Глава 1

     Моника  бросила  ранец  в  холле  и  побежала  в   комнату   матери   -
поздороваться. Обычно Лусия сама выходила в сад  или  на  крыльцо  встречать
возвращавшуюся из школы дочку. И если мама не появлялась, Моника со всех ног
бросалась разыскивать ее по дому. Сколько теплоты  и  нежности  светилось  в
глазах Лусии, когда она обнимала свою девочку!  Любая  разлука  казалась  им
обеим слишком долгой. Другое дело отец - Хуан Антонио.  Десятилетняя  Моника
любила отца не менее матери, но то была  иная  любовь.  Вечно  занятый  Хуан
Антонио дома бывал редко, но если выкраивал время для прогулки с дочерью, то
всячески баловал ее, поощряя любое желание. Но это был праздник, а будни изо
дня  в  день  Моника  проводила  с  матерью,  ласковой  подругой  и   добрым
советчиком.
     Девочка была уже достаточно взрослой и смышленой,  чтобы  понимать:  не
все гладко между родителями. Хотя спроси кто-нибудь, любит ли отец маму, она
без сомнений подтвердила бы, что, конечно, любит. Ведь он часто  дарил  маме
необыкновенно  красивые  букеты,  почтительно  целовал  руку  и  никогда  не
оскорбил ее резким словом. Но сколько раз в последнее время видела  девочка,
как печальны глаза, большие прекрасные глаза ее  Лусии.  Она  замечала,  как
вдруг неожиданно, посреди веселой игры мамочка вдруг переставала улыбаться и
взгляд  ее  отсутствующе  задерживался  на  каком-нибудь  предмете  -  вазе,
картине, шторе... Моника тормошила мать, пытаясь вернуть ей прежнее  веселое
настроение, но это не всегда удавалось. А вчера, вернувшись  из  школы,  она
застала мать в  спальне  за  непонятным  занятием.  Та,  присев  на  кресло,
внимательно рассматривала свадебные фотографии.  Моника  замерла  на  пороге
комнаты: ее поразило лицо матери, - печальное, постаревшее, - таким  она  не
видела его никогда. Но еще больше девочку удивило то, что сделала Лусия: она
взяла свой портрет и портрет Хуана Антонио, долго глядела на  них  и  потом,
поставив близко-близко друг к другу, подержала так какое-то время. Увидев  в
дверях дочь, будто спохватилась и тотчас же поставила их на  прежнее  место,
далеко друг от друга, по обе стороны высокой тонкой вазы.
     Моника бросилась в объятия матери,  прижалась  щекой  к  ее  щеке,  как
всегда нежно поздоровалась с нею и, ничего не успев спросить, услышала голос
Марии, звавшей ее на кухню к полднику. Мария так вкусно готовила,  а  Моника
так  проголодалась,  что  наскоро  поцеловав  мать  в  щеку,  она  бросилась
вприпрыжку на зов Марии,  которая  обещала  попотчевать  ее  необыкновенными
сэндвичами.
      - А ты, мамочка, помажь пока Глорите ручки кремом, она,  моя  куколка,
тоже хочет, чтобы у нее были такие же нежные пальчики, как у тебя!
     На кухне, как всегда, все блестело,  дышало  уютом  и  довольством,  от
плиты шел аппетитный запах, на привычном месте Монику ждали сок и  сэндвичи.
Уплетая за обе щеки приготовленное, девочка в который раз за  последние  дни
услышала, как Мария и ее муж Игнасио, которых Моника помнила  в  своем  доме
столько, сколько помнила себя, вполголоса продолжали прерванный ее  приходом
разговор. Конечно, они говорили о своем единственном сыне Марсело: тот никак
не соберется навестить родителей Сколько же они не виделись  с  сыном,  год,
два или больше, думала девочка. Вот она, Моника, не смогла бы жить так долго
вдали от своих родителей, особенно - от мамочки Она так им и сказала  Добрый
Игнасио ласково погладил Монику по голове и заметил, что  их  с  Марией  сын
постарше ее, ему уже восемнадцать, а в этом возрасте человек  должен  искать
свое место в жизни. Марсело живет и работает в Гвадалахаре, и, верно,  очень
занят, но он обязательно навестит их, как будет посвободнее...
     Непоседе-Монике всего несколько минут  хватило,  чтобы  расправиться  с
полдником, и, поблагодарив Марию, она на одной ноге попрыгала  к  двери:  ей
столько нужно было рассказать мамочке. Это - как ежедневный ритуал -  Моника
подробно в лицах изображала происшедшее за день  в  школе  -  как  вел  урок
учитель истории,  о  чем  она  спорила  и  что  обсуждала  на  переменках  с
подружками Маргаритой и Летисией.
     Моника вприпрыжку, перескакивая  через  ступеньки,  взлетела  на  верх,
отворила дверь в спальню и остановилась в замешательстве. Мама, ее  дорогая,
единственная, любимая мама лежала без движения вблизи той самой вазы, по обе
стороны которой улыбались безмятежной улыбкой ее родители в день свадьбы.
      - Мама, мамочка! - в исступлении выдохнула девочка.  -  Что  с  тобой,
мама? Игнасио! Мария! Мама, ответь же, что с тобой!
     На ее душераздирающие вопли прибежали Мария с  Игнасио.  Вызванная  ими
машина скорой помощи прибыла через несколько минут и чуть не  столкнулась  в
воротах с машиной Хуана Антонио, вызванного с фабрики.
     Плохо помнила Моника этот вечер. Ласковые руки Марии крепко обняли ее и
держали, не давая рвануться к носилкам,  на  которых  медленно  и  осторожно
несли санитары ее мать к открытым дверям скорой помощи.  Моника  непременно,
во что бы то ни стало, хотела ехать вместе  с  отцом  в  больницу,  но  тот,
бледный, непохожий на себя, терпеливо объяснил:  пока  трудно  сказать,  что
произошло с  Лусией.  Но  надо  надеяться  она,  наша  мама,  была  здоровым
человеком, никогда ни на что не жаловалась...
     Мария решительно уводила рыдающую девочку все дальше от  захлопнувшихся
дверей скорой помощи. Но она все еще всхлипывала, слезы лились из ее глаз не
переставая.
      - Пойдем,  родная,  пойдем,  милая,  -  сердце  Марии  разрывалось  от
сострадания к бедной девочке. - Пойдем, помолимся  пресвятой  деве  Марии  о
здравии  твоей  мамочки.  Бог  даст,  будут  услышаны  молитвы   непорочного
ребенка, - перекрестясь, едва слышно прошептала женщина.
     В тот же вечер Хуан Антонио привез из  больницы  неутешительные  вести.
Врачи  боролись  за  жизнь  молодой  женщины,  но,  к  сожалению,   внезапно
случившееся кровоизлияние произошло в недоступном для хирургов отделе мозга.
Аневризма почти исключала благоприятный исход; доктор Карранса не  обнадежил
Хуана Антонио: вероятность того, что Лусия выживет, была  чрезвычайно  мала.
Это понимал и сам Хуан Антонио, дурные предчувствия одолевали его по  дороге
домой. Марии с Игнасио, встретивших его немым вопросом,  он  грустно  махнул
рукой, сказав только, что ему кажется, что Бог хочет забрать к себе Лусию...
Ночью он почти не спал, вспоминая годы,  прожитые  с  Лусией.  Он  по-своему
любил ее, считая прекрасной женой, матерью, и чувствовал  себя  беспредельно
виноватым  перед  нею.  Это  ощущение  было  обжигающе-болезненным.  И   чем
явственнее  Хуан   Антонио   понимал   непоправимость   произошедшего,   тем
мучительнее было чувство вины перед Лусией.
     На следующий день, утром, он находился уже около  жены.  Лусия  была  в
сознании, и он,  держа  ее  тонкую  прозрачную  руку  в  своей  и  глядя  на
осунувшееся лицо, шептал:
      - Я люблю тебя на много сильнее, чем прежде, дорогая! Я был счастлив с
тобой все эти годы, несмотря ни на что. Верь мне! Только ты была нужна мне и
никто, кроме тебя. Моя мать, упокой Господи ее душу, страдала  высокомерием,
не желала понять, какое ты чудо, дорогая,  и  как  мне  повезло  в  жизни  с
женой...
     Это был их последний разговор.  Успокоенный  тем,  что  жена  пришла  в
сознание, Хуан Антонио поехал в офис уладить самые срочные  дела  -  фабрика
требовала постоянного внимания, тем более, что в этот день решались проблемы
долгосрочных поставок товара. Но едва Хуан  Антонио  вошел  в  кабинет,  как
раздался телефонный звонок. Хуан Антонио снял трубку. - Да, он слушает...  В
трубке после секундной паузы раздался голос доктора Карранса.  Сердце  Хуана
Антонио замерло, охрипшим голосом он повторил:
      - Вы говорите... моя жена... только что... умерла?  Боже!..  Я  приеду
сейчас же... да, доктор... Мануэль! - обратил он свое бледное, убитое  горем
лицо к человеку, сидящему  рядом  за  компьютером.  -  Ты  все  слышал,  она
умерла... умерла. Ты мой самый близкий друг... и коллега...  Я  уезжаю...  к
ней, туда. Оставлю все дела на  тебя,  ты  в  курсе  всего...  Справишься...
Бедная моя Моника, - вдруг вырвалось у него. - Какой удар для девочки, какой
удар! Она так любила свою мать!.. Ах, Мануэль, меня мучает совесть!..  Я  не
был хорошим мужем Лусии, ты знаешь...
      - К счастью, - Мануэль с состраданием глядел на друга  своими  добрыми
глазами, - к счастью, она не подозревала о существовании твоих  пассий...  к
Ирене.
      - Кто знает, кто знает, Мануэль. Иногда  мне  казалось,  что  она  все
знала и только делала вид, что пребывает в неведении. Как  я  виноват  перед
нею, как виноват, если бы ты знал. Я никогда не был примерным мужем...
     Казалось, ему не терпелось выговориться. Но ведь Мануэлю и не надо было
долго объяснять: они дружили со студенческой скамьи и понимали друг друга  с
полуслова. Мануэль знал о Хуане Антонио все, очень дорожил его дружбой,  был
первым помощником в офисе и на фабрике. Сам  изведавший  муки  неразделенной
страсти, однолюб, как он сам себя иронично  называл,  порядочный  и  честный
человек, Мануэль не всегда одобрял друга и часто жалел Лусию, но никогда ему
об этом не говорил. "Если бы в свое  время,  -  думал  он,  -  сестра  Хуана
Антонио, Сония, стала моей женой, как бы я был предан ей,  как  старался  бы
добиться успеха ради благополучия своей любимой, ради нашей семьи!" Он знал,
его любовь была взаимной,  но  что  могла  поделать  робкая,  прехорошенькая
восемнадцатилетняя Сония, как могла уговорить свою деспотичную мать, которая
и слышать ничего не хотела о бедном студенте. Мать  Хуана  Антонио  и  Сонии
быстро нашла замену Мануэлю - Энрике, подходящего, на  ее  взгляд,  богатого
жениха с положением. Деспотизм матери, не желавшей  ничего  слышать,  больно
ранил молодую душу, и Сонию, радостную, беспечную хохотушку через год  после
свадьбы уже невозможно было узнать: она превратилась в высокомерную светскую
даму, красивую и холодную, для которой супружеские обязанности  превратились
лишь в пустую формальность. К мужу она не испытывала никаких чувств, он  был
для нее совершенно посторонним, чужим человеком, с которым ее  не  связывало
ничего. Детей у них так и не появилось, на что очень надеялась Сония.  Жизнь
мужа была ей неинтересна, она благодарила судьбу  за  то,  что  супруг  мало
бывал дома - все больше в клубе, не досаждая ей ничем и она, предоставленная
себе самой, много читала, ездила по магазинам, покупая  дорогие,  изысканные
вещи, постепенно превратившие ее дом в роскошное жилище.
     Мануэль никогда  не  спрашивал  Хуана  Антонио  о  жизни  сестры  после
замужества, ибо для него это было унизительно и горько. Шли годы, постепенно
забывалось пережитое, но Мануэль так и не женился, подшучивая  над  собой  и
называя себя не иначе как убежденным старым  холостяком  и  живя  с  любимой
матерью Долорес, которая  своим  веселым  жизнерадостным  нравом  скрашивала
одинокую жизнь Мануэля. Она обожала сына,  но  тем  не  менее  мечтала,  что
когда-нибудь он сподобится и приведет в дом симпатичную молодую женщину.
      - Давно пора забыть Сонию, - уговаривала она его. -
     Найди себе хорошую девушку, ну хоть встречайся с ней!  Нельзя  же  жить
таким бирюком, сын!.. Годы идут! Их не вернешь... Почему  тебе  не  нравится
Ракель, подруга Ирене? Она прехорошенькая!..
     Проводив Хуана Антонио в больницу, Мануэль еще долго  неподвижно  сидел
за компьютером. Перестали мелькать на экране бесконечные столбцы цифр, и он,
охваченный воспоминаниями прежних дней,  явственно  ощутил,  как  права  его
старушка Долорес, говоря о скоротечности жизни, о незаметно уходящих  годах!
Вот уже и у Хуана Антонио десятилетняя дочка... А Лусия  ушла  в  мир  иной.
Вспомнилась непреклонность друга в желании жениться на ней, и ничто не могло
тогда поколебать его, даже деспотизм  и  самодурство  его  матери.  И,  если
сеньора Мендес Давила легко справилась с Сонией, выдав замуж за  нелюбимого,
но богатого Энрике, то Хуан Антонио решительно пошел  на  разрыв  с  семьей,
когда женился на бесприданнице Лусии. Значит, в самом деле любил ее... Боже,
сколько же лет утекло с тех далеких  пор,  одиннадцать,  двенадцать?..  Хуан
Антонио так и не примирился с матерью до самой ее смерти и даже не пришел на
похороны сеньоры. Мануэль не разделял такой жестокости друга, ведь жизнь уже
все расставила на свои места. Стоило ли так ломать копья?
     И тут Мануэль словно очнулся. Какое он имеет право судить членов  семьи
Мендес Давила?  Своего  друга.  Он  искренне  любил  Хуана  Антонио,  всегда
восхищался Лусией, но Хуан Антонио... Хуан Антонио все же оставался для него
загадкой. Он начинал практически с  нуля  и,  ведя  дела  фабрики  серьезно,
профессионально и  ответственно,  завоевал  себе  определенной  положение  в
деловом мире. Но, с другой  стороны,  Хуан  Антонио  оставался  все  тем  же
ловеласом, каким его со студенческих лет знал Мануэль. Нет, Хуан Антонио  не
обманывал никого, когда говорил, что искренне любил Лусию, не  чаял  души  в
Монике. Но как все это сосуществовало, соседствовало с  его  романчиками  на
стороне? Это были очаровательные легкомысленные женщины, вроде его последней
пасии, Ирене. Но тут,  кажется,  Хуану  Антонио  врядли  удастся  отделаться
легким знакомством... Кстати, она только что звонила и, узнав о смерти  жены
Хуана Антонио, почти что радостно, - отметил про себя Мануэль,  -  сообщила,
что едет в больницу утешать сеньора Мендес Давила. Ах,  Хуан  Антонио,  Хуан
Антонио!.. Разве можно было сравнить нежную, словно  цветок,  Лусию  с  этой
яркой, не робкого десятка девицей, единственной целью которой  стала  погоня
за деньгами Хуана Антонио, развлечениями, дорогими украшениями  и  тряпками.
Непонятно, как его друг, такой независимый  и  гордый,  позволяет  буквально
вить из себя веревки этой пустой красотке, ведь он  сам  не  раз  сознавался
Мануэлю, что не любит ее: отношения с Ирене не более, чем  очередная  мелкая
интрижка... И, хотя Ирене все время твердила, что ее безумно интересуют дела
фабрики, Мануэль отлично понимал, что  это  не  так:  ее  привлекали  только
капиталы Хуана Антонио, вложенные в дело. И чтобы завладеть ими, Ирене  была
готова на многое... Чудовищно, но она строила свои планы на жизнь  с  Хуаном
Антонио еще при Лусии, уверяя, что та не пара  ему,  даже  пыталась  ставить
ультиматум: он должен немедленно оставить Лусию и жениться на ней.
     "Я не могу давать обещания,  которые  никогда  не  выполню,  да,  кроме
всего, я просто не люблю тебя, Ирене", - та ков был ответ Хуана  Антонио  на
все происки ретивой любовницы, хотя его доводы мало смущали Ирене.
     Не  единожды  случалось,  что  они  ужинали  вчетвером:  Мануэль,  Хуан
Антонио, Ирене и ее подруга Ракель, миловидная, высокая девушка  с  приятной
улыбкой, делающей ее весьма привлекательной. Ирене  после  нескольких  таких
вечеринок  обращалась  с  Мануэлем  за  панибрата  и  откровенно  советовала
обратить внимание  на  свою  подругу  Мануэль,  соглашаясь  сходить  в  этой
компании  в  варьете  или  ресторан,  чаще  молчал,  развлекаясь  тем,   что
разглядывал публику, слушал музыку. Он мало обращал внимания на беспрерывную
трескотню Ирене, хотя отмечал  осторожное  молчание  Ракель,  которая  будто
боялась высказать свое мнение или ответить на острую шутку Хуана Антонио. Ни
о каком более серьезном сближении с Ракель не  могло  идти  речи:  дружба  с
Ирене, был уверен Мануэль, не  могла  отразиться  пагубно  и  на  Ракель,  -
наверняка она такая же хищница, а внешность может быть обманчива.
     Между тем и Хуан Антонио не раз  говорил  с  Мануэлем  о  Ракель.  Зная
грустную историю его любви к Сонии, он все же не оставлял надежды,  что  его
друг  когда-нибудь  забудет  прошлое,  остановив  свой  выбор  на  достойной
девушке. Как знать, может быть, Ракель, подруга Ирене, совсем другая... Ведь
в жизни часто так случается: очень скромная  девчонка  дружит  с  развязной,
рано повзрослевшей подругой, вкусившей соблазна любви. Отчего так? Наверное,
чтобы как-то восполнить жизненный опыт: не будучи в состоянии быть такой  же
бойкой и привлекательной, но появляясь с блестящей подругой  в  компании,  -
ей, незаметной скромнице, глядишь, перепадет внимание  одного  из  тех,  кто
потерпит неудачу, ухаживая за окруженной всеобщим вниманием подругой.
     Ракель была и в самом деле другой, нежели Ирене, и  ей  очень  нравился
Мануэль, этот замкнутый, серьезный,  надежный  бородатый  мужчина,  сумевший
добиться в жизни многого,  благодаря  своему  упорству,  добросовестности  и
работоспособности. И дружба ее с Ирене напоминала сияние отраженным светом -
так, по крайней мере, думала сама девушка Многое  в  поведении  подруги  она
категорически не принимала, и в мягкой, тактичной манере пыталась каждый раз
объяснить ей, что ее виды на Хуана Антонио при живой жене  нельзя  объяснить
иначе, как бестактностью, беззастенчивостью, даже беспардонностью.  Зачем  в
день смерти Лусии Ирене помчалась в больницу и там опять завела  разговор  о
своем немедленном желании выйти за него замуж? Подругу, пожалуй,  беспокоила
лишь проблема девчонки, десятилетней дочки Хуана Антонио. Но и на этот  счет
у Ирене были свои соображения: в случае, если эта злюка  Моника  не  захочет
признать Ирене второй матерью, она без особого  труда  создаст  такой  ад  в
шикарном доме, что девочка почтет за счастье учиться в  интернате,  а  не  в
школе, куда ее, как принцессу, каждый день возит шофер и садовник Игнасио...
     Ирене негодовала и в долгих, неспешных разговорах с Ракель не  уставала
повторять, что не привыкла быть "вторым номером"  -  неважно  после  кого  -
живой или мертвой Лусии или этой негодницы избалованной Моники.  Важно  быть
первой.
     Ирене раздражало, что в доме Хуана Антонио его дочь  окружена  всеобщим
вниманием. Да и сам он говорит о дочери чуть ли не с  придыханием,  уверяет,
что  очень  ее  любит...  Но  все  это  дело  времени:  внимание  и   любовь
безраздельно достанутся ей одной. Надо только чуть-чуть подождать. Ирене со
     всем этим справится... Она, уверена что ее одной хватит Хуану  Антонио.
Пришла, наконец, очередь быть ей сеньорой Мендес Давила. Так она  и  заявила
об этом Хуану Антонио в больнице...
     Не очень удачное время Ирене выбрала для подобных  объяснений,  считала
Ракель. Почему же кипятилась Ирене?.. Она еще выступит в  роли  миротворицы,
помирит Хуана Антонио с сестрой, которой она  уже  позвонила  под  предлогом
сообщить о смерти Лусии.
     Когда вечером, накануне похорон, Сония со своим  мужем  Энрике  впервые
после многолетней размолвки, переступила порог  дома  брата,  там  уже  была
Ирене и чувствовала себя почти полновластной хозяйкой. Она так  и  намекнула
Сонии многозначительно, что они с Хуаном Антонио - больше, чем друзья и  что
он собирался еще при жизни оставить Лусию и жениться  на  ней.  Она  решила:
пусть все все узнают сразу, как она любит Хуана Антонио - он для нее главное
в жизни... Тут Ирене сделала неосторожный "шаг": она обняла  Хуана  Антонио,
тесно прижалась к нему. Все испортила эта избалованная  сумасбродка  Моника.
Она бросилась между ними, заплакала, схватила отца за руку, умоляя Ирене:
      - Не обнимайте моего папу! Не прикасайтесь к нему!
     Ирене  видела,  какая   мука   отразилась   на   лице   Марии,   верной
домоправительницы Хуана Антонио,  которую  вместе  с  мужем  Игнасио  хозяин
считал членами своей семьи.
     И это она поломает, решила Ирене, чего бы ей  это  не  стоило.  Что  за
порядки  -  пусть  знает  свое  место  на  кухне,  в  саду  и  за   баранкой
автомобиля!.. Смирив на миг свою гордыню, Ирене подступилась было к  Монике,
чтобы  перед  лицом  собравшихся  как-то  сгладить  неловкость  создавшегося
положения, потрепала ее по щеке, хотела было взять за руку... Но  не  тут-то
было.  Мануэль,  который  оказался  рядом,  видел,  как   недобро   блеснули
наполнившиеся слезами темные глаза Моники.
      - Я не хочу с тобой дружить! Уходи! И кукла, которую ты купила, мне не
нужна. Зачем ты мне ее подарила?  У  меня  есть  Глорита.  Ее  подарила  мне
мамочка...
     И тут Ирене, поглядев на Мануэля одним из своих обаятельных,  заученных
взглядов, промолвила:
      - Моника! Ради Бога, мы с тобой подружимся, послушай.
     Душа разрывается, ты такая добрая, нежная... Зачем же так? Что с  вами,
Мануэль, вы будто в рот воды набрали, скажите же что-нибудь! - требовала она
его поддержки.
      - Не думаю, Ирене, что вам интересно будет услышать  то,  что  я  могу
сказать вам, - решительно отверг ее просьбу Мануэль. Он почти что  ненавидел
эту женщину и уже не скрывал своих чувств от Хуана Антонио.
     В голове всплыл недавний разговор с другом,  когда  они  задержались  в
офисе допоздна.
      - Конечно, Хуан Антонио, я понимаю, мне нужна женщина, друг, - говорил
Мануэль. - Но, увы, дамы моего возраста интересуются только одним: есть ли у
меня деньги. А девчонки меня не привлекают...
      - Сколько тебя знаю, ты всегда был нелюдим, Мануэль, даже в юности.  Я
вспоминаю университет. Ты с серьезным видом вечно сидел в  углу,  а  мы  тем
временем танцевали до упаду, влюблялись, заводили романы, -  улыбнулся  Хуан
Антонио. - И не говори так  насчет  денег.  Это  камешки,  очевидно,  в  мой
огород, как я понимаю? Но ведь мы  с  тобой  еще  не  старички...  Не  юнцы,
конечно... Но, что называется, в самом соку!..  Может,  и  мне  когда-нибудь
встретится женщина моей мечты, Мануэль...
      - У меня была такая женщина... твоя сестра, - после  долгого  молчания
вздохнул Мануэль. И что же? Я не сумел добиться ее руки...
      - И у меня была, - грустно отозвался Хуан Антонио. -  Но  и  я  навеки
потерял ее, не сумел сберечь. Она покинула меня.
      - Не грусти, друг, - Мануэль посмотрел на Хуана Антонио с теплотой.  -
Когда-нибудь неожиданно для себя  ты  влюбишься,  хоть  в  этот  день  Ирене
выцарапает тебе глаза.
      - Если это будет настоящая любовь, я согласен! - невесело пошутил Хуан
Антонио.
     Не менее других была шокирована появлением Ирене в доме брата и  Сония.
"Эта выскочка, нахалка, - думала она, - ведет себя  здесь  словно  хозяйка."
Сония видела неодобрительные взгляды пришедших выразить соболезнования Хуану
Антонио. Как брат мог в первый же день после смерти жены притащить ее  сюда?
Страшно и подумать, что сказала бы их покойная мать, сеньора Мендес  Давила.
Слава Богу, она не должна до такого позора. И  вообще...  лучше  ей,  Сонии,
воспитывать Монику, стоит просто-напросто забрать девочку к себе.
     Дочь брата, которую Сония увидела впервые, понравилась ей. Да и  Моника
встретила тетю приветливо и согласилась иногда гостить у нее в свободное  от
занятий время. "У Хуана  Антонио  -  роман,  ему,  видно,  не  до  забот  об
осиротевшей дочери. Но  согласие  отца  необходимо.  Правда,  брат  может  и
заартачиться... Как знать?"

     Глава 2

     Ирене жила идеей увезти  на  отдых  Хуана  Антонио.  Она,  прикидываясь
ласковой кошечкой, висла  у  него  на  шее,  шептала  нежные  слова,  словно
убаюкивая:
      - Если так пойдет и дальше, ты  заболеешь,  дорогой!  Ничего  с  твоей
работой  не  случится,  тебе  необходим  небольшой  отпуск.  Мануэль  вполне
справится со всем. А я уже сходила, милый, в бюро путешествий. Думаю, нам  с
тобой не помешает небольшой круиз по Карибскому морю. Вот  погляди,  я  даже
проспекты захватила! Пароход "Норвей", мне кажется, это как раз то, что  нам
нужно... Шикарный!..
     А вечером, попивая кофе с Ракель, Ирене была еще более откровенна,  чем
всегда:
      - Во время этого путешествия Хуан Антонио  должен  непременно  сделать
мне предложение. Зачем довольствоваться крохами, если сразу  можно  получить
все - и особняк, и драгоценности, и  меха,  и  прислугу,  и  сколько  угодно
денег!.. Я то уж знаю, Ракель, что такое нищета! Я никогда  не  забуду,  что
родилась в тюрьме, а моими родителями были уличная девка и красавец-жулик...
Мне самой пришлось пробиваться в жизни, никто  мне  не  помогал.  Поэтому  -
повторяю, я  со  спокойной  совестью  выйду  замуж  за  Хуана  Антонио,  все
остальное меня не волнует, ни реакция его родных, ни этой...
      - Замечательной дочурки десяти  лет  по  имени  Моника!  -  язвительно
добавила Ракель. - Знаешь, дорогая, брак - дело совсем не такое простое, как
ты думаешь. Для тебя главное деньги, ты даже толком не разобралась,  что  за
человек этот Хуан Антонио. А вдруг он после свадьбы начнет и от тебя  бегать
как бегал, изменяя своей покойной жене? Мужчина, мне кажется,  должен  быть,
прежде всего, надежен. Вот Мануэль... Я все больше думаю о нем  в  последнее
время. Он такой... На него можно положиться, хотя, кажется, ты говорила,  он
не очень богат... Для меня  это  не  главное.  Знаешь,  Ирене,  мне  бы  так
хотелось иметь дом, семью, детей... Но ребенок... Это ответственно, отвечать
за жизнь маленького человека... Ты понимаешь это, стремясь  выйти  замуж  за
Хуана Антонио? Кроме своих детей с вами всегда будет Моника. Но, насколько я
понимаю, ты до сих пор не подобрала ключика к сердцу этой девочки?.. Она  не
хочет принимать тебя, несмотря на твои подарки и уверения в твоем  дружеском
расположении к ней?..

     * * *

     Хуан Антонио все еще не мог придти в себя после похорон Лусии. А  Ирене
торопила поскорее решить вопрос с круизом. Может, и в самом деле, плюнуть на
все дела и махнуть  на  недельку  в  круиз?..  Но  перед  глазами,  едва  он
отвлекался от фабричных дел и суеты, все время возникала Моника,  ее  глаза,
полные слез, с мольбой обращенные к нему. Девочка не могла не понимать:  раз
в доме появилась вместе с отцом молодая сеньорита,  значит,  это  непременно
мачеха, баба Яга. Так  и  Летисия  ей  все  время  говорит:  "Придет  в  дом
ведьма!..". Не мог же он объяснить, что  не  любит  эту  тетю  и  совсем  не
собирается жениться на ней. Не объяснишь ребенку, что это увлечение,  словно
топкое болото, затягивало его с каждым шагом все больше, он был не  в  силах
отделаться от Ирене, которая проявляла все больше  настойчивости  в  желании
стать сеньорой Мендес Давила. Хуан Антонио, не отдавая себе  отчета,  многое
позволял ей, и  теперь  она  с  присущей  ее  типу  женщин  самоуверенностью
заявляла о своих правах на него. Он  молил  Бога,  простить  его  за  измены
Лусии. Лусия, он теперь уверен, догадывалась о многом, но безмерно любя  его
и Монику, избегала вопросов, когда он возвращался  домой  далеко  заполночь,
весь пропахший ресторанным воздухом, сигарным дымом и едва ощутимым ароматом
дорогих  женских  духов.  Его  постоянные  задержки  после  работы  вошли  в
привычку,  но  все  объяснялось  им  очень  просто:  фабрика  требовала  его
неусыпного внимания. Мягкий свет в глазах
     Лусии меркнул день ото дня, - Хуан Антонио не мог не видеть этого,  как
не мог не  видеть  горячей  привязанности  друг  к  другу  Лусии  и  Моники,
преклонения дочери перед матерью.  Дочь  целиком  заполнила  всю  ее  жизнь.
Аневризма... Это, наверное, болезнь разочаровавшегося в жизни  сердца:  Хуан
Антонио сам себе признавался - он любил Лусию, но последние годы любовь  эта
приобрела характер привычки: он любил ее, как любят ребенка, дом, его уютную
обстановку, преданных слуг и автомобиль, доставляющий удобства. Разве  такую
любовь заслуживала нежная, преданная, тихая Лусия?.. После  того,  как  была
брошена последняя горсть земли на могилу жены, сердце Хуана Антонио  сжалось
при взгляде на маленькую хрупкую фигурку Моники в траурном  костюмчике.  Она
была так неутешна в своем неизбывном горе,  так  беспомощно  хрупка,  словно
тоненький стебелек цветка  под  ветром,  что  у  Хуана  Антонио  перехватило
дыхание. Какое к черту  путешествие,  какой  круиз,  что  она  выдумала  эта
взбалмошная бабенка, он не имеет  право  бросать  девочку  одну!..  Конечно,
Мария и Игнасио так любят  и  балуют  ее,  так  преданно  ухаживают  за  его
дочерью, предупреждая, особенно в последние, тяжелые дни, каждое ее желание,
что, он вполне бы мог положиться на них. Но вчера, когда Хуан Антонио только
намекнул,  что,  может  быть,  он  уедет  на   неделю-другую,   Моника   так
расплакалась, так умоляла его побыть с нею, не бросать ее, что он  смешался,
не зная, на что решиться. Она сквозь слезы рассказала ему, что  ее  школьные
подружки  Маргарита  и  Летисия  расспрашивали  ее  о  похоронах  матери,  и
Летисия-злючка, все время пугала ее мачехой, ведьмой.
      - Опять эта Летисия!..
      - Папа, папочка! Она сказала еще, что,  если  сеньорита  подарила  мне
куклу, то непременно станет моей мачехой: раз, говорит, делает такие подарки
дорогие, считай, хочет втереться к тебе в доверие... Это так?  Папа,  скажи,
ты не женишься на ней, нет? Обещай, что мы с тобой всегда будем вместе,  что
никто нас не разлучит! Ты не оставишь меня, как мамочка?..
     Хуан Антонио совсем расстроился. Не ответив на прямой вопрос дочери, он
молил ее об одном:
      - Ради Бога, Моника, послушай! Я знаю, тебе сейчас очень трудно.  Всем
нам трудно, нам всем будет не хватать
     Лусии, дочка... Но нужно как-то жить. Ты всегда была храброй  девочкой.
Я буду с тобой всегда. Обещаю. Но... дай мне дней десять, я уеду не  сегодня
и не завтра - через две недели. Обещаю, всего на неделю... Отпустишь?
     Это вырвалось у него само собой.  Моника  ничего  не  ответила,  только
крепко обвила его голову руками и, все еще всхлипывая, прижалась к нему.
     Сонную он осторожно отнес ее в постель.

     * * *

     После похорон Лусии Хуан Антонио и Сония стали часто встречаться, будто
желая восполнить вакуум, сложившийся за долгие годы прерванных по  настоянию
матери отношений. А ведь  когда-то  они  были  очень  дружны.  Конечно,  оба
изменились и теперь осторожно открывали друг друга заново. Годы ни для  кого
не проходят даром, не прошли они бесследно и для членов семьи Мендес Давила.
Сония превратилась в степенную даму, сохранившую с молодости  тонкую  талию,
роскошные волосы и зубы. Но больше ничего не нашел в ней Хуан Антонио от той
девчонки, которую нежно опекал будучи старшим братом. В  глазах  Сонии  Хуан
Антонио видел затаенную усталость; несколько предательских  морщинок  раньше
времени легли на ее по-прежнему привлекательное лицо, которые открыли  брату
гораздо более, чем сама Сония. Сестра же нашла Хуана Антонио возмужавшим,  а
к Монике с самого первого свидания  почувствовала  неизъяснимую  материнскую
нежность,  желание  защитить,  обласкать,  помочь  девочке  пережить  смерть
матери. Поэтому, когда брат с дочкой заехали однажды в дом Сонии  и  Энрике,
накануне отъезда Хуана Антонио в круиз, Сония без обиняков  попросила  брата
отдать ей племянницу - он-де сам  жаловался,  что  должен  теперь  быть  для
девочки и отцом, и матерью, а для мужчины, сочувствовала Сония, это и не под
силу, и чрезвычайно сложно. Да еще при его  занятости  фабрикой...  Но  Хуан
Антонио вдруг сказал, неожиданно для сестры,  взволнованно:  "Моника  -  это
все, что у меня есть в жизни". И, немного помолчав, грубовато добавил:  "Как
это тебе могло прийти в голову такое?" Сония не обиделась, не надулась,  но,
хорошо зная брата, все же продолжала настаивать:
      - Я не требую от тебя ответа  немедленно,  ты  еще  подумай  над  моим
предложением, не отвергай сходу... во всяком случае, я надеюсь, что хоть  на
время твоего отсутствия девочка сможет бывать у нас в выходные дни?..
     Узнал  Хуан  Антонио  от  Сонии  и  грустное  продолжение  истории   ее
замужества. Вскоре после свадьбы она поняла, что совершила  ошибку:  Энрике,
которого выбрала ей в  мужья  покойная  мать,  оказался  человеком  для  нее
совершенно чужим, они даже не стали друзьями, и Сония была несчастна с  ним.
Незадолго до смерти Лусии Сония узнала, что у Энрике трое  детей  от  другой
женщины. Это известие Сонию ничуть  не  взволновало,  не  выбило  из  колеи;
теперь появился, наконец,  формальный  повод  для  скорейшего  развода.  Тем
более... Сония немного была смущена, заметил  Хуан  Антонио...  Оказывается,
краснея  сообщила  сестра,  появился  человек,  к  которому  она  испытывает
чувства, никогда ранее ею не изведанные. Она же не старуха и, может, ей  еще
улыбнется счастье?
     Энрике  умолял  не  торопиться  с  разводом,  но   Сония   настоятельно
требовала, чтобы он покинул ее.
     Что касается Ирене, оба старательно обходили  этот  щекотливый  предмет
разговора,  и,  когда  Сония  случайно  обмолвилась,  спросив,  с   нею   ли
отправляется в круиз Хуан Антонио,  он,  не  в  силах  кривить  душою  перед
сестрой, только сказал: "Ты же знаешь, Сония, женщины -  это  то,  что  меня
губит...".

