Глава 1

    Неторопливым приволжским ручьем  текло  время.  Тихий,  сонный  Управск,
взбудораженный   резонансным,   как    говорят    в    столицах,    судебным
разбирательством, успокоился.
    Но не весь.
    Астахов, как ребенок, радовался чудесному освобождению  Максима.  И  все
приставал к Форсу с вопросом, не  следует  ли  поднять  гонорар.  Но  Леонид
Вячеславович  умел  при  острой   необходимости   казаться   благородным   и
практически бескорыстным. "Да что Вы! Николай Андреич! Не стоит обо мне  так
беспокоиться, ей-богу! - отвечал он смеясь. - Вы и так заплатили  по  ставке
какого-нибудь доисторического Кони или Плевако. Куда ж еще больше!"  Астахов
же вновь всем и каждому  рассказывал,  как  ловко  Форс  выстроил  стратегию
защиты и как вовремя нашел  и  вытащил  козырную  карту  -  охранника  Рыча,
свидетеля невиновности Максима.
    А вот Тамара лишь криво улыбалась, в сотый раз слушая все эти россказни.
Очень уж красиво и правдоподобно  представляла  она  спокойную  жизнь  своей
семьи после осуждения Орлова. Но теперь все вернулось на круги своя: Астахов
Антона не замечает, говорит только о Максиме.  Антон  же,  наивный  мальчик,
живет как жил, как будто ничего не произошло!
    В конце концов Тамара не сдержалась - уж очень много боли  и  тревоги  в
душе накопилось, - позвала сына:
     - Антон!
     - Что, мама? - недовольно скривился тот. "Небось торопится куда-то",  -
подумала Тамара.
     - Антоша, нам нужно поговорить.
     - О чем?
     - Да не о чем, а о ком! О Максиме. Пройди в мой кабинет.
    Антон состроил недоуменную мордаху, закрыл дверь и плюхнулся в кресло:
     - Маман, ну чего ты? Я тороплюсь.
     - Сынок, суд закончился, время идет. А тут...  Неужели  ты  не  видишь,
какая неприятная ситуация складывается?
    Антон удивился еще больше. Что неприятного могла найти мама в окружающей
жизни? Все замечательно. Отец окончательно утвердил его своим  заместителем,
со Светой, вроде бы, отношения наладились, да и вообще...
     - Антоша - Антоша, - вздохнула Тамара. - Неужели ты не  понимаешь,  что
после триумфального освобождения Максима отец опять возьмет его на работу?
     - Ну-у-у, - важно протянул Антон. - Это мы еще посмотрим. Я лично,  как
заместитель генерального директора, буду против!
     - И что это тебе даст? Отец только разозлится на тебя.
    Антон озадачился впервые за весь разговор:
     - Подожди-подожди... но он же не может не прислушаться к мнению  своего
зама. И сына...
     - Да будь ты хоть трижды сыном и дважды замом, он поступит по-своему. И
ты это прекрасно знаешь.
     - М-да. И что же мне делать? Просто терпеть?
     - Нет, сынок, не надо терпеть. Нужно его опередить.
     - В смысле?
    Тамара обстоятельно, как учительница, начала пояснять:
     - Антон, если возвращение Максима  неизбежно,  то  ты  должен  проявить
инициативу и, как зам генерального, пригласить Максима на работу прежде, чем
это сделает отец.
     - Я все равно не понимаю! Зачем мне это надо?!
     - А затем, что в будущем это дает тебе большие преимущества.
     - Какие преимущества?
     - Во-первых, ты повысишь свою значимость в глазах  Максима.  Во-вторых,
что важнее, пусть Максим помнит, что ты дал ему работу. Ты... а не Астахов!
    Антон  задумался.  Что  ж,  действительно,  как  ни  крути   сложившуюся
ситуацию, а мама права, получается, со  всех  сторон  права.  А  он,  Антон,
что-то слишком расслабился - в мире бизнеса это непоз-
    волительно. Сожрут. Или, в лучшем случае, подомнут. А  потом  все  равно
сожрут!
     - Слушай, мама, отличная мысль. Правда, отличная. Спасибо.  Ты  у  меня
просто гений.
    Тамара довольно улыбнулась - наконец-то удалось достучаться до сына.

    * * *

    К возвращению Максима Палыч, как мог, привел в порядок котельную. Взял у
девчонок в гостинице яркие буклеты, намазал клеем-бустилатом и  упрятал  под
них самые большие пятна на стене. Выглядело это немного  по-детски,  наивно,
но очень трогательно.
    Прежде всего Максим улегся на свой матрас и как следует выспался.  Палыч
после этого еще подшучивал: "Эх, Максимка, что ж ты, в тюрьме  выспаться  не
мог? Сколько ж у тебя там свободного времени было!"
    Максим подумал, а потом грустно ответил: "Нет, Палыч, не мог, совсем  не
мог, потому что время в тюрьме СВОБОДНЫМ не бывает..." И такая боль  была  в
его глазах, что  старик  перестал  шутить,  понял:  весь  срок,  запрошенный
прокурором, Максим мысленно уже отсидел, когда стоял на  своем:  "ничего  не
знаю, ничего не делал, ничего не видел...".
    Потом опять пошли всегдашние ремонты ветхого гостиничного  оборудования,
и Максим остался один. Точнее, не один, а  наедине  с  портретом  Кармелиты.
Видели бы эту картину все, кто говорил о полнейшей и неизлечимой бездарности
Светы! Было в этой работе не только портретное  сходство,  а  нечто  гораздо
более важное: будто заглянула художница в самую душу Кармелиты.
    Максим смотрел на ее лицо  и  чувствовал,  как  сами  собой  наполняются
соленой жидкостью глаза. Чтоб не  расплакаться  (не  по-мужски!),  он  кусал
губы, потряхивал головой. И в конце концов подавлял намечавшийся поток слез.
Но от этого только хуже  становилось.  Невыплаканное  горе  тяжелым  осадком
заполняло сердце, и Максиму снова хотелось спать. А в сон в последнее  время
ои уходил с радостью.
    Просыпался же, когда возвращался Палыч. Старик очень расстраивался из-за
того, что неосторожностью своей тревожил друга. Ведь  входил  вроде  бы  так
тихонько-тихонько. А на ж тебе - разбудил человека.  "Не  грусти,  Палыч,  -
успокаивал его Максим. - Это не ты такой неловкий,  это  я  в  тюрьме  таким
чутким стал. Я там от любого шороха или шевеления просыпался".
    Иногда Палыч, как и все в городе, с восторгом  вспоминал  суд,  особенно
последнюю речь Форса:
     - Слушай, а твой адвокат, какой же он  молодец!  Как  все  правильно...
как, понимаешь, акценты все расставил. Я  тут  давеча,  -  Палыч  кивнул  на
книжную полку,  -  воспоминания  о  великом  дореволюционном  адвокате  Кони
перечитывал. Очень  много  совпадений  нашел.  Талантище.  Это  ж  надо  так
сказать, что... знаешь, враги твои, и те не могли ничего...  ну,  не  нашли,
что возразить!
    Максим тяжело вздохнул:
     - Да уж, Палыч. С врагами все понятно... а  что  вот  мне  теперь...  с
друзьями делать?..
    Палыч помрачнел:
     - Ну ты что? Ты уже сомневаешься в друзьях, что ли?
     - Нет, в друзьях я не сомневаюсь, но я не мог  подумать,  что  основным
свидетелем в мою защиту будет охранник Зарецкого. Такой вот  дружок  у  меня
нашелся.
     - Да-а-а... Вы же с ним, кажется, дрались. И не раз...
     - Дрались... И не просто дрались...
     - Ну так ты  и  не  осуждай  его.  Охранник  -  работа  такая.  Человек
подневольный. Каким бы он распрекрасным ни был, а скажет ему хозяин "фас!" -
и бросится на кого велено. Важнее, что, когда  до  главного  дошло,  он  всю
правду сказал! Пусть даже по приказу хозяина цыганского.
     - Ладно, Палыч, хватит. Не хочу  я  больше  про  суд  говорить.  И  про
цыган - не хочу, и ни про что... Просто хочется пожить, поработать. Устал  я
от любви этой...
     - И  то  верно.  И  вообще.  Будем  считать,  что  твоя  черная  полоса
закончилась. Теперь надо думать о будущем. Что делать собираешься?
     - Сначала о том, чего  не  собираюсь.  Прежде  всего,  думаю  держаться
подальше от цыган.
     - Максимка, да ты на глазах умнеешь!  Я  ж  тебе  всегда  это  говорил.
Только ты никогда меня не слушал!
     - Ну ладно, не ворчи. Правдулюди говорят: пока свои шишки  не  набьешь,
ни за что не поймешь, как нужно... А еще -  если  серьезно  -  я  хочу...  -
Максим замялся. - Хочу к Николаю Андреевичу сходить.
     - К боссу своему?
     - К бывшему.
     - Э, нет. Боссы бывшими не бывают. Это как олимпийский чемпион - звание
на всю жизнь. А вообще мысль правильная. Сходи, обязательно сходи.  Как  он,
Астахов этот, хорошо о тебе на суде говорил! Его, правда, обвинитель сбивал,
зараза. Но он все равно очень старался.
     - Вот я и хочу сходить, спасибо сказать.
     - Может, он тебя и на работу обратно возьмет.
     - Ну, об этом рано еще говорить. Да и самому  проситься...  Трудно  мне
это, очень как-то... поперек меня.
     - А ты чуток разверни - и будет не поперек, а  вдоль  тебя.  Ничего  не
трудно! Вон, плохие люди все время как-то сговариваются!  Почему  ж  хорошие
поладить не могут? Скажи ему, скажи! Должен взять!

    * * *

    Баро и Бейбут  столько  раз  договаривались  о  свадьбе,  что  стали  уж
настоящими профессионалами этого дела, просто свахи в штанах.  И  что  самое
интересное - всегда у них находился какой-нибудь свежий повод, чтобы если уж
и не поругаться, то хоть бы попрепираться немного.
    Вот и на этот раз искать повод долго не пришлось. Он  как-то  сам  собой
нашелся. Только оба сели за столик, только взяли по большой чашке  духмяного
кофе, только начали  разговор...  Баро  едва  успел  сказать:  "Что,  ромалэ
Бейбут, продолжим подготовку к свадьбе? Здесь же и отметим..." - как  Бейбут
его перебил:
     - Э, Баро, не торопись! Во все времена цыганская свадьба справлялась на
территории жениха.
     - Бейбут, я все понимаю. Но вспомни, как сватовство здесь  замечательно
начиналось.
     - Я-то вспомню, как оно хорошо начиналось,  а  ты  вспомни,  как  плохо
закончилось - чуть Миро не убили!
    Озадаченный, Баро замолчал. А Бейбут продолжил наступление:
     - Нуты подумай! Что в этом плохого,  если  свадьбу  справим  в  таборе?
Раздолье, свежий воздух...
     - А... а... - Баро не знал, что возразить, и все  же  выкрутился.  -  А
вдруг дождь пойдет?!
    Бейбут сделал большие глаза, а потом громко, на весь дом, рассмеялся.
     - Ай-яй-яй! Вот до  чего  довела  тебя,  цыган,  жизнь  оседлая.  Дождя
испугался!
    Баро мгновение колебался - может, и самому рассмеяться? Но нет, не стал.
     - Я, Бейбут, дождя не испугался. Просто у меня в саду то же раздолье  и
тот же воздух свежий. Но зато если уж дождь пойдет, то рядом дом  большой  -
там всем места хватит.
     - Что говоришь? Подумай! Цыганская свадьба  справляется  раз  в  жизни.
Нужно, чтобы наши дети запомнили этот день навсегда!  А  ты  их  хочешь  под
крышу спрятать!
     - В том-то и дело, Бейбут, что раз в жизни. Ты же сам знаешь, какой это
день для невесты.
     - Нет, Баро, не знаю, я невестой никогда не был! -  хихикнул,  подшутив
над старым другом, Бейбут. Тут уж и Баро не удержался - расхохотался.
    Когда смех ушел, Баро сказал, уже серьезно:
     - Нет, Бейбут, правда. Я традиции, конечно, чту.  Но  ты  сам  подумай.
Кармелита привыкла жить в своем доме, все свои дни рождения,  все  праздники
здесь отмечала... И наши все, зубчановские, столько лет этого дня ждали.  Ты
что, хочешь всю Слободу лишить радости такой долгожданной?
    Бейбут глотнул кофе, крякнул довольно и пошел на мировую.
     - Не хочу. Уговорил. Пусть люди радуются. Свадьбу будем играть в  твоем
доме и в твоем саду.
     - Ну спасибо, уважил. Так-то лучше для всех будет!
     - И то правда, - примирительно сказал Бейбут. - Все  равно  табор  рано
или поздно уйдет из города вместе с Кармелитой. И ты ее тогда не скоро снова
увидишь. Так что хоть напоследок  попразднуешь  вместе  с  дочкой  в  родных
стенах.
    Баро опять встревожился:
     - Постой-постой... Я еще не решил, где будут жить молодые.
     - Что значит "ты"? Не тебе и не мне  решать,  где  жить  молодым  после
свадьбы. Все будет решать муж.. Как скажет, так и будет.
     - Ну... - невнятно протянул Баро.
     - Что "ну"? - весело сказал Бейбут. - Как  можно  приказывать  молодым,
где им жить?! Пусть сами разбираются.
     - Сами, сами! Но предложить-то я имею право?!  -  нахмурился  Зарецкий,
который начинал понемногу злиться.
     - Конечно, имеешь, - тут же поутих Бейбут.
    И вдруг он совсем поник, видно, вспомнил что-то. Повисла пауза. В  конце
концов Бейбут сказал глухим голосом:
     - Знаешь, Баро, как говорят в таборе: негоже жить молодым там,  где  не
соблюдаются правила приличия.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Да то, что все видят. В твоем доме живет женщина. Заметь,  не  старая
женщина. А на каких правах, непонятно.
    Баро с удивлением посмотрел на Бейбута.
     - О чем ты? Все знают, что Земфира работает у меня  домоправительницей.
И ничего неприличного я в этом не вижу!
     - Вот, пожил в своем доме среди гаджо и заговорил как они. Сам уже наши
традиции не уважаешь.
     - Неправда! Я чту наши традиции и того же от всех требую!
     - А по табору уже разные слухи ходят!
     - Я прекращу эти разговоры!
     - Баро, люди не слепые и  не  глухие.  А  у  Земфи-ры,  как  она  стала
твоей... домоправительницей, глаза заблестели  и  голос  ручейком  зазвенел.
Люди все видят и все слышат.
     - Пусть видят, слышат и молчат! Бейбут осуждающе покачал головой.
     - На каждый роток не накинешь платок.
     - Это все сплетни! Между мной и Земфирой ничего нет!
     - Ну кто тебе поверит?! Ну кто? Одинокая женщина  живет  со  вдовцом  в
большом, прекрасном доме... Рамир, подумай над моими словами.
    С тем и разошлись. Даже о свадьбе договорить забыли.

