Мария Злюка, СПАСИБО!!!!!

Книга 3.

love_contemporary

Хосе
Антонио
Бальтазар

Счастливые слезы Марианны

Дом Марианны и Луиса Альберто Сальватьерра — старая арена новых перипетий, происходящих вслед за событиями, показанными в известном мексиканском телесериале «Богатые тоже плачут».
В этом впервые публикуемом романе помимо старых героев появляются новые друзья и враги Марианны и Луиса Альберто.
Не только своим материальным благосостоянием, но и богатством своих душ делятся Марианна и Луис Альберто с теми, кто нуждается в их помощи и защите.
А рядом с ними набираются жизненного опыта Бето и ревнивая Марисабель...

ru

remembecoventry

OOoFBTools-2.27 (ExportToFB21), FictionBook Editor Release 2.6.6
02.07.2014
DA017DF0-707F-4567-9B97-836479FC970E
2.0

v.1.0 — Scan: Sunset; OCR & SpellCheck: Larisa_F
v.2.0 — fb2 convert: remembecoventry

Дрофа
1994
5-7107-0293-5

Хосе Антонио Бальтазар
Счастливые слезы Марианны

Часть первая

Глава 1

Как похожи они — Джоана и Марисабель! В храме падре Адриана перед началом свадебной церемонии Карлос не мог налюбоваться на свою жену-невесту и их незаконнорожденную дочь.
Сейчас до ее второго — законного — рождения оставалось всего несколько минут.
Разговаривая о чем-то, по всей видимости интимном, мать и дочь одинаково всплескивали руками, одинаково дотрагивались до собственного плеча кончиком среднего пальца и одинаково смахивали пряди со лба. А когда, секретничая, они чуть ли не касались головами, Карлосу казалось, будто у них общие на двоих белокурые волосы.
«Сама Джоана себе ее родила, что ли?» — с восхищенной улыбкой подумал жених-отец. «Будто я и не участвовал в появлении Марисабель на свет Божий». И тут же поморщился, вспомнив, сколько горя выпало на их и на его долю — шутка ли, восемнадцать лет неведения и разлуки!
К счастью, Джоана поняла и простила его.
Врачебная практика в Малайзии, где Карлос лечил прокаженных (разве мог он поступиться совестью врача!), письма к ней, на которые он не получал ответа из-за постоянных переездов Джоаны и, наконец, искренность его любящего сердца заставили Джоану раскрыть объятия и признаться: он — единственный мужчина, которого она любила все эти годы. И главное — после долгих поисков и мытарств она нашла дочь, о чьем существовании Карлос не ведал.
Всегда он будет испытывать угрызения совести оттого, что покинул два родные существа, всегда будет благодарить Всевышнего за то, что нашел их!

Разумеется, мать и дочь судачили о Бето.
Счастливая развязка событий, которые могли бы привести к непоправимой трагедии, словно преобразила лицо юноши, — здесь, на церковном дворе, нежно прижимаясь к Марианне, он чуть застенчиво беседовал со своим вновь обретенным отцом Луисом Альберто. Прогремевший в доме семейства Сальватьерра выстрел (какое счастье, что Марианна вовремя отвела руку Луиса Альберто!) поставил счастливую точку в истории, скорее напоминающей телевизионный сериал.
И ведь как похожи судьбы двух семей, которые отвоевали, наконец, у злого рока своих чад: Марианна и Луис Альберто Сальватьерра — сына, а Джоана и Карлос Кастаньедо — свою милую Марисабель.

— Доченька, а ведь Бето тебе все больше и больше нравится, не так ли?
— Если бы только мне! — шутливо насупилась Марисабель. — Да с ним невозможно бывать на людях! Хорошо, что он сам не очень-то догадывается об этом… Девушки таращатся на него, как на Хулио Иглесиаса. А женщины!.. Те просто бьют копытом, будто скаковые лошади на ипподроме! Если бы Бето показывали за деньги, владелец аттракциона смог бы учить своих детей в Станфордском университете!..
— Следует ли из всего этого, что и тебе пора шить свадебное платье? — лукаво спросила Джоана, поправляя кружевную оборку на своем ослепительно белом одеянии.
— Мама! — зарделась девушка тем неповторимым пунцовым румянцем, который присущ юным блондинкам.
— Не знаю слова лучше, чем слово «мама»… — глаза Джоаны повлажнели, она улыбнулась грустно и лукаво. — И все же, доченька, разве я спросила о чем-то неприличном?
— Вовсе нет, мама! Конечно, Бето мне нравится… Но все эти неожиданные перемены… То он превращается в моего брата, то вдруг оказывается, что мои родители — не папа с мамой, а… — Марисабель осеклась и со смущенной улыбкой поправилась: — Что мои родители не Марианна и Луис Альберто, а вы с папой… Я еще не привыкла к тому, что Бето мне не брат. Мне кажется, что я люблю его, но как именно — все еще не знаю…

Глава 2

Венчал Джоану и Карлоса падре Адриан.
С того далекого дня, когда улыбчивый Пато привел к нему робкую провинциальную девчушку Марианну Вильяреаль, утекло немало воды.
Неужели это она гордо обнимает сейчас своего сына Бето, за которого дралась, как львица?
Грубоватая, дикая, похожая на зверушку девушка стала на диво привлекательной женщиной, незаурядной личностью. Испытания закалили ее, временами неизбытая скорбь сквозит в ее взгляде, но улыбка, — стоит ей улыбнуться, и в памяти отца Адриана снова встает та девчонка, приехавшая с далекого ранчо из-под Гуанахуато в невиданно огромный Мехико, — дикарка, которую падре Адриан устроил работать прислугой в дом Сальватьерра. Ну что же, после всех перипетий, после всех доказательств верности этому семейству она заслуженно стала хозяйкой дома.
Сколько раз добрый священник просил Всевышнего смилостивиться над семьей своего старого друга Альберто Сальватьерра — отца Луиса Альберто! Нынешнее торжество падре Адриан воспринимал как торжество высшей справедливости: словно мрачное море, затопившее землю, увело с отливом свою последнюю черную волну.
Две семьи стали полноценными. Шесть сердец — счастливыми. Да и только ли шесть, — а он сам, а старый честный рыцарь дон Альберто, а вырастившие Бето Чоле и Фелипа, а выпестовавшие Марисабель Мария и Рамона! Все они здесь, такие разные, но дружные, как одна семья, — головы вскинуты, глаза сияют.
Разве что Рамона сутулится, уставившись в каменный пол старинного храма, нервно теребит концы черной шелковой шали, — верно, вспоминает в этот торжественный час погибшую в житейской буре дочь Эстер и новорожденную внучку, которую Бог прибрал вместе с роженицей-матерью…
Некоторое время назад падре Адриан покинул свой приход в Мехико, уехав в места своей юности, полагая, что найдет там покой. Но предпочел вернуться туда, где столько сердец ждали его советов и благословения.

Глава 3

Выйдя из храма после венчания, гости расположились на лужайке, чтобы сфотографироваться.
Перед ними во всем своем старомодном великолепии у большого ящика на треноге неторопливо суетился старый долговязый фотограф дон Кристобаль.
Время стремительно меняло фототехнологии — элегантные «Никоны» и «Кэноны», поразительно сочные палитры «Кодака» и «Орво» низвели магическое искусство живописания мира светом и тенью до обыденного развлечения досужих туристов, поспешные «Поляроиды» с их моментальными снимками лишили фотографию сакрального красного света и вкрадчивого тиканья часов — почти спиритического сеанса, когда из зыбкого небытия проявочной кюветы бледно объявляется лицо очередного наваждения, которое мало-помалу обретает вид реального человеческого существа.
— Прошу вас! — сказал старик, вставляя в аппарат громоздкую кассету. — Когда я щелкну пальцем, пожалуйста, не шевелитесь, пока из объектива не вылетит, ну, скажем, фламинго!
— Дон Кристобаль! пошутил падре Адриан. — Почему бы не попросить вылетать из вашего аппарата вместо фламинго, ну, скажем, Купидона?
— Купидон свое дело здесь уже сделал! — парировал дон Кристобаль, нервно щелкая пальцами. — Остановись, мгновенье, ты прекрасно! — воскликнул он торжественно, нажимая на гашетку фотографического ящика.
Эта камера-обскура была оставлена ему умирающим дедом-фотографом, завещавшим внуку произносить известную фразу из «Фауста» при каждом акте фотографирования. Дед умер от ран: он заснял невиданно большое количество революционных баталий и был ранен вместе со своим верным ящиком — пуля прошила навылет мастера, другая пуля — его мирное орудие (две круглые деревянные латки были явственно видны на его боках). «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — были последние слова деда, и дон Кристобаль до сих пор не мог сказать с уверенностью: то ли они были тогда произнесены по привычке, то ли относились к чему-то, что дед узрил в мгновение смерти, которое немногие отважились бы посчитать прекрасным…

Среди зрителей, наблюдавших из-за церковной ограды за свадебной сумятицей после венчания, находился плечистый бородатый человек неопределенного возраста в клетчатом костюме, в темных очках, с модным литературным журналом под мышкой.
С едва заметной усмешкой, поглаживая подергивающиеся усы, он прислушивался к разговору двух женщин.
— Белинда, невесте-то лет семнадцать будет, не больше…
— Вот и не угадала! Не она невеста, а ее мать, та, что рядом с ней, — поправила Белинда, сделав неприязненный акцент на слове «невеста».
— Вот оно как! Что ж, лучше поздно, чем никогда.
— Лучше никогда, чем бросать родное дитя! — жестко сказала собеседница. — Девушка в чужой семье выросла, вон ее приемные мать с отцом стоят рядом с молодым господином Бето. Да и он тоже намыкался, не приведи Господь…
— Стало быть, и богатые плачут? — хохотнула первая.
— Вот-вот, только слезы их послаще наших будут…
Бородач быстро вынул авторучку и черкнул на журнале: «И богатые плачут».

Глава 8

— Хорошо ли я сделала, что отказалась ехать в Бразилию с Карлосом и Джоаной… — Марисабель досадливо притопнула, поправившись: — С мамой и папой?.. Что отказалась сопровождать их в свадебном путешествии?
Марианна обняла ее и с наигранной учительской строгостью, помогая себе указательным пальцем, назидательно изрекла:
— Свадебное путешествие ни в коей мере не предполагает участия в нем кого-либо, помимо непосредственных участников брачного союза.
— Это справедливо, — мечтательно сказала Марисабель, покосившись на входившего в гостиную Бето.
— Звонила Лили. Приглашает в парк Чапультепек…
— Когда? — радостно спросила Марисабель.
Бето замялся.
— Завтра…
Марианна, положив руки на плечи Бето и Марисабель, улыбнулась:
— Сынок, вы можете взять мою машину, или, если хотите, Максимо отвезет вас на папиной.
— Дело в том, что она пригласила только меня.
— Только тебя? — вскинула брови Марисабель.
Бето вздохнул и, хлопая большими ресницами, объяснил:
— Видите ли, ей требуется от меня какой-то мужской совет.
Стоявшая в дверях Мария прыснула в кулак и, спохватившись, дополнительно чихнула два раза, попытавшись замаскировать простудным звукоподражанием свою непочтительную реакцию на слова Бето.
— Мария, прошу тебя, милая, — сказала Марианна, повернувшись к Марии и со значением прищурив глаза. — Не принесешь ли нам сока со льдом?
Мария понятливо кивнула и покинула гостиную.
— А мужские советы многочисленных почитателей ее уже не устраивают? — запальчиво воскликнула Марисабель. На щеках ее появился боевой румянец.
— Откуда мне знать! — в голосе Бето зазвучали необычные для него металлические нотки, весьма похожие на интонации Луиса Альберто, когда тот начинал сердиться. — Наша общая подруга хочет спросить у меня совета, почему же я должен отказать ей?
Марианна деликатно попятилась к порогу и выскользнула за дверь, чуть не сбив с ног Марию, едва удержавшую в руках поднос с тремя стаканами сока. Она увлекла ее на кухню, где они вдосталь посмеялись, припомнив похожие моменты в непростой истории ее собственных отношений с Луисом Альберто.

Глава 9

— Марисабель то и дело спрашивает о тебе, — сказала Лили кузену Умберто, когда тот позвонил, чтобы пригласить Лили на открывшуюся выставку мексиканских древностей.
— Так уж и спрашивает… Могла бы сама мне позвонить.
— Все-таки мужчины непонятливый народ! Какая девушка после длительного перерыва в отношениях с человеком, который ей нравится, станет откровенно домогаться его?
— Но разве нельзя найти какой-либо предлог? — буркнул Умберто. — Или какой-нибудь иной способ…
— Вот я и есть тот самый способ! И я сообщаю, что она то и дело спрашивает о тебе. Счастливая! Ей есть о ком мечтать…
Нет, она еще померяется силами со своей подругой. Во что бы то ни стало рассорить Марисабель с Бето! И потом, почему это, скажите на милость, Марисабель должна и дальше жить в доме, где теперь будет находиться Бето?.. Ведь у нее нашлись настоящие родители, которые на седьмом небе от счастья. И бесчеловечно лишать их радости общения с дочерью, не так ли?
После смерти отца, оставившего семье весьма скромные средства, Лили все чаще задумывалась над своим будущим. Что и говорить, Бето — лакомый кусочек. И похоже, характером он не в отца, а в мать. Вспыльчивость дона Луиса Альберто часто была темой обсуждений и осуждений у нее дома.
Впрочем, если бы Лили присутствовала при последнем разговоре Бето и Марисабель, она, возможно, и переменила бы свое мнение о мягкости Бето…
— Умберто, если ты не позвонишь Марисабель, то это сделает кто-нибудь другой…
— Разве она все еще не увлечена этим… увальнем?
— Ах, этот увалень изрядно надоел ей. Марисабель — редкостный бриллиант, ей нужна совершенно другая оправа. К тому же увалень может быть… увлечен другой красавицей. Такое тебе в голову не приходило?
— Лили, ты просто прелесть! Хорошо, я непременно позвоню Марисабель.
— Не забудь, что она тоже интересуется мексиканскими древностями…

Глава 10

Щекотливый вопрос, связанный с местом ее дальнейшего проживания, беспокоил Марисабель.
Джоана и Карлос, возможно, пригласят ее жить с ними.
Оставить дом детства, удобства, положение — это тревожило Марисабель во вторую очередь, а в первую…
— Вернутся из Бразилии Джоана с Карлосом, и я тут же перееду к ним! — сердито обмолвилась Марисабель, покосившись на Марианну.
— Не загадывай, доченька, — помедлив, ответила Марианна и добавила, делая вид, что не догадывается о причине столь непреклонного решения. — Я понимаю и ценю твое желание первой внести лепту в объединение семьи… Но все это мы обсудим после их приезда…
Желание Марисабель оставить дом озадачило Марианну. Конечно, она обижена бестактным поведением Бето, и все же…
Мысль о том, что родители могут «востребовать» дочь, не раз приходила ей в голову в последнее время, и эта мысль приводила ее в замешательство. Конечно, это их право, но разве справедливо лишать ту, которая вырастила ребенка, права быть с ним, любоваться им, заботиться о нем? Марисабель, ее заботы и волнения — часть жизни Марианны, часть ее сознания, — не жестоко ли так сразу отсечь эту часть?
Марианна вспомнила рассказ одного ветерана о том, как кричат инвалиды, у которых продолжает «болеть» ампутированная когда-то рука. И еще она вспомнила книгу одного чилийского философа, писавшего, что начало любой физической боли коренится в душе. Марианна никогда не сомневалась в этом: столько раз причиной ее физических страданий была душевная боль. И разве сейчас, когда Марисабель обмолвилась о том, что хочет оставить их дом, не отозвались эти слова острой болью в сердце?

— Марисабель, доченька, тебя к телефону, — сказала, войдя в гостиную, Рамона.
— Здравствуй, голубка! — услышала она «приплясывающий» голос Лили. — Я хочу посоветоваться с Бето об одном деле, не знаю, сказал ли он тебе об этом…
— А я здесь при чем? — холодно ответила Марисабель.
— Я подумала, не обижаешься ли ты на то, что…
— С какой стати!
— Да, чтобы не забыть, Умберто приглашает на выставку мексиканских древностей. Может быть, ты поедешь с ним?
Появление в гостиной Бето обрадовало Марисабель. Переменив тон и кокетливо поправляя прическу, она сказала в трубку сладким голоском:
— А почему бы и нет, хорошая идея! Я принимаю приглашение. Впрочем, Умберто мог бы позвонить и сам…
— Он здесь, передаю ему трубку.
— Марисабель?
— Да, Умберто, я с удовольствием пойду с тобой на выставку. Ты заедешь за мной? Когда?
Лили шепнула Умберто на ухо:
— Скажи, завтра в одиннадцать у кабаре «Габриэла», — она подмигнула Умберто, дескать, знаю, что делаю.
— Завтра в одиннадцать? — сказал Умберто. — У кабаре «Габриэла». Согласна? Вот и хорошо!
Трубку снова взяла Лили:
— Вы договорились? Вот и славно! Поцелуй Бето!
— Ты сама можешь это сделать после того, как он даст тебе «мужской совет»! — деланно веселым голоском сказала Марисабель сразу для Лили и для Бето.

Нет, не понравилось Рамоне, слушавшей в дверях щебетание Марисабель, выражение лица Бето: растерянное и угрюмое одновременно. Так с мужчинами нельзя. Конечно, это не то, что позволяла себе по отношению к Луису Альберто ее покойная дочь Эстерсита, злая на весь мир, но ведь слово за слово, поступок за поступком…

— Снова великовозрастный сеньор пристраивается к юной сеньорите? — ухмыльнулся Бето. — Ведь знает, что юной сеньорите не нравятся великовозрастные сеньоры!
— Великовозрастные сеньоры отличаются от сосунков завидным постоянством! — парировала Марисабель.
— Постоянством занудства!
— Постоянством привязанности!
— Постоянством ишиаса!
— Постоянством воспитанности!
Тут уж Бето не преминул процитировать куплет из общеизвестной песни «Волны». Срывающимся от бешенства голосом и делая вид, что у него в руках гитара, он пронзительно завизжал на манер площадного певца-марьячи:

В море кит вздыхает кротко,
на красотку смотрит кит
и, вздыхая, говорит:

«Обними меня, красотка!» Ай-яй!..
[1]

Марианна решила как-то разрядить обстановку и с мягкой укоризной в адрес Бето сказала:
— Разве симпатии возникают только между ровесниками? Где бы ты был, если бы твой отец не влюбился в меня, а я в него?
В гостиную с подносом, на котором дымились чашечки с кофе, вошла Чоле.
— Сынок, да что это с тобой? Ты уж и петь начал? — улыбнулась она Бето, но, увидев его лицо, осеклась.
— Чоле, — ответила за Бето Марисабель, — он не только петь начал, он начал давать «мужские советы» моим подругам! Почему бы нам не дать ему денег на открытие консультации?
Бето расхохотался и ринулся обнимать Марисабель, но та, холодно отстранив его, выбежала из гостиной.

Глава 15

В этот субботний вечер ресторан-кабаре «Габриэла» был почти полон.
На предыдущей неделе сменили «тропическую» программу на новую, «эротическую», достаточно смелую, но в пределах допустимого. В планы Бласа Кесады не входило общение с полицией нравов и тем более с католической прессой.
Самым скабрезным номером в первом отделении программы был аттракцион под названием «Секс-конструктор». Суть номера со всей прямолинейностью объяснила зазвучавшая из динамиков песенка:

Ноги, груди, бедра, животы
разной формы, плотности и цвета!
Складывай из них без суеты
идеальный образ для дуэта!

Шумнее других вел себя перебравший неразбавленного виски Кики, который то и дело получал под столом пинки от Себастьяна.
— Кики, кретин, застегни «молнию» на рыле! — шипел на него Себастьян. — На нас смотрят!
— Потому что мы самые орлы! — хихикал Кики. — Ты чего лягаешься!
У Кики были основания радоваться: как никогда удачно он сбыл сегодня тридцать порций «нюхалки» перекупщику — ученику-старшекласснику. Себастьян не одобрил акцию: возможное наказание за сбыт наркотиков несовершеннолетним было намного суровее.
На сцене кабаре за высокой ширмой выстроились пять девушек-моделей.
Приподнялась нижняя часть ширмы, и посетителям открылись пять пар разнокалиберных ножек.
Жюри, составленное из посетителей кабаре, должно было выбрать одну пару анонимных конечностей.
— Ну ты гляди, Себастьян! Одни других лучше! Вон те с краю, об заклад бьюсь, ноги Вивиан!
— Для тебя любые ножки без разбору — Вивиан!
— Не скажи! Я ее ноги на дюжину других не променяю! — привстал Кики, хлопнув ладонью по столику.
— Сиди смирно, кретин! — тихо прикрикнул Себастьян, рывком усадив его на стул.
Жюри быстро определило неведомую обладательницу наилучших ног, пометив оба ее колена большущим, сомнительной формы красным фломастером, после чего шторка задернулась, но открылась другая, выше, обнаружив второй «этаж», состоящий из пяти едва прикрытых женских бедер, соблазнительно переваливавшихся с бока на бок.
У сидящих за столиками вырвался сдержанный восхищенный вздох. У Кики — смесь всхлипа и визга.
— Уй! Вон та, в полосатых трусиках, точно Вивиан!
— Тише! Ты что, на скандал нарываешься?
А жюри продолжало свою работу, результатом которой явился последовательный отбор одного живота, одного торса и одних рук, также помеченных членообразным фломастером.
Наконец были открыты лица, среди них — строгое и прекрасное, с ироничным очерком губ лицо Виктории, которое было единогласно признано наилучшим, к деланному разочарованию других лиц, среди которых больше всего «убивалось» лицо прекрасной светлой мулатки с острова Тринидад — Лулу.
Один из членов жюри сунулся было с непристойным фломастером к лицу Виктории, но подскочивший к нему почитатель танцовщицы схватил его за лацканы пиджака.
Обстановку разрядило флегматичное появление верзилы Диди, вышибалы: один его вид быстро развел ссорящихся по их столикам.
Так были отобраны все элементы для «идеальной модели». Напряжение достигло апогея. Вся пятерка красавиц вышла из-за ширмы.
К шумной радости разгоряченных посетителей, обнаружилось, что большинство помеченных фломастером «этажей», кроме полосатых бедер, владелицей которых действительно была Вивиан, принадлежали Виктории.
Разочарованный Кики начал скандировать:
— Ви-ви-ан! Ви-ви-ан!
— Рехнулся?! Блас смотрит на тебя!
Кики моментально притих, повернув голову туда, где в дверях, ведущих во внутренний коридор, дымил трубкой лысый Блас. Кики незаметно помахал ему рукой на уровне груди. Блас резко повернулся и скрылся за дверью.
— Дождался, кретин! Он нас теперь на порог «Габриэлы» не пустит!
— Здесь кабаре! Уж и повеселиться нельзя, — обиженно и в то же время пугливо пробормотал Кики.
Склонившись к самому его уху и дав ему еще одного пинка под столом, Себастьян сказал:
— Веселиться можно. Нельзя махать ручкой Бласу. Пошли!
Ведя Кики к выходу, Себастьян столкнулся в проходе с Лили и Бето.
— Себас, Кики!
— Лили! — поцеловал ее в щеку Себастьян, холодно покосившись на Бето. Лили понимала смысл его колючего взгляда: Себастьян никак не может забыть их стычку у нее на вечеринке из-за Марисабель в начале года. Она шутливо топнула ногой.
— Прошу вас, кабальеро, протянуть друг другу руки!
Бето, добродушно улыбнувшись, обнял Себастьяна, а Кики ринулся обнимать Лили, чему оба кабальеро решительно воспрепятствовали.
— Не держит удары, — извинился за пьяного приятеля Себастьян.
— Приходите ко мне, буду рад.
— Это куда же? — спросил Себастьян, хотя был наслышан от той же Лили о завидном повороте событий в жизни «сироты».
— В дом моих родителей, — Бето широко улыбнулся. — В дом Сальватьерра.
— Непременно! — буркнул Себастьян. — И передай привет Марисабель.
— Непременно! — в тон ему буркнул Бето.
— Прошу тебя, Себас, позвони мне завтра, мне надо кое о чем с тобой переговорить. — Лили незаметно подмигнула Себастьяну.
— О'кей! — ответил он, продолжив буксировать Кики к выходу.
На улице вместе с первым глотком прохладного, но изрядно загазованного столичного воздуха Кики получил сильный удар по лицу.
— От хозяина! — сказал, криво ухмыляясь, вышибала Диди. — Приходите снова, всегда будем рады!
— Ну, спасибо хозяину! — заныл Кики, размазывая кровь.

Глава 16

Официант усадил Лили и Бето почти у самой сцены. Они пришли как раз к началу второй части вечернего шоу.
— А теперь, — объявил конферансье, — мы попросим на сцену победительницу конкурса, нашу несравненную «идеальную модель» Неукротимую Викторию!
Последние его слова были покрыты шумными аплодисментами и одобрительными возгласами: к этому часу атмосфера в кабаре пришла в свою наилучшую норму, когда счета посетителей, которые нетерпеливо подзывают сбившихся с ног официантов, начинают стремительно расти пропорционально выпитым дамами ликерам и унциям крепких мужских напитков.
Когда свет погас и сцену высветили разноцветные лучи направленных проекторов, глазам зрителей предстало огромное ослепительно белое шелковое полотно.
— Это что еще за фокус? — громко спросил один из простаков-посетителей. — Парашют, что ли?
— А Виктория, где Виктория? — послышался в тишине другой недоумевающий голос. На любопытствующих зашикали: разве не понятно, что она там, под покрывалом!
Тем временем под ним возникло еле уловимое движение, не то копошение, не то дрожь во сне. Загадочность происходящего утихомирила зрителей.
Движения под покрывалом стали более резкими, теперь можно было догадаться, что под ним два существа, и одно из них хочет обладать другим. Этот незримый танец вповалку двух тел возбуждал больше любого открытого эротического действия. Каждый мог домыслить свое, и это «свое» воздействовало сильнее самого откровенного стриптиза.
Из динамиков донеслись странные звуки, одновременно напоминающие стоны и звероподобное рычание. Совершенно явно шелковое полотно скрывало акт насилия. Борьба под ним становилась все яростнее.
Неожиданно по полотну стало расползаться ярко-красное пятно!
В прорехе покрывала, почти на уровне пола, показалась голова Виктории, ее глаза были закрыты, рот обезобразила гримаса боли и отвращения.
«Да ей цены нет! — подумал Блас Кесада, наблюдавший за выступлением Виктории из кабины осветителя, и тут же мысленно поправил себя, усмехнувшись: — Есть ей цена, если только покупатель не поскупится…»
— Блас, — ревниво дернула его за рукав стоявшая рядом Вивиан. — Нравится она тебе?
— Кто ей придумал этот номер?
— Она сама и придумала. Выдумщица она у нас.
Медленно поднимаясь и увлекая за собой белое покрывало, которое на ее плечах стало напоминать огромное окровавленное пончо, Виктория стянула его с распростертого на полу насильника и закружилась в нервном, все убыстряющемся танце под влажное ритмичное «бульканье» ксилофонов-маримб. Этот танец, вобравший боль унижения, радость мести и все напряжение неизбытого девического чувства, был неожидан для подобного места, в особенности после откровенно «соленого» первого акта. Затаив дыхание, следил зал за бессловесным чувственным рассказом Виктории.
— Так ты говоришь, что этот Луис Альберто и Виктория дружат?
— Дружили. Если она тогда за кого и вышла бы замуж без оглядки, так это за него.
Маримбы заклекотали громче. Окровавленное покрывало соскользнуло с тела танцовщицы, словно она навсегда освобождалась от кошмарного видения. В ее наготе явилась протрезвевшим посетителям ресторана-кабаре незапятнанная чистота любви…
Посвечивая карманным фонариком, официант подвел к столику, за которым сидели Лили с Бето, припоздавших Марисабель и Умберто…
Сверху на танцующую Викторию медленно опускалось новое, на этот раз розовое полотно: вот оно покрыло ее и распростертое тело убитого насильника, и танцовщица под этим покровом, как тающее снежное изваяние, стала оплывать, уменьшаться в размерах, пока совсем не «растеклась» по полу…
Приблизившийся к покрывалу конферансье резко сдернул его! Под ним не оказалось ни Виктории, ни насильника, под ним извивалась большая змея, с которой вспорхнула и улетела за кулисы белая горлица!
Когда утих шквал аплодисментов, Марисабель, нарочито прижимаясь к Умберто и заботливо снимая с его пиджака тополиные пушинки, качала рассказывать Лили про выставку мексиканских древностей, словно Бето и не было за столиком.
Вышедшая кланяться Виктория увидела компанию. От ее внимания не ускользнуло то, как резко встал и, не попрощавшись, направился к выходу Бето, за которым помчалась миловидная, коротко стриженная девушка. В оставшейся за столиком блондинке Виктория узнала сводную сестру Бето — Марисабель…

Глава 17

Чуть свет Бето уехал на занятия.
В школе художественного мастерства, куда он поступил без особых затруднений (помогла добросовестная учеба с домашними педагогами), он занимался на подготовительном отделении.
Мир искусства, этот, казалось бы, нереальный мир, окружающий человека, но организованный и прекрасный, не в пример реальному, целиком и полностью поглотил воображение Бето.
Марианна испытывала радость и гордость за сына.
Она радовалась, что Бето соприкасается с тем, чего была лишена она сама, и гордилась тем, что его влечет к прекрасному.
Марианна с огромным уважением относилась к литературным занятиям Луиса Альберто, который в последнее время все чаще засиживался по воскресеньям за литературной работой.
Когда она заглядывала в его кабинет и подходила к столу, за которым он работал, сдвинув на кончик носа очки (уже и очки носит, думала с грустью Марианна, любуясь им), он всякий раз переключал маленький портативный компьютер на табло с обычными коммерческими выкладками своей строительной фирмы, приговаривая: «Еще не время знакомиться с шедевром».
Марианна догадывалась, что он описывает жизнь их дома и, стало быть, историю их любви.
Она целовала мужа и на цыпочках выходила из кабинета.
Впрочем, если дело было к ночи, то и он шел за нею до самой их спальни: его желание обладать любимой пересиливало творческие привязанности.
— Луис Альберто, — строго говорила Марианна, — а роман?
— Я же объяснял тебе, что необходимо углубить некоторые линии произведения, — со значением заявлял муж, обнимая Марианну и подмигивая ей. — Хочу быть ближе к жизни.
Марианна краснела, как маленькая, и прыскала. А сердце начинало трепыхаться, как в тот день, когда она впервые ощутила жаркую и жадную близость Луиса Альберто.
Должно быть, Бето в отца. Его увлеченность занятиями в школе художественного мастерства была очевидна.
Впрочем, она догадывалась, что если его выбор и был как-то связан с наследственностью, то, помимо этого, была и другая причина.
Марианна помнила исповедь Бето, его удручение по поводу того, что Марисабель — девушка не его круга.
Широко открытыми, восхищенными глазами наблюдал он за ее балетными занятиями. С трепетом и робостью открывал ее альбомы великих художников прошлого и настоящего. Как в храм, входил в ее комнату, увешанную разноцветными афишами, уставленную керамикой доколумбовской Мексики. Раскрыв рот, слушал ее беседы с Джоаной о балетных спектаклях, на которые те иногда приглашали и Марианну с Бето.
Теперь все чаще и увереннее Бето участвовал в разговорах об искусстве.
Один из профессоров школы, их знакомый, которого они с Луисом Альберто встретили, тепло отозвался о Бето:
«Он учится не только разумом, но и сердцем. Такие встречаются не в каждом десятке».
На вопрос, какой из видов искусств станет его профессией, он пока не мог ответить.
«Еще есть время, пусть он занимается тем, что ему по душе, — говорил Луис Альберто. — Даже если он решит стать инженером, знание искусства только поможет ему».

