Глава 3

     Вариант, который столь неожиданно предложил так некстати свалившийся в тот вечер на его голову «проходимец» Луис Трехо, как нельзя более устраивал старого дона де Кастильего.
      «Ведь таким образом я одним только выстрелом убиваю сразу двух зайцев, - решил он поразмыслив, когда Луис наконец-то убрался. – Во-первых, этот страшный человек свалит из нашего города, он не будет больше приходить ко мне и заниматься вымогательством, не будет шантажировать меня тем, что пойдет в полицию… Его, видите ли, совесть заела… - Дон Педро в мыслях нехорошо ухмыльнулся – он всегда ухмылялся так, когда речь шла о совести. – И я смогу еще какое-то время спокойно пожить. А во-вторых, он-то наверняка сумеет расстроить этот неравный брак… Ну и в-третьих – я лишний раз докажу сыну, чего же на свете стоят деньги…»
     В способностях Луиса Трехо относительно подобных дел престарелый дон Педро ни на секунду не сомневался – также, как и в том, что «эта простолюдинка» Марта Саманьего не пара его прекрасному единственному сыну, магистру экономики Йельского университета…
     Усевшись на свое излюбленное место – в плетеное из лозы полукресло неподалеку от окна, откуда открывался прекрасный вид на своеобразную историческую застройку Акапулько, - старый дон Педро де Кастильего предался невеселым размышлениям….

     «Наверняка, этот Луис сумеет настоять на своем, - думал дон Педро, - он производит впечатление очень сильного, уверенного человека… - Сосредоточенно думал старый дон Кастильего. – В наше трудное время только такие люди способны добиться чего-то в жизни… Конечно же, Ортего Игнасио очень ошибся по молодости и по глупости – в его возрасте юноши всегда так доверчивости, так влюбчивы… Вне всякого сомнения, эта Марта Саманьего – действительно недурна собой, был бы я помоложе, я бы тоже  обратил на нее внимание, но не настолько, чтобы очертя голову бросить все и забыться о благоразумии… Совершенно очевидно, что она не пара такому прекрасному кабальеро, как мой сын…»
     Как и все любящие отцы, дон Педро хотел, чтобы его единственный сын, его гордость составил достойную пару с какой-нибудь девушкой примерно такого же круга горожан, за которую бы давали пристойное, заслуживающее внимание наследство… Причем с какой именно – не суть важно. Тем более, что такая кандидатура у него на примете уже была…
     Конечно же, перезрелая сорокалетняя дочь дона Мержи, одного из самых богатых людей не только Гвадалахары, но и всего этого мексиканского штата, не была столь же привлекательна, как Марта. В Акапулько Софья Мержи была всеобщим предметом насмешек, ее имя уже давно стало в городе нарицательным. Если кто-то хотел сказать, что некая девушка или женщина не просто несимпатична, а необычайно уродлива, то такую несчастную, как правило, сравнивали с доной Софьей, говоря: «Да это же вылетая сеньора Мержи!..»
     В свои сорок лет Софья Мержи выглядела на все пятьдесят, если не больше.
     Она была очень ленива, неряшлива, неаккуратна, очень много курила (предпочитая крепкий дешевый табак популярных местных сортов) и любила выпить виски и ямайского рому в заведении дона Куко «Христофор Колумб». Она бы наверняка завела себе любовника, если бы хоть кто-нибудь прельстился на нее. Однажды тот же сеньор Куко как-то раз под всеобщий смех своих посетителей сказал, что согласился бы скорее дать отрубить себе кое-что, чем провести ночь с этой страшной сеньоритой…
     Да, Софья действительно была страшна и ужасна, как чудовище из преисподней. Она скорее была похожа на мужчину, а не на женщину. Голос у нее был резкий и с хрипотцой, она не прочь была при случае грубо выругаться. К тому же у нее росли борода, усы и бакенбарды – как только она не пыталась от них избавиться. В довершении к этому у доны  Софьи не было ни вкуса, ни ума, ни обаяния…
     У всех без исключения горожан Акапулько – и мужчин, и женщин – она вызывала резкую антипатию, но ее все-таки побаивались, помня, что папа, сеньор Хуан Мержи – один из самых богатых и влиятельных людей Акапулько…
     Впрочем, старому сеньору Педро было глубоко наплевать на мнение окружающих. В свои шестьдесят лет он был глубоко убежден, что самое главное – деньги, много денег, а на все остальное можно закрыть глаза. Даже на уродливость сеньориты Маржи.
     И вполне понятно, что и у единственного сына он хотел воспитать приблизительно те же качества, тем более, как считал он, у Ортего Игнасио не хватало ни здравого смысла, ни расчетливости…
     В таком отношении к глобальным жизненным ценностям он чем-то походил на Луиса Трехо – ведь не зря дон Педро всегда испытывал невольное уважение к этому, как он сам иногда выражался, «проходимцу»…
     Да, дон Педро любил деньги, и считал, что для их накопления все средства хороши, в том числе и женитьба на богатой, пусть даже и уродливой женщине…
     Тем более, что приданое за сеньоритой Мержи давали просто огромное – большую бензоколонку на самой доходной северной трассе, ведущей в сторону границы с Соединенными Штатами, несколько чрезвычайно выгодных земельных участков в перспективных районах новостроек, большой старый дом в самом центре Акапулько, загородное ранчо, какие-то акции и еще много-много денег.
     Родителей этой перезрелой «девушки» можно было понять – люди очень расчетливые и беспринципные, они уже отчаялись выдать дочь замуж и поэтому были готовы заплатить любые деньги любому, кто был бы согласен взять ее в жены…
     Однако Ортего Игнасио на все попытки дона Педро хоть как-то образумить его, «бестолкового и нерасчетливого сына» только брезгливо морщился, говоря:
     - Папа, прости, но я не специалист по экзотике… Оставь таких ископаемых уродов для палеонтологов!.. Я не любитель подобных древностей.
     Дон Педро в таких случаях возражал:
     - Я не заставляю тебя проводить с ней все время!.. В конце-то концов, ты всегда сможешь завести себе молодую красивую любовницу…
     Ортего Игнасио вновь брезгливо морщился.
          - А я не хочу заводить себе любовниц, папа… Женщины – это не какие-то насекомые, клопы или тараканы, которых, как ты говоришь, можно завести… Я хочу нормально, без сложностей жениться на любимой девушке… На Марте Саманьего…
     Дону Педро совсем не нравилось, что его сын не понимает всей выгодности подобного брака. Старик пытался было возражать – аргументы были, по его собственному мнению, более чем убедительны:
     - Ортего Игнасио, неужели ты не знаешь, какое приданое дают за этой женщиной?.. Ведь это же целое состояние… Это же безумные деньги… Вдумайся, Ортего Игнасио, сколько тебе надо работать, чтобы стать владельцем всего этого. А тут и работать не надо. Один росчерк пера – и ты баснословный богач!.. А что тебе эта Марта?.. Она ведь нищая…
     Однако сын при подобных разговорах только небрежно махал рукой, абсолютно спокойно заявляя рассерженному донельзя отцу приблизительно следующее:
     - Папа, но что мне приданое?..
     Разумеется, дон Педро возмущался:
     - Как что?!..
     А Ортего Игнасио отвечал:
     - Ведь эта сеньора Мержи совершенно мне не нравится… Я не хочу жениться на денежном мешке – ты ведь прекрасно знаешь, что я никогда не пойду на это… Я женюсь только на той девушке, которую действительно люблю… На Марте Саманьего…
     И дон Педро обижено смолкал, потому что действительно слишком хорошо знал характер своего единственного сына – он никогда бы на взял в жены сеньору Софью Мержи, сколь богата она ни была… Что еще оставалось делать дону Педро – кричать на сына или выгонять его из дому?.. Это было бы смешным и могло бы очень сильно повредить репутации старика де Кастильего, а этого он очень боялся…
     Исподлобья глядя на своего слишком несговорчивого сына, дон Педро думал: «Ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет… Мы еще посмотрим, как ты запоешь через несколько лет… Когда остепенишься. Я то прекрасно знаю, чем смогу тебя образумить…»
     Старый де Кастильего уже было смерился с решением своего сына жениться на этой Марте, он старался не думать о предстоящем браке – правда, он только припугнул, что лишит сына наследства, а оно было немалым…
     Вопреки его ожиданиям, Ортего Игнасио это нисколько не смутило. Он был непоколебим, как базальтовая скала. И у молодого человека для такой непоколебимости были все основания, достаточно серьезные, и сам дон Педро прекрасно это осознавал…
     - Я получил в Йелле неплохое образование, - абсолютно спокойно отвечал тот, - думаю, что без куска хлеба я не останусь… Человек с дипломом Йелля никогда не останется без работы.
     Старик был достаточно упрям, чтобы не изменить своему решению. Он собственноручно, на глазах у Ортего Игнасио порвал свое прежнее завещание на мелкие клочки и спустя несколько часов в присутствии специально вызванного нотариуса составил другое, по которому вся недвижимость и все счета в банке в  случае его смерти переходили к местным монахам ордена св. Франциска – не только потому, что дон Педро с годами стал очень набожным человеком, но еще и потому, что знал, что его упрямый сын обязательно посчитает это вопиющей глупостью. Правда, он оставил-таки для сына одну лазейку на тот случай, если Ортего Игнасио все-таки одумается…
     Дон Педро де Кастильего собственноручно вписал в завещание пункт, по которому сын мог все-таки получить наследство только в том случае, если он «сочтется браком с уважаемой и богатой особой, чье приданое будет оценено на сумму, не меньшую достояния самого дона Педро».
     Однако было похоже на то, что гордый Ортего Игнасио никогда не воспользуется этой лазейкой, тем более, что прочитав новое завещание, он только посмеялся в ответ и сказал:
     - Папа, ты можешь писать все что тебе вздумается, однако своего решения относительно своего предстоящего брака с Мартой Саманьего я все равно не изменю… Ты ведь меня прекрасно знаешь.
     А спустя две недели в Акапулько было объявлено об официальной помолвке «кабальеро Ортего Игнасио де Кастильего и девицы Марты Саманьего»…

     Тяжело вздохнув, дон Педро отогнал от себя тяжелые воспоминания, поднялся со своего мести и подошел к открытому окну.
     На залитой заходящим солнцем улице не было ни души. Был вечер, и люди, наверное, или сидели дома или на открытых верандах кафе… Из окна дома напротив доносился громкий звук работающего телевизора –транслировали какой-то футбольный матч.
    Дон Педро не любил ни яркого солнечного света, ни спортивных репортажей. Он вообще мало что любил, не считая, конечно же, денег. Закрыв окно, он опустил жалюзи и пошел по лестнице вниз.
     - Только бы у него все получилось, - свистящим шепотом произнес старик самому себе и тут же поспешил самоуспокоиться… Ничего, дон Педро, у тебя нет причин волноваться…
     И старый дон Кастильего, окончательно самоуспокоившись такими мыслями, улыбнулся…

     Луис ушел от дона Педро в необычно приподнятом расположении духа.
     Оно и понятно: за какие-то полчаса разговора он сумел получить не только интересующую его информацию, не только выяснить, что достаточно влиятельный в Акапулько дон Педро де Кастильего – его союзник, но еще и сорвать с последнего уйму денег…
     «Да, деньги – это хорошо, - подумал Луис, нащупывая в нагрудном кармане пачку только что полученных банкнот. – Этого мне как раз не хватало… Надо бы сегодня по такому случаю устроить себе небольшой праздник… Только вот куда податься?..»
     Возвращаться в «Христофор Колумб» Трехо совершенно не хотелось хот бы потому, что его там очень хорошо знали… Луису надоело ловить на себе пристальные взгляды завсегдатаев заведения дона Куко. Кроме того, Трехо, как и многие латиноамериканцы, был чрезвычайно суеверен. Он считал, что по нечетным дням никогда не стоило возвращаться в то место, в котором ты сегодня уже раз был и в котором попрощался с хозяевами… А сегодня как раз было нечетное число, да еще 13-е, да еще пятница… К тому же он отчетливо вспомнил, что попрощался с владельцем этого кафе.
     «Может быть, податься куда-нибудь в другое место?.. – принялся прикидывать Луис в уме? – Например, в какой-нибудь ночной клуб… Может быть, в «Парадиз» - там такие шикарные девочки?..»
     В этот самый момент он вспомнил, что теперь не время для развлечений.
     Марта Саманьего, его возлюбленная Марта, пребывала в объятиях этого молодого хлыща, этого выскочки Ортего Игнасио… Она уже была помолвлена с ним.
     Луис, закатав манжетку, посмотрел на часы. Было двадцать тридцать пять.
     «Через полчаса отходит поезд на Мехико, - вспомнил он. – Тогда чего же я медлю?..»
     Резко притормозив, Луис развернулся и пошел по направлению к ближайшей стоянке такси…
     Спустя час, вечерний экспресс мчал его в сторону мексиканской столицы.

     Сидя в мягком кресле вагона, Луис рассеяно смотрел на пролетавшие мимо него в вечернем полумраке деревья, дома, маленькие станции…
     Конечно же, вернуть Марту будет очень сложно… Заполучить эту прекрасную девушку было сложно и раньше, до тюрьмы, а уж теперь…
     Теперь у нее был свой кавалер – дон Ортего Игнасио де Кастильего, за которого она собралась – ни больше, ни меньше! – как замуж…
     Луис и верил, и не верил в это…
     Конечно, он допускал, что за те два года, которые он провел в тюрьме, в Акапулько многое изменилось, в том числе, конечно же, и не в его пользу, однако чтобы настолько…
     Марта, его Марта, которую он так нежно и так страстно любил, собралась замуж?..
     Она предпочла ему, человеку, перед именем которого все трепещут, кого-то другого?..
     Неужели сын этого старого хрыча, этого скупца дона Педро лучше его, Луиса Трехо, только потому, что учился в каком-то там университете?..
     Неужели эта нелепая, идиотская свадьба его Марты и этого хлыща действительно произойдет?..
     Да не бывать этому!..
     Он, Луис Трехо, никогда и ни за что этого не допустит… Никогда и ни за что…
     И хотя Луис никогда в своей жизни не видел дона Ортего Игнасио, хотя он не только не знал, а даже и не представлял, что это за человек, он уже внутренне настроился против него необычно враждебно…
     Сделав несколько затяжек, Луис Трехо небрежным жестом стряхнул пепел на пол и задумчиво посмотрел в окно на быстро сменяющееся там картины.
     Теперь экспресс шел по унылой пустынной равнине. За окном проносилась выжженная августовским солнцем прерия с чахлыми полузасохшими какой-то растительности по обочине железной дороги…
     Сигара тлела между грубыми волосатыми пальцами Луиса, а он между тем продолжал свои печальные размышления…
     «Ничего, - успокаивал самого себя он, - вы все еще у меня попляшите… И ты, мерзкое отродье, Антонио Ломбардо, ты, смазливая Ракель… Вы все скоро, очень скоро поймете, с кем имеете дело… - Мстительно думал Трехо. - Да, Антонио, ведь это ты научил Марту выступить против меня на суде… Ты и твоя жена. Конечно, Ракель для Марты – старшая сестра, поэтому вполне естественно, что она послушалась ее…»
     Трехо уже забыл или сделал для самого себя вид будто бы забыл, что он по приказу Максимилиано подстроил две катастрофы для Антонио и его возлюбленной, что он собирался по приказу своего патрона собственноручно застрелить их, когда все козни сводного брата Ломбардо стали известны…
     Он забыл даже то, что в свое время, незадолго до внезапной развязки той бурной и драматической истории получил от Максимилиано приказ «застрелить всех» - это значит и свою возлюбленную Марту.
     Теперь в своих бедах, в том, что он два года жизни провел в тюрьме, Трехо винил только Антонио и его молодую жену Ракель… А в том, что Марта отвергла его, естественно, виновен был Ортего Игнасио…
     Размышляя подобным образом, строя всевозможные планы самой что ни на есть жесточайшей мести, Луис и не заметил, как его сморил сон.
     Он проснулся только на Центральном вокзале Мехико и с полуистлевшей сигарой между пальцами…

     В старинном особняке в самом центре квартала Фуэнтэ Овехуано царило с самого раннего утра оживление: с минуты на минуту ожидался приезд Марты и ее суженого, дона Ортего Игнасио.
     Горничная, Мария Торес, с самого утра хлопотала на кухне вместе с поваром Хосе Кампаньяносом. Это был первый прием гостей в доме, и прислуга не хотела ударить лицом в грязь…
     Конечно же, Ракель очень волновалась за младшую сестру, за ее будущее с этим человеком.
     Дон Ортего Игнасио, сын нелюбимого многими в Акапулько дона Педро?..
     Кто он такой?..
     Что это за человек?..
     Будет он любить Марту, будет ли защищать от жизненных невзгод?..
     Действительно ли он – полная противоположность своему отцу, о котором Ракель в свое время слышала так много нехорошего?.. Ведь Марта только об этом и говорит, удивляясь, как может сын столь крупно расходится во взглядах с отцом?..
     И, наконец, главное: насколько серьезны его намерения по отношению к Марте?
     Эти и еще многие вопросы задавала себе мнительная Ракель, сидя в гостиной в ожидании приезда сестры и его жениха…
     Антонио по случаю приезда родственников сегодня не пошел в свой офис. Ведь это именно он настоял на приезде Марты с ее женихом…
     Этому было несколько причин: во-первых, он давно уже, несколько месяцев не видел Марту, а во-вторых, ему нужен был человек с хорошим экономическим образованием; бизнес Ломбардо расширялся и грамотный экономист был просто необходим…
     Сидя в кабинете Антонио – в гостиной в этот момент заботливыми руками донны Марии накрывался стол, - Ракель выпытывала мужа о том, что тот думает по поводу вероятного повода родственника.
     - Как ты думаешь, этот Ортего Игнасио действительно порядочный человек?..
     Антонио с улыбкой произнес:
     - Мне трудно об этом судить, я ведь его не знаю… Я немного знал его отца…
     Ракель с сомнением покачала головой.
     - Я тоже знала его, к сожалению…
     Ломбардо, с интересом посмотрев на жену, довольно осторожно поинтересовался:
     - Почему, к сожалению?..
     Несколько замявшись, девушка изрекла:
     - Ну-у-у… Не знаю… Честно говоря, этот человек мне не очень-то нравится…
     - Вот как?..
     Ракель пожала плечами.
     - Да…
     Антонио не слишком-то любил, когда о других людях не очень хорошо отзывались за глаза – пусть даже те люди, которых он очень и очень любил. Поэтому, посмотрев на молодую Ракель с некоторой несвойственной ему строгостью, он спросил:
     - А ты что, хорошо знала старого дона Педро де Кастильего?..
     Потупив взор, Ракель произнесла:
     - Сама, не очень…
     Антонио, все так же строго глядя на свою жену, спросил несколько удивлено:
     - Тогда почему же ты плохо говоришь о человеке, которого не очень хорошо знаешь?..
     Девушка отвела взор.
     - В Акапулько о нем говорят разное… Ты наверняка знаешь, что этот старый сеньор взял в жены молоденькую девушку Флоренцию?..
     Антонио кивнул.
     - Да, я слышал…
     Ракель продолжала:
     - Все в Акапулько только и говорят, что об этой несчастной девушке…
     - Несчастной?..
     Ракель тяжело  вздохнула, будто бы такой же несчастной, как эта Флоренция, была она сама.
     - Да…
     Вопросительно посмотрев на жену, Антонио Ломбардо осторожно спросил:
     - Почему же она так несчастна?..
     - Старый дон Педро издевается над ней, как только может… У бедной Флоренции нет родителей, они погибли в какой-то катастрофе… И она, чтобы хоть как-то помочь маленьким братьям, была вынуждена согласиться на предложение старого сеньора де Кастильего стать его супругой… Первая жена дона Педро, Августа, несколько лет назад умерла в клинике – ей делали операцию, удаляли какую-то железу…
     Антонио не дал жене возможности пересказать подробности прошлой жизни дона Педро. Он спросил:
     - Издевается?.. Но как?.. Неужели можно издеваться над женщиной, так жестоко обиженной судьбой?..
     Ракель с нескрываемой любовью посмотрела на своего супруга и произнесла:
     - Ведь не все такие благородные, как ты… Видимо, этот старый сеньор придерживается несколько иных взглядов на жизнь… - Ракель вздохнула и продолжила: - Дон Педро, как говорят в Акапулько, - ужасный человек… Он буквально морит свою жену голодом, она ходит по Акапулько в каких-то ужасных рубищах…
     Ламбардо посмотрел на жену так, будто бы не поверил в правдивость сказанного.
     - В рубищах?.. Не может такого быть… Ты, наверное, просто преувеличиваешь…
     Та отрицательно покачала головой.
     - Нет, я говорю правду… Я неплохо знаю донну Флоренцию и сама видела, в каком ужасном тряпье вынуждена появляться на людях эта достойная женщина… Представь себе, я не преувеличиваю… Кроме того, этот старик ужасно ревнив…
     В ответ Антонио с мягкой улыбкой высказал предположение – куда только улетучилась его недавняя строгость?..
     - И ты боишься, что его сын, дон Ортего Игнасио унаследовал от отца все самые скверные качества?..
     - Честно говоря – да…
     Ломбардо поспешно возразил:
     - Но ведь Марта мне говорила, что этот сеньор – полнейшая противоположность своему отцу!..
     Ракель покачала головой.
     - Я боюсь, чтобы она не ошиблась… Ведь моя сестра так молода, так неопытна… Она так плохо еще разбирается в людях… Боюсь, что этот блестящий молодой человек просто вскружил бедной девочке голову…
     В ответ Ломбардо поспешил успокоить жену:
     - Мне кажется, ты просто преувеличиваешь… Марта достаточно, на мой взгляд, проницательна, чтобы не дать себя обмануть…
     - Хотелось бы верить, - ответила девушка. – Но я почему-то все равно очень за нее тревожусь…
     После непродолжительной паузы Антонио Ломбардо поинтересовался у жены:
     - А это правда, что жених Марты дон Ортего Игнасио закончил Йельский университет в первой пятерке по успеваемости?
     Ракель не успела ответить – дверь кабинета немного приоткрылась, и в проеме показалась голова горничной, донны Марии Торрес.
     - Сеньоры, к вам гости…
     Антонио и Ракель, как по команде, вскочив со своих мест, стремглав бросились вниз.
     А в огромной прихожей уже стояли Марти и Ортего Игнасио…
     После объятий и поцелуев, неизбежных при встрече близких родственников, которые так давно не виделись, Антонио подошел к жениху сестры своей супруги и, улыбнувшись, протянул руку.
      - Антонио Ломбардо…
     Ответив на рукопожатие, молодой человек, в свою очередь представился:
     - Ортего Игнасио…
     Антонио отметил про себя, что жених Марты не назвал свою фамилию, хотя имел на это полное право, - Антонио-то ее назвал…
     «Видими, не хочет лишний раз произносить приставку «де» к фамилии «Кастильего», которая указывает на его происхождение из идальго, - с удовольствием подумал Антонио, глядя на де Кастильего. – В отличие от своего отца, который всякий раз делал это где надо и не надо, он, оказывается, не тщеславен…»
     Ортего Игнасио Ломбардо понравился сразу же.
     Высокий молодой человек, на вид – лет двадцати пяти, не более, улыбчивый, спокойный, очень ухоженный, во фланелевом костюме, который отлично сидел на его стройной фигуре, с приятными чертами лица…
     Держался Ортего Игнасио де Кастильего скромно, но с явным достоинством.
     «Очень приятный молодой человек, - решил про себя Антонио Ломбардо. – Если этот де Кастильего к тому же еще и отличный экономист…»
     Видими, Ракель этот молодой человек тоже весьма понравился, потому что она сразу же искренне и любезно улыбнулась ему…
     Антонио, посмотрев на часы, висевшие над входной дверью, поинтересовался:
     - Вы так поздно?..
     Марта извинительным тоном произнесла:
     - Да, действительно, мы задержались… Но в этом нет нашей вины, Антонио…
     - Что-то случилось?...
     В разговор вступил Ортего Игнасио:
     - Никогда не думал, что в Мехико еще встречаются такие странные типы, как тот, которого мы встретили по дороге из аэропорта…
     Ломбардо понимающе посмотрел на де Кастильего.
     - То есть?..
     Тот с улыбкой продолжил:
     - Понимаете, Антонио, мы уже подъезжали к самому дому, как дорогу такси преградил какой-то молодой человек… Страшно ободранный, в каких-то неимоверных лохмотьях… Словом – опустившийся тип. Кстати, я заметил, что он вышел из какой-то траттории напротив…
     Ракель поспешила уточнить:
     - Может быть, из «Золотого барана»?.. Хозяин этой траттории, дон Хуан Франциск Сантильяна, - наш большой друг…
     Молодой человек пожал плечами.
     - Не знаю… Я только краем глаза успел заметить, что на вывеске изображена голова барана… Да, наверное, раз это траттория так называется…
     Ракель с улыбкой вернула Ортего Игнасио к теме первоначального разговора:
     - Ну, и что же?..
     Де Кастильего продолжал:
     - Я расплатился с таксистом, взял сумку и вышел. В это время тот самый молодой человек, который назвался… Обождите, как же он назвался…
     - Мигель Габриель де ла Фронтера, - быстро подсказала жениху Марта, у которой всегда была отличная память на имена.
     - Да, кажется, так…
     Антонио улыбнулся.
     - А-а-а, - протянул он, - я знаю, о ком идет речь… Это – последний отпрыск знаменитого некогда графского рода… Этому молодому человеку когда-то, кстати, принадлежал и этот самый особняк… Мигель Габриель нигде не работал, жил за счет доходов с какой-то загородной латифундии, она пошла прахом… Дон Мигель Габриель думал поправить свои дела за счет азартных игр, думая, что судьба будет милостива к нему. Он неудачно играл в карты, и дом пришлось продать за долги. А род его действительно знаменит в истории. Над входной дверью со стороны фасада до сих пор сохранился родовой герб де ла Фонтеры, потом как-нибудь я его вам обязательно покажу…
     Произнеся этот довольно долгий монолог, Ломбардо сделал небольшую паузу и, посмотрев на молодого Ортего Игнасио, спросил:
     - Ну, и что же было дальше?..
     - И сразу же пристал к нам… Он сказал, что не отцепится, пока мы не выслушаем, как замечательно он декламирует стихи…
     Ракель не поверила своим ушам:
     - Стихи?..
     Ортего Игнасио обернулся к девушке и спросил:
     - А отчего это тебя так удивляет?..
     Ракель передернула плечами.
     - Честно говоря, я всегда думала, что этого молодого человека ничего, кроме азартных игр да выпивки, в жизни больше ничего не интересует…
     - Но самое интересное, - продолжил Ортего Игнасио, - самое интересное то, что стихи он действительно декламирует просто замечательно!..
     - Да неужели?..
     Вместо ответа Ортего Игнасио де Кастильего принялся на распев читать:
                                    - Едет верхом дон Педро
                                    вниз по траве пригорка.
                                    Ай, по траве пригорка
                                    едет и плачет горько!
                                    Не подобрав поводья,
                                    Бог весть о чем тоскуя,
                                    едет искать по свету
                                    хлеба и поцелуя.
                                    Ставни скрипят вдогонку,
                                    спрашивают у ветра,
                                    что за печаль такая
                                    в сердце у дона Педро…

                                    На дно затоки
                                    ушли строки.
                                    А по затоке
                                    Плывет, играя,
                                    луна –
                                    и с высот небесных
                                    завидует ей вторая.
                                    Мальчик с песчаной стрелки
                                    смотрит на них и просит:
                                    - Полночь, ударь в тарелки!

                                    …Вот незнакомый город
                                    видит вдали дон Педро.
                                    Весь золотой тот город,
                                    справа и слева кедры.
                                    Не Вифлием ли? Веет
                                    мятой и розмарином.
                                    Тает туман на кровлях.
                                    И к воротам старинным
                                    цокает конь по плитам,
                                    гулким, как тамбурины.
                                    Старец и две служанки
                                    молча открыли двери.
                                    «Нет», - уверяет тополь,
                                    А соловей не верит…

                                    Под водою
                                    Строки плывут чередою.
                                    Гребень волны качает
                                    россыпи звезд и чаек.
                                    Сна не тревожит ветер
                                    гулом  гитарной деки.
                                    Только тростник и помнит
                                    то, что уносят реки.
                                    …Старец и две служанки,
                                   взяв золотые свечи,
                                   к белым камням могильным
                                   молча пришли под вечер.
                                   Бедного дона Педро
                                   спутник по жизни бранной –
                                   конь, непробудно спящий,
                                   замер в тени шафранной.
                                   Темный вечерний голос
                                   Плыл по речной излуке.
                                   Рог расколол со звоном
                                   Единорог разлуки.
                                   Вспыхнул далекий город,
                                   рухнул, горящий.
                                   Плача, побрел изгнанник,
                                   Словно незрячий.
                                   Подняли звезды
                                   вьюгу.
                                   Правьте, матросы,
                                   к югу…

                                   Под водою
                                   слова застыли.
                                   Голос затерялся в иле.
                                   И среди ледяных соцветий –
                                   ай! – дон Педро лягушек тешит,
                                   Позабытый всеми на свете…

     После этой декламации известного романса Федерико Гарсии Лорки в прихожей застыла долгая пауза.
     Первой прервал ее Антонио.
     - У вас настоящий декламаторский дар, - произнес он. – Просто невероятно…
     - Что – невероятно?...
     Ломбардо хотел спросить – «неужели этому тоже учат в Йельском университете», но потом немного сменил первоночальный вопрос:
     - Вы ведь не профессиональный актер, а так замечательно читаете…
     Ортего Игнасио махнул рукой.
     - Нет, просто я хотел показать вам манеру чтения этого молодого человека… Мигеля Габриэля. Правда, я и в десятой доли не изобразил вам его… - Вид у Ортего Игнасио был немного смущенный – он не ожидал услышать похвалы из уст Антонио. – Так вот, - улыбнулся молодой де Кастильего, - закончив чтение, он сказал, что теперь вынужден жить таким оригинальным способом. Де ла Фронтера добавил, что его аристократическое происхождение не позволяет просить милостыню и что за деньги, которые я ему сейчас должен дать за полученное удовольствие, он прочитает мне хоть всю испаноязычную классику… - После непродолжительной паузы де Кастельего добавил: - Видимо, в свое время он получил неплохое образование, и теперь оно дает ему возможность заработать хоть таким образом…
     - Ну, и что же вы?.. – с интересом поинтересовался Антонио Ломбардо.
     Молодой человек передернул плечами – Антонио показалось, что жених Марты уже и сам начинал жалеть, что начал этот разговор…
     - Пришлось дать ему немного денег… Конечно, он совершенно замечательный чтец, будь у нас время, я бы и дальше слушал его декламации… Но в таком случае он продержал бы нас с Мартой до захода солнца, а может быть еще позже… А в наши планы это не входит. Тем более что с дороги мы немного утомились…
     Ракель при этих словах спохватилась.
     - Чего же мы стоим?.. Стол давно уже накрыт… Прошу вас, - она жестом указала в сторону гостиной…
     В этот момент донна Мария Торрес привела в гостиную маленькую Пресьосу – дочь Антонио и Ракель.
     И вновь – восторги, объятия, поцелуи.