    Глава 2

    Идя к Астахову, Максим еще раз прислушался к себе: не  стыдно  ли  будет
появляться у Николая Анд-реича? Не почувствует ли он себя униженным  там,  в
приемной бывшего босса? Или просто босса? После  долгих  размышлений  Максим
сам себе вынес предельно мягкий приговор: нет, не  стыдно.  Николай  Андреич
вложил в его защиту столько сил, да и денег, что  не  поблагодарить  за  это
было бы настоящим свинством.
    Другое дело - разговоры о приеме на работу. Здесь Максим твердо решил  -
не будет проситься, не стоит. В прошлый раз как было: сначала сам отказался,
а когда надумал, у Астахова планы поменялись. И теперь,  если  что  не  так,
второй щелчок по носу - это уж слишком. Правда,  и  тут  Макс  оставил  себе
мысленную лазеечку, решив,  что  если  Астахов  сделает  любой,  хоть  самый
тонюсенький, намек на то, что хотел бы его возвращения,  он  сам  тут  же  и
попросится обратно.
    В офисе шефа не было, сказали, работает дома.
    Дверь открыла Олеся. Провела Максима в гостиную.
     - Проходите, Максим, Николай Андреевич у  себя  в  кабинете.  Я  сейчас
скажу ему, что вы пришли.
    Посреди ее слов в гостиную вошел  Антон,  быстро,  недобро  посмотрел  в
сторону Максима, протянул руку. Сказал, растянув губы в улыбке:
     - Ну здорово!
    Не сразу, совсем не сразу Максим протянул руку для приветствия:
     - Добрый день. Я вообще-то к твоему отцу  пришел,  -  и  развернулся  к
горничной. - Олеся, поторопись, пожалуйста. Передай Николаю Андреевичу,  что
мне нужно с ним поговорить.
     - Не торопись, Олеся. Сходить к отцу ты еще  успеешь,  а  пока  принеси
нам, пожалуйста, кофе.
    Олеся пошла на  кухню.  Антон  же  хозяйским  жестом  махнул  в  сторону
диванов, мол, присаживайся, дорогой гость...
     - Макс, вот что я хочу тебе сказать. Давай забудем  прошлое.  И  станем
друзьями. Опять...
     - То есть - "Кто старое помянет, тому глаз вон"?
     - Да, а что? Хорошая пословица. Так что, друзья?
     - А ты продолжение пословицы знаешь? - сказал Максим, усмехнувшись.
    Антон неопределенно покачал головой.
     - Нет, не  помнишь...  "Кто  старое  помянет,  тому  глаз  вон.  А  кто
забудет - тому оба".
     - Ну что ж,  -  криво  улыбнулся  Антон.  -  Подтекст  ясен.  Не  будем
создавать проблемы офтальмологам.
     - Не будем, Антон, не будем. Знаешь, а я тебе даже благодарен.
     - Ну, совершенно естественное чувство. А за что именно?
     - Благодаря тебе я многое понял. О жизни, о дружбе. И многому научился.
     - Что ж, если дружба в чистом, рафинированном виде у нас не получается,
то предлагаю тебе вместе  поработать.  Надеюсь,  у  нас  это  получится.  По
крайней мере, лучше, чем когда-то.
     - Видимо, в этом месте я должен прослезиться.  Хорошо,  будем  считать,
что прослезился. Извини, а в каком качестве ты мне это говоришь?
     - В каком? Да в  таком.  В  самом  наиновейшем!  Я  теперь  заместитель
генерального.
     - Поздравляю.
     - Спасибо. Так я продолжу. На правах заместителя генерального директора
предлагаю тебе вернуться в фирму.
     - И тебе спасибо. Только о работе я  хотел  бы  поговорить  с  Николаем
Андреевичем лично.
     - Не доверяешь?
     - Не доверяю.
     - В таком случае предлагаю  тройные  переговоры.  Пошли  к  отцу  прямо
сейчас. Думаю, он не будет против моей рекомендации.

    * * *

    Астахов аж крякнул от удовольствия, увидев Максима.
     - О! Дружище! Узник совести! Проходи.
     - Здравствуйте! Рад вас видеть!
     - А уж как я рад! Дай-ка я  тебя  обниму,  по-мужицки,  по-русски.  Еще
чуть-чуть, и увезли б тебя от нас надолго... Только ведь... я всегда  верил,
что ты невиновен.
     - Спасибо. Если бы не вы...
     - Да что я! Форс молодец. И Зарецкий с  охранником  тоже,  в  общем-то,
молодцы. Словом, хорошо то, что хорошо кончается.
     - Это точно; Но знаете, мне до сих пор трудно  поверить,  что  все  уже
закончилось. Камера, конвой, решетки. Тяжело все это.
     - Забудь, забудь как страшный сон. О будущем надо думать, -  и  Астахов
вновь по-отцовски крепко обнял Максима.
    Антон же в это время дулся в углу кабинета. Как-то неправильно  разговор
складывался.   Все   никак   не   получалось   показать   свою    весомость,
значительность. В разговор вклиниться - и то никак.
    Впрочем, именно сейчас во время очередных объятий, кажется,  подвернулся
самый удобный момент:
     - Отец, я предложил Максиму вернуться на работу в  нашу  фирму.  Ты  не
против?
     - Ха! Какое там "против"? Чего это вдруг я могу быть "против"?
     - Ну вот и отлично. Я думаю, на тех  же  самых  условиях  и  с  прежней
зарплатой, - Антону не понравилось, как он это сказал, не по-начальственному
получилось,  с  каким-то  прогибом.  Поэтому  закруглить  фразу   он   решил
построже. - Но только с испытательным сроком в два месяца!
    Астахов удивленно посмотрел на сына.
     - Что-что?  С  каким  еще  испытательным  сроком?  Что  нам  в  Максиме
испытывать? Мы ж его всего вдоль и поперек знаем.
     - Знать-то знаем, конечно. Но ведь  ситуация  изменилась.  То  было  до
суда...
     - А что после суда  изменилось,  Антон?  Я  чего-то  не  понял...  Что?
По-моему, все по-прежнему.
     - Постой, отец, не нервничай, - Антон чувствовал, что отец  завелся  не
на шутку, но, как назло, никакого разумного объяснения своей фразе придумать
по-быстрому не получалось. - Ну-у-у... Что подумают о  тебе  твои  партнеры?
Все же Орлов был под следствием...
    Астахов  громко  хмыкнул,  не  зная  даже,  то  ли  рассмеяться,  то  ли
возмутиться.
     - Антон, ты чего, перегрелся?.. Да у нас в России  треть  бизнеса  была
под следствием, треть - сейчас под ним же...
     - ...А треть - еще будет, - негромко, как бы про себя, сказал Максим.
    Но Николай Андреич расслышал его слова  и  громко  расхохотался.  Отчего
сразу подобрел.
     - Это точно! Да, Антон, ты это... Иди-ка в  свою  комнату,  документами
займись... А нам тут с Максимом поговорить надо. Ступай, сынок.
     - Да, - Антон едва сдержался, чтоб не  вспылить  открыто.  Сейчас  даже
слово "сынок" показалось ему проявлением грубоватой снисходительности.
    Когда сын вышел, Астахов подошел к Максиму поближе и  еще  раз  приобнял
его по-дружески:
     - Проходи! Проходи, садись. Да на самое почетное место.
    Усадив гостя, Николай Андреич  полез  в  бар,  достал  шоколад,  бутылку
коньяка, две рюмки. Разлил золотистый напиток, разломил плитку  шоколада  на
маленькие дольки.
     - Давай... Эх, так и хочется сказать "сынок". А я и скажу. Все равно ты
для меня все эти годы как второй сын.  Так  вот,  давай,  сынок,  выпьем  за
счастливое окончание этой ужасной истории.
     - С удовольствием.
    Выпили по рюмке. И не по-русски, одним махом, как водку.  Но  м  не  как
иностранцы, которые полкапли  размазывают  по  всему  языку.  Так  -  что-то
среднее получилось.
     - Вы знаете, Николай Андреевич, вы очень много для меня сделали! Если б
не вы, если бы не Форс...
     - Брось, брось, ты тоже очень много сделал для моей компании.
     - Ну, это была моя работа. А так - ничего особенного я не делал.
     - Сделал,  Максим,  сделал!  Структуру   усовершенствовал,   отчетность
наладил. Толково у тебя все это получилось. Все твои наработки до сих пор  в
ходу.
     - И все же, вы знаете, мне кажется, Антон кое в чем прав.
    Астахов тяжело вздохнул:
     - Эх-эх-э..... Да втом-то и беда Антона, что он всегда прав кое в  чем.
И никогда - во всем... М-да. Так в чем, ты говоришь, Антон прав?
     - Как ни крути, а после  суда  ситуация  действительно  изменилась.  По
крайней мере, в одном точно...
     - Так, Максим, брось крутить. Говори что хотел сказать!
     - Я хочу попросить вас, чтобы вы разрешили мне  отработать  те  деньги,
которые потратили на моего адвоката.
     - Благородно. Знаешь, Макс,  если  бы  кто  другой  так  сказал,  я  бы
подумал: "Выпендривается!" А вот когда ты так говоришь - тебе  верю.  Только
тут есть одна загвоздка. Точнее - была.
    Максим посмотрел на Астахова - глаза в глаза. Лицо его побледнело. "Все,
ни о чем больше просить не буду, - решил он. - Если сейчас Астахов  откажет,
просто развернусь и уйду".
     - Максим, я не хочу, чтобы между нами были  какие-то  недоговоренности.
Ты должен знать, почему в свое время я не мог вернуть тебя на работу...
     - Не надо, Николай Андреевич, я все понимаю. Это бизнес.
     - Нет, дорогой, это не только бизнес. Это еще и Зарецкий.  Он  поставил
передо  мной  условие:  либо   я   тебя   увольняю,   либо   мы   прекращаем
сотрудничество.
     - Я  так  и  понял,  -  мрачно  улыбнулся  Максим.  -  Если  честно,  я
догадывался... Зарецкий вообще мастер условия ставить.
     - Вот так. Но это было раньше, до суда. А теперь, как говорят в детском
футболе, - все, заиграно! Поэтому я чертовски рад, что ты пришел. И  что  ты
не обиделся...
     - Николай Андреевич, о чем вы говорите? Как я могу на что-то обижаться,
когда вы для меня столько сделали?
     - Да ладно, ладно. Давай за возвращение еще по одной. И все!  Приступай
к работе прямо сегодня. Нет, лучше  не  сегодня,  лучше  завтра,  а  сегодня
вечерком мы устроим праздник - есть отличный повод.

    * * *

    С каждым днем Земфире все труднее было оставаться в доме Баро. Хотя все,
казалось бы, хорошо. И Кармелита к ней понемногу привыкла.  И  Баро  не  мог
нарадоваться. И с Грушей по хозяйству общий язык нашли. Но  только  нет-нет,
да и замечала вдруг она в глазах местных, слободских, цыган  осуждение.  Что
живет Земфира не рядом с дочерью в таборе,  а  здесь,  под  одной  крышей  с
вдовцом и, по сути, совсем чужим ей человеком. Конечно же,  прямо  никто  ей
ничего такого не говорил. Да только зачем говорить  открыто,  если  у  людей
глаза есть. Глазами, как известно, все высказать можно. И усилить сказанное,
презрительно скривив губы.
    И с каждым днем, с каждым часом  все  сильнее  чувствовала  Земфира  это
осуждение. Такое впечатление, что людям надоело о Кармелите шушукаться.  Вот
и нашли новый объект. Причем под той же крышей.
    Трудно было покидать этот дом. И все же в конце концов Земфира  решилась
прийти к Рамиру. Увидев ее, Зарецкий радостно улыбнулся:
     - Земфира, как хорошо, что ты зашла, - и тут же, увидев, что  что-то  с
ней не так, забеспокоился: - Что случилось? Что с тобой?
     - Рамир, я ухожу из твоего дома, - горько сказала она.
     - Почему? Тебя кто-то обидел?
    Господи, ну почему мужчины такие глупые! Эта  заботливость  во  взгляде,
эта бессмысленная нежность в  голосе.  "Тебя  кто-то  обидел"!  Да  ты  меня
обидел! Ты, дурень этакий. Неужели непонятно,  что  нельзя  столько  времени
жить с женщиной под одной крышей, ничего не предлагая ей...
     - Нет, Рамир, никто меня не обидел. Просто не хочу лишних сплетен. Да и
тебе они не нужны. Рядом - дочь взрослая. Со своими проблемами.
    Баро повертел в руках карандаш, сломал его  со  злости  да  и  бросил  в
корзину.
     - Что, Бейбут поработал?
     - При чем тут Бейбут? Разве он один?.. Все об этом говорят...
    Зарецкий нервно скривил губы: она уходит, бросает его! А как же он?  Как
он сможет жить без нее? Как он останется один?
    Земфира внимательно посмотрела на Рамира. И, как  на  просвет,  увидела,
поняла, прочувствовала все его мысли. Ишь, чуть  не  плачет,  но  ведь  себя
жалеет, а не ее. Думает, как плохо будет ему. И не представляет, как  ужасно
будет ей.
     - Ты не можешь уйти, Земфира!
     - Я не могу не уйти, Рамир. Я не могу поступить иначе. Прости  и,  если
можешь... пойми. А если не можешь...Нет, я думаю,  ты  когда-нибудь  все  же
поймешь...
    Баро остался в одиночестве. А Земфира ушла, с  трудом  сдерживая  слезы:
"Он не понял, он ничего не понял. А чего еще ждать от него?! Все мужчины  до
смерти - мальчики-эгоисты, чувствующие лишь свою боль".

    * * *

    Только Антон полез в свою алкогольную заначку, чтоб достать лекарство от
плохого настроения, как зашла мама. Вот чутье! Ей при сухом законе  цены  бы
не было. Сразу бы всех бутлегеров с чистой водки на чистую воду вывела!
     - У-у, Антошечка в своем репертуаре. А куда это ты  ручками  потянулся?
За томиком  Гегеля-Бабеля-Бебеля?  Или  за  коробочкой  "Мартеля"?  -  Антон
промолчал. - Ну-с, какой повод у нас на сей раз?
     - Брось, мама! Ты же знаешь, я практически не пью.
     - И все же...
     - Да прежний повод. Можно сказать - традиционный. Нашего  любимца  таки
вернули на фирму!
     - Так мы же  сами  это  планировали.  Кстати,  ты  сделал  так,  как  я
говорила? Сам пригласил его на работу?
     - Да, мама. Только знаешь, как-то у меня не очень убедительно  все  это
получилось. Радушия, что ли, не хватило.
     - Что радушия не хватило - не страшно. Главное, чтобы у тебя благодушия
не было. Ты ведь дал понять этому выскочке, кто здесь главный. Ты, а не  он.
Ты!
     - Да, мама.  Только  отец  при  этом  присутствовал.  И  он,  по-моему,
рассердился...
     - А вот это ты зря. Отец у тебя - не только крупный бизнесмен, но еще и
великий демократ. Поэтому при нем нужно быть таким же, как  он  сам.  А  вот
наедине с Максом... Будь с ним пожестче.
     - Да куда уж жестче...
     - При отце относись к нему подчеркнуто уважительно и благожелательно. А
без отца... Создай своему дружку невыносимые условия.  Мягко,  между  делом,
подчеркивай свое превосходство. Унижай его, мимоходом,  как  бы  не  замечая
этого - так еще больнее.  А  там  посмотрим,  долго  ли  он  продержится.  А
потом... даст Бог! Даст Бог, глядишь, и сам уйдет.
     - Говоришь, сам уйдет. Хорошо бы...
     - Ну вот - производственное совещание закончено. Давай, сынок, думай  -
ты у нас теперь ответственный работник, а не безответственный мальчишка!
    Когда за  матерью  захлопнулась  дверь,  Антон  хотел  было  полезть  за
бутылочкой. И вдруг не без радости почувствовал, что пить ему перехотелось.
    Маманька все же молодец. Умеет она открыть  новые  горизонты,  поставить
новые задачки, чтобы жить было интересно.
    Эх, как там Светочка? Давно ее не видел...

    * * *

    По спецраспоряжению Астахова Максиму выдали аванс.
    И он решил первым же делом съехать от Палыча. Хватит уже,  загостился  у
него в котельной. Палыч, правда (святая душа!), повозмущался: "Куда ты?  Как
же я без тебя? Привык уже". Но потом безнадежно  махнул  рукой:  "Хотя  чего
там... Ты парень молодой. Что тебе жить со старым скучным  дураком!..  Давай
хоть вещи перенести помогу".
    Подходя в гостинице к девчонкам-администраторшам, Максим одного боялся -
как бы его номер кому-нибудь не отдали. Все же столько лет прожил! Привык  к
нему, как к родному дому.
    Нет, не отдали! Сказали, уважают, любят, ждут.
    Глупо, смешно, но порог номера и Максим, и Палыч переступали с  каким-то
непонятным волнением.
     - Ну, вот ты и дома, - сказал Палыч, прикрывая  дверь.  -  Отель  "пять
звездочек" к вашим услугам, господин Орлов!
    Максим огляделся. Боже мой, как же хорошо  здесь  после  стольких  дней,
проведенных в камере. Хотелось все расцеловать вплоть до трещинок  на  обоях
(благо,  их  не  слишком  много).   Казалось,   каждый   предмет   нехитрого
гостиничного  интерьера,  от  пепельницы  до  телевизора,  подмигивает   ему
по-родственному: "Привет, брат! Хорошо,  "то  вернулся.  Без  тебя  наш  мир
неполный!"
    Но Палыч, скорее всего намеренно, не дал товарищу  долго  раздумывать  и
ностальгировать:
     - Ну чего, Максимка, давай, что ли, вещи разбирать? Максим первым делом
развернул портрет Кармелиты.
    Увидев это, друг неодобрительно покачал  головой  -  нет,  не  вылечился
парень от старой болезни, совсем не вылечился. Как бы расколдовать его?..
    А Макс обвел глазами номер:  куда  бы  портрет  пристроить?  Как-то  так
получилось, что постоянного места у него не было. И в  то  мгновение,  когда
взгляд Максима добрался до выхода, дверь открылась и в номер вошел Миро.
    Палыч всмотрелся в цыгана, с чем пришел: с войной или  с  миром?  Поняв,
что с миром, засуетился, засобирался:
     - Здравствуй, Миро. И пока! Максим, я это... пойду, дела у меня там...
     - Да, Палыч, спасибо тебе большое за помощь. Я еще зайду к тебе... -  и
когда Палыч вышел, повернулся к новому гостю: - Привет, Миро. С чем пришел?
     - Здравствуй, Максим. Ты сейчас очень занят?
     - Да нет уже...
     - Мне с тобой поговорить нужно. Серьезно. Наедине.