Глава 18

От Марианны не укрылось то, что Бето уехал в плохом настроении.
Накануне, вернувшись домой, он тут же лег спать. Марисабель, которую Умберто привез часом позже, вскользь упомянула о том, что видела Бето с Лили в кабаре «Габриэла». И Марианна поняла, чем объясняется мрачное настроение Бето. Несомненно он ревнует Марисабель.
«Надо будет поговорить с Лили, — решила Марианна. — Пусть оставит Бето в покое. Да и Умберто хорош. Неужто не понимает, что он всего лишь манекен в интригах Лили и капризах Марисабель?»
— Виктория выступала? — спросил за завтраком Луис Альберто.
— О! Неукротимая Виктория! Она чудо! — Марисабель восторженно прижала руки к груди. — Жаль, что мы увидели лишь конец ее выступления.
— Может быть, и мы сходим посмотреть на нее в новой программе? — спросила Марианна.
— Непременно, дорогая, — ответил Луис Альберто, потеребив мочку уха и кашлянув.
Этот жест Марианна хорошо знала и любила, — искреннее раскаяние Луиса Альберто в какой-либо былой оплошности. Обычно он тут же вскидывал глаза, чтобы поймать взгляд Марианны, и когда ему это удавалось, она с улыбкой кивала и прижмуривала глаза в знак примирения и любви: что было, то прошло, и не надо вспоминать об этом.
Раскаяние очищает душу, а Марианне неизменно было присуще желание прощать. Наверно, только это и сохранило их любовь.
Скольким женщинам не дано отрешиться от желания напоминать мужьям о былых прегрешениях. Как профессиональные счетоводы, они суммируют каждую промашку. Иногда и трех жизней не хватит, чтобы замолить грехи. Вот и уходят мужья, чтобы начать новую жизнь…
Что и говорить: хорош был Луис Альберто, когда Виктория с подругой привели его, пьяного, домой, и он представил им Марианну как «любовницу вора и продавца лотерейных билетов»!
Марианна помнила растерянное и суровое лицо Виктории. Она почувствовала ее симпатию к себе.
При всем при том, редкостная красота Виктории не осталась ею не замеченной.
И конечно же она почувствовала, что независимой и честной девушке нравится Луис Альберто.
Догадывается ли он сам об этом? И что испытывает этот в прошлом ресторанный тигр, ощущая на щеке поцелуй Виктории, когда они изредка навещают танцовщицу в ресторане-кабаре «Габриэла»?

Глава 19

То же самое хотел знать и Блас Кесада.
Мнение Вивиан о том, что Луис Альберто нравился и, по всей видимости, продолжает нравиться Неукротимой Виктории, было как нельзя кстати.
Однако куда больше Бласа занимала мысль, нравится ли Виктория Луису Альберто, и если нравится, то в какой мере?

Опытный преступник, называвший себя в данный период своей жизни на воле Бласом Кесадой, проведал о существовании дона Луиса Сальватьерра и его жены Марианны в тюрьме от опустившегося красавца Диего Авиллы.

Мать Бласа Кесады, манекенщица, была кубинка, она зачала его от неведомого Бласу мексиканца во время короткой поездки в Мексику за несколько лет до кубинской революции.
В Гаване Блас закончил школу с художественным уклоном и поступил на работу помощником режиссера на киностудию в гаванском предместье Кубанакан. Он увлеченно осваивал новое дело.
Во время пресловутой кампании по борьбе с буржуазными влияниями, когда специальный сектор революционного министерства внутренних дел устроил гонения на наркоманов, гомосексуалистов, лесбиянок и на любого, чье поведение и вид могли показаться «буржуазными», одна из соседок Бласа по коттеджу, в котором он жил с матерью, написала на него лживый донос как на гомосексуалиста. Цель была проста, как кожура от банана, которую бросают под ноги прохожему. Стараниями соседки Блас «поскользнулся»: после унизительных допросов его с матерью выселили из их половины коттеджа, которую «революционно бдительная» соседка тут же и присовокупила к своему жилью, где припеваючи зажила со своим любовником.
От нервного потрясения мать слегла и вскоре умерла.
А соседка изрядно обгорела после того, как Блас подпалил коттедж.
Он скрывался, а потом, как и многие кубинцы, бежал с «острова свободы» на маленькой лодчонке, посчитав единственным «островом свободы» самого себя.
В Мексике он связался с кубинской мафией, участвовал не в одном мокром деле, и не всегда выходил из них сухим…

За понюшку наркотиков Диего Авилла слезливо выкладывал ему, эпизод за эпизодом, свою историю, которая сводилась к следующему.
Два состояния — семейства Сальватьерра и унаследовавшей богатое ранчо Марианны Вильяреаль — стали объектом посягательств гангстера Фернандо Брондуарди, мошенника Диего Авиллы и его любовницы Ирмы Рамос, которая приходилась Марианне мачехой.
На манер Шехерезады Диего растягивал свою историю, отдаляя момент, когда Блас прекратит «подкармливать» его наркотиками. Но, в отличие от крутобокой восточной рассказчицы, Диего Авиллы хватило на гораздо более короткий отрезок времени, нежели тысяча и одна ночь.
Блас Кесада сразу уяснил главное: Диего Авилла ударом бронзовой статуэтки устранил Фернандо Брондуарди, а самого Диего и его красавицу любовницу Ирму Рамос временно устранило правосудие.
Мухи пойманы, пирог остался. И пирог вкусный.
Это только кажется, что современные капиталы надежно укрыты, надежно охраняются.
Новые грабители находят все новые и новые способы ограбления банков с помощью электронных ухищрений. У Бласа Кесады не было таких талантов, но у него был природный нюх на чужое и незаурядная фантазия (он ведь действительно мог стать хорошим режиссером) для разработки и осуществления операций, которыми гордилось бы самое современное разведывательное управление.
Среди немногих книг, прочитанных им, была одна, написанная двумя русскими писателями, про мошенника по фамилии Бендер, его интриги вокруг владельца крупного состояния были не столь смешны, как это казалось самим авторам. Бендера подводило фиглярство, желание покрасоваться.
Блас Кесада не любил привлекать излишнее внимание.
Он еще в тюрьме понял, что в цитадели дома Сальватьерра остались трещинки. И сейчас обдумывал, как бы через одну из них подобраться к капиталам этой семьи.

— Так ты говоришь, Луис Альберто предлагал Виктории выйти за него замуж? — как бы невзначай спросил Блас у Вивиан за столиком в пустом в эту утреннюю пору зале ресторана.
— Пьяный был!
— Он что, алкоголик?
— Напивается, когда у него возникают проблемы…
— Ну и какие же у него проблемы?
— Откуда я знаю! В последний раз жену приревновал, а любовник-то сыном ихним оказался! Вот история! Прямо как по телевизору! — Вивиан закатилась смехом так, что даже закашлялась.
— Он ведь иногда заглядывает сюда к Виктории…
— На чашечку кофе по дороге.
— А дома у нее он бывал?
— Вряд ли… Виктория домой никого не приглашает.
— Что так?
— Святая она у нас.
— А ты бывала?
— Один раз. Перед ее переездом на новое место.
— Она что, сменила квартиру?
— К ней какая-то родственница приехала погостить из Бильбао. Виктория сказала, на полгода. В старой квартирке тесновато было.
— Что за родственница?
— Сестра или кузина, не знаю…
— Она с ней бывает здесь?
— Не видела ни разу… А ты почему все о Виктории выпытываешь? Нравится она тебе! — ревниво констатировала Вивиан.
— Мне ты нравишься, — сказал, помолчав, Блас. — Не курила бы эту дрянь, не жрала бы эти таблетки, я бы, может…
— Ты что, серьезно? Так я и завязать могу! Только не похож ты на «министерство здравоохранения».
Блас засмеялся, потрепал Вивиан по щеке. Задумался.
Он все еще не мог понять, растревожился бы Луис Альберто, если бы с Викторией что-нибудь случилось? Ну, скажем…
Репертуар у Бласа Кесады был обширным. Тут главное понять — насколько они привязаны друг к другу.
— Ты сказала своей соседке, чтобы пришла?
— Белинде? Сказала. Она обязательно заглянет.

Глава 20

Марианна никак не могла разобраться в своих нынешних чувствах по отношению к Марисабель.
Долгие годы она воспитывала ее как родную дочь, ухаживая за ней со всем рвением и одержимостью матери, а когда нашла, наконец, Бето и поняла, что он ее сын, не только не переменила свое отношение к девочке, но еще скрупулезнее стала относиться к своим материнским обязанностям. Но что греха таить — нынешняя ситуация была не из простых.
Марисабель, при всей ее ласковости и доброте, с детства была впечатлительна и норовиста. Ее нервический склад характера и вечная мнительность не раз лишали Марианну душевного равновесия, а однажды поставили жизнь их семьи на грань распада. Конечно, она понимала ее как женщина женщину: заподозрив мать в измене отцу, она бы и сама не находила себе места, но вряд ли стала бы действовать так, как Марисабель, вряд ли начала бы настраивать отца против матери.
И вот теперь треволнения из-за взаимоотношений Марисабель и Бето.
Эти взаимоотношения за последнее время претерпели столь стремительные изменения, столько раз переворачивались «с орла на решку», что Марианне стала казаться спасительной перспектива переезда Марисабель к ее родителям.
То, что сама девушка намекнула на это, было простым средством раззадорить Бето.
Тут же Марианна поймала себя на мысли, что размышляет «в пользу Бето».
А разве Марисабель не права? Кто бы терпел приставания к парню, который тебе нравится? Разве сама Марианна не провела столько бессонных ночей, ревнуя Луиса Альберто к его жене Эстерсите, к их служанке-француженке Саре, к его давней пассии Коллет, к Виктории? Одни подозрения были напрасны, иные его связи она простила, о третьих не хотела и вспоминать.
Матушка Чоле, ангел-хранитель, вспоившая и вскормившая потерянного Марианной сына, словно прочитала ее мысли.
— Бето нынче и не позавтракал. Никогда не видела его таким мрачным.
— Мальчик вырос, выросли его мысли и чувства, теперь у него больше забот, — попыталась уйти от разговора Марианна.
— А все, я думаю, из-за Марисабель. После того как она поехала с Умберто на выставку…
— Чоле, какое право мы имеем указывать Марисабель, с кем и куда ей поехать?
— Ежели бы это не отражалось на мальчике, я бы и слова не сказала…
Разговор происходил на кухне, в присутствии кухарки Белинды, которая не преминула вставить словцо:
— Тут у нас одна вертихвостка до того парня довела, что он с горя на «голубом» женился! — выпалила она свою очередную несусветицу. Так как «вертихвостка» косвенным, если не прямым, образом относилась к дочери, Марианна вспылила:
— Белинда, сколько раз я просила не вмешиваться в дела семьи! Вы вынуждаете нас не разговаривать в вашем присутствии!
— Что ж я, пирамида бесчувственная! Жалко ведь глядеть на молодого господина! — жалобно запричитала кухарка.
Чоле не стала выбирать выражения, а припекла тараторку присказкой:
— Колокола и языки звонить мастаки!
Оставив залившуюся слезами Белинду, обе женщины перешли в гостиную, где в это время находилась Рамона.

Глава 26

Виктория не испытывала расположения к Бласу Кесаде.
То ли из-за многозначительности и сдержанности его речи, то ли из-за непроницаемого, чуть ироничного взгляда, то ли из-за контраста с предыдущим хозяином кабаре, старым балагуром баском Висенте Арансади, погибшим во время землетрясения.
Этот человек сделал много доброго для Виктории, а перед самой своей гибелью что называется облагодетельствовал ее.

Никто в кабаре, кроме Висенте Арансади, не знал, что заставило Викторию сменить жилье.
Дело в том, что Виктория вынуждена была привезти в Мехико из Бильбао и поселить у себя одну из трех своих сестер.
У шестнадцатилетней Бегонии была обнаружена тяжелая форма диабета. Девушка к тому же была немая. Недомогания матери-вдовы, малый возраст двух младших дочурок, постоянная нехватка средств принудили мать поделиться в письме к дочери этим печальным обстоятельством.
Виктория отреагировала моментально: она возьмет Бегонию к себе, покажет ее хорошим специалистам (а в Мексике таких немало), будет ухаживать за ней.
Движимая состраданием, она приняла решение, которое чуть позже, по здравому размышлению, встревожило ее: справится ли она, не отразится ли это на работе в кабаре, от которой только и будут зависеть ее заработки.
Милый дон Висенте!.. Он сразу приметил озабоченность лучшей танцовщицы, своей любимицы и землячки Виктории Хауристи.
Басков, живущих в Испании и рассеянных по белу свету, не так много. И двух слов хватило, чтобы дон Висенте взял ситуацию в свои руки.
Он сам приглядел для Виктории новую, более просторную квартиру, недалеко от ресторана, и, чтобы не лишать шоу в разгар сезона лучшей танцовщицы, самолично привез Бегонию в Мехико, благо у него были дела в Бильбао (если только он не придумал это для отвода глаз). К тому же он удвоил Виктории оклад, попросив только, чтобы она никому об этом не говорила. «Ты стоишь того, и твое положение не дает тебе права отказываться!» — решительно пресек он попытку Виктории гордо отклонить вспомоществование.
Произошло все это незадолго до его гибели, после которой она узнала также, что он оплатил ее новую квартиру за два года вперед. Учитывая высокую квартирную плату, это компенсировало Виктории утрату тайного второго оклада.
Хлопот с Бегонией было не так уж и много.
Улыбчивая рассудительная девушка быстро освоила все, что требуется для помощи самой себе: делать вовремя уколы, принимать лекарства.
Домохозяйка, комичная пожилая дама, в прошлом артистка кордебалета, была посвящена в то, что Бегония больна. Она души не чаяла в Виктории не только потому, что ее квартира была оплачена за два года вперед. После того как Виктория пригласила ее на свое выступление в кабаре, она умоляла ее не беспокоиться о сестре, — она всегда придет ей на помощь. Смущало Викторию то обстоятельство, что старая меломанка вечно ходила с магнитофоном-плейером за поясом и наушниками в ушах, и два раза Виктория с трудом достучалась до нее.
Бегония тоже знала, что в крайнем случае она может спуститься к домохозяйке.
Виктория попросила ее только не посвящать никого в ее семейные дела.
Еще на родине Виктория немного освоила язык глухонемых. Виктория несколько раз на день звонила Бегонии.
Они придумали условный телефонный «язык»: в ответ на слова сестры Бегония стучала один раз по трубке, что означало «да, понимаю, согласна, сделаю, не беспокойся», два раза, что означало «повтори, не понимаю, не расслышала» и три раза, когда хотела ответить «нет». Был заготовлен и еще один сигнал — тревоги: четыре удара по трубке, что могло означать «мне плохо, на помощь, сейчас же приходи!»
Но до этого, слава Богу, ни разу не доходило…

Глава 27

После окончания шоу-программы Блас Кесада попросил Вивиан пригласить Викторию к нему в кабинет.
Блас Кесада встретил Викторию сдержанно, но любезно.
Он выразил ей благодарность за талантливый номер, который она сама придумала, и вручил ей конверт с двумя месячными окладами в поощрение за участие в делах его ресторана.
Казалось бы, только за этим и вызвал ее хозяин.
Но то был лишь повод для дальнейшей беседы, в течение которой Блас Кесада хотел убедиться в обоснованности задуманной им акции.
Десяток рекомендаций и сторонних суждений не могли заменить Бласу одной короткой беседы. Почти всерьез он считал себя «детектором лжи».
— Вивиан рассказывает мне много хорошего о тебе, — начал Блас Кесада.
— Она слишком добра ко мне, — сдержанно ответила Виктория. — Больше, чем я к ней… Недосмотрела, и она пристрастилась к наркотикам.
— Нет ли у тебя каких-либо просьб ко мне?
— Не поощрять этого ее пристрастия…
Блас жестко отчеканил про себя расхожую истину: «Доверяйся небесам, да не плошай сам», но для отвода глаз одобрительно улыбнулся на слова заботливой подруги:
— Спасибо за подсказку, я займусь ею всерьез. Она неплохая танцовщица…
Блас помолчал и, глядя в упор, спросил:
— У тебя есть жених?
Виктория вскинула на него глаза, в которых Блас прочитал настороженность, неприязнь и то, что можно было бы назвать отрешенностью, словно Виктория в этот момент находилась еще где-то, еще с кем-то.
Интуиция не обманула его: безусловно, есть существо, с которым Виктория незримо связана мыслями. Не зная о существовании Бегонии, он еще больше утвердился в мысли, что Виктория не так одинока, как это кажется Вивиан.
— Отвечать обязательно?
— Нет, не обязательно. Простое мужское любопытство. И… симпатия, которую я к тебе испытываю.
— Тогда я пропущу твой вопрос мимо ушей, и считай, что это симпатия, которую я испытываю к тебе.
Блас улыбнулся, он умел ценить остроумие.
— У такой девушки, как ты, должен быть друг и защитник… — И, прочитав в ее глазах смешливый вопрос:
«Уж не ты ли?» — поспешил избавить Викторию от этих подозрений. — Это должен быть человек со стороны и не обязательно любовник. Солидный мужчина, не шантрапа, который бы понимал твою душу артистки, избавлял тебя от излишних житейских хлопот.
— Где найти такого! — Виктория с наигранной издевкой мечтательно улыбнулась. — В каком-нибудь сентиментальном кинофильме? К тебе пристают, и тут появляется красавец, который нокаутирует наглеца!
— От ресторанных бабников и мы с Диди тебя защитим…
Блас помолчал и сказал то, из-за чего только и затеял эту беседу:
— Вивиан рассказывала, как вы отвозили домой не стоявшего на ногах самого сеньора Луиса Альберто Сальватьерра! Вот если бы такой человек…
Виктория покраснела, сердито сдвинула брови и встала. И Блас уверился в том, что его подозрения верны. Это отчасти подтвердили и ее слова, сказанные с затаенной печалью и искренней убежденностью:
— Как же было не спасти достоинство этого добропорядочного человека!
— Не кипятись, Виктория. Я никоим образом не подвергаю сомнению достоинство этого уважаемого имени. Просто я хотел привести пример. Человек такого ранга и должен опекать артисток такого таланта, как твой. Прости, если я вторгаюсь в твою личную жизнь…
Виктория вспыхнула:
— Что ты имеешь в виду? На что ты намекаешь? Что еще обо мне наплела Вивиан?
«Пора сворачивать разговор, — решил Блас. — Ишь, как взъерепенилась».
— Виктория! Вивиан слова плохого о тебе не сказала. Наоборот, она души в тебе не чает. Я говорю об одном, а ты слышишь совершенно другое! Останемся друзьями. Не в моих интересах терять такую замечательную артистку. Прости, если я обидел тебя.

Выйдя из кабинета Бласа, Виктория поспешила к выходу и позвонила домой:
— Бегония, как ты?
И впервые услышала в ответ четыре нервных удара!

Глава 28

Конечно, Чоле была права: нога Марисабель была вне опасности. И Марианна нисколько в этом не сомневалась.
— Я тоже была горазда на выдумки, — смеялась Чоле. — Когда мой за мной ухаживал и на другую стал заглядываться, я у себя на постели мужской пояс забыла. Он увидел и стал кипятиться. Пояс-то моего отца был. Но только я ему сразу про то не сказала!
Милая выдумка Марисабель заставила женщин только улыбаться. И конечно, они не стали выдавать свою младшую сестру по женским страстям. Пусть мальчик помучается. Это ему пойдет на пользу.
— Ишь, гулена! И в кого он такой? Разве этому я его учила?
— Чоле, имя этому «гордыня», — отвечала с грустной улыбкой Марианна. — И ему есть на кого походить…
Чоле поняла, о ком идет речь, и впредь до примирения детей запретила себе обвинять Бето в «донжуанстве», даже и добродушно, понимая, что это каждый раз наводит Марианну на печальные воспоминания о размолвках с Луисом Альберто.
Нет, конечно, так не может продолжаться долго. Они будут начеку. Но вмешиваться покуда не станут, пусть все разрешится само собой.
А в том, что все закончится миром, они не сомневались. Заносчивая ревность Марисабель и ревнивое возбуждение Бето явно вели к скорому примирению.
Марисабель чувствовала, что обе матери Бето хотят оставаться нейтральными в ее конфликте с ним.
Джоана отсутствовала. Луис Альберто? Он наверняка сочтет ее жалобы смешными. Близких подруг, кроме Лили, не было. Так ведь и ей не поплачешься: она-то и стала разлучницей!
Вот почему Марисабель стала искать общения с Рамоной.

Глаза Рамоны источали не только житейскую мудрость. Казалось, заглянув в ее глаза, можно было увидеть край света и то, что за ним. Увидеть былое и будущее.
Так оно и было.
Недаром сама Рамона считала себя колдуньей, гадалкой, пророчицей. Когда она впервые почувствовала в себе эту силу, она испугалась.
Не к лицу христианке заглядывать в будущее, о котором ведомо лишь Господу Богу. Но в жилах ее текла кровь народа, чьи дети лишь несколько веков назад всецело доверяли себя и свою судьбу жрецам и прорицателям.
Нет, она не считала большим грехом следовать своему неодолимому желанию — помогать ближним в их душевных и физических страданиях.
Только одно не могла она себе простить: что не уберегла свою Эстерситу и ее ребеночка от гибели.
То, что у Марисабель нога в порядке, Рамона тоже поняла, но по-своему, чутьем. И силой воли заставила девушку первой заговорить с нею, открыться ей.
— Рамона, — попросила ее Марисабель, выглянув из комнаты. — Не сваришь ли ты мне кофе по-твоему?
Рамона варила кофе как все, только добавляла в него то одну, то другую ароматическую травку, как ее учила бабка, отчего кофе получался на диво душистым. Не говорила она только никому, что каждая из трав имела какое-нибудь особое «охранное» свойство: раскрытие тайны привело бы к утрате травой ее силы.
В этот раз она бросила в закипавший кофе «приворотную» травку, наделявшую того, кто ее отведает, неотразимой притягательностью.
Марисабель с наслаждением вдохнула терпкий аромат.
— Рамона, почему мужчины такие обманщики?
— Бето совсем другой, — без обиняков сказала Рамона. — Он не умеет притворяться. А если и делает что-то не по-твоему, так это из гордости.
— Я догадываюсь об этом, но не могу пойти ему навстречу. Словно какая-то сила мешает мне, и я делаю то, что не хочу делать.
— Тебе нравится Умберто?
— Только тем, что я нравлюсь ему.
Глаза Рамоны затуманились, она покачнулась, коснувшись рукой стены, и тихо заговорила:
— Солнце печет… Море синее-синее… Ты ему на живот краба… А он тебя обнимает и целует… Его веслом хотят ударить!.. Жив остался… Точно, остался живым…
Рамона вздрогнула и очнулась.
— Рамона! Господь с тобой! Ты о чем? — испуганно спросила Марисабель.
— Не помню… Все у вас будет хорошо… Только не сразу.
Об этих словах Марисабель вспомнит однажды и удивится.
Но случится это не скоро…

Глава 29

Виктория успела вовремя.
Она нашла Бегонию на полу возле телефона. Вызвала «скорую помощь».
Доктор осмотрел девушку и определил обострение болезни. Наказал неусыпно следовать предписаниям, соблюдать определенный режим питания, точно по часам делать инъекции.
И главное, избегать волнений.
Бегонию перенесли на диван, бледную, слабую. У нее было виноватое выражение лица, она не хотела доставлять сестре беспокойство. И еще в ее глазах Виктория увидела тень страха.
— Что-нибудь случилось в мое отсутствие?
Бегония кивнула, взяла карандаш и написала в большой тетради, всегда лежавшей у нее под рукой:
«Кто-то приходил».
— Надеюсь, ты не открывала? Мы ведь условились, что, когда меня нет дома, ты никому не открываешь.
Бегония кивнула и написала:
«Но он долго стоял у дверей».
— Может быть, не он, а она?
«Нет, он».
— Откуда ты знаешь?
Бегония поднесла два пальца к губам и медленно почмокала, подражая курильщику.
— А женщины разве не курят?
Бегония пальцами показала длину и толщину того, что курили, — по всему выходило, что это была сигара.
— Он курил сигару?
Бегония покивала головой.
— Ты ведь не видела!
Бегония поднесла палец к носу и, закрыв глаза, смешно подвигала ноздрями: она определила сигару по запаху.
— Он стучал?
Бегония отрицательно покачала головой и написала:
«Он вставил в замочную скважину ключ». Остальное она показала: то, как нарочно уронила на пол книгу, как тот услышал звук падения книги и убежал.
Все это встревожило Викторию.
Но, улыбнувшись, она сказала:
— Наверно, кто-то ошибся дверью.
Виктория помогла сестре раздеться и уложила ее в постель. Она прилегла рядом, обняла ее и тихо запела на баскском языке колыбельную, которую пела им мать:

Баю-бай, настала ночь,
звезды в небо вышли.
Обязательно помочь
должен нам Всевышний…

Бегония прижалась к ней и вскоре уснула.
Виктория тихо прошла на кухню, плотно закрыла дверь и позвонила.
— Слушаю вас, — раздался в трубке молодой женский голос.
— Позовите, пожалуйста, дона Луиса Альберто.
— Его нет дома. Что ему передать?
— Нет, ничего… Я позвоню позже. — И положила трубку.
Она подумала, что поступила неделикатно, надо было назваться. «Ничего, — решила она, — я извинюсь и скажу, что звонила я».
Из головы не выходил ключ, который некто вставил в замочную скважину их двери.
Запасные ключи были только у домохозяйки. Но она не курила сигары.

Глава 30

Решение Виктории позвонить Луису Альберто возникло сразу, и она обрадовалась этому решению.
Еще не зная, каким будет результат, она успокоилась. Этот человек, его семья, его дом излучали надежность, казалось, были образцом порядочности.
Вот и решила поделиться именно с Луисом Альберто своими страхами, спросить совета именно у него.
После гибели старого дока Висенте она чувствовала себя такой одинокой… А тут еще опасения, связанные с состоянием здоровья сестры.
Блас Кесада неожиданно объявил о пятнадцатидневных гастролях кабаре «Габриэла» на Кубе. Виктория считала, что это время Бегония во что бы то ни стало должна провести в специальном пансионе, где ее будет опекать опытный медицинский персонал. Но ее средств на это не хватит…

Неведомый звонок насторожил Марисабель.
Женский голос, после небольшой паузы попросивший к телефону Луиса Альберто, и нежелание звонившей назваться пробудили в ней подозрение, которое она тут же попыталась прогнать.
Она хорошо помнила, чего стоили Марианне и Луису Альберто ее нервные фантазии.
Она уже не та. Повзрослела, набралась небольшого душевного опыта. Убедилась в опасности опрометчивых суждений.
Она теперь понимает, что не все женщины, которые домогаются внимания мужчин, и не все мужчины, беседующие с женщинами, преследуют низменные плотские цели.
И все же…
Почему бы незнакомке не назвать себя? Марианне и Луису Альберто звонят многие люди. Они представляются, оставляют свои телефоны, адреса и просьбы. Ведь это частный дом, и каждый визит незнакомца (а телефонный разговор — тот же визит) должен начинаться с вручения визитной карточки. Любое анонимное вторжение в частную жизнь предосудительно!..
Марисабель показался знакомым этот приятный, чем-то встревоженный молодой голос. Он располагал к себе.
И все же…
Это «и все же», эта недоверчивость, вопреки ее сопротивлению тайно обитавшая где-то в самой глуби ее сознания, тревожила Марисабель.
«Может быть, я больна? Говорят, что подозрительность — признак душевного расстройства, а ревность близка к шизофрении», — изводила себя девушка догадками.
Она решила не говорить Луису Альберто об этом звонке.

Вскоре после прихода домой Луису Альберто позвонил человек, представившийся начинающим сценаристом Альфонсо Кесадой. Он попросил о встрече по интересующему его творческому вопросу.
— Простите, куда вы звоните?
— В дом сеньора Луиса Альберто Сальватьерра…
— Да, но моя фирма — строительная.
Человек на другом конце провода добродушно рассмеялся.
— Я понимаю, мой звонок может показаться вам более чем странным, хотя, уверяю вас, я отдаю себе полный отчет в том, с кем я разговариваю и с какой целью хочу отнять у вас полчаса. И, ради Бога, не подумайте, что я ищу встречи с вами из меркантильных интересов. Повторяю, мой интерес чисто творческий.
Луис Альберто, подумав, предложил Альфонсо Кесаде повидаться через час в ближайшем кафе «Фламинго» и назвал адрес.
Он не любил тянуть с тем, что попахивает неизвестностью.

Глава 36

Марианна увела Бето в его комнату.
За все время болезни Марисабель он ни разу не видел ее и не говорил с ней.
Только робко справлялся у Чоле и у Марианны о ее здоровье.
Увидев в первый раз психиатра Кевина Смита, вышедшего из комнаты Марисабель, он вызывающе громко спросил у Марианны:
— А это еще кто? — и выбежал из прихожей.
Подобная бестактность со стороны Бето удивила Марианну. Смутившись, она сказала врачу:
— Доктор, простите моего сына Бето. Недомогание Марисабель испортило наши характеры…
— Его характер, — поправил Марианну Кевин и усмехнулся. — И насколько я могу судить со слов сеньориты. Марисабель, именно этот его характер испортил ее здоровье.

— Что, сынок, не сладко? — спросила она Бето, потрепав его по волосам.
— Мама, скажи, я могу нравиться Марисабель?
— И не только ей! Она сама это знает и нервничает, когда бывает с тобой на людях.
— Бывала, — поправил он Марианну. — Теперь она бывает на людях с Умберто.
— Сынок, вот что я тебе скажу. Ваша размолвка уже довела ее до срыва. Я не хочу, чтобы это произошло и с тобой.
— Мама, за меня не бойся. И я хочу сказать тебе, что я ни в чем перед ней не виноват. Я люблю ее, понимаешь, очень люблю!
— Так пойди и скажи ей об этом!

Бето догнал Марисабель в дверях. Она готовилась выйти с Джоаной на улицу.
— Марисабель!
Девушка спокойно посмотрела на него. Джоана, понимая всю деликатность момента, вышла за порог, прикрыв за собою дверь.
— Я слушаю тебя, Бето.
— Не езжай к Умберто.
— Ты можешь мне предложить что-то иное?
— Не езжай к Умберто, — как маленький, с той же интонацией повторил Бето.
На улице послышался автомобильный гудок. Скорее всего, заехавший за ними Умберто торопил Марисабель.
— Бето. я вернусь, и мы поговорим, — миролюбиво сказала Марисабель и, поцеловав его в щеку, вышла на улицу.
Глаза Бето просияли. Он бросился к Чоле и крикнул:
— Она меня поцеловала! Марисабель меня поцеловала!

Глава 37

Это уютное помещение с большим окном, выходящим в сад, бывшее когда-то его детской комнатой, было специально переделано Луисом Альберто в «литературную камеру», где он уединялся, когда свободное время позволяло ему предаваться любимому сочинительству.
Здесь он чувствовал себя особенно хорошо.
Закрыв глаза, он вслушивался в шум листвы за окном и щебетание птиц, и ему казалось, что сейчас скрипнет дверь и войдет мама.
Иногда ему чудилось даже, что он слышит тонкий запах ее духов.
В последнее время к нему часто заглядывал сюда отец. Дон Альберто сильно сдал. Когда-то волевой и строгий глава семейства, не раз решительно и прямодушно вторгавшийся в жизнь своих чад и домочадцев, дон Альберто умильно вспоминал и пересказывал теперь лишь окрашенные в розовые тона эпизоды былой жизни, до смешного смахивавшие на некоторые сцены пресловутых «мыльных опер».
Впрочем, он теперь частенько составлял компанию женщинам во время их вечерних бдений у телеэкрана…

Луис Альберто пригласил Альфонсо Кесаду именно сюда.
К удивлению хозяина кабинета, Кесада показал ему фотографию, сделанную тут же после обряда венчания Джоаны и Карлоса на лужайке около храма падре Адриана.
— Когда и где вы успели заполучить ее? — спросил Луис Альберто, с интересом посмотрев на расторопного телевизионщика. — Даже у нас еще нет такой.
— Все просто, — ответил Кесада. — Я залюбовался вашей группой, в особенности… Но об этом чуть позже… Нетрудно было узнать адрес фотографа и найти его. Мне хотелось рассмотреть эти лица на фотобумаге, определить фотогеничность некоторых из них. Кстати, фотограф дон Кристобаль личность незаурядная, а в доме у него настоящий музей…
— На чем же вы хотите заострить мое внимание?
— Вот на этих двух членах вашего семейства.
— А! — улыбнулся Луис Альберто. — Это Марисабель и Бето.
— Чудесные лица! — со всем простодушием, на какое он был способен, воскликнул Кесада и спросил про то, о чем он и так знал. — Где они учатся?
— Марисабель в балетном училище, а Бето в школе художественного мастерства.
— Так ведь это настоящая удача!
— Почему?
— Не считаете ли вы, дорогой дон Луис Альберто, что они могли бы сыграть главные роли в будущем телесериале?
Вопрос гостя озадачил Луиса Альберто.