     Глава 3

     Несмотря на то, что Моника много раз просила отца "не ехать в  круиз  с
этой ведьмой", - так она упорно называла Ирене,  -  несмотря  на  осторожные
просьбы сестры и Марии, Хуан Антонио все же сдался и уступил Ирене: билеты в
круиз по Карибскому морю были приобретены, почти каждый день  в  офис  Хуана
Антонио приходили счета из магазинов - Ирене приводила свою милую  угрозу  в
исполнение - ее номер в гостинице был завален покупками  из  самых  шикарных
магазинов, и Мендес Давила покорно платил за все.
     Мария жаловалась  Игнасио  на  непоследовательность  действий  хозяина:
"девочке  обещает  одно,  делает  другое.  Если  этот  брак,  не  дай   Бог,
состоится, - говорила она мужу, -
     Моника будет страдать больше всех, она не выносит эту... Ирене. Да  еще
школьные подружки, особенно злючка  Летисия,  совершенно  заморочила  Монике
голову, постоянно пугая приходом в дом мачехи."
      - Ну, что за наказание эта Летисия, - сетовала добрая женщина,  -  вся
так и исходит недоброжелательством, а ведь совсем еще  ребенок.  Нет,  чтобы
играть тихо и мирно, все время только и жди от нее подвоха и гадостей...
     Единственное, что скрашивало Монике последние дни перед отъездом  Хуана
Антонио, это покупка щенка - ей подарили его Сония и  Энрике.  Винни  -  так
назвали собачку - на какое-то время помог забыть тяжесть размолвки с  отцом:
она на него сердилась не на шутку и говорила Марии, что если отец любит  эту
ведьму Ирене, она уйдет из  дома,  -  никто  не  займет  место  ее  мамочки.
Никто!..
     Моника не поехала даже проводить Хуана  Антонио  в  аэропорт,  чему  он
огорчился, а Ирене несказанно обрадовалась. Нагрузив машину ее чемоданами  -
у Хуана Антонио их было всего два - они отбыли в аэропорт. Всю дорогу  Ирене
беспрерывно болтала. Она рассказала о том,  сколько  платьев  и  пар  бикини
лежит в ее чемоданах и каких  расцветок  и  фасонов.  Она,  захлебываясь  от
восторга,  расписывала  ему  прелести  предстоящего  путешествия,  почерпнув
изрядную  долю  осведомленности  из  многочисленных  красочных   проспектов,
которыми была набита ее дорожная сумка. Хуан Антонио  равнодушно  поглядывал
на них - он-то не первый раз отправлялся в подобное путешествие, у  него  из
головы не выходила Моника. Снова его  терзали  муки  совести:  как  он  мог,
несмотря на мольбы, оставить дочь в такой тяжелый час. И  тут  же  приходила
успокоительная  мысль,  заглушавшая  терзания  совести,  что  она  не  одна,
окружена  вниманием  и  заботой  близких  людей,   а   ему,   уставшему   от
перенесенного стресса и постоянных забот, связанных с фабрикой, была  просто
необходима эта коротенькая передышка. И какая, в конце концов, разница  -  с
кем он едет... Это мог быть  и  Мануэль,  которого  он  кстати  приглашал  в
круиз... А Ирене, что с нее возьмешь... Она, авантюристка, думает  только  о
покупках, да о деньгах, с горящими  глазами  строит  грандиозные  планы:  на
островах, говорят, существует беспошлинная торговля,  там  можно  купить  по
дешевке та-а-кие драгоценности!..  Еще,  оказывается,  Хуан  Антонио  должен
подарить  ей  кольцо  с  бриллиантом,  не  менее  десяти  карат!..   Ну,   и
безвкусица!.. Ну и аппетиты!.. Ну и неуемная страсть!..
     Как раз,  когда  Ирене  с  необычайным  оживлением  обсуждала  проблему
бриллианта, машина остановилась около здания аэропорта. Пассажиры, очевидно,
в основном направляющиеся на отдых в  Майами,  с  разноцветными  сумками,  в
ярких  туалетах  представляли  пестрое  зрелище.  Хуан  Антонио,   рассеянно
наблюдая эту предполетную суету и следуя за  тележкой  с  вещами,  продолжал
неотступно думать о Монике, и вдруг увидел впереди себя, на расстоянии шага,
падающую женщину:  кто-то  неловко  выдвинул  на  ее  пути  чемодан,  и  она
споткнулась. Копна густых темных  волос,  рассыпанных  по  плечам,  стройная
фигура, высокие каблуки элегантных туфель, простой английский костюм - вот и
все, что в одну секунду схватил взгляд  сеньора  Мендес  Давила,  считавшего
себя знатоком женской красоты. В следующий миг он уже  бросился  на  помощь,
подал руку, она поднялась, опершись на нее.
      - С вами все  в  порядке?  -  почему-то  тихо  спросил  Хуан  Антонио,
встретившись на мгновение взглядом  с  темноволосой  пассажиркой.  -  Вы  не
ушиблись?
      - Нет, нет, благодарю, сеньор, я такая неловкая...
      - Ваша? - Хуан Антонио поднял сумку и протянул ее, ловя себя на мысли,
что ему безумно хочется прикоснуться к руке этой женщины. Но  тут  же  рядом
появилась подруга или компаньонка, - рыжеволосая, яркая, - и подхватила  под
руку  незнакомку.  Хуан  Антонио  все  еще  стоял  посреди   зала,   и   его
неподвижность начинала создавать затор, вызывая недовольство спешащих людей.
А он не двигался с места, понимая, что людской поток неминуемо унесет его от
этой удивительной девушки,  которая  сейчас  находилась  всецело  во  власти
энергичной подруги:
      - Смотри,  Даниэла,  не  упади  опять!  А  он  очень  даже  ничего!  -
Рыжеволосая взяла из рук незнакомки сумку и, метнув взгляд в  сторону  Хуана
Антонио, громко добавила, - знаешь, мне тоже захотелось упасть!
      - Ах, Джина, Джина! - только и вздохнула в ответ Даниэла.
      - Что ж, уж и глазки строить нельзя?  Ты  заметила,  дорогая,  как  он
смотрел на тебя? Заметила?
      - Ради Бога, Джина, все-то  ты  выдумываешь!..  Несмотря  на  то,  что
женщины говорили негромко, Хуан
     Антонио почти понял, о чем шла речь и  отчего-то  покраснел  от  стыда,
догоняя тележку с чемоданами и Ирене, идущую  рядом  с  нею.  Обеспокоенная,
казалось,  лишь  процедурой  перевозки  вещей  и  их  сохранностью,   Ирене,
оказывается, все  слышала  и  видела  -  удивительная  способность,  не  раз
восхищавшая сеньора Мендес Давила.
      - Я никак не могла дождаться, дорогой, - кокетливо улыбнулась Ирене, -
когда ты избавишься от этой парочки ненормальных.
      - Чем же они тебе так не понравились? А?
      - Что здесь может понравиться? Все время строили  тебе  глазки!  Какая
наглость! А ты и рад?.. У-у-у... негодный! - капризно упрекнула она.
      - А, по-моему, очень симпатичные девушки.
      - И что ты такого в ней нашел7 Непонятно.
      - О ком ты, Ирене? Я сказал - девушки...
      - О той, которая упала..
      - Тебе показалось, - как-то неуверенно пробормотал  Хуан  Антонио,  не
поднимая глаз. - Я только помог ей подняться.
      - Я хочу, чтобы ты обращал внимание только  на  меня!  Ведь  это  наше
свадебное путешествие, дорогой, не так ли? А то получается как-то неловко.

     * * *

     Самолет набрал высоту и пассажиры, наконец, успокоились и расслабились.
Большинство  дремало,  кто-то  вполголоса  разговаривал,   кто-то   пробовал
напитки, любезно предлагаемые стюардессой.
      - Он не спускал с тебя глаз, Даниэла, я  заметила!  -  сообщила  Джина
подруге. - Он такой элегантный, симпатичный...
      - Ах,  оставь,  Джина!   Вечно   тебе   мерещится   Бог   знает   что.
Выдумываешь!..
     Джина громко рассмеялась и довольно потянулась.
      - О, наконец-то мы летим в Майами! Погреемся на солнышке, только бы не
обгореть!.. Кстати, - она наклонилась почти  к  самому  уху  Даниэлы.  -  Ты
видела, кто сидит перед нами?
      - Тише, умоляю, Джина! Тебя могут услышать!
      - А тебе бы этого не хотелось, нет? -  тормошила  подруга  Даниэлу.  -
Чтобы он нас услышал?
      - Этот сеньор... с женой, - так же тихо ответила Даниэла.
      - Да нет, не похоже, чтобы это была жена. Это его... его...
      - Тсс...! Умоляю, Джина! - голос Даниэлы сел от волнения.  -  Замолчи!
Мы выглядим школьницами, сбежавшими с урока...
      - Какие  школьницы,  дорогая?  Мы   богини,   отправившиеся   покорять
мужчин! -  Она  снова  весело  рассмеялась.  -  А  наши-то,  наши  кавалеры,
оставшиеся в Мехико! Каковы? И твой, Херардо, и  мой,  Филипе?!  Испугались,
однако, что мы отхватим себе на отдыхе миллионеров! Ну и пусть  поволнуются!
Это  им  полезно!..  После  всего,  что  случилось  в  последние  недели,  -
посерьезнев, произнесла Джина,  -  я  очень  хочу,  чтобы  ты  была  наконец
счастлива, моя  дорогая  подруга!  Ты  этого  заслуживаешь,  честное  слово:
сколько ты пережила из-за этого подонка Альберто... А последний показ мод...
Это же все нервы, нервы.
      - Пожелай мне любви, Джина! - Даниэла прижалась к подруге, словно  ища
у нее защиты. - На любовь вся моя надежда... Только на нее! Иначе  не  стоит
жить!
     Они замолчали и отчетливо  услышали  голоса,  доносившиеся  с  передних
кресел, где сидели Хуан Антонио и Ирене.
      - О, все было очень вкусно, дорогой! Теперь мне понятно,  почему  наши
билеты так дороги! Вот, что значит лететь первым классом... Между прочим,  -
многозначительно кивнула Ирене назад, - твоя приятельница, которая  упала  в
аэропорту, и ее рыжая подруга, смеялись всю дорогу, как ненормальные!
      - Ты очень строга. Я уверен, им и в самом деле было весело...
      - А меня они раздражали! Но, слава Богу, мы уже  прилетели,  объявили,
что самолет пошел на снижение!.. Ой! - шумно захлопала  в  ладоши  Ирене.  -
Вот,  я  уже  вижу  в  иллюминаторе  море!  Как  блестит  на  солнце!  Какая
прелесть! - ее неуемный восторг, к неудовольствию Хуана  Антонио,  привлекал
всеобщее внимание.

     * * *

     Оставив Ирене в зале ожидания, Хуан Антонио отправился  за  машиной.  И
будто по воле провидения на стоянке такси он увидел темноволосую  женщину  с
мягкими печальными глазами. Он рванулся к ней.
      - Вам помочь, сеньора?
      - Да,  будьте  так  любезны,  спасибо...  вот  наша  машина...   Сюда,
пожалуйста. Но я должна подождать подругу...  Мне  ужасно  неудобно,  что  я
причиняю вам столько беспокойства... уже второй раз за этот день.
      - Ну, что вы! - галантно возразил сеньор Мендес Давила. - Помочь такой
красивой женщине - одно удовольствие, поверьте!
      - Вашей жене, - нерешительно промолвила Даниэла, - вряд ли понравились
бы эти слова.
      - Моей  жене?  -  улыбнулся  своей  самой  обаятельной  улыбкой   Хуан
Антонио. - Она мне не жена!.. Дело в том, сеньора,  что  я  недавно  овдовел
и... Извините, я вам еще не  представился...  Хуан  Антонио  Мендес  Давила.
Надеюсь... мы еще... увидимся...
      - Очень приятно! Даниэла Лоренте.
     Именно  в  этот  момент  подошла  Ирене,   сопровождавшая   коляску   с
чемоданами.
      - Опять эти две строили тебе глазки? Да, Хуан Антонио? - требовательно
вопрошала разъяренная, словно тигрица, женщина. - Несносные! Будто все время
они стоят у нас за спиной, черт возьми! А ты и рад каждой юбке!..
      - Не знаю, чего ты злишься,  Ирене,  но  они  и  в  самом  деле  очень
симпатичные, особенно темноволосая... Даниэла,  -  обезоруживающе  улыбнулся
Хуан Антонио. - И ее подруга тоже ничего!
      - Ты уже зовешь ее Даниэлой? Это все та же...  которая  падала?..  Да?
Ну, ты на ходу подметки рвешь, мой дорогой жених! У меня такое  впечатление,
что, оставь я тебя с ней еще на десять минут, ты бы сделал  ей  предложение!
Не оправдывайся, лучше пошли!..
     В  душе  Хуан  Антонио  согласился  со  словами  проницательной  Ирене.
Каким-то спокойствием веяло от этой очаровательной женщины. Такие  глаза  не
могут солгать, без всякой связи с предыдущими мыслями, подумал Хуан Антонио.
Кто она и ее подруга? Ему послышалось или это в самом деле было  так,  когда
они еще летели в самолете, он услышал,  что  в  разговоре  Даниэла  и  Джина
несколько раз упомянули название теплохода "Норвей"? Неужели мы  и  поплывем
вместе? Душа Хуана Антонио радостно замерла, словно перед прыжком.
     Он не позволял себе думать ни о чем, что  омрачило  бы  его  внутреннее
состояние беспричинной радости и  детской  беззаботности,  вдруг  овладевшее
всем его существом. Давно такого не случалось. Это настроение  не  испортила
даже Ирене, продолжавшая и на  теплоходе  болтать  непрерывно,  распаковывая
свои многочисленные чемоданы, баулы  и  превращая  каюту  в  магазин  модной
одежды.
      - Ты не говоришь мне правды! - неожиданно для  самого  себя,  спокойно
констатировал Хуан Антонио так, словно  врач  сообщил  диагноз  больного.  -
Единственное, что тебе от меня нужно, это деньги, не так  ли,  сеньорита?  Я
сужу по твоим же словам,  ты  ведь  этого  и  не  скрываешь...  Даже  Сония,
видевшая тебя только раз, поняла, что в твоей жизни главное именно это... Да
и сам я вижу, не слепой; ты только и думаешь о том, что  бы  еще  приобрести
или что я должен тебе подарить... и аппетит твой растет непомерно, Ирене...
      - Ну хватит, хватит! - глаза женщины метали молнии. - Не отравляй  мне
круиза! И забудь про это кольцо с бриллиантом, я уже ничего не хочу!  Спрячь
свои деньги... подальше. Они тебе еще пригодятся... На том свете!
     Ирене поняла, что еще никогда за  время  их  довольно  продолжительного
знакомства, Хуан Антонио не был  столь  серьезен,  и  впервые  почувствовала
неуверенность в собственных силах, пошатнулась ее вера в то, что ей  удастся
стать сеньорой Мендес Давила. Но так просто она не сдастся, - Хуан  Антонио,
слава Богу, это прекрасно понимает. Так что - на  войне,  как  на  войне,  -
неизвестно, чья возьмет, сеньор!.. Уж она, Ирене, постарается!..

     * * *

     Теплоход "Норвей" вот-вот должен был сняться с якоря и выйти в открытое
море. Даниэлу и Джину все приводило в восторг, все радовало. И то,  что  они
путешествуют на этом красавце, морском  многопалубном  лайнере,  и  то,  что
впереди были дни безмятежного, беззаботного купания и загорания  на  золотых
песках Карибского  моря  -  ведь  "Норвей"  будет  останавливаться  на  всех
знаменитых пляжах!.. А сколько развлечений тут - и дискотека, и  варьете,  и
бар, и рестораны, и бассейны. Они  поплывут  навстречу  неизвестным  местам,
новым знакомствам,  которые,  возможно,  помогут  забыть  то,  что  хотелось
забыть.
     Когда Даниэла с Джиной вошли в свою каюту на "Норвее",  обе  поразились
комфорту и красоте теплоходного номера, и не могли удержаться от восхищенных
возгласов - никогда им еще не доводилось так  путешествовать.  Но  ведь  они
заслужили эту красоту  и  комфорт  своим  неустанным  трудом,  усидчивостью,
талантом, поэтому могли позволить себе расслабиться, предаться удовольствиям
на этом замечательном плавучем курорте.
     Боже, какая красота открывалась из громадного  иллюминатора  их  каюты!
Невыносимой синевы море и небо, сливающиеся на  горизонте  в  бледно-голубое
марево, яркое солнце, золотящее неоглядную водную гладь. И такой необозримый
простор!.. Когда Даниэла впервые увидела все это, она застыла,  очарованная,
не в состоянии оторваться от созерцания этой картины. Как права была  Джина,
когда говорила, что они непременно должны уехать из Мехико, хоть  на  время,
хоть на неделю-другую, чтобы окончательно вычеркнуть  из  сознания  то,  что
произошло в последние недели, и начать новую жизнь: ведь она,  Даниэла,  еще
молода,  недурна  собой,  мужчины  -  так  те   считали   ее   необыкновенно
привлекательной. Но  она  всегда  была  скромной  и  немного  пуританка,  не
позволяла себе ничего лишнего в поведении; в туалетах  предпочитала  строгий
стиль, минимум украшений и  ничего  вызывающего,  что  обращало  бы  на  нее
посторонние взгляды.
     Джина в этом отношении была полной ее противоположностью. Переодеваясь,
она торопила Даниэлу: если они так будут копаться,  то  пропустят  волнующий
момент отплытия!
     Из душа доносилось веселое пение подруги, а Даниэла  по-прежнему  не  в
состоянии  была  оторваться  от  иллюминатора,  созерцая  эту  Богом  данную
красоту, и вспоминала, вспоминала, вспоминала...

Глава 7

     Хуан Антонио смотрел на недовольно ворчащую Ирене  и  в  очередной  раз
удивлялся: как же он  раньше  не  замечал  отвратительного  потребительского
отношения к себе. Сидит и зудит, что он ничего не купил ей на островах! Нет,
пора положить этому конец. Он прошел в  душ,  колючие  острые  струйки  воды
освежили его, помогли выстроить в логическую цепочку те мысли,  которые  уже
давно роились у него в голове. Он  надел  махровый  халат  и,  вернувшись  в
каюту, молча лег, положив руки под голову: нужно поставить Ирене на место, а
в Майами любым способом отделаться от нее!
      - Если хочешь, - сказал он, - я могу одолжить тебе денег, а  в  Мехико
ты мне вернешь.
     Ирене была поражена.
      - Но разве ты не обязан содержать меня?
      - Нет, Ирене, не обязан. Я тебе много помогал, я дарил тебе  все,  что
ты хотела. Но я не брал на себя никаких обязательств по отношению к тебе.
      - Раньше ты так не думал.
      - Ты сама сказала, это было раньше. Я не должен платить  тебе  за  то,
что ты со мной.
      - Так ты теперь думаешь, что платил мне? Знаешь, ты очень  переменился
с тех пор, как познакомился с этой Даниэлой. Это она виновата.
     Хуан Антонио, побледнев, вскочил на ноги:
      - Прошу тебя, Ирене, замолчи! Надоело!
      - Ах, надоело? Я только хотела, чтобы мы были счастливы. А чего хочешь
теперь ты?
     Хуан Антонио направился к дверям:
      - Пойду попрошу себе отдельную каюту. Может,  там  я,  наконец,  смогу
спокойно отдохнуть.
      - Нет, - бросилась к нему Ирене, - нет, не делай этого, пожалуйста.  Я
обещаю, я ничего тебе больше не скажу, клянусь тебе. Пожалуйста, не уходи!
     Хуан Антонио пожал  плечами  и  остановился.  Ирене  сидела  надувшись,
ожидая, когда Хуан Антонио прервет молчание. Но  дождалась  лишь  того,  что
Хуан Антонио одевшись и, буркнув: "Я хочу подышать", быстро вышел из каюты.

     * * *

     Даниэла сидела перед зеркалом, накладывая на лицо крем. Джина лежала на
кровати, нюхая цветок и рассказывая о том, как внимателен и  любезен  с  ней
Ханс.  Кто-то  постучал  в  дверь,  Джина,  вскрикнув,  побежала  открывать.
Чернокожий стюард, улыбаясь, протянул ей огромный букет роз.
      - Цветы... Цветы... - пропела Джина. - Кому это?
      - Тебе, наверное.
      - Нет, тебе. - Джина протянула ей букет.
      - Слушай, тут записка: "Мне это не кажется, я совершенно  уверен,  что
люблю тебя. Хуан Антонио", - прочитала Даниэла.
     Джина всплеснула руками, затанцевала по каюте.
      - Ну, все! Он умирает, он с ума сходит по тебе!
      - Джина! Подожди! Это еще не все, здесь есть  приписка.  Он  назначает
мне свидание на палубе теплохода сегодня в десять.
      - Как романтично! Ты должна пойти.
     И снова стук в дверь. На этот раз дверь открыла Даниэла и  получила  от
стюарда небольшую обернутую розовой бумагой коробочку.
      - Еще подарок для богинь Карибского моря. Смотри!
      - Что такое?
      - Это тебе. От Ханса.
     Джина взяла коробочку и, не торопясь  развернула  бумагу.  Она  увидела
изящный флакончик французских духов. Глаза Джины наполнились слезами.
      - Что с тобой? - удивленно спросила Даниэла.
      - Мне так редко делают подарки...

     * * *

     Близился конец  путешествия.  Скоро  они  должны  прибыть  в  Майами  -
конечную точку их круиза. Ирене уговаривала
     Хуана  Антонио  остаться  там  на  несколько  дней  в  чудесном   отеле
"Орландо": все у них  снова  наладится,  обещала  она.  Хуан  Антонио  резко
отказался - у него были совсем другие планы, и Ирене не было в них места.
     ...Как ни изменился к ней Хуан Антонио, Ирене не  могла  поверить,  что
это конец. Она не поверила этому даже тогда, когда  Хуан  Антонио  признался
ей, наконец, что влюблен в Даниэлу и поэтому больше всего на свете мечтает о
том, чтобы их круиз поскорее кончился, а вместе с ним кончились и их  с  ней
отношения.
     "Ну вот что, - сказала она  ему  тогда,  -  со  мной  такие  штучки  не
пройдут. Я найду способ отомстить вам". - "Не надо мне  угрожать,  Ирене,  я
взрослый человек и, слава Богу, могу делать все,  что  мне  захочется,  "  -
ответил он.
     "Идиот!" - не сдержалась она.
     Ирене хорошо знала свою женскую власть над Хуаном Антонио и  решила  ей
воспользоваться. После обеда, когда Хуан Антонио вышел пройтись  по  палубе,
она приняла душ и уселась перед зеркалом,  любовно  разглядывая  свое  тело.
Нет, не устоять Хуану Антонио перед ней! Кажется, она никогда  не  ухаживала
за собой так тщательно, как сейчас. Она хорошо продумала,  какие  употребить
духи, какими воспользоваться кремами, как  умастить  свое  тело,  чтобы  оно
стало для Хуана Антонио притягательным и желанным, как  прежде.  "Посмотрим,
сможешь ли ты устоять, " - подумала она.
     Ирене завернулась в  большую  простыню  и  с  нетерпением  стала  ждать
возвращения Хуана Антонио. Но  когда  она  увидела  его  лицо  -  замкнутое,
холодное, - то не выдержала и спросила:
      - Где ты опять был?
      - Просто зашел в бар выпить рюмочку.
      - Я так тебя ждала. - Она положила ему руки на плечи, крепко прижалась
к нему, а потом отступив,  сорвала  с  себя  простыню  и  бросила  ее  Хуану
Антонио.
      - Смотри!
     Он машинально поймал простыню и крикнул:
      - Ирене, прекрати!
      - Не сопротивляйся, милый!
     На его скулах заходили желваки, он со злостью швырнул простыню на диван
и вышел. Ирене опустилась на пол перед зеркалом и зарыдала.

     * * *

     Последний вечер перед прибытием в Майами был сказочно чудесен. Но,  как
всякое прощание, грустен и немного тревожен.  Что  их  всех  ждет?  Даниэла,
поддавшись на уговоры Джины и горячие  просьбы  Хуана  Антонио,  согласилась
пожить несколько дней  в  Майами,  но  все  же  ее  не  оставляли  сомнения:
правильно ли она поступила. Да и Джина ее беспокоила: Ханс  хороший  парень,
он делает Джине дорогие подарки и обещал вскоре приехать в Мексику - видимо,
уверен, что Джина выйдет за него замуж. А Даниэла была готова спорить с  кем
угодно: Джина просто хочет вызвать ревность у Филипе, но заманивать Ханса  в
Мексику только для этого - несправедливо по отношению к этому  трогательному
немцу. Германия слишком далека для таких прогулок. Однако всякий раз,  когда
она заводила разговор о Хансе, Джина отмахивалась: "Ладно, посмотрим!.."
     В морском порту, как всегда, была толчея.  Почему-то  работали  не  все
кондиционеры и было довольно душно. Желтое платье  с  широкими  рукавами,  в
котором Ирене всегда так нравилась себе, оказалось слишком жарким. Глядя  на
хмурого молчаливого Хуана Антонио, Ирене проклинала нерасторопного гида,  по
милости которого они уже десять минут ждали такси.
     Наконец машина пришла, и они помчались по утопающему в  зелени  городу.
Хуан Антонио молча смотрел по  сторонам,  а  Ирене  думала  о  том,  с  чего
начнется их новая жизнь в Майами. Отель, хоть  и  не  "Орландо",  понравился
Ирене.  Понравился  ей  и  просторный  номер  с  двумя  широкими  постелями,
покрытыми нарядными кремовыми покрывалами.
     Ирене присела на одну из них и помахала в воздухе ногами.
      - Устала, как черт. Не могу больше. Пойду приму  ванну  Не  хочешь  со
мной?
      - Нет, я лучше прилягу, - сказал Хуан Антонио, опускаясь на постель.
     Ирене пошла в ванну, на ходу расстегивая платье.  Хуан  Антонио  быстро
вскочил, бросил взгляд на дверь,  за  которой  только  что  скрылась  Ирене,
вытащил из сумки конверт, положил его на стол, подперев пепельницей -  чтобы
сразу бросился в глаза, - и, подхватив два своих чемодана, быстро направился
к выходу.
      - Хуан Антонио, дай  мне,  пожалуйста,  тапочки,  они  должны  быть  в
чемодане! - крикнула из ванной Ирене. - Хуан Антонио, ты меня слышишь?
     Накинув халат, Ирене вышла из ванной, на ходу  окликая  Хуана  Антонио.
Увидев, что его нет на постели, она с недоумением оглядела номер,  заглянула
во все углы, снова обвела взглядом комнату. И увидела продолговатый  голубой
конверт. Предчувствуя недоброе, она  торопливо  извлекла  из  него  записку,
пробежала ее глазами: "Я возвращаюсь в Мехико. Оставляю тебе, сколько нужно,
чтобы задержаться здесь на несколько дней.  Хуан  Антонио".  Она  машинально
заглянула в конверт, там действительно лежали деньги. Ирене в злобе  бросила
конверт на кровать и подбежала к телефону.
      - Алло, алло! - Она не сразу уловила, что  ей  ответили,  и  в  ярости
закричала: - Я спрашиваю, когда вылетает первый самолет в Мехико. Побыстрее!
     Она быстро оделась, не дожидаясь коридорного, подхватила свои так и  не
распакованные чемоданы и спустилась вниз. Такси отвезло ее в аэропорт.

     * * *

     Хуан Антонио, так счастливо избавившийся от Ирене, оставил свои вещи  в
холле и поднялся на восьмой этаж. С замирающим сердцем, словно юноша впервые
идущий на свидание, он постучал в дверь номера, где жили Даниэла  с  Джиной.
На ходу вставляя в ухо сережку, Даниэла пошла к двери: кто бы это мог  быть?
Она открыла дверь и сразу оказалась в  объятиях  Хуана  Антонио.  Счастливый
Хуан Антонио подхватил ее на руки и закружил по комнате.
      - Ну хватит, хватит, смотришь на вас и слюнки текут, - сказала, выходя
из своей комнаты, Джина. - Да уж,  правда,  любовь  вас  захватила.  Даниэла
думала, что ты не сможешь вырваться, сам знаешь от кого.
      - Джина, прошу тебя, - взмолилась Даниэла.
     Хуан Антонио рассказал, как ему удалось  перехитрить  Ирене,  и  Джина,
довольная, рассмеялась:
      - Какой отличный ход! Ах, здорово!
     Но у Даниэлы вдруг проснулись сомнения.
      - Как подумаю  о  ней,  мне  ее  искренне  жаль.  Хуан  Антонио  нежно
прикоснулся к ее волосам:
      - Ирене полностью заслужила все это. Ладно, мне надо как-то  выяснить,
что с ней и зарегистрироваться. А потом... потом мы можем пойти  куда-нибудь
поговорить.
     Их "разговор" растянулся  на  несколько  дней.  Счастливых  дней.  Ведь
Даниэла так до конца и не верила, что Хуан Антонио уйдет от  Ирене  и  решит
остаться в Майами. Они бродили по городу, сидели в уличном кафе,  спрятавшем
столики под  сенью  огромного  платана,  и  говорили,  говорили,  без  конца
возвращаясь к своему прошлому, в котором они обнаружили и нечто общее  -  их
обоих, как сказала Даниэла, просто использовали: и Ирене, и  Альберто  нужны
были только их деньги.
     Даниэла впервые заставила Хуана Антонио задуматься  о  Монике.  Услышав
его рассказ о дочери, о том, как она не хотела отпускать его  в  круиз,  она
сразу приняла сторону девочки.
      - Будь я на месте  Моники,  то  наверняка  грустила  бы  тоже.  Она  -
малышка, только что потерявшая мать, и ты ей нужен как  никогда.  Понимаешь?
Ты, должно быть, не очень-то ее любишь.
      - Да что ты, - возразил Хуан Антонио, - я очень люблю ее, это ведь моя
дочь.
     Даниэла удивилась, что Хуан  Антонио  ни  разу  не  позвонил  Монике  с
корабля. Пристыженный, он обещал ей позвонить сегодня же вечером. Теперь  он
окончательно понял, что нашел женщину, о которой всегда мечтал.
      - Ты действительно можешь стать второй мамой для Моники,  -  убежденно
сказал Хуан Антонио. - Даниэла, это, конечно, очень неожиданно, но  давай...
поженимся. Прошу тебя, будь моей женой.
      - Нет, нет, Хуан Антонио, это преждевременно, - возразила Даниэла.
      - Почему? Ты боишься? - вскинулся Хуан Антонио.  Даниэла  с  нежностью
посмотрела на него:
      - Нет, дорогой, но важны не только мои чувства, а еще и...  -  Даниэла
замялась.
      - Ну что же? - настаивал Хуан Антонио.
      - Твоя дочка. А вдруг она будет меня ненавидеть?
      - Нет. Как только она тебя увидит, то сразу придет от тебя в  восторг,
как и я, - заверил ее Хуан Антонио.
      - Все не так просто, - заметила Даниэла. - На это нужно время.
     В тот же день, сразу после ужина, Хуан Антонио позвонил своей сестре, в
доме которой, как он помнил, по субботним и воскресным дням жила Моника.
     Сония очень удивилась его звонку. Оправдываясь,  Хуан  Антонио  сказал,
что он счастлив, что  с  ним  произошло  столько  всего  -  по  телефону  не
расскажешь. Сидящая рядом с ним Даниэла улыбалась,  слыша  его  восторженные
слова. Сония  разговаривала  довольно  сухо  и  заметила,  что  его  счастье
принесет много горя он сам знает кому.
      - Ты ошибаешься, - сказал он. - Я должен предупредить, что с Ирене все
кончено.
      - Неужели? - обрадовалась Сония.
     Хуан Антонио не стал ничего объяснять и  попросил  позвать  к  телефону
Монику.
      - Папочка, ты меня любишь? - прозвенел в  трубке  счастливый  голосок.
Хуан Антонио был растроган
      - Ну конечно же, я тебя люблю, очень сильно И много думал  о  тебе.  А
завтра я весь день буду ходить по магазинам,  чтобы  купить  тебе  множество
прекрасных подарков
     Моника помолчала, потом решительно заявила
      - Не хочу, чтобы их выбирала ведьма!
     Хуан Антонио сказал ей, что они с Ирене уже расстались,  и  она  больше
никогда ее не  увидит.  Но  теперь  он  хочет,  чтобы  она  познакомилась  с
человеком, которого она непременно полюбит, и этот человек тоже будет  очень
ее любить.
     Девочка удивленно спросила:
      - Кто это? - Но Хуан Антонио  уже  протянул  трубку  Даниэле.  Даниэла
облизнула вдруг пересохшие губы и нерешительно взяла телефонную трубку.  Зря
он  это,  зря,  мелькнуло  у  нее  в  голове.  Она  медлила.  Хуан   Антонио
недоумевающе взглянул на нее.
      - Алло! Мо... Моника? Как дела? - неуверенно спросила Даниэла.  -  Это
Даниэла.
      - А откуда ты взялась? - услышала она из трубки. Даниэла растерялась.
      - А... а... как сказать? Мы дружим с твоим папой,  и...  я  хотела  бы
дружить с тобой.
      - Ты, наверно, такая же  ведьма,  как  эта  Ирене.  Не  хочу  с  тобой
дружить! Я тебя ненавижу! Ненавижу!
     Побледневшая Даниэла протянула телефонную трубку Хуану Антонио.
      - Вот и все.
      - Что? - встревоженно спросил Хуан Антонио.
      - Она меня ненавидит.
     Хуан Антонио приложил трубку к уху. Но услышал только длинные гудки.
      - Не надо было мне говорить  с  ней  прямо  сейчас,  Хуан  Антонио,  -
расстроено говорила Даниэла. - Так нельзя. Что она подумала?
     Хуан Антонио стал успокаивать  Даниэлу,  хотя  и  сам  чувствовал,  что
поступил не очень правильно - ведь Моника  обожала  свою  мать  и,  конечно,
отвергает мысль, что кто-то может заменить ее.
     А Даниэла никак не могла прийти в себя.
      - Из головы не идут ее слова. Боюсь, начало было плохим.
      - Тут я сам виноват, -  признался  Хуан  Антонио.  -  Ладно,  вернемся
домой, и все переменится, вот увидишь. Даниэла... я не хочу  расставаться  с
тобой.
     Еще днем они договорились с Джиной и Хансом, что  проведут  этот  вечер
вместе - на следующий  день  Ханс  улетал  в  Германию.  Но  теперь  Даниэле
расхотелось веселиться. Они попрощаются с Хансом завтра, перед его  отъездом
в аэропорт, решили они. Хуан Антонио был счастлив - еще один вечер наедине с
Даниэлой.

     * * *

     Старая Аманда,  как  всегда,  учила  свою  дочь  жизни.  Теперь,  когда
Каролина так хорошо устроилась - "не белье стирать,  а  бумажки  перебирать,
" - она должна идти дальше: заловить кого-нибудь  из  дружков  Даниэлы.  Но,
конечно, прежде всего надо развестись с этим негодяем Альберто.
     Каролина   устала   от   бесконечного   ворчания   своей   матери    и,
посоветовавшись с Роситой, которая  уже  не  один  год  работала  у  сеньоры
Даниэлы, смущаясь, позвонила сеньору Херардо Пенья.
     Звонок  Каролины  прервал  приятные  размышления,  которым   предавался
Херардо:  как  его  встретит,  вернувшись  из   круиза,   Даниэла.   Филипе,
по-видимому, тоже скучал без своей смуглянки, как называл он  Джину,  потому
что предложил замечательный, по его мнению, план:  накануне  их  возвращения
поехать в Майами и встретить их там. Но Херардо  сомневался,  стоит  ли  это
делать: ведь подруги уехали, чтобы ото  всего  отвлечься,  побыть  одним,  а
самое главное, если уж говорить честно, Херардо не был уверен,  что  Даниэла
будет ему рада, поэтому, решил он, не стоит быть излишне навязчивым.
      - Лучше набраться терпения и дождаться их  возвращения,  -  сказал  он
другу-
     Телефонный звонок отвлек его от хорошо  известных  рассказов  Филипе  о
том, как влюблена в него Джина. Звонила Каролина Моралес. Очень  неуверенно,
запинаясь на каждом слове, она рассказала о своем деле. Херардо пригласил ее
зайти к ним в контору. Он хорошо помнил эту невысокую, большеглазую  женщину
с пышными черными волосами; уже тогда, в конторе Даниэлы, он проникся к  ней
большим сочувствием - какая  трудная  судьба  у  этой  красивой  застенчивой
женщины!
     И напрасно посмеивался над ним Филипе: их контора не разорится, если он
даст ей бесплатный совет и  поможет  развестись  с  этим  негодяем,  который
когда-то встал и на его пути.
     На следующий день Херардо составил заявление в суд и даже помог отнести
его. На обратном пути он предложил ей посидеть в кафе. Каролина не  находила
слов, чтобы выразить свою благодарность. Ведь она пошла к Даниэле в  надежде
вернуть Альберто, но потеряла его навсегда. Зато она  обрела  в  тысячу  раз
больше - бескорыстных друзей, которые помогают  ей.  Каролина  расплакалась.
Херардо был тронут до глубины души. Удивительная женщина! Кроткая, нежная  и
такая красивая... Он проводил ее  до  дома,  и  попросил  у  нее  разрешения
встретиться с ней еще раз. Смущенная Каролина кивнула.
     Вернувшись в контору, он позвал Филипе пойти куда-нибудь пообедать: ему
не терпелось поговорить об утренней встрече с Каролиной.
      - Что ж, неплохое начало для любви, - заверил его со смехом Филипе.
      - Прекрати, Филипе! -  возмутился  Херардо.  -  Единственная  женщина,
которую я люблю, это Даниэла.
      - Это  тебе  кажется,  -   заверил   его   многоопытный   Филипе.   И,
рассмеявшись, добавил: - Представляю, как Джина начнет сочинять, что мужчины
бегали за ней и что один миллионер сделал ей предложение.
     Филипе  повернулся,  чтобы  позвать  официанта  и  вдруг  за  несколько
столиков от них увидел... Дору, служанку Даниэлы. В белом платье с  длинными
рукавами, с цветком у  плеча,  с  высоко  поднятыми  волосами  девушка  была
удивительно красива. И все-таки это была Дора. Филипе даже  показалось,  что
он видел то же самое платье на Даниэле.
     Херардо, занятый своими мыслями, оглянулся:
      - Не может быть, Дора не способна так злоупотребить доверием Даниэлы.
     Однако Филипе решил на следующий день съездить на  квартиру  Даниэлы  и
посмотреть, как там обстоят дела.
     Филипе не ошибся -  это  была  Дора.  Насмерть  перепуганная  при  виде
Херардо и Филипе, она не чувствовала никакой радости от того, что  находится
в таком шикарном ресторане. В отличие от  Марсело,  который  был  здесь  как
дома.  Он  уже   давно   нашел   сговорчивого   торгаша,   которому   сбывал
драгоценности, похищенные в доме Даниэлы Лоренте.
     Первый  раз  в  жизни   представилась   возможность   пожить   в   свое
удовольствие, - грех ее упустить, - размышлял  Марсело.  -  Не  то  что  эта
дурочка, которая сидит рядом, не смея поднять глаз: какие-то господа, видите
ли, несколько раз на нее оглянулись: девочка ничего себе. Хотя и  он  парень
неплох: ловко обводит ее вокруг пальца. Вот  и  сегодня  сказал,  что,  если
машина долго стоит на месте, у нее  может  сесть  аккумулятор.  И  она,  как
миленькая, принесла ему ключи. Марсело хорошо продумал,  как  он  укатит  на
этой машине накануне возвращения хозяйки  дома:  он  уже  приобрел  упаковку
снотворного, которое он подбросит ей в чай. Сам, своими руками, поднесет  ей
чашечку, а там... Можно будет пожить у стариков, которые -  жалкие  люди!  -
служат у какого-то богатого сеньора - Хуана Антонио Мендес Давила,  прочитал
он на  табличке  у  ворот,  когда  заскочил  к  ним  однажды  пообедать.  Он
рассмеялся,  вспомнив,  как  родители  обещали  ему  поговорить   со   своим
хозяином - может, он возьмет его на работу. Что ж, когда придется улететь из
уютного гнездышка, где они воркуют с этой глупышкой, и  если  ему  предложат
достойное место...
     Марсело подлил Доре вина и с удовольствием  склонился  над  тарелкой  с
моле паблано.

     * * *

     Филипе, как и обещал,  с  утра  заглянул  на  квартиру  Даниэлы.  Дора,
открывшая ему дверь, была, казалось, чем-то  смущена.  Филипе  подозрительно
осмотрел гостиную, спальню - на первый взгляд,  все  было  в  порядке.  Ему,
конечно, не пришло в голову  заглянуть  в  ванную  комнату,  куда,  заслышав
звонок в дверь, спрятался Марсело. "Нужно было поговорить с Дорой  вчера,  -
подумал Филипе, выходя на улицу, - там же в ресторане, чтобы не было никаких
сомнений, а сейчас, сколько не расспрашивай, уже ничего не узнаешь".
     Чтобы развеять дурное настроение, Филипе решил съездить на  ипподром  -
сегодня как раз разыгрывался большой  приз.  Что  поделаешь,  если  ему  так
нравятся скачки. Он рассмеялся, вспомнив, как однажды Джина сказала ему, что
у него даже в лице есть что-то лошадиное. На что Херардо, взглянув на  него,
заметил: "А знаешь, она права".
     На этот раз Херардо охотно поддержал компанию: ему хотелось  развеяться
и поговорить о Каролине.
     Филипе сделал ставки, и они  прошли  на  крытые  трибуны,  где  к  тому
времени собралось немало зрителей. Заезд уже начался, и когда они посмотрели
на поле, оказалось, что лидировала неприметная (он  никогда  бы  на  нее  не
поставил) гнедая кобылка. Филипе взглянул в программку - какая-то  Марипоса!
Но ближе к финишу вперед вырвался Пино, темно-серый с белой звездой  во  лбу
четырехлетка, с прямыми ногами и хорошей мускулатурой. Но почему, почему  он
поставил не на него, а на Реза, который опять оказался за флажком! В прошлый
раз ему показалось, что у Пино недостаточно плавные линии и узкая  грудь.  И
вот пожалуйста! А выдача сегодня была как никогда.  Расстроенный  Филипе  не
удержался и со всей силы ударил кулаком по столику. Херардо рассмеялся:
      - Знаешь, Филипе, если ты не остановишься, то непременно разоришься.
      - Ну да, а тебе же надо содержать семью,  так?  Какой  же  ты  нудный,
Херардо!