    Глава 3

    Несколько дней после оглашения приговора Кармелита никуда не выходила из
своей комнаты. Потому  что  свой  приговор  она  себе  уже  вынесла,  приняв
жестокое отцовское условие -  никогда  больше  не  видеться  с  Максимом.  И
плакать не могла, и улыбаться не хотелось. Да и ни  к  чему  все  это  было.
Рубина  приходила,  Земфира  -  тоже.  Их  утешения  девушка   принимала   с
благодарностью. И все же  оставалась  сама  в  себе.  И  никого  к  себе  не
подпускала, даже Миро. А вот отец сам не показывался. И, наверно,  правильно
делал: ждал, когда пройдет первая, самая сильная боль.
    Действительно, в какой-то из дней Кармелита почувствовала,  что  голубое
небо за окном  -  это  прекрасно,  что  свежий  воздух  из  форточки  -  это
замечательно. Что поделаешь: с Максимом, без Максима, но жить как-то нужно.
    И впервые за долгое время Кармелита пошла в кабинет к отцу.
     - Здравствуй, папа.
     - Здравствуй,  доченька,  -  интонацию  Баро  выбрал  очень  правильно,
заговорив с Кармелитой мягко, пожалуй, даже нежно, но не заискивающе.
     - Пап, я к Светке.
     - Хорошо, дочь. Сейчас скажу охраннику, тебя отвезут.
     - Не надо меня отвозить, я сама дойду!
     - А я сказал, тебя отвезут.
    Кармелита поняла, что избежать очередного семейного спора, скорее всего,
не удастся:
     - Ты что, не веришь моему слову?! Я же сказала,  я  больше  никогда  не
увижу Максима.
     - Верю! Но так мне  будет  спокойнее...  Не  обижайся,  дочка.  Не  все
зависит от тебя. А вдруг Максим сам станет искать встречи с тобой? А я  хочу
точно знать, что ничто не помешает твоей свадьбе с Миро!
    В прежние времена Кармелита, скорей  всего,  начала  бы  спорить.  Может
быть, даже убежала бы, исполнив "на  бис"  парочку  рискованных  трюков.  Но
сейчас она чувствовала,  что  не  сможет  сделать  ничего  такого.  Накатила
страшная,  не  по  возрасту,  усталость.  Показалось,  что  исчез   какой-то
внутренний стержень.
     - Ладно, папа. Зови охранника, вызывай машину. Я готова...
    У  Зарецкого  больно  кольнуло  сердце.  Дочь  ему  досталась,  конечно,
своенравная. Только... ломал он ее, ломал... И вот... неужели совсем сломил?
    Не этого он хотел, совсем не этого!

    * * *

     - Миро, - грустно сказал Максим. - Ты только не обижайся. Я тебя  очень
уважаю. Правда! Очень! Но мне кажется, нам не о чем говорить. Между нами все
уже предельно ясно.
     - А я так не считаю. Я... - и цыган замолчал, не  зная,  как  высказать
все, что накипело.
    Последние дни он думал, очень  много  думал.  О  Кармелите,  о  себе,  о
Максиме. Порой в нем поднималось бешенство, хотелось убить Макса. Или
    Кармелиту.  Или  себя.  Но  крестик,  висящий  на  груди,  начинал   его
нестерпимо жечь: "Не убий!.."
    Больнее всего было, когда он приехал в дом За-рецкого, чтобы  поговорить
с Кармелитой, обсудить с ней скорую свадьбу. Она не вышла его встретить и  к
себе не впустила. Земфира сказала: мол, приболела.  Но  по  ее  глазам  Миро
понял: нет, все не так. Никакая  это  не  болезнь.  А  если  и  болезнь,  то
название у нее самое простое - нелюбовь.
    Но  получается,  что  это  самое  страшное   заболевание.   Потому   что
неизлечимое.
    И снова Миро погрузился в свои размышления. И  вновь  отчаяние  охватило
его, потому что никакого выхода он не видел, не находил. А видел одно только
мучение. Для всех. Для Кармелиты, для себя... Для Максима. Да и  для  Люциты
тоже. (Надо же, опять о ней забыл,  точнее  -  вспомнил  в  самую  последнюю
очередь.)
    Боль, боль и отчаяние, и больше ничего!
    Вдруг... Мысль, забившаяся у него в голове, была настолько  неожиданной,
простой, страшной и, вместе с этим, благородной, что у Миро сначала даже дух
перехватило. Он даже огляделся вокруг в тот момент: не подслушал ли кто,  не
засекли эту мыслишку?
    Да, больно, очень больно. И все-таки. Это выход. Какой-то, но выход.  По
крайней мере, для Кармелиты. А он, Миро, что он? Когда о себе  думаешь,  это
нелюбовь. Любовь - это когда жертвуешь собой. Без крика,  без  истерик,  без
надрыва. Просто делаешь все для любимого человека, совсем не думая о себе...
     - Так как же  ты  считаешь?  -  спросил  Максим,  вырвав  Миро  из  его
размышлений.
     - Я считаю, что... Что вам с Кармслитой нужно бежать!
     - Что? - Максим просто не поверил в то, что услышал.
     - Бежать. Вам. Больше того. Я сам готов в этом помочь, -  яснее  ясного
сказал цыган.
    Но Максим снова отказывался в это верить.
     - Да, - продолжил Миро. - Я помогу вам спрятаться. И еще - сделаю  так,
чтобы за вами не было погони.
    Максим не знал, что думать, мысли сталкивались в голове. И  наверно,  от
этого столкновения умирали, едва родившись. Как? Как это может быть?  Цыган,
жених, готов помочь своему сопернику с побегом! Может, это коварный план? Но
нет же, Миро не способен на подлость. Максим в этом уже не раз убедился.  Но
с  другой  стороны,  если  это  благородство,   то   благородство   какое-то
невероятное, запредельное. Наверно, только  святой  способен  на  такое.  Но
разве в нашей жизни еще остались святые?
    Теперь уж Максим не знал, как продолжить разговор.
     - Миро... Миро, а зачем... тебе это нужно?
     - Мне это не нужно. Совсем. Но это нужно Кармелите. Ты же  сказал,  что
любишь ее. - Максим кивнул головой. - И она тебя любит. Я это чувствую,  при
каждом разговоре с ней чувствую. Но самое главное  -  я  ее  тоже  люблю.  И
никогда не смогу сделать так, чтобы она стала несчастной  на  всю  жизнь.  А
она... такой человек.  Прямой,  искренний...  Она  никогда  не  сможет  быть
счастлив.ой с нелюбимым человеком.
     - А ее отец? Он же не успокоится. Что  бы  мы  к"и  сделали,  он  будет
искать, он найдет нас и вернет свою дочь. .
     - Нет, это я беру на себя. Снова надолго замолчали.
     - Знаешь, Миро,  мне  кажется,  именно  такой  удивительный  человек...
мужчина... муж, как ты, и нужен Кармелите, - при  этих  словах  в  глазах  у
Максима мелькнуло что-то такое, чего Миро потом долго не мог забыть.
     - О чем ты?
     - Знаешь, мне кажется, что только ты можешь защитить Кармелиту от ее же
собственного отца. Только ты. Потому что ты - цыган.
     - Да при чем здесь - цыган или нет?! Ей нужен ты! Ты, а  не  я!  И  это
самое главное.
     - Конечно, нужен ей я! Именно поэтому она убежала от меня из зала суда?
     - Она убежала потому, что дала слово отцу, что никогда не будет с тобой
встречаться и выйдет замуж за меня.
     - Ну вот. Она и просватана за тебя. Дала слово отцу. Согласилась  стать
твоей женой.
     - Это было не ее желание! Так захотели наши отцы!
     - Да. Причем один из них так сильно этого захотел, что  решил  засадить
меня в тюрьму на двенадцатьлет.
     - Максим, ты не прав. Баро тут ни при чем. Ведь ты был с ружьем. Откуда
он знал, стрелял ты или кто-то другой?
     - А тебе не кажется странным, что его охранник  сначала  обвинял  меня,
был готов отдать на расправу.
    А потом полностью оправдал в суде? И Баро  здесь,  естественно,  ни  при
чем?
     - Нет, ну, он барон. Он  всегда  "при  чем".  Но  отвечать  за  других,
принимать решения - дело сложное. А вообще-то, Баро не способен на подлость.
     - Знаешь, Миро, а я уверен, что Баро способен не только на подлость, но
и на убийство. Если, конечно, человек ему очень мешает.
     - Вот уж этого точно быть не может!
     - Может, Миро. Может! Раньше я еще сомневался.  А  теперь  уверен,  что
Баро может приказать убить человека! Например, меня... Да не только может. А
уже и приказывал!

    * * *

    Дверь в  Светкину  квартиру-студию  была  открыта.  Кармелита  не  стала
звонить. Проснулась в ней какая-то детская игривость: вот  сейчас  зайдет  к
подружке, да и напугает ее: "Гав!!!"
    Но тут же  сама  страшно  перепугалась.  По  дому  разносились  какие-то
страшные звуки. То стон, то будто всхлипы,  то  вдруг  долгий  трубный  рев.
Кармелита и представить не могла,  что  же  это  такое.  Может,  канализацию
прорвало? Или у Светки там,  в  студии,  припадок  какой-то  случился  (хотя
раньше, за все время их дружбы, вроде бы никогда подобного не бывало).
    Кармелита побежала на звук.
    И обнаружила Свету в студии. Она сидела на табуретке и дула в  саксофон,
старательно пузыря щеки. Правда, выдуть из него хоть что-то путное  явно  не
получалось. Вместе с тем  было  видно,  что  этап  теоретической  подготовки
Светой уже пройден - рядом с ней  валялся  неведомо  где  найденный  старый,
потрепанный "Самоучитель  игры  на  саксофоне".  Увидев  Кармелиту,  подруга
отложила инструмент.
     - Кармелитка! Хорошая моя! Ну где жты столько времени пряталась?
     - О-о-о-о-о! Света, похоже, я пряталась от этих ужасных звуков. Знаешь,
я так испугалась, думала, у тебя трубу прорвало. Или приступ какой-то...
     - Какие  трубы?  Какой  приступ?  Что,  не  видишь,  учусь  играть   на
саксофоне.
     - Вижу, Светочка. Вижу и, что самое страшное, слышу! А зачем?
     - Ну хотя бы затем, что музыка от всего лечит.
     - Да, только вот твое исполнение вряд ли можно назвать музыкой.
     - Это пока. Не... ну ты хочешь все и  сразу!  Я  только  учусь.  Ты  же
знаешь, я упорная, у меня все получится.
     - Мне кажется, что тебе лучше все-таки живописью заниматься.
    Света надула губки.
     - А вот с этим все, баста. С мольбертом я покончила навсегда.
     - Почему?!
     - Потому что нужно иметь смелость признаться себе самой: с живописью  у
меня ничего не получилось. Больно, конечно, но...
     - Это еще что, - Кармелита вздохнула. - Вот у меня, Светочка, с  жизнью
точно ничего не получилось!
     - Не нужно так... Жизнь твоя, и только ты знаешь, что с ней  делать!  И
еще есть столько времени, чтобы все получилось.
     - Да. Если бы еще знать, что нужно  делать,  чтобы  все  получилось,  -
Кармелита снова тяжело вздохнула.
    Света заглянула в глаза подруге:
     - Что, совсем-совсем тебе идти за Миро не хочется?
     - Да. Как представлю, что замуж за него выходить,  мне  просто  страшно
становится. Понимаешь, вот он такой красивый, хороший... А мне - страшно!
     - Ну и не выходи за него замуж! Зачем же так себя мучить?!
     - Не могу, я слово дала. Я теперь просватанная невеста.
     - Да Боже мой! Но ведь просватанная - еще не значит замужняя. Ну,  дала
слово, ну, забрала его обратно. Гусар - хозяин своего слова.
     - Нет, Свет, ты не понимаешь. То  гусар,  а  мы  цыгане.  Цыган  должен
держать свое слово. Это очень важно.
     - А мне кажется, есть вещи гора-а-аздо важнее.
     - Какие, например?
     - Что тебе, как ребенку, все объяснять? Любовь, например. Что  скажешь?
Любовь, если хочешь, это стихия, которая сметает все на своем пути:  законы,
слова, правила...
     - Свет, давай закончим эту тему! Свадьба состоится. Да... а  ты  будешь
свидетельницей.
     - Я?
     - Да, Света! Только ты!
     - Погоди, но ведь это  будет  цыганская  свадьба.  А  я...  Может,  ты,
конечно, не заметила. Или за столько лет уже привыкла. Но ведь я не цыганка.
     - Не страшно. У каждого свои недостатки.
     - А твои согласятся?..
     - Ну знаешь, стану я их спрашивать! Если уж жениха выбрали за меня,  то
могу я хотя бы свидетельницу сама найти!
     - Наверно... Хотя... я совершенно  не  знаю  ваших  обычаев  цыганских.
Вообще!
     - Да ничего. Я тебе все объясню... - Кармелита пристально посмотрела на
подругу и заметила, что та в замешательстве. - Эй, слышь... Света, что-то не
так? Тебе еще что-то мешает согласиться...
     - Да. Если честно... то мне неудобно... перед Максимом.
     - Ах так! А ты не понимаешь, что все это произошло  из-за  него?  Из-за
него я дала это слово. А он... Он даже ничего не сделал, чтобы меня увидеть!
     - Подруга, ты подумай, что говоришь. Как он мог тебя увидеть? Ведь тебя
отец охраняет, как Джоконду.
     - Чтоб ты знала, Светочка, Джоконду пару раз  воровали.  А  Максим  так
меня ни разу украсть и не смог... Захотел бы - увидел. И вообще, что  ты  со
мной споришь? Все против меня! Даже моя самая близкая, самая лучшая подруга.
     - Ну, Кармелита! Ну вот, что ты такое говоришь?
     - Говорю. Говорю, потому что мне сейчас ужасно тяжело. И  больно.  И  я
хочу, чтобы рядом был человек, который просто пожалеет, а не будет  спорить,
доказывать что-то. Единственный родной человек. Ты, Светочка.
    Света обняла Кармелиту, чуть не расплакавшись:
     - Я же ведь буду... Я  обязательно  буду  с  тобой.  Ну  как  ты  могла
подумать, что я тебя брошу! Я тебя не брошу никогда.
    И они обнялись, как  давно  в  детстве,  когда  умудрились  получить  по
"двойке" за какую-то сложную контрольную. А "двойка" и еще одна  "двойка"  -
вместе это уже "четверка", неплохая, в общем-то, оценка.

