ГЛАВА 1
Журналисты любили Буржуя. Конечно же, своей, особой, журналистской любовью. Одновременно решительный и закомплексованный, агрессивный и легкоранимый, он еще ни разу не отказался от газетного интервью или съемки, и история его, история сироты-миллионера, как бы органично заменила собой патетические статьи советского периода о детдомовцах, ставших депутатами или космонавтами.
Буржуя то хвалили, то сдержанно потаптывали, но главное — о нем не забывали.
Любил ли журналистов сам Буржуй? Он никому и никогда не рассказывал, что накануне первой съемки почти не спал, с плебейской тщательностью выбирал костюм, галстук и даже носки. В ту ночь в нем — богатом, сильном, молодом — ожил и напомнил о себе бледный детдомовский пацан, которому поручили вести концерт самодеятельности.
После того, первого, самого памятного интервью было много других — то более, то менее удачных и дружелюбных.
Больше всего опасаясь, что кто-нибудь заметит это, Коваленко упивался известностью, по утрам летел к газетным киоскам, звонил на телевидение, по нескольку раз проверяя, не перенесли ли сюжет, тщательно записывал на видео все свои интервью. Было время, когда его даже узнавали в метро и магазинах — он тогда специально сдал «вольво» на профилактику и старался почаще бывать в толпе.
Со временем первые восторги прошли, но у Буржуя до сих пор радостно замирало сердце, когда ему звонили из газеты или с телевидения, и он всегда, выдержав для солидности паузу, отвечал: «Да. Давайте согласуем время».
Вот и сейчас очередная телегазета уверенно и бесцеремонно работала в офисе. В приоткрытую дверь кабинета было видно, как идут последние приготовления к съемке. Телерепортер, молодящаяся дама бальзаковского возраста, которую все в группе по-простецки называли Леной, вместе с оператором выбирала ракурс. Свет был уже выставлен, и лампы залили кабинет мертвенно-бледным сиянием. В перекрестье лучей находился сам хозяин кабинета. Он курил, сидя в несколько напряженной позе за огромным письменным столом, и с деловым видом просматривал бумаги.
— Владимир Владимирович, мы готовы, — обратилась к нему Лена.
Буржуй загасил сигарету, пригладил волосы и чуть напряженно улыбнулся — как почти все люди, что снимаются не впервые, однако по-настоящему к глазку камеры так и не привыкли.
— Я тоже готов.
— Отлично. Тогда работаем, — и Лена послала в камеру куда более профессиональную улыбку. — Итак, дорогие друзья, завершает очередной выпуск «Делового вестника» наша традиционная рубрика «Бизнесмен месяца». И сегодня мы беседуем с одним из самых молодых и самых известных киевских предпринимателей Владимиром Коваленко, которого знают также как Буржуя Коваленко. Кстати, Володя, откуда взялось это прозвище? И не сердитесь ли вы, когда вас так называют?
— Не сержусь, потому что так меня зовут только близкие друзья. Для всех остальных, — Буржуй выдержал паузу, — для остальных я — Владимир Владимирович Коваленко. А прозвище мне, как и всем, наверное, дали в детстве. Просто почему-то оно очень понравилось журналистам...
— Володя... — Лена поняла намек и тут же поправила себя: — Владимир Владимирович, о вас много пишут и говорят. И это легко объяснить: детдомовский мальчик, никогда не знавший семьи, к двадцати девяти годам становится крупным предпринимателем, основателем процветающей фирмы... Может, все-таки не случайно вас в детдоме прозвали Буржуем? Что-то все же отличало вас от остальных детей?
— Может быть. — Буржуй на миг задумался. — Я, наверное, раньше, чем остальные, понял силу денег.
— Тогда объясните, что означают для вас деньги?
— Ну, — Буржуй привычно улыбнулся. — Сегодня деньги для меня — это прежде всего профессия... И ответственность.
— А раньше? Когда вы начинали?
— Я всегда чувствовал, что деньги — это свобода, уверенность, независимость.
— Но ведь далеко не все можно приобрести за деньги...
— А... понимаю. — Буржуй снова улыбнулся и на этот раз вполне искренне. — «Любовь нельзя купить!» Это почему-то главный аргумент в такого рода спорах. Да, нельзя купить за деньги любовь, счастье, преданность... Но можно купить многое другое — тысячи приятных и необходимых вещей, можно упростить и украсить свою жизнь.
— Владимир Владимирович, наша молодежная пресса в статьях о вас порой рисует очень уж неприглядный портрет циничного и жадного человека. Вы, мол, кормите кота форелью, а рядом голодают дети...
— Да, покупаю. — Вызов в голосе Буржуя не был теперь прикрыт даже улыбкой. — Покупаю Рыжему форель. И многое другое покупаю. Это мой кот. А дети — чужие. Пусть каждый как следует позаботится о себе и о своих близких — вот тогда и наступит благополучие. Я еще в детдоме возненавидел «общее», а поэтому особенно люблю «свое».
— С вашими взглядами в области бизнеса более или менее ясно, — Лена поспешила перевести разговор в другое русло. — Разрешите, однако, задать вам один личный вопрос. Телезрителей больше всего интересуют такие вещи. Вот вы никогда не видели ни отца, ни матери. Теперь вы — обеспеченный влиятельный человек. Не приходило ли вам в голову найти своих родителей? Может быть, они еще живы...
Буржуй напрягся.
— Знаете, очень трудно установить родословную человека, которого младенцем нашли в корзине на привокзальной площади. А скучать по родителям я просто не могу, поскольку не знаю, что это такое.