     * * *

     Аманда была довольна. Скрываясь за занавеской,  она  наблюдала,  как  у
каменного фонтана какой-то высокий  мужчина  с  усиками  поцеловал  руку  ее
дочери.
      - Так этот мужчина,  что  провожал  тебя  и  есть  адвокат,  поклонник
сеньоры Даниэлы? - набросилась она с расспросами на дочь.
      - Ах, мама, не начинай! А  где  Лало  и  Рубен?  -  перевела  разговор
Каролина. Но мать не отступала:
      - Не будь дурочкой. Ясно  как  божий  день,  что  ты  нравишься  этому
адвокату. Иначе зачем же ему приглашать  тебя  на  кофе?  -  вполне  резонно
спросила она.
     В следующую встречу смущенная Каролина робко спросила Херардо, очень ли
он любит Даниэлу.
      - Да, я... делал ей предложение, когда она  еще  не  была  замужем  за
Альберто, но... что поделаешь? - запинаясь, сказал Херардо.
     На этот раз он выразил желание познакомиться с  ее  детьми:  он  всегда
мечтал создать семью, но у него ничего не  получалось.  Каролина  пригласила
его к  себе  домой  выпить  кофе,  хотя  все  с  той  же  смущенной  улыбкой
предупредила, что живут они очень бедно.
     ...Суровая Аманда была в ударе. Она хвалила детей, - "они у  нас  такие
воспитанные!" - хвалила свою дочь - "она  такая  замечательная  мать!"  -  и
старательно подливала Херардо кофе. Она же впервые заговорила о том,  о  чем
Херардо серьезно еще не задумывался: ее дочери так не повезло  в  жизни,  но
она, ее мать, всегда  надеялась,  что  когда-нибудь  ей  встретится  хороший
человек - такой, как  он.  Засмущавшийся  Херардо,  чтобы  переменить  тему,
пообещал детям взять их на первый же интересный футбольный матч.
     Аманда  не  сомневалась,  теперь-то  у  ее  дочери  все  сладится:  она
достаточно пожила на свете, чтобы понять, куда дует ветер.

     * * *

     Не успела служанка внести в квартиру ее вещи,  как  Ирене  бросилась  к
телефону. Она позвонила в офис. Хуана Антонио там не было. Тогда она набрала
его домашний номер. К телефону подошла Мария и сообщила, что хозяин  еще  не
вернулся из круиза.
      - Не лгите! - закричала в трубку Ирене.  -  Передайте  ему,  пусть  не
будет трусом и не прячется от меня!
      - Не понимаю, о чем вы, сеньора, - удивилась Мария. - Мы были уверены,
что вы вернетесь вместе.
      - Скажите ему, что последнее слово будет за мной! Он горько пожалеет о
том, что сделал! - И она швырнула трубку на рычаг.
     Несколько минут она стояла, обдумывая, что предпринять. Потом  схватила
сумочку и выбежала, резко хлопнув дверью. Такси довезло  ее  до  дома  Хуана
Антонио. Когда Игнасио впустил ее в дом, она, не здороваясь, ни на  кого  не
глядя, бросилась в гостиную, потом в кабинет Хуана Антонио, в  спальню,  где
резко распахнула платяной шкаф. Похоже, он действительно  еще  не  вернулся.
Игнасио и Мария с тревогой следили за Ирене. Если хозяин не с ней, то где же
он, заволновались они.
      - Не  беспокойтесь!  -  злобно  бросила  Ирене.   -   Пожалуйста,   не
беспокойтесь. Ему сейчас очень хорошо.
      - Значит, вы вернулись одна? - уточнила Мария. Ирене в гневе взглянула
на нее: уж не смеется ли над ней эта служанка?
      - Я не обязана никому ничего объяснять. А уж тем более вам, - отрезала
она. - Но когда Хуан Антонио вернется, передайте ему,  что  я  стала  бомбой
замедленного действия. Да, и пусть он трепещет, пусть трепещет.
     ...Ирене с  трудом  дождалась  утра,  особенно  тщательно  причесалась,
выбрала одно из самых нарядных своих  платьев  и  поехала  в  контору  Хуана
Антонио, надеясь разузнать, когда он вернется. За столом, где  обычно  сидел
Хуан Антонио, она увидела  Мануэля.  Глядя  на  него  с  притворно  ласковой
улыбкой и нежно поглаживая его руку, она стала жаловаться  на  свою  судьбу,
умоляя его помочь ей - раскрыть Хуану Антонио глаза, убедить его, что он  не
прав. Мануэль в своей обычной спокойно доброжелательной  манере,  но  весьма
твердо ответил, что  не  будет  вмешиваться  в  дела  Хуана  Антонио  -  тот
прекрасно обойдется и без советов.
      - И кроме того, - добавил он, -  я  превосходно  знаю  вас,  Ирене,  а
потому...
      - Не советую вам оскорблять меня, -  вскипела  Ирене.  -  Я  этого  не
позволю.
     Все так же спокойно,  не  повышая  голоса,  Мануэль  посоветовал  Ирене
уйти - у него очень много работы.
     Ирене резко встала, любезная улыбка сбежала с ее лица.
      - Хорошо, но я еще вернусь. К тому же, - она помолчала.  -  У  нас  не
было времени поговорить о Ракель и о вас. Она сказала мне, что вы  ею  очень
увлечены.
     И, вскинув голову, она вышла. Как бы там ни было, Хуан Антонио  от  нее
не уйдет, твердо решила Ирене.

     * * *

     Сония привезла Монику домой, и там девочка снова разрыдалась:
      - Моя мама умерла, а моего папу украли. Украли!  -  твердила  она.  Ни
Мария, ни Игнасио не могли ее успокоить. Она рано  легла  в  постель,  взяла
свою любимую куклу Глориту и ни  с  кем  не  захотела  разговаривать.  Сония
разрешила ей в честь приезда отца не ходить в школу, но  Моника  отказалась:
пусть папочка не думает, что она без него скучала, пусть остается  со  своей
новой ведьмой. К тому же, не приди она в школу,  эта  несносная  Летисия  на
следующий день замучает ее разговорами о новой ведьме и об  интернате,  куда
ее непременно отправят. Нет, нет, лучше уж она сделает вид, что у них ничего
особенного не случилось.

     Глава 8

     Два дня пролетели незаметно. Завтра они возвращаются в Мехико.  Даниэла
и Хуан Антонио тихо брели по остывающему от дневного жара песку,  со  смехом
отбегая от настигающих их волн. Совсем рядом - рукой подать - сверкали яркие
огни города, и там, где вода  была  подсвечена,  в  воде  прыгали  рыбки.  В
воздухе стоял острый запах водорослей.
      - Я хочу навсегда запомнить это  море,  -  сказала  Даниэла,  -  чтобы
закрыть глаза и слышать чудесный шум его волн и видеть тебя. Тебя  рядом  со
мной - всегда, всегда...
      - Так и будет, Даниэла. Ты будешь моей женой, а для моей дочери Моники
станешь второй мамой.
      - Ах, хорошо бы так, Хуан Антонио! - вздохнула Даниэла.  -  Знаешь,  я
рано потеряла мать. Мне было плохо без ее любви, нежности... И я  хотела  бы
подарить все это Монике. Потом они поднялись на высокую набережную  и  долго
стояли, обнявшись, глядя на гулкую волнующуюся пелену внизу.
      - Завтра мы уезжаем, - сказал,  наконец,  Хуан  Антонио.  -  А  ты  не
сказала мне ни своего адреса, ни телефона. Предупреждаю, я не оставлю тебя в
покое ни на минуту.
     Даниэла помолчала, крепче прижалась к нему.
      - Хуан Антонио... я думаю, было бы лучше подождать некоторое  время  и
пока не встречаться.
     Он с тревогой взглянул на нее:
      - Почему?
      - Потому что... в последнее время мы с тобой пережили много  тяжелого.
Мы были одинокими и нам не хватало любви и внимания. А вдруг  мы  перепутали
любовь с желанием уйти от одиночества?
      - Не понимаю, - сказал Хуан Антонио.
      - Видишь ли, - Даниэла говорила очень серьезно, даже строго, - я  хочу
быть совершенно уверена в правильности того, что мы делаем.  И  кроме  того,
необходимо, чтобы ты несколько дней посвятил только своей дочке. Ведь ей  ты
нужен, как никто на свете. Докажи ей, что  важней  ее  у  тебя  нет  никого.
Понимаешь?
     Как же ему  повезло,  подумал  Хуан  Антонио.  Эта  женщина  не  только
красива, она мудрая и добрая...
      - Хорошо, согласен, - сказал Хуан Антонио. - Увидимся в субботу. Хотя,
уверяю тебя, нам не нужно ни выжидать, ни  назначать  какой-то  срок,  чтобы
получше все обдумать.
      - Прошу тебя, любимый мой.  -  В  нежных  интонациях  ее  голоса  Хуан
Антонио уловил твердую решимость и подчинился ей.
      - Но так или иначе ты должна дать мне свой адрес. И где мы увидимся?
      - Не знаю. Ах да, давай в "Анхель-де-ла-Индепенденсиа", в  одиннадцать
часов утра.
      - В "Анхель-де-ла-Индепенденсиа" в один... Ты  что,  с  ума  сошла?  -
удивился Хуан Антонио - ведь получается, что мы целую неделю не будем видеть
друг друга. - Ну хорошо, хорошо, пусть будет так, я согласен, - сказал он, -
     заметив ее умоляющий взгляд. - Но хочу тебя предупредить:  если  ты  не
придешь, я найду способ отыскать тебя, и тогда  берегись,  Даниэла,  я  тебе
устрою взбучку. Она с улыбкой взглянула на него:
      - Надеюсь, что ты не забудешь прийти.

     * * *

     За все хорошее надо платить, думала потом Даниэла, вспоминая этот день.
Она высадила Джину с ее чемоданами, сумками  и  многочисленными  пакетами  и
поехала домой. Привратник помог ей поднять вещи наверх, и она быстро  вошла,
как всегда радуясь возвращению домой.  Потом  она  отпустила  привратника  и
позвала Дору. Дора не откликнулась. Даниэла в недоумении огляделась вокруг -
что-то было  не  так.  Куда-то  подевалась  большая  статуэтка,  стоящая  на
журнальном столе, исчез  серебряный  поднос,  не  было  коллекции  старинных
бронзовых фигур на комоде,  исчезли  тяжелые  подсвечники  из  позолоченного
серебра... Она стала медленно подниматься по лестнице, громко зовя  Дору.  У
приоткрытой  двери  спальни  Даниэла  остановилась,   потом,   в   некотором
замешательстве, открыла дверь и переступила порог. У нее округлились  глаза,
когда она увидела на своей постели разметавшуюся во сне Дору, упавшие на пол
подушки, сбившиеся простыни... Она схватила Дору за плечо и стала ее трясти,
но та не просыпалась. Наконец, она  с  трудом  открыла  глаза  и  недоуменно
уставилась на Даниэлу.
      - Сеньора!
      - Я вижу, ты меня не ждала, не так ли? Что происходит? Дора  вскочила,
испуганно переводя взгляд с раскрытой постели на Даниэлу.
      - Марсело...
     Даниэла все поняла. Она быстро выдвинула  ящичек,  где  хранила  многие
драгоценности. Он был пуст. Потом сбежала вниз, осмотрела гостиную,  открыла
шкафы... Рыдающая Дора в одной ночной рубашке, сидя на ступеньке лестницы, с
ужасом следила за ней.
      - Как же ты осмелилась привести мужчину сюда, в мой дом?  Вы  спали  в
моей постели? - негодовала Даниэла.
      - Он сказал, что никто ничего не  узнает,  -  сквозь  слезы  бормотала
Дора.
      - Так... Значит, пока меня нет дома, ты способна на та-
     кое. А ведь я доверяла тебе. Но теперь-то я поняла, что ты за птица!
      - Сеньора, сеньора, сеньора... - только и могла произнести Дора.
     Никакие мольбы, просьбы, обещания  отработать  украденное  не  помогли.
Даниэла приказала Доре немедленно оставить ее  дом.  Не  переставая  рыдать,
Дора собрала чемодан и  медленно  направилась  к  дверям,  в  последний  раз
умоляюще взглянув на Даниэлу. Та отвернувшись, дожидалась пока Дора  закроет
за собой дверь.
     Привратник, которого вызвала Даниэла, тоже ничего не  мог  сказать:  он
думал, что Даниэла сама разрешила этому парню пожить здесь в ее  отсутствие.
Выяснилось к тому же, что парень угнал машину Даниэлы.
     Негодующая Джина, подоспевшая к этому времени, заявила, что они  должны
как можно скорее подать заявление в полицию.
     Так бурно начался их первый день в Мехико.

     * * *

     Хуан  Антонио  с  удовольствием  смотрел,  как   неторопливый   Игнасио
открывает ворота, как выходит из кухни красивая, всегда  приветливая  Мария,
вот-вот выбежит  ему  навстречу  Моника,  которую,  Даниэла  права,  он  так
непростительно забыл. Но оказалось, что Моника была в школе. Однако  хорошее
настроение Хуана Антонио не покинуло, радость переполняла его, и он  тут  же
рассказал верным слугам о разрыве с Ирене и о счастливой встрече с Даниэлой.
      - Что ж... - сдержанно сказала Мария. - Надеюсь только, девочке  будет
хорошо. Это ведь главное.
      - Моника должна полюбить Даниэлу, - горячо откликнулся Хуан Антонио. -
Конечно, сначала ей придется нелегко. Но когда она ее узнает...
      - Мы очень беспокоимся за Монику, - продолжала твердить свое Мария.  -
Она страшно подавлена. И говорит, что вы ее не любите, вот так!
      - Простите, сеньор, но вам следовало  бы  звонить  ей  хоть  время  от
времени. И тогда бы девочка была довольна, - вмешался в разговор Игнасио.
     Хуан Антонио был тронут их искренней заботой о девочке и пообещал Марии
перемениться.
     ...В конторе, куда Хуан Антонио  решил  сразу  же  поехать,  он  застал
верного Мануэля. Радостно засуетившись, Мануэль поднялся из-за стола и обвел
рукой кабинет - за то время, что Хуана Антонио не было, он поменял  интерьер
на более современный и гордо демонстрировал  результат  своих  усилий.  Хуан
Антонио похвалил его вкус и сразу  рассказал  о  надвигающихся  переменах  в
своей судьбе. Но Мануэль, одобрив его разрыв с Ирене,  все-таки  посоветовал
Хуану Антонио быть поосторожнее: а что если Даниэла тоже не бескорыстна?
     Хуан Антонио снисходительно усмехнулся:
      - Ты просто не знаешь ее, Мануэль. Ты никогда не слышал  такое  имя  -
Даниэла Лоренте?
      - Ммм... - протянул Мануэль. - Она актриса?
      - Какая еще актриса? - рассмеялся Хуан Антонио. - Она самый знаменитый
модельер во всей Мексике! У нее очень большие доходы, ей  совершенно  не  за
чем искать богатого мужа.
     Однако подозрительному Мануэлю это показалось не особенно убедительным,
но он промолчал. Потом, запинаясь на каждом слове,  рассказал  о  неожиданно
завязавшихся отношениях с Ракель подругой Ирене.
     Хуан Антонио рассмеялся:
      - Мануэль, неужели и ты сдался?

    Глава 9

     Энрике отодвинул шахматную доску и подошел к  Сонии.  В  синей  юбке  и
белой кофте с поясом, крепко перехватывающим ее талию,  она  показалась  ему
удивительно привлекательной. Конечно, он любит детей, но Паулина никогда  не
вызывала у него таких чувств, какие до  сих  пор  вызывает  Сония.  Если  бы
только она не настаивала на разводе, возможно, все еще  как-то  образовалось
бы. Он не собирался придавать значения ее  россказням  о  каком-то  мужчине,
появившемся у нее. Всегда спокойная, уравновешенная  Сония  не  способна  на
любовные авантюры, думал он. Но Сония продолжала настаивать:
      - Тебе лучше не дожидаться завтрашнего дня. Уходи сегодня же. Уходи...
      - Но, Сония, ты моя жена, и я... Она закрыла ему рот рукой.
      - Я тебе уже сказала: ты любишь меня не  больше,  чем  мебель  в  этом
доме. Ты целые дни проводишь с другой и не говори, что это не  так.  Я  ведь
наняла детектива, чтобы за тобой следили.
     Сония, не торопясь, подошла к подзеркальнику, вытащила тоненькую  папку
и бросила ее на ковер. Из папки выпали фотографии детей.
      - Как ты могла? - скорее удивился, чем  возмутился  Эн-рике,  подбирая
снимки.
      - Я должна была убедиться. А  дети  похожи  не  на  тебя,  а  на  нее.
Надеюсь, это действительно твои дети. - Она помолчала.  -  Естественно,  дом
останется мне. Он принадлежал моим родителям. - Сония  с  решительным  видом
села в кресло, пододвинула к себе телефон.  -  Я  обещала  самой  себе,  что
изменю мою жизнь, и я ее изменю. Всю жизнь я делала то, что  хотели  другие:
сначала моя мать, потом ты. А сейчас я чувствую себя свободной,  и  мне  это
нравится. - Сония говорила легко, убежденно, как о чем-то хорошо продуманном
и решенном.
     Энрике понял, что спорить с ней бесполезно, по крайней мере сегодня,  и
пошел собирать чемодан.

     * * *

     ...Прошло уже несколько дней, как Рамон поселился в доме, но он до  сих
пор чувствовал себя  не  в  своей  тарелке.  Ему  трудно  было  назвать  эту
интересную сеньору просто Сонией, о чем она его каждый  раз  просила,  он  с
трудом заставлял себя обращаться с ней  на  "ты".  Конечно,  Сония  чудесная
женщина - ласковая, нежная, заботливая, но  ведь  она  -  сеньора,  а  он  -
простой садовник. Она богата, а он гол как сокол... Однако каждый раз, когда
он заводил об этом разговор, Сония твердила одно:  "Мы  с  тобой  мужчина  и
женщина, а остальное -  неважно".  Однажды,  когда  он  особенно  настойчиво
доказывал ей, что они не пара, она сказала:
     "Ну что ж, отдай мне взамен твое сердце,  и  твое  тело".  -  "В  таком
случае, они твои. Только твои и ничьи больше", - с жаром ответил он.
     Как-то вечером, когда Рамон, уже готовясь лечь,  сидел  на  постели,  а
Сония расчесывала перед зеркалом волосы, дверь спальни неожиданно отворилась
и на пороге вырос... Энрике. Не веря своим глазам, он  снял  очки  и  быстро
протер их, но увидел все то же: замершего на постели садовника Рамона в его,
Энрике, пижаме и тапочках.
      - Так вот в кого ты влюбилась? В садовника! - возмутился он. - Никогда
бы не поверил. В слугу! Ты, Мендес Давила, путаешься с садовником...
      - Твоя Паулина тоже не принцесса.
      - А ты? - повернулся он к Рамону. - Как ты посмел? Вон отсюда!  -  Его
небольшие, глубоко посаженные глаза гневно блестели.
     Сония подошла к Энрике  совсем  близко  и,  отчеканивая  каждое  слово,
сказала:
      - Он и я, мы можем делать все, что нам захочется. Это мой  дом,  и  ты
тут не командуй. Как только мы разведемся, я выйду за него замуж.
      - Это же унизительно! Ты и садовник! - не мог успокоиться Энрике.
      - Но рядом с ним я чувствую себя женщиной,  желанной  женщиной,  -  со
злым напором говорила Сония. - С тобой я никогда этого не испытывала.
      - И как давно это у вас?
      - Очень недавно. У меня открылись  глаза,  Энрике,  и  я  не  намерена
закрывать их снова, - решительно сказала Сония.
     Утром она подвела Рамона, одетого в футболку и просторный комбинезон, к
шкафу. Распахнув дверцы,  Сония  выбрала  ему  светлую  рубашку  и  красивый
темно-коричневый костюм.
      - Переоденься, - она протянула вещи Рамону.
     Рамон послушно оделся и взглянул на себя в зеркало.  Он  не  понравился
себе - смущенный парнишка с кривой улыбкой и непричесанными волосами.
      - Знаешь, - сказал он, -  я  хоть  и  беден,  но  никому  не  позволял
содержать себя. И то немногое, что у меня есть,  я  заработал  сам.  Я  хочу
учиться, сделать карьеру.
     Сония потянулась к нему:
      - И сделаешь. Ты не будешь жить за чужой счет. Я тебе обещаю.
     Рамон благодарно улыбнулся  и,  переодевшись  в  привычные  футболку  и
комбинезон, направился в сад.
     И  глядя  в  окно  на  его  ловкие  движения,  на  милое  лицо,   Сония
окончательно решила получить развод и связать с ним  свою  судьбу.  Да,  они
принадлежат к разным слоям общества. Но Рамон будет учиться, и  она  в  свою
очередь поможет любимому овладеть всем, что должен знать  и  уметь  человек,
стоящий рядом с ней. А  Бренда  и  Мириам,  так  называемые  подруги,  могут
смеяться сколько им угодно: она теперь сама строит свою жизнь и  плевать  ей
на то, что будут говорить люди.  Даже  Энрике,  похоже,  наконец  понял  ее,
понял, что это настоящая любовь, страсть, и беспокоился лишь  о  том,  чтобы
Рамон не использовал во зло ее чувства. Теперь Сонию немало  тревожило,  как
отнесется к случившемуся Хуан Антонио, хотя сама не раз заверяла Рамона, что
Хуан Антонио, много переживший, поймет их и не осудит. Сония надеялась,  что
брат устроит юношу на работу и это даст возможность  гордому  Рамону  самому
оплачивать учебу в университете.
     Сония считала добрым знаком то, что Моника подружилась с Рамоном  сразу
же, как только Хуан Антонио первый раз привел  девочку  в  ее  дом  -  Рамон
позволил ей посмотреть, как он  работает,  и  разрешил  полить  цветы.  Был,
правда, один  неприятный  момент,  который  им  пришлось  пережить:  девочка
застала их целующимися. Она была потрясена. Но Сония честно сказала ей,  что
они  с  Рамоном  любят  друг  друга,  и  попросила  пока  никому  о  них  не
рассказывать - люди могут их не понять,  нужно  как  следует  подумать,  как
объявить об этом.

     * * *

     Рамон с детства мечтал стать агрономом  и  вернуться  в  свою  деревню,
чтобы помогать людям. Вот почему, несмотря на все свои сомнения, он не  смог
отказаться от предложения Сонии поступить в университет:  ему  так  хотелось
учиться! Когда он начнет работать, то за все с ней расплатится:  за  одежду,
которую она ему купила, за учебу, за эту роскошную  жизнь  в  ее  доме.  "Ты
будешь блестящим учеником, - заверила его Сония. - И я  уверена,  что  смогу
гордиться тобой". К прошлому, Рамон  понимал,  возврата  для  него  нет.  Он
особенно ощутил это после разговора с Альмой, своей бывшей  невестой.  Альма
специально приехала из деревни, чтобы повидаться с ним.  Неловкая,  небрежно
одетая, она показалась ему совсем чужой. Она заплакала, по-деревенски громко
закричала, когда он сказал ей, что  между  ними  все  кончено.  В  его  душе
шевельнулась было жалость, но он не  дал  ей  пробиться  наружу:  решительно
закрыл ворота и зашагал в дом, оставив плачущую Альму у ворот.  Она  славная
девушка, но  то,  что  происходит  между  ним  и  Сонией,  -  несравнимо,  и
отказаться от этого он не может. И не хочет. Плохо ли,  хорошо  ли,  у  него
теперь другая жизнь, невозможная без Сонии.

     * * *

     Но что бы  не  думала  Аманда,  Херардо  все  еще  обуревали  сомнения:
Каролина хорошая женщина и у ее детей такие  грустные  лица.  Он  тоже  рано
потерял родителей и знает, каково это - не иметь отца, но Даниэла...
      - На твоем месте я бы так не обольщался, - сказал ему Филипе, когда он
поделился с ним своими сомнениями. - По-моему, с  Каролиной  у  тебя  больше
шансов. Думаю, тебе стоит серьезней заняться ею.
      - Может быть... -  протянул  Херардо.  -  Но  все-таки  интересно  (он
перевел разговор на другую тему), Даниэла и Джина вспоминают о нас,  как  ты
думаешь?
      - Готов биться об заклад, они только о нас и думают, - заявил Филипе.
     Однако  самоуверенности  у  него  поубавилось,  когда  выяснилось,  что
Даниэла и Джина не торопятся сообщать им о своем возвращении. Они были уже в
Мехико и, более того, появились в Доме моделей, но  звонка  от  них  еще  не
было. Однако, когда "их половинки", как говорил Филипе, все-таки, позвонили,
он остановил заторопившегося было Херардо:
      - Да погоди ты! Что за спешка? Пусть немного пострадают.
     Но настроение отдохнувших подруг было далеко от страдальческого. Нельзя
сказать, чтобы оно было беззаботным, нет, перемены, что внесли  в  их  жизнь
Хуан Антонио и Ханс были серьезны, но пока... пока Даниэла и Джина полушутя,
полусерьезно спорили о том, кому первому сообщить о  том,  что  произошло  с
ними. Филипе? Херардо? Их разговор прервал звонок в дверь.
      - Я открою! - направилась к двери Даниэла.
      - Нет, подожди, я сама, сама, сама, - пропела Джина.
     Она резко распахнула дверь, потом быстро  отступила  и  стала  рядом  с
Даниэлой спиной к двери.
      - Привет!  -  бросил  Филипе.  -  Ты  скучала  по   своему   Пиноккио?
[Пиноккио - герой сказочной повести итальянского писателя К.Коллоди (1826  -
1890) "Приключения Пиноккио", прототип нашего Буратино.]
      - Мальчики... Можете на нас больше не рассчитывать.  Во  время  круиза
мы... мы обе... влюбились и выходим замуж, -  быстро,  хоть  и  с  запинкой,
сказала Джина.
     Филипе громко расхохотался:
      - Так и знал, что они выкинут что-нибудь в этом роде.
      - Конечно, - смеясь поддержал его Херардо,
      - Что это вы веселитесь, - возмутилась Джина,  резко  поворачиваясь  к
Филипе.
      - Ладно, Джина,  сказки  рассказывай  кому-нибудь  еще,  -  махнул  он
рукой. - Мы не идиоты.
      - Нам очень вас не хватало, - сказал Херардо.
      - Знаете... То, что сказала Джина, это правда, - подтвердила  Даниэла,
но и ее слова ни тот, ни другой не приняли всерьез.
      - Ладно, хватит болтать, нам пора идти в полицию, - решительно заявила
Джина.
      - В полицию? А что случилось? - в один голос  переспросили  Херардо  и
Филипе.
     Даниэла рассказала, что произошло в ее доме, и попросила проводить их в
полицию. Друзья охотно согласились.
     Под впечатлением случившегося  выяснение  отношений  отошло  на  задний
план. Однако в полиции объяснения продолжились. Пока Херардо рассказывал все
старшему полицейскому, Джина, сидя рядом с Филипе, пыталась убедить его, что
Даниэла действительно познакомилась с интересным, состоятельным  мужчиной  и
они влюблены друг в друга.
      - А с кем познакомилась ты? - насмешливо спросил Филипе.  -  С  братом
этого самого Хуана Антонио?
      - Нет, - Джина энергично тряхнула головой, - с одним немцем  по  имени
Ханс. Мы с ним хотим пожениться. Он скоро приедет за мной в Мексику.
      - Ха! Тогда я встретил английскую королеву, и мы  приглашаем  тебя  на
нашу помолвку, - заявил Филипе.
     Весь полицейский участок стал прислушиваться к столь
     интересному разговору. Молодой человек  перестал  стучать  на  машинке,
двое юношей, до этого бурно объяснявшихся с  одним  полицейским,  примолкли.
Отвлекшись от заявления, в разговор вмешалась Даниэла:
      - Поверь, Филипе, то, что тебе рассказала Джина, чистая правда.
      - Но ведь не могла же ты обещать что-то другому  мужчине  после  того,
как мы с тобой обо всем договорились! - вскипел Херардо.
      - Мне очень жаль, Херардо, но в жизни встречаются вещи,  над  которыми
мы не властны, - чуть заметно улыбнулась Даниэла.
      - Все женщины и впрямь  одинаковы.  Ты,  наверное,  даже  Альберто  не
любила... Так быстро нашла ему замену! - продолжал возмущаться Херардо.
      - Кто тебе позволил так говорить?  Она  не  давала  тебе  обещаний!  -
гневно повернулась к нему Джина.
      - Зато мне ты дала честное слово, - подскочил к ней Филипе. -  Знаешь,
кто ты после этого?
      - Кто? Я? - надвинулась на него Джина. - Ты...
     Но  сказать,  кто  же,  по  его  мнению,  Джина,   Филипе   не   успел:
размахнувшись, она залепила ему такую пощечину, что он повалился на  стоящих
рядом людей.
      - Сеньора, что здесь происходит? - вмешался недоумевающий полицейский.
      - Ничего не происходит, у нас все в порядке, - успокоила его Даниэла.
     Все четверо говорили одновременно:
      - Ты сама знаешь, что  это  правда.  Представляю  себе  вашу  поездку.
Наверное, вели себя, как две идиотки! - кипел гневом Херардо.
      - Ну знаешь... - протянула возмущенная Даниэла.
      - Все правильно. Бог мой, каким же я был дурачком? - негодовал Филипе.
      - И я тоже! - поддержал его Херардо.
      - Оставайся с немцем, а ты со своим фабрикантом! У нас не  может  быть
ничего  общего  с  такими  женщинами!  -  закричал  Филипе,  выскакивая   из
полицейского участка. За ним выбежал Херардо, за  которым  в  гневе  неслась
Джина, а за ней - Даниэла.

Глава 13

     Настала, наконец, суббота. С самого утра Даниэла места себе не находила
от волнения и совсем затормошила Джину. Чуть ли не за три часа до  свидания,
стала собираться.
     Машину еще не починили, и отвезти Даниэлу к месту встречи  должна  была
на своей машине Джина.
      - Какая ты счастливая! - говорила Джина, поправляя на  подруге  черное
элегантное платье, сшитое к случаю.
      - А что тебе мешает быть счастливой? Помирись с  Филипе  и  выходи  за
него замуж!
      - Не говори мне о нем! Я выйду замуж только за Ханса. В это же время в
доме Хуана Антонио Мария уговаривала
     Монику одеться и причесаться. Но Моника  слышать  ничего  не  хотела  и
нарочно перепачкалась. Мария была в отчаянии.
      - Прошу тебя, Моника! Не упрямься! Скоро придет сеньорита  Даниэла,  а
ты похожа на замарашку!
      - Мне все равно! Пусть вообще не приходит! Я не звала ее!
     Больших трудов стоило Марии образумить Монику.
     Какой же она была хорошенькой в нарядном белом платье, с белыми лентами
в распущенных волосах: только застывшие в  глазах  слезы  отражали  то,  что
творилось у нее на сердце.
     До встречи с Хуаном Антонио оставалось еще много времени, но Даниэла  и
Джина уже выехали из дома. О чем только не болтали они по дороге. И, конечно
же, Даниэла в который раз уговаривала  Джину  помириться  с  Филипе,  и  как
всегда безрезультатно.
     Болтая с подругой, Даниэла  не  переставала  думать  о  Хуане  Антонио.
"Только бы он пришел! Только бы пришел" - мысленно  повторяла  Даниэла,  как
заклинание. И пока они ехали, перед ней, словно кадры на экране, мелькали их
встречи, все, начиная с первой, когда Даниэла упала, а Хуан Антонио помог ей
подняться. Она даже помнила выражение его лица в  тот  момент,  его  взгляд,
растерянный и восхищенный. Ни одна подробность не стерлась из памяти.
      - Вот он! - крикнула Джина, увидела Хуана Антонио. - Он не обманул! Он
ждет!
     Даниэла выскочила из машины чуть ли не на ходу.
     Что это? Из рук Хуана Антонио рвались вверх красные  воздушные  шары  в
виде сердец. Столько, что не сосчитать. А рядом возвышался огромный  плакат,
на котором были выведены четыре слова: "Даниэла! Я люблю тебя"
      - Дорогая! - воскликнул счастливый влюбленный и, подхватив Даниэлу  на
руки, закружился с ней.  А  красные  шары,  выпущенные  на  свободу,  быстро
поплыли в небо.
      - Вот какой будет наша любовь, прекрасной и яркой,  как  эти  шары!  -
Хуан Антонио снова заключил Даниэлу в объятия.
      - Ну, я поехала, - улыбающаяся Джина  помахала  рукой.  -  Моя  миссия
окончена. - И она нажала на газ.
     Хуан Антонио, как завороженный, смотрел на Даниэлу. Глаза Даниэлы сияли
от счастья.
      - Все эти дни я только о тебе и думал, - ласково взяв Даниэлу за руку,
сказал Хуан Антонио.
      - А я, признаться, боялась, что ты не придешь, что забыл обо мне.
      - Как только тебе такое могло прийти в голову?
      - Все это, как сон. Чудесный сон. Даже страшно в него поверить!
      - Куда мы отправимся сейчас, дорогая? У меня столько планов!
      - Прежде всего мне хотелось бы познакомиться с Моникой, хотя  вряд  ли
это ее обрадует.
      - Она дома, ждет нас.
      - Но раньше заедем ко мне, я возьму игрушки.
     А Моника хотела только одного - никогда не встречаться с новой подругой
отца. Посмотрела бы Даниэла в этот момент на нее. Даже Мария не в силах была
справиться с девочкой, не помогали никакие уговоры.
      - Я спрячусь, когда эта ведьма придет, не хочу ее видеть,  -  твердила
она сквозь слезы.
      - Но ведь ты ее совсем не знаешь, - ласково обнимая  девочку  говорила
Мария. - Как же можешь о ней судить?
      - Она все равно будет ненавидеть меня!
      - Наберись терпения и познакомься с ней.
     Разговор этот происходил в кухне, за столом. Накладывая себе в  тарелку
салат, Марсело наморщился и сказал Монике, которая вдруг встала и  принялась
ходить вокруг стола.
      - Что ты делаешь?
      - Набираюсь терпения, - невозмутимо ответила девочка.
      - Пойди лучше поиграй в куклы и дай нам спокойно поесть!
      - Отстань от меня! Не то пожалуюсь папе!
      - А я скажу его ведьме, чтобы съела тебя.
     В самый разгар перепалки хлопнула входная дверь.
      - Это они, Моника! Пойдем же скорее!  Пусть  сеньора  Даниэла  увидит,
какая красивая и воспитанная дочь у твоего папы!
     Когда Мария привела Монику в  комнату,  та  даже  не  подняла  глаз  на
Даниэлу и стояла молча, словно в рот воды набрала.
      - Раз Моника не хочет с нами разговаривать, - сказал Хуан  Антонио,  -
позволь, Даниэла, представить тебе Марию, она у нас, как член семьи.
      - Очень рада познакомиться с  вами,  Мария,  -  улыбнулась  Даниэла  и
обратилась к Монике:
      - Я понимаю, Моника, ничего хорошего ты обо мне думать  не  можешь.  И
подарков тоже не возьмешь, я знаю. И все-таки я принесла тебе кое-что. Вдруг
понравится?
     Моника,  наконец,  взглянула  на  Даниэлу  и  против   ожиданий   взяла
протянутые ей игрушки: очень симпатичного плюшевого мишку и  нарядно  одетую
куклу.
      - Ты так и будешь молчать? - спросил Хуан Антонио.
      - Спасибо, - едва слышно произнесла девочка.
      - Какая ты красивая! - проговорила Даниэла,  ласково  взяв  Монику  за
подбородок и приподняв ее лицо. - Наверное, похожа  на  свою  маму?  Я  тоже
совсем маленькой осталась без матери, но до сих пор ее помню и не забуду...
      - Можно я пойду к себе? - Моника быстро направилась к двери.
      - Не  беспокойся,  -  сказал   Хуан   Антонио,   видя,   что   Даниэла
огорчилась. - Моника взяла подарки и не надерзила тебе, а  это  уже  кое-что
значит. Завтра познакомлю тебя с моей сестрой, она пригласила нас  на  обед.
Только предупреждаю, там нас ждет не очень приятный сюрприз.
     И Хуан Антонио в общих чертах рассказал Даниэле о Сонии и Рамоне.
      - Главное, чтобы они были счастливы, - задумчиво произнесла Даниэла, -
остальное неважно.

