* * *
   На уик-энд, как обычно, репетиций не было и несколько человек из труппы, молодые актрисы и актеры, решили устроить небольшой пикник на природе. У одного из них, молодого парня по имени Джекобе Рафферти, был день рождения. Он работал в труппе второй сезон, но уже успел покорить всех своим дружелюбным характером и общительностью, поэтому народу собралось достаточно много. И пикник обещал быть по-настоящему веселым. Погода с утра стояла замечательная, и кавалькада из четырех машин, забитых жизнерадостными молодыми людьми, кучей всевозможных съестных припасов в корзинках и бутылками со всевозможными напитками, выехала из Лондона рано утром.
   Джастина была поражена. Начало осени в Англии оказалось удивительно красивым. Из-за постоянной загруженности работой в театре ей практически никогда не доводилось бывать на природе в это время года. Она любовалась из окна машины всем этим пышным великолепием. На живых изгородях шиповника созревали плоды, поля покрывала сочная, напоенная дождевой водой осени зелень с едва заметными пока следами увядания, приятно и терпко пахло влажной землей. И всюду, куда бы ни обратился взгляд, цветы. Море цветов, еще не успевших сдаться на милость победителя, гордо несущих свои лепестковые головы через сентябрьские туманы, редкую непогоду и первые порывы прохладных не по-летнему ветров.
   Компания остановилась на замечательном лугу, который тянулся с одной стороны вдоль скошенного, покрытого стерней поля, а с другой окаймлялся лесом. Трава под ногами была густой, пестрела белыми и голубыми колокольчиками. Приятный, располагающий к лени день делал это и без того красивое место еще более очаровательным. Пригревало солнце, пробиваясь сквозь тонкий заслон облаков. Казалось, сам Господь Бог создал это место для того, чтобы объяснить людям, что же такое сады Эдема.
   Недалеко от луга, в лесу, протекала маленькая чистая речка. Мужчины сразу же направились туда, а женщины принялись накрывать импровизированный стол, весело болтая и подтрунивая друг над другом. За время поездки все успели порядком проголодаться, в предвкушении завтрака на свежем воздухе дома никто из них не притронулся к какой-либо еде серьезнее чашки кофе.
   После веселого, шумного завтрака, наполненного напитками и тостами, вся компания гурьбой отправилась купаться. Вода оказалась почти ледяной. Они влетели в реку с таким шумом, визгом и громким смехом, что Джас  заметила:
   — Слушайте, вы своим гомерическим хохотом и непередаваемым шумом распугаете все живое вокруг реки миль на пять, не меньше. Звери, наверное, решат, что снова открылся охотничий сезон.
   Все было замечательно. Единственное, что несколько портило впечатление от праздника для Джастины, это присутствие в компании молодого актера по имени Джеймс, который пару лет назад просто не давал ей прохода. Он был страстно влюблен в нее, по три раза на дню объяснялся в любви и даже несколько раз предлагал ей выйти за него замуж. Однако, она видела в нем только друга, не более того. Конечно, если бы он пожелал остаться с ней в дружеских отношениях.
   В своем великолепном, изумрудного цвета, блестящем бикини Джастина, хотя и была самой старшей в этой компании, выглядела ничуть не хуже молоденьких, красивых актрис. И Джеймс, пожалуй, меньше всех евший, но зато отдававший куда больше других предпочтение скотчу, сейчас просто испепелял ее взглядом покрасневших, маслянисто блестящих глаз. Куда бы ни повернулась Джас, везде она натыкалась на эти глядящие с нескрываемым вожделением глаза. Джеймс, ощущавший раскованность после изрядной доли виски, вел себя довольно недвусмысленно, мало того, вызывающе.
   Джастине стало неприятно от его похотливого взгляда. Ей вдруг безумно захотелось побыть немного в одиночестве. В какой-то момент она даже пожалела, что согласилась на эту поездку, однако быстро одернула себя. Зачем жалеть о том, что уже сделано? Стоит ли портить настроение своим мрачным видом себе и другим? Джас вошла в воду и быстро поплыла к небольшому островку, расположенному на середине реки. Она думала о Лионе, вспоминала медовый месяц, проведенный в Дрохеде, почему-то ей вспомнился Дэн. И она не заметила, что Джеймс, как привязанный, следует за ней. Когда они достаточно удалились от берега, он вдруг подплыл к ней со спины, развернул, прижал к себе и впился губами в ее губы. Джастина задохнулась от неожиданности и возмущения. Она начала отбиваться и чуть не утопила их обоих.
   —  Джеймс, не смей прикасаться ко мне! — зло сказала она. — Я тебе уже говорила, что между нами ничего быть не может. Это правило по-прежнему в силе, и уж тем более оно в силе теперь.
   —  Джас, дорогая, ты даже не представляешь, как я люблю тебя. Мне всегда казалось, что я тебе все же не совсем безразличен. Твоего уважаемого супруга сейчас нет рядом... никто не сможет тебя ни в чем упрекнуть. Подари мне несколько минут сладостного наслаждения, коли уж теперь мне совсем не на что больше надеяться.
   — Прекрати, о чем ты говоришь! — воскликнула Джастина и влепила ему такую пощечину, что на лице Джеймса засияла яркая рубиновая пятерня.
   В глазах его вспыхнула злоба. Ничего не сказав больше, Джастина развернулась и быстро поплыла в сторону остальной компании. Она была так возбуждена и оскорблена в своих лучших чувствах, что не заметила, как одна из ее молодых коллег со злорадством и удовлетворением исподтишка наблюдала за происходящим.
   В общем, как считала Джастина, не случилось ничего серьезного и страшного, однако настроение у нее все же было испорчено бесповоротно. Она еще некоторое время провела с друзьями, стараясь делать вид, что ничего не произошло, смеяться, веселиться и шутить, принимая активное участие в их развлечениях, но, поскольку день потускнел, уже не казался столь прекрасным, как по дороге сюда, да и настроение не располагало к веселью, она решила тихо, по-английски, удалиться, чтобы не вызывать ненужных расспросов и лишних кривотолков.
   Пока все были заняты своими делами, Джас быстро собрала свои вещи, переоделась и, сев в машину, на огромной скорости понеслась в Лондон.
   Остаток дня она бесцельно слонялась по дому, переставляя какие-то вещи, которых совсем не видела. В памяти то и дело всплывала отвратительная сцена — Джеймс приникает к ее губам. Ощущение было такое, будто ей довелось поцеловать змею. Она попробовала немного поработать над пьесой, но из этого ничего не получилось. Несмотря на все старания, ей никак не удавалось сосредоточиться. Затем около часа Джастина просидела у телевизора, бездумно глядя на экран, абсолютно не воспринимая увиденное, и, в конце концов, решила отправиться спать. Но перед этим спустилась в кухню и налила себе солидную порцию виски со льдом.
   Пока она готовила коктейль, как-то само собой вспомнилось, сколько неприятных моментов доставил ей Джеймс год назад. Он неотступно ходил за ней, преследовал ее везде, просто не давая прохода. И хотя между ними состоялось несколько разговоров, в которых она пыталась убедить его, что он слишком молод и просто не может быть для нее никем, кроме друга, Джеймс все равно не отставал и тем самым портил ей жизнь. Казалось, он задался целью не замечать очевидного. А может быть, это была лишь манера, с которой ему удавалось завоевывать женщин. В случае с Джас, правда, она так и не дала ожидаемых результатов. Хотя и заставила женщину пережить немало неприятных моментов.
   Сегодняшнее происшествие действительно не было из ряда вон выходящим. Не произошло ничего предосудительного, о чем стоило бы сожалеть или чего нужно было бы стыдиться, но сама мысль о нем почему-то вызвала у Джастины непонятное чувство тревоги.
   Посидев немного на кухне и осушив свой стакан, она поднялась, наконец, в спальню, сбросила с себя одежду, погасила свет и, уставшая, расстроенная, быстро уснула.
* * *
   А утром неожиданно на ее голову свалился Лион. Он приехал рано, уставший, но веселый и счастливый оттого, что вернулся домой, к своей любимой жене.
   Вчерашнее происшествие на пикнике отошло в мыслях Джастины на второй план. Она ничего не стала рассказывать Лиону, так как считала, что этот факт просто не достоин того, чтобы отнимать у него время и привлекать его внимание. Хотя она очень боялась, что прошлые преследования со стороны Джеймса вновь могут возобновиться, однако не придавала этому слишком большого значения.
* * *
   Месяцы до премьеры пролетели совсем незаметно. Лион постоянно находился в разъездах, буквально разрываясь между Бонном и Лондоном. Все свободное время он и Джастина проводили вместе. Если она была занята, то он ходил с ней на репетиции и постоянно сопровождал ее, всегда и везде.
   Лион и раньше любил бывать в театре и имел достаточно полное представление о закулисной жизни. Тем не менее, все равно в большинстве случаев это было зрительское отношение к театру. Довольно дилетантский, немного восторженный взгляд на искрящуюся алмазной пылью Мельпомену. Он и представить себе не мог, сколько сил отбирает работа в театре. Насколько она выматывающая. Теперь же, впервые в жизни, ему пришлось узнать театральную работу изнутри. Это был адский труд, и он самолично смог в этом убедиться.
   Лион с удовольствием наблюдал за своей женой и все гадал, надолго ли ее хватит с такой работой. Она уходила в роль с головой, отдавая всю себя, без остатка, спектаклю. На сцене Джас преображалась, и Лион с удивлением наблюдал за этими метаморфозами. Из милой и доброй Джас она превращалась в темпераментную, расчетливую леди Макбет. Надо сказать, это ей удавалось просто великолепно. В какие- то моменты Лион даже начинал побаиваться ее, а кое-когда и ревновать. Сумасшедше интенсивная работа заставляла Джастину забывать обо всем. Но время шло, а энтузиазм ее не только не уменьшался, а, наоборот, даже возрастал.
   Накануне премьеры Джастина была жутко взволнована. Она не находила себе места. Обычно премьерные спектакли заставляли ее волноваться, но на сей раз это было что-то особенное. Джас нервно измеряла шагами комнату,ворчала на Лиона, а ночью почти не сомкнула глаз и поднялась в шесть часов утра.
   Когда Лион в половине седьмого спустился в гостиную, Джастина была уже на ногах.
   —  Почему ты не спишь? — встревожился Лион. — Что-нибудь случилось?
   Джастина усмехнулась:
   —  Нет, все в порядке. Видимо, от этой роли начали сдавать нервы. Слишком много эмоций.
   —  Ну, это совсем ни к чему, дорогая. Сегодня ведь твой праздник. Не переживай так, глупышка, все будет прекрасно.
   —  Я надеюсь на это, — вздохнула она.
   За два часа до спектакля Джастина была уже в театре. Времени оставалось еще много, но она не могла находиться ни в каком другом месте. Пройдя в пустой, гулкий и темный пока зал, она несколько минут посидела в кресле, затем прошла за кулисы, вышла на улицу, прошлась по аллее, прилегающей к театру. Потом вновь вернулась в театр, поднялась на сцену, спустилась в зал и прошла между рядами, а затем все-таки решила еще немного прогуляться. Это подействовало на нее успокаивающе.
   Лион тоже приехал в театр.
   Зал был полон. Здесь, как обычно, собрались театральные завсегдатаи, пришли и обычно известные в театральных кругах люди, которые посещают только премьеры, но и тут ориентируются на определенных режиссеров и исполнителей. Было много весьма респектабельной публики. Некоторые раскланивались с Лионом. Он знал, что все они — строгие ценители. Словом, сегодня здесь собралась вся театральная элита.
   Лион в одиночестве бродил по коридорам, раскланиваясь, пожимая руки, обмениваясь со знакомыми несколькими словами, и с нетерпением ожидая начала спектакля. Ему и самому не терпелось увидеть свою жену на сцене.
   Еще дома, собираясь в театр, он неожиданно почувствовал, что волнение Джастины передалось и ему.
   Весь спектакль он, как завороженный, смотрел в общем-то известную ему пьесу. Замирал с учащенно бьющимся сердцем в наиболее напряженных моментах и вздыхал с облегчением, когда они разрешались. После финального монолога Малколма и грома труб наступила трепетная тишина, а потом зал взорвался аплодисментами и одобрительными возгласами. Публика поднялась, чтобы поприветствовать выходящих на поклон актеров и актрис. Стоя среди этого гула, Лион смотрел наверх, на сцену, в то время как Джастина, принимая восторги зрителей, склонилась в изящном поклоне. Наблюдая за ее легкими движениями, Лион чувствовал, что гордость переполняет все его существо. Спектакль произвел на него сильнейшее впечатление, но к обычному чувству удовлетворения всем, сделанным Джас тиной, примешивалась еще и эта безмерная гордость.
   Игра Джастины была просто блестящей. Глаза Лиона наполнились слезами, и он моргнул, чтобы они не мешали ему видеть, равнодушный к тому, что кто-то может увидеть его слезы. Он простоял так все время, пока восемь раз поднимался занавес, и продолжал стоять, когда публика медленно покинула театр.
   Когда в зале остались только несколько воздыхателей, он прошел за кулисы. Лион не приблизился к уборной, окруженной смеющимися, щебечущими людьми. Вместо этого он отправился к двери на сцену, чтобы скоротать время за разговором со сторожем. Лениво прислонившись к стене, Лион оставался не замеченным уходящими доброжелателями. Правда, несколько любопытных взглядов бросили на него проходящие мимо женщины.
   Лион ждал долго, но когда, наконец, «звезда» вышла, она направилась прямо к нему.
   —  Я хорошо играла? — спросила Джастина, скромно взглянув на него и взмахнув ресницами.
   —  Ты была поистине восхитительна. Думаю, завтра критики во всех газетах споют тебе дифирамбы. И, надо заметить, ты этого вполне заслуживаешь.
   —  Тебе действительно понравилась моя игра, Лион?
   Обняв жену, Лион слегка притянул ее к себе.
   —  Ты была блистательна, великолепна, — сказал он с искренним обожанием и гордостью. — И тебе вовсе не обязательно слышать это лишний раз от меня, — хотя, не скрою, мне доставляет удовольствие говорить тебе подобные вещи, — чтобы знать, что это — правда.
   —  Ты не прав, Лион, — не замечая, что шуба соскользнула с ее плеч на пол, Джастина посмотрела на него любящими глазами. — Ты — единственный, от кого мне нужно это услышать. Мне нравится, когда это говорят другие, — улыбнувшись, призналась она, — но мне нужно, чтобы это обязательно сказал мне ты.
   —  Хорошо, я скажу тебе, — Лион пристально посмотрел ей в глаза. — Когда я стоял среди остальной аплодирующей публики, слезы гордости лились по моему лицу.
   Глаза Джастины широко раскрылись, когда до нее дошло значение признания ее мужа. Лион плакал! Сама мысль об этом ошеломила ее. Она вызвала слезы на глазах Лиона Хартгейма! Это невероятно.
   Джастина не знала точно, поражена она или испугана.
   Домой они прибыли далеко за полночь, проведя весь вечер на банкете, устроенном по случаю премьеры. Тосты в ее честь произносились настолько часто, что, вздумай Джастина подсчитывать их, она просто вскоре сбилась бы со счета.
   —  Ты была так хороша, дорогая, — сказал Лион, помогая ей снять шубу. — Я до боли люблю тебя.
   Его губы растянулись в медленной улыбке.
   —  Лион, я так счастлива. Я всегда мечтала иметь дружбу, партнерство. Чтобы было с кем поговорить, поделиться проблемами. Хотела иметь рядом с собой кого-то, кто бы уважал меня, мою работу.
   Джастина замолчала и глаза их встретились.
   —  А ты, Ливень? Чего хочешь ты? — голос ее прозвучал мягко и очень заботливо.
   Лион некоторое время колебался.
   —  Я хочу тебя, Джас.
   После этих слов руки его скользнули от рыжих волос, обрамлявших лицо, ниже и начали снимать с нее одежду. Джастина позволила раздеть себя и лежала на кровати нагая и прекрасная. А он, лаская ее нежными руками, повторял:
   —  Я хочу тебя, Джастина, дорогая моя. Я хочу тебя, любимая моя.
   Неожиданно и она почувствовала в себе разгорающееся пламя страсти, вызванное к жизни уверенными, надежными прикосновениями Лиона. Джастина изнемогала в его руках.
   Вскоре им пришлось надолго расстаться. Дела требовали неотлучного присутствия Лиона в Бонне. Вернувшись к Рождеству, он заметил, что она выглядит очень уставшей.
   —  Ты хорошо себя чувствуешь?
   —  Да, прекрасно. А что? — удивилась Джас.
   —  Не знаю. Мне кажется, ты утомлена.
   Она усмехнулась:
   —  Я непрерывно работаю.
   —  И как дела?
   —  По-моему, все прекрасно.
   Через неделю Джастина почувствовала себя еще хуже и выглядела еще более усталой.
   —  Не обратиться ли тебе к доктору?
   —  Я думаю, в этом нет необходимости. Просто мне нужно как следует отдохнуть. Хотя бы выспаться несколько дней подряд.
   Так она и сделала.
   В последующие пять дней Джастина почти не выходила из спальни, даже для того, чтобы поесть.
   —  Ты так измотана? Тебе хоть чуть-чуть стало получше?
   Лион был не на шутку встревожен, но он должен был согласиться, что Джас  работает как проклятая.
   Джастина кивнула.
   —  Я не стала бы утверждать этого наверняка. Более того, каждый день я просыпалась с единственным желанием — поспать еще. Наверное, будет лучше, если я снова вернусь к работе. Отдых расслабляет...
   Но через два дня Лион почувствовал еще большую тревогу и настоял на том, чтобы жена обратилась к врачу. Он записал ее на прием и сам отвез в клинику.
   —  Неужели так трудно было раньше сходить к врачу?
   —  Он мне не нужен.
   Лион заметил, что Джас  стала совсем вялой и отказывалась есть.
   —  Я просто слишком устала. Эта роль отнимает столько сил.
   —  Может быть, доктор сделает что-нибудь, чтобы поднять твой жизненный тонус? Возможно, это простое нервное истощение.
   Но Джас  уже не смеялась над шутками Лиона. А когда они зашли в клинику, ему показалось, что она вот-вот расплачется. Однако, после приема все изменилось. Джас  выскочила из кабинета счастливая. Глаза ее сверкали.
   —  Ну, как дела? — спросил он.
   —  Все в порядке.
   —  Удивительно. Как доктор мог сделать такой вывод? Из твоего очаровательного расположения духа? Или по здоровому блеску в глазах и румянцу на щеках?
   —  Прекрати шутить. Могу тебя порадовать. Я уже три с половиной месяца как беременна, Лион. Но была так занята своей проклятой работой, что даже ничего не заметила. Только работала днями и ночами.
   Лион сперва недоверчиво посмотрел на нее.
   —  Ты не шутишь? У нас действительно будет ребенок?
   —  Конечно, глупый.
   Он подхватил Джастину на руки и закружил по комнате, дико при этом хохоча.
   —  Ну ты и ненормальный! Все-таки взрослый уже. Должен более сдержанно относиться к таким подаркам.
   —  Да ты что, дорогая! Я все время только об этом и мечтал.
   —  Ох, дорогой, я тоже. Единственная проблема — что теперь будет с работой. Мне ведь придется оставить сцену. Вряд ли Клайд согласится с подобной интерпретацией роли леди Макбет.
   —  Ерунда. Ребенок дороже. Поработаешь, сколько сможешь, а потом будешь отдыхать, развлекаться.
   —  Так-то оно так. Только как сообщить об этом Клайду? Он просто с ума сойдет, когда узнает. Ему придется спешно вводить кого-то вместо меня на роль. А потом, мы начали репетировать следующую пьесу. «Укрощение строптивой» Шекспира. Там чудесная роль.
   —  Ничего, у тебя все роли чудесные. Уверен,когда ты вернешься, тебя загрузят ролями так, что некогда будет вздохнуть.
   —  Ты ревнуешь?
   —  Ничуть.
   —  Знаешь, что меня еще беспокоит? В последнее время на меня как-то искоса стали поглядывать в театре. Какие-то странные разговоры за моей спиной. А как только я появляюсь, все начинают болтать о чем-то постороннем. Никак не пойму, в чем дело.
   —  Прекрати, Джас, тебе сейчас нельзя волноваться. Я буду тебя оберегать. Если тебе неуютно и нехорошо в театре, ты можешь бросить работу прямо сейчас. Слава богу, в деньгах мы не нуждаемся.
   Подобная забота растрогала Джастину. Она чувствовала себя на вершине счастья. Одна беда. Малыш еще до рождения вел себя плохо. То ли из-за жары, то ли из-за чего-то еще. Джастина и сама этого не понимала. Ее тошнило не только по утрам, но целыми днями. И пора бы этой тошноте давно прекратиться, а ей конца было не видно. В весе Джас прибавляла мало и медленно. Ее, между тем, мучили отеки и так сильно поднялось давление, что доктор всерьез забеспокоился.
   Сперва он предложил ей лечь в больницу до самых родов, но после долгих раздумий и совещаний с Лионом они решили, что лучше все- таки ей быть дома. Психологический комфорт тоже играл немалую роль в процессе улучшения самочувствия женщины. С этим согласились и Лион, и доктор. Тем не менее, несмотря на отчаянные старания окружавших ее людей привести все в норму, Джас чувствовала себя все хуже и хуже. И в результате произошло то, что и должно было произойти рано или поздно. Во время спектакля, на самой эффектной и мощной сцене она потеряла сознание. Вокруг началась суета, занавес опустили, спешно вызвали «скорую». Джас быстро пришла в себя и уехала домой. Однако, после этого происшествия ей в театре стало совсем нехорошо. Все вокруг замечали, что она плохо себя чувствует, но помочь ничем не могли. Театральная жизнь при внешнем лоске отличалась особой творческой жестокостью. Играть хорошо Джас не могла, а плохой игры Клайд бы не потерпел. Пожалуй, в театре не было человека, который бы не понимал, чем разрешится эта весьма щекотливая ситуация. Кое-кто из актрис, понимающих несомненную для них выгоду, которую можно извлечь из данного положения, уже начали увиваться вокруг Клайда. И Джас вполне могла их понять. Кто же не мечтал получить такую роль, да еще в спектакле, столь лестно охарактеризованном критикой, как «лучший спектакль сезона». Рано или поздно эту роль все равно будут вынуждены передать кому-нибудь другому, так почему бы не заложить фундамент будущей славы и богатства именно сейчас, пользуясь моментом?
   Клайд тоже с тревогой наблюдал за своей любимой актрисой, но, к чести продюсера, надо отметить, что он решил пока не торопиться, не желая осложнять и без того не самую простую атмосферу, создавшуюся в театре. Все решилось окончательно после того, как Джас во время очередного спектакля потеряла сознание дважды за вечер. После первого обморока она взяла себя в руки и продолжила играть, а после второго у нее уже не было сил подняться и выйти на сцену. После столь печального события ей пришлось все-таки оставить работу. Она сидела дома в подавленном состоянии духа. Ей никуда не хотелось выходить, никого не хотелось видеть. Токсикоз просто замучил ее. Слава богу, что оставалось ждать всего лишь месяц.
   Все случилось на неделю раньше, чем она ожидала. Последний месяц выдался чуть-чуть более легким, в отличие от четырех, почти пяти, предыдущих, и Джастина была благодарна судьбе за это. По крайней мере, теперь ей удавалось безбоязненно кушать, не мучаясь ожиданием острых, болезненных спазмов в желудке. Так было и в последний вечер. Джастина, ужинавшая в столовой, вдруг резко поднялась и тяжелой походкой прошла в гостиную, где, читая вечерний выпуск «Дейли телеграф», отдыхал Лион.
   —  Дорогой, — прошептала она, — похоже, мне срочно нужно в больницу. По-моему, у меня начинаются роды.
   —  О, господи, — Лион отбросил газету и вскочил, встревоженно глядя на белое как мел лицо жены. — Конечно, дорогая, я сделаю это немедленно. Будет лучше, если пока, до приезда врача, ты пойдешь в спальню и приляжешь.
   —  Ты не переживай, я же не сию минуту собралась рожать. Но, надеюсь, что скоро. Я почувствовала боль уже перед обедом, но не была уверена.
   —  А сейчас уверена? — Лион схватил ее за руку, и она засмеялась.
   —  Прекрати, милый, все в порядке. Можешь спокойно вызывать доктора и не паникуй, пожалуйста.
   Через полчаса машину «скорой помощи» уже встречал в приемном покое доктор Браун, который наблюдал Джастину весь период беременности. Лион чувствовал себя беспомощным и по-настоящему испуганным. Он знал одно: если что-то случится с женой или с малышкой, ему этого не пережить.
   Джастина улыбнулась, крепко держа мужа за руку.
   —  Успокойся. Со мной все в порядке.
   —  Точно? Ты уверена в этом?
   Джас кивнула и скорчилась от нового приступа боли. Ее отвезли в родовую палату. Доктор, осмотревший ее, удовлетворенно сообщил, что роды под контролем и для волнений нет никаких причин. Бее именно так, как и должно быть. Он также заметил, что Джастина держится прекрасно и что лично он не сомневается в том, что роды пройдут успешно. Медсестры были милыми, вежливыми, доктор улыбался. А Лион все время стоял рядом с ней, помогая дышать и контролировать себя.
   Через полчаса боли усилились и на некоторое время стали просто невыносимыми. Дыхание сбилось. Джастину начало трясти, она почувствовала тошноту и неожиданно похолодела. Лион нервно оглядывался на врача и медсестер. Плод начал двигаться, и медики прекрасно знали, что это самый болезненный процесс.
   —  Поверьте, у вас нет ни малейшего повода для волнений, — попытался успокоить его доктор. — И не стоит так нервничать. Это может напугать вашу жену.
   —  Но боли...
   —  Это вполне нормально. Предродовое состояние. Ничего необычного. Как только будет возможно, мы сделаем леди обезболивающий укол, но пока ей придется потерпеть.
   А еще через полчаса Джас в отчаянье схватилась за руку Лиона и начала кричать:
   —  Не могу, Лион, не могу!
   С каждым приступом боли она кричала все громче, а потом застонала, когда доктор Браун стал обследовать ее.
   —  Уже скоро, — сказал он и был при этом очень доволен. — Еще немного, Джастина. Самое страшное уже позади.
   Все вокруг старались успокоить Джас, а через двадцать минут медперсонал засуетился вокруг нее. Джастина все держалась за руку Лиона и только повторяла его имя. Медсестры устроили роженицу поудобнее, а Лион продолжал сжимать ее пальцы. Она чувствовала себя так, словно взбиралась на высокую гору с тяжелой ношей и вот-вот, не удержавшись, свалится в пропасть. Но голоса вокруг нее подбадривали и помогали. Неожиданно Лион почувствовал какое-то особое напряжение в теле жены, и от последнего усилия между ее ног показалась головка младенца. Все облегченно вздохнули.
   Еще несколько усилий, и на свет по очереди появились две очаровательные девочки.
   —  Ах, милая, они такие!.. — Лион был готов смеяться и плакать от счастья.
   Через некоторое время Джастину и обеих малышек отвезли в палату, а Лион все еще не мог прийти в себя, потрясенный увиденным. Его жена казалась спокойной, невозмутимой и гордой от совершенного.
   Весь процесс занял не больше трех часов. Теперь Джас смотрела на Лиона, держа запелёнатых младенцев на руках, и улыбалась.
   —  Я дико хочу есть, — вдруг заявила она.
   —  О, господи, — растерянно сказал Лион. — Никогда не думал, что женщины могут есть в такой момент.
   —  А по-твоему, они умирают с голоду? — устало улыбнулась она.
   Принесли ужин. Джастина смогла съесть цыпленка, салат и запила все это огромной кружкой молока.
   Лион, смеясь, наблюдал за ней. В глазах его еще никогда не было столько нежности, как в этот момент.
   —  Я люблю тебя, Ливень.
   —  Ты молодчина, дорогая. Я горжусь тобой.
   Они с нежностью смотрели друг на друга в немом обожании и поклонении.
* * *
   Девочек назвали Элен и Барбара.      Они      быстро
росли, набирали вес и с каждым днем становились все более хорошенькими.
   А вот Джастина, несмотря на то, что роды прошли удачно, чувствовала себя неважно. Сначала она отказалась от того, чтобы нанять няню. Но потом ей пришлось это сделать, так как состояние здоровья не позволяло проводить слишком много времени на ногах.
   Часто у нее поднималась температура, ее мучили головные боли, давление оказывалось либо повышенным, либо, напротив, слишком низким. Доктор, вызванный Лионом для осмотра, сказал, что все в пределах нормы и что слабость после родов — дело, в общем-то, обычное. Все эти симптомы исчезнут через пару дней. Он оказался прав. Через некоторое время Джас начала вставать и целыми днями ходила, занимаясь домашними делами, а в один из дней даже отважилась сама прогуляться с дочерьми.
   День выдался достаточно прохладным, и за два часа, проведенных на улице, Джас немного продрогла. Придя домой, она приняла горячую ванну, согрелась и почувствовала себя неплохо. А к вечеру у нее опять подскочила температура, и она совсем слегла.
   Лиону пришлось вызвать доктора Брауна, и тот поставил диагноз — воспаление легких. Джастина чувствовала себя просто ужасно. У нее начался жар, она бредила и совсем ничего не ела. Состояние ее вызывало беспокойство, постепенно перешедшее в тревогу. Внезапные перепады температуры и постоянная острая боль в легких при дыхании были невыносимы. Так миновал месяц. Наверное, самый страшный месяц в жизни Лиона. Месяц бессонных ночей, постоянного нервного напряжения и мрачных ожиданий. Однако, хвала Господу, он все-таки прошел. Джас пошла на поправку. Все воспряли духом. Последнее посещение Брауна стало воистину лучом света в царстве мрака.
   Именно в этот день Джастину навестил Клайд.
   —  Джас, ты выглядишь неплохо. Я надеюсь, что скоро ты поправишься окончательно. С нетерпением жду того часа, когда же мое любимое театральное дитя, моя находка вновь выйдет на сцену. Да и не только я. Критики, похоже, умирают со скуки. Им совсем не о чем писать сейчас.
   —  Я сама бы с удовольствием вернулась к работе, Клайд. Но, боюсь, это будет еще не скоро.
   Еще через неделю Джастина поднялась, стала прогуливаться по дому и даже несколько раз выходила подышать свежим воздухом в сад. Теперь она уже смогла ухаживать за дочерьми, но роды и последующая болезнь не прошли бесследно. У Джастины что-то случилось с голосовыми связками. Она могла разговаривать, но иногда голос садился настолько, что говорить приходилось только шепотом. Но и при этом после нескольких фраз ей нужно было какое-то время молчать, чтобы связки могли немного отдохнуть.
   Настроение ее. оставляло желать лучшего. Во время очередного визита Клайда она с горечью и со слезами на глазах сообщила ему, что вряд ли в ближайший год сможет вернуться на сцену. Доктор Браун настаивал на том, чтобы она ни в коем случае не делала этого.
   —  Ты рискуешь совсем потерять голос, дорогая моя, — сказал он. — Я бы на твоем месте не стал испытывать судьбу. Может быть, года через два-три. Но лишь при условии, что ты будешь беречь себя и изо всех сил помогать мне.
   —  Но моя работа, — убитым голосом прошептала Джастина.
   —  Хм. Ты еще достаточно молода, и у тебя будет масса возможностей проявить себя, — доктор Браун улыбнулся. — К тому же, твое появление после долгого отсутствия само по себе произведет фурор. Так и вижу заголовки газет: «Возвращение “звезды”». Мило. И потом, разве лучше выйти на подмостки и через месяц- другой потерять голос совсем? Тогда сцена будет для тебя закрыта навсегда. Подумай об этом и постарайся не пренебрегать моими советами.
   Джастине не оставалось ничего иного, кроме как согласиться с ним. Она отдыхала, тщательно следя за своевременным исполнением предписаний Брауна. В какие-то моменты ей казалось, что все уже в порядке. День, второй, третий, а ее голос ни разу не дрогнул, но на четвертый связки пронзала острая боль, а голос помимо воли понижался до трагического шепота. И Джас вновь падала духом. В меру своих сил она принимала участие в воспитании подрастающих дочерей.
   В один прекрасный вечер, через несколько дней после разговора с Клайдом, тот пригласил их с Лионом в ресторан «Чрево Парижа».
   Ресторан оказался маленьким и уютным. Здесь подавали великолепную французскую кухню. Клайд пришел вместе со своей очередной подружкой, сменившей Джас на роли Макбет и вполне открыто упивавшейся своим триумфом, которого, кстати, вовсе не разделяли театральные критики, отзывавшиеся об игре новоявленной «звезды» более чем холодно. В лучшем случае, сухо и сдержанно.
   Джастина в этот вечер постаралась выглядеть как можно более веселой и здоровой. Она надела замечательное изумрудное платье, которое прекрасно подчеркивало ее рыжую шевелюру и яркие зеленые глаза.
   Весь вечер за столом держался нормальный, дружеский, непринужденный разговор. Джастина постоянно исподволь наблюдала за Джулией. Та, с видом собственницы, все время или держала Клайда за руку, либо прикасалась к его плечу и при этом смотрела на Джастину холодными глазами. Она до сих пор воспринимала Джас как соперницу. Во взгляде ее постоянно сквозила недобрая усмешка. Из-за ее присутствия, как и из-за того, что долгое время ей не приходилось появляться на людях, Джастина ощущала себя немного не в своей тарелке, хотя и старалась сдерживать чувства и не показывать этого.
   Она была блестящей актрисой и умела, при необходимости, скрывать свои истинные эмоции и переживания. Хотя в жизни это порой давалось куда тяжелее, чем на сцене.
   Когда подали десерт, Джулия, приторно улыбнувшись, вдруг сказала:
   —  Знаешь, Джастина, тобой интересовался Джеймс, — она делано засмеялась, и Джастина отметила, что критики были абсолютно правы. Актриса из Джулии никудышная, даже по самым скромным меркам. — Он вообще с неизменным упорством проявляет интерес к твоей персоне,
—  продолжала та.
   —  А кто такой Джеймс, дорогая? — спросил Лион.
   —  Это один из молодых актеров, — пояснила Джас с небрежностью, за которой умело спрятала свою тревогу. — Он в «Макбет» играл слугу, если ты помнишь. Несколько лет назад Джеймс очень старательно пытался ухаживать за мной. Но у него ничего не вышло, — она холодно рассмеялась. Перед ее мысленным взором встала та неприятная сцена на пикнике, о которой она так ничего и не рассказала Лиону и которая со временем попросту выветрилась у нее из головы.
   —  Пытался ухаживать? — удивилась Джулия.
—  Ой, а я думала, что между вами и до сих пор существуют гораздо более близкие отношения. Я, кажется, что-то не то говорю, — сказала она, состроив испуганно-извиняющуюся физиономию. — Но, насколько я помню, тогда, на пикнике... — она замялась, опустив глаза.
   —  Ну, и что было тогда на пикнике, милочка? — спокойно, с ноткой недоумения спросила Джастина.
   —  Мне показалось, что вы целовались, уединившись от основной компании.
   Джастина, заметив встревоженный взгляд Лиона, который тот обращал то на нее, то на Джулию, незаметно и крепко сжала руку девушки.
   —  Ах, вот вы о чем, Джулия, — с наигранным облегчением сказала Джастина и легко засмеялась. — Я и не знала, что вы видели то, что произошло между нами на реке. Ну что же вы тогда не договариваете? — поинтересовалась она. — Расскажите, чем все это закончилось.
   Джулия натянуто засмеялась. Она явно проигрывала Джастине не только в актерском мастерстве, ‘но еще и в самообладании.
   —  Боюсь, что нё смогу ответить на ваш вопрос. Дело в том, что меня отвлекли и я не увидела, чем закончилась ваша... э-э-э... доверительная беседа.
   —  Но, я надеюсь, милочка, при вашей, надо заметить, феноменальной наблюдательности, вы наверняка как следует рассмотрели лицо Джеймса после нашей, как вы выражаетесь, «доверительной беседы»? — с прежней, королевской улыбкой спросила Джастина. — Ведь отпечаток моей ладони оно носило до самого вечера.
   Джастина держалась с потрясающим достоинством, и в этом, как ни странно, ей помогала роль убийцы — леди Макбет. Клайд даже залюбовался ею. Какой характер, какой темперамент!..
   —  Вообще-то, я, конечно, видела красное пятно у него на щеке... — замялась Джулия.
   —  Но... — продолжила за нее Джас. — Вы ведь хотели сейчас сказать «но», милочка?
   —  Нет-нет, — ответила та. — Я вовсе не это хотела сказать. Нет.
   Лион расслабился и мягко обнял Джастину за талию.
   —  Я собиралась извиниться, — сказала Джулия. — Похоже, я, и правда, сказала лишнее.
   Джастина кивнула.
   —  Полагаю, джентльмены, ужин подошел к концу?
   Она улыбнулась Клайду и Лиону.
   Джулия слегка побледнела. Демонстративное обращение к мужчинам могло значить лишь одно: Джас не простила ее. Сама Джулия тоже не простила бы подобного и поэтому боялась совсем другого — мести. Она прекрасно знала — у соперницы, равно как и у ее мужа, очень большие связи, в том числе и в среде газетчиков. Месть будет жестокой. Скорее всего, Джас растопчет ее как актрису и как человека. Мнение о себе как о человеке Джулию не волновало, а вот карьера... Зачем ей было затевать весь этот разговор... Джулия уже серьезно жалела о содеянном. Ее уже точил червячок страха, который с каждой минутой становился все сильнее.
   Возможно, ей стало бы полегче, узнай она, какой способ мести избрала Джастина. Месть заключалась в том, что никакой мести не будет. Абсолютно. Страх сам по себе лучшее отмщение. Джулия будет мучиться изо дня в день от своего пустого страха, ожидая, что вот-вот, сейчас это произойдет. Каждое утро первым делом она будет хвататься за газеты, ожидая увидеть в них что-то, что разом перечеркнет ее жизнь и карьеру. По приходе в театр сердце Джулии будет замирать от ужаса в предчувствии того, как Клайд, обдав ее ледяным фонтаном презрения, сообщит: «Ты уволена!»
   Когда же не произойдет ни того, ни другого, она станет с еще большим страхом ждать следующего утра, и так далее, пока ужас не сделает свое дело, превратив цветущую девушку в законченную психопатку.
   Это и была месть Джас. Самое страшное проклятие влиятельного человека.
   Ужин был испорчен. Джастина и Лион поднялись из-за стола и, откланявшись, отправились к своей машине. На ходу бросив взгляд в зеркало, которое занимало всю огромную стену зала, Джас заметила, как Клайд смотрит ей вслед, а Джулия мертвенно бледная, с выражением замешательства на смазливом личике тупо уставилась в стол.
   Уже подъезжая к дому, Джастина сказала Лиону, который молчал всю дорогу:
   —  Ты знаешь, это та самая девица, которая заняла мое место в театре. Клайд передал ей мою роль.
   Лион улыбнулся и рассмеялся.
   —  Не переживай, дорогая, я не поверил ни единому слову. Проведя столько лет в политике, поневоле научишься прекрасно разбираться в «дворцовых» интригах. А эта, как раз, из их числа. Ох уж это мне многочисленное племя «добр оже лате л ей»!
   —  Спасибо, милый. Джулия, действительно, меня не очень любит. Причем с самого своего появления в театре. У нее какая-то странная зависть. Знаешь, она не отличается особым талантом и добывает все свои роли исключительно подобными способами. И у нее в запасе их очень много.
   —  Я это понял, — улыбнулся Лион.
   —  А поскольку Клайд не имеет золотого правила не заводить на работе никаких отношений, кроме деловых, — продолжала Джастина, — эта девица легко сумела его окрутить.
   —  Клайд талантлив в выборе актрис, но абсолютно бездарен в выборе женщин, с которыми спит. Его, собственно говоря, не за что судить. Вообще, ведь он не дурак. И, я думаю, прекрасно все видит и все понимает. Главное, чтобы общение с этой девушкой не сказалось на твоих с ним отношениях. Ведь, может быть, вскоре ты опять захочешь вернуться в театр.
   —  Ну, до плохих отношений, я думаю, не дойдет. Клайд тоже будет опасаться мести с моей стороны. В известной мере, конечно. Он знает, что теперь у меня достаточно много влиятельных знакомых. Уверяю тебя, что он постарается загладить неловкость и, скорее всего, попросту выкинет Джулию из театра. Проще поступиться малым, чтобы выиграть в большом. Для этого Клайд достаточно умен.
   —  Я поступил бы так же на его месте. Что же собираешься предпринять ты?
   —  Позвоню ему завтра и попрошу оставить девушку в театре.
   Лион засмеялся и покачал головой.
   —  Понятно. Это довольно жестоко с твоей стороны. Ну да ладно. Поступай, как считаешь нужным, и закроем эту тему. Она не слишком приятная. Ни для тебя, ни для меня. Хочу лишь сказать тебе, чтобы ты никогда не переживала в подобных ситуациях насчет меня. Я люблю тебя и верю тебе. И пока не увижу чего-то предосудительного своими глазами, чего, я уверен, никогда не произойдет, всякие подобного рода сплетни будут значить для меня не больше, чем звон фальшивого пенса. Так что зря ты там так напряглась и переживала.
   —  А ты заметил?
   —  Я ведь политик, — улыбнулся он. — А политики, как и игроки в покер, отличные психологи и физиономисты.
   Они вошли в дом, заглянули в спальню дочерей, а затем отправились к себе. Приняв душ и переодевшись, Джастина с Лионом легли спать. И уже засыпая, Лион сказал жене:
   —  Джас, я на следующей неделе должен буду поехать в Швейцарию и хотел бы взять тебя с собой. Думаю, что тебе неплохо было бы провести пару недель в горах. Подышать знаменитым целебным альпийским воздухом.
   Джастина оживилась:
   —  Да, я с огромным удовольствием отправилась бы тобой.
   —  Ну и договорились, — сказал он и уже через минуту уснул.
   Дыхание его стало ровным. Джастина влюбленными глазами посмотрела на него, и вскоре, подумав, что он — самый любимый и самый надежный человек, что ей просто несказанно повезло в жизни* в том, что она встретила его, она тоже провалилась в безмятежный, глубокий сон.
   На следующее утро позвонил Клайд и странным, слегка отчужденным голосом, хотя и старался говорить, как обычно, и пытался звучать весело и непринужденно, сказал:
   —  Привет, Джас, как ты себя чувствуешь?
   —  Нормально, Клайд. Что-нибудь случилось? Я нужна тебе?
   —  Знаешь, — он немного замялся, — я бы хотел, поскольку в ближайшее время ты не сможешь работать... Ну, в общем, я бы хотел расторгнуть контракт.
   Джас после этих слов будто онемела.
   —  Но почему, Клайд? Я поправлюсь и, как только снова почувствую, что могу вернуться к работе, тут же вернусь.
   —  Понимаешь, это просто необходимо сделать. Если ты захочешь вернуться, то... м-м-м... мы всегда вновь примем тебя без проблем.
   —  Ну, хорошо. Мне самой приехать в театр?
   —  Нет, не стоит утруждать себя. Я подвезу бумаги к тебе, если ты не против.
   —  Договорились, — ответила Джас и повесила трубку.
   Она ходила по своему огромному дому, словно оглушенная, не замечая ничего вокруг себя. Джастина знала, что в ближайшие пару лет не сможет вернуться на сцену. Знал это и Клайд. Однако, он сделал свой выбор, хотя контракт, собственно, его ни к чему не обязывал. Это известие о расторжении контракта выбило ее из колеи.
   «Наверное, я доставила Клайду за это время слишком много неприятностей. Немало ему пришлось побегать за мной, поискать меня, поуговаривать. А теперь еще и эти болезни, и беременность, надолго оторвавшие меня от работы. Ну что же, придется согласиться с ним,тут ничего не поделаешь», — подумала Джастина.
   Клайд приехал через полчаса. Он вел себя не так, как обычно. Чувствовалось, что ему тоже неудобно. Он был смущен и все время отводил взгляд, чтобы не встретиться с глазами Джастины. С формальностями они покончили быстро. Джастина предложила ему чашку чая, но Клайд извинился и, откланявшись, уехал, сказав на прощание:
   —  Только пойми меня правильно. Это — чисто деловое. Ничего личного.
   —  Я понимаю, Клайд.