— Но есть же у вас личная жизнь, — настаивала Лена. — Вы не чувствуете себя одиноким?
— Да и нет. — Буржуй заметил, как в кабинет вошла молодая восточного типа женщина, и улыбнулся ей. И только теперь телезрители смогли увидеть настоящую улыбку этого человека. — Да, — продолжил он, — у меня есть личная жизнь. И нет, я не чувствую себя одиноким.
Вот уж кто недолюбливал журналистов, так это Толстый, как все в офисе привыкли называть охранника. Собственно, называть Толстого толстым — значило впадать в откровенное и грубое преувеличение: он был просто очень большим. В огромном мускулистом теле пудов семи весом не было ни капли жира. На широченных плечах крепко сидела крупная голова с короткой, ежиком, стрижкой. Поглядеть на него — типичный качок с железными мышцами и такими же мозгами. Вот только глаза портили впечатление: в них то и дело мелькали лукавые искорки. Казалось, что внутри этого гигантского тела прячется еще один человек — маленький и смешливый.
Журналистов Толстый не любил за суетливость, бесцеремонность и ту наглость, с какой они копались в «сиротстве» Буржуя.
Сейчас, напустив на физиономию самое свирепое выражение и дожевывая второй за последние полчаса «спикере», Толстый то и дело бросал мрачные взгляды на прочно обосновавшуюся в приемной компанию — осветителя и водителя студийного микроавтобуса. За неимением основного объекта антипатии — собственно журналистов — Толстый мог поупражняться на техническом персонале. Персонал, впрочем, не обращал никакого внимания ни на выражение лица, ни на опасно веселые глаза охранника — к таким людям многие за последнее время привыкли относиться, как к мебели. Персонал блаженствовал в уютных кожаных креслах, попивал пивко, болтал о чем-то своем и краем уха прислушивался к тому, что происходит в кабинете.
— Нет, ты слыхал, что тулит, — цыкнул зубом осветитель, уловив какую-то фразу, донесшуюся из кабинета. — «Пусть каждый позаботится о себе...» — передразнил он Буржуя. — Нахапал, сопляк, народных денег и сидит, советы дает...
— Я б таких фраеров вообще давил, — с готовностью поддержал его водитель. — Жизни от них не стало. Развели дерьма... Пивка еще хочешь?
Но узнать отношение осветителя к дополнительной порции пива водителю так и не пришлось. Толстый, несмотря на кажущуюся медлительность, в одно мгновение оказался у кресла, затрещала перехваченная железными пальцами у горла куртка водителя, и несчастный пролетарий баранки повис в воздухе.
— Ты че?.. Ты че, парень? — прохрипел он. — Пусти, пусти, больно же!
Попытавшийся вмешаться осветитель тут же мешком отлетел в угол, а Толстый, словно и не заметив этой попытки, выдохнул:
— Ну ты, недоносок... Мы с тобой не журналисты... Я тебе вот что скажу... Когда меня убивали — посреди улицы, да и не поздно еще было, — много таких сраных гегемонов, как ты, мимо прошуршало на «ЗИЛах» да на «бобиках»... И никто не остановился из пролетарской солидарности. Нет. Все — по газам, чтобы не испачкаться. Остановился Буржуй — «вольво» блестит, магнитофон играет... И вылез — с домкратом в кулаке. А ведь ему в машине хорошо было — тепло, уютно. Костюмчик его — четыреста долларов стоит — изорвали в тряпку и зубы повыбивали, — мы потом вместе к протезисту ездили. Но мне он сдохнуть не дал. И если теперь ты, морда, одно неуважительное слово о нем скажешь, я тебе пальцами глаза повыдавливаю. Понял?
Держа водителя одной рукой, Толстый ехидно отгрыз изрядный кусок «сникерса», который все это время сжимал во второй. Потом разжал пальцы, и водитель шлепнулся на пол.
— Понял, понял я... Чего ты? Все нормально, — запричитал он и устремился к выходу.
— Да мы так... Мы же ничего плохого... — Осветитель выбрался из угла и тоже нацелился в дверь.
— Пшли вон! — процедил им в спину Толстый. — В коридоре подождите. И пиво это вонючее заберите, тут вам не кабак. — И улыбнулся доброй, детской улыбкой.
Едва не сбитый с ног улепетывавшим персоналом, в приемную вошел высокий человек в просторном, как балахон, черном пальто.
— Привет, Толстый, — поздоровался он, удивленно оглянувшись.
— Привет.
— Что это у вас опять творится?
— Да вот телевидение съемку ведет, — невозмутимо отозвался Толстый.
— Ага, еще один трогательный сюжет о сироте-миллионере... — криво улыбнулся гость. — Вцепились они в нашего Буржуя... Закончат скоро?
— Черт их знает! Давненько уже здесь торчат. — Толстый запустил руку в коробку из-под шоколада. — «Сникерс» хочешь?
— Да нет, спасибо, я сладкого не ем.
— Напрасно. Злым будешь.
— Так я и должен быть злым. Это ты — здоровый, с пистолетом, — ты должен быть добрым... Амина есть?
— Она там, — Толстый махнул рукой в сторону кабинета, — у Буржуя.
— Ладно, подожду.
Именно в этот момент — легок на помине — на пороге собственного кабинета появился Буржуй. Лампы погасли, и пока телевизионщики выносили оборудование, Коваленко сухо и вежливо распрощался с Леной.
А вот заметив посетителя, явно обрадовался:
— Боже, какие к нам люди! Кудла, Вовчик, что же ты? Заходи.
В дверях кабинета тот, кого Буржуй назвал Кудлой, столкнулся с восточной красавицей.