Глава 7

    Сватовство  отца  и  Земфиры  Кармелита  пережида  не  очень  легко.  Но
пережила. Потому что в глубине души,  несмотря  на  всю  любовь  к  покойной
матери, понимала: иначе быть не может. Нельзя, чтобы столько лет человек жил
один.
    А потом Кармелита задумалась о своей жизни.  И  вот  тут  все  было  уже
гораздо сложнее. Свадьба с Миро, а дальше -  бродячая  жизнь  с  табором.  И
желательно подальше от города Управска, где живет человек по имени Максим...
    Вот только - отец... Согласится  ли  на  это  великий  защитник  вековых
цыганских законов?
    Значит, опять нужно идти к отцу, просить у него "вольную".
     - Отец, - сказала Кармелита, решительно входя в кабинет Баро. - Я  хочу
уйти из дома. Отпусти меня.
     - Иди, - спокойно ответил  Зарецкий.  -  Я  сейчас  же  велю  подогнать
машину.
    Кармелита запнулась, она так долго настраивалась на решительную  беседу,
что, кажется, перестаралась, выбрала слишком резкие слова. Отец ее просто не
понял. Пришлось дать задний ход.
     - Нет, папа. Я не так сказала. После свадьбы и венчания с Миро  я  хочу
уйти из дома навсегда. Кочевать вместе с табором и театром Бейбута.
    Баро насупился, он не забыл маленьких истерик, которые в прежние времена
закатывала дочка из-за Земфиры.  Правда,  она  каждый  раз  приходила,  чтоб
извиниться. Но все же...
     - Доченька, ты хочешь уйти из-за Земфиры? Ох уж  этот  папа.  Сам  себе
кажется таким мудрым, а элементарных вещей не понимает...
     - Да нет. Земфира здесь ни при чем. Просто... Я хочу выступать вместе с
цыганами. Разве это плохо? У меня... то есть у нас с Миро, будет  совместный
номер. Ты же знаешь, я всегда хотела быть артисткой.
    Баро  нечего  было  ответить.  Как  тут  спорить,  ведь  это  совершенно
нормальное желание цыганской женщины - жить жизнью мужа, быть везде с ним.
    Но отец не мог так просто сдаться и отпустить свою дочку без боя.
     - Погоди, доченька. Но ведь табор Бейбута не уходит из города. Я ему  и
с помещением помог.
     - Пока не уходит. Но ты же понимаешь, что дом табора - дорога. Папа, ты
же не можешь держать меня при себе всю  жизнь.  Не  пустил  меня  учиться  в
Москву - бог с ней, пусть. Но ты же не можешь не отпустить меня с табором.
    Баро почувствовал, как мир, его мир,  который  он  создавал,  в  который
вложил столько сил и который в конце концов выстроил, дал трещину.
     - Кармелита, и ты оставишь меня одного? Дочка хитро улыбнулась: кто  бы
говорил!
     - Нет, отец, не одного. Теперь всегда с тобой рядом будет Земфира.
    Баро  тоже  улыбнулся.  Ох,  дочка:  говорит  вроде  нежно,  но   хватка
отцовская - палец в рот не клади.
    Но  все  равно  -  никак  он  не  мог  сказать  ей  "да",  -  Настоящее,
полновесное, окончательное отцовское "да"!
     - Кстати, о Земфире. Ты бы поговорила с ней. Она объяснит тебе, что это
такое: кочевать с табором. По дорогам и по бездорожью, в грязь,  в  снег,  в
холод, в жару, в дождь.
     - Пап, ну о чем ты? Ты же  знаешь,  маленькой  я  все  это  пережила  и
прекрасно помню.
     - Да, но это было так давно. После этого ты столько лет жила в большом,
удобном доме. С Грушей-помощницей, с Сашкой-конюхом... Я понимаю, ты молода.
Хочется всего большой ложкой зачерпнуть. Всегда ведь  кажется,  что  на  дне
казана - все самое вкусное. Одним словом, цыганская романтика...
     - Нет. Романтика здесь ни при чем, - Кармелита резко встала с места.
    Она устала от этого бессмысленного разговора, когда оба как  бы  танцуют
вокруг правды, боясь зацепить ее. Отец сам  вынуждает  ее  сказать  все  как
есть!
     - Папа, ты же взрослый человек! Неужели не понятно?! Я должна выполнить
свое обещание и забыть Максима. Но пока я нахожусь с ним в  одном  городе  -
это невозможно! Да, я пыталась, пыталась вытравить его из головы, но у  меня
ничего не получается. Потому что  здесь,  в  Управске,  каждый  дом,  каждое
дерево, каждый закоулочек напоминает о нем. Все! Даже наш сад!
     - При чем здесь сад?
     - Потому что, когда я выхожу в него,  мне  очень  стыдно,  но...  Но  я
вспоминаю не столько о том, как ранили Миро, сколько  о  том,  как  схватили
Максима, как начали его бить. Но я пообещала тебе, а значит...
    Кармелита посмотрела на отца, и  ей  стало  жалко  его.  На  глаза  Баро
навернулись слезы.
     - Папа...
    Кармелита подошла к Баро, обняла его.
     - Отпусти меня... отпусти, не держи.
    Но он молчал, давя в себе слезы, так и не сказав "да".

    * * *

    Миро с презрением посмотрел на Рыча:
     - Люцита, отойди от него!
    Девушка вырвалась из Рычевых рук, отступила немного в сторону  и  хотела
уже подойти к Миро, но не подошла.
    Она вдруг совершенно отчетливо почувствовала, как  же  ей  приятно,  что
Миро увидел ее в руках другого мужчины. И не какого-нибудь  малолетки  вроде
Степана, а настоящего, большого, взрослого мужика. Пускай  почувствует  хоть
малую долю того, что она испытывает каждый раз,  когда  видит  его  рядом  с
Кар-мелитой! И чтоб усилить эффект, Люцита гордо произнесла, глядя на Миро с
холодной насмешкой:
     - А по какому праву ты здесь командуешь? Миро опешил:
     - Я не командую, Люцита!  Я  пытаюсь  тебя  предостеречь.  Этот  ром  -
преступник!
     - Не бросайся словами, парень. Это  еще  нужно  доказать  и  хорошенько
посмотреть, кто тут преступник, а кто нет. Вот и Люцита тебе это подтвердит.
Да? - вступил в разговор Рыч.
     - Пошел вон! - Миро вложил в два коротких слова все накопившееся в  нем
презрение.
     - Не пыли, парень. Я не в твоей палатке. Если хозяйка скажет мне  уйти,
тогда уйду. А? Что скажешь, хозяюшка?
    Люците очень хотелось прогнать Рыча куда подальше. И поговорить с  Миро.
Все же, несмотря ни на что, он остается для нее  самым  родным  человеком  в
мире. Но она не могла заставить замолчать засевшего в ней беса противоречия:
     - Он - мой гость! Наши обычаи не позволяют его выставить.
    Рыч и сам немного удивился таким  словам.  В  последнее  время  все  его
только шпыняли, как шелудивую собачку. И лишь эта девчонка ни с  того  ни  с
сего заступилась. Как не порадоваться, особенно если нет других поводов  для
радости...
     - Вот видишь, Миро. Я здесь никому не  мешаю.  Может,  это  тебе  лучше
уйти?
     - Убирайся! Я не потерплю тебя в таборе.
     - Круто берешь, парень. Я цыган - я имею право зайти на огонек к  своим
ромалэ.
     - Ты - цыган?! Да ты опозорил всех нас! Табор никогда тебя не примет.
     - А ты что, уже решаешь за весь табор? А, ну понятно - наследный  принц
императора Бейбута!
     - Нет, Рыч, ты не хочешь по-человечески. Я не люблю трепать языком,  но
видно, придется сказать всему табору, почему Баро тебя выгнал.
     - Ничего, щенок, я с тобой еще разберусь!
     - Если хочешь поговорить со мной с глазу на глаз, я готов!
     - Некогда. Да и неохота из-за тебя под статью подставляться. Нет, лучше
уж я уйду. Не о чем мне с
    тобой разговаривать. Эх, злые люди у вас  в  таборе!  -  Рыч  бросил  на
Люциту быстрый, лукавый взгляд. - Но не все.  С  тобой,  красавица,  мы  еще
встретимся, - и по-кошачьи беззвучно вышел из палатки.
    Оставшись наедине с Люцитой, Миро немного растерялся - не  знал,  как  с
ней говорить. Вроде и обидеть боялся.  Но,  с  другой  стороны,  возмущение,
кипевшее в нем, тоже было слишком велико.
     - Что все это означает, Люцита? Зачем он к тебе приходил?
     - Откуда я знаю! Он даже слова сказать не успел,  как  ты  его  выгнал!
Герой!
     - Странно. И что же ему от тебя понадобилось?
     - Это что, допрос?! Не имеешь права! Я тебе не жена. И даже не невеста!
     - Да что же у тебя за характер такой!
     - Хороший характер, Миро, замечательный, - грустно  сказала  Люцита.  -
Был! Пока ты не испортил.
     - Я просто пытаюсь предостеречь  тебя  -  это  очень  опасный  человек!
Надеюсь, ты еще ни во что с ним не вляпалась.
     - Предупредил? Все? Спасибо! Но со своей жизнью  я  сама  справлюсь!  И
сама решу, с кем мне общаться.
     - Я так не думаю...
     - Слушай! Хватит меня учить и мучить! Ты-то сам зачем пришел?
     - Я пришел за тобой. Репетиция через полчаса. Мы в театр уезжаем!
     - Хорошо. Я поняла. Через три минуты буду.
    Миро вышел.
    А Люцита с удивлением вдруг почувствовала, что  после  всех  этих  склок
настроение у  нее  улучшилось.  Наконец-то  прошло  ощущение  брошенности  и
за-бытости. Надо же, совершенно случайно,  само  собой,  обнаружилось  такое
замечательное лекарство от сердечных болей.

    * * *

    Все возвращается на круги своя. Сколько шансов было  на  то,  что  после
всех передряг Максим вернется на фирму? Наверно, один из тысячи, не  больше.
И надо же было такому случиться, что сработал именно этот  один,  а  не  999
других!
    Тамара с ума сходила от злости. Все пыталась  успокоить  себя,  убедить,
что хныкать бессмысленно, нужно смириться с тем, что произошло. А  уж  потом
попытаться что-то исправить. Но, видно, что-то в  ней  изменилось  от  этого
бесконечного и бессмысленного верчения-кручения.
    Что-то надломилось.
    Так захотелось прислониться к кому-то, кто бы успокоил, обнял, утешил...
А во всем мире был только один человек, который мог бы это сделать. И Тамара
опять приехала в конторку к Игорю.
    Возвращение на прежнюю должность было для него таким  счастьем,  что  на
какое-то время он ушел в работу не то что с головой, а,  пожалуй,  даже  еще
глубже. Вот и сейчас, когда к нему пришла любимая женщина,  он  еле  оторвал
глаза от документов:
     - Что случилось?
     - Игорь, я так больше жить не могу! Астахов изводит меня!
     - Поругались?
     - Нет. Пока. Но он опять возвращает в дело Максима. В ущерб  Антону!  А
мальчику так нужна поддержка, именно сейчас.
    Игорь отложил бумаги. Наверно, вспомнил о чем-то.
     - Мне тоже нужна поддержка...
     - О чем ты? Ты же его отец! Я думала, ты поймешь меня.
     - То-о-ом, не горячись. Я хорошо тебя  понимаю.  И  тоже  переживаю  за
Антона.
     - Правда?
     - Правда, Томочка. Я так рад, что мы перестали лаяться. Я так устал  от
ссор, от криков, от всех этих унижений. Все вернулось. И в жизни, и у нас  с
тобой. Ты удивительная женщина, и мать из тебя получилась  замечательная,  -
Игорь начал расстегивать ее легкий пиджачок.
     - Что ты де-ла-ешь? - шепотом, по слогам, спросила она.
     - А как ты думаешь, что я де-ла-ю? - так же спросил он.
     - Игорь... Ну перестань.
     - Не перестану. Никогда...
     - А дверь?
     - Закрыта. У нас совещание...
    Он снял ее пиджачок, смел со стола все бумаги. И аккуратно уложил ее  на
освободившееся место...

    * * *

    Заводиться Светкина машина  не  хотела.  Но  Антон  всегда  относился  к
машинам с уважением. Да и в автосервисе, как ни  крути,  а  простым  рабочим
поработал. После того как этот ужас остался  позади,  он  всем  с  гордостью
говорил: "Я свою должность заработал не родственными связями,  а  вот  этими
руками!"
    Так что пришлось поднять капот,  повозиться  маленько.  У-у-у,  как  все
запущенно! То  есть  до  автосервиса  этот  транспорт,  конечно,  еще  можно
отбуксировать. А вот там работягам придется хорошенько потрудиться...
    К автосервису Антон подъехал, как всегда, лихо. Пусть видит народ, с кем
еще недавно работали бок о бок! Поставил машину на сигнализацию, так же лихо
открыл дверь Игорева кабинета:
     - Игорь, надо срочно сделать машину..
    И тут увидел свою маму, полуголую,  разложенную  на  столе.  А  над  ней
нависал Игорь Носков.
     - Мама?!.
    Тамара оттолкнула Игоря, вскочила со стола,  быстро  набросила  на  себя
лежавший неподалеку пиджачок.
     - Антон...
    Антон сжал губы, обозначив на лице жесткие складки. И молча  выбежал  из
конторки, хлопнув дверью.
    Тамара выскочила из конторы вслед за ним.
     - Антон! Постой! Подожди!..
    Но на этот раз Светкина машина завелась с полоборота.

    * * *

    Репетиция промелькнула незаметно.  Разгоряченная,  с  музыкой  в  крови,
Люцита вернулась в  гример-ку.  Едва  открыв  дверь,  почувствовала,  что  в
комнате кто-то есть. Поэтому сразу же выдохнула одно имя (а другого для  нее
в мире не существовало):
     - Миро?..
    И тут же увидела  Рыча.  Обозлилась  на  себя:  "Дурочка  наивная!  Что,
думала, Миро один раз увидел тебя в чужих руках, и тут же прибежал?  Думала?
Признайся самой себе, ведь думала?" И оттого, что ответ  был  положительный,
злилась на себя еще больше.
    Потому и набросилась на Рыча:
     - Что же ты меня преследуешь?!
     - Ну... Мы тогда не договорили... И потом... Я же сказал,  что  мы  еще
увидимся. А я свое слово всегда держу.
     - Я тебя больше слушать  не  собираюсь.  Разговор,  окончен,  -  Люцита
направилась к выходу, но Рыч захлопнул дверь.
     - Нет. Ты - умная девочка, и должна понимать,, что наши дела еще только
начинаются, - и дважды провернул ключ в двери.
     - Не смей запирать дверь.
     - Это почему?
     - Не в наших обычаях, чтобы девушка запира?-лась наедине с мужчиной.
    Рыч грустно усмехнулся - ишь чего удумала.,
     - Не шуми. Сядь. У нас с тобой совсем  другие  отношения.  Я  не  хочу,
чтобы нам помешали, как тогда.
    Люцита безвольно опустилась на свое место. Рыч уселся напротив.
     - Измученный у тебя вид. Ты всегда такая? Или сейчас только?..  Боишься
меня?
    "Ну вот, дожила, - подумала про себя Люцита. - Матери моей все  говорят:
такая молодая! А мне: такая измученная!"
     - Чего ты от меня хочешь?!
     - Для начала понять хочу... Я-то старый медведь. Чего только со мной не
было. А вот как могла молодая девушка решиться на убийство?
    Люцита посмотрела на него с ненавистью: что за порода  такая,  опять  он
бьет в самое больное!
     - Да успокойся ты! Давай поговорим как друзья. Ведь у нас с тобой много
общего.
     - Нет у нас ничего общего.
     - Есть. И это общее  -  семейство  Зарецких.  Я  ненавижу  Баро,  а  ты
ненавидишь его дочь. Так что если твоя ненависть так же сильна, как  и  моя,
мы просто обязаны объединиться. Чтобы отомстить!