   —  Ну вот, — сказала она Лиону, — теперь меня уже совсем ничто не задерживает в Лондоне. Только наши малышки. Но, я думаю, что девчушки еще слишком малы для таких путешествий.
   —  Конечно, дорогая, — отреагировал он. — Однако я ожидал от Клайда большей дальновидности. Ну ладно. Это его бизнес. А насчет Швейцарии ты, конечно, права. С девочками тебе там как следует отдохнуть не удастся. Тебе необходим хороший, полноценный отдых. Я думаю, что Джоан прекрасно справится с Элен и Барбарой.
   Джоан с восторгом поддержала эту идею. Она была великолепной, доброй, отзывчивой двадцатипятилетней женщиной. Выросла она в не очень богатой многодетной семье. Детей любила просто до безумия, а в сестренках Хартгейм вообще души не чаяла и прекрасно с ними справлялась. Маленькие человечки сопровождали ее везде, словно хвостики.
   —  Конечно, миссис Джастина, поезжайте. А у нас здесь все будет в порядке. Мы отлично ладим с малышками. Они славные девчушки и такие послушные.
   —  Спасибо, моя дорогая, — ответила Джас. — Не знаю, что бы я без тебя и делала.
   И через неделю, собрав минимум вещей, Джас и Лион вылетели в Женеву, решив, что все необходимое они купят там и что нет смысла тащить с собой целые чемоданы вещей.

* * *
   А Джимс явился домой только к шести часам утра, веселый и сияющий от счастья. По дороге от дома Мэри, а точнее, когда они простились у ее подъезда, она разрешила, наконец, поцеловать ее. Джимс снова и снова переживал это сладостное ощущение, затронувшее его до глубины души, и вспоминал то, что сказала ему Мэри. Он просто ликовал.
   Мэри согласилась выйти за него замуж!!!
   «Ты надежный и мужественный человек, Джимс. Я долго думала, сомневалась и пыталась проверить свое отношение к тебе. Но в последнюю неделю, проведенную в Дрохеде, я поняла, что тоже люблю тебя, — сказала она, и он повторял про себя ее слова, которые были для него, как нектар. — Мы с тобой два одиноких человека, никому ненужных, кроме друг друга. И поэтому я буду рада соединить свою жизнь с твоей жизнью».
   После этих слов Джимс подхватил ее на руки, легко, словно перышко, и закружил по улице. А она смеялась, счастливая и опьяненная новыми чувствами и прекрасной лондонской ночью. И все вокруг казалось ей великолепным.
   Войдя в спальню и увидев Пэтси, Джимс моментально отогнал от себя все свои радостные мечты и радужное настроение. Брат выглядел очень подавленным. Он был бледен, лицо его осунулось, под глазами залегли тени.
   —  Что с тобой, Пэтси? Ты себя плохо чувствуешь? — спросил Джимс, встревожившись.
   —  Нет, я просто очень переживаю. Я так волнуюсь и так боюсь, как никогда ничего не боялся. Ведь я совершенно не думал об этом. Но если мои надежды не оправдаются, это будет для меня хуже смерти.
   —  Прости меня, Пэт. Я, наверное, должен был побыть с тобой сегодня. Но Мэри совершенно вскружила мне голову. И даже твои переживания отошли у меня на второй план. Прости меня, брат. Но ты постарайся не переживать так. Все говорят, что доктор Ярокер просто замечательный врач. И я уверен на сто процентов, что с тобой все будет в порядке. Вот увидишь, мы еще погуляем на твоей свадьбе.
   —  Хорошо бы это было так, — вздохнул Пэтси.
   —  Ну ладно, надо лечь и немного поспать. А то представь себе, как будут смотреть на нас. На двух невыспавшихся и осунувшихся ненормальных, когда мы придем в клинику.
* * *
   К десяти часам утра, после легкого завтрака, к которому ни Джимс, ни Пэтси даже не прикоснулись, они отправились в больницу. Доктор Ярокер встретил их и, попросив Джимса подождать, увел Пэтси с собой.
   Клиника была маленькой и выглядела довольно непрезентабельно. Пэтси, идя по старым, тесным коридорам, почувствовал себя куда хуже, чем час назад.
   Ярокер оглянулся на него и сказал:
   —  Прошу вас, не придавайте слишком большого значения тому, что клиника у нас не блещет красотой и не такая огромная, как современные дворцы медицины. Специалисты и медсестры у нас здесь ничуть не хуже. А сейчас отвлекитесь. Мы проведем кое-какие обследования и возьмем у вас необходимые анализы.
   Они подошли к диагностическому кабинету, где доктор попросил Пэтси раздеться, уложил его на кушетку и стал опутывать какими-то проводами, крепить к телу специальные датчики, смотреть, мять, щупать. Это продолжалось не меньше двух часов. Пэтси так устал и перенервничал, да еще давала о себе знать бессонная ночь, что к концу второго часа всех этих медицинских мытарств задремал.
   Проснулся он оттого, что доктор тронул его за плечо и, улыбаясь, сказал:
   —  Хватит спать, молодой человек. Первые обследования закончены, и уже сейчас могу вам с уверенностью сказать, что с вами все будет в порядке. Когда вас обследовали в последний раз? Когда вам был поставлен этот диагноз?
   —  Это было в конце войны. В госпитале,после ранения. Тогда хирург с уверенность сказал мне, что на семейное счастье надеяться нечего.
   —  Ну, дорогой мой, вам давно следовало обратиться к какому-нибудь специалисту. Ведь, слава богу, с тех пор прошло тридцать лет, а медицина за это время гигантскими шагами продвигалась вперед. Теперь мы можем сделать очень многое из того, что тогда казалось абсолютно нереальным и невозможным. Кроме того, врач, поставивший вам диагноз, видимо, был обычным армейским фельдшером, а как следствие, психологический барьер.
   —  Это еще что такое?
   —  Причина вашей болезни, по большей части, — в вашем сознании. Вы просто поверили в то, что серьезно больны. Несколько сеансов психоанализа, несколько совсем пустяковых операций, и вы будете в полном порядке. Так что, думаю, вам не о чем волноваться. Мы, конечно, проведем еще более тщательное обследование, но это, скорее, для того, чтобы уточнить детали действительных функциональных расстройств. К завтрашнему дню будут готовы результаты ваших анализов. А после этого — добро пожаловать в нашу клинику. Вам будет сделано с небольшими перерывами четыре операции, после чего мы назначим вам дальнейший курс лечения, при помощи которого вы будете очень быстро выздоравливать, набираться, сил и приходить в норму.
   —  Спасибо вам, доктор! — с горячностью, чуть ли не кидаясь к нему обниматься, сказал Пэтси, но тут же добавил: — Скажите, а нельзя ли сделать все за один раз?
   Ярокер засмеялся, глаза его лучились добротой:
   —  Не торопитесь, молодой человек, не торопитесь. Жду вас завтра в это же время со всеми необходимыми принадлежностями. И можете порадовать своих родных.
   Джимс все это время провел в приемном покое. Он боялся отойти куда-нибудь, так как не знал, какое время займет осмотр Пэтси. Сначала он пробовал читать лежащие на маленьком столике журналы, но никак не мог сосредоточиться, поскольку слишком сильно волновался за брата. Потом он принялся вышагивать по небольшой приемной и, видимо, выглядел так, что медсестра, сидящая за стойкой, спросила, как он себя чувствует и не требуется ли ему какая-нибудь помощь. Джимс, взглянув на нее, отказался.
   —  Впрочем, — тут же добавил он, — вы очень поможете мне, если скажете, где здесь можно перекусить.
   Она объяснила ему, как дойти до кафетерия, расположенного в другом крыле здания. Джимс поблагодарил девушку и пошел в указанном направлении. От волнения он вдруг почувствовал такой голод, что съел, наверное, половину сэндвичей и выпил половину кофе, которые   подавали в этом кафе. Хотя, по совести сказать, почти не различая вкуса съеденного из-за того, что, едва сев за столик, начал волноваться, а не стоит ли именно в этот момент растерянный Пэтси посреди приемного покоя, оглядываясь в поисках пропавшего брата. Торопливо проглатывая завтрак, то и дело посматривая на часы, он допил кофе и тут же поспешил обратно, едва ли не бегом. Однако, вернувшись, он с облегчением обнаружил, что Пэтси все еще в кабинете. Ему пришлось ждать примерно с полчаса, пока из чрева больницы выбежал его счастливый, сияющий брат. По лучащемуся радостью лицу Не сложно было догадаться, чем закончился осмотр. Пэтси кинулся к Джимсу и заключил его в объятия с такой силой, что едва не сломал брату ребра.
   —  Спокойно, Пэт, спокойно. Дай мне дожить хотя бы-до твоей свадьбы. Расскажи лучше, что сказал тебе доктор.
   —  О-о, он пообещал, что все будет хорошо! — Пэтси от радости чуть не подавился собственным смехом. — Он объяснил мне, что медицина за тридцать лет достигла сногсшибательных высот и может сделать еще и не такое. А еще он сказал, что для переживаний нет абсолютно никаких поводов. И еще что-то насчет моих психологических барьеров. Одним словом, все будет отлично. Представляешь, я смогу иметь детей!
   —  Мне кажется, нам нужно отпраздновать это событие, — сказал улыбающийся Джимс. — Давай отправимся в какой-нибудь ресторан. Только, если ты, конечно, не против, заскочим для начала в театр и захватим с собой Мэри.
   —  С радостью, — Пэтси сейчас всех любил и был согласен на что угодно. Мир казался ему красивым, ярким, радостным, и все люди вокруг выглядели в его глазах замечательными и счастливыми.
   Спросив у дежурной, где здесь ближайший телефон, они получили настолько пространное и многословное объяснение, что тотчас же пожалели о своем необдуманном поступке. Обратившись к ней, братья, похоже, совершили ошибку, так как за время, которое доброжелательная женщина посвятила запутанному объяснению, они, без сомнения, нашли бы телефон и сами.
   Тем не менее, в конце концов телефон все же был найден. Джимс позвонил Мэри в театр и договорился, что скоро они заедут за ней. Мэри поинтересовалась, как прошло обследование и что сказал доктор.
   —  Приедем, тогда и расскажем, — пообещал ей Джимс, положил трубку, и они бросились ловить такси. Это оказалось не такой уж легкой задачей. Водители шарахались от них, глядя на двух ненормальных с виду мужчин, которые, в полном смысле слова, прыгали чуть ли не под колеса. Таксисты безошибочно узнавали в них провинциалов и, понимая, что щедрых чаевых ждать не приходится, проезжали мимо.
   —  Слушай, Пэтси, прекрати так ненормально радоваться, ты пугаешь всех водителей. Так мы никогда и никуда не доберемся.
   —  Ладно, ладно, я, пожалуй, лучше отойду в сторонку. Тебе хватит сил, чтобы поймать такси без посторонней помощи?
   —  Посмотрите, какое в нем проснулось чувство юмора! — хохотнул в ответ Джимс.
   Когда они, наконец, справились с этой проблемой и добрались до театра, Мэри уже ждала их. Джимс помог ей сесть в машину и, спросив, не знает ли она достойного ресторана, в котором можно было бы отпраздновать столь радостное событие, и дав шоферу соответствующие указания, начал рассказывать, как обстоят дела Пэтси.
   Мэри тоже очень волновалась за него и, узнав, наконец, что, по словам доктора, все будет хорошо и уже завтра Пэтси ложится в больницу, чтобы пройти курс лечения, ужасно обрадовалась и чмокнула Пэтси в щеку. Тот залился румянцем и, взяв руку Мэри в свои большие ладони, отчего-то принялся лихорадочно трясти ее и благодарить девушку за участие в его судьбе.
   Они приехали в ресторан «Дары моря» и, заняв один из центральных столиков, устроили настоящий пир, заказав себе количество еды и вина, абсолютно не соответствующее этому времени дня. Посетители в зале с интересом наблюдали за этой веселой и шумной троицей. К чести Джимса и Пэтси надо сказать, что они уже несколько свыклись с городским образом жизни и совершенно не обращали внимания на происходившее вокруг, на любопытные взгляды, адресованные им. И совершенно не смущались, без чего, конечно, не обошлось бы, происходи все месяцем раньше.
   —  Мэри, — улыбаясь, сказал Пэт, — Джимс сегодня с утра пораньше сообщил мне, что вы согласились выйти за него замуж. И когда же вы намерены осуществить эту авантюру?
   —  Я думаю, мы подождем твоего выздоровления. Правда, дорогая? — ответил Джимс. — Ты не будешь против?
   —  Ну что ты, Джимс. Конечно, нет. Все равно нам нужно еще очень многое сделать. Ты думаешь, свадебное платье — дело одного дня? И потом, ты ведь хотел отпраздновать нашу свадьбу в Дрохеде. Значит, нужно предупредить твоих родственников и дать им какое-то время на подготовку. Ведь если мы свалимся им как снег на голову, это будет настоящий кошмар.
  —  Да, как снег не надо. Они ведь, живя там, уже и не помнят, что это такое и как оно выглядит. Значит, так и договоримся, — сказал Джимс.
   —  А я бы хотел отпраздновать сегодня и вашу неофициальную помолвку. И отпраздновать с размахом.
   —  Ты сильно-то не размахивайся. Тебе завтра в больницу. Представь себе лица медсестер, если у тебя вместо крови обнаружится чистое вино, — засмеялся Джимс.
   —  Ну, я имел в виду с размахом, но в меру, — с невинным видом ответил Пэтси.
   Празднество удалось на славу. Мэри и Джимс танцевали, смеялись и пили. Пэтси не отставал от них, хотя и решил обойтись без танцев.
   —  Боюсь, что моей партнерши здесь кет, — лукаво усмехнулся он.
   Было много съедено и еще больше выпито.
   Домой они решили отправиться пешком, хотя путь предстоял через половину города. Потихоньку, неторопливо, смеясь и болтая, они добрались до дома, где их встретила изрядно разгневанная Джастина.
   Когда они ввалились веселые и немного захмелевшие от выпитого, Джас набросилась на них:
   —  У вас совесть есть, милые дядюшки? Я волнуюсь, переживаю, как у вас дела, а вы гуляете и пьете, как ни в чем не бывало.
   —  Так именно потому и гуляем, — невозмутимо, словно не заметив раздражения племянницы, ответствовал Джимс, — что дела у нас обстоят просто замечательно. Доктор сказал, что все будет о’кей.
   —  Следи за своей речью, ты скоро будешь разговаривать, как настоящий американец, чем приведешь маму и бабушку в полней шок, —улыбнулась Джас. — Ну, я думаю, что это известие достойно того, чтобы его праздновать. Хотя, я смотрю, вы с этой задачей отлично справились и без меня.
   —  Ну не сердись на нас, дорогая племянница. Все-таки повод более чем серьезный.
   С подобным утверждением Джастина не могла не согласиться.
   Они все же еще немного посидели за бутылочкой «шерри», затем Джимс отправился провожать Мэри, а Пэтси, все еще взволнованный, хотя уже не испытывая той дрожи, которая донимала его накануне ночью, сказав Джас тине, что хочет сегодня лечь пораньше, поднялся к себе в спальню.
   На следующее утро Джас собралась проехаться по магазинам и сделать кое-какие покупки, а по дороге завезла в больницу Пэтси, хотя тот и настаивал, чтобы его никто не провожал. Джастина сказала ему:
   —  Ты не бери с собой ничего. Все, что будет нужно, мы привезем попозже.
   Пожелав Пэтси удачи, Джимс долго стоял на крыльце, провожая взглядом машину.
   После обеда Пэтси позвонил домой и сказал, что все идет нормально, что операцию ему назначили через два дня. А всего таких операций будет четыре, с перерывом в неделю между каждой. И еще он попросил, чтобы они не волновались и не отнимали у себя время на посещения. Ему хотелось побыть одному, да и скучать, судя по всему, ему не придется, так как его поместили в двухместную палату и у него замечательный сосед.
* * *
   Этот месяц, что Пэтси провел в больнице, пролетел незаметно. Собираясь все вместе, раз в неделю Лион, Джастина, Джимс и Мэри навещали его, приезжая в больницу с охапками цветов, буквально заваливая Пэтси фруктами и другими вкусными вещами, которые позволял приносить доктор Ярокер. Врач каждый раз строго выговаривал им за то, что они приходили к больному все вместе, мотивируя это тем, что подобные посещения вызывают сильное волнение у Пэтси, и это, конечно же, не идет тому на пользу, но поделать ничего не мог. В душе он радовался, что у Пэтси есть такие хорошие, отзывчивые родственники.
   Остальное время каждый из них занимался своими делами. Пэтси пошел на поправку, и состояние его не вызывало особых волнений, поэтому и настроение у всех в эти дни было весьма приподнятым.
   Лион и Джастина много времени проводили с дочерьми и чем могли помогали Джимсу и Мэри готовиться к свадьбе. А сам Джимс постоянно пропадал у Мэри в театре или дома. Они уже официально объявили о том, что собрались пожениться, и даже отправили телеграмму, которая больше напоминала письмо сумасшедшего влюбленного, в Дрохеду, где это сообщение было воспринято с радостью. И Дрохеда начала полным ходом готовиться к этой довольно необычной свадьбе, очень при этом волнуясь, так как из всего многочисленного мужского населения усадьбы пока лишь один, наконец-то, решился обзавестись семьей. Данное обстоятельство, по вполне понятным причинам, вызывало не меньший энтузиазм, чем свадьба Джастины.
   Через десять дней после четвертой, и последней, операции Пэтси выписали из клиники. Доктор с большим удовольствием сообщил ему и всем остальным, что они могут принять в свои объятия настоящего, полноценного мужчину. Пэтси просто рвался вернуться домой. Ему не терпелось самому сообщить обо всем родственникам. Буря эмоций, бушующая в его душе, требовала выхода. Поэтому, поблагодарив доктора, Джастина и Лион сказали, что он теперь для них, как родной человек, чем заставили старика прослезиться. Они увезли Пэтси, который уже пытался, хотя и с некоторым трудом, но и с большим энтузиазмом, ходить самостоятельно.
   Спустя два дня доктор заехал, чтобы посмотреть, как чувствует себя его пациент. Пэтси шел на поправку не по дням, а по часам. Доктор рассказал ему и Джас тине, как необходимо питаться, выписал лекарства и строго-настрого приказал делать оздоровительные упражнения. Джастина заверила его, что будет тщательнейшим образом следить за тем, чтобы все его предписания неукоснительно выполнялись. Доктор остался доволен.
   Джимс на радостях пригласил его поехать с ними в Дрохеду и быть гостем на их с Мэри свадьбе.
   Старик очень растрогался:
   — Я бы с радостью, дорогие мои, но вторая отлучка за последние два месяца очень скажется на моих пациентах. Я вас от всей души поздравляю, желаю вам счастья, а самое главное, поскольку я доктор, здоровья, но, к сожалению, вынужден отказаться от вашего приглашения.
   Пообещав заехать еще, чтобы проведать Пэтси, попрощавшись, Ярокер уехал к себе в клинику.
   Вскоре из Дрохеды пришла телеграмма, в которой сообщалось, что последние приготовления к свадьбе приближаются к концу и молодоженов ожидают с нетерпением.
   У молодых тоже было все готово. И Пэтси, наконец, получил разрешение лететь в Австралию.
* * *
   Хотя Джимс и Мэри не хотели никакого грандиозного торжества, противостоять семье им не удалось. Свадьба получилась многочисленной и очень торжественной. Сначала их в домашней церкви обвенчал джилленбоунский священник, а затем вся округа в течение недели праздновала это событие.
   Родные Джимса приняли Мэри очень радушно.
   Фиона сказала ей:
   —  Мэри, дорогая, ты — жена моего сына, и теперь здесь и твой дом, и твоя семья. Мы все были бы очень рады, если бы вы с Джимсом остались жить в Дрохеде. Разумеется, мы не можем настаивать, решающее слово остается за вами, но если вы предпочтете остаться, будет просто прекрасно. И еще у меня есть одно сокровенное желание. Мне так бы хотелось понянчить внуков. Дети Мэгги не являются продолжателями рода Клири. Мне не хотелось бы, чтобы наша фамилия канула в века.
   Мэри сразу же полюбила Фиону. Между ними установились добрые, доверительные отношения, и она сказала, засмеявшись:
   —  Об этом вы можете не беспокоиться. Мы с Джимсом очень хотим иметь детей. Да и Пэтси, будем надеяться, скоро нас порадует.
   —  Я рада за Джимса и рада за тебя, моя девочка, — счастливо улыбнувшись, сказала Фиона. — Надеюсь, что ты будешь счастлива и никогда не пожалеешь о том, что в мужья тебе достался не городской и светский человек. И я думаю, что тебе будет хорошо и удобно в нашем доме. Подойди ко мне, моя девочка, — сказала Фиона. — Я хочу обнять и поцеловать тебя. Я очень рада, что у меня появилась еще одна дочь.
   Тщательно все обдумав и взвесив, Мэри решила, что ей действительно будет лучше остаться жить в Дрохеде. Решение это далось ей очень непросто, но зато оно было твердым и бесповоротным. Здесь не будет одиночества, которое постоянно сопровождало ее в городе. Ее будет окружать большая дружная семья. Здесь не будет липких, привязчивых мужчин, которые окружали ее не только в театре, но и везде, где бы она ни появлялась. Здесь она будет приносить реальную помощь, помогая женщинам вести хозяйство. И здесь она будет чувствовать себя действительно нужной. Ведь она была не белоручкой и умела делать все, что только могло потребоваться в сельском имении. И Мэри прекрасно видела, что пришлась по душе всей семье Джимса.
   В имении царило радостное возбуждение, которое было вызвано сразу несколькими причинами: появлением в семье новой супружеской пары, быстро поправляющимся Пэтси, несомненно, присутствием девчушек Джастины, которые росли не по дням, а по часам, и постепенно, правда, каждая по-своему, все больше хорошели. Они просто не сходили в рук, и Джастина, смеясь, говорила:
   —  Вы мне совершенно избалуете детей. Они будут, как ручные котята.
   Фиона на это отвечала ей:
   —  Лаской и вниманием, дорогая, невозможно избаловать детей. Они лишь сами будут ласковее и внимательнее к остальным.
   Одним словом, малышки очаровали всех. А Минни и Кэт, совсем уже состарившиеся, просто с ума по ним сходили, как когда-то они души не чаяли в Джимсе и Пэтси.
   Торжества, наконец, завершились, и настало время Джастине и Лиону возвращаться домой. И тут всех огорошил Пэтси. Он заявил, что тоже желает поехать в Европу.
   —  Я уже достаточно здоров для этой поездки, но еще недостаточно здоров для того, чтобы приступить к работе. Так что же я буду сидеть здесь и бездельничать, лишь наблюдая за тем, как вкалывают братья? А в Европе, может быть, мне повезет, и я встречу такую же очаровательную девушку, как наша Мэри. Ведь мой братец поступил именно так, не правда ли?
   —  Но, Пэтси, — ответила недоуменно Мэгги, — в нашей округе тоже есть замечательные женщины, среди которых можно было бы и поискать то, что тебе хочется.
   —  Нет, Мэг, — сказал Пэтси, — если в Европе повезло Джимсу, то повезет и мне. Ты ведь знаешь, что мы с ним, как сиамские близнецы.
   —  Ну что же, поезжай, — смеясь, сказала Мэгги. — Я думаю, что в твое отсутствие имение не разорится.
   Она же уговорила Джастину и Лиона оставить Элен и Барбару у них на все лето.
   —  Сами отдохнете, сможете поразвлечься, — сказала она, — и няне вашей дайте отпуск.
   —  Ну, у нашей замечательной Джоан в этом году просто бесконечный отпуск получается. Но она его заслужила, правда, Лион? Эта девушка ни дня не отходила от наших девчушек в течение двух лет. И слышать не хотела об отпуске. Она настолько привязана к ним, что не хочет оставить их даже на минуту. Так что, я думаю, сейчас она с удовольствием возьмет отпуск и отправится, наконец, навестить свою родню.
   На том они и порешили. И через несколько дней Джастина, Лион и Пэтси, сердечно попрощавшись со всеми, вылетели в Лондон.
   После того, как они немного отдохнули с дальней дороги, Пэтси, спросив у Джастины, не будет ли она против, если он пригласит в гости доктора, отправился к нему в клинику и, терпеливо дождавшись, когда у того окончится прием, привез смущенного старика на Парк-Лейн.
   Они организовали тихий семейный обед, который был омрачен небольшой неприятностью. Пэтси, который на радостях в последнее время начал прикладываться к рюмке гораздо раньше обычного, в результате этой своей слабости уснул за столом. Лиону пришлось чуть ли не на руках отнести этого здорового мужчину в постель.
   Джастина и доктор остались за столом одни.
   — Вы знаете, доктор, — сказала она, — Пэтси в последнее время нас очень беспокоит. Он стал слишком много пить, причем начинает это делать с самого утра, и мы ужасно за него волнуемся.
   —  А чем он сейчас вообще занимается?
   —  Целыми днями спит как убитый. А вечером уходит из дому и до утра слоняется по барам и ресторанам. Либо же пропускает первую рюмку как только открывает глаза. В нашей семье ничего подобного не случалось. Ни один мужчина никогда не пил сверх меры. А Пэтси словно с цепи сорвался. Он объясняет это тем, что очень рад своему выздоровлению и тому, что теперь он полноценный член общества. «Должен же я это, в конце концов, отметить, черт побери!» — вот как он говорит. Нас всех его частые возлияния беспокоят день ото дня все больше и больше.
   —  Я думаю, если это не наследственное явление, дорогая Джастина, то вам не о чем тревожиться, — погладил острый подбородок доктор. — Для него это действительно состояние необычное. Ведь после почти тридцатилетних мыслей о том, что он никогда не сможет иметь детей, Пэтси превратился, наконец, в настоящего, полноценного мужчину. По-моему, нагулявшись, он, если повезет, встретит какую-нибудь девушку и угомонится. В противном случае это затянется, но, скорее всего, ненадолго. Его психика восстанет против подобной алкогольной атаки, и ему станет уже не до выпивки.
   —  Хорошо бы, чтобы было именно так, дорогой доктор. Но вдруг он не сможет остановиться?
   —  Может быть и такое. Но вы уж поверьте моему опыту, девочка. Просто этот человек не умеет по-другому излить свою радость. Отчасти причина такого поведения кроется еще и в том, что его организм, привыкший к тяжелой работе, требует физических нагрузок, однако, Пэти не осознает, отчего чувствует себя неуютно. Знаете, такое вроде бы беспричинное томление. Это испытывает большинство людей, оторванных от привычных занятий. Поверьте, это пройдет, и довольно скоро. Ну, что же, я, пожалуй, чересчур задержался. Если вы не будете против, то я откланяюсь. Уже слишком поздно, а мне хотелось бы добраться до дома засветло.
   —  Еще раз спасибо, доктор. Будьте нашим гостем в любое время. Приходите, как только вам этого захочется. И если вам понадобится какая-либо посильная помощь, обращайтесь смело, мы с радостью сделаем все, что в наших силах.
   —  Благодарю вас и спокойной ночи, дорогая Джастина. Передайте от меня привет Лиону.
   —  Спокойной ночи, мистер Ярокер.
   Раскланявшись, доктор уехал, а Джастина
вернулась в гостиную, чтобы навести там порядок и тоже отправиться спать.
* * *
   Пэтси все продолжал пить. Он каждый день приходил очень веселый, счастливый и очень пьяный. И вот через две недели после беседы с доктором Джастина, наконец, решила поговорить с ним откровенно, вполне в духе обычаев Дрохеды. Она хотела сказать ему, что так себя вести не годится, что если он намерен и впредь продолжать пить, то пусть отправляется в Дрохеду и пьет там, если семья позволит ему. Джас не менее сотни раз проговорила про себя все, что может сказать, и проиграла в своем воображении возможные возражения Пэтси.
   Вечером, решив, что она как следует подготовилась к беседе, Джас всерьез настроилась на разговор и приготовилась ждать появления дядюшки. Больше всего ее волновал тот факт, что Пэтси, воспитанный далеко не в обычаях высшего света, рассвирепеет. Он ведь куда старше Джас, и не ей читать ему мораль! Когда она была крохой, ему даже приходилось носить ее на руках! И сейчас Джас будет говорить, что он должен делать, а что нет? Не будет такого! Да-да. Именно такого поворота и боялась Джастина. Ей была известна вспыльчивость и обидчивость дядюшки. Возрази она хоть слово, и Пэтси, скорее всего, соберет вещи и уедет в Дрохеду, даже не попрощавшись. Хотя, возможно, в этом был бы свой плюс. Там-то есть кому присмотреть за ним, чтобы он слишком часто не прикладывался к бутылке.
   Но Пэтси ошарашил ее и в этот раз. Он явился совершенно трезвым и ввел за собой симпатичную высокую девушку, лицо которой украшал слишком толстый слой косметики. Волосы ее были уложены в вызывающую, с легким налетом вульгарности, прическу. И одета она была без особого вкуса, с той яркой, крикливой броскостью, которая обычно свойственна девицам не особенно строгих правил.
   Девушка явно была смущена, однако, держалась с намеренной легкой агрессивностью. Джастина понимала: стоит ей сделать неточный жест, взять не тот тон, сказать что-то не так, и реакция девушки будет однозначной — ссора. Почему-то она держалась напряженно и скованно.
   —  Джас, познакомься, — воскликнул Пэтси,
—  это Анджела. Правда, она красивая? А это Джастина, — сказал Пэтси девушке. — Я тебе о ней много рассказывал. Она и ее муж — замечательные добрые люди. Джас, я хотел познакомить тебя с Анджелой, потому что мы решили пожениться и, можно сказать, уже поженились. Прошлой ночью.
   Джастине ничего не оставалось, как только взять себя в руки.
   —  Ну, что же, — сказала она, — проходите,
—  изумление было настолько сильным, что ей с трудом удавалось подбирать слова. — Анджела, можно мне называть вас по имени? — Девушка кивнула. — Вот и хорошо. Сейчас я угощу вас кофе. Пэтси, проводи девушку в гостиную, а потом помоги мне, пожалуйста, на кухне.
   —  Хорошо, дорогая племянница, — весело отозвался Пэтси.
   Когда он вошел к Джастине на кухню, она прикрыла дверь и спросила:
   - Пэтси, ты хоть знаешь, кто эта девушка? Ты хоть сколько-нибудь с ней общался?
   —  Я знаю Джас. Я избавил ее однажды ночью на улице от мужчины, который приставал к ней. Она была проституткой, - с потрясающей невозмутимостью сообщил он, — но занималась этим недолго. И вынуждало ее к этому, не спорю, неблаговидному занятию очень бедное существование, так как в семье V нее двенадцать детей.
   —  Господи, — воскликнула Джас, — вот не думала, что у нас в Лондоне еще существуют такие семьи!
   —  А они живут не в Лондоне. Просто Анджеле пришлось уйти из семьи и зарабатывать самой себе на жизнь.
   —  И что же, она не могла найти себе... э-э-э... другую работу?
   —  Джас, ну какая разница? — пожал плечами Пэтси. — Все равно с момента нашей женитьбы с этим покончено.
   —  Понятно.
   Пэтси старательно пропускал ее скептический тон мимо ушей.
   —  И, между прочим, благодаря именно Анджеле я некогда бросил пить, — он благодушно ухмыльнулся. — Потому что, когда позавчера я сделал ей предложение, она поставила условие, что выйдет за меня замуж, только если я брошу пить.
   —  Ну, это, безусловно, очень благородно с ее, стороны. Я, конечно, рада за тебя, но... В общем, тебе видней. Анджела, насколько я поняла, уже твоя жена, что теперь говорить об этом. Ты хотя бы сообщил об этом в Дрохеду?
   —  Нет, я думаю сделать сюрприз. Мы с Анджелой решили завтра же отправиться туда.
   —  Н-да, — в полном замешательстве пробормотала Джас. Прилепив на лицо самую, свою очаровательную улыбку, она открыла дверь и сказала— Ну, бери поднос, пойдем, а то твоя супруга уже, вероятно, заждалась и чувствует себя не в своей тарелке.
   —  Джас, только я тебя умоляю, не вздумай вгонять ее в краску. Она и так упиралась и не хотела приходить сюда.
   —  Пэтси, с каких это пор ты решил учить меня манерам?
* * *
   Анджела оказалась на редкость приятной и воспитанной девушкой. Джас пришлось изрядно постараться, прежде чем она оставила свой вызывающий тон и почувствовала себя достаточно раскованно и свободно. На какую-то шутку девушка засмеялась так искренне и чисто, что Джастина даже удивилась. Перед ней словно возник другой человек. Лед был сломлен. Анджела, сначала с трудом, но постепенно все легче и легче стала втягиваться в разговор. Правда, девушка все еще поглядывала то и дело на Пэтси, словно искала у него подтверждения своему поведению. Не позволила ли она себе лишнего? При этом краска каждую минуту заливала ее лицо.
   Пэтси засмеялся:
   —  Успокойся, дорогая. Тебе просто нужно расслабиться.
   От подобного замечания девушка покраснела еще сильнее, и Джастина, улыбнувшись ей, заметила:
   —  Не обращайте на него внимания. Пэтси никогда особенно не старался следить за своим языком.
   —  Разве я сделал что-то не так? — вполне искренне изумился тот.
   —  Если не считать, что вогнал свою жену в краску, — ничего, — ответила Джас.
   —  Знаете, — сказала Анджела, — я училась в университете, но потом у моих родителей не стало денег, чтобы платить за учебу. И мне пришлось бросить обучение. Я пыталась сама зарабатывать, получить стипендию, но сейчас это очень и очень сложно. Не буду рассказывать, как я попала в это место, но выбраться из него. Онажды оступившись, практически невозможно. И хотя то, чем я занималась, меня очень унижало, я ничего не могла поделать. Спасибо Пэтси, — девушка с благодарностью взглянула на мужа, — он протянул мне руку и помог выйти на нормальную твердую дорогу.
   —  А ТЫ; моя дорогая, в свою очередь, спасла меня от выпивки. Если бы ты не повстречалась мне, я бы проснулся в одно не очень радостное утро и обнаружил бы, что превратился в законченного выпивоху, неспособного прожить и часа без рюмки.
   —  А вас не смущает то, что Пэтси намного старше вас? — спросила Джастина.
   —  Нет. Вы знаете, мои родители... между ними тоже больше двадцати лет разницы в возрасте, но они прекрасно живут. Так что, я не вижу в подобном обстоятельстве ничего, что могло бы послужить препятствием к браку.
   —  Я рада за вас, — сказала Джастина, — если вы сами счастливы. Надеюсь, ваша жизнь сложится хорошо. А теперь давайте я покажу вам вашу комнату. Ведь вы, Анджела, теперь член нашей семьи, и вполне естественно, что вы останетесь у нас.
   —  Мне так неудобно стеснять вас... Может быть, мы с Пэти лучше пойдем ко мне?
   —  Ну что вы! Вы нас ничуть не стесните. Слава богу, в этом особняке места вдоволь.
* * *
   Через два дня Джас Т^ провожала их на теплоход, на котором они отплывали ь rw. тра лию. Девушка без того количество грима, в котором она появилась впервые в доме, выглядела очень милой и юной. И хотя ей было немногим больше двадцати, казалось, она гораздо моложе. На ней было новое изящное платье, подаренное Джас тиной взамен старого, слишком яркого. За два дня они успели «поработать» над прической Анджелы, и теперь волосы ее ниспадали волнистым водопадом на плечи, что очень шло девушке.
Несмотря на все старания, Анджела очень переживала перед путешествием. Хотя Джастина, как могла, успокаивала ее, объясняя, что в Дрохеде их ждет теплый прием, девушку буквально трясло. Она рассеянно пыталась поддерживать разговор, но это ей удавалось плохо.
   Джас, улыбнувшись, попробовала еще раз втолковать девушке:
   — У нас прекрасная семья. И, я думаю, вы будете чувствовать себя там, как дома. Вам не из-за чего так волноваться, Анджела. А тому, что Пэтси женился, все будут только рады. Для них последние три месяца вообще насыщены большими событиями. Сначала женился Джимс, потом Пэтси вылечился. А теперь он везет домой свою жену. Вы знаете, Джимс и Пэтси — единственные мужчины, которые, наконец- то, отважились обзавестись семьей. Так что вас встретят там, как нельзя лучше.
   Попрощавшись и дождавшись, пока теплоход отойдет из гавани, Джастина села в машину и отправилась домой.
* * *
   В Дрохеде молодых встретили великолепно. И Анджела убедилась, что она зря так переживала. Родственники Пэтси, конечно, были ошарашены, так как молодые появились без предупреждения, но по своей обычной привычке проявили гостеприимство, и Анджела сразу почувствовала себя дома.
   Она была счастлива оттого, что у нее наладилась нормальная жизнь, и просто обожала Пэтси.
   Мэгги как-то сказала Фионе:
   —  Мамочка, ты должна быть просто счастлива. За последние три месяца у тебя появилось две новых дочери.
   —  А я и в самом деле очень счастлива. Я и надеяться не могла на то, что кто-то из моих сыновей-женоненавистников когда-нибудь рискнет жениться. А за Пэтси я рада вдвойне. Он так быстро нашел себе женщину по душе. Хочу верить, что у него все будет замечательно.
   —  Я тоже хотела бы в это верить, — сказала Мэгги. — И думаю, мы все постараемся помочь им.
   Постепенно треволнения, вызванные столь скоропостижной женитьбой Пэтси, в Дрохеде улеглись, и жизнь, наконец, вошла в свою колею. Имение богатело. Компании, которыми владела Дрохеда, приносили достаточно большой и стабильный доход.
   Через месяц Джастина забрала из Дрохеды Злен и Барбару, и Джоан вновь приступила к своим обязанностям. После такого продолжительного отдыха Джастина и Лион очень радовались, что дом их опять наполнился детским
смехом, и что дочурки все время находится рядом.
   Через несколько месяцев из Дрохеды пришло известие, что Анджела беременна. Это было действительно радостное событие. Но было еще и печальное. Фиона совсем слегла. Она практически уже не поднималась с постели и не принимала участия в жизни имения. С каждым днем ей становилось все хуже, и врач, осмотревший старую женщину, отведя Мэгги в сторону, с прискорбием, подобающим ситуации, сообщил, что вряд ли изношенный организм Фионы сможет справиться с недугом. В лучшем случае наступит частичная парализация тела. В худшем...
   — Хотя, кто знает, какой из этих выходов предпочла бы сама больная, — закончил он и, печально покачав головой, протер очки.
   Джастина не на шутку взволновалась. Ведь она помнила, что уже давно, в ее последний приезд в Дрохеду, бабушка была очень сильно больна и ее состояние вызывало серьезное беспокойство.
   День за днём, за обычными житейскими, хлопотами прошло еще два месяца, в течение которых из Дрохеды приходили все более безрадостные сообщения о состоянии больной. И вот в середине октября Джастина получила телеграмму, что Фиона умерла.
   Они с Лионом, сразу же, отложив все дела и оставив дочерей на попечение няни, спешно выехали в Дрохеду.
* * *
   Имение было погружено в траур. Мэгги ходила с заплаканными глазами, а мужчины, хоть и держались более стойко, выглядели усталыми и отрешенными.
   Джастина и Лион прибыли как раз вовремя, чтобы успеть на похороны. Когда они добрались до Дрохеды, все, кто съехался проводить в последний путь Фиону, — а народу было предостаточно, — уже собрались у часовни.
   Стояла теплая погода, гроб был усыпан цветами. Венками и траурными букетами была усыпана и домашняя часовня. Это могло послужить объяснением постороннему глазу о том, как дорог собравшимся ушедший от них навсегда человек. Вуаль скорби накрыла имение невидимой пеленой.
   Из Джилленбоуна был вызван священник. Он не стал произносить надгробную речь. Не многие, но искренние и трогательные слова ото всех собравшихся сказал Лион. Священник тотчас же приступил к заупокойной службе.      ’
   И в это время разразился ливень. Казалось, сами небеса заплакали о смерти Фионы. Священник стоял, хак и подобает, в черной сутане и стихаре, а дождь хлестал по стеклам и стучал двумя этажами выше по железной кровле. Все они вышли под этот беспросветный водопад и по лугу направились к маленькому кладбищу за белой оградой. Люди с готовностью подставляли плечи под гроб и шли, скользя и оступаясь по мокрой траве, а дождь бил в лицо, и не было* видно, куда поставить ногу. А на могиле повара-китайца, на совсем уже выцветшем зонтике уныло позвякивали колокольчики.
   Поминки прошли чинно, как и полагается. В адрес Фионы было произнесено очень много хороших, добрых слов.
   А потом все кончилось. Пустились в обратный путь соседи, ссутулясь в седлах под дождем в своих бесформенных плащах. Собрался в дорогу и священник. Но перед тем, как уехать, он счел своим долгом придти к Мэгги. Она молча сидела за письменным столом, бессильно уронив руки и уставясь на них невидящим взглядом.
   —  Крепитесь, Мэгги, — сказал священник и сел напротив, чтобы видеть ее лицо.
   Она слепо взглянула на него, и священнику стало не по себе.
   —  Все будет хорошо, святой отец. Не волнуйтесь.
   Но слова ее не сбылись. Во время похорон, под проливным дождем, она простудилась. Да еще душевное расстройство усугубило недуг. Мэгги слегла.
   Она заболела так тяжело и сильно, что все не на шутку перепугались. Лиону пришлось съездить в Джилленбоун и привезти врача и сиделку.
   Врач тут же поставил диагноз, сказав, что у Мэгги тяжелейшее воспаление легких, осложненное сильными переживаниями, и посоветовал родным очень тщательно ухаживать за ней. Затем Лион отправил его на машине обратно, а сиделка, по настоянию врача, осталась ухаживать за больной, хотя Джастина и была против. Она считала, что семья сможет справиться с этим сама.
   К ночи Мэгги стало совсем плохо. Температура поднялась выше сорока градусов. Она вся горела и металась в. бреду.
   После прошедшего в тяжелом молчании ужина, .на всем протяжении которого в столовой царило постоянное гнетущее напряжение, Джастина поднялась к матери, чтобы проверить, как она себя чувствует.. Сиделка, устроившись подле постели Мэгги, меняла холодный компресс. Увидев вошедшую Джастину, она поднялась и с тревогой сказала:
   — У вашей матери страшный жар. В бреду она все время повторяет имя какого-то Ральфа, зовет его.
   Джастина ничего на это не ответила. Она с грустью и болью смотрела на мечущуюся в горячке мать. Сиделка сделала Мэгги укол и, отложив шприц, вновь принялась менять компресс со льдом. И лишь после того, как мама успокоилась и забылась в глубоком сне, Джас позволила себе уйти, сказав сиделке:
   —  Если вдруг что-то случится, пожалуйста, немедленно зовите нас. В любое время.
   —  Конечно, — ответила та. — Вам не стоит так волноваться. Все будет хорошо. Я прекрасно знаю, что такое пневмония и как поступать в случае обострения болезни. Доверьтесь мне и идите спать.
   Так, в напряжении, прошла целая неделя. Лион ежедневно привозил доктора, который лишь сокрушенно качал головой, глядя на больную. Сиделка проводила у постели Мэгги все ночи, а днем спала, и ее место занимали по очереди члены семьи.
   Только на исходе второй недели, во время очередного посещения, доктор, наконец, вздохнул с облегчением.
   —  Слава богу, — сказал он. — Кризис миновал, и смертельной опасности больше нет. Я думаю, что теперь миссис О’Нил быстро пойдет на поправку. Ваша мать очень сильная женщина. И еще, я думаю, что услуги сиделки вам больше не понадобятся. Теперь вы сможете справиться со всем и сами.
   Джастина пригласила доктора и сиделку пообедать с ними, так как уже настал обеденный час, а до Джилленбоуна было не меньше двух часов езды, а после обеда, который прошел почти в полной тишине, Лион, устроив доктора и сиделку в машине, повез их в город, предварительно горячо поблагодарив и щедро оплатив их услуги
   Мэгги, действительно, быстро начала выздоравливать. Через пару дней она уже смогла сидеть и наконец-то начала понемногу есть, хотя и была вынуждена придерживаться предписанной доктором диеты.
   —  Ну и напугала ты нас, мама, — сказала как-то вечером Джастина, сидя у ее кровати и наблюдая, как Мэгги с большим аппетитом кушает куриный бульон. — Честно говоря, мы были в панике, когда ты слегла.
