Николь Кидман, как мы знаем, в детстве заикалась. Джеймсу Франко все равно – знаете ли Вы о том, что он иногда спит на уроках в колледже. «Если бы нас никто здесь не фотографировал, - говорит Натали Портман, - наш разговор был бы, как на приеме у психотерапевта». Почти так и было. Наш Круглый стол всегда немного напоминает Inception – актеры не пытаются ничего скрыть. Но этот год наполнен настолько болью, облегчением, унижением, любовью и подобными эмоциями, что невольно задаешься вопросом: кому нужна такая жизнь в погоне за трофеями?

Все ваши роли на грани фола, по тем или иным причинам. У Вас, Аннет – любовная связь с персонажем Джулиан Мур.

АННЕТ БЕННИНГ: О, это было легко играть. Все было совершенно интуитивно, и она – просто прелесть. Колин знает. Всегда забавно быть в кого-нибудь влюбленной, а в нашем случае – играть влюбленность. Иногда, это очень сложно – просто такая работа.
КОЛИН ФЕРТ: Худшее, что может помешать играть влюбленные отношения, – это быть на самом деле влюбленным. Потому что все становится неконтролируемым. Совершенно невозможно превратить это чувство во что-нибудь полезное для роли.
АННЕТ БЕННИНГ: Я помню, когда я училась, кто-то рассуждал об этом весьма практично; особенно, если при этом твой партнер тебе отвратителен, бывает и такое. Этот человек сказал, что надо преодолеть свои эмоции. Было сказано слово «замена». Ты берешь голову человека, который присутствует здесь, и ...
КОЛИН ФЕРТ: Фотошопишь.
АННЕТ БЕННИНГ: Ты фотошопишь другую голову! (смех) Серьезно. А затем начинаешь прикидываться. Кто-нибудь еще делает так?
ДЖЕЙМС ФРАНКО: Мне кажется, я делаю тоже что-то вроде этого. Не уверен, чтобы я назвал это фотошопом.
АННЕТ БЕННИНГ: Я не первая сказала это слово. Это Колин фотошопит!
ДЖЕЙМС ФРАНКО: Просто понимаешь, насколько интимным ты можешь быть, и проживаешь эту ситуацию. Не думаю, что у меня были такие любовные сцены, о которых люди могли бы сказать «О, да, ты так сыграл!», так что я не думаю, что меня нужно об этом спрашивать, но я так делаю.
КОЛИН ФЕРТ: Ну, некоторые просто играют.
АННЕТ БЕННИНГ: Играют что?
КОЛИН ФЕРТ: Секс! Все целиком. Есть фильмы целиком построенные на этом. Приведите примеры?
НИКОЛЬ КИДМАН: Последнее танго.
КОЛИН ФЕРТ: 9 песен Майкла Уинтерботтома.
НАТАЛИ ПОРТМАН: Коричневый Кролик. Можно найти много их в интернете.

А с другой стороны, актерство может принести боль. Натали, во время съемок Черного Лебедя Вы в самом деле сломали ребро?

НАТАЛИ ПОРТМАН: Я не сломала – я сдвинула, когда меня поднимали. Конца мира при этом не случилось. Они просто поменяли один подъем на другой – под подмышки. Было больно, когда кто-нибудь касался. Но если никто не касался, то все было нормально.

Николь, и Вы повредили ребро на сьемках Мулен Руж?

НИКОЛЬ КИДМАН: Да. Я сломала ребро во время подьема, точнее, когда меня уронили. Мы тогда репетировали, и меня быстро подлечили. Они надели на меня корсет, и ребро снова сломалось.
АННЕТ БЕННИНГ: О, Боже – крак!

Какие-нибудь еще повреждения или военные рассказы о старых ранах?

КОЛИН ФЕРТ: Я сломал ноготь на Мамма Миа! Долго болело.
АННЕТ БЕННИНГ: Но ты смог преодолеть эту боль.
КОЛИН ФЕРТ: А на самом деле, вы знаете, это очень интересно, но жизнь во время съемок становится очень похожа на жизнь ребенка. Мы становимся совершенно беспомощны. Тебя забирают в определенное время дня. Тебя, совершенно не спросив, везут в какое-то место. Тебе дают какую-то одежду.
АННЕТ БЕННИНГ: И кто-то еще одевает ее на тебя.
КОЛИН ФЕРТ: И затем кто-то занимается твоими волосами и лицом, вновь следуя чьему-то расписанию. Тебе дают завтрак. Затем тебя отводят в какое-то место, где ты выполняешь свою работу, и тебе говорят, где стоять, куда смотреть, и это твои слова, которые ты скажешь, а эти – не твои. И так мало того, что ты можешь контролировать, за исключением того, когда ты закроешь дверь в туалет. Это так глупо. Совершенно бессмысленно, хотя и прекрасно. И ты неуклонно следуешь этой тропой.

Один из номинантов на Оскар – Социальная Сеть. У кого-нибудь из вас есть страница на Фэйсбук?

НАТАЛИ ПОРТМАН: Я училась с некоторыми из них. Я знакома с близнецами Уинкелвосс. Была на вечеринках с ними.
ДЖЕЙМС ФРАНКО: О тебе в фильме упоминают. Они говорят: «Что-то и что-то, и голливудская актриса там будет». Это была ты, да?
НАТАЛИ ПОРТМАН: Была. Я была на обеде с кучей друзей и с Соркиным, когда он работал над сценарием, чтобы рассказать ему побольше историй о прошлом. Я никогда не была знакома с Цукербергом.
ДЖЕЙМС ФРАНКО: А что ты скажешь о сцене, где они идут в клуб, и все студенты начинают снимать одежду? Это совершенная херня.
НАТАЛИ ПОРТМАН: Насколько и я знаю. Кто-то сказал... Как будто тебя не приглашали на такие вечеринки.
АННЕТ БЕННИНГ: Мои дети верят, что так и было.
НАТАЛИ ПОРТМАН: Было много интересных историй, когда они были с курицами, а потом не знали, что с ними после всего делать, и тогда они убили где-то 400 куриц в подвале какого-то клуба. Такое случилось, когда я была на первом курсе. Это – одна из историй, рассказанных Соркину. Я все хотела, чтобы меня похвалили, потому что все похвалы достаются лишь ему.