    Глава 8

    Да что же это за человек такой: Максим Орлов? Сначала Баро думал  о  нем
очень хорошо. Потом очень плохо. А сейчас? Сейчас, пожалуй, и вовсе не знал,
что думать. Наверняка Максим все же не так  плох,  как  думалось  раньше.  И
Кармелита за него, и Миро.
    Правда, Кармелита  что  -  молодая  глупая  девчонка.  Но  ведь  и  Миро
уважительно отзывается. И самое главное - Рыч-то, оказывается, действительно
чуть не убил Орлова. Вот так Баро распустил своих людей - творят что  хотят.
Нужно, нужно сходить к  Максиму,  поговорить  с  ним  по-человечески,  снять
камень с души. Пусть он не думает о Баро как об убийце.
    В дверь постучали, властно, крепко. Интересно,  кто  бы  это  мог  быть.
Максим открыл дверь. Баро.
     - Можно? - спросил вежливо Зарецкий, проходя в номер.
     - Конечно. Добрый день.
     - День добрый.
    И тут Баро увидел портрет своей дочери, висящий на самом почетном месте.
     - Кармелита?!
     - Да. Я надеюсь, хоть портрет вашей дочери я могу  себе  оставить?  Или
это, может быть, тоже противоречит каким-нибудь цыганским законам?
    Баро перевел взгляд (тяжелый,  надо  сказать)  с  портрета  на  Максима.
Максим выдержал эту зрительную атаку.
     - Тебе не нравятся наши законы?
     - Ну какое я  имею  право  о  них  судить!  Хотя...  если  они  и  меня
коснулись,  наверно,  имею...  Они,  ваши  законы,  кажутся  мне  немного...
ограниченными, что ли.
     - Ты ничего о нас не знаешь, и не тебе судить об этом.
     - Господин Зарецкий, я ведь это с самого начала сказал. Я  не  понимаю:
вы пришли в мой дом поговорить со мной о ваших законах?
     - Нет. Я хочу поговорить с тобой о другом. Не-ужелимоя дочь так  сильно
запала тебе в душу?
     - Извините, но об этом я ни с кем не буду говорить. Даже с вами...
     - Ты неплохой парень. И если бы все иначе сложилось, мне было  бы  даже
приятно иметь с тобой дело. Но когда дело касается моей дочери...
     - Послушайте! Господин Зарецкий, если вы пришли побеседовать со мной  о
Кармелите, то еще раз повторяю: я не буду говорить об этом.
     - Нет, сынок. Я пришел по другому делу. "Сынок". И совсем другой тон  -
это прозвучало как-то по-домашнему...
     - Максим... За последнее время ты много чего вытерпел по моей вине... И
по вине моих людей. Я хочу извиниться перед тобой.
    Извинения от Баро?! Вот уж чего Максим никак не ждал...
     - Было дело. Тебя ранили ножом, и ты чудом  остался  жив.  И  я  узнал,
недавно, только что... - чувствовалось, как Баро трудно об этом говорить.  -
Что это совершил один из моих людей.
     - Вам Миро рассказал?
     - Миро мне ничего  не  говорил.  Я  сам  сегодня  стал  свидетелем  его
разговора с охранником... Послушай, Максим, я хочу, чтобы ты знал: я  никому
не приказывал тебя убивать. Охранник этот  сам  все...  Прости,  Максим,  не
доглядел я за своими людьми...
     - А я думал, это все из-за Кармелиты...
     - Когда я с Рычем разговаривал, он сказал  мне  то  же  самое...  Но  я
думаю... Мне кажется, тут что-то другое.
     - А что же другое? Я, вот лично я, что ему плохого сделал?
     - Ты ему дорогу перешел. И не однажды. Хотя  этого,  конечно,  мало.  В
любом случае, прости... Я никогда не желал и не желаю твоей смерти.
     - Спасибо. После ваших слов мне как-то легче дышать  стало.  Понимаете,
устал я от всего этого, устал. Мне хочется жить спокойно, просто...
     - Дай Бог. Только... Ты уверен, что в этой спокойной жизни твоя  дорога
с дорогой моей дочери никогда больше не пересечется?

    * * *

    То, что произошло, было совершенно ужасно.
    При всем своем цинизме и - порой - грубости,  Антон  был  еще  ребенком.
Большим,  испорченным,  но  ребенком.  Он  мог  искренне  и  даже   радостно
посмеяться над похабным анекдотом. Мог потом очень хорошо  пересказать  его.
Но мама, как жена Цезаря, у него всегда была выше подозрений.
    А тут увидеть ее  вот  так...  И  с  кем?  С  Игорем!  Тамара  прекрасно
понимала, как высокомерный принц-наследник Антон относится к поверженному им
директору автосервиса.
    Игорь сидел за столом, схватившись руками за голову. Спросил, как только
Тамара переступила порог:
     - Ну что? Догнала Антона?
     - Нет... не успела. Он уехал... - Да...
     - Что "да"? - взорвалась она. - Какого черта ты не закрыл дверь?
     - Черт... Извини. Не знаю, забыл, но откуда  мне  было  знать,  что  он
сейчас заявится... Его здесь давненько не было. А так ко мне без  спросу  не
ходят. И потом... Когда дверь  не  закрыта...  Риск...  Адреналин...  Азарта
больше.
     - Азарт! Риск! Все тебе игры!  Вот  и  доигрались.  Как  я  теперь  все
объясню? Что я ему скажу, что?! - Тамара начала плакать. - А,  не  дай  бог,
еще и расскажет все Астахову!
     - Не бойся. Ничего он не скажет.
     - Почему?
     - Ну а как ты себе это представляешь? Он что, придет  домой  и  скажет:
"Пап, я застукал маму с Игорем"? Нет,  не  верю.  Ну,  попсихует  немного...
потом успокоится.
    Вдруг Тамара встрепенулась:
     - Игорь... А тебе не кажется, что пора... пора  рассказать  Антону  всю
правду? А?

    * * *

    По дороге из автосервиса Антон плакал.
    Он очень любил маму. Отца, конечно, тоже. Но  как-то  совершенно  иначе.
Астахов  -  сильный,  успешный,  уверенный  в  себе,  -  был  примером   для
подражания. Антон очень хотел быть похожим на  него.  Но  с  самого  детства
чувствовал, что это не получается. Злился, бесился, тянулся вслед за  отцом.
Однако же все равно ничего у него не выходило,  что-то  не  срабатывало.  От
этого становилось больно. И чтобы заглушить боль, Антон начинал  делать  все
назло  отцу,  после   чего   какое-то   время   чувствовал   себя   сильным,
самостоятельным. А потом стыдился сделанного. Прятал  стыд  за  грубость.  И
снова тянулся за отцом. Но опять чувствовал, что не дотягивается.
    Мама - другое дело. Родная, теплая. Он чувствовал  ее  любовь  в  каждом
жесте, в каждом взгляде. Всем существом ощущал: что бы  он  ни  сделал,  она
всегда будет на его стороне. И от этого становилось хорошо,  уютно  в  любой
ситуации.
    А  вот  отца  и  мать  вместе  Антон  воспринимал  как  что-то   единое,
неразрывное. Клан. Род. Семья. Батюшка-император и матушка-императрица.  Все
остальные семьи, пары, люди делились на две неравные части.  Меньшая  -  те,
кто достоин, чтобы общаться с ними на равных. Большая - плебеи, кем можно  и
нужно управлять, манипулировать. Игорь, безусловно, был из второй категории.
Представить его рядом с матерью? Нет, это что-то  невероятное,  невозможное,
как если бы мать отдалась обезьяне...
    Но это невозможное почему-то стало возможным.
    Антон очнулся от тяжелых, мерзких мыслей. И только сейчас понял, что  он
машинально приехал к Светиному дому. Причем довольно давно.
    Злость, бурлившая в нем ("все бабы - суки!"), начала переполнять сердце.
И он пошел к Свете.

     * * *

    Света встретила гостя улыбкой:
     - Ты так быстро. Ну как, получилось? Ты починил ее?
     - Кого?
     - Да не кого, а что. Машину! Антон, ты же на автосервис ездил. Подожди,
а ты там был?
     - Да, был, - сказал  Антон,  опускаясь  в  кресло.  -  И  увидел  много
интересного.
    Света почувствовала неладное.
     - Антон, что-то случилось?
     - Нет,  ничего.  Ничего  особенного  не  случилось,  -  сказал   гость,
забрасывая ноги на стол. - Так уж, наверно,  устроен  мир.  Ничего  святого.
Сплошное 6...СТВО.
    Света начала злиться.
     - Ты... что себе позволяешь? Прекрати, - она резко  встала,  подошла  к
Антону и сбросила ноги дорогого гостя со стола.
     - Антон, что произошло?
     - С машиной? С машиной все в порядке. Но я ее не починил.
     - Да при чем здесь машина! С тобой что?
     - Что я? Вот машина... Вот если бы мне  удалось  ее  починить,  ты  бы,
наверно, была мне благодарна. Да?
     - Да, конечно. Ну и что?
     - Ничего, - с шальной улыбкой ответил Антон. - Наверно, в благодарность
и переспала бы со мной. Как тогда, когда я тебе выставку делал...
     - Что? Антон, что ты несешь?
     - Несу, Светочка, несу. Я тебе много чего принес. Призы в студию!
     - Какие "призы"? Антон, ты что, пьян?!
     - Нет, я не пьян! Это вы все привыкли, что у пьяного  на  языке,  то  у
трезвого в голове, да?.. Да! А я трезвый. Трезвый  как  никогда.  И  впервые
решил сказать правду.
     - Антон, я не понимаю... О какой правде ты говоришь?
     - О бабской. О той, что ниже пояса. Только извини,  машину  я  тебе  не
починил. Но может, и так трахнемся? Авансом.
    Свете плакать захотелось от обиды и бессилия. Что же это  такое,  только
начнешь относиться к Антону  как  к  человеку  -  он  сразу  перестает  быть
человеком. Она подошла к нему и влепила смачную пощечину.
    На  секунду  ей  показалось,  что  в  глазах  Антона  мелькнуло   что-то
человеческое. Но нет, только показалось. Уже через мгновение эти глаза вновь
стали стальными.
     - Спасибо, Светочка. Классная пощечина...  Отличное  садомазо.  Знаешь,
даже возбуждает. Думаешь, я оскорбился? Ошибаешься.
     - Убирайся отсюда!
     - Куда? К маме с папой? Или к папе? Так он делом занят. Или к маме? Она
тоже занята. Другим делом. В общем, некуда мне идти.
     - Мне плевать, куда ты уйдешь. Пшел вон! - закричала Света.
    Но Антон уже не слушал ее.
     - Нет-нет, я не уйду. Иди ко мне!  Ну,  иди.  Классно  время  проведем.
Обещаю. Впрочем, что обещать.
    Ты же уже знаешь. Только не надо себе цену набивать,  как  эта  цыганка.
Этого я не люблю.
     - Пшел  вон,  я  сказала!  Если  ты  сейчас  же  не  уйдешь,  я   найду
кого-нибудь, кто вышвырнет тебя отсюда.
     - Кого же? - иронично поднял бровь Антон.
     - Максима!
     - Максима? Отлично! Зови его. Зови, зови...
     - Убирайся. Убирайся отсюда. Иначе я сама уйду.
     - Уйдешь? Ужас. Я в панике. Дрожу весь, -  и  тут  же,  переменив  тон,
устало закончил: - Скатертью дорожка! Вали.
    Света ушла из своего дома. Изнутри ее душили гнев и слезы.

    * * *

    Потрясающее существо - женщина...
    Игорь остолбенел. Удивительно. Еще совсем  недавно  он  просил,  умолял,
требовал сказать Антону, кто его настоящий отец. Тамара закатывала истерики,
да и вообще находила тысячу причин, чтобы этого не делать. А тут - созрела.
     - Постой. Я не понял? Ты что, хочешь рассказать Антону, что я его отец?
     - Да. Я не хочу, чтобы мой сын считал меня... шлюхой.
     - Ну  расскажешь...  А  чем  это  поможет?  Может,  все  же   объяснишь
по-человечески...
     - Боже мой! Что тут объяснять?.. Пусть ребенок  узнает,  что  у  нас  с
тобой не просто так... Что любовь. Давняя. Вечная. Старая.  Черт!  Не  знаю,
как сказать...
     - Ты думаешь, он поймет?
     - Поймет. Если захочет... Хотя... Он  так  хочет  догнать  и  перегнать
Астахова...
     - Ага. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вернее - о чем ты  промолчала.
Если отец я, то ему догонять и перегонять некого!
     - Нет, ну перестань. Я совершенно не об этом.
     - Об этом! Об этом! Именно поэтому ты сама не хотела, чтобы я рассказал
ему, кто его отец!
     - Правильно, не хотела. Потому что тогда было не время.
     - А сейчас время?
     - Да. Сейчас он должен узнать правду.
     - Поразительно. Значит, все всегда решаешь только ты!
     - Да, я. Потому что ты вечно думаешь, боишься, опасаешься.
     - Ничего я уже не боюсь. Но почему только ты решаешь, что, когда и кому
пора узнать?
     - Боишься, Игорь. Еще как боишься! Вот и сейчас -  ты  же  не  обо  мне
думаешь, не об Антоне. Только за себя  хвостик  дрожит:  а  вдруг  опять  из
кресла директора выкинут?!
     - Да! Да, представь себе, а вдруг снова уволят!
     - Да никто тебя не уволит! - устало сказала Тамара. - Уважение Антона -
чуть ли не последнее, что у меня есть. И он должен понять:  наши  отношения,
какими бы они запутанными ни были, - это не пошлый романчик.
    И Игорь тоже почувствовал, как на него  разом  навалилась  усталость  от
прожитых лет, от всех этих ссор, от их долгого и совсем не пошлого романа.
     - Послушай себя, Тома. Ведь меня в твоих рассуждениях нет. И никогда не
было. Ты сама решила оставить ребенка. Сама все эти  годы  выдавала  его  за
сына Астахова и женила Астахова на себе только для того, чтобы у ребенка был
богатый отец! А теперь...
     - А теперь я хочу, чтобы наш сын знал, кто его настоящий  отец.  Атебе,
Игорь, втвоем возрасте пора бы поумнеть  и  что-то  понять.  Ребенок  -  это
ребенок. И никакие мужики, даже такие... А, да чего там. Даже такие  сладкие
и любимые, как ты, между мной и им никогда не встанут!