   —  Ну что ты, дорогая, — слабо улыбнулась Мэгги. — Я не позволила бы себе ничего серьезного. Ведь мне еще очень хочется понянчить внуков, которые, я надеюсь, скоро появятся.
   —  Конечно, — уверила ее Джастина. — А теперь, я думаю, тебе надо отдыхать. Спокойной ночи, мама. Тебе погасить свет?
   —  Да, я что-то устала. Спокойной ночи, милая.
   Через пару недель Мэгги чувствовала себя совсем здоровой. Она уже не лежала и вновь взяла в свои руки все домашнее хозяйство. Ее видели то тут, то там, и отовсюду слышался ее голос. Казалось, она присутствовала одновременно во всех уголках большого дома. Властным уверенным голосом давала указания и большую часть дел брала на себя.
   Джастине только оставалось удивляться, откуда у матери столько сил и энергии и как она умудряется справляться с таким огромным' семейством. Ведь даже накормить восьмерых мужчин было делом весьма нелегким. Но Мэгги все делала словно шутя. Она привыкла к такой жизни с детства и для нее было бы неестественно долго оставаться в покое и полном одиночестве.
   Время шло, и Джастина с Лионом стали поговаривать о том, что пора возвращаться домой. Лиона ждали дела, а Джастина уже просто соскучилась по своему дому, по дочерям и, как ни странно, по Лондону. Холодному и туманному, к которому в свое время с трудом привыкала после австралийской жары.
   И вот, накануне отъезда, когда они сели ужинать, к дому подъехала машина и из нее вышел высокий, крепкий мужчина. Он уверенным шагом направился к дому и проследовал через несколько комнат прямо в столовую. Минни бежала за ним, пытаясь что-то сказать и остановить его, но он совершенно не обращал на нее внимания.
   — Всем привет* — сказал он, войдя, наконец, в столовую.
   Все присутствующие обернулись, и застыли в недоумении, глядя на него. А Мэгги вдруг побледнела и переменилась в лице, очень при этом напугав Джастину.
   Мужчина уверенным шагом направился к столу и сел, в упор глядя в глаза Мэгги. Все сразу заметили, что он был изрядно пьян.
   —  Господи... Люк... — прошептала она, поднимаясь со своего места. Но тут же, насколько смогла, взяла себя в руки. — Не ожидала тебя увидеть снова, '— уже несколько более уверенно сказала она.
   —  Понимаю, я гость нежданный, — Люк криво усмехнулся. — И, наверное, не очень желанный. Но все-таки я решил приехать. Ведь как-никак ты мне жена.
   —  Люк, коль скоро уж ты приехал, то поужинай с нами, а все разговоры и выяснения отношений мы оставим на потом. Объяснимся с глазу на глаз, если ты этого хочешь.
   —  Поужинать я не прочь, — громко сказал Люк, потирая руки. — Но чего терять время? Время, как ты понимаешь, — деньги. Поговорить мы можем и сейчас. Я так понимаю, это наша семья. Они же нам не чужие люди.
   —  Это не наша семья, Люк. Это моя семья. Ты к ней не имеешь никакого отношения. Я тебя прошу, давай поговорим позже.
   —  Ну что же. Попробуем. Хотя у меня не так много времени. Утром я должен буду уехать.
   —  Ты хочешь остаться на ночь? — изумленно спросила Мэгги.
   —  Да, а что в этом такого? Я ведь приехал не в . чужой дом, в свой. И к своей жене. Скажи-ка мне лучше, уж не эта ли рыжеволосая красавица моя дочь?
   Мэгги не успела ничего сказать. Джастина вступила в разговор.
   —  Да, — сказала она, зло и холодно глядя ему в глаза. — К несчастью, я родилась именно от вас. Наверное, с большой натяжкой, можно сказать, что я ваша дочь. Но уж точно никак нельзя утверждать, что вы — мой отец. Я не могу признать своим отцом человека, который впервые появился в моей жизни, когда мне уже исполнилось тридцать пять лет.
   —  Успокойся, Джас, — обратился к ней Лион, крепко сжав ее руку.
   Люк, судя по всему, был настроен агрессивно и вел себя так, словно приехал именно для того, чтобы устроить громкий скандал.
   —  А что же, дорогая доченька, мамочка не рассказала тебе, почему я исчез из ее жизни? Ведь это она во всем виновата. Я вкалывал, как вол на уборке тростника, чтобы заработать деньги, купить землю и получить возможность нормально содержать семью. А ей, видите ли, было тяжело ждать. Она не могла жить в одиночестве. Спроси-ка у нее, это ведь Мэг бросила меня. Кстати, Мэгги, ты ведь собиралась родить от меня второго ребенка? Ты родила его? Что-то я здесь никого больше не вижу.
   Глаза Мэгги наполнились слезами.
   —  Это не твое дело, Люк. Не суйся, пожалуйста.
   И тут не выдержал Лион.
   —  Мистер О’Нил, — сказал он, ровно и холодно, куда-то в сторону, — если вы сейчас не намерены успокоиться и вести себя пристойно, — хотя, нам понятно, что это крайне сложно для человека вашего склада, — то, я думаю, будет лучше, если вы "покинете этот дом и сделаете это сию же минуту.
   —  Ладно, ладно, ладно, — ответил Люк. — Какой грозный. Это кто же такой?
   —  Я — Лион Хартгейм, к вашему сведению. Муж Джастины. И я не позволю вам вести себя так, словно вам здесь чем-то обязаны.
   И тут Люк взбеленился. Глаза. его налились кровью, и пьяная улыбка сменилась гримасой откровенной, плохо контролируемой злобы.
   —  Конечно. Я вкалывал всю жизнь, как проклятый. Потратил на это всю свою молодость, все свои силы и здоровье. И только лишь для того, чтобы сделать нормальной жизнь своей семьи. А сейчас, когда я, наконец, приехал, чтобы порадовать свою жену известием, что я все же добился своего и купил землю, бросил плантации, собираюсь вернуться к ней, меня просто оскорбляют и хотят выкинуть из дома.
   —  Люк! — вскочила Мэгги. — Убирайся отсюда. Я говорила тебе, что дети, рожденные от тебя, тебя не касаются. И я говорила тебе, что больше не желаю тебя никогда видеть. Никогда! До; самой своей смерти!!! А у тебя хватило наглости явиться и обвинять меня в чем-то, да еще устраивать скандал в присутствии всей семьи. Ты променял меня в свое время на своих друзей, на жизнь, которая тебе нравилась. Я не интересовала тебя все эти годы. Тебя не волновали мои проблемы и твои дети. Так что, будь добр, убирайся. Я не хочу тебя больше видеть.
   —  Но ты не забыла, дорогая, — насмешливым, злым тоном проговорил Люк, — что ты еще моя жена?
   —  Я еще раз повторяю тебе, я не желаю тебя видеть. И я тебе не жена. Можешь подавать на развод. Я с удовольствием подпишу все нужные бумаги.
   —  А я не дам тебе развода, — воскликнул Люк. — Ни за что не дам.
   —  Мэгги, — спокойно и жестко сказал Лион, — все будет нормально. Этот человек не будет вам больше отравлять жизнь. Подавайте на развод сами, а я, чем смогу, постараюсь вам помочь.
   —  Спасибо, Лион, — благодарно улыбнулась ему Мэгги.
   Глаза Люка зло заблестели.
   —  Хорошо. Вы хотите скандала? Будет вам скандал, я обещаю. Я так просто этого не оставлю. А теперь, приятного вам аппетита, — сказал он, опрокинул стул и, не прощаясь, быстрым шагом удалился.
   Еще некоторое время в столовой стояла гробовая тишина. Все слушали, как хлопнула дверца машины, взревел мотор, и шум двигателя постепенно стал удаляться. Молчание сохранялось до тех пор, пока он не затих совсем.
   Все это произошло за каких-то двадцать минут. Люк явился, как разрушающий ураган, пронесся по комнате и так же стремительно умчался куда-то. Никто не знал, что он будет делать дальше, какие конкретные шаги будет предпринимать и какие мыслишки зреют в его одурманенной алкоголем голове, но всем было ясно: Люк не пропадет из их жизни просто так, а доставит еще массу хлопот и неприятностей.
   Лион и Джастина решили задержаться еще на некоторое время, пока все не утрясется, чтобы поддержать Мэгги. Вокруг Мэгги было много мужчин, но все они, так же как и она, были ошарашены этим внезапным вторжением. И лишь один Лион сохранял хладнокровие и знал точно, что нужно делать.
   — Никогда не понимал подобных вещей, — как-то сказал он угрюмо. — Выродки, вроде этого Люка, врываются в нашу жизнь, топчутся по ней в своих грязных башмаках, плюют и сморкаются в нее и при этом чувствуют себя очень комфортно, а мы смущаемся, как бы не задеть1 их тонкую душу. Не понимаю...
   Джастина была вынужденна согласиться с мужем. По сути> СХ СЫЛ      сёоя
несколько неловко перед новоявленным родственником, и этот «барьер родства» не позволял им, по крайней мере, пока не позволял, спустить Люка с лестницы. Если кто и был способен на подобный решительный шаг, то только Лион.
   На следующий день они вместе с Мэгги от правились в Джилленбоун, где подали заявление о разводе. Они хотели, чтобы все было быстро и тихо, но, как выяснилось, Люк тоже не сидел сложа руки. В светской хронике центральной джилленбоунской газеты стали появляться заметки о грядущем громком бракоразводном процессе. А вскоре это сообщение подхватили и газеты более крупных городов, так как Дрохеда и ее владельцы были самыми богатыми и очень заметными фигурами в местной жизни.
   Через несколько дней вечером Люк позвонил сам. Он был сильно «подшофе», что, похоже, стало его нормальным состоянием. Мэгги сообщила ему, что подала прошение о разводе, и попросила встретиться с ней завтра в суде и подписать свое согласие. Услышав ее слова, Люк издевательски захохотал в трубку.
   —  Я ведь уже сказал тебе, дорогуша. Никакого развода! Ни-ког-да! Я даже говорить об этом не стану. Не-ет! Если ты думаешь, что так просто будет отделаться от меня, то заблуждаешься. Очень заблуждаешься. Ха!
   Он бросил трубку.
   Мэгги и Лион долго думали, что можно предпринять, и, наконец, Лион сказал:
   —  Такие люди ничего не делают из принципа. Это чувство атрофируется в них после полугода регулярных возлияний. Он, явно, преследует меркантильные цели. А что, дорогая Мэгги, если мы заплатим ему? Как вы думаете, деньгами мы сможем успокоить этого мерзавца?
   —  Да, деньги для него всегда были на первом месте, — услышав это, Лион утвердительно кивнул. — Деньги и развлечения. А поскольку одно неразрывно связано с другим, я думаю, можно попытаться.
   На следующий день они встретились с Люком у здания суда, и Лион пригласил его сесть в машину и поговорить. Люк начал было кричать, но, когда услышал, что дело касается денег, слегка сбавил тон, однако, опасаясь за собственную безопасность, сначала, тщательно осмотрев машину, убедился, что, кроме Лиона, других мужчин в ней нет. Последнее обстоятельство прибавило ему смелости. Он начал как бешеный торговаться.
   —  И сколько вы намерены мне заплатить? — без обиняков спросил он.
   —  А сколько вы хотите? — холодно ответил вопросом на вопрос Лион. — Учтите, у нас мало времени, и поэтому не делайте бредовых предложений. Хоть в .этом-то будьте мужчиной.
   Люк задумался. Примерно с четверть часа они ждали, что же он, наконец, скажет. После затянувшихся размышлений, почесывая небритый подбородок, он заявил:
   —  Я думаю, сто тысяч фунтов меня бы вполне устроило.
   —  Я же предупреждал, у нас мало времени.
   —  Черт побери, — возмутился, дохнув перегаром, Люк, — а вы что, хотите, чтобы я отпустил ее даром?
   —  Я думаю, мистер О'Нил, самое большее, что мы можем предложить вам, десять тысяч.
   —  Ха, молодой человек. Да вы, никак, смеетесь надо мной? Нет, ради таких денег я не лишу себя удовольствия устроить громкий общенародный процесс.
   —  Ну что же, это ваше право. Процесс так процесс. Отлично. Мы будем готовы к нему. У нас есть деньги, чтобы нанять хороших адвокатов, и они принародно, — Лион даже не улыбался, — спустят с вас шкуру. Идите вон.
   Поняв, что дело оборачивается против него, Люк торопливо добавил:
   —  Ладно, меня устроило бы и девяносто тысяч.
   —  Я могу повторить. Десять тысяч и ни пенсом больше — глядя прямо перед собой ответил Лион. — Да и то, по-моему, это слишком большая сумма для вас. Я не дал бы вам и шиллинга, если бы не Джас. Итак, десять тысяч, либо убирайтесь прочь/
   —  Ну, пятнадцать.
   —  Вон.
   —  Двенадцать! Я столько лет...
      Свою историю вы можете излить приятелям в пабе.
   —  Одиннадцать.
   —  Нет, — Лион, был сама непреклонность.
   —  Ладно. Черт с вами. Но деньги наличными и вперед!
   —  Пять тысяч. Вторую половину после заключения договора.
   —  Я вам не верю! Вы обманете меня!
   —  Это ваша проблема.
   —  Хорошо, — после мучительных раздумий согласился Люк.
   Все вместе они поднялись в здание суда, где и составили надлежащий договор. Сжимая в кармане пачку купюр, Люк занес перо над бумагой, затем замешкался и просительно осведомился:
   —  Но вы не обманете меня? Даете слово? Дайте слово!
   —  Неужели человек вашего склада способен верить кому-нибудь на слово? — презрительно усмехнулся Лион. — Не смешите нас.
   Люк, махнув рукой, поставил свою подпись на всех необходимых бумагах, получил деньги и довольно улыбнулся.
   —  Вы — настоящий джентльмен. Приятно иметь дело с джентльменом.
   Лион перечитал документы, аккуратно сложил их и протянул Мэгги:
   —  Возьмите, Мэг, и храните их как зеницу ока. А вы, — он повернулся к Люку и брезгливо сказал: — Убирайтесь и не вздумайте появиться в Дрохеде еще раз. Если же подобная мысль придет вам в голову, учтите, я прикажу спустить вас с лестницы, а затем вызову полицию, и мы возбудим против вас уголовное дело по обвинению в вымогательстве. Вам ясно?
   —  Да, сэр. Конечно, сэр. Я... никогда больше...
   —  Вот и хорошо, — перебил Лион. — А теперь идите вон!
   —  Да-да. Спасибо, сэр. Вы настоящий джентльмен.
   —  Идите вон! И поспешите, иначе я спущу вас с лестницы прямо сейчас.
   Люк побледнел. Лион был не крепче его, но зато настроен куда решительнее и серьезнее.
   —  Я уже ушел, сэр. Больше вы обо мне не услышите.
   —  Слава богу. Я рад.
   Когда они вышли из здания суда, Люка уже нигде не было. Лион предупредительно открыл дверцу лимузина и помог Мэгги и Джастине сесть. Сам он устроился за рулем. Через минуту машина уже катила по дороге в Дрохеду.
   Первым нарушил молчание Лион:
   —  Эти скоты понимают только такой язык. Никакие аргументы на них не действуют. Вежливость они принимают за слабость. Им нужно давать понять, кто хозяин положения. Но теперь все позади, с ним покончено, и вы можете возвращаться к своей привычной, спокойной жизни.
   —  Спасибо тебе, Лион. Не знаю, что бы, я без тебя делала.
   —  Не за что, — улыбнулся женщинам тот.
Я получил удовольствие, поставив эту скотину на место, — он минуту помолчал и, засмеявшись, добавил: — Эх, если бы это было так же легко сделать в Конгрессе...
* * *
   За несколько дней жизнь в усадьбе вошла в привычную колею. Все относительно успокоились. И неприятный инцидент начал забываться.
   Лион и Джастина уехали домой, на прощание еще раз успокоив Мэгги. А вскоре Мэгги позвонила в Лондон и сказала:
   —  Представляешь, Джас, вчера в газете, в хронике происшествий, я прочитала, что «мистер Люк О’Нил в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения попал под машину и скончался».
   —  О, господи. Я надеюсь, ты не принимаешь это близко к сердцу, мама?
   —  Как ни странно, нет. Жаль только, что он так и не успел истратить полученные от нас десять тысяч. Давай оставим эту неприятную тему! Как поживают дети? Как Лион?
   —  У нас все хорошо.
   —  У нас, слава богу, тоже. Ладно, дочь, звони, не пропадай. Напиши иногда несколько строк. Это ведь не Бог весть какое дело, правда?
   —  Конечно, мама, я люблю тебя.
   —  Я тоже люблю тебя, доченька, — Мэгги повесила трубку.
   Джастина горестно вздохнула и подумала о том, как же много пришлось в жизни пережить ее матери и сколько, возможно, придется пережить еще.

* * *
   В это время в Дрохеде, наконец-то, произошло великое, по их меркам, событие. Анджела родила Пэтси сына. Все имение, в полном смысле слова, ходило ходуном, поскольку молодой отец, не находя себе места от счастья, метался по дому, создавая страшную суету даже там, где ее, вроде бы, быть не должно.
   Пэтси ходил гордый, веселый и возбужденный, и глаза его лихорадочно блестели тем самым блеском, который отличает сумасшедших и молодых родителей. Он постоянно обнимал и целовал Анджелу и целыми днями проводил возле детской кроватки.
   Малыш родился крепкий и здоровый. Таких детей в их роду еще не было. Настоящий богатырь.
   Поведение Пэтси выглядело странным и забавным. Анджела очень быстро освоилась с ролью матери и выглядела просто прелестно. Ее нерастраченная нежность наконец нашла вполне естественный выход и чудесным образом красила молодую женщину.
   А вот видеть, как дурачится и сходит с ума пятидесятилетний папа, нянчащийся со своим запоздалым ребенком, было ужасно забавно. Он вел себя, словно двадцатилетний юнец, который совершенно не может сдерживать чувств и эмоций.
   Мэгги только ходила и посмеивалась над ним.
   —  Пора бы тебе уже угомониться и вести себя посерьезнее. Ведь ты теперь отец. Положение обязывает держаться посолиднее. Давай, Пэт, возьми себя в руки.
   —  Еще успеется, - восклицал тот и в очередной раз сжимал жену в своих медвежьих объятиях, с сумасшедшим смехом и воплями кружил ее по комнате.
   Она отвечала на это с притворным выражением стыдливости на лице:
   —  Ну что ты делаешь, дорогой, на нас ведь смотрят.
   А Пэтси на эти ее слова только удивленно хлопал глазами.
   —  Ну и что с того? Пусть себе смотрят. Слава богу, есть чем похвастаться. Вон какого замечательного ребенка мы произвели на свет. Ничего страшного, если кто-то и позавидует чуток. В конце концов, не каждый же день у меня родится по сыну, верно?
   Джастина, получив это радостное сообщение, отправила в Дрохеду целую гору подарков, большая часть которых предназначалась для малыша и его родителей. Здесь можно было найти буквально все, что могло понадобиться новорожденному в первый год жизни.
   В тот же день Джас позвонила в Дрохеду, чтобы лично поздравить молодых родителей и сказать, что летом они, конечно же, приедут, чтобы посмотреть на своего нового родственника и увидеть также сына Джимса и Мэри.
   —  Ведь он уже, наверное, совсем большой, — улыбаясь, промолвила она, представив очаровательного, красивого карапуза. — Мы ведь уже года два не виделись.
   Пэтси сам подошел к телефону.
   —  Я тебя поздравляю, — сказала Джас. — Растите большими и здоровыми. Только смотри не сойди с ума. Мама мне уже рассказала, что ты там вытворяешь.
   —  Не бойся, от этого с ума не сходят, — заявил ей Пэтси и передал трубку Мэгги.
   —  Я уже начинаю бояться за него, — весело сказала Мэгги.
   —  Ничего, это пройдет. Ведь он действительно рад до сумасшествия. Ему пришлось ждать этого ребенка целых тридцать лет. И достался он ему очень тяжело. Так что, я, например, прекрасно понимаю своего дядюшку. Я отлично помню, как он страдал и что, ему довелось пережить.
   —  Я тоже помню это, — засмеялась Мэгги. — Однако он ведь уже давно не юноша. И, даже искренне уважая его чувства, кое-чего я все же не могу понять.
   —  Например?
   —  Ну, хотя бы, зачем стоять с бутылочкой у кроватки всю ночь?..
   За два месяца до окончания колледжа девочки устроили настоящий переполох. Они на некоторое время забросили занятия, так как мысли их сейчас занимал предстоящий выпускной бал. Каждая уже получила приглашение от молодых людей, которые учились вместе с ними, и сейчас разговоров только и было о том, какие бы наряды себе придумать, чтобы затмить всех остальных.
   Барбара, как и ко всему прочему, относилась к этому более спокойно. Ее волновал лишь аспект пристойности и уместности костюма. А вот Элен подошла к проблеме более глобально.
Она совершенно категорично заявила, что намерена стать королевой бала, на что Джастина рассмеялась и сказала:
   — Если у тебя уже сейчас такие мысли в голове, то ты до бала не доживешь.
   Но Элен, тем не менее, относилась к этому вопросу крайне серьезно.
   Но наконец-то все было готово, и девочки, слегка успокоившись, вновь принялись за занятия. Ведь кроме выпускного бала их ожидали еще и вступительные экзамены.
   Барбара в тайне ото всех отправила документы в университет и теперь с лихорадочным трепетом ждала, что же ей ответят. А Элен продолжала настаивать на том, чтобы ее отпустили в Рим. Родители отчаянно сопротивлялись. Хотя они старались высказывать свои пожелания в максимально корректной форме, периодически между ними и дочерью вспыхивали ссоры, и нередко довольно серьезные. Однажды даже Элен разошлась до того, что, хлопнув дверью, умчалась из дому и пропала. Она не являлась домой два дня. За это время Лион и Джастина едва не сошли с ума. Они подняли на ноги едва ли не всю страну. Лион подключил к поискам всех своих знакомых, кто только мог оказать им помощь. Были проверены все морги, больницы, полицейские участки, но нигде ничего сообщить не смогли. Целая когорта полицейских обшаривала округу, объезжали знакомых Элен, дежурили в колледже, на случай, если она появится там, но все было напрасно.
   А через два дня Элен явилась домой, как ни в чем не бывало. И вела себя так, словно все нормально. Лион был так зол, что устроил Элен страшную встрепку. Джастина даже испугалась, что он может ее ударить, но дипломатическое воспитание победило и слава богу, дело до этого не дошло.
   Вскоре Барбара получила ответ из университета и ходила теперь по дому с самым загадочным видом. Джастина долго пыталась узнать причину этой загадочности, но Барбара по- прежнему хранила гробовое молчание.
   И вот наступил долгожданный день выпускного бала. Экзамены были уже позади, и волнение после них успело немного приулечься. Девушки с самого утра начали приводить себя в порядок и готовиться к балу. Они через каждые полчаса принимали душ, потом накладывали косметику, причем так, что Джастине не оставалось ничего больше, как ужасаться.
   —  Господи, Элен! И с таким слоем грима ты собираешься стать королевой бала?
   —  Я не собираюсь, я стану, — заявила, как ни в чем не бывало, Элен.
   Мать только вздохнула. Возразить на это было нечего. Джас лишний раз убеждалась в правоте мужа. Самомнение у их дочери было убийственным.
   Сестры до самого отхода крутились перед зеркалами и закружились до такой степени, что, на взгляд Джастины, выглядели уже утомленными. Но только на ее взгляд. Девочки же щебетали, смеялись, болтали о чем-то, лихорадочно завершая последние приготовления. Вскоре за ними заехали молодые люди, которых Джастина, как выяснилось, видела впервые. Но взяв как с девочек, так и с их кавалеров кое-какие обещания, Джас проводила дочерей и приготовилась терпеливо ждать, так как была предупреждена, что сегодня они придут «очень-очень-очень поздно».
   «Что же, — думала Джастина. — Ведь, действительно, я не могу их привязать к себе навсегда. Они, в сущности, уже взрослые девушки. Настолько взрослые, что с успехом строят планы на жизнь и горячо их отстаивают. И, в конце концов, выпускной бал — очень значительное событие. Так что, придется нам с Лионом молча понервничать».
   Однако самое большое потрясение ждало ее впереди и заключалось оно в следующем.
   Элен, действительно, стала королевой бала, что окончательно сразило Джастину. Она никак не могла понять почему. Девочка ее, конечно, была очень симпатичной, хорошенькой, привлекательной. Но красавицей... Этого бы Джастина не сказала. Но факт оставался фактом. И Элен, прибежав домой, нахлобучила на голову королевскую корону и, словно манекенщица по подиуму, стала вышагивать по огромной гостиной.
   —  Ну и как, мам? Я теперь титулованная особа. А вы мне не верили, — сказала она.
   —  Я рада за тебя. Только не забывай, что у этой титулованной особы скоро начинаются суровые будни. Может быть, ты еще не вполне осознала это, но сегодня вечером твое детство закончилось, моя дорогая. Теперь давайте беритесь за дело.
   Элен лишь фыркнула и завела свою обычную песню:
   —  Я не буду заниматься никаким делом, если вы с папой не разрешите мне поехать учиться в Италию.
   —  Господи, ну сколько раз мы уже об этом говорили! Сколько же еще можно?
   —  Сколько можно, сколько можно... Сколько нужно, — дерзко ответила ей Элен. — Ну, ладно, мамуля, — она поцеловала ее, — я дико хочу спать. Просто умираю. Наверное, просплю сегодня до самого вечера, — и девушка вихрем унеслась в свою спальню.
   Через две недели все решилось само собой.
   Барбара получила допуск к экзаменам в Гарвардский университет на юридический факультет, о чем с сияющими глазами и сообщила родителям.
   —  Ну и размах, дорогая моя, — сказал Лион. — Ты времени зря не теряла. Я видел, как ты занималась последние два года, и думаю, что нам с мамой лишь остается пожелать тебе удачи. А когда экзамены?
   —  Через три недели, папа. Только я боюсь ехать одна.
   —  Ты же уже взрослая девушка. Элен же съездила в Италию и, надо сказать, очень удачно. С ней ничего не случилось.
   —  Папа, а можно заранее заказать для меня номер в каком-нибудь отеле?
   —  Это, я думаю, нам вполне по силам.
   Оставшиеся до отъезда дни Барбара бегала по магазинам, покупала то, что считала необходимым, а вечера проводила за книгами, лихорадочно поглощая то, что, как ей казалось, она знала слабо или вообще упустила.
   С Элен же все обстояло гораздо хуже. Она, оказывается, уже созвонилась с мистером Ла Троз, и он еще раз настоятельно посоветовал ей приехать к нему учиться. На этой почве в семье ежедневно вспыхивали ссоры, а иногда даже громкие скандалы, так как Элен продолжала настаивать на своем.
   Однажды, когда Джас и Лион остались наедине, она сказала Лиону:
   —  Может быть, нам все-таки отпустить ее? Вспоминаю себя и представляю, что бы устроила я, если бы в свое время меня не отпустили в Сидней. Я, правда, вела себя более деликатно. Но тут уж ничего не поделаешь. Время диктует нравы. А Элен у нас немного не так воспитана, как воспитала мама меня. Но еще хорошо, что она не носит гребни или кожаные куртки, увешанные цепями и прочими железяками. Не лучше ли будет, если девочка серьезно займется живописью?
   —  Ну что ж, возможно, ты права даже в большей степени, чем думаешь, дорогая, — согласился Лион.
   Посовещавшись, они решили все же отпустить Элен в Рим, но только если она согласится на некоторые их условия.
   Во время очередного разговора с дочерью Джастина сообщила об этом решение и Элен.
   —  Ну, и что за условия? — прищурившись, подозрительно поинтересовалась Элен.
   —  Первое, и самое главное, ты должна будешь каждую неделю, несмотря ни на что, писать нам или хотя бы звонить, чтобы мы знали, как у тебя дела. Второе, зная твое пристрастие к различного рода шумным компаниям и протестам, мы с папой просто требуем от тебя, чтобы ты не ввязывалась ни в какие политические компании, как бы тебе весело от этого не было. И в-третьих, я настоятельно прошу, чтобы ты взяла с собой нашу няню. Она будет сопровождать тебя и помогать тебе во всем.
   —  Ну уж нет! Если с первыми двумя условиями я как-то могу согласиться, то последнее... — она замялась, — прости меня, мама, но третье условие это просто какой-то нонсенс! Это что же, я постоянно буду под надзором? Да бедная Джоан с ума сойдет со мной. Ей придется не спать ночами, она станет страдать из-за того, того я плохо ем. Ты прежде всего ее поставишь в неловкое положение. Она будет постоянно переживать, что со мной что-нибудь случится. Ведь Джоан должна отвечать за меня перед вами. Правильно? Разве необходимо подвергать нашу бедную няню столь жестоким испытаниям?
   —  Да, правильно. Но Джоан на это согласна. Дело только за тобой.
   —  Нет, последнее условие я принять не могу. И если оно уж настолько обязательно, то мы можем закрыть эту тему.
   —  Ну, в таком варианте, дорогая, ни о каком Риме не может быть и речи. Мы с папой, конечно, любим тебя, верим в твой несомненный талант, но, зная твой характер, я думаю, что тебе лучше учиться где-нибудь в Лондоне, чтобы постоянно находиться у нас на глазах.
   Элен как-то странно посмотрела на мать, фыркнула и вышла из комнаты.
   Несчастье случилось через несколько дней. Джастина и Лион должны были отправиться в аэропорт, чтобы проводить Барбару на самолет, летящий в Америку. Элен отказалась ехать с ними. Сославшись на головную боль, она горячо попрощалась с сестрой и пожелала удачно сдать экзамены. А когда родители вернулись домой, Элен они там уже не застали. Вместо нее они обнаружили написанную рукой дочери записку. Свернутый пополам лист бумаги ждал их на столе в гостиной. В нем сообщалось, что их дочь с глубоким сожалением просит у них прощения, но, поскольку они так сильно упорствуют, а она не собирается отступать от своих планов, то ей придется уехать в Рим без их согласия.
   Джастина, прочитав записку, выронила листок из ставших вдруг непослушными пальцев и тяжело опустилась в кресло. Лион страшно разозлился.
   —  Я, конечно, понимаю, что ей хочется учиться, но так себя вести... Это переходит все границы! Я сейчас же поеду в «Хитроу» и верну ее!
   Надев плащ, Лион торопливо выбежал на улицу.
   Вернулся он через три часа хмурый и расстроенный. Джастина не стала задавать ему вопросов. По его лицу все было ясно и без слов.
   —  Она все-таки улетела, — устало сказал Лион и, не снимая плаща, на котором повисли капли дождя, сел в кресло. — Я опоздал на семнадцать минут. Наверняка, она заранее заказала билет. Хорошо, как только она даст о себе знать, я поговорю с этой своенравной девицей.
   Джастина видела, что он нервничает, очень расстроен и страшно зол на дочь. Она, испытывая те же чувства, что и Лион, попыталась все-таки как-то успокоить его. Но, видно, ей это плохо удалось. Во время первого же звонка Элен из Рима, когда она сообщила, что долетела прекрасно и замечательно устроилась, Лион заявил ей, что он не будет настаивать на ее возвращении. Раз она сочла возможным повести себя так по отношению к ним, он очень обижен на нее и помогать будет только в самом крайнем случае.
   —  Я надеюсь, дочь, что, коль скоро ты такая самостоятельная, то, наверное, сможешь и сама содержать себя.
   Джастина хотела было возразить против этого, но ничего сказать не успела, так как Элен, услышав эту новость, просто бросила трубку.
   Лион оглянулся на жену и, посмотрев ей в глаза, сказал:
   —  Я все понимаю. И ее прекрасно понимаю, и тебя. Но уж раз самостоятельность, то во всем. Так что, прошу тебя, не обижайся.
   В этом году Барбара уже не вернулась в Лондон. Она успешно выдержала вступительные экзамены и была зачислена в университет на факультет юриспруденции. Девушка была так рада, что невольно заразила своей радостью и родителей.
   Но все же ее настроение было подпорчено, когда Барбара узнала о бегстве Элен. Она очень волновалась за сестру, от которой не было ни слуху ни духу. Лишь в конце лета от Элен пришло короткое, лаконичное письмо. В своей обычной для ссор сухой и предельно вежливой манере девушка сообщила, что экзамены сданы, она поступила в академию, а заодно и официанткой в ближайшую забегаловку.
   «Так что, — писала она, — дорогие родители, я думаю, что справлюсь со своими проблемами сама. Если мне и будет тяжело, то хотя бы с голоду я не умру, на этот счет вы можете быть абсолютно спокойны».
   Письмо очень расстроило Джастину, но одновременно смягчило ее отношение к дочери. Она порадовалась за Элен. В том, что девочка проявила такую настойчивость в достижении цели, было что-то достойное уважения. Джастина считала, что это прекрасная черта, хотя лучше было бы, если бы она была присуща не женщине, а мужчине.
   Но, между тем, время шло. Девочки периодически давали о себе знать. У них все было в порядке. Изредка приходили письма из Дрохеды. Дела там шли хорошо, дети подрастали. Особенно часто писал Пэтси. Он очень пространно и с любовью расхваливал своего маленького забавного сынишку и однажды даже вложил в письмо несколько фотографий — своего сына и Роберта, сына Джимса. В его письмах любовью было пропитано каждое слово, и Джастина подчас, перечитывая их, удивлялась, откуда в ее дяде столько романтики, поэзии и нежности.
   Лион постоянно был в разъездах. В последнее время работа требовала частого его присутствия в Бонне. И супруги стали подумывать о том, чтобы, сохранив за собой особняк в Лондоне, переехать на какое-то время в Бонн. Ведь здесь их сейчас ничто не держало. В одну из поездок Лион взял жену с собой. Пока он будет заниматься своими делами, она должна была заняться домом.
   Они решили, что Джастина присмотрит подходящий дом, и, если он их устроит, Лион купит его, а Джас, пока муж будет работать, займется обустройством и обстановкой.
   Когда они приехали в Бонн и на такси добрались до шикарного двухэтажного особняка, в душу Джастины закралось подозрение. Как-то уж больно по-хозяйски привез ее сюда Лион.
   —  Ты разве уже снял дом, дорогой? — спросила она.
   —  А это мой сюрприз для тебя. Ты должна жить во дворце, и ты будешь в нем жить.
   —  Хочешь сказать, что это наш дом, да?
   —  Да, я купил его несколько месяцев назад, и сейчас как раз завершились работы над интерьером. Я предполагал, что нам придется на какое-то время переехать сюда, и подумал, что неплохо было бы все приготовить заранее. И неужели ты думаешь, что я, чуть ли не каждую неделю летая из Лондона в Бонн, живу в гостиничном номере?
   Джастина ничего не ответила на это. Дом был прекрасным. Он поверг ее в изумление. В огромных светлых комнатах с высокими потолками удобно расположилась антикварная мебель, привезенная из Англии и Франции. Уют создавали отделанные палисандровыми панелями стены с развешанными на них картинами импрессионистов, мраморные полы, покрытые роскошными абиссинскими коврами.
   Лион с интересом наблюдал за тем, как Джастина осматривает холл, а потом подошел и поцеловал ее.
   —  Тебе нравится? — спросил он.
   —  Это великолепно, Ливень. Я не устаю поражаться твоему аристократическому вкусу.
   Он повел Джастину по дому, чтобы она смогла хорошенько все рассмотреть.
   Комнаты поражали воображение своими размерами. С большим успехом их можно было бы называть залами. Первым делом муж изъявил желание показать ей спальни. Одна из них, которая предназначалась для хозяев, была оформлена в приглушенных красных тонах. Отделка напоминала старинную позолоту.
   Джастина осмотрела остальные залы, роскошные, примыкающие к спальням ванные комнаты, а оставшись одна, в то время как Лион пошел приготовить коктейли, она неподвижно застыла. Ее задумчивый взгляд скользил по отделанной золотом белой мебели комнаты для гостей, двухспальной, покрытой шифоновым покрывалом кровати-канапе. Все поражало взгляд.
   Когда она спустилась, наконец, вниз, в гостиную, Лион вопросительно взглянул на нее.
   —  Дом просто шикарный, дорогой.
   —  Я так хочу, чтобы тебе было здесь хорошо, Джас. Не хуже, чем в нашем уютном гнездышке в Лондоне.
   —  С тобой мне везде будет хорошо. Давай выпьем чего-нибудь наконец. У меня в горле пересохло.
   —  Пойдем на кухню.
   Пока она в одиночестве бродила по дому, Лион приготовил не только коктейли, но и легкий завтрак, состоящий из тостов, джема, масла и апельсинового сока. Немного подкрепившись, они отправились в спальню, так как обоих утомил перелет.
   Вечером Лион пригласил жену в ресторан.
   —  Мы давно нигде не были вместе, а сегодня у меня как раз свободный вечер. Мы должны провести его как можно лучше. Пойдем куда-нибудь, пообедаем, потанцуем в конце концов. Мы уже сто лет не танцевали. Нужно же нам отметить наше новоселье!
   Джастина с радостью согласилась и начала готовиться к предстоящему вечеру. Она приняла долгую расслабляющую ванну и стала одеваться. Ее роскошные волосы отливали пламенем в хорошо освещенных зеркалах гардеробной. Стройную, несмотря на то, что Джас была уже не юной девушкой, фигуру приятно подчеркивало шелковое белье, а длинные ноги облегали тонкие прозрачные чулки. Складка между бровями выражала сомнение по поводу того, что надеть. Уперев руки в бедра, Джастина размышляла, какое из двух платьев, разложенных на кровати, ей выбрать — шерстяное белое с кремовым оттенком или облегающее фигуру ярко-синее с зеленоватым отливом. Она прикусила ноготь на указательном пальце и молча отругала себя за то, что делает проблему из этих приготовлений.
   Лион сам разрешил эту дилемму.
   —  Надень белое, — сказал он.
   Она испуганно вскрикнула от неожиданности и повернулась лицом к двери. Муж ее был совершенно неотразим в своем роскошном вечернем костюме и сияющей белизной рубашке.
   —  Ты напугал меня, — сказала она.
   —  Прости, я не хотел. А все-таки надень белое, — повторил он, вытаскивая из кармана длинный, черный бархатный футляр. — А вместе с ним вот это, — он нажал на кнопку и, открыв крышку футляра протянул жене.
   Джастина знала толк в драгоценностях, но при виде изумрудов и бриллиантов ахнула, глаза ее расширились. Ансамбль состоял из четырех предметов — колье, тонкого браслета и пары серег, каждая размером с четверть доллара. Дизайн был простым и элегантным, а камни — великолепной работы. Гранильщики и ювелиры превзошли самих себя. Это даже были не украшения. Это были произведения искусства. Джастина завороженно смотрела на них, утратив дар речи.
   —  Тебе нравится? — спросил Лион.
   Его мягкий голос вывел ее из задумчивости.
   —  Они великолепны, — ответила Джастина.
   —  Я выбрал изумруды, поскольку они подходят к твоим глазам. И бриллианты будут прекрасно гармонировать с твоей белоснежной кожей. Одевайся, дорогая, а то я просто умру от голода.
   Лион вышел из комнаты, сказав на прощание:
   — Я буду ждать тебя в гостиной, дорогая.
   Некоторое время он сидел в одиночестве. Он думал о том, что просто обожал свою жену и какая прекрасная жизнь уже ими прожита и что еще предстоит прожить. И вдруг жгучее желание пронзило его. Он хотел ее именно сейчас. И хотел обладать ею с такой ураганной силой, которая шокировала даже его самого. Лион был полон решимости осуществить свое желание.
   Звук гулких шагов Джастины, спускающейся по лестнице, вывел Лиона из задумчивости. От зрелища, представшего перед ним, у Лиона просто перехватило дыхание. Не скрывая восхищения, он смотрел на Джастину, которая остановилась, слегка покачнувшись, у основания лестницы. Белое платье светилось, резко контрастируя с тициановской роскошью ее волос. Задрапированный лиф платья обрисовывал красивую линию груди, а юбка завихрялась у стройных икр. В глазах ее отражался блеск драгоценных камней. Но и платье, и драгоценности служили лишь оправой великолепию самой Джастины.
   По мнению Лиона, с того самого момента, как он впервые встретился с ней, она была единственной драгоценностью на свете, которой просто нет цены.
   —  Восхитительно, — сказал он. В голосе его прозвучали ноты благоговения.
   —  Спасибо, Ливень, — с нежностью поблагодарила она, и сама удивилась, что назвала его так. Уже давно она не произносила этого имени. — Да, эти камни, — сказала она, — редкой красоты.
   —  Я имею в виду тебя. Камни — это лишь холодные, неодушевленные камни. Твое же тепло дает им жизнь.
   Они приехали в роскошную гостиницу. Ресторан, расположенный на третьем этаже, мог послужить образцом элегантности и вкуса. Главный зал был освещен скрытыми светильниками и мигающими свечами, стоящими в центре каждого стола.
   Здесь подавали французскую кухню. Галантный, словно один из королевских мушкетеров, метрдотель провел их к укромному столику, заказанному Лионом. Отказавшись от аперитива, они начали обед с лукового супа с крошечными гренками, плавающими под густым слоем сыра. Затем перешли к коронному блюду ресторана — нежным медальонам из телятины в соусе из бургундского, с мелко нарезанным подрумяненным картофелем и толстыми стеблями белой спаржи. Конечно, им был предложен и салат Цезаря, который тут же, с большой помпой, был приготовлен на их столе хлопотливым поваром.
   Разговор ограничивался общими замечаниями, связанными с едой, так как оба были дико голодны.
   Джастина чувствовала сегодня, что она как никогда сильно любит Лиона и желает его. Подобного по силе и эмоциям чувства Джас не испытывала уже давно. Несмотря на то, что они безумно любили друг друга на протяжении всех этих лет, сексуальное желание к этому времени уже успело слегка притупиться. А сегодня между ними словно пробежала какая-то искра, и оба почувствовали это.
   Пообедав, они заказали себе крепкий кофе и по рюмке огненного, обжигающего ликера.
   Подняв свою рюмку, Лион молча чокнулся с женой, прежде чем попробовать напиток. Они болтали ни о чем, потягивая ликер, а потом поставили рюмки на стол, сменив их на остывающий кофе. Играя чашечкой с позолоченным краем, Джас поднесла ее к губам, посмотрела на Лиона и улыбнулась.
   — Я люблю тебя, — сказала она одними губами, но он понял. А потом громче она добавила: — Давай отправимся домой, мне хочется побыть с тобой наедине.
   Он тихонько рассмеялся, а потом подошел к ее стулу сзади, помогая выбраться из-за . стола.
   Приехав домой и отпустив водителя, Лион налил два стакана вина и отвел Джастину на длинный диван перед стеклянной стеной гостиной, из которой открывался чудесный вид на улицы и костелы Бонна. Он подождал, пока она поудобнее усядется, потом подал ей стакан и сел рядом, обняв ее за плечи.
   Они сидели так и болтали о разных пустяках. Джастина вдруг почувствовала, что дико устала. Она просто засыпала и не могла больше бороться со своими отяжелевшими веками. Тихий вздох слетел с ее губ, когда ее тело расслабилось. Бокал в пальцах опасно наклонился. Джастина медленно покачивалась на грани сна. У нее было смутное чувство, что спать-то как раз сейчас и нельзя.
   Лион разрешил эту проблему самым замечательным образом. Он заключил ее в оберегающее тепло своих объятий и говорил что-то. А голос его доходил к ней издалека, она все глубже погружалась в сон.
   Несмотря на то, что Лиона сейчас одолевало сумасшедшее желание, он прошептал в ее шелковистые волосы:
   — Спи, дорогая. Спокойной ночи.
   С этого вечера они стали еще дороже и ближе друг другу. Жизнь их в Бонне протекала великолепно и весело. Они очень часто ужинали в самых роскошных ресторанах. Два или три раза в неделю устраивали приемы у себя дома и очень много разъезжали по стране, так как Джастина никогда не была здесь и ей хотелось очень многое увидеть. Лион познакомил ее со своими боннскими друзьями. Все они, за исключением одного невзрачного на вид мужчины, показались ей замечательными, дружелюбными людьми. Этот человек был ей очень неприятен, хотя она и не понимала почему. Он занимал какую-то должность при посольстве и был партнером Лиона в каких-то делах, а поскольку работы мужа, так уж повелось, было не принято касаться, Джастина ничего не стала ему говорить.