— Здравствуй, Амина.
— Добрый день. — Девушка посторонилась, уступая мужчине дорогу, и тут же вышла из комнаты.
Кудла пожал плечами, протянул Буржую руку и без всякой раскачки, открыв портфель, вывалил на стол груду бумаг. Буржуй тут же уселся за стол и принялся их просматривать, привычно потянувшись к сигарете. Кудла немедленно встал, подошел к кондиционеру и включил его.
— Все-таки странный ты тип, Вовчик, — пробурчал Буржуй, уткнувшись носом в бумаги. — Не куришь, не пьешь. Не женат, а к девчонкам равнодушен. Животных не любишь, ездишь на дешевой машине. В чем же ты находишь маленькие радости жизни?
— Мне хватает больших, — криво улыбнулся Кудла.
На минуту в кабинете воцарилась тишина. Буржуй быстро просматривал бумаги, изредка в восхищении покачивая головой. Кудла молча наблюдал за ним.
— Ну как? — спросил он спустя некоторое время. — Как находишь проектик?
— Гениально. Нет, старик, я серьезно: гениально, — восторженно ответил Буржуй. — Голова у тебя, как компьютер. Я бы так не закрутил.
— Брось прибедняться. Ну так что — играем?
— Играем, Вовчик! — Буржуй хлопнул ладонью по столу. — Мне это все очень нравится.
— Вот и отлично. Я поехал. Бумаги оставляю — просмотри еще раз.
— Хорошо. Счастливо.
— Счастливо.
Кудла взял портфель, вышел во двор и, прежде чем сесть в свой ободранный «Москвич», посмотрел на окна офиса долгим странным взглядом.
Ближе к концу рабочего дня в кабинете Буржуя снова появилась Амина.
— Ты сегодня великолепно смотрелся в телевизоре, — начала она с комплимента.
— Спасибо, — с улыбкой отозвался Буржуй. — Ты тоже, как всегда, чудесно выглядишь. Что у нас новенького и хорошенького?
— Звонил Йозеф Шульц. если это можно воспринять как хорошую новость. Вот ведь удивительный человек: ни русского, ни немецкого, ни английского, ни французского... А других языков никто из наших не знает. Пришлось отправить факс с подтверждением на русском. Думаю, разыщет в Праге хоть одною человека, который ему все переведет.
— Будем надеяться. Иозеф нам очень понадобится для нашего нового расклада с Кудлой.
— Что, его очередная блестящая идея? — В голосе Амины прозвучала ирония.
— Именно так. — Буржуй миролюбиво улыбнулся. — Ты несправедлива к нему. Он — великий комбинатор.
— Он зомби. Ты видел его глаза? Бесцветные, как вода и целлофановом кульке... — Амина передернула плечами. — К тому же он несостоявшийся художник. Как Гитлер.
— Да брось ты, — рассмеялся Буржуй. — Он, конечно, странный парень...
— Он не странный. Он страшный.
— Знаешь, честно говоря, я и сам его опасаюсь. Потому что не понимаю. Но он для меня... — Буржуй на секунду задумался, подыскивая сравнение, — ну, как сильный соперник для бегуна. Старается опередить, но при этом выводит на самый высокий результат. Понимаешь, о чем я?
— Понимаю. Но только он из тех бегунов, которые, не задумываясь, подставят тебе ногу перед самым финишем. Будь с ним осторожен.
— Хорошо, буду, — улыбнулся Буржуй.
Они замолчали. Амина устроилась на подлокотнике кресла и, с небрежной грацией покачивая ногой, о чем-то задумалась. Пользуясь моментом, Буржуй откровенно любовался ею. Он особенно любил смотреть на нее вот в такие моменты сосредоточенности. Амина была красива, знала это и умела пользоваться своей внешностью. Матово-смуглое лицо, чуть раскосые зеленые глаза, яркие, четко очерченные губы, твердый, но не тяжелый подбородок — все в ее облике дышало красотой. Но не бездушной красотой китайской фарфоровой куклы, а той, которая только и могла возникнуть в вольных степных просторах, которую только и могли подарить ей ее предки, в чьих жилах кипела гремучая смесь тюркских, персидских и еще бог знает каких кровей.
В минуты задумчивости между стремительно убегавшими к вискам бровями Амины залегала едва заметная вертикальная складочка, но черты лица разглаживались, становились мягче, с него словно смывало то выражение неприступности, которое так свойственно некоторым красивым женщинам, оно добрело — и становилось еще более привлекательным.
— Ты свободен сегодня вечером? — внезапно прервала молчание Амина.
— Черт возьми! — не удержался от восклицания Буржуй. — Амина, я все-таки не могу к этому привыкнуть! Ведь это я только что готов был произнести эту фразу!
— Вот и ладно, — улыбнулась Амина. — Только спорю, моя программа на сегодня будет поинтересней твоей.
— Да не в этом дело! Послушай, я серьезно, — видно было, что Буржуя задело не на шутку. — Наши отношения начались по твоей инициативе. Извини, что напоминаю, но это так. Ты приходишь ко мне, когда хочешь. И уходишь, когда заблагорассудится. Сама придумываешь, как нам проводить вечера, куда ходить, с кем встречаться. Слушай, я устаю от этого. Рядом с тобой я иногда чувствую себя женщиной.
— Ты преувеличиваешь. Но вот я рядом с тобой действительно чувствую себя женщиной. И потом, ты же сам выбрал такую форму отношений. А я только приспосабливаюсь к ней. Так что? Ты свободен сегодня вечером?