     Луис не любил останавливаться в гостиницах – он предпочитал снимать комнаты в частных домах.
     Приехав в Мехико, он без особого труда разыскал квартал Фуэнтэ Овехуано и снял небольшую, но очень уютную комнатку неподалеку – в полумиле от дома Антонио Ломбардо.
     Трехо снял эту комнатку без кухни (она была ему ни к чему), - но зато – с большим балконом и отдельным от хозяев входом на неопределенный срок – он и сам не знал, как долго еще пробудет в Мехико.
     Конечно же, его очень подмывало отправиться к особняку своих врагов сразу же после приезда – тем более что он подразумевал, что Марта со своим женихом, «этим хлыщем», уже наверняка там.
     Однако, хорошенько поразмыслив, Трехо понял, что так опрометчиво поступать не стоит ни в коем случае. Предстояло хорошенько все обдумать и набросать хотя бы приблизительный план действий.
     А подумать ему было о чем…
     Прежде всего предстояло выяснить, как именно следует действовать – открыться ли Антонио в том, что он, Луис Трехо, уже тут, в столице, или пока повременить.
     Взвесив все «за» и «против», Трехо решил, что все-таки будет лучше, если он откроется, - ведь он в самое ближайшее время хотел встретиться с Мартой, а та, конечно, сразу бы рассказала о его приезде и Антонио Ломбардо, и его молодой жене Ракель…
     Уже ближе к вечеру Луис отправился на разведку. Он заприметил напротив дома небольшую тратторию под наивным названием «Золотой баран». Прекрасно зная, что такого рода заведения, как правило, аккумулируют разного рода слухи, он отправился туда в надежде что-нибудь выведать о супружеской чете Ломбардо…
     Хозяин траттории – очень толстый и добродушный с виду дон Хуан Франциск Сантильяна – принял нового посетителя очень приветливо.
     Луис отметил про себя, что этот человек чем-то неуловимо смахивает на дона Куко, хозяина популярного в Акапулько кафе «Христофор Колумб», и тут же подумал, что, наверное, в мире все хозяева тратторий, кафе и прочих заведений похожи друг на друга…
      «Если он действительно такого же склада человек, как и дон Куко, - подумалось Луису Трехо, - то, наверняка, тоже очень словоохотлив… А этот как раз то, что мне теперь так необходимо…»
     Вежливо поздоровавшись в ответ на приветствия хозяина «Золотого барана», Луис заказал себе стакан вермута со льдом и уселся на высокий вертящийся табурет за стойкой. Он выжидательно посматривал на хозяина, дожидаясь, пока тот не заговорит первый.
     Долго ждать ему не пришлось…
      - Сеньор, наверное, недавно в Фуэнтэ Овехуано?.. – поинтересовался Сантильяна.
     Луис коротко кивнул.
     - Так же, как  и в самом городе. С сегодняшнего утра… Я приехал с Акапулько.
     Улыбнувшись, Сантильяна спросил:
     - Надолго?..
     В ответ Луис лишь неопределенно пожал плечами и рассеянно произнес:
     - Не знаю…
     Дон Хуан Франциск хмыкнул – как это так, чтобы сеньор приехал в столицу и не знал, насколько именно?.. Мехико – это не какие-то там Гвадалахара или Акапулько… Большие города наподобие этого любят точность. Они не принимают людей из провинции…
      Оценивающе осмотрев посетителя, дон Хуан Франциск Сантильяна предположил:
     - Наверное, по делам… Бизнес, да?
     Улыбнувшись, Трехо ответствовал:
     - Можно считать, что так…
     Однако тот не отставал – если уж Сантильяне попадался в руки какой-нибудь посетитель, то он ни за что не отпускал его, не выведав всю информацию…
      - А чем сеньор изволит заниматься?..
     Луиса уже начинала потихоньку выводить из себя такая настырность хозяина «Золотого барана», однако он быстро подавил в себе первоначальное желание послать этого не в меру любопытного сеньора как можно подальше.
     «Ничего не поделаешь, - подумал Трехо, - придется поговорить с этим типом какое-то время… А так я хоть что-то смогу выведать… Наверняка этому типу хорошо известно семейство Ломбардо. А хозяева подобных заведений, как правило, всегда отличаются склонностью к болтливости – особенно по вечерам».
     Сантильяна повторил вопрос:
     - Чем же изволит заниматься сеньор?..
     Неожиданно улыбнувшись, Луис произнес:
     - Бизнесом…
     «Знал бы он только, какого рода бизнесом мне приходится заниматься, - подумал Трехо. - Интересно, что бы он тогда мне сказал?..»
     Хозяин «Золотого барана» непонятно почему оживился и, внимательно осмотрев собеседника с головы до ног, словно пытаясь таким образом определить род занятий заезжего сеньора, вновь спросил:
     - А каким именно, если не секрет?..
     Внезапно у Трехо появилась интересная, на его собственный взгляд, мысль.
     «А что, если… Ну, не сказать, а как бы вскользь намекнуть?.. Интересно, как он на это посмотрит?.. И поверит ли?..»
     Скромно улыбнувшись, Луис произнес:
     - Каким?.. Помогаю хорошим людям, если их начинают обижать плохие…
     Хозяин «Золотого барана» насторожился:
     - То есть…
     - Ну, если тот или иной сеньор богат и если у него возникают какие-нибудь проблемы с другими сеньорами, - мало ли у человека может быть проблем?.. – то он всегда может обратиться ко мне…
     Объяснение выглядело более чем прозрачно; разумеется, дон Хуан Франциск Санттильяна был не настолько глуп, чтобы не понять, что же именно имеет в виду его собеседник, говоря о «проблемах» и об их решениях…
     К тому же человека, который хотя и родился в провинции, однако большую часть жизни провел в столице, в многомиллионном городе, да еще – хозяином траттории, трудно чем-то удивить…
     - Значит, это ваш бизнес?..
     Трехо ответил вопросом на вопрос:
     - Ну да… А разве плохо?.. Всем интересно, и никто не в обиде…
     Допив свой вермут, Луис поставил пустой стакан на стойку, истертую локтями от многократных прикосновений, и повторил заказ.
     Наливая вино, дон Хуан Франциск спросил:
     - Значит, в Мехико вы приехали по делам бизнеса, не так ли?..
     Теперь в его голосе звучала некоторая настороженность – Луис понял это по интонации.
     - Так…
     - А что – у вас есть люди, которые заказали вам… Ну, поговорить с теми, кто…
     Луис и слушал, и не слушал хозяина «Золотого барана». Он не очень-то любил подобные расспросы – хотя бы потому, что в таких беседах ему зачастую приходилось много врать, изворачиваться, иногда он забывал, каким образом обманывал собеседника раньше, и, бывало, попадал впросак. Глядя на вино, он думал, как бы поудобнее повернуть разговорчивого дона Сантильяну в выгодное ему русло.
     Внезапно один вопрос дона Хуана Франциско вывел Трехо из состояния задумчивости:
     - Сеньор, не знаю, как вас зовут, а что бы вы сказали, если бы я предложил вам работу?..
     Луиса трудно было чем-нибудь удивить, однако от этого вопроса он изумленно округлил глаза.
     - Что?..
     Коротко улыбнувшись, дон Хуан Франциск Сантильяна повторил свое предложение:
     - Вы не хотели бы поработать у меня?..
     Совершенно ошарашенный, Луис немного отпрянул от собеседника.
     - Поработать?.. У вас?..
     Видимо, хозяин траттории понял, что для этого провинциала его предложение прозвучало очень неожиданно, и поэтому поспешил объясниться:
     - Понимаете, в каждой траттории, в каждом пабе, в каждом вечернем кафе всегда бывают разные разборки… Особенно – под закрытие. Или посетители выпьют лишнего, или забредет кто-нибудь и начнет портить всем настроение… Понимаете, что я хочу сказать?..
     Луис, внимательно посмотрев на хозяина «Золотого барана», медленно произнес:
     - Да, понимаю…
     Хотя, по правде сказать, он мало что понимал – во всяком случае, пока что… Луис принадлежал к той породе людей, которым надо долго и обстоятельно втолковывать, что от них требуется…
      Дон Сантильяна продолжал:
     - Я сразу же обратил на вас внимание – вы очень видны собой, вы, наверное, весьма сильный молодой человек… Я говорю не только о физической силе… Вы ведь понимаете, что я имею в виду?..
     Луис выслушал эту фразу как само собой разумеющийся комплимент – он привык к такого рода характеристикам еще в Акапулько, и они уже давно не волновали его…
     - … а раз так, то вы, наверняка, должны понимать, что именно я имею в виду…
     До Луиса наконец-то дошло, что именно предлагает ему хозяин траттории.
     - Значит, вы хотите предложить мне… предложить мне место вышибалы?..
     Сантильяна широко, доброжелательно улыбнулся – мол, а почему бы и нет?.. Я, мол, не предлагаю вам ничего противозаконного…
     - Да, именно так… Эта работа ничем не хуже и не лучше других… Впрочем, если вам не нравится слово «вышибала», то я могу называть это занятие как-нибудь поблагороднее…
     Вопросительно посмотрев на собеседника, Луис Трехо поинтересовался:
     - Как же?..
     Сантильяна пожал плечами.
     - Ну, скажем, на американский манер – начальник службы безопасности или что-нибудь в этом роде…
     Луис махнул рукой.
     - Какая разница…
     Видимо, Сантильяна принял этот жест за знак согласия с его предложением, потому что сразу же спросил, все так же улыбаясь:
     - Значит, вы согласны?.. Кстати, как вас зовут?..
     Луис только нагловато улыбнулся и, растягивая слова, произнес:
     - Ничего себе – приглашение на работу… Вы даже не знаете, как зовут человека, которому доверяете  быть выш… Которому, - более мягко произнес Луис Трехо, - предлагаете место начальника службы безопасности… Ну, допустим, зовут меня Луис Трехо… Дон Луис Трехо, - вновь поспешил поправиться он.
     Однако у Сантильяны тут же нашлось оправдание.
     - Просто я понял вас с самого начала… Вы производите хорошее впечатление… Несмотря на то, что в свое время вам пришлось провести время в тюрьме…
     Луис, метнув в слишком догадливого собеседника тревожный взгляд, спросил:
     - Откуда вам это известно?..
     Он понял, что в таких ситуациях лучше всего не изображать благородное негодование, утверждая, что никогда не сидел за решеткой.
     «Если он говорит так, - подумал Луис, - значит, у него есть все основания так считать…»
     Еще раз пристально посмотрев на дона Хуана Франциска Сантильяну, Луис переспросил:
     - Откуда же вам известно, что я был в тюрьме?..
     Тот тонко усмехнулся.
     - Хозяева траттории – люди наблюдательные… Особенно если столько времени приходиться стоять за стойкой бара… Посмотрите на ваши руки, сеньор, и вы согласитесь со мной – такие руки бывают или у лесорубов, или у тех, кто некоторое время – как минимум год – сидел в тюрьме и, значит, был на принудительных работах… На лесоруба или дорожного рабочего вы не похожи – так же как и на докера… Это я сразу понял по вашей манере себя держать… Кроме того, иногда вы, почтенный сеньор, употребляете некоторые специфические, жаргонные словечки, которые может знать только тот человек, который хоть какое-то время был связан с тюремным миром…
     Искоса посмотрев на Сантильяну, Луис очень осторожно поинтересовался:
     - И вас это не смущает?..
     Тот отрицательно покачал головой.
     - Нет…
     - И вы не боитесь?..
     Сантильяна ответил вопросом на вопрос:
     - А чего я должен боятся?.. Вы ведь в Мехико, насколько я понял, ничего не знаете…
     - Почему вы так подумали?.. – быстро перебил его Луис Трехо.
     Тонко улыбнувшись, Сантильяна заметил:
     - Если бы у вас были близкие друзья, вы бы, приехав в этот город, в первый же вечер пошли к ним, а не ко мне...
     Подивившись смелости и проницательности хозяина «Золотого барана», Луис произнес:
     - Ну, допустим… И все-таки никак не могу понять, почему вы мне так не доверяете?..
     Дон Хуан Франциск пожал плечами.
     - Честно говоря – и сам не могу понять… Ну, вы понравились мне с самого начала… Даже и не знаю, чем именно…
     - Настолько, что вы поручаете мне… - начал было вновь Луис, однако Сантильяна перебил его:
     - Я ничего не боюсь. Бояться будут вас… Мне даже выгодно, что многие посетители, склонные к скандалам, будут знать, что я взял на службу такого человека, как вы… Понимаете мою мысль?..
     Трехо медленно покачал головой.
     - Понимаю…
     - Кроме того, мои условия…
     Условия, предложенные Сантильяной, были неплохи – Луис должен был гарантировать порядок в вечернее время в этой траттории, а дон Хуан Франциск, в свою очередь, гарантировал бесплатное питание и сверх того – неплохую сумму ежемесячно. Кроме того, он давал Луису право безвозмездно пользоваться своим «нисаном» - правда, до тех пор, пока тот будет работать в «Золотом баране»…
     Заказав себе еще один стакан вермута, Луис Трехо задумался.
     Конечно, все это звучало очень и очень заманчиво… Деньги и машина, несомненно, были не плохим подспорьем – ведь Трехо не знал, сколько придется ему прожить в Мехико… К тому же работа была до смешного пустяковая – разнимать пьяных.
     Однако главным было не это…
     Напротив траттории находился старинный особняк, где, кроме врагов – Антонио и его жены, бывала еще и Марта (по крайней мере, сейчас она была там), а это значит, что перед Трехо открывалось широкое поле деятельности…
     Поразмыслив несколько минут для приличия, Луис с нарочито-равнодушным видом произнес:
     - Я подумаю до завтрашнего вечера… Впрочем, мне кажется, что ваше предложение, сеньор Сантильяна, мне вполне подойдет…

Отредактировано Самая красивая (14.01.2012 19:18)

Не за что.

Может, это займет какое-то время, но выложу обязательно.

Глава    5

     Ровно в шесть часов вечера Луис сидел за тем самым столиком, на который во время утренней беседы любезно указал ему владелец траттории «Золотой баран», дон Хуан Франциск Сантильяна.
     Конечно же, Луис согласился на предложение Сантильяны не из денежных соображений – жалование, которое дал ему Хуан Франциск, было несоизмеримо ничтожным по сравнению с теми деньгами, которые он в свое время вытягивал в Акапулько из доверчивых людей, желавших с его помощью приблизить чью-либо кончину…
     У Луиса в голове уже зрел один коварный план – он, зная, что особняк его врагов находится неподалеку, напротив, прекрасно понимал, что и Антонио, и Ракель, и, наверняка Марта со своим женихом будут не раз наведываться сюда в «Золотой баран»…
     Но Трехо прекрасно понимал, что Сантильяна может стать ему помехой.
     Сидя за столиком, на котором стаяла чашка кофе (ничего крепче на рабочем месте хозяин траттории употреблять не позволял), искоса поглядывал, как дон Хуан Франциск суетится за своей стойкой…
     «Черт бы побрал этого типа, – думал Луис, попивая свой кофе – и как бы мне его отсюда… И ведь ничего не поделаешь – он хозяин… Ладно, надо что-нибудь придумать похитрее…»
     Несмотря на довольно позднее время, в «Золотом баране» было довольно многолюдно – почти все столики были заняты посетителями.
     Среди клиентов было немало испанских туристов, преимущественно бизнесменов средней руки со своими толстыми усатыми женами, как и все женщины подобного круга, падких на экзотику. Дело в том, что после девяти вечера в «Золотом баране» играл дуэт гитаристов, исполнителей фламенко «Лос Тровадорес», и публика, как в концертном зале, занимала лучшие места…
     «Наверняка и они появятся тут, – думал Трехо, – обязательно… Не сегодня – так завтра, послезавтра… ничего, я знаю, как буду действовать. Я не буду скрываться, не буду прятаться, я честно скажу им, что буду мстить… Они еще о многом пожалеют… Если бы только как-нибудь избавиться от этого Сантильяны…»
     Размышляя подобным образом, Луис внимательно осматривал посетителей.
     Неожиданно внимание Луиса привлек молодой человек, лет двадцати пяти или немного старше – среди прочих посетителей он выделялся гордой осанкой и благородностью манер.
     Правда, одет он был просто ужасно – в какие-то джинсовые рубища, в грязную, давно нестиранную рубаху… Это делало его немного похожим на одного из главных героев старого, популярного лет двадцать тому назад фильма «Генералы песчаных карьеров»…
     Подсев за соседний столик к какому-то очень солидному сеньору, судя по виду и манере держаться – не мексиканцу а, скорее всего, испанцу или испаноязычному американцу откуда-нибудь из Нью-Мехико, молодой человек в джинсовых рубищах очень вежливо, с любезной полуулыбкой раскланялся с ним…
     Внешний вид этого молодого человека и его гордая и вместе с тем предупредительная манера вести себя настолько не гармонировали друг с другом, что Луис Трехо невольно заострил на нем внимание – и, как оказалось, далеко не напрасно…
     Тот кивнул в ответ, и между ними вскоре завязалась оживленная беседа. По тому, как дружески беседовали эти люди, Луис Трехо решил, что они – давние и хорошие знакомые…
     Делать было нечего, и Трехо решил послушать, о чем же те будут разговаривать, тем более, что столик этот находился сравнительно неподалеку от стола Луиса, и поэтому тот мог слышать каждое слово…
     Молодой человек спросил:
     – Диего, извини, я вчера, когда случайно встретился с тобой тут, был не в форме… Не мог подойти к тебе и поговорить… Ты давно в Мехико?
     Гринко ответил:
     – Вторую неделю… ты ведь знаешь, что я теперь гражданин Соединенных Штатов, и у меня фирма в Сан-Диего… А в Мехико приехал погостить – давно тут не был… Года полтора.
     – Ты серьезно?.. Мне кажется, что мы с тобой расстались только вчера…
     Испаноязычный американец с улыбкой произнес:
     – Нет, я точно знаю… Я ведь все время занят работой, бизнесом, и поэтому веду учет всему, в том числе – и времени…
     В этой фразе отчетливо можно было разобрать: «Не то, что некоторые…»
     Скромно улыбнувшись, молодой человек заметил:
     – Очень рад тебя видеть.
     Испаноязычный американец, критически осмотрев наряд подсевшего за столик, безусловно – своего давнего приятеля, – только понимающе покачал головой.
     – Выглядишь ты прескверно…
     Немного смутившись, молодой человек развел руками – мол, каков есть, таков есть…
     – Ну, так получилось…
     – Понимаю… У тебя теперь временные неприятности, Мигель Габриэль?..
     Тот неопределенно пожал плечами.
     – Хочется верить…
     – Что – хочется верить?..
     Молодой человек, которого, как выяснил Луис, звали Мигель Габриэль,  только кисло улыбнулся и с тяжелым вздохом ответил:
     – Что неприятности действительно временные… Хотя, – до слуха Луиса вновь донесся тяжелый вздох, – хотя, как ты сам знаешь, нет ничего более постоянного, чем временное… Особенно, когда речь идет о каких-то неприятностях – они могут быть вечными… Тем более – как теперь у меня… Неприятности, неприятности и еще раз неприятности, и не знаю просто, когда они кончатся… Никто не свете не знает – разве что  Господь Бог и Пресвятая Дева Мария…
     Испаноязычный гринго глубокомысленно, будто бы говоря некую непреложную истину, изрек:
     – Судьба…
     Молодой человек равнодушно согласился.
     – Наверное…
     Гринко сделал небольшую многозначительную паузу, после чего вымолвил:
     – Да, я слышал от Альберта Карлоса Арригьероса, ты теперь на мели…
     – Альберт Карлос всегда был склонен к преувеличениям, но на этот раз он прав…
     Видимо, молодому человеку с аристократическими манерами, облаченному в джинсовые рубища, не очень-то хотелось разговаривать с Диего о своих неприятностях, а тем более – посвящать в них, чтобы не доставлять последнему удовольствие самого предрассудительного толка. Поэтому он как-то очень сразу, без подготовки, перевел беседу в другое русло:
     – Значит, Диего, ты не поехал тогда, пять лет назад, в Монте-Карло?..
     Испаноязычный американец – а теперь, после нескольких произнесенных Диего фраз, – Луис Трехо не сомневался, что это так, он сразу же понял это по акценту, – только тяжело вздохнул:
     – Увы, Мигель Габриеэль…
     – Ничего жалеет, – ответил Мигель Габриэль, – ничего интересного…
     Испаноязычный поспешно возразил:
     – Но ведь все только и говорят – Монте-Карло, Монте-Карло… Земной рай или что-то очень близкое к этому… Везде только об этом и пишут.
     Мигель Габриэль поморщился.
     – Не верь никому.
     – Разве это не так?..
     – Нет…
     – Это почему?.. – удивился испаноязычный гринго. – Неужели… не может быть!
     Молодой оборванец с аристократическими манерами очень ненавязчиво, как-то совсем незаметно перебил своего собеседника:
     – Я тебе сам расскажу… Я ведь тогда поехал в Монте-Карло, а зря…
     Лицо Диего выразило живой интерес:
     – Ну, и что?..
     Мигель Габриэль только махнул рукой.
     – А-а-а, – протянул он, – ничего хорошего… Во всех рекламных проспектах только и пишут, что Монте-Карло – это настоящий земной рай, как ты только что сказал, Диего… Они пишут всякую ахинею, чтобы завлечь игроков – о роскошных садах, где тихо шелестят пальмы своими прекрасными перистыми листьями, где цветут лимоны и апельсины, а в роскошных бассейнах плещутся разные там экзотические рыбы и прочие морские диковинки…
     Диего согласно кивнул.
     – Ну, ты говоришь так, словно цитируешь рекламный проспект…
     Мигель Габриель продолжал:
     – Они обязательно пишут о великолепном дворце, построенном с царственной роскошью лучшими зодчими прошлого и нынешнего столетия, украшенном самыми талантливыми ваятелями и расписанном первыми мастерами живописи… Не верь этому…
     Диего поспешил спросить с явным оттенком недоверия к словам собеседника:
     – Как?.. Разве ничего этого нет?..
     Мигель Габриэль только поморщился.
     – Нет…
     – Не может быть!.. – с неприкрытым удивлением вновь воскликнул Диего.
     Видимо, у него было какое-то свое представление о Монте-Карло.
     Причмокнув губами, Мигель Габриэль категорично произнес:
     – Может.
     – Почему ты так считаешь?..
     – Я сам был там пять лет назад…
     Диего изобразил на своем лице внимание.
     – Ну, и как?..
     Поморщившись, молодой человек только произнес:
     – Ничего хорошего… Проигрался в пух и прах… Совсем дотла… Просто фантастический проигрыш!..
     – Арригьерос говорил… – вновь хотел было напомнить Диего, но Мигель Габриэль коротким жестом руки остановил его:
     – Более того, там со мной произошла одна не очень приятная история… Не то, чтобы неприятная, но…– подняв глаза на Диего, Мигель Габриэль неожиданно сказал: – Если хочешь – как-нибудь расскажу… А то в Мехико про меня говорят такие невероятные вещи… Пусть лучше ты услышишь эту историю непосредственно от меня, чем от каких-то подлецов и злопыхателей, вроде того же Арригьероса, который, уверен, только рад, что теперь я оказался в столь стесненном положении…
     Диего кивнул.
     – Хорошо… Только сперва я хотел бы, чтобы ты рассказал мне о Монте-Карло… Подумать только, – со вздохом произнес испаноязычный гринго, – я ведь всю жизнь мечтал туда попасть… И если бы не Марианна…
     Мигель Габриэль с улыбкой спросил:
     –  Никак не можешь забыть эту женщину?.. Даже несмотря на ту историю?..
     Диего вздохнув, ответствовал, стараясь не смотреть в сторону Мигеля Габриэля:

     – Увы… – После небольшой, но очень выразительной паузы, он сказал, – Ну, так ты расскажешь мне?.. Неужели там все не так… как я привык думать?.. Ни дворцов, ни… роскоши?..
     Язвительно улыбнувшись, Мигель Габриэль покачал головой и ответил:
     – Нет, нет и еще раз нет. На самом деле все это только обман. Представь себе маленькое, приземистое здание, цвета толи фисташкового, то ли кофе с молоком, то ли того, что сами французы когда-то называли «couler caca Dauphin»; пухлые амуры и жирнозадые, с масляными улыбками Венеры, разбросанные малярами по потолку и по стенам, которые никогда в жизни не видели Монте-Карло и, кажется, не имели к нему никакого отношения…
     Диего презрительно улыбнулся.
     – Ты явно преувеличиваешь…
     – Ну, и кроме того – несколько необычайно уродливых небоскребов в самом центре, построенных на стандартный американский манер.
     Диего поспешно перебил:
     – Ну, а само Монте-Карло?.. Я имею в виду процесс игры и публику…
     – Просто-напросто грязный вертеп, – в тон собеседнику продолжил Мигель Габриэль, – настоящий вертеп, построенный лет сто назад одним известным авантюристом – предприимчивым и талантливым Луи Бланом на голой и бесплодной земле…
     – Луи Бланом?.. – переспросил Диего.
     Мигель Габриэль кивнул.
     – Да, был такой человек… В свое время он основал этот притон, и стал в Монте-Карло чем-то вроде национального героя… Благодаря ему вот уже сколько поколений жителей этой местности буквально утопают в роскоши… Я читал, что Блан был очень умным и расчетливым человеком – несомненно, именно так оно и было. Человек недалекий вряд ли бы смог что-нибудь придумать… Воля этого Блана, к сожалению, сослужила ему дурную славу. Блан, который по своим задаткам мог бы стать сенатором, и министром, и главным редактором огромной газеты, решил просто использовать человеческую жадность и глупость… Качества, – скромно заметил Мигель Габриэль, – которых у меня, к сожалению, больше, чем у кого бы то ни было… И он не ошибся…
     – То есть…
     Мигель Габриэль словно не расслышал этого вопроса собеседника – он продолжал, воодушевляясь все больше и больше, будто бы этот самый проходимец Луи Блан, основатель игрового бизнеса в Монако, был если не его близким родственником, то, как минимум, другом…
     Он продолжал:
     –…Этот человек из под темной звезды, человек с мрачным прошлым, умер оплакиваемый всеми жителями княжества Монако, успев не только выдать своих дочерей замуж за принцев крови, но и обеспечить на веки вечные своего покровителя Гримальди, завести ему артиллерию из двух пушек, пехоту численностью в пять солдат и двадцать офицеров и кавалерию в виде одного конного истукана, который сидит на арабском скакуне и не знает, как же убить бесполезное время… Я как-то раз прогуливался по этому карликовому княжеству и видел всю армию собственными глазами… Я знаю, что говорю…
     Диего неожиданно спросил:
     – Послушай, Мигель Габриэль, а сами горожане часто играют в рулетку?..
     Молодой человек отрицательно покачал головой:
     – Нет.
     Видимо, Диего в этот вечер страдал из-за дефицита общения, и поэтому был склонен все время задавать вопросы – прежде всего о Монте-Карло. Вот и на этот раз он вновь не преминул уточнить:
     – Это еще почему?..
     – Дело в том, что когда-то очень давно Луи Блан категорически запретил жителям княжества появляться в игорных домах в качестве клиентов… Этот запрет действует и поныне. Этот игорный вертеп построен только для приезжих. Тут элементарный расчет на человеческую психику…
     Диего с выражением лица полицейского следователя, который выискивает в показаниях потерпевшего что-то необычайно важное, спросил:
     – И какой же?..
     Мигель Габриэль пожал плечами.
     – Неужели непонятно?.. Посмотри на себя, вспомни меня… года четыре или пять назад. Да не только меня, но и многих других людей.
     Испаноязычный недоверчиво прищурился.
      – Потрудись объясниться…
      – Каждый выигравший обязательно вернется в Монте-Карло, чтобы выиграть еще раз, а каждый проигравший – чтобы отыграть свое обратно… И он не промахнулся в этом циничном расчете на одну из самых низменных человеческих страстей, к которой, – Мигель Габриэль понизил голос, – я так же привержен… Чистая психология на прикладном уровне… Ведь из-за этого я и проигрался… Это и есть та самая печальная история, которую я хотел тебе рассказать… Будешь слушать?..
     Диего равнодушно кивнул.
     – Ну, хорошо…
     Мигель Габриэль начал так:
     – Подумать только – еще каких-то пять лет назад, когда я был совсем безумным юнцом, я был фантастически богатым молодым человеком… Отец в своем завещании отписал мне вон тот особняк, – Мигель Габриэль ууказал рукой в сторону запыленного окна, в котором теперь жила семья Ломбардо, – и несколько латифундий, и еще что-то там… Впрочем, это не так важно. У меня было очень много денег – я даже теперь назвать не решаюсь эту сумму… Я менял автомобиль раз в полгода, я не носил стиранных рубашек – брезговал… И вот, из-за прирожденной любви к риску, а также в поиске новых впечатлений я решил отправиться в Европу, в Монте-Карло… Будь проклят тот день, когда я это сделал!.. – воскликнул он. – Будь проклята эта рулетка!..
     Диего кивнул.
     – Я помню… Ты действительно был богат, во всем Мехико мало нашлось бы тогда людей, которые могли бы сравниться с тобой в этом плане.
     – Надо сказать, – продолжал Мигель Габриэль, – что страсть к азартным играм была у меня с детства. И не только к играм, но и ко всему, где есть элемент риска.
     – Но, помнится мне, ты никогда не увлекался рулеткой, а только картами, – напомнил Диего, – еще лет шесть назад, если не ошибаюсь, ты слыл одним из самых азартных игроков Мехико. И, если не ошибаюсь, у тебя неплохо получалось…
     – Говорят, что тем, кто играет в рулетку впервые, необыкновенно везет. Видимо, это правда – в Монте-Карло я попал впервые, более того – до этого я еще не разу не играл в рулетку... Только в карты, как ты только что справедливо заметил. Так вот: за неделю я выиграл в одном из домов азарта что-то около семидесяти миллионов франков, а это теперь – страшно сказать!.. – больше, чем десять миллионов американских долларов. Игорный дом к моему немалому удовольствию был совершенно разорен. Я, конечно же, получил деньги, перевел их сюда, в Мексику, и целый год жил припеваючи, играя по маленькой. Помнится, тогда зимой я больше проигрывал, чем выигрывал, однако что это были за проигрыши в сравнении с тем, что я выиграл в Монако!.. И вот, дорогой Диего, спустя год меня вновь потянуло на игру. Рулетка – это ведь такая зараза!.. Это настоящее болото – оно засасывает, как ничто другое…
     Диего осторожно заметил:
     – Особенно таких, как ты…
     – Несомненно… И не только таких, – совершенно не обидевшись, ответил Мигель Габриэль. – Я оставил свой особняк в Фуэнтэ Овехуано, я оставил свои латифундии с апельсиновыми и лимонными деревьями, с барашками и бычками, и вернулся в Монте-Карло… Боже, как я был тогда глуп и самонадеян – кто бы только мог меня надоумить, чтобы я этого не делал!..
     В этот момент Луис обратил внимание, что Диего понимающе улыбнулся – было похоже на то, что рассказ Мигеля Габриэля о своих несчастьях доставляет ему истинное, ни с чем ни сравнимое удовольствие…
     «Какой он, однако, гадкий тип», – отметил про себя Луис Трехо.
     – Ну, и что было дальше?.. – с неподдельным интересом поинтересовался испаноязычный гринго.
     Из этой фразы Луис Трехо сделал вывод, что тому весьма небезынтересно узнать, каким же образом один из самых состоятельных людей Мехико дошел до полунищенского прозябания.
     Мигель Габриэль только вздохнул.
     – Хозяин игорного дома встретил меня, как родного – я не поверил своим глазам, но мне даже показалось, что он даже обрадовался мне.
     – И это несмотря на то, что всего год назад ты поставил его заведение на грань настоящей катастрофы?.. – уточнил собеседник.
     – Да… Просто это был очень умный и расчетливый человек. Я слишком поздно понял это, а когда понял, было уже поздно что-то изменять… Вот так-то. Хозяин игорного дома только сказал: «Я счастлив видеть вас, граф Мигель Габриэль де ла Фронтера… Только…»
     «Ага, – подумал Луис – это, наверное, и есть тот самый общипанный граф де ла Фронтера, который зарабатывает на жизнь декламацией стихов… Тот самый тип, о котором сегодня утром рассказывал Сантильяна… Что ж, очень даже интересно…»
     Мигель Габриэль продолжал:
     – …Так вот, он сказал: – «Только предупреждаю вас – не проиграйте!..»  – «Почему?..» – удивился я. – «Потому, – объяснил хозяин этого игорного заведения, – потому, любезный граф, что дважды к человеку счастье не возвращается… Особенно в игорном доме. Особенно – в Монте-Карло… И прошу вас, – продолжил он, – очень прошу вас, не входите больше в своей жизни в игорный дом никогда!..»
     Улыбнувшись, Диего спросил:
     – Ну, и ты, конечно же, оставил его совет безо всякого внимания?..
     Молодой человек печально сказал:
     – Увы!.. Кто бы мог подумать, что он окажется прав… Тогда я высокомерно ответил ему: «Но почему?.. Неужели вы действительно думаете, что у меня не хватит самообладания?.. Что я увлекусь игрой и позабуду про все на свете?..» – «Конечно же, граф, нет… В этом я не сомневаюсь. Мои кассы всегда открыты для вас, – ответил хозяин, – но очень прошу вас, не играйте… Вы так молоды… А счастье так переменчиво…»
     Диего нетерпеливо перебил:
     – Ну, и чем же закончился этот разговор?.. – Он ухмыльнулся. – И ты, приятель, конечно же, не послушался его наставлений?..
     Мигель тяжело вздохнул.
     – Он взял с меня слово, что я, если и начну играть, не проиграю больше ста франков. Точнее, хотел, чтобы я дал ему такое слово… Наивный и самонадеянный глупец! – обругал молодой человек самого себя. – Неужели я не понимал… Нет, конечно же, не понимал, иначе, этого бы ни за что не случилось… Я только презрительным тоном заявил ему: «Оставьте меня в покое… Я взрослый человек, и сам волен отвечать за свои поступки. Не мешайте мне жить так, как мне самому нравится. Я сейчас докажу вам и всем другим, что азарт ничуть не владеет мною…»
     Диего тут же осведомился:
     – Ты сразу же проигрался?..
     Мигель Габриэль, сделав отрицательный жест, с горечью произнес:
     – Нет, не сразу…
     – Наверное, тебе не повезло с самого начала, и ты решил отыграться…
     Де ла Фронтера слабо улыбнулся в ответ и, вздохнув, тихо произнес:
     – Сперва я даже выиграл – выиграл около ста тысяч франков и только посмеялся над предсказаниями этого недалекого, как мне тогда казалось, человека… Однако я проигрался в пух и прах за три недели – я играл по крупному, и мог спустить все, что имею, и за несколько дней… Я еще удивляюсь, как продержался так долго…
     Трехо вновь невольно обратил внимание на гадкую улыбку и маслянистый взгляд Диего.
     «Таких, как он, – подумал Трехо, – мы в тюрьме били до черного цвета… Если бы я сидел с гнусным гринго Диего в одной камере, я бы превратил его в самую настоящую боксерскую грушу… Думаю, что даже старый бандит Гранадос не возражал бы против такого решения…»
     А Мигель Габриэль де ла Фронтера продолжал свое невеселое, но во всех отношениях поучительное повествование:
     – Я проиграл все – и те семьдесят миллионов франков, которые выиграл год назад, и те сто тысяч, которые выиграл с самого начала… Я вошел в азарт, хотел отыграться, и потому сделал очередную глупость – заложил по факсу свой особняк, свои латифундии, которые достались мне по наследству от родителей, все – вместе с апельсиновыми и лимонными деревьями, с бычками со звездочкой на лбу… У меня не было денег даже на самый дешевый пароходный билет до Мексики, не говоря уже о чем-то другом…
     Луис в очередной раз невольно обратил внимание на то, какая довольная улыбка зазмеилась на лице Диего при этих словах приятеля.
     – Я бросался на колени перед хозяином игорного дома, умоляя его о каких-то пяти тысячах фраков, но тот был непоколебим.
     Диего быстро спросил:
     – Неужели отказал?..
     Мигель Габриэль вздохнул:
     – Представь себе… Он сказал: «Нет, граф… Когда ровно год назад вы едва не разорили меня, мне пришлось залезть в долги под совершенно грабительские проценты. Око за око, зуб за зуб… Вы сами говорили, что вы – взрослый человек и потому хотите самостоятельно отвечать за свои поступки. Сожаления вы от меня не дождетесь, а милостыню подуть могу…»
     – Милостыню?..
     Мигель Габриэль тряхнул головой и, печально посмотрев на Диего, ответил:
     – Вот именно…
     – Ну, и что за милостыня?.. – удовлетворенно спросил Диего.
     – Каждое утро мне выдавали пятьсот франков. Конечно, сумма совершенно мизерная, особенно – в Монте-Карло, однако при известной экономии на нее можно прожить. По распоряжению хозяина казино меня пускали в его игорный дом совершенно бесплатно. Конечно же, я думал, что отыграюсь. Однако хитрый хозяин распорядился своим крупье, которые прекрасно запомнили меня, чтобы в случае выигрыша мне не платили, а в случае проигрыша – не брали с меня денег… Я смог уехать, благодаря необычайно счастливой встрече с одним удивительным человеком… – закончил свой грустный рассказ де ла Фронтера.
     В ответ Диего только нравоучительно-философским тоном заметил:
     – Что ж, люди достойны именно такого обхождения с ними, которого они заслуживают всей своей предыдущей жизнью… Своими страстями…
     Мигель Габриэль де ла Фронтера, не глядя на собеседника, стараясь не встречаться с ним взглядом, только рассеяно пробормотал:
     – Возможно…
     Допив вино, Диего отодвинул от себя стакан и, попросив у Сантильяны, который взирал на эту беседу в явным неудовольствием, еще один, предложил:
     – Ну что, Мигель Габриэль – может быть, выпьем за встречу?.. Я ведь понимаю, что это – не то вино, которое в свое время мы с тобой пили в Пале-Рояде… И вообще к тому вину, которое ты любишь… Но все-таки… Честно говоря, я ведь пришел сюда не пить, а послушать этих знаменитых гитаристов… – Наполнив второй стакан, предназначавшийся, вне всякого сомнения, для старого приятеля, он произнес: – Ну, за то, чтобы твои дела поправились?..
     Мигель Габриэль улыбнулся.
     – Спасибо… Надеюсь, что это все-таки когда-нибудь произойдет.
     После того, как стаканы были осушены, молодой человек продолжил свой рассказ.
     – Ну, а сама технология смешна до простого. Каждый крупье проходит двухгодичную школу обучения; два года в подвалах этого самого казино он сидит и учится пускать шарик по вертящемуся кругу, учится запоминать лица, жесты и костюмы, говорить на всех языках мира, носить чистое белье и чистить зубы… Их женам и сестрам администрация открывает небольшие лавочки, торгующие всякой всячиной – от жевательной резинки до презервативов…
     – Откуда тебе известны такие подробности?.. – удивился собеседник.
     – От того самого человека, который мне помог… – ответил молодой человек. – И таким образом все эти люди поступают в пожизненное рабство – они уже не принадлежат себе до конца своих дней, они прикованы к этой проклятой вертящейся тарелке с бегающим по ней дурацким бездушным шариком…
     – Значит, их учат мошенничать?.. – удивился Диего этому сообщению.
     Мигель Габриэль передернул плечами – он даже и не знал, как ответить на этот очень-таки прямолинейный вопрос Диего.
     – Не знаю… Но мне кажется, что везде, где задействованы очень большие деньги, нельзя обойтись без обмана.
     Диего тут же согласился:
     – Безусловно…
     – Впрочем, я все-таки думаю, что некоторые крупье на Лазурном побережье наверняка мошенничают. Знаешь, как-то раз я сам был свидетелем того, как один инспектор игры сменил в продолжении часа подряд трех крупье, которые все время проигрывали…
     – Ну, а игроки?.. Они не могут сжульничать?.. – спросил испаноязычный гринко?
     Мигель Габриэль кисло улыбнулся в ответ и ответил – как во всяком случае показалось бывшему свидетелем этого занимательного разговора Луису Трехо, не без некоторого сожаления:
     – Нет, что ты!.. Это жалкие и ничтожные люди!.. Они производят совершенно отталкивающие впечатления, эти сотни людей, – нет, даже не людей, а только игроков!.. – сгрудившихся над игорными столами, покрытых зеленым сукном…
      – Вот как?..
     Молодой человек состроил необычайно брезгливое выражение лица – видимо, воспоминание о времени, проведенном в Монте-Карло, было для него одним из самых болезненных воспоминаний.
     – Да, представь себе: сорок, пятьдесят сеньоров, сеньор и сеньорит очень тесно сидят, толкая друг друга локтями и бедрами, сзади на них наваливается второй ряд, а еще сзади стиснулась толпа, сующие жадные, потные, мокрые руки через головы передних. Хотя в зале и работают кондиционеры, это не помогает – такое ощущение, что все твое тело стало каким-то липким от пота… Мимоходом локоть какого-нибудь мерзкого типа попадает в щеку или в грудь прекрасной сеньорите… Пустяки!.. – воскликнул молодой человек едва ли не на весь зал траттории, распаляясь все больше и больше. – Пустяки!.. В Монте-Карло на это никто не обращает внимания!..
     Дождавшись, пока Мигель Габриэль де ла Фронтера закончит свой взволнованный рассказ об отвратительности Монте-Карло, его собеседник Диего весьма недоверчиво произнес:
     – Мне кажется, ты просто обозлен… потому, что проигрался там.
     Мигель Габриэль пропустил эту реплику между ушей. Он продолжал, теперь в его голосе звучала горечь, смешанная с иронией:
     – Знаешь, Диего, развращающее влияние Монте-Карло чувствуется повсюду на побережье. И, если присмотреться к этому повнимательнее, то иногда начинает казаться, что ты попал в какое-то зачумленное место, охваченное страшной эпидемии, которое было бы очень полезно облить керосином и поджечь… – Де ла Фронтера поморщился. – В каждом баре, в каждом супермаркете, в фойе гостинец, в кинотеатре, – повсюду стоят игральные автоматы, «однорукие бандиты» на любой вкус – от самых примитивных, до последних японских моделей, со сверхсовершенными компьютерными системами… Гарантированные шансы на выигрыш – всего лишь один из четырех…
     – И играют?..
     – Еще как!.. Конечно, люди плохо понимают, что машина не даст им выиграть, и потому что у нее – три четверти против вашей четверти…
     – Но ведь есть счастливчики, которые постоянно выигрывают в…
     Мигель Габриэль тут же перебил Диего – по тому, с каким необыкновенным жаром он это сделал, можно было понять, что настоящий азартный игрок в этом человеке еще не погиб…
     – Да, да, черт возьми, ты тысячу раз прав!.. И все потому, что такие люди играют по определенной системе!.. И я знаю таких людей!.. Благодаря одному из таких людей я и выбрался из этого вертепа!..
     Лицо Диего выразило любопытство.
     – Вот как?..
     Мигель Габриэль продолжал:
     – Да… Дело в том, что когда я был на вершине, а, точнее – в глубочайшей пропасти отчаяния, судьба свела меня с одним англичанином – мне стыдно признаться, но фамилии этого человека я так и не запомнил…
     – Который помог тебе?..
     – Да. Единственное, что мне известно о нем, так это то, что все – от чистильщика обуви у входи в гостиницу и до президента банка, где мой неожиданный благодетель держал счет, – называли его сэр Генри. Честно говоря, не помню, где и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились – должно быть, в одном из кафе-шантанов, в изобилии разбросанных по всему Лазурному побережью… Должно быть, я быть довольно сильно пьян…
     При этих словах Диего понимающе ухмыльнулся – мол, вполне понятно.
     – … Не знаю почему, но я с самого начала сумел расположить к себе этого джентльмена, величественного, красивого старика с серебряными волосами, с холеной седой бородой. Как сейчас помню – была весна, во дворе небольшого отельчика, где я жил, цвели апельсины и лимоны, источая небывалый аромат, море просто благоухало, недалеко от берега оно сливалось с голубым небом, образуя хрустальный купол… Однако в тот момент, как я уже сказал, я находился в глубочайшей пропасти, мне было не до средиземноморских красот… И я честно, ничего не скрывая, поведал этому совершенно чужому, незнакомому человеку историю своих злоключений. Сэр Генри очень серьезно выслушал меня, не перебив не разу, не высказав даже своей оценки произошедшим и только на прощание попросил меня утром пораньше зайти к нему в гостиницу.
     – Ну и что – он дал тебе денег на обратную дорогу?.. – поинтересовался Диего равнодушным тоном – скорее ради приличия, а не потому, что это ему действительно надо было знать – он хотел узнать из этого рассказа совершенно иные вещи…
    Впрочем, Луис, который не пропустил из этого больше монолога, чем диалога не единого слова, тоже с большим удовольствием узнал бы о какой-то системе, чем о неизвестном сэре Генри…
     – Что ты!.. – воскликнул де ла Фронтера, – он дал мне больше, чем просто денег… Он дал мне отличнейшей совет… Благодаря этому совету я не превратился в настоящего клошара…
     – Это ты хочешь сказать насчет системе игры в рулетку?..
     Мигель Габриэль кивнул.
     – Да… Разумеется, я не очень-то хотел посещать этого человека, думая, что максимум, на что я могу рассчитывать – на какую-нибудь кость в виде благотворительной тысячи франков, которую можно будет получить, только выслушав нравоучения да нотации о том, что молодой человек в моем возрасте должен и чего не должен… однако я приятно ошибся: сэр Генри оказался человеком порядочным и предупредительным… Подробно расспросив о Мехико – оказывается, когда-то очень давно его отец работал тут в Британском посольстве, – сэр Генри взял с меня слово, что я иногда буду навещать его… Так и началась наша, с первого взгляда, довольна странная дружба. Я действительно посещал этого джентльмена сперва с некоторым опасением, думая, что ему что-нибудь от меня надо… Однако он не высказывал никаких требований, давая свою дружбу и покровительство совершенно безвозмездно. Видно, у старика просто был дефицит общения, ему хотелось с кем-то поговорить, а в Монте-Карло, в этой грязной клоаке, такой кандидатуры не находилось… И, скажу без ложной скромности, видимо, такого собеседника он нашел во мне…
     Диего нетерпеливо перебил графа де ла Фронтеру:
     – А что за система?..
     Поморщившись недовольно – Мигель Габриэль очень не любил, когда его перебивали во время рассказа, – он произнес:
     – Знаешь, это еще предыстория… Я ведь обещал рассказать тебе все по порядку?..
     Тот кивнул.
     – Ну да…
     – Тогда слушай, дойду и до системы… Да, так вот – я посещал сэра Генри едва ли не через день и, – чего самое невероятной!.. – за все время мы с ним так ни разу и не поговорили об игре… Говорили о чем угодно – и о Мехико, и о Сикейросе, и Фиделе Кастро, и о Веронике Кастро, о последних переворотах на Южноамериканском континенте, и о наркобизнесе, медильянском картеле, и о женщинах, и о американском протекционизме, и о музыке фламенко… но только не о казино. Он никогда не возвращался к тому разговору, с которого, собственно, и завязалось наше знакомство… И вот, однажды, к моему немалому удивлению он первый завел разговор об игре. Он рассказал очень много любопытного о нравах, обычаях и приемах мастеров рулетки. Я помню ту беседу так, будто бы она произошла всего только несколько минут назад. Он спросил: «Знаете ли вы легенду о черном траурном покрывале, которым накрывают игорный стол, который обанкротился и лопнул от чьей-нибудь очень счастливой игры?.. Да, это действительно правда. Один из каких-нибудь столов в Монте-Карло периодически действительно облекают трауром. Но вовсе не из-за горести, а для ловкой и хитрой рекламы. Ведь такой рассказ о черном столе ходит по всему миру, и служителям рулетки надо только время от времени его освежать»… А ротозеи и балбесы вроде нас с тобой…
     – Я не балбес, – холодно заметил Диего.
     Де ла Фронтера махнул рукой.
     – Я не имел в виду конкретно тебя… Я говорю, что такие люди всегда найдутся. Это же имел в виду и мой новый товарищ…
     – Говорят, что в Монте-Карло иногда случаются самоубийства на почве какого-нибудь очень крупного проигрыша…
     Мигель Габриэль охотно согласился.
     – Да, конечно же… И это тоже своеобразная реклама. Пусть кровавая, но реклама…
     – Реклама?..
     – Дело в том, что известие о самоубийстве немедленно привлечет на Лазурное побережье как минимум несколько десятков богатых безумцев. Ведь у многих страсть к рискованным приключениям заложена от рождения?.. Не отсюда ли охота на тигров и медведей, страсть к альпинизму, к дуэлям, к разного рода авантюрам?.. Но у рулетки нет никакой жалости, никакого сострадания к игроку… Она – машина. Льющиеся в нее миллионы, как все мы хорошо знаем, ничем не пахнут…
     Диего вновь осторожно напомнил:
     – Ты обещал рассказать о том, как этот самый сэр Генри облагодетельствовал тебя…
     – Да, теперь об этом. После того разговора сразу же спросил меня, что я думаю обо всех этих системах. Я ответил, что это чушь собачья, и что рулетку не обманешь… Тогда мой новый товарищ спросил: «Неужели невозможно, немыслимо предугадать падения шарика в ячейку, хотя бы при помощи высшей математики и кибернетики, неужели невозможно рассчитать ее на современном компьютере?.. Тем более, что у рулетки есть свои законы… Например – везет непременно новичку, как вам, Мигель Габриэль, в самый первый раз… Наверное потому, что у каждого человека есть свой ангел-хранитель, который и дает ему выиграть один раз в жизни по-крупному… Везет чаще женщинам, чем мужчинам – вероятно, у них сильнее темные инстинкты неведомого. Везет молодым здоровым людям среднего роста. Везет случайным пьяным, а кто перед игрой специально напьется – тем никогда. Но все это ерунда в сравнении с двумя положениями – во-первых, у казино всегда больше денег, чем у игрока, а во-вторых – при выходе зеро все ставки водопадом низвергаются в чрево казино…»
     – Да, это так…
     – И тут сэр Генри неожиданно сказал: «Но если сумбурному вращению диска противопоставить сильную волю и холодный расчет, то всегда можно выйти если не победителем, то, во всяком случае, не проиграется дотла, как вы..» Полсе этих слов сэр Генри дал мне тысячу франков и сказал, чтобы я попробовал поставить на них…
     Диего, который слушал этот долгий монолог с неослабевающим вниманием, спросил:
     – Он дал тебе свои деньги?..
     Мигель Габриэль кивнул.
     – Совершенно верно…
     – Но ведь ты мог проиграться?..
     Де ла Фронтера кивнул головой, с любезной улыбкой произнес:
     – Совершенно верно… Но тут-то сэр Генри и рассказал мне об этой самой системе…
     Диего весь превратился в слух – впрочем, как и сидевший за соседнем столиком Трехо.
     – Ну и…
     – Его система была проста и изящна, как и все совершенное… Объяснение ее заняло у сэра Генри не более пятнадцати-двадцати минут. В тот же вечер я отправился в соседние Канны – по известным причинам, о которых я тебе только что рассказывал, вход во все игорные дома Монте-Карло был для меня закрыт…
     – Ну, и как?..
     – Я начал с простейших комбинаций: чет-нечет, красное-черное, красное-черное-красное, пас-манк… потом колонки и дюжины. По совету сэра Генри как я только замечал тенденцию к выигрышу, я повышал ставки, как только намечалась полоса проигрышей – снижал… Но не сразу, а в арифметической прогрессии…
     – То есть – в определенной гармонии?.. – уточнил собеседник.
     Похоже на то, что воспоминания о той, вне всякого сомнения, удачной игре, было у Мигеля Габриэля единственным светлым пятном из всей своей жизни в Монте-Карло, и поэтому он впервые улыбнулся не вымученной, не натянуто-резиновой или предупредительной улыбкой, а, как говорится – от всей души.
     – Совершенно верно…
     – А как ты…
     Луис не успел дослушать, чем закончилась эта увлекательная и волнующая история Мигеля Габриэля, и что такое система игры в рулетку…
     Со стороны входа послышался звук висячих бамбуковых шторок. Луис обернулся в их сторону и невольно вздрогнул – на пороге стояли Антонио и Ракель Ломбардо.
     Трехо с большим трудом подавил в себе желание молниеносно вскочить и бить, бить, бить этого типа, бить очень долго, с наслаждением, пока не забьет насмерть… Этого негодяя Антонио Ломбардо, а заодно его молодую красивую жену, эту сволочную Ракель, мстя им за давние и не очень давние обиды. Однако он понимал: самое глупое, что только можно придумать. Осторожно отодвинув стул, на котором сидел, Луис сел к входу спиной, так, чтобы его не могло быть видно…
     На счастье Трехо, ни Антонио, ни Ракель не заметили Трехо. Они уселись рядом, за соседним столиком. Трехо осторожно обернулся – Антонио и его молодая жена весело говорили о чем-то своем. До слуха Луиса долетали только обрывки фраз:
     – …я думаю, этот молодой сеньор – очень порядочный человек…
     – …главное, чтобы они всегда также любили друг друга…
     – …мы всегда им поможем, я так и сказала сегодня за обедом…
     Луис сразу же догадался, что речь идет о Марте и ее женихе де Кастильего.
     «Ничего, – подумал Луис, пряча мстительную улыбку, – ничего, я посмотрю, как вы им поможете через несколько недель… и кто поможет вам, если я сделаю то, что задумал…»
     В этот момент голос Мигеля Габриэля смолк – видимо, он уже закончил свой рассказ о Монте-Карло. Впрочем, Луис Трехо не стал бы дослушивать его за все золото мира – его внимание было устремлено за соседний столик, где разместились Антонио и Ракель…
     Однако на этот раз он не услышал о Марте и ее молодом возлюбленном ни слова – теперь Ракель уже говорила со своим мужем о маленькой Пресьосе…
     Выпив кофе, супруги вежливо раскланялись с доном Хуаном Франциском Сантильяной и, пообещав непременно зайти поближе к вечеру, когда начнется концерт гитарного дуэта «Лас Тровадорес», причем не одни, а с гостями…
     «Надо как-то убрать этого жирного Сантильяну, – размышлял Луис. Исподлобья поглядывая на хозяина траттории. – Но как?.. О, был бы тут теперь Максимилиано, он бы наверняка посоветовал…»
     Луис ненавидящим взглядом посмотрел на ничего не подозревающего Сантильяну.
     «Что же делать?.. – в отчаянии думал он. – Как же мне от него избавиться?..»
     Внезапно Трехо осенила одна идея – настолько простая, что он едва не свалился со стула. Поднявшись из-за столика, он направился на улицу, к телефону автомату…

Обязательно будет.

Антонио был настолько ошеломлен известием о гибели сеньора Хуана Франциска Сантильяны, что не мог найти в себе силы поехать в офис. Несмотря на то, что у него было множество неотложных дел, он решил сделать себе выходной – побродить по тихим улочкам Фуэнтэ Овехуано в полном одиночестве…
     Не доходя до переулка Диего Гомеса, Антонио увидел бывшего владельца своего дома, графа Мигеля Габриэля де ла Фронтера. Сидя на обшарпанной парковой скамейке, де ла Фронтера ел бутерброды с сыром, время от времени запивая их вином из огромной бутылки с очень тонким горлышком.
     Антонио хотел было уйти – у него совершенно не было настроения общаться с кем бы то ни было, и он уже развернулся в обратную сторону, как Мигель Габриэль заметил его…
     – Дон Антонио!.. – закричал он.
     Нехотя развернувшись, Ломбардо направился в сторону скамейки. Он сразу же заметил, что вид у Мигеля Габриэля был очень взволнованный…
     Усевшись рядом, Антонио спросил:
     – Вы, наверное, уже знаете?..
     Тяжело вздохнув, Мигель Габриэль ответил:
     – О, не говорите…
     – Такое несчастье… Уму непостижимо – и кому понадобилось его убивать?
     Мигель Габриэль почему-то вздрогнул.
     – Да…
     Антонио продолжал:
     – Я никак не могу понять, для чего?.. Ведь это был такой честный, такой порядочный человек… Кому он мог мешать?..
     После этих слов зависла долгая, гнетущая пауза. Наконец, Антонио, не в силах оторваться от своих невеселых мыслей, произнес:
     – Не понимаю: почему дон Хуан Франциск оказался в такое время не в траттории, а на какой-то стройке?.. Что ему там понадобилось?..
     Мигель Габриэль, обернувшись по сторонам, очень тихо произнес:
     – Мне кажется… – и тут же осекся.
     Антонио медленно посмотрел на него.
     – Вы хотите что-то сказать?
     Де ла Фронтера опустил голову.
     – Нет, ничего…
     У Мигеля Габриэля был вид человека, который действительно хочет сообщить нечто важное, но почему-то никак не решается это сделать.
     Посидев таким образом несколько минут и помолчав, Антонио, обернувшись к Мигелю Габриэлю, очень печально произнес:
     – Извините меня, дон Мигель Габриэль… Я что-то не очень хорошо себя чувствую… Я, наверное, очень перенервничал сегодня…
     После этих слов Ломбардо поднялся со скамейки с явным намерением уйти.
     – Дон Антонио!..
     Ломбардо обернулся.
     – Да…
     Де ла Фронтэра тут же замолчал.
     – Извините…
     – Вы хотели мне что-то сказать?..
     Отведя взгляд, Мигель Габриэль вымолвил:
     – Нет, ничего…
     Попрощавшись с де ла Фронтерой, Ломбардо направился к себе домой.
     «Не понимаю, – думал он, – ведь Мигель Габриэль наверняка хотел у меня что-то спросить, что-то выяснить… Или, может быть, просто сказать?.. Почему же он молчит?.. Почему ведет себя… ну, несколько странно?..»

