Лили Лайт незадолго до попытки отомстить Мейсону Кэпвеллу своей смертью...
Джулия ерзала от нетерпения на своем месте: она ждала результатов графологической экспертизы...
Впрочем, после первого слушания она потребовала, чтобы к письму был применен полный пакет экспертиз — кроме графолога, должны были выступить технический эксперт и служащий с почты.
Наконец, на подиум перед местом окружного судьи Джаггера вышел эксперт — в подобных слушаниях эксперты часто проходили в качестве свидетелей, и потому и обвинение, и  им были вправе задавать им любые вопросы, касавшиеся предмета исследований. Кейт, все в том же темно-синем костюме, начал дознание первым.
— Итак, — произнес он, выйдя к экрану диапроектора, установленному неподалеку от места Мэла Джаггера, — итак, что может сказать экспертиза относительно этого письма Лили Лайт?..
Графолог — невысокий мужчина невыразительной внешности, с какими-то полустертыми чертами лица, стоя у экрана с указкой в руках, отвечал на вопросы окружного прокурора спокойным и размеренным тоном — судя по всему, ему это приходилось делать неоднократно.
— Итак, мистер МакКартур, — повторил Тиммонс, — что вы можете сказать по этому поводу?..
— Письмо набрано на компьютере с последующей распечаткой на принтер, — произнес эксперт. — Это установил технический отдел.
— Это понятно...
— Технические эксперты утверждают, что принтер — игольчатый, головка его от многократного, судя по всему, использования, несколько стерлась... Лента на принтере была старая и ссохшаяся — так, во всяком случае, утверждают эксперты из технического отдела. Психологи, к сожалению, не могли прийти к единодушному мнению относительно того, кто именно написал это письмо — женщина или мужчина. Речевые обороты свидетельствуют, что писал человек в возрасте от тридцати до сорока лет...
Уэйнрайт сразу же подумала: «Да, все сходится... Это письмо могло было быть набрано и распечатано в офисе Джакоби — я как раз видела там матричные принтеры устаревшей модели...»
Поднявшись со своего места, Джулия поинтересовалась у эксперта:
— Защиту больше интересует не это письмо, а почерк человека, который писал адрес прокуратуры на конверте, мистер МакКартур...
На экране появился крупный план конверта с адресом прокуратуры.
— Экспертизой установлено, — произнес МакКартур, — что письмо не могло быть написано рукой потерпевшей Лили Лайт...
По залу пронесся шум недоумения... Кейт, повертев головой, остановил свой взгляд на эксперте.
— То есть...
Тот улыбнулся едва заметно и продолжил:
— Человек, который писал это письмо, вне всякого сомнения, неплохо изучил почерк потерпевшей — иначе бы он не стал приноравливаться к нему. — Крупный план адреса на конверте исчез, и вместо него появилась фотография какого-то бланка, заполненного от руки. — У человека, писавшего письмо, была задача: постараться подделать стиль письма Лили Лайт, — все тем же ровным тоном продолжал МакКартур. — Обратите внимание на эту завитушку в буквах «w», «r» и «I», — указка эксперта запрыгала по экрану диапроектора, — это — на конверте. У Лили Лайт эти буквы получались более ровными и округлыми — перед вами образчик бланка, заполненного, как точно известно, ее рукой. А теперь, — на экране вновь появилось увеличенное изображение конверта, — обратите внимание на эти же буквы тут Они написаны приблизительно таким же образом, писавший старался приноровиться к почерку Лили Лайт, но писал он с видимым нажимом, вдавливая авторучку в бумагу с большей силой, чем это бы делала потерпевшая... Кроме того, есть еще множество мелких нюансов, которые свидетельствуют о том, что не Лайт писала это письмо... — Он обернулся к Джаггеру. — Ваша честь, перечисление всех этих тонкостей займет слишком много времени, кроме того, для человека непосвященного они вряд ли понятны...
Джаггер, посмотрев на эксперта, благожелательно улыбнулся.
— Мистер МакКартур, — сказал он. — Ваш профессионализм ни у кого тут не вызывает ни малейших сомнений. Мы верим вам. мы целиком и полностью доверяем результатам экспертизы. Можете не распространяться на эту тему.
Джулия Уэйнрайт, дождавшись, пока окружной судья Джаггер закончит беседовать с экспертом, поинтересовалась:
— Меня интересует, когда и откуда именно было отправлено это письмо...
Джаггер что-то шепнул судебному исполнителю, и тот коротко кивнул пожилому человеку в форменном комбинезоне почты Санта-Барбары.
На этот раз на подиум вышел служащий местного почтового отделения.
— Судя по штемпелю, - произнес он, — письмо было опушено в один из многочисленных почтовых ящиков в районе Хилтон-стрит...
«Хилтон-стрит?.. — подумала Джулия. — Но ведь это довольно далеко и от дома Мейсона, и от гостиницы «Эдельвейс»... Зато — в двух шагах от офиса Генри Джакоби... Да, наверняка письмо было отправлено именно им самим...»
Служащий отделения почты тем временем продолжал объяснять:
— ...между двумя и пятью часами дня. Раньше оно не могло быть отправлено по той простой причине, что письма из почтовых ящиков изымаются трижды в день: в семь утра, в два и в пять...
Джулия, напряженно вслушиваясь в слова этого человека, спросила:
— А какого числа?..
Тот кивнул в сторону экрана диапроектора, на котором виднелось сильно увеличенное изображение почтового штемпеля с расплывчатой, но весьма читаемой для глаза цифрой «14».
— Четырнадцатого...
Джулия после этих слов едва не вскочила от радости со своего места.
— Четырнадцатого?
— Между двумя и пятью дня?..
— Но ведь...
— Конечно, никаких сомнений быть не может! Она, быстро взойдя на подиум, обратилась к судье
Джаггеру:
— Ваша честь, показания эксперта, мистера Мак-Картура и почтового служащего, мистера...
— Броневика, — подсказал тот.
— ...почтового служащего мистера Броневика неоспоримо свидетельствуют, что это письмо — подделка. Напомню, что это драматическое происшествие, в котором обвиняется мой подзащитный, имело несчастье произойти именно четырнадцатого, но рано утром. Сразу же после этого Лили Лайт была доставлена в госпиталь, где до сих пор пребывает в состоянии тяжелейшей комы. Стало быть, она просто не могла отправить это письмо между двумя и пятью дня. Таким образом, — продолжала Джулия, — налицо подлог, причем — с явной целью опорочить моего подзащитного. Надеюсь, — она покосилась в сторону Кейта Тиммонса, — надеюсь, что у обвинения нет причин сомневаться в профессионализме и порядочности экспертизы?..
Неожиданно послышался голос Кейта:
— Ваша честь, аргументы, которые выдвинула защита, могут показаться убедительными, однако при своей внешней логике не учитывают одного...
Джаггер поправил очки.
— Чего же?..
Поднявшись со своего места, Тиммонс вышел на возвышение и стал рядом с экраном.
— Дело в том, ваша честь, что я не вижу никаких оснований считать, что это письмо — явная, очевидная подделка.
Все присутствующие в зале судебных заседаний превратились в слух...
Окружной судья Джаггер посмотрел на обвинителя с явным недоумением.
— То есть...
— Дело в том, что Лили Лайт боялась этого человека, — он кивнул в сторону Мейсона, — насколько я понимаю, у нее были все причины бояться его... Если она написала, что он покушался на ее жизнь... Ваша честь, если взять это во внимание...
Джаггер, пристально посмотрев на окружного прокурора, спросил:
— Ну, и что же?..
— А то, что она могла дать запечатанный конверт с письмом кому-нибудь из своих знакомых в городе... И попросить, чтобы он опустил его в почтовый ящик. Что и было сделано, но уже после произошедшего. Ведь Лили Лайт менее всего думала, что в то злосчастное утро ее выбросят из окна...
Джулия, не в силах себя сдержать, выкрикнула со своего места:
— Кто же именно мог это сделать, кто мог опустить письмо?..
Кейт равнодушно пожал плечами.
— Лили Лайт всегда отличалась общительностью, у нее в Санта-Барбаре было много друзей... Это — общеизвестный факт. К ней тянулись люди, причем — самые разные. Кто-нибудь из них и мог исполнить просьбу несчастной. Я не берусь утверждать, кто конкретно сделал это, но такую вероятность нельзя сбрасывать со счетов.
— А подпись на конверте?..
— Более чем вероятно, что подпись сделал тот самый человек, который и опустил письмо в почтовый ящик, — заметил Тиммонс. — Скорее всего, именно он это и сделал... Ваша честь, — он вновь обернулся к окружному судье, — разумеется, я предвижу целиком и полностью резонный вопрос: «Почему Лили Лайт сама не могла подписать этот конверт?», но я предполагаю, что она или забыла это сделать, или же, скорее всего, не знала точного адреса прокуратуры, а потому попросила сделать это своего друга — того самого человека, который и опустил это письмо в почтовый ящик на Хилтон-стрит... Правда, письмо это явно запоздало... Вполне вероятно, что человек, которого она попросила отправить письмо, или забыл об этой просьбе, или просто долго носил его в кармане... Приди оно чуть раньше — вполне возможно, что с потерпевшей, с Лили Лайт не произошло бы этой ужасной катастрофы...
Джулия только полупрезрительно хмыкнула — она уже понимала, что рассуждения прокурора Кейта Тиммонса относительно того, что письмо было написано Лили, но отправлено в прокуратуру неизвестно кем, зыбки и неубедительны.
— Интересно, кто же этот неизвестный?.. Если Лили Лайт действительно попросила его опустить это злосчастное письмо в почтовый ящик, не проще ли предположить, что она и попросила его написать?.. — Сделав небольшую, но весьма красноречивую паузу, Уэйнрайт добавила как бы между прочим: — А может быть, и не просила?.. Может быть, этот неизвестный друг сам проявил инициативу, написав это письмо... Ну, скажем, учитывая праведный образ потерпевшей, посчитал за лучшее не беспокоить ее по пустякам, не отвлекать от размышлений о величии мироздания, а взять инициативу в свои руки и сообщить в прокуратуру об опасности, которая якобы исходит от человека, в доме которого она нашла приют? Вы, мистер Тиммонс, не допускаете такой вероятности?..
Кейт промолчал.
Слово вновь взял Мэл Джаггер:
— Может быть, кто-то, или обвинение, или защита, хочет задать вопросы мистеру Мейсону?..
Окружной прокурор ухватился за эту возможность как за спасительную соломинку.
— Обвиняемый, — произнес он, стараясь при этом не смотреть в глаза Мейсону, — обвиняемый... Скажите мне, с кем из жителей Санта-Барбары Лили Лайт поддерживала дружеские отношения?..
Мейсон неопределенно пожал плечами.
— Ну, так сразу и не скажешь... Тиммонс прищурился.
— И все-таки...
— Ну, со многими в этом городе...
— С кем именно?
— Ну, я не могу сказать точно.
— Вы были с потерпевшей в очень близких отношениях, и не можете определить круг ее друзей?..
— Ну, у этой женщины было много друзей... и поклонников — в последнее время мне иногда казалось, что она не знает, на ком же именно остановить свой выбор. Честно говоря, мистер Тиммонс, подобные вопросы лучше было бы задавать вам...
По залу пронеслась струя веселья.
Тиммонс продолжал, стараясь сохранить полную невозмутимость и спокойствие — он сделал вид, что последняя реплика Кэпвелла не имеет к нему ровным счетом никакого отношения:
— А она никогда не говорила вам, что будет обращаться в прокуратуру или в другие органы власти?..
В ответ Кэпвелл посмотрел на окружного прокурора с явным недоумением.
— Нет... Ведь я уже говорил, что ее попытка самоубийства была запланированной акцией. Видимо, она надумала это давно. Какой резон тогда ей было раскрывать мне свои планы?
Неожиданно Кейт спросил:
— Простите за нескромный вопрос, но он может быть полезен для следствия: у пострадавшей Лили Лайт были любовники?..
Мейсон потупил взор.
— Не знаю...
— И все-таки.
— Ну, я не могу об этом судить, а тем более — осуждать, но мне кажется, что вполне могли быть. Я допускаю такую вероятность.
— Больше вопросов не имею, — произнес Тиммонс и уселся на свое место.
Джаггер, посмотрев на часы, произнес:
— В слушании по делу Кэпвелла-Лайт объявляется перерыв на четверть часа.
После пятнадцатиминутного перерыва слово вновь взяла Джулия Уэйнрайт:
— Ваша честь, — произнесла она, — насколько мне известно, сразу же после первого судебного слушания в доме Кэпвеллов был произведен обыск. Однако матричного принтера, на котором могло бы быть распечатано это письмо, в доме так и не нашли. Более того — в доме Кэпвеллов, по показанию многочисленных свидетелей, вообще никогда не было матричного принтера. Стало быть, всем давно понятно, что письмо это, по всей вероятности, написано в другом месте, и, скорее всего не Лили.
Кейт со своего места спокойно возразил:
— Но Лили Лайт могла набрать письмо на компьютере в доме Кэпвеллов, а затем, переписав его на дискету, распечатать в каком-нибудь ином месте... Не так ли, мисс Уэйнрайт?..
— Но ведь в кабинете Мейсона стоит отличный струйный принтер — почему бы не распечататься сразу?.. — ответила Джулия вопросом на вопрос.-- А кроме того, все в один голос подтверждают, что Мейсон действительно поставил на свой «Макинтош» антикод, и что свой компьютер он всегда закрывает на ключ.
Видимо, аргументы Джулии оказались настолько убедительными, что судья Джаггер, выслушав их прения, резюмировал:
— Ну, мне кажется, тут все понятно... Есть ли у за щиты или у обвинения еще какие-либо вопросы к подозреваемому Мейсону Кэпвеллу?..
Тиммонс произнес:
— Все, ваша честь. После чего отвернулся.
После продолжительной паузы слово взял один из членов жюри присяжных:
— Ваша честь, — произнес он, обращаясь к Джаггеру, — мы, члены жюри, посовещавшись, так и не пришли к единому мнению относительно того — виновен ли Мейсон Кэпвелл в покушении на преднамеренное убийство потерпевшей Лилиан Лайт или нет... Мы считаем, что необходимо еще как минимум несколько судебных заседаний по этому вопросу. До выяснений многих подробностей, которые остались вне нашего внимания. Пока что для всех нас очевидно одно — это письмо скорее всего не принадлежит авторству потерпевшей. Но, повторяю, мы не можем прийти к единодушному решению; было бы желательно выяснить все обстоятельства.
Он сделал ударение на слове «все».
Посовещавшись со своими помощниками, окружной судья Мэл Джаггер объявил заседание закрытым, сказав, что следующее судебное заседание назначается на пятницу, на два часа дня.
Мейсон и Джулия вышли из здания суда вместе. Вид у Мейсона был бодрый — он выглядел гораздо лучше, чем несколько дней назад...
Уэйнрайт ясно видела, что теперь у Кэпвелла появилась хоть какая-то надежда доказать свою непричастность к этому делу...
Они шли к подземной стоянке автомобилей, располагавшейся под зданием суда, обсуждая по дороге перипетии минувшего заседания.
— Я так и знал, — произнес Мейсон, — я так и знал, что это письмо — подделка.
Джулия, которая была воодушевлена результатами экспертизы, постоянно улыбалась Мейсону — не только, чтобы приободрить своего подзащитного, но и потому, что расценивала результаты второго судебного заседания как маленькую, но победу...
Уэйнрайт кивнула.
— Я тоже... Честно говоря, у меня есть серьезные подозрения насчет Генри Джакоби...
Мейсон уже был в курсе предложения хозяина фирмы «Джакоби и К», и, разумеется, целиком и полностью разделял подозрения своего адвоката.
Более того, Джулия рассказала ему даже о своем последнем разговоре с Гарри Брэфордом — разумеется, Кэпвелл сперва не поверил в то, что у Лили Лайт мог быть любовник, да еще такой, но попозже, сопоставив некоторые детали, пришел к выводу, что это вполне вероятно. Именно потому на судебном процессе он без особых колебаний сказал Тиммонсу об этом...
Джулия повторила:
— Да, этот Джакоби... Мне кажется, что он замешан в этой истории...
— Мне тоже... Но...
— Что — «но»?..
Покачав головой, Мейсон произнес:
— Я ведь никогда не видел их вместе...
— Ну и что с того?..
— Я мог бы об этом знать...
Джулия после этих слов Мейсона Кэпвелла нехорошо улыбнулась.
— Ну-ну, конечно... Так бы она тебе и сказала бы... Она ведь все время только и делала, что изображала из себя праведницу... А теперь этот самый Кейт Тиммонс всеми силами пытается представить ее перед публикой как невинно пострадавшую мученицу...
— Да, но ведь он на моем процессе представляет обвинение...
Джулии послышалось, что Мейсон таким образом стремится оправдать его.
— Мейсон, он ведь был твоим приятелем...
— Но ведь у него такая работа, — возразил Мейсон, подойдя к «олдсмобилю» Джулии. — И я его вполне понимаю. — Более того, его пристрастность ко мне совершенно естественна и объяснима...
Уэйнрайт посмотрела на своего подзащитного с нескрываемым удивлением.
— Ты это серьезно?..
Тот кивнул.
— Ну да...
— Интересно, почему?..
— Если бы он попытался проявить ко мне хоть какую-нибудь снисходительность, все бы в Санта-Барбаре в один голос говорили, что Тиммонс делает мне поблажки только потому, что мы когда-то были в приятельских отношениях, — заключил Мейсон.
— Вот как?..
Кэпвелл, опершись рукой о переднее крыло автомобиля, продолжал:
— Разумеется. Мне кажется, что ему теперь очень тяжело...
Нехорошо усмехнувшись, Джулия Уэйнрайт негромко промолвила:
— Ты еще скажи, что он переживает...
Однако Мейсон не понял или сделал вид, что не понял скрытой иронии этой реплики.
— Конечно, — произнес Кэпвелл, — конечно, есть множество странных истин, которые кажутся нам вероятными только потому, что мы никогда серьезно не думали о них. Да, Джулия...
Та, открыв автомобиль, уселась за руль и открыла переднюю дверь.
— Подвезти?..
Мейсон уселся рядом и, хлопнув дверкой, поблагодарил ее:
— Да... Спасибо.
Джулия завела автомобиль.
— Ну, так что ты начал говорить насчет истин, которые кажутся нам странными?..
Вздохнув, Мейсон начал так:
— Мне кажется, что это испытание послано Тиммонсу для того, чтобы он стал лучше, и для того, чтобы обратил свою душу к добру...
Уэйнрайт только поморщилась в ответ на эту реплику и почему-то устало подумала: «Душу этого человека уже вряд ли кто-нибудь повернет к добру...»
Обернувшись к Кэпвеллу, она негромко спросила:
— Не понимаю... Разве ты не рассержен на этого человека?..
— И я не могу гневаться на него... Умные люди правильно говорят: любой грех — от глупости... Это справедливо обо всех грехах, особенно же — о грехе гнева. Рыбак или птицелов могут сердиться на рыбу или на птицу за то, что не поймали ее, а я — на того же Кейта Тиммонса за то, что он делает не то, чего я хотел бы, а то, что надобно только ему... Разве в таком случае мы не будем одинаково глупы?..
Джулия согласно кивнула.
— Возможно.
Мейсон продолжал:
— Допустим, тот же Тиммонс обидел меня, и я рассердился на него. Дело прошло — ведь со временем все проходит. Но в сердце у меня засела злоба против Кейта, и когда я начал бы думать об этом человеке, то сразу же начинал бы сердиться. — Мейсон замолчал, а потом добавил, как показалось Уэйнрайт, каким-то назидательным тоном: — Для того, чтобы человеку хорошо прожить свою жизнь, ему обязательно надо знать, чего он должен делать, а чего — нет. Так вот: для того, чтобы понимать это, ему непременно надо понимать, что же такое мир, в котором он живет, и кто он сам в этом мире. Об этом и только об этом и учили во все времена самые умные и добрые люди всех народов. Все эти учения, различные по форме, сходятся между собой в главном: каждый человек должен жить сообразно своему разуму и своей совести. А злобность и совесть — вещи совершенно несовместимые.
«Олдсмобиль», выехав на главную улицу Санта-Барбары, покатил по направлению к дому Кэпвеллов. Неожиданно Джулия, которая в тот день была несколько уставшей после проведенного слушания, предложила:
— А почему бы нам с тобой не пообедать вместе, Мейсон?..
Тот обернулся.
— Пообедать?..
— Ну да...
— А что — есть повод?..
— Конечно... Ведь у нас сегодня пусть маленькая, но все-таки победа... Я считаю, что это — достаточный повод для того, чтобы выпить по бокалу шампанского... Если ты, конечно же, не возражаешь...
Мейсон замялся.
— Но ведь...
Посмотрев на своего собеседника, Уэйнрайт решила, что будет лучше, если она возьмет инициативу в собственные руки.
— Вот что: никаких «но ведь». Сейчас же поехали... Ну, скажем, в тот же «Ориент Экспресс».
Подняв на собеседницу глаза, Кэпвелл несмело предложил ей:
— А может быть, нам с тобой лучше отобедать у меня дома?..
— Почему это?.. — поинтересовалась Джулия, следя за дорогой.
— Ну, «Ориент Экспресс» принадлежит моему отцу, СиСи Кэпвеллу...
Джулия передернула плечами.
— Ну и что с того?..
— И мне как-то неудобно...
— То есть...
— Ну, люди, увидав нас вместе, начнут говорить всякое... — произнес Мейсон и отвернулся куда-то в сторону.
Джулия невольно подумала: «Он точно такой же, как и Гарри Брэфорд — всего боится. И почему современные мужчины так боятся этого общественного мнения?.. Ведь обычно в подобных случаях обвиняют женщин...»
Джулия свернула в сторону океана, туда, где виднелась огромная, раскрашенная всеми цветами радуги реклама «Ориент Экспресса».
Мейсон тут же забеспокоился:
— Что ты делаешь?..
— Везу тебя обедать, — сказала Джулия.
— Но ведь... Мы же договорились, что отобедаем у меня дома...
Джулия скривилась.
— Не думала, что ты такой щепетильный... Тот попытался было возразить:
— Я не щепетильный, просто...
Остановив свой автомобиль на стоянке, Уэйнрайт заглушила двигатель.
— Ладно, выходи... Я не понимаю — чего нам бояться?.. Я ведь твой адвокат, ты — мой подзащитный. И вполне естественно, если люди увидят нас вместе... Пусть даже и тут, в «Ориент Экспрессе»... Чего бояться?.. Это ведь вполне естественно. Мейсон, ты ведь не боишься, когда эти люди, она кивнула в сторону небольшой группки, стоявшей на открытой террасе, — когда они видят нас вместе на коридорах суда?..
Кэпвеллу ничего не оставалось делать, как дать отрицательный ответ.
— Нет...
— Вот видишь...
Выйдя из автомобиля Джулии, он задумчивым голосом произнес:
— Просто в последнее время я как-то не очень люблю, когда мне уделяют слишком много внимания... Вот увидишь сама: сейчас, когда мы зайдем в это кафе, все внимание посетителей будет направлено только в нашу с тобой сторону...
Джулия, закрывая машину, хмыкнула.
— Внимание?..
— Ну да...
— А, ерунда, не обращай внимания... Ну, хватит стоять — пошли...
Мейсон оказался совершенно прав: как только он и Джулия появились на открытой террасе, люди, стоявшие там и негромко беседовавшие о чем-то своем, как по команде замолчали. Все взоры обратились на Кэпвелла и его спутницу.
Джулия, пройдя между столиками, где сидели посетители, сделала такой вид, будто бы это — какие-то неодушевленные предметы.
Усевшись за столик, она произнесла:
— Ну, их тоже надо понять...
— Кого?.. — удивился Кэпвелл, подсаживаясь рядом с ней.
— Горожан... тех самых людей, мнения которых ты в последнее время стал так сильно бояться... Ведь в Санта-Барбаре так мало настоящих развлечений...
Кэпвелл согласно закивал.
— Да, какие уж тут развлечения... Разве что ходить друг к другу в гости...
— А тут, — продолжала Уэйнрайт, — такая прекрасная возможность потрепать языками, построить из себя Шерлоков Холмсов, посудачить на тему — каким именно образом ты выкинул Лили Лайт из окна, что при этом говорил... Мейсон, ведь в каждом человеке, по сути, заложены рефлексы сыщика. А когда в таком небольшом городке, как наш, случается что-нибудь экстраординарное в подобном роде, совсем из рук вон выходящее... Представляешь, как пробуждаются их инстинкты?..
Мейсон понимающе покачал головой.
— Да уж...
— Я недавно слышала на автостоянке, как двое очень солидных, очень серьезных с виду людей спорили буквально до хрипоты: каким образом ты выбросил несчастную Лили Лайт из окна, что при этом говорил, какие чувства при этом испытывал...
— Вот как?..
Вид у Джулии был очень серьезен — только в уголках рта подрагивала едва различимая улыбка.
— Точно тебе говорю...
— Ну, и что же?.. Джулия улыбнулась.
— Ты не поверишь, но они в конце концов заключили пари...
— Пари?..
— Именно.
— И о чем же?..
— Один говорил, что она сама тебя довела до этого, стало быть, и сама виновата, потому что женщине, — Уэйнрайт косо усмехнулась, — женщине всегда проще всего довести мужчину до состояния белого каления. Мне даже показалось, что этот человек где-то подсознательно восхищался тобой, Мейсон...
Кэпвелл, облокотившись о спинку стула, заметил как бы вскользь:
— Наверное, у него какие-то весьма серьезные проблемы или с женой, или с любовницей.
— Ага...
— А может быть — с двумя сразу. И его заветное, но еще неосознанное желание — выкинуть обеих из окна к чертовой матери. Зигмунд Фрейд чистой воды. Психоанализ или как там это все называется...
— Вполне возможно, — согласилась Джулия. — Да... И вообще — вы, мужчины, часто считаете, что во всем и всегда виноваты только мы, женщины...
Кротко улыбнувшись, Кэпвелл наклонился к Уэйнрайт и спросил:
— Откуда такая агрессивность по отношению к нам, мужчинам?.. В последнее время ты, Джулия, становишься настоящей воинствующей феминисткой. Уж не собираешься ли открыть в нашем городке филиал организации «Синий чулок»?..
— Нет... Тебе это только кажется...
Как-то механически взяв со стола обеденную карту, Джулия подумала: «А ведь он по-своему прав!.. В последнее время я иногда замечаю за собой, что начинаю просто-напросто ненавидеть мужчин — и притом всех, без разбора, независимо от того, хорошие они или нет... Да, все это от одиночества...» Мейсон напомнил:
— Ты, кажется, рассказывала о пари, которое заключили двое джентльменов...
— Я об этом и говорю... Так вот: а второй утверждал, что наоборот: Лили Лайт всегда слыла в Санта-Барбаре образцом во всех отношениях, что эта женщина была для многих почти что святой, что она была образцом непорочности и доброты, что на нее снизошла благодать, что вообще она по своей натуре — кротка, как агнец. И что во всем, естественно, виноват только ты один.
— А пари?..
— Да. Пари на тему: «Кто виноват в случившемся — ты или Лили».
— Боюсь, они оба проиграют, — улыбнулся Кэпвелл. — Если, конечно...
— Что — конечно?
— Если тебе удастся доказать мою полную невиновность...
— А ты разве в этом сомневаешься?..
— Нет...
— И я не сомневаюсь... Если, конечно, в следующий раз окружной прокурор не выкопает для нас с тобой какую-нибудь новую яму...
Кэпвелл, внимательно посмотрев на свою собеседницу, произнес:
— Интересно — что скажет Тиммонс на следующем заседании?..
Джулия с трудом сдержала себя, чтобы не выругаться по адресу окружного прокурора. Она не сделала этого только потому, что не хотела ввязываться с Мейсоном в долгий спор на морально-нравственные темы.
— А-а-а, — протянула она. — Какая, собственно, разница?..
— Ну, не скажи...
— Ведь заседание еще не скоро... У нас с тобой будет достаточно времени подготовиться к нему...
К столику подошел официант и, зная привычки Джулии, которая была тут постоянной посетительницей, сразу же поставил на стол чистую пепельницу.
— Хотите что-нибудь заказать?..
Уэйнрайт внимательно посмотрела на Мейсона — с подобным видом обычно мужчины, приводя в ресторан своих дам, смотрят на них...
— Что ты хочешь?.. Тот только улыбнулся.
— Ну, обычно подобные вопросы задают дамам, а не наоборот... Нет, Джулия, ты настоящая воинствующая феминистка, — сделав небольшую паузу, он, в свою очередь спросил у нее. — А что хочешь ты?..
Поразмыслив, та ответила:
— Чего-нибудь легкого и необременительного, если тут есть... Честно говоря, я не люблю сильно наедаться за обедом. Когда я объедаюсь, то чувствую тягу ко сну, а если посплю днем хоть немного, у меня сразу же начинает болеть голова.
— Могу вам предложить салат, вегетарианский суп и отличный вишневый пирог, — осторожно вступил в разговор официант.
Вопросительно посмотрев на своего спутника, Уэйнрайт спросила:
— Идет?..
Тот коротко кивнул.
— Вполне подходит...
Во время обеда Мейсон вновь начал говорить о своих нравственных ориентирах — правда, на этот раз Джулия слушала его не краем уха, как обычно, а очень серьезно и внимательно.
Она видела, что в отличие от многих людей, которые только лишь изображают из себя праведников, Мейсон абсолютно искренен в своих рассуждениях...
Да, Мейсон Кэпвелл в последнее время очень сильно изменился, причем в лучшую сторону; он стал более спокойный, уравновешенный, глаза его постоянно искрились какой-то внутренней добротой...
Это было очевидно для всех, а тем более — для Джулии, которая, в силу своей профессии, вообще неплохо разбиралась в людях...
Кэпвелл, глядя в какую-то лишь одному известную пространственную точку перед собой, говорил:
— Чем больше я смотрю на современных людей, тем больше и больше поражаюсь им...
Джулия, откусывая вишневый пирог, спросила:
— Что ты имеешь в виду?..
— Современные люди в тысячу раз больше хлопочут о том, чтобы прибавить себе богатства, чем о том, чтобы прибавить себе разума. Но ведь всякий нормальный человек должен понимать, что куда важнее то, что есть в нем самом, чем-то, чем он обладает... Согласно кивнув, Уэйнрайт ответила:
— Ну, не надо так строго судить людей, Мейсон... Не все же...
Она хотела сказать: «Не все же такие умные, как ты», но в самый последний момент запнулась, решив, что эта похвала из ее уст может показаться Кэпвеллу несколько прямолинейной...
На подобные железобетонные комплименты был способен разве что Генри Джакоби...
Мейсон продолжал:
— Я все время думаю, отчего человеку хочется стать богатым?.. Для чего все так пекутся о том, чтобы у них были дорогие автомобили, прекрасные дома, право на различные увеселения?..
— Почему?..
— Разве что от недостатка духовной жизни, от слабости духа, — произнес Мейсон, обращаясь как будто не к собеседнице, а к самому себе. — Только лишь от этого, Джулия... Дайте такому человеку настоящую духовную жизнь, и ничего этого ему просто не понадобится. Знаешь, мне пришло на ум одно сравнение: как тяжелая и неудобная одежда мешает движениям тела, так и богатство мешает зачастую движениям души... Всякий, кто имеет меньше, чем желает, должен знать, что имеет больше, чем заслуживает.
Джулия поспешно возразила:
— Мейсон, но ведь ты, мягко говоря, не самый бедный человек в Санта-Барбаре...
Тот кивнул.
— Да, действительно...
— Почему бы тогда тебе не отказаться от своего богатства?..
Тяжело вздохнув, он ответил:
— Не надо понимать все так упрощенно, Джулия-Богатство, которым я обладаю, досталось мне от моего отца... Собственно говоря, даже и не досталось; оно даже и не мое, просто я пользуюсь, и, зачастую — не совсем правильно, — отцовскими капиталами. То есть, я хочу сказать, что теперь я не стремлюсь к тому, чтобы быть очень богатым... Двумя средствами можно избавиться от бедности: одно — увеличить свое богатство, другое — приучить себя довольствоваться малым. Увеличить богатство, Джулия, не всегда возможно, более того, обычно богатство наживается бесчестными способами. А вот уменьшить свои потребности, всегда в нашей власти, кроме того, это всегда хорошо для нашей души...
Мейсон Кэпвелл говорил очень долго и все с большей и большей горячностью; его аргументы и доказательства своей правоты казались Джулии очень серьезными, небанальными и убедительными...
Все это время она молчала, лишь изредка поддакивая или задавая незначительные вопросы.
«Боже мой, — думала она, то и дело бросая косые взгляды на своего собеседника, — и почему это я раньше не воспринимала его всерьез?.. Ведь он настоящая личность, он ведь очень интересный и необычный человек, этот Мейсон Кэпвелл...»