— С тобой невозможно бороться, — расхохотался Буржуй. — Да, сегодня вечером я свободен, и мы идем ужинать в «Максим».
— Я могу предложить кое-что поинтересней. Таким тру-доголикам, как ты, врачи рекомендуют почаще менять впечатления.
— Хочешь, угадаю с трех раз, куда мы отправимся за этими впечатлениями?
— Не угадаешь. Мы едем в одну случайную компанию заниматься спиритизмом.
— Ты что, серьезно?! — искренне изумился Буржуй. — Вот уж действительно, ни за что бы не угадал. — Он погладил запрыгнувшего к нему на колени кота. — А Рыжего с собой возьмем?
— Нет, Рыжего отвезем домой. Коты, в отличие от людей, видят духов, — без улыбки сказала Амина. — Он перепугается и испортит нам сеанс.
— И ты веришь во все это? Мне казалось, ты законченная реалистка.
— Я законченная реалистка и не верю в это. Доволен? А теперь собирайся, — и Амина отобрала у Буржуя кота. — Иди сюда, Рыжий. Пусть этот тип соберет свои секретные бумажки и подальше их запрячет.
Через пару минут, прихватив по дороге Толстого и поставив офис на сигнализацию, они уже подходили к автостоянке. Небо к вечеру затянуло тучами, стал накрапывать унылый холодный дождик. Временами шквальными порывами налетал ветер, и тогда капли дождя неприятно секли лицо. Редкие прохожие кутались в плащи и передвигались почти бегом в надежде поскорее добраться домой.
Промокнуть по-настоящему Амина и Буржуй не успели, но в «вольво» забирались не без чувства облегчения. Толстый же, к любому капризу погоды относившийся с философским спокойствием, подвел итог наблюдаемому природному феномену: «Грусть мою потрясает грусть осеннего сада!» Тем не менее, втиснувшись за руль, на что подвеска отозвалась жалобным стенанием, и заведя мотор, он первым делом включил в машине отопление.
Доставить Рыжего в его постоянную резиденцию в доме Буржуя и вернуться назад, в центр города, было делом тридцати минут. Еще по дороге Буржуй спросил у охранника:
— Ну что, Толстый, занимался ты когда-нибудь спиритизмом?
— Это каким таким «измом»? — отозвался тот.
— Ну, духов вызывал когда-нибудь?
— Чего? — Толстый едва не выпустил руль. — Это мы едем такой фигней заниматься? Ну нет, без меня, пожалуйста! Я в машине посижу, — и он резко затормозил.
— Да брось ты. Это ведь надолго.
— Ничего, я музычку послушаю.
— Толстый, если бы я тебя меньше знала, — заметила Амина, выбираясь из машины, — я бы решила, что ты струсил.
— Ну и что? — искренне хмыкнул Толстый. — Чертовщины бояться не стыдно. Я еще когда пацаном у бабки в селе жил, так девки бумагу жгли и тени на стенку пускали. Я, ей-богу, чуть не помер со страху. Вы б тоже не ходили. А, Буржуй? Ты ж в это ни фига не веришь.
— Да ладно, раз уж приехали. Интересно все-таки...
— Ну а мне — неинтересно, — и Толстый, демонстративно заперев изнутри дверцы машины, откусил одним махом пол-«сникерса» и откинул спинку сиденья, чтобы расслабиться «под музычку» (поставил он при этом кассету Шнитке, которую Буржуй слушать не мог физически).
То ли эмоциональная реакция Толстого, то ли погода, выдержанная в лучших традициях мистических триллеров, то ли неосвещенный двор-колодец и гулкая тишина подъезда со старым неисправным лифтом — а может, и все это вместе взятое — так повлияли на них, что по лестнице Буржуй и Амина поднимались в полном молчании и не без некоторого трепета.
Дверь квартиры на седьмом этаже им открыла сама хозяйка — одетая в просторный халат нестарая еще женщина с бледными щеками и лихорадочно блестевшими глазами.
— Добрый вечер. Ваш адрес мне дали Володя и Алла, — объяснила Амина.
— Рада вас видеть, — красивым грудным голосом произнесла хозяйка. — Проходите в комнату. Я вас ни с кем не знакомлю. На сеансах это не принято. Мы уже начинаем.
Пока Коваленко и Амина снимали в прихожей плащи, мрачный колорит помещения, странная аритмичная музыка и шелест доносившихся из комнаты приглушаемых голосов подогрели их общий тревожный настрой.
Сама комната, оклеенная такими же темными, как и в коридоре, обоями, была освещена лишь свечами. За большим круглым столом зеленого сукна сидело с полдюжины людей с бледными сосредоточенными лицами.
Тамара — так звали хозяйку — попросила присутствующих снять и положить на поднос часы и кольца, куда-то унесла этот поднос и тут же вернулась.
— Пусть ваши мысли и чувства. — начала она, — оторвутся от земных дел и подготовятся к встрече с вечным. Мы должны быть готовы... — Она подогрела на огне свечи блюдце с крестом и поставила его на стол. — Должны быть готовы... Легко, очень легко коснитесь блюдца кончиками пальцев.,. Вот так... Сосредоточьтесь... Закройте глаза.
Ладони хозяйки потянулись к блюдцу и зависли над ним. В напряжении прошло несколько секунд, и блюдце вдруг ожило, сдвинулось с места и начало описывать быстрые круги. По комнате пронесся общий вздох.
— Чей дух хочет говорить с нами? — спросила хозяйка тягучим замогильным голосом,
Сидящие за столом шепотом по буквам стали читать ответ духа:
— Не важно я здесь.
— У вас есть сообщение для нас? — снова вступила Тамара.