     Несмотря на достаточно ранее время, посетителей в траттории было очень много. Весть о странной гибели хозяина дона Хуана Франциска с молниеносной быстротой разлетелась по всему кварталу.
     За столиками, за стойкой сидели не только завсегдатаи, но и люди, случайные в этом заведении… Со всех сторон только и слышалось:
     – …бедный дон Хуан Франциск…
     – …его нашли мертвым…
     – …у него никогда не было врагов…
     –…Пресвятая Дева, кому он мог мешать?
     За стойкой стоял заплаканный Романо, племянник покойного. Заметив его, Луис подошел к стойке.
     – Что случилось?
     Тот едва слышно всхлипнул.
     – Только что… позвонили из полиции, сеньор Парра… Он сказал, что нашли моего дядю… мертвого… Боже, какой ужас!..
     Луис злорадно ухмыльнулся в душе, но тем не менее изобразил не своем лице самое что ни на есть искреннее соболезнование.
     – Мертвого?!.
     Романо всхлипнул чуть громче.
     – Да…
     С нарочито-сокрушенным видом Трехо спросил:
     – Вот как?..
     – …
     Луис не нашел ничего более подходящего, чем поинтересоваться:
     – И кто же его убил?..
     – Мой дядя собирался ехать в Гвадалахару… Что-то очень срочное, он говорил, что в этом городе обнаружили бумаги, которые подтверждают наше право на недвижимость… Вот он и поехал, – бессвязно лепетал подросток. – Сеньор Парра сказал, что уже началось предварительное расследование. Минут через тридцать он будет тут, в траттории…
     Взяв две чашки горячего кофе, Луис прошел к столику, за которым уже сидела Марта. Вид у нее был очень напряженный… Она заметно нервничала – глаза затравлено бегали, рука теребила кожаный ремешок сумочки, лежавший на коленях…
     – Знаешь, оказывается, кто-то отправил на тот свет хозяина этого замечательного заведения, сеньора Хуана Франциска Сантильяну, – сказал Трехо довольно равнодушно, аккуратно ставя чашечку с ароматным напитком перед девушкой. – Просто ужас…
     Марта округлила глаза.
     – Что?..
     Усевшись рядом, Трехо произнес:
     – Я говорю – сеньора Сантильяну кто-то отправил к праотцам…
     – Его убили?..
     Трехо, стараясь не ухмыляться, в ответ на этот вопрос произнес:
     – Да…
     Марта побледнела от ужаса.
     – Не может быть!..
     Луис кивнул в сторону Романо.
     – Вот он мне только что сказал…
     – Боже, – сказала Марта, – такой милый, такой добродушный, безобиднейшей человек!.. И кому только понадобилось убивать этого сеньора?!.. Боже, какой кошмар!..
     После этих слов за столиком зависла пауза. Марта, пораженная известием о трагической смерти хозяина траттории, молчала, отрешенно глядя на какую-то пространственную точку впереди себя…
     Внимательно посмотрев на девушку, Луис Трехо прищурился, словно от яркого света, и, собравшись с мыслями, осторожно начал:
     – Марта!.. Я серьезный, взрослый человек. Я понимаю, что не проживу без тебя и дня… Я ведь не шучу, я люблю тебя, Марта, я не смирюсь, пока ты не будешь рядом со мной…
     Словно сбросив с себя тягостное оцепенение, девушка со скрытым раздражением промолвила:
     – Луис, но ведь я не люблю тебя… Ты сам мог в этом убедиться… Тогда, на суде…
     Трехо отвел взгляд – ему было неприятно вспоминать о той сцене… Да, умом он прекрасно понимал, что если бы не то выступление Марты в судебном зале два года назад… Умом, но не сердцем.
     – Да… Я прекрасно знаю, Марта, что тюрьмой обязан только тебе.
     – Мне?..
     Трехо кивнул.
     – Да, – твердо произнес он. – Я мог бы мстить – если бы это сделал кто-нибудь иной, если бы это была не ты… Я так бы и поступил, можешь не сомневаться… Я настоящий мужчина! Но я… Марта, я ведь знаю, что тебя подучили!..
     Марта несказанно удивилась.
     – Меня?.. Подучили?..
     Трехо отвернулся.
     – Да…
     – И кто же?
     Не поворачиваясь к девушке, чтобы не встречаться с ней взглядом, Луис ответил:
     – Ты сама это знаешь… Я не хочу тебе сейчас говорить об этом… Но ты прекрасно знаешь, Марта, кого я имею в виду…
     Девушка отложила сумочку на соседний табурет и, прищурившись, спросила:
     – И все-таки…
     – Антонио… – с ненавистью  вымолвил Трехо. – Да, ты знаешь этого человека, и ты прекрасно знаешь его – не хуже меня… Его зовут… Антонио Ломбардо. Муж твоей старшей сестры Ракель.
     Марта, сделав небольшой глоток горячего кофе, со вздохом произнесла:
     – Луис, неужели ты действительно думаешь, что я такая маленькая глупая девочка… что я ничего не понимаю в жизни?.. Неужели ты действительно считаешь, что для того, чтобы наказать зло, меня надо было подучить?.. Разве я сама не понимаю, а что от дьявола, что от Бога?.. Разве в моем возрасте этому надо учить?.. Да, Луис, я выступила против тебя в суде, да, я действительно сделала это, и я ничуть не жалею… Нет, Луис, я не раскаиваюсь в этом – после этого разговора с тобой я еще раз убедилась, с кем имею дело, я еще раз убедилась, какой же ты страшный человек, я еще раз убедилась – как хорошо, что мы расстались… Да, Луис, я ведь хорошо знаю, что говорю… Скажу тебе даже больше: если бы мне пришлось теперь выбирать, я поступила бы точно так же!..
     Луис Трехо упрямо мотнул головой – словно не веря в справедливость и искренность всего услышанного от своей возлюбленной.
     – Я знаю: тебя подучили, – упрямо произнес он. – Тебя подучили, Марта… Не надо мне ничего говорить – я ведь знаю, что сама, по своей инициативе, ты не могла этого сделать…
     – Никто меня не подучивал… Разве я могла поступить по-другому с человеком, который жаждал убить мою сестру и ее мужа?.. Боже!.. – воскликнула Марта, обращаясь будто бы не к себе и не к Луису, а к кому-то другому человеку – Боже!.. Этот человек желал смерти моей любимой сестры Ракель и ее мужа, благороднейшего Антонио…
     Луис не в силах был совершенно ничего возразить – он молча смотрел куда-то перед собой, и слушая, и не слушая девушку.
     А Марта все в той же манере продолжала:
     – …А я еще сижу с ним тут, и беседую, как ни в чем не бывало…
     Наконец Луис несмело сказал:
     – Но ведь ты любишь меня… Марта, ты ведь действительно любила меня…
     Девушка, зло сверкнула глазами в сторону Трехо, отрицательно мотнула головой.
     – Нет, нет и еще раз нет… Я не могу любить человека, который дышит злобой… Нет, никогда и ни за что!.. Я не могу любить человека, который…
     Она не договорила – казалось, еще вот-вот, и Марта разрыдается…
     – Нет, ты все равно будешь моей, – воскликнул Трехо. – Я добьюсь этого, Марта, я все сделаю ради этого… Я знаю, на что иду… Мне нечего терять, я не смогу жить без тебя, Марта.
     – Нет, Луис…
     Это необыкновенное упорство начало выводить Луиса из себя – он был очень уверен в себе, в своих мужских качествах и в своей конечной победе над этой девушкой… Лицо Трехо сразу же стало необычайно злое – Марта, посмотрела на него, отшатнулась…
     – Значит, ты не хочешь быть со мной?..
     Она возразила на него – правда, теперь чуть-чуть несмело, неуверенно:
     – Я тебе уже все сказала…
     Трехо злобно прищурился.
     – Тогда твоим близким – Ракель, Антонио… Пресьосе…
     При упоминании о маленькой дочери своей старшей сестры девушка невольно вздрогнула.
     Луис продолжал:
     – …придется плохо… Я не остановлюсь ни перед чем… Я знаю, чего хочу от жизни…
     Смело взглянув Трехо прямо в глаза, Марта медленно спросила:
     – Ты что – шантажируешь меня?..
     – Называй это, как хочешь… Ты понимаешь, что я во что бы то ни стало добьюсь своего… Ты ведь знаешь, чего стоит слово Луиса Трехо!.. – запальчиво воскликнул он. – Ты знаешь, кто я такой!.. Ты ведь не первый год знаешь меня, и можешь быть уверена, что я никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не отступаюсь от своих намерений!.. Чего бы мне это не стоило!.. Пусть даже жизни… все равно, Марта, ты будешь моей!.. Я заставлю тебя быть моей, Марта, я знаю, чего хочу!
     – То есть…
     Луис воскликнул:
     – Я заставлю полюбить себя!..
     Девушка невесело усмехнулась.
     – Луис, неужели ты сам не понимаешь, что никого на целом белом свете нельзя заставить любить… Любовь – это ведь не принуждение!.. Любить никогда не заставишь – она капризна, она необъяснима… Заставить можно только что-нибудь сделать, но не полюбить… Луис, еще никому этого никогда не удавалось!..
     Трехо злобно ухмыльнулся и, покосившись на Марту, произнес:
     – Значит, я буду первый… Я заставлю любить себя, Марта… Да, пройдет время, и ты убедишься, что я прав!.. Ты поймешь,  Марта, что заставить можно чему угодно – было бы желание и воля… И то и другое у меня есть… И ты сама знаешь об этом.
     После небольшой, но продолжительной паузы, Марта произнесла:
     – И чего ты этим хочешь добиться?..
     – Тебя… – начал было Луис, но Марта тут же перебила его:
     – Ты просто глуп!.. Луис, ты даже сам не понимаешь, до какой степени ты теперь глуп… и смешон. Да, Луис. Все, что ты говоришь, – смешно и нелепо.
     Трехо медленно закипал.
     – Я? Глуп?
     – Да, Луис… Неужели ты считаешь, что я после всего этого буду тебя любить?.. Неужели ты думаешь добиться моей благосклонности угрозами?..
     – Чем угодно, но…
     Однако Марта вновь не дала Трехо договорить:
     – Ты просто глупец!..
     – Марта!.. Эти слова могут дорого тебе стоить… Я хочу, чтобы…
     – А я хочу, чтобы ты оставил меня и всю нашу семью в покое…
     Луис прищурился.
     – Я не успокоюсь, пока ты не станешь моей женой… Знай это, Марта… И если ты не согласишься, тебе и твоим близким придется плохо.
     – Плохо?..
     Луис злорадно ухмыльнулся.
     – Сама посмотришь…
     Посмотрев на Луиса со всей ненавистью, на которую она только была способна, девушка резко произнесла:
     – Послушай, если хоть один волос упадет с головы… Пресьосы, Ракель или моей сестры… Я… Я сейчас же пойду в полицию!..
     Луис деланно-равнодушно ответил:
     – Иди, иди… И чего ты этим достигнешь?.. Ты ведь все равно ничего не докажешь…
     – Я скажу, что ты мне угрожаешь…
     Трехо быстро парировал:
     – Тебе никто не поверит…
     Марта всегда отличалась умом, сообразительностью и реализмом мышления – во всяком случае, достаточным, чтобы понять, что полиция, участок – не лучший выход… Одних только устных заявлений об угрозах со стороны Трехо было явно недостаточно…
     – Луис, я говорю тебе в последний раз – уходи отсюда… Уезжай из Мехико, чтобы тебя тут не было видно!.. Луис, не надо причинять людям горе, не надо причинять им зло… Особенно таким, как Антонио и Ракель, они ведь его не заслужили!..
     Трехо, осклабившись, злобно сверкнул очами и с презрением произнес:
     – Я сам знаю, кто и чего заслуживает!.. Не учи меня, с кем и как я должен себя вести!..
     – Луис, я не могу больше с тобой разговаривать, я не могу больше смотреть на тебя… Луис, я пойду!.. Мне надо уходить…
     – Марта!..
     – …
     – Марта, побудь со мной еще хоть немного!..
     Голос Луиса Трехо совершенно неожиданно зазвучал умоляюще-робко.
     – Я не могу с тобой больше разговаривать, я не могу больше разговаривать, я не могу находиться с тобой рядом!
     По этой реплике Трехо понял, что Марта собирается уйти и что теперь ее уже ничто и никто не удержит за этим столиком…
     – Что я могу сделать для тебя?..
     – …
     – Марта, скажи, что я могу сделать?..
     – Единственное, что ты можешь сделать для меня, – не причинять никакого зла ни Ракель, ни Антонио, ни тем более маленькой Пресьосе… Она-то в чем виновата?...
     Тяжело вздохнув, Марта поднялась из-за стола и направилась в сторону двери.
     – Марта!.. – окликнул ее Луис, но та, не оборачиваясь, вышла...
     Луис молча допил свой кофе и, вынув из кармана пачку сигарет, взял одну и закурил…
     «Ничего, – подумал он, выпустив в потолок сизую струйку табачного дыма. – Ничего… Главное, что я уже увидел ее… Теперь я должен на некоторое время оставить ее в покое… Она должна созреть. Она должна понять, что ей все равно придется смириться… Правда, остается этот хлыщ, сын этого идиота дона Педро, Ортего Игнасио… Ну, ничего, я знаю, как с ним справиться… Она еще пожалеет… Они все еще будут жалеть!»

     Размышления Луиса прервало появление в траттории какого-то грузного полицейского маленького роста с золотыми нашивками на рукаве мундира, которые свидетельствовали о том, что этот полицейский – не более и не менее как комиссар первого уровня…
     Осмотрев людей за столиками, маленький толстый полицейский решительно направился к стойке, за которой стоял Романо с заплаканными глазами.
     Подойдя, он как-то виновато улыбнулся и дружески потрепал подростка по плечу.
     Луис, лениво куря, внимательно посматривал и за полицейским, и за племянником покойного сеньора Сантильяны, стоявшим за стойкой бара... Он-то знал, о чем они теперь разговаривают…
     До слуха Трехо долетела последняя фраза полицейского комиссара:
     – Значит, ты говоришь, что ему перед этим звонили из Гвадалахары?.. Ладно, потом потолкуем на этот счет. Я зайду вечером…
     Спустя несколько минут полицейский подошел к столику Трехо и вежливо произнес:
     – Я полицейский комиссар этого округа… Мое имя – Анхель Парра.
     Луис кивнул.
     – Очень рад.
     – Если я не ошибаюсь, то вас зовут Луис Трехо?.. Не так ли?..
     Луис лениво кивнул и, щелчком сбил пепел на пол, произнес в ответ:
     – Да…
     Пара официально-дружески улыбнулся – скорее официально, чем дружески. Улыбаться в беседах подобным образом было его профессиональным навыком, это давно уже вошло в привычку Анхеля… Он всегда держал себя подчеркнуто-вежливо, корректно, и он всегда стремился показать, что беседа с людьми доставляет ему удовлетворение…
     Правда, были и исключения – Трехо сразу же не очень понравился Парре, но полицейский стремился этого никак не проявлять.
     – Я хотел бы поговорить с вами… Если, конечно же, вы не против…
     «Ну, чего тебе от меня надо, полицейская гнида, – подумал Трехо, – чего ты от меня хочешь?.. Ведь свидетелей не было наверняка! Свидетелей того, как я расправился с этим ублюдком Сантильяной…»
     Анхель повторил свою просьбу:
     – Так можно с вами побеседовать?..
     – Пожалуйста, – равнодушно произнес Луис, – Прошу вас, сеньор…
     Пара осторожно подсел за столик и, утерев пот со лба, спросил:
     – Если я не ошибаюсь, вы работаете в этом заведении несколько дней…
     – Да…
     Стараясь сохранять официальность тона, Анхель продолжал свои расспросы:
     – Чем-то вроде вышибалы?..
     Луис коротко кивнул.
     – Совершенно верно.
     – Вы, наверное, уже знаете о смерти дона Хуана Франциска?..
     Трехо указал взглядом в сторону стойки, где стоял убитый горем Романо.
     – Он мне уже все рассказал…
     Внимательно посмотрев на Луиса, Парра очень серьезным тоном спросил:
     – Ну, и что вы об этом думаете?..
     Этот вопрос несколько удивил Трехо.
     – Я?..
     Полицейский едва заметно покачал головой.
     – Вы, вы…
     – Вы что – спрашиваете меня о загадочной смерти дона Хуана Франциска, хозяина этого заведения?.. – уточнил Трехо.
     Анхель кивнул.
     – Совершенно верно…
     Трехо не очень-то был готов к беседе с полицейским комиссаром – тем более, что, проводив Марту глазами и поняв, что все методы увещаний уже исчерпаны, он остался в необычайно расстроенных чувствах… Он охотнее посидел бы за столиком один, строя сладостные планы мести, и внезапное появление этого малорослого полицейского совершенно сбило его с толку… Поэтому-то Луис и стал задавать уточняющие вопросы, чтобы хоть как-то выиграть время и попытаться понять, чего же хочет от него этот тип…
     Натянуто улыбнувшись, словно не понимая, для чего полицейский комиссар спрашивает его об этом, Луис Трехо спросил:
     – А почему вас так интересует мое мнение?..
     – Но ведь вы работали с покойным доном Хуаном Франциском тут, в траттории…
     Луис тут же возразил:
     – С ним работал не один я…
     – С его племянником Романо я только что поговорил… – Смерив собеседника глазами, Анхель Парра с посуровевшим взором спросил: – Вы что, сеньор, не хотеть помочь следствию?..
     – Почему же?..
     – Тогда ответьте на мой вопрос…
     Трехо поморщился.
     – Ну, я познакомился с этим сеньором только три дня назад… – произнес он достаточно раздраженным тоном. – И вообще, в столице я недавно – каждый может это подтвердить.
     Пара согласно покачал головой.
     – Я знаю… Скажите, а где вы жили раньше?..
     – В Гвадалахаре, в Акапулько…
     Пытливо посмотрев на Трехо, полицейский комиссар неожиданно спросил:
     – Если не секрет – каковы причины, которые побудили вас покинуть свой город?..
     Трехо замялся.
     – Ну, как сказать…
     – А вы скажите, как есть…
     – Ну, допустим… Допустим, моя жена решила переехать сюда… – произнес Луис.
     – Жена?..
     – Ну да…
     – А вы что – женаты?.. Что же вы сразу не сказали?.. И кто же ваша жена?..
     Трехо, отвернувшись, ответил:
     – Прекраснейшая из девушек… Только эта девушка еще и сама не знает, что она – моя жена…
     Несмотря на очевидную запутанность ответа, Анхель, казалось, не удивился ему. Он, едва заметно улыбнувшись, произнес:
     – Понятно…
     Трехо продолжал:
     – Да, я приехал в Мехико в надежде быть рядом с ней, в надежде найти какую-нибудь работу… Я случайно зашел в эту тратторию и познакомился с доном Хуаном Франциском Сантильяной…
     – Ну, и…
     Луис неопределенно пожал плечами и, покосившись в сторону стойки, где еще совсем недавно стоял дон Хуан Франциск Сантильяна, а теперь стоял заплаканный Романо, произнес:
     – Не знаю, чем я ему так понравился, но он почему-то предложил мне эту работу…
     – Вышибалы?..
     – Можете называть это, как вам угодно… Сантильяна говорил, что работа вышибалы ничем не хуже какой-нибудь другой, и я с ним согласился… Во всяком случае, я честно зарабатываю себе на хлеб…
     – Ну, и что же вы можете сказать о хозяине «Золотого барана»?.. – спросил Анхель.
     Неопределенно пожав плечами, Луис изрек:
     – Ну, что я могу сказать… Я ведь не знал этого сеньора… Во всяком случае, не столь хорошо, как остальные жители этого квартала.
     Однако Парра не отставал:
     – И все-таки…
     «Неужели ему что-то известно?.. – подумал Трехо. – Неужели… Нет, не может того быть!.. Ведь  свидетелей не было никаких, это точно!..»
     Анхель повторил свой вопрос:
     – И все-таки, я бы хотел знать, что вы думаете об этой смерти… Скажите, у покойного Сантильяны были какие-нибудь враги?
     Трехо всем своим видом выразил неподдельное удивление – у него это получалось весьма правдоподобно; Луис, когда это было необходимо, бывал неплохим актером… Он тихо-тихо спросил:
     – Враги?..
     Полицейский коротко кивнул.
     – Да…
    – Не знаю… Если бы и были, то вряд ли бы я о них знал… Не думаю, что Сантильяна за несколько дней знакомства мог бы рассказать мне обо всех друзьях и врагах – даже если бы они у него и были…
     Неожиданно полицейский комиссар, улыбнувшись, спросил у Луиса:
     – Скажите… Как сами считаете, вы – наблюдательный человек?..
     Эту фразу можно было понимать и как вопрос, и как утверждение. Поэтому Луис спросил:
    – Почему вы так считаете?..
     Едва заметно улыбнувшись, Парра произнес:
    – Я заметил, что люди, побывавшие в тюрьме, всегда отличаются большой наблюдательностью… Не так ли, сеньор Трехо?..
     «Черт бы его побрал, – выругался в мыслях Луис. – И это ему известно… Кто же ему мог сказать?.. Сантильяна?.. Нет.. Тогда… тогда, может быть, – Антонио?.. Черт бы побрал этого негодяя!..»
     Удивленно посмотрев на своего собеседника, Луис медленно спросил:
     – А откуда вы знаете, что я побывал в тюрьме?.. Вам кто-то сказал?..
     Анхель усмехнулся.
     – Ну, я все-таки полицейский!..
     – Я вижу… И все-таки?..
     – Можете считать, что это на вас написано…
     – А какое это имеет отношение к убийству Хуана Франциска?..
     Анхель тут же согласился:
     – Никакого…
     – Тогда – почему вы меня об этом спрашиваете?..
     – Я – полицейский, и поэтому имею право задавать такие вопросы.
     Трехо забеспокоился – маленькие глубоко посаженые глазки его забегали.
      – Я вас не понимаю… Вы что – меня в чем-то подозреваете?..
     Полицейский комиссар всем своим видом дал понять, что ни о каких подозрениях в адрес собеседника не может быть и речи…
     – Нет, что вы, что вы… – замахал руками он. – Просто я хотел знать ваше мнение на этот счет!..
     Луис посмотрел на часы – было половина двенадцатого. От внимания Парры не ушел этот жест.
     – Вы куда-то спешите?..
     Луис кивнул.
     – Совершенно верно…
     Быстро поднявшись со своего места, полицейский поспешно произнес:
     – Ну тогда не буду вас задерживать, сеньор Трехо… Только все-таки у меня будет к вам одна маленькая просьба… Дайте слово, что не откажете…
     В ответ Трехо преувеличенно-любезно произнес:
     – Ну, хорошо…
     Полицейский комиссар, привычным движением поправив латунную пряжку блестящего лакового ремня, просительно произнес:
     – Зайдите ко мне сегодня в полицейский участок где-то после пяти вечера…
     – Хорошо, сеньор Парра…

     Дождавшись, пока надоедливый полицейский комиссар наконец-то покинет тратторию, Луис допив свой кофе, направился к дверям.
     Настроение было скверное, хуже не бывает, но ум работал очень четко.
     Бросив злобный взгляд на особняк Ломбардо, Трехо решил: «В последнее время, после приезда в Мехико,  я стал каким-то слабовольным… Я ведь знаю все их уязвимые места… Надо действовать…»
     Вспомнив, как изощрялся он в своих признаниях Марте, Луис презрительно подумал в свой собственный адрес: «Тоже – не мужчина, а какая-то тряпка!..Нельзя же, в самом деле, так раскисать перед бабой!.. Надо быть жестче – тогда она будет меня больше ценить… Надо, чтобы она меня боялась… Чтобы все они меня боялись!.. Да, надо действовать, и притом – как можно быстрее!.. Нельзя так раскисать!.. Нельзя, Луис!..»
     Спустя десять минут он уже был в своей комнатушке на втором этаже, неподалеку от траттории… Не раздеваясь, Луис завалился на кровать и, заложив руки за голову, принялся за размышления…
     – Я не думаю, что полицейскому комиссару что-то известно, – подумал он. – Просто он знает, что я сидел в тюрьме, и поэтому решил перестраховаться… Придется зайти к нему сегодня под вечер, чтобы не вызывать подозрений… так будет надежней… Во всяком случае, никто не слышал, как я звонил хозяину траттории, никто не видел, как я расправился с Сантильяной… А с семьей Ломбардо я еще разберусь… Они еще пожалеют…

Отредактировано Самая красивая (15.01.2012 21:22)

Глава  10

     А граф Мигель Габриэль де ла Фронтера никак не мог найти себе покоя…
     В этом человеке боролось два чувства – стыд перед покойным доном Хуаном Франциско Сантильяной, с одной стороны, – и страх перед самим убийцей…
     Каждый раз, вспоминая страшные глаза Луиса Трехо, Мигель Габриэль только поеживался…
     Нет, Мигель Габриэль не был трусливым человеком – отнюдь нет!.. Просто ему за всю свою жизнь еще ни разу не приходилось сталкиваться с такими людьми… За свои двадцать пять он общался и с мелкими проходимцами, и с карточными шулерами, и фальшивомонетчиками.
     Но связываться с человеком наподобие этого самого Луиса Трехо…
     Нет, только не это!..
     И Мигель Габриэль, подверженный любви к спиртному, ни нашел ничего более подходящего, как сильно запить…

     …Дверной звонок гремел настырно, въедливо. В такт ему тяжелыми ударами ломилось в грудную клетку отягощенное пьянством и страхом сердце…
     Де ла Фронтера приподнялся на постели, но подняться уже не было сил – громадная, вздувшаяся, как ему самому казалось, голова перевешивала туловище. В голове гудели вихри алкогольных паров, их горячие смерчики вздымали, словно мусор с авениды Нимейроса, обрывки вечерней пьяной яви…
     Мелькали клочья ночного кошмара, чьи-то раскаленные пьяные хари, и все эти видения стремились разнести на куски тоненькую оболочку натянутого черепа. Мигелю Габриэлю казалось, что кости в его черепе – тонюсенькие, как яичная скорлупа, и достаточно всего только легкого прикосновения, чтобы они разлетелись в дребезги.
      «Пусть они там звонят хоть до второго пришествия, – раздраженно подумал Мигель Габриэль, – мне следует осторожно улечься, очень-очень тихо, чтобы не разбежались длинные черные трещины по моей голове, натянуть одеяло повыше, подтянуть колени к подбородку, вот так, теснее, калачиком свернуться – точно так же, как лежит в покое, тепле и темноте человеческий зародыш… Не трогайте меня – я не знаю никаких тайн, оставьте меня в покое… Я сплю, сплю…»
     И Мигель Габриэль засунул голову под подушку и погрузился в тяжелый сон…