      * * *

     Сония нервничала. Завтра воскресенье. Придут Хуан Антонио  с  Даниэлой.
Как отнесутся они к Рамону? Сония была  полна  решимости  не  давать  его  в
обиду, в конце концов ей безразлично, что будут о ней говорить.
     Как нарочно, в субботу заявилась Бренда и окончательно испортила  Сонии
настроение своим высокомерием, всячески подчеркивающим несветскость  Района.
После ее ухода Сония завела с Рамоном разговор о завтрашнем обеде.
      - Ты должен держать себя раскованно, ведь ты мой будущий муж!
      - Не могу, -  в  сердцах  ответил  Рамон.  -  Представляю,  как  будет
смотреть на меня твой брат! Пойми, Сония, я еще не привык  к  своему  новому
положению.
      - Все будет хорошо, - обняв Рамона, произнесла Сония.  -  Ты  окончишь
университет, станешь агрономом, будешь зарабатывать на жизнь. И тогда  никто
не посмеет тебя  ни  в  чем  упрекнуть.  Выше  голову,  Рамон!  И  перестань
стесняться!
     Сония теперь часто вспоминала свою жизнь еще до замужества,  и  в  этих
воспоминаниях Мануэль занимал не последнее место. Если бы не причуды матери,
они с Мануэлем поженились бы и были счастливы.
     Интересно, что сказал бы немного чопорный, старомодный  Мануэль,  узнай
он об ее увлечении Рамоном? Скорее всего осудил бы ее. Сония не  знала,  что
Мануэль, вопреки всем ожиданиям, и даже своим собственным, полюбил  женщину,
далеко не монашку, многое повидавшую в жизни. Да  еще  как  полюбил!  Неделя
разлуки показалась ему вечностью и он помчался  к  Ракель.  Дома  он  ее  не
застал и на всякий случай решил заглянуть  к  Ирене.  Долорес  сказала,  что
Ракель часто бывает у нее.
     Ракель действительно пошла к  Ирене,  чтобы  поделиться  с  ней  своими
переживаниями.
     Выслушав жалобы подруги на  недостаток  денег  и  скверное  настроение,
Ракель тихо сказала:
      - Мы расстались с Мануэлем.
      - Подумаешь, какое горе! - пренебрежительно бросила Ирене.
      - Мне  тяжело,  и  я  решила  устроиться  на  работу,  чтобы   немного
отвлечься.
      - Устроиться на работу? Да ты рехнулась! Если мне не  удастся  вернуть
Хуана Антонио, найду себе богатого старикашку. И тебе советую то  же  самое.
Успокойся. Никуда он не денется, твой Мануэль!
     Не успела Ирене договорить, как в дверь постучали.
      - Ракель не у вас? - раздался голос Мануэля.
      - Да, да, у меня, - расхохотавшись, ответила Ирене. - Ну, что  я  тебе
говорила?
     Ракель молчала. За нее ответили глаза. Они светились радостью.
     Кажется, впервые в жизни Мануэль не ночевал дома. Ракель  не  отпустила
его.
      - Не уходи, дорогой, ты мне так нужен сегодня!
     И Мануэль остался. Когда он вернулся утром домой, Долорес встретила его
словами:
      - Ах, сынок, как у меня болит голова! Все эта хмельная водичка!
      - Доброе утро, мама! Ты не хочешь спросить, где я провел ночь?
      - Да я сама недавно пришла... Кое с кем познакомилась. Люблю  красивых
мужчин. С усами! И с крепкими мускулами! А ночь  ты  провел  с  какой-нибудь
женщиной... Верно? С кем же еще?
      - Не стану скрывать, я был у Ракель. Мы собираемся в ресторан и  хотим
пригласить тебя.
      - Если меня  не  пригласит  кто-нибудь  другой,  -  Долорес  кокетливо
улыбнулась.
     Говорят, старухи назойливы и ворчливы. Но Долорес трудно  было  назвать
старухой. Веселая, легкая на подъем, остроумная, - она могла дать вперед сто
очков многим молодым женщинам.
     Чего нельзя было  сказать  об  Аманде.  Вечно  недовольная,  ворчливая,
заевшая попреками  дочь  и  внуков,  -  она  была  просто  невыносима,  хотя
по-своему любила Каролину и ее детей.
     С появлением у них в доме Херардо, Аманда взяла на себя роль свахи и не
раз вгоняла Каролину в краску своими намеками.
     Херардо, спокойный и добрый по натуре, относился к  Аманде  с  присущим
ему терпением и деликатностью, стараясь не замечать, как она  надоедлива,  а
порой и бестактна.
     Любовь придает женщине особое обаяние. Каролину теперь было не  узнать.
Она стала следить за своей внешностью, и когда вместе  с  детьми  и  Херардо
отправилась на стадион, была  просто  неотразима  в  своем  шелковом  платье
кремового цвета, отделанном кружевами, изящных туфельках на высоком каблуке,
с алым цветком в ниспадающих на плечи роскошных волнистых волосах.
     Трудно описать восторг Эдуардо и Федерико, когда, сидя на самой  лучшей
трибуне, они смотрели на великолепную игру мастеров футбола, о которых знали
лишь понаслышке, или же видели по телевизору.
     Херардо чувствовал себя вполне счастливым. Он уже  не  сомневался,  что
сделал правильный выбор: Каролина была той женщиной, которую  он  так  долго
искал. Он искренне желал и Филипе обрести счастье, но тот был  подавлен  как
никогда. Даже интерес к лошадям пропал: а вдруг Джина в  самом  деле  выйдет
замуж и улетит в Германию?  Он  сознавал,  что  теряет  ее.  Ощущение  этого
усиливали и его любовь, и его отчаяние.
      - Попытайся уговорить ее, - советовал Херардо. - Ведь она любит тебя!
      - Любит? - с горечью воскликнул Филипе. - Да ей на меня наплевать! Она
даже смотреть на меня не хочет.  -  Филипе  обхватил  голову  руками,  долго
молчал.
      - Ладно, хватит об этом! - сказал он,  наконец.  -  Расскажи  лучше  о
Каролине.

     Глава 14

     В воскресенье Сония принимала гостей.
     Ее красивый, уютный дом, со вкусом обставленные комнаты, каждая в своем
стиле,  прекрасная  коллекция  картин  -  все  это  произвело   на   Даниэлу
впечатление.
     Но главной гордостью  Сонии  был  сад.  Только  заботливые  руки  могли
создать всю эту красоту, вырастить такие великолепные благоухающие цветы.
     Рамону, ухаживающему за ними, словно за детьми, казалось, что по  утрам
они встречают его улыбками, радостно приветствуя. Здесь  ему  было  легко  и
привольно. Дом Сонии - роскошный и богатый - действовал на него угнетающе.
     Выходец из простой крестьянской семьи, Рамон не был лишен  благородства
и обладал  тонкой  душой.  Он  любил  Сонию,  но  тяготился  своим  нынешним
положением. И уж настоящей пыткой был для него  приход  гостей.  Он  еще  не
успел научиться вести себя за столом, как это принято в высшем обществе,  не
всегда правильно произносил слова. Но больше всего Рамона  мучило  сознание,
что он находится на содержании. Единственным утешением  служила  мысль,  что
после окончания университета ему не придется ни от кого зависеть.
     Особенно пугала Рамона предстоящая встреча с  Хуаном  Антонио.  Крупный
фабрикант! Миллионер! Чего можно от него ждать кроме презрения?
     Рамон был недалек от истины. Хуан  Антонио  не  мог  понять  сестру,  и
считал ее затею блажью, которая, он надеялся, скоро пройдет.
     Когда Сония представила  ему  Рамона  и  сказала,  что  он  поступил  в
университет, Хуан Антонио пренебрежительно бросил:
      - А юноша, я смотрю, не лишен амбиций.
      - Хуан Антонио, я прошу тебя, - Сония укоризненно посмотрела на брата.
     Но тот, пропустив ее слова мимо ушей, обратился к Рамону:
      - Сония просила устроить тебя ко  мне  в  офис,  но  ведь  это  не  по
специальности. К тому же, зачем работать, если ты ни в чем не нуждаешься?
      - Хуан Антонио, прекрати... - Сония с трудом  сдерживалась,  чтобы  не
наговорить брату грубостей.
      - Моника, пойдем в сад, - не стерпел Рамон и вместе со своей маленькой
подружкой покинул гостиную.
     Даниэла, напротив, отнеслась к Рамону вполне доброжелательно, чем сразу
завоевала расположение Сонии.
      - Какие красивые здесь цветы! - воскликнула Моника, вбежав  в  сад.  -
Хоть ты и стал моим дядей, но все равно  должен  за  ними  ухаживать,  никто
лучше тебя этого не сделает!
      - Я ни за что их не брошу, не беспокойся, - ответил Рамон и спросил:
      - Как тебе нравится папина невеста?
      - Сама не знаю. Она, конечно, добрее той ведьмы, но я вообще не  хочу,
чтобы папа женился! Чтобы кто-то занял место моей мамочки!
      - Свою маму ты никогда не забудешь, я это знаю, потому что сам рос без
матери. Но твой папа все равно женится. У него много невест. Так пусть лучше
будет Даниэла. По крайней мере, она добрая. Твоя мама была бы рада, если  бы
о тебе кто-нибудь заботился.
     Моника опустила глаза и тихо сказала:
      - Давай не будем об этом говорить, спой лучше мне песенку.
     Сония, между тем, очарованная  Даниэлой,  поздравила  брата  с  удачным
выбором.
      - Я рада, - сказала она, - что ты расстался с Ирене. С ней ты  никогда
не был бы счастлив.
     В общем, обед прошел спокойно, если не  считать  нескольких  не  совсем
тактичных замечаний Хуана Антонио в адрес Рамона.
     Глядя на Монику, Хуан Антонио радовался. Давно он  не  видел  ее  такой
веселой  и  спокойной.  Кажется,  ей  нравится  Даниэла.  Во  всяком  случае
неприязни она к ней не питает.
     Но вскоре Хуану Антонио пришлось убедиться в обратном.
     От Сонии Даниэла не сразу поехала домой, Хуан Антонио привез ее к себе,
и когда они остались вдвоем, нежно обнял и поцеловал. В это время  в  дверях
появилась Моника.
      - Не смейте целовать моего папу! Уходите! Это мой дом!
      - Замолчи, Моника! - Хуан Антонио строго посмотрел на дочь.
      - Не сердись на нее! - мягко сказала Даниэла. - Ей,  бедняжке,  и  без
того тяжело! Прости меня, милая, - она обернулась к Монике. - Я все понимаю,
ты ведь совсем не знаешь меня. - Может быть, потом...
      - Она становится несносной, - продолжал Хуан Антонио. - Мне надо  быть
построже, а не потакать ее капризам.
     Моника стояла, словно потерянная, и Даниэла, глядя на нее, чувствовала,
как от жалости сжимается сердце.
     Девочка не ожидала, что Даниэла вступится за нее, и  испытывала  что-то
вроде раскаяния. Хуан Антонио, в свою очередь, пожалел о  том,  что  отругал
дочь. Даниэла права, надо быть с девочкой поласковее,  ведь  совсем  недавно
она потеряла мать.
     Моника сидела печальная у себя в комнате и беседовала со своей  любимой
куклой, когда вошел отец.
      - Моника!
     Моника не подняла головы, не сказала ни слова.
      - Ты не хочешь со мной разговаривать? Но ведь ты не права! Ни с  того,
ни с сего обидела Даниэлу, а она еще стала тебя защищать!
      - А зачем она целовала тебя?
      - Пойми, Моника, мы любим друг друга! Представь себе, что у тебя будет
жених, когда вырастешь, а я не позволю вам целоваться.
      - Это совсем другое...
      - Нет, то же самое, так что придется тебе просить у Даниэлы  прощение.
И, пожалуйста, не называй ее сеньорой.
      - Ну, папочка...
      - Не будешь  слушаться,  защекочу.  -  Хуан  Антонио,  смеясь,  стащил
девочку на ковер и стал щекотать.
      - Не надо, не надо.
      - Ладно, не буду!
      - Ты простил меня? Не сердишься больше?
      - Нет. Только обещай попросить у Даниэлы прощение.

     * * *

     Джина не была знакома с Долорес,  но  очень  напоминала  ее.  Такая  же
веселая, немного вздорная, острая на язык, и очень добрая.
     Ее нисколько не удивило бы, что Долорес, в своем  возрасте,  собирается
купить мотоцикл и носиться по городу в оранжевом спортивном костюме и шлеме,
что она хочет покрасить волосы и сделать модную  стрижку.  Доживи  Джина  до
старости, она поступила бы точно также.
     Они с Филипе давно любили друг друга, но в Джине,  наконец,  заговорила
уязвленная гордость.
     Стоило ей повести речь о женитьбе, как Филипе  тотчас  же  менял  тему.
Пожалуй, лошади его  интересовали  больше,  чем  женщины.  Каждую  свободную
минуту он проводил на ипподроме.
     И Джина решила его проучить. Она с нетерпением ждала Ханса, опасаясь  в
глубине души, что он не приедет, и тогда задуманное не удастся.  Собственно,
никакого особого плана у Джины не было, ей только хотелось помучить  Филипе.
Она старательно внушала себе, что только с Хансом  будет  счастлива,  а  все
остальное надо выбросить из головы. И прежде всего - забыть Филипе.
     Занятая этими мыслями, она рассматривала рисунки моделей,  когда  дверь
открылась и на пороге появился Ханс.
     В первый момент Джина застыла, словно приросла к месту, потом бросилась
к Хансу и повисла у него на шее.
      - Милый! Неужели ты? Как я счастлива!
     Ханс, стройный, в элегантном костюме,  немного  торжественный,  не  мог
отвести от Джины влюбленных глаз.
      - Вы стали еще красивее, Джина, - произнес он, нежно целуя ее.
      - Ханс, скажи, что ты  любишь  меня,  что  от  счастья  у  тебя  крыша
поехала.
      - Какая крыша? - не понял Ханс. - Крыша бывает только на доме.
      - Ты просто прелесть, Ханс! Пойдем к Даниэле, она умрет, когда  увидит
тебя! Нет, подожди!
     Джина влетела к Даниэле, поздоровалась с Филипе, который  в  это  время
был у нее, и воскликнула:
      - Поздравь меня, Даниэла! Я так счастлива!
      - Получила письмо от несуществующего немца? - усмехнулся Филипе.
      - Ты опять за свое? - с упреком произнесла Даниэла.
      - Ничего, скоро он познакомится с Хансом, тогда прикусит язык, -  даже
не взглянув на Филипе, бросила Джина.
      - Это тебе наверное приснилось? - не унимался Филипе.
      - Сны бывают вещими, - парировала  Джина.  Она  вышла  и  вернулась  с
Хансом.
      - Позволь представить тебе моего жениха, - торжествующим тоном сказала
она.
      - Очень приятно, желаю вам хорошо провести время в
     Мехико, - буркнул Филипе, и уже собрался уйти,  но  Даниэла  остановила
его:
      - Жду сегодня тебя и Херардо к ужину.
      - Спасибо, - сказал Филипе и выскочил из комнаты.
     Заторопился и Ханс, -  расстояние  от  Германии  до  Мексики  не  самое
близкое, - и, несмотря на чувства к  Джине,  сейчас  его  больше  привлекала
возможность выспаться.
     Джина, оставшись наедине с собой, задумалась. Во время путешествия  все
казалось легко и просто. Они уедут с Хансом в Германию, поженятся,  нарожают
кучу детей и будут счастливы. Богиня Карибского моря достойна самого лучшего
жениха! Но сейчас появление Ханса, вызвало не только радость, но  и  смутное
беспокойство. Однако это продолжалось  недолго.  "Что  будет,  то  будет"  -
думала она, а у самой вертелась в голове мысль: "Утру я  этому  Филипе  нос,
пусть женится теперь на своей "Стройной Малышке". И она,  напустив  на  себя
счастливый вид, вошла в роль влюбленной невесты.

     * * *

     Хуан Антонио с трудом дождался вечера, когда можно будет, наконец, идти
к Даниэле на ужин. Каждая минута, проведенная без нее,  казалась  вечностью.
Он готов был хоть завтра на ней жениться, но Даниэла сказала:
      - Подождем, пока Моника даст согласие.
      - А если, она вообще не согласится? Даниэла грустно покачала головой.
      - Я не пойду против ее воли.
     За ужином Джина выглядела очень эффектно в  блестящей  розовой  блузке,
коротенькой, выше колен, узкой черной юбке, с гладко  зачесанными  волосами,
сзади перехваченными белой шелковой лентой. Ханс не сводил глаз с ее смуглой
кожи, чувственных пухлых губ, ослепительной улыбки, открывающей  ряд  ровных
белых зубов.
     Она  то  и  дело  целовала  своего  жениха,  выказывала  ему  всяческое
внимание, не забывая при этом наблюдать исподтишка за Филипе и  беспрестанно
пикировалась с ним. Даниэле то и дело приходилось урезонивать их.
     Хуана Антонио мало  занимало  происходящее.  Он  наслаждался  близостью
Даниэлы, ловил ее взгляды, обращенные к нему,  слушал  звуки  ее  голоса.  И
завтра, и послезавтра, и всегда он будет видеть и слышать ее, хмелея  от  ее
красоты и нежности. Это ли не счастье?

     Глава 15

     Долорес никогда не бросала слов на ветер и,  несмотря  на  все  уговоры
Ракель, не собиралась отказываться от затеи приобрести мотоцикл.
     В один прекрасный день она  взяла  из  банка  все  свои  сбережения,  -
хороший мотоцикл стоил недешево, - и попросила Ракель отправиться  с  ней  в
магазин. Мануэля посвящать в это дело Долорес категорически отказывалась.
     И вскоре неподалеку от дома стоял новенький, блестящий  мотоцикл,  а  в
нем лежали шлемы. Костюм для езды Долорес приобрела в первую очередь, еще до
покупки мотоцикла.
      - Завтра с утра уже буду носиться  по  городу,  -  гордо  заявила  она
Ракель.  Кто  научил  Долорес  управлять  машиной,  осталось  загадкой.   Но
водительских прав у нее не было в помине.
     Первыми ее пассажирами стали Ракель и Ирене. Они  представить  себе  не
могли, каким прекрасным и умелым водителем окажется Долорес. Она словно  всю
жизнь провела за рулем.
     А Мануэлю было невдомек, чем так довольна  мать.  Его  самого  замучили
сомнения и тревога, и он порой испытывал раздражение от ее кипучей  энергии,
уверенности в словах и делах.
     Он вконец измучился и, выбрав удобный момент,  поделился  наболевшим  с
Хуаном Антонио, рассказав об отношениях с Ракель.
      - Ты, я смотрю, не на шутку влюбился, - улыбнулся Хуан Антонио.
      - Увы!
      - Вот и женись!
      - Сам не знаю, что делать. Как бы не ошибиться!
      - Кто не рискует, тот не выигрывает, - Хуан Антонио хлопнул  друга  по
плечу и, посмотрев на часы, заторопился: они с Даниэлой  собирались  заехать
за Моникой в школу.
     Занятия уже закончились, и Моника с подругами играла на школьном дворе.
Она очень удивилась, увидев Даниэлу и отца. Обычно за ней приезжал Игнасио.
     Даниэла уже слышала о Летисии и  решила  поговорить  с  ней.  Это  была
рослая девочка с упрямым, настороженным взглядом.
     Вторая подружка Моники, Маргарита, производила приятное впечатление.
      - Знакомьтесь, девочки, это Даниэла, -  сказал  Хуан  Антонио.  -  Она
очень добрая, так что напрасно, Летисия, ты говоришь Монике, что она ведьма.
      - Ничего я не говорю, - буркнула Летисия.
      - Давайте дружить, девочки, ладно? - Даниэла ласково  обняла  подружек
Моники. - И знаете, что я хочу вам сказать? Вы все очень красивые!
     Летисия не знала, куда деваться от стыда, и молчала.
     Моника теперь уже не очень прислушивалась к словам Летисии,  и  немалую
роль в этом сыграли Игнасио и Мария.  Не  проходило  и  дня,  чтобы  они  не
уговаривали девочку подружиться с Даниэлой. А Моника знала, что они любят ее
и желают ей только добра.
     Теперь Хуан Антонио и Даниэла часто брали Монику с собой, водили  ее  в
кафе, выполняли малейшие  желания  девочки.  А  однажды  Даниэла  пригласила
Монику и Хуана Антонио в Дом моделей. Никогда  в  жизни  девочка  не  видела
столько красивой одежды, у нее разбежались глаза.
      - Хочешь, я сошью специально для тебя несколько платьев, и  ты  будешь
самой элегантной девочкой в Мехико?
      - Конечно, хочу, - сияя, ответила Моника. А папа  пообещал  как-нибудь
отвезти их с Даниэлой к себе на фабрику.
     Хуан Антонио не ошибся: Даниэла нашла путь к сердцу девочки.  Она  сама
это видела и была счастлива: теперь и о свадьбе можно подумать.

     * * *

     Джина много времени проводила с Хансом, водила его по Мехико, старалась
передать Хансу свою любовь к этому городу. И в один из  вечеров  они  решили
пойти на площадь  Гарибальди,  послушать  Марьячи  и  мексиканские  народные
песни. К ним с радостью присоединились Даниэла и  Хуан  Антонио.  Херардо  и
Филипе тоже были приглашены, но Херардо ждала Каролина, и Филипе пошел один.
     Хансу очень понравилось уютное кафе, где под звуки оркестра  плясали  и
пели мужчины м женщины, от совсем юных до убеленных сединами.
     Веселье было в самом разгаре,  когда  Ханс  попросил  Даниэлу  и  Джину
спеть.
     Даниэла  долго  отказывалась,  но  Хуану  Антонио  все  же  удалось  ее
уговорить.
     Молодая  женщина  набросила  на  плечи  тонкую   шаль   и   подошла   к
оркестрантам. Зазвучала песня: "Как я могу тебя забыть?"
     Голос у Даниэлы был не сильный, но очень приятный. Да и пела она скорей
не голосом, а сердцем.
     Хуан Антонио слушал, затаив дыхание.
     Даниэла! Его Даниэла! Они встретились  совсем  недавно!  Но  любовь  не
знает ни времени, ни пространства...
     Даниэла кончила петь и под дружные аплодисменты вернулась на место.
      - А теперь вы спойте - обратился Ханс к Джине. Он никак не мог перейти
с ней на "ты".
      - Нет, нет, я лучше станцую!
      - Ей бы только покрасоваться, - объявил Филипе.
      - Помолчи лучше! - в сердцах бросила Джина. - Не знаю зачем ты пришел?
      - Захотел посмотреть, какого вы сорта женщины!
      - Выбирай выражения! - повысив голос, сказал Хуан Антонио, вскакивая с
места.
      - Да катитесь вы ко всем чертям вместе  со  своим  немцем!  -  крикнул
Филипе.
     Тут Хуан Антонио и Ханс  бросились  на  Филипе,  началась  драка  и  не
известно, чем бы все кончилось, если бы не Даниэла с Джиной, которым удалось
утихомирить расходившихся мужчин.
     Из губы у Филипе сочилась кровь,  щека  вспухла  и  покраснела,  но  он
держался молодцом, даже предложил Джине станцевать.
     Так печально закончился этот день, начавшийся весело и удачно.

     * * *

     Моника постепенно привыкала к Даниэле, но пока  не  могла  смириться  с
мыслью, что она займет место ее мамочки. Мама может рассердиться  на  Монику
за то, что она будет  любить  Даниэлу,  так  говорит  Летисия.  Ох,  уж  эта
Летисия! Сколько в ней злости! Как-то вместе с Даниэлой в школу  за  Моникой
заехала Джина, и Летисия ей так нагрубила, что Джина не выдержала,  отчитала
ее и даже назвала крысой, к великому  удовольствию  Моники  и  Маргариты.  А
Даниэла сказала Монике, что она может превратить Летисию  в  жабу.  Даниэла,
конечно, не ведьма, в этом Моника не сомневалась, но идея превратить Летисию
в жабу ей очень понравилась. Даниэла, Моника и  Джина  уселись  в  машину  и
довольные друг другом поехали в дом Хуана Антонио.
     Моника  была  очарована  Джиной:  до  чего  же  она   веселая!   Совсем
затормошила пса Винни. Но почему-то не захотела, чтобы  его  невесту  Моника
назвала Джиной.
      - Лучше я найду твоему песику дружка, - сказала она, - и ты  дашь  ему
имя Филипе.
     Только этого и не хватало бедняге Филипе. Он до сих пор не мог прийти в
себя после недавней потасовки и слышать больше  не  хотел  о  Даниэле,  хотя
Херардо и уверял, что Даниэла здесь не при чем.
      - Хорошо тебе, счастливчику-жениху за нее заступаться. Джина только  и
знает, что издеваться надо мной, а Даниэла ей потакает. Как же я могу  после
этого считать ее другом?
     Херардо и в самом деле был счастлив.  Во  время  последней  встречи  он
объяснился с Каролиной и теперь дело было только за ее разводом.
     И если Моника, избалованная любовью и лаской,  даже  думать  боялась  о
мачехе, Эдуардо называл своего будущего отчима "папой" и мечтал о  том  дне,
когда они переедут к нему и не придется  больше  жить  с  бабушкой,  которая
замучила и их самих, и Каролину бесконечными попреками, руганью.
     Долорес в отличие от  Аманды,  делала  все,  чтобы  сын  был  счастлив.
Мануэль и сам не понимал, какую большую роль сыграла мать в его отношениях с
Ракель.
     Они были, как две подруги. Чего только не придумывала Долорес!  Однажды
в магазине она услышала, что есть в Мехико необычный ночной бар,  и  тут  же
собралась туда ехать - непременно на мотоцикле, - для компании  прихватив  с
собой и Ракель.
     Кто-то,  бросив  взгляд   на   Долорес,   мог   презрительно   бросить:
"молодящаяся  старуха".  Но  это   было   несправедливо.   Потому   что   за
экстравагантностью этой женщины и ее сумасбродными выходками крылось чуткое,
отзывчивое сердце, необычайное благородство и беспредельная доброта.
     За соседним столиком в  баре  расположился  пожилой  мужчина,  примерно
ровесник Долорес. И достаточно было нескольких кокетливых взглядов  Долорес,
брошенных ему, как Хустино, - так звали этого человека, - уже сидел рядом  с
нею.
     Подтянутый,   элегантный,   обаятельный,   он    производил    приятное
впечатление. Ни одного танца не пропустили они с Долорес,  а  когда  настало
время уходить, договорились через день встретиться в этом же баре.
     Как бывает при живых родителях сирота, так Хустино при живых детях  был
совершенно одинок. Сыновья знать его не хотели, и будь  на  то  их  воля,  с
удовольствием упекли бы папочку в приют для престарелых, не забыв прибрать к
рукам его сбережения.
     Но Хустино чувствовал себя еще вполне бодрым. Как и Долорес,  он  любил
жизнь, и день знакомства они оба посчитали счастливым днем, подарком судьбы.

Глава 19

     А день свадьбы Хуана Антонио и Даниэлы уже наступил.
     С утра Джина сделала себе и Даниэле маску. Под плотным  слоем  какой-то
черной массы лиц совсем не было видно, только глаза.
     Посмотрел бы сейчас Хуан Антонио на свою невесту!
      - Как бы от этой маски не  началась  аллергия,  -  высказала  опасение
Даниэла.
      - Не бойся! Ничего не случится. Зато мы с тобой будем как две богини!

     * * *

     Какое-то время женщины сидели, не шевелясь.  Потом  Даниэла  подошла  к
окну, выглянула наружу. Там было также светло и ясно, как у нее на душе.
     Теплый ласковый ветерок шевелил листву деревьев, омытых недавним дождем
на сотканном из изумрудной травы ковре пестрели цветы,  небо  прояснилось  и
было ослепительно голубым, сама природа, казалось, радуется счастью Даниэлы.
     И вдруг на память пришел день, тоже безветренный и теплый, когда они  с
Моникой ходили на могилу ее матери. Там все и  решилось.  Даниэла  вспомнила
слова девочки о том, что ее мама считает Даниэлу доброй и способной полюбить
Монику. Вспомнилось и то, с каким серьезным видом сказала Моника: "Ты можешь
выйти замуж за папу!".
     Бедная девочка! Что должна она чувствовать сейчас,  когда  все  в  доме
готовятся к празднику, а она может  быть  сидит  перед  фотографией  матери,
совсем одна, обливаясь слезами?
     Ничего нет страшнее детского горя;
     "Я стану твоей второй мамой, Моника, чего бы  мне  это  ни  стоило!"  -
шепотом произнесла, а скорее даже поклялась Даниэла.
     Из раздумья ее вывел голос Джины:
      - Ты что там притихла? Надень платье, я хочу посмотреть. Я тоже надела
бы белое, но боюсь, как бы меня не спутали с невестой.
      - Я думала о Монике, - будто не слыша, печально произнесла Даниэла.  -
Мне так ее жаль!
      - Ты бы лучше меня пожалела. Я ведь  скоро  уеду,  через  неделю,  так
сказал Ханс.
      - Никто тебя не заставлял, сама все устроила. Еще и сейчас  не  поздно
отказаться.
      - Не поздно, как же! Чтобы этот лошадиный  угодник  подумал,  будто  я
из-за него осталась?
     Филипе, между тем, отправился на ипподром, чтобы  взять  там  на  время
"Стройную Малышку", так звали лошадь, которой его постоянно донимала Джина.
     Конюх долго не соглашался привезти лошадь на свадьбу, но потом уступил,
не устояв перед щедрым вознаграждением.
     "В следующий раз эта нахалка  подумает,  прежде  чем  устраивать  такие
номера. Вписала в приглашение "Стройную Малышку"! Что  же,  Филипе  доставит
тебе приятные минуты", - думал он, отправляясь на конюшню.
     С особой тщательностью готовилась к предстоящему визиту  на  свадьбу  и
Ирене. Ее не смущало, что явится туда без приглашения. Но  она  решила,  что
пойдет с Леопольдо в парижском платье из  тончайшего  белого  шелка  и  хоть
чуть-чуть испортит настроение Даниэле. Пусть лопнет от зависти!
     Для приема гостей Хуан Антонио снял ресторан, один из самых  дорогих  в
Мехико,  с  залом  на  открытом  воздухе,   иллюминированном   разноцветными
лампочками, и бассейном.
     Туда же был приглашен чиновник для регистрации брака.
     К назначенному часу стали собираться гости. Друзья и
     родные.  Строгие  темные  костюмы   мужчин   красиво   перемежались   с
разноцветными платьями женщин.
     Мануэль  с  женой  и  матерью  немного   задержались.   Долорес   долго
массировала лицо, разглаживая, как она  говорила,  морщины,  и  также  долго
спорила с сыном. Он ни в какую не  соглашался  ехать  на  мотоцикле  и  взял
такси.
     Недаром Даниэла создавала великолепные коллекции. Ее  свадебное  платье
привело всех в восторг, особенно женщин. Они глаз не могли от него оторвать.
     Моника,  веселая,  раскрасневшаяся,  что-то   оживленно   обсуждала   с
Маргаритой, своей гостьей. Все было так ново для них, так  интересно.  Вслед
за взрослыми девочки поздравили молодых, пожелали им счастья, при этом вид у
них был торжественный и очень серьезный.
     Но кто произвел настоящий  фурор,  так  это  Филипе,  когда  неожиданно
появился верхом на лошади.
     Джина сразу все поняла и не преминула съехидничать.
      - Твоя подружка, наверное, от тебя очень устала? -  обратилась  она  к
Филипе.
      - Не больше, чем твой немец от тебя, - не остался в долгу Филипе.
      - Прошу  вас,  хотя  бы  в  честь  нашей  свадьбы,  не  ссориться,   -
рассмеялась Даниэла.
     После  поздравлений,  которым,  казалось,   не   будет   конца,   гости
направились к столикам. Вдруг Ракель шепнула мужу:
      - Посмотри, кто пришел! Да как только они посмели! Мануэль взглянул  и
глазам своим не поверил.
      - Поздравляю,  Хуан  Антонио!  -  Леопольдо  осклабился,  обнажив  ряд
неровных желтых зубов. - Надеюсь, тебе не надо представлять мою невесту!
      - К сожалению мы знакомы,  -  с  презрением  ответил  Хуан  Антонио  и
обратился к Ирене: - Наконец-то ты нашла старого дурака. Поздравляю,  теперь
будет из кого тянуть деньги!
     Ирене, не долго думая, дала Хуану Антонио пощечину.
      - Я не позволю меня  оскорблять!  -  заорал  Леопольдо  и  тоже  хотел
ударить обидчика, но тот оттолкнул его, и Леопольдо под общий хохот свалился
в бассейн, увлекая  за  собой  Ирене.  К  счастью,  там  было  неглубоко,  и
злополучная парочка вскоре вылезла, фыркая и отряхиваясь.
      - Это так тебе не пройдет! - вопил Леопольде - Ты еще пожалеешь!
      - Никто вас сюда не звал! - не выдержала Даниэла. - Убирайтесь вон!
     По дороге домой Ирене и Леопольдо вконец разругались.
      - Не можешь вступиться за женщину! Трус! - Ирене кипела от злости.
      - Это ты меня туда потащила, хотела всех поразить своим платьем!
     В довершение всех бед Ирене споткнулась и шлепнулась на землю. Напрасно
пытался Леопольдо ее поднять. Она пнула его ногой и не двигалась с места.
      - Ты  что,  спать  собралась?  Хорошее  выбрала  местечко,  ничего  не
скажешь! Вставай, тебе говорят!
     Женщина тяжело поднялась и охнула: ее роскошное  парижское  платье  все
было в грязи.
     Наконец они добрались  до  дому.  Ирене  переоделась,  привела  себя  в
порядок, покрасила губы и немного успокоилась.
      - Ладно,   не   будем   расстраиваться,   -   примирительно   произнес
Леопольдо. - В конце концов, мы оба знали, что эту счастливую парочку врядли
обрадует наш визит.
      - Надеюсь, дорогой, ты не поверил Хуану Антонио? Не подумал,  что  мне
от тебя нужны только деньги?
      - А если даже и так? Что особенного? В  мои  годы  трудно  поверить  в
любовь, да еще такой красотки, как ты.
      - Внешность не главное. - Ирене заглянула Леопольдо в  глаза,  ласково
провела рукой по его лицу. - Ты хороший человек.  Мы  могли  бы  быть  очень
счастливы!
     В этот вечер Леопольдо, наконец, согласился стать мужем Ирене.

     * * *

     В ресторане тем временем  уже  зажглись  лампочки,  засияло  на  столах
серебро, заиграл всеми цветами  радуги  хрусталь,  вверх  с  шумом  полетели
пробки от шампанского.
      - За здоровье молодых!
      - Желаем счастья!
      - За Даниэлу и Хуана Антонио!
     Об Ирене и Леопольдо все скоро забыли и веселье продолжалось.
      - Какая красивая свадьба! - шепнула Каролина Херардо.
      - Наша тоже не за горами. - Херардо нежно сжал руку невесты.
     Даниэла, в белом платье, с белыми цветами в волосах,  выглядела  совсем
юной. Счастливая улыбка не сходила с ее губ. Она - жена Хуана Антонио!
     Даниэле вдруг захотелось  снова  очутиться  на  "Норвее",  погулять  по
палубе, вдохнуть соленый запах моря, испытать то волнение,  с  которым  она,
замирая от страха бегала на свидание к Хуану Антонио.
     Теперь, кажется, все  страхи  позади.  Во  всяком  случае,  Даниэле  не
хотелось думать ни о чем плохом.
     Глядя на нее, Сония размышляла о своей жизни. Как сложится она  дальше?
Юность прошла. О семейной жизни лучше не вспоминать. Детей  Бог  не  дал.  И
это, пожалуй, страшнее всего.
      - О чем ты думаешь? - тихо  спросил  Рамон,  заметив  печаль  на  лице
Сонии.
      - О нашей свадьбе.
      - Еще не время.
      - Надо спешить, а то я стану совсем старенькой, - рассмеялась Сония.
      - Вот еще! Ты самая красивая женщина на свете!

     * * *

     Вечером перед сном  Даниэла  пришла  к  Монике.  Та  собиралась  спать.
Женщина помогла девочке раздеться и, уложив в ее кровать, присела рядом.
      - Хочешь, расскажу тебе сказку? Про принца и девушку-красавицу?
      - Я люблю сказки, но Мария говорит, что они только  для  маленьких,  -
ответила Моника.
      - Нет, почему же? - улыбнулась Даниэла.  В  сказках  много  доброго  и
поучительного.
      - Тогда расскажи.
     Даниэла разыграла целый  спектакль,  рассказывая  живо,  с  увлечением.
Моника слушала, затаив дыхание.
      - И вот, пришел принц, спас красавицу от страшной  ведьмы  и  увез  во
дворец. Тут и сказке конец. - Даниэла улыбнулась. - Интересно?
     Девочку так захватила сказка, что она не сразу ответила,  словно  ждала
продолжения. Потом задумчиво произнесла:
      - Очень интересно. Я такой сказки не знала.
      - А теперь спи. Я пойду к твоему папочке. Он там один скучает.
      - Господи, сеньора, вы тут сами управились,  без  меня?  -  в  комнату
вошла Мария.
      - Да, Мария, и сделала это с большим удовольствием. Даниэла поцеловала
девочку. Та обвила руками ее шею.
      - Спокойной ночи!
      - Спокойной ночи!
     Хуан Антонио с нетерпением ждал жену. Пошел ей навстречу, взял на  руки
и отнес на постель.
      - Какая ты сегодня красивая! Еще красивее, чем всегда!
      - А знаешь почему? Потому что я тебя люблю!
      - Ну, тогда я стану Аполлоном, - рассмеялся Хуан Антонио. -  Никто  не
любит сильнее меня!

     Глава 20

     Уже три месяца жил Марсело в доме Хуана Антонио и за  это  время  успел
обшарить каждый уголок.
     Он теперь знал, где хранится серебро, где стоят дорогие вазы,  в  каких
ящиках спрятаны драгоценные украшения. Отец часто заставал сына в  хозяйских
аппартаментах  и  всякий  раз  корил  его  за  это.  Но   Марселино   только
отмахивался: хватит ему слушать нравоучения стариков. Он сыт по горло.  Пора
действовать.
     Марсело купил большую, величиной с мешок,  сумку,  убрал  ее  подальше,
чтобы никто не видел, наметил вещи, которые сворует, и стал  ждать  удобного
случая.
     Будто назло родителей мучила бессонница, мать то и дело вставала,  отец
ворочался, кряхтел.
     Но однажды поздним вечером Марсело рискнул. Достал сумку и прокрался  в
комнату, где находились облюбованные вещи. Он снимал со  столика  серебряную
вазу, когда неожиданно появилась Даниэла.
     Марсело застыл на месте. Вот невезенье! Зачем  только  она  шляется  по
ночам, эта ведьма?!
     Даниэла, шедшая на кухню выпить стакан молока, тоже удивилась , заметив
Марсело:
      - Что вы здесь делаете?
      - Да так... - пробормотал Марсело  и  в  следующий  момент  ударил  ее
чем-то тяжелым по голове. Даниэла потеряла сознание и рухнула на пол.
     Марсело быстро набил сумку и выскочил из дома.
     Хуан Антонио никак не  мог  понять,  куда  девалась  Даниэла,  и  вдруг
услышал, что она его зовет. Голос был какой-то слабый, глухой. Хуан  Антонио
стремглав сбежал вниз. Даниэла  уже  пришла  в  себя  и,  морщась  от  боли,
держалась рукой за голову.
     Узнав, что случилось, Хуан Антонио пошел за Игнасио и Марией.
     Несчастная мать лишь руками всплеснула, отец побледнел и  схватился  за
край стола, чтобы не упасть, - последнее время давало знать себя сердце.
      - Это  мы  виноваты,  сеньор,  -  плача  говорила  Мария.  -  Ведь  мы
поручились за Марселино. Не надо было брать его в дом!
      - Простите нас, сеньор, - дрожащим голосом  произнес  Игнасио  и  стал
медленно оседать на пол.
      - Ему плохо! Надо вызвать скорую помощь! -  Хуан  Антонио  бросился  к
телефону.
     На шум прибежала Моника и, увидев Марию, плачущую рядом с распростертым
на полу Игнасио, стала утешать  ее  также,  как  обычно  утешала  ее  Мария:
обнимала, гладила по волосам, приговаривала ласковые слова.
     Хуан Антонио смотрел на них и осознавал,  насколько  стали  близки  его
семье Мария и Игнасио. И, когда приехавшие врачи стали  забирать  Игнасио  в
больницу, вместе с Марией собралась и вся семья Хуана Антонио.
     Страшные это были дни для Марии.  Она  сидела  у  постели  Игнасио,  не
выпуская его руку из своих рук, словно не  руку  держала,  а  жизнь  боялась
выпустить. День и ночь слились воедино  для  нее:  она  видела  перед  собой
только бледное, без кровинки, лицо мужа да трубки капельниц,  поддерживающих
его уставшее сердце.
      - Скажи, Игнасио, за что нам такое? Что мы сделали  не  так?  Ведь  мы
любили Марселино, он ни в чем не знал отказа... А теперь  ты  здесь  по  его
вине, и я никогда не прощу ему этого.
      - Не надо сейчас об этом, дорогая, - тихо проговорил Игнасио. -  Давай
лучше поговорим о нас с тобой, о том, как счастливо мы  прожили  жизнь,  как
любили друг друга... Я и сейчас тебя  люблю  не  меньше,  чем  двадцать  лет
назад. - Игнасио с трудом улыбнулся.  -  Я  могу  надеяться  на  взаимность,
сеньора?
     Вошла медсестра и Мария, отойдя к изножию кровати,  уступила  ей  место
около Игнасио, который слабел на глазах.
     Двое суток провела Мария в палате мужа, а в холле больницы  по  очереди
дежурили Хуан Антонио и Даниэла.
     ...Игнасио умер на рассвете третьего  дня,  не  вынимая  свою  руку  из
теплых ладоней Марии: умер на руках той, которую любил всю жизнь.
     Плачущая Мария, выйдя из палаты, упала на грудь Даниэлы и долго рыдала,
встречая безмерное горе.
     Со  смертью  мужа  Мария  очень  изменилась:  она  все  больше  времени
проводила на кухне, не сводя распухших от слез глаз с того места, где обычно
сидел Игнасио. Седина вдруг  резко  оттенила  ее  темные  волосы,  а  голову
покрыла не снимаемая черная косынка. Иногда, в минуты особенной  тоски,  она
подходила  к  осиротевшей  гитаре  Игнасио  и,  тихонько  перебирая  струны,
безутешно плакала.
     Даниэла, Хуан  Антонио  и  особенно  Моника  тяжело  переживали  смерть
верного друга  и  горе  несчастной  Марии,  поэтому  Хуан  Антонио  не  стал
разыскивать Марселино, даже не заявил в полицию: если  Марселино  упекут  за
решетку, врядли Марии станет от этого легче, хотя  она  по-прежнему  считала
сына виноватым в смерти Игнасио.
     Моника ходила грустная. Сначала Бог отнял у  нее  мамочку,  теперь  вот
Игнасио! Ведь именно он провожал ее и встречал из школы,  он  научил  Монику
любить и ухаживать за цветами, которыми удивлял их сад.
     И однажды, когда Даниэла пришла как обычно рассказать девочке сказку  и
пожелать спокойной ночи, та спросила:
      - Почему люди умирают? Почему Бог  забирает  к  себе  самых  добрых  и
хороших?
      - Так уж устроен мир, Моника. Человек рождается,  живет,  сколько  ему
отпущено Богом, и уходит на небо.
      - Значит, Игнасио и моя мамочка сейчас вместе? Видят  нас,  слышат,  о
чем мы говорим?
      - Да, Моника, люди после смерти встречаются. Там, на небе.
     Бедная девочка! Сколько выпало  на  ее  долю  страданий!  Даниэла  едва
сдерживала слезы, прижимая к себе печальную Монику: так хотелось оградить ее
от бед и потерь, которые ей довелось рано испытать.
     Не так-то просто завоевать детское  сердце,  легко  ранимое,  чуткое  к
доброте и жестокости, искренности и фальши, но Даниэле это  удалось.  Моника
все больше и больше привязывалась к ней. Но с каждым днем  своей  счастливой
жизни Даниэла все неотступнее мечтала о собственном ребенке, мальчике, сыне.
      - Но это только начало, - смеясь  говорил  Хуан  Антонио.  -  Запомни,
дорогая, у нас будет огромная семья, детей - не пересчитать.