   В остальном же жизнь их протекала так, словно они были молодоженами во время медового месяца. Вернулась новизна ощущений. И они вновь горячо любили друг друга.
   После на редкость непродолжительной весны как-то незаметно наступило лето, и на каникулы к ним приехала Барбара. Элен же решила, что проведет лето во Франции, о чем и не преминула сообщить в одном из последних писем.
   Барбара поделилась с родителями планами на будущее. В Гарварде она познакомилась с одним человеком, который работает в фирме, занимающейся как раз теми проблемами, которые ее интересуют. Она даже посещала юридический отдел этой фирмы в качестве дополнительной практики, смотрела, училась и набирала дополнительные часы по курсу специализации. Так уж получилось, что она внесла несколько предложений в ходе изучения одного из дел, и руководство фирмы, по достоинству оценив молодую практикантку, предложило ей продолжать практиковаться, причем фирма брала на себя финансовую сторону обучения девушки на условии, что после окончания университета она будет работать в их юридическом отделе. Она, действительно, оказалась очень толковой и коммуникабельной служащей. Ее мозг работал будто мощная аналитическая машина, уже сейчас было ясно: со временем она станет превосходным юристом, если не сказать больше — одним из лучших в Штатах. После недолгих раздумий Барбара согласилась.
   За Барбару родители не волновались. Зато Элен вызывала беспокойство. До них доходили разные слухи о том, какую жизнь она ведет. Некоторые из их знакомых, бывая в Риме, несколько раз встречали ее в компании каких-то вызывающих молодых людей. Каждый раз она была сильно пьяна. Позже, плюс к этому, выяснилось, что Элен связалась с какими-то людьми, которые поддерживали коммунистов. Она даже приняла участие в нескольких их выступлениях. Правда, об этом она потом и сама со смехом сообщила родителям в одном из писем, повергнув в шок и мать, и отца.
   —  А ты понимаешь, Элен, — сказала ей как-то Джастина, когда они разговаривали по телефону, — что твое поведение и общение с этими людьми, да еще то, что ты ввязываешься, серьезно или нет, в какую-то политическую деятельность, может повредить карьере отца?
   —  Мам, какая опасность? Это же всего лишь развлечение. Ничего серьезного.
   —  Да, для тебя, наверное, это не более чем развлечение. Скорее всего, так оно и есть, поскольку ты не имеешь склонности к политике. Но люди, которые видят тебя с этими молодчиками, а ведь подобное случалось не раз и даже не два, могут сделать из этого определенные выводы. Представь, какие последствия для твоего отца может иметь столь раскованное поведение. Всего лишь один нелицеприятный факт, и его карьера будет погублена раз и навсегда.
   —  Но ведь до сих пор этого не произошло?
   —  Верно, но лишь потому, что вам счастливо удавалось избегать арестов. Но рано или поздно это произойдет, и тогда может случиться самое худшее. Ты отдаешь себе в этом отчет, Элен?
   —  Ну так вы скажите этим людям, что они лезут не в свое дело. Только, ради бога, не подумайте, что я записалась в коммунисты. Я же не совсем дура. Хотя, честно говоря, в Риме не так уж сложно и свихнуться. Одна погода чего стоит. Жара просто сводит с ума. И жизнь просто бьет ключом. Совсем не такое болото, как в Лондоне. Здесь весело. Но не думай, что я только развлекаюсь. Я большую часть времени отдаю работе. И мистер Ла Троз обещал, что если я еще немного поработаю над своими произведениями, то, возможно, через год он сможет организовать мне небольшую выставку.
   Но, что бы там ни говорила Элен, родители все равно переживали. А Лиону пришлось очень долго и неоднократно убеждать своих коллег в том, что дочь его не занимается политикой серьезно. И, несмотря на это, все равно некоторые из них стали сторониться его и даже при встрече старались побыстрее откланяться. Судя по всему, над головой Лиона начали сгущаться тучи.
   После отъезда Барбары жизнь мало-помалу начала входить в привычную колею. Барбара пригласила родителей приехать к ней в Штаты на Рождество, и они пообещали навестить ее, если будет время.
   Джастина в последнее время чувствовала себя все лучше и лучше. И ее все чаще начали посещать мысли о том, что неплохо было бы вновь заняться работой. Кое в чем Клайд, конечно, оказался прав. Чем дальше, тем больше ее одолевало чувство творческого голода. Ей снова хотелось ощутить запах декораций и кулис, увидеть оттененный светом рампы темный зал, выйти на сцену.
   Она бы, конечно, с большим удовольствием вернулась работать в театр, но даже после того, как Клайд объяснил причины своего давнего поступка, а она сделала вид, что все поняла, мысль о работе именно в Лондонском театре претила ей. Она никак не могла забыть профессиональной обиды, нанесенной ей Клайдом, некогда, да, наверное, и сейчас, любимым ее коллегой.
   И хотя Клайд в последнее время буквально завалил ее письмами, в которых сообщал, что с удовольствием примет ее в свои профессиональные объятия, и намекал, что для нее имеется одна любопытная ролишка в новой шекспировской постановке «Укрощение строптивой», она твердо решила, что уж куда-куда, а к нему она не пойдет ни за какие деньги.
   А не так давно Лион познакомил ее с одним молодым немецким режиссером, который, как оказалось, был давним ее театральным поклонником.
   — Я видел вас в «Макбете», когда приезжал в Лондон, — уважительно сказал тот. — Это была потрясающая по силе и мастерству актерская работа. Да, поверьте. Я неплохо разбираюсь в таких вещах. Вы великолепная актриса. Просто великолепная.
   Работал он в небольшом боннском театре и с некоторым смущением, — я, конечно же, понимаю, что это далеко не ваш уровень, но все-таки... — предложил Джастине наконец-то попробовать себя на сцене после столь длительного перерыва. Она попросила прислать ей пьесу, прочитав которую, не пришла в особый восторг. Роль, предложенная ей, была не весть что, Джастина привыкла творить в других, почти глобальных масштабах. И все же, подумав, она решила начать репетировать и посмотреть, что из этого получится. Перед началом репетиций Джас честно предупредила молодого человека о том, что если ей не понравится, как пойдет работа, она сразу же уйдет.
   «Все-таки, хоть какое-то занятие, — подумала она. — Ведь все равно других предложений нет. Один лишь Клайд. Но об этом не может быть и речи».
   В последнее время Джас часто с горечью думала о том, как же быстро ее забыли в театральном мире. Когда-то, лет десять назад, предложения сыпались таким потоком, что она едва успевала отказывать всем, храня верность своему театру. А что теперь? Что-то не видно толп жаждущих заполучить ее режиссеров. И если в первый год после родов предложений было много, то в следующий полноводная река сменилась жиденьким ручейком, а затем и этот ручей иссяк. Они просто устали ждать.
   А работать очень хотелось. Волшебная атмосфера театра манила ее. Так хотелось войти за кулисы, надеть королевский костюм, пройти со степенным достоинством по сцене, отдать всю себя этому изнуряющему труду.
   И Джас с большим энтузиазмом пришла в боннский театр.
   Работать здесь оказалось очень интересно, и Джас проводила на сцене все свое время. Молодой человек оказался чрезвычайно толковым режиссером, а уж она-то знала в этом толк не хуже, чем он в актерах.
   Спектакль сделали буквально за три месяца. Успех премьеры оказался просто ошеломляющим. Но банкета по этому поводу устраивать не стали, и не из-за прижимистости администрации. Просто не оказалось денег. Театр был почти любительским, и билеты продавались по такой низкой цене, что едва-едва окупалась постановка. Все работали практически на голом энтузиазме.
   И Джастина, подумав, пригласила всех к себе. Дом у них был большой, а Лион отнесся к подобному предложению с пониманием.
   Молодые люди с рвением принялись накрывать стол, весело переговариваясь друг с другом. То и дело из разных уголков дома звучал заразительный юный смех. Они организовали даже партию в покер, чтобы отправить проигравшего в магазин за всем недостающим.
   Вечер удался на славу. Джастина и Лион вновь почувствовали себя такими же молодыми, как и много лет назад. Они прекрасно отдохнули в этой замечательной компании. И много- много танцевали.
   Режиссер смеялся вместе со всеми и осыпал свою «звезду» потоками комплиментов, не забывая, правда, и остальных актеров.
   Когда пришла пора расходиться, все стали наперебой благодарить хозяев, на что Джастина, смеясь, ответила:
   — Это вам спасибо, дорогие. Вы доставили нам с мужем огромное удовольствие. Я словно помолодела на двадцать лет.
   А когда за последними из гостей закрылась дверь, супруги решили продолжить эту вечеринку в одиночестве.
   Лион включил красивую лирическую музыку и, нежно обняв жену, повел ее в танце. Он целовал ее, нашептывал ласковые слова, а голос его при этом звучал хрипло, в нем чувствовалось страстное желание. Джас, поддавшись его ласкам, ощутила, как внутри нее поднимается горячая волна наслаждения.
   За три последующих после премьеры дня все билеты на спектакль были раскуплены на четыре ближайших месяца. Критика пела дифирамбы гению режиссера, особо отмечая игру актеров. Появление на сцене Джастины Хартгейм произвело фурор. Ей посвящали статьи и целые колонки престижнейшие боннские газеты и альманахи!
   В довершение всего, абсолютно неожиданно для Джас, ей передали письмо, доставленное неким респектабельного вида джентльменом средних лет. Посыльный не знал его имени, но вспомнил, что тот говорил по-английски и совсем, — ну или почти совсем, — не понимал по-немецки.
   Джас догадалась, кто был этим джентльменом. Конечно же, Клайд. Только Клайд знал, где она сейчас. И именно Клайд не мог связать двух слов на немецком языке. Она вскрыла конверт и вытащила записку, отпечатанную на очень дорогой, превосходной бумаге. Это уже на Клайда похоже не было. Джас нетерпеливо начала читать.
   «Миссис Хартгейм, — гласила записка, — я смотрел ваш спектакль и был очарован многогранностью вашей игры. Если вы не слишком заняты завтра вечером, я мог бы приехать к вам домой с целью переговорить о возможном сотрудничестве», — и подпись.
   Когда Джесс Мэйджер позвонил, чтобы договориться о встрече, Джастина дала свое согласие.
   На следующий день к дому подкатил шикарный лимузин, сверкающий на солнце, и из него вышел импозантный, в годах, высокий и стройный мужчина, одетый в прекрасный дорогой костюм от Джона Филипса.
   Он галантно поздоровался с Джас тиной, когда она открыла ему дверь. И, как истинный американец и деловой человек, он тут же перешел к делу.
   — Миссис Хартгейм, я — Джесс Мэйджер. Еще раз скажу вам, что с огромным удовольствием посмотрел вашу последнюю работу. Она, несомненно, выше всяких похвал. Не удивляйтесь, что я посещаю любительские театры. Должен признаться, что именно в них чаще всего я нахожу великолепных, но, по иронии судьбы, не признанных актеров. Последние слова к вам, конечно же, не имеют никакого отношения. Я имею в виду начинающих. У меня есть к вам одно деловое предложение. Я всегда считал вас великолепной актрисой, по стечению обстоятельств не успевшей реализовать себя в полную силу своих возможностей. В данный момент я представляю киностудию «Парамаунт», так что можете считать наш разговор официальным обсуждением условий будущего контракта.
   Джастина была ошеломлена. Она ожидала чего угодно, только не этого.
   —  Простите, но боюсь, что не совсем понимаю вас. О каком контракте идет речь?
   —  В настоящий момент я провожу предсъемочную подготовку к моему новому фильму. Это будет психологическая драма, и в ней для вас есть роль. Что вы скажете на это?
   —  Но... Я знаю, что в Америке не очень-то жалуют актеров из Европы.
   —  Чушь, — Джесс махнул рукой. — Посмотрите, все — или, по крайней мере, большинство голливудских звезд — европейцы. Все дело в рекламе. Пусть это вас не волнует. Условия будут самыми благоприятными. Не могу, конечно, обещать сразу многое, но, поверьте, раскошелиться продюсеров я заставлю.
   Он улыбнулся белозубой улыбкой.
   —  А о чем этот фильм? — поинтересовалась Джастина.
   —  О-о. Как я уже упоминал, это семейнопсихологическая драма. Женщина в возрасте занята поисками своего отца. Съемочная группа подобралась просто грандиозная. Фильм обещает быть новым шедевром в истории американского кино. По крайней мере, я надеюсь, что при благоприятных отзывах критиков фильм будет выдвинут на «Оскар», самое малое, по шести номинациям. Что скажете?    —  Не стану говорить, что ваше предложение не заинтересовало меня. Многие бы согласились не раздумывая, но... Все-таки сначала я должна посмотреть сценарий и убедиться в том, что из него, на мой взгляд, может получиться что-то интересное. Я имею в виду психологический рисунок моей роли.
   —  Да, я понял.
   —  А еще я должна посоветоваться на эту тему с мужем.
   —  Конечно. Я понимаю ваши сомнения. Это очень серьезный шаг, и его, вне всяких сомнений, следует хорошо обдумать. Ну что же, я готов ждать. Если, разумеется, это не слишком затянется, — Джесс вновь улыбнулся. — Иначе меня разорвут продюсеры. Всего доброго. Буду с нетерпением ожидать вашего решения.
   Мэйджер поднялся со своего кресла и, направившись к выходу, сказал:
   —  Я распоряжусь, чтобы сценарий доставили вам завтра к полудню. Постарайтесь, пожалуйста, прочитать его как можно быстрее. Если эта работа будет интересна для вас, мы начнем переговоры по условиям контракта.
   —  Договорились, — ответила она.
   После того как за ним закрылась дверь, она задумалась. Стоит ли связываться с Голливудом? Ее работа в маленьком боннском театре шла блестяще и доставляла ей массу удовольствий. Й потом, ей же тогда придется уехать, оставив Лиона одного. Да и она уже не та молодая девчонка, какой была раньше, чтобы так срываться с места.
   Но все-таки ей было очень интересно. Она еще никогда не работала в кино, и ей ужасно хотелось попробовать этот новый для нее спектр применения актерского таланта. Вечером Лион, узнав об этом предложении, поддержал ее, сказав, что если ее все устраивает, то он будет только рад.
   —  Ведь ты замечательная талантливая актриса. Зачем же тебе еще терять время? И так уже потеряно столько, — вовек не наверстать. Это прекрасный шанс и отличная возможность проявить себя.
   —  Знаешь, дорогой, как говорится, и хочется и колется. Я что-то просто по-детски боюсь.
   —  Чего же ты боишься? Какая разница, что ты никогда не снималась? Главное, что ТЫ из себя представляешь. А, зная твой характер, я уверен, что ты прекрасно с этим справишься.
   —  Спасибо, милый. Ты всегда умеешь поддержать и всегда помогаешь мне разрешить мои сомнения.
   Ровно в полдень следующего дня ей доставили сценарий, на обложке которого красовалась надпись, сделанная ярко-красным маркером. В ней было всего несколько слов: «Читайте и соглашайтесь. Чего же тут думать?»
   Сценарий оказался замечательным. Роль, которую Мэйджер отводил для Джас, очень ей понравилась. Сразу же после прочтения она позвонила режиссеру и спросила:
   — Так каковы условия контракта?

* * *
   На следующий      день они начали занятия.
   Жак оказался очень сообразительным и схватывал все буквально на лету. Учить его было одно удовольствие. Если у паренька что-то не получалось, он долго трудился, проявляя подчас просто потрясающее упорство, и, как правило, в результате все-таки добивался желаемого. Элен ничего не оставалось, кроме как восхищаться своим новым маленьким другом.
   А он просто боготворил ее. Через несколько дней они так подружились, что Элен уже не представляла себе, как она обходилась без постоянного присутствия и влюбленного взгляда этого очаровательного мальчугана. Целые дни напролет они проводили вместе. Элен заканчивала портрет и время от времени просила Жака попозировать ей. Он соглашался, хотя девушка видела, как его тяготит неподвижность. Тем не менее, занятия живописью научили Жака быть терпеливым. Иногда они занимались дома, особенно в дождь, но чаще все-таки уходили писать на природу. Вечерами Элен предавалась своим мыслям. Она писала письма родным, читала или занималась хозяйством.
   Девушка ужасно скучала по Льюису, и временами ей хотелось бросить все, собрать вещи и уехать в Рим. Но как только Элен думала о возвращении, тут же вспоминала о Жаке. Соберись она ехать, и пришлось бы сообщить эту новость мальчугану. Для него это будет очень сильным ударом. Представив, как он расстроится, Элен гнала от себя мысли о внезапном отъезде.
   С другой стороны, девушка понимала, что подобное положение не может сохраняться вечно. Когда-нибудь ей придется уехать. Невозможно же просидеть здесь всю жизнь. Рано или поздно, но она должна будет выбираться в Рим, да и не только туда, если у нее осталось желание добиться чего-либо в жизни. Да и Льюис...
   Нужно что-то предпринимать в отношение него. Либо идти вперед, либо забыть Льюиса и присматривать себе серьезную партию. Она ведь уже далеко не молода... Двадцать два — время принятия решений.
   Наконец Элен твердо решила, что нужно оставить мысли о Льюисе до лучших времен и успокоиться. Она все же хотела пробыть здесь до конца лета.
* * *
   В один из следующих дней, когда Жак прибежал к ней, девушка сообщила радостно:
   —  А у меня сюрприз! Кое-что для тебя, Жак.
   Вид у мальчишки сразу сделался очень довольный, а глаза загорелись восторгом.
   —  Да?! А можно посмотреть? — с детской непосредственностью спросил он.
   —  Конечно, пойдем.
   Элен взяла паренька за руку и повела в дом.
   —  Так, куда же я это положила?
   Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на
ногу.
   —  А, вот!
   Элен подошла к шкафу, загадочно улыбаясь, вытащила длинную, завернутую в подарочную бумагу, украшенную золотыми звездами и перевязанную яркой атласной лентой коробку и протянула ему.
   Мальчуган взял ее и вопросительно посмотрел на девушку.
   —  Я могу посмотреть, что там, мадемуазель?
   —  Конечно, это теперь твое, — ободряюще кивнула Элен.
   Бумага тут же полетела на пол, а мальчик замер от восторга. Мольберт! Настоящий, тяжелый, из отличного дерева, а также коробка великолепных масляных красок, пачка превосходной бумаги и отличные дорогие кисти.
   —  О, мадемуазель! Это просто замечательно! Я не хотел просить, чтобы родители покупали мне, но я так хотел иметь все это... Вы не представляете, как мне нужны и краски, и бумага, и кисти. Рисовать обычными карандашами — это же детство, правда?
   —  Да, я с тобой согласна, — ответила Элен, с трудом сдерживаясь, чтобы не засмеяться от удовольствия. В этот момент Жак выглядел более чем забавно. — Но краски — на завтра. А сегодня мы все-таки еще порисуем карандашами, ладно?
   —  Хорошо, — сказал он с видимым сожалением.
   —  Давай отправимся куда-нибудь. Я только достану велосипед.
   Велосипед оказался в полном порядке. Элен достала из шкафа огромное соломенное мексиканское сомбреро и старые босоножки, которые часто надевала, отправляясь на этюды на природу.
   «Странно, — подумала она, затягивая ремешки на босоножках, — в обществе Жака я начинаю вести себя так, словно мне столько же лет, сколько ему. И получаю удовольствие от весьма нехитрых развлечений».
   Солнце грело их своими лучами, и Элен казалось, что, нажимая на педали, она оставляет позади все те проблемы, которые взвалил на нее Рим. Собственно, на это она и надеялась. К ней вернулось ощущение, что она принадлежит здешней жизни и что эта деревня в такой же мере принадлежит ей.
   Всю дорогу ей приходилось раскланиваться и здороваться. Здесь все знали всех, а уж ее, приезжую городскую женщину, знали и подавно. Она вызывала вполне естественное любопытство у местных старожилов. Да в общем-то, это было понятно. Такие вот отдаленные местечки вырабатывают у людей патологическое желание знать все на свете. Поэтому даже кратковременный визит служил поводом для долгих пересудов. Элен также не была исключением. Даже покупка дома не сделала девушку местной жительницей, и каждый ее приезд был отличным предлогом для всех почесать языки.
   По дороге Элен и Жак болтали обо всякой всячине. Мальчик немного рассказал ей о себе. Оказалось, он живет у чужих людей, родители его утонули, перевернувшись в лодке. А потом он рассказал еще и о том, что творится в школе.
   — Представляете, мадемуазель, одноклассники надо мной смеются, когда я на перемене не бегаю с ними по двору, а рисую. Вот дураки, правда?
   Они свернули на бугристую тропинку, по которой обычно гоняли домой с пастбища коров, ведущую к рощице, облюбованной Элен и Жаком. Она была почти не видна с дороги, и, возможно поэтому, а может быть, и по какой-то другой причине, никто не ходил туда. Роща была просто великолепна. Элен и Жак нашли чудесную поляну, освещенную солнцем, проникавшим сквозь деревья, за верхушками которых проглядывал высокий шпиль церкви Сен-Себастьян.
   Настроение у обоих было просто прекрасное, и они замечательно потрудились.
   Уже вернувшись в деревню, усталые, они попрощались, и Жак, как ни в чем не бывало, словно и не провел весь день на ногах, умчался к себе, а Элен устало пошла домой.
   Дни тянулись, похожие друг на друга как две капли воды. Пока было светло, Элен писала или проводила время с Жаком. Часто она читала ему, пока по небосклону расплывалась чистая вечерняя синева, а огромное багровое солнце медленно опускалось за холмы, постепенно меняющие свой цвет с сочно-зеленого на черный. Повседневные хлопоты, жизнелюбие мальчика, который все время находился рядом, его бесхитростная любовь, которой он одаривал Элен, помогли ей собраться с духом и не чувствовать себя такой несчастной.
   Но все-таки, несмотря на принятое девушкой решение, мысли о Льюисе время от времени посещали ее. Ей оставалось надеяться лишь на то, что боль постепенно пройдет. Элен осознала, наконец, какой властью обладает над ней Льюис, и почему-то с каждым днем все больше страшилась своего возвращения в Рим. Происходило это, в основном, из-за того, что Элен, наконец, отчетливо поняла глубину своей собственной зависимости от Льюиса.
   Если бы не Жак, ей в этой деревне было бы, наверное, одиноко, потому что местные жители, как, собственно, и в других деревнях, не очень- то признавали городских. Они считали, что Элен занимается ерундой и лишь понапрасну тратит время. Что живопись — занятие недостойное для женщины. Для них было важнее, чтобы женщина умела готовить. Им казалось, эти два понятия абсолютно не совместимы между собой. «Разве такое возможно?» «Посмотрите-ка, сколько времени эта девчонка посвящает рисованию!» «Если бы моя жена вела себя так, я бы ее взгрел как следует!» «Уж понятное дело. Еще бы». «И паренька все таскает с собой». «На месте его опекунов...» «Да уж».
   Разговоры мужчин крутились вокруг Элен. Многие тайно поглядывали на стройную, гибкую, как кошка, девушку и так же тайно мечтали о ней. Однако никто из них никогда не признался бы в этом вслух. Слишком ценили они здешний уклад жизни. И возможно, именно этим объяснялся некий налет антипатии в отношении местных жителей к Элен. Женщины видели в ней опасную конкурентку, мужчины злились из-за невозможности приударить за девушкой.
   Когда однажды Элен на один из местных праздников приготовила гуся, начиненного виноградом, она вдруг заметила, что очень сильно выросла в глазах деревенских холостяков. И даже те, кто раньше обходил ее стороной, а в особенности мужчины начали при встрече здороваться, снимая шляпы. Правда, женщины, напротив, стали смотреть на нее с еще большей неприязнью.
   Элен привыкла общаться с Жаком, как с равным. Мальчик был на удивление умен и сметлив не по годам.
   Однажды он спросил ее:
   —  Вас, по-моему, что-то беспокоит. Вы постоянно думаете о чем-то, что находится далеко отсюда. Я прав?
   —  Да, Жак, ты прав, — серьезно ответила она. — Понимаешь, я люблю одного человека. Ты ведь можешь это понять? Ты сам кого-нибудь любишь по-настоящему сильно?
   —  Да, мадемуазель. Вас, — простодушно ответил мальчишка.
   —  Ну, ты меня прямо смущаешь, — улыбнулась она. — Так вот, этот человек сейчас в Риме, и я ужасно скучаю по нему.
   —  И от этого вы несчастны?
   —  Ну почему же несчастна? Это слишком сильное слово. Я просто скучаю. Слава богу, здесь у меня есть ты. Одно твое присутствие делает меня счастливой и молодой.
   —  Ну уж, вы скажете тоже. Говорите так, будто вы уж совсем старая.
   Когда вечером Жак ушел, Элен поняла, что своими расспросами мальчик невольно нарушил ее покой, вновь приблизил к ней то, что она так старательно отгоняла. Элен удивлялась, как мальчик хорошо понимает ее.
   Элен поела без особого аппетита и, взяв с собой чашку крепкого черного кофе, отправилась в мастерскую. Она рассеянно прислушивалась к далеким раскатам грома, а вскоре услышала дробный стук дождевых капель по крыше. Стоя у окна, девушка с удовольствием смотрела на водяные струи.
   «Господи, как же я изменилась, — вдруг подумала она. — Куда делась моя горячность и взбалмошность? Наверное, мама с отцом удивились бы и просто не узнали меня».
   Дождь разошелся, теперь лило как из ведра. Жак сегодня не пришел, и Элен сидела в тепле своего маленького домика и ей было ужасно одиноко. Рассердившись на себя, она мысленно произнесла: «Нечего валять дурака».
   Она была именно там, где ей хотелось быть, и занималась именно тем, чем ей хотелось заниматься. «А плохое настроение, — убеждала она себя, — из-за ненастья».
   Она попробовала работать и несколько минут рассматривала почти законченный портрет Жака, однако вскоре отложила кисти. Вдохновение не приходило, а картина заслуживала лучшей участи, чем гибель из-за неосторожного мазка кистью. Нет. Неверный штрих мог погубить ее. Элен слишком любила портрет, чтобы испытывать судьбу. Мысли ее были далеки от творчества, кисть валилась из рук. В конце концов девушка набросила на подрамник покрывало и просто села в кресло. Мысли, вязкие, словно кисель, тяжелыми каплями стучали в ее разум.
   Она любила Льюиса таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками. Льюис предложил ей дружбу, а ей оказалось этого мало, и виновата в этом была она сама.
   Элен сидела, задумавшись, не замечая, что в комнате становится совсем темно. И вдруг сквозь шум ливня до нее донесся негромкий стук в дверь. Раздосадованная тем, что ей помешали, что кто-то пытается вторгнуться в ее одиночество, она крикнула:
   —  Входите! Там не заперто.
   —  Стук повторился.
   —  Входите же!!!
   Элен протянула руки к полотенцу и вытерла их.
   —  Элен!
   Девушка вскинула голову и на мгновение ей показалось, что она сходит с ума. Льюис стоял в дверях мастерской и по его плащу ручьями стекала вода. Не успев ничего подумать, Элен вскочила со стула и через комнату кинулась прямо в его объятия.
* * *
   На следующее утро она проснулась от аппетитного запаха яичницы, тостов и аромата свежесваренного черного кофе. Льюис вошел в спальню с подносом в руках, поставил его на столик у кровати и, присев рядом, поцеловал ее в губы.
   —  Господи, как я скучала по тебе! — сказала Элен, обнимая его.
   —  Теперь тебе уже не нужно по мне скучать, поэтому, пока мы будем завтракать, ты сможешь рассказать мне, чем ты тут занималась.
   —  Да, собственно, ничем особенным. Писала, правда, не так много, как хотелось бы. Половину моих мыслей занимал ты. А еще я познакомилась здесь с очаровательным десятилетним мальчишкой. Занимаюсь с ним рисованием. Мне кажется, если помочь ему, из него получится замечательный художник. Да, кстати, он должен прийти после обеда, вот ты с ним и познакомишься.
   Они посидели в молчании, а потом Элен нерешительно сказала:
   —  Послушай, Льюис. Я хотела задать тебе один вопрос. Перед отъездом из Рима Джек рассказал мне одну историю. Он сказал, что тебя обвинили в убийстве несколько лет назад.
   Льюис мгновенно помрачнел. Глаза его стали холодными.
   —  Я не хотел тебе говорить об этом. Но, коль скоро ты спросила, расскажу. Это не самая веселая история.
   —  Если тебе не хочется, ты можешь не говорить, — сказала Элен, уже жалея в душе, что затронула безусловно болезненную тему.
   —  Да нет. Пусть между нами не будет тайн.
   Льюис встал и, держа руки в карманах, подошел к окну.
   —  Когда-то, как ты знаешь, я был женат. Но, после долгих попыток наладить нормальную семейную жизнь, мы с Анной разошлись. Развод наш был очень шумным, — он криво усмехнулся. — Уж об этом-то она позаботилась. Отношения между нами окончательно испортились, Анна вела себя вызывающе. Знаешь, это не очень приятно, когда тебе перемывают кости на всех углах, а «бульварные» газетенки вцепились мне в бока. Ты же знаешь, они любят тухлятину.
   Он на мгновение замолчал.
   —  Да, представляю себе, — понимающе сказала Элен. — Эти ребята не особенно разборчивы в средствах. Вообще, «желтая» пресса никогда не отличалась чистоплотностью.
   —  Вот именно, вот именно, — Льюис снова посмотрел на косые струи ливня за окном. — Мне хорошенько доставалось от них... Нельзя сказать, что это был самый приятный период моей жизни. Потом разразился скандал. Мне дали на экспертизу маленькую статуэтку одного известного мастера. Гровера. Нужно было установить подлинность работы. Это было совсем не просто. Гровер, как ты знаешь, практически не занимался скульптурой, и полной уверенности в авторстве не было. Я держал статуэтку в своей лаборатории. Однажды вечером мне позвонил один из секретарей человека, давшего мне эту фигурку, и попросил встретиться с его шефом в ресторане, на самой окраине Рима. Меня тогда, помнится, удивило, что он выбрал столь удаленное место, — Льюис задумчиво качнул головой и вновь усмехнулся. — Кретин. Я ведь уже тогда мог бы... Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Владелец статуэтки так и не появился. Так и не дождавшись его, я вернулся домой. А войдя в лабораторию, обнаружил, что фигурка пропала. Она, конечно, была застрахована, но представь себе, что я почувствовал в первый момент. Это был шок!
   —  О, господи, конечно.
   —  А дальше все пошло еще хуже. Да уж, куда хуже. Я как раз собрался позвонить в полицию, чтобы заявить о пропаже, когда полиция сама
явилась ко мне. Я сначала подумал, что статуэтка найдена, но они явились совсем по другой причине. Инспектор стал задавать мне кучу всяких вопросов насчет того, что я делал вечером, и я, разумеется, все рассказал. В ответ же мне предъявили официальное обвинение в убийстве Альфреда Бенкфорда, художественного критика. Его нашли мертвым, с огнестрельным ранением, недалеко от ресторана, где я провел вечер. Все прекрасно знали, что друзьями мы никогда не были, между нами часто возникали профессиональные разногласия, существовала и личная неприязнь. Я его всегда не очень любил. Глупый, чванливый индюк.
   —  А при чем тут Анна? — недоуменно спросила Элен.
   —  Она видела меня в ресторане и, едва только услышав об убийстве, сразу же отправилась в полицию. Неопровержимое доказательство! К тому же, она слышала, как Бенкфорд с кем-то спорил на улице, и подумала, что со мной.
   —  О, боже, Льюис! Неужели она смогла сделать это?!
   —  Да, насчет мстительности она специалист, — невесело усмехнулся он. — Конечно, тут же нашлась еще целая куча свидетелей, из тех ребят, которым приятно, проснувшись, увидеть свою физиономию на страницах утренних газет. Все они в один голос уверяли, что именно со мной спорил Бенкфорд возле ресторана. Все обстоятельства этого дела свидетельствовали против меня. Но я-то не убивал его. Создавалось ощущение, что кто-то сознательно подставляет меня. Свидетели, доказательства, — все было таким гладким, что даже слепой почувствовал бы во всем этом фальшь.
   Элен нахмурилась:
   —  Но кто-то же убил этого... Бенкфорда? Зачем? И кто украл эту скульптуру?
   —  Знаешь, Элен, я не хочу больше говорить об этом.
   —  Хорошо. Но чем все это кончилось?
   —  Был суд, на котором я имел бледный вид, но в конце концов был признан невиновным с перевесом в один голос. Представляешь? Если бы не один-единственный парень, сказавший «против», я бы запросто мог угодить на электрический стул или схлопотать пожизненное. А убийцу Бенкфорда так и не нашли.
   —  Боже мой, ты не представляешь, как я тебе сочувствую.
   Она подошла к нему, все еще стоящему возле окна и смотрящему на улицу, и обняла. Льюис повернулся и нежно и ласково поцеловал ее в губы.
   —  Я надеюсь, что это не помешает нашим дальнейшим отношениям? — спросил он.
   —  Ну что ты! Конечно, нет!
   Потом Льюис резко переменил тему разговора:
   —  А ты не хочешь похвастаться тем, что успела написать за то время, пока меня здесь не было?
   Они поднялись в мастерскую, и Элен расставила несколько уже законченных холстов, пытаясь поймать правильное освещение. С особым трепетом она устанавливала портрет Жака. Ведь Льюис критик. Профессиональный критик. Что он скажет? Что? Какова будет его реакция?
   —  Боюсь только, что сейчас ты ничего не увидишь. Если бы на улице было солнце, все это смотрелось бы совсем иначе.
   —  Что ты оправдываешься? Я же специалист. И если вещь хорошая, я сразу это увижу. Освещение тут ни при чем.
   Он некоторое время расхаживал перед холстами, внимательно всматриваясь в них. Перед портретом он задержался подольше. Льюис то подходил ближе, то отступал в дальний угол мастерской и щурился, всматриваясь в дождливый полумрак.
   —  Ну что же, недурно, — сказал он наконец. — Даже очень недурно. А этот портрет просто выше всяких похвал. Настоящий шедевр. Молодой Христос... хм, необычно. Подобного еще не было. С кого ты писала его?
   —  С Жака?
   —  А кто это?
   —  Тот самый мальчуган, о котором я тебе говорила.
   —  Любопытно, — Льюис, прищурясь, еще раз всмотрелся в портрет. — Он на самом деле такой, каким ты его нарисовала?
   —  Да.
   —  Любопытно, любопытно, любопытно. Хорошая фактура, да и ты постаралась. Помяни мое слово, критики будут рыдать от восторга и носить тебя на руках. Давно я не видел ничего подобного. Ты создала шедевр, девочка моя.
   —  Перестань, Льюис. Ты заставляешь меня краснеть. Пойдем-ка лучше в комнату, я покажу тебе, как рисует Жак.
   Они вышли в гостиную. Элен достала из шкафа папку с рисунками мальчика и протянула Льюису. Тот открыл ее и стал перебирать наброски, внимательно рассматривая каждый. Затем он перешел к готовым работам паренька, подолгу изучая их. Элен видела: Льюис сильно заинтересован. Он то и дело хмыкал, качал головой, восхищенно пощелкивал пальцами. Девушка, глядя на него, не могла сдержать улыбки. Наконец, посмотрев последнюю работу Жака, Льюис сказал:
   —  Да, я с тобой согласен. Несомненно, мальчик очень талантлив. И если я хоть что-нибудь смыслю в живописи, со временем из этого ребенка может, действительно, получиться великолепный художник. Но с ним придется еще много работать, — он кивнул на папку. — Это здорово, талантливо, но не шедевры. Ты сама это знаешь, правда?
   —  Да, — ответила девушка.
   —  Я так и думал. Работать, работать и работать. Причем постоянно, а не два месяца в году, когда ты приезжаешь сюда.
   Они присели в кресла и, коротая время, принялись обсуждать наброски мальчика, причем Льюис занимался этим с большим энтузиазмом, делая точные и ценные замечания.
   —  Знаешь, приятно обсуждать талантливые работы, — сказал он Элен. — А этот мальчишка — настоящий талант. От современной живописи мне делается скучно. Все эти новомодные «художники» не стоят даже ногтя этого мальчугана. Когда-нибудь он дорастет до твоего уровня и станет твоим конкурентом номер один. Помяни мое слово.
   Вскоре прибежал Жак. Он ураганом ворвался в комнату и тут же застыл на пороге.
   —  Здравствуйте, мадемуазель. Здравствуйте, мсье.
   —  Привет, Жак, познакомься. Это Льюис. Это о нем я тебе говорила несколько дней назад.
   Мальчик, довольно угрюмо и настороженно, принялся разглядывать мужчину, ничего не говоря при этом. Элен вдруг подумала о том, что никак не приходило ей в голову до этой секунды. Жак ревнует ее к Льюису! По-настоящему. Серьезно. Разумеется, он ни на что не рассчитывал, однако с появлением «соперника» терял то время, которое девушка отводила ему.
   —  Значит, теперь вы уже не сможете заниматься со мной? — угрюмо спросил Жак, в упор глядя на Элен.
   —  Ну, почему же. Этот человек — мой коллега. Кстати, я показала Льюису твои работы. Льюис, повтори Жаку то, что ты говорил мне о его работах. Давай.
   —  Я хотел похвалить тебя. Ты, безусловно, талантливый парень и очень хорошо рисуешь. Если будешь работать, станешь стоящим художником. Но работать нужно очень и очень много.
   —  Так я же и не отказываюсь. Только, боюсь, теперь из-за вас у меня возникнут проблемы. Думаю, мадемуазель Элена уже не сможет уделять мне... столько времени, сколько раньше.
   Элен рассмеялась:
   —  Не переживай, не будет никаких проблем.
   Они решили немного перекусить на свежем воздухе, а потом отправиться на велосипедах куда-нибудь на природу и немного поработать. Льюис вынес во двор столик и три плетеных кресла. Благо, дождь уже закончился. Элен быстро собрала на стол все, что нашлось у нее в холодильнике, соорудила несколько поражающих размерами сэндвичей, заварила чай, достала несколько банок кока-колы. И они, радуясь теплой погоде и наслаждаясь обществом друг друга, великолепно поели. А потом, прихватив с собой принадлежности для рисования, сели на велосипеды и отправились на их с Жаком сокровенную поляну.
   Там Элен, приготовив мольберт и все остальное, принялась работать. А Жак и Льюис прогуливались по лужайке, и мальчуган с совершенно потрясающей серьезностью выспрашивал собеседника о том, как можно поступить в академию, в какую сумму может обойтись обучение и какие преподаватели самые лучшие. Элен, вполглаза наблюдая за ними, любовалась этим гармоничным общением. Льюис и Жак практически сразу подружились. Льюис держался с мальчиком на равных. Очень серьезно разговаривал с ним и с такой же серьезностью отвечал на его, порой довольно наивные и чересчур детские даже для такого мальчишки, вопросы.
   А когда пришла пора возвращаться домой, настроение Жака заметно испортилось.
   Элен и раньше обращала внимание на то, что мальчик резко меняется, когда нужно возвращаться домой. И не раз она задавалась мыслью о том, что ребенку, наверное, не очень-то хорошо живется у чужих людей, иначе он не расстраивался бы так. Жак вообще никогда особенно подробно не рассказывал ей о своих отношениях со своими опекунами, и у Элен уже давно зрело желание сходить к ним, поговорить о мальчике, просто познакомиться.
   Они въехали в деревню, когда уже начало смеркаться. Сначала проводили Жака, а потом уже отправились к себе. Оба были ужасно голодны после почти целого дня, проведенного на свежем воздухе. Войдя во двор, Льюис отправился в сарай поставить велосипеды, а Элен пошла готовить ужин. Она пожарила замечательного цыпленка в густом душистом соусе, почистила картошку и поставила ее на огонь. Потом накрыла стол белоснежной хрустящей скатертью и положила серебряные приборы.
   Довольная тем, как все получилось, Элен разлила по стаканам вино и присела рядом с Льюисом, который снова принялся рассматривать рисунки Жака. Он поднял голову, поблагодарив ее за вино.
   —  Знаешь, — сказал он, не отрывая взгляда от рисунков, — чем дольше я смотрю на них, тем больше убеждаюсь, что у этого паренька большой талант. Он отлично фиксирует движение. Этот платан просто великолепен. Правда. Мне даже кажется, что я чувствую, как ветер колышет его листья. Прекрасная работа.
   —  Мне тоже так кажется, и я уже хочу попробовать дать ему более серьезную работу.
   —  Да, у мальчика просто потрясающее ощущение цвета. Ты отлично позанималась с ним, но дальше будет еще лучше. Увидишь. Он великолепный пейзажист.
   —  Дело здесь не только во мне. Жак очень хочет рисовать и очень старается.
   —  Я вижу, — ответил Льюис. — Мне кажется, его нужно обучать более серьезно. Домашние занятия, тем более нерегулярные, больших результатов не дадут.
   —  Я уже думала об этом и как раз хотела сходить к людям, у которых он живет. Если они не будут возражать, я, пожалуй, рискну взять на себя ответственность, забрать мальчика с собой и устроить его в какую-нибудь художественную школу.
   —  Ну что ж... — кивнул Льюис. — Уверен, так будет лучше, в первую очередь для Жака. Так что, можешь располагать мною, если понадобится помощь.
   —  Спасибо, Льюис. Ты — прекрасный человек.
   Ужин удался на славу. Они много разговаривали и постоянно смеялись. В какой-то момент Элен вдруг подумала о том, что, вероятно, впервые она была в Сен-Беа такой счастливой.
   Льюис пока ни разу не заговорил о том, что ему нужно уезжать. Но Элен прекрасно понимала неизбежность его отъезда. Это было единственное, что омрачало вечер. Стремясь прогнать грустные мысли, она много шутила и смеялась, хотя в смехе этом ощущалась нотка некоторой натянутости.
   После ужина Льюис отправился мыть посуду, а Элен сварила кофе. Они вышли на террасу и еще долго сидели, глядя на мерцающие золотые крупинки далеких звезд. А вокруг стояла тиши- на, И лишь стрекотали кузнечики, да иногда ветер шелестел в верхушках деревьев.
   Они долго молчали, И девушка даже вздрогнула, когда Льюис вдруг произнес:
   —  Элен, ты для меня дороже всего на свете.
   —  Ты тоже нужен Мне, дорогой. Я знаю, как, наверное, непросто со мной, но я люблю тебя. К сожалению, кроме своей любви я ничего не могу предложить тебе.
   —  А больше мне ничего и не нужно, — ответил он и подтвердил свои слова жарким поцелуем.
* * *
   Пробыв в Сен-Беа еще несколько дней и окончательно сдружившись с Жаком, Льюис, к глубокому разочарованию Элен, вынужден был уехать.
   —  Меня ждет работа, милая, но я буду с нетерпением ждать тебя и надеюсь, тебе не придется долго скучать без меня. Очень хочу побыстрее встретить вас с Жаком в Риме.
   После этих слов он сел в машину и, не оглядываясь, чтобы не затягивать прощания, тронулся с места. Машина его сразу пропала в клубах пыли. А когда пыль рассеялась, то вдалеке на дороге была видна лишь маленькая удаляющаяся точка.
   На следующий день после отъезда Льюиса Элен решила все же сходить домой к Жаку. Дом, в котором жила приемная семья мальчика, стоял на противоположном конце деревни. Шагая по нешироким улочкам, Девушка кожей ощущала устремленные на нее взгляды. Они словно вопрошали: «Чего нам ждать от тебя?»
   Опа подошла к небольшому, не очень-то красивому дому и постучала в слегка обшарпанную дверь. Открыла ей невзрачного вида, не очень опрятная, типично деревенская женщина. Румяная, с каким-то странным, поддерживающим волосы платком на голове, и большими, красными от постоянной сельской работы, руками. Она посмотрела на нежданную гостью весьма недоброжелательно.
   —  Что вам нужно? — осведомилась женщина, даже не поздоровавшись.
   Элен смутилась от такой встречи. Она, конечно же, не надеялась, что в ее честь оркестр сыграет туш, но и не предполагала, что неприязнь будет столь неприкрытой. Стального цвета глаза-буравчики хозяйки дома, казалось, собираются проделать в ней дыру. Элен собрала всю свою выдержку и постаралась улыбнуться настолько мило, насколько это вообще возможно в подобной ситуации.