— Да есть.
— Для кого-то конкретно?
— Для Бур-жу-я.
Кто-то из женщин за столом нервно хихикнул, но в об-шем обстановка в комнате заметно разрядилась: все восприняли происшедшее как шутку. Никто из них не видел в этот миг лиц Амины и Буржуя,
— Кого дух называет Буржуем? — снова завела Тамара.
— Он зна-ет у не-го се-мь-я сиро-си Гу-ба-но-ва в Ки-че-ев-ке Гу-ба-но-ва в Ки-че-ев-ке най-ди се-мь-ю най-ди Бур-жуй.
ГЛАВА 2
Секретарша Буржуя, Оксана — очень симпатичная, очень и очень старательная блондинка, — ходила по приемной на цыпочках: шеф с утра явился не в духе, а когда он был не в духе, лучше было переждать. Благо еще толстый ковер скрадывал звук шагов, иначе пришлось бы старательной Оксане научиться летать.
Щелкнул селектор, и Оксана вздрогнула. В динамике раздался голос Коваленко, сухо-вежливый, а оттого еще более страшный:
— Оксана, кофе и аспирин, пожалуйста.
— Сейчас, Владимир Владимирович... — Девушка принялась колдовать над кофеваркой.
Именно в этот момент мимо секретарши своей стремительной походкой прошла к кабинету Буржуя Амина.
Безошибочным женским чутьем она сразу определила: что-то с Буржуем не в порядке. Он явно плохо спал и сейчас сидел, вперив невидящий взгляд в экран компьютера.
— Привет, — улыбнулась ему Амина.
— Привет, — холодно ответил он.
— Послушай, куда ты вчера запропастился? Мы с Толстым не знали, что и думать.
— Уехал на такси. Хотелось побыть одному.
— Понятно... Знаешь, я ночью почти не спала. Все думала о том, что произошло.
— Я тоже не спал. Но вот отчего беспокоилась ты, мне неясно. Тебе-то все удалось в лучшем виде! — скривил губы Буржуй.
— О чем это ты? — Если Амина и понимала, в чем дело, то хотела, чтобы Коваленко высказался конкретно.
— Ты прекрасно понимаешь о чем. — Буржуй поморщился, как будто проглотил что-то горькое.
— Погоди, погоди. — Амина смущенно улыбнулась. — Ты что же, всерьез полагаешь, что это все подстроила я?
— Брось, Амина. Мы не дети, — отрезал.Буржуй. — Ты ведь не думаешь, что я поверил в этот бред со свечами и блюдцами?
— Но если ты в это не веришь, — Амина оставалась холодно-спокойной, — отчего ж ты тогда так распсиховался?
— Мне просто гадко и больно, что ты смогла так поступить со мной. Я привык не подставлять спину чужим, но вот когда и своих нужно опасаться...
— Буржуй, милый, послушай... — Амина заговорила мягче. — Как бы я ни относилась к тебе, я никогда не причиню тебе боли специально.
Разговор прервался, когда в кабинет, постучавшись, несмело вошла Оксана.
— Кофе, Владимир Владимирович. Вам тоже принести, Амина Ренатовна?
— Если Владимир Владимирович не возражает.
— Пей мой. Мне и аспирина хватит, — и Буржуй запил таблетку минеральной водой.
Оксана мышкой выскользнула за дверь.
— Надо отдать тебе должное, — с прежней горечью произнес Буржуй, лишь только девушка вышла. — Ты потрясающе верно уловила, за какие струны нужно дергать, чтобы задеть побольнее. Как бы я ни изгалялся в этих дурацких интервью, на самом деле я до крика хочу если и не найти свою семью, то хотя бы узнать, что это были за люди. Черт возьми, ведь я даже не знаю, когда у меня день рождения! По-твоему, это нормально? Можно с этим жить?
Амина не сердилась. Она давно изучила Буржуя и хорошо знала, насколько бесполезно взывать в такие моменты к логике и справедливости. И все же попыталась вложить в свои слова как можно больше убедительности:
— Буржуй, клянусь тебе, ничего я не подстраивала. Я сама никак не опомнюсь.
— Значит, я должен поверить, что твоя придурковатая Тамара действительно общается с духами, да? — Буржуй резко поднял глаза и в упор посмотрел на девушку.
— Не знаю, что и сказать тебе. Но Тамару эту, как и ты, я вчера видела первый раз в жизни.
В комнате воцарилась тишина — долгая, тягучая, и Амине она сказала больше, чем любые слова. Задолго до того, как снова заговорил Буржуй, Амина поняла, что продолжать сейчас бесполезно — он ей не верит. Наконец Буржуй устало и безнадежно произнес:
— Извини, я хочу побыть один. У меня много работы.
Амина поставила чашку с невыпитым кофе на стол и, не сказав ни слова, вышла. Буржуй долго сидел, уставившись в пустоту, а затем, стряхнув оцепенение, нажал кнопку селектора:
— Оксана...
— Да, Владимир Владимирович?
— Толстый пришел?
— Он был с утра, а потом уехал.
— Куда уехал? — недовольно буркнул хозяин.
— Не знаю. Он не сказал.
— Ладно, когда появится, пусть зайдет.
Толстый появился ближе к обеду. Он с шумом ввалился в приемную, отдуваясь и всем своим видом изображая смертельную усталость.
— Ты где пропадал? — набросилась на него Оксана. — Владимир Владимирович с утра тебя ждет.
— Ждет? — Толстый возмущенно крякнул. — Вот те на! Я же по его делам мотаюсь. Амина услала... Слушай, Оксан-ка, свари кофе. Устал, как собака, а тут, как на зло, и шоколад в машине закончился.