     Прошло какое-то время, прежде чем де ла Фронтера открыл глаза. Первое, что он увидел, – нашивки полицейского комиссара на рукаве кителя. Подняв взгляд, Мигель Габриэль понял, что на этот раз в его квартиру пожаловал не кто иной, как сам полицейский комиссар первого уровня, уважаемый сеньор Анхель Парра…
     Посмотрев на мучительное выражение лица хозяина, полицейский комиссар произнес:
     – Доброе утро… Хотя следовало бы сказать – добрый день…
     Голос у дона Анхеля был очень спокойный и подчеркнуто корректный. Однако Мигель Габриэль де ла Фронтера уже давно знал этого человека, чтобы покупаться на подобные штучки… Он сразу же закрыл глаза и изобразил из себя спящего.
     – Ладно, хватит притворяться, – сказал дон Анхель как-то более по-свойски, – я ведь вижу, что ты уже проснулся…
     Перевернувшись на другой бок, лицом к стене, Мигель Габриель простонал:
     – Сеньор комиссар… Оставьте меня в покое… Мне очень плохо…
     Дон Анхель понимающе покачал головой.
     – Еще бы…
     – Я очень хочу спать…
     Как прекрасно было лежать в постели, зная, что ты никому не нужен и тебе никто не нужен!.. Однако делать нечего: полицейский комиссар Анхеле Парра если уже поставил себе что-нибудь за цель – раскрыть преступление, разыскать похищенного ребенка, разбудить спящего, то можно было быть уверенным, что он от своей цели не отступиться ни за что. Мигель Габриэль знал это прекрасно…
     С трудом оторвав голову от подушки, Мигель Габриэль вспомнил, что не так давно в дверь кто-то очень настойчиво звонил…
     – Как ты попал сюда?..
     Первая осмысленная фраза Мигеля Габриэля за это утро прозвучала как-то сипловато, точно у него была какая-то болезнь голосовых связок.
     Обращение к полицейскому комиссару на «ты» всегда считается в Мексике, да и повсюду в Латинской Америке своего рода фамильярностью, притом не всегда безопасной: в Латинской Америке, склонной к разного рода социально-политическим катаклизмам, военным переворотам, хунтам и заговорам, мундир всегда пользуется уважением и любовью…
     Впрочем, сам Парра, не испытывающий абсолютно никаких комплексов на этот счет, сам говорил, что ему совершенно безразлично, как к нему обращаются, – на «ты» или же на «вы»… А тем более – де ла Фронтера.
     Многие люди, не знавшие историю Анхеля Парры и Мигеля де ла Фронтеры, искренне удивлялись их дружбе таких, казалось бы, совершенно не похожих друг на друга людей – опустившегося аристократа, ставшего профессиональным карточным игроком, о котором в квартале Фуэнтэ Овехуано ходили самые противоречивые слухи, и полицейского комиссара этого самого спокойного в Мехико округа…
     Однако Мигель Габриэль был бы очень удивлен, если бы ему кто-нибудь предложил обращаться к дону Анхелю на «вы» или же «сеньор полицейский комиссар»: не смотря на довольно-таки большую возрастную разницу, они давно уже были в приятельских отношениях и знали друг друга едва ли не двадцать лет…
     Дело в том, что он помнил дона Анхеля еще в те времена, когда он сам был маленьким и ездил с покойным ныне отцом на роскошном розовом «кадиллаке», а Анхель, молоденький рядовой полицейский, стоял в качестве регулировщика на углу авенид Нимейроса и епископа Барталомео де Лас-Каса и при появлении «кадиллака» отдавал им честь…
     Мигель Габриэль повторил свой вопрос:
     – Послушай, Анхель… Никак не могу взять в толк – как ты попал в мою квартиру?..
     Пара заулыбался.
     – Очень просто… Дверь не была заперта.
    Поднявшись с кровати, – Анхель прекрасно видел, каких усилий это стоило де ла Фронтере, – хозяин расчесал пятерней прическу и, не в силах встать на ноги, измученно посмотрел на гостя.
     – Что, действительно не заперта?..
     Парра улыбнулся еще раз.
     – Ну да… Кстати, ты очень зря так поступаешь… Это я тебе очень авторитетно заявляю, и притом – не просто как приятель, а как полицейский комиссар этого района… Ведь пока ты так сладко спал, тебя, Мигель Габриэль, могли просто обворовать…
     Несмотря на свое ужасное состояние, де ла Фронтера при таких словах полицейского комиссара просто не смог сдержать улыбку.
     – Обворовать?..
     Полицейский комиссар кивнул в знак подтверждения своих предыдущих слов.
     – Ну да…
     Граф невесело улыбнулся.
     – Интересно, что из моей квартиры можно было бы унести?..
     Пожав плечами, Анхель произнес:
     – Ну, не знаю… Ты ведь все-таки граф, наследник старинного знатного рода… И у тебя наверняка должны быть какие-нибудь драгоценности.
     При упоминании о своем графстве Мигель Габриэль только недовольно поморщился – в отличии от многих людей, мнящих себя аристократами крови и духа, он действительно был им, но очень не любил, когда ему напоминали о том, что фамилия де ла Фронтера в истории Мексики стоит в одном ряду с фамилиями Кортес и Писаро…
     С минуту помолчав, Мигель Габриэль раздраженно произнес:
     – Какие еще драгоценности, Анхель, ты ведь сам прекрасно понимаешь, что у меня ничего не осталось… Драгоценности, дома, бунгало… Все это я в какие-то три недели в свое время спустил в Монте-Карло… А воровать… – Де ла Фронтера, окинув критическим взглядом неказистую обстановку своей наемной квартиры, произнес: – Ну что здесь можно украсть!..
     Действительно, квартира графа напоминала скорее сарай случайных вещей – она была вся заставлена какими-то ящиками, колченогими шкафами, буфет конца прошлого века стоял почти посредине комнаты, загораживая высокое окно, которое не мылось, наверное, уже лет двадцать – в комнате, несмотря на солнечную погоду было довольно сумрачно…
     Анхель вздохнул.
     – Да… Обстановочка у тебя явно не буржуазная. Не жалеешь о проигрыше?..
     – Имеешь в виду Монте-Карло?..
     Полицейский офицер кивнул.
     – Ну да…
     Де ла Фронтера ответил с нескрываемым равнодушием в голосе:
     – А чего, собственно, жалеть?.. Будто бы от этого что-нибудь измениться… Сделанного, как ты и без меня знаешь, Анхель, не воротишь… Зато в свое время…
     Сеньор Парра и сам прекрасно знал, что имел в виду де ла Фронтера, говоря о том, что «в свое время»… Семья его еще каких-то двадцать-двадцать пять лет назад была одной из самых богатых не только в Мехико, но и во всей стране… Но со смертью отца (мать умерла при родах) молодой Мигель Габриэль, почувствовав свободу от родительской опеки, пустился в загул…
     Неожиданно полицейский комиссар, глядя на ужасающее состояние хозяина, предположил:
     – Может быть, я сворю тебе кофе?.. Ты, надеюсь, не возражаешь?..
     Мигель Габриэль вновь поморщился – в этот момент ему больше всего хотелось не кофе, а стаканчик хорошего сухого вина или, на худой конец, – большую жестяную банку холодного пива…
     Совершенно безнадежным тоном Мигель Габриэль поинтересовался у утреннего гостя:
     – Извини, у бутылочки хорошего сухого вина у тебя случайно не припасено?..
     Сеньор Парра улыбнулся.
     – Знаешь, я не учел, что застану тебя в таком кошмарном виде…
     – А пива?..
     – Извини, пива я тоже не прихватил… И вообще – я по утрам не пью… Да и тебе, Мигель Габриэль, не советую…
     Тяжело вздохнув, де ла Фронтера сказал, покосившись на Анхеля:
     – А ты, неверное, и по вечерам не пьешь… Бережешь себя для охраны правопорядка…
     – Нет, вечером я иногда могу выпить…
     – Что-то не верится.
     – Так сварить кофе?..
     – Что ж, давай…
     «Сказать кому – ни за что не поверят, – подумал Мигель Габриэль, – полицейский комиссар приходит ко мне с самого утра, чтобы сварить на опохмелочку горячий кофе… Совсем неплохо… Хотя, совершенно понятно, что он пришел сюда не для этого, а для чего-то иного… Наверняка, у него ко мне какое-то очень важное дело. Кстати, интересно, который час?.. Наверняка, уже часов десять… А то, может быть, и еще больше…»
     – Который час, – спросил де ла Фронтера. – Десять есть?..
     Парра, закатав белоснежную манжетку форменной рубахи, посмотрел на часы.
     – Половина первого…
     Тяжело вздохнув, Мигель Габриэль только и смог, что пробормотать:
     – Боже, как долго я спал…
     – И не говори…
     – Со мной в последнее время это что-то часто случается…
     – Не сомневаюсь…
     – Только без иронии, Анхель… Не буди во мне зверя – по утрам я иногда бываю агрессивным… Даже к комиссарам полиции – особенно, если они будят меня, когда я еще не выспался.
     – Хорошо, хорошо…
     Поднявшись, де ла Фронтера увидел, что он спал в рубашке, брюках и носках…
     Пиджак валялся на полу, галстук был засунут в башмак, который стоял у двери… Другой башмак почему-то находился на столе.
     «Интересно, – подумал де ла Фронтера, – во сколько я вчера вернулся домой?.. И сколько это денег я вчера мог прохохотать?..»
     Глянув исподтишка на полицейского комиссара, Мигель Габриэль заметил, что то смотрит на него одновременно и с состраданием, и с отвращением.
     – Черт бы вас всех побрал, – неизвестно по чьему адресу выругался Мигель Габриэль. – Как все это мне надоело!..
     – Не сомневаюсь…
     Де ла Фронтера только тяжело вздохнул в ответ – он еще не пришел в себя окончательно, и поэтому и не знал, что ответить…
     – Хорошо отдохнул вчера?.. – поинтересовался полицейский комиссар, насыпая в жезвей кофе – электрическая плитка, на которой Мигель Габриэль изредка себе что-то готовил, находилась тут же, в этой комнате, служившей одновременно и гостиной, и спальней, и рабочем кабинетом, и Бог весть чем…
     Конечно, де ла Фронтера мог воспользоваться и кухней, но там, к сожалению, не было где присесть – последнюю мебель реквизировала хозяйка, донна Кончита, у которой де ла Фронтера нанимал эту квартиру…
     – Так как ты вчера провел время?.. – вновь спросил Анхель.
     Переодеваясь в свежее, глаженое на подобный случай белье, кипами разбросанное по всей комнате ( у Мигеля Габриэля, случалось, бывали в этой комнате и молоденькие подружки, которые следили, чтобы он окончательно не опустился), де ла Фронтера произнес:
     – Замечательно!..
     Вчера у него действительно выдался необычный день, закончившийся довольно удачно: снедаемый мыслями об убийстве Саантильяны, он, как и обычно, не нашел ничего лучше, как напиться…
     После чего де ла Фронтера отправился в один полулегальный притон азартных игр, где его хорошо знали – совершенно неожиданно для себя Мигель Габриэль без особого напряжения за каких-то полчаса выиграл что-то около пяти тысяч песо…
     В притоне играли по крупной, и в тот вечер он попал за стол с каким-то простофилей, очевидно – очень богатым человеком, который, решив отправиться на экскурсию по злачным местам мексиканской столицы, надолго застрял в этом притоне за карточным столом… После такого выигрыша, разумеется, Мигель Габриэль напился вновь – теперь уже на радостях.
     Взяв со стула свои брюки, Мигель Габрижль вытащил кошелек и вынул скомканные банкноты… Оказалось, что там еще довольно много денег – что-то около четырех с половиной тысяч…
     «Ну, хоть эта проблема решена, – подумал он, аккуратно складывая деньги, – могу не только рассчитаться с долгом за квартиру, но и еще заплатить за несколько месяцев вперед… Более того – останется, чтобы обновить гардероб… Да и на игру…»
     Переодевшись, де ла Фронтерра направился в сторону двери.
     – Ты куда, – окликнул его Парра, держа в руках жезвей с дымящимся напитком – Кофе уже готов… Послушай, а где у тебя чашки?..
     Мигель Габриэль кивнув в сторону какого-то ящика.
     – Посмотри там… Только не наливай – я хочу сходить в душ…
     Зайдя в ванну, де ла Фронтера вновь разделся , и включив газовую конфорку, с наслаждением закурил сигарету.
     Со стоном и рокотом бушевала вода в осклизлых трубах, черные космы паутины повисли по углам… По стене пополз огромный рыжий таракан….
     – Тьфу, – выругался де ла Фронтера, – как мне все это надоело!..
     Сделав глубокую затяжку, граф уселся на край ванны. Никотиновый дым сладко шибанул в голову.
     Ровно гудело красно-синее пламя горелки, шумела вода из крана.
     Де ла Фронтера, докурив, выбросил окурок в мусорку и слез под душ… Он запрокинул голову, и струйки дробно и весело застучали по лицу. Они ласкали кожу, гладили, успокаивали Мигеля Габриэля.
     После душа де ла Фронтера сразу же почувствовал облегчение. Вытерев себя мохнатым полотенцем, он вновь оделся и направился в свою комнату – по ней уже несся аромат свежесваренного кофе.
     «Интересно, какого черта он ко мне пришел?.. – думал де ла Фронтера, попивая кофе и исподлобья поглядывая на сидевшего напротив полицейского комиссара. – Неужели просто так… Так сказать, по старой памяти?.. Или вновь начнет читать мне нотации?..»
     Действительно, у Анхеля был один маленький комплекс – он любил наставлять своего младшего товарища на путь истинный, убеждая, что пьянство и азартные игры доведут только до могилы…
     – Я понимаю, иногда выпить просто необходимо, – говорил в таких случаях Анхель, – когда, например, сидишь в обществе хорошего друга где-нибудь в приятном месте и наслаждаешься хорошей музыкой – хотя бы тем же фламенко… Но ведь не каждый день и до такого поросячьего визга!..
     В подобные моменты сеньор Парра становился навязчиво-нудным, просто невозможным, и де ла Фронтера, с тоской глядя на Анхеля, думал, как бы поскорее выпроводить его…
     «Наверное, теперь вновь начнется, – с тоской подумал Мигель Габриэль, – тем более что я сам дал ему повод… И как это я не догадался закрыть на ночь дверь?.. Так бы еще поспал…»
     Анхель, конечно же, имел к Мигелю Габриэлю какое-то достаточно важное дело, однако он считал возможным начать с него сразу, не расспросив де ла Фронтеру о его делах – не приличия ради, а потому, что сеньор Парра в глубине души очень любил этого очень талантливого, но такого беспутного юношу…
     – Ну, чем ты меня обрадуешь?..
     Сделав небольшой глоток, да ла Фронтера вновь вынул из кармана сигареты.
     – А чтобы ты сам хотел услышать?.. – ответил он вопросом на вопрос.
     Анхель заулыбался.
     – Будто бы ты сам не знаешь…
     – И все таки…
     Допив кофе, полицейский комиссар осторожно подлил себе немного того, что оставалось в старом закопченном жезвее, и произнес:
     – Я тебе уже сто раз об этом говорил…
     – Не сомневаюсь.
     – Ну, хотя бы то, что ты бросил пить…
     Мигель Габриэль иронично посмотрел на своего собеседника и поинтересовался:
     – Как, совсем?..
     Пара согласно наклонил голову.
     – Ну да…
     – Как – совсем?..
     – А то как же еще?..
     Левая щека Мигеля Габриэля слегка задергался – это был признак того, что у него начинало копиться раздражение…
     – А больше ты ничего не хочешь?..
     Анхель скромно улыбнулся.
     – Ну, еще мне хотелось бы, чтобы ты привел себя в порядок… Живешь просто страшно – удивляюсь, как все это терпит твоя хозяйка…
     Мигель Габриэль иронично посмотрел на собеседника и передернул плечами.
     – Сам удивляюсь…
     – Она еще не пыталась тебя выставить за порог?..
     – Знаешь, еще нет.
     – И не пыталась?..
     Мигель Габриэль улыбнулся.
     – Когда попытается, я обязательно пожалуюсь тебе, Анхель…
     Парра ответил ему полушутя-полусерьезно:
     – А я тебе не помогу…
     – Ну и не надо…
     Мигель Габриэль только усмехнулся – он почему-то сразу представил, как его квартирная хозяйка, очень толстая, неряшливая, вечно выпившая сеньора Кончита Ойярсун пытается его выгнать…
     – Она сама не прочь выпить – я иногда презентую ей несколько песо на галлон хорошего вина… По-моему, у нас нормальные отношения…
     – Значит, тебе просто повезло…
     – Я бы сказал – повезло ей… Не каждая квартирная хозяйка может похвастаться, что у нее квартирует карточный игрок…
     – Повезло?..
     – Ну да…
     – Вам обоим?..
     – Вот именно…
     – Я бы так не сказал…
     После небольшой паузы Мигель Габриэль, вновь иронично посмотрев на собеседника, с мягкой полуулыбочкой произнес:
     – Ну, и чего же еще?..
     Видимо, Анхель в этот день был настроен более серьезно – ему было не до иронии…
     – Как тебе не стыдно, ведь ты – наследник такого знатного рода… Исторической фамилии де ла Фронтера!.. И ты еще…
     Мигель Габриэль поспешно перебил это напыщенное восклицание:
     – Послушай, если четыреста лет назад какие-то далекие предки, имен которых я даже и не знаю, пришли на эту землю с конкистадорами Писарро и Кортесом, пришли с огнем и мечом…
     – Вот как?..
     Де ла Фронтера продолжал:
     – Насиловали женщин, жгли, грабили, искали свое сказочное Эльдарадо, где золота большее, чем песка на морском берегу…
     Анхель не преминул вставить:
     – А ведь ты неплохо знаешь историю Мексики… Только очень своеобразно трактуешь становление нашей страны… Ведь конкистадором мы обязаны тем, что приобщились к европейской культуре!.. А то, что ты теперь говоришь, не что иное, как очернительство нашей славной истории!..
     Мигель Габриэль только махнул рукой.
     – Послушай… Какая там культура?!. Ведь это были законченные бандиты и преступники!.. И почему я должен этим гордиться?!. Если ты  действительно хочешь, чтобы я был на них похож, дорогой Анхель, я должен превратиться в такого отпетого головореза, что мне найдется места не то что в тюрьме, но и даже в преисподней!..
     Анхель не был силен в истории, и потому после этой фразы, не имея чем возразить, он обижено замолчал…
     После непродолжительной паузы Мигель Габриэль поинтересовался:
     – Чего тебе еще хочется?..
     Парра скромно улыбнулся.
     – А еще мне хочется, чтобы ты чем-нибудь по-настоящему увлекся…
     – Например?..
     – Хотя бы хорошей музыкой… Лучше всего – фламенко.
     – А я и так увлечен…
     – Вином?
     – И не только…
     – Красивыми сеньоритами?..
     – Иногда…
     Заметив, как покраснел де ла Фронтера, полицейский комиссар улыбнулся и воскликнул:
     – Ну-ка, ну-ка, как ее зовут?
     – Августа…
     – А я и не знал…
     – Разумеется!.. Она и сама об этом пока еще не знает!..
     – Ты собираешься ей признаться в любви?..
     – Как только найду в себе силы…
     – А часом не боишься, что она отвергнет твои притязания?..
     Мигель Габриэль, к которому после душа вернулась привычная непринужденная манера вести разговор, быстро парировал:
     – Каждый мужчина, который признается в любви какой-нибудь женщине, рискует быть отвергнутым. Это совершенно нормально.
     – А сколько ей?..
     – Кому, Августе?..
     – Ну да…
     – Нет и восемнадцати!.. Она прекрасна, как Мадонна на картинках старых мастеров… Я всегда вспоминаю зал Эль Греко в мадридском музее Прадо, когда смотрю на эту девушку!.. – запальчиво воскликнул де ла Фронтера. – Просто невероятно, как такие экземпляры могут встречаться в наше время!.. Ее следовало бы поместить под стеклянный колпак в музее Естественной истории как образец совершенства… Или же в барокамеру…
     Парра заулыбался.
     – Не сомневаюсь в правильности твоего выбора, хотя твою Августу еще ни разу и не видел…
     Мигель Габриэль вопросительно посмотрел на собеседника и спросил:
     – Почему же не сомневаешься?..
     – У тебя отличные художественные вкусы… А к женщинам ты, насколько я понимаю, относишься прежде всего как к произведению искусства?..
     Мигель Габриэль согласно кивнул.
     – Вот-вот…
     Усмехнувшись, Парра произнес:
     – Так ты, оказывается, настоящий эстет…
     – Да, стараюсь…
     – Я никогда не сомневался в тебе.
     – Спасибо за доверие…
     – Да, Мигель Габриэль, ты настоящий ценитель прекрасного… Что она действительно так красива?..
     – Неописуема!..
     – Я знаю ее?..
     – Как-нибудь покажу…
     – И часто ты увлекаешься женщинами?..
     Мигель Габриэль на минутку замялся, после чего серьезно ответил:
     – Под настроение… Есть вещи и поважнее, чем вино и женщины!..
     – Я бы так не сказал…
     – У каждого свои вкусы… Тебе не нравятся мои увлечения, мне, может быть, не совсем понятны твои, сеньор Парра… Хотя, если бы не мое хобби, вряд ли бы я смог жить в этом городе…
      – Ты о чем?..
     Мигель Габриэль хмыкнул.
     – Будто не знаешь?!.
     – Это ты о картах, что ли?.. – полупрезрительно поинтересовался Парра.
     – А почему такое пренебрежение?..
     Анхель не нашел ничего лучшего, как сказать:
     – Знаешь… Ведь это не профессия!..
     – А что тогда?..
     Поморщившись, полицейский комиссар с неопределенные жестом промолвил:
     – Так… Баловство.
     – И все-таки…
     – Приятное времяпровождение… когда выигрываешь… Или когда просто некуда время девать. Это я об игре. О карточной игре, мой амиго…
     Полицейский комиссар сделал ударение на слове «карточной».
     Мигель Габриэль согласно наклонил голову.
     – Понимаю… А то о чем же еще?..
     Анхель вновь повторился:
     – Ну, знаешь, несерьезно…
     – Вполне серьезно…
     – Ты так действительно думаешь?.. – спросил Мигель Габриэль, вспомнив свой вчерашний крупный выигрыш. – Неужели ты в самом деле так считаешь?..
     – Неужели с этого можно прожить?.. Никогда и не слышал о подобном…
     – Ты много о чем еще не слышал…
     – Но не в картах как о постоянном источнике дохода, Мигель Габриэль.
     Де ла Фронтера мягко улыбнулся.
     – Знаешь, именно с этого я и живу последнее время… Так что перед тобой, можно сказать, живой пример того, как это сделать…
     – А твои декламаторские таланты – поинтересовался Парра.
     – Ну, иногда еще подрабатываю декламацией… – сделав небольшую паузу, де ла Фронтера внезапно сказал – Хочешь, прочитаю тебе что-нибудь?..
     В ответ сеньор Парра кивнул и полушутя-полусерьезно произнес:
     – Ну, только я тебе не дам ни песо…
     – А мне и не надо – я ведь и так теперь достаточно богат…
     – Неужели?!.
     У Мигеля Габриэля очень редко водились деньги, и для Анхеля это не было секретом…
     Де ла Фронтера не без потаенной гордости произнес, пряча блеск в глазах:
     – Вот, вчера вечером я за каких-то несколько минут выиграл в карты твой месячный оклад… Кроме того, теперь я твой должник, Анхель…
     Лицо полицейского комиссара высказало недоумение.
     – Не понимаю…
     Мигель Габриэль объяснил:
     – Ну, ты ведь сварил мне кофе, и я теперь ощущаю, что должен для тебя тоже хоть что-нибудь сделать… Кроме того, ты, не в пример всем остальным знакомым мне полицейским, ценитель изящных форм… А, значит, и хорошей поэзии…
     Поразмыслив, Анхель Парра согласно закивал головой и произнес:
     – Ну, хорошо…
     Видимо, выпитый кофе подействовал на Мигеля Габриэля благотворно – похмельный синдром если и не был окончательно снят, то несколько ослаб… Откашлявшись, де ла Фронтера начал декламацию:

                                 – Пергаментною луною
                                 Пресьоса звенит беспечно,
                                 Среди хрусталей и лавров
                                 Бродя по тропинке млечной.
                                 И бубен ее заслыша
                                 Бежит тишина в обрывы,
                                 Где моря в недрах колышет
                                 Полуночь, полную рыбы.
                                 На скалах солдаты дремлют
                                 В бездонном ночном молчанье
                                 на страже у белых башен,
                                 в которых спят англичане.
                                 А волны, цыгане моря,
                                 играя в зеленом мраке,
                                 склоняют к узорным гротам
                                 сосновые ветви влаги…

                                 Пергаментною луною
                                 Пресьоса звенит беспечно.
                                 И оборотнем беспечным
                                 к ней ветер спешит навстречу.
                                 Святым христофором вырос
                                 нагой великан небесный,
                                 своей колдовской волынкой
                                 меня в голубые бездны.
                                 – О, дай мне скорее, цыганка,
                                 Откинуть подол твой белый!
                                 Раскрой в моих древних пальцах
                                 Лазурную розу тела!

                                 Пресьоса роняет бубен
                                 и в страхе летит, как птица.
                                 За нею косматый ветер
                                 С мечом раскаленным мчится.

                                 Застыло дыханье моря,
                                 забились бледные ветви,
                                 запели ветви ущелий,
                                 и гонг снегов им ответил.
                                 Пресьоса, беги, Пресьоса!
                                 Все ближе зеленый ветер!
                                 Пресьоса, беги, Пресьоса!
                                 Он ловит тебя за плечи!
                                 Сатир неземного леса
                                 В зарницах нездешней речи…

                                  Пресьоса, полная страха,
                                  бежит по крутым откосам
                                  к высокой, как сосны, башне,
                                  где дремлет английский консул.
                                  Дозорные бьют тревогу,
                                  и вот уже вдоль ограды,
                                  к виску заломив береты,
                                  навстречу спешат солдаты.
                                  Принес молока ей консул.
                                  Дайте ей воды в стакане.
                                  Подносит ей рюмку водки –
                                  Пресьоса не пьет ни капли.
                                  Она и словечка молвит
                                  не может без слез и дрожи.

                                   А ветер верхом на кровле,
                                   хрипя, черепицу гложет.

     Когда Мигель Габриэль закончил чтение, в глазах Парры стояли слезы…
     То ли декламаторские таланты Мигеля Габриэля были тому причиной, то ли гениальность этого романса Гарсии Лорки – любимого поэта де ла Фронтеры, то ли прирожденная сентиментальность полицейского комиссара… А может быть – то обстоятельство, что имя героини Гарсии Лорки было созвучно имени похищенной девочки?..
     Как бы то ни было, но де ла Фронтера, довольный произведенным эффектом, допил свой кофе молча…
     Наконец, Анхель, украдкой утерев глаза, произнес:
     – А я к тебе по делу…
      Отодвинув чашку на середину стола, де ла Фронтера выжидательно  посмотрел на него.
     – А я догадался…
     Лицо Анхеля стало необычайно серьезно.
     – Послушай… Ты когда был в последний раз в траттории «Золотой баран»?..
     Мигель Габриэль удивился заданному вопросу:
     – А для чего это тебе надо?..
     Парра  поморщился.
     – Я же говорю – по делу… Мигель Габриэль, сделай одолжение – скажи мне…
     Недоуменно пожав плечами, Мигель Габриэль медленно ответил:
     – Ну, допустим, вчера…
     Прищурившись, точно от яркого света, полицейский комиссар поинтересовался:
     – А ты, часом, не знаешь некоего Луиса Трехо?..
     При этом вопросе де ла Фронтера вздрогнул.
     «Боже, – подумал он. – Неужели ему все известно?.. Но откуда?..»
     – …которого дон Хуан Франциск Сантильяна нанял на тратторию кем-то вроде вышибалы незадолго до своей загадочной гибели?..
     Немного помявшись, Мигель Габриэль ответствовал:
     – Ну, видел пару раз… А почему тебе это так интересует?..
     Парра вновь поморщился – и притом очень недовольно:  он не слишком-то любил, когда его перебивали, да еще таким бесцеремонным образом…
     – Потом, потом… А что ты можешь сказать об этом человеке?..
     В ответ на такую настойчивость Мигель Габриэль очень показательно возмутился.
     – Послушай, – начал он, – какого черта ты заявляешься ко мне ни свет, ни заря, когда я сам… ну, ты видел, в каком состоянии… когда я хочу спать, и задаешь мне какие-то непонятные вопросы о разных там ублюдках?!. У тебя что – другого занятия больше нет?..
     Парра поспешил успокоить своего не очень сдержанного молодого приятеля.
     – Ну, это очень долгая история… Как-нибудь потом я тебе обо всем расскажу.
     Однако Мигель Габриэль уже, что называется, серьезно завелся.
     – Чего ты от меня хочешь?
     Парра замахал на него руками.
     – Тише, тише…
     – Я не хочу тише!.. Послушай, Анхель, это насколько я понимаю, – допрос?..
     Вопрос был поставлен, что называется, ребром. Анхель поспешно произнес:
     – Нет… Что ты, Мигель Габриэль, – это никакой не допрос…
     Однако Мигель Габриэль, казалось не расслышал этой реплики.
    – Если это допрос, то вызывай меня в установленном порядке, я приду с адвокатом, и…
     Анхель сделал мягкий жест рукой.
     – Только не нервничай… Минуточку терпения – и я тебе обо всем расскажу по порядку…
     Мигель Габриэль неистовствовал так вовсе не потому, что был по своей природе злобным, как Луис Трехо: дело в том, что таким образом он, видимо, хотел скрыть и от приятеля, и от себя лично свой страх перед возможным разоблачением его, человека, видевшего все подробности убийства дона Хуана Франциска Сантильяны и до сих пор не сообщившего  обо всем в полицию…
     Разумеется, полицейский комиссар успокаивал своего товарища, как только мог…
     – Только не нервничай!..
     – …
     – Успокойся, Мигель Габриэль…
     – … Я ведь не желаю тебе зла!..
     – Не желаю ничего слышать!..
     Анхель внезапно замолчал – он-то, как никто другой, знал, что Мигель Габриэль в подобном состоянии все равно не перекричишь…
     Он выбрал правильную тактику: накричавшись вдоволь, де ла Фронтера внезапно умолк.
     – Ну, так что ты хотел?.. – спросил он, покосившись на Анхеля.
     – Я хотел бы для начала узнать твое мнение о Луисе Трехо, которого покойный Сантильяна за несколько дней до трагической гибели нанял кем-то вроде вышибалы в тратторию…
     Мигель Габриэль в ответ только неопределенно пожал плечами.
     – Даже не знаю, что сказать…
     Парра прищурился.
     – А ты подумай…
     Де ла Фронтера, наконец-то несколько успокоив себя, начал так:
     – Но я действительно видел этого человека всего-навсего несколько раз…
     Парра поспешно возразил:
      – Иногда и за несколько раз можно составить представление о человеке куда большее, чем за год или несколько…
     Поморщившись, Мигель Габриэль де ла Фронтера нехотя начал так:
     – Если честно, то этот тип мне почему-то не понравился с самого начала… Вообще-то, Анхель, я никогда не говорю о людях, какие бы они ни были, а тем более – за глаза… Но этот новенький… Нет, не нравится он мне. Не нравиться.
     – И это все?..
     С этими словами Парра испытывающее посмотрел на своего собеседника.
     Момент был весьма напряженный – казалось, еще чуть-чуть, и полицейский комиссар обязательно спросит: «А что ты делал третьего дня в переулке Нимейроса?.. После того, как собирался позвонить по телефону одному своему знакомому и, услышав из автомата, как неостроумно шутит Луис Трехо над сеньором Сантильяной, пошел за ним?.. И что ты видел после этого?..»
     Этого, однако, не случилось – неожиданно Парра сам пришел на помощь своему младшему приятелю.
     – Впрочем, я понимаю… Ты ведь действительно плохо знаешь этого человека…
      У Мигеля Габриэля отлегло от сердца.
     «Значит, ему ничего не известно, – подумал он .– Если бы он знал хоть что-нибудь, он бы просто так не оставил меня в покое…»
     Взяв со стола закопченный жезвей, граф де ла Фронтера предположил:
     – Ну, может быть, еще по кофе?..
     Парра сделал какой-то неопределенный жест.
     – Нет, спасибо…
     Граф вопросительно посмотрел на него.
     – Спасибо – да, или спасибо – нет?..
     – Спасибо – нет, – в тон ему ответил Анхель.
     Посмотрев на часы, он спохватился.
     – Знаешь, я, наверное, пойду…
     – Хорошо…
     Когда Анхель был уже у двери, Мигель Габриэль осторожно поинтересовался:
     – Послушай… А откуда такое внимание к этому Луису Трехо?.. Он что – натворил что-нибудь?
     Парра удивленно посмотрел на него.
     – А ты что – разве ничего не знаешь?..
     Мигель Габриэль отрицательно покачал головой.
     – Не-е-ет, – протянул он. – А что такого я должен знать?..
     Полицейский комиссар ответил с посуровевшим взглядом:
     – Ну, я думал… Вчера среди бела дня была неизвестным проходимцем у нас в квартале была похищена маленькая Пресьоса – дочь уважаемого сеньора Антонио Ломбардо… В этом тягчайшем преступлении подозревается не кто иной, как Трехо…
     После этого сообщения полицейского комиссара Мигель Габриэль как-то сразу сник…
    Парра уже взялся за дверную ручку, как де ла Фронтера окликнул его:
     – Постой… Мне надо тебе кое-что сказать…
     Анхель улыбнулся:
     – Извини, приятель, но мне некогда… Если хочешь, давай сегодня встретимся где-нибудь… Может быть, в траттории «Золотой баран»?.. Там сегодня концерт гитарной музыки… – После непродолжительной паузы он добавил: – Вчера вечером хоронили дона Хуана Франциска… Конечно, сегодня траур, и такое развлечение вряд ли подходящее… Однако Романо, его племянник, к которому траттория перешла по наследству, убежден, что Сантильяна был бы только рад, узнав, что и на следующий после его похорон день в траттории звучит его любимая гитара… – Вздохнув, Парра добавил: – А все-таки он действительно хорошо разбирался в фламенко… Иногда я был несправедлив с покойным… Да, – философски добавил он, – только когда человека уже нет рядом с тобой, осознаешь, как виноват ты был перед ним… Ну что, до вечера?..
     Мигель Габриэль кивнул.
     – Хорошо, до вечера…

     На мексиканскую столицу спускались густые, черно-фиолетовые сумерки. Неожиданно быстро стемнело – так быстро темнеет только тут, на юге… На авенидах, бульварах и площадях, на открытых площадках многочисленных кафе и тратторий, вынесенных прямо на улицы, зажглись разноцветные фонари. Воздух огласила трескотня миллионов цикад.
     Трехо, сидя на облезлом подоконнике своей комнаты, то и дело посматривал через открытое настежь окно на улицу – не видно ли дона Педро?..
     Впрочем, он совершенно не сомневался в том, что старик де Кастильего появится…
     Вскоре послышался звук работающего мотора, и в конце улицы показался силуэт «линкольна», с номером Гвадалахары. Несомненно, это был дон Педро.
     «Интересно, почему это он приехал не поездом, а на машине?.. – почему-то подумал Трехо – А впрочем, все равно, так даже лучше… Ну-ка, ну-ка, что он мне теперь скажет?..»