ГЛАВА 7

Неожиданное предложение прогуляться по Санта-Барбаре. Линкольн-Парк куда более многолюден ночью, чем днем. На что способна Армия спасения. Третье судебное слушание. Заявление Джакоби. Порочный круг в рассуждениях Джулии. Как из него выбраться?.. Уэйнрайт все больше и больше осознает, что Мейсон Кэпвелл для нее не просто клиент.

После позднего ужина Джулия неожиданно предложила Кэпвеллу:
— А не пройтись ли нам по городу?..
Тот смущенно улыбнулся.
— Ты хочешь?..
— Честно говоря, — ответила та, поднимаясь из-за стола, — я так редко бываю на улице... Все время кручусь, как белка в колесе: суд — свой офис — дом... Я и пешком почти не хожу — все время езжу на машине... Иногда, в столь редкие свободные минуты сижу по вечерам в «Ориент Экспрессе»...
Встав вслед за Уэйнрайт, Кэпвелл прошел в прихожую и снял с вешалки плащ.
— А я и не знал...
Вопросительно глянув на него, Джулия спросила обеспокоенно:
— Чего?..
— Что ты, Джулия, такая большая любительница... романтики.
— Ты так считаешь?.. Он коротко кивнул в ответ.
— Конечно же...
— А почему?.. Что ты находишь в этом романтичного?..
Мейсон улыбнулся.
— Ну, разве ночные прогулки по городу — это не романтика?..
— Мне кажется, это естественное желание... — с языка Уэйнрайт уже было готово слететь: «Прогуляться с тобой после всего...», но в последний момент она сдержалась, посчитав подобное признание преждевременным и произнесла. — Естественное желание подышать свежим воздухом... А почему бы, собственно, и нет?..
Мейсон, неспешно засовывая руки в рукава плаща, ответил:
— Что ж — я не против...
— Тогда пошли.
— А где бы ты хотела прогуляться?..
— Честно говоря, мне больше всего нравится Линкольн-Парк...
Мейсон улыбнулся в ответ.
— А, понимаю... Ну, хорошо...
И они неспешно пошли гулять по ночным улицам Санта-Барбары.
В городе было уже тихо — только разноцветный неоновый свет негаснущих реклам заливал мостовые. Серебристо-зеленый туман медленно опускался на город.
Мейсон взял руку Джулии и сунул ее в карман своего плаща.
Когда центральная часть города уже была пройдена, Кэпвелл спросил:
— Устала?..
Уэйнрайт покачала головой и улыбнулась.
— Нет, что ты...
«Разве рядом с тобой можно устать?.. — подумала она. — Нет, нет и еще раз нет!..»
Показывая на раскрытые двери ночных кафе, мимо которых они проходили, Мейсон спросил:
— Не зайти ли нам туда?..
Джулия отрицательно мотнула головой.
— Нет... Потом.
Наконец, они подошли к Линкольн-Парку.
Он выглядел тихим островком среди каменного потока домов. Глухо шумели деревья на ветру. Кроны их терялись во мгле.
Мейсон и Джулия быстро нашли свободную скамеечку и уселись.
Ночь была довольно прохладная, и потому Кэпвелл участливо поинтересовался:
— Ты не замерзла?..
— Нет, нет...
«Разве рядом с тобой можно мерзнуть?..» — подумала Уэйнрайт.
Вокруг фонарей, стоявших вдоль аллеи, по краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые электрические нимбы. В сгущавшемся тумане началась сказочная, фантастическая игра света. Ночные насекомые, охмелевшие от ароматов, вылетали из липовой листвы, кружились вокруг фонарей и тяжело ударялись об влажные матовые стекла.
Туман преображал все предметы, отрывая их от земли и поднимая куда-то вверх. Огромное административное здание банка напротив, казалось, плыло по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с ярко освещенными каютами; серая тень пресвитерианской церкви, стоящая за этим мрачноватым строением, превращалась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в серовато-красном мареве света. А потом сдвинулись со своих мест и поплыли караваны домов напротив...
Они сидели рядом и молчали — казалось, они понимали друг друга и без слов...
В этом тумане все было нереальным — и им казалось, что они тоже как-то расплываются, тонут в призрачном мерцающем свете.
Мейсон медленно повернул голову и посмотрел на Джулию — яркий свет фонаря отражался в ее широко раскрытых глазах...
— Сядь поближе, — произнес он, — а то туман унесет тебя...
Она повернула к Кэпвеллу лицо и как-то загадочно улыбнулась...
Рот Джулии был полуоткрыт, зубы мерцали, большие глаза смотрели на Мейсона в упор...
Но ему в этот момент почему-то казалось, что она вовсе не замечает его, что ее улыбка и взгляд скользят куда-то мимо, туда, где продолжалось это серое, серебристое течение; будто бы она слилась с призрачным шелестом листвы, с каплями влаги, стекающим по шероховатым стволам, будто бы она ловит темный, неслышный для обычного человеческого уха голос за деревьями, за всем этим призрачным, ирреальным миром, будто бы сейчас она встанет и пойдет сквозь этот серебристый туман, бесцельно и уверенно, туда, где ей слышится темный и такой таинственный призыв земли к жизни.
Мейсон потом никогда в своей жизни не смог забыть этого момента: лицо Джулии, такое красивое и выразительное, не смог забыть, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой сверкающей тишине, — не смог забыть, как губы ее потянулись к его губам, глаза приблизились к его глазам, посмотрев вопрошающе и серьезно, и как потом эти огромные мерцающие глаза медленно закрылись, словно сдавшись ему...
А серебристый туман все клубился вокруг скамейки. Из его рваных клочьев торчали окруженные оранжевыми нимбами фонари.
Мейсон неспешно снял с себя плащ, и они вдвоем укрылись им...
Город потонул, исчез, как-то совершенно незаметно растворился...
И время словно умерло для них...
Они просидели так долго — ни Кэпвелл, ни Уэйнрайт не могли сказать, сколько же точно — время совсем остановилось. И они не вели его счет...
Постепенно ветер усилился, и в сером воздухе перед ними замелькали какие-то длинные, фантасмагорические тени. Мейсон услышал какие-то шаги и невнятное бормотание. Затем неожиданно откуда-то справа донесся приглушенный звон гитар.
Кэпвелл и Уэйнрайт, как по команде, подняли головы. Тени приближались, материализуясь в темные силуэты, и, казалось, сдвигались в круг.
Внезапно послышалось громкое пение:
— Иисус зовет тебя...
Мейсон вздрогнул и стал прислушиваться
В чем дело?..
Непонятно.
Уж не попали ли они на луну?.. Может быть, в пресвитерианской церкви напротив какая-то служба?..
Нет, уже слишком поздно...
Но ведь это хор, самый настоящий двухголосный женский хор...
— Покайся в грехах...
Неожиданно по всему парку раздалось в ритме военизированного марша:
— Грешник, грешник, поднимайся...
Мейсон посмотрел на свою спутницу с полнейшим недоумением.
— Ничего не понимаю...
— Я тоже.
Невидимый хор продолжал:
— Приходи в исповедальню...
Джулия передернула плечами.
— Даже и не представляю, что же это такое может быть...
И вдруг Мейсон понял.
— А, так ведь это Армия спасения!
Тени снова призвали:
— Грех в себе ты подавляй...
Кантилена постепенно нарастала.
В глазах Джулии замелькали искорки. Ее губы и плечи вздрагивали от смеха.
А над Линкольн-Парком уже гремело неудержимое фортиссимо, многократно усиленное стереофоническими динамиками:

Страшный огонь
И пламень ада
Вот тебе за грех
Награда

Но наш Бог зовёт
«Молись,
О заблудший сын —
Спасись!..»

Грешник, грешник.
Пробуждайся,
К Иисусу
Поднимайся

Неожиданно откуда-то из тумана, совсем рядом раздалось злобное восклицание:
— Да потише же вы, черт бы вас побрал!.. Никуда от вас не спрячешься!..
После этого женский хор неожиданно умолк... Но Армия спасения привыкла к жизненным невзгодам — вскоре голоса зазвучали с удвоенной силой:

Боже, дай нам
Исцеленье,
Дай грехов нам
Отпущены;
Одному —
Что в мире делать?.. —

Пели женщины в унисон.
И вдруг все тот же голос заорал:
— Целоваться, черт возьми!.. Неужели и тут я не найду покоя?..
Но хор не сдавался:

Тебя дьявол
Искушает
И коварно
Соблазняет...

Из тумана мгновенно донеслась реплика все того же человека:
— Вы, старые дуры, уже давно никого не можете соблазнить!.. Как все вы мне надоели, черт бы вас подрал!.. Неужели не можете найти какого-нибудь иного места для своих псалмов?!..
Да, это действительно была Армия спасения... Мейсон фыркнул.
— Да...
Джулия тоже не могла сдержать себя.
— Ха-ха-ха!.. Никогда в своей жизни не слышала ничего подобного!..
Этот поединок был форменной потехой. Армии спасения давно уже было известно, что скамеечки Линкольн-Парка служат надежным прибежищем для любовных пар. Только здесь они могли уединиться и скрыться от городской суеты. Поэтому богобоязненные женщины из Армии спасения, задумав нанести по этому месту решающий удар, устроили ночную облаву для спасения душ. Необученные голоса набожно и старательно гнусавили слова псалмов. Резко бренчали в такт расстроенные гитары.
Линкольн-Парк ожил.
В серебристом тумане начали раздаваться смешки и иронические возгласы в адрес старых дев, которые «давно уже неспособны никого совратить», и поэтому мешают это делать другим...
Одинокий мятежник, выступивший в защиту любви, неожиданно получил невидимое, но могучее подкрепление со стороны единомышленников. Наверное, все скамейки в этот поздний вечер были заняты. И, словно в знак протеста, очень быстро организовался контрхор.
Видимо, в нем участвовало несколько ветеранов Вудстока, и маршевая музыка Армии спасения только раззадорила их. Вскоре мощно зазвучал некогда популярный блюз «О, моя крошка...»
Армия спасения всполошилась. Бурно заколыхались поля шляпок. И они вновь попытались перейти в контрнаступление.

Не упорствуй.
Умоляем,
Все мы Бога
Прославляем —

Резко заголосил хор аскетических дам. Но зло в этот раз победило: трубные глотки противников дружно грянули в ответ:

Приди ко мне, моя крошка.
Мы будем танцевать и веселиться,
А когда твои родители уедут.
Ты поведешь меня в свою спальню
К большой и широкой кровати
И мы будем наслаждаться друг другом
До самого утра...

Неожиданно Мейсон, обернувшись к Джулии, тихо, но решительно произнес:
— Уходим отсюда сейчас же.
Та, удивленно посмотрев на него, только несмело спросила:
— Но почему?..
Кэпвелл, вставая со скамейки, пояснил:
— Я знаю эту песню.
Джулия с полуулыбкой обернулась:
— Что-то страшное?..
— Она была популярна в те времена, когда я учился в университете. В ней очень много куплетов, и текст, чем дальше, тем красочнее...
Они снова были в городе, с его привычными слуху автомобильными клаксонами и шорохом шин. Но он, казалось, стал заколдованным. Туман превращал автобусы в огромных сказочных животных, проезжавшие автомобили — в крадущихся кошек с горящими глазами, а ярко освещенные витрины магазинов — в сказочные пещеры, полные всяческих соблазнов...
Они неспешно прошлись по улице вдоль Линкольн-Парка и пересекли луна-парк. В мглистом воздухе карусели вырисовывались, как башни, пенящиеся блеском и музыкой. Чертово колесо кипело в пурпурном зареве, в багряном золоте и в хохоте, а лабиринт переливался мерцающими синими огоньками.
— Благословленный лабиринт!.. — сказал Кэпвелл, счастливо сверкнув глазами.
— Почему?
— Мы были там с тобой. Да, если бы мы тогда знали, — сказал Мейсон и, не договорив, смущенно осекся и замолчал...
Она кивнула.
— Мне кажется, что это было бесконечно, бесконечно давно...
Когда-то, несколько месяцев назад, Джулия и Мейсон действительно очутились там вместе — случайно, безо всякого умысла.
Уэйнрайт предложила:
— Войдем туда еще разок?.. Кэпвелл отрицательно мотнул головой.
— Нет...
Однако Джулия Уэйнрайт не сдавалась — ей не хотелось домой, ей хотелось побыть с Мейсоном еще хоть немножко...
Обернувшись, она спросила:
— Но почему же?..
— Уже поздно.
— Ну и что?..
— У тебя завтра тяжелый день... Да и у меня, честно говоря, тоже...
— Что же делать?..
Кэпвелл предложил:
— Пойдем домой...
После чего посмотрел на Джулию...
Как она была прекрасна!..
Нет, она была просто восхитительна!..
И почему же он раньше этого не замечал?..
Этот серебристый туман делал ее, словно легкий аромат, еще более очаровательной...
Мейсон, участливо посмотрев на свою спутницу, поинтересовался:
— Ты не устала?..
Та отрицательно кивнула.
— Нет еще...
Они подошли к павильону с какой-то японской электроникой. Павильон был открыт.
Кэпвелл, осмотрев электронные игрушки, произнес:
— Нет, не будем сегодня играть... И они пошли дальше через парк...
— Где-то тут должны быть клумбы... — Задумчиво произнесла Уэйнрайт.
— Да, запах слышен...
— И совсем отчетливо, — согласилась та. Мейсону захотелось найти пустую скамью, чтобы посидеть еще немного, и он осторожно посмотрел по сторонам. То ли из-за запаха роз, то ли потому, что вечер был такой теплый, ему тоже не хотелось возвращаться домой.
Однако ни одной пустой скамейки он не нашел — повсюду сидели пары.
— Который час?.. — спросила Джулия, покосившись на Кэпвелла.
Тот, закатав белоснежную манжетку своей рубашки, посмотрел на часы.
— Почти полночь...
В этой фразе явно угадывалось: «Пора отдыхать, Джулия...»
Она только улыбнулась в ответ — Уэйнрайт могла гулять с Мейсоном до самого рассвета...
Они еще немного постояли, после чего, Мейсон, растерянно посмотрев по сторонам, произнес:
— Ну все, надо по домам... Джулия несмело предложила:
— Может быть, останешься у меня?..
В этой фразе явно прочитывалось: «К чему все эти глупые условности?.. Мы ведь с тобой взрослые люди, Мейсон...»
Однако Кэпвелл сделал вид, что не расслышал этой реплики...
Они пошли обратно — Мейсон посчитал своим долгом проводить Джулию до ее дома.
У Линкольн-Парка Кэпвелл и Уэйнрайт увидели неожиданное зрелище.
Армия спасения, подтянув резервы, перешла в решающее контрнаступление. Теперь сестры у входа в парк стояли в четыре шеренги, впрочем, тут были не только сестры, но и братья в форменных мундирах. Вместо резкого двухголосья пение шло уже на четыре голоса, и хор звучал, как настоящий орган.
В полночном тумане парка неслось в темпе медленного вальса:

Покайся, неправедный,
В своих грехах...