— Шел бы ты лучше к нему. Он ведь действительно тебя ждет.
— Э нет, без кофе не пойду. Ноги не несут.
Оксана, вздохнув, пожала плечами и покорно направилась к кофеварке. Так что когда спустя несколько минут Буржуй вышел в приемную, он застал идиллическую картинку: Толстый пожирал батончик любимого шоколада и запивал его кофе.
— Все жрешь? — задал Коваленко риторический вопрос.
— Да ладно тебе, — отозвался подобревший Толстый. — Всего второй батончик за день.
— И где же это ты пропадал?
— Как это где? — Толстый удивленно глянул на друга. — Ты же сам меня в Кичеевку послал. Мне Амина от твоего имени передала.
Буржуй вздрогнул:
— Куда?
— Да в Кичеевку же, чтоб ей...
Ни слова не говоря, Буржуй ухватил его за рукав и потащил в кабинет. Не ожидавший такого поворота событий Толстый едва успел прихватить с собой честно заработанный кофе.
В кабинете Коваленко некоторое время молча смотрел на с аппетитом прихлебывающего кофе Толстого, словно не решался задать мучивший его вопрос. Потом наконец выдавил из себя:
— И где ты ее нашел, эту Кичеевку?
— Да не говори, — обрадовался такому пониманию Толстый. — На карте ее нет. Полдня искал, а оказалось, это за Ворзелем, километра три через лес. Грязи по колено. Жопа человечества. Машину всю заляпал — просто какой-то кошмар.
— Ну?
— Что ну? Вся Кичеевка — это восемь хат да областной дурдом. Я по хатам прошел — там ни про какого Губанова и не слышали. У них там все родственники. На одном краю Кавуны живут, на другом — Петренки. Я уж и сматываться хотел, как вдруг меня осенило: дай, думаю, в дурдоме по-спрошаю. Ну, поулыбался сестричке, она порылась в бумажках — и точно!
— Что точно?
— Лежит у них в восьмой палате какой-то полудурок с такой фамилией.
— С какой фамилией? — Голос Буржуя дрогнул.
— Эй, ты чем слушаешь? Я же тебе говорю: Губанов.
Из рук Буржуя вывалилась и покатилась по полу, украшая дорогой ковер хлопьями пепла, массивная пепельница, о которую Коваленко только что нервно загасил окурок. Толстый никак не отреагировал.
Машину Буржуй вел автоматически, почти не обращая внимания на дорогу. Позади остались центр города, пригородные поселки, затянутые сеткой дождя, две беседы с автоинспекторами, которые общение с владельцами дорогих иномарок считают обязательной частью службы. Сейчас дорога петляла в сосновом лесу.
Вообще-то сосновый лес Буржуй любил буквально до безумия. То есть это обожание жило в нем не на уровне эстетического восприятия, а на уровне инстинктов, подсознания. Нигде он не чувствовал себя так хорошо, как в бору. Он даже порой подтрунивал над собой: вот, мол, понятия не имею, кто да кто мои предки, но точно знаю, что вышли они из соснового леса, так что это гены во мне говорят.
Но сегодня даже мощные корабельные сосны, стеной стоявшие по обе стороны дороги, не отвлекали его от угрюмых мыслей, которые бильярдными шарами перекатывались в голове. «Вот ведь козел! — издевался он над самим собой, глядя на обшарпанные бетонные стены дурдома, показавшиеся впереди. — Вчера потащился на этот идиотский сеанс, сегодня, как последний дурак, набросился на Амину, а сейчас неизвестно зачем прусь в эту психушку. Видно, там мне и место...»
Чтобы уладить формальности со сторожем и санитаркой, Буржую понадобилось несколько минут и несколько зеленых бумажек. По коридору отделения психиатрии он старался идти неслышно — не столько из опасения обнаружить себя, сколько из-за того ощущения своей чужеродности в этих стенах, которое возникает у любого душевно здорового человека в подобного рода заведениях.
У приоткрытой двери в ординаторскую Буржуй остановился. Полненький мужчина в белом халате колобком перекатывался по комнате. Покормил рыбок в аквариуме, полил пышную зелень в вазонах. При этом он насвистывал себе под нос что-то из Вагнера. Его всклокоченная шевелюра и вся манера поведения каким-то неуловимым образом роднили врача — а это, по-видимому, был все же врач — с его пациентами.
Под ногой Буржуя скрипнула половица. Врач невозмутимо выглянул в коридор.
— Прогуливаетесь, молодой человек? — без тени удивления осведомился он. — А вы заходите ко мне, я вам помогу сориентироваться.
— Здравствуйте, — смущенно пробормотал Буржуй.
— Добрый день. Да заходите же, не в коридоре ведь нам разговаривать. Я не спрашиваю вас, как вы сюда попали, поскольку и сам догадываюсь. Зарплата младшего медицинского персонала в наши дни прискорбно мала. Впрочем, и у врачей она не лучше.
— Не сердитесь, доктор, я... — попытался что-то объяснить Буржуй.
— Сердиться? Да Боже упаси, — колобок в белом халате не дал прервать свой монолог. — Если я еще не перешел в разряд пациентов, то только потому, что случаются порой такие вот неожиданные контакты с внешним миром. К тому же вы, как мне сдается, предприниматель или нечто в этом роде. А значит, не исключено, что у вас могут быть американские сигареты.
— Да, конечно, — подтвердил его ожидания Буржуй.