     Луис Трехо правильно рассчитал ситуацию – дон Педро явился точно в назначенное время…
     Едва зайдя в его комнатенку и поздоровавшись, старик де Кастильего со вздохом, тяжело опустился в потертое кожаное кресло.
     – Да, давненько я не был тут, в Мехико, – произнес он. – Ну, что там у тебя?..
     Де Кастильего старался держаться с «этим уголовником», как мысленно называл он Трехо, как можно более небрежно, скорее даже подчеркнуто-небрежно…
     Еще бы – ему, идальго неизвестно в каком поколении, одному из самых богатых и знатных людей Гвадалахары, приходится по одному только телефонному звонку какого-то гнусного проходимца все бросать и сломя голову мчаться в Мехико…
     Если бы он в данный момент не зависел от этого Луиса Трехо… Если бы не такой необдуманный шаг его единственного сына Ортего Игнасио… О, дон Педро много бы за это отдал!
     Но делать было нечего – теперь старый дон Педро и сам прекрасно понимал, в какие цепкие руки он попал…
     Внимательно посмотрев на Луиса, дон Педро повторил свой вопрос:
     – Что тут у тебя?..
     Голос Луиса звучал совершенно категорично и безапелляционно.
     – Необходимо сегодня же переправить маленькую дочь этого негодяя Антонио Ломбардо в Гвадалахару, – сказал Трехо. – Притом так, чтобы об этом не узнала ни одна живая душа… Вы взяли с собой женщину, как я и просил?..
     Дон Педро недоуменно посмотрел на своего наглого собеседника и ответил:
     – Ну да… Я не могу понять, для чего она тебе понадобилась…
     – Где она?...
     Де Кастильего кивнул в сторону окна – там светились морковно-красные габаритные огни автомобиля, на котором он приехал.
     – В машине…
     Трехо коротко спросил:
     – Она надежный человек?..
     – Ну да… Тереза Идальго… Она ходит в моем доме прислугах вот уже лет десять…
     – Так надежный человек, я спрашиваю?...
     Дон Педро всем своим видом дал понять, что сомневаться в порядочности и надежности Терезы Идальго нет абсолютно никаких причин.
     – Я ей доверяю…
     Трехо удовлетворился этим ответом.
     – Ну хорошо…
     Дон Педро быстро спросил:
     – Но что ты хочешь с ней сделать?.. Ответь мне, Луис!..
     Не отвечая, Трехо взял на руки Пресьосу и передал дону Педро.
     – Отнесите в машину…
     В другой бы момент дон Педро моментально бы поставил на место «этого уголовника», но категоричный, не терпящий возражений тон Луиса обескураживал его…
     Когда маленькая девочка была отнесена в машину, дон Педро вернулся.
     – Надо бы поскорей отправить Пресьосу в Гвадалахару – сказал Трехо.
     – Я сказал своему водителю и Терезе, чтобы ехали сами, а меня не ждали, – ответил старик де Кастильего, усаживаясь в кресло – Из Мехико я отправлюсь полуночным экспрессом…
     Внимательно посмотрев на собеседника, Луис Трехо поинтересовался:
     – Кстати, как вы объясните прислуге появление в вашем дому этой девочки?..
     Дон Педро покачал головой.
     – Не знаю… Пока я об этом еще не думал. Может быть, ты что-нибудь посоветуешь?.. Все-таки Гвадалахара – провинциальный город, город не слишком-то большой… А меня там все знают…
     – Скажите, что вы взяли эту девочку из приюта… – посоветовал Трехо. – Что вы, мол, посоветовались с Флоренцией, которая очень хочет иметь ребенка… Ну, и так далее…
     – Хорошо…
     Развалившись в кресле, дон Педро закурил.
     – И постарайтесь особо не распространяться об этом ребенке, – посоветовал Трехо. – Чтобы по Гвадалахаре не пошли разговоры…
     Внимательно посмотрев на Луиса, дон Педро осторожно сказал:
     – А тебе не кажется, что таким образом ты вовлекаешь меня в преступление…
     Луис улыбнулся.
     Разумеется, он давно уже просчитал этот момент – он просчитал даже, какие выгоды сможет извлечь из него и по максимуму и по минимуму…
     Дон Педро становился таким образом сообщником похищения, и в случае неудачи Луис с легким сердцем мог свалит инициативу на старика де Кастильего…
     – Преступление?..
     Дон Педро согласно кивнул:
     – Ну да…
     – Нет, не считаю… Вспомните, глубокопочтенный  сеньор, когда вы попросили меня разобраться с воздыхателем вашей молодой жены, этим мелким торгашом из канцелярского магазина, – разве это не было преступлением?.. Как подобные вещи квалифицировал суд – заказное увечье, если не попытка убийства… Не так ли?...
     Дону Педро не оставалось ничего больше, как согласиться с Луисом…
     – Ну, допустим…
     Небрежно махнув рукой, Трехо очень спокойным голосом произнес:
     – Никаких «допустим»… Факт остается фактом. И теперь я также действую по вашему прямому наущению… – Предвидя, какой аргумент на этот раз выдвинет собеседник, Трехо быстро добавил: – Да, конечно, я понимаю, что вы хотите мне сказать… Наши интересы совпадают на каком-то этапе – не скрою этого… Но – поверьте!.. – я никогда не взялся бы за это дело, если бы не видел в нем никакой личной заинтересованности… Вот так-то, почтенный сеньор де Кастильего.
     Дон Педро несмело возразил:
     – А деньги?..
     Иронично посмотрев на старика, Трехо ответил:
     – А, деньги?.. Честно сказать, я не считаю их большими… Во всяком случае – адекватными за те услуги, которые я вам оказываю…
     Трехо таким образом не преминул лишний раз постараться набить себе цену.
     Рыхлые склеротические щеки дона Педро начали наливаться синевой.
     Неприязненно посмотрев на Луиса Трехо, он хрипловато спросил:
     – Что ты хочешь этим сказать?..
     Издевательски посмотрев на старика, Луис Трехо произнес:
     – Неужели непонятно?
     Впялив в «этого уголовника» свой тяжелый, колючий взгляд, дон Педро спросил:
     – Ты… тебе мало того, что я дал тебе в Гвадалахаре?..
     Луис коротко хохотнул.
     – Ну конечно!.. Ведь то, что я получил, – это только, так сказать, на организационные расходы… Билеты, наем квартиры… Мехико, дон Педро, – очень дорогой город… Это не Акапулько и не Гвадалахара…
     Тяжело выдохнув из себя воздух, дон Педро спросил совершенно убитым голосом:
     – Чего же ты еще хочешь?..
     Луис понял, что теперь старый сеньор де Кастильего, наконец-то, дозрел до того, чтобы упасть к его ногам, как сгнивший плод.
     – Чего я хочу?..
     –  Да, чего?..
     Усевшись напротив, Трехо вынул пачку дорогих сигарет и, раскрыв ее, с видимым наслаждением закурил.
     – Неужели непонятно?..
     –Ты хочешь денег?..
     С этими словами дон Педро вынул из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот крупного достоинства и помахал ею под самым носом своего визави.
     Трехо сделал какой-то неопределенный жест рукой – мол, оно бы и не плохо, но…
     – Конечно, деньги – это всегда хорошо, – произнес он. – Но деньги – это ведь такая интересная вещь… Сегодня они есть, а завтра – их уже нет… Я хотел бы чего-нибудь понадежнее…
     – Ну, и что?.. – Выпустив через нос струйку голубоватого дыма, дон Педро спросил: – Чего же ты хочешь, если не денег?..
     Трехо начал очень осторожно, чтобы не вспугнуть этого человека:
     – Помнится, при нашей последней или предпоследней беседе вы, предпочтенный сеньор, обещали переоформить на мое имя…
     Дон Педро насторожился.
     – Переоформить?.. Что переоформить?..   
     Улыбнувшись, Луис поспешил напомнить:
     – Отель «Золотой галеон»...
     Дон Педро в ответ лишь отрицательно покачал головой и произнес:
     – Не помню…
     – То есть…
     – Я обещал тебе только денег. И то – в случае, если ты действительно расстроишь брак моего Ортего Игнасио и Марты Саманьего.
     – А я все для этого делаю…
     Наклонив голову, дон Педро произнес:
     – Что-то не вижу…
     – Но ведь я похитил Пресьосу!.. – в запальчивости воскликнул Луис Трехо. – А это – племянница Март, невесты вашего сына!..
     Дон Педро, изобразив на лице полнейшее равнодушие, произнес:
     – Ну, и что мне с того?..
     – А то, что теперь они у меня в руках… Все, как один… И теперь я буду диктовать им свои условия, а не они нам…
     Докурив, де Кастильего потушил сигарету и выбросил ее через открытое окно.
     – Хорошо, – сказал он после непродолжительной паузы. – Хорошо… Я согласен.
     Искоса посмотрев на дона Педро, Луис Трехо поспешно уточнил:
     – На что?..
     Де Кастильего важно кивнул.
     – Я действительно отдам тебе этот отель… Но только тогда, когда его невеста Марта или выйдет замуж за какого-нибудь другого или, как минимум, даст на это согласие… В равной степени это может быть отнесено и к Ортего Игнасио…
     Луис Трехо посмотрел на своего контрагента с видимым сомнением.
     – А вы не обманете?..
     Тот ухмыльнулся.
     – Не бойся...
     Одевшись, дон Педро направился на выход.
     – Вы куда?.. – всполошился Луис. – Уже поздно… Если хотите, можете оставаться у меня…
     – На вокзал. Мне необходимо успеть к полуночному экспрессу, – кивнул в ответ де Кастильего. – Ну, всего наилучшего…
     Трехо посмотрел на часы – было что-то около десяти вечера – время, когда в траттории «Золотой баран» было больше всего людей…
     Сняв с вешалки свою любимую шляпу, Трехо нахлобучил ее на голову и, нащупав в кармане ключи, двинулся вслед за доном Педро.
     – Ты куда?..
     Луис улыбнулся.
     – В тратторию…
     – Что ты там забыл?..
     Закрыв дверь на ключ, Трехо поспешил объяснить:
     – Дело в том, что меня теперь, судя по всему, подозревают в похищении маленькой… И мне ничего другого не остается делать, как переубедить людей и, прежде всего, полицию в том, что я к этому не имею ровным счетом никакого отношения…

     Парра в этот вечер был очень печален.
     Сидя за своим рабочем столом, он еще и еще раз перелистывал досье Трехо, полученное по запросу из Централизованной картотеки.
     – Черт бы побрал этого Трехо, – выругался он. – И это же надо – за какие-то несколько дней в Фуэнтэ Овехуано сразу два преступления: убийство и похищение ребенка такого уважаемого сеньора… Неужели этот Луис имеет отношение к обоим преступлениям?..
     Профессиональное чутье подсказывало Парре, что это действительно так. Однако улик против Трехо не было никаких – не считая того, что вот уже второй день он нигде не появлялся – точно сквозь землю провалился…
     Захлопнув досье, Анхель положил его в выдвижной ящик письменного стола и закрыл на ключ.
     – Да, конечно же, этот Луис – самый отъявленный негодяй, – вновь негромко сказал Анхель самому себе – Такие люди, как он, могут сделать все, что угодно… И почему же это его отпустили по амнистии?.. Я бы вкатал этому мерзавцу пожизненное заключение!..
     Поднявшись из-за стола, полицейский комиссар прошелся по своему кабинету, разминая отекшие за время сидения на одном месте ноги.
     «Кажется, на сегодня все, – подумал он – Так, что я еще собирался сделать?.. Ага, сегодня вечером в «Золотом баране» будет Мигель Габриэль.. Он хотел мне что-то там сказать или о чем-то посоветоваться… А, и вот еще что – я ведь не поговорил как следует с этим мальчиком, племянником покойного сеньора Сатильяны, Романо… К тому же я так и не понял – почему же этот дон Хуан Франциск так быстро бросил свои дела в траттории и отправился неизвестно куда?.. Наверняка, у него для этого были какие-то свои причины?..»
     Переодевшись в цивильное платье, которое висело тут же, в стенном шкафу, Парра отправился в тратторию. Он понимал, что основные события еще впереди...

Глава 21

     Марта, сидя в своей комнате у телефона, глядя на него так, словно от этого аппарата зависела вся ее дальнейшая судьба…
     Впрочем, так оно и было на самом деле – без всякого преувеличения.
     Девушка прекрасно понимала, что Луис Трехо затаился где-то рядом, поблизости… Наверняка он скрывается где-то тут, в Мехико – интуиция подсказывала Марте, что это именно так.
     Она всегда, во всех случаях жизни полагалась на свою интуицию – интуиция еще ни разу не подводила Марту Саманьего – ни в чем…
     – Наверняка, он должен позвонить мне – размышляла Марта в слух – обязательно… Он ведь все это затеял с одной-единственной целью – завладеть  мною… А если не так – для чего же было заваривать всю эту кашу?.. Нет, он позвонит, позвонит, позвонит обязательно… Да, я скажу ему что согласна… согласна стать его женой… А что мне еще остается делать?.. Только бы Пресьоса была жива и невредима…
     Так думала Марта.
     Да, она прекрасно поняла характер Трехо – этот человек, поставив себе что-то за цель, никогда не отступал от намеченного…
     Этот подлец знал, какие козыри, какие козыри имел в руках, знал, на что шел…
     Впрочем, если разобраться, у Трехо на руках был только один козырь – зато какой…
     Да, он должен, просто должен был дать о себе знать, должен был выдвинуть свой ультиматум, обязательно… У него не было иного выхода…
     Так думала Марта, так оно и случилось…
     

     Было уже поздно, часов десять, когда безмятежную тишину спальни Марты Саманьего прорезал длинный и резкий телефонный звонок.
     Марта, необычайно резво вскочив со своего места на диване, быстро подбежала к аппарату и, едва не опрокинув его, сняла трубку.
     – Алло…
     С той стороны послышалось:
     – Марта?..
     Девушка вздрогнула – вне всякого сомнения, этот голос принадлежал Луису Трехо.
     «Вот я, наконец, и дождалась, – подумала девушка, – вот он и позвонил… Все правильно – он просто не мог не позвонить мне…»
     Конечно же, это был Луис – она узнала бы этот голос из тысячи, из миллиона…
     – Слушаю…
     Как-то неожиданно в трубке послышался какой-то щелчок – обычно с таким звуком берется трубка спаренного телефона…
     Но девушка в тот момент была настолько взволнована, настолько обескуражена, что не предала  этому обстоятельству никакого значения…
     – Слушаю, – повторила она. – Слушаю вас, говорите же…
     Однако Трехо – вне всякого сомнения, звонил он, – почему-то неожиданно замолчал.
     «Выжидает, – решила Марта, – да, конечно же, он выжидает, он думает, что я напугана этим телефонным звонком… Он думает застать меня врасплох… Ничего не выйдет – к этому разговору я уже подготовилась давно… Очень давно…»
     Наконец, после достаточно продолжительной паузы, Луис произнес:
     – Извините, я действительно говорю с Мартой Саманьего?..
     Облизнув пересохшие от волнения губы, девушка сиплым голосом ответила:
     – Да, это я…
     – Это я, Луис…
     Марта произнесла, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности:
     – Я узнала тебя…
     И вновь пауза…
     Долгая, напряженная, томительная…
     «Да он, конечно же, хитрый человек, – решила Марта – он хитер и коварен… Но я просто так ему не дамся… Пока я не узнаю, что с Пресьосой… Пока не узнаю, где наша девочка…»
     Принуждено рассмеявшись, Трехо нарочито вежливым тоном поинтересовался:
     – Ну, как дела?..
     Марту поразил даже не сам вопрос, а тон, каким он был задан…
     «Точно звонит своей давней подружке, – подумала она, – а не в дом, в котором его имя будут проклинаться во веке веков… Боже, какой- же он все-таки мерзавец!.. Какой редкостный подлец!.. Какой негодяй!.. И как я ошиблась в этом человеке… Неужели он, Луис Трехо, мне был когда-то симпатичен?..»
     Луис повторил свой вопрос:
     – Как у тебя дела?..
     Что было еще отвечать девушке – тем более, решившейся на такую самоотверженную жертву ради своей маленькой племянницы?..
     Она кисло произнесла:
     – Так…
     Голос девушки при этом предательски задрожал – она сама не ожидала от себя, что этот разговор, к которому она столько готовилась, заставит ее так сильно, так необычайно разволноваться...
     «Спокойно, Марта, спокойно – принялась она мысленно успокаивать саму себя, – он ведь не тут, он ведь где-то далеко… Спокойно… Все будет хорошо… Пусть только он вернет Пресьосу… Боже, как давно я не видела эту девочку!..»
     В трубке послышался резкий  хрипловатый смешок – девушка вздрогнула.
     – Так я не понял – как же твои дела? – спросил Луис, явно издеваясь.
     Марта вздохнула.
     – Так…
     – Выражайся более определенно, – ответил Луис.
     – То есть…
     –  Я не понимаю, что значит «так»…
     Марта вяло ответила:
     –А чего же тут непонятного?..
     Однако Трехо не отставал:
     – Так «так» – это хорошо или плохо?.. – спросил он. – Что это значит?..
     Тяжело вздохнув, Саманьего ответила:
     – Так – это так себе…
     Луис перебил ее:
     – То есть…
     – Ну, не хорошо и не плохо, – ответила девушка, – так себе… Я же говорю…
     Голос ее уже перестал дрожать – Марте удалось взять себя в руки…
     Луис спросил немного миролюбивей:
     – А почему же?..
     Этот вопрос едва не вывел Марту из себя…
     «И он еще спрашивает, – с раздражением подумала она – и он еще смеет задавать мне такие глупые, такие откровенно издевательские вопросы… Боже, какой негодяй, какой подлец…»
     Луис, видимо, удовлетворился этим выяснением дел своей любимой и перешел к главному – к тому, ради чего, собственно, звонил…
     – Послушай, – произнес он деловым тоном, – послушай… Нам надо встретиться… Нам обязательно надо встретиться…
     Марта тяжело вздохнула – она внутренне была готова к этому предложению, давно готова… Но, услышав его от Трехо, явно растерялась…
     Трехо повторил:
     – Я говорю – нам надо срочно встретиться… Ты поняла меня?..
     – Да…
     – Ну, и что же?..
     Марта молчала.
     Да, конечно, одно дело – прокручивать ответвления предполагаемого разговора в голове, так сказать, умозрительно…
     Одно дело –моделировать ситуацию, а уж совсем другое – говорить с этим мерзавцем по телефону…
     Это куда сложнее!..
     – Ну, и что же?
     Марта явно растерялась…
     Луис усилил натиск:
     – Что же ты молчишь?..
     Голос девушки вновь предательски задрожал:
     – Я… Я…
     Она почему-то разволновалась настолько, что просто, не могла говорить.
     Конечно же, проще всего было теперь бросить трубку на рычаг, отключить телефон, и, зарывшись лицом в подушку, забыться тяжелым сном, в котором не будет Трехо, ни всего этого кошмара, который вот уже сколько времени просто преследует семью Ломбардо…
     Но Пресьоса…
     Что тогда будет с ней?..
     Ведь этот мерзавец никогда и ни за что не оставит ее в покое…
     Он может сотворить с девочкой все, что угодно – вплоть до того, что просто убить ее, просто зарезать… Он способен на такое…
     Марта знала это лучше, чем кто бы то ни был – она давно уже уяснила для себя, на какие мерзости способен этот человек…
     Луис, вновь сделав тактическую выжидательную паузу, произнес:
     – Что же ты молчишь?..
     Марта ответила, как в сомнамбулическом сне:
     – Я… Я слушаю… слушаю тебя… Говори, Луис… Я слушаю…
     Неожиданно Трехо повеселел:
     – Слушаешь, – переспросил он и мелко рассмеялся. – Ну,  хорошо… Тогда слушай, что я скажу тебе…
     Девушка приготовилась к самому худшему…
     Тон Луиса неожиданно стал очень жестким, каким-то командным…
     – Значит так… Ты сейчас выйдешь отсюда, предварительно взяв с собой паспорт и все документы, который только имеешь… Ты слышишь меня? Слышишь, что я сказал тебе?
     Марта переложила трубку в левую руку и вытерла о платье вспотевшую от волнения правую.
     – Да…
     Трехо продолжал – теперь в его голосе явно слышались металлические нотки:
     – Да… Со всеми твоими документами ты выйдешь отсюда… Пойдешь по улице Нимейроса в сторону бульвара святого Яго… Ты слышишь меня?.. Понимаешь, о чем идет речь?..
     Девушка, не в силах стоять, тяжело опустилась в кресло и произнесла едва слышно:
     – Да…
     Луис продолжал:
     – Да, в сторону бульвара Яго… Там, у входа на главную аллею, тебя будет ожидать зеленый «форд»… В машине буду сидеть я…
     Марта вздохнула…
     – Да… Я поняла…
     Луис, после очередной томительной паузы, словно желая удостовериться, правильно ли он понял, коротко и резко приказал:
     – Повтори…
     И Марта, словно какая-то механическая кукла, принялась повторять:
     – Значит… Я должна взять все документы… Все, что имею…
     – Правильно.
     Она продолжала:
     – Потом… Потом я должна пройти в сторону бульвара святого Антонио…
     Луис раздраженно перебил ее:
     – Какого бульвара?..
     – Святого…
     Трехо едва не заорал в трубку:
     – Святого Яго, только смотри, не перепутай… Впрочем, бульвара святого Антонио в Мехико все равно нет – произнес Трехо. – Еще раз повтори мне, куда ты должна пройти?..
     Марта заучено произнесла:
     – В сторону бульвара святого Яго… По улице Нимейроса…
     В голосе Трехо после этих слов послышалось явное одобрение:
     – Правильно… Ты ведь умная девушка… именно поэтому я и беру тебя в жены…
     При этой фразе – «беру тебя в жены», – Марта невольно вздрогнула…
     «Неужели это случится – в отчаянии подумала она. – Боже милостивый, неужели это действительно… действительно должно произойти… Все равно. Только бы он отпустил маленькую, только бы он не причинил ей никакого зла…»
     Марта понуро молчала – она не знала, что ответить этому поддонку…
     Насладившись собственными словами, Трехо продолжил инструктаж:
     – Так, с этим моментом мы разобрались… Тебе все понятно?..
     Марта Саманьего в ответ едва слышно, одними губами ответила:
     – Да…
     С той стороны провода послышалось:
     – Что?..
     – Да… – повторила Марта.
     И вновь в голосе Трехо послышались приказные, командные нотации:
     – Не слышу. Ничего не слышу из того, что ты сказала… Повтори мне громче!..
     Марта, точно какая-то заводная кукла, повторяла это проклятое слово:
     – Да…
     – Что – «да»?..
     – Мне понято?..
     – Что я должна пойти в сторону бульвара святого Яго – ответила та.
     – А еще что?..
     – Я должна захватить с собой свои документы, – сказала девушка.
     Трехо на минутку замолчал, а потом очень задумчиво сказал:
     – Так… Хорошо.
     Марта молчала.
     – Что же ты не радуешься?.. – спросил Трехо с явной издевкой.
     Тут Саманьего совершенно искренне удивилась:
     – А чему?..
     Пришла очередь удивляться и Луису:
     – То есть…
     – Чему я должна радоваться?..
     Трехо важно сказал:
     – Ну, хотя бы тому, что ты станешь женой такого человека, как я…
     «Боже, мало того, что он подлец и мерзавец, – невольно пронеслось в голове у Марты – мало всего этого, так он, оказывается, еще, и просто глуп!.. Да, он глуп, и глуп безнадежно… Неужели он сам не понимает, что я никогда не буду любить его?.. Неужели ему непонятно, что этот мой поступок – вынужденный, что я согласилась стать его женой только для того, чтобы вырвать из его грязных лап маленькую девочку!.. Боже мой, какой же он самонадеянный… идиот!.. Как он глуп!..»
     А Трехо, почувствовав, что девушка, наконец, в его безраздельной власти, продолжал куражится над несчастной Мартой:
     – Не рада?..
     Тут девушка не выдержала и совершенно честным тоном произнесла:
     – Нет…
     И вновь Луис удивился очень искренне:
     – То есть…
     Спохватившись, Марта так прокомментировала свою неудачную реплику:
     – Мало причин для радости… Честно говоря, не нахожу ни одной.
     Но тут Трехо вытащил свою главную, козырную карту… Он сказал:
     – А… Пресьоса?..
     Девушка насторожилась.
     – Что…
     – Неужели ты не рада, что оно вновь обретет родителей?..
     Марта после этой реплики, немного воодушевившись, сказала:
     – Да?.. Что с нашей маленькой?.. У нее все в порядке?..
     Луис поспешил успокоить девушку:
     – Да, да, не волнуйся…
     Но Марта уже вышла из терпения – она не говорила, а кричала в трубку:
     – Где она?..
     Мерзавец усмехнулся – да так гадко, что Марте просто стало не по себе…
     – Она?.. Она у хороших людей…
     – Где?..
     – Я же сказал…
     – Где, где?..
     – В надежном месте…
     Однако девушка упорно продолжала наседать на своего мучителя:
     – Где именно?..
     Коротко рассмеявшись, Луис сказал:
     – Ну, такие подробности тебе знать вовсе необязательно…
     – Нет, почему же…
     Трехо резко оборвал Марту словами:
     – Потому… не хватает мне еще на свою голову новых приключений…
     – То есть…
     Луис вздохнул:
     – Ну, полиции, например…
     Неожиданно Марте в голову пришла одна мысль… Может быть, все-таки…
     Конечно же, это глупо, но все-таки, в такой безнадежной ситуации стоит и попробовать… А вдруг… Не совсем же он обезумел!..
     Сделав небольшую паузу, Марта несколько успокоилась и сказала:
     – Луис… Послушай внимательно, что я хотела бы тебе предложить…
     – Да…
     Марта продолжала:
     – Неужели ты не понимаешь, что зло, какое бы оно ни было, всегда наказуемо?..
     Трехо явно не понял намека.
     – То есть…
     – Ну, я говорю, что за каждый скверный поступок в своей жизни человеку рано или поздно приходится расплачиваться… Неужели ты об этом никогда не задумывался?..
     Трехо, немного поразмыслив, с явной неохотой в голосе ответил:
     – Нет…
     Марту это весьма удивило – гораздо больше, чем предыдущие высказывание Луиса.
     – Как это так?..
     Собеседник лишь хмыкнул в ответ.
     – Вот так…
     – Нет, честно?.. Неужели ты никогда не слышал, что любой человек, кем бы он не был, обязательно получит по заслугам – и за все доброе, и за злое… Или на этом свете, или на том…
     С той стороны провода послышался какой-то выдох – видимо, Луис во время этого разговора курил…
     Марта тем временем продолжала – все настойчивей и настойчивей…
     – Неужели ты не знаешь, не понимаешь, что за любую мелочь, которую ты сделал, тебе рано или поздно придется держать ответ…
     Луис вновь удивленно спросил:
     – Перед кем это я должен держать ответ?.. Что-то не понимаю…
     Марта запнулась, вспомнив: «не повторяй имя Господне всуе…»
     – Ну, не знаю… Перед собственной совестью… – ответила она.
     – Совестью?..
     – Да…
     – Что ты хочешь этим сказать?..
     – Неужели не понимаешь?..
     – Нет…
     Марта настолько увлеклась, что даже позволила себе проигнорировать этот вопрос.
     – Да, держать ответ… Не знаю, перед кем… Перед совестью, перед Богом…
     – То есть…
     – Знаешь, – говорила девушка, – в детстве у стрекозы крылышки оборвешь – тебе это потом зачтется и приложится… Да, Луис…
     Луис же только расхохотался.
     – Ха-ха-ха… Вот уж никогда не думал, что мне придется выслушивать от тебя нравоучения!.. Точно священник на воскресной проповеди… Нет, нет, что я говорю – еще хуже!..
     Марта оборвала его:
     – Это не нравоучение…
     – А что же тогда?..
     Марта неожиданно запнулась…
     Она и сама не знала, как все то, что она только что попыталась – пусть путано и бесформенно, – но все таки объяснить этому человеку, как все это можно назвать… Она никогда не задумывалась над этим…
     Совестью?..
     Но Трехо не понимал значения этого слова – в том, что у этого человека не было ни стыда, ни совести, она убедилась уже давно…
     Образом жизни?..
     Наверное, так…
     Но Луис не понял бы такого объяснения – никогда в жизни…
     Он понимал только две вещи – деньги и свои страсти… Собственно говоря, деньги тоже были его страстью…
     Терпеливо выслушав девушку, Трехо произнес:
     – Послушай…
     А у Марты к тому времени уже вышел весь ее запал… Она как-то сникла и, обессилев, откинулась на спинку кресла…
     Трехо осторожно повторил:
     – Послушай, Марта…
     Девушка упавшим голосом произнесла:
     – Слушаю…
     – Для чего ты мне все это говоришь?..
     – Для того, чтобы ты понял…
     – Понял – что?..
     Марта вздохнула:
     – Что зло всегда наказуемо…
     – Не понимаю, о чем ты…
     – Знаешь, – произнесла девушка, – я хотела тебе предложить вот что…
     По тону, которым была произнесена следующая фраза, Марта поняла, что собеседник насторожился…
     – Что же?..
     – Тебе надо сдаться властям…
     Трехо искренне рассмеялся.
     – Ха-ха-ха!.. Ну и рассмешила ты меня!.. Нет, честное слово!.. Ха-ха-ха!.. Давно я так не смеялся, Марта, вот уж спасибо!..
     Девушка повторила упавшим голосом:
     – Я не шучу, Луис… Тебе действительно надо сдаться в руки полиции…
     – И получить пожизненное заключение?.. Ты мне этого желаешь?..
     Марта промолчала.
     Трехо совершенно разъяренным, не терпящим возражений тоном, спросил:
     – Я спрашиваю тебя – ты что, действительно так думаешь?.. Ты что, действительно хочешь, чтобы я сдался властям?..
     – Да…
     – Ха-ха-ха!..
     На этот раз смех Луиса прозвучал уже зловеще – Марта услышала это с первого же слова…
     – Луис, я говорю, что…
     Трехо резко перебил девушку:
     – Так, все, посмеялись – и хватит. Шутки в сторону. Ты поняла, что от тебя требуется?..
     Марта, быстро облизав пересохшие от волнения губы, сказала:
     – Да.
     – Вот и хорошо, – последовал ответ. – Одевайся немедленно…
     – Хорошо…
     И, перед тем, как закончить этот затянувшийся разговор и положить трубку, Луис произнес:
     – И самое главное… Упаси тебя Бог и Пресвятая Дева Мария сообщать об этом телефонном звонке в полицию. Этому жирному сентиментальному ублюдку Анхелю Парре… Тебе это понятно?..
      Девушка кивнула в ответ.
     – Да…
     Трехо вновь мелко засмеялся:
     – Иначе… Иначе ты понимаешь, что я сделаю с вашей девочкой?..
     Это Марта прекрасно понимала и без Трехо – она могла ожидать от него всего, чего угодно…
     Самого худшего.
     – Ну, все – через пятнадцать минут я там буду, – произнес Луис.
     Из трубки послышались короткие гудки, извещавшие о том, что разговор окончен…

     Ортего Игнасио гнал машину на предельной скорости. В голове его вертелась одна и та же навязчивая мысль: «только бы успеть, только бы успеть…»
     Вскоре за лобовым стеклом показались первые предместья Мехико…
     Путь от городской черты до Фуэнтэ Овехуано занял много времени – около двух часов…
     Неудивительно, ведь Мехико – один из самых больших городов мира… Кроме того, автомобильные пробки на столичных перекрестках давно уже стали у мексиканцев притчей у языцах…
     Скрипнув тормозами, серебристый «мерседес» остановился у дома Ломбардо.
     Де Кастильего буквально влетел в кабинет дона Антонио и с ходу спросил:
     – Где Марта?..
     Антонио, подняв на Ортего Игнасио удивленный взгляд, произнес:
     – Должно быть, у себя…
     Ортего Игнасио, не находя в себе сил для разговоров и подобных объяснений, коротко кивнул в сторону приоткрытого окна, где в серебристой машине сидела Флоренция с Пресьосой на руках.
     – Там… Пресьоса…
     Антонио не поверил своим ушам…
     Нет, невозможно!
     «Он, наверное, просто бредит, – решил Ломбардо, – какая Пресьоса?.. Нет, он бредит… Разум его помутился!.. Наверное, у него какое-то временное помутнение рассудка после похорон…»
     – Пресьоса… Дон Антонио, немедленно спуститесь же вниз, помогите Флоренции… Кажется, ваша дочь хочет на горшок…
     «Определенно бредит, – решил Антонио, – не может этого быть…»
     И вдруг…
     Антонио потом едва ли не каждый день вспоминал этот момент…
     Откуда-то с улицы послышался такой знакомый детский голос:
     – Мама, хочу пи-пи…
     И Антонио, рывком вскочил со своего места, бросился вон из комнаты…
     По дороге, внизу он увидел Ракель – глаза ее были черным-черны от слез…
     – Ракель… Быстрее… Там наша маленькая… Она… Принеси горшок!..
     А из раскрытой двери серебристого «мерседеса» уже выходила Флоренция, держа на руках девочку…
     

     Ортего Игнасио стремительно влетел в комнату своей невесты и крикнул:
     – Марта!..
     Однако ему никто не ответил.
     – Марта!..
     Ответа не последовало и на этот раз…
     – Марта!..
     Де Кастильего внимательно осмотрел комнату – ему сразу же бросилось в глаза  то обстоятельство, что выдвижной ящик тумбочки, где его невеста обычно хранила все свои документы, был приоткрыт.
     Де Кастильего осмотрел ящик – он был пуст, только на дне лежали какие-то пожелтевшие от времени старые газетные листки.
     Ни документов, ни Марты…
     Ортего Игнасио все понял и, закрыв лицо руками, беззвучно зарыдал…