     * * *

     Все ближе и ближе был день отъезда Джины.  Мысль  о  разлуке  причиняла
Даниэле почти физическую боль, будто она должна лишиться  руки,  ноги...  Не
меньше Даниэлы страдал и Филипе.
     Смирив свою гордость, он как-то  отправился  к  Джине  и,  несмотря  на
холодный прием, стал клясться в любви.
     Но даже самые добрые женщины бывают жестоки, если задето их  самолюбие.
Джина слушать ничего не хотела. Филипе встал на колени.
      - Ты поздно одумался! Я больше тебя не люблю!  Мы  уедем  с  Хансом  в
Германию и будем счастливы!
     Филипе бросился к ней, обнял, прильнул губами к ее губам.
     Боже! Что почувствовала в этот момент Джина! Она была близка к обмороку
от счастья. Но тотчас взяла себя в руки.
     Вырвавшись от Филипе, она величавым  жестом,  как  и  подобает  богине,
указала ему на дверь:
      - Уходи! Я больше не хочу тебя видеть! Между нами все кончено.
     Тогда  Филипе  прибег  к  последнему  средству:  попробовал   еще   раз
поговорить с Хансом, убедить его в том, что Джина выходит замуж не по любви,
а потому что хочет отомстить ему, Филипе.
      - Вы мне уже говорили об этом, но я  вам  не  верю,  -  резко  ответил
Ханс. - Лучше оставьте мою невесту в покое.
      - Придется тебе смириться, - сказал другу Херардо. - Теперь  я  понял,
что Джина уедет. Упустил ты ее, брат, ничего не поделаешь, сам виноват.
      - Ладно, хватит о Джине, расскажи лучше, как у тебя дела с Каролиной.
      - У нас все в порядке. Такое  счастье  после  долгих  лет  одиночества
вдруг обрести семью!
     Впервые за долгое время  их  дружбы  Филипе  позавидовал  другу...  Ах,
Джина, Джина...

     * * *

     Долорес пригласила Хустино  на  ужин.  Теперь  он  ее  жених  и  должен
познакомиться   с   Мануэлем.   Мануэль,   обычно   молчаливый,   постепенно
разговорился и просто очаровал старика.
     Хустино будто в раю очутился.
     Брошенный  на  произвол  судьбы  сыновьями,  он  давно  отвык  от  уюта
семейного очага и по-хорошему завидовал Долорес: такой заботливый у нее сын,
какая ласковая невестка! Должно быть, они очень счастливы. А  Долорес  скоро
станет бабушкой. Самой красивой бабушкой в Мехико. Хустино не сводил  с  нее
влюбленных глаз и, не переставая хвалил кулинарные способности Долорес.
      - По  этой  части  мама  у  нас  специалист,   настоящая   волшебница.
Попробуйте еще это. - Ракель положила в тарелку  Хустино  соус  с  кусочками
мяса.
      - Ешь, ешь,  Хустино,  я  подсыпала  туда  достаточно  яда,  потому  и
вкусно, - шутила, как обычно, Долорес.
     Она не представляла себе,  что  так  привяжется  к  Хустино.  Ведь  все
началось с легкого знакомства в баре. Вот только неизвестно, где  они  будут
жить. Квартира у Мануэля даже для троих  тесновата.  А  скоро  появится  еще
малыш.
     И у Долорес, обладавшей богатым воображением  созрел  план.  Они  купят
где-нибудь на природе дом и обязательно с садом,  который  будет  утопать  в
цветах. Хустино с восторгом слушал и был готов  немедленно  выложить  нужную
сумму.
     Но пока это все мечты, а Хустино очень нетерпелив, только и  говорит  о
том, какое было бы у них уютное гнездышко, живи они вместе.
     Все хорошее быстро проходит. Пролетел незаметно и этот чудесный  вечер.
Грустно было Хустино прощаться с этими милыми людьми, ставшими ему  родными,
и особенно, с Долорес.
     Очутившись на улице, в оживленной вечерней  толпе,  старик  еще  острее
ощутил  свое  одиночество.  Мимо  проходили  влюбленные  парочки,   молодые,
счастливые. Слышался веселый говор и смех. Сплошным потоком неслись  машины.
В этом потоке Хустино  вдруг  представил  себя  и  Долорес  на  мотоцикле  и
улыбнулся. Сам Бог послал ему  эту  женщину!  Жизнь  прожита,  молодости  не
вернешь. Но так хочется хоть немного тепла и ласки! На склоне  лет  сильнее,
чем когда бы то ни было.

      * * *

     С такими грустными мыслями возвращался Хустино в свое одинокое  жилище,
где его никто не ждал. Каждое утро Долорес начинала аэробикой.
      - Раз, два, три, четыре! - считала она, то выбрасывая вперед руку,  то
сгибая ногу в коленке, то приседая, то наклоняясь вперед.
     Ракель теперь уже не могла  ей  составить  компанию,  потому  что  была
беременна, и ограничивалась тем,  что  с  восторгом  смотрела  на  свекровь:
сколько в ней энергии!
      - Слава Богу, Хустино не хочет детей, а то и я бы выбыла из  строя,  -
без тени улыбки говорила Долорес. Она всегда шутила с очень серьезным видом.
     Ирене искренне  жалела  Ракель.  Зачем  ей  ребенок,  недоумевала  она.
Несколько месяцев ходить  толстой  и  безобразной,  портить  фигуру!  Просто
безумие. Естественное желание женщины стать матерью было ей чуждо.
     Нет уж! Лучше выйти за богатого старика и наслаждаться жизнью.
      - Я просто поражаюсь тебе, Ирене, - говорила Ракель, когда они  сидели
в кафе вместе с  Долорес.  -  Терпеть  рядом  больного  старика!  Да  еще  с
причудами! Осыпь он меня золотом, я бы не  согласилась.  Откажись,  пока  не
поздно!
      - Останусь богатой вдовой, чем плохо? Найду себе молодого  красавца  и
заживем на славу! - хохотала Ирене. - А ты будешь пеленки стирать.
      - Я теперь тоже миллионерша, так что не хвастайся, - отправляя  в  рот
кусочек печенья, сказала Долорес. - Мой Хустино перевел все  деньги  на  мое
имя.
     У Ирене алчно сверкнули глаза.
      - Вот это везенье! Мне  бы  такого  поклонника.  По  крайней  мере  не
пришлось бы ждать его смерти!
      - Типун  тебе  на  язык!  -  рассердилась  Долорес.  -  Да  будь   мой
возлюбленный нищим, я ни на кого бы его не променяла.
      - Проклятая Даниэла! Перебежала мне  дорогу.  Как  черная  кошка!  Ну,
ничего, я ей этого никогда не прощу! Она за все мне  заплатит!  Будет  и  на
моей улице праздник! - Ирене зло усмехнулась. И было в этой  усмешке  что-то
звериное, хищное.
     Ракель внутренне содрогнулась. Ослепительно белые ровные  зубы  подруги
на миг показались ей острыми клыками.
      - Пора тебе забыть о Даниэле, - сказала она. - У  нее  своя  жизнь,  у
тебя своя. Ваши пути разошлись.
      - Сегодня разошлись, завтра сойдутся, - уклончиво  ответила  Ирене.  -
Земля пока крутится.
     Разговор не клеился, Ракель и Долорес поднялись: пора домой к Мануэлю.
     Мануэля, обычно  мрачного  и  угрюмого,  словно  подменили.  Улыбка  не
сходила с его губ.
     У него будет сын! Конечно, сын! Он  и  мысли  не  допускал,  что  может
родиться девочка. Должно же в семье восстановиться равновесие: две  женщины,
двое мужчин. По крайней мере появится поддержка,  а  то  Ракель  и  Долорес,
вертят им, как хотят.  Пусть  вертят!  Он,  хоть  и  ворчит,  но  ничуть  не
сердится. Даже на мотоцикле готов ездить, если им это нравится.
     Хуан Антонио так хохотал, что едва с кресла не свалился, когда  Мануэль
рассказал о Хустино.
      - Значит, Долорес собралась замуж?
      - Мало того. Она непременно хочет венчаться в церкви. И чтобы все было
чин чином: и подвенечное платье, и флер'д'оранж. А к венцу ее  должен  вести
я. Ну, что скажешь?
      - Знаешь, Мануэль, она моложе нас всех. Можно лишь восхищаться. - Хуан
Антонио помолчал, потом произнес со вздохом:
      - Главное, что у вас будет ребенок, сын! А вот у нас с  Даниэлой  есть
проблемы. Ей, по-видимому, надо пройти курс лечения.  Однако  мы  не  теряем
надежды.
      - Не огорчайся, друг, - Мануэль похлопал Хуана Антонио по плечу.  -  В
конце концов у тебя есть Моника!

     Глава 21

     Моника теперь почти все время  проводила  с  Марией,  чувствовала,  что
очень нужна несчастной женщине.
     Конечно, и Даниэла, и Хуан Антонио, даже Джина,  которая  теперь  часто
бывала в доме, были к Марии очень внимательны.
     Но Моника - это совсем другое. Они с Марией пережили тяжелейшие  потери
самых близких людей, и это сближало их словно тайна, открытая им  одним.  И,
видя льнущую к ней девочку, Мария  волей-неволей  возвращалась  к  мыслям  о
сыне.
     Единственный сын не только не был на похоронах отца, но даже не знал  о
его  смерти.  Где  он  сейчас?  Может  быть,  уехал  из   Мехико,   опасаясь
преследования? Или же поселился у какого-нибудь дружка?  Мария  не  в  силах
была выбросить его из своего сердца. Мать остается матерью. Хоть бы  Господь
сжалился над ней и вразумил Марсело! Ведь он сын ее и Игнасио!
     Вернувшись из школы и наскоро поев, Моника вместе с Марией шла в сад.
      - Смотри, Моника. Эти лилии никогда  не  были  такими  красивыми!  Они
знают, что Игнасио с неба их видит. А как хорошо они пахнут! Будто  посылают
ему свой аромат!
     Моника слушала, глядя на Марию широко открытыми глазами.
      - А мамочка тоже их видит?
      - Да, моя девочка. Мамочка все видит. И радуется, что сеньора  Даниэла
тебя полюбила.
     Мария не упускала случая сказать Монике что-нибудь доброе о своей новой
хозяйке.
     А  Даниэла  мечтала  о  собственном  ребенке.  Моника,  конечно,  милая
девочка, но ей так хочется малыша, которого  она  будет  держать  на  руках,
кормить из ложечки, целовать
     голенькие пяточки. А сын будет называть ее мамой.  Неужели  ее  надежды
когда-нибудь сбудутся?

     * * *

     Дора, после ухода от Даниэлы, нашла приют у своей крестной Мелины,  что
жила в том же доме, что и Аманда.
     Собравшись однажды за покупками, Мелина вдруг  заметила,  что  глаза  у
Доры мокры от слез.
      - Что с тобой? - Мелина положила сумку, подошла к крестнице. -  Только
не говори, что ты плачешь, потому что не можешь найти работу. Все  равно  не
поверю.
      - Даже не знаю, как сказать вам, крестная. Я... Я... беременна.
      - Господь с тобой, девочка! Что ты говоришь!
     Дора заплакала в голос и долго  не  могла  успокоиться.  Потом  встала,
нервно прошлась по комнате.
      - Этот негодяй, Марсело, обещал жениться. А я,  дура,  поверила.  Мало
того, что он ограбил сеньору, так еще ребенка мне сделал. Врач  сказал,  что
ему уже два месяца.
      - Не отчаивайся, как-нибудь проживем, дети всегда радость.  Своих  Бог
не дал, так хоть твоего понянчу. Вытри слезы и проводи  меня  на  базар.  По
дороге поговорим.
     Дора в душе была благодарна крестной за поддержку, но от ребенка все же
решила избавиться. Как она будет его растить?  Сама  нищая  и  бездомная.  О
замужестве теперь и мечтать нечего. И она снова и снова проклинала  Марсело,
причину ее горестей. Как она была глупа и доверчива! И только теперь поняла,
что Марсело просто-напросто ее использовал, чтобы попасть в дом  к  Лоренте.
Этим горьким размышлениям предавалась Дора изо дня  в  день.  А  Мелина,  по
обычаю, бежала к Аманде. Женщины часто ссорились, но не могли жить друг  без
друга.
     Новость о Доре Аманда восприняла с присущей ей черствостью.
      - Что ты возишься с этой девчонкой? Пусть идет, куда хочет. Все  равно
спасибо не скажет. От родных детей и то благодарности  не  дождешься.  Взять
хоть  мою  Каролину!  Переедет  к  мужу,  а  меня  одну  бросит.  Разве  это
справедливо? Сколько денег и сил я на нее потратила! Детей растила.
      - Нет, Аманда, грех выгонять Дору с ребенком на улицу. Кто ей поможет?
А на Каролину ты зря  жалуешься.  Она  хорошая  дочь.  Но  вряд  ли  муж  ее
согласится жить с тобой вместе. Сама знаешь, какой у  тебя  характер.  И  не
такая уж ты беспомощная.
     Аманда была другого мнения. Каролина не смеет с ней так  поступать.  Ее
долг заботиться о матери. Но ничего, она проучит дочь и ее  женишка.  Ни  за
что не останется с детьми.
     По закону Каролина и Херардо  могли  зарегистрировать  свой  брак  лишь
через определенное время после развода Каролины. И Херардо  попросил  Аманду
побыть с детьми, пока они на несколько дней съездят за  границу,  чтобы  там
оформить брак.
     Та наотрез отказалась, да еще нагрубила Херардо, чем  в  очередной  раз
испортила настроение Каролине. "Но, с другой стороны, чем хуже, тем лучше, -
думала Каролина, - мне будет легче оставить мать".

     * * *

     Собиралась  замуж  и  Ирене.  Занятая  приготовлениями  к   свадьбе   с
Леопольдо, покупкой роскошных туалетов и драгоценностей, она ни на минуту не
забывала о своей мести.
     Не очень-то приятно видеть на месте Хуана Антонио хилого старика.
     "Он еще вас похоронит и снова женится",  -  уверяли  друзья  Леопольдо,
такие же  как  он.  Отвратительные,  циничные,  похотливые.  Каждый  норовил
потискать ее, ущипнуть, поцеловать. Леопольдо  не  ревновал,  напротив,  ему
даже нравилось смотреть, как Ирене брезгливо морщится от всех  этих  "знаков
внимания".
     Они поженились. Леопольдо  написал  завещание,  чего  же  еще?  Теперь,
казалось, можно блаженствовать,  дожидаясь  смерти  своего  благодетеля.  Но
Леопольдо превратил ее жизнь в сущий ад и  подвергал  таким  унижениям,  что
даже Ирене, готовая ради денег на все, проклинала  тот  день  и  час,  когда
связалась с ним. Роскошный дом представлялся ей  золотым  склепом,  где  она
похоронила свою молодость.
     Стоило Ирене проявить строптивость,  как  муж  усмирял  ее  стеком.  То
легонько ударит по ноге, то пройдется по животу.  Или  соберет  в  кулак  ее
пышные волосы и с силой тянет то в одну, то в другую сторону,  при  этом  ее
голова качается,  словно  маятник.  Он  доводил  Ирене  до  слез,  заставляя
наряжаться и танцевать перед его приятелями, а те слюной исходили, глядя  на
молодую красотку.
     Но Ирене решила терпеть до конца. Не отказываться же в  самом  деле  от
такого  богатства!  Когда-нибудь  он  все  же   .сдохнет,   и   она   станет
полновластной  хозяйкой!  Тогда  и  наверстает  упущенное.  А  сейчас   надо
смириться, не сердить старика, не перечить ему, пусть верит в  ее  любовь  и
бескорыстие.
     Но Леопольдо не был идиотом, и чем неистовее клялась ему Ирене в любви,
чем жарче становились ее ласки, тем ехиднее ухмылялся хитрый старик:
      - Напрасно стараешься, все равно не поверю!  Подумаю,  подумаю,  да  и
перепишу завещание. Оставлю все  какому-нибудь  приюту  или  богадельне.  За
добро мне воздастся.
     Ирене молчала, затаив злобу.
     Изредка ей все же удавалось выбраться из дому и тогда  она  встречалась
где-нибудь в кафе с Долорес и Ракель.
     Слушая подругу, Ракель сочувственно и в то же время укоризненно  качала
головой - она ведь предупреждала - а Долорес советовала:
      - Да, плюнь ты на этого старика, заведи молодого любовника  и  радуйся
жизни. А то не заметишь, как старость подкатится. Тогда  и  богатство  ни  к
чему.
      - Какая радость без денег, - возражала Ирене. - Нет уж, я  лучше  буду
терпеть. - Она бросала взгляд на часы, вскакивала с места  и,  попрощавшись,
убегала: задержится - скандала не избежать.
     Дело дошло до того, что Леопольдо перестал давать деньги Ирене,  каждый
раз приходилось клянчить - своих у нее давно не было.
     Как  она  мечтала  окрутить  богатого  старика!  И  вот  что  из  этого
получилось!

     * * *

     Но если Ирене принесла себя в жертву золотому тельцу,  то  Джина  стала
рабыней собственной затеи, от которой теперь уже не могла отказаться.
     День отъезда неумолимо  приближался  и  не  было  силы,  способной  его
остановить. Билеты на  самолет  куплены,  вещи  уложены,  оставалось  только
попрощаться со всеми и ехать в аэропорт.
     Увидит ли она еще когда-нибудь тех, кого любит?
     Джина распахнула  окно,  вдохнула  напоенный  ароматами  цветов  теплый
воздух. В свете неоновых реклам деревья казались  призрачными,  нереальными.
На противоположной стороне улицы, за зеленой изгородью, манило  разноцветной
иллюминацией маленькое кафе.
     Сколько чудесных вечеров провела она там с Филипе, Даниэлой и Херардо!
     А впереди - новая жизнь, новые люди в чужой,  незнакомой  стране,  муж,
который любит ее... Возможно, и она со временем полюбит Ханса, но  сейчас  в
ее сердце Филипе. Мысль о разлуке с ним причиняла нестерпимую  боль,  и  она
решила не прощаться с ним.
     Джина мысленно представила себе, как  сядет  с  Хансом  в  машину,  как
поедет в аэропорт, как подойдет к трапу самолета, и  тут  услышала,  что  ее
зовет Даниэла.
     Джина быстро вытерла слезы и  предстала  перед  Даниэлой  довольной,  с
улыбкой на свеженакрашенных губах.
      - Джина, умоляю тебя! Останься, не уезжай! Ты не будешь там счастлива!
Подумай еще раз, прежде чем совершить этот безумный шаг!
      - Не уговаривай меня,  Даниэла,  пойми,  это  бесполезно.  Теперь  уже
ничего нельзя изменить. Устроим завтра прощальный ужин, а  послезавтра  -  в
путь!
     Филипе, словно угадав мысли Джины, не поехал  в  аэропорт.  И  Херардо,
желая отвлечь друга от грустных мыслей, увел его в кафе завтракать.
      - Это ты здорово  придумал.  Хорошая  еда  помогает  во  всех  случаях
жизни, - попробовал пошутить Филипе, но вид у него был мрачный. Они пошли  в
то самое кафе, которое вызвало недавно у Джины столько воспоминаний.  С  тех
пор, как Филипе здесь  был  последний  раз,  ничего  не  изменилось.  Те  же
маленькие столики, с  букетами  в  маленьких  вазочках,  те  же  кельнеры  и
музыканты. Только тогда рядом с ним сидела Джина, а теперь - Херардо.
     Но Филипе  ничего  не  замечал.  Его  мысли  были  в  аэропорту.  Через
несколько минут Джина навсегда покинет Мехико.
     И в этот момент кончится какой-то очень важный период в  жизни  Филипе.
Как это пережить, он плохо себе представлял. Херардо заказал  любимые  блюда
друга, но тот почти ничего не ел. Выпил немного вина и вдруг спросил:
      - Как ты думаешь, она уже улетела?
      - Возможно. Но тебе лучше забыть о Джине.  Тем  временем  в  аэропорту
произошло невероятное.
      - Объявляется  посадка  на  рейс  три  пять  восемь,  -  донеслось  из
репродуктора.
      - Пойдем, Ханс, мне еще нужно кое-что купить в магазине  аэропорта,  -
сказала Джина, беря под руку жениха.
      - Что же, пора прощаться. - Даниэла не переставала утирать слезы.
      - До скорого, Ханс, - Хуан Антонио пожал руку немцу.
      - Милая моя сестричка! - Даниэла обняла Джину и замерла, не в силах от
нее оторваться.
      - К черту все, я остаюсь! - заявила вдруг Джина и, подбежав  к  Хансу,
стала его целовать. - Прости меня, Хансик, я не  могу  уехать!  Вот,  возьми
свои подарки! - Джина сняла кольцо с сапфиром, потом стала быстро  доставать
из сумки футляры с драгоценностями. - И билет мой отдай. Я тебя очень люблю,
но не могу уехать из Мексики!
     Ханс ошалело смотрел на Джину.
      - Успокойся, друг, - участливо сказал Хуан Антонио, которому  искренне
было жаль этого славного человека. - Джина не хотела тебя обидеть, она  и  в
самом деле не может уехать! Здесь ее дом, ее друзья!
      - Хоть бы  раньше  сказала,  -  Ханс,  чуть  не  плача,  направился  к
самолету, взбежал по трапу, помахал рукой.
      - Пиши нам, не забывай! - крикнул Хуан Антонио. Джина  смотрела  вслед
самолету, пока он  не  исчез  в  облаках,  потом  сказала  с  виноватой,  но
счастливой улыбкой:
      - Как стыдно! Что теперь Хансик подумает обо мне?
      - Это я во всем виновата, отговорила тебя, -  сказала  Даниэла.  -  Но
главное, ты осталась, какое счастье!
      - Две богини будут по-прежнему вместе, -  Джина  обняла  подругу.  Вот
только работу придется искать. Ты ведь пригласила кого-то на мое место.
      - Никого я не приглашала, - призналась Даниэла. - Чувствовала, что  ты
останешься. Так что твое место свободно.
     Прямо из аэропорта все поехали к Даниэле. Прибежала из сада Моника, где
они с Марией поливали цветы.
      - Ты не уехала? - обрадовалась девочка, увидев Джину, - Как хорошо!
     Джина привлекла ее к себе, поцеловала.
      - Разве уедешь от вас?
      - Надеюсь, Джина, ты теперь остепенишься, а твои  сумасбродства  будут
жить только в воспоминаниях. - сказал Хуан Антонио.
      - Да, да, конечно! Только не надо пока ничего говорить  Филипе!  Пусть
думает, что рейс отменили и завтра я улечу.
      - Нет,  Джина,  хватит  морочить  ему  голову!  -  решительно  заявила
Джина. - Мы скажем правду.
     В этот момент  как  раз  появились  Херардо  и  Филипе.  Последнему  не
терпелось узнать, как улетела Джина, и он уговорил друга ненадолго  зайти  к
Даниэле.
     Что  это?  Филипе  протер  глаза.  Джина  сидела  в  кресле,   веселая,
улыбающаяся.
     Они  бросились  к  друг  другу,  стали  целоваться  и  никак  не  могли
остановиться.
      - Миленький  мой  пупсик!  -  восклицала  Джина  между  поцелуями.   -
Носатенький Буратино! Женщина твоей мечты вернулась! Она с  тобой!  И  хочет
услышать звуки свадебного марша!
      - Хоть завтра, любовь моя!
     На следующий день Филипе и Джина зарегистрировались.

Глава 25

     Следующей  мамой  стала  Ракель,  родив   прекрасного   сына.   Мануэль
Хустино, - так назвали малыша, - стал центром жизни не только родителей,  но
более всего счастливой бабушки Долорес. Вся ее кипучая  энергия  и  фантазия
были обращены теперь на воспитание  внука.  Мануэль  кипел,  но  в  бессилии
опускал руки, когда слышал, как Долорес читает  младенцу  биографии  великих
людей, стремясь сделать из  внука  гения.  Он  ругал  жену  за  то,  что  та
безвольно  подчиняется  Долорес,  но  счастливая,  хорошенькая  Ракель,  как
всегда, полностью доверялась любимой свекрови.
     В один из дней раздался звонок и в дверях появилась  Ирене.  Какой  они
являли контраст, эти две когда-то  близкие  подруги,  две  красивые  молодые
женщины!  С  лица  Ракель  не  сходила  мягкая  улыбка,  а  глаза  светились
загадочной, тайной нежностью, присущей только что родившим женщинам. Рядом с
ней  Ирене  выглядела  ярким  пустоцветом,  тяготившемся  своей  бесполезной
красотой.
     Ирене, оглядев подругу, поздравила ее сначала  с  прекрасным  видом,  а
потом уже с рождением  ребенка.  И,  передавая  Ракель  пакет,  перевязанный
голубой лентой, призналась:
      - Я так соскучилась по тебе и Долорес. Вот, возьми для малыша.
      - Спасибо, дорогая. Я тоже по тебе соскучилась. Как поживаешь?
      - По-прежнему. Вконец измучилась со своим стариком. Как бы раньше  его
не уйти на тот свет. Каждый день придумывает  что-нибудь  новое,  только  бы
поиздеваться надо мной!
      - Зачем же ты терпишь? - удивилась Долорес. -  Ведь  он  изломал  тебе
жизнь!
      - Не он! - хорошенькое личико Ирене исказила гримаса злости, в  глазах
зажглись недобрые огоньки. - Даниэла! Вот кто изломал мне жизнь! Но я ничего
не забыла и не успокоюсь, пока не отомщу!
      - Надеюсь ты не собираешься снова отослать ей змею или пойти к  ней  с
огнетушителем?
      - Нет! Теперь у меня другие планы! - Ирене усмехнулась.
      - Хочешь взять на руки моего малыша? - переменила тему Ракель.
     Ирене несколько секунд подержала ребенка на вытянутых руках  и  вернула
его в объятия матери со словами:
      - Детей я люблю больше издали.
      - Напрасно. Надо было тебе выйти замуж за молодого и  тоже  родить,  -
возразила Долорес.
      - Родишь от моего старика, как же! Лучше бы умер он, а  не  твой  муж.
Приношу тебе мои искренние соболезнования! Как это случилось?
     Тень набежала на лицо старой женщины. Как  раз  накануне  она  была  на
могиле Хустино. Целый час разговаривала с ним, будто  с  живым,  наплакалась
вволю.
      - Ты спрашиваешь, как это случилось? - Долорес с тоской посмотрела  на
Ирене. - Он умер, как святой. На скамейке, в парке. Мы как раз строили планы
нашей супружеской жизни...
     Долорес умолкла, не было сил говорить. Потом тряхнула  головой,  словно
желая отогнать тягостные воспоминания, и заговорила о другом.
     У нее были грандиозные планы. Сыновьям Хустино, как они не  скандалили,
не угрожали, не удалось отобрать  у  Долорес  оставленные  мужем  деньги,  и
теперь она собиралась развернуться во всю. Прежде всего она купит  маленький
мотоцикл для Мануэля Хустино. Потом просторный дом с садом. И, чем  черт  не
шутит, спортивный самолет, о котором она давно мечтала.
     Ирене рассеянно  слушала,  мысли  ее  были  заняты  другим.  Вдруг  она
взглянула на часы:
     Половина пятого.
      - Я, пожалуй, пойду.
     Ирене поцеловала Ракель и Долорес, пообещала скоро зайти и скрылась  за
дверью.
      - Жаль мне ее, -  сказала  Долорес.  -  Столько  терпеть  унижений  от
старого негодяя, да еще при такой красоте!
      - А кто ей велит? - Ракель пожала плечами.
      - Ладно, давай-ка, лучше я займусь малышом. Сегодня я хочу  рассказать
ему про Бетховена.
      - Про Бетховена? - улыбнулась Ракель. - Да ведь  наш  Мануэль  Хустино
совсем еще крошка.
      - Неважно. Где-то я  вычитала,  что  у  малышей  все  откладывается  в
подсознании. Как на магнитофонной ленте.
     Долорес взяла на  руки  внука  и  с  самым  серьезным  видом  принялась
рассказывать о том, как Бетховен оглох, и как все равно  продолжал  сочинять
гениальную музыку.
     Такой она была, Долорес. Что только не приходило ей в голову!

     * * *

     Одних женщин беременность портит, других делает настоящими красавицами.
     Даниэла была необыкновенно хороша в своем  кремового  цвета  платье;  с
гладко  зачесанными  волосами,  перехваченными  сзади  шелковой  лентой,   и
длинными сверкающими серьгами. Джина и Сония, радуясь на нее, в глубине души
по-хорошему завидовали ей. Но Даниэлу сейчас не интересовало и не  волновало
ничего, кроме ощущений внутри себя.
      - Хуан Антонио! - то и дело  звала  она  мужа.  -  Наш  сын  настоящий
озорник. Совсем не жалеет свою мамочку. То ручкой толкнет, то ножкой. Хочешь
послушать?
     Хуан Антонио прикладывал ухо к животу Даниэлы  и  слушал.  Потом  нежно
целовал жену, умолял беречь себя, не делать резких  движений  и  ни  в  коем
случае не ходить на гимнастку для беременных.
      - Ты же знаешь, - говорил Хуан  Антонио,  -  в  некоторых  вопросах  я
консерватор.
     Забеременела, наконец, и Джина, и сразу купила  себе  двадцать  платьев
"для мамочки". Филипе за голову схватился: зачем столько?
      - Богиня должна быть одета  лучше  всех  смертных,  -  безаппеляционно
ответила Джина.
     Придя к Даниэле, она сразу бежала на кухню, посмотреть на внука Марии и
получить у нее несколько полезных советов.
      - Все только и думают о младенцах, - жаловалась Моника Марии,  -  а  я
никому не нужна.
      - Что ты, что ты, девочка, тебя все любят и ты, придет время, полюбишь
своего братика или сестричку. - Ласково говорила Мария и,  поцеловав  внука,
отправлялась с Моникой в сад, где девочка проводила  почти  что  все  время,
ухаживая за цветами, разведенными Игнасио.
     А по ночам, когда она оставалась одна, ее мучили кошмары.  Ей  снилось,
будто она очутилась в клетке и никак не может из нее выйти, а Летисия стояла
рядом и дразнила:
      - Это мачеха и отец тебя заперли, чтобы ты им не мешала. Вдруг Летисия
куда-то исчезла, а вместо нее появилась  Даниэла  с  маленькой  девочкой  на
руках.
      - Видишь, какая она хорошенькая? Это наша дочка. Теперь Моника тебе не
нужна, - говорила Даниэла Хуану Антонио.
      - Конечно не нужна, - отвечал папа." Продолжая умолять  выпустить  ее,
Моника просыпалась.

     * * *

     Лало теперь часто бывал у Моники и оба радовались этим встречам.
     От Лало Моника знала, как живет Федерико и очень  жалела  его.  Отец  у
Федерико пьяница. Напьется и начинает бить мать. Фико,  конечно,  вступается
за нее, тогда и ему достается.
     Лало здорово повезло! Не всякий отец любит своих детей так, как Херардо
его и Рубена. А они ведь .ему не родные.
     Он и Фико любит. Всегда зовет его в гости. Просто он очень добрый, этот
Херардо.
      - Знаешь, Моника, у моей мамы будет ребенок. Я так хочу сестричку!
     Моника нахмурилась.
      - А я никого не хочу. Ни братика, ни сестрички. Разве ты  не  боишься,
что тебя перестанут любить?
      - Нет, Моника, не боюсь. Втроем нам будет веселее.
      - Летисия говорит, что когда в семье появляется маленький, про старших
детей забывают.
      - Не верь ей, Моника, она злюка! Может быть Лало прав?

     * * *

     Трудно  представить  себе  человека  более  счастливого,  чем  Херардо.
Приемных сыновей он обожает. А теперь еще появится свой малыш. Жены,  лучшей
чем Каролина, нечего и желать. Любящая, заботливая, прекрасная хозяйка!
     Одно плохо. Бедняжка страдает из-за матери, хотя и не жалуется. Но жить
с Амандой невозможно. Уж на что Херардо терпеливый, но  поладить  с  ней  не
смог.
     Родную дочь не желает видеть. Даниэла пробовала образумить старуху,  да
где там!
     И всё же мать есть мать, И у Каролины на душе было неспокойно.
     Не проходило и дня, чтобы Фико не забежал к Лало. Последнее  время  его
мать с горя тоже пристрастилась к  вину  и  совсем  забросила  дом.  Мальчик
постоянно ходил голодный  и,  хотя  стеснялся,  никогда  не  отказывался  от
приглашения пообедать вместе с Лало. А Каролина знала, как несладко  живется
бедному Фико и старалась повкуснее его накормить.
     Однажды Херардо вернулся с работы  раньше  обычного  и  жена  поспешила
накрыть на стол. Только она разлила по тарелкам аппетитно пахнущий суп,  как
в дверь позвонили.
     Это пришла Мелина.
     У Каролины защемило сердце. "Что-то случилось  с  мамой",  -  мелькнула
мысль.
     Мелину пригласили к столу, но она отказалась и вдруг увидела Фико:
      - А ты, я смотрю, здесь как дома, - заметила она. Мальчик покраснел.
      - Я тоже не хотел есть, но тетя Каролина меня уговорила. Но Мелина уже
переключила свое внимание на Каролину.
      - Аманда приболела, - сказала  Мелина.  -  Нет,  ничего  страшного,  -
добавила она, увидев, как побледнела Каролина. - Я сводила ее  к  врачу,  он
сказал, что больны почки и выписал лекарство.
     Каролина поднялась.
      - Я пойду к ней прямо сейчас!
      - Мы вместе пойдем, - проговорил Херардо. - И возьмем ее к нам.  Пусть
поживет, пока не поправится.
     Каролина с благодарностью взглянула на мужа.
     В тот же день они перевезли Аманду к  себе.  На  сей  раз  Аманда  была
довольна. И глядя на хлопоты дочки и зятя, на вертящихся вокруг нее  внуков,
она дала себе слово попридержать свой язык. Но хватило ее не надолго. Уже на
следующий день  голос  ее  гремел  по  всей  квартире,  а  неизменная  палка
угрожающе стучала об пол.

     Глава 26

     По  странному  совпадению,  в  ту  ночь,  когда  Моника  вся  в  слезах
проснулась от кошмара, Хуана Антонио разбудили крики жены.
      - Что с тобой, милая? - испуганно спросил он. Сон как рукой сняло.
     Даниэла привстала с подушки и глазами, полными ужаса, смотрела на Хуана
Антонио. Потом прижалась к нему.
      - Что с тобой? - повторил он.
      - Мне приснился мертвый  ребенок...  Наш  ребенок,  -  сквозь  рыдания
проговорила Даниэла. - У врача, который принимал роды, было  лицо  Альберто.
Он сказал, что ребенок родился мертвым.  Я  не  хочу,  чтобы  с  моим  сыном
случилось несчастье, не хочу! - Даниэла была близка к истерике.
      - Успокойся, родная. Альберто в тюрьме и не может нам причинить вреда.
Ирене тоже оставила нас в покое.
     Увы! Тут Хуан Антонио ошибался.

     * * *

     Выйдя от Ракель, Ирене направилась в одно маленькое неприметное кафе  и
стала ждать.
     Вскоре в дверях появился мужчина. Коренастый, широкоплечий, с  крупной,
наголо бритой головой.
     Оглядевшись, он подошел к Ирене.
      - Садитесь! - Ирене указала на стул.
      - Я тороплюсь.
      - Тогда возьмите! - Ирене протянула мужчине конверт. - Здесь половина.
Остальное получите, когда выполните работу.
      - Я уничтожу Даниэлу Лоренте раньше, чем вы предполагаете.  -  Мужчина
ухмыльнулся и глаза его хищно сверкнули, как  у  стервятника,  высмотревшего
жертву.
      - Только помните, что бы ни случилось, обо мне ни слова.
      - Не беспокойтесь! Я не болтлив.
      - Итак, жду хороших вестей. Звоните в любое время!
     Очень довольная, Ирене поднялась из-за стола и, покачивая  бедрами,  не
спеша направилась к выходу. Мужчина сунул конверт в  карман,  предварительно
пересчитав деньги, и заказал порцию виски.