От оппозиции ничего больше не осталось — она была начисто сметена.
Джулия почему-то вспомнила слова своего бывшего возлюбленного Дейла Уэбстера: «Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений...»
Проводив Уэйнрайт до подъезда, Мейсон ласково посмотрел на нее и сказал:
— Спокойной ночи, Джулия...
Она улыбнулась в ответ.
— Спокойной...
Мейсон, опустив голову, тихо-тихо, одними только губами добавил:
— Я очень благодарен тебе...
— За что?.. — удивилась та.
Не отвечая, Кэпвелл резко развернулся и зашагал прочь...
Как ни странно, но на третье слушание по делу Кэпвелла-Лайт любопытных пришло гораздо меньше, чем на первые два — видимо, волна интереса к этому делу постепенно пошла на убыль.
«Это и хорошо, — подумала Уэйнрайт, глядя на зал, — чем меньше посторонних людей, тем обычно спокойней атмосфера...»
Уэйнрайт внимательно смотрела в зал, стараясь найти глазами Брэфорда — ей почему-то казалось, что Гарри обязательно должен появиться сегодня тут.
Однако его не было. Зато, к своему немалому удивлению, Джулия обнаружила Генри Джакоби...
Хозяин фирмы «Джакоби и К» сидел в первом ряду. Почувствовав на себе пристальный взгляд Уэйнрайт, он обернулся и, пока слушание еще не началось, поднявшись, подошел к ней...
— Рад видеть вас...
Холодно кивнув в ответ, адвокат нарочито-небрежно произнесла:
— Здравствуйте... После чего отвернулась.
Метнув в Генри косой взгляд, Джулия подумала: «Наверное, неспроста он пришел сюда сегодня...»
К сожалению, Уэйнрайт не ошиблась в своем предположении...