     Марта, наскоро одевшись, взяла документы и положила их в сумочку…
     Подойдя к столу, она бросила прощальный взгляд на фотографию, где она была изображена со своим любимым Ортего Игнасио…
     – Взять, не взять, – вслух подумала она. – Может быть, оставить?..
     Но вдруг она почему-то решила, что если Трехо найдет у нее этот, такой дорогой ее сердцу фотоснимок, то порвет его на мелкие кусочки…
     Этого девушка не могла допустить.
     И потому, оставив снимок на столе, еще раз взглянув на него и отправилась из дома…
     Подойдя в сторону бульвара святого Яго, она еще издали увидела тот самый зеленый «форд», о котором говорил ей Луис…
     Марта не очень хорошо разбиралась в автомобилях – как и любой женщине, ей было безразлично – «форд» это или «тойота»…
     Впрочем, у входа на главную аллею бульвара других машин все равно не было.
     Решительно подойдя к автомобилю, Марта рывком открыла дверь.
     В салоне, нервно куря, сидел Луис Трехо…
     Увидев его, Марта в ужасе отшатнулась назад… Но делать было нечего. Она, тяжело вздохнув, уселась в эту чертову машину…
     Трехо, выбросив окурок на тротуар, неожиданно вежливо поздоровался.
     – Добрый день…
     Марта едва кивнула в ответ.
     Трехо повторил сказанное – но теперь уже с большим нажимом.
     – Добрый день, я сказал…
     Марта устало произнесла:
     – Мы уже здоровались…
     – То есть…
     – По телефону…
     Трехо махнул рукой.
     – Действительно…
     Марта, не в силах смотреть на его гадкую физиономию, отвернулась.
     Трехо, впрочем, это было совершенно безразлично – смотрит она на него или нет.
     «Так, дело сделано, – подумал он, с удовольствием потирая руки, – главная задача выполнена… Впрочем, не совсем…»
     Внимательно посмотрев на девушку, уже, считай, жену, Луис спросил:
     – Ну, куда поедем?..
     Девушка пожала плечами.
     – Куда угодно…
     Трехо включил зажигание – машина заурчала на холостых оборотах.
     – То есть?..
     Марта поспешила уточнить:
     – Куда угодно… Только бы поскорее забрать маленькую Пресьосу…
     Луис лишь ухмыльнулся в ответ.
     –Ишь, чего захотела!..
     Марта насторожено посмотрела на своего мучителя и спросила:
     – То есть…
     – Не все сразу…
     «Боже – со страхом подумала девушка, – неужели он меня обманет?.. Неужели… А может быть, Пресьоса… Может быть…»
     Даже в мыслях Марта не хотела предполагать, что может случиться с маленькой племянницей…
     – Где девочка?..
      Луис ответил уклончиво:
     – Далеко…
     Однако Марта продолжала настаивать:
     – Я хочу ее видеть…
     – Не все сразу…
     – То есть?..
     Луис ухмыльнулся:
     – Ну, сперва надо закрепить наш союз… без этого не видать вам девочку…
     Марта непонимающе посмотрела на подонка и с вызовом в голосе спросила:
     – Что, что?.. Какой союз?..
     Трехо вновь заулыбался.
     – Ну, расписаться… Ты ведь собралась за меня замуж, не правда ли?..
     Марта все поняла… Она тяжело вздохнула и ничего не ответила…
     А могла ли она хоть что-то сказать этому негодяю?.. Могла ли она ему возразить?..
     Трехо уже поставил ногу, чтобы выжать педаль сцепления – волосатая грубая рука его лежала на рычаге переключения передач…
     – Ну что – поехали?..
    Марта только отвернулась к окну – по ее лицу текли слезы…
     «Только бы все было хорошо с Пресьосой, – подумала она, – только бы он отдал ее…»
     И вдруг…
     Перед капотом выросла дюжая фигура полицейского с нашивками капрала.
     Еще один полицейский точно из-под земли появился рядом с дверкой водителя… Рванув на себя дверь, он наставил на Луиса револьвер и сказал:
     – Сопротивление бесполезно. Ты проиграл, Луис… Ты проиграл…
     Обернувшись, Марта увидела, что это – никто иной, как полицейский комиссар Анхель Парра…
     Анхель, ободряюще подмигнув девушке, произнес, обращаясь к Луису:
     – Сеньор Луис Трехо, – голос комиссара прозвучал подчеркнуто официально, – вы арестованы по подозрению в убийстве сеньора Хуана Франциска Сантильяны, за похищение маленькой девочки, дочери сеньора и сеньоры Лормбардо, за попытку убийства того же сеньора Ломбардо, за попытку убийства сеньора Мигеля Габриэля де ла Фронтеры… – Посмотрев на Марту, Анхель добавил, – за попытку похищения присутствующей здесь сеньориты Марты Саманьего под угрозой насилия…
     Это была, так сказать, сугубо официальная часть обвинения…
     Когда Трехо, с трясущимися от страха руками вышел из автомобиля, Анхель с удовольствием заехал ему рукояткой пистолета в переносицу. Лууис, ойкнув, схватился за голову…
     В этот удар Анхель Парра вложил всю свою ненависть к негодяю…
     Трехо простонал:
     – За что?..
     – И за попытку к бегству при задержании, – с улыбкой произнес Парра.
     А это уже была неофициальная часть полицейской программы…

     Сколько потом было всего – слезы, радостные возгласы, объятия, поцелуи…
     Конечно же, героем дня был полицейский комиссар Анхель Парра.
     Один за столом, он в который раз рассказывал всем, как удалось ему задержать этого отпетого негодяя – Анхель, человек, склонный к артистизму, всякий раз украшал свой рассказ все новыми и новыми деталями…
     Впрочем, это ему снисходительно прощалось – действительно, если бы не этот самоотверженный полицейский комиссар…
     Страшно даже подумать, что могло бы произойти с Мартой, и с Пресьосой…

     – Все очень просто, – сказал Парра, – просто, после того, как дон Антонио рассказал мне по большому секрету о самопожертвовании сеньориты Саманьего, – он коротко кивнул в сторону раскрасневшейся от счастья Марты, которая сидела рядом с Ортего Игнасио, не сводя с него влюбленного взгляда, – после этого я попросил разрешения подключится к домашнему телефону дома Ломбардо…
     «Так вот, значит, что означал тот щелчок!.. – подумала девушка, – а я еще не придала ему никакого значения…»
     Внимательно посмотрев на полицейского комиссара, Ортего Игнасио спросил:
     – А что будет с этим подонком, Луисом Трехо?..
     Анхель при упоминании о преступнике только поморщился и произнес:
     – Думаю, он получит по заслугам. В любом случае, ему гарантировано лет пятьдесят-семьдесят тюрьмы… Так что на свободу он выйдет глубоким бессильным стариком… Если, конечно же, выйдет, – добавил полицейский многозначительно. – Кстати, на таких опасных рецидивистов, как он, никакие законы об амнистии не распространяются… Это я точно говорю… Так что не волнуйтесь, сеньоры…
     Парра мог и не успокаивать собравшихся – никто о Луисе Трехо больше не вспоминал, никому он больше не был страшен…
     Антонио и Ракель не сводили глаз со своей благоприобретенной дочери.
     Антонио не знал, что ему делать – он совал Пресьосе то куклу, то конфету, то какую-то игру, пока Ракель не рассердилась на мужа и не сказала, что он ее забалует окончательно…
     – С детьми надо быть построже – наставительно сказала она.
     Взяв маленькую на руки, она бережно понесла ее в спальню.
     Неожиданно Пресьоса сказала:
     – Я хочу пожелать всем спокойной ночи…
     Ракель улыбнулась:
     – Правильно, доченька… Ну, кому ты хочешь пожелать спокойной ночи?
     И Пресьоса принялась перечислять:
     – Дяде полицейскому…
     Анхель Парра умильно посмотрел на маленькую девочку и произнес:
     – И тебе – того же… Пусть тебе сегодня ночью зайчик приснится…
     Пресьоса продолжала:
     – Дяде Ортего Игнасио…
     Де Кастильего кивнул:
     – Спасибо…
     – Тете Марте…
     При этом пожелании у девушки на глазах неожиданно навернулись слезы – она вспомнила, как глубоко переживала за нее…
     – Спасибо, Пресьоса…
     – Папе…
     Антонио поцеловал свою дочь и сказал:
     – И тебе того же, дорогая…
     – И маме…
     Ракель уже хотела было отнести девочку спать, но внезапно вспомнила:
     – Да, и еще одной маме...
     – Какой же?..
     – Маме Флоренции…
     И Флоренция счастливо расплакалась…

                                                КОНЕЦ

Отредактировано Самая красивая (08.07.2012 23:55)

Загружала бы вроде все. Чуть попозже выложу оставшиеся главы.

Глава 18

     Выслушав своего мужа, Ракель горестно закрыла лицо руками:
     –  Моя девочка!..
     Тяжело вздохнув, Ломбардо произнес:
     – Да, такие вот дела…
     Ортего Игнасио и Марта, которые слушали этот разговор, сидели поникшие и угрюмые…
     Неожиданно слово взяла Марта:
      – Может быть…
     Ракель и Антонио обернулись к ней.
     – Что ты выдумала? Марта, ответь, что ты хочешь предпринять?
     Взгляд девушки выражал решимость… Ракель еще никогда не видела свою сестру такой…
     – Мне надо встретиться с ним и поговорить…  Я должна сделать это.
     Марта сделала смысловое ударение на слове «должна» –  все, кто был в комнате, почему-то обратили на это внимание…
     Антонио, посмотрев на младшую сестру своей жены, казалось, все понял…
     – Не делай этого, Марта… Прошу тебя… Воздержись от таких необдуманных поступков…
     Ортего Игнасио, поднявшись, и под каким-то предлогом дипломатично вышел из комнаты.
     Ни Антонио, ни Ракель, не стали задерживать молодого человека.
     Лишь только одна Марта благодарно посмотрела ему вслед… Кто-кто, а она прекрасно понимала чувства своего жениха.
     Пристально посмотрев на девушку, Антонио спросил:
     – Марта, что ты надумала…
    Та, словно в каком-то сомнамбулическом сне, вновь произнесла:
     – Я знаю, что сделаю…
     На помощь мужу пришла Ракель.
     – Марта, перестань…
     Неожиданно девушка согласилась.
     – Ладно… Я думала, как лучше… Я думала вернуть нашу девочку… Хорошо, – она резко поднялась со своего места. – Хорошо, Ракель, пусть этим занимается теперь полиция…
     Антонио вновь пристально посмотрел в глаза Марте. Они по-прежнему выражали решимость.
     «А ведь она все равно поступит по-своему, – решил Ломбардо. – Я вижу: она твердо решила… И как нам ее от этого удержать?..»

     Пройдя в комнату, где жил Ортего Игнасио, Марта поцеловала своего жениха в лоб, и как-то виновато посмотрев на него, произнесла:
     – Дорогой, мне надо с тобой очень серьезно поговорить…
     Ортего Игнасио, подняв большие черные глаза на свою невесту, произнес:
      – Да, дорогая…
     Марта замялась, – она не знала, с чего лучше начать этот разговор…
     Наконец, после достаточно продолжительной паузы, она произнесла:
     – Мне так жаль Пресьосу…
     Ортего Игнасио молча покачал головой – ему тоже было жаль дочь Антонио и Ракель, к которой за тот небольшой срок, который он прожил под крышей этого гостеприимного дома, привязался, как к родной…
     – Мне тоже…
     Девушка продолжала:
     – Бедная девочка!.. Она такая маленькая, такая беззащитная… И почему же она должна так страдать?!.. За что?..
     Тяжело вздохнув, Ортего Игнасио произнес:
     – Хорошо хоть, что мы теперь знаем: Пресьоса жива… Хоть это как-то обнадеживает…
     Марта в ответ произнесла:
     – Жива… А что будет с ней завтра?.. Послезавтра?.. Что будет с нашей маленькой девочкой?.. Кто может дать гарантии, что с ней ничего не случится?.. Что этот грязный подонок не станет использовать ребенка  и дальше для своих махинаций?
     Ортего Игнасио молча кивнул в ответ: действительно, таких гарантий никто дать не мог…
     Взгляд молодого Кастильего был полон печали… Он тихо произнес:
     – Не знаю…
     – Вот и я не знаю…
     Подсев ближе к своей невесте, Ортего Игнасио нежно приобнял ее.
     – Надо надеяться на лучшее…
     Марта устало ответила:
     – Я и надеюсь… Все мы только и делаем, что надеемся на лучшее…
     Ортего Игнасио несмело перебил ее:
     – Нельзя отчаиваться… Слово Божье учит, что отчаяние – самый большой грех…
     Марта с каким-то отрешенным видом произнесла:
     – Я знаю…
     Де Кастильего продолжал:
     – Надо верить, что все будет хорошо, Марта… Я верю в это… Нам ведь все помогают…
     – Да, мой дорогой… Мир не без добрых людей, – согласилась Марта, но голос ее звучал очень невесело, почти обреченно…
     – Вся полиция поднята на ноги…
     Марта поморщилась…
     – А толку…
     Ортего Игнасио попытался было возразить:
     – Ну как это…
     – Ведь они будут искать Пресьосу, а этого грязного подонка…
     – Найдут Трехо, найдут и Пресьесу, – произнес де Кастильего, стараясь придать каждому своему слову весомость. – Мне кажется, что Трехо не сможет долго скрываться… Если человек поставлен государством вне закона – точнее, он сам поставил себя вне закона таким образом, – то наверняка он скоро попадется…
     Марта глубоко вздохнула и произнесла:
     – Дай-то Бог…
     Но в глубине души она не верила в то, что Трехо удастся арестовать… Она не плохо знала этого человека, и потому была почти уверена, что ему удастся скрыться…
     «Хорошо, если он уедет один, сам, – думала Марта, – хорошо, если так… Но ведь этот Луис – очень мстителен… Да, он может все, что угодно… Не дай Бог, если что-то сделает с маленькой… Да, он может это… Да, мне теперь остается только одно – я знаю, на что иду, знаю, и никто меня в этом не остановит… Только вот Ортего Игнасио… Боже, я люблю его!..»
     Ортего Игнасио угрюмо смотрел куда-то перед собой… Он догадывался, на что именно решилась его невеста…
     Поцеловав молодого де Кастильего, Матра со вздохом произнесла:
     – Я хочу тебе кое-что сказать…
     Ортего Игнасио, не поднимая головы, промолвил:
     – Да… Слушаю тебя…
     – Я знаю, как можно спасти Пресьосу…
     Медленно подняв глаза на Марту, Ортего Игнасио тихо-тихо произнес:
     – Как же?..
     Марта вновь замешкалась…
     Да, конечно – одно дело решиться на такой поступок, на какой решилась она, в душе, а совсем другое – сказать об этом вслух…
     А тем более своему жениху.
     Ортего Игнасио смотрел на свою невесту, не мигая. Он повторил:
     – Я слушаю тебя, Марта…
     Марта начала очень несмело:
     – Ведь этот подонок хочет…
     – …чтобы ты была его… ну, не знаю кем – женой, что ли… – в тон девушке продолжил де Кастильего. – Это его условие… Понимаешь,  он отказался даже от денег, которые предлагал ему дон Антонио… Признаться, меня это очень удивило…
     Марта согласно кивнула в ответ.
     – Меня – тоже…
     Ортего Игнасио, внимательно посмотрев на Марту, спросил:
     – Что ты надумала…
     Марта готова была расплакаться…
     – Я… я…
     Она так и не договорила и уткнулась лицом в плечо своего жениха…
     Ортего Игнасио все понял…
     Лицо его помрачнело…
     – Марта, я понимаю тебя…
     Марта, не отвечая, только всхлипывала.
     – Я понимаю тебя, Марта… Я… горжусь тобой… Ты честная и благородная девушка!.. Теперь я понимаю, что не ошибся в тебе!..
     После этих слов Марта расплакалась навзрыд…
   

     Да, Марта Саманьего решила пожертвовать собой, своим счастьем с Ортего Игнасио только для того, чтобы вырвать маленькую племянницу из рук Трехо.
     Ортего Игнасио прекрасно понимал свою невесту. Он не осуждал ее – нет, напротив, он был рад, что у девушки, которую он любил всей душой, такое отзывчивое и благородное сердце!
     Да, молодой де Кастильего таким образом терял возлюбленную – если не окончательно, то, во всяком случае, очень надолго… Но он понимал, что в сложившейся ситуации у нее просто не останется никакого другого выбора.
     Конечно же, он ни словом не обмолвился об этом решении Марты ни Антонио, ни Ракель – реакцию последних нетрудно было предугадать.
     Оставалось ждать какого-то сигнала от Трехо – а в том, что Луис даст о себе знать, ни Марта, ни Ортего Игнасио не сомневались.

     Прошло несколько дней…
     Полицейский комиссар Парра чувствовал себя перед Мигелем Габриэлем очень виноватым – почему он тогда, в двери траттории не задержался с ним?.. Не поговорил, как старый друг – доверительно и без нажима?.. Почему не мог всего предвидеть, предусмотреть – все-таки, он значительно старше, и жизненного опыта у него побольше, чем у другого человека…
     «Ведь поступи я тогда таким образом, – думал Парра – наверняка де ла Фронтера не стал бы жертвой этого мерзавца!.. А если Луис тогда действительно убил бы Мигеля Габриэля – что бы тогда было?!.. О, не надо, я бы никогда не простил бы себе этого!..»
     Полиция сбилась с ног, ища Трехо по всему Мехико. Его фотографии в профиль и анфас были в кармане практически у каждого столичного полицейского.
     Но Трехо будто в воду канул.
     Анхель уже начал было волноваться; а вдруг этот мерзавец, прихватив с собой в качестве живого щита маленькую Пресьосу, бежал из страны, куда-нибудь в Никарагуа или Парагвай?..
     Однако в полицейском управлении комиссара более чем авторитетно заявили, что это просто невозможно – все контрольно-пропускные пункты на границе, все автобаны, все аэропорты, морские порты и вокзалы тщательно патрулируются агентами полиции.
     И Парре ничего не оставалось делать, как смириться с мыслью, что этот грязный уголовник рано или поздно объявится сам…

     Как ни странно, но после той страшной полосы трагических событий, работы у Анхеля практически не было. Он каждое утро приходил к себе в кабинет, листал какие-то папки со старыми документами, от нечего делать перечитывал по нескольку раз почту…
     Когда это надоедало, он, предупредив капрала Оливейру, что идет по делам направлялся в госпиталь святого Себастьяна, где его уже все, начиная от сестры-кармелитки в регистратуре и заканчивая матерью-настоятельницей, знали в лицо.
     Дела де ла Фронтеры довольно быстро шли на поправку: его молодой организм брал верх. К тому же, опытные монахини-сиделки госпиталя святого Себастьяна прекрасно знали свое дело…
     Рана оказалась не такой опасной, как доктора посчитали с самого начала: просто Мигель Габриэль за ночь потерял очень много крови, и поэтому врачи приписали ему постельный режим.
     В палате Мигеля Габриэля все время стояли живые цветы, которые менялись каждое утро – их всякий раз приносил ему его друг, Анхель Парра…
     Правда, молодой человек очень скучал в безделье, не знал, чем заняться.
     Однажды он попросил монахиню, которая ухаживала за ним, патронажную сестру Монику, принести колоду карт – он хотел развлечь ее какими-нибудь незамысловатыми карточными фокусами, но та очень строго сказала, что это невозможно: карты, мол – Библия дьявола, и в госпитале католического ордена о них не может быть и речи…
     Мигель Габриэль очень уважал Монику и даже немного боялся ее – ему ничего не оставалось, как смириться…

     Парра, выслушав рассказ своего молодого друга о том, как тот пытался было шантажировать Луиса Трехо, невесело произнес:
     – Ну, знаешь ли, никогда бы не подумал, что ты на такое способен…
     Мигель Габриэль стыдливо отвел взор.
     – Я так виноват перед всеми вами… Мне очень стыдно…
     Парра, вспомнив, что его неопытный друг и без того пострадал из-за неумения обдумывать последствия собственных поступков, и, кроме того, целиком и полностью реабилитировал себя в глазах многих, отдав деньги, полученные от преступника, племяннику дона Хуана Сантильяны, Романо, тут же добавил:
     – Ничего… Ты ведь сделал это не по злому умыслу и не из-за любви к деньгам…
     Мигель Габриэль отвернулся к стене и ничего не ответил – он очень, очень болезненно переносил случившиеся, обвиняя во всех несчастьях, которые свалились на Романо, Анхеля Парру и семью Ломбардо, только одного себя…
     Анхель ободряюще улыбнулся.
     – Ничего, теперь ты станешь умнее…
     Мигель Габриэль только вздохнул.
     – Да уж… Я, лежа тут, на больничной койке, очень много думал о своей жизни… И теперь, когда я выйду отсюда, попробую начать все с самого начала…
     На лице Анхеля заиграла улыбка. Он был рад, что его друг наконец-то решил взяться за ум.
     – Кстати, – сказал полицейский комиссар, – у меня был один знакомый, который шантажный  промысел сделал своей доходной профессией… Точно так же, как ты – игру в карты, не преувеличиваю…
      Просто Парра беспокоился за своего товарища, чтобы тот не зацикливался на своей вине – потому решил кардинально сменить тему беседы.
     Мигель Габриэль понял Анхеля и без слов: он благодарно улыбнулся.
     – Ну, скажем так, карточная игра – не такой уж и доходный промысел…
     – Но ведь ты как-то жил все это время исключительно игрой в карты!.. – возразил полицейский комиссар. – Ты ведь сам говорил…
     Де ла Фронтера скривился.
     – Думаю, что больше никогда не сяду за игорный стол – сказал он, – для мужчины в моем возрасте надо подыскать какое-нибудь более подходящее ремесло...
     Анхель радостно заулыбался.
     – Правильно…
     Мигель Габриэль продолжал:
     – Знаешь, мне иногда кажется, что это очень кстати, что все так получилось…
     Анхель сразу так и не понял смысла этого высказывания своего друга.
     – То есть…
     – Ну, – принялся объяснять де ла Фронтера, – что в Мехико сперва приехал сеньор Ломбардо с женой, а потом – этот суровый негодяй Луис Трехо… Что я начал его шантажировать, причем, так по-детски неумело, а потом получил булыжником по голове…
     Анхель Парра очень недоуменно посмотрел на своего молодого друга.
     – Ты это серьезно?..
     Лицо Мигеля Габриэля ни у кого не оставило сомнений, что он действительно говорит серьезно…
      – Да…
     Но Анхель по-прежнему недоумевал.
     – Но почему?..
     Де ла Фронтера вздохнул.
     – Иначе бы я никогда не оказался на больничной койке тут, в госпитале святого Себастьяна, и мне никогда не пришли бы в голову подобные мысли…
     Анхель после этих слов своего друга с мягкой улыбкой спросил:
     – Значит, чтобы стать умнее, надо получить булыжником по голове?..
     Согласно кивнув в ответ, Мигель Габриэль де ла Фронтера произнес:
     – Выходит – так… – После непродолжительной паузы он, посмотрев на своего приятеля, напомнил ему: – Ты, кажется, хотел мне что-то рассказать?
     Полицейский комиссар тут же спохватился и, посмотрев на Мигеля Габриэля, сказал:
     – Ах, да, извини…
     – О чем же ты хотел рассказать?..
     – Не о чем, а, скорее о ком… Да об одном знакомом, дальнем родственнике, который превратил шантажный промысел в доходное предприятие… Если тебе это интересно, могу рассказать…
     Мигель Габриэль улыбнулся.
     – Конечно же… Думаю, твой приятель оказался во всех отношениях порасторопнее меня…
     – Не то слово…
     – Что ж, будет любопытно послушать…
     И полицейский комиссар, набрав в легкие побольше воздуха, начал свой рассказ…

     …Это случилось лет двадцать назад, если не больше. Я только закончил офицерское училище полиции. Как теперь помню, я сидел в парке, на скамеечке и размышлял о чем-то приятном…
     Неожиданно я услышал над собой какой-то весьма знакомый баритон:
     – Добрый день!.. Однако довольно стыдно не узнавать старых знакомых!.. А тем более родственников – пусть даже и не самых близких…
     Подняв глаза, я увидел своего очень дальнего свояка дона Артуро…
     Я знал его очень давно – еще будучи подростком. Встречался с ним, правда, очень редко, еще в то время, когда он проедал и пропивал несколько наследств: дядино, мамино, тетино, двоюродного дедушки и так далее, – наследств в виде гостинец, тратторий, доходных домов, чуть ли не публичных заведений…
     Я много слышал о нем – особенно о его диких и несуразных кутежах, в которых смешивались остроумие и жестокость, грязь и изысканность, издевательство и трогательные порывы…
     Но полоса удачи как-то очень скоро прекратилась у дона Артуро. С необыкновенной быстротой этот человек покатился вниз с горы. Он пропил, проел, промотал все деньги, удивительно быстро опустился и подряхлел. Жил он по-прежнему тут, в Мехико. Дона Артуро очень выручало знание иностранных языков – английского, немецкого и французского. Французский, по слухам, он изучил в Париже, когда заболел скверной болезнью и, не доверяя нашим мексиканским врачам, отправился лечится туда; немецкий же выучил в Аахене, где проходил дополнительный курс, принимая серные ванны…
     И вот теперь я увидел совершенно нового, незнакомого мне дона Артуро.
     Прямо точно он сейчас же родился на белый свет. Цветущие лицо, великолепный костюм, трость черного дерева, вся испещренная золотыми инициалами…
     Естественно, я был удивлен, ну просто до последней степени.
     Дон Артуро, вежливо присев рядом со мной, сразу же предложил:
     – Может быть, позавтракаем?..
     Честно говоря, я всегда побаивался этого странного человека, я избегал его общества еще в те времена, когда его звезда высоко стаяла в зените, но в этот раз любопытство взяло верх, и я решил отправится с ним, чтобы выяснить причину такого возвышения…
     И вот я начал неожиданно переходить от изумления к изумлению…
     Дон Артуро, усадив меня в собственный  «Порше», повез в старый испанский квартал…
     Он аккуратно остановил машину у старинных чугунных узорчатых ворот. Внутри двора, отделенного от авениды маленьким искусственным парком с фонтаном и цветником, стоял красивый старосветский  особняк с цельными зеркальными окнами…
     Домашний поввар дона Артуро был великолепен – выше всяких похвал.
     Но еще больше поразила меня, тогда – скромного офицера полиции, сервировка стола.
     Красный богемный хрусталь, севрский фарфор, накрахмаленное столовое белье, старинное серебро, цветы в высоких тонких вазочках…
     И все это играло, искрилось, переливалось в солнечных лучах.
     Очень миловидная женщина в кружевном передничке прислуживала нам – неторопливая, скромная, лет двадцати пяти… Вся такая полногрудая, румяная, черноволосая, сладкоглазая, с ямочкой на каждом пухлом пальчике, с красивым чувственным ртом, в черном платье, из выреза которого поднималась сдобная шея… Когда мы перешли к кофе и ликерам, она тоже уселась за стол…
     А разнеженный дон Артуро, прихлебывая крошечными глотками дорогой ликер, с наслаждением рассказывал о последних городских сплетнях, о своем особнячке, о своем счете в банке, о своем гараже, где кроме «Порше», стояли еще  «Ролс-ройс» и «Ягуар»…
     Чем дальше, тем больше дон Артуро становился для меня загадочным.
     Каким образом произошло с ним это удивительное превращение?..
     Не выиграл ли он чудовищно большой приз в какой-нибудь лотерее?..
     Не обанкротил ли он все казино Лас-Вегаса, Ниццы и Монте-Карло?..
     Не находится ли на содержании какой-нибудь престарелой вдовы мультимиллионера?..
     Не получил ли на содержании какого-нибудь нового колоссального наследства?..
     Ничего не понимая, я не смог удержаться от любопытства и спросил:
     – Что все это значит, дон Артуро?.. Объясни мне, наконец!...
     Мне показалось, что дон Артуро на мгновение смутился и даже будто бы его орлиный нос побледнел от неожиданного вопроса.
     По крайней мере, я ясно видел, как дернулись у него веки и опустились вниз, но вскоре хозяин особняка овладел собой…
     – Ах, в том-то и дело, дорогой мой Анхель, – сказал он, – что этого я и сам не знаю… И когда я сегодня утром увидел тебя в парке, меня почему-то потянуло исповедоваться перед тобой, перед своим, пусть дальним, но все-таки родственником…
     – Изабель, – обратился он к девушке, – прикажи нам подать еще ликеров и хороших сигар и не старайся особенно спешить…
     Я пристально наблюдал за доном Артуро – да, он был смущен…
     Когда Изабель вышла, на глазах хозяина, как мне показалось, блеснули слезы…
     – Боже, кто меня выслушает?!.. Ты думаешь, это так легко сначала?.. Вспомни, как немилосердно гнала меня судьба!.. И вот, в те самые дни, когда меня начали посещать мысли о самоубийстве, вдруг попалось мне случайное газетное объявление: требуются образованные молодые люди в возрасте от тридцати до сорока лет для важной и секретной работы… это, положим, хотя и не государственная, а сугубо частная, но все-таки тайна… Да и потом, в объявлении оно и названо-то не было… это я теперь уже приплел… Ну, скажем, бюро для ознакомления с общественным мнением… Необходимы хорошие манеры и знание хотя бы двух иностранных языков: английского и французского.
     Уверяю тебя, что я пришел туда не из обычной моей проказливости, а исключительно под пятой бедности… Думал, конечно, что через два-три дня, через неделю максимум меня обязательно выгонят.
     Но оказалось, что я сразу понравился… И вот – честное слово!.. – тут глаза дона Артуро наполнились слезами, а нос мгновенно покраснел, – честное слово, когда мне дали вскрыть первое письмо, я, старый разбойник с душой крокодила и совестью глиняного истукана, я почувствовал, что краснею не только лицом, но и спиной и грудью… Должно быть, вот точно также палачу в первый раз тяжело терять свою невинность…
     Это – первое письмо…
     А потом… потом – пятое, десятое, сотое… И я стал уже свыкаться с мыслью, что так и нужно… Притом рассудок – необычайно гибкий утешитель: «Не я – так другие сделают… А ты останешься нищим».
     А дальше пошло еще легче. Пока не вошел в привычку и даже во вкус… Я всегда находил вкус в разгадывании шарад, ребусов, головоломок, решении кроссвордов и тому подобных вещах. Иногда на какой-нибудь неуловимой странности тона в самом простом, невинном девичьем письме, я останавливал на нем пристальное внимание и находил удивительнейшие вещи в начальных букв каждой строки или в буквах, расположенных по диагонали, или в порядке слов, выписывая их через одно, через два, снизу, сверху и так далее… Выработал в себе со временем настоящий профессиональный нюх. Должно быть, это был дар свыше… Наконец, из одного сугубо частного письма  я выудил такие сведения о своем патроне, что мне незамедлительно удвоили зарплату. Этот-то человек и толкнул меня на путь позора!
     Это такой соблазн – компрометирующие письма… Даже представить себе не можешь…
     Муж в Чили делает для банков закупки гуано и меди. Жена в столице. Любовник во Флориде, в Майами… А из ихней переписки я вижу, что из Сантьяго-де-Чили идут деньги, и не малый, а из Флориды тоже присылаются, и также немалые… Я, конечно, стеснялся, стеснялся, а потом взял одно такое письмо и прижал под ноготь. А затем печатаю объявление в газетах, что, мол «случайно найдены письма, адресованные на имя сеньоры Т. Р. По адресу такому-то, оттуда-то… Хочу возвратить лично. От двух до пяти. Пассаж. Сеньор с гвоздикой в петлице.»
     Женщина попалась, очевидно, очень умная и властная – даже слишком.
     Но, как все женщины в таком положении, все-таки по-своему очень глупа.
     В назначенное время узнает меня издали и показывает глазами скромному сеньору с невзрачной внешностью.
     Тот сейчас же подходит ко мне, а сама Т. Р. скрывается.
     Он мне говорит: «Не угодно ли вам следовать за мной сеньор?..» – «Куда?» – «Видите ли, вам лучше не сопротивляться, а сесть в мой автомобиль, и я повезу вас в полицию…» Я ему отвечаю: «С удовольствием. Только я теперь жду одну уважаемую сеньору. Мне в руки случайно попали ее письма. Я сам служу в бюро справок и розысков. И письма эти настолько откровенного и неприличного содержания, что я, по свойственной мне стыдливости, должен их немедленно уничтожить… сжечь, нарушив таким образом свой служебный и человеческий долг. Об этом я только и хотел сообщить той сеньоре. А вы можете меня обыскать в полиции, также произвести самый тщательный обыск у меня дома. Подождем минут десять, а потом я к вашим услугам, мой юный и неопытный друг. Моя совесть чиста, как поцелуй младенца. Вы же за ваше рвение не по разуму полетите с вашей службы… Кстати, вот моя визитная карточка…»
     Ну, разумеется, сыщик раскрыл рот. Он такого хода и подозревать не смог. И оставил меня в покое… И даже извинился… Но если бы у меня этот фокус сорвался, дома бы у меня все равно бы ничего не нашли – при себе я никогда ничего не ношу, а документы храню в сейфе одного надежного банка…
     На следующий день сеньора «Т. Р.» получает от меня письмо, написанное мною, от руки, с собственной подписью, именем, фамилией и подробным адресом.