Глава 38

В назначенное время Вивиан привела в кабаре Белинду. С робостью переступила она порог кабинета Бласа Кесады.
Ишь, какой важный, сидит спиной к окну, дымит трубкой и в упор на нее глазеет.
Блас Кесада узнал в ней ту самую женщину, которая в день венчания Джоаны промывала ей косточки около ограды храма. Там Блас находился в обличии своего клетчатого «близнеца» и мог не опасаться того, что Белинда его узнает.
Иметь в доме Луиса Альберто осведомительницу было крайне необходимо. Успех замысла (вернее было бы сказать «злого умысла») во многом зависел от понимания того, как хитроумные атаки Бласа будут воздействовать на цитадель Сальватьерра.
Сделать Белинду своей союзницей было не сложно.
— Так что я пришла, сеньор, — робко сказала Белинда.
Не предложив ей сесть, Блас приблизился к ней и обошел ее со всех сторон, словно разглядывая лошадь, мнение которой об осмотре совершенно не заботит покупателя. Потом медленно вернулся за стол и углубился в просмотр бумаг.
— Так что я пришла, сеньор, — чуть громче сказала Белинда.
— Будешь помогать повару два вечера в неделю, с восьми до двух ночи, — сказал Блас как о чем-то окончательно решенном. — Ступай.
— А сколько будут платить?
— Ты сколько получаешь в неделю там, где постоянно работаешь? — и, не дав ей ответить, сказал: — Столько же будешь получать здесь за два вечера. Я сказал, ступай!
Радостно огорошенная, Белинда взялась было за ручку двери, когда услышала сказанную ей вдогонку угрюмую фразу:
— Никому ни слова о том, что будешь здесь работать!
— Понятно, сеньор, — ответила, не оборачиваясь, Белинда, когда дверь сама отворилась и на пороге появился неотразимый Диди.
— Диди, — приказал Блас. — Поедешь с сеньорой Белиндой в ателье и закажешь ей форменную поварскую одежду.

Не потребовалось много времени для того, чтобы Белинда сменила тщедушного ухажера на сурового красавца Диди. Остальное было делом любовной техники: о каких только подробностях из жизни дома Луиса Альберто Сальватьерра не рассказывала Белинда, барахтаясь время от времени в жестоких объятьях ресторанного вышибалы…
Обо всем тот неукоснительно докладывал своему спасителю Бласу.

Глава 39

В уединенном уголке парка Себастьян отчитывал Кики за то, что тот опасно привлекает к себе внимание людей.
— На твоем месте я бы вел себя поскромнее. Еще раз напьешься, отведу тебя к Бласу!
Кики занервничал, но в свое оправдание сослался на аналогичное поведение обвинителя:
— А ты что, не напиваешься?
— Но я никогда при этом не забываю, что напился!

Себастьян и Кики заглядывали в кабаре «Габриэла» еще до появления там Бласа Кесады. Кики очень нравилась Вивиан, а Себастьян не мог глаз оторвать от Виктории.
Вивиан, которую Кики решил заполучить, приваживая ее к наркотикам, к его досаде, что называется, втюрилась в нового хозяина кабаре.
А то, что Виктория — яблочко не по его зубам, Себастьян и сам понимал.
Зоркий Блас Кесада тут же заприметил пеструю парочку, определив опытным глазом всю их мошенническую сущность.
С помощью одного нехитрого трюка, оставаясь при этом в тени, он прибрал их к рукам, рассчитывая «задействовать» их в какой-нибудь будущей махинации.
Через вышибалу Диди, своего верного телохранителя, который был ему обязан жизнью еще с тюремных лет, он навел их на одного богатого посетителя кабаре.
Диди посадил его и шустрых приятелей в одно такси, и те по дороге его обчистили. Диди показал им потом снимок, сделанный по его указанию фотографом кабаре доном Кристобалем (да-да, тем самым — он подрабатывал здесь, подменяя каждый третий день основного фотографа): на этом снимке дружки тащили к автомобилю ограбленного ими сеньора.
Кики, профессионально оценив улику, приуныл: теперь они с потрохами были «в кармане» у Кесады.
Никаких заданий от Диди они пока не получали, а когда однажды подъехали к нему с вопросом «Что прикажете?», вышибала так на них рыкнул, что спрашивать его больше им не хотелось.
Сметливый Себастьян понимал, что Блас Кесада держит их для чего-то другого, но для чего?

Кики достал из кармана большой желтый пакет и протянул его Себастьяну — пусть не думает, что он только выпивать умеет. Себастьян извлек из конверта фотографии и присвистнул.
— Вот так Бето! Вот так тихоня! — и сделал ухмыляющемуся другу комплимент: — Классные фотографии!
— Разумеется, — самодовольно ответил Кики. — Но главное не качество фотографий, а качество телеобъектива, который на значительном расстоянии позволяет делать такие снимки…
— Ты что, ревнуешь Лили? — полюбопытствовал Себастьян.
— Зачем мне ее ревновать, если я, когда захочу… Она сама мне их заказала.
— На память себе и Бето, — решил Себастьян.
— Не угадал! — возразил Кики, хихикнув. — На память Марисабель.
— Ну, и стерва твоя Лили! — одобрительно воскликнул Себастьян. — Сколько она заплатит?
— Оплата… натурой!
— Уже рассчиталась? — заржал Себастьян.
— Нет. Дело пока не сделано. Я их еще должен подбросить Марисабель… Я вот как думаю, надо пойти в этот дом, Бето ведь нас пригласил…
— Это он так сказал, для вежливости…
— А мы из вежливости придем! — сострил Кики и первый засмеялся своей шутке.

Глава 40

— Эта пара настолько прекрасна, — достаточно увлеченно фантазировал несостоявшийся режиссер, — что идеально подошла бы для героев современного сериала. В то же время, не будучи профессиональными актерами, они могут выглядеть достовернее и ярче…
Луис Альберто расхохотался.
— Но надо, по крайней мере, выяснить, могут ли они играть? Немаловажно также получить их согласие.
— Снимаются даже дети. Их непосредственность перед камерой поразительна. Марисабель и Бето, хотя уже и не дети, кажутся столь же непосредственными…
Луис Альберто давно хотел и не решался задать Бласу Кесаде вопрос, опасаясь, что тот сочтет его слишком деловым, а он не хотел пока выказывать заинтересованность.
— У вас уже есть конкретная договоренность на телевидении?
— Предварительная. В том-то и дело, что прийти надо не с пустыми руками, а с готовым развернутым планом, где вчерне выстроен весь сюжет. Это то, что мы должны с вами сделать на первом этапе. Но есть один решающий фактор. В эту вещь вложит часть средств один из людей шоу-бизнеса.
— Можно поинтересоваться кто?
— Конечно, — с улыбкой сказал гость. — Но пока не называя фамилию. Такова его просьба.
— Конечно, я понимаю.
— Это владелец одного из крупных ресторанов-кабаре. Впрочем, я попрошу его разрешение и, возможно, в ближайшее время познакомлю вас.
— В этом нет никакой срочности, — деликатно ответил Луис Альберто.
— Да, и еще… На вашем месте, при благоприятном развитии дела, я бы тоже вложил в сериал средства. «Мыльные оперы» сегодня дают не меньшую прибыль, чем производство мыла! — Блас Кесада рассмеялся, мило похлопав пальцами по усам тем самым жестом, как будто усы у него вот-вот отвалятся.
Эта мысль показалась Луису Альберто небезынтересной.

Рамона внесла на подносе кофе.
На этот раз она положила в него траву-«фантазию». Луис Альберто объяснил ей как-то, что в этой комнате он пишет книгу, и она сочла правильным добавлять в кофе, когда он здесь работает, то, что добавляли в кофе народные певцы-пайадоры, когда участвовали в состязаниях «кто кого перепоет», на которых они импровизировали куплеты иногда по десять часов подряд.
Луису Альберто понравился этот Привкус, о чем он в тот первый раз и сказал Рамоне.
Когда Рамона ставила поднос на стол, ее взгляд упал на большую фотографию, сделанную доном Кристобалем. Увидев на ней себя, она смутилась: слишком печальным был ее вид по контрасту с остальными.
Неожиданно она вздрогнула, заметив то, что ускользнуло от внимания Луиса Альберто, и то, что Блас Кесада старательно пытался отреставрировать на фотографии, поругав себя за излишнюю вспыльчивость, маленький прокол бумаги там, где находилось сердце Луиса Альберто.
Колдунью эта деталь встревожила, и она бросила на гостя испытующий беглый взгляд, от которого тот поежился.

Глава 46

Бето лежал в своей комнате на кушетке, отвернувшись лицом к стене.
— Бето, я допускаю, что ты мог увлечься Лили, — сказала Марианна, присевшая рядом с ним. — Может быть, даже увлечен до сих пор. Но почему тогда ты продолжал делать вид, что ухаживаешь за Марисабель? Ведь это недостойно.
Бето молчал. Злополучные фотографии, которые несколько минут тому назад нарушили мирный ход праздничного вечера, прервали для него нечто более важное.
Бето понимал, что это конец.
Он не знал, что придумать, как убедить Марисабель в том, что она больше всех на свете радует его сердце. Ломал голову, кто мог совершить эту подлость?
Ему стало казаться, что он догадывается.
— Здесь определенно замешано лицо, заинтересованное в твоем разрыве с Марисабель, — сказала Марианна.
— Об этом нетрудно догадаться, — буркнул Бето, не поворачиваясь.
— Но этот человек не мог бы снять то, что он снял, если бы ты не поддался на уговоры Лили поехать с ней в парк Чапультепек.
— Главное, он знал о том, что я буду там…
Бето повернулся к Марианне.
Она отшатнулась, увидев лицо сына: глаза покрасневшие, колючие, губы дрожат.
И это ее сын! Еще недавно само воплощение кротости и добродушия!
— Мама, наиболее заинтересованное лицо в разрыве моих отношений с Марисабель, — отчеканил Бето, — это… сама Марисабель!
Он вскочил и направился к двери. Марианна, опередив его, преградила ему дорогу.
— Бето! Никто не позволил тебе оскорблять мою дочь! — решительно сказала она.
— Твою дочь… — презрительно скривив губы, процедил Бето.
— Да, мою приемную дочь, которую я люблю, как тебя!
— Это она все подстроила! — Бето, закрыв глаза, топнул ногой. — Чтобы оправдать то, что она принимает ухаживания этого тюленя Умберто!
Вошедший Луис Альберто слышал последние слова. Кивком головы он попросил Марианну оставить его наедине с сыном.
Он подошел к Бето и положил ему руку на плечо.
Бето порывисто обнял его. Разрыдался.
— Успокойся, сын. Давай поговорим, как мужчины. Я виноват перед тобой…
Бето вытер кулаком глаза и посмотрел на отца. Во взгляде юноши он прочитал мольбу о помощи.
— Я виноват в том, что из-за своей гордыни потерял тебя и долгие годы не мог быть рядом, не мог по-отцовски объяснить тебе многие вещи. Ты не защищен от человеческой злобы, от коварства тех, кто желает построить свое благополучие на чужом страдании.
— Отец, я уверен, что фотографа наняла Марисабель!
— Мы попробуем поразмышлять на эту тему, — Луис Альберто усмехнулся (и придет же такое в голову!), закурил и машинально протянул пачку сыну.
— Я не курю, папа, — сказал Бето.
— Вот видишь, Бето, какой я отец! — горько усмехнулся Луис Альберто. — Не знаю привычек сына.
Он продолжал:
— Мы попробуем догадаться, кто бы это мог сделать. Хотя факт остается фактом, у вас с Лили была… близость, которую кто-то использовал в своих интересах.
— Отец! Прогулка с девушкой, ее желание поцеловать ты называешь близостью?
— Успокойся. Не это главное: Самое важное, чтобы ты отдавал отчет своим чувствам, своему отношению к Марисабель и, что бы ни происходило, верил в чистоту своих намерений. — Луис Альберто удрученно помотал головой. — Если бы ты только знал, каким болваном бывал твой отец! Сколько раз я попадался в подобные ловушки!.. — Он поморщился, вспомнив о письме из Бразилии, привезенном Джоаной.
В этот вечер они говорили долго. О многом вспомнил Луис Альберто, конечно утаивая некоторые особенно «горячие» подробности.
Предположение Бето он отверг.
— Я думаю, это подстроила Лили, — сказал Луис Альберто. — Один выстрел, поражающий две мишени… Марисабель порывает с тобой, что на руку Лили. И одновременно это на руку Умберто, который добивается благосклонности Марисабель.
Луис Альберто посмотрел прямо в глаза сыну.
— И если это так, то я бы хотел, чтобы это было тебе уроком на всю жизнь. Мы не можем быть игрушками в чужих руках. — Он улыбнулся и подмигнул Бето. — Особенно в руках нежных мошенниц.

Глава 47

В комнате у Марисабель Джоана беседовала с дочерью.
— Мама, — твердо сказала девушка. — Я больше не хочу здесь оставаться. Пожалуйста, возьмите меня с папой к себе.
— Ты подумала, какую боль ты причинишь Марианне и Луису Альберто? — спросил Карлос.
— Они поймут меня. В конце концов приятно ли им переносить все, что происходит у них на глазах? А может быть, вы с папой не…
Она не окончила фразу, вовремя поняв, насколько жесток и несправедлив упрек, который она хотела бросить недавно соединившимся родителям.
Джоана догадалась, что хотела сказать дочь; вам-де удобнее, чтобы я жила не с вами, хлопот меньше.
И быстро сказала, спасая дочь от ее поспешного подозрения, которое та сама себе никогда бы не простила:
— Хорошо. Ты права. Дай мне одну неделю, чтобы все как следует устроить.

Слова Бето о том, что Марисабель могла нанять фотографа для слежки за ним, сначала возмутили Марианну. Но не были ею забыты.
Марисабель действительно изменилась. Ей пришлось пройти через столько неожиданных перемен в понимании самой себя и окружающих ее людей. Эти перемены — к лучшему? Или они настолько ожесточили ее, что она теперь может втайне совершать подобного рода действия?
Марианна чувствовала острую необходимость посоветоваться с кем-нибудь. Так она была устроена — в трудные минуты она всегда искала душу, которая могла бы разделить с ней ее заботы.
Марианне очень хотелось поделиться своими переживаниями с Луисом Альберто, но она боялась, что его вспыльчивость не позволит ему быть достаточно объективным.
Поговорить с Рамоной? Нет, Рамона сама первая заговаривает и если не делает этого, то от нее и слова не добьешься.
С Чоле она посоветовалась бы в первую очередь. Но та прихварывала, даже не вышла к праздничному столу, и Марианна умолила всех не посвящать ее в то, что произошло.
Дона Альберто, который столько раз на протяжении многих лет был семейным арбитром, ей тоже не хотелось тревожить.
Джоана и Карлос? Им не до нее Марианна верила, что в этот момент они прилагают все усилия, чтобы их дочь не повела себя опрометчиво.
Как в пору юности, она решила исповедаться падре Адриану.

Глава 48

Среди множества семей его прихода семья дона Альберто Сальватьерра на протяжении многих лет была для падре Адриана тем, что можно было назвать маленькой копией бренного земного мира.
Многие соблазны подтачивали фундамент этого дома, обитатели которого не один раз являли пример чести и добродетели.
Видел падре Адриан, как на этом поле битвы добра и зла побеждало бесчестие, но бывал и свидетелем торжества справедливости.
Старая истина: если в человеке осталась хотя бы малая толика человечности, он выкарабкается. Иногда невозможно спасти. Но всегда можно спастись.
Семейство Сальватьерра, мятущееся и страдающее, столько раз находившее в себе силы для самоспасения, было дорого душе старого священника.
Иногда он ловил себя на суетной горделивой мысли, что эта семья самим своим существованием обязана его стараниям. «Пусть уж этот грех тщеславия будет на моей совести, — сокрушенно думал священник, — нежели какой-нибудь другой…»
Он отдавал себе отчет, что вернулся из родной провинции в столицу лишь потому, что хотел до конца своих дней быть рядом с этими людьми.
А Марианна с ее открытым сердцем и добрыми помыслами была существом, особенно желанным его душе.
После скандала за столом падре Адриан чувствовал, что она прибегнет к его помощи, и принял ее с распростертыми объятиями.

Событие, нарушившее мирное течение праздничного ужина в доме Сальватьерра, не на шутку встревожило его.
— Падре Адриан! Бето и Марисабель как будто подменили, — в глазах Марианны он прочитал мольбу. — Неужели им суждено ожесточиться, возненавидеть друг друга?
— Успокойся, Марианна. Только спокойный разум может бороться с кознями.
— Какой совет я должна дать сыну?
— Я думаю, надо выждать. Пусть страсти улягутся. Сама жизнь учит людей, если их сердца и глаза открыты Всевышнему. А Бето умный и совестливый мальчик.
— Как я должна вести себя с Марисабель?..
— Думаю, теперь ты должны действовать сообща с ее родителями.
— Больше всего я боюсь, что эти события могут привести к чему-то непоправимому!
— Ах, Марианна, будто ты сама не любила, будто сама не страдала, будто Луис Альберто не подозревал тебя, а ты его в том, в чем не было вашей вины. И однако, все это позади, и вы вместе.
— Мои страдания той поры не сравнить с теперешними моими переживаниями матери…
— Конечно, Марианна, ты истинная христианка. Заботы о ближнем заставляют страдать сильнее, чем забота о себе.
— Иногда мне кажется, что над нашей семьей тяготеет вечное проклятие…
Они долго говорили в тот вечер.
Падре Адриан не знал, что посоветовать Марианне. Да и какой совет может примирить два ополчившихся друг на друга пылких сердца?
Лишь одно понимал падре Адриан: подобно врачу «скорой помощи», он должен незамедлительно начать врачевание души страждущей, и незаметно он переключил внимание Марианны на другие вещи.
— А как идут их занятия?
Марианна рассказала об успехах Марисабель в балетном училище, где с недавнего времени преподают две московские балерины, об увлечении Бето актерским мастерством, так что, скорее всего, после подготовительного курса он поступит на актерский факультет.
Луису Альберто предложили участвовать в написании сценария для телевизионного сериала, и, хотя он постоянно иронизирует по поводу увлечения домашних «мыльными операми», по всей видимости, готов соблазниться этим предложением.
— Вот его Господь и накажет! — от всей души рассмеялся падре Адриан.
Он любовался Марианной и невольно вспоминал ту провинциальную девчонку, бежавшую после смерти отца от мачехи с отцовского ранчо в Мехико, где Бог направил ее к нему, а он — в дом семейства Сальватьерра…
И еще ока сказала, что они с Луисом Альберто хотят совершить путешествие в Европу с возможным посещением России, да вот теперь, должно быть, сделать это из-за семейных неурядиц удастся не скоро…
— Ну-ну, не надо так мрачно смотреть на вещи! — улыбнулся ей на прощание падре Адриан.
На сердце у него было неспокойно: несомненно этот дом ждут новые испытания.

Глава 49

Письмо от Жуаниты напомнило Луису Альберто месяцы, проведенные в Бразилии, когда он руководил строительством, принесшим его семейству большие доходы.
Дон Альберто был несказанно рад тому, что сын, приняв это решение, порвал со своей разгульной жизнью сынка богатых родителей.
То время было сопряжено с большими душевными переживаниями Луиса Альберто, ревностью, ненавистью и любовью к Марианне…
В день вылета отменили рейс, и, вернувшись домой, он застал там Леонардо, который на протяжении долгих лет симпатизировал Марианне и пришел повидать ее.
Марианна была беременна и, почувствовав себя плохо, потеряла сознание и едва не упала — хорошо, что Леонардо ее подхватил.
Вошедший Луис Альберто, не разобравшись в происходящем, обрушил на Марианну поток проклятий.
— Вы только и ждали, чтобы встретиться! Не успел муж выйти за порог, а уж любовник в спальне! — кричал он.
Сколько раз с мучительным стыдом вспоминал он эту сцену… Вот и сейчас Луис Альберто зажмурился и криво усмехнулся: очень уж смахивало это воспоминание на дурной спектакль!..
Как бы там ни было, а он улетел с мыслью навсегда порвать с Марианной.
Его ангела-хранителя на Амазонке звали Жуанита.
Она работала учетчицей.
Луис Альберто вздрогнул, словно увидел наяву ее неповторимо прекрасное лицо, короткую стрижку, дивную форму затылка и посадку головы.
Его ладони вспомнили ее плечи, пальцы — шелковистость ее волос, грудь — два прикосновения ее жарких сосков. Мелодия ее португальской речи, близкой его родному испанскому языку, терпко ласкала его слух.
Вся она умещалась в ее имени — Жуанита…
Она понимала его переживания и раздумья о Марианне и никак не вмешивалась в них. Просто была каждый вечер и каждую ночь рядом.
Так приятно было, закрыв глаза и обнявшись, стоять с нею под тепловатым душем…
Было ли это изменой Марианне? В ту пору он ненавидел ее, ослепленный ревностью, желал ей всего самого наихудшего… Конечно, это было измена… Но какая сладкая!
«Луис Альберто, — пожурил он себя, — а ты законченный циник!»
И вот письмо от Жуаниты. Она пишет, что городок разросся, теперь это один из пунктов модного туристского маршрута. Она работает в отеле. У нее семнадцатилетняя дочь. Последняя новость была жирно подчеркнута. А назвала она ее Луиса. «Не правда ли, красивое имя?» Этот лукавый вопрос заставил Луиса Альберто поежиться, однако, вспомнив игривый нрав Жуаниты, он не стал тревожиться по поводу совпадения своего имени и имени незнакомой ему дочери Жуаниты.
Она писала также, что коттеджи выдержали испытание временем, и, если он хочет, она могла бы прислать для его фирмы отзывы о качестве этих построек…
В конверт была вложена фотография: Жуанита с дочерью Луисой.
Нет, лучше бразильянок только мексиканки!..

Глава 50

Из-за домашних передряг Луис Альберто вспомнил про звонок Виктории не сразу, а вспомнив, решил как можно скорее повидать ее.
В обеденное время он приехал в ресторан «Габриэла» у входа в который висел большой плакат с броским заголовком «Эротическое шоу». В центре плаката была помещена фотография сильно обнаженной Неукротимой Виктории, и Луис Альберто невольно приосанился. Впрочем, только ли он чувствовал прилив сил при виде этого прелестного существа!
Войдя со служебного входа, он справился у одной из пробегавших артисток, нет ли здесь Виктории. Та не успела ответить, когда за спиной он услышал неповторимый чувственный голос Виктории, только что вошедшей вслед за ним.
Она была в облегающей бархатной куртке яблочного цвета, с большими металлическими пуговицами, и в брюках, которые, плотно обтягивая то, что пониже крестца и повыше ляжек, переходили в просторные мотающиеся штанины, не закрывающие точеных щиколоток. На ногах у нее были испанские плетенные из веревки сандалии «альпаргатас» с обмотанными вокруг щиколоток зелеными лентами.
— Что вам угодно, сеньор? — шутливо нахмурившись, спросила Виктория, подставляя щеку для поцелуя. Однако в ее глазах он увидел испытующую настороженность.
— Бип-бип-бип-бип… — загудел, подражая сигналам отбоя, злопамятный добряк Луис Альберто.
Виктория расхохоталась и извинилась:
— Видит Бог, я поступила скверно. Готова нести любое наказание.
— Тогда ступай за мной.
— Куда?
— В ваш ресторан, куда же еще! Я умираю от голода!
— У меня репетиция…
— А «любое наказание»?
— Хорошо, одну минуточку.
Она подошла к телефону и набрала номер кабинета Бласа Кесады.
— Блас, ты позволишь мне пообедать у нас в зале с другом? Он застал меня врасплох, а у меня к нему дело…
— Виктория, через неделю у нас гастроли на Кубе, — хмуро ответил Блас и, помолчав, добавил: — Отложить нельзя?
— Это достаточно занятой человек.
— Кто он?
Виктория улыбнулась, вспомнив «братскую озабоченность» Бласа по поводу того, есть ли у нее друг и защитник, и сказала:
— Некто Луис Альберто Сальватьерра.
Блас не подал виду, что это сообщение было для него неожиданным. В голосе его прозвучала строгая хозяйская озабоченность:
— А хотя бы и Луис Альберто Сальватьерра, а хотя бы и сам Господь Бог… Ладно, только из уважения к лучшей танцовщице…
Виктория повесила трубку и, повернувшись к Луису Альберто, с облегчением выдохнула:
— Пошли.

Глава 56

Марисабель не удивилась, когда Умберто на следующий день снова пригласил ее в «Габриэлу». На этот раз вечером. С ними пошла и Эслинда.
Умберто слышал от Лили и Марисабель об успехе эротического шоу и, хотя не был любителем подобного жанра, решился на этот шаг, желая показать себя человеком широких взглядов.
Виктория с момента ее появления на сцене поразила его.
Словно и впрямь невидимка Амур с завязанными глазами, поражающий сердца любовной стрелой, избрал своей мишенью этого лысеющего молодящегося сеньора.
Марисабель было смешно наблюдать, как он делает вид, что его якобы не интересует происходящее на сцене.
Так как Умберто сидел вполоборота к сцене, он, чтобы лучше видеть, занял на стуле весьма «несимметричное положение», будто приготовился встать и уйти. В какой-то момент Марисабель показалось, что он может упасть.
— Упадешь! — строго предупредила его сестра. — Развернись и смотри на здоровье.
Умберто охотно внял совету сестры.
Марисабель внимательно наблюдала за Эслиндой. Та пристально следила за Викторией и время от времени облизывала губы. Два или три раза к ней подходили молодые женщины, которые, склоняясь к ней, целовали ее в губы, негромко обменивались репликами и кивали в сторону танцующей Виктории.
Марисабель догадалась о причине незамужества красавицы Эслинды. Она вспомнила ее пристальный оценивающий взгляд, жесткую руку, жадно пожавшую ее плечо при первой встрече, и неприятные поцелуи в губы, которых Марисабель стыдилась избегать…
Вдруг она поймала себя на мысли, что не нравится мужчинам. Бето променял ее на вертихвостку Лили, увалень Умберто чуть ли слюни не роняет, глазея на Викторию, а к ней самой примеривается его женолюбивая сестра.
Марисабель незаметно встала, вышла из ресторана и, подозвав такси, уехала домой.

Тревожный звонок Умберто последовал лишь через полчаса после того, как она вернулась, — так он был увлечен происходившим на сцене.
— Она легла, плохо себя чувствует, — сказала Рамона.
— Отнесите ей трубку, я не задержу ее долго, — умоляюще попросил Умберто.
— Она велела вам больше не звонить. Если вы ей понадобитесь, она сама с вами свяжется.

Глава 57

Себастьян позвонил Бето минут через пятнадцать после того, как мальчик отнес ему письмо от «скупщика».
— Бето, срочно надо поговорить.
— Себастьян, я не могу, — глухо буркнул в трубку Бето.
— Советую не упрямиться, это не в твоих интересах.
— О чем ты?
— О письме, которое ты сейчас получил.
Бето не сразу ответил, а когда ответил, Себастьян даже немного испугался, столько ненависти звучало в его голосе:
— Ты… ты!..
— Я, я! — «утешил» его Себастьян.
— Ворюга!
— Само собой. Не надо кипятиться. У тебя нет выхода.
— Я расскажу обо всем отцу.
— Он свернет вам шею!
— Тебе… Мы дадим ему понять, что ты проиграл много денег в карты.
Бето долго молчал, потом спросил дрожащим голосом:
— Ты, наверно, хочешь денег. Сколько?
— Миллион песо. Можно частями по сто тысяч.
— Ты с ума сошел…
— Эти четки стоят дороже.
— Почему же ты их не продашь?
— Хорош сын! Предпочитаешь потерять фамильную ценность, только бы тебя не трогали! — цинично упрекнул его Себастьян и разъяснил: — Эту вещь нельзя продать. Она есть во всех каталогах.
— Не понимаю…
— Чего понимать-то. Реликвия это! Не морочь голову! Лучше вспомни, что ты однажды уже забирался в этот дом! И твой отец один раз уже ловил тебя! Он поверит!
— Я скажу, что вы украли четки, когда были у нас.
— А мы скажем, что ты нас только для того и пригласил, чтобы свалить на нас кражу!
Куда было тягаться наивному Бето с пройдохой Себастьяном…
— Где же я возьму деньги?
— У мамочки попроси! Но чтоб завтра принес не меньше ста тысяч!

Как же Бето мог забыть день, когда, желая добыть деньги на лекарство для матушки Чоле, он по наущению того же Себастьяна проник в дом, не ведая, что это дом его отца, и был схвачен им!
Первым побуждением было побежать к Марианне и все ей выложить.
Но тот день настолько сильно врезался в его сознание, что он не решился сообщить ей о полученном письме и звонке Себастьяна.
Господи! Быть невиновным и бояться рассказать правду родной матери!
Бето понял, что он в ловушке, из которой ему так просто не выбраться…

Он решил попросить деньги у Марианны.
Дескать, на приобретение дорогих альбомов живописи. Возьмет их на время у товарища, а скажет, что купил.
— Если хочешь, я поеду с тобой, — сказала Марианна. — Вместе и выберем.
— Нет, мама, я сам.
Марианна вздохнула: для нее каждый выход с Бето был праздником. Рядом с высоченным сыном она испытывала чувство гордости, ловя пристальные взгляды прохожих, ломающих головы: сын или любовник вышагивает рядом с миниатюрной пышноволосой женщиной?..
— А каких художников ты хочешь купить? Мексиканцев? Так многие у нас есть. — Она с удовольствием произнесла их имена, довольная своими познаниями в той области, которую осваивает ее сын: — И Диего Ривера, и Давид Альфаро Сикейрос, и Хосе Клементе Ороско, и Руфино Тамайо. Они стоят на левой полке у Марисабель.
— Спасибо за справку, мама, — сказал Бето, беря у нее деньги.

Себастьян ждал его, как они договорились, на теннисной площадке. Неподалеку маячил Кики, демонстративно поигрывая кастетом.
Себастьян решил создать видимость честной игры.
Дома он аккуратно развязал тонкий узелок бечевки, на которую были нанизаны бусины, и ссыпал их в стакан, предварительно зарисовав под копирку, в какой последовательности они были нанизаны.
Взяв у Бето деньги и пересчитав их, он протянул ему одну из зарисовок (вторую он оставил себе) и высыпал ему на ладонь десятую часть бусин.
— Все по-честному! Пропорционально сумме. Шнурок и остальные четки получишь по мере уплаты, — ухмыльнулся Себастьян.
В голове-то у него созрел другой вариант: последнюю часть он сразу не отдаст, назначив новую цену. А без этих последних «ягодин», считай, что четок все равно как нет.
— И на том спасибо! — пробурчал Бето.
Что еще он мог сказать…

Глава 58

— Луис Альберто, мы, кажется, хотели пойти в «Габриэлу» посмотреть новую программу с Викторией? — как бы вскользь упомянула Марианна об их намерении.
— Конечно, но сейчас у меня много работы. К тому же она отбывает на гастроли на Кубу…
— Виктория звонила тебе?
— Нет… То есть да. Звонила и попросила о встрече. Я с ней виделся в «Габриэле». Забыл сказать тебе…
Марианна тут же перевела разговор на другую тему, а Луис Альберто с удивлением подумал о том, что не испытал большого желания посвятить Марианну в подробности разговора с Викторией. Хотя вскоре придется это сделать, учитывая решение взять к ним в дом Бегонию.

По дороге на работу, а дорога эта отнимала все больше и больше времени из-за чудовищных пробок в самой большой столице мира, он размышлял о причине своей недомолвки.
При всем благополучии их с Марианной нынешних отношений все-таки не прошли бесследно распри и взаимные подозрения, которые в прошлом чуть не довели их до трагических поступков.
Должно быть, он инстинктивно опасался новых вспышек ревности и поэтому машинально избегал упоминаний о своих встречах с женщинами, какими бы платоническими ни были поводы для этих встреч.

Приблизительно то же самое думала и Марианна. Она научилась почти безошибочно угадывать настроение и мысли мужа.
И все-таки она все чаще с горечью думала о том, как быстро летит время, отнюдь не молодящее ее.
Луис Альберто пользовался неизменным успехом у женщин всех сословий. Общительный и остроумный, он одинаково относился и к дамам из высшего света, и к «золушкам» на улице. За это она и любит его.
Марианна вспомнила недавнюю встречу с продавщицей лотерейных билетов Фелисией и то, как смеялся Луис Альберто, заключая с ней пари.
Кстати, надо бы наведаться на тот угол, узнать, благоволит ли судьба юной симпатичной мексиканке?
Ее образ развеял печальные мысли Марианны. «Во всяком случае хорошо, что я удержалась от дальнейших расспросов» — решила Марианна.

«Во всяком случае, хорошо бы как можно скорее рассказать Марианне о нашей с Викторией беседе», — подумал Луис Альберто, начав медленно продвигаться вместе с ожившим пятирядным потоком автомашин.