   —  Здравствуйте. Я — Элен...
   —  Я знаю, кто вы, — неприязненно перебила девушку хозяйка. — Что вам нужно? Зачем вы явились в мой дом?
   —  Я хотела бы познакомиться с вами, поговорить насчет Жака. У меня есть к вам одно предложение относительно мальчика.
   —  Какое еще предложение? Нам не о чем с вами разговаривать, — ответила женщина. — Достаточно того, что вы постоянно сбиваете мальчишку с праведного пути. Из-за вас у него все неприятности.
   Она хотела было закрыть дверь, но Элен решительно шагнула вперед, не давая ей этого сделать. И тут же с порога заговорила, чтобы женщина не успела перебить ее:
  —  Почему вы так разговариваете со мной? Я же пришла к вам не ругаться и не выяснять отношения. Я хотела просто поговорить. В конце концов, если уж вы не настроены на нормальный человеческий разговор, то мы можем сразу перейти к делу, минуя светскую беседу. Я хотела сказать вам, что Жаку нужно учиться. Его работы смотрел профессиональный критик. У мальчика несомненный талант к живописи. Если вы не будете возражать, я могу забрать его с собой в Рим и устроить в художественную школу. Если мальчик серьезно будет заниматься, из него со временем вырастет хороший художник. И, кто знает, возможно, ему уда?7ся многого добиться в жизни.
  —  Художник! — презрительно фыркнула женщина. — Вот это работа для мужчины! Ему нужно учиться работать на земле.
  —  Ну не всем же пахать, ~ невозмутимо возразила Элен. — Может быть, следовало бы спросить самого Жака, что он думает по этому поводу?
  Женщина зло скривилась:
  —  Я не понимаю, как вы, женщина, занимаетесь таким никчемным делом, а уж для мужчины так это вообще позор, тратить время на такую ерунду. Нет. Чем-чем, а уж этой вашей... — она поморщилась, словно ей противно даже произносить само слово, — живописью Жак заниматься не будет. Забудьте об этом. Пусть учится настоящему делу.
   Элен ничего не оставалось, кроме как попрощаться. Но прежде чем уйти, она сказала:
   —  Вы, пожалуйста, подумайте над моим предложением. Для мальчика это прекрасная возможность устроить свое будущее. Он станет учиться, общаться с другими людьми. Все-таки я зайду к вам завтра. Или передайте через Жака, что вы решите.
   —  Могу вам сказать сразу — никогда! И не вздумайте прийти сюда еще раз! Все! — решительно отрубила женщина и громко хлопнула дверью.
   Элен развернулась и быстрым шагом вышла со двора этого негостеприимного дома.
   Визит к опекунам Жака, с которыми постоянно приходилось жить мальчику, очень разозлил девушку. «Если эти люди и к нему относятся так же, — думала она, — то я не имею права упрекать его в нелюбви к ним. Вполне могу его понять».
   За размышлениями она не заметила, как дошла до дома. Заварив чай, Элен отправилась в мастерскую, чтобы немного поработать и отвлечься от неприятных мыслей.
   На следующий день Жак примчался веселый.
   —  Спасибо вам, мадемуазель! — воскликнул он с порога. — Тетя Женевьева сказала, что вы хотите забрать меня с собой в Рим и отдать в школу. Это правда?
   —  А разве я когда-нибудь обманывала тебя?
   —  Нет, я не про то. Просто не верится.
   —  Вчера твоя мачеха сказала, что ни за что не отпустит тебя со мной в Рим. Она переменила свое решение? С чего бы? Насколько я знаю, такие люди ничего не делают просто так.
   —  Конечно, вы правы, мадемуазель, — важно кивнул мальчишка. — Но она заявила мне, что раз я такой бездельник, что готов впустую растрачивать жизнь, малюя на бумаге, то она меня не держит. И вообще, я в их семье лишний рот, который ничем не заслужил, чтобы его кормили. Поэтому она с радостью отпускает меня с вами. Она так орала! Я чуть не оглох! Я так рад!
   —  Это она так говорила или ты так передаешь?
   —  Она, она.
   Элен обрадовалась этому известию. Она обняла мальчика за плечи и сказала:
   —  Сегодня же схожу к твоим опекунам и улажу все формальности. Теперь у тебя начнется новая, совершенно не похожая на нынешнюю, жизнь. Я люблю тебя и, думаю, вместе нам будет неплохо.
   —  Да уж, наверное, лучше, чем с этими, — расплылся в улыбке Жак. — Я их просто ненавижу! — глаза мальчика зло сверкнули.
   —  Ну не надо так, Жак. Это нехорошо. Как бы они к тебе ни относились, наверняка они делали для тебя и много что-то доброго. Во всяком случае, кормили и одевали тебя.
   — Ну да, конечно, одевали. За счет тех денег, которые платили мне за погибших родителей.
   На глаза ребенка навернулись слезы. Элен поспешила его успокоить.
   А через несколько дней, уладив все вопросы с местными властями, которые касались передачи опекунства на Жака, Элен, посадив паренька в машину и погрузив вещи и свои работы, отправилась в Рим.
   Дорога предстояла долгая и тяжелая. Двадцать часов в машине даже взрослому человеку выдержать довольно сложно, а когда у тебя пассажиром является ребенок, это тяжелее вдвойне.
   Во-первых, Элен понимала, что взвалила на свои плечи очень большую ответственность. Все-таки, когда она столь долго сидела за рулем, очень уставала и пару раз поймала себя на том, что глаза ее закрываются сами собой, помимо воли. Она просыпалась лишь от того, что в глаза ей вдруг ударял яркий свет фар встречных машин или проезжающие мимо машины ревели клаксонами, словно трубы Страшного Суда. Один раз Элен лишь чудом удалось избежать аварии, на какие-то сантиметры разойдясь с огромным трайлером, на кузове которого красовалась эмблема «Пепси».
   Вообще, по мнению Льюиса, Элен относилась к разряду водителей-самоубийц. Она предпочитала носиться на предельной скорости, считая, что это плодотворно действует на воображение. Карабинеры в Риме уже начали узнавать ее машину за три квартала по истошному вою двигателя.
   — Когда-нибудь ты можешь угодить в катастрофу, дорогая, не дай бог, конечно, — не раз говорил ей Льюис. — Если, разумеется, не одумаешься и будешь и дальше носиться на своей машине так, словно собираешься завоевать «Гран-при» в Монако.
   Но сейчас, когда рядом с ней расположился мальчик, Элен вела машину очень осторожно. Несколько раз они останавливались, чтобы зайти в какое-нибудь придорожное кафе и перекусить. А пару раз ей даже пришлось остановиться, чтобы просто подремать, прежде чем продолжать путь.
   Жак, как, наверное, на его месте любой другой ребенок, проспал почти всю дорогу. Так что, он спать и не хотел. А вот Элен, после того как проехала половину пути и больше десяти часов просидела за рулем, просто с ног валилась. Она чувствовала, что если не отдохнет хотя бы три-четыре часа, то может, действительно, уснуть за рулем. И тогда мрачное пророчество Льюиса станет свершившейся реальностью.
   Час отдыха, и девушка почувствовала себя куда лучше. Они добрались до Рима без каких- либо серьезных происшествий.
   Войдя в квартиру, Элен сразу же позвонила Льюису.
   —  Дорогой, это я. Мы в Риме. Умоляю, приезжай и посиди с Жаком. Я совершенно вымоталась. Кажется, сейчас свалюсь и усну там, где стою. Дико устала.
   —  Хорошо, сейчас буду. Сможешь продержаться хотя бы полчаса? Я постараюсь побыстрее.
   —  Я тебя жду, — сказала Элен и положила трубку.
   Веки ее слипались. С горем пополам она исхитрилась немного покормить мальчика и, чтобы занять его, дала задание, за которое он тут же и взялся. Элен смотрела и удивлялась, до чего же дети выносливы и как много в них энергии. Можно подумать, что он не провел с ней почти сутки в машине. Ее бы сейчас ни за какие деньги не заставили рисовать.
   Когда приехал Льюис, Жак все еще рисовал, а Элен, едва открыв ему дверь и легко поцеловав, тут же отправилась в спальню и уснула почти мгновенно.
   Проснулась она лишь поздно вечером. За окном уже было темно. Прислушавшись, она вдруг поняла, что в квартире необычайно тихо. Выйдя из спальни в гостиную, она увидела, что там никого нет. Элен начала уже волноваться, но вскоре услышала звук открываемого замка, и в квартиру ввалились смеющиеся мужчины.
   Жак сразу же бросился к ней и с горящими глазами начал рассказывать, что мсье Льюис свозил его в зоопарк. Он долго с воодушевлением описывал, кого же он там видел. А под конец своего рассказа заявил, что хочет как-ни- будь отправиться именно туда и именно там заняться рисованием.
   —  Они такие забавные, мадемуазель. Просто необходимо их нарисовать. Правда же?
   Элен улыбнулась:
   —  Ну, конечно. Как-нибудь, когда у меня будет свободное время, мы обязательно отправимся туда.
   Жак включил телевизор, нашел на какой-то программе мультсериал о похождениях семьи Флитстоунов и забрался в кресло, сообщив, что ужасно голоден.
   Элен и Льюис прошли на кухню и закрыли за собой дверь. Льюис крепко обнял ее и поцеловал в губы, глаза, волосы.
   —  Господи, милый, ты меня задушишь! — воскликнула она.
   Но он очередным поцелуем закрыл ей рот. И Элен тут же, прикрыв глаза, вся отдалась во власть ощущений. Для нее в этот миг не существовало никого, кроме этого мужчины.
   Сейчас девушка с новой силой ощутила, как же она соскучилась по нему и как же сильно она его любит. Льюис еще раз легонько чмокнул ее в губы, а потом привел в чувства.
   —  Послушай, дорогая. Если мы сейчас же не займемся приготовлением чего-нибудь, что можно было бы съесть, то наш приемный ребенок умрет с голоду. Да и я, по чести сказать, тоже проголодался. Знаешь, хотел было отвести Жака куда-нибудь пообедать, но он отказался, сославшись на то, что у него не так много времени, чтобы тратить его на подобную ерунду. Представляешь, он заявил мне, что жизнь и без того коротка.
   Льюис засмеялся. Элен тоже подхватила смех.
   —  Замечательный мальчишка.
   —  Согласен, но время от времени мне кажется, что из него получился бы неплохой философ. Не ошиблись ли мы в выборе, как ты думаешь?
   Поужинав, они отправили Жака в постель, пожелав ему хорошего сна на новом месте, а сами пошли в спальню и до утра забыли об окружающем их мире, полностью отдавшись своим чувствам.
   Они долго, страстно и нежно любили друг Друга

* * *
   Занавеси в старомодном номере, снятом Максом, были опущены для полного уединения. Макс стоял на коленях перед огромным камином, а Барбара внимательно следила за ним. Их разделял золотистый пушистый ковер, зеркала, хрустальные светильники, хромированная мебель.
   Этот номер с ошеломляющими видами из окон был просто мечтой. В воздухе витал густой аромат свежесваренного кофе. Чашка Макса стояла на камине, а свою Барбара держала в дрожащих руках. И ей, и ему стоило огромных усилий сдерживать вновь нахлынувшие на них чувства.
   Любовь в его взгляде заставила ее сердце пуститься вскачь. Девушка вспомнила его страстные поцелуи.
   —  Барбара, я хочу, чтобы ты осталась со мной.
   —  Но ты знаешь, что это несерьезно. Послезавтра у меня свадьба.
   —  Тем более, тебе нужно действовать решительно, пока ты не вышла замуж за нелюбимого человека, — сказал он.
   Душу и мозг ее пронзило страдание.
   —  Я выхожу замуж за Гарри и не вижу смысла   ворошить прошлое, — голос ее дрожал, а плечи тряслись.
   По лицу девушки внезапно, помимо воли, потекли слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони и вдруг почувствовала, как сильная рука Макса схватила ее и притянула к себе. Макс повернул Барбару к себе лицом, и сквозь слезы она увидела, что в его живых глазах пламенеет страстное чувство.
   —  Барбара, любимая... — он сильнее прижал ее к себе. — Я вовсе не хотел доводить тебя до слез.
   Барбара понимала, что ей нужно вырваться из его рук, но эти объятия приятно успокаивали, и она прижалась к нему и горечь прошедших лет хлынула изнутри обильным потоком. Девушка плакала навзрыд. Он положил ее голову себе на грудь, утешая, нежно гладя густые волнистые волосы.
   —  Ты должна вернуться ко мне.
   —  Но ты же знаешь, что я никогда не смогу сделать этого! — воскликнула она.
   Промелькнувшая в его глазах боль остановила ее. Барбара почувствовала удушье. Он неотрывно смотрел ей в глаза.
   —  То, что было между нами, умерло, — сказала она. — Мы своими руками уничтожили свою любовь.
   Девушка бросила на Макса отчаянный взгляд.
   Неужели он не понял до сих пор, как тогда обидел ее? И одно только его присутствие причиняло ей сильную боль.
   —  Я не могу вернуться! — в последней отчаянной попытке произнесла Барбара. — У меня карьера. Это жизнь моя и Гарри. Я многим обязана ему. Ведь он помог мне выстоять в самые трудные в моей жизни минуты. Дело здесь не только в тебе. Ведь я должна бросить Гарри, чтобы уехать с тобой. А он был так добр. И пойми, даже вернувшись к тебе, я все равно буду страдать из-за того, как ты обошелся со мной. И вместе мы будем лишь мучить друг друга.
   —  А почему ты так в этом уверена? — его низкий голос дрожал.
   Если бы она не была так сильно расстроена, то увидела бы, что скрывается за его напряженными чертами.
   Взглядом он нежно ощупывал ее тело, в нем была такая всепоглощающая сила, что у девушки перехватило дыхание.
   —  Я так хочу тебя, Барбара, — произнес он хриплым голосом.
   —  А я нет! — закричала она в отчаянии, боясь поднять на него взгляд.
   —  Ты ошибаешься. И я докажу тебе это.
   —  Я не хочу снова любить тебя. Можешь ты это понять?! Ты — прошлое. Для тебя в моей жизни не осталось места.
   —  А я не могу забыть, что ты была моей. Ни одна другая женщина не была мне так желанна,как ты. И чаще всего я вспоминал, как все это было между нами в первый раз. Ты была со мной все это время, будь оно проклято.
   Говоря это, он медленно приближался к ней. А она стояла, не в силах пошевелиться, словно загипнотизированная его взглядом.
   — Ну не надо! — взмолилась она. — Пожалуйста, прошу тебя, Макс. Я позову на помощь! Сюда придет полиция!
   Когда он приблизился вплотную и попытался поцеловать ее, Барбара начала было сопротивляться, но в тот момент, когда его губы нашли ее губы и он впился в них страстным поцелуем, все чувства и силы оставили ее. Барбара словно провалилась в полузабытье и перестала ощущать что-либо, кроме наслаждения от его страстных и любящих ласк. В голове девушки не осталось даже мысли о том, что где-то, наверное, сбившись с ног, ее разыскивает Гарри.
   Когда они, наконец, одновременно достигли пика наслаждения, оба, тяжело дыша, откинулись на спину, чтобы немного перевести дыхание. От огня, полыхающего в камине, в комнате было очень тепло, а мягкая шелковистость ковра убаюкивала, и Барбара, уставшая и счастливая от обретенного вновь счастья, погрузилась в сладкий неглубокий сон.
   Когда она проснулась, то увидела, что Макс уже полностью одет и сидит в мягком кресле, попивая ликер и дожидаясь, когда же она придет в себя.
   — А я уже начал волноваться, что мы опоздаем на самолет. Даже хотел будить тебя, — он засмеялся.
   Барбара быстро поднялась, приняла душ и оделась. И уже через несколько минут они мчались в такси в аэропорт, пытаясь не опоздать на самолет, отправляющийся в Штаты.
   Когда самолет уже поднялся в воздух, Барбара вспомнила о Гарри. Какой же это будет для него удар. Ведь его невеста сбежала практически из-под венца. Подумала она и о том, как отреагируют на все это его родители. Ведь в Нью- Йорк уже съехались гости не только из всех уголков Америки, но даже из других стран. Для них это будет настоящий позор.
   Но эти мысли так же мгновенно пропали. Сейчас она была так счастлива оттого, что снова, наконец, с Максом, что ни о чем другом просто думать не могла.
   Наверное, потом этот поступок будет мучить ее. Возможно, даже сильнее, чем она думает, но девушка все это время носила в себе сокровенную мечту о том, чтобы вернуть все, и теперь, не глядя, кинулась в омут, разом простив возлюбленному все, что ей довелось пережить по его вине. Она ненавидела Макса, но это чувство было лишь трансформацией бесплотной любви в некую более уместную эмоцию. Разум девушки подсознательно оберегал ее от слишком сильных нервных потрясений.
   И все же Барбару мучили угрызения совести.
То, как она обошлась с Гарри, было по меньшей мере непорядочно с ее стороны, если не сказать иначе. Подло! Вот верное слово. Ведь он на самом деле сделал для нее много хорошего и доброго в самые трудные для нее минуты. Когда ей было нужно чье-то плечо, на которое она могла бы опереться, Гарри, не задумываясь, подставил свое. Он сделал все, чтобы она ожила.
   «О, Господи, что же ты натворила, — беззвучно прошептала Барбара. — Что же ты натворила!..»
   Когда они вошли в его квартиру в Провиденсе, Макс широко, по-хозяйски улыбнулся и сказал:
   —  Добро пожаловать домой, дорогая.
   Голос его был таким красивым, что ей приходилось бороться с искушением. Она чувствовала его горячий взгляд, ощупывающий ее лицо и фигуру в молчаливом восхищении. А ей вдруг стало грустно.
   —  Тоска по твоему благородному обожателю не принесет тебе пользы, любовь моя.
   —  Не нужно, Макс. Эти слова не делают тебя сильным.
   Глаза его потемнели.
   —  Теперь ты навеки связана со мной.
   —  Я это прекрасно знаю, — ответила она мрачно.
   —  Неужели ты хоть чуть-чуть не рада своему
возвращению? — прошептал он срывающимся голосом.
   —  Наверное, рада. Немножко.
   —  Если бы ты знала... Если бы ты только знала.
   —  Знала — что? — нахмурилась Барбара.
   —  Я знаю то, чего не знаешь ты!
   —  Что же? — воскликнула она.
   Макс закурил и прошелся по небольшой уютной гостиной.
   —  Выпьешь чего-нибудь?
   —  Что? — требовательно переспросила девушка. — О чем ты говоришь, Макс? Договаривай, не нужно мучить меня.
   —  Хорошо, хорошо, дорогая. Я все скажу тебе. Все, что знаю сам.
   Он подошел к бару и налил себе в стакан бренди.
   —  Не тяни, Макс, умоляю тебя!
   —  О’кей, о’кей. Ты знаешь фамилию Гарри?
   —  Симпсон, — холодея от недоброго предчувствия, ответила девушка.
   —  Это фамилия его матери. Она американка. А фамилию его отца ты знаешь?
   —  Нет, — Барбара зябко поежилась. — А какое это имеет значение?
   —  Его фамилия — Салотти. Он — итальянец. Сицилиец.
   —  Ну и что?
   —  Ты ничего не поняла? — прищурился Макс, делая еще один глоток. — Ну хорошо, я объясню подробнее. Гарри говорил тебе когда-нибудь, чем зарабатывает на жизнь его отец?
   —  Да, — с облегчением улыбнулась девушка.
—  У него юридическая фирма.
   —  Официально. Фирма — прикрытие. А зарабатывает Джакопо Салотти тем, что убивает людей!
   —  Как? — спросила Барбара, чувствуя, как ледяной, липкий страх окутывает ее, словно кокон. — Как? Этого не может быть! Ты просто пошутил, Макс. Скажи, что ты пошутил? Это злая шутка. Очень злая.
   —  Это не шутка, девочка, — покачал головой он, допивая остатки бренди и закуривая новую сигарету. — Джакопо Салотти торгует наркотиками, шлюхами и содержит половину подпольных игорных домов в Нью-Йорке. Он контролирует торговлю, грузовые перевозки, тотализатор и, как я уже говорил, убивает людей. Он — один из самых страшных мафиози Нью-Йорка. Так что, девочка, я спас тебя от смерти. От верной смерти.
   —  Постой, постой, — попыталась ухватиться за спасительную соломинку Барбара. — Ну, допустим, что ты не ошибся и все это реальность, а не чей-то идиотский вымысел. Откуда тебе-то это известно?
   —  Ты мне не веришь, — констатировал Макс.
—  Хотя, это не удивительно. Ничуть. Ну ладно, я скажу тебе, откуда у меня такие сведения. Твой жених Гарри сам растрепал об этом на одной вечеринке, когда упился до полусмерти.
   —  Он бравировал! — чуть ли не крикнула девушка, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. — Гарри шутил!
   —  Поначалу и я думал так же, но однажды нам с ним вместе пришлось лететь в Нью-Йорк. Ты бы видела тех ублюдков, что встречали его в Ла Гуардиа! Как вспомню их, так до сих пор мороз по коже. Они встречали твоего жениха прямо у трапа, на трех черных «континенталях». И полицейские брали «под козырек», когда... они проезжали мимо.
   —  А это-то ты откуда знаешь?
   Макс помялся:
   —  Гарри предложил подбросить меня до города, а я согласился. У каждого из этих парней по пушке в наплечной кобуре. Кстати, у его отца настоящий дворец на Лонг-Айленде. И яхта стоимостью, как минимум, десять миллионов долларов. Может быть, юристы и зарабатывают такие деньги, да только что-то я о таких не больно-то часто слышал. Да и вряд ли обычного юриста, даже очень богатого, охраняет целая армия с помповыми «ремингтонами» двенадцатого калибра в руках.
   —  О, Боже...
   —  Да, это все правда. Клянусь тебе. Кстати, после той вечеринки, на которой Гарри так неосторожно молол языком, его отец лично приехал в Гарвард и отделал сыночка так, что мама родная не узнала бы. Ты ведь помнишь, что он неделю не появлялся на лекциях?
   —  Конечно. Да и потом синяки были видны, — испуганно подтвердила Барбара.
   —  Вот-вот. А теперь самая потрясающая новость. В тот день, когда ты подобрала меня у кампуса... Это сделал вовсе не мой приятель.
   —  А кто же?
   —  Ты уверена, что хочешь это знать? — прищурился Макс.
   —  Говори, — просто сказала девушка.
   —  Один из ублюдков семьи Салотти. Он встретил меня, когда я возвращался с вечеринки, и посоветовал забыть то, что я слышал от Гарри. Свои слова этот человек подтвердил очень серьезными аргументами, а в конце добавил, что если я стану болтать, меня найдут с дырой в голове или, что более вероятно, не найдут вообще.
   —  Почему же ты не обратился в полицию?
   —  Половина полицейских работает на мафиози. Не только на Салотти. Но ведь они все знают друг о друге.
   —  Господи, господи... Что же нам делать?
   Барбара вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в ладони.
   Макс тут же принялся успокаивать ее, гладя по волосам и шепча:
   —  Не волнуйся, дорогая. Не волнуйся. Все обойдется.
* * *
   В течение нескольких дней отношения между ними были очень странными. Барбара то страстно любила Макса, то, напротив, начинала относиться к нему очень сдержанно и холодно. К ней вдруг вернулись муки ревности к прошлому, к той женщине, которая отняла у нее когда-то Макса и которую она никогда даже не видела.
   —  Ты увез меня, — сказала она как-то, — нарушил мою жизнь, увез от Гарри, отец которого крупный мафиози, и бог знает, что ему придет в голову. Я рискнула всем ради тебя, а что, если тебе опять встретится какая-нибудь женщина и ты снова оставишь меня? Макс, я так боюсь, — в голосе ее слышалась предательская дрожь.
   Она опустила глаза, не давая себе расплакаться.
   —  Чего ты боишься? — спросил Макс.
   -- Я боюсь быть здесь с тобой.
   —  Ты хочешь вернуться к Гарри? Или ты счастлива здесь?
   —  Я счастлива. Очень счастлива,      — призналась девушка, избегая его взгляда.— Но мне трудно убедить себя в том, что ничего больше не случится, что я снова не потеряю тебя.
   —  Ничего не случится, — ответил ей Макс. — Если ты начнешь, наконец, доверять мне. Неужели ты думаешь, что ты одна рисковала? Я прожил все эти годы с женщиной, которую абсолютно не любил, и хочу забыть прошлое. Я понял, что совершил тогда глупость, и вернулся за тобой. У отца Гарри ненавидеть меня куда больше причин. Но я обвел их вокруг пальца. Об этой нашей квартире никто не знает. Она куплена на чужое имя. Салотти никогда не отыскать нас, даже если он задастся подобной целью. Но, скорее, отец Гарри всыплет как следует своему сыночку, чтобы не упускал невест из-под венца. Хотя, в любом случае, тебе не о чем волноваться. Успокойся. Я останусь с тобой. Теперь навсегда.
   Он подошел к ней, и она ощутила дрожь от его прикосновения. А его сильное тело содрогнулось, когда он крепко обнял ее и поцеловал. Он встал на колени и нежно поцеловал ее грудь. Барбара закрыла глаза, чтобы не видеть его, но поцелуи имели невероятную власть над ней. Тело ее уже готово было поддаться, в то время как разум все еще оказывал сопротивление.
   —  Пожалуйста, отпусти меня сейчас. Я хочу спать, — устало произнесла она.
   —  Я тоже, — ответил он с хитрым блеском в глазах. — Наконец-то мы с тобой нашли общий язык.
   —  О, я не это имела в виду.
   —  Конечно, это, дорогая, — он улыбнулся ей так, что сердце ее еще сильнее забилось.
   Она сделала еще одну неуверенную попытку освободиться, но он поднял ее на руки и отнес в спальню. Она слышала сумасшедшее биение его сердца и неровное дыхание. Он поцеловал ее с таким пылом, что все мысли вылетели у нее из головы. Была лишь темнота вокруг и его мягкие и вместе с тем требовательные губы, которые покрывали ее тело страстными поцелуями.
   Он вновь и вновь повторял ее имя, и Барбара чувствовала, как пальцы его расстегивают пуговицы на блузке. Ей доставляло огромное наслаждение тепло его рук, ласкающих ее тело. И Барбара невольно застонала, когда он остановился.
   Он ласкал ее до тех пор, пока она, наконец, не взмолилась:
   — Люби меня! Пожалуйста, люби меня.
   Он взял ее с безумной трепетной жадностью. Оба они ощущали восторг, достигнувший неизмеримых высот.
   Когда Макс уснул в ее объятиях, она лежала, глядя в его лицо, и ей было очень хорошо.
   Барбара отлично понимала, что любовь их никогда не расцветет, если она будет замыкаться и ревновать по каждому поводу. Однако туманная мысль о том, что произошедшее однажды вполне может повториться и тогда она останется наедине со своими страхами, наполняла душу девушки мрачной тоской. В такие минуты взгляд ее замирал, и она, задумавшись, становилась угрюмой и замкнутой. Но выпадали и другие минуты, в которые Барбара заливисто смеялась или стонала от счастья, забыв обо всем на свете. «Тебе нужно снова потерять голову и любить его», — такой рецепт она однажды прописала сама себе. Да, потерять голову и любить.
И тогда уйдут страхи и исчезнут ночные кошмары. Они снова будут счастливы, совсем как раньше...
   —  Я люблю тебя, Макс. Я всегда любила тебя и всегда буду любить. Все это время для меня не существовало никого, кроме тебя, — шептала девушка своему возлюбленному.
   Он нежно прижался к ней губами.
   —  Впервые, когда я встретил тебя, ты спасла мне жизнь. Ты неоднократно говорила мне, что хотела бы ненавидеть меня. А я, как ни старался, не смог забыть тебя и всегда был уверен, что случившееся можно исправить.
   И Барбара целовала Макса в губы и проводила рукой по его волосам. Была ли она счастлива в данную секунду? Наверное, да. Наверное.
* * *
   Неделя проходила за неделей. Барбара чувствовала, как прошлое отступает, оставляя ее душу, и время залечивает, казалось бы, неизлечимые раны. Прошедшее время было очень важным для них обоих. Они вновь учились любить друг друга. И Барбара стала с радостью смотреть в будущее.
   Но, несмотря на их нынешние великолепные отношения, девушку все же мучило смутное беспокойство. Она никак не могла поверить, что ее счастье с Максом может быть прочным. Все было слишком хорошо, чтобы оставаться таким слишком долго. И хотя мысли о Джакопо Салотти развеяли уходящие дни, тревога, иногда поднимающаяся в ее душе, ощущалась, как некое надвигающееся из темноты чудовище.
   И каждый раз, когда Барбара пыталась рассказать о ней Максу, тот говорил в ответ:
   —  Верь в будущее, Барбара. Верь в меня. Верь в нас.
   И она очень старалась верить.
   —  Знаешь, — как-то сказал он, — по-моему, тебе необходимо устроиться на работу. Похоже, тебя угнетает бездействие. Ты привыкла думать, искать какие-то лазейки в законах, или, напротив, как заткнуть их, как повернуть то или иное дело, какие аргументы привести, какие факты вытащить на свет, а о каких лучше промолчать. Словом, привыкла к нормальной работе практикующего юриста. Не находя же точки приложения усилий, он проецирует процесс на обыденную жизнь.
   —  С каких это пор я попала в число твоих клиентов? — засмеялась девушка. — Я надеялась, что необходимость в посещении врача еще не так заметна. Наверное, ошибалась.
   —  С тех самых пор, дорогая, — улыбнулся Макс в ответ, — как мы с тобой обосновались в этой квартирке. Ты думаешь, я слепой?
   —  Я этого не говорила.
   —  И слава Богу, — подхватил он. — Но только слепой не заметил бы, что ты постоянно мрачнее тучи. Попробуй устроиться на работу.
Как только ты займешься привычным делом, хандра исчезнет сама собой, уверяю тебя.
   —  Ты так думаешь?
   —  Конечно. Иначе, зачем бы мне говорить все это. Подумай над моими словами.
   Барбаре не пришлось размышлять слишком долго. Она сразу же после начала разговора поняла, что Макс прав. При мысли о работе сердце ее забилось, как у птицы, угодившей в силки.
   Конечно! Как же столь простой выход не пришел в голову ей самой? Работа — лучшее средство от меланхолии.
   Весь вечер Барбара провела за мечтами о том, как изменится их жизнь после того, как она устроится в какую-нибудь небольшую юридическую контору Провиденса. У нее достаточный опыт, хорошая практика и прекрасный диплом...
   Барбара написала письма Элен в Рим и матери в Голливуд, чтобы сообщить им свой новый адрес, а заодно и поделиться радостной новостью: они с Максом снова вместе. Представляя, как обрадуется Джастина, девушка улыбалась. Похоже, Что у них, и правда, все будет прекрасно. Да. Иначе просто и быть не может.
   На следующее утро, одевшись в свое лучшее платье, купленное ей совсем недавно Максом в «Блюмингдейле», она отправилась в обход по юридическим конторам Провиденса. В сумочке у Барбары лежал длинный список, почерпнутый ею из телефонной книги. В этом сравнительно небольшом городе, похоже, на каждого жителя приходилось по персональной юридической фирме.
   В первой же фирме Барбаре отказали с порога, сославшись на жесткую конкуренцию и полное отсутствие рабочих мест.
   Во второй было то же самое, с той лишь разницей, что ей порекомендовали обратиться за работой в профсоюз юридических работников.
   В третьей заинтересовались, но попросили предъявить диплом, и лишь в этот момент девушка с ужасом вспомнила, что почти все документы она оставила у Гарри. В том числе и диплом.
   В четвертой, равно как и в пятой, шестой и седьмой, узнав о «пропаже» сумочки с документами, даже не сочли нужным разговаривать.
   Барбара вдруг поняла, что все ее мечты не более чем мыльный пузырь. Тлен. С ней просто-напросто не станут разговаривать, не говоря уж о том, что никто не согласится взять ее на работу. Все рухнуло.
   Для очистки совести Барбара зашла еще в три фирмы, но и там ей отказали. «Без документов не может быть даже предварительного разговора», — примерно так сказала девушка, неулыбчивая, чопорная секретарша в «Адвокатской конторе Тейлора». Повсюду Барбару ждало одно и то же. Диплом и рекомендации с прошлого места работы. Диплом и рекомендации. Диплом и рекомендации. Она почувствовала, что начинает ненавидеть два этих слова.
   Уже вовсе безо всякой надежды, скорее, ведомая упрямством и отчаянием, девушка зашла в «Юридические услуги Райта, Джефферсона и Лоуда». И тут судьба смилостивилась и улыбнулась ей еще раз. После недолгих переговоров с секретарем ей предложили пройти к мистеру Лоуду.
   Лоуд оказался невысоким, почти совсем седым, худощавым мужчиной. Возраст его можно было с трудом подогнать под понятие «средних лет», хотя «в почтенных годах» подошло бы куда больше. Длинный нос и необычайно пушистые белые брови — вот что бросалось в глаза посетителю. В то же время чуть припухлые губы говорили о мягком характере, а глаза смотрели вполне добродушно.
   —  Вы относительно работы, мисс? — спросил Лоуд, как только девушка переступила порог его кабинета.
   —  Да, мистер Лоуд. Я как раз ищу место. Но у меня возникла непредвиденная проблема.
   —  И в чем же она заключается? — поинтересовался старик.
   —  У меня пропали документы. Диплом и рекомендательные письма.
   —  Угу. А где вы работали раньше?
   —  В юридической фирме «Салливан и сыновья» в Кливленде.
   —  Это в Массачусетсе?
небольшом городе, похоже, на каждого жителя приходилось по персональной юридической фирме.
   В первой же фирме Барбаре отказали с порога, сославшись на жесткую конкуренцию и полное отсутствие рабочих мест.
   Во второй было то же самое, с той лишь разницей, что ей порекомендовали обратиться за работой в профсоюз юридических работников.
   В третьей заинтересовались, но попросили предъявить диплом, и лишь в этот момент девушка с ужасом вспомнила, что почти все документы она оставила у Гарри. В том числе и диплом.
   В четвертой, равно как и в пятой, шестой и седьмой, узнав о «пропаже» сумочки с документами, даже не сочли нужным разговаривать.
   Барбара вдруг поняла, что все ее мечты не более чем мыльный пузырь. Тлен. С ней просто-напросто не станут разговаривать, не говоря уж о том, что никто не согласится взять ее на работу. Все рухнуло.
   Для очистки совести Барбара зашла еще в три фирмы, но и там ей отказали. «Без документов не может быть даже предварительного разговора», — примерно так сказала девушка, неулыбчивая, чопорная секретарша в «Адвокатской конторе Тейлора». Повсюду Барбару ждало одно и то же. Диплом и рекомендации с прошлого места работы. Диплом и рекомендации. Диплом и рекомендации. Она почувствовала, что начинает ненавидеть два этих слова.
   Уже вовсе безо всякой надежды, скорее, ведомая упрямством и отчаянием, девушка зашла в «Юридические услуги Райта, Джефферсона и Лоуда». И тут судьба смилостивилась и улыбнулась ей еще раз. После недолгих переговоров с секретарем ей предложили пройти к мистеру Лоуду.
   Лоуд оказался невысоким, почти совсем седым, худощавым мужчиной. Возраст его можно было с трудом подогнать под понятие «средних лет», хотя «в почтенных годах» подошло бы куда больше. Длинный нос и необычайно пушистые белые брови — вот что бросалось в глаза посетителю. В то же время чуть припухлые губы говорили о мягком характере, а глаза смотрели вполне добродушно.
   —  Вы относительно работы, мисс? — спросил Лоуд, как только девушка переступила порог его кабинета.
   —  Да, мистер Лоуд. Я как раз ищу место. Но у меня возникла непредвиденная проблема.
   —  И в чем же она заключается? — поинтересовался старик.
   —  У меня пропали документы. Диплом и рекомендательные письма.
   —  Угу. А где вы работали раньше?
   —  В юридической фирме «Салливан и сыновья» в Кливленде.
   —  Это в Массачусетсе?
   —  Да.
   —  Хорошая фирма. А почему вы ушли оттуда, если не секрет?
   —  Нет. По личным причинам. Я решила сменить место жительства.
   —  Ага. Ну, копию диплома, я думаю, мы запросим по факсу из вашего университета. Вы ведь закончили Гарвард в первой пятерке?
   —  Да. Я была второй на своем отделении. А откуда вам это известно? — изумилась Барбара.
   —  Каждый год кто-то из старших компаньонов изучает списки лучших выпускников всех юридических отделений. Конечно, нам не по карману перекупать их у более крупных фирм, но жизнь — интереснейшая штука, — Лоуд усмехнулся. — Никогда не знаешь, что она выкинет. А потом, полезно знать возможного оппонента. Знание противника, его привычек, его манеру вести дело — уже половина победы. В прошлом году этой работой занимался я, а мужчины, особенно в моем возрасте, — он снова усмехнулся, — вообще обращают внимание на красивых девушек. А вы, надо сказать, очень красивы. Это тоже может сыграть свою роль на каком-нибудь процессе. Ведь и среди судей все больше пожилых мужчин.
   —  Спасибо, — улыбнулась Барбара, чувствуя, как с ее души словно свалился огромный груз.
   —  Не за что. К сожалению... — Девушка замерла, лицо ее побледнело. — Место у нас освободится только через две недели. Так что,если это вас не смущает, через две недели мы ждем вас на рабочем месте. И ровно в восемь. Постарайтесь не опаздывать.
   —  Благодарю вас, мистер Лоуд. Вы мне очень помогли.
   —  Может быть. А может быть, и вы нам. Остальные фирмы будут кусать себе локти от зависти, когда узнают, какого юриста нам удалось заполучить, — он улыбнулся широкой, добродушной улыбкой. — Жду вас через две недели.
* * *
   Макс отнесся к известию о предоставленной ей работе с радостью.
   —  Я рад за тебя, дорогая. Действительно, очень рад. Так, а чем мы можем заняться в эти две недели?
   —  А разве тебе не нужно на работу?
   —  Конечно, нужно. Но я договорюсь об отпуске за свой счет. Мне удалось кое-что подкопить за то время, что... мы жили порознь. Так что у меня есть грандиозная идея.
   —  Я люблю тебя, милый.
   —  Я тоже люблю тебя. Как ты отнесешься к небольшой поездке в Калифорнию? Скажем, в Сан-Диего?
   —  С восторгом, — Барбара засмеялась. — С большим - большим восторгом.
   —  Да, — Макс вдруг захохотал. — Вчера ты выглядела мрачнее тучи, а сегодня твоей хандры как не бывало. Отлично! Я и не ожидал столь блестящих результатов.
   —  Прекрати!
   —  Так когда мы отправляемся? — по-мальчишечьи заразительно улыбаясь, спросил Макс.
   —  Сейчас! — выпалила она. — Прямо сейчас. Сию секунду.
   —  Ничего не получится. Не раньше завтрашнего полудня.
   —  Отлично. Пусть будет завтрашний полдень! — воскликнула Барбара.
   Всю дорогу до Калифорнии, куда их нес на своих сильных крыльях огромный самолет, Барбара, почти не отрываясь, смотрела в иллюминатор. Она летала на самолетах всего три или четыре раза в жизни и никак не могла привыкнуть к тому трепетному ощущению, которое вызывали в ней эти стальные чудовища.
   Сан-Диего встретил их шикарным солнечным днем. Еще спускаясь по трапу самолета, они почувствовали на своей коже горячие волны калифорнийской жары.
   В небольшой фирме по аренде недвижимости Макс снял небольшой коттедж на берегу океана. Он стоял в отдалении от остальных, окруженный раскидистыми сочно-зелеными пальмами. А вокруг на несколько сотен метров расстилался лишь песчаный ковер.
   До океана было рукой подать, и Барбара с Максом все дни напролет проводили на диком пляже, загорая и купаясь. Уже через несколько дней их невозможно было узнать. Тела обоих стали бронзовыми от загара, выглядели они очень молодыми, крепкими и здоровыми.
   Но скоро Барбара начала уставать от постоянного отдыха. Ее трудолюбивой натуре скучно было выдерживать больше нескольких дней на одном месте, тем более, ничего не делая. И она предложила Максу съездить в Голливуд, чтобы навестить ее маму. Макс, после недолгих размышлений, согласился.
   Джастина, когда увидела дочь и Макса, входящими в дом, очень обрадовалась. Приезд их был неожиданным, они решили не предупреждать ее, а сделать Джас сюрприз. Это обстоятельство несколько расстроило женщину. Она была совершенно не готова к приему гостей. Накрывая на стол, Джастина все время посматривала на свою смеющуюся дочь и искренне радовалась, что от ее депрессии не осталось и следа.
   —  Не волнуйся, мамочка, — сказала ей Барбара. — Мы вовсе не голодны. По дороге к тебе заскочили в ресторан и немного перекусили.
   —  Но ведь Гарри, наверное, хотел бы не просто «перекусить», а нормально пообедать? — спросила Джастина.
   —  Мама, — невозмутимо заметила Барбара, — это не Гарри. Этого человека зовут Макс.
   На мгновение лицо Джастины застыло, превратившись в маску. Она вопросительно взглянула на дочь, а через секунду уже спокойно улыбалась, как ни в чем не бывало.
   —  Дорогая, по-моему, совершенно не важно, как зовут этого молодого человека. Ведь имя не влияет на аппетит, насколько мне известно?
   —  Благодарю вас, миссис Хартгейм, но я абсолютно не голоден, — спокойно поблагодарил Макс, делая вид, что не замечает, как напряглась Джастина.
   —  В таком случае, может быть, вы хотите немного отдохнуть? — спросила Джас. — Как вы, Макс?
   Но Барбара тут же сказала:
   —  Нет-нет, мамочка, не беспокойся. Мы заехали к тебе всего на пару часов. Ведь послезавтра нам необходимо уехать. Через три дня я должна быть на работе. А нам еще нужно вернуться в Сан-Диего за вещами, да и вообще хочется в последний раз искупаться в океане. Когда еще удастся вырваться.
   —  Жаль, я думала, что вы задержитесь хотя бы на день.
   —  Мы бы с удовольствием, но пойми нас правильно.
   —  Конечно, я все понимаю, — ответила Джастина и, словно между прочим, спросила: — У тебя все нормально?
   —  Да. У меня все очень хорошо, — улыбнулась Барбара.
   Она старалась говорить как можно более весело, но чувствовалось, что настроение у девушки испортилось, хотя она всеми силами пыталась скрыть это.
   Да и Джастина не могла расслабиться до конца. Макс? Тот ли это человек, из-за которого ее дочь едва не погибла? А если да, то что он делает здесь, почему он опять с Барбарой? Что происходит? Она искала ответы на эти вопросы и не находила их.
   Они посидели еще немного за чашкой кофе. Макс и Барбара расспрашивали Джастину о ее работе, поговорили об отце и Элен, а потом начали собираться. Когда они уже сели в машину, Барбара вдруг с грустью заметила, как постарела ее мать. Джастина была по-прежнему привлекательна, но красота стала уже не столь яркой, как раньше, и особенно это было заметно по глазам. Несмотря на кажущуюся беззаботность и живость, они несколько потускнели. В них уже было можно угадать усталость, которая, копившись годами, неожиданно достигла той грани, за которой усталость кончается, а начинается старость. Нет, Джастина вовсе не превратилась в старуху, но Барбара знала: теперь день ото дня морщины на лице матери, пока почти незаметные, станут проступать все четче, а серая дымка станет вытеснять из глаз искру жизни. «Старость ведь вовсе не износ организма, — подумала Барбара. — Это копящаяся в нас усталость. Сперва мы легко компенсируем пустоту в груди за счет своих сил, но постепенно их становится все меньше и, в конце концов, усталость берет свое и валит нас на землю».
   Девушке вдруг до боли стало жаль мать. Захотелось даже остаться. Но сделать этого они все равно не могли, поэтому, простившись, Барбара с Максом все-таки уехали.
   А Джастина долго еще стояла на пороге своего дома, провожая печальным взглядом удаляющуюся машину.
   А еще через день блаженству пришел конец. С утра они в последний раз искупались в соленой океанской воде и после этого, погрузив в машину свои вещи, отправились в аэропорт.