    «Достопочтенная сеньора! В мои руки случайно попала ваша честь, честь вашего мужа и близкого вам человека. Как порядочный человек, я хотел ликвидировать компрометирующую вас информацию с глазу на глаз, между мной и вами, но вам надо было, чтобы об этом узнала полиция…
     Тем не менее я остаюсь порядочным человеком с головы до ног, до конца моих дней. Письма уничтожены, но не уничтожены их последствия… Это от меня, к великому сожалению, не зависит. А потому, прошу прибыть по адресу, где я передам Вам то, что должен был передать еще вчера в Ваших интересах…»

     Конечно, если бы я написал такое мужчине, то он бы пошел в хороший оружейный магазин, купил бы револьвер и пристрелил меня, как собаку… Но тут – женщина. Приходит ко мне в определенный срок, без опозданий, плачет, дрожит, волнуется… Угрожает самоубийством на моих глазах. А я ведь давно уже узнал чего она стоит. Пароходная компания, прибыльные акции, недвижимость по всей стране… Муж для закона, любовник для симпатии. И так далее.
     Я и говорю:
     – Миллион, сеньора…
     Она плачет:
     – Какие огромные деньги! У меня таких никогда не было!..
     Напоминаю:
     – Ваш любовник обходится вам дороже… Я знаю это наверняка.
     Начинается торговля.
     Десять, двадцать, пятьдесят, сто, триста, пятьсот тысяч, шестьсот, восемьсот, девятьсот… И, наконец – миллион.
     Аккуратно, как честный человек, вручаю ей четыре письма. Они у меня пронумерованы и прошиты. Даже числа указаны.
     – Все?!..
     – Да…
     Она взрывается:
     – Все, подлец?..
     Я говорю ей:
     – Подождите, сеньора… Минуточку внимания. Миллион песо по вашему чеку я, конечно же, получу с вас сегодня или завтра… А вы немедленно потрудитесь съездить за чековой книжкой, если она у вас не при себе…
     – Все?..
     А я добавляю:
     – А за слово «подлец» через месяц потрудитесь выписать мне еще один чек… ну, не буду много требовать, скажем, на сто тысяч. Потому что письма я вам вернул, но предварительно снял с них ксерокопии… Не угодно ли полюбоваться, сеньора?..
     Выбрасываю из ящика письменного стола один за другим листки: один, два, десять, сто…
     Первый листок она разрывает на мелкие части, от второго начинает плакать, третий, пятый приводят ее в ярость, в бешенство…
     – Говори, говори, мерзавец!.. Что ты еще хочешь?!.. Что еще?..
     Я скромно отвечаю:
     – Только что сказал: сто тысяч. А за «мерзавец» я требую еще сто… И так – каждый месяц… Не брыкайтесь, сеньора… Нас тут только двое, и в случае чего, содержите меня пожизненно…
     С того и пошло. Таким образом я быстро и без особого труда завел себе несколько человек, которые ежемесячно присылали мне деньги…
     Жить честно?... Нет, спасибо… Проживаешь так, а потом подохнешь под забором или в госпитале… Не надо мне такое!.. А жизнь так очаровательно красива и так омерзительно коротка!..

     Мигель Габриэль выслушал этот рассказ полицейского комиссара с неослабевающим вниманием.
     – А  что потом с ним случилось – с этим доном Артуро?.. – спросил он, когда комиссар Парра закончил говорить.
     Тот пожал плечами.
     – Что и должно – его просто убили… Подстроили автомобильную катастрофу… Видимо, он кому-то очень крепко мешал. Кто-то из его жертв подсчитал, что выгоднее потратиться один раз, наняв убийцу, чем платить всю жизнь, проведя ее в страхе… «Жизнь так очаровательно красива и так омерзительно коротка», – весело процитировал он только что дона Артуро…

     После похищения Пресьосы, на дом Ломбардо обрушилась целая серия несчастий…
     В тот же вечер Ортего Игнасио получил телеграмму из Гвадалахары:

    От сердечного приступа скончался Педро де Кастильего. Похороны назначены на среду.
                                                                                                                            Флоренция

     Честно говоря, Ортего Игнасио не уважал своего отца – причин для того было много…
     Но не уважать – не значит не любить…
     К  тому же отец – всегда отец.
     И молодой де Кастильего, бросив все свои дела, отправился в Гвадалахару…
     Марта с плачем проводила его.
     – Марта, – сказал Ортего Игнасио, прощаясь с ней, – когда я приехал сюда, мы были с тобой женихом и невестой, а теперь… Даже и не знаю, как назвать тебя… О, Марта… Как я люблю тебя!..
     Ортего Игнасио тяжело вздохнул – кому-кому, а ему действительно было несладко…
     Девушка, подняв на молодого человека мокрые от слез глаза, произнесла:
     – Не думай об этом… Называй меня просто – любимой… Какая разница – невеста я тебе или нет?.. Я люблю тебя, Ортего Игнасио а ты любишь меня – разве этого мало?
     И Ортего Игнасио, поцеловав Марту на прощание, отправился в Гвадалахару…

Отредактировано Самая красивая (04.05.2013 16:06)

Глава 20

     Когда первый испуг прошел, вызванный столь неожиданной смертью мужа у Флоренции де Кастильего прошел, к ней медленно вернулись столь привычные решимость и рассудительность…
     Глядя на лежавшего на ковре дона Педро – черты лица старика уже заострились, – она подумала: «Надо срочно дать телеграмму Ортего Игнасио… Да, одна я тут явно не управлюсь… Ведь мужчин в доме больше не осталось… Прислуга не в счет… Да, срочно, срочно дать телеграмму…»
     Флоренция одновременно и верила, и не верила в то, что дон Педро, ее престарелый супруг, только что действительно умер…
     Только теперь она наконец-то ощутила, насколько она была подавлена, унижена, в буквальном смысле – уничтожена этим мелочным старым человеком…
     Бросив на лежащего на полу старика де Кастильего прощальный взгляд, девушка вышла из кабинета, осторожно закрыла за собой дверь…
     Рядом с ним уже суетился доктор  Флорес – вытаскивал из своего кожаного чемоданчика какие-то стеклянные колбы, пузырьки, наборы шприцев, заполнял какие-то непонятные бланки…
     «Да – подумала Флоренция, опускаясь по лестнице, – теперь надо заботиться о живых… О моей несчастной девочке… Боже, что же мне делать теперь?.. Что, что?.. И никто не в силах помочь мне – никто, разве что Ортего Игнасио…»
     Пройдя в свою спальню, где стояла кроватка, Флоренция уселась рядом и умиленно посмотрела на маленькую – та крепко спала, и не подозревая о только что произошедшей в доме трагедии…

     В комнату неслышно вошла сеньора Тереза.
     Кто-кто, а эта старая женщина лучше других знала, какое  унизительное существование вела Флоренция в этом особняке со времен своей свадьбы.
    Она не единожды была свидетельницей того, как старик де Кастильего кричал на свою молодую жену по самым, казалось пустячным предлогам, как он, намотав волосы несчастно, бил ее головой о стенку…
     Флоренция часто приходила в каморку Терезы – поплакаться…
     Та, нежно гладя девушку, к которой Тереза испытывала самые нежные, почти материнские чувства, по голове, приговаривала:
     – Терпи, терпи, дочка…
     Конечно же, Флоренция молча сносила все обиды – а что же ей оставалось делать?..
     Подойдя к молодой вдове, она уселась рядом и, тяжело вздохнув, сказала:
     – Это не самая худшая смерть… Я старый человек, Флоренция, я много повидала в жизни, может быть даже – слишком много, и я тебе честно говорю – это не самое худшее…
     В этой фразе девушка явно услышала подтекст: «Конечно же, об умерших принято говорить или хорошо, или никак, но, мне кажется, хорошо, что дон Педро умер… Если бы он пожил еще несколько лет, то умерла бы ты, Флоренция… Умерла бы во цвете лет… И никто на всем белом свете не помог бы тебе».
     Девушка прекрасно поняла старую горничную. Она давно научилась понимать эту достойную женщину безо всяких слов…
     Тем более, что Тереза была для нее в этом доме единственной отдушиной.
     Не поднимая головы, Флоренция очень-очень тихо произнесла:
     – Надо бы дать телеграмму его единственному сыну, Ортего Игнасио…
     Тереза медленно покачала головой в знак согласия со словами девушки.
     – Да, конечно…
     Вынув из кармана листок бумаги, где был записан столичный адрес единственного сына умершего, она развернула его и протянула Терезе:
     – Если вам не сложно…
     Старая сеньора, взяв из рук девушки листок, положив его в карман.
     – Не волнуйтесь, я сделаю все, что в моих силах… Все, что потребуется… Только не волнуйтесь… – От волнения Тереза почему-то перешла с Флоренцией на «вы», хотя давно уже говорила ей «ты». – Только не волнуйтесь… Я сделаю все для вас, я помогу всем, чем только смогу вам помочь…
     Посидев рядом с Флоренцией несколько минут, сеньора Тереза, тяжело вздохнув, так же тихо поднялась и вышла из комнаты.

     Девушка, растерянно смотря на спящую малютку, неожиданно вспомнила последние слова дона Педро: «Она не из детского приюта… Я не хочу перед смертью брать грех на душу…»
     – Откуда же тогда она взялась в нашем доме?.. – едва слышно, одними только губами прошептала девушка. – Откуда же ее привез дон Педро?.. Почему он не сказал мне этого раньше?..
     Да, по всей видимости, старик де Кастильего унес эту тайну с собой, в могилу…
     – Может быть, у нее все-таки есть родители, если она не из детского дома?.. – продолжала свои размышления вслух Флоренция. – Ну конечно же, наверняка есть…
     Девушка нежно поправила край сбившегося одеяла и тихо, стараясь не разбудить свою названную дочь, вышла из комнаты…
     А в доме уже царила та самая суета, которая всегда начинается, если кто-нибудь умирает…
     В гостиной стояли двое простоватого вида парней в накинутых на одни только плечи белых халатах – это были санитары из морга.
     Флоренция, растерянно постояв в гостиной, оделась и вышла из дому.
     Ей просто необходимо было посидеть в одиночестве и подумать…

     Да, не только сеньора де Кастильего, но и все в доме прекрасно понимали, что она теперь остается такой же нищей, как и три года назад, когда невестой-бесприданницей впервые переступила порог этого жутковатого особняка – то, что отписал ей в наследство муж, было жалкими крохами в сравнении с его состоянием…
     Все в этом доме – начиная от сеньоры Терезы и заканчивая самой Флоренцией, – все прекрасно понимали, что через совсем короткое время, сюда приедет частный поверенный, опишет все имущество, которое, вроде бы, согласно последней воле покойного старика, должно перейти к каким-то монахам, и несчастной Флоренции ничего другого не останется, как поискать какое-нибудь другое пристанище…
     Но, как ни странно, сама вдова не думала об этом – ее мысли были заняты девочкой…
     – Кто же ты такая, – шептала Флоренция, идя по присыпанной песком алее небольшого парка, который находился напротив особняка старика де Кастильего – Кто же ты?.. Откуда ты?..
     Она обращалась в своих мыслях непосредственно к девочке – будто бы та была рядом…
     Действительно – кто же тогда эта малютка?..
     Есть ли у нее родители?
     Если есть – кто же они?...
     Как она очутилась тут?..
     Неужели родители девочки могли доверить ее заботам дона Педро?..
     Вряд ли…
     Что же тогда означают последние, предсмертные слова дона Педро?..
     И что же, наконец, побудило его взять маленькую девочку в свой особняк?..
     Вопросы, вопросы…
     Они возникали один за другим, как-то совсем невольно, вопреки желанию Флоренции, они постоянно путались друг с другом, образуя какой-то совершено порочный круг…
     Впрочем, будь теперь ее маленькая названная дочь тут, на аллее, она вряд ли бы смогла ответить на эти вопросы – она еще ничего не понимала…
     К своему счастью…
     Счастливая, она еще не знала, не догадывалась, что кроме папы, мамы, тети Марты, дяди Ортего Игнасио да этой доброй девушки, которую она, к счастью последней, уже несколько раз называла «мамой», кроме них в мире бывают и мерзавцы, и подонки, отпетые негодяи, и просто бессовестные люди…
     Вроде того смуглого дяди со злыми черными глазами, который вез ее сюда…

     Ортего Игнасио де Кастильего прибыл в Гвадалахару утренним поездом.
     Он, едва появившись в доме, тут же направился в комнату Флоренции…
     Девушка встретила его в коридоре. Маленькая, позавтракав, спала, и девушка не хотела будить ее…
     Глядя на своего пасынка, Флоренция решила, что пока еще рано говорить с ним о дальнейшей судьбе девочки – она ведь прекрасно понимала сыновьи чувства молодого Кастильего…
     Кивнув во двор, она сказала:
     – Пройдемся…
     Ортего Игнасио послушно отправился за ней…
     Усевшись на скамейку, Флоренция скорбно посмотрела на молодого де Кастильего.
     – Как это произошло?.. – спросил тот.
     И девушка без утайки рассказала ему обо всем…
     Она не скрывала ничего – ни своего последнего разговора, ставшего, по всей видимости, для дона Педро роковым, ни его обидных слов…
     Она старалась быть совершенно беспристрастной – насколько удалось это Флоренции, трудно было судить – все-таки, она еще никогда не видела, как умирает человек, и была очень взволнованна…
     Да, она рассказывала своему пасынку обо всем, точнее, почти обо всем, сознательно умолчав только об очень загадочной истории появления в этом доме маленькой девочки…
     «Еще рано, еще не время, – напряженно думала Флоренция, пристально вглядываясь в лицо Ортего Игнасио, – еще не время… Ему надо прийти в себя… Не надо его травмировать – с моей стороны это было бы слишком жестоко…»
     Ортего Игнасио, молча, ни разу не перебивая, выслушав этот монолог, неторопливо, стараясь скрыть свою нервозность, закурил сигарету и, подняв тяжелый взгляд на Флоренцию, спросил:
     – Он не мучился перед смертью?.. Флоренция, умоляю тебя, ответь мне честно… Он не мучился перед тем, как умер?..
     Девушка вспомнила слова дона Педро: «О, как мне больно… Сердце… Сердце болит…»
     «Не надо ему об этом знать, – решила она, – пусть думает, что его отец принял легкую смерть…»
     Де Кастильего повторил свой вопрос. Теперь он прозвучал более резко:
     – Он не мучился?.. Что же ты молчишь, Флоренция?.. Ответь мне все, как есть, скажи мне правду… Не бойся за меня – у меня достаточно сил выслушать все… даже самое страшное… Мой отец… Мой несчастный отец… Скажи мне, как он умер?.. Скажи мне, ответь мне, он не мучился?.. не мучился?..
     Флоренция отрицательно покачала головой – какой может быть обман?..
     – Нет…
     Напряженно посмотрев на свою молодую мачеху, сын покойного спросил:
     – Ты не обманываешь меня?.. Скажи мне честно, Флоренция, скажи правду… Ты действительно не обманываешь меня?..
     – Нет, нет…
     – Ты правду говоришь?..
     Флоренция отвела взгляд.
     – Нет, не волнуйся…
     Голос Ортего Игнасио был очень взволнованным – девушка еще никогда не слышала его таким…
     «Боже, как же он разволновался, – подумала Флоренция, искоса поглядывая на молодого пасынка. – Боже, кому действительно плохо… Нет, ему теперь нельзя рассказывать об этой маленькой, нельзя… Как-нибудь потом… Когда он придет в себя…»
     Оретго Игнасио продолжал все тем же взволнованным голосом:
     – Не надо меня жалеть – ему действительно было плохо, скажи мне об этом… Но только правду… не надо жалеть меня… Флоренция, ты слышишь меня? Я говорю – не надо меня жалеть… Это мой отец – и я должен знать всю правду о нем…
     – Нет, он принял спокойную смерть…
     Оретго Игнасио переспросил срывающимся от волнения голосом:
     – Ты не обманываешь меня?..
     Девушка приложила руку к груди и, взглянув на де Кастильего в глаза, сказала:
     – Нет, я говорю честно…
     Выпустив из носа струйку табачного дыма, Ортего Игнасио произнес:
     – Да… Да, Флоренция, ты, наверное, удивишься, но я любил своего отца… Несмотря ни на что.
     Это «несмотря ни на что» крепко врезалось в сознание Флоренции.
     «Да, что ни говори, – невольно подумала она, – что ни говори, а отец – это всегда отец… Конечно же, Ортего Игнасио – очень умный человек, он прекрасно понимает все недостатки покойного дона Педро… Но ведь он его сын – и этим сказано все…»
     Молодой де Кастильего вновь задумчиво повторил, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к сидящей рядом девушке:
     – Я любил своего отца… Да, многие не понимали меня, но я любил его…
     Девушка едва заметно кивнула в ответ.
     – Понимаю… Что ты, Ортего Игнасио… Я прекрасно понимаю тебя…
     Флоренция почему-то вспомнила похороны своих родителей – после того, как обгоревшие останки «Боинга» были разобраны, в кровавом месиве тел никого нельзя было опознать…
     Спасательные службы тогда прислали в ее семью два наглухо запаянных цинковых гроба – были ли там останки ее родителей или же кого-то другого – сказать было невозможно…
     Флоренция задумчиво повторила – скорее, это были мысли вслух:
     – Да, Ортего Игнасио, я понимаю… Понимаю тебя прекрасно…
     Да, она действительно понимала сыновьи чувства своего пасынка…
     Понимала, уважала их, но, при всем своем желании, не могла разделить…
     Молча докурив сигарету, де Кастильего аккуратно затушил окурок и выбросил его в мусорку.
     Вопросительно посмотрев на Флоренцию, он очень тихо спросил:
     – Ну, все?..
     Та замешкалась с ответом.
     «Нет, не буду говорить, – решила она, окончательно укреплясь в мысли, что де Кастильего вряд ли будет теперь интересно выслушивать ее личные проблемы. – Не надо… Ему и так теперь не сладко…»
     Кивнув в ответ, девушка произнесла как-то очень неуверенно, очень несмело:
     –Да… Пока – все…

      По особняку де Кастильего ходили какие-то совершенно незнакомые Ортего Игнасио люди, невесть откуда взявшиеся краснолицые старухи с запавшими ртами, дряхлые старики со слезящимися глазами, какие-то верткие сеньориты – скорее всего, соседи из ближайших домов… Все они с притворным сочувствием долго и надоедливо трясли Ортего Игнасио руку, выражали искреннее и непритворное соболезнование, и даже лезли целоваться…
     От стариков уже разило каким-то дешевым спиртным – Ортего Игнасио едва сдерживался, чтобы не выгнать этих людей из дому…
     «Откуда они все возникли? – недоуменно думал молодой де Кастильего. – Я ведь никогда раньше в своей жизни не видел их тут…»

     В своем завещании старик де Кастильего оговорил все, до мельчайших подробностей – в том числе и ритуал собственных похорон…
     Скупой при жизни, он отписал на собственное погребение кругленькую сумму – на всяком случае, по тому завещанию Флоренция получала куда меньше…
     Такие богатые люди, как Педро де Кастильего, давно не умирали в Гвадалахаре – совершенно естественно, что на его похороны в костел собрался весь город…
      Для многих зевак это было бесплатным театральным представлением, и они никогда и ни за что не упустили бы его…
     Почему-то из всех обрядов похороны всегда собирают наибольшее количество любопытствующих – еще больше, чем свадьбы…
     Тем более, что похороны дона Педро были очень пышные – с черным лаковым катафалком, запряженным шестерней откормленных лошадей, с часовым отпеванием в самом богатом костеле Гвадалахары…
     Дон Педро лежал в гробу почти молодой –тогда, на отпевании в костеле он почему-то казался Флоренции даже по-своему красивым…
     Конечно, настолько, насколько красивыми могут быть человеческие останки.
     Флоренции все время казалось, что на лице старого сеньора Педро де Кастильего застыло какое-то недоуменное выражение.
     И молодая вдова, пристально, в последний раз вглядывалась в его черты, думала, что она почему-то жалеет этого человека, который как-то незаметно, непонятно и бесцельно прожив свою мелочную, суетливую и – по большому счету! – бестолковую жизнь, так и не постиг настоящего счастья…

     Как ни странно, на кладбище людей было очень мало – может быть, человек десять…
     Зеваки, пройдя за катафалком по улицам, поотстали по дороге – это было вполне естественно, тем более, что маленькое кладбище неподалеку от собора святых Петра и Павла не смогло бы вместить всех желающих посмотреть на погребение дона Педро…
     Да, людей на этом старинном кладбище было действительно немного…
     Но это было вполне естественно и объяснимо – надо было знать умершего…
     Близких родственников у старика де Кастильего не было, также, как, впрочем, и друзей…
     У него были только клиенты, слуги и компаньоны – и всех этих людей старик де Кастильего при жизни ненавидел или презирал…
     Чаще же всего – он ненавидел и презирал их одновременно.
     А ни те, ни другие, как правило, никогда не ходят на похороны человека, с которым их, кроме мелких и крупных обид, ничего не связывало…

     День похорон выдался пасмурным – с самого утра накрапывал мелкий моросящий дождик, и люди, то и дело поглядывали на небо, спрашивали себя, когда же вся эта тягостная процедура закончится…
     В сентябрьских кронах кладбищенских деревьев как-то очень ожесточенно дрались, кричали пронзительные вороны; неожиданно начался мелкий дождь – похоронная процессия ощетинилась зонтами…
     И вот, наконец, все…
     Сейчас дона Педро закапают в сырую от дождя землю, и спустя год вряд ли кто в этом городе вспомнит, что он вообще существовал…
     Неожиданно могильщики закричали – их голоса очень гулко летели над покосившимися крестами и обросшими мхом памятниками этого старинного кладбища:
     – Все, все, прощайтесь…
     Католический священник на скорую руку сотворил заупокойную молитву, после чего лакированный белый гроб с телом старого кабальеро Педро де Кастильего стал медленно, но так неотвратимо опускаться в глубокую влажную щель гробовой ямы…
     Все исчезло – недоумевающие лицо дона Педро, сложенные крест-накрест руки …
     Застучал молоток, полыхнул последним пламенем крик сеньоры Терезы, послышался дробный грохот посыпавшейся на крышку гроба комьев сырой земли, шлепанье блестящих лезвий лопат могильщиков, и уже скрылась от глаз белая глазетовая крышка гроба…
     А спустя каких-то несколько минут комья мокрой земли уже не стучали, а как-то чавкали, яма сравнялась с землей, и вскоре на месте недавней ямы вырос могильный холмик…
     Металлическая табличка с изображением креста с фамилией «Педро де Кастилего», два венка, бутоньерка, много цветов…
     Флоренция, держа под руку Ортего Игнасио, чтобы не упасть, медленно двинулась с ним в сторону кладбищенских ворот…
 

     Вечером, зайдя в кабинет покойного, Флоренция обнаружила, что Ортего Игнасмо разбирает какие-то бумаги отца…
     Тяжело вздохнув, девушка каким-то растерянным тоном произнесла:
     – Нам необходимо поговорить…
     Молодой де Кастильего, не отрываясь от бумаг, произнес в ответ:
      – Да… Конечно же, Флоренция, поговори со мной… Ты ведь знаешь – я всегда помогу тебе добрым словом, помогу советом… Что-нибудь серьезное?..
     Флоренция наклонила голову в знак согласия с Ортего Игнасио.
     – Да, боюсь, что да… Ортего Игнасио, у меня к тебе очень важный разговор… Есть ли у тебя время выслушать меня?..
     Де Кастильего, отложив бумаги в сторону, уселся напротив девушки.
     – Конечно же…
     Он почему-то подумал, что Флоренция заведет разговор о наследстве…
     Однако девушка, к его удивлению, имела в виду нечто совершенно иное…
     – Послушай, – сказала она, осторожно усаживаясь на стул рядом с пасынком, – послушай… Ты ведь знаешь наверное, что у нас в доме перед самой смертью твоего отца, дона Педро, появилась какая-то маленькая девочка… Притом я никак не могу понять – кто она и каким образом появилась в этом доме…
     Ортего Игнасио молча кивнул – действительно, сеньора Тереза говорила ему об этом, но де Кастильего не придал должного значения ее словам, посчитав, что эта маленькая девочка – незаконнорожденный ребенок кого-то из прислуги…
     Кроме того, все эти дни Ортего Игнасио был занят печальными хлопотами, связанными с предстоящими похоронами отца…
     До девочки ли ему было?..
     Де Кастильего ответил Флоренции с несколько рассеянным видом:
     – Да, слыша… Мне еще вчера говорила об этом Тереза…
     Флоренция, несколько минут помолчав, очень печально произнесла:
     – Мне нужна твоя помощь… Кроме тебя, никто на целом свете не может помочь мне разобраться в этой истории… Никто, кроме тебя…
     Ортего Игнасио, прищурившись, с видимым недоумением посмотрел на девушку.
     – Это касается ребенка?..
     Вдова кивнула.
     – Да…
     – А что – какие-то проблемы?
     Вздохнув, Флоренция сказала:
     – Да, и притом – очень большие… Я не знаю, что мне делать…
     – Хорошо… Я сделаю все, что только в моих силах… – ответил де Кастильего. – Я сделаю все, что смогу… Для тебя, и для девочки…
     Внимательно посмотрев на молодого де Кастильего, Флоренция спросила еще раз:
     – У тебя есть время и желание слушать меня?.. Ответь мне…
     Она прекрасно понимала, что после похорон ему вряд ли захочется решать такие вопросы, однако мысли об этом ребенке постоянно одолевали Флоренцию – и она с ужасом поймала себя на том, что даже сегодня в костеле, на отпевании тела усопшего мужа, она вновь думала об этом несчастном беззащитном ребенке…
     – Может быть, тебе теперь не до этого?.. Может быть, отложим… ну, хотя бы, до завтра, до послезавтра?.. Может быть… Скажи, есть ли у тебя теперь силы выслушать меня?.. Скажи мне…
     Де Кастильего осторожно перебил ее:
     – Ну конечно же… Ты меня об этом только что спрашивала…
     – Тогда слушай внимательно… Послушай, что я расскажу тебе…
     Де Кастильего, усевшись поудобнее, приготовился слушать…
     – Да, пожалуйста…
     И Флоренция начала свой рассказ…

     Спустя час серебристый «мерседес» покойного дона Педро мчался по автобану, ведущему в сторону Мехико. За рулем сидел Ортего Игнасио.
     Флоренция сидела позади – на руках ее мирно дремала маленькая Пресьоса…
     – Что же ты мне сразу не сказала?.. – не оборачиваясь, спросил Ортего Игнасио. – Почему ты не рассказала мне об этом с самого начала?.. Сразу, как я приехал?!
     За сегодняшний вечер он задавал своей молодой мачехе этот вопрос по крайней мере, раз сто или двести – если не больше…
     Флоренция как-то очень виновато ответила своему пасынку:
     – Я ведь говорила, я не хотела лишний раз волновать тебя, Ортего Игнасио…
     А де Кастильего тяжело вздохнул и ничего не ответил девушке…
     

     Да, Ортего Игнасио сразу понял, кто же эта малютка – сразу же, как только Флоренция упомянула об этом подонке, Луисе Трехо…
     Он просто не верил своим ушам…
     Как?..
     Маленькая Пресьоса – здесь?..
     Да быть этого не может!..
     Оказалось, что это так… К великой радости молодого человека.
     «Да, – думал он, следя за огнями встречных автомобилей. – Да, оказывается и в наше время еще бывают чудеса…»
     А когда де Кастильего вбежал в спальню и увидел, как маленькая протягивает ему куклу…
     Нет, он не в силах был удержаться от слез – а кто бы смог удержаться на его месте!?
     Но на этот раз это были слезы радости…
     Сосредоточенно следя за дорогой, Ортего Игнасио приговаривал:
     – Только бы успеть, только бы  успеть… Только бы Марта не наделала никаких глупостей!.. Только бы она не связалась с этим негодяем!..
     Он понимал, что теперь, когда главный козырь выбит из рук Трехо, этот человек, как загнанный в угол зверь, может пойти на все – даже на самый низкий подлый поступок…
     Флоренция задремала. Они – и Флоренция, и названная дочь – мирно спали на заднем сидении… Пресьоса – потому, что время было позднее, а сеньора де Кастильего наконец-то заснула, окончательно добитая переживаниями сегодняшнего дня…
     Ортего Игнасио включил четвертую передачу… Да, теперь все решало время – притом, не дни, не часы, а какие-то считанные минуты, может быть даже – секунды решали в его судьбе все или почти все…
     Да если бы только в его, Ортего Игнасио судьбе… В судьбе Марты, дона Антонио, Ракель, Флоренции, этой маленькой девочки…
     – Только бы успеть…
     Машина неслась по ночной трассе на предельной скорости, но де Кастильего постоянно казалось, что она едва плетется…
     И он, будто бы заклинание, все время повторял сквозь сжатые зубы:
     – Только бы успеть… Боже, если я не успею в Мехико до рассвета, я навсегда потеряю Марту… Я никогда себе этого не прощу!..