Глава 59

Встретиться с падре Адрианом Луис Альберто решил по многим причинам.
Старый священник был свидетелем скандала за семейным ужином, и Луис Альберто хотел посоветоваться с ним о том, как вести себя в дальнейшем с Марисабель.
Его отец, дон Альберто, уже не мог, как прежде, наставлять его. Он отошел от дел фирмы, жил затворником в дальней комнате в правом крыле дома, редко спускался к столу, часами перебирал старые фотографии, стал слезливым.
Луис Альберто не хотел тревожить отца, посвящая в семейные неурядицы, — разве мало он доставил ему волнений в былые годы…
Луис Альберто испытывал по отношению к Марисабель неподдельную отцовскую нежность. Появление ее родителей вселило в его сердце растерянность. Он чувствовал себя, как человек, который долгое время обладал тем, на что не имел права, что принадлежало не ему.
Конечно, он не присваивал девочку-сироту, он спасал ее от сиротства. И все же…
Ни Джоана, ни Карлос не давали ему повода для угрызений совести, более того, они сами немного стыдились из-за того, что их дочь должна была долгие годы жить в доме приемных родителей.
Луису Альберто эта его растерянность не давала покоя: он понимал, что ведет себя нерешительно, двойственно, устраняется по отношению к Марисабель от отцовских, еще недавно священных для него обязанностей. Это удручало его как человека делового, который всегда был готов откликнуться на любое происходящее в доме событие.
До сих пор он не отваживался серьезно говорить о поведении Марисабель и Бето с Марианной. Не хотел усугублять и без того смятенное состояние жены? Предпочитал делать вид, что ничего серьезного не происходит, и этим подбодрить сына?
Но ведь Марисабель твердо решила жить с Джоаной и Карлосом. Так и заявила! Словно никогда не принимала всерьез семью Луиса Альберто! Словно здесь к ней относились как к чужой! Словно она всегда знала, что это не ее родители! Словно только и ждала удобного момента, чтобы сказать: «Прощайте, мои дорогие ненастоящие папа и мама! Я пошла!»
Луис Альберто гнал от себя злые мысли, но ведь сказал же один мудрый юморист: «Мысли приходят в голову, потому что им некуда больше идти…»
Луис Альберто внутренне восставал против необходимости поступиться приемной дочерью: он любит Марисабель, любит по-настоящему, он «вжился» в свои отцовские чувства, утрата этих чувств тревожила его.
Вот так, сразу «поменять» бывшую всегда в его сердце и сознании дочь на внезапно обретенного сына, в существование которого он не верил даже тогда, когда Марианна заклинала его верить в это!
Он бы предпочел не столь резкий поворот… Он предпочел бы не столь быстро свыкаться с этими двумя неожиданностями, предпочел бы как можно медленнее отвыкать от дочери, как можно дольше привыкать к сыну…
И еще он хотел поделиться с падре Адрианом озабоченностью по поводу пропажи знаменитой реликвии… А еще… Он усмехнулся: вот сколько накопилось душевных забот!

Он позвонил падре Адриану и пригласил его на чашечку кофе, и тот обещал приехать в конце дня.

Глава 60

Они удобно расположились в креслах в «литератур ной камере». Рамона принесла им кофе с одним из своих таинственных ароматов.
— Благодари Бога, сын мой, за то, что сердце твое не очерствело! — воскликнул Падре Адриан, выслушав размышления Луиса Альберто по поводу семейных треволнений. — Но не кажется ли тебе, что ты ведешь себя как эгоист?
— Не понимаю вас, отец мой.
— Страдать на словах и не участвовать в событиях?
— Просто боюсь своим неуклюжим вмешательством усугубить их вражду.
— Столько раз «усугублял», — усмехнулся падре Адриан, — а тут стесняешься.
— То было по отношению… — запнулся Луис Альберто.
— Ну, ну, продолжай, — сказал падре Адриан, почти угадав причину стыдливой паузы главы семейства.
— По отношению к людям, которых я считал…
— Стопроцентно родными?
— Да, святой отец, вы правы.
— Вот здесь и заключена причина твоих сомнений! И Марисабель, и Бето посланы тебе Богом. Отбрось сомнения, будь отцом! Всем станет легче: и Бето, и Марисабель, и Марианне. Разве ты не видишь, как это для нее мучительно?
Падре Адриан не стал посвящать Луиса Альберто в разговор с Марианной. Ее состояние беспокоило его. Была какая-то недосказанность во всем, о чем она говорила, какой-то неясный фон. Неужто снова между Марианной и Луисом Альберто легла тень?
— Ты согласен со мной?
— Да, Марианне приходится труднее. Она мать, которая долго страдала в поисках сына. Я в душе посмеивался над ней, считал ее фантазеркой… Могу представить, что чувствовала она каждую минуту, как убивалась оттого, что не знала, где ее ребенок!
Луис Альберто помолчал, машинально перекладывая бумаги на письменном столе. И наконец решился высказать свои опасения.
— Мне кажется, что она снова меня в чем-то подозревает…
— Если у нее нет повода, так чего же бояться?
— «Был бы петушок, найдется и грешок», — сказал Луис Альберто, широко улыбнувшись.
— Эта поговорка имеет два смысла. Один оправдывает мужчину, о котором чего только не насплетничают…
— Меня волнует второй смысл, — сказал нахмурившись Луис Альберто.
И он рассказал падре Адриану о Виктории, о ее больной сестре Бегонии, о том, что, едва он услышал о ее болезни и о том, что Виктория должна покинуть Бегонию на неделю в связи с гастролями, он предложил взять девушку к себе и вот теперь сомневается, сообщить ли об этом намерении Марианне. Ему кажется, что Марианна стала относиться к его дружбе с танцовщицей с некоторым недоверием.
— Тут я не советчик, — сказал падре Адриан. — Но полагаю, раз речь идет о больной девушке, твое побуждение достойно похвалы.
Луис Альберто пожалел было о том, что поделился с падре Адрианом своими сомнениями. Но падре Адриан неожиданно предложил:
— А не взять ли мне девушку к себе?
— Что вы, падре Адриан!
— Я попрошу Альбу присматривать за ней. Не знаю более старательной служанки. Своих детей у нее нет, но она так любит чужих, что до поступления ко мне много лет работала в детском приюте.
— Спасибо, святой отец, я посоветуюсь с Викторией, — сказал Луис Альберто, отдав должное падре Адриану, который, приглашая к себе Бегонию, намеревался избавить его от возможных подозрений Марианны.
Рамона снова принесла кофе с тем же необычным ароматом. Падре Адриан знал о ее пристрастии к целебным (а может быть, и не только целебным) растениям и, с наслаждением пригубив кофе, шутливо спросил:
— Милая Рамона, не добавила ли ты в кофе двум засидевшимся болтунам траву-разлучницу? — Падре Адриан посмотрел на часы и сокрушенно покачал головой. — Боже мой, однако мы засиделись!
Ничего не сказав, Рамона лишь едва заметно усмехнулась: было в этой усмешке и высокомерие колдуньи, и гордость за познания ее предков, и уважение к двум существам, одинаково озабоченным делами дома, который стал для нее родным.
Когда Рамона вышла, Луис Альберто извинился перед гостем за то что хочет попросить у него совета еще в одном деле.
— Вы знаете наши четки, которые подарила мне покойная мать?
— Донья Елена говорила, что они предположительно принадлежали великой Сор Хуане Инес де ла Крус…
— Они… Их нет.
— Как это нет? Ты хочешь сказать, что они пропали? Но ведь это бесценная реликвия!
— Никак не могу их найти… Рамона утверждает, что их в доме нет.
— Послушай, сын мой, — улыбнулся падре Адриан, — при всем моем уважении к сверхъестественному чутью нашей «колдуньи», думаю, надо просто как следует поискать, четки найдутся.
— И я так думаю, а в голову лезут всякие нехорошие мысли…
— Прошу тебя лишь об одном, никого не подозревай! Ты знаешь, нет такого человека, который, что-либо потеряв, не начинал бы хоть однажды считать кого-то похитителем, а после, найдя пропавшую вещь, не маялся бы от угрызений совести.
— Но их нет!
— Хорошо, считай, что ты их дал на время мне!
— Ну, тогда я спокоен, — усмехнулся Луис Альберто. — Только, если можно, верните их через некоторое время… Они не простые…
— Знаю, знаю, стоит один раз утром их тронуть…
— Конечно! — убежденно сказал Луис Альберто и с игривой гордостью добавил: — Не забывайте также, что они принадлежали великой писательнице, по стопам которой я иду!
И он показал падре Адриану папку, на которой было выведено: «И богатые плачут».

Глава 66

Марисабель выполнила свое обещание. Вернувшись из училища, она сказала Марианне, что сегодня же хочет переехать к маме Джоане и Карлосу.
За час до этого позвонила Джоана. Разговор был трудный. Обе женщины понимали все значение переезда их девочки и боялись ранить друг друга неверно сказанным словом.
— Пойми, Марианна, — оправдывалась родная мать Марисабель, — как я могу отказать ей? При всем при том, разве я не понимаю, что ее переезд, помимо желания продемонстрировать лояльность к нам, продиктован еще обидой на Бето?
— Пусть они перебесятся, там разберемся, — сказала Марианна, как бы соглашаясь с доводами Джоаны и понимая, насколько ей труднее в этой щекотливой ситуации.
— Она ведь берет только самое необходимое, — успокаивала Джоана. — Так что…
И умолкла.
«Так что прощай, моя доченька», — с печалью подумала Марианна, сказав, что сама привезет Марисабель.
В машине они молчали. И лишь прощаясь у подъезда с Марианной, Марисабель пустила натуральную детскую слезу с подрагиванием губ и жалостливым нытьем.
Горячо целуя ее, Марианна шепнула, пошлепав ее по одному месту:
— Будут наказывать или ставить в угол, позвони, я им задам!
За этой сценой смущенно наблюдал спустившийся за чемоданами Карлос.
— Прощание блудной дочери! — глуповато пошутил он.

Марианна успела вернуться до прихода Бето.
Он понял, что Марисабель покинула их, и со злостью швырнул ранец в угол прихожей.
— Бето, ты в своем уме? — строго выговорила ему Марианна. — Раньше надо было думать. Я бы на ее месте поступила так же.
Пока он ел, Марианна внимательно присматривалась к нему. Хотела угадать, как сложится его разговор с отцом. Это было первое напряженное противостояние между ними с того дня, когда Луис Альберто чуть не застрелил его, не зная, что Бето его сын.
— Ты расскажешь ему все как есть?
Бето, словно просыпаясь, исподлобья взглянул на мать.
— А что остается?
Его обреченный тон пробудил в ней чувство жалости и одновременно возмущение: послушать его, так он снисходит до правды только потому, что у него нет другого выхода. Однако она тут же поняла причину его растерянности. С одной стороны, только правда могла объяснить все. С другой — стоит Себастьяну прислать подметное письмо Луису Альберто, и Бето в один миг превратится в грязного лгуна…
Однако пути к отступлению не было.

Бето вошел в большой кабинет отца, почти не думая о теме предстоящего разговора, все его мысли были заняты отъездом Марисабель.
— Я слушаю тебя, сын, — сказал Луис Альберто, приглашая его на длинный диван, где сидел сам, указав на место рядом с собой. — Прошу тебя только об одном, расскажи все без утайки. Пойми, меня интересуют не только четки, но и мотивы, по которым…
Луис Альберто осекся.
— Отец, — сказал Бето, ставя на письменный стол баночку с бусинами. — Здесь все четки… Я хочу сказать, все бусины, не хватает только шнурка…
Луис Альберто встал и отошел к письменному столу.
— Что произошло?
— Их выкрали, чтобы потребовать у меня за них выкуп.
Луис Альберто пристально взглянул на сына и пристукнул кулаком о кулак.
— Почему именно у тебя, а не у меня, не у мамы? — с издевкой спросил он.
— Отец, позволь мне пока не отвечать…
Если бы он рассказал отцу все как есть, он назвал бы имя Себастьяна, у которого он должен был еще взять шнурок. Кто знает, как повел бы себя отец.
— Ты можешь не отвечать, но я не могу не спрашивать. Может быть, тебе еще не известно, что четки достались мне от покойной матери, а ей подарила их ее бабка…
Слово «еще» кольнуло самолюбие Бето.
— Отец, ты прав, я многого здесь еще не знаю, — буркнул он, делая упор на слове, подчеркивающем то, что он лишь недавно переступил порог дома семейства Сальватьерра. — Но, поверь, я понимаю, что значит для тебя эта вещица…
— Это не «вещица»! — отчеканил Луис Альберто. — И даже не вещь. Это святыня! Она могла бы украшать любой музей. Возможно, она принадлежала великой поэтессе. И я вправе знать, чьи грязные руки на нее позарились?
Луис Альберто чувствовал, как в нем закипает злоба. С какой стати он должен подлизываться к сыну, щадить его самолюбие, если тот не щадит его отцовское!
— Отец, ты не знаешь, что мне и маме пришлось испытать прежде, чем эта баночка оказалась на твоем столе!
— Баночка с хламом!
— Прости, отец…
Луис Альберто открыл ящик письменного стола, достал оттуда конверт и протянул его Бето.
Это было полученное незадолго до прихода Бето и возвращения Марианны письмо от «старьевщика».
С благородным негодованием тот поносил неблагородство Бето, который подсунул ему вещь, занесенную во все каталоги! Он, «старьевщик», хотел было сделать из каждой бусины подвеску и для этого снял бусины со шнурка, но, когда один знакомый антиквар обратил его внимание на происхождение четок, он, честный «старьевщик», испугался и вернул все бусины Бето, востребовав у негодяя в рассрочку заплаченные ему деньги, о чем он и сообщает отцу — как выяснилось, благородному и достойному сеньору!
К письму был приложен шнурок.
— Вот здорово! — непроизвольно воскликнул Бето. — Он отдал шнурок!
— Вор! — крикнул Луис Альберто. — Как был вором, так и остался им! Но только вор теперь носит мою фамилию!
Бето не верил своим ушам, — и это говорит отец!
— Отец, ты ничего не знаешь и не смеешь судить! Ты…
— Ступай вон! Видеть тебя не хочу! — крикнул Луис Альберто.
Бето вздрогнул и направился к двери.
Там стояла, прижав руки к сердцу, Марианна. Бето прошел мимо нее, задев ее плечом.
Она пошатнулась и стала медленно оседать на пол. Луис Альберто бросился к ней.

Глава 67

— Что новенького, Белинда? — спросила на следующее утро Чоле, спустившись в кухню. Она почувствовала себя лучше и решила наконец встать. Бето, не заглянув к ней, умчался в школу. Марианна не вышла к завтраку: по словам Рамоны, она приболела…
— Марисабель съехала! — сообщила кухарка.
— Решила погостить у Джоаны с Карлосом, — высказала Чоле предположение, оставляющее надежду на возвращение девушки. Тут же она подумала, что недомогание Марианны именно этим и объясняется.
— Да уж совсем, наверно! — Белинда злорадно крякнула.
— А ты чего радуешься?
— Мое дело сторона, но я тебе так скажу, Чоле! Чтобы я стерпела, ежели бы мой мне рога наставлять стал!..
— Белинда, имей совесть! Когда это мальчик наставлял кому рога?
— А фотографии эти! — сказала Белинда и осеклась, поняв по удивленным глазам Чоле, что она слышит об этом в первый раз.
— Какие фотографии?
— Ну, эти, — заюлила Белинда, опасаясь, как бы Чоле не стала после выведывать, откуда она знает про фотографии. Рассказал-то ей об их существовании Диди, а вот откуда он прознал, ей было невдомек — Диди тут же стал отшучиваться. — Не знаю, может, я чего и не так поняла, — буркнула она и вернулась к тому, с чего начала: — А Марисабель я понять могу. Я тоже была девушкой, так однажды…
— Ты вот что, «девушка», занимайся стряпней и не суй носа в чужие кастрюли!
Вошла Рамона и, сняв с полки темного стекла кувшин, налила Чоле в стакан какой-то свой целебный напиток. Чоле, благодарно улыбнувшись суровой целительнице, выпила. Поставив на подносик кофейник, сахарницу и чашечку, Рамона пошла к Марианне.
— Скажи, я зайду ее проведать, — сказала Чоле вслед Рамоне, понимая, что за время болезни в доме произошли события, в которые ее не посвящали.
— Еще хозяин красавца твоего чихвостил! — выпалила Белинда.
— Ты о чем?!
— У них четки пропали, те, что от ихней матери…
— А Бето здесь при чем? — побледнев, спросила Чоле, предчувствуя недоброе.
— Что да как, точно не знаю, а крику было, я отсюда слышала! «Пошел вон! Пошел вон!» Ну, сеньора Марианна и грохнулась…
Чоле выбежала из кухни.

Марианна сидела в кресле с опущенной головой.
Неприятное чувство — ноющий спазм в горле, заставляющий обмирать сердце и туманящий сознание, — напомнил ей о той поре, когда, мучительно переживая размолвки с Луисом Альберто, она в отчаянье помышляла о самом ужасном…
То, чего она больше всего опасалась, произошло.
Луис Альберто, ее всепонимающий и всепрощающий муж, ожесточился против сына, и она не знала, как убедить его в невиновности Бето, в том, что он стал жертвой чужого коварства.
Конечно, он ни при каких обстоятельствах не должен был приглашать в дом сомнительного типа, который однажды уже толкнул его на преступление. К счастью, она тогда спасла положение. И вот…
Виновата она! Надо было сразу же все объяснить мужу. Но ведь она хотела, чтобы Бето сам вышел из трудного положения.
Не пристало мужчине прятаться за спину женщины. Пусть даже это и родная мать.
Марианне нравилась мужественность Луиса Альберто, и она имела право рассчитывать на то, что у ее сына будет подобный характер.
Что же теперь делать?
Она хотела снова позвонить падре Адриану, но передумала.
Пусть Бог, а не пастырь Божий пособит им, если только они достойны этого…

Чоле вбежала без стука. Марианна ждала встречи со старой женщиной и боялась объяснений с ней.
— Марианна, это правда?! Луис Альберто кричал на Бето?! — В словах Чоле было столько недоумения и искреннего негодования, что Марианна со стыдом подумала: «Будто не я, а она мать Бето».
— Чоле, я не хотела тебя беспокоить… Дело в том, что из дома пропали старинные четки, подаренные Луису Альберто покойной доньей Еленой…
— И он что решил, что их взял Бето?..
— Так все складывается, что он не может не подозревать его…
— А какое у него право?!
— Понимаешь, четки стащил Себастьян…
— Тот, что надоумил Бето залезть к вам, когда мне лекарства были нужны?!
— Да, Чоле…
Чоле показалось, что у нее земля уходит из-под ног. Она тут же додумала все остальное, и в том, что она увидела, не оставалось никакой надежды на оправдание Бето в глазах отца.
Словно молния ударила ей в темя.
Чоле медленно вышла из комнаты…
Погруженная в свои мысли, Марианна не заметила внезапной перемены в выражении ее лица.
В комнату входила взволнованная мать. А вышла из нее мумия с остекленевшим взглядом.

Глава 68

Чоле пропала!
Марианна обнаружила это к вечеру, когда немного пришла в себя и решила заглянуть к ней, чтобы вместе решить, как выходить из этого положения.
Ее кровать была смята, в комнате царил хаос, вещи были разбросаны. Это было так не похоже на аккуратную Чоле, которая не могла нарадоваться на свое новое жилище в богатом доме. Светлую просторную комнату она содержала в идеальном порядке и, гордясь, показывала ее редким гостям из бедного квартала, где они прежде жили с Бето.
На пороге лежала оброненная ею шаль…
— Чоле пропала! — чуть ли не рыдая, кричала в трубку Марианна. — Луис Альберто, что делать?
— Как давно?
— Не знаю… Она зашла ко мне утром… Узнала о том, что ты…
— Да, да, понимаю! Дальше!
— Я себя неважно чувствую и поэтому вышла проведать ее только сейчас. В комнате беспорядок, а ее нет!
— Не волнуйся, не выходи из дома! Я позвоню в центральную службу Красного Креста, если с ней что-нибудь случилось, они должны знать.
— Не дай Бог! Луис Альберто, мне страшно!
— Я скоро приеду, успокойся…
Марианна положила трубку и упала в кресло. Что она скажет Бето?.. Боже, что делать!

Луис Альберто сидел в офисе, мрачно уставившись в одну точку.
Он жалел о том, что вспылил, беседуя с сыном.
Он ведь сам настраивал себя на мирный разговор, в каком бы направлении он ни пошел. Заранее убеждал себя, что сын и его судьба важнее любой вещи. Так почему он сорвался?!
Все, что происходит в жизни, накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Дьявол продолжает цепляться за твою душу, за твое сознание даже тогда, когда тебе кажется, что ты его одолел… Дьявол говорит языком отца, враждующего с сыном!.. Никогда не вернуться человеку в детство, к первозданной чистоте чувств и помыслов…
Он, взрослый опытный человек, много раз битый жизнью, счастливый отец, не дал неопытному сыну высказаться до конца, накричал на него, подавил своим гневом… И вот результат.
Чоле — неведомо где.
Марианна за один день сдала так, словно прошла через долгие изнурительные испытания.
Бето… Что произошло в действительности?
Луиса Альберто не покидало чувство, что все неурядицы — и вражда между Марисабель и Бето, и подметные фотографии, и пропажа четок — исходят от одной и той же силы или от схожих сил…
И еще он вспомнил, что большой конверт, в который были вложены фотографии, изобличающие Бето, и маленький конверт с анонимным письмом от старьевщика были одной породы: одинакового бледно-зеленоватого цвета с одинаковой конфигурацией клапана… Впрочем, такие разного цвета конверты можно купить в любом магазине. А что цвет одинаковый, так ведь это случайность…
Из центральной службы Красного Креста Луису Альберто ответили, что похожая по имени и описанию сеньора в пункты «Скорой помощи» в этот день не поступала.

Марианна позвонила прежней соседке Чоле и попросила передать Фелипе, чтобы та ей позвонила, — у самой Фелипы не было дома телефона.
Фелипа позвонила минут через двадцать.
— Слушаю тебя, Марианна.
— Фелипа, Чоле пропала! Она не появлялась у вас?
— Нет! А что случилось?
— Знаешь, дорогая, мы тут… немного повздорили…
— Что-нибудь с мальчиком?
— Да… Луис Альберто накричал на него, Чоле узнала об этом и вот…
— С ней это было однажды, когда Бето попал в аварию. Вот так же ушла из дома и бродила до утра, как спятившая.
— Фелипа, умоляю! Если кто-либо из ваших увидит Чоле, доставьте ее сразу к нам!
— Не волнуйся, Марианна, мы ее поищем!

Бето, долго бродивший по улицам, решил, наконец, вернуться домой. Первое, что он услышал в прихожей, это слова Марианны из разговора с Фелипой о Чоле. Он бросился к Марианне.
— Где она? Что случилось?!
— Она узнала обо всем, и вот…

Послышался скрип тормозов, это вернулся Луис Альберто. Он вошел и как ни в чем не бывало приветливо поздоровался с Марианной и Бето.
— Это ты виноват! — крикнул в бешенстве Бето и выбежал на улицу.

Глава 69

Виктория пересказывала Бегонии свой последний разговор с Луисом Альберто.
— Понимаешь, так нам будет спокойнее… Он серьезный, порядочный человек. У него семья, могут возникнуть неудобства. А у падре Адриана тебе будет просторнее, там и служанка есть, по словам Луиса Альберто, милая женщина, у нее есть опыт по уходу за детьми.
Увидев вопросительно вскинутые глаза сестры, Виктория сказала:
— Конечно, ты уже не ребенок. Но ведь еще и не такая взрослая.
Бегония написала на листе в большой тетради: «Луис Альберто к тебе неравнодушен?»
— Конечно, но не в смысле любви. Я чувствую его интерес ко мне, но, поверь, Бегония, у нас чистые отношения.
«Ты рассказывала, что он пил…» — Бегония сощурила глаза и нахмурилась.
Виктория горько усмехнулась, и не потому, что вспомнила милые выходки пьяного Луиса Альберто…
Их отец, добрый и сильный человек, бывший опытным водителем, умер от алкоголизма.
Уехав по найму в далекую Венесуэлу, он в течение нескольких месяцев присылал домой хорошие деньги, что значительно облегчило жизнь семьи. Вскоре суммы, присылаемые им, стали уменьшаться. Его товарищ прислал матери тревожное письмо: Эусебио пьет…
Отец вернулся домой осунувшимся и злым, в пьяном виде вымещал злость на матери. Это длилось около года. И тогда его братья, собрав семейный совет и пригласив на него отца, порешили, что он должен оставить семью… Все это держалось от детей в секрете, им сказали, что отец снова уехал в Венесуэлу, а деньги, которые мать приходила получать на почту, присылали ей его братья.
Только тайна вскоре раскрылась. Кто-то из соседей сказал Виктории, что отца видели валявшимся на тротуаре возле какой-то захудалой таверны. Виктория, ничего не сказав матери и сестрам, бросилась разыскивать его и нашла отца в морге городской больницы.
Они с матерью договорились, что через какое-то время скажут сестрам, будто отец разбился в Венесуэле. Но одна из тетушек, не любившая «беспутного пьяницу» Эусебио, проговорилась как-то при девочках об истинной причине смерти их отца…
Все это Виктория вспомнила, прочитав вопрос Бегонии и увидев ее недовольное лицо.
— Он пил оттого, что ревновал свою любимую жену, — успокоила она сестру.

Глава 70

Бето быстро шел под мелким моросящим дождем по улице, заглядывая в переулки и в шумящие мокрой листвой скверы.
Он не надеялся на удачу — человек в огромном Мехико что песчинка в горе песка.
Он чувствовал себя бесконечно одиноким на вечерней улице. И поймал себя на мысли, что до сих пор последним прибежищем для него в горькие минуты остается Чоле.
И вот она пропала! Мехико в ночную пору — не для беззащитных существ…
Бето вспомнил чуть смущенную приветливую улыбку Луиса Альберто, который словно просил прощения за резкость своих недавних слов, но он тут же прогнал мысль о примирении. Не хочет он больше видеть этого бездушного, занятого только собой и своими проблемами человека!
И тут Бето увидел ярко освещенный портал ресторана-кабаре «Габриэла».
Он почувствовал невероятную усталость и желание забыться.
При входе он обратил внимание на рослого человека, по всей видимости служащего ресторана. Это был бдительный Диди. Он сразу приметил Бето и, когда к нему направился один из служащих, которому показался странным вид посетителя, Диди незаметным взглядом остановил его, вежливо открыв перед гостем двери в зал ресторана.
Зал был почти полон.
Диди жестом и мимикой подсказал подскочившему официанту, за какой столик усадить вновь прибывшего, и тот провел Бето в угол, где усадил его за столик на двоих.
У Бето было сто тысяч, которые Марианна дала ему, не зная еще о подметном письме. Бето только сейчас почувствовал, как он голоден. У него не было опыта в выборе блюд. В тот раз, когда он был здесь с Лили, заказывала она.
— Принесите мне что-нибудь поесть, я очень голоден.
Официант усмехнулся, оценивая платежеспособность парня в мокрой куртке.
— Что-нибудь изысканное или из американского меню?
— Из американского… Мясное… С рисом и фасолью…
— Что сеньор предпочитает пить?
— Даже не знаю…
Бето действительно не знал, у него не было опыта общения с вином.
— Тогда я принесу вам для начала текилу с лимоном, а вы разберетесь сами…
Официант ушел. Бето, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза…

О появлении Бето в ресторане Диди сообщил сначала Белинде. Чего доброго, сунется в зал, и Бето увидит ее.
После этого он заглянул в кабинет к Бласу, который беседовал с Себастьяном. Разговор был жесткий, и Диди, шепнув на ухо хозяину о приходе Бето, тут же вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Текила подействовала на Бето бодряще — сдобренная лимоном, она показалась ему вкусной, а то, что он в первый раз в жизни пьет крепкий напиток, наполнило его все еще мальчишеское сердце мужской гордостью.
Он забыл о своих горестях, по жилам его разлилось тепло. А вкрадчивая текила будто умоляла его не бояться ее, так что рука сама наливала и наливала.
Мясо с рисом и черной фасолью показалось ему невероятно вкусным: приправленное специями, оно горячило рот, и этот жар хорошо было гасить небольшими глотками текилы.
На сцене началось представление эротического шоу. Взгляд Бето затуманился, и ножки танцовщиц переплелись в одно сплошное телесное месиво — казалось, будто на сцене в ритме музыки переваливается с боку на бок большущий телесно-розовый спрут.
Публика восторженно встречала отдельные номера, а Бето — восторженнее всех.

Блас Кесада вызвал к себе Себастьяна потому, что он с Кики вторгся в его, Бласа Кесады, владения.
Сперва пьяный Кики протрепался чуткому Диди о фотографиях Лили и Бето. Потом Диди принес Бласу информацию Белинды о том, что Себастьян с Кики пожаловали в гости к Бето, а когда Белинда сообщила о похищении четок, Блас понял, что и это дело рук той же блудливой парочки.
Чутье подсказывало ему: их мелкая возня вокруг золотого улья может сорвать задуманную им акцию.

Блас Кесада говорил обиняками, он издалека подвел Себастьяна к интересующей его теме, сказав, что слышал, как пару недель назад здесь, в ресторане, Бето пригласил Себастьяна и Кики к себе домой. Себастьян тут же самодовольно выпятил губу, очевидно, гордясь успешно провернутым дельцем. Блас подмигнул ему: дескать, поживился чем-нибудь? И едва тот лениво процедил: «Да так, взял одну штуковину на память», — схватил его за горло и тряхнул:
— И после этого ты ходишь ко мне?!
— Подумаешь, четки! Да я их отдал ему…
— За так?
— За «пятак»! — вздумал пошутить Себастьян, но, увидев мертвящий взгляд Бласа, тут же «раскололся», рассказав о миллионе. Он скрыл только свой акт мести — посланное Луису Альберто письмо от «старьевщика».
Словно догадываясь об утайке чего-то важного, Блас вкрадчиво спросил, прострелив Себастьяна «взглядом навылет»:
— А где Бето взял деньги?
— Откуда мне знать! Он богатенький! — злобно сказал Себастьян, выдав свою «классовую» ненависть к более удачливому представителю сиротского племени.
— Не у родителей ли? — почти ласково спросил Блас.
— У мамочки, она добрая…
— А отец знает?
Себастьян потупился.
— Этого не скажу, не знаю.
Блас понял: дом Сальватьерра растревожен. Сам факт появления в ресторане Бето, которого, по словам Диди, «будто через стиралку пропустили», свидетельствовал о справедливости его догадки, и, значит, требование о выкупе Бегонии на этом фоне не произведет того эффекта, на который он рассчитывает.
Молниеносный удар от плеча в челюсть сбросил Себастьяна на пол. Услышав грохот, в комнату вбежал верный Диди. Прочитав на лице Бласа распоряжение, он рывком поднял Себастьяна и водворил его на прежнее место.
Пока Себастьян, покачиваясь, приходил в себя, Диди успел шепнуть Бласу, что Бето «с чего-то надирается», что «опять притащился жених Марисабель, только без нее, на Викторию зырится» да «Кики, паскуда, все Вивиан вызывает, слушать тошно!».
Диди, окинув взглядом очнувшегося Себастьяна, вышел.
— Слушай меня внимательно, Себас… У тебя сколько осталось от миллиона?
— Все мои, — по инерции стал увиливать он, но тут же добавил: — Тысяч восемьсот…
— Вот тебе триста, — сказал Блас опешившему Себастьяну, доставая из сейфа деньги. — В зале сидит Бето. Отдашь ему миллион и доставишь его в целости и сохранности домой.
— Да ты что! — попробовал защищать свое мошенническое достоинство Себастьян.
— Иди, иди, — ласково сказал Блас Кесада, подталкивая его к двери. — И не вздумай кому-нибудь рассказывать о своей благотворительной акции…

Глава 76

Виктория переменила решение позавтракать в каком-нибудь кафе. Она пригласила Бето к себе.
— Мне надо проведать сестру… До утренней репетиции у меня два часа. Мы успеем поговорить.
По дороге Бето рассказал ей об уходе из дома Чоле. Этим он и объяснил свое появление в ресторане: набегавшись в поисках Чоле по улицам, он почти машинально зашел в оказавшуюся на его пути «Габриэлу».
— Я очень хотел есть, а возвращаться домой вчера мне не хотелось…
— Повздорил с отцом?
— Да.
— Он обидел тебя?
— Думаю, справедливо, хотя…
— Уход Чоле связан с этим?
— Наверно… Она узнала, что отец накричал на меня… Должно быть, она испугалась и побежала меня искать. Такое с ней уже бывало. Она ведь мне как родная мать…
— Я знаю.
Бето вопросительно посмотрел на Викторию. Дома Луис Альберто и Марианна изредка заговаривали о Виктории как о танцовщице. После посещения Марисабель «Габриэлы» и ее восторженного отзыва о Виктории они даже решили в ближайшее время пойти в кабаре. Но Бето был удивлен тем, что Виктория, оказывается, посвящена в некоторые стороны жизни семейства Сальватьерра.
— Ты не удивляйся. Твой отец часто захаживал в «Габриэлу», когда еще не знал о твоем существовании. У него с Марианной был… конфликт, и он заливал его вином.
Она вдруг расхохоталась, вспомнив, как ей пришлось с помощью Вивиан транспортировать Луиса Альберто домой.
— Знаешь, Бето, он похож на тебя. Такой же ребенок! — И Виктория игриво мазнула его пальцами по носу. Запах этих пальцев показался Бето восхитительным! Как будто они не пахли самым обыкновенным мылом…
— А однажды с моей подругой Вивиан… Она танцует в нашей программе в полосатых штанишках… Так вот, однажды нам с Вивиан пришлось даже доставлять Луиса Альберто домой. — Она всплеснула руками. — Вот была умора!
Виктория прыснула в кулак и, переменив тон, сказала аденоидным голосом телепроповедника Эстанислао Матоса.
— Все возвращается на круги своя!
Бето улыбнулся и неожиданно почувствовал облегчение. Он посмотрел влюбленными щенячьими глазами на легконогую стройную спутницу, а та, посерьезнев, сказала:
— Думаю, есть и моя заслуга в том, что он тогда повел себя благоразумно… Ох уж эти мне мужчины!