     * * *

     Сония пригласила к обеду Хуана Антонио с Даниэлой и Джиной.
     Даниэла решила поехать к Сонии прямо из Дома моделей, где они с  Джиной
обсуждали рекламу к предстоящему сезону.
     Забежала Каролина поболтать с Росой. Они подружились давно,  еще  когда
Каролина только поступила сюда на работу.
     Женщины всегда делились друг с другом самым  сокровенным.  Роса  узнала
все об Аманде и, услышав, что Каролина перевезла ее к  себе,  предостерегала
подругу:
      - Смотри, мать так и останется у тебя. Каково будет Херардо? Да  и  не
только ему. Она и тебя измучает, и детей.
      - Нет, Роса, - возразила Каролина, - она побудет у нас всего несколько
дней, пока не поправится.
      - Счастливая ты, - произнесла, помолчав, Роса. -  О  таком  муже,  как
Херардо, можно только мечтать. Взял тебя С двумя детьми и стал им отцом. А я
так и останусь одна.  Не  везет  мне  с  мужчинами.  Чем-то,  видимо,  я  их
отталкиваю. А ведь не уродина, даже наоборот.
      - Не расстраивайся, - утешала подругу Каролина.  -  Все  дело  случая.
Встретится еще тебе хороший человек, вот увидишь.
     Разговор их был прерван появлением Даниэлы и Джины.
      - Все шепчетесь, девочки? - с лукавой улыбкой спросила Джина. - О чем,
если не секрет?
      - Да так, ни о чем, - ответила Роса и добавила:
      - Звонила  какая-то  женщина,  не  то   немка,   не   то   англичанка.
Интересовалась, когда  можно  посмотреть  модели  весеннего  сезона.  С  ней
приехало несколько человек.
      - Видишь, Джина, дела наши совсем неплохи! - улыбнулась Даниэла.  -  И
все благодаря твоей рекламе. Кстати, ты собираешься к Сонии ? Она ждет нас к
трем часам!
      - Конечно, только мне надо заехать домой переодеться.
      - Хорошо, я поеду одна.
      - А Хуан Антонио за тобой не заедет?
      - Нет, мы договорились встретиться у Сонии,
      - Но в твоем положении ты не можешь ехать одна!
      - Думаешь, если я беременна, то уже ни на что не гожусь? - рассмеялась
Даниэла. - Не волнуйся, все будет в порядке.
     Она поцеловала Джину, попрощалась с Каролиной и Росой и вышла на улицу.
     В этот час на шоссе почти не было машин и Даниэла ехала без напряжения,
отдавшись своим мечтам.
     Через два месяца она сможет прижать к груди своего  первенца.  Как  она
будет его любить! А потом у них с Хуаном Антонио родятся  еще  дети.  Много,
много. Так он однажды сказал.
     Вдруг Даниэла увидела в зеркале неизвестно откуда  взявшийся  грузовик.
Он почему-то вилял из  стороны  в  сторону,  то  догонял  ее,  то  отставал.
Странно! Может быть, шофер пьян? Даниэла взяла вправо и старалась  ехать  по
одной линии.
     Тут грузовик, прибавив скорость, нагнал машину Даниэлы и сильно  ударил
ее в правое заднее крыло.
      - Господи, Боже мой! - закричала Даниэла. - Спаси и  помилуй!  Что  он
делает?! Он хочет сбить меня!
     Она  прибавила  газу  и,  не   отрываясь,   смотрела   в   зеркало   на
приближающийся с неотвратимой неизбежностью грузовик, который, нагнав, начал
сталкивать ее с дороги. И только тут Даниэла заметила впереди разгружающийся
рефрижератор; она попыталась объехать его, но новый толчок  грузовика-убийцы
резко тряхнул автомобиль, и Даниэла выпустила руль...
     Машина на скорости налетела на рефрижератор и, перевернувшись несколько
раз, со скрежетом приземлилась в кювете.
     Вся в крови, Даниэла неподвижно лежала в разбитой машине. Она была  без
сознания. Прибежавшие люди вызвали скорую помощь и с сожалением смотрели  на
окровавленную беременную женщину.
     Загудела сирена скорой помощи. Даниэлу уложили  на  носилки,  внесли  в
машину. Но она по-прежнему не шевелилась.
     Хуан Антонио ехал той же дорогой, что и его жена. Впереди  образовалась
пробка.  "Видно,  авария",  -  подумал  Хуан  Антонио,   не   подозревая   о
случившемся, и поехал обходным путем.
     Он застал Сонию в гостиной одну. Странно! Почему до сих пор не приехала
Даниэла?
     В дверь позвонили.
     Это она.
     Но это была Джина.
      - Даниэлы еще нет? - удивилась Джина. - Куда же она делась? Я  выехала
гораздо позднее.
      - Скоро появится. Может  быть,  завернула  куда-нибудь  по  дороге?  -
высказала предположение  Сония.  -  Или  застряла  на  шоссе.  Хуан  Антонио
говорит, что попал на дороге в пробку.
      - Дай Бог, чтобы с ней ничего не случилось, лучше ей сейчас не  водить
машину.
      - Не паникуй, Джина. - Сония прислушивалась  к  шуму  воды  в  ванной.
Рамон принимал душ, а ей хотелось, чтобы он  скорее  вышел  к  гостям,  чего
нельзя было сказать о самом Рамоне.
     Хуан Антонио относился теперь к нему  без  прежнего  пренебрежения,  но
Рамон не забыл старых обид и предпочитал пореже видеться с этим  "сеньором",
как он его называл.
     Зазвонил телефон.
     Трубку сняла Сония.
      - Что с ней, Мария? - встревоженно спросила Сония  и  передала  трубку
брату.
      - Что? Она попала в аварию? - воскликнул Хуан Антонио.  -  В  больнице
скорой помощи? Мы немедленно выезжаем.
      - Я сейчас позвоню доктору Каррансе, попрошу срочно приехать  туда.  -
Сония набрала нужный номер.
     Через полчаса они уже были в больнице.

     * * *

      - Мария! Это я, я во всем  виновата!  -  в  отчаянье  твердила  Моника
Сквозь слезы. - Я не хочу, чтобы Даниэла и братик умерли, не хочу! Боженька!
Ты отнял у меня мамочку и Игнасио,  не  отнимай  Даниэлу  и  братика!  Зачем
только я говорила, что не буду любить братика, зачем? - Девочка  так  горько
плакала, так убивалась, как могут только взрослые.
     Она, то бежала в свою комнату  и  горячо  молилась  перед  иконой  Девы
Марии, то возвращалась в кухню и умоляла Марию поехать с ней в больницу.
     У Марии сердце разрывалось от жалости и  она,  как  могла,  успокаивала
Монику.
      - Ты ни в чем не виновата, дочка,  не  плачь,  просто  так  случилось.
Даниэла и братик живы, скоро будут дома. А ехать  в  больницу  нам  пока  не
надо, мы там будем только мешать. Дождемся папу, услышим, что он скажет.
     Ребенок остался жив, но он был совсем крохотным, как и все недоношенные
дети, и его поместили в инкубатор.
     Пока шла операция, Хуан Антонио, Джина, Сония и Рамон ждали в приемной.
Время тянулось бесконечно долго. Вскоре появились Мануэль и Филипе.  Сидя  в
окружении самых близких  людей,  видя  их  скорбные  лица,  Хуан  Антонио  в
отчаянии думал о бедах, что поселились в его  доме:  Лусия,  Игнасио  и  вот
теперь такое несчастье с Даниэлой. Слава Богу, ребенок жив,  но  Даниэла  не
сможет больше иметь детей. Бедная, любимая, родная Даниэла... Хоть бы скорее
увидеть ее! А малыша показали. Такой маленький, жалкий! Лежит в  инкубаторе,
словно вылупившийся из яйца цыпленок. Глаза большие, черные, как у матери.
     Наконец, вышел доктор Карранса, давний друг семьи Хуана Антонио.
      - Можешь пройти к Даниэле, только на минутку, ее нельзя утомлять,  она
еще очень слаба.
     Даниэла лежала бледная, ни  кровинки  в  лице,  волосы  разметались  по
подушке. Увидев мужа, она сделала какое-то движение, но тут же застонала  от
боли, по щекам покатились слезы.
      - Родная моя, - только и произнес Хуан Антонио, едва сдерживая рыдания
и осторожно погладил ее руку.
     Рука была холодной. Даниэла потеряла много крови.
      - Что с нашим сыном? -  едва  слышно  спросила  она.  Ей  трудно  было
говорить. Наркоз постепенно отходил и боль  становилась  все  резче.  -  Мне
сказали, что он жив. Это правда?
      - Правда, дорогая. Мы все  его  видели.  Твои  друзья  здесь  и  очень
беспокоятся о тебе.
      - Мне так хочется на него взглянуть!
      - Потерпи немного, тебе пока нельзя вставать с постели.
      - Этот грузовик... Шофер нарочно сбил меня... Я  знаю...  -  В  глазах
Даниэлы мелькнул страх.
      - Успокойся, любимая, не думай об этом. Главное, что ты и малыш  живы.
Моника плачет, хочет прийти к тебе в больницу, - помолчав, добавил он, - мне
Мария сказала по телефону.
      - Нет, нет, я сейчас не хочу ее видеть, она  говорила,  что  не  хочет
братика, не будет любить моего мальчика, - заволновалась Даниэла.
      - Не сердись на нее, дорогая, - мягко произнес Хуан  Антонио,  -  ведь
она еще маленькая.
     Но в нынешнем своем состоянии, пережив смертельную опасность и едва  не
потеряв ребенка, Даниэла, казалось, ожесточилась. Она не желает видеть  тех,
кто не любит ее сына, даже Монику, которая, кажется, накликала  беду  своими
словами. И сон тогда был вещим... Врач с лицом Альберто... Он сказал, что ее
сын родился мертвым.
     Даниэлу охватил панический страх...

     Глава 27

     Весь день Ирене металась по квартире, вскакивала на  каждый  телефонный
звонок.
      - Что с тобой? У тебя появился поклонник?  Берегись,  Ирене,  со  мной
шутки плохи! - Леопольдо подозрительно посмотрел на жену.
      - Вечно ты усложняешь жизнь. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя одного!
      - Что-то не верится.  Молодая  красотка  и  вдруг  влюбилась  в  меня,
старика.
      - Не болтай глупости!
      - От кого же ты ждешь звонка?
      - Ни от кого. Просто тебе показалось.
     К счастью Ирене, когда раздался долгожданный звонок, Леопольдо не  было
дома.
      - Работа сделана, гоните остальные деньги, -  услышала  она  в  трубке
сиплый голос.
      - Вы  получите  больше  обещанного,  но  я  должна  быть   уверена   в
результате.
      - Я работаю без  промахов.  Даниэла  Лоренте  попала  в  автомобильную
катастрофу.
      - Как только смогу, я свяжусь  с  вами.  До  встречи!  Ирене  повесила
трубку и расхохоталась. Наконец-то она отомщена! Ее соперницы нет  в  живых!
Но это надо проверить. Только тогда можно заплатить деньги этому типу.
     Ирене позвонила Ракель. Трубку сняла Долорес и очень  быстро  закончила
разговор.
      - Кто звонил? - поинтересовалась Ракель.
      - Угадай, - улыбнулась Долорес.
      - Ирене? Надеюсь, ты ей ничего не сказала?
      - Конечно, нет.
      - Узнай она о случившемся, была бы на седьмом небе от счастья!  Я  все
больше и больше в ней разочаровываюсь.
     Из газетного сообщения Ирене  узнала  о  том,  что  Даниэла  и  ребенок
остались живы, и пришла в бешенство.
     Этот тип не получит больше ни  песо,  и  пусть  вернет  ей  аванс.  Или
доведет дело до конца. Не станет она швырять деньги на ветер.
     Даже угроза разоблачения не испугала Ирене.
      - Ладно, она еще пожалеет, эта  красотка,  -  процедил  бандит  сквозь
зубы, выйдя из телефонной будки после разговора с Ирене.

     * * *

     Бедняжка Моника! Она слонялась по дому, как потерянная,  не  хотела  ни
есть, ни пить, то и дело принимаясь плакать.
     Ей не давала покоя мысль о том, что несчастье случилось из-за нее,  что
Даниэла никогда не простит ее и даже не захочет с ней разговаривать.  А  она
так ждет свою вторую маму и братика!
     Теперь она мысленно называла  Даниэлу  мамой.  Пусть  скорее  приезжают
домой, она будет пеленать малыша, ухаживать за  ним  и  никогда  не  даст  в
обиду. Она ведь большая, а он совсем маленький ,  слабый.  Но  почему  Мария
сказала, что он в инкубаторе? Учительница говорит, что в  инкубаторе  держат
яйца, чтобы из них вылупились цыплята. Надо спросить у Марии. Но Мария  тоже
не смогла толком ничего объяснить.
     Она рассказала о несчастье подругам. Маргарита  со  слезами  на  глазах
жалела Даниэлу, Летисия по-своему пыталась успокоить Монику.
      - Нашла кого жалеть, - говорила она, как всегда, кривя  губы.  -  Ведь
они тебе чужие! Выдумала, тоже, братика нянчить! Какой он тебе  братик,  сын
мачехи? Даниэла рада будет превратить тебя в няньку. Ох, и дура же ты!
      - Замолчи, - выходила из себя Моника. -  Иначе  я  перестану  с  тобой
разговаривать!
     Маргарита обняла Монику.
      - Не плачь! Я рада, что  ты,  наконец,  полюбила  Даниэлу.  Она  очень
добрая. Объяснишь ей все, и она  тебя  простит.  Мне  тоже  всегда  хотелось
младшего братика. Но папа сказал, что хватит с меня и старшего,  по  крайней
мере, он сможет обо мне позаботиться.
     Трагедия с Даниэлой по  особому  отозвалась  в  душе  Мануэля,  который
однажды, к своему ужасу, обнаружил на  месте  Хустино  в  коляске  мотоцикла
Ракель с малышом на руках.
     Сам Мануэль, поддавшись уговорам Долорес, прокатился как-то раз сидя  у
нее за спиной, и зарекся. Это удовольствие не для него. Он не из храбрых.
     Теперь же он был непреклонен, требуя прекратить  езду  на  мотоцикле  с
ребенком.
     Их разговор прервал  визит  Ирене,  которая  искала  любую  возможность
узнать  подробности  аварии.  Мануэль,  коротко  поздоровавшись   с   Ирене,
удалился: он по-прежнему не терпел Ирене  и  был  противником  ее  дружбы  с
Ракель.
      - Что же ты мне вчера ничего не сказала?  -  притворившись  обиженной,
спросила она. - Я узнала о случившемся из газет.
      - Признаться , я думала ты будешь злорадствовать, а Даниэла мне  очень
симпатична. Прекрасная, достойная женщина.
      - Ну, это уж слишком, -  возразила  Ирене,  -  порядочные  женщины  не
отбивают чужих женихов. Я не люблю Даниэлу, но чтобы радоваться чужому горю!
Да еще желать зла ни в чем не повинному ребенку! Нет, на такое я неспособна!
      - Рада от тебя это слышать, -  проговорила  Ракель.  -  Не  желай  зла
ближнему, Бог накажет!
      - Ракель права, - вздохнула Долорес. - Зло порождает зло.

     * * *

     Выздоровление шло медленно. Даниэла все еще была слаба. Боль утихла, но
не прекратилась. Физические страдания  усугублялись  постоянным  страхом  за
ребенка.
     Но не проходило дня,  чтобы  ее  не  навестили  Джина  или  Сония.  Они
старались успокоить, утешить Даниэлу. Но стоило ей остаться одной, как тоска
накатывала словно волны на берег во время прибоя. Почему судьба  так  к  ней
несправедлива? За что ей такие страшные испытания? В  чем  она  провинилась?
Даниэла не могла припомнить, чтобы хоть раз в  жизни  причинила  кому-нибудь
зло. Разве что Ирене? Или Альберто?
     Но ведь она не хотела, они сами виноваты в том, что случилось.
     С какой ненавистью смотрел на нее Альберто, когда она навестила  его  в
тюрьме!
     Он проклял ее, проклял! И Ирене ее прокляла!
     Грузовик... Это не случайность, - Даниэла заметалась на постели.  -  Ее
хотели убить. Но кто? Перед глазами мелькнуло искаженное злобой лицо  Ирене,
огнетушитель, змея в изящно упакованной коробке.  Эта  женщина  способна  на
все. Она никогда не оставит Даниэлу в покое.
     Только бы Бог сохранил ее сына! Ведь она не сможет больше иметь  детей.
А Моника никогда не назовет ее мамой. Всем сердцем Даниэла полюбила девочку,
но та отплатила ей черной неблагодарностью. "Я не хочу,  чтобы  у  тебя  был
ребенок, не хочу никакого братика!"  Какие  страшные  слова!  Убитая  горем,
Даниэла забыла, что Моника совсем еще дитя и нуждается в снисхождении.
     По ночам Даниэлу мучил все тот же  кошмар:  врач  с  лицом  Альберто  и
мертвый ребенок. Она просыпалась в холодном поту и боялась снова уснуть.
     Хуан Антонио буквально разрывался между больницей и офисом. Для  Моники
у него почти не оставалось времени. Когда же, наконец,  папа  возьмет  ее  с
собой в больницу? К Даниэле и братику? Ей так хочется на него посмотреть! Но
где-то в самой глубине души Моника понимала, что Даниэла не хочет ее видеть.
Как ей искупить свою вину? Ведь она действительно обожала Даниэлу. По совету
Марии, Моника написала и передала Даниэле красивую  открытку.  Но  та,  едва
взглянув, небрежно бросила ее на столик. Сама мысль о  Монике  была  Даниэле
неприятна и она старалась о ней не думать.
     Такая перемена в жене заставляла страдать Хуана Антонио и он  поделился
своей тревогой с Мануэлем.
      - Это пройдет, - успокоил его Мануэль. - Даниэла больна и воспринимает
сейчас все слишком остро. Как только она с сыном вернется домой, все  пойдет
по-другому.

     * * *

     В то утро Даниэла проснулась  позднее  обычного.  Сквозь  занавеси  уже
пробивалось яркое солнце. Первой мыслью после пробуждения  была  как  всегда
мысль о сыне.
     Она не в силах больше ждать. Пусть ей покажут ее малыша.
     С трудом дождалась Даниэла Хуана Антонио.
      - Я должна увидеть нашего сына!
      - Но тебе еще нельзя вставать с постели, - попробовал возразить муж.
      - Все словно сговорились мучить меня... -  голос  Даниэлы  дрогнул  от
слез.
      - Хорошо, любимая, успокойся, что-нибудь придумаем. Хуан Антонио вышел
из палаты и вскоре вернулся с креслом-каталкой.
     Даниэла попыталась спустить ноги с постели, но  тут  же  в  изнеможении
откинулась на подушку - закружилась голова.
     Хуан Антонио помог жене сесть в кресло и  только  сейчас  заметил,  как
сильно она похудела. Он повез ее по унылому  больничному  коридору,  свернул
направо, потом налево и остановился у  двери  с  табличкой:  "Отделение  для
недоношенных".
     Открыла дежурная  сестра.  Они  въехали.  Хуан  Антонио  помог  Даниэле
подняться и она заглянула через стеклянную перегородку.
      - Вот он, наш сын!
     Даниэла  молча  смотрела  на  крохотного,  голенького  младенца,  мирно
спящего в инкубаторе.
      - Бедненький! Ему должно  быть  холодно!  Так  хочется  взять  его  на
руки! - Даниэла счастливо улыбалась впервые  с  тех  пор,  как  очутилась  в
больнице. Выражение страдания на лице сменилось радостью.
     Она не  испытывала  больше  ни  тревоги,  ни  страха.  Только  счастье!
Безбрежное и  сияющее,  как  море,  озаренное  солнцем.  Море,  которым  она
любовалась тогда, на "Норвее".
      - Сын, наш сын! - шептала Даниэла, не в силах оторвать глаз  от  этого
маленького создания, жалкого и беспомощного.

     * * *

     Даниэла уговорила Хуана Антонио еще раз отвезти ее в специальном кресле
к инкубатору, где лежал их сын. "Такой маленький и  такой  беззащитный,  под
этим стеклянным колпаком, - подумала она. - Мой дорогой Хуан Мануэль  Мендес
Давила Лоренте". Даниэла давно решила, что  назовет  ребенка  именем  своего
мужа и своего отца.
      - Знаешь, я могла бы смотреть на него часами и никогда бы не устала, -
сказала Даниэла, с нежностью глядя на ребенка.
      - Я знаю, - откликнулся Хуан Антонио, - но ты не должна этого  делать.
Тебя только вчера прооперировали.
      - Побудем здесь еще немножко...
      - Нет, нет, видишь, малыш уже рассердился. Ты  слишком  пристально  на
него смотришь.
     Даниэла с трудом оторвалась от ребенка.
     Как  медленно  идет  время!  Через  несколько  дней,  если  все   будет
нормально, ее выпишут из больницы, а потом должно пройти еще целых  две  или
даже три недели, прежде чем она сможет увидеть сына в  стенах  своего  дома,
взять его на руки, рассказать ему о своей  любви.  О  Монике  она  почти  не
вспоминала, хотя Хуан Антонио при всяком удобном случае осторожно  напоминал
ей о дочери, об ее интересе к братику  и  как-то  раз  сказал,  что  девочка
хотела бы навестить Даниэлу. В его словах звучал вопрос, но Даниэла будто не
слышала его. Несколько раз Хуан Антонио передавал  ей  открытки,  написанные
Моникой. Даниэла благодарила и откладывала их в сторону. В глубине души  она
была ужасно суеверна и сейчас ничего  не  могла  с  собой  поделать:  Моника
столько раз говорила, что не хочет этого ребенка, и судьба едва не пошла  ей
навстречу. Нет, нет, пусть вокруг нее будут только те, кто желал  и  заранее
любил ее малыша. Всерьез обеспокоенный
     Хуан Антонио уговаривал ее простить Монику - ведь  она  еще  ребенок  и
очень привязана к Даниэле, но что-то мешало Даниэле на этот раз отнестись  к
девочке с обычной терпимостью и пониманием - пока ее сын не поправится,  она
не в состоянии  переживать  и  думать  о  ком-либо  еще.  Сейчас  ничего  не
существовало для женщины, кроме крошечного, голенького тельца, лежащего  под
прозрачным колпаком.
     А Моника не находила себе места:  Даниэла  не  разрешила  ей  прийти  в
больницу, что-то будет теперь? А тут еще Летисия, как всегда, подлила  масла
в огонь: "Даниэла тебя к нему и не подпустит.  А  ты  как  думала?"  Спасибо
Маргарите и Марии, которые как всегда успокоили ее: когда малыш будет  дома,
она сможет доказать свою любовь к нему.
     В день возвращения Даниэлы из больницы  Моника  едва  могла  дождаться,
пока за ней придет машина. Быстро войдя в гостиную,  где  собрались  все  их
знакомые и родственники,  не  замечая  никого,  кроме  Даниэлы,  она  быстро
сказала:
      - Я уже пришла.
     Но Даниэла, не слыша ее, продолжала разговаривать с Филипе.
      - Даниэла, Моника пришла, она здесь, - сказал Хуан Антонио.
     Даниэла  прервала  разговор  и  холодно   поздоровалась   с   девочкой,
поблагодарив ее за  открытки.  Вмешательство  Джины  заполнило  затянувшуюся
паузу.
     ...Даниэла каждый день навещала ребенка в больнице. Хуан Антонио, боясь
показаться сентиментальным и потому скрывая это, перед работой тоже  заезжал
взглянуть на сына, размышляя по  дороге  о  том,  каким  деловитым  и  умным
вырастет их сын - он, без сомнения, унаследует их с Даниэлой способности.
     Наконец доктор Карранса разрешил забрать ребенка  домой.  Даниэла  была
счастлива. Скорее бы прошел этот день, скорее, скорее... Она с удовольствием
оглядела детскую,  готовую  к  приему  малыша,  и  уселась,  чтобы  довязать
кофточку, - на нем должно быть все, сделанное ее руками. Увлекшись вязанием,
она вздрогнула от звука открываемой двери: на пороге стояла Моника.
      - Можно с тобой поговорить? - неуверенно спросила девочка.
      - Да, проходи.
      - Даниэла, я знаю,  что  вела  себя  плохо  и  наговорила  тебе  много
обидного, - сказала Моника, не поднимая глаз.
      - Как хорошо, что ты это поняла, - сухо ответила Даниэла.
      - Я больше не буду слушать Летисию. Клянусь тебе. Я  хочу  быть  твоей
подругой и чтобы ты любила меня, - сказала Моника.  В  голосе  ее  слышались
слезы.
      - Хорошо, Моника. Посмотрим. Сейчас я очень расстроена  и  плохо  себя
чувствую. Я не хочу еще раз обмануться в тебе, - сказала Даниэла, заканчивая
тягостное объяснение.
     Она припомнила этот разговор ночью,  когда,  взволнованная  предстоящим
радостным событием, долго лежала  без  сна.  Конечно,  она  простит  Монику,
только бы все было хорошо. Но вдруг (ей показалось, что она  еще  не  успела
заснуть, только прикрыла глаза) она увидела склонившуюся  над  ней  крупную,
странной формы лысую голову, немигающие темные глаза и крепко  сжатые  губы.
Она в ужасе проснулась. Боже! Да ведь это  тот  человек,  который  сидел  за
рулем трайлера, преследующего ее  машину.  Сердце  у  нее  бешено  забилось.
Казалось его тяжелые удары заполнили всю спальню, она не могла пошевелиться.
Когда же этот кошмар перестанет преследовать ее? А вдруг это  опять...  Нет,
нет, ни о чем плохом она и думать не хочет. Даниэла долго  лежала  без  сна,
прислушиваясь к ровному дыханию мужа.
     Утром, отряхнув свой сон, как наваждение, она,  трепеща  от  радостного
ожидания, под руку с Хуаном Антонио  вошла  в  больницу,  быстро  прошла  по
коридору, нетерпеливо открыла дверь, которая отделяла ее от сына, и ...
      - Хуан Антонио, его нет... Его там нет...
      - Наверное, одевают, чтобы отдать нам. А может, решили оставить еще на
пару деньков.
      - Нет, нет, - встревоженно сказала Даниэла. - Ни на одну минуту! Давай
пойдем к врачу.
     Но доктор Карранса сам торопливо вошел в комнату. Даниэла  бросилась  к
нему.
      - Доктор, я всю ночь не спала от волнения! Наконец-то мы можем забрать
нашего мальчика.
     Доктор Карранса молчал, переводя взгляд с Хуана Антонио на Даниэлу.
      - Даниэла,  Хуан  Антонио,  не  знаю,  как   сказать   вам,   но   это
невозможно, - выговорил он наконец.
      - Вот видишь? - заволновалась Даниэла. - Я  так  и  знала:  что-нибудь
случится. Почему я не могу забрать его?  Только  не  говорите  мне,  что  он
должен остаться здесь еще на неделю.
      - Даниэла, Хуан Антонио, я не знаю, как это  произошло,  но  у  вашего
малыша остановилось сердце. Ваш сын умер.
      - Умер? - не поняла Даниэла. - Умер? С ним же все было хорошо...
      - Так иногда бывает, - тихо сказал врач.
      - Нет, нет, это невозможно. - Даниэла подняла руки, как  бы  защищаясь
от услышанного. - Вы пошутили. Но это плохая шутка. Я не  верю.  Господь  не
мог его отнять. Это слишком жестоко. Нет... Нет...
      - Дорогая... - повернулся к ней побледневший Хуан Антонио.
      - Мой ребенок... Мой маленький Хуан Мануэль... Я никогда уже не возьму
его на руки? Никогда не смогу быть матерью? Нет, не могу поверить.
      - Дорогая, не терзайся так, - пытался успокоить  ее  потрясенный  Хуан
Антонио.
      - Не могу, не могу, не могу... Он никогда не улыбнется мне. Не  скажет
"мама". Не будет спать в своей кроватке. Я  этого  не  вынесу.  Разве  можно
пережить эту боль?
     Хуан Антонио прижал ее к себе.
      - Довольно, не разрывай мне сердце. Даниэла оттолкнула его.
      - Я  никогда  не  смогу  быть  счастливой  без   моего   сына,   моего
маленького. - Она стремительно бросилась к врачу.  -  Я  хочу  видеть  моего
сына. Хочу взять его на руки хотя бы единственный раз в  жизни.  Пожалуйста,
доктор.
      - Не мучай себя, - снова попытался успокоить ее Хуан Антонио.
      - Прошу вас, доктор. - Даниэла опустилась на колени. -  Скажи  ему,  -
умоляюще обратилась она к Хуану Антонио, - пусть мне позволят его увидеть.
     Доктор Карранса вызвал сестру.
     Через некоторое время рыдающей Даниэле  подали  завернутое  в  байковое
одеяльце с белой косынкой на голове маленькое тельце. Уже остывшее.  Даниэла
прижала его к своей груди, жадно вглядываясь в неподвижное личико.  Сидя  на
полу, раскачиваясь от невыносимой боли, она горестно выкликала  мучительные,
страшные  своей  непоправимостью  слова,  слова  прощания  с  несостоявшейся
жизнью:
      - Сыночек мой, ты уже никогда не вырастешь, никогда... Я не увижу, как
ты начнешь ходить... Я не смогу обнять тебя, прижать к  своей  груди,  я  не
буду пеленать тебя и не спою тебе колыбельную...  Спи,  мой  любимый,  усни.
Спи, спи... Боже, за что ты наказываешь меня? Я не могу поверить. За что? За
что? Так не должно быть. Я не верю...
     Муж попытался было отнять у нее мертвого  ребенка,  но  Даниэла  только
крепче прижала его к себе.  Хуан  Антонио  и  доктор,  потрясенные  глубиной
страдания, стояли над баюкающей ребенка Даниэлой,  тщетно  пытаясь  прервать
эту  рвущую  душу  сцену.  Наконец,   Каррансе   удалось   сделать   Даниэле
успокаивающий укол и только тогда она выпустила тельце  сына  из  неожиданно
ослабевших рук.

     * * *

     ...А в доме Хуана Антонио  и  Даниэлы  шли  приготовления  к  радостной
встрече. Неутомимая, несмотря на беременность, Джина  вспомнила,  какое  это
было веселое, романтическое  зрелище  -  гроздья  цветных  шаров  и  большой
плакат,  которыми  когда-то  встретил  Хуан  Антонио  Даниэлу   на   площади
Индепенденсиа. И она решила напомнить им о том  счастливом  дне.  С  помощью
Сонии она развесила по всему дому  нарядные  разноцветные  шары.  Херардо  с
Филипе приладили над входом в дом большой плакат: "Добро пожаловать, Даниэла
и Хуан Мануэль!"
     Долорес, примчавшаяся на мотоцикле со всем своим  семейством,  добавила
шума к общему веселью. За суетой, музыкой и оживленными разговорами они чуть
было не пропустили въехавшую в ворота машину.
     Джина кинулась к дверям.
      - Я первая хочу видеть маленького.
     Но Хуан Антонио и Даниэла уже входили в гостиную. Одни. Без ребенка.
      - А где малыш? - спросила удивленная Джина.
      - Он умер,  умер,  умер!..  -  Даниэла,  закрыв  лицо  руками,  громко
разрыдалась. Джина бросилась к ней.
      - У меня уже нет ребенка, Джина. Единственный раз я смогла прижать его
к себе, но мой мальчик был уже мертв. Что я такого сделала? За что? За какие
грехи Господь отобрал у меня сына?
      - Не надо. - По лицу Джины катились слезы. -  Ты  самая  замечательная
женщина, которую я знаю.
      - Джина, без сына я не хочу жить. Я должна была умереть вместе с  ним.
Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Счастье  -  это  только  мираж.
Когда мы думаем, что достигли  его  вершины,  что-нибудь  случается.  Всегда
что-нибудь случается...
     Джина и Хуан Антонио увели едва стоявшую на ногах Даниэлу в спальню.

Глава 31

     В   счастливый   дом   Мануэля   тоже   постучалась   беда.   Страшная,
убийственная... И непоправимая. Ракель  давно  уже  кашляла,  а  тут  как-то
пожаловалась Долорес, что у нее появились в груди опухоли.  Долорес,  говоря
ее же словами,
     "еще  не  собиралась  вешать  на  гвоздь  кроссовки  и  исполняла  свое
последнее танго".
     Недавно, например, она наняла себе  нового  слугу,  со  смешным  именем
Акилес Канто Росас, что  означает  Акилес  Росас  Поющий.  Она  одела  этого
длинного  нескладного  малого  в  униформу  и  белые  перчатки  и  частенько
усаживала  вместо  себя  за  руль  мотоцикла.  Кроме   того,   он   был   ее
телохранителем, поваром, прачкой; а теперь же  она  вознамерилась  отправить
его на курсы кройки и шитья. Но, самое главное,  Акилес  Канто  Росас  очень
быстро  стал  любимцем  Тино,  озорного  любимого  внука  Долорес.   Мануэль
снисходительно смотрел на все  причуды  матери,  хотя  время  от  времени  и
жаловался Хуану Антонио на то, что подросший Тино  совсем  подражает  бабке.
"Если бы Тико был женщиной и у него были бы  морщины,  это  была  бы  точная
копия моей матери, " - сказал как-то Мануэль.
     И вот теперь все круто изменилось. Постаревший доктор Карранса, который
когда-то сообщил Ракель счастливую новость о том, что  она  станет  матерью,
теперь, сделав все анализы, вынес страшный приговор: у  нее  злокачественная
опухоль, поражены оба легких.
     Неистово молилась Долорес Пресвятой Деве, предлагая ей  сделку  -  свою
жизнь в обмен на жизнь Ракель. Неистово, но тщетно... Операция  не  улучшила
состояние невестки: по словам доктора Карранса, жить ей  осталось  не  более
полугода. Безутешный Мануэль решил: когда жену выпишут из больницы, он уйдет
с работы, чтобы проводить с ней  как  можно  больше  времени.  Хуан  Антонио
одобрил его решение.

     * * *

     Смуглый, рослый Давид, тот самый, который  первым  встретил  Даниэлу  в
доме Альберто, вышел из супермаркета с большим  пакетом  в  руках.  Напрасно
Альберто связался с этой девчонкой, -  думал  он,  -  глаза  бы  на  нее  не
глядели! А теперь еще  завелся  с  этой  своей  местью.  Значит,  жди  новых
неприятностей. Опять загремит в тюрягу, и на этот раз - с концами.  Ведь  не
приглянись ему тогда Альберто, так бы парень и сгинул. Черт достал  бы  его,
это уж как пить дать. А  теперь  сгинул  куда-то  сам  Черт.  Правда,  успел
отвалить Альберто хорошенький куш. Взять бы те денежки и рвануть куда-нибудь
подальше, как их дружок по камере  Херман.  Так  нет  же!  Похоже,  Альберто
совсем перестал с ним считаться. Сегодня,  по  дороге  в  Монтеррей,  Херман
должен к ним заглянуть. Может, вдвоем они смогут уговорить Альберто убраться
из столицы.
     Когда Давид вошел, Херман уже сидел  за  столом  со  стаканом  виски  и
разглагольствовал о прелестях будущей жизни. Альберто развалился на  диване,
положив ноги на низкий столик; неожиданно он рассмеялся.
      - Ты что? - удивился Давид.
      - Все так забавно. Не понимаешь? Восемь лет тому  назад  Даниэла  была
моей женой, а теперь, совсем скоро, станет моей "второй мамой".
      - Чего ты добиваешься? Даниэла знает, что ее дочь  беременна.  Считай,
что ты отомстил. Зачем нарываться на неприятности?
      - Что за Даниэла? - спросил Херман, повернув к Альберто  свою  большую
странной формы голову. - О ком идет речь?
      - О моей бывшей жене, Даниэле Лоренте.
      - Похоже, ее все ненавидят, - усмехнулся Херман.
      - А ты-то откуда ее знаешь?
      - Несколько лет тому назад меня наняли для одной работенки.  Благодаря
мне эта Даниэла влетела в аварию. Она была беременна... И ребеночек умер.
      - Кто тебя нанял? - Альберто убрал ноги со стола.
      - Одна женщина,  которая  терпеть  ее  не  могла.  Ее  звали...  Ирене
Монтенегро. Она была замужем  за  одним  старикашкой-миллионером,  Леопольдо
Санчесом. Думаю, он уже помер.
      - Сведи меня с этой женщиной, с Ирене.
      - Нет, нет, я пас, - серьезно сказал Херман. - Я живу тихо  и  не  ищу
новых приключений. И тебе следовало бы поступить точно также.
      - Ты только скажи,  как  ее  найти.  Давай,  не  дрейфь,  -  настаивал
Альберто.
      - Да ты что, спятил? - поднялся Херман. - Я пошел, скоро  отходит  мой
поезд. Очень приятно было с вами пообщаться, ребята. В следующий раз,  когда
буду в столице, обязательно повидаемся.
     Когда Херман ушел, Альберто опять  бросился  на  диван  и,  уставясь  в
потолок, о чем-то задумался.
      - Выражение твоего лица мне совершенно не нравится, - заметил Давид.
      - Ирене Монтенегро Санчес... Я найду ее, можешь мне поверить, - сказал
Альберто, не обращая на него внимания.
      - Или найдешь свою погибель, - высказал предположение Давид.
      - Не бойся, восемь лет тюрьмы не прошли даром,  я  смогу  постоять  за
себя. А с таким союзником, как эта женщина. Ирене Монтенегро...
      - Забудь о ней, парень! Не стоит рисковать еще раз. Я тебе говори это,
потому что ценю тебя, и ты это знаешь.
      - Да, знаю. Без тебя годы тюрьмы были бы просто  невыносимыми.  Иногда
закрою глаза и вижу рожу того Черта. Омерзительный тип, век его не забуду.
     Давид присел рядом с низким диваном, на котором лежал Альберто.
      - Слушай, ты уверен, что этот твой Черт не станет нас беспокоить?
      - Я тебе уже тысячу раз повторял, что он отдал мне мою часть денег,  а
сам подался за границу.
     Давид облегченно вздохнул.
      - Ты не представляешь, как мне приятно это слышать. Потому  что,  если
он застанет нас здесь вдвоем, это ему совсем не понравится.
      - Забудь о нем, понял? - Альберто усмехнулся.
     ...Он вспомнил бешеную гонку на "Ягуаре". За руль сел тогда сам старик.
Он решил оставить себе все бабки и, приехав на встречу, в упор открыл  огонь
по "Мерседесу". Но те ребята вырвались, и пришлось спасаться им  самим.  Они
неслись, как бешеные, подрезая углы, уходя от прямых столкновений,  бросаясь
на таран и все  время  отстреливаясь.  Наконец,  Альберто  удалось  засадить
несколько пуль в бак с горючим. Полыхнуло пламя - все было кончено.
      - Наша взяла! - заорал Черт. Видел, как мы их  сделали?  Деньги  наши.
Теперь заживем!
      - Ты ошибаешься, Черт, - спокойно сказал Альберто.
      - Что? - удивился старик.
      - Ты и так уже использовал меня много лет, в  тюрьме.  Наша  дружба...
кончилась.
      - Ты не соображаешь, что говоришь, мой мальчик. Я не позволю тебе уйти
от меня.
      - Нет, - все так же спокойно сказал Альберто,  -  уйдешь...  ты.  -  И
нажал на курок.
     Но про это знать Давиду совсем не обязательно.