    Глава 9

    "Отомстить" - хорошее слово, замечательное.  Наверно,  только  благодаря
ему Люцита испытывала хоть какой-то интерес к своей никудышной жизни.
    Отомстить.
    Судя по тому, как Рыч произнес его, он тоже знает о чем говорит. Кто  бы
ни послал ей этого парня, Бог или дьявол, он это сделал очень вовремя.
     - Кто-то из наших сказал, что Баро уволил тебя. Это правда?
     - Да! Но я этого так не оставлю! Он меня плохо  знает.  Хоть  и  знаком
столько лет. Чтоб Рыча выгнали ни за что,  как  собаку?  Да  никогда!  Я  не
собака, я - медведь. Меня можно водить на поводке,  но  нельзя  доводить  до
бешенства, - Рыч перешел на полушепот.
    И от этого его слова звучали еще страшней.
    Но сейчас Люцита, прислушавшись к себе, с удивлением почувствовала,  что
совершенно не боится этого зверя в человеческом обличье. А чего  бояться?  В
последнее время она и сама себя  все  чаще  чувствовала  каким-нибудь  диким
зверем - пожалуй, рысью.
     - Я... я понимаю тебя, - сказала она так же  тихо.  -  Мне  тоже  очень
больно.
     - Ну вот, сестренка, - неожиданно по-доброму  улыбнулся  Рыч.  -  Тогда
слушай. Баро - хранитель цыганского золота. А я это золото украду.
    Нет, это уж слишком! Люцита вскочила со стула.
     - Ты с ума сошел! Это же все для всех. На черный день. И к  тому  же  -
это талисман нашего рода!
     - Талисман, говоришь? Очень хорошо. Именно поэтому пусть  оно  перейдет
ко мне. Такому несчастливому рому, как я, сейчас очень нужна удача. И насчет
"на черный день" - тоже все верно. У меня сейчас как раз черный день.  Самый
черный, чернее не бывает.
     - Но все же, нельзя так...
     - Почему же нельзя? Можно. Давай попробуем. И вот тогда посмотрим,  кто
чего стоит. Представляешь, хранитель... и без золота. Смешно.
     - Грустно.
     - Для Баро грустно, а для меня - смешно. И  ты  мне  в  этом  поможешь.
Вместе посмеемся.
     - Да ты с ума сошел?! Украсть у Баро цыганское золото! Я не могу.
     - Можешь. Твоя мать живет в доме у Баро. Они  уже  и  в  загс  сходили.
Небось, он уже поделился с женушкой всеми своими секретами. А ты  как-нибудь
разузнай у мамы, где он  прячет  слитки.  Все,  больше  от  тебя  ничего  не
требуется.
     - Нет. Я ничего не буду спрашивать у матери.
     - Почему?
     - Потому что она - моя мать. Я не могу подводить ее!
     - А ты ее не  подведешь.  Единственный,  кто  пострадает  от  этого,  -
Зарецкий. И потом,; раз уж она твоя мать, пусть сделает для тебя хоть что-то
хорошее. Да не волнуйся ты. Никто ничего не узнает. Ты  спросишь  у  матери,
расскажешь мне. Остальное - мое дело. Тебе-то чего бояться?
     - Я боюсь не людей.
     - А чего?
     - Говорят, это золото мстит. Рыч расхохотался:
     - И ты веришь в эти байки?
    Люцита грустно улыбнулась: дурачок, что он знает? О чем говорит? Если бы
увидел хоть раз, как она, Люцита, простеньким  заклинанием  вызывает  дождь,
наверно, иначе бы заговорил.
     - Это не байки, Рыч. Это все очень серьезно. Только  человек  с  чистой
душой может прикасаться к этой святыне. А нарушившему этот  завет  -  вечное
проклятье.
     - Хорошо, убедила, - притворно усмехнулся  Рыч.  -  Я  приду  с  чистой
душой. У батюшки исповедаюсь, причащусь. Обещаю. Этого тебе достаточно?
     - Нет.
    Рыч зло сверкнул глазами:
     - А вообще, девочка, если уж говорить о проклятиях, то в жизни  никогда
не знаешь, откуда ждать их. Вот, например, расскажу я всему табору,  что  ты
стреляла в Кармелиту.
     - Ты не сделаешь этого.
     - Люцита, ну это смешно. Ты веришь в проклятье молчаливого золота и  не
веришь в рассказы болтливого Рыча? Так, что ли?
    Люцита  гневно  повернулась  к  нему  спиной.  И   тогда   гость   решил
окончательно сменить кнут на пряник:
     - А вот если ты мне поможешь... я завершу то, что ты начала.
    Люцита повернулась к нему лицом, внимательно посмотрела в глаза.
     - И поверь, в отличие от тебя, я не промахнусь... Только помоги мне.  И
тогда ты навсегда избавишься от Кармелиты.
     - Her! He хочу! Я боюсь! Я не должна была стрелять! Я сделала глупость!
     - Ты сделала не глупость, а промах. А так  -  все  правильно.  Ведь  ты
ненавидишь Кармелиту?
     - Да. Но убивать ее - это... это...
     - А я думал, ты смелее.
     - Я тоже так думала. Но ошиблась.  Мне  до  сих  пор  снятся  по  ночам
кошмары. Я не могу, я хочу все забыть и жить прежней спокойной жизнью.
     - Хорошо - забудь о Миро и живи себе спокойной жизнью.
    Люцита закрыла лицо руками.
     - Хватит, девочка. Хватит!  Мне  это  надоело.  Меня  не  волнуют  твои
душевные мучения. Я должен отомстить Баро. И я это сделаю. Ты мне  поможешь,
А если не захочешь помочь, я заставлю.
     - Ты страшный человек...
     - Страшный...  Если  меня  разозлить...  А  если  не  злить,  то  я  не
страшный... я надежный.
    Люцита посмотрела на него с  сомнением.  Рычу  понравился  этот  взгляд:
сомнения всяко лучше, чем ненависть.
     - Только учти, я не могу дать тебе много времени  на  всякие  терзания.
Решайся.
    Рыч ушел.

    * * *

    Ну о чем, о чем Баро  его  спрашивает?  Зачем  он  вообще  вспоминает  о
Кармелите? Неужели не понимает, как это больно?
    Но нет, похоже, Баро этого не понимал.
     - Вспомни, Максим... Вспомни... все твои несчастья начались со  встречи
с моей дочерью.
     - Нет. Дело не в Кармелите.
     - А в ком?
     - Если бы вы не мешали ей... - Максим почувствовал: то,  что  он  хочет
сейчас  сказать,  прозвучит  оскорбительно,  и  поэтому  постарался   как-то
смягчить свою мысль. - Если бы вы, простите, позволили  своей  дочери  самой
решать,  самой  строить  свою  судьбу,  вот  тогда  бы   не   было   никаких
неприятностей. Понимаете?
    Лицо Зарецкого окаменело:
     - Когда Миро и Кармелита были еще детьми, я пообещал Бейбуту,  что  они
поженятся... Я дал слово. А цыган не может его нарушить.
     - Еще раз извините, Баро, но прикрываться традициями проще всего.
     - Я не прикрываюсь. Это слово чести... А честью я поступиться не могу.
     - Но неужели вы не  понимаете,  что  цена  всего,  что  вы  говорите  и
делаете, слишком велика! Это счастье вашей дочери!
     - То есть, я так понимаю,  ты  не  собираешься  оставлять  Кармелиту  в
покое?
    Максим ничего не ответил.  Походил  по  комнате,  посмотрел  на  портрет
Кармелиты. Собрался с силами и сказал:
     - Вы не волнуйтесь. Наши с Кармелитой судьбы  не  пересекутся.  Я  хочу
спокойной жизни.
     - А ты сможешь навсегда забыть мою дочь?
    Максим улыбнулся - это уже походило на детские игры. Стоит  одному  дать
честное слово, как другой тут же  переспрашивает:  честное-честное?  А  если
снова ответить "да", то тут же последует: честное-че-стное-пречестное?!
     - Да, я смогу забыть вашу дочь. У нас с ней разные дороги.
     - А может, - аккуратно спросил Зарецкий, - может, тебе лучше уехать  из
города? Говорят, расстояние - лучшее лекарство от любви.
     - Нет, я никуда не уеду. Здесь я стал человеком. Управск - мой  дом.  И
потом, Николай Андреевич снова  взял  меня  на  работу.  А  я  уважаю  этого
человека и не могу его подводить.
     - Максим, тебя уволили из-за меня. И сейчас,  если  ты  все  же  решишь
переехать... - Баро тоже замялся, боясь  обидеть,  а  потом  продолжил,  еще
более путано: - Если чтоб переехать на  новое  место...  Чтоб  начать  новое
дело...
     - То есть, я так понимаю, вы хотите предложить мне откупные...
     - Нет, ну... зачем ты так! Это скорее кредит подъемные на новом месте.
     - Спасибо, Баро. Но деньги мне не  нужны.  Ни  в  каком  виде:  ни  как
кредит, ни как подъемные. И на этом давайте, наверно, закончим наш разговор.
     - М-да... а мне казалось, мы все-таки сможем понять друг друга. Жаль...
    Баро пошел к выходу. И уже на самом пороге обернулся:
     - ...Жаль, что ты не цыган.
    Максим в ответ беспомощно развел руками: так уж получилось...

    * * *

    Злые слова, брошенные Рычем,  попали  на  плодородную  почву.  Оставшись
одна, Люцита уже не могла думать ни о чем другом - только о  мести,  о  том,
как Рыч убьет ее соперницу. Главное, чтобы Миро  ни  о  чем  не  узнал.  Он,
конечно, сначала будет мучаться, страдать. А потом все равно захочет теплоты
и ласки. И тогда - самое главное: нужно будет оказаться поблизости. Не  быть
чересчур активной и назойливой, а просто оказаться рядом.
    Признаться, Люцита не могла дождаться, когда  же  придет  Рыч.  И  очень
обрадовалась, увидев его в леске у табора.
     - Ну, здравствуй еще раз. Не ожидала?.. "Ждала. Очень ждала!" -  хотела
сказать Люцита,
    но не сказала. Он не поймет, еще что-то другое себе надумает...
     - Я думала, ты придешь попозже. Дашь мне время подумать.
     - А разве я тебе его не дал? У тебя  было  несколько  часов.  По-моему,
этого достаточно, чтобы все решить. Ну так что? Ты узнаешь у  своей  матери,
где Баро хранит священное золото?
     - А ты выполнишь свое обещание?
     - О чем это ты?
    Казалось, Рыч не ожидал, что она так быстро согласится  и,  более  того,
возьмет инициативу в свои руки. Это во  всех  комедиях  показывают:  громила
ломится в дверь, думая, что она заперта. А дверь открыта. И громила летит на
пол кубарем.
     - Ну как же - о чем? Рыч, я что, не с тобой говорила? Ты же сказал, что
если я узнаю, где Баро хранит священное золото, ты убьешь Кармелиту.
     - Говорил... Но ты, вроде как, отказалась.
     - Не  отказалась.  Я  все  сделаю.  Только  и  ты  от  своих  слов   не
отказывайся. Убей ее!

    * * *

    После ухода Баро  Максим  ничего  не  мог  делать,  смотрел  на  портрет
Кармелиты.
    В дверь постучали. "Кармелита!" - мелькнула  безумная  мысль,  и  сердце
сладко заныло.
    Максим вскочил, открыл дверь.
    За порогом стояла Светка и горько плакала.
     - Максим,  извини,  мне  больше  некуда  идти,  -  и  после  этих  слов
разревелась еще горше.
     - Тихо, тихо, подожди ты. Не плачь, успокойся... Что случилось?
     - Понимаешь, Максим, там Антон...
     - Что Антон? Рассказывай, - строго произнес Максим.
     - Антон завалился ко мне домой. Ноги на стол, устроил  жуткий  скандал,
наговорил мне такого, такого...
    И Светка разревелась во весь голос, как бывает с теми, кого жалеют. Ведь
в жизни как - если только сам себя жалеешь, то как-то  сдерживаешься.  А  уж
если кто-то еще посочувствовал, то тогда слезы совершенно неудержимы.
     - Светочка, успокойся. Объясни... что он тебе сказал? Что?
     - Всякие гадости. Я даже не могу этого повторить,  понимаешь?  Я  ушла.
Представь, ушла из своего дома.
     - А где же твой отец?
     - Да бог его знает. Опять куда-то по делам уехал.
     - Понятно. Конечно же, он там пьяный?
     - Я тоже сначала так  думала.  А  потом  присмотрелась...  Нет,  он  не
пьяный. Знаешь, он уехал, потом приехал. Просто какой-то сумасшедший. Совсем
безумный!
     - Он тебя ударил?
     - Лучше бы ударил...  А  то...  наговорил  такого,  чего  я  совсем  не
заслуживаю. Понимаешь, ну не заслуживаю этого!
    И Света заплакала, не сдерживаясь. Слезы из глаз полились, как из крана.
     - Тихо, тихо, успокойся. Я-то  хорошо  знаю,  как  Антон  умеет  ранить
словом. Это ты его всегда защищала.
     - Да. Да, но я не знала, что он может быть таким.
     - А ты маленькая, что ли? Надо было выгнать его!
     - Ну, конечно,  я  пыталась.  Выталкивала.  "Пшел  вон!"  -  говорю.  Я
пыталась, но он не слушал меня. Только хамил. Поэтому я ушла.
     - Ясно. То есть он сейчас у тебя?.. Светка кивнула головой:
     - Думаю, да.
     - Понятно. Пойдем.
    По дороге Максим делал все, чтобы Света забыла о своих проблемах. Шутил,
смеялся. Придумывал, как для ребенка, разные игры. И она забыла о  том,  что
ее только что волновало. Таков уж человек - только дай повод, чтобы  чему-то
обрадоваться.
    И лишь подойдя к своему дому, Света опять загрустила.  На  глазах  снова
показались слезы. Она остановилась, резко дернула за руку своего защитника:
     - Максим! - Да.
     - Максим,  пожалуйста...  Пожалуйста,  давай  сейчас  не   будем   туда
заходить.
    Он не отнесся к ее словам серьезно.
     - Все, все, Свет... Не капризничай.
     - Пожалуйста, не надо.
     - Света, успокойся. Просто дай мне  ключи,  я  сам  открою...  Сам  все
сделаю. А ты пока здесь останься.
    Ярко, как на экране,  Света  представила,  как  Максим  будет  "сам  все
делать". Сначала скажет Антону, чтоб уходил по-хорошему. Тот  попрет  буром.
Начнется драка - отрада для соседей, - безобразная, с  криком,  с  матом,  с
битьем стекол. И вот израненный  от  битого  стекла,  весь  в  крови,  Антон
вылетит сюда, на улицу.
    Нет, ей не жалко его.
    Просто противно.
     - Максим, пожалуйста, давай уйдем. Я вообще  зря  втянула  тебя  в  эту
историю.
     - Не зря... Мы же друзья. Я с ним разберусь. В первый  раз,  что  ли...
Только дай мне ключи. Ну пожалуйста.
     - Нет, я не хочу его видеть. Да что там - не хочу. Не могу, понимаешь?
     - Понимаю. Я тоже не могу. Но нужно. А что делать? Как по-другому?
    Света задумалась. Милицию, что ли, вызвать? Нет. Тоже нехорошо.  Нельзя.
Отец - адвокат. У него свои дела. Он давно еще сказал: "Пусть лучше  ко  мне
пять раз влезут бандиты и заберут все деньги, чем один раз милиция,  которая
заберет пару бумажек!"
     - Знаешь, Максим, пока мы шли сюда, было так хорошо. Так светло. Ну  не
могу я опять окунаться в эту грязь. Давай еще немножко прогуляемся.  В  парк
зайдем. На вертолетную площадку сходим - Волгой полюбуемся.
     - Ты уверена?
     - Да, пойдем. Как два школьника, прогуливающие уроки.
     - Не-е-ет! - притворно возмутился Максим. - Я так не хочу.
     - Почему? - заволновалась Света, не уловив его притворства.
     - Потому! Когда мы с уроков сбегали,  для  взрослости  всегда  сигареты
покупали.
     - Хорошо, - улыбнулась она. - Будем как школьники, только без сигарет.

Глава 13

    Иногда Тамаре казалось, что она уже умерла.
    Конечно, она умела жить, умела радоваться  жизни.  Но  при  этом  всегда
четко знала: пуп земли и центр всей  ее  жизни  -  это  Антон.  И  старость,
которой боятся все (а красивые женщины - особенно), представляла  себе  так:
недорогой, уютный домик где-то в Швейцарии. Она любуется  горами,  а  вокруг
копошатся внуки и правнуки. И рядом Антон, красивый, подтянутый,  с  сединой
на висках. Они общаются, почти как ровесники. Ведь в этом возрасте разница в
пару десятков лет почти ничего не значит...
    Она и подумать не могла,  что  Антон  может  быть  таким...  Таким,  как
сейчас, - холодным, безжалостным. Зачем же тогда было  все,  что  было?  Как
дети могут быть такими?! Конечно,  она  грешна.  Конечно,  она  виновата.  В
чем-то перед ним, в чем-то перед другими  людьми.  Но  разве  можно  за  это
хлестать ее так, наотмашь, как он делает?
    Антон и сам чувствовал, что перегнул палку. Но уже не мог  остановиться.
И сам ругал себя за это. Но  все  равно  продолжал  добивать  маму  колкими,
циничными двусмысленностями и холодным взглядом.
    Но все же он решился заглянуть к ней:
     - Ма?
    Она не поздоровалась в ответ, только спросила:
     - Тебе доставляет удовольствие меня мучить?
     - Думаешь, я сам не мучаюсь?
     - Тогда зачем вся эта клоунада?
     - Хотел разобраться.
     - Разобрался?
     - Почти. У меня к тебе один вопрос. Последний. Почему ты больше  любишь
Игоря?
     - Несмотря ни на что, я больше люблю тебя.
     - Хорошо. Я спрошу иначе. Почему ты Игоря любишь больше, чем пап... Чем
Астахова?
     - Не знаю.
     - Как "не знаю"? Задумайся. Это же очевидно, что Астахов лучше.  Почему
ты не можешь сделать выбор?
     - Сердцу не прикажешь.
     - Мама, ты умная расчетливая женщина. Какое сердце?!
     - Антон, если бы в жизни все было так просто...
     - Мам, все и вправду просто. Объясни, почему ты не оставишь Игоря?
     - Не знаю. Наверно, потому, что с ним я могу быть сама собой. И мне  не
нужно ничего изображать, соответствовать какому-то чужому идеалу.
     - А с отцом нужно?
     - Да. Он... Не знаю, как это объяснить. Он какой-то... слишком  большой
и правильный.
     - Понятно. В таком случае, мне тебя... жаль. Тамара грустно улыбнулась.
Наконец-то сын ее
    пожалел. Правда, в каких выражениях! Да ладно, не  будем  придираться  к
мелочам.
     - Чем же вызвана твоя жалость?
     - А  тем,  что  сегодня  я  для  себя  окончательно  решил,  что   хочу
соответствовать.   Понимаешь,   как   ты   говоришь,   -    "изображать    и
соответствовать". Причем неМ горю, а Астахову.
     - Это твое право. Астахов - достойный человек. Соответствуй  ему,  если
сможешь. Но мне все равно обидно, что ты так к Игорю...
     - Чушь! У меня с ним нет ничего общего. Он никто! Вон, посмотри.
    Антон бросился к  фотоальбому,  лежащему  на  столе.  Начал  лихорадочно
листать его.
     - Посмотри! Кто все это время был рядом со мной? Кто спас меня, когда я
тонул? Кто помогал учиться, в институт поступать? Кто?
    Тамара закусила губу.
     - Молчишь? Кто готов был горы свернуть для меня? Все это  был  Астахов.
Вот, смотри на фотографии. Везде я, ты, Астахов... Вот я, вот Астахов... Вот
ты.
    Антон громко захлопнул альбом.
     - А где  твой  Игорь?  Я  его  презираю.  Кто  он  такой?!  На  что  он
сподобился, кроме того, чтобы похныкать  в  твою  жилетку?  Пардон,  в  твой
пиджачок, который сам же с тебя и снял!
    Силы покинули Тамару.  Она  разрыдалась.  Антон  сначала  застыл.  Потом
ринулся к двери, закрыл ее. И после этого бросился к маме:
     - Ма! Ма! Перестань! Ну пожалуйста.  Прости  меня!  Не  слушай,  что  я
говорю. Просто мне очень больно. За тебя же больно. Мам, ну прости.
    И он сам начал плакать вместе с ней.
    Но когда оба успокоились, примирения все  равно  не  получилось.  Тамара
по-прежнему смотрела на него с испугом. А он на нее с горечью.
    Уходя, Антон сказал:
     - Я горжусь своим отцом! Астаховым. И горжусь своей фамилией.  Астахов.
А тебя я осуждать не вправе. Это твоя жизнь и решать  тебе.  Только  знай...
Разрушать нашу семью я никому не позволю: ни тебе, ни какому-то Игорю.
    Когда захлопнулась дверь, Тамара опять расплакалась.