Подходя к дому, Виктория предупредила.
— Сестру зовут Бегония. Она… немая. И у нее диабет.
Она не решилась рассказать Бето о том, что Луис Альберто намерен взять Бегонию к ним в дом на то время, что Виктория будет на гастролях на Кубе.
Виктория постучала условленным стуком и громко сказала:
— Бегония, я не одна, со мной Бето.
По этой фразе Бето понял, что Бегония знает, кто он. За дверью Бето услышал быстрые легкие шажки. Дверь распахнулась.
Перед ним стояла чуть уменьшенная копия Виктории. И эта копия показалась ему еще прекраснее оригинала.

Глава 77

Бегония быстро сделала невероятно вкусный омлет с ветчиной. И к нему подала большой салат из томатов, огурцов и авокадо с оливковым маслом. Поставила на стол хлеб, масло, сыр и кувшин с домашним лимонадом, в котором позванивали кусочки льда.
Двигалась она легко и грациозно, чуть вприскочку, покачивая головой, отчего ее густые длинные волосы отлетали то в одну, то в другую сторону.
Как истинная женщина, она чувствовала, что Бето любуется ею, но, как неопытная девушка, не могла (не умела еще) скрыть свое удовольствие от этого — вернее, скрывала настолько старательно, что порою лицо ее заливал румянец неправдоподобной яркости.
«А у вас есть музыкальное отделение?»— написала Бегония после завтрака: Бето уже успел рассказать ей, что учится на подготовительном отделении в школе художественного мастерства.
— Композиторское, — уточнил Бето.
— Бегония пишет песни, — сказала Виктория. — И музыку, и тексты на испанском и на нашем баскском языке…
— Спой, — попросил он Бегонию, совершенно забыв, что перед ним немая. «Вот болван!» — тут же обругал он себя. Бето сконфузился, с виноватым видом потянулся к Бегонии и поцеловал ее.
Она сорвалась и выбежала в соседнюю комнату.
Бето в отчаянии посмотрел на Викторию, но та ничего не успела сказать, так как Бегония уже возвращалась с большой гитарой.
Она села на высокий табурет, ссутулилась над гитарой, печально и виновато поглядела на Бето и тронула струны.
Тихие, необычно составленные аккорды еще до возникновения самой мелодии заворожили его чувственной скорбью существа, обреченного на вечное одиночество.
Играла Бегония. Пела Виктория, как понял Бето — слова, написанные сестрой:

На исходе дня
в гости ждет меня
на краю небес
нелюдимый лес.

Бето закрыл глаза и увидел диковинную сказочную чащобу.

Влажные слова
мне поет листва.
Что ты делаешь со мной.
лес мой, жадный мой
любовник!

Бето показалось, что он видит Бегонию, теряющую сознание на опушке шумящей разумной заросли, которая простирает к ней ветви-руки…

На траву полян
стелешь ты туман.
Ты сошел с ума,
мой милый!
Я пришла сама.

У Бето комок подступил к горлу. Какое одиночество должна испытывать немая девушка, отдающая себя в мечтах не юноше, а лесу, рассчитывая на взаимность и понимание стихии больше, чем на любовь живого сердца!..

Наготу свою
я не утаю
от листвы и трав —
в них твой добрый нрав
У воды ручья —
оторопь твоя.
Грубый нелюдим
в нитях паутин
ты мне мил один!

«Виктория стала поющей душой Бегонии», — подумал Бето и почувствовал, как по щекам у него покатились слезы. Не открывая глаз, он понял, что сестры заметили это, — неуловимо встревожились струны Бегонии и голос Виктории.

На какой-то миг
в омуте возник
твой печальный лик.

Поразительным было слияние двух сестер воедино! Со стороны каждый бы подумал, что играет и поет одна из них… Голос Виктории зазвучал устало, словно у нее не осталось сил.

От зеленых глаз,
от нескладных ласк
ухожу в слезах…
Поутру исчез
мой любовник лес
в синих небесах…

— Тебе нравится? — услышал Бето голос Виктории. Он открыл глаза.
«Тебе нравится?» — робко спрашивал взгляд Бегонии.
Бето утвердительно тряхнул головой, а потом помотал ею, словно сбрасывая с себя колдовской дурман увиденного наяву дикого леса.
— Сейчас я как раз репетирую этот номер, С музыкой и словами Бегонии, которые ты слышал. Номер называется «Блуждание по лесу любви». Придумаешь название лучше, получишь от нас какой-нибудь приз…
— «Свидание с лесом любви»?..
— Неплохо… Я покажу этот номер на Кубе, а по возвращении начну танцевать его у нас в кабаре… Хотя я с удовольствием ушла бы из него в какой-нибудь серьезный ансамбль.
Виктория помолчала и твердо сказала:
— Позвони домой.

Глава 78

Вернуть ребенка, похищенного Чоле, не составило труда. В полиции быстро нашли соответствующее заявление: описание одежды ребенка и его примет (включая золотой оттенок волос, не так уж часто встречающийся у мексиканской малышни) совпали с одежкой и личностью крошки.
Любительница танцев, ринувшаяся в салон во время разыгрывания там приза за лучшее исполнение ямайского «рэгги», оказалась нянькой, которую наняла одна канадская чета, работавшая в Мехико по программе объединения Мексики, США и Канады в один экономический регион.
Канадская чета отправилась в короткое турне на знаменитый тихоокеанский курорт Акапулько, не предполагая, что нянька обожает танцевать.
Растяпа нянька слезливо орала в трубку приметы младенца. Выехавшая на место похищения полиция попросила ее составить заявление, в котором самым запоминающимся местом было «потому как Хувенсио, пес поганый, залез в будку», что превратило парня в бейсбольной шапочке в сторожевого пса, а телефонную будку — в собачью конуру.
Нянька умоляла полицейских не сообщать родителям по их возвращении из солнечного Акапулько о ночной экскурсии их золотоволосого чада по Мехико-сити, приведя веский довод: «Что подумают канадцы о нас, мексиканцах?!» На что усатый полицейский ответил в том духе, что не надо путать нас, мексиканцев, с некоторыми особами…

Труднее было выяснить личность старой женщины, которая после того, как у нее отняли ребенка, впала в полную прострацию.
Она лежала на кровати ничком. Стонала. Не принимала пищу. Звала какого-то Бето.
С большим трудом ее удалось переодеть в чистое белье.
Это и помогло.
Из больничной прачечной сообщили, что в кармане ее замызганного халата обнаружен клочок бумаги с номером телефона.
К телефону подошла соседка Фелипа. Она знала от Марианны, что Чоле ушла из дома и не вернулась. Фелипа сообщила всем знакомым жителям квартала об этой нерадостной вести, попросив их глядеть в оба — не мелькнет ли Чоле в уличной толчее либо на рынке.
Фелипа голову давала на отсечение, что в уме ли, в безумстве ли, а Чоле непременно «вырулит» на родной квартал.
Радостная скороговорка соседки и ее счастливые вопли, оглушившие лейтенанта Эухенио Сепульведу, долго не давал ему возможности узнать адрес попечителей Чоле. Это удалось сделать с помощью длинного ругательства, вызвавшего на другом конце провода почтительное уважение к представителю власти, незамедлительно получившего номер телефона семейства Сальватьерра.

Глава 79

Бето набрал номер дома с волнением. В первый раз со времени переезда к родителям он не ночевал дома.
К телефону подошла Рамона.
— Нашлась Чоле. Луис Альберто поехал за ней в больницу.
— Где это? — с волнением крикнул Бето.
— Бето, не следует тебе туда ехать, ты с ними разминешься, — сказала Рамона. — Они скоро будут дома.
— В каком она состоянии?
— Привезут, узнаем…
— А почему не поехала мама?
— Она плохо себя чувствует…
Рамона не спросила, откуда звонит Бето и почему он не ночевал дома. С одной стороны, это обрадовало Бето, с другой — насторожило. Он осторожно спросил:
— Меня тоже искали?
— Зачем? — спросила Рамона и после небольшой паузы добавила: — Ты ведь у Виктории?
Опешивший Бето положил трубку и уставился на Викторию:
— Ты звонила ко мне домой?
— Нет, — совершенно искренне ответила девушка. — Они что, знают, где ты?
Бето растерянно кивнул. Потом широко улыбнулся:
— Мама Чоле нашлась!
От полноты чувств Бето обхватил Викторию за талию, поднял и закружил.
Она хохотала, отбивалась, как могла. Бегония схватила подушку и стала бить Бето. Он упал вместе с Викторией на ковер. Сестры начали его щекотать. Прижав локти к бокам, он вертелся на ковре, хихикая и дрыгая ногами.
Слава Богу — Чоле нашлась!

Глава 80

Весть о том, где находится Бето, шла в дом Луиса Альберто кружным путем.
Умберто видел, как Диди и Виктория уводили пьяного отпрыска семейства Сальватьерра из ресторанного зала.
Состояние Бето вызвало в нем противоречивые чувства. Первым было чувство острой зависти: совершенно очевидно, что сосунок Бето Виктории небезразличен. На смену этому чувству пришло другое, мстительное: кого не обрадует вид мертвецки пьяного соперника, пусть и бывшего!
Впрочем, действительно ли Марисабель разлюбила Бето? Действительно ли он — бывший соперник Умберто? Сестра Эслинда сомневалась в этом: по ее мнению, последняя выходка Марисабель, запретившей Умберто домогаться ее, свидетельствовала об обратном.
Умберто отважился позвонить Марисабель.
— Она гостит у Джоаны, — сказала ему Марианна, внутренне устыдившись слова «гостит», выдававшего ее желание как можно раньше заполучить приемную дочь обратно.
Умберто не решился сообщить Марианне о том, в каком состоянии он видел Бето в компании с Викторией.
Он позвонил Джоане.
— Добрый день, Джоана! Не могу ли я поговорить с Марисабель?
— Одну минуточку.
Десятисекундная пауза свидетельствовала о молниеносном обмене мнениями с помощью жестикуляции, результатом чего стало растерянное сообщение Джоаны о том, что Марисабель, по-видимому, ушла в училище.
Джоана предложила в собеседницы себя.
— Умберто, а как поживает отец?
— Грозится, если я не женюсь, привести в дом мачеху, — пошутил Умберто в надежде получить хоть какую-нибудь информацию по поводу того, не сменила ли Марисабель гнев на милость.
— Ах, Умберто! Видит Бог, мы с Карлосом не имели бы ничего против того, чтобы породниться с вами. Но ты сам знаешь, какая сегодня капризная молодежь…
Умберто поморщился от сознания того, что Джоана, не задумываясь, записала его, жениха дочери, в свои ровесники. Он сменил тему.
— Я вчера снова ужинал в «Габриэле» и так жалел, что рядом со мной не было Марисабель…
— Вы были в «Габриэле» с Эслиндой?
Произнесение Джоаной названия кабаре могло свидетельствовать о том, что она дает понять находящейся рядом с ней Марисабель, в каком направлении развивается беседа.
— Нет, она уехала с подругой в Акапулько. Я был в «Габриэле» один.
— Представляю, как одиноко вы себя чувствовали… Марисабель была в восторге от выступления в «Габриэле» одной танцовщицы. Кажется, ее зовут Виктория?
— Да, Виктория Хауристи, и она действительно великолепна! — подтвердил Умберто, обрадовавшись тому, что Джоана сама подставляет «розетку», в которую он воткнет свою мстительную «вилку». — Правда, вчера она выступила не только в роли танцовщицы…
— Что вы имеете в виду, Умберто?
Небольшое понижение уровня слышимости в трубке несомненно означало, что Джоана нажатием кнопки сделала доступным их разговор для Марисабель.
— Дело в том, что в ресторане был Бето. Бедняжка напился, стал скандалить, и если бы не Виктория…
Умберто загадочно помолчал.
— Что «если бы не Виктория»?
— Она на виду у всего ресторана увела его…
— Куда увела?
— По всей видимости, к себе…
— Бето? Пьяный? Ушел с танцовщицей? Уму не постижимо!
Умберто представил, какими большими глазами уставились друг на друга две разновозрастные красавицы, и еще немного накалил «розетку», повысив «напряжение» в информационном канале:
— Когда она вела его по проходу, публика аплодировала! Она так нежно прижималась к нему! Должно быть, слушала, как бьется его влюбленное сердце!
Умберто фантазировал в духе светской сплетни, и Джоане не оставалось ничего другого, как поддержать его тон.
— Бедный мальчик! Жертва кафешантанного искусства! Ах, Умберто, эта современная молодежь!..
Вторичное, на этот раз несомненно умышленное упоминание о молодежи отбило у него желание затягивать разговор.
— Я был бы рад пригласить вас и Марисабель отужинать со мной в любой день. Разумеется, это относится и к Карлосу.
— Я передам им ваше любезное приглашение…

Марисабель сама нажала на рычажок телефона.
— Мамочка, там у них что-то случилось!
Она вырвала у Джоаны трубку, которую та не успела положить, и набрала номер дома Сальватьерра.

Глава 86

После обеда Бегония отправилась на кухню мыть посуду, а Виктория, глядя в упор на Бето, сказала:
— Бето, мне не нравится, что ты зачастил к нам. Бегония нездорова, у нас много своих непростых проблем. А я чувствую, что ты нашел удобное место для пустого времяпрепровождения.
Она видела, что ее слова ранят самолюбивого парня. Этого она и добивалась. У нее не было другого способа поставить все на свои места. Пообщались, и хватит. Ему пора возвращаться домой. Она не хотела иметь проблемы с Луисом Альберто. Не из моральных соображений. Дело куда проще, прагматичнее: Луис Альберто обещал позаботиться о Бегонии, пока Виктория будет отсутствовать. Она не может подвергать опасности эту возможность.
Бето встал, губы его дрожали. Он махнул рукой и направился к двери. Виктория, поморщившись, прицокнула языком:
— Стой! Садись. Объясни, почему ты не пошел домой?
— Потому что не могу! Потому что меня топят, а я не знаю, как выбраться на берег! Потому что никто не хочет выслушать меня до конца!
С кухни прискакала испуганная Бегония, в фартуке, с тарелкой и кухонным полотенцем. Виктория подошла к сестре, обняла ее и шепнула:
— Не волнуйся, у парня разыгрались нервы, он хочет о чем-то посоветоваться со мной. — Она развернула ее и наподдала ей легкого шлепка. — Марш на кухню!
Виктория осталась стоять в дверях, прислонившись к косяку.
— Рассказывай.
— Твоя подруга Вивиан утверждает, что я… что мы… якобы этой ночью…
Виктория расхохоталась.
— Вивиан в своем репертуаре! Она и мне высказала свои подозрения. А ты сам не понимаешь, что это не так?
— Но она потребовала деньги за свое молчание! Она пригрозила рассказать отцу!
Виктория побледнела.
— И ты дал ей деньги? Говори, дал?!
— Дал…
— Сколько?
— По-моему, триста тысяч…
— Сколько, сколько?!
— Мне Себастьян подсунул конверт. Я так и не понял зачем… Там было триста тысяч. Я так испугался ее слов, что отдал ей весь конверт…
— Ты понимаешь, что этим ты как бы признал нашу…
Бето выпучил на нее глаза.
— Как можно признать то, чего не было?
Виктория мрачно покачала головой: ребенок, сущий ребенок…
— Слушай. Я хочу откровенно сказать тебе следующее. Состояние сестры очень серьезное. А тут еще… Вокруг квартиры какой-то дым сигарный… вьется. — Она помолчала и смущенно добавила: — Так как я должна лететь на неделю на Кубу, я посоветовалась с твоим отцом, куда лучше пристроить Бегонию. И он тут же предложил взять ее к вам… Падре Адриан, которому он обмолвился о нашем разговоре, тоже не прочь пригласить ее к себе.
Бето участливо кивал, слушая ее.
— Теперь ты понимаешь, чего я боюсь? В твоем конфликте с семьей мы с Бегонией оказываемся между молотом и наковальней.
Бето опустил голову. Потом посмотрел на Викторию. В его глазах было столько растерянности, что ей стало его жалко.
— Вот что, Бето. Вивиан я беру на себя. А ты возьми на себя примирение с отцом… Дома ведь уже знают, где… ты провел ночь. Должно быть, Вивиан и донесла. Впрочем, нет. Если бы она сделала это, ей нечем было бы тебе угрожать. Значит, нас увидел вместе кто-нибудь из твоих знакомых… Ну, конечно, Себастьян или Кики!
Бето отверг это предположение. Себас не стал бы сейчас шкодничать. Бето пришлось рассказать Виктории про похищенные четки, про то, как он выкупал их у негодяя и как того, по-видимому, заела совесть — стал бы он иначе возвращать триста тысяч, те самые, которые Бето отдал Вивиан.
— Так что вряд ли это сделал Себас, — заключил Бето. — А уж Кики ничего без ведома своего дружка не предпримет.
— Тогда, возможно, донес Умберто, жених Марисабель. Я видела его в зале. На этот раз он был один и громче всех мне хлопал, а лысина его сверкала, как ночью маяк! — развеселилась Виктория. — Его сестра мне проходу не дает! Но клянусь, моим мужем будет не женщина!
У Бето снова поднялось настроение. Все-таки Виктория замечательная девушка: как просто с ней, как разумно она мыслит!
Позвонив домой и узнав от Рамоны, что отец на работе, он набрал номер его офиса и сказал:
— Отец, я виноват перед тобой. Я тебя очень люблю и прошу только об одном — верить мне. Я могу вести себя не так, как следовало бы, могу что-то недосказать. Но я никогда тебе не солгу…
— Сынок, я не сомневался в этом. Прости, если обидел тебя. До вечера!
На глазах Бето блестели слезы, а душа его ликовала.
Виктория крепко его обняла и расцеловала. С кухни прибежала Бегония. Она тоже шутливо полезла целоваться.
— Ну, ну! — оттащила ее Виктория. — Рано еще!
Теперь они повалили на ковер Викторию, теперь Виктории пришлось вертеться на лопатках и визжать от щекотки…
Выйдя на улицу, Бето взял такси и через полчаса был дома…

Блас никогда не был женат. Но влюблялся не раз.
Он не мог причислить себя к разряду жарких донжуанов. С женщинами вел себя, как подобает настоящему мужчине. Он не любил, когда при нем рассказывали сальные подробности интимных подвигов. Ему не нравилась порнография и пошлые анекдоты.
Трудно сложилась его судьба, не раз он был на шаг от смерти в тюрьмах и в джунглях (в настоящих, где транспортировал оружие и наркотики, и в городских, где какое только зверье не встречалось).
Конечно, иногда он думал о том, что неплохо бы обзавестись семьей, детьми, но все откладывал это на будущее… Если только оно было ему суждено…
Вивиан ему нравилась.
У нее были тонкие черты лица, мягкая линия рук, нежная кожа. А полуоткрытые губы, казалось, были созданы для поцелуев. Она была по нему. Не раз, думая о ней, он вздрагивал и улыбался.
Но дальше тела ее не пускал. Ее оболочка не соответствовала содержанию.
Танцовщицы знали об их связи, некоторые завидовали Вивиан, относясь в то же время с уважением к Бласу, который не злоупотреблял в своем курятнике неоспоримыми правами петуха.
Самая веселая из них — мулатка с острова Гваделупы — Лулу говорила с милым французским акцентом обитательницы этого заморского департамента Франции:
— Я сюда работать приехала, а не!.. Платил бы побольше, а ухажера я себя и сама найду!
В последнее время Блас все чаще сердился на Вивиан за ее откровенную алчность. Он неплохо платил, а она все чаще намекала ему на то, что он скуп.
Блас ни разу в жизни не покупал женщину. Самолюбие не позволяло. Конечно, он тратился на них, платя за ужин в ресторане, за подарки, за поездку к морю. Но это были затраты косвенные, от всей души и по своей прихоти.
Намеки Вивиан начали раздражать его, а несоответствие ее привлекательности и мелочных притязаний вызывали приступы злобы.
Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, было обнаружение в ее сумочке знакомого ему конверта.
Он унизился до обыска, пока она спала. Возвращаясь ночью из туалета, он увидел, что ее сумочка открыта. Он подозревал, что она держит там наркотические таблетки, поэтому взял сумочку и, выйдя на кухню, ознакомился с содержимым этого аксессуара женского туалета. На дне лежал тот самый конверт с тремястами тысяч, которые Блас дал Себастьяну для успокоения Бето.
Первой его мыслью было: Себастьян расплачивается с Вивиан его же — Бласа — деньгами. Однако он тут же понял абсурдность этого подозрения: никогда Себастьян таких денег на женщину не потратит.
Тут же он подумал, что деньги Вивиан стащила у Бето, когда вместе с Викторией укладывала его спать, о чем она с энтузиазмом рассказывала Бласу. Это требовало проверки.
Он грубо разбудил Вивиан и, не дав ей времени протереть как следует глаза, сунул ей под нос конверт.
— Как к тебе попали эти деньги?!
— Ты рылся в моей сумке! — завопила Вивиан, но, получив хлесткую пощечину, запричитала: — Мне их Бето дал!
— За какие такие заслуги?
Вивиан, окончательно проснувшись, испуганно захлопала глазами. Слезливым голоском она запричитала, оправдывая свой неблаговидный поступок намеками на прижимистость Бласа:
— У меня копейки лишней нет! Я вся в долгах! Я его увидела, и сама не знаю, как это произошло, взяла да и ляпнула в шутку, что он по следам отца пошел, к Виктории нашей клеится, а он с перепугу в карман и деньги мне сует, а я что, отказываться буду? — И пошла «по второму кругу»: — У меня копейки лишней нет!..
Не в обычаях Бласа было до конца обнаруживать свои мысли. Прекратив допрос, он неожиданно сменил гнев на милость, улегся рядом с Вивиан и обнял ее. «Ревнует!» — со смешанным чувством радости и обиды подумала она, прижимаясь к Бласу.
— Что ты накинулся на меня! Подумаешь, деньги стрельнула у Бето…
Она зевнула и, уже засыпая, еле слышно промолвила:
— Сам-то разве не замышляешь ободрать Луиса Альберто?..
Лучше бы она этого не говорила.
Она уснула, не догадываясь, что ей суждено поплатиться не только за свою неразборчивость в добыче средств для покупки наркотиков, но и за чрезмерную наблюдательность.

Глава 87

Наутро, уходя от Вивиан, Блас, как бы не придавая этому особого значения, сказал ей:
— Вивиан, прошу тебя, радость моя, не приставай больше к младшему Сальватьерра. Не тяни из него деньги.
— Что ты так опекаешь этого сосунка!.. Для него деньги не деньги. Ладно, раз ты просишь, больше не буду…
— Не хочу лишаться таких именитых клиентов.
— Зачем объяснять, я же сказала!
— Вот возьми. — Блас бросил ей в сумочку несколько крупных ассигнаций. — Прилетим с Кубы, я тебе повышу жалованье.
Она полезла к нему целоваться, и он великодушно дал себя помусолить прекрасным, но холодным губам надоевшей ему куклы.

— Ты проследил, отдал ли Себас деньги Кики? — спросил Блас вышибалу Диди.
— Твой конверт запечатанный он ему в штаны точно сунул, — ответил Диди.
— А сверх того?
— Больше ничего. Только твой конверт из бокового кармана вынул и отдал Бето. Он и это едва успел, Бето его чуть бутылкой не угрохал!
— Гляди, какой боевой…
Блас задумался. Как он и предполагал, Себастьян все деньги не отдал.
Он велел Диди как можно скорее разыскать его и прислать к нему.

— Почему ты не отдал Бето весь долг?
Себастьян внимательно посмотрел на Бласа и понял, что финтить бесполезно.
— Не успел… Он чуть мне бутылкой не двинул…
— Вот это похоже на правду, — одобрительно сказал Блас, давая понять пройдохе, что ему все известно и что хотя он суров, но справедлив, когда ему не лгут. — Так что изволь вернуть ему деньги как можно быстрей! Мы улетаем на Кубу. Сроку у тебя пять дней!
Блас заранее знал, что ответит ему на это Себастьян: это и была ловушка.
— Где я за такое время столько денег раздобуду! Я ведь деньги раздал по карточным долгам!
— Тогда придется отработать.
— А что нужно делать?
— Придет время, объясню…

Пора было заняться похищением Бегонии.
Итак, под видом специалиста по борьбе с грызунами Диди в присутствии домовладелицы заглянет во все квартиры дома, в том числе и в квартиру Виктории.
Конечно, сделать это надо, когда та будет на репетиции, Блас проследит за этим. Диди должен разыграть добряка и понравиться Бегонии.
В день похищения Диди без ведома домохозяйки постучится к Бегонии и назовется и, когда та откроет ему, усыпит ее хлороформом. По черной лестнице перенесет ее в мансарду. Себастьян и Кики, которые ничего не будут знать о задаче Диди, будут стоять на стреме у входа в дом, чтобы отвлечь внимание домохозяйки или жильцов, если вдруг они появятся.
В мансарде уже будет находиться врач, которого в тюрьме, где сидел Блас, товарищи по отсидке звали Скальпелем. Он должен обеспечить тщательнейший уход за больной девушкой, чтобы Блас — в роли спасителя мог «вручить» ее в «полной кондиции» Виктории, разумеется, после получения выкупа.
Блас немедленно оповестит Викторию о похищении Бегонии и определит размер выкупа, а та непременно бросится к Луису Альберто.
В том, что он тут же отреагирует на трагическое происшествие, Блас ни минуты не сомневался: подслушанная им интимная беседа в ресторане между Луисом Альберто и Викторией, когда она попросила его об опеке Бегонии на время ее отсутствия, и его дружеская озабоченность судьбой сестры танцовщицы полностью гарантировали успех криминального умысла.

Себастьян догадывался, что Блас затевает нечто неординарное и что ему в этом уготована всего-навсего вспомогательная роль.
Это его раздражало. Ему не нравилось ходить в упряжке.
Он всегда мечтал действовать самостоятельно, но человек предполагает, а Бог располагает: не стал он крупным воротилой. Под началом у него только придурок Кики.
На нем он и вымещал зло.
В последнее время Кики обтяпывал делишки на стороне, не посвящая в них Себастьяна, и это его настораживало. Не только потому, что Кики утаивал от него свои барыши, — попадись он в лапы полиции, не миновать и Себастьяну каталажки. Он знает Кики как облупленного: двинут ему разок по шее, он и мать родную продаст!
Особенно беспокоило Себастьяна то, что Кики сбывает наркотики в школах, — за это власти карают сурово!
Кроме того, в последнее время он начал приторговывать также порнографическими открытками собственного производства.
Две недели назад Кики показал несколько таких открыток Себастьяну, нагло предложив купить их: довольно гнусные сюжеты, крупные планы промежностей, конечно, без лиц волосатого участника и совсем юной участницы примитивной фотографической оргии.
Себастьян послал Кики к дьяволу, сказав, что если вдруг захочет полюбоваться на голых девочек, то купит лучше «Плейбой» или «Пентхауз», а не эту дрянь.
Себастьяна больше всего насторожило то, что на следующий день Кики, указав на проходящую мимо скромную школьницу, глумливо похвастался, что на порноснимках снята именно она. На вопрос Себастьяна, кто исполнил роль соблазнителя, Кики загадочно устремил глаза к небу…
Нет, не нравилось все это Себастьяну. Он не был моралистом, но «загреметь» из-за идиота, который наверняка попадется и выложит в участке помимо своих также и совместные дела и аферы Себастьяна, — такая перспектива его никак не устраивала.

Глава 88

Луис Альберто избавил Бето от объяснений. Он обнял сына и рассказал ему о состоянии Чоле.
— Отец, я хочу как можно скорее ее увидеть!
— Врач сказал, что это сейчас может только усугубить ее состояние.
— Но хотя бы что-то купить ей!
— Она ни в чем не нуждается, — Луис Альберто улыбнулся. — И есть ангел-хранитель, который навещает ее. Вернее, ангелица…
— Не понимаю.
— Я же рассказал тебе о том, что на ее ненормальное состояние обратила внимание одна девушка. Это студентка-психолог Клаудия Сеа. У нее добрая душа, она навещает Чоле, приносит ей фрукты и цветы.
— Я хотел бы сделать то же самое…
— Видишь ли, только ее Чоле не боится. Доктор считает, что визиты Клаудии благотворно воздействуют на Чоле… И наше присутствие пока не обязательно.
— Неужели она мне не обрадуется?
— Каждый из нас напомнит ей о случившемся. Я ли это, ты или мама, в ее теперешнем состоянии мы являемся только раздражителями, а это для нее самое опасное.
— Ты видел эту девушку?
— Нет. Но я разговаривал с нею по телефону и пригласил ее к нам. — Луис Альберто расхохотался, назидательно подняв указательный палец. — Она проведет у нас анкетирование!
— Уж не «гуманистка» ли она?
— Вроде бы не «гуманистка». Она занимается проблемами народонаселения…
Луис Альберто оценил шутку Бето.
В последнее время на улицах не стало прохода от юнцов и девиц, пристающих к прохожим с требованием заполнить анкету с вопросами одного аргентинского, с позволения сказать, философа-«гуманиста» с явными замашками фюрера.
Его шумные появления на телеэкранах в окружении холеных полуграмотных соратников, пустопорожние рассуждения о гуманности и сами идеи, похожие на силос из различных философских работ, резко контрастировали с понятием человечности, требующей не словопрений, а реальной помощи голодным и униженным людям, которых немало в разных уголках земли. Этот словесный «силос» был явно рассчитан на приобретение голосов избирателей, которые продвинут еще одного демагога к власти. Жажда ее была написана у него на лице.
Увидев его как-то на экране в шумной толпе подобострастных почитателей, Луис Альберто вспомнил изречение его соотечественника, аргентинского поэта Антонио Поркья: «Сто человек — одна сотая часть человека…»
— Нет, она не «гуманистка»! — рассмеялся Луис Альберто. — Разве «гуманистка» проявила бы такое внимание к незнакомой старой женщине, сидящей в подземном переходе с ребенком на руках…

Две мысли не давали Бето покоя: Вивиан с ее угрозой сообщить отцу о его «грехе с Викторией» и шнурок от четок, которые Себастьян то ли забыл ему отдать, то ли умышленно оставил у себя.
Он позвонил Себастьяну.
— Себас, что за деньги ты мне подсунул?
— Не подсунул, а вернул. Хотел и остальные отдать, да ты за бутылку схватился… Я отдам…
Эта мысль понравилась Бето: вот и будет денежный запас на случай, если Вивиан станет тянуть из него новые деньги.
— Хорошо, — сказал он как можно более «мафиозным» голосом. — Ловлю тебя на слове! И вот что еще! Немедленно отдай шнурок от четок!
— Что орешь! Приходи в восемь к «Габриэле», я вынесу…

Присутствовавший при этом разговоре Кики навострил ухо: со слов Себастьяна он понял, что тот вынесет Бето оставшийся долг.
Его рука сжала в кармане кастет…

Глава 89

Настроение Марисабель все больше удручало Джоану. Ее переезд к ним не принес родителям ожидаемого счастья.
— Ничего, — успокаивал жену Карлос, — надо потерпеть, она привыкнет.
— Я понимаю! — отвечала Джоана со слезами на глазах. — Но пойми и ты, разве об этом я мечтала, когда нашла ее и долгие месяцы ждала, когда, наконец, смогу прижать ее к груди, как дочь!
Карлос отшутился:
— Мы с ней долго не виделись… Целую жизнь.
Своими переживаниями Джоана поделилась по телефону с Марианной.
— Понимаешь, дорогая, она ходит как в воду опущенная. Я никак не могу до нее достучаться. Уезжает на занятия, приезжает, поест, поспит, сидит у себя. Когда я вхожу, она хватает книгу и говорит, что на завтра много задали.
— А что Умберто?
— С Умберто мы покончили, — нервно засмеялась Джоана. — Нам его лысина не нравится. И еще, видите ли, он таращится на Викторию. А кроме того, понимаете ли, у него сестра лесбиянка!
— Джоана, ты сама знаешь, что для нашей девочки Умберто был всего лишь картой в игре с Бето… Ты упомянула Викторию?..
— Да, танцовщицу из «Габриэлы». Во время последнего похода туда Марисабель сделала вывод, что Виктория нравится как Умберто, так и его сестре. К тому же Марисабель взбрело в голову, что сестра Умберто и на нее заглядывается. Прибавить к этому, что и Умберто, и Бето, по ее мнению, отвернулись от нее… Она считает, что не может и никогда не будет пользоваться успехом у мужчин!
— Это наша-то красавица?!
— Марианна, не смейся! Меня это очень беспокоит!
— Может быть, еще раз пригласить доктора Смита?
— Знаешь, я неоднократно об этом думала. Но если ее снова начнет посещать психиатр, не вобьет ли она себе в голову, что у нее не все в порядке?
Как бы там ни было, женщины договорились как можно скорее вытащить Марисабель из дома.