— Вот и славненько, — потер ладошки доктор. — А у меня есть крепкий чай и немного коньячку. Да садитесь же, пожалуйста, не стойте. Меня, между прочим, зовут Константином.
— Владимир, — представился Буржуй.
— Очень, очень приятно. — Константин снова покатился по комнате, на ходу доставая коньяк, чайный прибор и расставляя все это на письменном столе. — Вы, помнится, обещали сигареты.
— Да, пожалуйста.
— А теперь — самое интересное, — заявил врач, отхлебнув чай и со вкусом затянувшись сигаретой. — Что же привело вас, Володя, в наш ничем не примечательный кичеевский дурдом?
— Уж не знаю, с чего и начать...
— Да с чего угодно. Я разберусь — профессия такая. — Глаза доктора хитро и любопытно поблескивали.
— Понимаете, доктор, мне обязательно нужно поговорить с одним сумас... словом, с одним вашим пациентом.
— Да? И с кем же именно?
— С Губановым.
— Поразительный сюжет! — Константин стал энергично потирать свои пухленькие ладошки, явно наслаждаясь ситуацией. — Все интересней и интересней. Вы что же, его родственник?
— Нет... Я даже не видел его никогда... Вот черт, даже не знаю, как вам сказать... Вы мне ни за что не поверите!..
— Может, и не поверю. Но вы все равно рассказывайте.
— В общем, вчера я был на спиритическом сеансе. Глупо, да? Меня пригласила моя подруга. Понимаете, это было так — шутка, развлечение... Но духи сказали мне, что я могу узнать очень важные для меня вещи у Губанова из Кичеевки...
— В высшей степени романтическая история. — Врач равнодушно отхлебнул из чашки. — Вы позволите еще сигаретку?
— Да-да, конечно.
Константин со смаком закурил и выпустил в потолок струйку дыма. Потом вынес приговор:
— У ваших друзей весьма мрачное чувство юмора.
— В том-то и дело, что никакие они мне не друзья. Я там даже не знал никого.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Весьма странно. Свою подругу вы, очевидно, уже допросили с пристрастием? — почему-то ехидно спросил врач.
— Да... Я обидел ее... Понимаете, распсиховался из-за всей этой истории. А она здесь, кажется, совершенно ни при
чем. Просто я сорвал на ней настроение. В общем, гадко все вышло...
— Ничего. Помиритесь. Милым браниться — только тешиться. Говорю это вам как врач. Как инженер человеческих душ. Чай-то чего не пьете?
— Я вам, наверное, кажусь сумасшедшим? — Чай в этот момент волновал Буржуя меньше всего.
— Ну и что? — Врач пожал плечами. — Я вам тоже, наверное, кажусь немного психом, а между тем я абсолютно нормален.
— Но то, что я рассказал, дико, да?
— Не так дико, как странно. — Константин задумчиво помассировал переносицу. — И самое странное знаете что? То, что прозвучало имя этого самого Губанова. Теперь моя очередь удивлять вас. Одну секунду. — Врач встал и быстро отыскал в огромной стопке бумаг медицинскую карточку. — Вот. Слушайте. Больной Губанов задержан две недели назад линейным отрядом железнодорожной милиции в лесополосе в районе платформы «Теплозаводская». Ходил босиком, в изодранной одежде, что-то бормотал. В кармане брюк обнаружен застираный членский билет непонятно какой организации с фотографией и именем: Губанов Яков Степанович. После неудачной попытки допроса в районном отделении внутренних дел доставлен к нам на освидетельствование и тут же госпитализирован. Милиция ведет поиск родственников.
— А что с ним?
— В общем — стандартный букет психических аномалий. Прогресс в таких случаях весьма проблематичен.
— Но он говорить может? — Буржуй постарался, чтобы голос не выдал его.
— Он, собственно, постоянно разговаривает. Не знаю только, скажет ли он то, что вы от него ждете.
— Странно, доктор, мне кажется, вас совсем не удивило то, что я вам рассказал.
— А вы что же, ждали, что у меня заблестят глаза и затрясутся руки? — со снисходительностью профессионала ответил врач. — Дорогой мой Володя, на свете происходят куда более странные вещи. Впрочем, тут тоже есть над чем подумать...
— Скажите, а можно мне увидеться с Губановым?
— А как же. Ведь, собственно, ради этого вы сюда и пришли. Правда, я тоже хотел бы получить взятку. Согласитесь, я ничем не хуже сторожа Василия и дежурной санитарки.
— Да, конечно. — Буржую много раз приходилось давать взятки, но от такой простоты даже он несколько растерялся. — Десяти долларов хватит?
— Конечно. Вполне. — Врач неожиданно ловким, цирковым движением прикарманил купюру. — Не сочтите за цинизм, но должна же быть какая-то социальная справедливость. Я за гроши занимаюсь тяжелым и нудным делом, а вы гоняете бензовозы по просторам Родины и гребете деньги лопатой.
— У вас своеобразное понимание социальной справедливости. Почему бы вам не открыть частную практику? Не заняться психоанализом? Гипнозом?
— А кто вам сказал, что я этим не занимаюсь? У меня есть частная практика. И весьма успешная. Но при этом я не забываю о своем общественном долге врача. — Константин встал, громыхнув, взял в шкафу подозрительного вида ремни и специальный ключ на толстой цепи. — Ну-с, пойдемте, молодой человек.
— Куда? — опасливо поинтересовался Буржуй, с подозрением наблюдавший за всеми приготовлениями.
— То есть как это куда? К предсказанному духами господину Губанову.
— Послушайте, доктор... Я вдруг подумал. После всех этих рассказов вы вполне можете...
— Могу что?