    * * *

    Света собрала изрезанный портрет Кармелиты. Хотела выбросить ошметки. Но
стало так жаль свою работу! Сложила кусочки холста в пакет, перевязала его и
подписала: "Портрет Кармелиты".
    Заправила в планшет чистый лист. Почувствовала, что  в  душе  накопилась
боль, требующая выхода. Взяла уголек, занесла его над чистым листом бумаги.
    И вдруг вспомнила. Как же недавно и как давно это  было!  Табор  Бейбута
только приехал в Управск. Цыганки, и среди них Кармелита,  рассыпались,  как
горох, по набережной. Она, Света, подошла к  подружке,  как  договаривались,
чтобы погадать. Все это казалось веселой игрой. До тех пор,  пока  Кармелита
не посмотрела на нее  долгим,  понимающим,  всевидящим  цыганским  взглядом:
"Жених твой рядом ходит, а ты  его  не  видишь.  Зачем  на  других  глазками
стреляешь? А?"
    Светка тогда замерла на секунду, очень уж серьезно,  по-настоящему,  все
это прозвучало. Но потом встряхнулась: что за глупости! Это же игра. Они  же
заранее обо всем договорились. Нужно было просто помочь подружке.
    А  Кармелита  тогда  продолжила:  "Девочка  ты  красивая,   общительная,
веселая. Ишь, какая шустренькая. Смотрю, женишка хочешь найти  богатенького?
Э-эх... Зачем богатого? Верного искать нужно! Ой, красавица. Злодейка  хочет
у тебя суженого увести... Но не волнуйся. Нет сил против любви.  И  жених  с
любимой останется... Все, что знала, сказала..."
    Вот и разберись, кто здесь кто...
    Что если богатый да неверный -  Антон?  А  суженый,  смешно  сказать,  -
Максим... Кто ж тогда злодейка? Сама Кармелита.
    Глупости!
    Света постаралась вытряхнуть все эти мысли из головы.
    Но уже через мгновение забыла обо всем, потому что рука с  углем  начала
быстро выводить на бумаге смелые линии, одну за другой.
    И из всей этой россыпи вскоре возник портрет.
    Портрет Максима.

    * * *

    Степка, зараза, Люците ничего не сказал. Вообще  ходил  обиженный.  Хотя
его, конечно, тоже можно понять. О своих нежных чувствах  он  ей  давно  уже
поведал. А она - ноль внимания. Все за Миро безнадежно увивается. Да тут,  в
последнее время, еще и Рыч за ней ходит...
    В общем, молчал Степка, как разведчик. Но по  одному  его  таинственному
виду Люцита поняла, что правильно копает.
    И снова она крепко и надолго задумалась. Хорошо бы еще что-то припомнить
из тех дней. Вот чем, например, каждый  из  этой  троицы  -  Степка,  Сашка,
Халадо - тогда занимался? Надо же, напрочь из головы вылетело... Хотя...
    Кажется, да нет  -  точно!  Точно,  именно  тогда  гад-жо  на  цыганское
кладбище покушались. И его охраняли по  очереди.  Но  как-то  не  сильно  по
очереди. Героический Сашка чаще всех на кладбище отирался. За это все его  и
хвалили.
    Стоп! Вот оно - кладбище!
    А что? Самое подходящее место для хранения золота. Только  где  оно  там
может быть? Кладбище  большое,  да  еще  и  в  темноте  можно  не  заметить,
пропустить момент, когда Баро тайник откроет. А ведь  полнолуние  одну  ночь
длится. Пропустила - и жди потом целый год полнолуния после Ивана Купала.
    Нет, точно нужно с Сашкой поговорить - на него вся надежда.
    А Сашка - душа-человек - все надежды оправдал.  Ежеминутно  повторяя  "а
то!", все выложил. И то, как увидел он таинственное свечение в склепе, когда
туда Баро заходил. И как испугался... то есть нет, не  испугался,  а  просто
заинтересовался. И побежал к кузнецу Халадо советоваться. А потом уж, вместе
с ним, к Степке. И как,  наконец,  все  вместе,  втроем  пошли  к  барону  с
требованием рассказать, что это за ерунда такая таинственная...
    И в финале Сашка особо цветисто изложил, как Халадо и Степка  испугались
этого свечения в склепе. А это всего-навсего, ха-ха, лампочка оказалась!
    Вот и всех делов!

    * * *

    Лицо плачущей матери стояло у него перед глазами. Но  как  только  Антон
слишком уж начинал жалеть Тамару, эта картинка сменялась другой, той, что он
увидел в конторке Игоря. И тогда Антон опять начинал ненавидеть ее. И  когда
ненависть достигала края, снова жалел.
    И так до бесконечности. От этого можно было сойти с ума.
    Оставался только один выход - вернуться к Свете, доброй,  нежной  Свете.
Она успокоит, с ней хорошо - уютно. Когда она  рядом,  ему,  Антону,  всегда
везет.
    А тот случай с ней и Максимом... Она, конечно, не права. Так ведь  и  он
хорош. На мать обиделся, а злость всю излил на Свету.
    Надо вернуться, без этой светлой девушки в жизни никак.
     - Света, открой, пожалуйста!
     - Нет! - твердо сказала Света через дверь.
     - Ну пожалуйста. Мне очень нужно с тобой поговорить! Слышишь?!
    Доброе женское сердце...
    Света выглянула в дверь, твердо зная, что не пустит его в дом:
     - Ну что тебе? По-моему, все, что мог, ты уже сказал. Больше нам  не  о
чем говорить.
     - Светочка, не прогоняй меня! Пожалуйста... Ты мне очень нужна.
     - Нужна? А мне так не показалось  во  время  нашей  последней  встречи.
Пока!
    Света  собралась  захлопнуть  дверь.  Но  он  заговорил,   с   небывалым
жалостливым напором:
     - Подожди! Постой! Не захлопывай дверь! Ты себе представить не  можешь,
как мне сейчас плохо! Я никогда еще не  чувствовал  себя  таким  одиноким  и
обманутым!
    Света строго нахмурила брови:
     - Антон, хватит. Если ты опять о нашей прогулке с Максимом, то  я  тебя
ни в чем не обманула!
     - Света-Света... Честно говоря, вся эта история  с  Максимом  -  просто
ерунда по сравнению с тем, что я хочу тебе рассказать.
     - А нужно ли?
     - Нужно. Если я не расскажу, то моя голова расколется на... на...
     - На фиг! - подсказала девушка.
     - Нет. На тысячу маленьких кусочков. Света,  ты  единственный  человек,
которому я доверяю.
     - Ну, ладно, - смилостивилась хозяйка дома. -  Давай  поговорим,  букет
несчастий. Проходи.
    Антон был очень рад оказаться внутри дома. Он знал, что она его пустит к
себе. Знал!
     - Спасибо, Света. Ты для меня самый близкий человек.
     - Пить что-нибудь будешь? - провокационно спросила Света.
     - Да, конечно, - с легкой усмешкой сказал Антон. - Чай или кофе.
     - Тогда подожди в студии. У меня там сахар закончился. Я сейчас  быстро
с кухни принесу, и мы поговорим. О'кей?
     - О'кей, - кивнул Антон, входя в студию.
    И тут он увидел портрет  Максима,  выведенный  углем  на  белой  бумаге.
Портрет получился хороший, страстный, сильный.
    И после этого она будет утверждать, что  у  них  с  Максимом  ничего  не
было?! Ага - нашла дурака!
    Вошла Света, неся в руках баночку с сахаром.
     - Похож... - Антон кивнул на портрет. - Не иначе,  с  натуры  рисовала.
Знаешь, а в полный рост и голым получилось бы лучше!
    Света положила сахар на стол и спокойно, как доктор больному, сказала:
     - Не заводись!
     - Я не завожусь, - сказал Антон, быстро вскипая вместо кофе.  -  Просто
моего портрета утебя нет, а Максика - есть.  Вдохновилась.  Нарисовала...  И
как! С любовью. Смотри-ка, прямо как живой...
    Надо же - Света никогда не  думала,  что  рисунок,  подобно  письму  или
дневнику, может стать  таким  сердечным,  таким  личным.  Конечно  же,  этот
портрет нужно было спрятать. Да что сейчас думать об этом, уже поздно.
     - Значит, о нем ты думаешь больше, чем обо мне.
     - Перестань, Максим - мой друг.
     - И после этого ты будешь говорить, что у вас с  ним  ничего  не  было!
Ага - нашла дурака! Так я тебе и поверил! Жди! Ты предала  меня!  Нет...  Вы
предали меня! Оба!
    Света боялась его взбесить. Но одновременно  гордость  не  позволяла  ей
молчать или просто защищаться.
     - Антон, там, на пороге, мне вдруг показалось, что ты изменился...  что
ты страдаешь. А ты... Ты...
     - Да, я изменился. Я очень изменился. Ты даже  представить  не  можешь,
насколько ты права. Теперь я никому не позволю себя обманывать. И не позволю
себе страдать!
    Антон схватил ее за руки.
     - Тебя никто не обманывает, если не веришь - уходи.
     - Ха-ха, уйди. Я уйду, а ты опять к нему  побежишь?  Впрочем,  если  не
уйду, все равно побежишь. Это уже проверено.
    Света вырвалась из его цепких рук, убежала в угол студии:
     - Да что с вами со всеми происходит, откуда эта ненависть? Почему вы не
можете спокойно поговорить? Все выяснить? Я не понимаю...
     - Кто мы? - поинтересовался Антон.
     - Ты и... - Света остановилась и не произнесла имя Кармелиты.
     - Ах, так не я один заметил, что у вас такие близкие отношения!  А  кто
же второй? Ой, догадался! Наверно, твоя лучшая подружка? Цыганочка! Я же  ей
сам все рассказал. Красиво получается. Хорошие друзья у нас в Управске. Ты у
Кармелиты уводишь Максима. Максим уводит меня у тебя... Тьфу ты, то  есть  -
тебя у меня! Как там, в детстве, мы пели: "Вот что значит настоящий,  верный
друг!" - протянул Антон противным фальцетом.
     - И кто тут так противно воет? - в студию вошел Максим.

    * * *

    Тамара тоже решила лечить  свои  сердечные  боли  привычным  способом  -
поехала к Игорю.
    Вошла в его кабинет, сказала мертвенным голосом:
     - Вчера я  все  рассказала  нашему  сыну.  Теперь  он  знает,  кто  его
настоящий отец.
     - Спасибо! - ухмыльнулся Игорь. - Я в курсе.
     - Ты говорил с Антоном?
     - Нет, милая. Это он говорил со мной. И как!
     - Как? - спокойно спросила Тамара. - Что он тебе сказал?
     - Что, да как... Никак! Он запретил мне подходить к тебе.
     - М-м-м, хорошо. По крайней мере, сказано по-мужски. Есть надежда, что,
когда перепсихует, мужиком станет.
     - Вот только без намеков, без оскорблений, пожалуйста. Если б я не  был
мужиком, так и Антона бы не было. Между прочим, ты знаешь, что  как  отец  я
его не устраиваю.
     - Знаю. И сейчас, глядя на тебя, понимаю почему.
     - А ты понимаешь, что я его полностью устраиваю как должник?
     - Должник? За что? В чем?
     - Ты думала, Антон настолько раним,  что  будет  долго  переживать?  Ты
ошиблась, дорогая. Он выставил мне счет. Представляешь, да?
    Тамара улыбнулась какой-то своей мысли.
     - Да-да, - взвизгнул Игорь.  -  Он  говорит,  я  ему  должен  выплатить
алименты за все восемнадцать лет.
     - Не слушай его. Он сейчас не понимает, что делает.
     - Это ты так считаешь. Впрочем, как же не защитить своего сына!
     - Не забывай, что он и твой сын тоже. И тебе не мешало бы думать о  нем
получше!
     - Сын... Шантажист! Теперь он, прежде всего, мой кредитор...
     - Тебя только это волнует.
     - Конечно. Отцом он меня не считает, а деньги почему-то требует.  Между
прочим, в баксах кругленькая сумма получается. Двадцать одна штука!
     - Двадцать одна тысяча шестьсот долларов, - четко,  выговаривая  каждую
букву, произнесла Тамара.
     - Что? Откуда ты знаешь? Он и тебе сказал?
     - Нет, милый. Я давно еще подсчитала, что если бы ты давал мне на  сына
хотя бы сто долларов каждый месяц, то  за  восемнадцать  лет  накопилась  бы
двадцать одна тысяча шестьсот долларов.
    Игорь остолбенел, какое-то время так и стоял, открыв рот.
    Потом хмыкнул и, проглотив слюну, сказал:
     - Браво! Вы достойны друг друга, астаховские родственнички...

    Глава 14

    Казалось, Антон даже обрадовался приходу Максима.
     - Здрасьте, только вас и ждали! Вот  он  -  герой,  покоритель  женских
сердец!  Управское  чмо!  То  есть,  извините.  Мачо!  Девушки   пишут   его
портреты...
     - Прекрати кривляться!
     - Да у меня и в мыслях не было! Я только отдаю должное твоим талантам.
    Максим подошел к Антону вплотную, сжал кулаки.  Но  тот  продолжал,  как
будто ничего не замечая:
     - И эти люди запрещают мне ковыряться в носу и нюхать  пальцы!  Ты!  Ты
обвинял меня, что я пристаю к твоей цыганке! А что же теперь ты  клеишь  мою
женщину...
     - Я ее не клею, а вот ты ее оскорбляешь.
     - Я ее еще не оскорбляю. А вот ты ее уже склеил. Спишь с моей  бабой  -
так хоть имей мужество признаться. Она же вон... тоскует по тебе, портретики
твои рисует... Ждет не дождется, чтобы во весь рост  запечатлеть.  Скажи,  а
голым ты ей тоже позировал? Или некогда было?
    Света заплакала, закрыв лицо руками.
    Максим молча подошел к Антону, взял его за ворот рубашки.  И  потащил  к
выходу. Антон высвободился из его рук,  пытался  сопротивляться.  Но  Максим
толкал его впереди, как бульдозер гребет  мусор  на  свалке.  Чувствуя,  что
физически  он  уступает,   Антон   постарался   взять   реванш   лирическими
отступлениями:
     - И не надоело тебе побираться чужими объедками?
    Максим продолжал молча толкать Антона к выходу...
     - Нет, ну ты  просто  какая-то  сексуальная  гиена.  Только  на  падаль
смотришь. То цыганка вслед за мной. Теперь вот Светка...
    Максим почувствовал, что больше не может молчать:
     - Ты дурак. Тебе повезло, тебе досталась такая хорошая  девушка,  а  ты
так бездарно ее теряешь!
     - Зато ты находишь. А вообще-то, я не хотел ее терять. Это ты  украл  у
меня Светку! Ты! И я тебе этого никогда не прощу.
     - Ты сам сделал все, чтобы ее потерять.
     - Нет. Это ты сделал все, чтобы ее подобрать. Тебе же нравится все, что
принадлежало мне. Ты подбираешь все, что я выплюнул.
     - Убирайся!
    Максим вытолкнул Антона за порог и захлопнул дверь.
    Антон упал на землю. Пыль присыпала его лицо. Он с ненавистью  забрал  в
дверь:
     - Запомни, везде, где я был, - твой номер второй, - и пошел  к  машине,
размазывая слезы по пыльному лицу.