Судья Джаггер позвонил в колокольчик, стоявший на его столе, и слушание началось.
И вновь первым слово взял Кейт Тиммонс.
— Ваша честь, — произнес он, обращаясь к судье, — насколько я понимаю, цель нашего слушания — установить, виновен ли подсудимый, — он коротко кивнул в сторону Мейсона, — или же невиновен в преднамеренном покушении на жизнь Лили Лайт...
Мэл, пожевав губами, кивнул.
— Разумеется...
Тиммонс продолжал:
— Насколько я понимаю, нам следует не отвлекаться на разные пусть и сопутствующие этому делу обстоятельства, которые, тем не менее, являются второстепенными, а на главном...
«Ага, — решила про себя Уэйнрайт, — стало быть, он просто избрал другую тактику... Все теперь понятно. Теперь Кейт Тиммонс прекрасно понял, что делать ставку на это письмо — гиблое дело, и потому решил больше не акцентировать на нем внимание — ни окружного судьи, ни жюри присяжных... Значит... Значит, мне надо как можно больше заострить внимание именно на этом...»
Поднявшись со своего места, Джулия сказала, обращаясь к судье:
— Ваша честь, я хотела бы задать один вопрос господину окружному прокурору...
Джаггер, поправив очки, произнес:
— Да, пожалуйста...
Уэйнрайт обернулась к Тиммонсу.
— Я хотела бы узнать, какие именно обстоятельства вы считаете второстепенными?.. Насколько я понимаю — то самое письмо, которое потерпевшая Лили Лайт написала... — сделав небольшую, но весьма выразительную паузу, она добавила, — или не написала вам...
Кейт прищурился.
— Да, конечно же, в этом деле очень много неясного... Но для меня лично очевидно одно: в момент совершения преступления в номере гостиницы «Эдельвейс», кроме потерпевшей и Мейсона, никого более не было... Стало быть, подозреваться в этом может только он.
Склонив голову на бок, Уэйнрайт перебила своего оппонента:
— А вы не допускаете вероятности, что это действительно могла быть попытка самоубийства, мистер Тиммонс?..
Тот только улыбнулся.
— Нет.
— Почему же?..
— Дело в том, — начал тот, обращаясь то ли к Джулии, то ли к судье, — дело в том, что на подобный шаг способен разве что... разве что человек с серьезными отклонениями в психике...
— А вы думаете, что у Лили Лайт не могло быть подобных отклонений?..
— Следствие навело справки, и теперь нам доподлинно известно, что Лили Лайт на протяжении всей своей жизни не обращалась к психиатру... Она вообще отличалась завидным здоровьем... Значит, попытка самоубийства просто исключается.
Да, теперь Джулия ясно видела, что Тиммонс при своем обвинении будет опираться только на то, что нормальный человек, будучи в здравом уме, ни за что на свете не выбросится из окна без чьей-либо помощи.
Не зря же он затребовал данные о том, обращалась ли Лили Лайт к психиатру или не обращалась... Стало быть, теперь он всячески будет игнорировать это странное письмо... А значит...
Значит, единственное спасение для Мейсона — акцентировать на этом письме внимание присяжных и Мэла Джаггера.
Кейт, неспешно прохаживаясь по подиуму перед местом судьи, заложив руки за спину, говорил:
— То, что в момент совершения преступления в номере Лили Лайт, кроме нее и Мейсона, не было ни единого человека, сомневаться не приходится. На этот счет есть свидетельские показания...
— Вот как?..
После соответствующих формальных процедур на свидетельском месте появилась чернокожая горничная — Барбара Майер, которая в то утро дежурила на этаже гостиницы.
— Мисс Майер, — произнес Тиммонс, — скажите, с которого часа вы заступили на дежурство?..
Видимо, горничная никогда ранее не давала показаний в суде и потому, чувствуя на себе повышенное внимание такого количества людей, растерялась.
— Ну, с шести утра...
— Вы все время были на коридоре?..
— Да.
— Если не секрет, чем вы занимались?
— Я поливала цветы... В нашем отеле так много цветов, и мне каждое утро приходится поливать их, — начала объяснять свидетельница.
Тиммонс продолжал свой допрос:
— Стало быть, любой человек, который бы в это время появился на коридоре, не ускользнул бы от вашего внимания, не так ли?..
Барбара, на минутку задумавшись, кивнула.
— Да, сэр. Хотя...
— Что — хотя?..
— Хотя в такое раннее время на коридоре гостиницы, как правило, никто и не появляется, — произнесла она. — Хотя нет, я не совсем то сказала вам: конечно же, бывает, что ходят люди... То есть я хотела сказать, что так рано утром обычно никто в номера не заходит, а наоборот — выходят оттуда...
— Что вы имеете в виду?..
— Ну, иногда я обращала внимание, что из номеров, которые снимают женщины, по утрам выходят мужчины... И наоборот...
Кейт только понимающе заулыбался — он вообще всегда улыбался, когда слышал какие-нибудь гадости о людях, ему незнакомых, конечно — не говоря уже о тех, кого он хорошо знал.
По залу пронеслась струя веселья.
Судья Джаггер позвонил в колокольчик и строго произнес:
— Прошу тишины. То, что сказала миссис Майер, к рассматриваемому делу не имеет никакого отношения. Прошу вас, — кивнул он в сторону свидетельницы, — прошу вас, продолжайте...
Тиммонс, подойдя к Барбаре поближе, спросил:
— И вы никуда все это время не отлучались?.. Та отрицательно покачала головой.
— Нет...
— И что было дальше?..
— Ну, где-то в районе восьми утра — это я так точно говорю, потому что в восемь утра по радио начинается радиоинсценировка «Муки любви», которую я всегда слушаю по утрам, так вот, в восемь утра на коридоре появился вот этот господин, — она покосилась в сторону Мейсона, — я только подумала — и почему же этот человек пришел в гостиницу так рано?..
— Он пришел один?..
Подумав некоторое время, свидетельница решительно ответила:
— Да.
— Было ли у него что-нибудь в руках?..
— Нет, я хорошо это запомнила.
— Он пришел один?..
— Один.
— И что было дальше?..
— Он подошел к номеру пятьсот пятому, который снимала мисс Лайт, и постучался.
— И что же?..
— Дверь оказалась незапертой. Он вошел... — Майер сделала небольшую паузу, после чего, недоуменно посмотрев на Тиммонса, добавила: — Вот, собственно, и все, что я знаю об этом...
— Значит, больше на коридоре в то утро вы никого не видели?.. — спросил Кейт.
— Нет.
После того, как свидетельница удалилась, слово взяла Джулия.
Уэйнрайт поняла, что теперь Кейт исчерпал все возможные аргументы относительно обвинения Мейсона в покушении на жизнь Лили Лайт.
Значит, пробил ее час рассказать суду о своих подозрениях...
— Ваша честь, — обратилась она, глядя на окружного судью, — ваша честь... Я прекрасно понимаю желание мистера Тиммонса доказать, что в тот момент, когда произошла эта драматическая сцена, в комнате, которую снимала потерпевшая, никого больше не было... — Джулия нервным движением поправила прическу. — Я понимаю, что нормальному человеку трудно понять, как же женщина может отомстить мужчине тем, что выбрасывается из окна на его глазах. Да, в этой истории есть какая-то загадка, которая на первый взгляд может показаться неразрешимой. И, единственное, что может пролить свет на эту историю — то самое письмо, которое Лили якобы написала в окружную прокуратуру на имя мистера Кейта Тиммонса...
Произнеся это на едином дыхании, она скосила глаза на Кейта.
Тот отвернулся, прикусив губу.
«Все правильно, Джулия, — подбодрила она сама себя, — значит, надо развивать успех... Кейту ничего не останется, как перейти в глубоко эшелонированную оборону... Но мне придется упомянуть имя Джакоби. Интересно, как он среагирует?.. Но ведь среагирует же как-то, наверняка — иначе какого существительного он теперь тут сидит?.. И вообще — для чего он приперся на это судебное слушание?.. Спокойно, Джулия, только спокойно...»
Джаггер, внимательно посмотрев на адвоката, ободряюще сказал:
— Продолжайте, мисс Уэйнрайт... Суд ознакомится со всеми вашими аргументами...
Уэйнрайт, поднявшись со своего места, взошла на возвышение и встала на том самом месте, где только что был Тиммонс.
Смело взглянув окружному прокурору в глаза, она произнесла:
— Я абсолютно уверена, что Лили — вовсе не тот человек, за которого выдавала себя все это время...
— Вот как?.. — хладнокровно спросил ее Тиммонс. — А кто же она тогда?..
Джулия прищурилась...
Спокойно, спокойно. Сейчас главное — холодный и трезвый расчет, без лишних эмоций.
Судебные слушания по подобным делам — дело очень тонкое и серьезное, и эмоции тут могут только помешать конечному результату. Одно неосторожно сказанное слово может пустить все насмарку.
Главное — предоставить максимум аргументов, постараться убедить их в своей правоте...
Вот если бы были хоть какие-нибудь улики...
Или, хотя бы, свидетели...
Кейт, посмотрев на Джулию исподлобья, повторил свой вопрос:
— Так какой же человек Лили?
— Я не берусь выстраивать на этом судебном слушании развернутой характеристики мисс Лили Лайт, — спокойно ответила Уэйнрайт. — Однако многочисленные факты свидетельствуют, что она далеко не была тем агнцом, которым хотела казаться.
— То есть?.. — Кейт, привстав со своего места, обратился к Джаггеру: — Ваша честь, я протестую! Дело в том, что защита выходит за рамки рассматриваемого тут вопроса!
Джаггер спокойно произнес:
— Протест принят. Продолжайте, мисс Уэйнрайт.
— Я хотела бы обратить внимание его чести и уважаемого жюри, — Джулия обернулась в сторону присяжных, — хотела бы обратить внимание на это письмо...
По тому, как нервно задергалась щека Тиммонса, Джулия еще раз убедилась, что избрала правильную тактику ведения дела.
— На прошлом судебном слушании все мы убедились, что письмо это, по всей вероятности, написано не потерпевшей, а кем-то другим...
— Кем же?.. — поинтересовался Тиммонс, взяв себя в руки.
Улыбнувшись, Джулия изрекла:
— Ее сообщником...
По залу пронеслась шумная волна возмущения — многие, присутствовавшие на суде, по-прежнему были уверены, что мисс Лайт была образцом чистоты и непорочности, и бедняжку погубил или, во всяком случае, стремился погубить «этот мерзавец Мейсон»...
Во всяком случае слово, которое только что употребила адвокат, никак не вязалось с тем образом потерпевшей, которые многие выстроили для себя.
— Сообщником?.. Джулия коротко кивнула.
— Да...
Надменно улыбнувшись, окружной прокурор медленно произнес:
— Это становится интересным.
— Вне всякого сомнения, — согласилась Уэйнрайт. — И я думаю, что и у суда, и у жюри присяжных будет немало причин разделить ваше удивление.
После этого Джулия поняла, что надо решиться назвать имя предполагаемого сообщника. Отдышавшись, она облизала пересохшие от волнения губы и произнесла очень твердо и решительно:
— Я требую, чтобы суд допросил в качестве свидетеля, — она сделала ударение на этом слове, — допросил в качестве свидетеля мистера Генри Джакоби, тут присутствующего...
Все взоры обратились к Генри, сидевшему в первых рядах — тот, к его чести, на удивление спокойно воспринял подобный поворот событий.
Поднявшись, он обернулся к залу и с улыбкой раскланялся — в зале раздались жидкие аплодисменты.
«Боже, — подумала Уэйнрайт с раздражением, — какое же тут стадо баранов собралось!.. Они не понимают, что теперь решается судьба такого прекрасного человека, они ходят сюда, как на прекрасное представление... Как в цирк или как в театр...»
Закончив кланяться, Джакоби уселся на прежнее место и, заложив ногу за ногу, прищурился.
Окружной судья, посмотрев на адвоката с немым удивлением, спросил:
— Вы хотите... Вы действительно хотите, чтобы мы допросили мистера Джакоби?..
Тон Уэйнрайт был тверд и непреклонен.
— Да.
— А у вас есть основания для этого?.. — спросил Тиммонс со своего места.
— Разумеется, — спокойно кивнула Джулия, — если бы их не было, я бы, во всяком случае, не требовала бы этого...
Дело приобретало явно новый оборот. Все присутствующие — притом не только любопытствующие, но и Джаггер, его помощники и, естественно, Кейт Тиммонс обратились в слух.
Окружной судья, поправив то и дело сползающие с носа очки в дорогой роговой оправе, сказал, обращаясь к Кейту:
— Для такого допроса нужна ваша санкция, мистер Тиммонс...
Тот небрежно кивнул.
— Хорошо...
Джакоби, поднявшись, прошел на место, где обычно свидетели давали свои показания.
Джаггер посчитал своим долгом напомнить некоторые формальные процедуры:
— Мистер Генри Джакоби, — произнес он, — напоминаю вам, что вы можете отвечать на все вопросы, какие вам тут будут задаваться, можете не отвечать на них, если не считаете нужным этого делать. Законодательство гласит, что ваши ответы могут быть направлены против вас, и потому вы имеете полное право не отвечать на те вопросы следствия, которые, на ваш собственный взгляд, могут быть использованы не в вашу пользу.
Улыбнувшись, Генри изрек:
— Я в курсе...
— Можете вызвать адвоката. Джакоби улыбнулся.
— Я знаю об этом...
— Если вы по каким-то причинам затрудняетесь это сделать, вам будет предоставлен наш адвокат, услуги которого вы можете и не оплачивать.
Джакоби только небрежно махнул рукой.
— Обойдусь и без адвоката...
После чего вопросительно посмотрел на Уэйнрайт.
«Да, он уверен в себе, — подумала Джулия, — он ведь знает, что у меня нет против него никаких улик. Да, был один-единственный свидетель, Генри, но этот проходимец все очень точно рассчитал и успел обработать его... А теперь этот Джакоби будет всеми силами изображать благородное негодование... Однако, мне кажется, что стоит попробовать...»
Джаггер напомнил:
— Мисс Уэйнрайт, вы хотели задать этому человеку какие-то вопросы?..
Та коротко кивнула.
— Да.
— Прошу вас...
Поправив прическу, Джулия сказала:
— Но, прежде чем я сделаю это, считаю своим долгом рассказать суду о некоторых обстоятельствах, которые, насколько я считаю, имеют к следствию по этому делу самое что ни на есть непосредственное отношение... Вы позволите?..
Судья кивнул.
— Конечно...
И Джулия начала свой рассказ.
Как и всегда, повествование Уэйнрайт отличали предельная обстоятельность и лаконичность — она не упустила ни одного обстоятельства, ни того, что предлагал ей Джакоби, ни его шантажных планов относительно Мейсона, ни последнего разговора с этим человеком.
Единственное, о чем она не поведала суду, так это о роли в этой истории Гарри Брэфорда — Уэйнрайт сделала это лишь потому, что обещала своему бывшему возлюбленному не выдавать его...
Когда она закончила, Джакоби, посмотрев на Джаггера, произнес нарочито-наигранным тоном:
— Надеюсь, все, тут присутствующие должны прекрасно понимать, что изложенные мисс Уэйнрайт факты — мягко говоря, плод ее болезненного воображения... Или же, — голос его стал тверже, — или же, боюсь, мы имеем дело с наглой клеветой...
Джулия, конечно же, прекрасно представляла реакцию Джакоби — зная его хладнокровие и изворотливость ума. Правда, на этот случай у нее было несколько сильных козырей...
Обернувшись к Джаггеру, она спросила:
— Ваша честь, вы, надеюсь, помните, что по определению почтовых служащих, это письмо было брошено в почтовый ящик как раз между двумя и пятью часами дня в районе Хилтон-стрит?..
Тот согласно наклонил голову.
— Да.
— Но ведь это — буквально в нескольких шагах от офиса «Джакоби и К», — принялась объяснять Джулия Уэйнрайт. — Стало быть, более чем вероятно, что письмо в почтовый ящик мог бросить этот человек, — она кивнула в сторону Генри Джакоби. Тот только улыбнулся.
— Ваша честь, — произнес Генри в свою очередь, — ваша честь, моя контора действительно расположена рядом с Хилтон-стрит. Но ведь вы должны понимать, что, кроме меня, почтовыми ящиками на этой улице пользуется еще множество людей...
Джулия тут же парировала:
— Разумеется, но когда обстоятельства стекаются так странно, это поневоле вызывает подозрение...
В разговор вступил Тиммонс — он никак не мог понять смысла этого хода Уэйнрайт, не мог сообразить, почему же, с какой целью она потребовала, чтобы на слушании был допрошен Генри, к которому, надо отдать должное, Тиммонс испытывал острейшую неприязнь.
Кейт произнес:
— Скажите, мистер Джакоби, вы ведь не станете отрицать, что были знакомы с потерпевшей?..
Это было новостью — во всяком случае, для Джулии Уэйнрайт. Она никак не могла предположить, что Кейту известно об их знакомстве...
Откуда?..
Может быть, в нем проснулась хоть какая-то совесть, и он теперь хочет помочь Мейсону?..
Джулия сразу же отмела этот вариант. Нет, это так непохоже на Тиммонса. Тогда...
Может быть, он где-то видел их вместе?.. И теперь хочет изобразить из себя такого объективного человека, такого хорошего юриста...
Да, наверняка видел их...
Вот это — скорее всего.
Как бы то ни было, но это — отличная зацепка... Во всяком случае, Кейт теперь вольно или невольно, но поможет разобраться Джулии с этим проходимцем.
Тиммонс повторил свой вопрос:
— Вы были знакомы с мисс Лайт?.. Джакоби нехотя кивнул.
— Да... Впрочем, — добавил он после непродолжительного раздумья, — впрочем, не только я: многие в нашем городе попали под несравненное обаяние этой женщины...
Инициативу тут же перехватила защита:
— Она рассказывала вам что-нибудь о своих взаимоотношениях с обвиняемым?..
Джакоби, словно нехотя, ответил:
— Да...
— Часто?..
Помявшись, он произнес:
— Нет, не очень... Иногда.
Джулия продолжала наступать:
— А что именно рассказывала вам Лилиан Лайт о мистере Кэпвелле?..
Тот развел руками.
— Ну, их отношения с подсудимым в последнее время ни для кого не были секретом. Они, насколько я знаю, часто ссорились...
Джулия тут же поняла, что Джакоби теперь будет всячески увиливать, будет стремиться всячески уйти от прямого ответа...
— Она говорила что-нибудь конкретное?.. Он вновь замялся.
— То есть?..
Видимо, этот вопрос был задан только лишь потому, что Генри хотел выгадать немного времени для размышлений о своей дальнейшей тактике.
«Наверняка он уже пожалел, что ввязался в это дело, — с удовлетворением подумала Уэйнрайт. — Да еще как сильно пожалел!.. Да, Генри при всей своей хитрости и изворотливости, при всем своем уме, допустил два очевидных, два очень серьезных прокола: во-первых, состряпав это письмо, несомненно — лишь для того, чтобы подстраховаться, а во-вторых — придя на это судебное слушание... Да, конечно же, он ведь прекрасно понимал, что теперь у меня нет другого выхода, как назвать его имя... Наверняка он и на этот раз, идя в суд, решил просто-напросто подстраховаться. Впрочем, это бы его все равно не спасло — фамилия Джакоби прозвучала бы тут в любом случае... Теперь остается выяснить главное — тайну попытки самоубийства этой аферистки Лилиан Лайт...»
Джулия, пристально вглядываясь в лицо свидетеля, вновь спросила:
— Так говорила ли пострадавшая вам что-нибудь конкретное о своих отношениях с мистером Мейсоном Кэпвеллом?..
Тот тут же понял, какую западню готовит ему Джулия — ведь если бы Джакоби сказал, что Лили действительно рассказывала ему о том, что Мейсон замышляет в отношении ее что-то недоброе, ему бы пришлось выслушивать и другие вопросы на этот счет...
А потому он вновь принялся топтаться на месте, делая вид, что не понял вопросов.
— В каком смысле?..
— Ну, делилась ли с вами какими-нибудь наблюдениями, соображениями по этому поводу?..
Джакоби пожал плечами.
— Она, кажется, говорила, что Мейсон — очень опасный человек, и что от него можно ожидать чего угодно.
— Так... Еще?
— Еще она говорила, что он не тот человек, которым хотел бы предстать перед ее глазами...
— Мистер Джакоби, мы отклоняемся от темы, — перебила его Джулия, — в настоящее время нас интересует не морально-нравственный облик моего подзащитного, а ваши взаимоотношения с этой женщиной.
— Вот я и говорю...
Прищурившись, Джулия очень осторожным голосом спросила:
— Скажите... А какого рода отношения вас связывали с пострадавшей?..
«Разумеется, он сейчас начнет распинаться перед всеми о любви и дружбе, — подумала Джулия, — а что еще ему остается?»
Она не ошиблась в своих предположениях.
Генри изрек:
— Наши отношения с мисс Лайт можно было бы определить как искреннюю и нежную дружбу...
Пройдясь по возвышению перед местом судьи, Уэйнрайт вновь спросила:
— А она никогда не пыталась попросить вас... Ну, скажем, сделать что-нибудь такое... Чтобы помочь ей избавиться от Мейсона?
Джакоби тут же поспешил изобразить на своем лице благороднейшее негодование.
— Нет!.. Об этом и речи быть не могло!.. Как вы смеете задавать мне подобные вопросы!..
«Смею, стало быть, — подумала Уэйнрайт, — ничего, ничего, это еще цветочки... Боюсь, что тебе придется отвечать и на другие вопросы...»
— Тогда поставим вопрос иначе: просила ли вас когда-нибудь Лили Лайт оградить ее от необоснованных, на ее взгляд, нападок мистера Кэпвелла?.. — поинтересовалась Джулия.
— Я уже сказал...
— Но я не понимаю, что именно вы хотели сказать, мистер Джакоби...
После этого Джакоби, вспомнив о своем праве не отвечать на вопросы, которые могут ему показаться лишними, быстро произнес:
— Я отказываюсь далее выступать на этом процессе в качестве свидетеля...
В ответ неожиданно раздался голос окружного судьи Джаггера:
— Почему, если не секрет?..
— Потому, что эти вопросы более смахивают на обвинительные, чем на те, которые в подобных случаях задают свидетелям.
Джаггер спокойно ответил:
— Это ваше право...
Джулия, сделав несколько шагов, подошла к Джакоби и произнесла:
— Да, мистер Джакоби... Вы, как всегда, весьма проницательны. Боюсь, что вскоре из этого кресла вам придется пересесть на скамью подсудимых — впрочем, об этом я уже как-то раз имела удовольствие вам сообщить, не так ли?..
Если бы эта реплика была брошена в частной беседе, то, вполне возможно, Джакоби и не уцепился бы за нее. Однако когда она прозвучала на официальном судебном слушании, да еще в присутствии такого количества людей, да еще в присутствии окружного прокурора...
Вскочив со своего места, Генри резко обернулся в сторону Кейта.
— Мистер Тиммонс, вы слышали?.. Вы слышали?.. Она оскорбила мои честь и достоинства!..
Тот, разумеется, тут же подтвердил правомерность претензий свидетеля:
— Да, действительно... Это может быть расценено, как оскорбление... Не вы ли, мисс Уэйнрайт, говорили мне, что обвинять человека в преступлениях, которые он не совершал — не только невозможно, но и преступно для настоящего юриста?..
Джакоби все продолжал, распаляя себя все больше и больше:
— Я хочу сделать заявление!.. Ваша честь!..
Внимательно посмотрев на него, окружной судья спокойно произнес:
— Да, мистер Джакоби...
— Я сейчас же вношу иск на... — он смерил ненавидящим взглядом Джулию. — Вношу иск на мисс Джулию Уэйнрайт...
«Неужели заявит, что я должна платить ему эту идиотскую неустойку в сто тысяч долларов?.. — пронеслось в голове Джулии. — Интересно, как он будет мотивировать свои претензии ко мне?.. Тогда мне придется рассказать еще кое-что... О его жульнических лотереях, например... Да и не только о них...»
Однако Джакоби то ли забыл о своих предыдущих претензиях к Джулии, то ли решил оставить это для следующего иска.
— Я вношу иск на мисс Уэйнрайт за оскорбление чести и достоинства, — произнес он, — и потому буду требовать компенсации за моральный ущерб. Сумму, в которую я оцениваю этот ущерб, я сообщу дополнительно...»
Джаггер вновь поправил очки.
— К сожалению, в настоящее время ваш иск не может быть принят к рассмотрению — идет судебное слушание. Когда оно закончится...
Несколько успокоившись, Генри уселся на свое место и сказал:
— Я дождусь окончания судебного слушания...
— Не возражаю, — ответил Джаггер.
Спустя полчаса он возвестил об окончании этого слушания. Следующее слушание по этому делу было назначено на четверг-Джулия медленно ехала на своем «олдсмобиле», не превышая пятнадцати миль в час. И не потому, что на улице было полно машин, и она не хотела в кого-нибудь стукнуться. Просто так ей лучше думалось...
Ситуация немного прояснилась, однако не совсем. Главное — теперь установлено, и установлено для всех, что Лили Лайт и Джакоби были знакомы... Что это дает?.. Очень многое...
Во-первых, таким образом всем стало понятно, что теоретически Джакоби мог быть сообщником Лили Лайт в этом деле.
Во-вторых, Джакоби сам признался в факте знакомства — стало быть, появилась возможность более аргументировано доказать, что он был заинтересован в том, чтобы у Мейсона появились какие-то неприятности...
Несомненно, что Джакоби в этой истории — ключевая фигура.
Он, а отнюдь — не Джулия.
Но для того, чтобы доказать его причастность, нужны улики. Какие?..
Ну, хотя бы черновик того самого письма, которое якобы Лили Лайт отправила в прокуратуру.
Разумеется, оно было набрано и распечатано в офисе Генри и, скорее всего, им самим.
Может быть, потребовать провести экспертизу ленты принтера или винчестера «Макинтоша» в офисе Генри?.. Ведь по ленте вполне можно определить текст, который был на ней распечатан... А специалисты без особого труда вычислят любой файл, который был записан на винчестере...
Впрочем, это бесполезно — Генри не так глуп, чтобы не предвидеть этого.
Ленты принтера он уже наверняка поменял, а винчестер компьютера вполне мог переформатировать — так, что теперь факт набора на нем того письма не установит ни одна в мире экспертиза.
Да, получается какой-то порочный круп с одной стороны — налицо организатор и вдохновитель этого преступления, который в свое время косвенно признался в этом самой Джулии...
Налицо его прямая заинтересованность во всем этом, налицо и связь с Лили Лайт...
Однако для того, чтобы суд и жюри присяжных поверили Джулии, нету только одного — какой-нибудь улики...
По своему опыту Уэйнрайт прекрасно знала, что для суда нужны только улики...
Нужны улики, во что бы то ни стало...
— Но где же их взять?..
И вновь у нее разболелась голова — на этот раз от сильнейшего перенапряжения...
Сколько же навалилось на нее!..
О, это просто невыносимо!..
Это просто невозможно стерпеть!..
Вот если бы Мейсон был рядом...
«Олдсмобиль» свернул с главной дороги и направился в сторону дома Джулии.
Войдя в дом она, не раздеваясь, сразу же бросилась к телефону.
— Мейсон?..
— Да...
— Мейсон, прошу тебя — срочно приезжай ко мне!.. — воскликнула она в трубку.
Он понял ее без дальнейших объяснений...
— Хорошо, — ответил Кэпвелл сразу же, — хорошо... Сейчас выезжаю...
И Джулия в полном изнеможении опустилась на диван и закрыла лицо руками...

ГЛАВА 9

Последнее судебное заседание. Кейт Тиммонс отличается большей принципиальностью, чем думала Джулия. Признание Брэфорда. Жюри присяжных единодушно выносит Мейсону оправдательный приговор. Разговор с Гарри. Самый большой гонорар Джулии Уэйнрайт за всю ее жизнь. Почему Мейсон не хочет больше работать в прокуратуре. "А вот этого, Мейсон, я никогда тебе не скажу..."