— Ну... Накинуть на меня рубашку...
— Господи, — расхохотался доктор, — какой вы все же мнительный! Угощать вас коньяком, курить ваши сигареты и — рубашку? Это было бы слишком... Мы, психиатры, не аскеты, ничто человеческое нам не чуждо... Ну же, идемте...
Переход запутанными темными коридорами показался Буржую очень долгим. Наконец врач остановился у одной из железных дверей и заглянул в глазок.
— Все в порядке, — радостно сообщил он. — Пациент на месте и не спит. Простите, а мне в порядке любопытства нельзя узнать, что вы собираетесь от него услышать?
— Извините, доктор, нет.
— Я почему-то так и думал. Ну-с, вперед. Надеюсь, излишне просить вас не слишком нервировать и утомлять больного.
— Конечно, доктор. Кроме того, я уверен... что ничего не получится.
— Как знать, как знать... Ну, желаю вам удачи, романтический бизнесмен Володя. — И врач распахнул железную дверь.
Буржуй медленно — в этот миг происходящее казалось зловеще-нереальным — вошел в палату, вся обстановка которой состояла из простой деревянной кровати, привинченной к полу массивными металлическими скобами. На кровати сидел и что-то бормотал бледный небритый тип.
Дверь за спиной Буржуя с таким мерзко-безнадежным звуком захлопнулась, что он вздрогнул и нервно оглянулся. Потом осторожно подошел и присел на самый краешек кровати, включил диктофон. Шиз не реагировал, продолжая что-то лепетать и раскачиваться.
— Послушайте... — начал Буржуй. — Здравствуйте... Вы — Губанов, я знаю... Вы... — он не очень представлял себе, как следует вести себя с душевнобольным. — Я хочу поговорить с вами... Я не врач, вы не беспокойтесь, я ничего не буду делать...
Губанов поднял на Буржуя пустые невидящие глаза:
— Он шел... тетя...
— Какая тетка? Послушайте, вы меня слышите?
— Потом там было много... в лесу, в лесу... Кожне дiвча... наче свiча... Кожне д!вча... наче свiча...
— Послушайте, — Буржуй очень мягко прикоснулся к плечу Губанова, но тот вдруг громко взвизгнул, и Буржуй испуганно отдернул руку. — Вы не волнуйтесь, пожалуйста... Я хочу узнать, где моя семья... Я — Коваленко... Владимир Ко-ва-лен-ко... Что вы знаете обо мне?
— Кож-не дiвча... наче свiча...
Не придумав ничего лучше, Коваленко потыкал себя пальцем в грудь и произнес как можно медленнее и внятнее:
— Я — Буржуй.
Губанов зашелся в беззвучном шизофреническом смехе:
— Буржуй... Тетя, буржуй... Буржуй...
— Я — сирота. У меня нет родных, — упорно продолжал Коваленко.
— Тетя... он сказал... буржуй не сирота... нет... он последний из Волчанки... кожне дiвча... наче свiча... а волков нет... Волчанки... кожне дiвча... наче свiча... а волков...
— Волчанка? — Буржуй недоуменно посмотрел на диктофон, словно ждал от него пояснений, но тот, как ему и положено, лишь беззвучно перематывал пленку, равнодушно мигая кровинкой индикатора.
— ...А волков нет, нет, тетя... — снова загундосил сумасшедший.
— Слушай, как фамилия Буржуя?
Губанов заерзал на кровати, беспокойно обвел глазами палату и остановил взгляд на чем-то за спиной Буржуя. Потом снова завел:
— Он сказал... Останний... Он думал, сирота... а он... последний, а волков нет... кожне дiвча... наче... свiча...
Пораженный почти осмысленной целеустремленностью губановского взгляда, Буржуй невольно оглянулся и, естественно, ничего, кроме блекло-зеленой стены, за спиной у себя не обнаружил. Нервное напряжение давало о себе знать. Буржуй повысил голос:
— Кто тебе это сказал? Кто он?
— ...Тетя... волков... кожне дiвча...
— Кто тебе это сказал? Кто, скажи! — Буржуй сорвался на крик и схватил Губанова за пижаму. Тот взвизгнул тонко и жалобно, как обиженный щенок. Опомнившись, Буржуй разжал пальцы. С минуту он посидел молча, пытаясь прийти в себя, потом встал, выключил диктофон и постучал в дверь.
Врач открыл сразу же («Подслушивал!» — тут же решил Буржуй) и, ни слова не говоря, подошел к Губанову. Тот уже успокоился, но по-прежнему бормотал:
— ...Кожне дiвча... наче свiча... волки... тетя...
Всю обратную дорогу по мрачным коридорам Константин молчал, хотя заметно было, что такая сдержанность дается ему с трудом. Буржуй был благодарен врачу. Мысли его путались. Только у самых дверей ординаторской Константин спросил с кровожадным детским любопытством:
— Впечатляет, не так ли? Ну что, узнали что-нибудь полезное?
— Нет... не знаю... — рассеянно ответил Буржуй и, следуя ходу своих мыслей, спросил: — Скажите, доктор, у него были посетители?
— Да что вы! Нет. Вы первый.
— А он может... ну, притворяться?
— Симулировать? Нет, не думаю. Это весьма проблематично. Зайдете на чаек?
— Нет, спасибо. Мне нужно ехать. Доктор, а что это может значить: кожне дiвча — наче свiча?
— Ну, у этой братии слова могут означать все что угодно. А могут и ничего не значить. Впрочем, это, кажется, поэзия... Вы мне телефончик оставьте. Я вас буду, так сказать, держать в курсе...