     * * *

     Отыскать Ирене оказалось проще простого. Фамилия ее  мужа  до  сих  пор
значилась в телефонном справочнике, и Альберто легко  договорился  с  ней  о
встрече.
     Ирене - единственная наследница огромного состояния Леопольдо Санчеса -
все еще была красива. Разве что стали немного тяжелее черты ее лица  да  еще
настороженнее  глаза.  Но,  как  всегда,  ниспадали   золотистым   водопадом
белокурые волосы и узкие юбки подчеркивали  стройность  ее  талии  и  бедер.
Однако, как  ни  странно,  Ирене  не  чувствовала  себя  ни  счастливой,  ни
довольной жизнью. Иногда Ирене действительно задавалась вопросом:  нужно  ли
было так стремиться к тому, что она теперь имеет? Ее преследовала мысль, что
люди ищут знакомства с ней только ради  денег,  она  никому  не  доверяла  и
потому была совершенно одинока. Так же недоверчиво встретила она и Альберто,
хотя уже первые его слова пробудили в ней  живое  любопытство:  оказывается,
этот интересный мужчина был когда-то мужем Даниэлы, которая в  конце  концов
упрятала его в тюрьму. И теперь он жаждет ей отомстить. Так же как она,  для
которой семь лет замужества тоже оказались настоящей тюрьмой.  Ирене  быстро
поняла цель его прихода: в одиночку  он  вряд  ли  сможет  сильно  навредить
Даниэле, вдвоем они будут гораздо сильнее. Небрежно макая палец  в  фужер  с
вином, Альберто сказал, что кое-чего он уже добился:  сделал  беременной  ее
дочь Монику, и это еще только цветочки. Ирене вспомнила, какими ненавидящими
глазами смотрела на нее эта девчонка  восемь  лет  назад,  и  удовлетворенно
рассмеялась. Что-то чувствует теперь эта гордячка Даниэла?..
     Они договорились держать друг друга в курсе событий и разошлись, вполне
довольные друг другом.
     Вечером,   рассказывая   Давиду   о   свидании   с   Ирене,    Альберто
разоткровенничался:
      - Я уверен, что у нас с Ирене все будет отлично. Она не только  богата
и хороша собой, но и очень одинока.
      - Только не говори мне, что она тебе нравится... - поморщился Давид. -
В тюрьме мы об этом с тобой не договаривались. К тому же Даниэла потрясающая
женщина. Если бы мне пришлось выбирать между Даниэлой и Ирене, я бы долго не
раздумывал. (Даниэла не была его соперницей, и он мог позволить  оценить  ее
по достоинству.)
      - Что с тобой, приятель? - притворно удивился Альберто. - Не волнуйся,
я знаю, что делаю.
      - Я не хочу, чтобы ты связался с...  -  настаивал  Давид.  Альберто  в
плотную подошел к нему, поднял руку, сделав вид,  что  собирается  постучать
ему указательным пальцем по лбу:
      - Я буду делать то, что мне хочется, а тебе придется  потерпеть.  Ведь
деньги-то у меня, а кроме  того,  я  твой  друг,  правда?  А  друзья  должны
понимать друг друга.

     * * *

     ...Матильда - горничная Ирене, ее массажистка,  парикмахерша  и  просто
доверенное лицо, - выслушав рассказ хозяйки о визите нового знакомого,  тоже
не одобрила ее.
      - Вам-то зачем мстить? - удивилась она. -  Подумайте,  как  вы  сейчас
живете. Вы же молоды, красивы, богаты. Зачем создавать себе трудности?
      - Если бы не Даниэла, я бы вышла замуж за  Хуана  Антонио.  И  мне  не
пришлось бы столько лет терпеть Леопольдо.  -  Ненависть  звучала  в  голосе
Ирене.
      - Как бы там ни было, что прошло, то прошло, -  благоразумно  заметила
Матильда. - Леопольдо умер. А если  бы  вы  вышли  замуж  за  сеньора  Хуана
Антонио, еще неизвестно, как бы все повернулось. Он бы мог развестись с вами
или ваша жизнь стала бы несчастной. Пользуйтесь тем, что есть.
      - Да?  Но  как?  Как?  -  спрашивала  Ирене,  вспоминая  выразительные
взгляды, которые бросал на нее Альберто.

     Глава 32

     Прошло несколько дней. Хуан Антонио, сам не свой, раздумывал о том, как
ему следует поступить. Позволить безнаказанно издеваться над своей  дочерью,
сделать вид, что этот негодяй просто не существует, как  советовал  Мануэль?
Нет, он должен постоять за свою жену и дочь.
     И однажды, приехав домой обедать, Хуан Антонио  заявил,  что  поедет  к
Альберто и поговорит с ним так, как считает нужным. Даниэла не  возражала  и
решила ехать вместе с ним. Когда  они  направлялись  к  машине,  их  догнала
Моника:
      - Папа, я тоже поеду с вами, - твердо сказала она. - Я хочу знать, что
скажет Альберто.
     ...Моника прошла вперед и, постучав, открыла дверь. Альберто вскочил  с
дивана.
      - Моника, любимая!
      - Я пришла не одна, - сказала девушка и посторонилась.
     Даниэла и Хуан Антонио вошли в гостиную. Увидев  застывшее  лицо  Хуана
Антонио, взглянув ему в глаза, Альберто сделал шаг  вперед  и  издевательски
подставил щеку.
      - Давай, бей.
     Хуан Антонио ударил его. Тот упал на пол, из носа у него потекла кровь,
но он встал и, кривляясь, опять повернулся к Хуану Антонио:
      - Ну, еще, еще...
     Моника закрыла лицо руками.
      - Мне так горько, Альберто. Ты говорил мне о любви только ради  мести.
Откуда в тебе столько злобы?
      - Я не знал, что Даниэла твоя мать, - вытирая  рукавом  разбитую  губу
заявил Альберто.
      - Не верь ему! - закричала Даниэла. - Он  обманщик  и  лгун.  Уж  я-то
знаю, что он запросто откажется от того, что говорил мне!
     Хуан Антонио снова размахнулся.
      - Нет, Хуан Антонио, - остановила его Даниэла, - не надо больше марать
руки об эту дрянь!
      - Не слушай их, - со слезами на глазах Альберто повернулся к Монике. -
Прошу тебя ради нашего ребенка, не слушай их.
      - Я тебе не верю! Мама не могла сказать мне неправду, - плача ответила
Моника.
      - Моника, я люблю тебя и готов жениться на тебе, - простирал он к  ней
руки.
      - Этого только не хватало! - возмущенно сказал Хуан Антонио.
      - Они  поступают  со  мной  несправедливо,  -   продолжал   настаивать
Альберто, проникновенно гладя на Монику. - Даниэла упрятала меня в тюрьму  и
поломала мою жизнь. Не позволяй им отнять у  меня  ребенка,  я  тебя  прошу.
Даниэла повернулась к выходу.
      - Пойдемте, нам здесь больше нечего делать.
     Уже шагнув за порог, Хуан Антонио остановился и повернулся к Альберто:
      - Если ты еще раз подойдешь к моей  дочери,  считай  себя  покойником!
Понял?
     Услышав это, Альберто засмеялся.

     * * *

     Ирене с нетерпением ждала следующего свидания с Альберто. Он  пришел  -
хоть не такой бодрый и энергичный, как в первый раз. Полулежа  на  диване  и
прикладывая к подбитому глазу примочку,  сделанную  Матильдой,  он  подробно
рассказал  о  вторжении  в  его  дом  Хуана  Антонио  с  семейством.   Ирене
забеспокоилась: если Моника не захочет с ним больше знаться, то вряд ли  они
смогут сделать что-нибудь серьезное.
     Альберто усмехнулся.
      - Тут есть одно маленькое "но", Ирене. Моника влюблена в меня.
     Но для Ирене этот довод был не очень убедителен: она никогда не  верила
в любовь. Расчет, ненависть - это понятно, но  любовь...  Она  вопросительно
взглянула на Альберто:
      - А почему ты в этом так уверен? Альберто слегка скривился от боли.
      - Я пойду к Монике и сделаю так, что  она  будет  верить  только  мне,
одному мне. Я не успокоюсь, пока она не станет моей женой. И,  клянусь  всем
святым, она возненавидит Даниэлу.
     Ирене с удивлением отметила, что ее задели его слова.
      - Мне тебя жалко. Если ты женишься на  этой  соплячке,  тебе  придется
терпеть ее до конца дней.
      - Это ей придется меня терпеть. Да и теща у меня тоже попляшет!
     Они долго еще обсуждали план мести, и Ирене даже предложила ему денег.
      - Теперь я  их  имею  достаточно,  -  сказала  она.  -  Только  должна
признаться, что мне скучно. Я просто умираю от скуки.
     Альберто оживился:  Ирене  сама  протягивала  ему  руку.  И  он  охотно
откликнулся:
      - Нельзя,  чтобы  такая  красивая  женщина,  как  ты,   оставалась   в
одиночестве. Это нелогично. Всегда надо находить хотя бы немного времени для
любви.
     Ирене тряхнула белокурой головой.
      - Я никогда не верила в любовь.
      - Может быть из-за того, что ты не встретила того, кто достоин тебя? -
Выразительно глядя на нее, произнес Альберто.
      - А ты считаешь себя таким человеком?
      - Возможно. А почему бы и нет? - Альберто в упор посмотрел на нее.
      - Да, почему бы и нет? - повторила с улыбкой Ирене - Там будет  видно.
Подождем, пока мы познакомимся получше.
     Матильда, которой она, по обычаю, рассказала  обо  всем,  предостерегла
ее:  Альберто,  конечно,  видный  мужчина,  но,  учитывая  его  прошлое,  он
наверняка опасный человек. Однако Ирене считала, что это только  делает  его
еще более интересным. "Странно все-таки устроена жизнь, - думала она, -  все
в ней повторяется: когда-то Даниэла отняла у меня Хуана  Антонио,  а  спустя
столько лет я познакомилась с ее мужем... Похоже, наши с Даниэлой пути снова
пересекаются. Но уж на этот раз я сделаю все, чтобы последнее слово осталось
за мной".

     * * *

     Сердце Моники разрывалось на части. По логике  вещей  ей  следовало  бы
ненавидеть Альберто, но ненавидеть его она не могла. Наоборот,  ей  хотелось
увидеть его, броситься ему на шею, сказать о своей  любви,  боли...  Даниэле
были знакомы эти порывы.
      - Все произошло слишком быстро, - успокаивала она Монику.  -  Когда  я
узнала, как он поступил со мной, я много плакала, я тосковала о нем,  готова
была простить его ради моей любви к нему.
      - Тебе повезло только в одном, - заметила Моника, -  ты  не  ждала  от
него ребенка. Если бы не это, мне было бы гораздо легче, мама.
     Весь мир  казался  Монике  погруженным  в  какой-то  туман,  а  будущее
вырисовывалось смутным и неясным. После окончания колледжа,  -  а  было  это
словно сто лет назад! - они с Маргаритой подали документы в  университет  на
отделение туристического бизнеса. К ним мечтала присоединиться и Летисия,  с
которой они по-прежнему водили дружбу. Хорошо видя ее недостатки -  зависть,
эгоизм, недоброжелательность, - девушки тем  не  менее  не  порывали  с  ней
отношений, они сочувствовали ей:  у  Летисии,  кроме  них,  не  было  других
подруг. К тому  же,  она  была  бедна,  и  мать  категорически  отказывалась
тратиться на ее учение в университете.
     Однажды,  когда  они   разговаривали   о   своем   будущем,   Маргарита
посоветовала Летисии поступить на работу - подзаработать на  учебу.  Немного
подумав, Летисия повернулась к Монике. Ее обычное  высокомерно-презрительное
выражение сменилось просительным: может  быть,  Моника  поговорит  со  своим
отцом и тот возьмет ее к себе? Она знает  английский,  неплохо  печатает  на
машинке, и, если бы Хуан Антонио выплатил ей аванс, она могла бы уплатить за
учебу. Моника обещала поговорить с отцом. И в тот же вечер  завела  об  этом
разговор. Но Хуан Антонио и слышать не хотел о Летисии: разве мало горя  она
принесла их семье? Скорее всего, такой она и осталась, если не  стала  хуже.
Он надеется,  что  хоть  теперь,  закончив  колледж,  они  не  будут  с  ней
встречаться. "Будущая Ирене, "  -  бросил  он,  вспомнив,  как  Маргарита  с
Моникой рассказывали когда-то о мечте  Летисии  -  выйти  замуж  за  старого
миллионера и купаться в роскоши. "Какая  Ирене?"  -  спросила  Моника.  Хуан
Антонио промолчал.
     Но к просьбам Моники присоединилась и Даниэла: нельзя  злиться  за  то,
что Летисия сделала еще ребенком. Хуан Антонио сдался.
     На следующий день Моника и Летисия  зашли  в  его  офис  узнать,  когда
Летисии  следует  приступить  к   работе.   Хуан   Антонио   сразу   прервал
рассыпающуюся в благодарностях Летисию,  сказав,  что  берет  ее  только  по
просьбе своей жены и дочери. Летисия покраснела. А она  недурна,  машинально
отметил Хуан Антонио: слегка удлиненное лицо, прямой,  немного  закругленный
нос, красивые серые глаза, крупные губы... Девушки уже выходили из  комнаты,
когда Летисия вдруг вернулась и поцеловала его в щеку. "Я вас  поцеловала  в
первый, и, наверное, в последний раз. Ведь секретарша не  должна  целоваться
со своим начальником, так?" - с наивным видом спросила она.  "Наверное,  да,
" - потирая щеку и с недоумением глядя на нее, ответил Хуан Антонио.
     Летисия, жалуясь подругам на то, как ей не хочется работать, -  они-то,
счастливые, имеют богатых родителей, - за дело принялась рьяно:  она  должна
показать себя и, к тому же, Хуан Антонио еще вполне интересный, а главное  -
богатый мужчина, почему бы не попробовать обратить на себя его  внимание.  В
первый же день она поставила на  место  обрадованного  ее  появлением  Фико,
заявив, что хотела бы видеть его как можно реже и даже пожаловалась  на  его
надоедливость Хуану Антонио. Но тот  резко  оборвал  ее:  Федерико  -  очень
способный молодой человек  и  работает  здесь  не  из  милости.  Из  милости
работает она. Но Летисия, оскорбленная в  душе,  не  подала  вида.  Какое-то
особое женское чутье подсказало ей: надо суметь наладить отношения с шефом.
     Болезнь секретарши Хуана Антонио оказалась  как  нельзя  более  кстати.
Утром Летисия принесла  ему  на  подпись  целую  кипу  бумаг  и,  выходя  из
кабинета, "нечаянно" выронила  их.  Извинившись,  она,  не  торопясь,  стала
подбирать их. Хуан Антонио встал из-за стола и присоединился к ней.  Собирая
рассыпавшиеся бумаги, Летисия чуть-чуть подвинулась  вперед.  Их  склоненные
головы  оказались  радом,  ее  пышные  волосы  коснулись  его  плеч,   серые
выразительные глаза скользнули по его лицу. Сердце  Хуана  Антонио  невольно
застучало  сильнее.  Не  удержавшись,  он  взглянул  на  Летисию.  Она,   не
смутившись,  приняла  его  взгляд  и  скромно   потупила   глаза.   Нечаянно
ухватившись за одну и ту же папку, они невольно коснулись друг друга руками.
Сложив бумаги, Летисия поблагодарила его и вышла, а Хуан Антонио, удивленный
вдруг возникшими у него, давно забытыми ощущениями, в растерянности уселся в
кресло. Этого еще не хватало, с некоторым возмущением подумал он.
     На следующее утро  Хуан  Антонио  вызвал  Летисию  к  себе  в  кабинет,
попросил ее присесть и поинтересовался, что ей известно о дальнейших  планах
Моники. Летисия ответила, что Моника по-прежнему любит Альберто и,  заметив,
как поморщился Хуан Антонио, решила развить эту тему:
      - Не понимаю, - сказала она, - зачем ей нужно было связываться с таким
стариком?
     Хуан Антонио рассмеялся.
      - Да, нам, старикам, лучше издали смотреть на молоденьких девушек. Тем
более таким, которые вот-вот станут дедушками.
      - Вы будете самым красивым дедушкой на свете, -  ответила  Летисия  и,
пользуясь тем, что Хуан  Антонио  углубился  в  бумаги,  открыла  сумочку  и
незаметно положила небольшое зеркальце на свой стул. Хуан  Антонио  протянул
ей подписанные бумаги, и Летисия вышла. Заметив лежащее на стуле  зеркальце,
он взял его и стал внимательно рассматривать свое отражение.

     Глава 33

     Даниэла разрывалась между мужем, который все с большей неприязнью думал
о дочери и будущем внуке, и страдающей, несчастной Моникой. Чем  ей  помочь?
По опыту собственной жизни она знала, что любовь  не  проходит  сразу:  даже
если кажется, что в душе остались только перегоревшие угли, слабое дуновение
ветра - и пламя вновь может вспыхнуть ярким огнем.
     Моника призналась ей, что однажды, когда она вместе с Лало выходила  от
Маргариты, Альберто подстерег ее  и  снова  стал  говорить  о  своей  любви.
Даниэла заметила, как задрожал при этом голос дочери,  как  покраснела  она.
Нет, нет, Моника не перестала любить его - прошло очень мало времени, а этот
негодяй умел обращаться с женщинами.  Ничего  не  дала  и  слежка  за  домом
Альберто.  Хуан  Антонио,  сразу  после  того  как  избил  Альберто,   нанял
детектива: уж очень роскошную жизнь вел  этот  нигде  не  работающий  тип  -
что-то здесь  нечисто.  Но  пока  суть  да  дело,  Даниэла  решила  еще  раз
поговорить с Альберто, еще раз попытаться  убедить  его  оставить  Монику  в
покое.
     Не сказав никому ни слова, она торопливо села в машину  и  подъехала  к
дому Альберто. Коротко постучав, она открыла  дверь.  Если  Альберто  и  был
удивлен, то вида не показал и, изогнувшись в насмешливом поклоне, предложил:
      - Проходи, пожалуйста. Можешь приготовить мне завтрак.
      - Альберто, Моника не виновата в том, что произошло между нами.  Прошу
тебя, не надо больше портить ей жизнь. Да она и сама не желает  тебя  больше
видеть, - начала Даниэла, не  обращая  внимание  на  его  фиглярский  вид  и
издевательский тон.
      - Не надо портить ей жизнь? Ты думаешь, после того как твой муж  избил
меня, я забуду о том, что ты со мной сделала?
      - Я с тобой сделала? - не выдержала Даниэла.
     Они стояли друг против друга, в ярости припоминая прошлое и ни в чем не
находя согласия. Даниэла очнулась первой. Тяжело переводя дыхание, она вновь
попыталась пробудить в Альберто совесть:
      - Альберто, даже если ты считаешь меня виноватой, Моника здесь ни  при
чем. Оставь ее.
      - Я люблю ее. Я не могу забыть, как она целовала меня. Она еще  совсем
юная, но в ней столько страсти.
     Он взял Даниэлу за плечи и, гримасничая, начал  рассматривать  ее,  как
будто сравнивая с дочерью.
      - Не прикасайся ко мне! - Даниэла сбросила его руки и обрушила на него
град сильных отчаянных ударов.
      - Ты с ума сошла! - закричал Альберто, отступая от нее.
      - Я тебя ненавижу! Презираю! Трусливее тебя нет никого  на  свете!  Не
смей больше встречаться с Моникой!
     Теперь Альберто перестал кривляться. Он схватил Даниэлу и, с ненавистью
глядя ей в глаза, закричал:
      - Нечего мне приказывать! Ты думала себе  устроить  счастливую  жизнь,
да? Ну нет, ты заплатишь за то, что со мной сделала! Заплатишь, заплатишь!..
      - Пусти меня! Пусти! - вырывалась из  его  рук  Даниэла,  но  Альберто
совсем потерял голову от злости и продолжал еще яростнее трясти ее.
      - Пусти! -  Даниэла  сделала  отчаянный  рывок,  оттолкнула  его,  но,
споткнувшись о сброшенную на пол диванную подушку, упала, сильно  ударившись
головой об угол  стола.  Увидев  распростертую  на  полу  Даниэлу,  Альберто
испугался. Он взял стакан с водой и уже собирался вылить его на Даниэлу, как
вдруг его осенило. Он быстро достал свой халат, ловко надел его на  Даниэлу,
уложил ее на диван и бросился к телефону.
     Моники дома не было; он позвонил Маргарите, но, та,  узнав  его  голос,
сказала, что он ошибся номером. Он позвонил еще раз, и Моника, все  душевные
нити которой тянулись к Альберто, словно  угадав,  что  Маргарита  намеренно
кладет трубку, сама подошла к  телефону.  Альберто  попросил  ее  немедленно
приехать: она должна сама убедиться, что он ни в чем не виноват.
     Ожидая приезда Моники, Альберто поставил на стол два стакана,  открытую
бутылку, вылил немного  вина  на  стол,  раскидал  подушки  и,  поправив  на
бесчувственной Даниэле халат, с удовлетворением произнес:
      - Отдыхай, пока не пришла Моника. Отдыхай...
     Через десять минут он  услышал  звук  подъезжавшей  машины  и,  следом,
быстрые шаги по направлению к дому.
     Альберто открыл дверь.
     Взволнованная Моника взглянула на него строгими большими глазами.
      - Не знаю, стоило ли мне приезжать сюда...
      - Я хочу, чтобы ты поняла, как глубоко ты заблуждалась. - Он  отступил
в сторону и сделал приглашающий жест рукой.
      - Что это? - недоуменно спросила Моника, не веря своим глазам.
      - Смотри сама.
      - Мама! - закричала девушка.
     Даниэла  открыла  глаза.  Ей  слышался  голос  дочери.  Она  с   трудом
приподняла голову - перед глазами стоял серый туман - и  сквозь  него  опять
прорезался крик Моники:
      - Нет! Это ложь! Я не верю!
      - Моника! - воскликнула Даниэла, поднимая руку  к  ушибленному  месту.
Перед глазами стало проясняться, и она увидела отчаянное лицо дочери.
      - Теперь ты убедилась, что она  по-прежнему  меня  любит?  Она  пришла
соблазнить меня. Она хочет, чтобы я расстался с тобой  ради  нее,  -  сказал
Альберто, обращаясь к Монике.
     Та, в слезах, выбежала из комнаты.
     Даниэла с трудом поднялась с дивана,  сбросила  с  себя  отвратительный
черный халат и спокойно, как о деле решенном, сказала:
      - Больше ты ничего не сделаешь, Альберто.
      - Я тебя не боюсь. Теперь Моника тебе не поверит. Она  своими  глазами
видела, на что способна ее мать, - с ухмылкой сказал Альберто.
      - Ты ошибаешься! То, что ты сейчас сделал, ничего  не  значит,  потому
что она знает, как я любила ее все эти годы.
      - Какие красивые слова! Очень красивые!
      - Замолчи! Ты с ума сошел! Заткнись!  -  в  Даниэле  вновь  проснулась
ярость.
      - Мне надоело слушать твои угрозы, - скривился Альберто. - Я устал  от
тебя. Сделай одолжение, уйди. Не зря говорят, что все тещи невыносимы.
      - Самое  тяжкое  наказание,  какое  только  есть   на   свете,   будет
недостаточным для тебя! - шатаясь на неверных ногах, Даниэла пошла к машине.

     * * *

     Моника, еле живая, добралась до дома и  сразу  же  позвонила  отцу:  он
должен знать об истинных причинах  ненависти  Даниэлы  к  Альберто.  Ярость,
обида, унижение разрывали  ей  сердце.  Мария,  которой  она  все  поведала,
пыталась успокоить  ее:  это  какое-то  недоразумение,  Даниэла  благородная
женщина и не может поступить бесчестно, но Моника ничего не хотела слышать.
     ...Даниэла с трудом поднялась по лестнице и без стука вошла  в  комнату
Моники. Та, завидев ее, вскочила на ноги.
      - Можешь мне ничего не говорить. После того, что я видела,  объяснения
не имеют смысла.
      - Дочка...
      - Ты развлекалась с Альберто или просто вспомнила о старых временах?
     Даниэла, не раздумывая, дала ей пощечину. Моника испуганно  забилась  в
угол кровати - она еще никогда не видела свою мать в такой ярости.
      - Я поехала к Альберто, чтобы просить, нет, умолять его оставить  тебя
в покое. Мы с ним поспорили, он толкнул меня, я ударилась головой и потеряла
сознание. Вот, смотри, - она приподняла волосы и показала содранную кожу.  -
Когда я пришла в себя, на мне был его халат. Представляю,  что  увидела  ты,
войдя туда.
      - Этого не может быть!
      - Нет, может, он способен на все, - сказала Даниэла.
      - Мама... - Девушка встала, потянулась к Даниэле. - Мама,  пожалуйста,
прости меня. Мне не надо было ездить одной к Альберто.
      - Ты должна дать мне слово, что больше никогда даже близко к  нему  не
подойдешь, - уже более мягко произнесла Даниэла.
      - Ты  сама  всегда  говорила  мне,  что  человек  должен  иметь  право
высказаться.  Прежде  чем  кого-либо  осуждать,  мы  должны  выслушать   его
объяснения.
      - К Альберто это не относится,  -  Даниэла  обняла  дочь,  успокаивая,
нежно прижала к себе. - Он уже сказал все, что мог  сказать,  и  напакостил,
как только сумел.
      - Я никогда не должна была сомневаться в тебе, мама. Я  не  могу  себе
этого простить...
     Приехавший Хуан Антонио, выслушав взволнованный рассказ  своей  жены  и
дочери, проникся еще большей  -  если  это  было  возможно  -  ненавистью  к
Альберто и, кажется, впервые за последнее время пожалел Монику.  Они  втроем
долго обсуждали планы будущей жизни, и Хуан Антонио, вспомнив совет Мануэля,
предложил Монике совершить небольшой круиз по морю, - это отвлечет ее и, кто
знает, может быть изменит ее жизнь. Но Моника отказалась: она не хочет  быть
малодушной, она должна поступить в университет и жить так, как жила  раньше.
Хуан Антонио с уважением посмотрел на свою дочь: оказывается, она  вовсе  не
трусливая  девчонка,  а  мужественный  человек,  который  не  пасует   перед
трудностями.

     * * *

     Моника теперь часто разговаривала с Дорой, в  судьбе  которой  невольно
видела свою судьбу, Эти разговоры  действовали  на  нее  успокаивающе.  Дора
говорила, что в жизни бывают вещи и похуже того, что случилось  с  ней,  что
Моника не первая, кому придется воспитывать ребенка без отца и что сама  она
вполне довольна своей жизнью и нашла настоящее счастье в своем сыне.  И  все
же было в судьбе Доры то, что тревожило Монику. Да, у нее растет  прелестный
ребенок - черноголовый живой непоседа Игнасио  (Мария  и  Дора  назвали  его
именем деда), но она осталась одинокой. И однажды Моника в разговоре  с  ней
завела об этом речь "Я сама больше ничего не хочу, - ответила ей Дора.  -  Я
стала очень недоверчивой. После того, что случилось у нас с Марсело, меня не
интересует любовь. Лучше я буду заниматься сыном".
     "Меня ждет тоже самое, - подумала Моника, - Альберто  тоже  разбил  мое
сердце".

      * * *

     В один из дней Лало приехал к Федерико.  Он  хотел  узнать  адрес  того
человека, - Лало даже мысленно не мог  назвать  его  отцом.  В  приемной  он
неожиданно увидел Летисию. Взглянув на Лало, она усмехнулась:
      - Я не спрашиваю, почему у тебя такой вид, мне и так все ясно.  Вместо
того, чтобы стать твоей  невестой,  Моника  чуть  было  не  сделалась  твоей
мачехой.
      - Ты еще смеешься надо мной! - возмутился Лало.
      - Нет, нет... Я вовсе не смеюсь. Не забывай, что мы дружим с Моникой.
      - Дружите? - переспросил Лало.  Вмешавшись  в  их  разговор,  Федерико
принялся уговаривать друга: Летисия не хотела сделать ему больно,  наоборот,
они все сочувствуют ему.
     Лало не интересовала Летисия, но сейчас он продолжил  разговор  с  ней,
неуклюже пытаясь выяснить адрес "того человека".
      - Кого? - вызывающе глядя на  него,  переспросила  Летисия.  -  Твоего
настоящего отца? - Она не могла упустить случая подколоть Эдуардо. Да,  один
раз Маргарита подвозила Монику к его дому, и она была тогда с ними.  Но  она
не хочет из-за Лало влипнуть  в  какую-нибудь  историю.  К  тому  же  у  нее
обеденный перерыв. С трудом Лало и Федерико удалось  уговорить  ее  показать
дом Альберто.
     Они сели в такси, и скоро Летисия твердо указала на большой темно-серый
дом на склоне холма, над которым тянулись линии высоковольтной передачи.
     Лало вышел. Не дожидаясь, пока отъедет такси, он решительно  зашагал  к
дому.

Глава 37

     С некоторых пор Хуан Антонио не находил себе места в  офисе.  Когда  он
возвращался домой и видел Даниэлу, он  успокаивался,  но  стоило  ему  вновь
появиться на работе и увидеть за  столом  Летисию,  -  будто  горячая  волна
окатывала его. В этой девчонке было нечто  такое,  что  невероятным  образом
притягивало его. Он прекрасно видел, что и она неравнодушна к нему,  Летисия
то и дело бросала на него  такие  взгляды,  которые  говорили  красноречивее
всяких слов.
     Нет, она не кокетничала с ним открыто,  она  действовала  умело,  очень
умело, ежедневно делая еще один  небольшой  шаг  к  сближению.  То  похвалит
приятный запах его лосьона, то заявит, что гнев ему очень даже  к  лицу,  то
признается, что с ним ей очень интересно разговаривать, и его  общество  она
предпочитает компании таких мальчишек, как Федерико и Л ало.  А  взгляды,  а
случайные  прикосновения!  Все  это  невероятно  волновало  Хуана   Антонио.
Конечно, он любил Даниэлу и ни за что на свете не хотел бы ее  потерять,  но
его мучила мысль о старости. Неужели нельзя напоследок пожить немного в свое
удовольствие... Наверное, многие, чувствуя надвигающуюся старость,  начинают
вести себя, как дети. Недаром говорится: "Седина в бороду, бес в ребро".
     Хуан Антонио поделился своими чувствами с Мануэлем. Его старый  друг  и
компаньон пришел в изумление и ужас, узнав, что Хуан Антонио  готов  завести
интрижку и с кем? С подругой Моники, с Летисией, с этой капризной девчонкой,
которая отличалась отвратительным характером с самого детства.  Кроме  того,
он слишком хорошо знал, что значит терять  родного  человека,  ведь  на  его
глазах угасала любимая Ракель. Как никогда Мануэль понимал,  что  счастье  -
это мгновение, которое надо ценить. А Хуан Антонио, которого миновала  такая
беда, своими руками хочет сделать больно Даниэле, хотя и  говорит,  что  она
самая большая любовь в его жизни.
     Хуан Антонио все понимал, но  ничего  не  мог  с  собой  поделать.  Ему
казалось, что какая-то волна безумия накатывает на него и вот-вот захлестнет
его с головой. "Это рано или поздно случается со многими", - размышлял  Хуан
Антонио. Он с сочувствием смотрел на Ханса, который, как ему  казалось,  был
во власти таких же чувств. Надо же, влюбился в Джину! Да с таким же  успехом
тот мог бы влюбиться в дурочку из сумасшедшего дома!

     * * *

     Вечером Ханса опять не было до поздней ночи. Ничего удивительного. Весь
вечер они с Джиной просидели в кафе, воркуя, как голубки. После  этого  Ханс
хотел проводить Джину домой, понимая, что ее ждут  муж  и  дети,  но  та  не
хотела и слушать об этом. Ей было безразлично  все  -  что  подумают  об  ее
поведении Даниэла, Филипе, Хуан Антонио. Она, впрочем, надеялась,  что  Хуан
Антонио сможет ее понять, а Филипе скорее всего ничего  не  узнает.  Он  так
занят своей газетой, что вряд ли заметит  ее  отсутствие.  Джина  совершенно
потеряла голову и была готова  абсолютно  на  все.  Кстати,  Ханс  продолжал
держать за собой номер в гостинице... Так что им было, где устроить интимное
свидание. Когда они вышли из  гостиницы,  стояла  уже  глубокая  ночь.  Ханс
настаивал на том, чтобы Джина немедленно ехала домой, но ей  не  хотелось  с
ним расставаться. Хотелось побыть вместе еще минуту, минуточку. И она  снова
отвезла Ханса в дом Хуана Антонио и Даниэлы, и только потом поехала домой  к
опостылевшему мужу.
     Филипе же, вопреки мнению Джины, вовсе не был занят газетой.  Напротив,
он как зверь в клетке, метался по квартире, ожидая  возвращения  жены.  Дети
весь вечер плакали, дожидаясь, когда придет мама. Потом  Густавито  все-таки
уснул, но Бебес никак не хотела засыпать, хотя Филипе целый час  просидел  у
кроватки, успокаивая дочь сказками.
     А Джина тем временем целовалась с ненаглядным Хансом.
     Наконец, Бебес заснула. Второй час ночи! Он уже не  знал,  что  думать.
Наконец, хлопнула входная дверь. Явилась.
      - Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени! - Филипе не закричал  только
потому, что боялся разбудить детей.
      - Мне было некогда смотреть на часы, - спокойно заявила Джина.
      - Два часа ночи. Почему ты пришла так поздно?
      - У меня были дела, - холодно ответила Джина, а  затем,  усмехнувшись,
спросила: - Может быть, тебе взбрело в  голову,  что  я  проводила  время  с
мужчиной?
      - Конечно, нет, - покорно ответил Филипе.
     А на следующий день все пошло как всегда. Даже лучше, потому что  Джина
больше не ругалась и не дулась. Наоборот, она была очень ласкова  с  детьми,
улыбалась и сама отвезла их в школу.

     * * *

     Ирене,  разумеется,  немедленно  рассказала  Альберто  обо  всем,   что
произошло в супермаркете. Она постаралась приукрасить свой рассказ так,  что
получилось, будто Даниэла внезапно, ни с того, ни с сего набросилась на  нее
с кулаками на глазах у покупателей. Это очень разозлило Альберто. Он  хотел,
чтобы Даниэла боялась его и Ирене, но внушить ей страх никак не удавалось. С
Каролиной все оказалось куда проще. Он видел в  ее  глазах  панический  ужас
всякий раз, когда она встречала его. С этой стороны вообще все шло хорошо он
не поддался этому идиоту, ее новому муженьку, и, главное, никто из ее  семьи
еще не догадывался о том, что он приготовил им  хорошую  бомбу  замедленного
действия в лице Рубена. Мальчишка оказался, что надо - получив первую порцию
денег, он скоро почувствовал смак и стал регулярно являться к нему за новыми
подачками. Что ж, с Рубеном им придется пролить немало слез, -  парень  явно
катился по наклонной плоскости.
     Теперь была очередь Даниэлы. Нужно,  чтобы  она  не  забывала  о  своем
бывшем муже, горячо любимым ею когда-то. Альберто дико захохотал и,  прыгнув
в машину, помчался к Дому моделей.
     За столом сидела все та же секретарша Роса.
      - Привет! - радостно закричал ей Альберто. -  Я  вижу,  ты  постарела.
Годы не прошли для тебя даром!
     Роса поджала губы. Она и сама  прекрасно  знала,  что  с  каждым  годом
выглядит все хуже, и у нее практически не осталось шансов создать семью.  Но
как жестоко бросать ей это в лицо!
     Не обращая больше на нее  внимания,  Альберто  рывком  открыл  дверь  в
кабинет Даниэлы. Ба, какой приятный сюрприз! Даниэла оказалась в кабинете не
одна. Рядом с ней стояла Каролина. Такая удача окрылила Альберто.
      - Да здесь сразу две мои жены! Не хватает только  Моники!  -  закричал
Альберто, извиваясь всем телом. Он громко и наигранно захохотал. - Моника  -
моя самая любимая!
     Даниэлу буквально передернуло от  отвращения,  когда  она  увидела  эту
наглую рожу. Этот человек пришел сюда издеваться над  ее  несчастьем.  Даже,
если бы у нее были сомнения  относительно  его  истинных  чувств  к  Монике,
теперь они пропали навсегда. Каролина смотрела  на  Альберто  с  невыразимым
ужасом. Каждое появление,  даже  просто  упоминание  о  нем,  заставляло  ее
сжиматься от страха за свою семью, за детей, за себя.
     Даниэла попросила Росу немедленно вызвать полицию.
     Нахально усевшись перед женщинами прямо на стол, Альберто  объявил  им,
что это он должен был бы обратиться в полицию, поскольку Каролина  натравила
на него своего супруга, а Даниэла избила Ирене в супермаркете. И  он  пришел
специально для того, чтобы предупредить их обеих - они должны оставить его в
покое. Если они попробуют еще хоть раз ударить его самого или Ирену, они  об
этом  пожалеют.  Выкрикивая  угрозы,  Альберто  выкатил  в  ярости  глаза  и
заскрежетал зубами. В этот  момент  он  больше  всего  был  похож  на  буйно
помешанного.
     Даниэла в негодовании указала Альберто на дверь.
      - Вон отсюда! Понял? Тебя никто не боится!
      - Хорошо, - скорчив ей прямо в лицо отвратительную  гримасу,  прошипел
Альберто. - Но мы еще посмотрим, кто кого.  Там  будет  видно,  кто  у  кого
попросит прощения.
     И с этими словами, еще раз бросив на женщин  полный  ненависти  взгляд,
Альберто вышел из кабинета, столкнувшись в  дверях  с  Джиной.  Ее  он  тоже
ненавидел, считая, что это именно она вместе  со  своим  дружком,  адвокатом
Филипе, сделала все, чтобы засадить его за решетку.
     Когда Альберто ушел, все они еще долгое  время  находились  под  крайне
неприятным впечатлением, как будто увидели какое-то отвратительное животное.
Даниэла постаралась развеять общее подавленное настроение.  Чтобы  перевести
разговор на другую, более приятную тему она стала  рассказывать  Каролине  о
том, что в Мехико снова приехал Ханс,  тот  самый  немец,  который  когда-то
ухаживал за Джиной.
      - Он, он приезжал совсем ненадолго  и  уже  уехал!  -  сделав  подруге
страшные глаза, вдруг выпалила Джина.
     Ничего себе,  в  какое  положение  ставит  ее  Даниэла!  Ведь  Каролина
непременно сообщит эту новость Херардо, и  он  сразу  же  поделится  всем  с
Филипе, а тогда... Тогда будет не так просто объяснить  ему,  какими  именно
делами она занималась до двух часов ночи.
     Когда Каролина ушла, Даниэла только пожала  плечами:  она  не  намерена
скрывать ото всех,  что  у  них  в  доме  поселился  гость.  Даниэла  и  так
чувствовала себя неловко перед Филипе, словно участвует в каком-то  заговоре
против него. На самом же деле ее вовсе не радовало то,  как  разворачиваются
события. Она отлично заметила, в  котором  часу  вчера  вернулся  Ханс.  Это
значит, что и Джина появилась дома не раньше. Чего она добивается?
      - Пойду лучше  поработаю,  чем  выслушивать  твои  морали,  -  заявила
подруга и отправилась к себе.