   И такой же самолет, а может быть, даже и тот же, что доставил их сюда, перенес Макса и Барбару обратно домой, в Провиденс, где их ожидала работа и обычная будничная рутина.
   Чего греха таить, Барбара очень соскучилась по своей работе. Она радовалась тому, что сможет, наконец, снова заняться любимым делом. Единственное, чего она боялась, так это то, что мистер Лоуд неожиданно раздумает взять ее на работу.
   Однако, ее опасениям было не суждено осуществиться.
   Секретарь, молодой, довольно приятный мужчина, улыбнулся ей:
   — Привет! Я — Клайв. Рад, что вы хорошо отдохнули. Загар вам очень к лицу.
   —  Спасибо, Клайв. Можете звать меня Барбара. Просто Барбара.
   —  Хорошо, Барбара. Пойдемте, я покажу вам ваше место.
   Он повел ее в небольшой кабинет и указал на один из двух стоящих в нем столов:
   —  Это и будет ваше место. Кроме вас этот кабинет занимает еще одна девушка — Сара, но сейчас ее нет. Она уехала к родным, в Коннектикут.
   —  А у вас все знают все друг о друге? — полюбопытствовала девушка.
   —  Провиденс вообще очень маленький город, — засмеялся Клайв.
   —  Понятно. А что, на сегодняшний день у фирмы много дел?
   —  Действительно перспективных — четыре. Из них одно мистер Лоуд намерен передать вам.
   —  Он столь высокого мнения обо мне?
   Секретарь покачал головой:
   —  Барбара, вам не к лицу кокетство.
   —  Извините, — девушка смутилась.
   —  Располагайтесь. По крайней мере еще десять дней вы — полновластная хозяйка этого кабинета. Сейчас я принесу дело, которое мистер Лоуд приготовил для вас.
   Он вышел, а Барбара осмотрелась. Ей понравился кабинет. Строго, спокойно, но не слишком официально. На клиентов должно производить благоприятное впечатление. Удобный стул.
Она присела. Ага, даже кондиционер есть. Прекрасно.
   Клайв вернулся через пару минут и положил на ее стол — «Вот, ты уже думаешь МОЙ стол. Это неплохо», — толстую папку.
   —  Дело «Сэмуэль Бэтроуз против штата». Не буду вдаваться в подробности. В этом вы понимаете куда лучше меня, — он обаятельно улыбнулся. — Сами прочтете. В остальном же можете обращаться ко мне в любое время. Все, что угодно, включая кофе.
   Клайв еще раз улыбнулся ей и пошел к двери. У самого порога он обернулся:
   —  Вы умеете пользоваться кондиционером и селекторной связью?
   Она засмеялась и кивнула:
   —  Конечно, не волнуйтесь.
   —  А я, собственно, и не волнуюсь. Кафе находится на противоположной стороне улицы. Туалет — по коридору направо. Факс и ксерокс — в приемной.
   —  Это я заметила.
   —  Вот и отлично, — Клайв притворно злодейски нахмурился. — Значит, не станете отвлекать меня по разным пустякам.
   Барбара засмеялась звонко и весело. Клайв предостерегающе поднял руку:
   —  И не смейтесь так громко, а то этот городишко лопнет от зависти.
   Девушка засмеялась еще громче, и он захохотал вместе с ней.
   И потянулись дни за днями, одинаково похожие один на другой. В них присутствовала лишь работа, отбирающая все, до последней капли, силы. Барбара, приходя домой, валилась с ног и почти сразу же засыпала с папкой в руках. Но она любила свою работу, получала от нее огромное удовольствие.
   И потом, ведь рядом с ней находился Макс. А впереди их ожидало только хорошее, счастливое будущее.

* * *
Ночь Элен провела очень беспокойно. Ее донимали кошмары, в которых сбитый ею, окровавленный громила с раздробленным черепом и вываливающимися из глазниц глазными яблоками, болтающимися у рта на серых нитях нервов, жутко и мертво ухмыляясь, выбирался из- под машины, шепча едва слышно: «Рок-н-ролл, красотка. Рок-н-ролл». Элен слышала, как свистит воздух, выходящий через сломанную гортань. Из-под пиджака, скрывающего раздавленную грудную клетку, торчали неровные, отчего- то коричневые, обломки ребер. Левая рука у сутенера была оторвана выше локтя вместе с рукавом и из страшной раны виднелись светло- розовые клочья мышц и пустые трубки вен. Правой же рукой громила опирался на забрызганный кровью и грязью капот «хонды». Синюшные ногти сдирали с металла краску, словно это были бритвы.
Здоровяк ухмылялся осколками когда-то белых и ровных зубов.
— Посмотри-ка на меня, красотка. Это ты сделала со мной, — сипел он, но губы его оставались совершенно неподвижными. — Ну да ничего, ничего! Скоро мы увидимся на небесах, и тогда уж я посчитаюсь с тобой. Хо-о-о...
Неожиданно его умершее, невообразимо огромное тело рванулось вперед и, разбив ветровое стекло, он вваливается в салон и...
... Элен с криком просыпается, чтобы через минуту, задремав, снова увидеть вырастающую перед покатым капотом «хонды» залитую кровью фигуру погибшего сутенера и, закричав от невообразимого ужаса, проснуться вновь.
Девушка так по-настоящему и не отдохнула. Она то и дело просыпалась в холодном поту, с бешено колотящимся у горла сердцем. Возможно, именно поэтому она встретила рассвет с невообразимым облегчением и поднялась очень рано, едва только за окном стало достаточно светло.
Элен была в ужасном состоянии. От волнения и бессонной ночи руки ее тряслись, а мысли были парализованы. Она знала лишь то, что должна поехать в больницу к этому мужчине, которому так не повезло, и попытаться уговорить его не возбуждать против нее уголовное дело. При одном только воспоминании о кровавом кошмаре ее начинала бить дрожь. ЭТОТ человек лежал в палате и К НЕМУ ей придется отправиться в больницу, чтобы о чем-то С НИМ говорить...
Элен пыталась представить себе, как это все произойдет, сколько он может запросить с нее, и старалась сообразить, сколько она может собрать. Ведь лишних средств у нее не было, хотя Элен и не бедствовала.
«Господи, — подумала она, — скорее бы это все закончилось! Скорее бы...»
Даже забыв позавтракать, она быстро собралась и, сев в машину, помчалась по еще пустынным утренним улицам. Девушка ехала, по привычке вжимая педаль газа в пол. Но вдруг сообразила, что именно из-за своего лихачества попала в беду, которая может изломать ее жизнь. Она так резко ударила по тормозам, что машина пошла юзом.
Дико перепуганная, с трясущимися руками и огромными расширенными глазами, она, наконец, припарковала «хонду» на стоянке у клиники.
Осведомившись у дежурной сестры, где находится поступивший вчера после аварии пациент, девушка подошла к дверям палаты и неуверенно постучалась.
— Да, кто там? Входите, — тотчас ответил низкий голос.
Сутенер сразу же понял, что за посетительница явилась к нему. Мало того, похоже, он ожидал этого визита.
— Ага, это вы! Наконец-то, — произнес он, пристально разглядывая вошедшую Элен.
У него были абсолютно нормальные глаза и довольно миловидное, хотя и все в ссадинах, лицо. В отличие от своего собрата из кошмара, мужчина оказался довольно щуплым на вид. Тело его было затянуто в бинты, руку — правую!
— поддерживала стальная подпорка.
— Вы знали, что я должна придти? — недоумевая, спросила Элен.
— Конечно. Этот ублюдок Панчини разбудил меня ни свет ни заря. Дерьмо! Знаете, что сказал этот ублюдок? Нет? Чтобы я принял ваше предложение, и тогда, возможно, он забудет кое-какие из моих дел! — сутенер усмехнулся.
— Дерьмо собачье! Хотя меня впервые о чем-то просит капитан карабинеров, — он снова смерил Элен взглядом. — Ну хорошо. Раз пришли, давайте садитесь. Нам есть о чем потолковать, верно? Черт, а у вас классная фигурка! Да и ноги ничего. Вообще ты — классная куколка. Я мог бы сделать на такой, как ты, целое состояние. Тебе, часом, не нужны деньги? Да что спрашивать. Это ведь ты собираешься платить мне! Давай. Говори. Послушаю.
Сутенер опять окинул девушку жадным взглядом.
Элен ощущала себя ужасно неловко. Ей казалось, будто она стоит перед этим человеком совершенно обнаженная. Девушка покраснела, замялась, не зная, с чего начать разговор.
— Ну, так сколько же ты хотела мне предложить? — язвительным тоном спросил ее парень.
— Или ты пришла только похвастаться своей фигуркой, в надежде, что я пожалею тебя и прощу все за так? He-а. Ошиблась. Я, знаешь ли, таких куколок видел, о-го-го! Турецкий паша со своим дерьмовым гаремом позеленел бы от зависти. Ну так что? Постой-ка, а может быть, ты пришла просто поглядеть на меня?
— Нет... Я... — с трудом подбирая слова, начала она. — Я пришла поговорить с вами. Хочу принести вам свои глубочайшие извинения по поводу случившегося, хотя понимаю, что от этого вам легче не станет. Но я очень сожалею, что так произошло.
— Ну, предположим, что так и быть, я приму твои извинения. Что дальше? — каким-то даже веселым тоном спросил он.
— Да, — она взяла себя в руки и решила идти напролом, будь что будет. — Я хотела просить вас не возбуждать против меня уголовного дела. У меня на руках ребенок, мой жених сейчас находится в тяжелом состоянии в больнице...
— А с какой стати, собственно, я должен думать об этом? Жених? Ребенок? Так это, куколка, твои проблемы — перебил он ее. — Что-нибудь еще хочешь сказать? Давай быстрее, а то скоро придет еще одна куколка. Только она мне укольчики делает. Знаешь, твоими усилиями через месячишко у меня задница будет, как грецкий орех. Да, прости, что перебил.
— Я могу заплатить.
— Ага, наконец-то мы добрались до сути дела. Чудесно. Ну, а если я скажу, что меня не интересуют деньги? Что у меня их и так навалом. Ты ведь, наверное, в курсе, кем я «работаю»? Хочешь, могу занять тебе миллиончик- другой лир. Или ты больше любишь «баками»?
— Тогда я даже не знаю, как мне быть — Элен растерянно развела руками. — Я, действительно, ничего не могу вам предложить, кроме денег.
— Если ты знаешь, чем я занимаюсь, радость моя, то должна понимать также и то, что женщины для меня — товар. Я не люблю их и никогда не жалею. И никак не возьму в толк, почему для тебя я должен делать какие-то исключения? — он говорил с ней таким тоном и ощупывал таким мерзким взглядом, что Элен уже начинала ненавидеть его.
— Я думала, мы сможем с вами договориться, — сказала она. — Вы все же подумайте над моим предложением. Вот вам мой телефон. Позвоните мне, когда примете решение. Или я сама зайду через несколько дней.
— Хорошо, уговорила. Я подумаю, — ухмыльнулся он. — Буду рад увидеть твои ножки еще раз. Мне нравится смотреть на красивых женщин. Развлечений-то здесь вовсе никаких. Заодно скрасишь мое одиночество.
Элен вспыхнула, развернулась и, не простившись, покинула палату.
— А фигурка, как я и говорил, у тебя чудненькая!— крикнул ей в спину сутенер.
Девушку трясло от ярости и стыда. Она не знала, как сможет доехать до дома. Но хотелось поскорее войти в свою квартиру, скинуть с себя одежду и забраться под душ. Поговорив с парнем всего несколько минут, она ощущала себя так, словно ее вываляли в грязи. Элен казалась себе грязной и липкой после разговора с этим неприятным человеком. Он будто изнасиловал ее взглядом. Девушке не терпелось, чтобы острые струи горячей воды поскорее смыли с нее это ощущение.
Когда же Элен тронулась с места и начала пробираться по уже запруженным машинами улицам в сторону дома, она немного успокоилась и по дороге решила заехать к Льюису.
Чувствовала она себя настолько отвратительно, что ей просто необходимо было поговорить с ним, хотя бы просто посидеть рядом, и, несмотря на то, что Льюис сам находился сейчас в тяжелом положении, может быть, получить от него сочувствие и поддержку.
«Такое ощущение, что мне сейчас снится кошмарный сон, — думала она. — Последние два дня меня окружают лишь врачи и карабинеры. Постоянно врачи и карабинеры. И еще пострадавшие и покалеченные люди».
Когда она вошла в палату к Льюису, он, как и вчера, лежал весь в бинтах, бледный, с запавшими глазами. К тому же сегодня его густо опутывали провода, датчики, трубки от капельницы и пластиковых емкостей с питательным раствором. Однако, не обращая на этот факт абсолютно никакого внимания, Льюис пытался читать газету.
— Привет, — сказала она, стараясь держаться как можно более бодро. — Рада, что у тебя появилось желание знать свежие новости. Как ты себя чувствуешь?
— Ну, сказать, что совсем великолепно, было бы большим преувеличением, но жить можно. Знаешь, а ведь они так ничего и не написали ни о тебе, ни обо мне, — ответил он. — Хотя не могу сказать, что от этого сильно ухудшилось мое самочувствие. А как дела у тебя? Давай-ка рассказывай.
— Да что рассказывать? Инспектор в участке сказал, что я могу отделаться штрафом, но имею также большой шанс провести остаток своих дней за решеткой. Честно говоря, я просто в панике, Льюис. Совершенно не представляю, что делать. Была сегодня у этого типа, хотела поговорить с ним, предложила деньги. Но он так отвратительно вел себя... Сутенер. Жутко неприятный человек.
— Да. Наверное, работа испортила. Ну и что он тебе ответил?
— Он сказал, что должен подумать. Боюсь, что он не согласится...
— Или запросит слишком много, — закончил за нее Льюис. — Даже скорее всего. Я знаю таких людей. Если бы он решил пойти на принцип и не брать у тебя деньги, то, уверяю тебя, милая, ты даже рот не сумела бы открыть. Крик бы стоял, как на турецком базаре. Поверь моему опыту: если этот ублюдок не выкинул тебя сразу, значит, решил выждать, пока ты запаникуешь, и уж тогда обобрать тебя до нитки. Время-то работает на него.
— Ну да, — вздохнула Элен. — Наверное, ты прав. Как, впрочем, всегда.
Сейчас, сидя рядом с Льюисом, хотя и опутанным бинтами и трубками, девушка готова была разрыдаться. Элен так сильно устала и так волновалась, что чувствовала себя совсем разбитой. Несмотря на то, что со времени аварии не прошло даже суток, ей казалось, что этот кошмар длится уже давным-давно.
Ей было до боли жаль, что с Максом произошло такое несчастье. Девушке очень хотелось, чтобы ее любимый был сейчас рядом с ней, здоровый и сильный, как обычно. Хотелось уткнуться ему в плечо и излить свои мысли, в конце концов, разрыдаться. Может быть, хотя бы от этого ей стало бы немного легче. Но приходилось изо всех сил сдерживать себя.
— Мне кажется, что нам нужно подумать, где мы раздобудем деньги, если он согласится. А я думаю, что именно тем дело и кончится. Мы должны быть готовы к тому, что у этого паренька неплохой аппетит. Если же за ним на самом деле есть серьезные грехи, то он ни за что не станет связываться с полицией по собственной воле.
— Насчет денег — вопрос сложный. Смотря сколько он запросит. У меня есть кое-какие сбережения в банке.
— И много там?
— Да нет, тысяч, наверное, двадцать пять. Но он ведь захочет получить гораздо больше, если, конечно, согласится.
— Что-нибудь придумаем. У меня тоже есть кое-какие деньги. Когда он сообщит о своем решении, сразу же поставь меня в известность. Договорились? — Льюис улыбнулся.
— Договорились. Льюис, милый, я люблю тебя. Мне так тяжело без тебя сейчас! — воскликнула она.
— Я тоже люблю тебя, дорогая. Но сейчас, по-моему, не до любви. И без этого масса проблем.
Они нежно простились друг с другом, сожалея о том, что приходится расставаться, и Элен отправилась домой, волнуясь за Жака, который сидел там в полном одиночестве. Ведь, хотя он был и умным и не по годам серьезным, но, все-таки еще только ребенком.
Когда она вошла в квартиру, то увидела, что все в ней перевернуто вверх дном. Девушку охватили тревожные чувства при виде такого беспорядка, но они тут же рассеялись. Все оказалось крайне просто и прозаично. Оказывается, пока ее не было дома, Жак решил сходить в магазин.
— Я хотел сделать себе сэндвич, а оказалось, что хлеба-то вовсе и нет. И я решил спуститься в супермаркет. А когда шел обратно домой, под ноги мне, непонятно откуда, выкатился этот замечательный щенок. Классный он, правда? Посмотрите, какой забавный! Я его покормил немножко. Он, правда, упирался, но я его заставил поесть. А потом мы с ним играли.
— Да, я уже обратила внимание, — сказала Элен.
В эту минуту, разглядывая устроенный мальчиком кавардак и самого ребенка, такого трогательного с милым, забавным щенком на руках, Элен немного расслабилась и почувствовала себя чуть-чуть получше. Жак заметил, как его любимая мадемуазель окинула взглядом комнату, и тут же сказал:
— Да вы не волнуйтесь, я сейчас все приберу.
Он посадил щенка на диван и бросился наводить порядок, собирая разбросанные вещи, поваленные книги, поднимая чудом уцелевшую хрустальную вазу, валявшуюся на полу.
— Да ладно, не спеши так. Сейчас вместе займемся уборкой. Да, хотела еще попросить тебя. Давай мы, наконец, оставим официальный тон. Не называй меня, пожалуйста, «мадемуазель» и обращайся на «ты». Хорошо? Меня зовут Элен, ты же знаешь.
Мальчик задумался на секунду, а потом сказал:
— Ну, если вам... тебе... так больше нравится, то я постараюсь.
Девушка сбросила с себя жакет, и они вместе принялись наводить порядок, ползая по полу. Элен даже, впервые за эти сутки, начала смеяться. Щенок, маленький, пушистый и забавный, изо всех своих сил старался помогать им в этом занятии. Постоянно лез под руки и разваливал только что составленные в порядке вещи. Тявкал и радостно вилял хвостом, когда на него обращали внимание.
Жак серьезным тоном пытался воспитывать щенка, чем вызывал у девушки еще большие приступы смеха. Пожалуй, именно в этот момент она вдруг серьезно поверила, что все будет хорошо. Все уладится. Все когда-нибудь закончится. Не может же это продолжаться вечно, правда?
* * *
Несколько дней девушка была занята тем, что с большим мастерством собирала сведения о своем «дорожном приятеле». Она долго размышляла над тем, сообщить ли о своих неприятностях родителям. Но в конце концов решила, что пока дело не разрешится окончательно, повременить с этим. Ей казалось, что не стоит понапрасну беспокоить маму. У нее, наверное, хватает и своих проблем.
Через пару дней девушка решила съездить, наконец, к сутенеру, а там уж решать, какие меры можно предпринять, чтобы как-то уладить конфликт.
Сидя за рулем своей «хонды», она пыталась представить, какое направление примет их разговор. Конечно, этот тип станет давить на нее, стремясь заставить Элен потерять остатки душевного равновесия. Но, пожалуй, на этот раз ему подобный фокус не удастся. «Фигурка», «ножки». Дешевка! Но и она сама виновата в том, что этот ублюдок начал разговаривать с ней, как с одной из своих шлюх. Зачем ей было просить его о снисхождении? Нет, больше никаких просьб. У этого парня тоже рыльце в пушку и целая куча уязвимых мест. Нужно лишь суметь воспользоваться ими и сделать это вовремя. В самый подходящий момент. Такие люди начинают очень уважать противника, когда тот их бьет их же оружием. Хотя, может быть, даже к лучшему, что все случилось именно так в прошлый раз. По крайней мере, сутенеру не придет в голову серьезно готовиться к предстоящему разговору. Единственное, над чем он станет ломать себе мозги, — сколько можно выкачать из «глупой куклы». В остальном же... Он, наверняка, рассчитывает использовать свою обычную манеру разговора — легкое хамство пополам с неприкрытыми издевками. И для всего этого он черпает основу из ее, Элен, реплик. Умный юноша. Хороший психолог. А разве сутенеры не должны быть превосходными психологами?
С этими мыслями Элен припарковала машину у главного входа в больницу, прошла через холл и, поднявшись на лифте, толкнула дверь в палату. И сразу же заметила недоуменный, встревоженный взгляд сутенера. Что же, похоже, она не ошиблась в своих расчетах? Тем лучше.
Впрочем, парень быстро взял себя в руки и не очень-то любезно взглянул на нее. Однако Элен это не смутило. Остановившись посреди комнаты, она скрестила руки на груди и, даже не поздоровавшись, с ходу выстрелила в него вопрос:
— Ну, что вы надумали? Я надеюсь, вы пришли за эти дни к какому-то решению? Только не надо рассказывать о моей фигуре и ножках. У них есть куда лучшие ценители, чем какой-то забинтованный педик. Давай, малыш, выкладывай.
Сутенер нахмурился. Начало разговора явно ошеломило его.
— Какие мы сегодня храбрые, куколка. С чего бы это? — попробовав взять язвительный тон, осведомился он.
— Это не твое дело, ублюдок. Ни о чем умолять я сегодня не собираюсь. Не имею никакого желания доставлять тебе подобное удовольствие. И потом, я вовсе не «куколка». Так что кончай вешать мне лапшу, — она зло усмехнулась. — Ну, так как? Ты надумал, сколько намерен получить?
Сутенер улыбнулся, как бы говоря взглядом: «Ничего, ты еще будешь молить о пощаде».
— Конечно, куколка, конечно. Я тут поразмышлял на досуге и решил, что двести тысяч меня бы вполне устроили. Не лир, конечно же, а американских долларов.
На лице Элен появилась издевательская улыбка.
— Знаешь, складывается ощущение, что во время происшествия, кроме всего прочего, у тебя серьезно пострадали мозги. За двести тысяч
тебя, красавчик, настрогают дольками твои же приятели.
— Ну, тогда обращайся в суд. Что же ты пришла ко мне?
— Я тут, тоже, кстати, на досуге, кое-что разузнала о тебе. В твоей биографии так много интересного, дружок. Именно в связи с этим я решила, что и в твоих, красавчик, интересах не доводить до суда. Но, как видно, ошиблась. Всего доброго. Мне нужно торопиться. Хочу успеть прямо сегодня нанять себе хорошего адвоката. А ты можешь со спокойной совестью возбуждать против меня дело. Да, кстати, ко мне тут случайно попал один очень интересный телефон. Некий человек вот уже как пять лет ищет Родриго Малло, — знакомое имя, не правда ли? Так вот, этот человек поклялся, что обязательно найдет Малло и кое-что отрежет ему, — Элен улыбнулась. — Вы, итальянцы, такие горячие ребята.
— Погодите, погодите, сеньора. Что же вы так сразу кипятитесь-то? — явно испуганно пробормотал сутенер, он же — Родриго Малло. — Я все-таки тоже человек разумный. Мы можем обсудить этот вопрос и прийти к обоюдному соглашению.
Грудь Элен наполнило ликование. Похоже, она победила! Весь фокус заключался в том, что имя Родриго Малло сообщил ей капитан Панчини. Это было настоящее имя сутенера. Остальное же являлось чистейшей воды блефом. В кармане Малло нашли поддельные водительские права — он явно старался не афишировать свое прошлое. С помощью элементарного запроса капитан выяснил, что Родриго Малло пять лет назад спешно покинул Милан и с тех пор тщательно скрывался. На этой-то информации и строилась «игра в догадки», которую вела сейчас Элен.
— Главное — говорите увереннее, и он купится, даже если вы в чем-то ошибетесь, — напутствовал ее капитан. — Удачи!
Его совет очень помог ей. Помог победить. Однако она и сама неплохо держалась. Вся в родителей.
Девушка издевательски усмехнулась и пожала плечами:
— Что же, ты предлагаешь мне торговаться? Красавчик, мы же не на рынке, и я у тебя вовсе не девушку хочу взять напрокат. Хорошо. Видимо, тот человек в Милане скоро получит очень интересные сведения. А капитан Панчини присмотрит, чтобы ты не скрылся раньше времени. Кстати, его очень позабавили твои «лестные» отзывы о нем. Причем до такой степени, что он поклялся лично переломать тебе ребра перед тем, как сдать человеку из Милана. Пока, красавчик. Выздоравливай.
Элен махнула рукой и пошла к двери, но ее остановил оклик напуганного до смерти сутенера:
— Постойте! Не делайте этого! Ведь мы оба одинаково заинтересованы в благоприятном исходе этого дела. Не забывайте, на карту поставлено ваше будущее.
— А может быть, и твое тоже? Но мне проще, — дернула плечом Элен. — Нет человека, нет и проблемы. Подумай-ка над этим хорошенько и назови мне новую цифру, которая бы тебя устроила, а я решу, устроит она меня или нет.
— Подождите минутку, сеньора, я же не могу ответить так сразу.
Но Элен осталась в ожидании стоять у двери, готовая в любой момент выйти из палаты.
Он размышлял не долго, потом вдруг спросил:
— Сколько вы можете заплатить?
— Вас интересует, насколько я состоятельна? С чего бы это вдруг?
— Я не хочу иметь дела с Панчини, но еще больше не хочу иметь дела с Бронко. Если этот ублюдок найдет меня, — мне крышка. Он ни перед чем не остановится... Пять тысяч и билет до Франции?
«Значит, миланца зовут Бронко», — отметила для себя Элен, а вслух ответила, покачав головой:
— Не надо пользоваться моим хорошим расположением, красавчик. Три тысячи американских долларов. А билет себе ты купишь сам.
На такое резкое понижение суммы Малло, конечно же, не рассчитывал.
— Но это же грабеж, — пробормотал он.
— Мне кажется, ты уже согласился, — удовлетворенно произнесла она.
— О, Господи, вы все равно загнали меня в угол, сеньора. Согласен, — в глазах его промелькнула недобрая искра. — Когда же я получу деньги?
— Завтра, — ответила Элен и, не прощаясь, покинула палату.
Девушка заехала к Льюису и рассказала ему об этом разговоре.
— Ты думаешь, он согласится?
— Разумеется. У него нет выхода. Я, конечно же, не хочу платить этому мерзавцу ни гроша. Но предстать перед судом было бы для меня еще более нежелательно.
— А ты не боишься того, что этот милый паренек узнает когда-нибудь, как ты его провела, и загорится жаждой мести? Ты же видела его унижения, страх. Мало того, ты сама унизила его, а такое не прощают. Особенно итальянцы.
— Он — испанец.
— Это неважно. Кстати, он может взять у тебя деньги и скрыться, не подписав заявления.
Элен задумалась.
— Надо же, об этом я как-то не подумала. Что же мне делать?
— Нужно передать ему деньги, но в присутствии адвоката, и заставить его подписать бумагу о том, что он не имеет к тебе никаких претензий.
— Надо-то надо, но как это сделать? В присутствии постороннего человека, боюсь, он не станет брать деньги. Да и пригласить мне некого.
— У меня есть хороший приятель, как раз владелец адвокатской фирмы. Прекрасный малый. Думаю, что он не откажется нам помочь,
— Макс написал во взятой у Элен записной книжке адрес и номер телефона. — Вот, возьми это и сейчас же поезжай к нему. Он посоветует тебе, что дальше делать. Скажи ему просто, что я просил помочь.
— Не знаю даже, что бы я без тебя делала,
— благодарно произнесла Элен, вздохнув при этом с видимым облегчением.
Покружив немного по городу, Элен нашла, наконец, нужный ей дом. Когда девушка позвонила, дверь ей открыл серьезный, очень элегантный молодой человек. Строгий костюм- тройка и дорогой галстук от Версаччи придавали ему респектабельный вид, но очки с толстыми линзами немного портили впечатление, делая мужчину более мягким, чем следовало адвокату.
— Здравствуйте, — сказала Элен, улыбаясь.
— Здравствуйте, сеньора. Кого прикажете благодарить за столь прекрасное явление?
— Благодарите своего друга Льюиса. -
— A-а, старина Льюис! Как, кстати, у него дела?
— Не очень хорошо. Он в больнице.
— Что-нибудь серьезное? — поинтересовался встревоженно молодой человек.
— А вы навестите его и сами увидите. Я думаю, Льюис будет рад с вами встретиться. Он очень тепло о вас отзывался.
— Значит, дела его не так плохи, — утвердительно кивнул адвокат. — А то с чего бы ему тепло отзываться обо мне? Ну, так чем я могу быть вам полезен? Вы ведь не в гости ко мне приехали, правда? Ко мне никто просто так в гости не приезжает. Издержки профессии. Да, кстати, что вы стоите у порога? Проходите, присаживайтесь.
Он указал ей рукой на мягкое кресло, стоящее посреди большой, со вкусом обставленной комнаты. Когда Элен устроилась, адвокат сел в точно такое же кресло напротив.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Элен, — ответила девушка. — Странно, Льюис даже не сказал мне, как зовут вас.
— Должно быть, просто забыл. Меня зовут Рикардо, — представился он. — К вашим услугам, сеньора, — почтительно склонил он голову, широко и обаятельно при этом улыбаясь.
Элен уже заметила, что с его губ улыбка не исчезала практически ни на минуту. И еще: Рикардо, в силу темперамента, сильно жестикулировал во время разговора. Он был таким живым и подвижным, что девушка подумала, уж не на шарнирах ли все его тело.
— Ну, так чем я могу быть вам полезен, Элен? — повторил свой вопрос Рикардо.
— Я попала в щекотливую ситуацию. Льюис сказал, что вы очень опытный адвокат, — она взглянула на него и, улыбнувшись, продолжила: — Но, честно говоря, вы не похожи на человека, искушенного в борьбе с авантюристами.
— Главное не форма, а содержание. И уж кому-кому, а мне-то вы можете довериться.
Девушка вкратце объяснила Рикардо смысл дела, из-за которого побеспокоила его, и добавила:
— Я хотела бы, чтобы вы поприсутствовали при передаче денег и помогли оформить необходимые бумаги.
— И всего-то? Ну, это проще простого. С радостью помогу вам. Когда потребуется мое присутствие?
— Чем быстрее, чем лучше. Может быть, завтра утром, если у вас, конечно, есть время.
— Хорошо. Как раз утром я свободен и с удовольствием помогу вам.
— Прекрасно. В таком случае я сейчас же отправлюсь в банк и сниму со счета необходимую сумму. А завтра я заеду за вами часов в десять, ладно?
— Буду с нетерпением вас ждать, — сказал он, в очередной раз широко улыбнувшись, продемонстрировав при этом великолепные, сверкающие белизной зубы.
По дороге домой Элен заехала в банк и получила три тысячи новенькими стодолларовыми банкнотами.
На следующий день, заехав за Рикардо, девушка отправилась в больницу. По дороге молодой человек развлекал ее историей их с Льюисом дружбы, размахивая, по своей привычке, руками.
— Вы меня отвлекаете от дороги, — смеясь сказала Элен. — Я же сейчас еще на кого-нибудь наеду. И что тогда будем делать?
— Только не это! — воскликнул он.
В больнице все прошло как по маслу.
Малло долго и подозрительно разглядывал Рикардо. Было видно, что адвокат не внушает ему особого доверия.
— Кто это? — спросил он хмуро.
— Мой адвокат, — спокойно ответила Элен.
— Пусть он выйдет в коридор.
— Сеньор Малло, — спокойно, с налетом некоторого безразличия, ответил Рикардо. — Если вы все еще заблуждаетесь относительно того, кто здесь ставит условия, то я могу вам объяснить это еще раз, хотя, по-моему, сеньора Хартгейм сделала это еще вчера, и достаточно доходчиво.
— А тебе-то откуда знать? — огрызнулся сутенер.
— Я прослушал магнитофонную запись, сделанную на этом самом диктофоне.
Рикардо вытащил из «кейса» крохотный диктофон «сони». Элен, впервые увидевшая его, все же сумела удержать улыбку.
— Знаете ли, конечно, запись не имеет юридической силы в суде, но, думаю, ее окажется вполне достаточно для того, чтобы у присяжных создалось о вас однозначное мнение, — пояснил адвокат. — Это на тот случай, если вы, сеньор Малло, переменили свое решение и воспылали желанием довести дело до суда.
— Черт! — рявкнул сутенер, ненавидяще глядя на девушку. — Bastardos puta!1
— Вам не нужно было этого говорить, — потемнел Рикардо. — Ваш гонорар снизился ровно на пятьсот долларов.
Малло побледнел от злости:
— Ты не смеешь этого делать!
— Конечно, смею, — улыбнулся тот. — Может быть, мы все-таки перейдем к делу?
Сутенер лишь фыркнул.
— Ну что же, — разочарованно пожал плечами адвокат. — Видимо, вы вчера плохо поняли друг друга, — он обернулся к девушке. — Этот latinos думает, что мы с ним шутим. Видимо, нам придется доказать, что это не так. Пойдемте.

1 Bastardos puta (итал.) — ублюдочная шлюха.

— Стойте! — крикнул Малло. — Деньги при вас?
— Это другой разговор. Конечно, при нас. Не волнуйся, — Рикардо откинул крышку «атташе- кейса». — Только, прежде чем получить их, тебе придется подписать вот это заявление.
— Черта с два! Как только я подпишу вашу дерьмовую бумажку, вы уйдете и деньги унесете с собой.
— Послушайте, сеньор Малло, у меня через пятнадцать минут назначена встреча, поэтому я не имею возможности, да и желания тоже, слушать тут ваши бредни. Подписывайте, — произнес он все это спокойным, даже чуть равнодушным тоном, в котором даже глухой без труда уловил бы угрожающие ноты. — Элен, приготовьте деньги. Хотя, по-моему, этот мерзавец вполне заслуживает, чтобы ему свернули шею.
Малло поворчал еще минуту, а затем, взяв в левую руку «паркер», поставил под заявлением свою подпись.
Элен бросила купюры на прикроватный столик и направилась к двери. Рикардо прочел еще раз заявление и, аккуратно убрав его в чемоданчик, попрощался.
— Надеюсь, что никогда больше не увижу вас, сеньор Малло.
Тот, пересчитывая купюры, не отреагировал на слова адвоката. Лишь когда гости выходили, крикнул им вслед:
— Только не звоните Бронко, сеньора! Вы обещали мне!
Элен презрительно дернула плечом.
— Я? Первый раз об этом слышу.
Она хлопнула дверью, но пока шла по коридору, ее преследовал отчаянный звериный вой, доносящийся из палаты.
Когда они выходили на стоянку, Рикардо спросил:
— А чем Малло так насолил этому Бронко?
— Понятия не имею, — улыбнулась девушка.
Адвокат захохотал:
— Отлично! Просто отлично! Я думаю, Господь простит нам этот грех. Мы хотя бы сделали доброе дело — избавили город от такого, простите, дерьма. Думаю, в Риме после его отъезда станет все-таки немного легче дышать. А мне не безразличен этот город.
* * *
Окрыленная победой, достигнутой не без помощи опытного Рикардо, Элен вместе с адвокатом сразу же отправилась в больницу к Льюису. Ездила она теперь более осторожно, памятуя о том, чего ей только что удалось избежать.
Когда они подошли к палате, Рикардо галантно открыл перед Элен дверь и пропустил ее вперед. Она вошла, и Льюис устремил на нее встревоженный взгляд, но, увидев, что Элен широко улыбается, с облегчением рассмеялся. В его тихом смехе звучала непередаваемая радость за девушку, которой удалось все-же выпутаться из столь сложной ситуации, благополучно избежав неприятностей. Ему хотелось хохотать во весь голос, от всей души, но даже легкий смех отдавался в его груди острой болью. Уже не такой сильной, как в первые дни, но все-таки вполне ощутимой, чтобы Льюис быстро замолчал.
— Дорогой, у меня снова все в порядке, — счастливо улыбаясь сказала Элен.
— Я уже понял это по твоему виду, — ответил он, — и очень рад благополучному исходу.
В этот момент Льюис увидел входящего Рикардо, который одной рукой прикрывал дверь в палату, а другой с трудом удерживал многочисленные пакеты со всевозможными фруктами. Все это фруктовое изобилие, — солнечные апельсины, янтарный виноград, мягкие словно масло и столь же желтые груши, нежнейшие, бархатистые персики, краснобокие абрикосы, ароматную клубнику и сочные крепкие яблоки, каждое размером с небольшую дыню — они купили на рынке, куда специально заехали, чтобы приобрести Льюису чего-нибудь вкусного.
Рикардо сначала пытался возражать Элен. Он убеждал девушку, что в больнице кормят просто прекрасно и, наверняка, Льюис получает в достаточном количестве все, в том числе и фрукты. Элен была непреклонна. Тогда адвокат слезно взмолился о пощаде, ссылаясь на свою с детства патологическую нелюбовь к рынкам и прочим многолюдным местам.
Подумав немного, Элен сказала, мягко улыбнувшись:
— Там, конечно, хорошо кормят. С голоду Льюис не умрет. Но лично у меня, будь я на его месте, лишь только от того факта, что это именно больничная еда, кусок бы не полез в горло. Да и потом, я же не собираюсь везти ему жареную курицу. Надо купить фруктов. Жак, кстати, тоже будет совсем не против полакомиться чем-нибудь. И... Рикардо, признайтесь мне честно, будь на месте Льюиса вы, разве нашли бы в себе силы отказаться съесть персик или гроздь винограда, принесенные вам любимой невестой? Разве вам не стало бы лучше?
В конце концов адвокат согласился с доводами девушки и они вступили на рыночную площадь. Причина, действительная причина столь необъятной нелюбви к рынкам, бушующей в груди Рикардо, выяснилась довольно скоро. У него, страстного почитателя фруктов, овощей и всевозможнейшей зелени. Рикардо так и подмывало скупить все. Он торговался словно турок, кричал, размахивал руками, превратясь в мгновение ока из степенного, уважаемого сеньора в обычного, темпераментного пейзанина. В результате он скупил такое количество плодов, что едва дотащил пакеты до машины.
И вот с этими-то пакетами сейчас и воевал молодой адвокат, пытаясь удержать их и не дать упасть на пол и исторгнуть из своих бумажных чрев океан ароматов и буйство красок. Надо сказать, удавалось ему это гораздо хуже, чем спасать своих подзащитных на суде. Учитывая же, что из бокового кармана его пиджака торчал огромный букет цветов, можно сказать, что Рикардо держался с потрясающей ловкостью заправского эквилибриста.
Обернувшись, Элен воскликнула:
— Господи, надо же было тебе помочь! Хотя бы цветы взять. Но я так спешила увидеть Льюиса, что мне это даже в голову не пришло.
— Ничего, я выдюжу, — ответил Рикардо, осторожно улыбнувшись, как будто даже от легкого движения мышц лица мог потерять равновесие, и тут же зацепился ногой за какой-то провод, вьющийся по полу, отчего все содержимое пакетов с веселым стуком раскатилось по всей палате.
Рикардо тут же бросился собирать фрукты. Ему пришлось залезать даже под кровать. Элен, смеясь, бросилась помогать ему.
Льюис лежал в постели и, глядя на них, улыбался, силясь сдержать смех.
— Послушайте, ради бога, прекратите, — давясь сказал он. — Я же не могу... Ох, мне же нельзя... — он не выдержал и засмеялся, тут же схватившись рукой за повязку на груди. — Господи, ну я же просил! — воскликнул он, застонав.
Элен тут же постаралась взять себя в руки, и они с Рикардо уже молча быстро подобрали с пола все, что еще не успели поднять.
— А это все тебе, — сообщил Рикардо, вставая с колен, красный и взъерошенный. — Твоя милая дама подумала, что ты от больничной еды умрешь голодной смертью, потому что тебе кусок в горло не полезет. Во всяком случае, она утверждала, что с ней бы было именно так.
— Ой, спасибо, — переведя дыхание, произнес Льюис.
Рикардо вытащил из кармана изрядно помятый букет, по виду которого уже сложно было определить, из каких цветов он состоял первоначально.
— Ну, и куда поставим этот замечательный пушистый веник? — весело спросил он.
— Это не веник, — отобрала у него цветы Элен, шутливо хлопнув букетом по руке. — Дай сюда, я сейчас сама поставлю.
Пока она набирала воду в какую-то склянку, которую нашла, пошарив по шкафам и тумбочкам в палате, Рикардо подсел к постели больного.
— Ну и как тебя угораздило? — спросил он.
— Да ерунда. Это уже в прошлом. Расскажи лучше, где ты пропадал. Сто лет не виделись. Нужно случиться беде, чтобы верный друг поспешил на помощь, возникнув из небытия.
— Да ладно, брось. Тебя и самого вечно не поймаешь. Я пытался несколько раз, но мне отвечали, что ты то уехал во Францию, то на какой-то грандиозной премьере в Америке. Короче, тебя постоянно нет дома. Я вообще помню о тебе исключительно благодаря твоим статьям в газетах.
— Это все Элен. Все претензии к ней, — весело ответил Льюис. Он помолчал секунду, а потом тоскливо произнес: — Эх, выпить бы сейчас глоточек-другой «Модильяни», а? И счастливое избавление моей Элен можно было бы отметить.
Девушка услышала и возмущенно сказала:
— Как выпить?! Ты в таком состоянии можешь себе позволить думать об этом? Даже не смей.
— Хорошо, хорошо, милая. Только не кипятись.
Они пробыли у Льюиса еще целый час, весело болтая и время от времени так громко смеясь, что проходившие мимо палаты по коридору медсестры укоризненно качали головами.
Элен немного успокоилась, видя, что ее жених чувствует себя теперь гораздо лучше, чем вначале. Он был весел, да и аппетиту, с которым он ел фрукты, можно было позавидовать. Если не считать, что от неловкого движения или слишком громкого злополучного смеха, которого никоим образом нельзя было избежать, если рядом находился Рикардо, тело Льюиса пронзала боль. Щеки его порозовели, глаза уже не были такими тусклыми, круги под ними почти совсем исчезли.
Через некоторое время Льюис заметил:
— У меня такое ощущение, что вы чересчур задержались. Элен, ты не забыла, что Жак дома один?
— Ой! — воскликнула девушка. — Ну надо же! Действительно, забыла, — она тут же начала думать о том, как там мальчик, чем он сейчас занимается, и молча обругала себя всеми словами, которые смогла вспомнить. Как же Жак-то мог вылететь у нее из головы? Непростительная оплошность!
Льюис, заметив, что она начала нервничать, сказал:
— Поезжайте. Навестите меня в другой раз вместе с Жаком. Я что-то немного устал и с удовольствием посплю часок-другой.
— Вот и отлично, — ответила Элен. — Ну, тогда мы побежим.
Девушка поцеловала Льюиса, а Рикардо легко пожал другу руку, боясь причинить боль. Он хотя и выглядел худощавым, но силы в его здоровом организме было хоть отбавляй.
Они попрощались, пожелали ему побыстрее выздоравливать.
— Чтобы к следующему нашему визиту ты был здоров! — сказала Элен. — А я привезу с собой Жака. Он уже и не чает тебя увидеть. Тоскует ужасно. Представляешь, привел домой щенка! Так что теперь у нас есть еще один жилец.
Льюис усмехнулся и махнул им на прощание рукой. Они, осторожно прикрыв за собой дверь, вышли из палаты.
По дороге Элен завезла домой Рикардо, который в пути без умолку говорил. Она даже порой переставала его слушать, мозг ее не выдерживал такого мощного потока информации. Они условились созвониться и договориться в следующий раз снова вместе поехать в больницу. Рикардо обаятельно улыбнулся напоследок и вошел в двери своего подъезда престижного многоквартирного дома на Плаза ла Плата.
А Элен рванула машину с места, но тут же осадила себя, ударив по тормозам. Она ехала со старательностью первоклассницы, готовящей уроки, соблюдая все правила движения, останавливаясь на светофорах, то и дело притормаживая. С горем пополам, измучившись от такой непривычной езды, наконец, она добралась до дома.
С Жаком было все в порядке. Когда она вошла в квартиру, он сидел и что-то рисовал. Услышав звук открываемой двери, мальчик выбежал в коридор, а увидев Элен, бросился к ней и схватил за руку.
— Ну, что, Элен? Как дела? Как Льюис?
— Отлично, — весело и легко ответила ему девушка. — Льюис чувствует себя уже почти совсем здоровым. Ему еще больно, конечно, но выглядит он замечательно и ест с потрясающим аппетитом.
— Ну теперь-то, наконец, мне можно будет съездить к нему? Я ведь так соскучился.