Так есть кто-нибудь в Фэйсбуке?

ДЖЕЙМС ФРАНКО: Я был там две секунды.

И что случилось?

ДЖЕЙМС ФРАНКО: У меня много разных, скажем, очень много разных увлеченностей, разных знакомых в моей жизни, и мне была бы противна идея того, что они все объединятся на моей странице. Я не хотел бы, чтобы мои профессора слушали моих друзей-болванов.

Натали и Джеймс, как колледжи повлияли на ваши карьеры?

НАТАЛИ ПОРТМАН: Самое лучшее для меня это то, что он дал мне друзей. Они – обычные хорошие люди, которые поддерживают меня. У многих актеров, кто рано начинали, я – в 12 лет, нет такого окружения.

Вы начали играть в 12 лет?

НАТАЛИ ПОРТМАН: О, да. Я очень хотела. Мои родители были, как будто, с другой планеты и совершенно против моего актерства. А я абсолютно хотела этого. Но когда ты ребенок, ты не понимаешь, что это такое на самом деле. И ты пропускаешь то время, когда ты встречаешься с людьми, которые любят тебя только потому, что ты такая, и им неинтересна вся остальная шелуха. Это было самое лучшее за те четыре года. Я думаю, должно быть, очень тяжело сейчас, во времена телефонов с камерами, интернетских слухов, Твиттера и тому подобного. Я же была просто студентом, и каждый так же относился ко мне. Должно быть, очень тяжело быть с людьми, фотографирующими тебя, в одном классе.
ДЖЕЙМС ФРАНКО: Фотографируют, когда я сплю.
НАТАЛИ ПОРТМАН: Тебе должны это разрешить! Все спят в классах.
ДЖЕЙМС ФРАНКО: Все студенты спят, но никто не хочет выложить свои фотографии. Мне, в общем-то, без разницы. Это же не представление. Я там, потому что я хочу там быть. Они могут изображать меня, как им вздумается.

Джеймс, Вы не только в фильме 127 Часов, но также и один из ведущих церемонии. Что запланировано для Вас?

ДЖЕЙМС ФРАНКО: О, я не могу сказать. В смысле, вообще не могу.

Но там буду петь и танцевать. Вы берете уроки?

ДЖЕЙМС ФРАНКО: Нет.
МИШЕЛЬ УИЛЛЬЯМС: Ты не будешь просто открывать рот, да?
ДЖЕЙМС ФРАНКО: Не буду.

Вы, правда, не можете сказать, о чем будете петь?

ДЖЕЙМС ФРАНКО: Не могу. Я не могу.

Аннет, Вы были заметно беременны, когда присутствовали на церемонии Оскара с фильмом Американская Красота.
НИКОЛЬ КИДМАН: На восьмом месяце, да?
АННЕТ БЕННИНГ: Я родила через две недели. Я хорошо помню это.

Было тяжело найти платье?

АННЕТ БЕННИНГ: О, Боже, конечно. (Все смеются) Мне что-то нашли. А к тому же, как я вылезу из машины и пойду? Вспоминая сейчас, это все – на долгую память.

У Вас есть какой-нибудь совет для Натали?

АННЕТ БЕННИНГ: Я помню, было столько внимания тому, что я настолько беременна. Это было не самое приятное. Быть немного беременной – это легче. Я была такой широкой. Я помню, как сидела на церемонии с Американской Красотой, и там много что еще происходило. Мой муж получил Премию Талберга. Я была в номинантах на Оскар. У меня в крови было столько адреналина, и ребенок начал много двигаться. Я все еще ярко помню это чувство. В ней было больше девяти фунтов, когда она родилась.
НИКОЛЬ КИДМАН: Мамочки...
АННЕТ БЕННИНГ: Я помню, как пошла на Губернаторский бал, и, конечно, Уоррен начал говорить сразу с пятью людьми. Я сижу там и думаю, «Я упаду в обморок!» Там было очень просторно, и куча камер везде, и было так шумно, а мне становилось не по себе. Я знала, если я встану и попытаюсь сказать ему: «Я теряю сознание», то не смогу. Я просто оттолкнулась от стола и каким-то образом выплыла из зала, как лодка. Я не смогла больше там быть. Мы сели в машину, и у меня оставалось две недели, чтобы не заниматься ничем, кроме как готовиться к появлению ребенка.

Натали, Вы записываете в тетрадь наш разговор?

НАТАЛИ ПОРТМАН: О, да. У нас был очень долгий разговор.

Вы решили, как долго Вы не будете заниматься ничем?

НАТАЛИ ПОРТМАН: Представляю, как я буду дома много лет – лишь я и мой ребенок. Все говорят, что после двух месяцев ты сойдешь с ума.
НИКОЛЬ КИДМАН: Нет, не после двух. А сколько заняло у Вас?
МИШЕЛЬ УИЛЛЬЯМС: Я не помню. Все было, как в тумане.
НАТАЛИ ПОРТМАН: Видите, мы нашли то, чего нет у Джеймса. (Смех)
ДЖЕЙМС ФРАНКО: Я бы хотел ребенка.
НАТАЛИ ПОРТМАН: Ты можешь иметь детей, но ты их не можешь рожать.