Разумеется, что последние новости о скандальном деле Мейсона Кэпвелла — Лили Лайт распространились по городу с поразительной быстротой. Процесс в четверг обещался стать последним — всем было совершенно понятно, что жюри присяжных обязательно вынесет какой-нибудь приговор — или обвинительный, или же оправдательный...
И, подогретые интересом к будущему решению суда, любопытствующие с самого утра принялись осаждать судебное здание. Джулия, пристально вглядываясь в лица посетителей, пыталась найти Джакоби. Она не сомневалась, что он обязательно появится...
Интересно, как он отреагировал на обыск?..
Наверняка, сейчас он мрачен и подавлен и, вне всякого сомнения, будет защищаться — а что собственно говоря, ему еще остается?..
Джулию почему-то все время занимал вопрос — с какой это стати Кейт Тиммонс решил санкционировать действия, которые ему невыгодны — он ведь хочет перво-наперво пришить Мейсону срок...
Так, во всяком случае, думала Уэйнрайт — помня поведение Тиммонса на предыдущих слушаниях.
Впрочем, это уже неважно: обыск в офисе Генри Джакоби был произведен, есть хорошие результаты, и это главное...
Да, теперь на основании имеющихся улик она будет требовать, чтобы Генри привлекли к уголовной ответственности.
Во что бы то ни стало...
Ага, вот и Джакоби.
Его лицо какого-то сероватого оттенка — такие лица, как правило, бывают у людей, которые провели накануне бессонную ночь.
Джулия прекрасно понимала, что единственный контраргумент Генри — требовать с нее иск за нанесение морального ущерба. Единственный, но неактуальный - во всяком случае, для Мейсона и всего этого дела.
Кстати, свой моральный ущерб мистер Джакоби оценил ни много, ни мало, как в один миллион долларов... Ни один приличный человек не дал бы за это ни цента.
А, ладно, не стоит отвлекаться, сейчас это — не самое важное...
Впрочем...
Если иск действительно будет принят к рассмотрению, то Джулию временно отстранят от адвокатуры... А это значит, что Мейсон останется без защитника, значит, что шансы его выпутаться из этой истории будут равны нулю или бесконечно малой дроби...
Спокойно, Джулия, спокойно — сейчас главное максимум решительности и напористости.
Чего-чего, а этого Джулии на судебных процессах не занимать...
Ведь решение по этому делу наверняка будет принято сегодня...
Джакоби, усаживаясь на свое место, кивнул Уэйнрайт — ей показалось, что он сделал это более чем небрежно, как-то снисходительно.
Она также кивнула ему в ответ — несмотря на всю обоюдную остроту их отношений, Джулия понимала, что в подобных случаях надо соблюдать хотя бы видимость вежливости.
Ага, вот и Кейт.
Подойдя к Джулии, он пожал ее руку. Раньше Кейт всегда целовал дамам ручки, пока ее сестра. Августа Локридж после такого присутствия не заметила: «Да ты оказывается, провинциал, Кейт!.. «И с тех пор он начал просто здороваться...
А ведь ее сестра была по-своему права — несмотря на свой апломб и внешний лоск, Кейт — самый что ни на есть настоящий провинциал... Во всяком случае, по уровню своего мышления...
Джулия, посмотрев Тиммонсу в глаза, попыталась было определить, как тот оценивает результаты обыска в офисе Джакоби, но лицо окружного прокурора было совершенно непроницаемым...
Судья Мэл Джаггер поднялся, зазвонил в свой ручной колокольчик и возвестил всем присутствующим, что судебное слушание по делу Кэпвелла-младшего — Лилиан Лайт объявляется открытым...
Он и взял слово первым:
— По настоянию адвоката, — он коротко кивнул в сторону Джулии, — по настоянию мисс Джулии Уэйнрайт в офисе свидетеля, мистера Генри Джакоби, — он покосился на него — был произведен обыск. Дело в том, что мисс Уэйнрайт посчитала, что письмо, написанное потерпевшей до того трагического события, могло быть написано мистером Джакоби на его компьютере, однако сам свидетель, мистер Джакоби, упорно отрицал саму возможность этого обстоятельства... — Взяв пачку бумаг со стола, он отобрал несколько и принялся читать тем монотонно-официальным голосом, каким обычно читают только бумаги подобного рода: — Результаты подтверждают, что письмо действительно набрано на персональном компьютере «Макинтош» мистера Джакоби... Более того, в выдвижном ящике письменного стола мистера Джакоби найдена дискета с тем же текстом. Мистер Джакоби, — произнес он строго, — попрошу вас подняться и пройти на место свидетелей...
Тяжело поднявшись, тот понуро пошел на свидетельскую скамью. Внешне он выглядел довольно спокойным - или, во всяком случае, хотел казаться таким.
Судья, поправив очки, спросил:
— Вы готовы ответить на вопросы суда?..
Джакоби откашлялся.
— Да, ваша честь...
«Интересно, — подумала Джулия, — как он теперь будет защищаться?..»
Судья Джаггер продолжал:
— Вы слышали заключение?..
Тот коротко кивнул.
— Да.
— Что вы, мистер Джакоби, можете сказать по этому поводу?..
«Наверное, теперь он будет все отрицать, — подумала Джулия. — Впрочем, а что еще ему остается теперь делать?..»
Так оно и случилось — профессиональное чутье не обмануло Джулию и на этот раз.
Передернув плечами, Генри произнес:
— Что я могу сказать?..
— Да, вы.
— Да ничего.
Джаггер, поправив очки, терпеливым тоном спросил у него:
— Компьютер, стоявший в вашем офисе, принадлежит вам?..
Отрицать это было просто бессмысленно, и потому Генри согласился.
— Да.
— Кто обычно пользуется письменным столом, на котором стоит компьютер?..
И этого также не стоило отрицать — факт был безусловно очевиден.
Джакоби произнес очень неохотно:
— Я пользуюсь.
— Тогда потрудитесь объяснить, каким же образом в ящике вашего письменного стола оказалась дискета с текстом того самого письма, которое четырнадцатого числа было отправлено за подписью, — Джаггер сознательно сделал ударение на этих словах, словно давая таким образом понять, что пострадавшая могла и не писать этого письма, — за подписью Лили Лайт?..
Тот пожал плечами.
— Не знаю...
И каким же образом текст оказался записанным на винчестере вашего компьютера?..
— Тоже не знаю...
Пристально посмотрев на Джакоби, Мэл Джаггер произнес:
— Я больше не имею вопросов к мистеру Генри Джакоби... Может быть, защита и обвинение хотят задать вопросы этому человеку?..
Слово взял Кейт Тиммонс. Джулия, подавшись всем корпусом вперед, превратилась в слух...
— Мистер Джакоби, — произнес он, отчетливо выговаривая каждое слово, — скажите, вы действительно были знакомы с потерпевшей?..
Джакоби, не глядя на окружного прокурора, медленно произнес:
— Я ведь имею право не отвечать на вопросы, которые мне не нравятся?..
Кейт кивнул.
— Разумеется.
— На этот вопрос я не буду отвечать.
— Это ваше право. Скажите, а потерпевшая Лилиан Лайт когда-нибудь просила вас помочь ей?..
Джакоби демонстративно промолчал.
— Понятно, — произнес окружной прокурор, — стало быть, мистер Джакоби, и на этот вопрос вы отвечать не будете.
— Не буду, — буркнул Генри.
— Ваше право, ваше право... Впрочем, на предыдущем судебном заседании вы, кажется, говорили несколько иные вещи... Вы сказали, что пребывали с Лилиан Лайт в самых что ни на есть дружеских отношениях... — сказал Кейт и вопросительно посмотрел на Джакоби.
Тот по-прежнему молчал. Кейт продолжал наступать:
— Вы отказываетесь от своих предыдущих показаний, мистер Джакоби?..
Тот угрюмо изрек:
— Да, отказываюсь.
— От показаний, которые дали под присягой перед судом?..
Генри кивнул.
— Да.
Джулия Уэйнрайт, которая весьма внимательно слушала эту словесную перепалку, не могла скрыть своего недоумения.
«И что это такое вдруг нашло на Тиммонса?..
Неужели ему стало стыдно за то, что он тут, при всех, на этом процессе начал топить своего старого приятеля Мейсона, с которым столько времени проработал бок о бок?..
Неужели этот человек действительно такой принципиальный?.. А может...
Может быть, в нем, скорее всего, сработал какой-то инстинкт, чисто прокурорское качество — любыми усилиями впаять срок — а кому, значения не имеет?.. И теперь вот он, почувствовав, как сильно пошатнулись позиции Джакоби, накинулся на него, как волк набрасывается на самое слабое животное в стае?..
Как бы то ни было — мне это только на руку. Ведь оказание юридических услуг этому грязному подонку Джакоби, этому мерзавцу, не входит. Я не собираюсь его защищать — скорее, наоборот...
Интересно, однако, как он теперь будет выкручиваться?.. И что он думает о том, что полиция обнаружила у него эту дискету, что в его компьютере нашли записанный текст «посмертного» письма Лили Лайт?..
Будет подозревать, что эти улики подкинула ему именно я?..
Ведь этот самый молодой человек, его секретарь Мортон, наверняка поставил в известность своего босса о том моем более чем странном визите...
Да, конечно же, тогда я вела себя не лучшим образом — волновалась, руки, наверное, дрожали... Отказалась от кофе, который столь любезно приготовил для меня этот молодой человек...
Как все-таки мне повезло вчера в том, что я не застала Джакоби в его офисе!..
Как хорошо, что тогда, на том слушании я обругала его на суде последними словами — у него появилась прекрасная возможность подать на меня иск за нанесенный моральный ущерб...
Правильно говорят — никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь...
Интересно, подозревает ли он все-таки теперь, и скажет ли о своих подозрениях суду?..
Нет, это маловероятно.
Джакоби, обведя глазами зал, произнес все тем же угрюмым голосом:
— Я не буду отвечать ни на один из ваших вопросов, господин окружной прокурор.
Тиммонс пожал плечами.
— Что ж — это ваше право...
Лицо Джакоби перекосила какая-то нехорошая, нервная усмешка.
— Разумеется... Разумеется, это мое право, ваша честь...
Джулия посмотрела на руки Генри — они предательски дрожали.
«Да, значит действительно понял, что теперь ему плохо, — подумала Уэйнрайт. — Если даже такой стойкий человек, такой боец, как Джакоби потерял самоконтроль и обладание собой...»
Посмотрев на окружного судью Джаггера исподлобья, свидетель — пока еще свидетель Генри Джакоби, — произнес:
— Я не буду больше отвечать ни на один из ваших вопросов...
После этого Кейт, обернувшись к мистеру Джаггеру, только развел руками, словно говоря — ничего, мол, не могу поделать!
— Больше к этому свидетелю вопросов не имею, ваша честь.
Джаггер обернулся к Уэйнрайт.
— Может быть, свидетеля мистера Джакоби хочет допросить защита?..
Джулия, поднявшись со своего места, кивнула.
— Да, ваша честь.
— Прошу вас...
Пройдя на подиум перед столом судьи — свое привычное место на подобного рода заседаниях — Джулия, резко обернувшись к Джакоби, спросила:
— Мистер Джакоби, доподлинно известно, что ваши отношения с потерпевшей, с Лили Лайт, отличались от чисто дружеских...
Генри подался корпусом вперед, зрачки его резко сузились...
Джулия продолжала:
— На одном из предыдущих заседаний я имела честь рассказать суду и господам присяжным о вашем постыдном предложении, которое вы сделали мне незадолго до того, как случилась эта история... Тогда я еще не понимала мотивации ваших поступков, но теперь мне совершенно понятно, что именно вы имели в виду, когда заявили мне, что вскоре у моего теперешнего подзащитного, мистера Мейсона Кэпвелла, начнутся серьезные неприятности...
Джакоби, не в силах сдержать себя, чуть слышно, одними только губами прошептал:
— Ну и сука же ты...
По всему было видно, что он просто вне себя от бешенства.
Однако Джулию эта характеристика, данная ей свидетелем, не огорчила и не разозлила — наоборот, только развеселила. Скрытое неистовство Джакоби еще раз подтверждало, что она избрала правильный путь...
Обернувшись к судье, она весело сказала:
— Свидетель, мистер Генри Джакоби, только что прилюдно обозвал меня «сукой». Налицо оскорбление суда.
Лицо Джаггера стало очень суровым, он терпеть не мог подобных выходок.
Привстав со своего места, он сказал:
— За оскорбление суда человек, допустивший подобное оскорбление, может быть удален из зала заседаний с последующим привлечением к ответственности по всей строгости законов...
Джулия отрицательно покачала головой.
— Нет, нет, не стоит... Не надо удалять из зала суда этого человека — это было бы ему только на руку... Единственное — попрошу занести это в протокол...
Джаггер кивнул.
— Хорошо.
Поправив прическу, Джулия продолжала:
— Итак, теперь мне все более или менее ясно: налицо — явный сговор с целью шантажа и вымогательства. — Она посмотрела сперва на Джаггера, потом перевела взгляд на Тиммонса и продолжила: — вы, мистер Джакоби, планировали эту акцию уже достаточно давно... Вы находились в тайном сговоре с Лили Лайт. Сценарий, по своей видимости, также принадлежит вам — я это сразу же поняла. Тут чувствуется ваша хватка — конечно же. Лили Лайт была очень изобретательна, но разработать все детально она вряд ли бы смогла... Итак, зная о том, что с Мейсона не удастся заполучить ни цента, Лили Лайт, по всей видимости, пришла в отчаяние. Все ее планы моментально рушились. В один прекрасный момент она поделилась своими мыслями с вами. Не знаю, как долго вы обдумывали свой план, но он оказался не таким уж и плохим. Во-первых, — Джулия загнула один палец руки, — надо было сделать так, чтобы избежать случайных свидетелей. Для этого Лили Лайт и переселилась в гостиницу «Эдельвейс» — к тому же, насколько мне известно, ее отношения с членами семьи Кэпвелла становились тяжелей изо дня в день — домочадцы Мейсона просто не переваривали эту женщину. Во-вторых, — она загнула следующий палец, — во-вторых, может быть, из-за чисто женской болтливости, — сказав это, она скосила глаза в сторону Мейсона и заметила, что тот едва заметно улыбнулся, — а, скорее всего — по вашему прямому наущению, Лили Лайт принялась распускать по городу слухи, что Мейсон — закоренелый негодяй и подонок, и что он стремился отравить все ее существование, и что он даже покушался на ее жизнь — и, мол, именно эти причины заставили покинуть бедную мисс Лайт ставший для нее негостеприимным дом Кэпвеллов. Любая ложь, если повторять ее очень часто, становится правдоподобной. Любые слухи, если их долго муссировать, как это делала Лили Лайт, рано или поздно, они срабатывают. Таким образом, предварительная подготовка была проведена. — Джулия перевела дух и продолжила: — Далее вы решили подстраховаться, написав от имени Лили письмо на имя мистера Тиммонса, — она коротко кивнула в сторону окружного прокурора. — Теперь это известно доподлинно, потому что именно у вас была найдена эта дискета с текстом этого письма. Потом по разработанному вами сценарию мисс Лили Лайт, предварительно вымыв окно в гостиничном номере, куда она переселилась, позвонила Мейсону Кэпвеллу и назначила ему под каким-то благовидным предлогом встречу рано утром. Разумеется, тому ничего не оставалось делать, как прийти. А дальше... Дальше все было очень просто: Лили Лайт попросила моего подзащитного открыть окно, зная, что на нем не останется никаких отпечатков пальцев, кроме его, разумеется... Мейсон, ничего не подозревая, исполнил просьбу мисс Лайт — он, будучи джентльменом, просто не мог отказать ей. Потом она под благовидным предлогом удалила его из комнаты, попросив намочить полотенце для холодного компресса... Неожиданно Джакоби перебил ее:
— А потом сиганула в окно?.. Сама? Без чьей-либо помощи?..
Джулия отрицательно покачала головой.
— Нет. Все дело как раз в том, что она и не собиралась этого делать.
И судья, и окружной прокурор Тиммонс слушали ее очень внимательно, боясь пропустить хоть единое слово из ее речи...
Она, нервным движением поправив прическу, продолжила:
— Скорее всего, она хотела просто встать на подоконник и призвать о помощи, однако или чего-то не рассчитала, или просто испугалась, или перенервничала, потеряла равновесие и свалилась вниз. Видимо, Лили Лайт хотела призвать на помощь, заявив потом, что этот мерзавец Мейсон желал или отправить ее на тот свет, или изнасиловать, или сделать ей еще что-нибудь такое... А там, под гостиницей, всегда найдется три-четыре человека, которые где угодно под присягой подтвердят, что какая-то женщина, стоя в окне, умоляли спасти ее... Ведь симпатии людей в подобных ситуациях, как правило, оказываются на стороне жертв — а то, что Лили в этой ситуации очень правдоподобно выглядела как жертва, сомнений бы ни у кого не вызвало - особенно у тех, кто знал о ее ухудшившихся отношениях с моим подзащитным. Кроме того, общественное мнение к тому моменту уже было подготовлено, так что свидетельских показаний при желании можно было бы найти более чем достаточно. Вы же, узнав о том, что та свалилась за окно, поспешили представить это как самоубийство. Сперва и я поверила в возможность такой версии, но потом решила, что Лили Лайт — не тот человек, который способен самостоятельно раскроить себе череп только потому, что не получила искомых денег. Она, наоборот: решила получить эти деньги способом, о котором я только что имела честь рассказать суду. Тогда вы решили запустить еще один козырь: письмо. Я просто уверена, что оно было составлено и написано уже после того, как вы узнали о полете мисс Лайт из окна гостиницы «Эдельвейс» — об этом свидетельствует и то обстоятельство, что вы попытались подделать подпись, и то, что письмо было опущено в почтовый ящик между двумя и пятью часами того самого дня, когда и произошли описанные мною ранее события. Однако тут вы допустили очень досадный прокол: вы, конечно же, считали за лучшее просто перестраховаться, потому что письмо, отправленное на имя окружного прокурора — документ, в отличие от частной беседы... Ведь Лили Лайт прекрасно знала окружного прокурора Кейта Тиммонса, и потому могла сообщить ему о своих опасениях и в устной форме — не так ли, мистер Тиммонс?.. Тот коротко кивнул.
— Да, мы с ней действительно были неплохо знакомы...
Слегка прищурившись, Джулия Уэйнрайт спросила резко:
— Когда вы виделись с потерпевшей в последний раз?..
Кейт Тиммонс, немного поразмыслив, ответил:
— Кажется, тринадцатого...
— За день до случившегося?..
Он кивнул в ответ.
— Да.
— Стало быть, — сказала Джулия, — стало быть, потерпевшая Лилиан Лайт могла сказать вам то же самое, что написала или... или не написала в том письме и при встрече?..
Кейту ничего не оставалось, как согласиться с этим утверждением.
— Да, могла... Никогда бы не мог подумать, — добавил он задумчиво, — что она окажется способной на такое... На такую низость.
Коротко кивнув в ответ, Уэйнрайт согласилась с окружным прокурором:
— Вот именно...
Обернувшись к Джакоби, который сделался белее мела, она продолжила:
— Однако Лили Лайт предпочла написать письмо на имя господина окружного прокурора, понимая, что только письмо, адресованное в прокуратуру, может иметь силу настоящего документа... Конечно же, письмо опустили в почтовый ящик именно вы — об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что на почтовом штемпеле стоит номер, который указывает, что оно было опущено в почтовый ящик в районе Хилтон-стрит — поблизости от вашего офиса. И, уж, конечно же, вы сделали грубейший прокол, когда не ликвидировали ни дискету с текстом этого письма, ни сам текст, записанный в ваш компьютер...
Последнее предложение Джулия произнесла, стараясь не смотреть на Джакоби.
Генри, помотав головой так, будто бы воротник рубашки сильно натирал ему шею, произнес, обращаясь не к Уэйнрайт, а исключительно к судье:
— Ваша честь, все, что рассказала адвокат, было бы очень интересно для меня, однако только лишь при одном условии...
Сказав, он сделал выжидательную паузу. Джаггер, очень внимательно посмотрев на него, поинтересовался:
— При каком же?..
— Если бы мисс Джулия Уэйнрайт сумела бы доказать всем, что я действительно был знаком с потерпевшей Лили Лайт...
Джаггер напомнил:
— Но ведь это самое вы говорили на одном из предыдущих судебных слушаний! Вы давали присягу, что будете говорить правду и ничего кроме правды!.. Вы, вы сказали, что вас с мисс Лайт связывали исключительно дружеские отношения!.. И этому есть многочисленные свидетели... Кстати, мистер Джакоби, ваши показания запротоколированы, там стоит ваша подпись, не так ли?..
Джакоби пожал плечами.
— Ну и что — мало ли где еще может стоять моя подпись?..
Нахмурившись, окружной судья Джаггер очень сухо произнес:
— Стало быть, мистер Джакоби, вы дали ложные показания?..
Джакоби кивнул.
— Да. — Поразмыслив некоторое время, он сказал более твердо: — Да, тогда я действительно давал ложные показания...
По залу пронесся ропот недоумения. Джаггер спросил:
— Что же заставило вас пойти на этот во всех отношениях рискованный поступок?..
Разумеется, Джакоби не нашел, что ответить, и потому воспользовался своим правом молчания.
— Не хотите отвечать на вопросы суда — ваше право, — резюмировал Мэл Джаггер.
«Ага, — подумала Джулия, — теперь понятно, какую тактику он изберет: гораздо проще отказаться от своих предыдущих показаний, заявив, что они ложные, и отвечать только за это, косвенно подтвердить, что все, что я только что сказала — правда...»
Джакоби вдруг произнес:
— Впрочем, — он едва заметно улыбнулся, — впрочем, ваша честь, для того, чтобы опровергнуть мои показания, нужно, как вам хорошо известно, как минимум два свидетеля, которые бы подтвердили сам факт моего знакомства с потерпевшей, Лилиан Лайт...
Неожиданно послышался голос Кейта:
— Я могу это сделать... Я могу подтвердить факт их знакомства.
Однако Джакоби поспешно возразил:
— Ваша честь, я протестую... Дело в том, что ни обвинение, ни защита не могут выступать на судебных процессах, в которых непосредственно участвуют в качестве свидетелей...
— Но ведь есть косвенные доказательства, — начала было Джулия. — Есть дискета с письмом Лили Лайт, найденная в выдвижном ящике вашего письменного стола, есть текст, набранный за вашим компьютером...
— Да, косвенные, но не прямые, — быстро парировал Джакоби.
Неожиданно откуда-то из последних рядов зала послышалось:
— Я могу это доказать.
Взоры всех присутствующих в зале обратились в ту сторону.
Неуклюже поднявшись со своего места, из предпоследнего ряда вышел Гарри Брэфорд.
— Я могу это доказать...
Судья Джаггер, с недоумением посмотрев на нового свидетеля, произнес:
— Прошу вас, молодой человек... Прошу прощения, как ваше имя?..
— Брэфорд. Гарри Брэфорд.
— Стало быть, вы согласны выступить свидетелем на этом процессе?..
Гарри кивнул.
— Да, ваша честь...
Брэфорд, несмело пройдя на место для свидетелей, после обычных в подобных случаях юридических формальностей, начал так:
— Ваша честь, дело в том, что мистера Джакоби, — он, не глядя на свидетеля, кивнул в его сторону, — я знаю достаточно неплохо...
Гарри очень волновался — запинался, путался в выражениях. Он то и дело смотрел на Джулию, словно ища у нее поддержки.
Та только улыбалась ему...
Наконец, совладев с волнением, Гарри довольно подробно и обстоятельно рассказал об истории своего знакомства с Джакоби, о жульнических лотереях последнего, о том своем визите в его дом...
Он рассказал все или почти все, что в свое время рассказал Джулии.
Правда, будучи до крайности целомудренным в выражениях, он все-таки постеснялся сказать, что видел Лили Лайт обнаженной, заметив только, что «внешний вид пострадавшей навел его на мысли о том, что их взаимоотношения с мистером Джакоби носили не только деловой и не только дружеский характер».
Слушатели восприняли это заявление, как и должно — смехом и рукоплесканиями.
Да, теперь Джакоби был обложен со всех сторон — крыть ему было абсолютно нечем...
Он был растерян настолько, что даже не исполнил своей угрозы — не заявил, что свидетель Гарри Брэфорд дает эти показания только потому, что является любовником Джулии Уэйнрайт и, стало быть, в некотором роде — лицо заинтересованное...
Джаггер был в явной растерянности — сняв очки, он принялся бесцельно вертеть их в руках. Немного посовещавшись со своими помощниками, он объявил пятнадцатиминутный перерыв...
После перерыва слушание возобновилось — на этот раз окружной судья Джаггер выглядел очень собранным и решительным — видимо, посовещавшись в перерыве со своими помощниками, он выработал план дальнейшего ведения этого судебного слушания.
Поднявшись со своего места, он позвонил в колокольчик и сказал:
— Попрошу тишины.
Шум в зале тотчас умолк.
Окружной судья Джаггер произнес очень официальным тоном:
— Ознакомившись с новыми, ранее неизвестными ни суду, ни следствию обстоятельствами дела, — произнес он, — суд признал необходимым возбудить уголовное дело против мистера Генри Джакоби, — он кивнул в сторону главы фирмы «Джакоби и К» — по подозрению последнего в попытке шантажа мистера Мейсона Кэпвелла и попытке вымогательства у того же мистера Кэпвелла, в клевете, в сознательной фальсификации документов, в даче заведомо ложных показаний, а также, — Джаггер внимательно посмотрел на Джулию, — в оскорблении суда.
В зале раздались аплодисменты — сперва жидкие, они становились все громче и громче.
После чего жюри присяжных удалилось на совещание в специальную комнату...
Джулия ощутила какую-то необычайную сухость во рту — язык тяжело ворочался, словно это был комок наждачной бумаги.
Боже, но почему же она теперь так сильно начала волноваться?..
Теперь, когда необходимые улики, наконец-то, представлены суду, и даже более того — свидетельские показания Гарри Брэфорда, на которые она и не рассчитывала, появились как раз в то время, когда нужны были более всего...
Спокойно, Джулия!..
Нет причин для беспокойства...
И хотя она знала, какое именно решение примет жюри присяжных, она почему-то волновалась все больше и больше — она не волновалась так даже на своем первом судебном заседании после того, как получила лицензию на юридическую практику... Спокойно...
Наконец, в зале появились судебные исполнители и, самое главное — присяжные.
Шум сразу же стих — все присутствующие превратились в слух, зная, что сейчас произойдет кульминационный момент заседания.
Один из присяжных, пройдя к специальному месту, произнес, обращаясь к судье:
— Ваша честь, жюри присяжных пришло к единогласному выводу, что подозреваемый, мистер Мейсон Кэпвелл невиновен в попытке преднамеренного убийства потерпевшей Лилиан Лайт. Аргументы, предоставленные защитой, показались для нас столь серьезными, что мы рекомендуем прекратить это уголовное дело за отсутствием состава преступления.
После этой фразы в зале раздались негромкие аплодисменты.
Джулия, раскрасневшаяся от счастья, поднялась со своего места и с улыбкой поклонилась всем, как актер после удачного выступления — она-то прекрасно понимала, что аплодисменты предназначаются для нее...
Необходимые формальности заняли несколько минут — и Мейсон Кэпвелл из подозреваемого в тяжелом убийстве вновь превратился в порядочного и уважаемого гражданина Санта-Барбары...
Когда Джаггер объявил, что слушание закрыто, Мейсон, подойдя к Джулии, при всех обнял ее за плечи и сильно поцеловал...
Заседание окончилось, и публика, обсуждая последние подробности, стала расходиться.
К Джулии, пробираясь сквозь густую толпу, подошел Гарри. Уэйнрайт в это время стояла на коридоре в обществе членов семьи Кэпвеллов, принимая многочисленные поздравления.
— Джулия?.. Она обернулась.
— А, это ты, Гарри... Ну, спасибо тебе...
Тот опустил голову.
— Спасибо тебе, Гарри...
— Не за что...
По его многозначительному виду Уэйнрайт поняла, что он очень хочет поговорить.
Улыбнувшись — улыбка предназначалась СиСи — Джулия произнесла:
— Простите, я на минуточку... Тот обернулся.
— Куда?..
Улыбнувшись, она ответила:
— Я же не могу оставить без благодарности этого вот молодого человека...
После чего, взяв Гарри под руку, вышла с ним на ступеньки здания суда.
Посмотрев на своего бывшего возлюбленного, Уэйнрайт сказала:
— Честно говоря, я никак не ожидала... Не ожидала такого.
Джулия в этот момент подумала, что теперь Брэфорд непременно должен сказать что-нибудь такое, пошло-сакраментальное, вроде «это был мой долг», или же «я поступил, как велела мне моя совесть», но он по-прежнему молчал.
— Не думала, — продолжила Джулия с улыбкой, — что ты... — с ее языка уже готова была слететь фраза: «Что ты окажешься более смелым, чем я предполагала», однако в самый последний момент она подумала, что такое предложение прозвучит со скрытой издевкой, и таким образом она невольно обидит этого молодого человека, а это с ее стороны будет не только невежливо, но и более чем несправедливо — учитывая то, что он сделал для нее и для Мейсона сегодня, и потому Джулия изменила первоначальную формулировку, сказав: — Не думала, что ты не побоишься угроз этого проходимца, — и она кивнула в сторону окон зала судебных заседаний — туда, где несколько минут назад еще разыгрывалась судьба Мейсона Кэпвелла.
Наконец Гарри, подняв на нее взгляд, тихо-тихо произнес:
— Я сделал это не для того, чтобы услышать твою похвалу...
— Для чего же?..
— Для кого, — поправил он ее.
— Для кого, для чего — какая, собственно говоря, разница?.. Так зачем же — для торжества справедливости?..
— Нет...
— Для Кэпвелла?..
Он отрицательно покачал головой и, потупившись, произнес:
— Я сделал это не для Мейсона... Нет, если ты думаешь, что для него, то очень сильно ошибаешься...
И хотя Уэйнрайт уже прекрасно знала, что теперь скажет Брэфорд, она все-таки спросила:
— Тогда — для кого же?..
Тяжело вздохнув, Брэфорд произнес:
— Разве ты сама этого не понимаешь, Джулия?.. Я ведь тебе об этом говорил уже...
— Для меня?..
Едва заметно кивнув, Гарри ответил:
— Да...
— Но почему?.. Почему ты сделал это, Гарри? Скажи мне!..
— Потому что я обещал тебе...
Джулия возразила со всей поспешностью, на какую только была способна:
— Но ведь при прошлой нашей встрече ты отказался давать показания!.. Вспомни!.. Я, честно говоря, и не рассчитывала... Я никак не рассчитывала, что ты, Гарри, выступишь сегодня.
Брэфорд при этом упоминании виновато опустил голову и произнес:
— Да... Мне очень стыдно вспоминать тот разговор, Джулия...
— Тогда зачем вспоминать?..
С минуту помолчав, Гарри произнес совершенно неожиданно для нее:
— Я люблю тебя... Да, Джулия, я действительно люблю тебя, я... — Он говорил очень путано и сбивчиво; язык его заплетался от волнения. — Я не могу без тебя, только теперь я по-настоящему понял это...
В этот момент Брэфорд был готов просто расплакаться...
Джулия, посмотрев на него с какими-то материнскими чувствами, произнесла:
— Не надо...
Да, она по-прежнему испытывала к нему симпатии и некое подобие любви — но это не была любовь женщины к мужчине, это была какая-то материнская привязанность — и не более того...
— Я люблю тебя, — повторил Гарри тихо, но уже более отчетливо.
Тяжело вздохнув, Уэйнрайт произнесла:
— Поздно, Гарри...
Тот, подняв на нее немигающие испуганные глаза спросил:
— Что — поздно?..
— Я уже никогда не стану твоей... Я смогу принадлежать только одному мужчине...
На глаза Брэфорда навернулись слезы — он даже не пытался скрыть их...
В этот момент Джулии стало нестерпимо жаль его — она готова была прижать его к своей груди и жалеть, гладить, ласкать, как маленького мальчика...
— Джулия, но я... Она перебила его:
— Нет, Гарри, нет...
— Но почему, почему?..
— Это невозможно...
— Джулия...
— Нет.
В этот момент на крыльце появился Мейсон — вид у него был озабоченный и встревоженный, он явно искал кого-то глазами...
Джулия, подняв руку, помахала Кэпвеллу.
— Я тут!.. Обожди минутку, сейчас поговорю кое о чем и вернусь...
Тот, успокоившись, кивнул.
— Хорошо, дорогая...
И Гарри все понял.
Пробормотав какие-то слова на прощание, он развернулся и пошел прочь.
Джулия не стала его удерживать — это было бы жестоко с ее стороны.