— В следующий раз мы с тобой поедем вместе.
Мальчик очень обрадовался и широко улыбнулся ей, сверкнув белоснежными зубами, которые смотрелись просто шикарно, оттеняемые курчавыми черными волосами и цвета ночного неба глазами.
— А чем ты тут занимался? — спросила она.
— Рисовал.
— А ел что-нибудь? Или до сих пор сидишь голодный?
— Ну почему голодный? Конечно, поел. Ты же не сказала, когда придешь, а то бы я подождал.
— Да нет, молодец, что поел. А где наш щенок? Что-то его не слышно.
— Спит. Представляешь, уже два часа спит. Я хотел с ним поиграть, а он посмотрел на меня, словно говоря: «Не приставай», отвернулся и опять уснул. Я назвал его спайдермен1, — улыбнулся он вдруг. — Наверное, не самое подходящее имя для собаки, но мне нравится.
— Мне тоже. А по поводу сна... Ты же иногда хочешь спать очень сильно? И щенок хочет. Он же еще совсем маленький. Пусть поспит, а потом поиграешь.
— Я просто испугался. Вдруг он заболел?
— Посмотрим, как он будет себя вести. Если что-то будет не в порядке, покажем его ветеринару.

1 Spiderman (англ.) — человек-паук.

Элен, погладив мальчика по голове, прошла на кухню, неся с собой пакет, из которого стала выкладывать в вазу фрукты. В последнюю очередь девушка достала коробку шоколадных конфет.
— Давай чаю попьем, — предложила она. — Или ты не хочешь?
Увидев конфеты, которые он просто обожал, как, собственно, все сладкое, Жак воскликнул:
— Конечно, попьем! Мне клубничного!
После чая и небольшого отдыха Жак стал
уговаривать ее отправиться с ним снова в зоопарк, куда его водил однажды Льюис.
— Ты помнишь, Элен, что обещала? Я так хочу пойти порисовать туда!
— А ты не хотел бы пойти просто погулять? Побродить по городу? Посмотреть, может быть, сделать какие-то наброски. Рим ведь очень красивый город. Просто ты еще не все видел.
— Я знаю, — кивнул мальчик, — но сегодня мне хочется порисовать в зоопарке.
— Да нарисуешься еще. Скоро ведь в школу. Там каждый день будешь рисовать. Может, в кино сходим? Кстати, какие фильмы ты любишь?
— Фильмы?.. — мальчик задумался. — Не знаю. Я, вообще-то, телевизор не люблю смотреть, а кинотеатр у нас в деревне небольшой, для автомобилистов. Я туда ходить не мог. Туда пускали только на автомобилях. Но он работал лишь два дня в неделю. — Потом, подумав еще немного, с сомнением в голосе сказал: — Хотя, наверное, все-таки вестерны с Клинтом Иствудом.
— Ты знаешь Иствуда?
— Я смотрел с ним кино по TV. Он — классный актер.
— А хочешь, узнаем сейчас, где идет какой-нибудь вестерн с Иствудом, и сходим посмотрим?
В глазах мальчика промелькнула заинтересованность, но тут же погасла. Он подумал, решая, что же для него интереснее, и наконец сказал, качая головой:
— Нет, все-таки лучше порисовать. А потом в кино.
Элен рассмеялась:
— Ну хорошо, договорились.
Когда они пришли в зоопарк, Жак тут же забыл о том, что собирался поработать. Он бегал между клетками с животными, подолгу задерживался перед некоторыми, наблюдая, как они себя ведут, восторгаясь и смеясь, когда они проделывали что-нибудь смешное или что-нибудь, что очень напоминало ему человеческое поведение.
Вскоре на небо наползли тучи, потемнело, стало прохладно, подул сильный ветер, несущий прямо в лица людей пыль и мусор. А через несколько минут вдруг пошел такой сильный дождь, что Элен и Жак не успели даже добежать до укрытия, как тут же были мокрыми насквозь. Обоих почему-то разобрал смех, абсолютно беспричинный, но веселый и заразительный. Дождь подействовал на них странно, породив в Элен и Жаке волну безудержного веселья, а вовсе не нагнал скуку, как можно было ожидать.
Когда они вбежали под какой-то навес, мальчик тут же начал отряхиваться и трясти головой, как смешной щенок, отчего с его кучерявых волос во все стороны летели брызги. Когда капли попадали на Элен, она отмахивалась от них, заразительно при этом смеясь.
Они подождали, пока дождь немного поутих, став вялым, будто выбившись из сил, и решили все-таки отправиться в кино, благо кинотеатр находился совсем близко.
— Там можно будет перекусить, обсохнуть и согреться, — сказала Элен.
И Жак с удовольствием согласился. Они купили билеты на ближайший сеанс и, зайдя ненадолго в буфет, отправились в зал. Показывали одну из серий «Рокки». На экране Сильвестр Сталлоне прыгал по рингу, периодически молотя какого-то огромного типа — его соперника. Боксерские перчатки, капли пота, разлетающиеся веером, рассеченные брови, перекошенные напряжением лица — непременные атрибуты практически любого «спортивного боевика». В последнее время Элен стало скучно смотреть подобные фильмы. Ей было непонятно, что она находила в них раньше. Теперь девушка отдавала предпочтение более серьезному кинематографу. Но зато ей доставило большое удовольствие наблюдать за тем, как смотрел фильм мальчишка. Он очень живо реагировал на все происходящее на экране события. Настроение его резко менялось. То он заливисто смеялся, чуть ли не хватаясь за живот, а из глаз его готовы были брызнуть слезы; то вдруг становился серьезным, если в фильме случался какой-то напряженный момент, а то радостно вскрикивал и потирал руки, когда понравившийся ему Сталлоне вдруг наносил особенно удачный удар. А время от времени, сам не замечая того, мальчишка вдруг начинал «уклоняться» от ударов противника и едва заметно «наносить» ответные удары. Руки его напрягались, лицо становилось жестким. Он ерзал в кресле, будто и правда стоял на ринге.
Кино произвело на мальчика такое сильное впечатление, что всю дорогу до дома он пересказывал Элен отдельные эпизоды, изображал, кто, как и кого отправил в нокаут, громко при этом вскрикивая, словно забыв о том, что Элен сидела в кино рядом с ним.
Она слушала болтовню мальчишки, пытаясь понять, как он трактует тот или иной факт или событие, и удивляясь, как он по-взрослому мыслит.
Ночью, ворочаясь в постели, девушка поче- му-то никак не могла уснуть. И вдруг ей пришла в голову мысль о том, что хорошо было бы усыновить Жака. Она так полюбила его, что уже не представляла себе, как жила бы, если бы его вдруг не стало рядом. «Да и потом, — подумала она, — скоро мальчик пойдет в школу, а дети, талантливые или нет, все равно очень жестокие создания. Задразнят ведь ребенка “сиротой” или “подкидышем”». И тут же Элен решила, что завтра сходит и выяснит, что необходимо сделать для того, чтобы осуществить это желание.
С этой мыслью она и заснула.

ГЛАВА 6
   Работа над фильмом, в котором снималась Джас, близилась к завершению. По графику до конца съемок оставалось все лишь несколько дней, а дел еще был непочатый край. В последние съемочные дни Мэйджер установил на площадке жесткую дисциплину. Все вымотались так, что мысль о том, что съемки скоро закончатся, вызывала огромную радость. Относилось это ко всем: и к актерами, и к съемочной группе.
   Джастина, которая во время своего неожиданного отпуска успела отдохнуть и расслабиться, с трудом втянулась в этот жесткий ритм. В первые дни после возвращения в Америку, она по вечерам едва находила в себе силы, чтобы добраться до дома, и буквально валилась с ног от усталости. Однако старые привычки сослужили ей неплохую службу. Через день Джас уже вполне освоилась с графиком и была едва ли не единственной, за исключением Мэйджера, кто еще получал удовольствие от работы. Остальные лишь с большим нетерпением мечтали об отпуске.
   Премьера фильма должна была состояться лишь через два месяца, но Джастине казалось, что уже сейчас вся Америка бредит этим фильмом. Как сказал когда-то Мейджер, главное — реклама. Административная группа и нанятые инвесторами агенты по рекламе сделали свое дело. Вокруг премьеры Джесса Мейджера была раздута такая шумиха, что не проходило и дня, чтобы в какой-нибудь из многочисленных газет — от крупнейших колоссов до бульварных листков — не появлялась статья о фильме и оптимистические прогнозы критиков. Билеты на будущую премьеру шли по цене шестьдесят долларов и раскупались с молниеносной быстротой.
   Джастина всегда удивлялась тому, насколько хорошо поставлено в Штатах рекламное дело. Еще в начале съемок, когда работа только начиналась, вокруг нее устроили целую рекламную кампанию, начав, как и обещал в первом разговоре Джесс, лепить из нее «звезду». Ведь здесь ее практически никто не знал, и нужно было приложить массу стараний и вложить огромные деньги в то, чтобы убедить американского зрителя, да и критиков тоже, в том, что перед ними действительно великая актриса, «звезда».
   Джесс за это время множество раз организовывал для нее встречи с журналистами, где по его просьбе, даже настоянию, ей приходилось много позировать, пока они с азартом щелкали своими фотоаппаратами. Было еще несколько так называемых «встреч со зрителями» на телевидении. И уверенность Джесса в силе рекламы подтвердилась. Джастину даже стали узнавать на улицах, что и в самом деле удивляло. Ведь никто из этих людей ни разу в жизни не видел ее на экране.
   Она с большим удовольствием и нетерпением ожидала премьеры, собиралась пригласить мужа и своих дочерей. Возможно, даже кто-нибудь из Дрохеды осмелится отправиться так далеко от дома по такому случаю. Джас представляла, как будут рады ее родные успеху фильма, в котором снималась их Джас, и ее личному успеху, в котором, как уверил ее на днях Мейджер, сомневаться вовсе не приходилось.
   А у Лиона снова будет повод, чтобы гордиться своей женой. Ведь говоря по совести, этот фильм был последним шансом Джас на актерскую карьеру. Даже в либеральной Европе начинающие актеры ее возраста никому не интересны, что уж говорить о Голливуде. Работа же Мейджера открывала Джастине путь в кино и на крупнейшие сцены мира. Он был началом волшебной дороги в Страну Чудес, Фабрику Грез Голливуд.
  Разве можно не радоваться такому случаю?
  За несколько дней до премьеры Джастина отправила Элен, Лиону и родственникам в Дрохеду пригласительные телеграммы, в которых сообщала о дате события и о том, что билеты на самолет уже заказаны, а номера в «Ле Эско- фиер» ждут своих гостей. Она очень просила всех приехать. Джастине хотелось, чтобы семья могла разделить с ней триумф.
  Лион, позвонив ей, когда получил телеграмму, сказал:
  —  Джас, милая, я поздравляю тебя.
  —  Спасибо, Лион. Я жду тебя на премьеру.
  —  Конечно. Непременно буду. В момент такого триумфа я обязательно должен быть рядом со своей любимой женой. Может быть, — смеясь добавил он, и меня как-то коснется лучик твоей славы?
  —  А тебя разве еще не утомила своя, Ливень?
  —  Нет, что ты. У нас с этой дамой взаимная любовь.
  Джастина улыбнулась:
  —  Когда тебя ждать?
  —  Думаю, прилечу накануне, нужно закончить кое-какие дела. Хотя, конечно, с радостью присоединился бы к тебе и пораньше.
   —  Жду тебя, дорогой. Я очень скучаю, Лион.
   —  Я тоже, милая. Люблю тебя, — и попрощавшись, Лион повесил трубку.
   Звонок из Дрохеды очень порадовал Джастину. Хотя, конечно, и не все смогут приехать, но гости будут и оттуда. Мэри и Джимс выразили горячее желание поздравить Джастину лично. Мэри очень радовалась за подругу и непременно желала увидеть ее новую работу.
   —  Очень интересно посмотреть. Не только взглядом родственницы, но и взглядом какого- никакого, а профессионала, — сказала она.
   Джас очень пожалела, что не сможет приехать мама. Мэгги сказала, что она уже слишком стара для того, чтобы предпринимать подобные путешествия.
   Лишь Элен ответила ей, что безумно рада за мать и все они горячо поздравляют ее, но приехать, к сожалению, никак не смогут.
   —  Мамочка, у меня тоже сейчас горячий период. Очень неудачно совпало, но двумя днями раньше у меня должна открыться выставка. Поэтому совершенно нет ни минутки свободной.
   —  Конечно, милая, — ответила Джастина, хотя и чувствовалось, что она очень расстроилась. — Я прекрасно понимаю. Эта выставка, конечно же, очень важна для тебя.
   —  Да, мам. Думаю, от того, как она пройдет,какое произведет впечатление на публику и критику, будет зависеть моя дальнейшая творческая карьера. Но как только я с ней разделаюсь, мы непременно навестим тебя. Она закрывается на следующий день после премьеры, так что, наверное, нам не имеет смысла ехать в Голливуд. О твоем успехе наверняка будут кричать все газеты, а увидимся, скорее всего, в Бонне.
   —  Хорошо, — согласилась Джастина. — Ну, а как там Льюис? Как Жак?
   —  Жак учится, делает большие успехи и очень радует нас с Льюисом. А мой замечательный муж сейчас вовсю готовится критиковать мои работы. Ему везет. Он сдаст свою статью еще до того, как откроется выставка, и опередит всех. А вообще, художественный критик в мужьях у художницы — это нонсенс какой-то. Честно сказать, я страшно волнуюсь. Даже Льюиса стала бояться. Ведь он сейчас для меня больше критик, чем муж. Хотя сам он говорит, что прекрасно сумеет совместить обе этих должности.
   —  Ну, что же, девочка моя, я рада за тебя. Желаю тебе успеха.
   —  И тебе удачи, мамочка. Поздравляю тебя. Все газеты пишут, какой великолепный фильм получился и как прекрасна в нем ты. Подожди... Где это? А, вот. Слушай: «Новый шедевр Джесса Мейджера!» Неплохо?
   —  Ну, конечно. Они, даже не видев фильма, все уже прекрасно знают.
   —  Им виднее.
   —  Разумеется. Иначе эти парни не были бы голливудскими критиками.
   Они очень нежно попрощались. Джас чуть не прослезилась от радости, что у них с Элен, наконец-то, после долгих лет сухого общения установились добрые, дружеские отношения.
   Барбаре же она решила отправить приглашение попозже. У девочки, если судить по ее письмам, слишком много работы. Карьера Барбары стремительно идет в гору. Пусть работает спокойно. А приехать успеет, ведь она, слава богу, не так далеко, как остальные.
* * *
   День накануне премьеры выдался солнечным и теплым. Джастина встретила Лиона и Мэри с Джимсом в Лос-Анджелесском международном аэропорту, и они приятно провели вечер, отдыхая, рассказывая друг другу о том, у кого как идут дела, обсуждая общие семейные проблемы. Вечером Джастина отвезла их в Беверли-Хиллз, в отель «Ле Эскофиер», где жила сама во время съемок.
   Проезжая по городу в арендованном студией «роллс-ройсе», они смотрели сквозь тонированные стекла на красующиеся повсюду плакаты нового фильма. «Джастина Хартгейм в новом шедевре Джесса Мейджера: “Не вошедшие в рай”», а чуть ниже: «Это лучшее из всего, что вы видели!» С плакатов серьезно смотрела Джастина, а седой, тонколицый, закрывающий глаза старик уткнулся лбом в ее щеку.
   —  Это на самом деле так гениально, как кричат эти ребята? — спросила Мэри.
   —  Все говорят, что Мейджер — гений, но я не пошла на студийный просмотр, — ответила Джастина. — Мне и так страшно.
   —  Да брось, Джас, — подмигнул племяннице Джимс. — Все будет отлично. Ну, подумай сама: не могут же все газеты врать! Значит, фильм гениальный! Надо больше доверять людям.
   —  Спасибо, — засмеялась она. — Ты умеешь найти нужное слово для поддержки.
   —  В любое время! — хмыкнул Джимс.
   «Ролле» высадил пассажиров у шикарного
здания отеля и умчался, а они разошлись по своим номерам. Лион ушел вместе с Джас тиной. Но и здесь реклама не давала им покоя — прямо за окном, в черной пустоте калифорнийского неба парил освещенный мощными прожекторами аэростат, на котором красовалась все та же надпись: «Джастина Хартгейм в новом шедевре Джесса Мейджера: “Не вошедшие в рай”».
   —  Они неплохо подготовились, — констатировал удовлетворенно Лион, глядя в окно.
   —  Забудь об этом, — улыбнулась Джастина. — Иди ко мне...
   К полудню следующего дня все с нетерпением ждали приезда Барбары.
* * *
   Барбара проснулась оттого, что кто-то настойчиво и очень требовательно жал на кнопку дверного звонка. С трудом заставив себя открыть глаза после бурно проведенной ночи, Барбара кое-как набросила на плечи халат, сунула ноги в тапочки и поплелась к двери, отчаянно при этом завидуя Максу, который продолжал безмятежно спать, чему-то улыбаясь во сне.
   —  Кто там? — спросила она, подойдя к двери, еще не до конца проснувшись.
   —  Телеграмма, — послышался из-за двери бодрый мужской голос.
   —  Одну минутку, — ответила девушка и направилась обратно в спальню.
   Она вновь вернулась к кровати, мимоходом взглянув на часы. Семь пятнадцать. Господи! Надо же было в такую рань! Она так рассчитывала выспаться сегодня. Наклонившись над Максом, девушка тронула его за плечо и сказала:
   —  Макс, проснись.
   Он что-то неразборчиво пробормотал, перевернулся на другой бок и вновь засопел, даже не открыв глаз.
   Барбара потрясла его за плечо более настойчиво:
   —  Макс, проснись. Там в дверь звонят. Говорят, что нам телеграмма. Открой, пожалуйста.
   Лишь со второго раза Макс заставил себя открыть глаза и переспросил непонимающе:
   —  Что?
   —  Открой. Там звонят, говорят, телеграмма.
   —  А... сейчас... — ответил Макс, все еще находясь в довольно крепких объятиях сна. Поднявшись с постели, он, пошатываясь и зевая, отправился открывать дверь.
   «Боже мой, я совсем становлюсь ненормальной», — подумала девушка. В последнее время почему-то тревожное чувство не покидало ее. Во всем ей мерещилось что-то страшное и опасное. А сейчас, когда из-за двери раздалось одно единственное слово — «Телеграмма», — она почему-то побоялась сама открыть дверь. «Насмотришься всех этих фильмов по TV, почитаешь колонку происшествий в газетах... Там только и пишут о том, что, вот, убили человека, выманив из квартиры какой-нибудь ерундой вроде: “Телеграмма”, или “Ваши покупки”, или еще “Пиццу заказывали?”, — подумала она. — Ради чего? Двух десятков долларов да старого телевизора?»
   Девушка снова забралась под одеяло, которое до сих пор хранило тепло человеческих тел, и стала ждать Макса. Когда он вошел, она подняла на него взгляд и, увидев в его руках сложенный пополам белый листок, сказала с облегчением:
   —  Надо же, действительно, телеграмма. И что в ней?
   Послание это не вызвало у Барбары чувства тревоги. Если бы в ней было что-нибудь страшное, то Макс не вошел бы в комнату с такой широкой улыбкой на губах.
   —  Так что в ней, Макс?
   —  У нашей дорогой мамы послезавтра премьера, и нас с нетерпением ожидают в Лос-Анджелесе. Билеты, кстати, уже заказаны.
   —  Замечательно. Я очень рада за маму, и поехать, конечно же, нужно обязательно. Но, — тут она горько вздохнула, — плакал мой выходной. Так хотелось сегодня отоспаться. Ну что же, придется отправляться на работу и просить мистера Лоуда предоставить мне хотя бы три дня за свой счет. Не хотелось бы. У меня ведь через две недели судебное разбирательство, а дело очень сложное... М-да. Но ничего не поделаешь. Мама всегда так жаждала стать известной актрисой, и вот ее мечта сбылась. Мы, конечно, должны поехать.
   —  Конечно, — согласился Макс.
   —  Но чтобы это сделать, мне придется забыть об этих двух выходных.
   —  Ну вот, а я думал, мы весь день проведем вместе, — расстроенно произнес Макс.
   —  Нет, если мы едем, то сегодня и завтра ты можешь вообще забыть о моем существовании. Через десять дней слушанье в суде, и мне не мешало бы подготовиться как следует. На этом деле я, возможно, сделаю себе имя, так что... уж извини.
   Говоря это, она успела умыться, и сейчас торопливо одевалась, причесывалась и подкрашивалась.
   —  Ну надо же. Обидно-то как. А у меня были отличные планы относительно этих выходных, — вздохнул он и тут же добавил: — Ты что, так и пойдешь? Даже кофе не выпьешь?
   —  Некогда, Макси. Взгляни на часы. Если на работу, то к восьми. И так уже опаздываю.
   Остановившись в прихожей возле большого, в полстены, зеркала и в последний раз окидывая себя взглядом, Барбара сказала:
   —  Макс, мне придется сегодня и завтра из-за того, что мы уезжаем, задерживаться в фирме после окончания рабочего дня. Ты встретишь меня после работы?
   —  Встречу, разумеется. А во сколько?
   —  Думаю, часов до одиннадцати-то я проработаю. Приезжай примерно к этому часу, хорошо?
   —  Договорились, — он зевнул еще раз и потряс головой. — Черт, спать-то как хочется.
   Барбара одарила Макса легким и быстрым поцелуем и, махнув на прощание рукой, вышла из дома.
   Первым, кого она встретила, войдя в офис, был как раз тот, кто ей нужен. Мистер Лоуд. Он, увидев ее, улыбнулся и произнес:
   —  Здравствуйте, мисс Хартгейм. А мне припоминается, что вы должны отдыхать сегодня? Неужели я ошибаюсь?
   —  Нет, мистер Лоуд. Вы правы, как всегда.
Но я решила выйти на работу. У меня к вам будет просьба. Послезавтра у моей мамы премьера фильма в Голливуде, и я хотела спросить вас: нельзя ли перенести мои выходные на конец недели?
   —  Эта премьера настолько важна для вас?
   —  Даже больше. Я очень люблю свою маму, а это ее первый фильм в Голливуде, и ей будет необходима моя поддержка. Я должна быть там.
   —  Ну что же, раз это так важно, поезжайте, Барбара. Думаю, у компаньонов не возникнет никаких возражений по этому поводу. По крайней мере, я возьму эту проблему на себя.
   —  Спасибо, мистер Лоуд.
   —  Не за что, милая леди, не за что, — улыбнулся он и тут же спросил: — Но вы, разумеется, помните, что через десять дней у вас слушанье в суде?
   —  Помню, конечно. Я успею хорошо подготовиться за оставшиеся дни.
   —  Отлично. В таком случае поезжайте и передайте от меня поздравления своей матери, мисс Хартгейм.
   —  Спасибо, мистер Лоуд, — поблагодарила его Барбара и направилась к своему столу.
   —  Кстати, когда вернетесь, приходите ко мне, обсудим тактику ведения вашего процесса. У вас будет очень опасный оппонент.
   —  Еще раз благодарю вас.
   —  Еще раз не за что, — ответствовал тот.
   Девушка сразу же достала из сейфа целую гору папок с документами, касающимися дела, которое она готовила, и погрузилась в работу. Лоуд был не так уж чрезмерен в своих опасениях. Времени до слушанья оставалось всего ничего, а сделать предстояло очень много.
   Дело было очень интересным, процесс обещал быть довольно громким, поэтому Барбара, совершенно не замечая, как летит время, полностью погрузилась в бумаги. Она готовила выписки, справки по делу, снимала ксерокопии документов, отмечая в них интересующие ее моменты, и делала еще массу всяких необходимых мелочей.
   —  Эй, Барбара, очнись! — раздалось вдруг прямо над самой ее головой.
   —  Что? — вздрогнув от неожиданности, подняла голову девушка.
   Перед столом стояла Сюзан, ее молодая коллега, недавно закончившая университет.
   —  Ну, наконец-то. Уже полчаса пытаюсь привести тебя в чувства. Ты обедать пойдешь?
   —  Как обедать? А сколько времени?
   —  Уже пора. Ты что там, любовный роман читаешь? Никак тебя не оторвать. Пойдем, а то совсем заработалась.
   Барбара при мысли об обеде ощутила внезапно возникшие голодные спазмы в животе и поняла, как же она голодна. Она мельком взглянула на часы, потерла ладонью уставшие глаза и сказала:
   —  Да, сейчас. Подожди меня.
   Сюзан вышла, а Барбара, сложив папки обратно в сейф, закрыла его и лишь после этого отправилась следом за подругой.
   Вернувшись после обеда, во время которого Сюзан так и не удалось поболтать с ней, так как мысли девушки были заняты изучаемым делом, Барбара вновь разложила папки на столе и работала до самого вечера, лишь иногда отрываясь для того, чтобы попрощаться со своими коллегами, которые расходились по домам в конце рабочего дня. Вскоре она осталась в комнате одна и с удовольствием подумала о том, что теперь-то уж точно никто не будет отвлекать ее.
   Мистер Лоуд, тоже направляясь домой, заглянул к ней и спросил:
   —  А вы, что же, остаетесь, мисс Хартгейм?
   —  Да, мистер Лоуд. Хочу еще поработать.
   —  Но вы и так сегодня целый день просидели за этими бумагами. Отправляйтесь домой, отдыхайте.
   Барбара задумалась на секунду, а потом ответила:
   —  Нет, я все же еще поработаю.
   —  Похвально, похвально. Подобная инициатива всегда вызывает уважение, — старик усмехнулся. — Но, Барбара, вы же юрист и должны понимать — по вашей милости профсоюз просто спустит с меня шкуру. Ну да ладно, воля ваша. В принципе, я доволен вашим подходом к делу. Удачно вам поработать.
   — Благодарю вас, мистер Лоуд.
   Попрощавшись, старик неторопливо подошел к дверям и так же, как все остальные, выскользнул под легкий, жиденький вечерний дождик, отбивающий такт своих мелодий на барабанах тротуаров и окон, крыш и витрин. Лоуд тоже отправился в свой красивый уютный особняк, где его уже дожидалась жена и вкусный сытный ужин.
   Теперь уже Барбара была в помещении фирмы в полном одиночестве, если не считать, что возле входа сидел, читая вечернюю газету, охранник, заступивший на ночную смену.
   К двенадцати часам, когда мозг ее уже совсем отказывался воспринимать и обрабатывать информацию, Барбара стала собираться. Она абсолютно потеряла чувство времени и была несказанно удивлена, когда взглянула на большие настенные часы. Двенадцать? Ее сковало чувство тревоги. Макс должен был приехать час назад. Господи, что случилось? Или она просто задремала и видит сон?
   Барбара ущипнула себя за руку и почувствовала боль. Нет, это не сон! Но тогда, где Макс, что с ним? О, Боже! О, Боже!!! Нужно собираться, ловить такси и мчаться домой! Возможно, с ним что-то произошло!
   Он вошел в комнату, когда она уже успела сложить папки в сейф и как раз поворачивала ключ, запирая его.
   —  Привет, — сказал он, широко улыбнувшись. — Как работалось?
   —  Замечательно. Где ты был?
   —  Знаешь, машина встала прямо посреди улицы. Пока добрался до телефона, пока приехала техпомощь... Как твои дела? Что-то на тебе лица нет.
   —  Устала смертельно, голова гудит и страшно хочется спать, — Барбара решила не рассказывать ему о своих страхах. — А как у тебя?
   —  Как обычно, в порядке. Ну что, пойдем? — спросил он.
   —  Пойдем, — Барбара подхватила свою сумочку, и они пошли по длинному коридору, ведущему к выходу.
   Попрощавшись возле дверей с охранником и пожелав ему спокойного дежурства, Макс и Барбара вышли на улицу, услышав за собой звук запираемого замка.
   Молодые люди не спеша дошли до машины, наслаждаясь теплой, ясной ночью, и Барбара с удовольствием, после целого дня, проведенного в офисе, вдыхала чистый ночной воздух.
   До дома они добрались минут за пятнадцать, и девушка, наспех перекусив и оставив разочарованного Макса одного в гостиной досматривать ремейк какого-то невнятного боевика, отправилась в спальню. Лишь только голова ее коснулась подушки, в ту же секунду она уснула.
* * *
   Ей снился очень странный сон...
   Вся семья вновь собралась в Дрохеде. За длинным, накрытым белой скатертью столом сидели Джастина и Лион, Элен и Льюис, Джимс, Мэри, Пэтси с Анджелой, Мэгги, двое каких-то малышей и парнишка лет двенадцати тринадцати. Они с Максом вошли в гостиную и замерли на пороге.
   Странная тишина и отсутствующее выражение на лицах родственников заставили Барбару испуганно охнуть. Она сделала шаг вперед, ближе к столу, и вновь замерла в нерешительности.
   —  Папа, мама, — девушка услышала свой голос словно со стороны. Он был далеким и слабым. — Что случилось?
   Джастина пустым взглядом посмотрела на нее.
   —  А, это ты, доченька, — бесцветная улыбка коснулась ее губ. — Входи. Мы так долго ждали тебя. Что с тобой случилось?
   —  Со мной? — удивилась Барбара. — Со мной ничего не случилось. У меня все в полном порядке.
   —  Разве, — вступила в разговор сестра. — Странно. А я думала, что у тебя неприятности. Но, наверное, ошиблась.
   Элен тоже повернулась к ней, и Барбара вдруг с ужасом заметила, как на ее белом платье расплываются пятна крови. Они были везде: на груди, на животе, на боках.
   —  О, Господи! — выдохнула девушка. — Элен, что с тобой? На тебе кровь!
   Элен бесстрастно посмотрела на свое платье и, ничуть не удивившись, перевела взгляд на сестру.
   —  Ну вот, видишь, — ее голос тоже был размытым и тихим, словно шорох листвы под дождем. — А ты говорила, что у тебя все в порядке.
   —  Но у меня, и правда, все нормально.
   —  Разве? — безразлично сказала Элен. — Но ведь это же твоя кровь.
   —  Моя? — с ужасом спросила Барбара.
   —  Конечно, — Элен кивнула. — Но что же ты стоишь? Садись. Нам же скоро уходить. Садись.
   Головы всех присутствующих повернулись к ней, и Барбара испугалась, увидев на их лицах абсолютно равнодушное выражение.
   —  Уходить? — спросила она, чувствуя, как ее сердце учащенно бьется у горла.
   —  Разумеется, — подтвердила Джастина безо всяких эмоций. — Садись. Мы давно ждали тебя.
   —  Мама, папа, что случилось? — Барбара подошла к столу и, отодвинув стул, присела.
   —  Ты села не на то место, — остановил дочь Лион. — Тебе нужно пересесть поближе к сестре.
   —  Зачем? — не поняла Барбара. — Почему? Я хочу сидеть с вами!
   —  Ты не можешь сидеть на этой стороне стола, — покачала головой Джастина.
   —  Но почему?
   —  Потому что ты ушла.
   —  Ушла?
   —  Конечно. Тебе не надо было этого делать, но теперь уже ничего не изменишь. Пересядь, пожалуйста, милая.
   Барбара поднялась и вдруг почувствовала слабость под коленками. Ее платье оказалось залито кровью, как и платье Элен.
   —  Что это?! — воскликнула она в замешательстве.
   —  Кровь, — ответил за Элен Льюис. — Твоя кровь. Но, похоже, за тобой уже пришли.
   —  За мной?
   Барбара обернулась и вскрикнула. Прямо за ее спиной стояли четыре безликие черные фигуры. Две из них держали за руки Макса, двое готовились схватить ее. Девушка испуганно попятилась.
   —  Но я не хочу никуда идти! Папа, мама! Я хочу остаться с вами!
   —  Уже поздно, дорогая, — вдруг улыбнулась Джастина, — Уже поздно...
   Холодные руки легли на плечи девушки. Крепкие пальцы сжались, словно челюсти стального капкана...
   Барбара вскрикнула и проснулась.
   В соседней комнате телевизор заходился в истерике пальбы. По улице проезжали машины, и их шум немного успокаивал. В окна лился неоновый свет рекламы закусочной «Бургер Кинг».
   Несколько минут девушка лежала, прислушиваясь к биению своего сердца. Что за страшный сон? Чем он вызван? Наверное, просто разыгрались нервы, да еще и утомилась на работе. Ей же целыми днями приходится читать старые дела: убийства, страхи. Да и в газетах то же самое. О’кей. Надо попробовать еще раз уснуть.
   Она поворочалась, устраиваясь поудобнее, и закрыла глаза, но сон не шел. Перед глазами стояли пустые лица родственников. Прошло не менее часа, прежде чем желтая река забвения вновь унесла ее.
* * *
   Следующий день начался точно так же, как и предыдущий. Барбара проснулась под звон ненавистного будильника. Первым позывом было схватить чертов механизм и разбить его о стену или выбросить в окно. Макс уже не спал. Он лежал рядом с девушкой и смотрел ей в лицо. Глаза его при этом весело сверкали.
   —  Доброе утро, — произнес он ласково. — Как спалось?
   —  Хорошо. Только мало. Еще бы столько же, и было бы в самый раз. Макс дорогой, свари, пожалуйста, кофе.
   Барбара поплелась в ванную, на ходу стягивая с себя ночную сорочку. Когда она умылась и посвежевшая и пришедшая в себя вышла из ванной комнаты, кофе был уже готов, а Макс ждал ее, сидя за кухонным столом, полностью одетый.
   —  Ты куда-то собрался? — спросила девушка.
   —  Как «куда-то»? На работу.
   —  О, Господи, я, по-моему, слишком переутомилась. Уже ничего не соображаю.
   Девушка села за стол и взяла в руки свою чашку с кофе. Макс, улыбнувшись, сказал ей:
   —  Милая, пока я вчера ночью скучал в одиночестве, мне пришла в голову одна мысль, которая, на мой взгляд, покажется тебе довольно интересной.
   —  И что же это за мысль? — с улыбкой спросила Барбара. — Я знаю, что ты неистощим на идеи. Что же будет на этот раз?
   —  Мне показалось, что ты будешь не против, если мы сегодня же поженимся. И сделаем, кстати, замечательный подарок твоим родителям. Представляешь?
   —  Нет, Макс, я, конечно, буду очень рада, но только не сегодня. Ты же знаешь, мне нужно работать. Я опять буду в фирме до самой ночи.
   —  Я предвидел это возражение и, пока ты спала, не терял времени даром. Порывшись в телефонной книге, я узнал, что в нашем прекрасном городишке есть две фирмы, которые работают круглосуточно. Они как раз обслуживают таких ненормальных, как мы. Только ночью это стоит немного дороже.
   —  И как ты себе это представляешь? — засмеялась девушка. — Ты во фраке, я в белом платье...
   Барбара осеклась. Перед глазами всплыла картинка из вчерашнего сна. «Твоя кровь... Это твоя кровь...» О, Господи!
   —  Ну, зачем так торжественно? Я заеду, заберу тебя с работы, и мы тут же отправимся в одну из этих фирм и поженимся. Ты же сама говорила, что не хочешь никаких церемоний и пышных торжеств.
   —  Да, говорила. Ну, что же, — глаза ее радостно заблестели, — я согласна. Для мамы это будет, действительно, большим сюрпризом.
   —  Вот и прекрасно. Я заеду за тобой, как и вчера, к одиннадцати. Будь, пожалуйста, готова к этому времени, договорились?
   —  Хорошо, — девушка улыбнулась. — Ну, мне пора бежать.
   —  До свидания, милая. До вечера, — сказал Макс, крепко поцеловав ее при этом в губы. — А завтра, ты только представь себе, мы будем снова в волшебной жаркой Калифорнии.
   —  Да, я рада этому, — ответила Барбара и вышла из квартиры, бросив на прощание: — Так жду тебя в одиннадцать. Смотри не опоздай!
   Сегодня ей работалось необычайно легко. Время летело с умопомрачительной скоростью, и Барбара была в замечательном настроении, предвкушая событие, ожидающее ее ночью.
   После обеда Макс позвонил ей и, когда девушка сняла трубку, сказал:
   —  Привет, милая. Как дела?
   —  Отлично, — весело ответила она. — А ты как?
   —  Как обычно, лучше всех в этом городке. Знаешь, позвонил, чтобы порадовать и заинтересовать тебя. У меня для моей будущей жены есть замечательный подарок. Только пока не скажу какой. Помучайся до вечера, ладно?
   —  Ну, Макс, ты, как всегда, в своем репертуаре. Мог бы тогда и не говорить. Теперь только об этом и буду думать. А как же мне работать, если в голове будут подобные мысли? — смеясь, спросила она.
   —  Ну, ты потерпи, пожалуйста.
   —  Да уж доживу как-нибудь. Жду тебя вечером. Смотри не опоздай! — еще раз напомнила Максу Барбара и засмеялась. — Ну ладно, счастливо. А то работы еще столько, что, наверное, и за год не управиться.
   —  Пока, милая. До вечера.
   В десять часов вечера Барбара отложила папку с делом и подборку необходимых для работы материалов. Как и накануне, офис уже давно опустел. Тишина стояла полная, нарушаемая лишь шелестом газеты, которую читал любознательный охранник. Девушка неожиданно почувствовала себя дико уставшей и подумала с какой-то отстраненностью, что впустую тратит время, просиживая за бумагами. За все время юридической практики подобная мысль пришла ей в голову в первый раз. В этом была и какая-то странность, и некоторая философская глубина.
   А самое странное, что Барбару эта мысль ничуть не удивила. Девушка восприняла ее как истину, не требующую каких-либо доказательств. Что-то гораздо более глубокое, чем все ее дела, работа и... и даже предстоящее замужество.
   Убрав бумаги в сейф, Барбара потянулась и, достав из сумочки косметику, начала приводить себя в порядок.
   «Что-то у тебя утомленный вид, — подумала она. — Да, слишком утомленный». Ну, ничего. Завтра они с Максом будут в Калифорнии нежиться под солнцем, пить коктейли и радоваться за маму, за ее успех, за ее фильм. Все будет хорошо. Все просто обязано быть хорошо.
   Чем ближе придвигались стрелки к одиннадцатичасовой отметке, тем все больше мысли ее занимала предстоящая импровизированная женитьба. В надежде на то, что ради такого события Макс приедет хотя бы чуть-чуть пораньше, Барбара уже в половине одиннадцатого приготовилась выйти из конторы, навела порядок на столе и сейчас, сварив себе кофе, стоя у окна и глядя на заполненную машинами улицу, размышляла о разных приятных мелочах, то и дело поглядывая на часы. Мысли ее помимо бракосочетания занимало еще и предстоящее завтра путешествие в Калифорнию.
   Девушка с радостью предвкушала встречу с родителями. Да и по Элен Барбара уже соскучилась. Сто лет ее не видела.
   «Не считая сегодняшнего сна», — произнес в голове чей-то не очень приятный голос. Барбара вздрогнула и торопливо посмотрела на часы. Без десяти. Она сделала глоток кофе и вновь стала наблюдать за суетливым потоком автомобилей внизу.
   Так за размышлениями прошло полчаса, а Макса все не было. Девушка вспомнила о вчерашней поломке и с неожиданным для себя раздражением подумала о том, что уж в такой день машину можно было бы осмотреть заранее. Следом за первой пришла и вторая мысль: но ведь ее осматривали только вчера!
   Барбару вдруг охватила легкая тревога. «Почему Макс задерживается? Какие причины могли заставить его опоздать в такой вечер? Может быть, что-то стряслось? Что-то действительно стряслось?» — думала она. Подобные мысли роились в ее голове, не покидая ни на секунду.
   Вновь стал что-то нашептывать неприятный тревожащий голос из ее кошмара. Не выдержав напряжения, девушка схватила трубку и набрала номер их квартиры, едва не рассмеявшись от облегчения. Ну, конечно, Макс просто уснул. Или забыл включить будильник. Точно. Ну же! Докажи, что я не ошиблась...
   Короткие гудки были ей ответом. Они с монотонной обреченностью разбивались об ее сознание. Барбара ждала не меньше пяти минут, а затем опустила трубку на рычаг.
   Время тянулось ужасно медленно. Когда прошел еще час, Барбара уже не находила себе места от беспокойства. Она подошла к окну и долго стояла, глядя на улицу, на огни находящихся неподалеку домов, на свет фонарей и проезжающие по дороге машины. Девушка надеялась, что вот сейчас, наконец, к подъезду офиса подкатит сияющий Макс.
   В квартире было темно. Макс погасил весь свет и взглянул на развязно мигающий зеленым циферблат электронных часов.
   Молодой человек стоял у окна и с высоты десятого этажа рассматривал ночной город, переливающийся всеми цветами радуги.
   Он стоял и размышлял о себе и о своей жизни.
   Через час Максу предстояло отправиться за Барбарой, а через два часа он будет уже женат. Сия жертва должна была изменить его, надо сказать, довольно нудную жизнь к лучшему. Во всяком случае, он на это очень надеялся. Макс по-своему любил эту женщину, спасшую ему когда-то жизнь. Но чувства его, на самом деле, не были столь глубоки, как чувства Барбары. Скорее, их можно было бы назвать симпатией. Да, именно так. Симпатией. Хотя он прилагал все усилия, чтобы она видела его безграничную, бушующую, словно океан во время шторма, страстную любовь.
   Он был очень честолюбивым человеком. И когда в одной из командировок встретил Луэллу и, ближе познакомившись с ней, выяснил, какое место в обществе занимает ее отец, сразу же принялся очень напористо и настойчиво обхаживать ее.
   Еще в ранней юности Макс решил для себя, что любым способом, всеми правдами и неправдами, он добьется того, чтобы карьера его шла в гору и достигла бы в результате больших высот.
   Встретив Луэллу, Макс понял, что это его шанс. У Барбары тоже, конечно, был очень влиятельный отец, который, если бы захотел, мог сделать практически все что угодно. Но сама Барбара была вовсе не тем человеком, который стал бы просить у кого-либо что-либо. И скорее всего, она ни за что не согласилась бы принимать подобного участия в его судьбе, хотя ей стоило сказать лишь слово. Ведь ее отец души в ней не чаял. Другое дело Лэулла. Та просто потеряла из-за него голову и готова была сделать все, лишь бы только ее любимый Макс женился на ней. Что он и сделал. Ах, какая была свадьба! Какая свадьба! Какие люди жали ему руки и трепали по плечу! Но он-то спиной ощущал их взгляды. Взгляды итальянцев. Это, конечно, была чудная партия. Вдвоем с Луэллой они составляли не худший альянс. У нее — положение, у него — честолюбие и прекрасно работающие мозги. Макс не сомневался: ему нужен лишь толчок, и уж тогда он покатится по дороге жизни так, что остановить его не сможет никто. И поднимется до самого высшего ранга на лестнице карьеры. Америка — страна равных возможностей, особенно для стопроцентных янки. Нужен лишь толчок, и все пойдет как по маслу.
   Потом начались неприятности. Сначала Макс узнал, что Луэлла беременна от него и отец ее, Джино Бонатти, вне себя от бешенства. Этого Макс понять не мог. Он-то думал, что влиятельный дедушка обрадуется известию о скором рождении внука, но вышло совершенно иначе.
   Джино Бонатти сразу принял Макса не очень- то тепло и любезно. Он был истинным сицилийцем и буквально обожал свою единственную дочь. Джино считал, что Макс для нее абсолютно не пара. Всю жизнь он мечтал о том, чтобы его красавица дочь вышла замуж на настоящего итальянца, предпочтительнее из их круга. Но то, что она полюбила именно американца, сводило Джино с ума. Бонатти был очень умным и проницательным человеком. Он прекрасно видел и понимал, для чего Макс так настойчиво пытается влезть в их общество.
   Что же, старик не ошибался. Кем-кем, а слепцом-то его не назвал бы никто.
   Однажды он даже чуть не разругался с Луэллой, когда откровенно высказал ей все, что думает о Максе. Девушка закатила настоящую истерику, заявив, что любит его, жить без него не может и, если отец будет мешать ей, она покончит с собой или сбежит вместе с Максом.
   Поддавшись на уговоры дочери, Джино решил некоторое время понаблюдать, что же получится из этого, как он считал, никчемного брака. Но отношения между Максом и Луэллой, казалось бы, складывались неплохо. Девочка была счастлива, и Джино стал понемногу успокаиваться.