Обеспокоил Джоану и разговор с преподавательницей танца — одной из двух преподававших в училище русских балерин-сестер, Катей.
— Джоана, — сказала ей при встрече Катя. — Что происходит с Марисабель? Она стала такой невнимательной на занятиях… Прости меня за вопрос, может быть, у вас какой-нибудь конфликт дома?
— Ах, Катя, конфликт простой, она снова поссорилась с Бето, и ссоре этой не видно конца…
— Это бывает с девушками, сами были молодыми!
Катя знала о неожиданных событиях в жизни молодых людей, которые в один прекрасный день «переменили» родителей, знала о взаимных симпатиях Бето и Марисабель. Она часто видела их вместе на стадионе — общей собственности училища Марисабель и школы Бето и любовалась сначала «братом и сестрой», а потом «женихом и невестой».
Марисабель души не чаяла в Кате, обворожительной тридцатилетней блондинке из Новосибирского театра, которая вместе с младшей сестрой Дарьей осталась в Мексике в суровые времена, когда подобные поступки были чреваты самыми неожиданными последствиями.
В те драматические для сестер дни Джоана приняла участие в их судьбе. Они входили в труппу молодых артистов балета России, сопровождавших министра культуры во время его визита в Мексику. Джоана была ответственной за репетиции. Она сразу подружилась с сестрами, уровень мастерства которых поразил ее и мог бы открыть им дорогу в любой серьезный театр на континенте.
Джоана живо интересовалась условиями жизни и заработками балерин в России и с удивлением узнала о мизерных окладах и полной зависимости от прихотей театральных и городских чиновников, слепо подчинявшихся указаниям столичной бюрократии.
Однажды она была свидетельницей паники, возникшей у руководства делегацией в связи с появлением «американских купцов» — менеджеров из США, которые прилетели в Мехико посмотреть на русский молодой балет.
Джоане передалось нервное напряжение, которое испытывали молодые артисты, она знала о судьбе Нуриева и Барышникова, и, когда однажды Катя осторожно заговорила с Джоаной о том, что они с Дарьей мечтают остаться, она уверила их, что, если это произойдет, они могут рассчитывать на ее советы и посильную помощь.
Сестры не вернулись в Россию. Джоану подкупило то, что они сделали это, так как были сиротами, и за их поступок некого будет дома наказывать. «Что за страна, — с печалью подумала тогда Джоана, обожавшая русское искусство. — С одной стороны, бесплатно обучает сирот балету, а с другой — преследует родителей-заложников, чьи дети хотят работать в других странах!..» Джоана устроила сестер вначале в труппу театра в Гвадалахаре, а затем в училище, где теперь занимается Марисабель.
— Знаешь, Джоана, у Дарьи день рождения. Приезжайте с Марисабель к нам. Будут сибирские пельмени!
Джоана от всей души поблагодарила Катю за приглашение, ее тронуло желание подруги развлечь Марисабель.

Глава 90

Ровно в восемь Бето был в скверике напротив входа в «Габриэлу».
Точен был и Себастьян.
Он буркнул, что с возвращением денег придется немного повременить — он раздал кое-какие карточные долги (это было отчасти именно так), а оставшиеся триста тысяч вернул Бето. Но он надеется в ближайшее время сорвать хороший куш, и тогда уж…
Конечно, Бето очень хотелось возвратить Марианне потраченные ею деньги, но он понимал, что никогда не дождется их, и перешел к делу, которое интересовало его в первую очередь.
Себастьян предвосхитил его вопрос и протянул ему запечатанный конверт, в котором лежал шнурок.
Прощупав шнурок через бумагу конверта, Бето положил его в задний карман джинсов и встал.
— Себастьян, прошу тебя, прекратим наши встречи. Считай, что мы незнакомы. Ты знаешь, я хотел быть тебе верным другом. Но наша дружба не раз приносила мне несчастье…
«Богатеньким стал! — заканючил про себя завистник. — Якшаться не хочет, гаденыш!» Он оскалился:
— Нужен ты мне!..
Снова взяв «мафиозный» тон, Бето на всякий случай припугнул пройдоху:
— Как бы тебе самому не нарваться на неприятности! Если отец займется тобой, ни один адвокат тебя не вытащит. Я о тебе же пекусь, Себас!..
Трусоватый приятель оценил серьезность угрозы и примирительно сказал:
— Учту, братец.
На том и расстались.

Себастьян направился в «Габриэлу», а Бето шагнул в одну из безлюдных в это время аллей, которая выводила к автобусной остановке.
Быстро темнело.
Через какую-то минуту Виктория, заболтавшаяся в вестибюле с Лулу, увидела входившего в ресторан Себастьяна. Она спешила домой и, расцеловавшись с мулаткой, вышла на улицу и направилась к скверу.
Навстречу ей выскочил из кустов Кики, помчавшийся в «Габриэлу».
«Где один, там и другой», — подумала Виктория…

Бето шел по аллее, когда из-за дерева к нему метнулась тень. Это был Кики.
Он нанес Бето удар кастетом по голове и быстро обшарил его карманы. Но нашел в них лишь несколько сотен. В конверте, торчавшем из заднего кармана, ничего, кроме какого-то шнурка, не оказалось. Чертыхнувшись, Кики скрылся за деревьями…

Виктория чуть не споткнулась о тело Бето, он застонал.
Она вскрикнула и склонилась над ним, а когда узнала Бето и, коснувшись его волос, ощутила на руке кровь, побежала обратно в «Габриэлу» вызвать полицию и «скорую помощь».
— Что случилось? — спросил ее Себастьян, стоявший вместе с Кики около телефона.
— Да, что случилось? — вякнул, побледнев, Кики.
— Кто-то напал на Бето Сальватьерра и пробил ему голову.
— Вот бандиты! — неуверенно, но с большим пафосом, воскликнул Кики.
Себастьян внимательно посмотрел на него, — тот забегал глазами…
Виктория вернулась на место происшествия, где около Бето уже стояли три прохожих.
Полицейские и «скорая помощь» прибыли почти одновременно. Пострадавшему перевязали голову.
Полицейский попросил его внимательно проверить, не пропало ли что-нибудь?
— Несколько сотен песо, — ответил Бето, с радостью увидев, что рядом валяется конверт и в нем лежит вожделенный шнурок.
Полицейский записал адрес Бето. Цель покушения для него была абсолютно ясна.
Врач сказал, что молодой человек не нуждается в госпитализации, но спросил, не надо ли доставить его домой? Ему необходим постельный режим и наблюдение врача, чтобы проконтролировать заживление раны и убедиться в отсутствии побочных эффектов травмы.
Бето поблагодарил, и через пятнадцать минут, к ужасу Марианны, он, в сопровождении врача и Виктории, входил в дом: на голове у него белела чуть окровавленная повязка.
— Сеньора! — сказал врач. — Поздравляю вас с благополучным исходом! А вы, юноша, не ходите по аллеям Мехико с наступлением темноты. У нас и без вас хлопот хватает!
Виктория поблагодарила Марианну за приглашение остаться на ужин, но воспользовалась любезностью врача, предложившего доставить ее домой.
— Бето, дорогой мой, — всплакнула на груди сына Марианна, — когда окончатся твои несчастья!
Он вытащил из конверта шнурок и победно потряс им.
— Теперь Сор Хуана Инес де ла Крус, пребывающая на небесах, может не беспокоиться за свои четки!
— Ну что мне с ним делать! — улыбнулась сквозь слезы Марианна, обращаясь к Рамоне.
— Уложить в постель, — последовал лаконичный ответ. Взгляд Рамоны был задумчив. Скорее всего знахарка мысленно выбирала наилучшее сочетание трав для приготовления снадобья для врачевания ран.
Ее далекие предки, получавшие немало ранений в голову от тяжелых палиц в бесконечных сражениях с соседними народами, придавали подобным снадобьям первостепенное значение…

Глава 96

Блас набрал номер телефона домовладелицы-балерины и учтиво сказал:
— Донья Алисия? Говорит Исидро Мендес. Как поживает усатый палач?
— О, спасибо! Он сегодня не притронулся к рыбе! Значит, мышам не поздоровилось.
— Благодаря Сталину вы можете сэкономить на рыбе целое состояние!
— Ах, разве может он справиться со всеми! Как бы они сами его не слопали!
— Именно этого я и боюсь. Скажите, может ли вас сегодня навестить обещанный мной специалист по борьбе с грызунами?
— Конечно!
— Его зовут Пепе…
— Пепе, а дальше?..
— Можно без фамилии! Он простой славный парень. Передаю ему трубку… Но прежде напомню, что завтра я должен отвезти вас в музыкальный салон, где получены новые записи Пласидо Доминго.
— Ах, дон Исидро, вы так любезны! — завизжала от радости былая слава провинциального кордебалета.
Кики приветствовал сеньору Алисию Сеа и обещал приехать к ней через полчаса для ознакомления с объектом.

Блас попросил Вивиан о дружеской услуге: под любым предлогом задержать Викторию на случай, если она в течение двух часов вознамерится уйти с репетиции.
Для страховки он приказал также Диди следить за тем, чтобы Виктория не покинула кабаре до окончания репетиции, а если она захочет это сделать — немедленно сообщить ему.

Кики появился у доньи Алисии с букетом цветов и приблизительным знанием того, какими безвредными для людей и домашних животных препаратами выводят грызунов.
Донья Алисия радостно защебетала и повела «специалиста» осматривать дом. По пятам за ними следовал Сталин, очевидно желая подслушать секреты фирмы. Однако Пепе-Кики, по-видимому, свято их хранил, в основном нахваливая донью Алисию и ее усатого тирана.
С замиранием сердца подошел он к квартире 12-А.
— Это я, девочка! Донья Алисия! Открой нам.
Бегония посмотрела в глазок. Действительно, за дверью стояла донья Алисия, с наушниками на голове и котом на руках. За ее плечом виднелось улыбающееся лицо Пепе-Кики.
— Здравствуйте, милая сеньорита! Любите ли вы животных? — спросил он, поцеловав Сталина, сидевшего на руках у доньи Алисии.
Бегония широко улыбнулась и кивнула, погладив кота.
— Значит, вы любите и мышей? — комично ужаснулся Кики, прижав руки к груди.
Бегония беззвучно захохотала и замотала головой.
— Спасибо, сеньорита! Мы со Сталиным их не любим! Как специалист по борьбе с грызунами обещаю вам быть беспощадным!
Он бегло осмотрел квартиру, приговаривая: «Так, польем здесь, а здесь посыпем…»
Три раза прозвонил телефон. Бегония подошла к аппарату и, дождавшись нового звонка, сняла трубку. Она слушала, то и дело постукивая по трубке карандашом. Это удивило Кики, но он понял, что таким способом Бегония отвечает на вопросы того, кто знает этот условный код.
Звонила Виктория, сказавшая, что репетиция под музыку и слова Бегонии идет успешно.
— У тебя все в порядке? Ага. Укол себе сделала? Умница…
Осмотрев помещение, галантный гонитель мышей поцеловал ручку милой сеньорите, откланялся и отправился с доньей Алисией осматривать другие помещения.
Вечером Бегония написала Виктории о том, что приходила донья Алисия со специалистом по борьбе с мышами.
— Наконец-то! — обрадовалась Виктория.

Глава 97

Звонок частного детектива Серхио Васкеса не застал Викторию врасплох — Луис Альберто предупредил ее о том, что попросил его расследовать случай, напугавший Бегонию.
Они встретились в корейском кафе самообслуживания, куда его пригласила Виктория. Оно славилось тем, что оплата производилась по весу набранной в пластиковые тарелки пищи — цена была одна и та же, будь то килограмм мяса или килограмм капустного салата.
Виктория рассказала сеньору Васкесу о том, что недавно к ней приехала сестра Бегония.
— Она немая, и у нее диабет. Сестра очень чувствительна: ее напугал человек, задержавшийся около их двери.
— Она ассоциирует его с табачным дымом, — сказала Виктория. — Может быть, это ей только кажется… Недавно она снова почувствовала этот запах.
Она рассказала также, что Бето, сын дона Луиса Альберто, который как раз в это время наведался к ним, столкнулся в коридоре, который вел к лестнице, с бородатым человеком, курившим сигару.
— Был ли это тот самый человек или кто-то другой, сказать затруднительно, ведь сигары курят многие. Хозяйка, донья Алисия, сообщила ей, что этот милый сеньор приходил по поводу снятия квартиры в их доме, и она показывала ему некоторые свободные.
Серхио Васкес поблагодарил Викторию и, прощаясь, поинтересовался, многие ли знают о приезде сестры?
— Почти никто, — ответила Виктория.
— А у вас на работе?
— Разве что моя подруга Вивиан.
Серхио Васкес помолчал и неожиданно спросил:
— Бето часто захаживает к вам?
Виктория пристально посмотрела на него и холодно спросила:
— Это и есть главная цель вашего визита? О сестре вы спросили «для разминки»?
Серхио Васкес опешил, но сказал, глядя прямо в глаза Виктории:
— Я не пользуюсь столь дешевыми методами, тем более в общении с такими проницательными и нервными особами, как артисты!
— Шпионить за Бето вам поручил Луис Альберто?
— Нет! Но в нашей профессии важны все детали. И вам, как другу семьи Сальватьерра, я доверительно скажу, что мне также поручено разобраться в деле, которое поставило Бето в трудное положение.
— Я это и имею в виду! Не успел парень сорваться, как отец посылает сыщиков!
Серхио Васкес ничего не понимал.
— Вы имеете в виду компрометирующие его фотографии?..
— Ах, уже и фотографии сделали!
— Успокойтесь, прошу вас.
Сыщик улыбнулся. Он понял, что они оба пошли по неверному пути. Ей-то это простительно, но каков он — опытный волк!
— Я упомянул о фотографиях, на которых он изображен в обнимку с одной девушкой, что привело к скандалу в доме… Это дело с вами не связано.
Виктория поняла, что ошиблась. Она сконфуженно улыбнулась, надула щеки и ударила по ним кулаками, издав звук, напоминающий лошадиное фырканье. У них с семье всегда так делали, когда попадали впросак.
— Очень прошу вас простить меня. Артисты действительно народ нервный. Но у меня особенно много причин для волнений… Здоровье сестры оставляет желать лучшего.
— Я много наслышан о вашем таланте…
— Это явное преувеличение. Впрочем, может быть, вам и понравится. — Она протянула частному детективу визитную карточку ресторана-кабаре «Габриэла».

Глава 98

— Да что у вас, гнездо, что ли, возле нашего дома?! — воскликнула Виктория, когда в подъезде к ней подошел улыбчивый сеньор, назвавшийся Паскуалем Кориа и представившийся частным детективом. — Один уже был! А вы кого будете представлять?..
Пато был задет. Однако обрадовался, что с самого начала узнал нечто немаловажное — Викторией уже «занимаются», и, по всей видимости, тоже частный сыск.
— Чтобы у вас не было никаких подозрений, скажу, что я представляю интересы дома Сальватьерра.
— Вот новость-то!.. — съязвила Виктория.
— Ну, раз вы сами мне выложили, что передо мной к вам приходил человек, который, как и я, интересуется вами по поручению дома Сальватьерра, остается спросить, не сеньором ли Луисом Сальватьерра был направлен к вам мой коллега.
— Кем же еще, если вы не знали о его существовании? А вот вас донья Марианна прислала…
«Вот конфуз, — подумал Пато, — попался на простом логическом упражнении…»
— Вы правы, сеньорита Виктория. Но чтобы у вас не было ко мне неприязни, скажу вам, что я был первым человеком, который подружился с доньей Марианной, когда она впервые попала в Мехико. И подозреваю, что вас тогда еще не было в солнечной системе.
— Уже была…
Виктория улыбнулась, открыто и немного застенчиво: она готова была отвечать на вопросы этого высокого седеющего человека.
— Сеньор Кориа, вы, должно быть, по поводу Бето?
— Конечно. Мать обеспокоена произошедшим, боится, что последним нападением опасность не исчерпана. Что это, нападение с целью ограбления или месть?..
— Как я могу вам ответить?
— Все это риторические вопросы. Так сказать, размышления вслух. А конкретно меня интересует, как вы обнаружили Бето?
Виктория нахмурилась, вспомнив простертого на земле Бето. В тот момент она подумала о худшем.
— Вы первая наткнулись на него, не так ли? Собственно, только за этими подробностями я и пришел к вам… И не забыть… Раз уж с вами работает детектив по поручению сеньора Сальватьерра, очень прошу вас не говорить ему о моем появлении… Это просьба доньи Марианны, которая боится… насмешек мужа. Хорошо?
Виктория кивнула и сказала:
— Я спешила из варьете и в аллее, ведущей к автобусной остановке, увидела лежащего человека, дотронулась до его головы и обнаружила кровь.
— Было еще не темно?
— Темнело…
— В этом месте многолюдно?
— Только когда подходит автобус…
— Вы кого-нибудь заметили до или после того, как увидели Бето?
— Я побежала обратно в варьете, чтобы вызвать полицию и «скорую помощь», а когда вернулась, увидела около Бето трех прохожих. У него пропало несколько сотен. Я считаю, это нападение с целью ограбления.
Виктория думала, сказать ли сеньору сыщику о подозрении, которое возникло у нее, когда она вспомнила, вернувшись в вестибюль, о том, что перед входом в сквер ей повстречался Кики?
— Вы хотите что-то добавить?
— Нет, — ответила Виктория.
Такое сообщение равнозначно доносу она не могла взять на душу подобный грех. В конце концов, у выхода из сквера перекрещивается несколько аллей…

Глава 99

Незадолго до этого один из старых друзей Серхио Васкеса обнаружил в ранце своего сына пачку порнографических фотографий самого грязного пошиба.
Сихисмундо Буэно был человеком крутого нрава, в недавнем прошлом известным боксером. Первым побуждением его было устроить сыну хорошую взбучку, узнать, где он достал эту пакость, и наказать тех, кто занимается производством и распространением подобной продукции среди школьников. Сам-то он видел в детстве и не такое, но сейчас в детстве пребывал его сын…
Жена, которой Сихисмундо показал фотографии, с интересом просмотрела их и сказала, что если он тронет сына пальцем, то она сама пойдет сниматься в разных позах, и не с ним. У отца хватило юмора и ума не трепать нервы сыну, а прибегнуть к совету Серхио.
Однажды Серхио его здорово выручил, разоблачив на жену тренера, которая заявила мужу, будто живет с его подопечным. Эту кашу заварили хозяева его противника, у которого было мало шансов на победу.
Утрата тренера за месяц до ответственного боя не оставляла Сихисмундо шансов на успех.
Серхио доказал, что лгунья была в заговоре с тренером противника, который обещал жениться на ней после поражения Сихисмундо.
Ознакомившись с доказательствами, предоставленными частным детективом, муж выгнал обманщицу до матча, а Сихисмундо, к его ликованию, расквитался за его обиду, послав противника в глубокий нокаут уже в пятом раунде…
Сихисмундо рассказал Серхио по телефону о своей находке, и сыщик попросил забросить фотографии ему.
— Получишь большое удовольствие! — пошутил экс-боксер.

Фотографии провалялись у него в столе около недели. Вспомнив о них и внимательно просмотрев, он собрался бросить их обратно в ящик письменного стола, как вдруг его внимание привлекла одна деталь!
Он взял лупу и вгляделся в то фото, на котором крупным планом виднелся локоть партнерши.
Локоть как локоть, если бы не характерные большие родинки, складывающиеся в нечто напоминающее созвездие Большой Медведицы.
Где-то он уже видел подобный «крап»…
Ба! Да это же!..
Он открыл ящик другого стола, вытащил большой зеленоватый конверт и высыпал на стол фотографии Бето и Лили.
Так оно и есть!
Вот она тянется к его губам, чуть ли не насильно притягивая его сконфуженное лицо к своему, а на локте поднятой руки — вот оно! — созвездие Большой Медведицы.
Ай да Лили! Хороша невеста для продолжателя рода Сальватьерра!
Не представляло большого труда наметить план действий, но прежде надо было посоветоваться с сеньором Сальватьерра. Частный сыск предполагает тесное общение с заказчиком, дабы нюансы расследования не нанесли ущерба репутации того, кто хочет узнать тайное.
Бывали случаи, когда факты пугали и сыщика просили забыть о задании.
Серхио Васкес позвонил Луису Альберто и договорился о встрече.

Глава 100

Луиса Альберто обрадовало сообщение Серхио Васкеса: если удастся изобличить Лили, снятую на порнографических открытках тем же человеком, который сфотографировал ее и Бето в парке Чапультепек, это позволит Бето и Марисабель окончательно избавиться от взаимных подозрений.
Он одобрил намерение сыщика добиться от Лили имени негодяя и попросил в случае удачи передать интриганке от его имени несколько слов…

— Сеньорита Лили? — спросил тяжеловес Сихисмундо Буэно, набравший номер Лили, и подмигнул стоявшему рядом другу — сыщику Серхио Васкесу.
— Это я.
— У меня к вам дело.
— Какое?
— Кики вам тут записочку оставил…
— А почему сам не позвонил?
— Почем я знаю…
— А где это?
Сихисмундо назвал адрес спортивного зала, где он работал тренером.
— Кого спросить?
— Спросите Крошку Сихисмундо.
— Через полчаса буду.

Пато позвонил Марианне. Сначала он проинформировал ее о том, что Луис Альберто сам нанял частного детектива.
— Откуда ты это взял?
— Мне сказала Виктория.
— А при чем тут какой-то частный детектив?
— Видишь ли, Виктория поделилась с Луисом Альберто опасениями, связанными с ее сестрой…
И Пато пересказал Марианне то, что сообщила ему Виктория.
— Я думаю, это никак не должно тебя волновать. В подобной ситуации логично, когда беззащитная девушка ищет покровителя. И Луис Альберто, как настоящий кабальеро, попросил частного детектива разобраться в этом.
— Ну-ну, — буркнула Марианна.

Едва Лили вошла в пустой спортивный зал, Серхио Васкес бросил взгляд на ее локоть.
Родинки были на месте. И выглядели они еще соблазнительнее, чем на фотографии.
Лили сразу почувствовала недоброе, но Сихисмундо, преградив ей путь к отступлению, запер дверь на ключ.
— Я буду кричать! — пригрозила она.
— Очень хорошо! Когда сюда придет полиция, я покажу вот эти фотографии, — и сыщик вынул из бокового кармана порнографические открытки.
— Какое я к этому имею отношение? — дерзко крикнула Лили.
— Поглядите получше, — сказал Серхио Васкес.
Лили сразу узнала себя и побледнела: вот, оказывается, почему время от времени вспыхивал свет в лаборатории Кики, когда она «расплачивалась» с ним за фотографирование в парке Чапультепек.
Она тут же взяла себя в руки. Ведь на этих снимках («А я неплохо смотрюсь голой!») нет ни ее лица, ни лица Кики.
— Какое я к этому имею отношение? — переспросила она. Однако теперь не так дерзко.
Серхио Васкес молча ткнул пальцем в ее локоть.
Лили сникла…
После этого Серхио Васкес показал ей чапультепекские фотографии. Снова ткнув пальцем в фотографию и в локоть Лили, он спросил:
— Кто фотограф?
Лили опустила глаза и подавленным голосом сказала:
— Не буду отвечать…
Тут вступил в действие Сихисмундо:
— Будешь! Эти фотографии мой сынишка из школы принес! — и решительно шагнул к Лили.
— Погоди, Сихисмундо, — остановил его, незаметно подмигнув, Серхио Васкес. — Мы ведь не желаем зла сеньорите, мы только хотим узнать имя фотографа…
— А вдруг вы не сдержите слово? — заикаясь, спросила Лили. — Я назову фотографа, а вы ославите меня на весь свет.
— Сделаем так, — предложил Серхио Васкес, — вы напишете покаянное письмо…
— Какое еще письмо? Ничего я не буду писать!
— Покаянное письмо к Бето и Марисабель, — закончил сыщик.
— Вот еще! — сказала Лили, понимая, что этим окончательно утратит надежду стать женой младшего Сальватьерра. Но, взглянув еще раз на свои «гимнастические упражнения» с Кики, спросила:
— Что я должна написать?
Серхио Васкес достал из кейса лист бумаги и авторучку и продиктовал:
— «Настоящим подтверждаю, что мною были заказаны фотографии, компрометирующие сеньора Бето Сальватьерра. Эти фотографии выполнены сеньором…» Напишите его имя и адрес.
— Его имя и адрес я назову после! — глухо сказала Лили.
Тяжеловес сделал по направлению к упорствующей развратнице тяжелый шаг.
— Сихисмундо! — прикрикнул на него Васкес и сказал Лили: — Хорошо… Тогда припишите: «Заявление составлено по собственному желанию в присутствии свидетелей, сеньоров Серхио Васкеса…» Это я. «И Сихисмундо Буэно». Это он.
— Привет, чемпион, — с ненавистью процедила сквозь зубы Лили, услышав знакомую фамилию, чем польстила тяжеловесу.
— Проставьте дату и распишитесь, — закончил сыщик.
Лили исполнила и эту его просьбу.
Сыщик посмотрел на распутницу и сказал:
— Сеньор Луис Альберто Сальватьерра просил передать вам… Из уважения к вашей матери он не даст хода этому делу. Если только вы будете вести себя благоразумно.
Лили кусала губу.
— А я добавлю от себя… Если вы в ближайшие дни не сообщите мне имя и адрес фотографа!..
Сыщик сделал знак боксеру, и тот нехотя распахнул перед Лили дверь.
Она фыркнула и выскочила из зала.
Сихисмундо уставился на дона Серхио.
— А как же мы теперь найдем фотографа?!
— У нее нет выхода. Она назовет его.
— Я сверну этому негодяю шею! — решительно сказал Сихисмундо.
— Мы передадим его и его грязные деяния блюстителям закона! — поправил приятеля честный частный детектив…

Глава 111

Что-то необъяснимое влекло Клаудию к несчастной Чоле Эрнандес, в чьи пустые глаза она заглянула в подземном переходе. Какая сила привела и подвела ее к сгорбленной фигуре с мокрым малышом на коленях?
«Ангел пролетел», — говорила покойная мать Клаудии, когда случалось что-то неожиданное, наполнявшее душу радостью или удовлетворением. «Ангелом» называла покойная мать то, что обычно называют случаем.
При всем уважении к психологии и статистике, на стыке которых Клаудия занималась научной работой, связанной с проблемами семьи, она, как истинная католичка, верила в Божественное провидение. И казалось бы, случайную встречу с Чоле во многом связывала с подвижнической деятельностью небесного активиста Ангела.
«Relaciones publicas» — общественные связи — называется это на испанском языке, «Ангел пролетел» — называлось это на языке души Клаудии Сеа.
Сегодня старшая медсестра обрадовала Клаудию сообщением о том, что Чоле Эрнандес явно пошла на поправку. Она стала принимать пищу, а сегодня утром, улыбаясь, смотрела на принесенные накануне Клаудией цветы, повторяя при этом имя «Бето».
Клаудия знала: так зовут сына сеньора Сальватьерра, того сеньора, который позвонил ей, чтобы поблагодарить за участие в судьбе Чоле, и пригласил ее посетить их дом.
Клаудия прониклась доверием к незнакомому мужественному голосу по имени Луис Альберто Сальватьерра, может быть, еще и потому, что покойная мама была родом из небольшого города Сальватьерра, что в штате Гуанахуато.
— Здравствуйте, донья Чоле, — сказала Клаудия, ставя в вазон свежие цветы.
Чоле посмотрела на нее с удивлением и печалью: она поняла, что цветы ей приносит не Бето, а эта миловидная стройная девушка в больших очках на кончике маленького курносого носа. Поняла и Клаудия по взгляду Чоле, что та надеялась увидеть с цветами в руках не ее, а Бето.
И все же усталая улыбка Чоле позволяла надеяться, что посещение Клаудии ей по душе.
В памяти Чоле смутно проявились обрывки недавних событий, которые, наплывая друг на друга, мало-помалу складывались в более или менее ясные картины. Эти чувства, тенями и светом отражавшиеся на лице Чоле, словно при убыстренном показе фильма, «прокрутили» все случившееся с ней.
И в этих воспоминаниях образ Клаудии был приятен ей.
— Как тебя зовут, голубка? — спросила она.
— Меня зовут Клаудия Сеа.
— Я вспомнила тебя… Ты меня гладила по голове…
— Донья Чоле, вы почувствовали себя плохо на улице, и я вызвала «скорую помощь». Вот и все.
Она утаила от Чоле, что в беспамятстве та похитила малыша и подвергала его смертельной опасности на ночных улицах Мехико…
— Цветочки ты мне приносишь?
— Да, но, думаю, что теперь к вам пустят и ваших родных, они извелись, ожидая встречи с вами…
— Что ж они раньше не пришли?
— Раньше их доктор не пустил. Но они ждут не дождутся его разрешения. И Бето, и дон Луис Альберто…
— Они помирились?!
Сердце подсказало Клаудии ответ.
— Они вместе хотят вас видеть. Все теперь зависит от вас и от вашего здоровья. Думаю, доктор не будет против.
— А ты позвони Бето, пусть он наведается к врачу, попросит разрешения…
Девушка пообещала немедленно сделать это…
— Клаудия, я будто тебя сызмальства знаю, — улыбнулась ей на прощание Чоле.
А Клаудия повторила шутку отца, которую он неизменно говорил на прощание новым знакомым:
— Донья Чоле, просто мы с вами давно не виделись… Всю жизнь!

Глава 112

Бето собирался к Виктории. Он надел старые джинсы и куртку на случай, если придется как-то участвовать в освобождении Бегонии. Он смутно представлял себе ситуацию, но произошедшее всколыхнуло в нем волну нежности и тревоги за судьбу девушки. Глаза его были влажны.
Смешанное чувство гнева, обиды и растерянности перехватывало дыхание, делало движения резкими — он никак не мог зашнуровать кроссовки, а застегивая легкую куртку, сломал «молнию». Для чего-то положил в карман перочинный ножик и надел дымчатые очки.
— Ты куда собрался, сынок? — спросила Марианна.
— К Виктории. Может, и я чем-то смогу помочь. Мама! Ведь у Бегонии диабет! Ты понимаешь это?!
— Отказываюсь понимать, — устало произнесла Марианна, удаляясь в свою комнату.
Бето не успел уйти — телефонный звонок остановил его на пороге.
— Здравствуйте! Могу я попросить к телефону Бето?
— Это я…
— С вами говорит Клаудия Сеа. Я навещаю Чоле Эрнандес и хочу вас обрадовать. Она пошла на поправку. Думаю, вам следует поговорить с врачом насчет посещения доньи Чоле. Передайте это, пожалуйста, и вашему отцу.
— Обязательно передам, Клаудия!
Не успел он повесить трубку, как позвонила Марисабель. Подошла Рамона:
— Бето, тебя к телефону…
С некоторым раздражением он сказал:
— Я слушаю вас!
— Бето, это я, Марисабель!
— А, это ты… Не могла бы ты перезвонить к вечеру. Или лучше всего утром.
— Или лучше всего… никогда? — спросила Марисабель.
— Марисабель, мне не до шуток. Понимаешь, пропала сестра Виктории. И я должен поехать к ней. Там уже находится отец.
— Ах так, — деликатно сказала Марисабель, стараясь ничем не выдать своего удивления. — Я понимаю… Бето, знаешь, лучше ты позвони мне, когда освободишься. Хорошо?
— Хорошо, дорогая! И прости, что не могу сейчас говорить с тобой.