Глядя в спину удаляющемуся молодому человеку, она подумала: «У него будет еще достаточно времени, чтобы повзрослеть...»
Улыбнувшись своим мыслям, она пошла к стоявшему неподалеку Мейсону.
Взяв его под руку, она спросила:
— Ты что — ревнуешь меня к нему?..
Он отвернулся и произнес:
— Нет...
«Все-таки, наверное, немножко ревнует, — подумала Джулия, — и это вполне объяснимо: каждый мужчина ревнует женщину к ее прошлому...»
И, чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила:
— Скажи... А ты бы, на месте Гарри, смог бы выступить на суде не для своей любимой, а для какого-то другого человека?.. Ну, для того, с которым его возлюбленная теперь...
С минутку поразмыслив, Кэпвелл нехотя, как показалось Уэйнрайт, ответил:
— Я бы выступил, но только для самого себя. Для своей совести...
Джулия, поцеловав его в щеку, прошептала:
— Я давно не говорила тебе одной очень важной вещи...
Тот повернул голову.
— Чего же?
— Того, что я люблю тебя...
Прошло несколько дней.
Джулия и Мейсон, желая отдохнуть от переживаний, навалившихся на них за последние две недели, отправились отдыхать.
Сперва Джулия была категорически против — у нее оставалось много дел в Санта-Барбаре, где предстояло выступить свидетелем по процессу Джакоби, который обещал быть не менее бурным, чем дело Мейсона, однако Кэпвелл проявил завидное упорство, чтобы уговорить ее изменить свое решение.
Его отец, СиСи Кэпвелл, на радостях подарил сыну тот самый залог в полмиллиона долларов, который в свое время внес за него, на отдых и развлечения.
Впрочем, что значили для Кэпвелла-старшего какие-то полмиллиона долларов?..
Он-то прекрасно знал, что Мейсон отправится отдыхать не один...
Мейсон сперва всячески отказывался брать их, но потом, передумав, согласился — просто ему так не хотелось огорчать своим отказом отца, перед которым он чувствовал себя виноватым...
Сперва Кэпвелл-младший думал отправиться куда-нибудь во Флориду или на Багамские острова, чтобы под знойным южным солнцем со вкусом потратить столь неожиданно свалившиеся на него огромные деньги, но Джулия быстро отговорила его от этой затеи.
— Неужели тебе еще не надоела эта жара?.. - спросила она Мейсона. — Я бы предпочла увидеть сейчас что-нибудь такое... Зимнее...
Чтобы угодить своей возлюбленной, Кэпвелл решил отправиться с ней в северную часть Канады, на хороший зимний курорт в горы, где когда-то он отдыхал еще будучи студентом. Впрочем, ему было совершенно все равно, куда ехать — только бы Джулия была рядом с ним...
Незадолго до отъезда он, краснея и очень смущаясь, неожиданно завел с ней речь о ее гонораре за судебный процесс.
По всему было заметно, что при этом разговоре Мейсон испытывал огромные неудобства — он не мог поднять на Джулию взгляда...
Та, спокойно выслушав своего недавнего подзащитного, спросила:
— Нет, ты это серьезно?.. Тот смущенно опустил голову.
— Мне очень неудобно говорить тебе обо всем этом, Джулия...
— Насчет гонорара?..
Он кивнул.
— Ну да...
Джулия, посмотрев на него, поинтересовалась:
— Ты что — действительно хочешь предложить мне деньги, Мейсон?.. Ты действительно хочешь дать мне деньги?..
Ему показалось, что в голосе Уэйнрайт послышался испуг — наверняка она подумала, что, предлагая ей деньги, Кэпвелл хочет просто отделаться от нее...
— Каждый труд должен быть оплачен, — тихо произнес Мейсон.
Однако фраза эта прозвучала очень уклончиво — Джулия, которая всегда отдавала предпочтение конкретному изложению мыслей, ожидала иного.
— Нет, неужели ты серьезно хочешь предложить мне деньги?..
Мейсон ответил очень неопределенно:
— Я хочу предложить тебе гонорар... Ведь ни один адвокат не работает без гонорара...
Джулия, поднявшись со своего места, подошла к своему возлюбленному и, усевшись рядом, нежно приобняла его за шею.
— Свой гонорар, Мейсон, я уже давно получила, — произнесла она. — Самый большой гонорар за всю свою жизнь... Хотя, — она улыбнулась своим мыслям, — хотя я работала не ради него...
Несколько недель, проведенные в северной Канаде, стали для них незабываемыми — они вспоминали их потом не один год...
Они поселились в небольшом деревянном коттеджике на лесистом склоне горы. Прогулки на свежем воздухе, горные лыжи, тихие и спокойные вечера у камина — что может быть лучше?..
Однажды Джулия спросила его — что он собирается делать, когда вернется в Санта-Барбару?
Тот ответил:
— Во всяком случае, в прокуратуру я больше никогда не вернусь...
Этот ответ несколько озадачил Уэйнрайт, и потому она поспешила уточнить:
— Почему же?..
— Понимаешь ли, — начал Кэпвелл, — суд, прокуратура — инструменты насилия, а я абсолютно не хочу им служить.
— Служить насилию?..
Он кивнул.
— Да...
— Но разве в прокуратуре невозможно служить справедливости?..
Мейсон отрицательно покачал головой.
— Нет...
— Разве там нельзя утверждать идеалы правосудия, Мейсон?..
— Нет...
— Но почему?.. Вздохнув, Кэпвелл произнес:
— Я очень долго думал над этим. Нельзя утверждать высшие интересы справедливости посредством силы... Нельзя служить добру через насилие. Насилие — самое страшное зло, Джулия. Одна из главных причин бедствий людей — это ложное представление о том, что одни люди могут улучшать жизнь других людей при помощи насилия. Заблуждение о том, что одни люди могут силой заставлять других людей жить или по своей воле, или по воле государства, которому они служат, произошло не оттого, что кто-то придумал этот обман, а оттого, что люди, отдаваясь своим страстям, начали насиловать волю других люден и потом уже придумали всему этому оправдание. Да, — продолжал Мейсон, — люди видят, что в их жизни что-то нехорошо и что надо что-то улучшить. А улучшить любой человек может только то, что в его власти — самого себя. Но для того, чтобы человек смог улучшить самого себя, он должен прежде всего признать, что он — плох и несовершенен, а признаваться себе в этом не всегда хочется. И потому люди начинают обращать свое внимание не на то, что в их власти, не на себя, а на те внешние условия, которые не в их власти и изменение которых так же мало может улучшить положение людей, как взбалтывание какой-нибудь жидкости и переливание ее из одного сосуда в другой не сможет изменить ее качества. Те, кто служит государству, думают, что насилием можно заставить жить людей доброй жизнью. Однако они первые этим самым насилием показывают пример неправедной жизни. Люди, находясь в грязи, вместо того, чтобы выбраться из нее самим, поучают других людей, как не замараться. Да, заблуждение о возможности устройства среди людей порядка насилием тем особенно вредно, что оно переходит из рода в род. Люди, которые выросли в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, хорошо ли принуждать людей что-нибудь сделать, а твердо верят, что без насилия нельзя жить вообще. Да, до тех пор, пока люди будут неспособны устоять против соблазна греха, одурения, корысти, честолюбия, тщеславия, которые порабощают одних и развращают других, они всегда сложатся в общество насилующих, обманывающих или насилуемых, обманываемых. Для того, чтобы этого не было, каждому человеку следует сделать нравственное усилие над самим собой. Люди, конечно, сознают это где-то в глубине души, но им очень хочется как-нибудь помимо личного усилия достигнуть того, что достигается только этим усилием. Выяснить самостоятельно, собственными душевными усилиями отношение к миру, в котором живешь, и держаться его, установить свое собственное отношение к людям и на основании вечного закона делания ближнему того, что хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе дурные страсти, которые подчиняют нас воле иных людей, чаще всего — дурных, не быть ничьим господином и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, не отступать от высшего закона своей совести — все это требует усилий, вообразить же себе, что установление известных порядков каким-то таинственным путем приведет всех людей, в том числе и меня, ко всяческой справедливости и добродетели, и для достижения этот, не делая усилий мысли и души, повторять то, что творят другие люди, суетиться, лгать, спорить, притворяться, браниться, драться — все ведь это делается как-то само собой, для этого не надо прикладывать никаких усилий. Да, так вот и появляются рассуждения об улучшении жизни людей при изменении только внешнего течения этой жизни. По этому учению получается, что люди могут без усилия достигнуть плодов усилия. Такие рассуждения и порождают ужасные бедствия и более того, задерживают нравственное совершенствование человечества. Многие утверждают, что насилие власти охраняет всех людей от насилия и обид дурных людей, что как только насилие власти прекратится, то сразу же злые люди начнут убивать и мучить добрых. И все соглашаются, не понимая явной и бесстыдной лжи этого утверждения. Люди привыкли поклоняться насилию, и они молятся на него — на суд, на прокуратуру, на виселицу. Они воздают ему почести в виде священства, армии, флотов, полиции, судов, исправительных заведений... На предложение закончить это безумие они говорят, что если насилие государства прекратится, то сразу же начнется террор. И повторяется вновь и вновь, что люди погибнут, если исчезнет та же смертная казнь. Однако положение людей становится все хуже и хуже — люди развращаются нравственно, и это самое ужасное... Понять, что насилие и убийство возмущают человека, и такой человек, естественно, по первому же позыву употребит насилие и убийство против насилия и убийства. Такая деятельность, хотя и близка к животным и неразумна, но не имеет в себе ничего бессмысленного и противоречивого. Но нельзя ее оправдать. Как только те, кто служит трубой силе — судьи, прокуроры, полицейские, — как только они хотят оправдать ее разумными основаниями, тотчас же становится необходимым, чтобы не видна была бессмысленность такой попытки, нагромождение хитрых и сложных выдумок. Вздорность всех этих выдумок очевидна хотя бы потому, что то зло, от которого люди думают защищаться при помощи насилия, несравненно меньше того, которое они творят, защищаясь насилием. Кроме того, насилие недействительно. Сила есть то орудие, посредством которого невежество заставляет своих последователей делать те дела, к которым они по своей природе просто не склонны и в тот самый момент, когда орудие это перестает действовать, и прекращаются его последствия. Есть только два способа направить человеческую деятельность. Один — в том, чтобы завладеть склонностью человека, убедить его путем рассуждения, а другой — чтобы заставить человека действовать противно его убеждениям и суждениям. Один способ подтверждается опытом и всегда увенчивается успехом, другой употребляется невежеством, и последствия его почти всегда разочаровывают. Когда ребенок кричит, чтобы ему дали погремушку, он хочет силой получить ее. Когда родители наказывают своих детей, то только для того, чтобы те вели себя хорошо. Когда пьяный муж бьет свою жену, то он хочет исправить ее силой. Когда наказывается преступник, это делается только для того, чтобы улучшить мир вокруг нас силой. Когда один человек судится с другим, то только для того, чтобы утвердить свое право посредством силы. А потому я не хочу служить насилию...
Хотя Мейсон говорил очень запутанно, выражаясь тяжелым и туманным языком, Уэйнрайт поняла его — достаточно было только взглянуть в его глаза...
И Джулия, поняв, что Кэпвелл твердо убежден никогда больше не возвращаться к юриспруденции, замолчала и не поднимала больше этот вопрос...
Мейсон все время пытался завести разговор о том процессе, но Джулия, как правило, только отшучивалась, переводя беседу на Генри Джакоби и на его теперешние неприятности.
Наконец, однажды Мейсон не выдержал и напрямую спросил:
— Я никак не могу понять, откуда всплыла эта дискета с письмом Лили Лайт? Джулия только усмехнулась.
— Ну, насколько мне известно — из выдвижного ящика письменного стола Джакоби.
Однако Кэпвелл был настроен более чем серьезно, и потому сказал:
— Я не шучу.
— А разве я шучу?.. — спросила в ответ Уэйнрайт и улыбнулась.
Она старалась сохранить на своем лице полнейшую серьезность и невозмутимость — только в глазах поблескивали озорные огоньки.
— Но почему... — начал было Мейсон, но Джулия быстро перебила его:
— Ты хочешь спросить меня — почему она не всплыла раньше?..
Он согласно наклонил голову.
— Да. Да, Джулия, почему она не всплыла раньше, эта дискета?..
Она нарочито тяжело вздохнула.
— Потому, дорогой, что для этого надо было сопоставить факты.
— И, как только ты сделала это, дискета появилась сама по себе?..
Сказав это, Мейсон испытывающе посмотрел на Джулию — та выдержала взгляд.
— Ну, допустим, не сама по себе...
— А как же?..
— Она всегда там лежала...
Прищурившись, он спросил:
— И кто же положил ее туда?..
— Я думаю — Джакоби...
— Точно?..
— Просто уверена в этом... Ведь стол в офисе наверняка принадлежал ему...
— Значит, и в винчестере компьютера был текст, выполненный им?..
— Конечно.
— И ему никто не помогал?..
— Разве что. Лили Лайт. Хотя, скорее всего, конечно же — авторство принадлежит Джакоби.
С интересом посмотрев на свою возлюбленную, Мейсон произнес:
— Джулия... Мы ведь с тобой не чужие друг другу люди — не так ли?..
Уэйнрайт улыбнулась.
— Надеюсь.
— Так и есть.
— У меня еще не было случая убедиться в обратном скорее, наоборот.
— Тогда — скажи мне одну вещь... Обещай, что ответишь...
Она передернула плечами и ничего не сказала.
— Послушай, если мы с тобой так близки друг другу... — начал было Мейсон, но Уэйнрайт быстро перебила его словами:
— Ну, и какое же это имеет отношение к Генри Джакоби и всему минувшему процессу?..
— Самое прямое...
— Какое же конкретно?..
— Скажи мне честно... — Мейсон, подсев к ней поближе, приобнял свою возлюбленную за плечи и спросил: — Ты случайно... Ты случайно не помогла ему в этом?..
Та честно округлила глаза.
— Кому?.. Джакоби.
Резко передернув плечами, Джулия ответила вопросом на вопрос:
— А почему ты об этом спрашиваешь?..
— У меня есть некоторые сомнения...
— Сомневаешься в моей порядочности, Мейсон?..
Тот мягко ответил:
— Послушай... Я ведь тоже профессиональный юрист и кое-что понимаю в этом деле...
— Ну, и...
— Значит, ты не помогла Джакоби... В том, чтобы эта дискета и этот текст в компьютере всплыли именно в нужное тебе время?..
Мейсон вновь посмотрел на Джулию испытывающим взглядом.
На этот раз та, отвернувшись, очень тихо но, тем не менее, внятно произнесла:
— А вот этого, Мейсон, я тебе никогда не скажу...
И Мейсон, понимающе посмотрев на нее, отвернулся... Он не мог в этот момент взглянуть в ее глаза...
В ту ночь Джулия, как и обычно, заснула на его плече.
Мейсон же долго не мог паснуть. Он все время думал, какое же надо было иметь мужество, как надо было полюбить его, чтобы решиться на такой шаг...
В углу комнаты горела маленькая красноватая лампочка. Снежные хлопья тихо ударялись в окно, и казалось, что время остановилось в этом зыбком золотисто-коричневом полумраке. В комнате было очень тепло. Изредка потрескивали трубы где-то под окнами...
Джулия пошевелилась во сне, и одеяло, шурша, медленно соскользнуло на пол.
— Как же ты все-таки прекрасна!.. — едва слышно, одними только губами произнес Мейсон. — Какое чудо эти колени!.. А эта нежная тайна груди!..
Он ощущал ее волосы на своем плече и губами чувствовал биение пульса в се руке...
— Как ты прекрасна!.. — вновь прошептал Мейсон, не в силах сдержать себя.
Осторожно, чтобы не разбудить ее, он опять натянул одеяло.
Джулия что-то пробормотала во сне и замолкла, после чего, не просыпаясь, медленно обняла его за шею...
Кэпвелл уже был на той зыбкой грани яви и сна, когда вспомнил ее слова: «А вот этого, Мейсон, я тебе никогда не скажу...»