   А потом Макс, проходя однажды вечером мимо кабинета Джино, услышал разговор, доносившийся из-за закрытой двери. В смысл он не вникал. В кое-каких делах лучше не знать слишком многого, иначе можно поплатиться головой, однако вполне отчетливо разобрал, как кто-то несколько раз назвал Джино «доном». Нельзя сказать, что Макса это сильно удивило. Напротив, он даже обрадовался. Его домыслы, — и только домыслы, — получили реальное подтверждение. Но Макс находил, что это вовсе не так уж и плохо. Ведь, говоря по совести, кто в этом бренном мире пользуется наибольшим влиянием? Только не конгрессмены. Макс с детства уяснил для себя: наибольшей силой обладает тот, у кого в руках пистолет. Дон Бонатти оказался именно таким человеком. И Макс, в общем-то, был этому рад.
   Теперь надо было понять, как с выгодой для себя воспользоваться полученной информацией. После недолгих размышлений он решил поступить так, как подсказывала ему нетерпеливая натура.
   На следующий вечер Макс зашел к дону и попросил разрешения поговорить с ним. Бонатти согласился, хотя от Макса не укрылось выражение брезгливого недовольства, появившееся на лице тестя. Он почувствовал ярость. В этом- то и заключалась ошибка, едва не стоившая ему впоследствии жизни. Макс забыл данное самому себе когда-то слово: никогда не позволять чувствам брать верх над разумом. Но тогда-то он надеялся на здравый смысл Джино Бонатти. Не мог же этот мафиози убить мужа собственной дочери. Макс чувствовал себя в достаточной безопасности. Однако он слишком уважал себя, чтобы позволить итальянцу, кем бы он там ни был, разговаривать с собой в подобном тоне и с подобным выражением на лице. Макс позволил себе лишь намек на то, что знает некоторые нелицеприятные факты из жизни тестя. Лицо дона Бонатти сперва напряглось, а затем уж приобрело равнодушно-отсутствующее выражение. И это напугало Макса куда больше, чем ярость или неприкрытая злоба. Эмоции уходят и угрозы, высказанные в бешенстве, вместе с ними, а решения, принятые хладнокровно, осуществляются почти всегда.
   Дон Джино Бонатти объяснил молодому американскому зятю, что все его знания ничего не дадут, равно как и угрозы, и что, вообще, дон не тот человек, которого легко напугать. Тем более, такими мальчишескими средствами. Видимо, зять его с кем-то спутал. Он вовсе не босяк из Бронкса. И не торговец наркотиками или шлюхами.
   На следующий день Макс, как обычно, отправился на работу. С трудом досидев до обеденного перерыва, он подхватил свой дипломат, в котором не было ничего, кроме документов, и ближайшим же рейсом улетел из этого города, подальше от семьи Бонатти. Хотя, уже сидя в салоне самолета, ему вдруг пришла в голову мысль о том, что вряд ли этот его поступок останется безнаказанным. Ведь Джино тут же взбредет в голову, что его прелестная дочка навеки опозорена. Тем не менее, оставаться в доме после подобного разговора было равносильно самоубийству. В конце концов, дон Джино Бонатти сам виноват. Не так уж много от него требовалось.
   Теперь же Макс решил, что лучше и безопаснее вернуться к Барбаре. Она без ума от него и, хоть она и не любит обращаться за помощью к родителям, рано или поздно ему удастся заставить ее сделать это. Но даже сейчас в этом союзе будет один бесспорный плюс — Барбара не дочь мафиози и общение с ее отцом не навлечет на него смертельной опасности. Около двух месяцев Макс умело путал следы, прятался, переезжая из города в город, ночуя в задрипанных грязных мотельчиках. В то же время он постарался выяснить все о Барбаре.
   Когда Макс вернулся в Кливленд, чтобы осчастливить Барбару своим внезапным возвращением и вновь начать убеждать ее в своей безграничной любви, его ждало потрясение. Он не смог отыскать девушку ни дома, ни на работе. А в фирме, куда он пришел, разыскивая ее, ему сообщили, что Барбара выходит замуж и сейчас у нее небольшой отпуск в связи с этим событием. Узнав же, за кого она выходит замуж, Макс почувствовал, что забрел в тупик. Его мир рушился, словно карточный домик.
   «Мафия! Боже мой, — думал он, — кругом мафия! Как это я раньше этого не замечал?! Казалось, что кругом в большинстве своем нормальные люди. А выходит, что все как раз наоборот. На каждом шагу мафия! Господи, неужели от этих дерьмовых итальяшек никуда нельзя укрыться? Неужели они вездесущи?!»
   Максу стало очень жаль себя и даже немного жаль Барбару. Ведь она, выходя замуж за Гарри, совершенно ничего не знала о том, чем занимается его отец, в какое болото она попадает.
   Макс кинулся по ее следам, и ему удалось найти ее в Монте-Карло, в шикарном отеле «Эскалибур», прожигающей в казино деньги своего будущего мужа. Выглядела она вполне счастливой, а Гарри просто таял от любви к ней.
   И хотя Макс прекрасно знал, чем занимается отец новоиспеченного жениха, он был практически на сто процентов уверен, что даже если он сейчас уведет Барбару прямо из-под венца, на этом все беды закончатся, дальнейших неприятностей не последует. Ведь Гарри просто без ума от нее и ни за что не позволит отцу испортить ей жизнь. Кроме того, в отличие от Луэллы, он обладал куда большей свободой суждений. Единственный сын своего отца, Гарри мог «нажать» на Салотти, чтобы тот успокоился и не жаждал отмщения. Тем не менее, Макс купил квартиру в Провиденсе на вымышленную фамилию.
   От того, что Барбара после недолгих уговоров согласилась уехать с ним, бросив несчастного Гарри, Макс испытал большое удовлетворение, даже злорадство. Не все в этом мире для дерьмовых итальяшек. Кое-чего они все-таки не могут. Ублюдки.
   Хотя Макс пытался убедить себя и девушку, что все будет хорошо, все уладится и поступок их не повлечет за собой серьезных и страшных последствий, в душе его, как и у Барбары, прочно поселилась тревога. Чем дальше, тем все больше она разрасталась, заполняя собой все его существо. Максу снились дурные сны, постоянно, идя по улице, хотелось оглянуться и убедиться в том, что никто не преследует его. А пару дней назад Макс, выглянув в окно, увидел стоящего на противоположной стороне улицы мужчину, по внешности напоминающего как раз тех мордоворотов, что встречали когда- то Гарри в аэропорту. Мужчина этот, прогуливаясь вдоль дома, якобы ожидая кого-то, то и дело бросал мимолетный взгляд на их окна.
   Еще несколько раз за вечер Макс подходил к окну, чтобы убедиться в своей догадке. До самого утра костолом продолжал оставаться на своем месте, а утром его сменил второй столь же мрачного вида здоровяк. Молодой человек решил ничего не говорить об этом Барбаре, которая и так уже вздрагивала по любому поводу. А позже ему пришла в голову мысль, которая сразу решала все проблемы. Ведь это несомненно за ним следит тот человек. Барбару никто и пальцем не тронет. Значит, нужно срочно жениться на ней, чтобы обезопасить себя. Ведь сейчас он для нее не муж, а когда он станет ее законным супругом, Гарри приложит все усилия, чтобы не позволить отцу сломать жизнь любимой женщины. Кроме того, вряд ли даже человек ранга Салотти отважится причинить хоть какой-то ущерб семейству Хартгейм. Лион тоже обладал кое-какими связями.
   На следующее же утро Макс, придав своему голосу ласковое выражение, сделал ей предложение. Сейчас стрелка часов все ближе и ближе приближала его к тому моменту, когда он, на- конец-то, окажется в безопасности, хотя и свяжет себя при этом тяжкими узами брака. Но, быть может, ему удастся извлечь из этого какую-то пользу. «Конечно, и несомненную, — хмыкнул зло Макс. — Я останусь жив! Ради этого можно жениться на ком угодно».
   Макс, бросив последний взгляд на темную улицу, отошел от окна и начал собираться. До условленного с Барбарой времени оставалось всего двадцать минут, и успевал он только-только. Проверив, не забыл ли он подарок — платиновое колечко, усыпанное мелкими бриллиантами, Макс надел пиджак, взял шляпу и, захлопнув за собой дверь, направился к лифту.
   Когда тонко звякнул колокольчик лифта и створки мягко скользнули в стороны, Макс сделал было шаг вперед, но тут же недоуменно замер, увидев в лифте мужчину в форме лифтера. «В нашем доме никогда не дежурили лифтеры!» Удивление быстро перерастало в испуг, а тот, в свою очередь, сменился настоящим страхом, могучим, словно цунами. Страх пришел вместе с пониманием непреложного факта: «Он не успел!» Макс дернулся было назад, чтобы выйти из кабинки, но тут же сзади в затылок ему уткнулось что-то твердое и холодное, а равнодушный, ледяной как оружейная сталь мужской голос с отчетливым итальянским акцентом произнес:
   — Поехали, Макси. И не надо дергаться, парень.
   На лице «лифтера» заиграла удовлетворенная улыбка.
   Итак, они все-таки нашли его. Макс в панике думал о том, что же ему предпринять. Как спастись? Дурак! Дурак!!! Ты должен был предвидеть это! Что же делать?.. Они ведь убьют его, если он тотчас же что-нибудь не придумает...
   — Делай, что тебе говорят, — произнес напарник «лифтера», — и с тобой все будет нормально.
   В эту секунду лифт вызвал кто-то с другого этажа. Бандиты переглянулись, а Макс незаметно вздохнул с облегчением: сейчас войдет кто-нибудь и появится возможность крикнуть, чтобы вызвали полицию... Но, видимо, сама судьба мешала ему. Когда дверь лифта открылась, на лестничной площадке никого не было. На всякий случай, чтобы он не делал глупостей, под ребра ему уткнулся пистолет, от одного прикосновения которого по телу Макса пробежала дрожь и колени начали подгибаться от страха. В животе образовался вакуум. Желудок подвело, и Макса едва не стошнило на стену кабины. В глазах темнело, голова шла кругом.
   Когда в сопровождении двоих «горилл» Макс вышел из дверей подъезда, к ним сразу же подкатил шикарный черный автомобиль с тонированными стеклами, из-за которых невозможно было разглядеть, кто находится внутри.
   В этот момент затуманенный ужасом рассудок Макса подсказал: у него остался последний шанс на то, чтобы попробовать отбиться от этих людей. Он понимал, что силы не равны, но решил, что терять ему все равно уже нечего. Так или иначе, его убьют. Ведь «гориллы» ехали в Провиденс наверняка не за тем, чтобы объяснять ему, как нехорошо он поступил. И если он хочет спасти свою жизнь, то должен сделать все возможное. Макс, не разворачиваясь, изо всех сил, стократ увеличенных паническим ужасом, локтем ударил идущего справа от него в солнечное сплетение. Тот задохнулся от боли и неожиданности и перегнулся пополам. Второго он успел ударить ногой в пах, заставив скорчиться на тротуаре. И сразу бросился бежать.
   Уже рванувшись вперед, на бегу, он увидел краем глаза распахивающуюся дверцу лимузина и выпрыгивающих навстречу ему двоих громил в темных плащах. А еще Макс заметил в руках у каждого из мафиози по массивному пистолету с навинченными на стволы насадками глушителей.
   Макс резко развернулся назад, но было уже поздно. Страшные фигуры двоих первых — «лифтера» и его приятеля — выросли у него на пути. Оба также вытягивали из карманов пистолеты. Прорваться сквозь такой заслон нечего было и думать. Беглец остановился и отступил к стене дома. Макс все еще надеялся на чудо. Вот сейчас кто-то выйдет из подъезда или какой-нибудь из жильцов, выглянув в окно, заметил потасовку и вызвал полицию... Чуда не случилось.
   Макс затравленно огляделся по сторонам и увидел, что вокруг, кроме этих ублюдков, нет никого. Улица словно вымерла. Он с ужасом понял, что окончательно проиграл.
   Один из бандитов приблизился к нему и тихо, но страшно произнес:
   — В машину. И не дергайся, иначе я разнесу твою башку прямо здесь и вышибу из нее дерьмо на тротуар. Двигайся, урод.
   Подхватив упирающегося пленника под локти и подтащив к машине, они без лишних слов втолкнули его внутрь. В последнюю секунду Макс попробовал закричать, однако от страшного удара по затылку потерял сознание.
   Быстро захлопали дверцы, и автомобиль рванул с места, взвизгнув резиной по асфальту.
   Они долго ехали по городу, а затем свернули на пустую дорогу, ведущую к лесу. Проехав чуть больше мили, автомобиль остановился перед высокими воротами, над которыми нависло всевидящее око телекамеры. Раздался щелчок, ворота раскрылись и тут же бесшумно затворились за ними. Теперь они ехали по длинной аллее. Впереди сквозь деревья Макс увидел большой дом.
   «Почему они не завязали мне глаза?! — с ужасом подумал вдруг Макс. — Господи, значит, эти люди точно намерены расправиться со мной!»
   Последние надежды Макса на благополучный исход рухнули, будто разбилась стеклянная витрина. Силы оставили его, а тело сковал ужас. Он даже не мог кричать.
   Когда его, сопротивляющегося без особого энтузиазма, втолкнули в комнату, он увидел сидящего в мягком кресле красивого, довольно пожилого мужчину.
   Все, что Макс видел перед собой, — смерть. Черная фигура, плещущаяся в волнах его ужаса. Он видел блеск стали, слышал шелест плащей, а ему казалось, что это змеиный шепот капроновой удавки. Звон ключей воспринимался им как клацанье рукояти «индийского» ножа, щелчок замка представлялся звуком взводимого курка. Смерть таилась везде. Ею было пропитано все в этом доме: мягкие кресла, бархатная обивка мебели, шелковые обои, тяжелые шторы. Даже цветы в больших керамических вазах источали сладковатый запах разлагающейся плоти. Макс не мог говорить.
   Даже хозяин дома олицетворял собой смерть. Смерть пряталась в его тонких холеных пальцах, в нем самом, вальяжно наблюдающем за пленником. У мужчины было классическое римское лицо с безупречной линией носа, угольно-черные глаза и седые пряди в смоляных волосах. Увидев входящих, хозяин легко поднялся из кресла. Высокий и атлетически сложенный, он двигался с мягкой звериной грацией.
   — Добрый вечер, Макс, — поздоровался мужчина. У него был мягкий, даже доброжелательный голос. — Присаживайся. Для начала я объясню тебе, почему ты здесь оказался. Меня, как ты уже, наверное, догадался, зовут Джакопо
1 «Индийский» нож — особый вид складного ножа с
подвижной металлической рукоятью.
Салотти. Я — отец Гарри, у которого ты самым банальным образом украл невесту. Надо сказать, что это был очень опрометчивый поступок. Очень опрометчивый.
   Когда Макс рухнул на стоящий посреди комнаты стул, с трех сторон его окружили телохранители Салотти. Они внимательно наблюдали за пленником, готовые пресечь любую попытку оказать сопротивление или сбежать. Впрочем, мера эта была совершенно излишней. Даже если бы Макс нашел в себе силы для каких-то решительных действий. Он уже понял, что деваться ему некуда. Сбежать отсюда было невозможно. Этот дом охранялся тщательнее Синг-Синга.
   Салотти немного помолчал, пристально и холодно глядя на совсем уже теряющего от страха разум Макса.
   —  Простите меня, мистер Салотти, — прошептал пленник белыми от ужаса губами.
   Салотти протестующе поднял руку.
   —  Не надо просить извинений, — сказал он. — Своим поступком ты не только унизил и оскорбил моего сына. Нет. Ты оскорбил и лично меня. Однако же, дело даже не в этом. Если бы все это ограничивалось только тобой, мной и моим сыном, я не стал бы марать о тебя руки. Поверь, я достаточно мягкосердечный человек. Но похитив невесту моего сына за день до свадьбы, ты оскорбил честь нашей семьи и честь приглашенных мною гостей, среди которых были представители большинства крупных семей Америки. По законам Сицилии, по нашим законам, я обязан защищать честь своей семьи. Но в случае с тобой, я должен еще защищать и свое лицо перед другими семьями, большинство из которых требует мести. Ты должны заплатить за обиду кровью. Мало того, по твоей милости этой девушке тоже придется расплачиваться за свое решение.
   На лбу Макса выступили капли холодного пота, его трясло, перед глазами поплыли яркие круги. Во время всего этого монолога он, будучи не в силах произнести ни слова, сказать что-нибудь в свое оправдание от сковавшего его страха, смотрел в приковывающие взгляд, гипнотизирующие черные глубокие глаза Джакопо Салотти. Ему казалось, что взгляд этот проникает в самую его душу, в самые потайные уголки его сознания. Лишь когда тот отвернулся, пленник смог сипло взмолиться:
   — Пожалуйста, не убивайте меня! Прошу вас. Я извинюсь. Я отдам Барбару! Забирайте ее. Только оставьте мне жизнь, прошу вас...
   Макс, не выдержав дикого нервного напряжения, зарыдал. Слезы текли по его щекам, и он поспешно размазывал их ладонями. Пальцы ходили ходуном.
   Салотги некоторое время наблюдал за ним. Лицо мафиози оставалось абсолютно непроницаемым. Он, словно сфинкс, хранил свои эмоции глубоко в душе. Лишь когда дон заговорил, чувства, бушующие в его груди, прорвались наружу, да и то всего на мгновение. Губы Салотти презрительно искривились.
   — Я же говорил, не нужно извинений. Они ничего не смогут изменить. Все уже решено. Окончательно.
   Больше Джакопо Салотти не произнес ни слова. Он молча сделал знак своим подручным и они, подхватив Макса с двух сторон, чуть не силой поставили его на ватные, непослушные ноги и, подтолкнув в спину, вывели из комнаты.
   Пять минут спустя машина вновь выехала за ворота. Водитель, огромный парень, старался держаться проселочных дорог, на которых в это время суток не было ни одной машины. Затем лимузин свернул на двадцать шестое шоссе и направился на юг, в малонаселенный, застроенный, в основном, предприятиями район. Небеса вдруг разверзлись, исторгнув из себя слезы холодного дождя.
   Машина ехала по совершенно пустой дороге. Лишь изредка по обеим сторонам шоссе из темноты, словно незыблемые часовые, возникали трубы предприятий. Неожиданно справа показались фабричные корпуса. Машина свернула на узкую отводную дорогу и проехала сквозь ворота во двор. Макса выволокли из машины и, не особенно деликатничая, потащили ко входу в цех. Когда они сквозь огромные металлические двери, больше похожие на ворота, вошли внутрь, от вида того, что предстало перед его взором, Макса вывернуло наизнанку. Голова его закружилась, он пошатнулся, с трудом удержавшись на ногах.
   Кругом, куда бы он ни направил полный ужаса взгляд, висели в прозрачных мешках мясные туши, и на самом дне этих огромных саванов плескалась растаявшая бурая кровь.
   Стоящий за спиной пленника мафиози извлек из кармана плаща капроновую удавку, а из небольшого, принесенного с собой чемоданчика опасную бритву, электронож для разделки мяса и короткий увесистый ломик. Аккуратно разложив все эти предметы на стальном разделочном столе, он ухмыльнулся и сказал:
   —  Ну, давайте, кладите этого говнюка сюда.
   Второй мафиози, помогая приятелю уложить
бесчувственное тело и забивая пленнику в рот кляп, буркнул:
   —  Только не забудь, Тони, его должны опознать.
   Тот, кого называли Тони, довольно осклабился:
   —  Не волнуйся, приятель. Все будет о’кей, — он наклонился к Максу и несколько раз звонко ударил его по щекам. — Просыпайся, малыш. Сейчас я объясню тебе, что такое настоящая сицилийская месть.
* * *
   Ночной сторож, невысокий плотный человек, спокойно дремавший в своем неказистом домике, проснулся от того, что по металлической крыше вдруг громко и часто забарабанил дождь.
Он посидел в кресле еще немного, хлопая красными, припухшими глазами, надеясь, что сон придет вновь, но довольно скоро понял, что уснуть не удастся. А поняв это, человек, покряхтывая поднялся, зажег свет и, включив электрическую кофеварку, сварил себе чашку черного кофе. Прихлебывая горячую, тягуче-сладкую жидкость, он лениво пролистывал «Спорт- ревю», изредка бурча себе под нос: « Бессонница, мать ее!»
   Периодически человек переставал бормотать, рассматривая таблицы игр, но затем вновь начинал переворачивать глянцевые страницы, продолжая отпускать в адрес своей бессонницы куда менее лестные замечания, чем просто «мать ее!». Допив кофе, он накинул на плечи тяжелый прорезиненный дождевик, повесил на пояс электрический фонарь и, натянув на голову капюшон, вышел на улицу, решив, пока кофеварка справится с очередной порцией кофе, для порядка обойти свои владения.
   Далеко идти не хотелось, так как холодный дождь оказался не самым приятным спутником. Слушая, как хлюпают под подошвами его сапог лужи, человек, немного отойдя от домика, стал старательно вертеть головой, пытаясь рассмотреть что-нибудь подозрительное в мутном, рассеянном из-за плотных струй дождя свете фонарей, освещавших фабричный двор.
   Удовлетворенный осмотром, он уже совсем было собрался вернуться в тепло, как заметил вдруг, что в самом дальнем корпусе едва заметно приоткрыты ворота, а в щель между створками пробивается полоска яркого, белого света.
   «Странно, — подумал он про себя. — Я ведь своими руками все запирал и выключал». В столь поздний час звать на помощь будет некого.
   Врожденная «смелость» боролась в человеке с чувством долга, а точнее, с боязнью увольнения без выходного пособия и длинной очереди безработных на бирже труда.
   В результате чувство долга все-таки пересилило, и человек осторожно тронулся вперед.
   Когда промокший до нитки и продрогший до костей сторож добрался до цели, то просто подошел к воротам, ведущим в цех, и громко рявкнул:
   —  Эй, есть там кто?
   В ответ не раздалось ни звука.
   —  Ну надо же, неужели сам забыл запереть? — пробормотал он себе под нос и направился внутрь, чтобы погасить свет.
   Когда же он шагнул через порог, то похолодел от ужаса, ноги его словно приросли к полу, а из горла вырвался хриплый, сдавленный вопль.
   Буквально в нескольких метрах от входа, аккуратно упакованный в полиэтиленовый прозрачный мешок, до половины заполненный кровью, висел, раскачиваясь на огромном металлическом крюке, обезображенный мужской труп.
Лицо мертвого было перекошено и раздуто, а выкатившиеся из орбит глаза страшно уставились на перепуганного до смерти сторожа. Шею убитого змеей перетягивала тонкая удавка, затянутая узлом под подбородком. Но самым страшным было вовсе не это. На трупе нигде, кроме лица и шеи, не осталось кожи. Какой-то мясник освежевал мертвеца, как корову на бойне. Весь пол, разделочный стол и кафельные стены цеха были забрызганы кровью. Тут же валялись куски плоти и лоскуты кожи.
   Сторожа стошнило. Выронив фонарь и забыв обо всем на свете, он повернулся и бросился в сторожку, чтобы вызвать полицию.
* * *
   Время приближалось к двум, а Макса все не было, и Барбара начала по-настоящему паниковать. Все еще на что-то надеясь, девушка подождала до двух, и, вконец измучившись от неизвестности, решила, что ждать дальше не имеет смысла. Дрожащими от волнения руками подхватив сумочку и перебросив ее через плечо, она торопливо направилась к выходу.
   «Нужно брать такси, — думала она, — и отправляться домой. Ждать дальше бессмысленно. Может быть, дома все выяснится».
   Время было позднее, и Барбара достаточно долго простояла у дороги, кусая от волнения губы, пытаясь остановить какую-нибудь машину, но как назло никто даже не притормозил. Водители не рисковали брать ночью хич-хайкера, пусть даже им была привлекательная девушка. Наконец, один из них сжалился над Барбарой и согласился отвезти ее домой. За те пятнадцать минут, что они ехали по ночным улицам Провиденса, Барбара успела передумать все что угодно. В голове ее роились мысли одна ужаснее другой. Она попросила водителя остановиться на углу улицы, откуда до ее дома было не больше трех минут ходьбы. Девушка решила дойти оттуда пешком, чтобы попытаться хотя бы немного успокоиться и взять себя в руки.
   Когда же водитель высадил Барбару у подъезда многоквартирного дома и умчался в дождь, девушка уже боялась даже подниматься в квартиру. Ей было по-настоящему страшно от того, что там ее может ждать что-то ужасное. Все те тревоги, которые посещали ее время от времени с того самого дня, как Макс рассказал ей о Гарри и его отце-мафиози, вновь захватили разум. Барбара, правда, пыталась успокоиться, говоря себе, что все выдуманные ею ужасы не более чем плод воспаленного воображения, пустая тревога, что сейчас она поднимется домой и обнаружит, что там все нормально, а Макс... ну, может быть, просто напился или задержался на работе и не смог приехать.
   И тем не менее, слова оставались лишь словами, а в глубине души она уже ЗНАЛА точно: произошло что-то ужасное. Макс больше не придет. Никогда. «Это твоя кровь», — вспомнились ей почему-то слова Элен, сказанные сестрой в ночном кошмаре.
   Когда же она подошла к дому, то в ужасе остановилась, замерла, словно ее парализовало.
   Возле подъезда, у самой бровки тротуара, погасив огни, стояла патрульная полицейская машина. Девушка медленным, неуверенным шагом направилась к подъезду, в мыслях ее еще теплилась последняя надежда на то, что посещение полиции и исчезновение Макса не имеют друг к другу никакого отношения. Мало ли зачем может приехать полиция? Кто-то слишком шумно себя вел или, в конце концов, обычный объезд. Однако Барбара невольно замедлила шаг, подходя к дверям своего подъезда.
   Заметив приближающуюся девушку, рослый, широкоплечий полицейский вышел из салона на улицу и, шагнув ей навстречу, спросил:
   —  Мисс Хартгейм?
   —  Да, — ответила девушка дрожащим голосом.
   —  Нам необходимо поговорить с вами.

Отредактировано Mityanik (10.10.2015 00:59)

ГЛАВА 8
   Предстоящая премьера обещала стать действительно большим и громким событием. Интерес публики подогревался всеми возможными способами.
   Стояло солнечное раннее утро премьерного дня. Показ и торжества были запланированы на вечер, и сейчас Джастина, взяв с собой Лиона, Мэри и Джимса, отправилась в «Синемараму», на Бульвар Заходящего Солнца посмотреть, как там идут дела, попробовать зал и сцену и дать своим родственникам хотя бы краем глаза увидеть эту предпраздничную суету. Почувствовать ее на вкус.
   Когда они ехали по городу в бурлящем потоке машин, со всех сторон, куда ни обращался взгляд, на них с огромных рекламных щитов смотрела главная героиня фильма. Джастина Хартгейм. «Не вошедшие в рай».
   Подъехав к кинотеатру, они увидели, что вокруг «Синемарамы» собралось необычно большое для такого раннего часа количество зевак. Возле красивой мраморной лестницы расположились фургоны телевидения и радио, а от них, суетясь и громко переговариваясь друг с другом, служащие в форменных костюмах тянули в зал толстые, извивающиеся, словно гигантские змеи, кабели.
   Фойе, в которое они попали, войдя внутрь, было украшено так, будто здесь должен состояться королевский прием. Везде, куда ни глянь, стояли охапки живых цветов. И этот огромный зал благоухал их тонкими ароматами. Стена напротив входа была занята огромными цветными фотографиями с запечатленными на них кадрами премьерного фильма. Тихо и ненавязчиво звучала лирическая мелодия — саундтрек из фильма, написанный Морриконе.
   Когда они вошли в зрительный зал, в котором должен был состояться показ, там, на первый взгляд, царил настоящий хаос. Везде мелькали синие комбинезоны с эмблемой «Парама- унт». Слышались короткие команды. Если приглядеться повнимательнее, становилось ясно, что работа прекрасно организована, каждый делает свое, четко определенное и понятное дело.
   Окинув взглядом сцену, Джастина поразилась, представив себе, как великолепно она будет выглядеть после завершения оформления. А Мэри лишь ахнула, увидев огромный зал с сияющей под потолком великолепной хрустальной люстрой. Художники и декораторы потрудились на славу. Сцена была отделана белым шелком, и как раз сейчас поднимали укрепленные на штанкетах, сияющие белизной, легкие, воздушные кулисы.
   В зале в нескольких точках уже были установлены телекамеры, и возле них сейчас тоже суетились люди. Радисты настраивали микрофоны, осветители пробовали свет, включая то рампу, то софиты. И все вокруг переливалось в чудном великолепии. И во всем этом чувствовалось приближение праздника.
   —  Да, с размахом тут у вас все делают, — тоже оглядывая зал, произнес Джимс.
   —  Потому что нет причин, чтобы скупиться. Все эти средства вернутся с лихвой. Поверь мне как профессионалу, фильм получился просто потрясающим. Публика будет смеяться и рыдать. Вот увидишь.
   Тут со сцены до них донеслись громкие крики, и Джастина, оглянувшись, увидела, что из-за кулис бежит, крича что-то на ходу и размахивая руками, недовольный чем-то Мейджер, и улыбнулась, подумав, до чего же он энергичный человек. У нее бы просто не хватило ни сил, ни мужества, чтобы руководить всем этим.
   Когда Джесс, вволю накричавшись и раздав все необходимые указания, немного успокоился и, обернувшись в зал, увидел стоящую в глубине Джастину, он моментально преобразился. На лице Джесса засияла широкая улыбка, и он, быстро спустившись по небольшой лестнице в зал, направился к Джас тине.
   —  Привет, дорогая, — поздоровался он.
   —  Привет, Джесс. Познакомься. Это мой муж Лион, а это, — указала она рукой, — мой дядя Джимс и его жена Мэри. Она, кстати, тоже актриса, работала когда-то вместе со мной в Лондонском театре.
   —  Рад вас видеть, — пожимая руки мужчинам и гостеприимно улыбаясь женщинам, ответил Мейджер. — Очень хорошо, что вы приехали поддержать Джас в минуту триумфа.
   —  Да ладно, Джесс, брось.
   —  Как настроение? — спросил Мейджер.
   —  Самое праздничное, — смеясь ответила Джастина.
   —  Продолжай в том же духе.
   Он то и дело поглядывал на сцену, продолжая вполглаза наблюдать за тем, как выполняются его указания. Вдруг, увидев что-то, по его мнению, абсолютно не соответствующее полученным от него указаниям, Джесс с криком бросился на сцену воздать провинившемуся за грехи и уже сверху прокричал им:
   —  Извините за то, что так внезапно покинул вас. Увидимся вечером, хорошо? Сейчас нет ни минуты. Если не следить за всем этим, то получится вообще не понятно что.
   — Ладно, — засмеялась Джастина, — беги руководи.
   Посидев еще немного и понаблюдав за удивительной метаморфозой, происходящей с залом, они отправились в «Ле Эскофиер». Время приближалось к полудню, и нужно было немного отдохнуть и начать готовиться к предстоящему вечеру.
   По дороге они заехали пообедать в ресторан «Солнечный остров» и лишь потом, довольные, в прекрасном расположении духа направились в отель.
   Когда они добрались, наконец, до «Ле Эскофиер», Мэри и Джимс отправились отдыхать в свой номер, а Лион и Джас уединились в своем. Лион остался в гостиной, устроившись в мягком кресле с небольшой порцией спиртного и утренней газетой в руках. А Джастина поднялась в спальню.
   Перед ней стояла неразрешимая задача: нужно было в соответствии с уведенной обстановкой в зрительном зале, в соответствии с тем, как оформлена сцена, выбрать из ее обширного гардероба наиболее подходящий вечерний туалет. Она долго перебирала платья и никак не могла на чем-нибудь остановиться. Но после долгих раздумий^ пытаясь вызвать в воображении свой же собственный образ в том или ином платье на фоне сияющей белизной сцены, Джастина остановилась, наконец, на в меру декольтированном, позволяющем увидеть ее красивые плечи и изящную, гибкую шею изумрудном, с голубым отливом вечернем платье.
   Надев его, Джас подошла к большому зеркалу и с головы до ног осмотрела себя. Платье плотно облегало ее точеную, изящную фигуру и делало ее еще более прекрасной. Длинный шлейф мягкими красивыми складками ложился у ее ног. Джастина, постояв немного перед зеркалом, осталась довольна увиденным и решила, что именно в нем она и отправится.
   Вечер приближался с неумолимой быстротой. Возле порога особняка уже стоял шикарный, сияющий в лучах заходящего солнца черный лимузин, присланный студией, за рулем которого с важностью восседал прекрасно вышколенный, затянутый в смокинг водитель.
   Все были уже готовы и ждали лишь Джас, которая заканчивала последние приготовления. Окинув себя взглядом с головы до ног и убедившись, что выглядит прекрасно, она, наконец, вышла из комнаты и по винтовой лестнице спустилась на первый этаж.
   Когда Джастина предстала перед ожидавшими ее родственниками, они были настолько поражены ее красотой и величественностью, которой в обыденной жизни совершенно не было заметно, что просто ахнули.
   — Джас, ты великолепна, моя дорогая, — сказал ей Лион.
   —  Действительно, выглядишь шикарно. Будешь сегодня самой красивой на этом пышном празднестве, — поддержала Лиона Мэри, улыбнувшись подруге.
   К своему изумрудному платью Джас надела такого же цвета изящные туфли на такой высокой «шпильке», что Лион только диву давался, как она исхитряется ходить в них и не терять равновесия. А дополнял туалет тот самый гарнитур, который подарил ей в Бонне Лион. И сейчас изумруды и бриллианты переливались, прекрасно оттеняя ее зеленые глаза, великолепные рыжие волосы и гладкую, матово-белую кожу.
   Выслушав все эти восторги, Джастина поблагодарила своих гостей и сказала:
   —  Ну что, пора отправляться? А то можем и опоздать. И Джесса от волнения хватит удар. А когда он придет в себя, то вам достанется от него, так же как и мне, — Джас засмеялась. — Великолепный он человек. Просто обожаю его.
   Устроившись в машине, Джас сказала водителю, что можно отправляться, и они тронулись в места.
   Утром того же дня, когда должна была состояться премьера «Не вошедших в рай», Элен проснулась свежая, бодрая, хорошо отдохнувшая. Волнение почему-то оставило ее, и она спокойно и внимательно стала готовиться к предстоящему событию. Благо времени было достаточно.
   Приняв контрастный душ, девушка почувствовала себя совсем хорошо. Набросив халат, Элен прошла в спальню и начала собираться. Когда она была уже практически готова и ей осталось лишь надеть на себя платье, из кухни прибежал Жак и сказал:
   —  Мам, пойдем, папа обедать зовет.
   —  Сейчас иду.
   Элен снова набросила халат и прошла в кухню.
   Они с аппетитом пообедали, и Льюис сказал
ей:
   —  Пора собираться, дорогая, а то ты опоздаешь на открытие своей собственной выставки. А это еще хуже, чем опоздать на собственную свадьбу.
   Элен вернулась в комнату и облачилась в свое лучшее платье, то самое, что купили ей в подарок Льюис и Жак в день свадьбы и в котором, как в один голос уверяли ее мужчины, она была просто неотразима.
   —  Ну как? — спросила Элен, выйдя из комнаты, и вопросительно взглянула на Льюиса и Жака, в ожидании устроившихся в гостиной на диване.
   Мужчины придирчиво осмотрели ее, и Льюис сказал:
   —  Потрясающе. Ты сама как творение великого художника. Поверь мне, я ведь все-таки критик.
   —  Ну что же, дорогие мужчины, пора трогаться? — улыбнувшись, спросила Элен.
   —  Да, пора, — ответил Льюис.
   Они втроем вышли на улицу. Элен и Жак подождали, пока Льюис заведет новенький «рено», а затем забрались в салон. Сегодня они были виновниками торжества. Мощный мотор «рено» торжествующе ревел, словно оповещая весь Рим о том, кого везет.
   Когда машина подъехала к художественной галерее, вокруг уже сновали журналисты, а случайные прохожие останавливались, чтобы сквозь стеклянную витрину поглазеть на происходящее.
   Элен вошла в пустынный пока зал, под сводами которого разносилось гулкое эхо ее шагов. Навстречу ей вышел весело улыбающийся Филипп, довольный проделанной работой и радующийся тому, какую художницу ему удалось найти и что именно у него она выставляет свои картины.
   —  Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросил он, поздоровавшись.
   —  Великолепно, — ответила Элен. — Настроение прекрасное.
   —  Ну и отлично, — хмыкнул весело Филипп. — Тебе ведь сегодня придется отбиваться от журналистов, а эти ребята прилипчивые, словно мухи.
   Вскоре начали прибывать приглашенные.
   Первым, конечно же, приехал мистер Ла Троз, который вошел в зал, широко улыбаясь, и, окинув работы взглядом, сказал:
   —  Прекрасно, дорогая Элен. Я поздравляю тебя со столь знаменательным событием. Выставка эта принесет тебе успех. Ты хорошо поработала. И... ты, несомненно, стоишь своих денег.
   —  Спасибо вам, мистер Ла Троз. Спасибо, дорогой учитель, — поблагодарила старика девушка, растрогавшись почему-то, услышав эту дорогую для нее похвалу. — Я очень благодарна вам за то, что вы приехали сегодня.
   —  Ну как же, разве я мог пропустить такую грандиозную выставку моей самой талантливой и любимой ученицы? — с улыбкой ответил Л а Троз. — Иначе просто и быть не Могло. Ну что же, пойду посмотрю, что ты успела сделать за последнее время.
   И старик отправился в глубину зала, подолгу задерживаясь возле наиболее интересных, на его взгляд, работ, рассматривая их придирчивым взглядом и довольно покачивая головой.
   Потом прибыл мэр Рима в сопровождении многочисленных помощников, который сам изъявил желание посетить выставку молодой художницы.
   Гости продолжали прибывать, и вскоре в зале стало шумно и многолюдно. Гости вполголоса разговаривали, обсуждая картины, общаясь между собой, и над залом висел стройный гул их голосов.
   Элен пожалела о том, что никого из ее родных нет рядом в такую минуту. Но, накануне созвонившись с ними, она согласилась с тем, что для всех гораздо важнее присутствовать на премьере мамы.
   Элен, словно хозяйка, расхаживала среди гостей, которые пришли сегодня, чтобы вознести ее на вершину славы. Она здоровалась со знакомыми, останавливалась, чтобы поговорить с друзьями, принимала многочисленные поздравления от незнакомых ей людей, которые сочли необходимым почтить талант художницы.
   Кругом колыхалось цветочное море, слышался смех, вспыхивали блики фотоаппаратов. Репортеры фотографировали ее картины и ее саму. А позже, оставив гостей на попечение Филиппа, Элен отправилась отвечать на вопросы журналистов, так как владелец галереи уже успел организовать для нее пресс-конференцию прямо в своем просторном, роскошном кабинете.
   Вопросов было множество. Журналисты задавали их, перебивая друг друга. Все они были обычными и касались знакомой и любимой ею темы — работы. Поэтому девушка отвечала легко, с большим воодушевлением и обаянием, радушно, по-хозяйски улыбаясь при этом.
   С утра у нее было ощущение, что сегодняшний день будет самым великим днем в ее жизни. Тем днем, который вознесет ее на Олимп славы, поставив в один ряд с самыми известными и талантливыми художниками современности.
   Покончив с журналистами, Элен вновь вышла в главный зал. К ней подошел Ла Троз и с волнением в голосе произнес:
   —  Элен, девочка моя, это просто великолепно. Особенно хорош «Христос молодой». Это настоящий шедевр! Гениальное творение! Я от души поздравляю .тебя и желаю успехов.
   —  Спасибо, учитель. Но звучит это так, словно мы прощаемся.
   —  Ну, не на совсем, конечно, но сейчас, с твоего позволения, я хотел бы откланяться. Что- то неважно чувствую себя сегодня. Возраст настойчиво дает о себе знать.
   —  Конечно, поезжайте. Здесь так шумно. Даже я уже немного устала. Всего вам доброго, учитель.
   —  И тебе удачи, дорогая.
   И Ла Троз, поцеловав ее и крепко пожав руку Филиппу, направился к выходу.
   —  Так и вижу заголовки в завтрашних газетах, — провожая взглядом удаляющегося маэстро, с довольной улыбкой сказал жене Льюис. — Это действительно твоя победа.
   —  Спасибо, милый. Ты случайно не знаешь, где Жак? Что-то я его давно не вижу.
   —  Да только что попадался мне на глаза. Ходит где-нибудь среди гостей. Наверное, опять стоит возле портрета. Он то и дело возвращается к нему и подолгу рассматривает.
   —  Найди его, пожалуйста, и не теряй из виду. Ребенок все-таки.
   —  Хорошо, — ответил Льюис, поцеловал жену и отправился на поиски Жака.
   На некоторое время Элен осталась в одиночестве. Она стояла, окидывая счастливым взглядом лица приглашенных, пытаясь понять по ним, что же они думают, рассматривая ту или иную ее работу.
   Тут она заметила, что в ее сторону спешит молодой служащий. Молодой человек приблизился быстрым шагом и произнес:
   —  Миссис Брэндон, извините за беспокойство, но мистер Ла Троз просил вас выйти к нему. Он сказал, что хочет передать вам что-то важное.
   —  Спасибо. Передайте мистеру Ла Трозу, что я буду через минуту.
   Молодой человек удалился. Элен окинула взглядом зал, пытаясь найти Льюиса, но, так и не увидев его, направилась к выходу, с трудом пробираясь среди гостей.
   Когда он вышла в фойе, Ла Троза там не оказалось. Подойдя к служащему, девушка спросила:
   —  Мне передали, что мистер Ла Троз хочет видеть меня. Вы не знаете, где его можно найти?
   —  По-моему, он вышел на улицу, — услышала она в ответ.
   —  Спасибо, — немного удивленная поведением учителя ответила Элен и пошла к выходу.
   Когда она шагнула за порог, перед ней вдруг возник мужчина, одетый во все темное и даже плащ на нем был темно-синего, почти черного цвета, несмотря на теплую погоду. Глаза его закрывали темные солнечные очки, а голову украшала фетровая шляпа.
   —  Миссис Элен Брэндон? — спросил он коротко.
   —  Да, — ответила она. — Чем могу быть полезна?
   Мужчина неожиданно снял очки, наклонившись вперед посмотрел ей в глаза и вдруг несколько раз неуловимо взмахнул рукой. Элен пронзила острая боль. Не понимая еще, что произошло, девушка посмотрела вниз и с ужасом увидела, что по ее великолепному платью расползается красное кровавое пятно. А у своих ног она заметила блестящий в лучах заходящего солнца, испачканный кровью клинок. Элен, непроизвольно зажав рану рукой, молча, еще не до конца осознав, что же произошло, смотрела, как сквозь пальцы ее струится горячим потоком алая кровь. Девушка подняла глаза и, уже теряя сознание, увидела, что от галереи на огромной скорости отъезжает черный лимузин, в который на ходу заскакивает ее убийца.
   Сознание Элен затуманилось, в глазах потемнело, ноги подломились, и она упала на тротуар. Вокруг нее быстро начали собираться люди. Поднялась суета, кругом слышались отчаянные крики, женщины визжали в панике. Филипп увидел случившееся сквозь свою знаменитую стеклянную витрину. Он, не раздумывая, бросился к телефону, вызывать полицию и «скорую помощь».
   Льюис, нашедший наконец Жака, услышал страшные крики и увидел, что люди в панике бегут к выходу. Когда же он, охваченный предчувствием чего-то непоправимого, выскочил на улицу, то увидел распростертое на тротуаре, окровавленное тело своей любимой жены. Он бросился к ней и, положив ее голову себе на колени, начал, медленно раскачиваясь, бормотать, не обращая внимания на собравшуюся вокруг толпу:
   — Элен милая... Боже мой, что же это? Кто это сделал? У кого поднялась рука совершить такое?
   Но Элен ничего этого не слышала. Она уже была мертва.
   Льюис, ослепленный горем, сидел возле мертвой жены, и по щекам его лились слезы горя и отчаяния.
   Жак сначала бросился к матери, а потом в страхе отпрянул от нее. И кто-то поспешил увести его.
   А вокруг, с азартным блеском в глазах и профессиональным спокойствием, щелкали затворами своих фотоаппаратов не знающие сочувствия репортеры и собиралась любопытная толпа.