Умом Марисабель понимала, что исчезновение девушки серьезный довод для того, чтобы не пускаться в досужий телефонный разговор, но сердце ее не могло с этим смириться.
Опять Виктория, снова Виктория, в который раз — Виктория!
Она гнала от себя мысль, что Бето влечет в дом к сестрам не только озабоченность судьбой пропавшей девушки. Но мысль эта снова и снова свербила возбужденное сознание, превращаясь из предположения в навязчивое убеждение.
Ну, пропала сестра Виктории! Не она первая, не она последняя: иногда страшно включать телевизор — мир словно сошел с ума! Но это не значит, что люди не живут обычными делами, что они подвергают опасности добрые семейные узы, что они не проявляют к близким чуткости и элементарного внимания… Неужели Бето всегда будет таким: будет спешить на чужой призыв и не слышать голос живущей с ним рядом женщины?
Но ведь это ужасно!
Она любит его, она хотела бы, чтобы он принадлежал целиком ей! А если надо кому-то помогать, то почему они не могут делать это вместе?..
Вот и ответ. Он не хочет вместе. Есть что-то, что заставляет его отстранять Марисабель от части своих интересов.
И эти интересы, по-видимому, связаны с его увлечением одной из сестер Хауристи.
«Не успела я порадоваться примирению с Бето, — сетовала она. — А мне так хорошо было с ним в последние дни…»
И ведь позвонила она Бето, чтобы пригласить его на день рождения сестры своей наставницы Кати Себастьянов — Дарьи… Вот и пригласила!

Глава 113

У Марианны голова раскалывалась от боли.
Спустившись на кухню, чтобы найти в большом буфете жировые катышки, которые она по совету Чоле прилепляла к вискам, когда начинала болеть голова, она вспылила, накричав на Белинду.
Та сказала, как всегда, неожиданно и как бы ни для кого:
— Что за мужчины! Дома не сидят, вместо себя телевизоры женщинам подсовывают, а сами по ресторанам рассиживаются!
Марианна не один раз, потешаясь, приносила с кухни эти выкрики Белинды, вызывавшие у Бето и Луиса Альберто смех до колик. Марианна, выросшая на ранчо среди простолюдинов, с большим искусством подражала крикливой кухарке. А когда при этом изображала ее идиотские гримасы, шмыгала носом со вскидыванием головы или «элегантно» почесывала неэлегантные места, начинала прыскать в кулак даже строгая Рамона.
И вот Марианна сорвалась, усмотрев в выкрике Белинды намек на охлаждение к ней Луиса Альберто.
— Белинда, попридержи язычок! Отвалится!
— С чего бы это ему отвалиться? Хозяйка, ну что я такого сказала?!
— Беседуй со своим телевизором, а наши оставь в покое! — съязвила Марианна, намекая на одиночество безмужней Белинды, не ведая о существовании большерукого геркулеса Диди.
Белинда только фыркнула в ответ…

После ухода Бето Марианна позвонила Пато и попросила его как можно скорее приехать.
Пато пожурил Марианну за то, что она все еще не удосужилась сообщить ему адрес «приятеля» Бето. Однако ее рассказ о происшествии в доме Виктории заставил его забыть о мелком мошеннике.
Марианна поделилась с ним своими подозрениями, напомнила Пато былые «подвиги» Луиса Альберто, снова помянула бразильянку Жуаниту.
Глаза Марианны молили его о помощи. И Пато от всей души посоветовал ей переменить обстановку, на какое-то время отвлечься от навязчивых мыслей, поехав куда-нибудь. Не захочет Луис Альберто сопровождать ее, пусть она пригласит какую-нибудь подругу.
— А друга? — с усмешкой спросила Марианна.
Пато смешался, понимая, что не следовало походя отказывать этой не первой молодости, но далеко еще не старой и такой привлекательной женщине в возможности увлечься.
— А друга еще лучше! — засмеялся Пато. — Почему бы и не меня?
Но мысли Пато были там, в доме Виктории, где произошла самая настоящая трагедия, по сравнению с которой такими смешными выглядели сетования Марианны.
— Марианна, позволь мне быть откровенным, — сказал, нахмурившись, Пато. — Меня очень беспокоит, что ты как бы утрачиваешь масштабы событий. Похищена девушка. У нее диабет, требующий точного соблюдения режима. Каким-то образом ее судьба зависит от вашего дома. А ты, которая была так чувствительна к чужому горю, реагируешь на это как эгоистка!
— Пато! Если бы ты знал, как я боюсь потерять Луиса Альберто!
— Ты и потеряешь его, когда он поймет, что ты его беспочвенно ревнуешь!
Пато сказал это с такой страстью, что Марианна испуганно вскинула на него глаза.
— Как жаль, что я дал тебе слово хранить в тайне от Луиса Альберто то, что ты мне рассказываешь. Я бы тут же позвонил Виктории и включился в расследование…
— Я позволяю тебе это сделать. Если столкнешься с Луисом Альберто, сошлись на меня, скажи, что это я позвонила тебе и попросила помочь… ей.
Он положил руки на плечи Марианне и ласково тряхнул ее:
— Очнись, Марианна, и будь всегда рядом с Луисом Альберто там, где ему трудно.
Она посмотрела на него с благодарностью. Ей показалось, что она трезвеет после тяжелого опьянения…

Глава 114

Позвонив Виктории, Пато сказал, что донья Марианна рассказала ему о случившемся, и он хотел бы как-то помочь.
— Сеньор Кориа, если хотите, приезжайте, но только я не могу сейчас занимать телефон!
— Понимаю. Один только вопрос… Сеньор Сальватьерра у вас?
Виктория, вспомнив об их уговоре, поняла, чем продиктован его деликатный вопрос.
— Нет, он будет не раньше чем через час. Приезжайте.

Пато приехал тут же. Виктория скупо, но четко обрисовала ему положение дел. Пато извинился, что задаст несколько жестких вопросов. Связаны они будут только с похищением Бегонии.
— Многие ли знали, что у нее диабет?
— Семья сеньора Сальватьерра… Домохозяйка донья Алисия… Разумеется, моя семья в Бильбао… Врач в клинике… Покойный дон Висенте, предыдущий владелец кабаре, где я сейчас работаю…
— А в самом кабаре?
— Нет. По крайней мере, я ни с кем больше об этом не говорила… До сегодняшнего дня.
— То есть?
— Позвонил мой хозяин Блас Кесада по поводу репетиции. И я рассказала ему о похищении. Он испугался, что я не смогу полететь на гастроли, но тут же извинился и даже предложил дать часть денег для выкупа…
— И что же вы?..
— Отказалась, так как всю сумму дает дон Луис Альберто…
— Полиция подключена?
— Да, дон Луис Альберто позвонил им…
Пато не стал утомлять и без того едва стоящую на ногах девушку и раскланялся.

Вскоре приехал Луис Альберто, сказавший, что деньги из банка получены и обрабатываются изотопами в полиции.
Буквально вслед за отцом появился Бето.
Он поразился тому, как Виктория переменилась. Ему почудилось, будто в ее чертах проступило ее «повзрослевшее» будущее.
Она словно не заметила появления Бето, и на его вопрос, как идут дела, резко ответила, что ей не хотелось бы отвечать.
Отец отозвал Бето в сторону. Он сказал, что гордится сыном, поблагодарил его за то, что в такую трудную минуту он приехал поддержать Викторию, и попросил его не обижаться на ее резкость.
Он уговорил Бето вернуться домой и побыть с мамой, которая в последнее время не в настроении. Он понимает, что причиной ее недовольства является он сам. Она права, надо бы уделять ей больше внимания, но столько дел сошлось воедино. А тут еще похищение Бегонии!
Он доверительно сообщил Бето, что дал пятьсот миллионов на выкуп Бегонии, и это потребует от фирмы куда более напряженной работы.
Бето обнял отца, он был удивлен и тронут его чуткостью к чужому горю.
— Отец, я все понимаю. Не буду путаться под ногами. Если я понадоблюсь, позвони.
Улыбнувшись Виктории, Бето, прежде чем уйти, поднял над головой раздвоенные пальцы. Это было ее имя — «Виктория» и его надежда на то, что все кончится их победой…

На обратном пути Бето решил навестить Марисабель. Недавний разговор с Марисабель по телефону оставил у него неприятный осадок: нельзя так разговаривать с ней, что бы ни происходило. Она — Марисабель!
В последнее время Бето все чаще стал думать о том, как бы выглядели они, став мужем и женой?
Всякий раз картина напоминала пестрые рекламные сюжеты бегущих друг к другу с распростертыми объятиями жениха и невесты. Их шумная «состыковка» рождала на свет либо телевизор новой марки, либо особо полезную жвачку, либо морщинистого щенка, который старательно облизывал их лица, по всей видимости предварительно намазанные медом.
В лучшем случае он являлся себе самому в сюжете какой-нибудь «мыльной оперы» одним из тамошних слезливых шалопаев, у которого было его лицо и который нес несусветную чушь в духе «почему ты мне сразу не сказала, что это твой брат!».
Бето становилось смешно и грустно.
Со стыдом он признавался себе, что не готов еще опекать нежность по имени Марисабель, и мучительно ждал момента, когда вместо рекламной несусветицы явится ему истинное откровение Любви.
Неужели оно никогда не посетит его?..

Он не мог дозвониться с улицы и решил заявиться без звонка.
Для Марисабель его приход был приятной неожиданностью.
Она бросилась ему на шею и расцеловала.
Джоана обрадовалась не меньше дочери: Марисабель уже начала хныкать по поводу того, что придется идти на день рождения Дарьи Себастьянов без Бето.
Марисабель мечтала об этом первом их совместном выходе после венчания Джоаны и Карлоса в храме у падре Адриана, если только можно считать «выходом» участие в семейном торжестве.
Тут же в прихожей Марисабель радостно оповестила Бето о приглашении и заручилась его честным словом, что на этот маленький праздник в дом русских сестер они пойдут все вместе.
— Теперь не улизнешь! — игриво помахала пальчиком перед носом Бето прекрасная златовласка.
— И не посмею, ваше величество! — покорно воскликнул проштрафившийся Бето, отдав Марисабель честь и почему-то встав на колени.

Глава 115

Многое должен был «провернуть» Блас Кесада до отлета на Кубу.
Его план напоминал тонко выстроенный киносценарий, где несколько сюжетных линий, переплетаясь, были устремлены к развязке, которая должна была разрешить сразу все проблемы.
Такой человек, как Блас Кесада, мог бы руководить крупным концерном, а то и целым государством. Не его вина, что мутные волны бизнеса и политики вынесли на свои гребни других Бласов. Как не его вина и в том, что он востребовал себя в преступном мире.
«А впрочем, — часто думал он, — лучше быть откровенным преступником, чем скрытым преступником в бизнесе и политике»…
Блас не упивался своими «подвигами», а в заслугу себе ставил только то, что своей рукой не убил ни одного человека.
Он оставил этот грех лишь для одной гадины… Если только свидится с ней.
Отлет на Кубу представлялся ему успокоительным финалом первой части «сериала». До этого финала было рукой подать.
Но дел еще было немало, минуты сейчас были равны часам, а часы — суткам.
Во-первых, устранить Вивиан. Этим займется Себастьян.
Во-вторых, убрать мешок для мусора по имени Кики, куда еще надо умело насыпать улики, которые навечно свяжут его имя с похищением Бегонии.
В-третьих, и это главное, получить выкуп.
В-четвертых, постараться предстать перед Викторией одним из сочувствующих ее горю или косвенно участвующих в освобождении ее сестры: ведь надо, чтобы она не отказалась от поездки на Кубу…

Куба… С той поры, как он покинул эту страну, он запретил себе думать о ней… Так гонят от себя мысли о поруганной сестре, матери…
Ему были ненавистны эмигранты всех стран, тратящие жизненное время на витание в родных облаках. Ему ли не знать, что такое тоска по родине, — да он выл, лез на стены, утратив неповторимый шелест пальм, расчесываемых пальцами утреннего бриза, лишившись шума гаванских улиц! Но нельзя выть всю жизнь!
Он не боялся появиться на Кубе: его документы были в полном порядке, а лицо так изменилось за долгие годы, что вряд ли кто-нибудь узнает в уверенном в себе, говорящем с мексиканской вкрадчивостью, хорошо одетом сеньоре веселого юнца с киностудии «Кубанакан». А узнают… Он и не из таких ситуаций выпутывался во флоридских трущобах, в колумбийской глухомани и в гватемальских горах…
Должен, он обязательно должен побывать на Кубе!.. Есть у него там одно незавершенное дело…

Итак, подлый негодяй и мошенник Кики, со всей очевидностью покушавшийся недавно на жизнь Бето, похитил еще и Бегонию, прознав о том, что у Виктории есть верный опекун в лице богатейшего сеньора Сальватьерра. Случайно догадавшись по обмолвкам Вивиан, что похититель, Кики, держит Бегонию у себя в фотолаборатории, он, Блас Кесада, спешит сообщить об этом полиции, но к ее приходу — ай-ай-ай! — чья-то пуля прервала недостойную сожаления жизнь Кики! Погодите, да ведь эта пуля из того же пистолета, который поставил точку в земном существовании красотки Вивиан! Кто же двойной убийца? Так это же Себастьян Кихада, который из ревности убил их обоих, о чем и сообщит некий доносчик! Хватайте убийцу!
Блас — при выкупе, опасные или ненадежные сообщники, кроме Скальпеля и Диди, устранены.
«А что! — удовлетворенно заключил про себя Кесада (не столько как мафиози Блас, сколько как «киношник» Альфонсо). — Неплохой синопсис! Конечно, в некоторых полицейских фильмах напридумано то, что вряд ли когда-нибудь произойдет в жизни. Но и жизнь рождает сюжеты, какие вряд ли придут в голову шустрым производителям криминальных лент».
Он с усмешкой подумал, что мог бы преуспеть в этой профессии. И был недалек от истины…
Не позднее завтрашнего утра все линии придуманного им сюжета должны были прийти к своей развязке.

Одна из них — линия Вивиан — уже приближалась к концу.
После того как Себастьян отсидел за столиком уличного кафе положенный ему Бласом Кесадой час, не заметив ничего тревожного, он направился в «Габриэлу». Не заходя внутрь, он позвонил Диди из телефона-автомата и спросил:
— Ну как?
— Сейчас, — ответил Диди.
Им не надо было произносить лишних слов, все их поступки заранее продумал «шеф».
Диди подозвал к телефону Вивиан.
— Виви, — сказал Себастьян, — у меня для тебя есть то, что ты ищешь…
— Бласу не проговорись! — пугливо сказала она. — Где встретимся?
— Деньги при тебе?
— При мне, при мне! Так где?
— На стройке универсама… Тут же, как войдешь за ограду со стороны музея.
Законсервированная после страшного землетрясения стройка подлежала демонтажу из-за трещин, появившихся в некоторых местах недостроенного универсама.
Землетрясение стало беспристрастным ревизором многих зданий и строящихся объектов Мехико, рухнувших или деформированных из-за мошенничества строительных фирм, использовавших более дешевые строительные материалы и некондиционные конструкции, позволившие прикарманить баснословные суммы.
На фоне бесформенных цементных глыб и скрюченных металлических прутьев переступающая с обломка на обломок Вивиан, в высоких сапожках и в мини-юбке балансирующая, как девочка на шаре с картины Пикассо, напоминала манекенщицу, снимающуюся на обложку журнала мод.
Она увидела машущего ей из темного проема Себастьяна и вошла из слепящего полудня в темноту.
В ней она навсегда и осталась.
Кики выстрелил ей в голову и, когда она упала, еще раз — в сердце.
Через полчаса Диди из уличного телефона-автомата не своим, перепуганным голосом оповещал полицию о том, что на «недостройке» универсама… женщину… молодую… угрохали… вся в крови!..

Глава 116

Только юный разносчик маисовых лепешек обратил внимание на то, как гигантского роста санитар в белом халате вынес на руках из подъезда черного хода седую старушку в пледе, с наполовину забинтованным лицом. Рука у старушки бесчувственно моталась.
Санитара сопровождал сутулый человек с докторским саквояжем в руке.
Впритык к подъезду стоял микроавтобус со светоотражающими стеклами, на крыше которого была укреплена дуга с двумя мигалками. Санитар с помощью доктора бережно усадил бесчувственную старушку на сиденье, рядом с ней сел доктор. Могучий санитар, еле втиснувшись на водительское место, тихо отрулил от подъезда.
Набрав небольшую скорость, микроавтобус скрылся из виду.

Второй укол, сделанный Скальпелем перед выносом забинтованной и закамуфлированной буклями и пледом «старушке» Бегонии, обеспечивал эротоману спокойную манипуляцию ее бесчувственным телом внутри микроавтобуса. «Санитар» Диди в медленной лаве автомашин продвигал его к району, где находилась фотолаборатория Кики.
На этот раз укол усыпил Бегонию.
Манипуляции Скальпеля сводились к тому, чтобы спрятать Бегонию в крепкий картонный ящик от морозильника.
Понукаемый сквернословием Диди, доктор, подозрительно пальпируя бесчувственное тело пациентки, приноравливался, как бы получше втиснуть ее в лежащий на полу ящик. Наконец это ему удалось, и он залюбовался ее позой младенца в утробе матери — той позой, в которой древние перуанские инки хоронили в корзинах своих умерших, считая, что человек должен уйти из мира в той же позе, в какой приходит в него…
Дарья, возвращавшаяся от Виктории в балетное училище и проходившая мимо здания соседней школы художественного мастерства, не поверила бы, если бы ей сказали, что около двери, ведущей в подвал фотолаборатории сгружают не морозильник, а похищенную сестру Виктории…
Диди и Скальпель внесли ящик в полутемную лабораторию. Диди тут же ушел, а Скальпель, перед тем как исчезнуть, разложил на стерильной марле все, что необходимо для спасительных инъекций, которые Бегония должна будет себе делать.
Кики, кряхтя, извлек спящую красавицу из ящика и перенес ее на кушетку, сковав ей ноги наручниками, которые в данном случае следовало бы назвать «наножниками».
Открыв через полчаса глаза, Бегония увидела ухмыляющееся лицо мышебоя Пепе.
— Не бойся, скоро мы тебя отпустим, — сказал он осклабясь.
Она привстала и почувствовала, что ноги ее скованы.
Она сбросила их на пол и села, увидев перед собой на низком столике пакет с молоком, свежий батон и марлю, на которой в чистой белой кювете находились шприцы одноразового пользования, а рядом — ампулы с инсулином, флакон со спиртом и вата.
Виктория открыла пакет и стала уписывать батон, запивая его молоком.
— Как получим выкуп, так сразу и отпустим! — убежденно повторил Кики.
«Вряд ли ты отпустишь меня живой, — подумала девушка. — Раз не боишься показать свое лицо…»

Глава 117

В восемь вечера за рулем машины, принадлежавшей Луису Альберто, частный детектив Серхио Васкес ждал указания террористки, в каком направлении следовать. Машина стояла у выезда номер три на окружное кольцо.
На сиденье рядом с водителем лежал черный пластиковый пакет, туго набитый купюрами и многократно оклеенный липкой лентой.
Невдалеке стояли два автомобиля с полицейскими, в одном из которых находился капитан Томас Буэро.
А за домами на пустыре крутили винтами готовые взмыть в небо два легких полицейских вертолета «белл».
Телефон в машине Васкеса центральная диспетчерская служба полиции подключила к рациям полицейских машин и вертолетов.
С момента нахождения в машине столь крупной суммы денег за ней устанавливалось неусыпное наблюдение: нельзя было исключить нападения террористов еще до старта.
В столь сложной обстановке мало было надежды на сохранение и жизни похищенной девушки, и капитала. Тем не менее правоохранительные органы хотели сделать все от них зависящее для сохранения жизни и возможного дальнейшего розыска денег.
Уважаемый сеньор Луис Альберто Сальватьерра, не раздумывая, пожертвовал деньги для спасения чужой человеческой жизни. И полиция считала своим долгом сделать все возможное и даже невозможное для возмещения затрат этому благородному члену мексиканского общества.
Не вмешиваться в развитие событий, чтобы не подвергнуть риску контакт Серхио Васкеса с похитителями. Как можно лучше узнать почерк террористов. Такова была установка начальства.
Самый мучительный вопрос — удастся ли больной девушке выбраться живой из этой страшной игры?
Не обречена ли она на смерть, после того как похитители получат выкуп? Обычно они держат слово. Общество от безысходности может обрушить на них всю свою ярость. Но ведь это «моральный кодекс» людей без морали. Среди столь отчаянных преступников могут быть и слепые безумцы.
Самый головоломный вопрос — как надеется преступник получить деньги, не будучи «засеченным»?
Телефонный звонок прозвучал ровно в восемь.
— Полный ли у тебя бак? — раздался в трубке тот же монотонный женский голос.
— Полный, — ответил Васкес.
— Выкуп в машине?
— Как договорились.
— Выезжай на кольцевую автостраду и двигайся направо со скоростью шестьдесят километров.

Аналитический центр получил первую информацию. Вопрос террористки о количестве бензина в баке наводил на мысль, что место передачи денег могло оказаться за много километров от Мехико…
Васкес выбрался на кольцо и двинулся в указанном направлении.
На некотором расстоянии от него шли две машины без полицейских знаков, которые переговаривались с Васкесом по другой, не связанной с его телефоном рации.
Чуть сбоку в небе мерцали сигнальными огнями летевшие параллельным курсом вертолеты.
Начало смеркаться, идущие потоком машины включили фары.

В машине Васкеса вновь раздался телефонный звонок. На этот раз говорил хриплый, специально измененный голос мужчины:
— Слушай и не перебивай! Переходи в левый ряд! Опусти стекло. Возьми крепко пакет в левую руку. Не бросая пакет, высунь руку с пакетом из окна. Учти, в твоей руке жизнь девчонки!..
Террорист отключился.
В аналитическом центре засуетились. Зазвучали мнения pro и contra экспертов в центре и полицейских, находившихся в движении на шоссе и в воздухе. Этот быстрый обмен мнениями походил на скоростное совещание участников какого-нибудь телеконкурса.
— Кто-то должен поравняться и взять пакет на ходу машины!
— А вдруг этот кто-то — перехватчик из другой банды?
— Возможный вариант, не исключающий нашу догадку!
— Если наши террористы лишатся выкупа, девушка может погибнуть.
— Это отвлекающий маневр! Не забудьте вопрос о полном баке бензина!
— И это мог быть отвлекающий маневр!
— Как можно перехватить пакет в левом ряду? Не из встречного же потока!
— Верно!
— Я понял! Я понял! — Это был голос самого молодого Холмса — Эстебана Кориа (сына Пато, выбравшего профессию отца), недавно прошедшего стажировку в Лос-Анджелесе. — Ведь впереди каньон!
— Молодец, мальчик! — крикнул из своей машины капитан Томас Буэро.
Но было уже поздно что-либо предпринять.
Как бы в подтверждение правоты Эстебана загудел телефон в машине Васкеса, и «перекошенный» голос сказал:
— Слушай и не перебивай! Сбавь скорость! Сейчас ты въедешь на эстакаду! — Голос замолчал, но не отключился.
В аналитическом центре Эстебан Кориа испустил душераздирающий крик болельщика, команда которого вогнала гол в ворота противника.
— Ящик текилы! — поощрительно крякнул в своей машине капитан Буэро.
Вертолеты в небе растерянно зависли в темном небе над стальным ажурным перекрытием эстакады.
Перед въездом на эстакаду полосы двух встречных потоков, раздвоившись, расходились по своим путепроводам, разделенным пустотой почти бездонного провала.
Через две секунды голос террориста проскандировал приказ:
— Внимание! Через парапет бросишь пакет вниз! Приготовься! Не промахнись!
Васкес резко выбросил руку с пакетом.
Пакет с миллионами скрылся в пропасти.
— Так! Ты хорошо все сделал! — сказал искаженный голос, и связь прервалась.
Это был сужающийся книзу, как длинная воронка, бетонированный ствол, укрепляющий отвесные стены высокой узкой расщелины. В эту воронку с высоты ста пятидесяти метров и полетел выкуп.
Внизу, на узкой площадке, около большого «лендровера» с включенным двигателем, ждал, закинув вверх голову, Диди. Пакету некуда было больше упасть, как на эту площадку в полусотне метров от другого большого шоссе. Выкуп с шумом шлепнулся на гранитное покрытие в нескольких метрах от Диди…

Глава 118

Большое число людей, следивших за ходом операции в полицейском центре, в движущихся машинах и на летящих вертолетах, с восхищением отметили изобретательность похитителей, чья афера с этого момента, как бы ни закончилась акция, непременно должна была войти во все учебники по борьбе с терроризмом!
Несомненно, можно было констатировать, что частного детектива Серхио Васкеса вел один из преступников, следовавший на своей машине в том же направлении.
Мысль о задержке огромного пелетона автомобилей в начале уик-энда на одной из больших магистралей с целью их поголовного осмотра для нахождения телефона, который был сразу же засечен и определен как украденный за несколько часов до этого вместе с машиной (что еще нуждалось в проверке), была тут же отвергнута. Наверняка человек с искаженным голосом тут же выбросил похищенный аппарат под колеса идущих сзади автомобилей.
Сообщение вертолетчиков тоже было не из обнадеживающих: не говоря о том, что они не могли, согласно инструкции, сделать это незаметно, — спуститься в воронку каньона не представлялось возможным. А после перелета через гряду, отделявшую верх эстакады от обнаруженной ими внизу площадки — места возможного падения пакета, они не нашли никого и ничего, связанного с террористами.
По-видимому, подобрав пакет, один из соучастников на автомобиле тут же затерялся в огромном потоке машин, спешивших по другому широченному шоссе вон из задушенной смогом гиперстолицы на вольный воздух мексиканского плато.
Безусловно вопрос о том, полон ли бак у Васкеса, был вопросом для отвода глаз: пакет был выброшен через семнадцать минут после старта.
Теперь оставалось надеяться на честность террористов, обещавших вернуть похищенную, и на то, что рано или поздно меченые деньги где-то всплывут.

Весть о том, что выкуп доставлен, Луис Альберто узнал, находясь у Виктории: он не мог покинуть ее в эти трагические часы.
— Виктория, не волнуйся, — сказал он, дружески обняв девушку. — С нашей стороны все условия выполнены. Будем надеяться на лучшее. Приляг. Тебе надо отдохнуть.
Позвонила Дарья, справляясь о ходе дела. Луис Альберто сказал ей, что выкуп уже передан похитителям и что Виктория не может подойти, так как прилегла.
— Посиди рядом, — попросила его Виктория. Он присел на край тахты. Девушка протянула руку, и он взял ее руку в свою.
Глаза Виктории слипались. Она засыпала. Ее усталое, осунувшееся лицо снова возвращалось в молодость. Брови еще были насуплены, но подрагивающие губы уголками своими улыбались. Лицо Виктории было обращено к Луису Альберто. И он в первый раз поцеловал ее в губы.
Она открыла глаза.
— Иди ко мне, — прочитал он на ее еле двигающихся губах.
Он вытянулся рядом с ней, обнял ее и забыл обо всем на свете, провалившись в глубокий сон.
Когда очнулся, он увидел Марианну. Широко открытыми глазами она смотрела на них, механически выставляя на стол извлекаемые из большой сумки пакеты с едой. Последним она поставила на стол термос.
Ничего не говоря, она повернулась и пошла к двери.
— Марианна! — шепотом крикнул Луис Альберто, боясь разбудить Викторию.
Не оборачиваясь, она помахала ему рукой и вышла из квартиры…

Глава 119

Сидя на кушетке в подвале Кикиной лаборатории со скованными ногами, Бегония жевала батон и запивала его молоком.
Она вспоминала родной Бильбао, маму и сестер, дона Висенте Арансади, с которым прилетела в Мехико. Он трогательно заботился о ней во время полета.

И еще она вспомнила неописуемо красивое надоблачное небо, которое простиралось в необозримую даль за круглым иллюминатором…
Вертикальные нагромождения облаков, похожих на бело-голубые, желтовато-палевые и сиренево-серые грибы. А между ними в разных направлениях текли струи более легких облачных потоков, одни бирюзовые, другие сизые.
Не было у Бегонии слов, чтобы описать жизнь этого пустынного пространства, населенного стадами гигантских облаков.
Но оно звучало — этот небесный хорал домогался ее слуха в течение всего полета.
Удивительно, как он мог проникнуть в самолет! Она оглядывалась на дремлющих, читающих и жующих пассажиров — странно, но никто из них, по-видимому, не слышал эту музыку.
Время от времени вдалеке с невероятной быстротой проскальзывал какой-нибудь деловитый серебристый самолетик, оставлявший за собой тонкий след.
Бегония играла в облака. То велела себе видеть только животных — и тогда облака превращались в слонов, собак и дельфинов, то переходила на людей — и облака тут же преображались в веселого старика, или стоящего на руках гимнаста, или стайку пузатых гномов.
Вдруг она увидела Бога: печальное бородатое лицо с горькой складкой рта и снесенными в сторону ветром космами было обращено к ней, хотя Его тело в синеватой длиннополой накидке было устремлено к горизонту, — словно Он задержался на мгновение, чтобы поглядеть на Бегонию…
После она забыла все это, и вот сейчас, снова вспомнив, немного испугалась: может быть, это зовет ее к себе Небо?..
Запивая хлеб молоком, она подумала, что Рай, должно быть, находился там, куда направлялся этот дымчатый Бог.
А может быть, это и был Рай, но только скрытый от человеческих глаз облачными чехлами…

Кики вытащил из стола откусанную шоколадку и протянул ее Бегонии.
Она вежливо отказалась, покрутив пальцем у рта и сделав этим же пальцем отрицательное движение: у меня ведь диабет, мне нельзя.
— Неотравленная! — обиделся почему-то враг мышей и людей.
Бегония искоса разглядывала фотолабораторию, на стенах которой висели большие и маленькие фотографии — некоторые заставили ее сконфузиться.
Ей захотелось в туалет. Она привстала и стала оглядываться. Кики подошел к ней и, так как она не могла идти, подставил спину и отволок ее в угол к незаметной для глаз двери туалета.
Внутри его Бегония и вовсе закрыла глаза — столь однообразно непристойными были фотографии, облепившие все стенки тесной кабины.
Обратно к кушетке Бегония прискакала сама.
— Ты не бойся, получим за тебя выкуп и отпустим. Шеф сказал, чтоб ни один волос с твой головы не упал!
«Вот ведь какие вы добрые!» — съязвила про себя девушка. Она жестами попросила бумагу и карандаш и, получив от хозяина лаборатории использованный лист фотобумаги и фломастер, спросила у него на обороте листа зеленым по белому:
«Вы фотограф?»
— Ага.
«Давайте снимемся на память?»
Кики оторопело поглядел на Бегонию, не понимая, шутит она или говорит всерьез?
— А потом меня по этому снимку — бац — и за решетку?! Идиотка, что ли?
Он кивнул на шприцы.
— Ты лучше укол себе сделай…
Бегония была девушка неглупая. Она поняла то, о чем не догадывался Кики, — не жилец он на белом свете…
Если они так пекутся о ее здоровье, значит, хотят вернуть ее Виктории здоровой? Этот мышелов — единственный, кто не скрыл от нее своего лица. И значит, те люди, чьих лиц она не видела, не оставят его в живых…

«Почему они хотят вернуть меня целой и невредимой?» — мелькнула у нее мысль, которая могла привести ее к ответу: «Потому что не хотят досадить Виктории». И уж тогда она могла бы пойти дальше, задавшись следующим вопросом: «А для чего?» И, вспомнив, что у Виктории гастроли на Кубе, наверняка поняла бы (она такая!): все это затеял хозяин Виктории — Блас!

Взойти на лесенку этих вопросов и ответов она не успела, так как в зашторенное окно под потолком подвала кто-то постучал условленным стуком: два частых удара, один и три.
Пепе-Кики крикнул вверх:
— Подожди! Проявляю!
Погрозив Бегонии кулаком, чтобы не ерепенилась, он бросился к ней, рывком поднял, поставил на скованные ноги, свел ей руки, защелкнул у нее на запястьях наручники и, обхватив поперек талии, поволок ее в чулан, где примотал за наручники проволокой к водопроводной трубе. Он сунул под Бегонию табурет и, надавив ей на плечо, усадил ее с прикрученными к трубе руками и скованными ногами, сказав, что тут же вернется и отвяжет ее, а ежели она пикнет (немая-то?!), то он выкинет на помойку все ее шприцы!
Хотя стучал условленным стуком Себас (только он был в курсе), Кики, выйдя из подвала, на всякий случай запер его. Он поднялся по лестнице к верхней двери, находящейся на уровне земли, и отодвинул засов.
В отличие от Вивиан он ослеп не от темноты, а от света, а так больше ничто не отличало его судьбу от судьбы нравившейся ему полосатоштанной красотки.
Резкий удар в плечо сбросил его вниз, и вслед за этим раздался глухой хлопок выстрела.
Кики скатился к дверям лаборатории. Сбежав к нему, Себас избавил его от корчей выстрелом в голову…
Бегония приняла эти короткие сухие хлопки за посторонние звуки.