     Глава 38

     Настал долгожданный день сдачи документов в университет. Погода  стояла
прекрасная,   и   группы   нарядной   молодежи,   собравшиеся   в    большом
университетском саду, смотрелись радостно и беззаботно.
     Глядя на двух симпатичных юношей,  весело  сбегающим  вниз  по  широким
ступеням, посторонний наблюдатель мог, наверное, даже позавидовать  им.  Они
еще только начинают жизнь, все дороги перед ними открыты, и еще нет  никаких
забот, никаких проблем.
     Он бы жестоко ошибся, этот посторонний наблюдатель. Потому что на  душе
у Лало и Фико было далеко не так легко, как  могло  показаться  со  стороны.
Лало пережил  невероятную  душевную  травму,  когда  ему  изменила  девушка,
которую он любил с детства. Изменила и  с  кем?  С  его  собственным  отцом,
который когда-то бросил их с матерью и братом на произвол судьбы. Конечно, в
университете будет много симпатичных девушек, но ему  будет  нелегко  забыть
Монику.
     У  Фико  проблем  было  не  меньше.  Летисия,  которую   он   буквально
боготворил, приходила в раздражение от одного его вида. Теперь  она  наотрез
отказалась с ним общаться - ни обедать вместе с ним, ни идти  в  кино,  даже
разговаривать не желает. Для его несчастий хватило бы одной Летисии. Но была
проблема и похуже - пьющая мать. Это было самое большое горе в  жизни  Фико.
Арселия, сама когда-то страдавшая  от  самодурства  и  побоев  пьяницы-мужа,
пристрастилась к бутылке, и ее ничем нельзя было остановить.
     Сколько раз она давала сыну слово, что больше пить не  будет,  что  она
завязала, но проходило время, и она опять бралась за старое.  Фико  пробовал
не давать ей денег, но тогда Арселия принималась пить какие-то  растворы  на
спирту. Ей было все равно, лишь бы напиться. Напившись, она воображала  себя
гранд-дамой, принцессой и  Бог  знает  кем.  Фико  постоянно  беспокоился  о
матери, где она, что делает, ведь когда ей надо выпить, она готова пойти  на
все, даже на воровство.
     Там же в университетском саду стояли  три  прелестные  девушки  и  тихо
беседовали. Увы, и у них в жизни все шло не так гладко. Маргарита уже просто
боялась  идти  домой.  После  смерти  отца   мать   связалась   с   каким-то
отвратительным типом. Маргарита и ее брат были уверены, что ему нужна не  их
мать, а только ее деньги,  но  убедить  влюбленную  женщину  они  не  могли.
Маргарита даже заняла денег у Даниэлы,  чтобы  нанять  детектива  и  навести
справки об этом человеке. Результат оказался неутешительным,  но  не  удивил
брата с сестрой, - их будущий отчим нигде не работал и уже  трижды  сидел  в
тюрьме за мошенничество. Маргарита принесла матери бумагу, где были записаны
все "подвиги" ее  Педро,  но  мать  даже  не  взглянула  в  предложенный  ей
документ.
     Невесело было на душе и у Летисии. И главной причиной  ее  подавленного
настроения также, как у Фико  и  Маргариты,  была  ее  родная  мать.  Сложно
складываются у матерей отношения с  повзрослевшими  детьми.  Одни  никак  не
могут понять, что дети выросли, стали  взрослыми,  и  теперь  с  ними  нужно
считаться.  Другие,  напротив,  требовали  от  своих  дочерей,   чтобы   они
немедленно начинали работать, становились полностью взрослыми. Такой была  и
мать Летисии. Она даже не делала  вид,  что  любит  своих  детей  одинаково,
напротив, всем своим видом показывала, что отдает предпочтение сыну. Желание
Летисии учиться раздражало ее - она хотела одного, чтобы дочь выбросила свою
"блажь богатых" из головы и принималась за работу.
     Но хуже всего было, конечно, Монике, хотя она и была самой  богатой  и,
пожалуй, самой красивой из трех  подруг.  Она  ждала  ребенка  от  человека,
которого  ее  родители  считали  негодяем,  мерзавцем.  Она  подчинилась  им
разумом, но душа  отказывалась  верить.  Ей  было  бы  легче,  если  бы  она
разлюбила Альберто, тогда она могла бы сосредоточиться на будущем ребенке  и
постараться забыть, кто его  отец.  Но  этого  сделать  она  не  могла.  Она
продолжала его любить. Если бы она снова могла его увидеть...
      - Моника! - раздался совсем рядом знакомый голос. Моника обернулась, и
ее сердце бешено заколотилось. Он.
     Любимый... Маргарита и Летисия тоже увидели Альберто. Маргарита,  видя,
что Моника не отвечает, поспешила прогнать Альберто:
      - Уходи. Она не хочет с  тобой  встречаться.  Ей  не  о  чем  с  тобой
говорить.
     Альберто на этот раз выбрал роль скромного воздыхателя. Он тихо,  почти
робко стал умолять Монику поговорить с ним. Ему надо  сказать  ей  буквально
несколько слов. Два слова.
      - Моника привезла нас на своей машине, на ней мы и уедем,  -  оборвала
его Летисия.
     В ответ на это Альберто сунул ей в руку  деньги  -  на  такси.  Летисия
взяла деньги и замолчала. Деньги ей всегда были кстати.
     Моника, ни слова не говоря, встала и пошла за Альберто. Он стал шептать
ей, что должен ей о многом сказать, но лучше будет сделать это  в  спокойной
обстановке. Моника оглянулась на подруг и коротко сказала:
      - Я поеду с ним.
      - Ты что, сдурела? - только и могла крикнуть Маргарита, но Монике  уже
было все равно. Он поманил ее пальцем, и она с готовностью побежала за  ним.
Альберто не ошибся в своих расчетах.
     Спокойным местом, куда Альберто привез  Монику,  был,  разумеется,  его
собственный дом. Усадив послушную Монику в кресло, Альберто встал перед  ней
на колени. Он был само раскаяние, признавая, что когда-то раньше, в  прежней
жизни,  был  негодяем,  но  теперь  стал  другим.  Она  сделала  его  другим
человеком. Говоря так, Альберто взял ее руку в свою и прижал к труди:
      - Послушай, как бьется сердце, - жарко  шептал  он.  -  Оно  не  может
лгать, потому что я люблю тебя, Моника. Я  люблю  тебя  чистой  бескорыстной
любовью и очень страдаю. Я не представляю,  как  буду  жить  без  тебя,  без
нашего ребенка.
     По его лицу катились крупные слезы.
     Не только молодая  восемнадцатилетняя  девушка  поверила  бы  сейчас  в
искренность его слов -  он,  безусловно,  смог  бы  обмануть  и  куда  более
искушенных людей.
     Видя, как страдает любимый, Моника не могла сдержать слез.
     Это были и слезы радости, что она не ошиблась в нем, и слезы раскаяния,
потому что она поверила наговорам. Теперь она не сомневалась,  что  Альберто
ее любит. Но необходимость выбирать между родителями и  возлюбленным  ужасно
тяготила ее. Альберто уверял ее, что родители должны понимать и  уважать  ее
чувства, но Моника знала: они никогда не смирятся с их браком.
     Альберто стал привлекать ее к себе  все  ближе,  понемногу  опуская  на
диван. Моника поняла, что сейчас  должно  произойти,  и  попыталась  сделать
слабую попытку к сопротивлению. Ведь он обещал, что они просто  поговорят  и
все.
      - Я тебя люблю, - жарко шептал Альберто. - Я не могу удержаться, когда
ты рядом со мной. Не ломайся, Моника!
     Но Моника  все  же  настояла  на  том,  чтобы  Альберто  объяснил,  что
произошло десять лет назад у него с Каролиной и Даниэлой. На это у  Альберто
был готов рассказ о том, как Аманда его обманула, а в Доме моделей он просто
сделал несколько ошибок, которые и обнаружила ревизия.  Разумеется,  он  был
неспособен украсть у Даниэлы ни гроша.
     Смотря в глаза Моники, Альберто говорил,  что  готов  забыть  все,  что
сделала ему Даниэла и помириться с ней. Это  был  очень  тонкий  ход  с  его
стороны, - он готов простить и пойти на сближение, но этого не хотят Даниэла
и Хуан Антонио.
     Он перешел в наступление  -  его  главной  целью  было  убедить  Монику
переехать к нему. Сегодня же! И они сразу же начнут готовиться к свадьбе.
      - Хорошо, любимый, - прошептала Моника. - Я поговорю с  родителями,  а
если они мне откажут, я просто уйду из дома и приду к тебе,  дорогой.  Я  не
передумаю.
     Смотря в ее полные любви и  нежности  глаза,  Альберто  со  злорадством
понял - она не передумает. Отлично!

     * * *

     Даниэла тем временем  ожидала  возвращения  Моники  из  университета  и
готовилась поздравить  ее  с  тем,  что  она  стала  студенткой.  Поздравить
племянницу пришла и Сония. За последнее время она превратилась в тень - было
видно,  что  ее  гнетет  какое-то  постоянное  подспудное  горе.  И  Даниэла
догадывалась в чем  дело  -  Рамон  разлюбил  Сонию.  Этого,  разумеется,  и
следовало ожидать, но все же Сония  очень  тяжело  переживала  происходящее.
Самое ужасное, что он ничего не говорил, вел  себя  по-прежнему,  уходил  на
работу и возвращался с работы, но тепла,  которое  было  раньше,  теперь  не
было. Он был благодарен ей, он любил ее  как  любят  крестную  или  приемную
мать, а ей нужно было другое, чего Рамон дать ей был не в состоянии.
     Не дождавшись племянницы, Сония  попрощалась.  Она  вышла  к  машине  и
поехала по улице. Однако, вместо того, чтобы отправиться  домой,  она  вдруг
неожиданно для себя самой повернула в другую сторону  -  к  учреждению,  где
работал Рамон. Сония прекрасно  отдавала  себе  отчет  в  неприличии  своего
поступка, но удержаться не могла: холодность Рамона приводила ее в отчаяние,
и ей необходимо знать правду.
     Через короткое время она увидела Рамона,  выходящего  из  конторы.  Она
поехала за ним и остановилась у кафе, в которое вошел Рамон. За столиком его
ждала... Маргарита, подруга Моники! Так вот,  на  кого  он  променял  Сонию,
Бедная Сония, она так стремилась узнать правду, но когда узнала ее, вовсе не
стала счастливее. Ею овладело отчаяние и злость. Увы, разве можно  заставить
любить силой. Но и отказаться от Рамона она тоже не могла. Без него ее жизнь
теряла всякий смысл.

     * * *

     После того, как Сония ушла, Даниэлой овладело беспокойство. Где Моника?
Даже если она задержалась у Маргариты, ей  давно  пора  бы  вернуться.  Хуан
Антонио не разделял беспокойства  жены.  Его,  конечно,  волновало  то,  что
происходило с Моникой, но у него были  и  свои  проблемы.  Летисия.  Он  все
больше и больше думал о ней, и присутствие Даниэлы теперь не отвлекало его.
     Даниэла и Хуан Антонио сидели в гостиной, когда дверь открылась и вошла
Моника. Она долго молча смотрела на родителей, а затем прямо сказала,  чтобы
сразу поставить все точки над и:
      - Папа, мама, я хочу, чтобы вы знали. Мы с Альберто помирились и скоро
поженимся.
     Даниэле показалось, что мир покачнулся и рухнул. Моника,  ее  дочь,  ее
дорогая девочка, уходит к этому мерзавцу. Даниэла предпочла бы  умереть,  но
не дожить до столь страшного часа, Спокойная счастливая жизнь  кончилась.  У
нее возникло чувство, будто она сама  катится  в  пропасть,  чувство,  будто
неведомая страшная сила догоняет ее и хочет раздавить.  Нечто  подобное  она
уже испытала - в тот черный день, когда за ней гнался убийца в грузовике.  И
снова, и тогда, Даниэле захотелось крикнуть: "Что происходит? Чего вы хотите
от меня? За что?" Только теперь вместо неизвестного убийцы перед ней  стояла
ее дочь, не падчерица, а именно дочь.
     Ища поддержки, Даниэла посмотрела на Хуана Антонио. Тот  побагровел  от
гнева. Неужели Моника так и не поняла,  с  кем  связалась.  Неужели  она  не
поверила тому, что говорят ей люди, которые истинно любят ее. Ведь  Альберто
берет деньги у Ирене,  той  самой  ведьмы,  которую  Моника  так  боялась  в
детстве.
     Но Моника уже ничему не верила. Она готова была защищать свою любовь  с
такой же яростью, с какой Даниэла была готова бороться  за  нее.  Видя,  что
родители не хотят, не могут понять ее, Моника убежала в свою  комнату  и  со
слезами упала на кровать.
     Даниэла сидела, как каменная.  Моника,  девочка,  которую  она  считала
дочерью, теперь умирала для нее.  Ее  больше  нет.  Хуан  Антонио  предложил
запереть дочь в комнате. Какой смысл? Держать ее насильно дома бессмысленно.
Однако Даниэла знала  твердо  -  во  всем  виноват  Альберто.  Он  решил  ей
отомстить и отомстить страшно. Он не собирается убивать ее  или  калечить  -
этого ему мало - он хочет растоптать ее душу, отравить всю ее жизнь. И  пока
он жив, пока он существует на свете, в ее жизни не будет ни одного просвета.
Может быть, пора начать  действовать  его  же  методами?  Убрать  его?  Хуан
Антонио отбросил эту мысль, как абсурдную  -  как  это  убрать?  Они  же  не
преступники.
     Не преступники. Даниэла приоткрыла дверь в комнату Моники.  Та  лежала,
уткнувшись носом в подушки. На полу стоял раскрытый чемодан - она уже начала
собирать вещи. Даниэла вернулась к себе,  открыла  ящик  комода  и  медленно
вынула оттуда револьвер. Мы не преступники. Но  надо  защищаться.  Или  что?
Дать ему возможность глумиться над ними и дальше? Пусть ее посадят в тюрьму.
Может быть этого он добивается? Но  им  на  одной  земле  не  жить.  Даниэла
решительно положила револьвер в сумочку. Будь,  что  будет,  но  она  готова
защищать свою семью с оружием в руках.
     Беспокойная ночь опустилась над Мехико. В ту ночь мало кто мог заснуть.
Джина  нежилась  в  постели  со   своим   ненаглядным   Хансом,   а   Филипе
безрезультатно  пытался  уложить  детей.  Бебес  и  Густавито   отказывались
засыпать, пока не придет мамочка. Филипе в ярости сжимал кулаки теперь-то он
знал какими такими "делами" занимается Джина по ночам  -  Херардо  рассказал
ему, что проклятый немец появился опять.

     * * *

     Не весело было и в доме Сонии. Она в сотый, в тысячный  раз  спрашивала
Рамона, с кем он проводил сегодня время, но Рамон,  теряя  всякое  терпение,
все же не упомянул о Маргарите. Он был уверен, что Сония, думающая только  о
себе, его не поймет.
     Маргарита тоже думала о Рамоне - ведь  он  ей  нравился  с  детства.  И
теперь  она  была  счастлива  от  того,  что  он  ее  любит  и  одновременно
несчастна - ведь ей было хорошо известно, что всем он обязан Сонии,  которая
по-прежнему любит его... Маргарита очень уважала тетю  Моники  и  не  видела
выхода из создавшегося положения. Кроме того, сегодня  в  их  доме  уже  как
полноправный хозяин появился этот ужасный человек - ее отчим. Мать так и  не
поверила им, что ее избранник.  -  обычный  брачный  аферист.  Маргарита  не
знала, как они с братом будут жить здесь, возможно, им придется уйти...
     А Моника уже собрала вещи, чтобы навсегда уйти  из  родного  дома.  Она
была готова пожертвовать всем ради любви, ради Альберто,  который  любит  ее
также сильно, как и она его. Мария,  на  руках  которой  Моника  выросла,  с
плачем умоляла ее остаться. Все  было  напрасно.  Моника  была  уже  не  той
маленькой  девочкой,  которая  пряталась  в  игрушечном  домике,  когда   ее
постигали несчастья. Она была непреклонна в своем решении, и никакие  доводы
и уговоры на нее не действовали.  Тщетно  Мария  твердила,  что  Альберто  -
дурной человек, что он только хочет использовать ее для своих темных  целей,
а потом погубить. Напрасно напоминала, что родители умрут от тоски, если она
покинет их. Моника была тверда, как кремень. Она считала, что защищает  свою
любовь, своего будущего ребенка, и не было силы, способной остановить ее.
     Это слишком хорошо понимала и Даниэла. Хуан Антонио был зол на  Монику,
но склонялся к тому, чтобы позволить ей вести себя так, как она сама  хочет.
Девчонка скоро убедится в том, что жестоко ошибалась  и  вернется  сама.  Но
Хуан Антонио не знал Альберто так, как знала его Даниэла.  Она-то  понимала,
что  затевается  нечто  ужасное,  чему  непременно  нужно  помешать.   Любым
возможным способом.

     * * *

     Даниэла торопилась. Она хотела опередить Монику. В темных очках,  надев
черную шляпу, Даниэла отправилась к дому Альберто, сжимая в руках сумочку.
     Альберто как раз говорил по телефону с  Ирене.  Они  обсуждали  недавно
появившуюся у него идею - открыть  свой  дом  моделей  и,  составив  Даниэле
конкуренцию, разорить ее. Когда в дверь позвонили, Альберто быстро  закончил
разговор и пошел открывать. Он ожидал увидеть Монику, но с  порога  на  него
ненавидящими глазами смотрела Даниэла.  Чтобы  показать,  как  он  ошеломлен
визитом, Альберто упал на пол и стал корчить гримасы, злобно хохоча. Даниэла
вынула револьвер. Альберто, все также лежа на полу, дернулся и  крикнул  вне
себя от ужаса:
      - Ты что, с ума сошла? Что ты собираешься  делать?!  Две  вещи  больше
всего  на  свете  любил  Альберто:  самого  себя  и  свою  жизнь.   Он   был
патологически труслив, боясь расстаться с жизнью. Его  ненависть  к  Даниэле
была тоже замешана на страхе: из-за нее он  провел  столько  лет  в  тюрьме,
рисковал жизнью. Вопроса, заслужил ли  он  наказания  или  нет,  у  него  не
возникало. В собственных глазах он был центром Вселенной.  И  теперь,  когда
Даниэла направила на него дуло револьвера, Альберто растерялся. В испуге  он
распростерся перед нею на полу, но, опомнившись, почувствовал,  что  она  не
выстрелит.  Даниэла  медлила.  Не  так  легко  убить  человека,  даже   если
ненавидишь его как самое большое зло. За спиной послышались тяжелые  шаги  и
постукивание палки. В прихожую вошла Аманда. Старуха сразу  сообразила,  что
здесь происходит. Она тоже пришла расквитаться с Альберто, собираясь  крепко
поговорить с ним, а возможно, и отправить его на  тот  свет,  отдубасив  как
следует палкой. Она посмотрела на Даниэлу и сказала:
      - Не марайте руки об эту падаль. Вы еще молоды.
     В глазах Альберто мелькнул луч надежды. Но он сразу погас,  потому  что
Аманда взяла револьвер из рук Даниэлы и без колебаний  выстрелила.  Альберто
издал отчаянный  вопль  и  скорчился  на  полу.  Аманда  продолжала  держать
револьвер в руках, вглядываясь в корчившееся тело. Она сделала бы  и  второй
выстрел, стремясь прикончить эту мразь, но им помешала  Моника,  появившаяся
на пороге с чемоданом в руке.
     Моника стояла на пороге дома, где собиралась  начать  новую  счастливую
жизнь с любимым человеком, и взору ее предстала ужасающая картина.  Альберто
весь в крови лежал на полу, а перед  ним  стояла  грузная  старуха,  бабушка
Лало, с револьвером в руке. Тут же рядом находилась и Даниэла. Моника  сразу
же поняла, что произошло. Она бросилась  к  Альберто.  В  первый  момент  ей
показалось, что он уже не дышит. Неужели они убили  его?  Убили  ее  любовь,
отца ее ребенка!
      - Альберто! Альберто! Убийцы! - кричала Моника вне себя  от  отчаяния.
Она с ненавистью смотрела на двух таких разных женщин, которые стояли сейчас
плечом к плечу: - Вас арестуют! - крикнула она. - И тебя тоже! - бросила она
в лицо матери.
     Однако Альберто еще дышал. Моника бросилась  к  телефону  и  немедленно
вызвала скорую помощь. Затем по совету Аманды Даниэла  позвонила  в  контору
Хуана Антонио.
     Известие о случившемся немедленно облетело Мехико - в считанные  минуты
у дома Альберто уже собрались Хуан  Антонио  и  Мануэль,  Джина,  Херардо  и
Филипе. Только Ханс остался дома, избегая встречи с Филипе.
     Хуан Антонио успел прибыть как раз к тому моменту,  когда  Альберто  на
носилках выносили к машине скорой помощи.  Моника  с  плачем  бежала  рядом.
Даниэла безучастно стояла в дверях дома, ожидая приезда полиции.
      - Куда ты собралась? - резко остановил дочь Хуан Антонио.
      - Я должна быть рядом с Альберто, потому что я  люблю  его!  -  сквозь
слезы крикнула Моника, садясь в машину.
     Хуан Антонио подошел к жене. Глаза Даниэлы были сухими, в  них  застыло
невыразимое горе. Теперь ей стало понятно, что Моника безразлична  к  участи
матери, для нее теперь существует лишь  Альберто.  И  меньше  всего  Даниэлу
волновал приезд полиции. То, как поступила с ней Моника, было страшнее сотни
лет, проведенных в тюрьме.

     * * *

     Херардо и Филипе понимали, что дело  очень  серьезно,  и  молили  Бога,
чтобы этот мерзавец выжил. Если он умрет, Аманде придется  провести  остаток
дней в тюрьме. С Даниэлой, поскольку стреляла не она, дело  было  проще,  но
ей, по-видимому, придется минимум три дня провести в участке,  пока  полиция
не установит, что именно  произошло.  Так  и  случилось,  Даниэлу  и  Аманду
посадили  в  полицейскую  машину   и   они   вдвоем   оказались   в   камере
предварительного заключения.

     Глава 39

     А Моника не отходила от постели  Альберто.  Она  готова  была  дежурить
рядом с ним сутки напролет. Еще никогда она не любила Альберто  так  сильно,
как теперь. Жалость к  раненому,  сострадание  к  несправедливо  гонимому  и
чувство собственной вины только усилили ее любовь.
     Сидя вместе с Амандой в полицейском участке,  Даниэла  и  сама  поняла,
какую глупость едва не совершила. Если бы ее отчаянный план  удался,  и  она
действительно убила бы Альберто, ничего не изменилось бы. Альберто уже отнял
у нее дочь.  Теперь  оставалась  только  надежда,  что  Моника  сама  сможет
разобраться в нем, поймет, с каким человеком связалась. И если бы он  погиб,
она обожествляла бы его образ, и уже никто никогда не смог бы убедить  ее  в
том, что человек, которого она любила - чудовище. Погибни Альберто сейчас  -
Моника была  бы  потеряна  навеки,  она  никогда  бы  не  простила  Даниэлу.
Единственный, кто мог  доказать  Монике,  что  Альберто  мерзавец,  был  сам
Альберто. Но на это нужно время.
     Однако, легко  рассуждать  логически,  апеллируя  к  холодному  разуму.
Даниэлой руководили чувства. И сейчас, думая  о  том,  что  Моника  рядом  с
негодяем, ей становилось страшно.
     Больнее всего была неблагодарность Моники. Ведь Даниэла так любила  ее,
она отдала девочке всю свою нерастраченную нежность. И в  результате  Моника
променяла ее на Альберто. Чем  он  мог  прельстить  ее,  ведь  у  нее  такой
замечательный жених, Лало!
      - Нельзя  не  признать,   что   этот   подонок   Альберто   не   лишен
привлекательности, - язвительно заметила Аманда. -  И  вы  это  знаете,  как
никто другой. Ведь ему удалось обмануть и вас, и Каролину.
     На это нечего было возразить. Действительно, и Каролина, и сама Даниэла
когда-то поддались дьявольским чарам Альберто. Теперь  она  хотела  оградить
дочь от подобной ошибки, но напрасно. По-видимому,  каждый  должен  испытать
все на свете. Опыт не передается по наследству.
     В действительности отрезвление Моники  уже  началось.  Сидя  у  постели
раненого, она вдруг вспомнила слова отца о том, что Альберто живет на деньги
Ирене, ведьмы, которую она ненавидела  и  боялась  в  детстве.  Неужели  это
правда? И она решилась спросить, какие у него отношения с Ирене Монтенегро.
     Альберто не ждал этого вопроса, но был невозмутим, когда  услышал  его.
Настала пора познакомить Монику с Ирене,  они  все  равно  рано  или  поздно
столкнуться. И теперь как раз представился случай ненавязчиво свести их друг
с другом.
     Ирене влюбилась в Альберто, как кошка. Еще никогда и ни к кому  она  не
испытывала таких сильных чувств. Собственно, раньше ее больше всего  заботил
кошелек ее партнеров, теперь же  она  по-настоящему  влюбилась.  Узнав,  что
Альберто ранен, что он находится в больнице, она немедленно поехала к  нему.
К этому времени Альберто уже успел объяснить Монике,  что  Ирене  Монтенегро
очень порядочная и хорошая женщина, а Моника в  детстве  боялась  ее  просто
потому, что была глупой девчонкой и вообразила себе Бог знает что.
     И действительно, теперь, когда Моника узнала, что Ирене добрая  подруга
ее возлюбленного, она стала смотреть на нее другими глазами. Ирене  говорила
с ней ласково, по-дружески. Они вместе  с  Альберто  решили  разыграть  роли
добрых, не помнящих зла людей. С пониманием говорили о Даниэле, горько сетуя
на то, что она недопонимает, как сильно Альберто любит ее дочь.
      - Конечно, Даниэла поступила глупо,  -  рассуждала  Ирене,  смотря  на
Монику чистыми глазами. - Но ее можно понять. Ведь она так любит тебя. Но  я
уверена, что она в конце концов передумает, узнав о ваших чувствах. Альберто
только и говорит о тебе.
     Такие льстивые слова  могут  растопить  сердце  любого.  И  Моника  уже
поверила, что перед  ней  не  ведьма,  а  прекрасная  фея,  добрая  подруга,
желающая всем только добра.
     В довершении всего Альберто слабым голосом стал просить Монику передать
Даниэле привет от него и от Ирене. Он велел сказать, что они  оба  надеются,
что у нее все будет  хорошо.  У  Моники  на  глаза  навернулись  слезы:  как
заблуждается мама в отношении этих чудесных людей, которые забыв об  обидах,
желают ей добра. Моника поднялась.
      - Хочу встретиться с мамой и еще раз поговорить  с  ней.  О,  как  она
ошибается в вас!
     Девушка нежно попрощалась с женихом. Едва за  ней  захлопнулась  дверь,
Ирене прильнула к Альберто.
      - Не понимаю, с чего ты взял, что Моника симпатичная.  По-моему  такая
же уродина, как и раньше,
     Ирене ревновала и ничего не могла  поделать  с  собой,  хотя  прекрасно
понимала,  что  Альберто  не  любит  Монику,  а  только   завлекает   ее   в
расставленные сети. Глупая дуреха! И все-таки  мысль  о  том,  что  Альберто
собирается официально  зарегистрировать  свой  брак  с  Моникой,  раздражала
Ирене. Да, она понимала, что это необходимо Альберто для проведения в  жизнь
своих планов. Но ведь тогда ей, Ирене, придется все  время  терпеть  Монику,
строить из себя друга дома. А ей хочется совсем другой жизни.
      - Не беспокойся, - нежно целуя Ирене, сказал Альберто,  -  Брак  легко
расторгнуть. Кроме того, у меня будет  бесплатная  служанка.  Вот  что  ждет
Монику после свадьбы.

     * * *

     Сердце Даниэлы, казалось, выпрыгнет от счастья,  когда  она  увидела  в
дверях камеры, отведенной им с Амандой, Монику. Значит, она все же любит ее.
Может быть, она поняла, что мать действовала ради ее же блага, осознала свою
ошибку? Но сердце тут же упало, когда Моника открыла рот и произнесла:
      - Альберто такой добрый, он простил тебе  все  обиды.  Он  по-прежнему
хочет стать твоим другом. Он и Ирене просили меня передать тебе привет.  Они
оба желают, чтобы у тебя было все в порядке.
     Не существовало слов, которые смогли  бы  ударить  Даниэлу  больнее,  -
расчет Альберто и Ирене оправдался вполне. Значит, ее дочь так ничего  и  не
поняла, а эти мерзавцы продолжают вертеть ею, как хотят. Мало того, что  она
сошлась с Альберто, не хватало теперь, чтобы она  стала  подругой  Ирене!  И
снова Даниэла с отчаянием ощутила, что бессильна помочь дочери,  совершающей
ужасную ошибку.
     Все чувства Даниэлы отражались на ее выразительном лице. Моника поняла,
что ее вторая мама продолжает ненавидеть Альберто. И смириться с этим она не
могла - если Даниэла и дальше будет замышлять против него что-нибудь
     плохое, им придется стать врагами. Как это ни горько, но другого выбора
нет.
      - Будь ты проклят, Альберто! Будь ты проклята, Ирене!  Будьте  вы  оба
прокляты, - явственно прозвучали слова Даниэлы в наступившем молчании.
     Моника молча повернулась и вышла из  помещения.  Даниэла  расплакалась.
Видя ее слезы, Аманда сказала:
      - Не расстраивайтесь. У вас есть муж, который души в вас не чает.

     * * *

     Хуан Антонио все больше и больше терял голову из-за  Летисии.  Она  так
умело прельщала его, что он, и не заметил, как стал  игрушкой  в  ее  руках.
Умом он понимал, что нельзя поддаваться этому чувству, которое  не  имело  с
любовью почти ничего общего. Хуан Антонио прекрасно отдавал себе отчет,  что
любит Даниэлу и никого больше, а к Летисии испытывает  сумасшедшую,  бешеную
страсть, перед  которой  отступают  все  доводы  разума.  Он  вспомнил  свой
недавний разговор с Хансом о чувствах и женщинах. Что же, Ханс прав:  иногда
страсти бывают сильнее любви.
     Теперь Хуан Антонио  делал  все,  чего  от  него  хотела  Летисия.  Она
попросила прибавить ей зарплату, потому что ей придется платить за  обучение
в университете - он сделал это. И получил в благодарность горячий поцелуй.
     Сегодня он вошел в контору мрачный и озабоченный - еще бы, ведь Даниэла
по-прежнему находилась в полицейском участке. Как приятно  было  после  всех
этих волнений, связанных  с  Моникой,  увидеть  эффектную  высокую  девушку,
которая смотрела на него влюбленными глазами. Она улыбалась.  Это  было  так
замечательно - Хуан Антонио уже давно не видел, чтобы люди улыбались. У всех
вокруг было столько проблем...
     Он просматривал документы, когда Летисия вдруг склонилась над ним:
      - Здесь у вас пятнышко, - нежно сказала она, делая вид, что пристально
разглядывает что-то на его плече. - Какая-то нитка...
     Хуан Антонио увидел маленькую мочку ее уха, вдохнул  пряный  аромат  ее
духов; прядь ниспадающих волос Летисии легла на  его  плечо.  Девушка  легко
коснулась его губ, и они застыли в долгом поцелуе.
      - Я не должен был этого делать,  -  хрипло  проговорил  Хуан  Антонио,
отстраняясь. - И ты не должна была провоцировать меня.
      - Не беспокойтесь, -  прошептала  ему  Летисия.  -  Я  вас  поцеловала
потому, что мне этого хотелось самой. А дверь я закрыла на ключ.
     Хуан Антонио хотел сказать ей, чтобы она ушла, и  не  мог.  Он  не  мог
противостоять ей, такой юной  и  соблазнительной.  Он  окончательно  потерял
голову.
     Летисия торжествовала. Все шло  так,  как  она  хотела.  Теперь  прощай
бедность,  прощай  опостылевший  родительский  дом  с   вечными   скандалами
постоянно раздраженной матери. Волею отца Летисию отдали  в  хорошую  школу,
где учились дети состоятельных родителей. Она была в классе самой  бедной  и
остро ощущала свою неполноценность. С раннего детства Летисию мучила  жгучая
зависть к богатым людям, к их детям, - нарядным, избалованным, купающимся во
всеобщей  любви.  Эти  детские  впечатления  были  настолько  сильными,  что
отложились в характере девочки, сделав ее жестокой и холодной. Единственное,
чего она хотела добиться в жизни - это богатство  и  положение.  Теперь  же,
почувствовав близость цели, Летисия поставила на карту все, - Хуан  Антонио,
богатый и еще достаточно  привлекательный  человек  -  стал  той  крепостью,
покорив которую, она получит то, к чему стремилась долгие годы.
     К тому же ей не терпелось поскорее  уйти  из  дома,  где  ее  постоянно
пилила мать, а противный младший брат колол самолюбие гадкими  шуточками.  У
Летисии не было сомнений, что в семье ее любит только один человек  -  отец.
Остальные только будут рады, если она съедет. И она поклялась  сделать  все,
чтобы только выбраться из этого дома.

     * * *

     Через два дня Херардо и Филипе удалось добиться  освобождения  Даниэлы.
Аманду, напротив, перевели из камеры предварительного заключения  в  тюрьму,
поскольку в участке ее можно было держать не более трех дней.
      - Не беспокойтесь за меня, - сказала Аманда  Даниэле  на  прощанье.  -
Будем считать, что я провожу отпуск в первоклассном отеле. В  моем  возрасте
уже все равно, где находиться.
     Дома Даниэлу встретили с радостью. Маленький Игнасио,  внук  Марии,  со
всех ног бросился к ней, чтобы узнать,  как  там  было,  в  тюрьме.  Даниэла
терпеливо объяснила мальчику, что в тюрьме очень плохо и  нужно  вести  себя
так, чтобы никогда туда не попадать.
     Дора и Мария старались ничем не нарушать заведенного уклада,  но  и  им
передалось  угнетенное  состояние   хозяев.   Особенно   тяжело   переживала
случившееся Мария: ведь причиной бед стала ее любимица Моника.
     Даниэла еще раз осознала, что попытка защитить Монику с оружием в руках
привела только к обратному результату. Нет, нужно  крепиться.  Пусть  Моника
сама поймет, что делает. Хуан Антонио был полностью согласен с женой,  он  и
раньше предлагал устраниться.
     Даниэла взяла его за руку и улыбнулась, - в первый раз после того,  как
Моника сообщила о своем намерении выйти замуж за Альберто.
      - Дорогой, - сказала она, глядя Хуану Антонио в  глазка.  -  Когда  ты
рядом, мне не так тяжело. Вместе  мы  перенесем  все.  Теперь  я  постараюсь
забыть о Монике, и хочу целиком посвятить себя работе и мужу.
     Хуан Антонио не спрятал глаза, но внутри у него  зашевелилось  какое-то
странное чувство, похожее на угрызения совести.

     * * *

     Через несколько дней Альберто вернулся  домой  из  больницы.  Рана  его
совсем зажила и почти не давала  о  себе  знать.  Первый  же  вечер  они,  к
разочарованию Моники, провели втроем: она, Альберто и Ирене.
     Альберто и Ирене продолжали играть роль несправедливо гонимых,  убеждая
Монику набраться терпения. Когда ее отец и Даниэла увидят, как она счастлива
с Альберто, они все поймут и смирятся. На ближайшие дни  уже  была  намечена
свадьба, причем Альберто решил, что  их  свидетельницей  станет  Ирене.  Эта
шутка им обоим очень понравилась.  Видя,  как  они  понимают  друг  друга  с
полуслова, как смеются чему-то  своему,  Моника  почувствовала,  что  в  ней
просыпается ревность. Кроме того, ей хотелось побыть наедине с любимым.
     Наконец Ирене ушла. И Моника, не выдержав, стала расспрашивать Альберто
о его отношениях с Ирене.
     Альберто поцеловал ей руку:
      - Дорогая, мы с  ней  только  добрые  друзья.  Как  женщина  она  меня
совершенно не волнует и не интересует. - В этом он не кривил душой, - он  не
любил ни ту, ни другую. Он вообще был  неспособен  любить  кого-либо,  кроме
самого себя.
     Моника рассказала Альберто, как она боялась Ирене в детстве,  вспомнила
рассказы Даниэлы о том, что Ирене попортила ей  много  крови.  Но  с  другой
стороны, Ирене ведь собиралась замуж за ее отца, а Даниэла отбила  его.  Как
бы она, Моника, поступила, если бы  какая-то  другая  женщина  стала  сейчас
отбивать у нее Альберто? Она бы, наверное, тоже боролась за  него.  Конечно,
бедная Моника  и  не  представляла,  насколько  ее  представление  о  борьбе
отличается от представлений Ирене.

     * * *

     Аманду между тем перевели в тюрьму. Она  нисколько  не  раскаивалась  в
содеянном,  наоборот,  сожалела,  что  не  отправила  на  тот  свет  подонка
Альберто. Оглядываясь на прожитые годы, Аманда вынуждена была признать - это
было бы единственное полезное дело, которое она сделала в жизни.  Жаль,  что
она промахнулась: Альберто только в могиле перестанет пакостить, в этом  она
была совершенно уверена.
     Ежедневно Аманду навещали дочь, зять, внук. Теперь  "железная  старуха"
воочию видела, как любят ее все родные,  как  переживают  за  нее.  А  ведь,
положа руку на сердце, она не могла не признаться себе, что была жестокой  и
слишком суровой матерью, раздражительной  бабкой.  Разве  можно  забыть  тот
страшный день, когда она ударила десятилетнего Лало палкой  с  такой  силой,
что тот потерял сознание. Но вот он здесь, так же как и  все  переживает  за
нее! Аманда поражалась  непредсказуемости  жизни,  -  почему  тем  женщинам,
которые были хорошими матерями, добрыми, любящими, выросшие  дети  отплатили
черной неблагодарностью? За  примерами  далеко  ходить  не  надо  -  Моника,
Марсело,  сын  Марии.  А  она,  наоборот,  получила  от  жизни  больше,  чем
заслуживает - у нее есть все: дочь, зять, внуки.
     Вот только если удастся  выйти  отсюда...  Аманда  знала,  что  Херардо
сделает все возможное, чтобы ее выпустили под залог. Необходимую  сумму  она
готова была уплатить и сама. Всю жизнь она копила деньги, отказывая во  всем
и себе, и дочери, а теперь зачем ей эти деньги?  Лучшего  применения  им  не
найти.
     "Я всегда была груба с вами, но это вовсе  не  значит,  что  я  вас  не
люблю, - Аманда мысленно обращалась к своим близким. - А  Херардо  стал  мне
родным сыном".