Глава 130

Провожали труппу на Кубу верный Диди, Пато и Серхио Васкес.
Броский Диди, укорачивая ремень на ранде не менее броской Лулу, с цинизмом базарного остряка вслух мечтал приторочить себя вместо рюкзака к ее смуглокожему гваделупскому телу.
Великий латиноамериканский котел, продолжающий варить все новые и новые образцы человеческой породы, являл на примере Лулу, чего может добиться природа, когда она в нужной пропорции соединяет кровь потомков, принадлежащих к древнейшим африканским, американским и европейским родам.
Пато и Серхио Васкес, пережившие вместе с Викторией страшные часы неведения и надежды на спасение Бегонии, пришли поделиться с Викторией новостями о ходе расследования.
Пистолет, найденный у задержанного в тот же вечер Себастьяна Кихады, свидетельствовал, что именно из него были выпущены пули в Вивиан и Кики.
Несколько купюр, обнаруженные в карманах Кики, оказались мечеными, из выкупа, данного Луисом Альберто.
Не успели детективы упомянуть его имя, как он появился у выхода на посадку с огромным букетом роз, и Виктория мрачно, но деликатно, пошутила:
— Луис Альберто, поздравляю тебя, уже нашлись первые деньги! — и пересказала ему только что услышанные новости.
— Нет, все-таки есть для чего жить! — невозмутимо ответил Луис Альберто. — Обязательно дождусь, когда найдутся все.
Друзья дружно засмеялись.
— Впрочем, — добавил Луис Альберто, — самые дорогие деньги — это те, которые еще не заработаны…
Накрашенные прелестницы из кабаре «Габриэла», в легких платьях, сшитых по последней моде, с шелковыми бирюзовыми платочками на шее, походили на команду стюардесс с экзотического лайнера.
Вокруг них собралась небольшая группа светловолосых туристов, жевавших трубки и цедивших слова одобрения на их неспешном, по-видимому норвежском, языке.
Последние дипломатичные советы давал Бласу посольский мздоимец Рохелио Набель.
— Чико, если у тебя есть доллары, ты можешь на Кубе все! Лучшие девочки ходят около гостиницы «Националь», — и грустно вздохнул. — Всего за десять долларов, а здесь приходится платить вдесятеро дороже…
Блас незаметно сунул ему в карман деньги приблизительно на дюжину проституток, не решившись на этот раз сделать заявление о том, что инвестирует деньги в «атомную промышленность» «острова полной свободы».
Объявили посадку.
Проходя через контроль, там, где пассажиры в последний раз могут махнуть рукой провожающим, Блас Кесада, прежде чем нырнуть в трубу закрытого трапа, поймал на себе внимательный взгляд Пато.
Взгляд этот ему не понравился.
Уже на взлете его осенила догадка, которая, как и Бегонию, привела его к нему самому: кто еще, кроме него, был заинтересован не только в том, чтобы получить выкуп, но еще и в том, чтобы вернуть похищенную девушку приме-танцовщице, без которой не смогут состояться гастроли!
Из самолета в движении можно выйти разве что в смерть…

Часть вторая

Глава 1

Возвращение Чоле решено было отпраздновать в саду.
Рамона с Белиндой и приехавшая вместе с дочерью Лус Фелипа, начали стряпать еще накануне.
Каких только яств они не наготовили.
На покрытых скатертями длинных столах сошлись чуть ли не все дары мексиканской земли и мексиканских морей. Сеньор маис и сеньора тыква, дон мясо и донья рыба. И повсюду — острый на язык задира перец с развязной подружкой легкого поведения — сеньоритой текилой.
У ребят из квартала, где вырос Бето, пробились усы, у девушек — выросли косы. Глядя на них, Бето с грустью вспоминал жизнь в квартале, где его вспоила и вскормила его дорогая вторая мама — Чоле.

За два дня до этого торжества по разрешении врача Бето, отец и Марисабель посетили Чоле в больнице.
Она встретила их чуть смущенно, понимая, сколько тревожных часов пережила семья с того момента, когда Марианна увидела, что комната ее пуста, а на пороге валяется оброненная ею шаль.
Перед тем как заявиться в больницу, Луис Альберто с детьми заглянул в магазин готового платья и купил Чоле отделанную кружевами и национальной вышивкой серебристо-белую блузку и к ней пышную юбку и новые лакированные туфли на небольшом модном каблуке.
Бето заранее снял дома мерку с ее платьев и обуви. С весьма сосредоточенным видом он лично осуществлял выбор имеющихся в магазине вещей, как бы давая понять отцу и Марисабель, что если кто-то и знает вкусы женщин из предместий, так это он, Бето.
Отец и Марисабель за его спиной обменивались улыбками и знаками: вот ведь какой заботливый и знающий хозяин дома, за таким не пропадешь, этот никому не позволит бегать по магазинам, сам все выберет, купит и привезет!

Кофта и юбка привели Чоле в неописуемый восторг, она хлопала в ладоши и закатывала глаза до самых белков и выкрикивала традиционное «уй!» на такой высокой ноте, что звук норовил перейти в ультразвук.
Туфли Чоле тоже понравились, но так как она была натурой прямолинейной, то не преминула отметить, что каблук похож на обрубленную тесаком-мачете капустную кочерыжку.
Там же в палате члены семьи Сальватьерро познакомились с Клаудией Сеа, которую Чоле встретила с распростертыми объятиями.
Клаудия поздоровалась с Луисом Альберто и Бето как со старыми знакомыми, это немного обескуражило Марисабель, хотя она тут же догадалась, что знакомство их скорее всего телефонное.
— Клаудия, — сказал Бето, тронув ее за руку — послезавтра мы отмечаем возвращение мамы Чоле домой. Очень прошу тебя прийти к нам!..
Марисабель внимательно поглядела на Бето, ревниво оценивая меру его заинтересованности в присутствии Клаудии на празднике.
— Конечно, приходи непременно, — внесла свою лепту в приглашение Марисабель, фривольно обняв Бето, что на языке жестов и движений девушек возраста Клаудии и Марисабель означает «наверно, догадываешься, подруга, что он мой?».
Клаудия, пользующаяся тем же языком, смерила Бето скучающим взглядом и, прицокнув языком, повернулась к Чоле, что в переводе значило: «а нам такие и даром не нужны».

Глава 2

Комната Чоле была украшена гирляндами цветов, а по углам были разбросаны высохшие пучки трав, распространявших терпкое благоухание и невидимые глазу чары из широкого ассортимента чар, имевшихся в запасе у Рамоны.
Накануне позвонила со своего ранчо Марианна, поздравив Чоле с возвращением домой.
— Ты надолго уехала? — кричала, как всегда, в телефон Чоле, не веря, что на далеком расстоянии можно слышать друг друга, не повышая голоса.
— Пока не выйдет полная луна! — отшутилась Марианна строчкой из песни.
— Ох, не нравится мне это! — сердито сказала Чоле. — Можно ли оставлять мужчин одних без присмотра! Хорошо, что я вовремя вышла из больницы!
— Вот я и уехала по делам на свое ранчо! С тобой они не пропадут! Береги их!..
Чоле догадывалась, что между Марианной и Луисом Альберто опять пробежала черная кошка, и решила на досуге подробнее расспросить обо всем Рамону. Если только та соблаговолит разговаривать на эту тему…
Клаудия пришла одной из первых и тут же взялась помогать женщинам.
«Хозяйственная, — отметила Чоле. — Такую бы хозяйку да нашему Бетито». Ей было все равно, кто будет его женой, — только бы была хорошей хозяйкой, хоть немного напоминающей ее саму…
Марисабель пришла с Джоаной и своей русской наставницей Катей Себастьянов.
В тени платанов расположился небольшой оркестр марьячис, по просьбе Чоле они заиграли всемирно известную песню «Сьелито линдо», которую подхватил весь двор.
Стройная Катя, то и дело сдувая белокурые пряди, норовисто спадавшие ей на лицо, во все свои голубые глаза и прелестные розовые ушки вбирала неповторимую красоту мексиканского народного пения.

Со скал Сьерры Морены
(сьелито линдо!),
со склонов горных
плывут два робких глаза
(сьелито линдо!) —
два глаза черных.
Ай-ай-ай-ай!
Со склонов горных
плывут два робких глаза
(сьелито линдо!),
два глаза черных.

Катя рассказала Джоане и Марисабель смешную историю, связанную с этой песней в России…

Любовь с младенцем схожа
(сьелито линдо!),
она сначала
ведет себя спокойно
(сьелито линдо!)
и просит мало.
Ай-ай-ай-ай!
Нет с ней слада.
растет любовь — ей ласки
(сьелито линдо!)
все больше надо…

— Забрела эта мексиканская песня к нам в снега в двадцатые годы, когда наших матерей еще на свете не было, — увлеченно рассказывала Катя…

У голубых заборов
(сьелито линдо.'),
окон зеленых
по вечерам вздыхала
(сьелито линдо!)
чета влюбленных.
Ай-ай-ай-ай!
Шептали оба:
«Друг друга мы клянемся
(сьелито линдо!)
любить до гроба!..»

Катя залилась смехом:
— Испанский язык тогда в России мало кто знал. И уж конечно никто не знал, что «cielito lindo», то есть «дивный танец «сьелито», является просто восклицанием, присказкой…

Амур стреляет метко
(сьелито линдо!),
спастись сумей-ка!
Впилась мне прямо в сердце
(сьелито линдо!)
стрела-злодейка.
Ай-ай-ай-ай!
Дни и ночи
любовь меня тревожит
(сьелито линдо!),
мне сердце точит…

— Услышал один рифмоплет эту песню по-испански и в ней слово «сьелито» и решил, что в Мексике есть такое имя женское — «Челита»!.. — всплеснула руками Катя, залившись звонким смехом…

Дай, родинку на щечке
(сьелито линдо!)
твоей поглажу.
Всех прочих ухажеров
(сьелито линдо!)
я вмиг отважу!
Ай-ай-ай-ай!
Дай, поглажу.
А прочих ухажеров
(сьелито линдо!)
я вмиг отважу!..

— И поет с тех пор вся Россия песню про какую-то Челиту мексиканскую! — пропищала, задыхаясь от смеха, русская почитательница мексиканского фольклора.
Джоана и Марисабель от хохота согнулись в три погибели…

Ложась в постель, целую
(сьелито линдо!)
мою подушку,
как будто я целую
(сьелито линдо!)
мою подружку.
Ай-ай-ай-ай!
Целую подушку,
как будто я целую
(сьелито линдо!)
мою подружку…

Двор продолжал радовать окрестности дружной хоровой серенадой:

Весенней ночью лунной
(сьелито линдо!)
в полях окрестных
ты собрала немало
(сьелито линдо!)
цветов чудесных.
Ай-ай-ай-ай!
Вместе со мною
влюбился ясный месяц
(сьелито линдо!)
в тебя весною!..

Катя подбоченилась и тихо запела по-русски:

И кто в нашем крае
Челиту не знает!
Ее, как огня, боятся!
Она весела, прекрасна,
и ей возражать опасно!..

В мексиканской песне любовное объяснение, а в нашей поделке — описание какой-то кретинки, которой опасно возражать!.. — развела руками Катя. Джоана и Марисабель отнеслись с пониманием к недоумению русской балерины, столь сведущей в мексиканском фольклоре, и с патриотическим воодушевлением подхватили вместе со всеми новый куплет:

Тот, кто красотку любит
(сьелито линдо!)
и не слукавит,
однажды горько плакать
(сьелито линдо!)
ее заставит.
Ай-ай-ай-ай!
Слезы льются.
Цветы и те без влаги
(сьелито линдо!)
не обойдутся…

При этом Марисабель не оставила незамеченной беседу Бето с Клаудией, очки которой едва держались на кончике носа, что позволяло ей напрямую, без линз, таращиться на Бето, который рассказывал ей что-то, некрасиво размахивая руками перед самым ее носом, рискуя сбить вышеупомянутые очки… Этот сексуальный прием носить очки на самом кончике носа — кто же его не знает! Не переставая петь, Марисабель решительно направилась через двор к Бето…

Ты — золотая рыбка!
(сьелито линдо!)
Волна речная
на берег мой выносит
(сьелито линдо!)
тебя, родная.
Ай-ай-ай-ай!
Волна речная
на берег мой выносит
(сьелито линдо!)
тебя, родная…

— Бето, у меня шнурок на туфле развязался! — унизилась Марисабель до обмана, предварительно расшнуровав для этого на ходу туфлю. Мужчины особенно хорошо смотрятся, когда встают перед женщиной на колено. В данном случае просьба Марисабель была удачной еще и потому, что Клаудия, следуя взглядом за Бето, уронила-таки свои очки на землю!..

Когда гнездо родное
(сьелито линдо!)
бросает птица,
другая птица вправе
(сьелито линдо!)
в нем поселиться.
Ай-ай-ай-ай!
Плакать не надо!
Слезам не радо сердце
(сьелито линдо!),
а песне — радо!

А Катя, обняв Джоану, вторила подруге своим звонким голосом с милым русским акцентом:

Дай родинку у глаза
(сьелито линдо!)
я поцелую.
Она моя, всех в мире
(сьелито линдо!)
я к ней ревную.
Ай-ай-ай-ай!
Дай поцелую.
Она моя, всех в мире
(сьелито линдо!)
я к ней ревную!..

Из окна своей комнаты наблюдал за праздником старый дон Луис Сальватьерра. «Как жалко, — думал он, — что до этих дней не дожила Елена».
«Веселятся! — злобилась с кривой улыбкой на губах Белинда, унося на кухню грязную посуду. — А хозяйка-то дома от мужа сбежала!..»

Соперники от злости
(сьелито линдо!) умрут, наверно.
Они умрут, но наша
(сьелито линдо!)
любовь бессмертна.
Ай-ай-ай-ай!
Умрут, наверно…
Они умрут, но наша
(сьелито линдо!)
любовь бессмертна!

Глава 3

Марианна стояла на пороге родного дома, где не была столько лет!
Здесь умер ее отец Леонардо Вильяреаль, здесь она испытывала притеснения мачехи Ирмы Рамос и приставания кузена Диего Авиллы. Отсюда она бежала в Мехико.
С большим опозданием и совершенно неожиданно выяснилось, что ранчо принадлежало ей, а не мачехе, которая вместе с Диего Авиллой, ставшим ее любовником, старательно скрывала это от Марианны.
Где они теперь? Алчность и преступления довели их до тюрьмы. Наверно, и сейчас еще там прозябают…
Ранчо было в запустении. Луис Альберто отшучивался, когда она спрашивала, не следует ли сдать его в аренду или продать?

Но вот странно, о былых неприятностях она вспоминала так, будто все это было не с ней.
На этом ранчо она познала радость земного существования, здесь породнилась с жарким мексиканским солнцем и напевами птиц…
Время — волшебный целитель и утешитель: оно вымарывает из памяти печальные страницы житейских неурядиц, делает краше мимолетные радости детства и отрочества…
Сейчас она вспоминала только хорошее.
Желтое платье с вышивкой по рукавам и подолу, подаренное отцом, когда ей исполнилось четырнадцать лет… Молитвы в храме у изваяния Девы Гвадалупе, которая столько раз исполняла ее желания…
Прогулки с отцом по окрестным полям, где он срывал цветы и многочисленные травы. Марианна и сейчас помнила многие из их названий.
Рамона сказала как-то, что, забывая названия растений, мы делаемся сиротами…
Попугай в клетке… Запах душицы и мяты в чулане…
Скачущие кони… Танцы и песни наемных работников в праздничные дни…
И колокольный звон, льющийся над землей воскресным утром…

Ее встретил сторож, дальний ее родственник со стороны покойной матери, Бартоломео Угарте, высокий худой молчун. Он присматривал за ранчо, время от времени наезжал в Мехико, где была замужем его дочь, и тогда навещал Марианну, рассказывая, кто из соседей умер, у кого кто родился. Сказать по правде, в последнее время Марианна уже и не понимала, кто есть кто.
Шофер такси поставил около входа в дом чемодан Марианны и две ее сумки, она расплатилась, и он уехал, сказав на прощание, что, ежели она захочет потанцевать, то лучший салон в соседнем городке Сан-Мигель, он называется «Эль Сапатео» и принадлежит его брату Ласаро Кироге.
— Только этого мне и не хватало! — улыбнулась Марианна.
— Почему ты не предупредила о приезде, дочка? — хмуро спросил Бартоломео.
— Сама не знаю, Барто… Не подумала.
— А вдруг бы я отлучился?
— Пошла бы спать на сеновал…
— Где он, сеновал!.. Все тут еле дышит. Нет, Марианна, надо что-то делать с твоим ранчо! Грех обижать землю. Земля — женщина, ей забота нужна.
— Вот мы с тобой и подумаем, что с ней делать… Может быть, я здесь навсегда останусь.
— Вот бы славно было! — обрадовался Бартоломео. — Луис Альберто и Бето, если с умом возьмутся за это хозяйство…
— Кто тебе сказал, что Луис Альберто и Бето стали бы здесь жить?
Бартоломео, просверлив ею колючим взглядом из-под лохматых бровей, осторожно спросил:
— Вы что… Разошлись?
— Пока разъехались, а дальше видно будет. Как бы там ни было, пора приниматься за уборку.
— Нечего тебе уборкой заниматься. Не твое это дело. Я позвоню внучке Кармен, она как раз из Мехико приехала погостить, вмиг все приберет.
— Бартоломео! Ты думаешь, я разучилась мыть полы и вытирать пыль? За кого ты меня принимаешь?
— Нехорошо это. Все-таки ты хозяйка ранчо, и не пристало тебе разыгрывать из себя Золушку!

Кармен добралась на ранчо за час. Смуглая, с черными, как вороново крыло, волосами, приземистая девушка улыбнулась Марианне широкой белозубой улыбкой. Она была в джинсах и широкой мужской рубахе навыпуск.
Марианна, подладившись под нее, тоже надела брюки, и они принялись за уборку, сперва кухни и ванной, потом прихожей и гостиной.
Пока они работали, Кармен рассказывала о своем житье-бытье в Мехико. До последнего времени она была продавщицей в магазине игрушек, но домогательства хозяина, вошедшего в возраст мышиного жеребчика, заставили ее уйти.
Пообедали на кухне. Дон Бартоломео достал бутылочку текилы, и Марианна с Кармен составили ему компанию.

К вечеру, когда Кармен отправилась домой, Марианна пошла в свою комнату.
Она хотела сделать это с того момента, когда переступила порог дома, но что-то удерживало ее. Так дети оставляют самое вкусное напоследок.
Она поднялась на второй этаж и открыла скрипучую дверь в детство.

Тот же комод с сухими цветами бессмертника в вазоне и большой розовой ракушкой. А рядом — пустая клетка, в которой еще сохранился помет попугая Фео, кличка которого (Некрасивый) ему не нравилась, что можно было заключить по его ворчливому отзыву: «Грасьосо!» («Прелестный!»). Тут же стояли большие зеленые, желтые и синеватые бутыли, глядя сквозь которые можно было превращать окрестности в подводное царство, китайское государство или в ночной лес.
С опаской она подошла к зеркалу.
Должно быть, от предков унаследовала она настороженное преклонение перед этим мистическим отражателем мира.
К этому чувству с годами прибавилась обыденная неприязнь женщины, распознающей в своем отражении неумолимую работу пластического хирурга по имени Возраст.
Зеркало детства! Вот бы, заглянув в него, увидеть далекую себя?
Она приблизилась к зеркалу и написала пальцем на его запыленной поверхности: «Я приехала! Здравствуй!»
И зеркало в растрескавшейся раме ответило ей… выпавшим из-за него пожелтевшим от времени конвертом.

Глава 4

Под крылом самолета слепила глаза гладь Мексиканского залива. Серебристыми шелушинками белели внизу шедшие в разных направлениях корабли.
На мелководье синие, зеленые, бирюзовые и голубые тона складывались в поразительно четкую рельефную карту морского дна.
Было видно, как внизу идет огромная стая рыб.
Проплыл удлиненный островок, поразительно похожий на баракуду, у которой был даже «глаз» — то ли маленькое озеро, то ли небольшое водохранилище, пустившее солнечный зайчик в сторону самолета.
В салоне тихо звучала русская народная мелодия.
Аэрофлотовский рейс Мехико — Москва с посадкой в Гаване состоял из мексиканских туристов, кубинских дипломатов и русских американцев из Калифорнии, избравших этот рейс как не самый комфортабельный, но наиболее дешевый.
Когда-то миловидные, а ныне сильно накрашенные неопределенного возраста стюардессы болтали между собой, не обращая никакого внимания на загорающиеся лампочки вызова.
Блас вспомнил шутку одного мексиканского журналиста, окрестившего в своей статье русскую авиакомпанию «летучим ГУЛАГом».
Танцорки из «Габриэлы» привлекали всеобщее внимание. Девушки понимали это — разговаривали и смеялись громче обычного, а ходили и жестикулировали — как будто они не в тесном проходе самолета, а на помосте парижского салона мод.
Виктория сидела, закрыв глаза. По щекам ее катились слезы.
В который раз она вспоминала пережитое за последние дни, но только сейчас со всей полнотой и трагизмом поняла, на какой ниточке и над какой пропастью висела жизнь Бегонии.
Ее очень тревожило, не отзовется ли нервное напряжение, которое та испытала, на ее здоровье. Сразу же по возвращении она поедет с ней в Медицинский центр, где к этому времени консилиум врачей составит полное представление о развитии ее болезни.
И еще ее беспокоила судьба денег, которые пожертвовал Луис Альберто для освобождения сестры, — неужели их не найдут!
Боже! Если бы не он — она могла бы лишиться сестры! Эта мысль ужаснула ее и пробудила в ней глубокую благодарность к Луису Альберто.
Она повторила эту мысль вслух сидевшему рядом Бласу:
— Блас, если бы Луис Альберто не помог, я бы лишилась сестры?
Блас ничего ей не ответил, и она задала еще один вопрос:
— А с ними можно торговаться?
Блас кашлянул, прочищая горло, и ответил:
— Можно. Торговаться всегда можно…
— Если бы я не нашла деньги, они… убили бы ее?
— Может, и не убили бы… Впрочем, все ведь обошлось. Зачем думать о том, чего не было? Тебе надо набраться сил. Ты бы поспала…
Бласа не покидала тревожная мысль, которая осенила его во время взлета: кому-то обязательно придет в голову, что только он мог быть заинтересован в возвращении Бегонии ее сестре-танцовщице, вылетающей вместе с ним на гастроли за границу?
Впрочем, его теперь больше занимало другое: встреча с родиной, которую он покинул вплавь несчастным кубинским сиротой и к которой он приближался сейчас на русском самолете состоятельным «мексиканским» предпринимателем…

Блас вышел из самолета в теплый кубинский полдень, настоянный на запахе прелых пальмовых листьев и сигарного дыма. Он не думал, что родина настолько жива в нем и можно так мгновенно и полно вспомнить ее кожей и обонянием.
Будто он снова надел рубашку, которую снял совсем недавно, ложась спать.
А сои этот длился тридцать лет…
Черные, темные, белые лица — всевозможных смесей кофе с молоком — окружали его. Шумная речь, новые для его слуха, непонятные словечки и выражения: язык тоже не стоит на месте, отторгая отжившее, рождая новые слова для новых дел и мыслей…
Больше всего в первые часы пребывания на родине его удивило в кубинцах несоответствие нервной возбужденной речи и выражения глаз, в которых сквозила подавленность, усталость, безразличие…

Труппа, прибывшая на гастроли, разместилась в гостинице «Насиональ», старинном, с двумя башенками здании на невысокой прибрежной скале, с королевскими пальмами во дворе и старинными пушками.
В своем номере Блас стоял у окна с видом на море.
Внизу влево и вправо уходила бесконечная набережная — Малекон, на парапете сидели и лежали влюбленные парочки. Бласа поразило малое количество автомобилей и их жалкий вид.
В узкую горловину бухты входило огромное океанское судно — казалось, что оно движется посуху.

В вестибюле гостиницы, куда Виктория на старомодном лифте спустилась купить конфеты, единственным местом, где что-либо продавалось, оказалась тесная лавка для имеющих валюту гостей. У входа в нее стоял человек, бдительно следивший за иностранным происхождением посетителей.
Вышедшие из моды, лежалые тряпки вперемешку с революционными сувенирами из пальмовой соломки и ломаных ракушек, подозрительная парфюмерия и выцветшие на солнце конверты местных пластинок оставляли жалкое впечатление. Русская водка, болгарский коньяк, а вместо конфет жвачка с надписями арабской вязью.
— Простите, у вас есть шоколадные конфеты? — попробовала Виктория привлечь внимание продавца, прилипшего к телефонной трубке.
— У них как раз кончились, — услышала она за спиной негромкий бархатный голос.
Виктория обернулась и увидела худощавого высокого человека в голубой гуайабере с серебристой вышивкой. В верхнем кармашке гуайаберы торчали три сигары.
— Не правда ли, любопытный у них ассортимент?
Незнакомец был в темных очках, у него были черные гладкие волосы и тонкие усы, делающие его похожим на метрдотеля недорогого ресторана.
— Даю голову на отсечение, здесь нет того, что вы ищете.
— Нет, почему же? — сказала норовистая Виктория, попросив у продавца фотопленку.
— Прошу вас, не делайте этого, — сказал с улыбкой незнакомец. — На этой пленке можно снимать только темную, безлунную ночь. Если вы позволите, я подарю вам «Кодак», у меня есть лишние кассеты…
Неприязненный взгляд продавца сменился удивленной улыбкой, когда на прилавок упала пятидолларовая бумажка.
Взяв Викторию под локоть, белозубый незнакомец провел ее в маленький бар около бассейна, где заказал апельсиновый сок и три плитки шоколада.
У него был не кубинский акцент.
— Вы не кубинец, — сказала Виктория.
— Нет, — ответил он.
— Никарагуанец?
— Нет.
— Тогда…
Виктория пожалела, что ступила на эту тропу: двадцать испанских диалектов в странах Латинской Америки потребовали бы нескольких минут на их переборку.
— Не ломайте голову. — Незнакомец с заговорщицким видом склонился к Виктории. — Надеюсь, вы умеете хранить тайну… Я аргенчилигуаец из Эквакубы.
Виктория рассмеялась.
— А вы Неукротимая Виктория Хауристи из ресторана «Габриэла»…
— Ах так! — сказала она. — Вы из кубинской службы безопасности…
— Плохо отгадываете! — строго сказал незнакомец. — Я велю доставить «Кодак» в ваш номер.
Он раскланялся и ушел.

Приставленная к труппе гид, высокая мулатка Дульсе Мария, сообщила, что в восемнадцать часов их ждет для встречи с прессой и небольшого приема руководительница кубинской концертной организации Хуанита Толедо.
Блас не поверил своим ушам! Как всегда в моменты крайнего напряжения или опасности, у него по-бульдожьи выпятилась нижняя челюсть…

Глава 5

Врач навещал Бегонию через день. По его мнению, ее состояние было хорошим — относительно хорошим для девушки, перенесшей столь сильное потрясение, как похищение и связанные с ним волнение, усталость и нарушение диеты.
Падре Адриан окружил девушку трогательной заботой. Купил ей новейший лазерный магнитофон и компакт-диски с музыкой классиков, в основном литургической.
За столом он рассказывал ей смешные истории из своей жизни, деликатно воздерживаясь от вопросов: он не хотел доставлять немой девушке лишние хлопоты, связанные с написанием ответов на бумаге.
Впрочем, большой рисовальный альбом и карандаш всегда были у нее под рукой.
После отлета Виктории в нем почти не было ее «разговоров», только просьбы к Альбе или вопросы к ней, связанные с порядками в новом доме.
Но она почти все время писала в нем — наброски песен. Музыка продолжала звучать в ее душе. Только тексты теперь стали еще печальнее…
Два или три раза она задала на бумаге вопросы, которые так или иначе были связаны с семейством Сальватьерра. Падре Адриан посчитал, что этот интерес продиктован чувством благодарности к Луису Альберто, боровшемуся за ее спасение.
«Это правда, что дон Луис Альберто долго не знал о существовании Бето?»
— Знал, но не верил. Он считал, что Бето плод воображения доньи Марианны.
«А Марисабель действительно не родная, а приемная их дочь?»
— Это верно. Но про нее и не скажешь так. Джоана и Карлос, так же как в случае с Бето, нашли свою дочь через много лет. Девочка выросла в семье Марианны и Луиса Альберто, и они считают ее родной.
«Значит, Бето и Марисабель как бы брат и сестра?»
— Конечно.
Несколько другого мнения была служанка Альба.
— Больно уж нравится он ей… Помню, во время венчания ее родителей у нас в храме она так и льнула к нему. Красивая пара…

Служанка Альба души не чаяла в девушке, которая то и дело порывалась ей помогать: прибиралась в комнате, уносила со стола и мыла посуду. Альба чувствовала в ней родственную душу.
Выросшая в многодетной семье, Бегония не умела сидеть сложа руки. Дома, в Бильбао, после отъезда Виктории она помогала матери управляться с младшими сестрами и домашними делами. Жаль только, что из-за обострения болезни она быстро уставала.
У падре Адриана девушка много читала, в основном книги о жизни Христа. Здесь было великолепное издание Библии с гравюрами Гюстава Доре. Особенно ее взволновало то место в Евангелии, где рассказывается о чудесном оживлении девочки:
«…подошел к Нему некоторый начальник и, кланяясь Ему, говорил: дочь моя теперь умирает; но приди, возложи на нее руку Твою, и она будет жива… И когда пришел Иисус в дом начальника и увидел свирельщиков и народ в смятении, сказал им: выйдите вон, ибо не умерла девица, но спит. И смеялись над Ним. Когда же народ был выслан, Он, войдя, взял ее за руку, и девица встала. И разнесся слух о сем по всей земле той».
Она живо представляла себе описанные в Евангелии сцены, и ей казалось, что она присутствует в каждой из них, следуя вместе с народом по пятам Сына Божьего. Но даже в этих мечтах она не в силах была тронуть Его одежды и попросить Его о том, чтобы он вернул ей речь…
Она так желала этого! Больше всего на свете ей хотелось говорить… с Бето.
Она и говорила с ним мысленно.
Конечно, если бы она обрела дар речи, она никогда не решилась бы пересказать ему то, что говорила ему в мыслях: как он ей нравится, как ей хочется, чтобы он пожил в доме падре Адриана, как она мечтает о том, чтобы он обнял ее.
Ее голос был беззвучным. Она представляла себе, каким бы был у нее голос, если бы Иисус подарил ей дар речи?
Таким же, как голос Виктории?..

Однажды за завтраком она написала Альбе:
«Альба, вы знаете телефон сеньора Сальватьерра?»
— Конечно, у падре Адриана он есть.
«Прошу вас, позвоните Бето. Не может ли он прийти?»
— Обязательно позвоню. Дождусь падре Адриана, возьму у него телефон и тут же свяжусь с Бето.
Альба не забыла про обещание и, когда падре Адриан пришел на обед, взяла у него телефон дома Сальватьерра.
К телефону подошла Марисабель. Бето был на занятиях. Альба передала девушке просьбу Бегонии.
— А зачем она просит, чтобы он пришел?
— Не знаю. Наверно, скучает. Мы с падре Адрианом делаем все возможное, чтобы она у нас чувствовала себя хорошо. Она славная девушка. Помогает мне. Много читает. Только я думаю, мы с падре Адрианом не та компания, которая нужна девушке. Вот она и решила повидаться с Бето…
— Почему именно с ним?
— Просто так, наверно. Она мало кого в Мексике знает. Она ведь басконка из Бильбао. Живет с сестрой…
— Да, да… Я припоминаю, Бето был у них…
— Отвлечься ей хочется от воспоминаний… Страшно и подумать, через что ей пришлось пройти. Не дай Бог никому!
— Насколько я понимаю, она… немая. Как же она будет с ним разговаривать?
— Так ведь она свои вопросы пишет. И отвечает так же, карандашом на бумаге!
— Хорошо, я передам Бето, когда он вернется из школы…