    * * *

    Судьба помогла ей. Люцита все правильно смекнула, обо всем разузнала.  В
полнолуние Баро пришел в склеп. И там включил свет, и что-то внутри делал. А
потом ушел.
    Люцита подумала, что теперь она, в общем-то, и сама, без  всякого  Рыча,
может достать это золото. Только зачем  оно  ей!  Ей  другое  нужно  -  чтоб
Кармелиту убрали с ее пути. А цыганское золото - страшная  штука,  отомстить
может.

    * * *

    Успокоить Свету было не так-то просто. От каждого шороха она вздрагивала
и начинала плакать.
     - Успокойся, - говорил ей Максим. - Все закончилось.
     - Я так боюсь, что он вернется, - всхлипывала Света.
     - Не вернется. Только... Зачем ты его вообще впустила?
     - Я не смогла его не впустить.  Он  просил  прощения...  Такой  убогий.
Хотел поделиться каким-то своим горем. Он был такой... жалкий... А  потом...
Будто его подменили... Начал говорить  гадости.  Озверел,  как  только  твой
портрет увидел.
     - А зачем ты его нарисовала?
     - Не знаю, - улыбнулась сквозь слезы Света.
     - Вот... выпей кофе. Он, правда, уже  остыл.  Хочешь,  я  тебе  горячий
сделаю?
     - Нет. Я холодный выпью. Посиди со мной немного. Можешь?
     - Могу.
     - Спасибо.
     - Знаешь, Максим, а в чем-то Антон был прав!
     - В чем?
     - Этот портрет. Он какой-то особый.  Я  и  сама  не  понимаю,  как  его
написала. Вышло как бы само собой. Помимо моей воли... Накатило!
     - Глупенькая. Ты что? Оправдываешься, что написала мой портрет?
     - Наверно. Хотя... Нет. Я хочу тебе объяснить. Точнее...
    Светка застыла, подбирая слова.
     - Точнее - хочу сама понять... Вот ты ушел. А  я  все  время  думала  о
нашем разговоре. О нас с тобой...
     - Ты жалеешь, что из-за меня поссорилась с Антоном?
     - Нет.
     - А что?
     - Я не жалею, я радуюсь, что мы с тобой так хорошо понимаем друг друга.
     - Ну мы же друзья. У нас много общего. Было  бы  удивительно,  если  бы
друзья не понимали друг друга.
     - С тобой мне очень хорошо и спокойно.  Рядом  с  тобой  любая  девушка
будет чувствовать себя, как в замке у камина.
     - Спасибо... - Максим смутился, покраснел. - Тольнэ ты слишком...
     - Слишком - что? Откровенна?..
     - Да... Друзья таких слов обычно не говорят...
     - Когда ты ушел, я  поняла  одну  вещь...  Тебе  это  может  показаться
странным, но это так.
    Максим молчал, но ждал, чувствовал, что сейчас она скажет  что-то  очень
важное. И не ошибся.
     - Максим, я оченьжалею, что моим первым мужчиной стал не ты,  а  Антон.
Ты и сам знаешь, какой он. Слышал бы ты, что он мне наговорил.
    Максим смущенно молчал.
     - А ты... Ты можешь понять, можешь защитить, на тебя можно опереться  в
трудную минуту... А любовь - такое сложное слово.
     - Знаешь, - подхватил Максим, - я раньше вообще в любовь не верил.
    Света улыбнулась.
     - Апотом встретил Кармелиту и понял, чтоонаесть.
     - Вы мне казались идеальной парой. Не то что я с Антоном.
     - Я тоже так думал, - Максим замялся, - Ну, не про вас, а  о  нас.  Мне
казалось, что я не смогу жить без нее...
     - А сейчас?
     - Сейчас кажется, что смогу. После последней нашей  встречи.  Теперь...
все кончено. Она выходит за Миро. А я здесь, с тобой.
    Он посмотрел на свой портрет. И Света посмотрела вслед за ним. Коснулась
пальцами губ портретного Максима.
    А потом обняла живого Максима и поцеловала его.

    * * *

    Поменялось все, перевернулось.  Теперь  уже  Лю-цита  искала  встречи  с
Рычем. Еще бы! Она столько сил потратила на исполнение своей части  уговора.
Сама все разведала, на кладбище ночью пойти не побоялась...
    В общем, подавайте сюда Рыча, да побыстрее.
    Встретились в лесу, неподалеку от табора. "Все как в страшной сказке,  -
подумала Люцита. - Чащоба вокруг. Злой Рыч  рядом.  Еще  только  не  хватает
мертвого незахороненного цыгана где-то в кустах..."
     - Ну что, узнала, где Баро прячет золото? - спросил  Рыч,  оглядываясь,
нет ли кого рядом.
     - А как же! Только намучилась сильно.
     - Что так?
     - Это оказалось  намного  сложней,  чем  я  думала.  Вернее  -  чем  ты
рассказывал.
     - Ну так! Закон базара, - усмехнулся  Рыч.  -  На  торжище  всегда  так
делается, при мене. Своя работа превозносится. Чужая - измельчается.
     - Так ты, оказывается, торгаш, а не охранник.
     - Есть маленько. Только, слышь, девочка, хватит мне мозги  подковывать.
Рассказывай, где Баро золото прячет?
     - Скажу, конечно. Только... золото в обмен на Кармелиту. Если помнишь.
     - Извини, но я тебе прямо сейчас Кармелиту сюда не притащу.
     - И не надо. Я этого не выдержу. У меня уже  и  так  сердце  дергается.
Просто расскажи, как... как... ты собираешься... -  Л  юцита  замолчала,  не
сумев выговорить ни одного слова из богатого  списка:  "убить",  "порешить",
"прикончить"...
     - Не волнуйся. Как говорится, будь  спок!  Мы  уберем  ее  аккуратно...
Аккуратно - значит на глазах у всех...
     - Как это? - изумилась Люцита.
     - Слушай.  Наши  все  гудят.   Табор   ваш   готовит   какое-то   новое
представление?
     - Да.
     - Кармелита там участвует? - Да.
     - Что она делает?
     - Трудно сказать... - в голосе  прозвучали  ревнивые  нотки.  -  У  нас
концерт хороший, накатанный. На "бис" идет. А она  там  еще  чего-то  своего
надумала. Ну, вроде как концерт превратить в спектакль.
     - А это правда, что когда Миро на сцене мечет в тебя ножи, то вы оба  в
масках?
     - Да. Мы так придумали. Эффектно  получается.  Маски  заказали  черные,
парчовые - очень красивые.
     - Послушай, Люцита" помнишь, Кармелита  как-то  тебя  из  этого  номера
выжила?
     - Помню, - сказала она недовольно (зачем  напоминать  об  этом,  и  так
тошно).
     - Для Кармелиты первое представление тогда обмороком закончилось. А вот
сейчас ты должна уступить ей свое место. Ну, скажем, ногу в последний момент
подвернешь.
     - Зачем?
     - Что "зачем"? Ты  дурочкой-то  не  прикидывайся.  Только  что  о  себе
рассказывала, такая умная, такая догадливая.  А  тут  ничего  не  понимаешь.
Кармелита встанет вместо тебя у щита. А  я  в  это  время  подменю  Миро.  И
приколю ее к деревяшке, как бабочку!

    * * *

    Засыпая, Антон подумал, что так, как все складывается,  лучше  бы  и  не
просыпаться вовсе. Однако проснулся. С утра чувствовал  себя  по-прежнему  -
униженным и побитым. Не к кому  прислониться,  пожалиться.  Все  гонят,  как
собачонку.
    "Значит, вся надежда только на себя. Ведь я - Астахов. Я - Астахов! Я  -
Астахов! Я - Астахов! Я - Астахов! Я - Астахов!" -  повторял  Антон,  словно
заклинание.
    И вроде бы помогло. Он успокоился. Подумал: нужно сделать все,  чтобы  у
папы (да, да, именно папы, только  так  и  никак  иначе  он  будет  называть
Астахова!) не было поводов ругать его. Он станет достойным  сыном.  Ведь  он
может. У него уже почти получается. Не зря же отец сделал его  заместителем.
А все, что было до того, - так,  глупости...  Детские  шалости,  на  которые
каждый имеет право.
    И вдруг одна мысль разом прекратила все благостные размышления Антона. А
что будет, если отец узнает, что он не отец? Что  будет?  И  снова  накатило
прежнее чувство, снова ощутил себя Антон брошенным и побитым.
    А что угодно может быть. И, скорее всего, будет  не  очень  хорошо.  Что
если и Астахов отречется от него? Скажет: "Ну, теперь все ясно. То-то мне  с
тобой даже разговаривать трудно. То-то я с тобой столько мучался!" И под зад
коленом бастарда. Хотя нет,  бастард  -  это  европейское  слово.  Красивое,
звучное! А по-русски это звучит так  мерзко,  что  и  говорить  не  хочется.
Противно произносить даже шепотом, даже про себя, чтоб никто не слышал.
    И тогда созрело у Антона совсем другое решение.
    Тяжелое, жесткое, даже жестокое, но единственно возможное.

    * * *

    Рыч был доволен собой, как  ребенок.  Трудно  было  поверить,  что  речь
сейчас идет о жизни и смерти человека.
     - Как это ты подменишь Миро? - с сомнением сказала Люцита. - Он  никого
в этот номер не пускает. Тем более, если на сцене будет Кармелита...
     - Я знаю как.
     - Рыч! Не слишком ли это сложно? Ты  мне  объясни.  Допустим,  каким-то
образом я уступлю свое место Кармелите, но как ты выйдешь  с  ножами  вместо
Миро? Как?
     - Найду как. Никто ничего не заметит.
     - Не заметит? Постой... Так все же тогда подумают, что он виноват! Так?
Нет! Я не хочу подставлять
    Миро. Если я соглашусь и все получится, то все подумают,  что  это  Миро
убил Кармелиту.
     - Да не волнуйся, целеньким будет твой  Миро.  И  алиби  у  него  будет
стопроцентное!
     - Обещаешь?
     - Я же сказал. Только для этого нужно немного поработать. Во-первых,  с
Кармелитой помирись. А еще лучше - подружись. Так просить ее о чем-то  легче
будет. А во-вторых... Ваши таборные уже подметили, что мы с тобой общаемся.
     - Заметили...
     - Так вот,  если  кто-то  спросит,  зачем,  намекни,  что  тебе  кто-то
досаждает, а ты меня, мол, о защите просишь.
     - Да ты что! Наши  таборные  мужики  обидятся.  Скажут:  мы  сами  тебя
защитим. Не нужно со стороны, зубчановских, приглашать.
     - А ты скажи: зубчановские мне не чужие.  Вот  моя  мать  за  Зарецкого
замуж выходит. Зарецкий Рыча с работы выгнал. Ну что вам, жалко:  пусть  Рыч
теперь свою репутацию охранника восстановит. Одно только  постарайся,  чтобы
Миро при этих разговорах не было.
     - Хорошо. Я пошла.
    Рыч хотел пойти следом за ней.
     - Нет, не нужно, - сказала Люцита. - Тебя сегодня уже один раз  видели.
Не нужно светиться со мной так часто, - и пошла в сторону табора.
    Вдруг в дерево, мимо которого она шла, вонзился нож. Люцита  испугалась,
но  концертная  подготовка  не  подвела  -  она  лишь   слегка   вздрогнула,
обернулась.
    Рыч улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. Вроде как пошутил.
    Идиот!
    Да и бог с ним. Главное - она пока так и не сказала, где золото.

    * * *

    Дружба между девушкой и парнем - занятие весьма рискованное. Как  ударит
жизнь  по  голове,  станет  плохо,  хоть  на  луну  вой.   Захочется   тогда
прислониться к кому-то, поплакаться. А как обнимешься, что-то вдруг  в  мире
меняется. И кажется уже, что неслучайно в руках твоих оказался этот человек,
такой родной, близкий. Тогда дружба перетекает в любовь. Хотя нет.  Даже  не
любовь. В том и сложность, что определить это чувство трудно: уже не дружба,
еще не любовь. Ни то, ни это...
    Утро было солнечное, радостное.  Светка  надела  свой  любимый  халатик,
побежала на кухню. Сварила свой любимый кофе. Принесла Максиму на подносе.
    А  тот  только-только  открыл  глаза,  посмотрел  на  нее.   Застеснялся
по-мальчишески. Не  ожидал,  что  когда-то  увидит  ее  вот  так,  настолько
по-домашнему.
     - Доброе утро! Кофе будешь?
     - Кофе? - Максим откинулся на подушку, прикрыл глаза. - Кофе буду.
    Она протянула ему чашку. Сели на  край  кровати,  соприкасаясь  спинами.
Молча, не глядя друг на друга, начали пить кофе.
    Света искоса взглянула на Максима и отвела глаза:
     - Ты жалеешь?
     - А ты?
    Светка отрицательно покачала головой.
     - Нет, вот только Кармелита... Как я теперь в глаза ей посмотрю?
     - Не думай об этом.
     - Как же не думать... Она моя подруга, а я, получается, ее предала.
     - Никого ты не предавала. Не забывай, Кармелита выходит замуж.
     - Но ты по-прежнему думаешь о ней?
     - Свет, прости, но мне кажется странным  в  постели  с  одной  женщиной
обсуждать другую.
     - Извини. Просто я... Что ни говори,  а  я  чувствую  свою  вину  перед
ней...
     - Ни перед кем мы не виноваты! - сказал, как отрубил, Максим.
    Поставил чашку на поднос.
     - Свет, мне пора идти! Работа...
     - Да, конечно. Вот только... Мы еще увидимся? Когда-нибудь?
     - Не  знаю...  -  он  отвел  глаза.  -  Может,  нам   пока   лучше   не
встречаться...  Просто  подождать  какое-то   время.   Все   произошло   так
неожиданно.
     - Наверно, ты прав... Говорят,  время  все  расставляет  по  местам,  и
жалко, если это была случайность... Тогда мы должны об этом забыть!  А  если
нет...
     - Тогда придется хорошенько подумать, как с этим жить дальше...
     - Ну вот и решили, - Света вымученно улыбнулась. - Ладно. Ты иди!
     - Да, я пошел... - Максим неловко поцеловал ее в щечку.

    Глава 15

    Хорошо, когда в жизни появляются четкие цели. С появлением  Рыча  и  его
лихих замыслов жизнь Лю-циты вновь обрела стройность. По крайней  мере,  она
твердо знала, что ей нужно делать дальше.
    Встреча с Кармелитой - вот что по плану. Но решиться на эту встречу было
совсем  не  легко.  Сердце  бунтовало  и  противилось.  Пришлось   от   всех
спрятаться, специально сесть да настроиться для этого.
    Со стороны эти самоуговоры  выглядели  очень  странно.  Люцита  убеждала
себя, что Кармелита не такой плохой человек, что  с  ней  можно  общаться  и
даже, страшно сказать, дружить. А с другой стороны, девушка  говорила  себе:
это нужно, это очень нужно, чтобы раз и навсегда избавиться от Кармелиты.
    Но каким-то странным образом  эти  две  противоположные  мысли  сплелись
воедино. И опираясь на них, как на костыли, Люцита поехала к Кармелите.
    Та встретила ее холодно:
     - Так что ты мне хотела сказать?
     - Кармелита, моя мать выходит замуж за  твоего  отца,  -  мягко  начала
Люцита.
     - Ты приехала ко мне для того, чтобы сообщить эту новость?
    Люцита потупила глазки.
     - Нет, конечно... Я вижу, ты все еще сердишься на меня!
     - Что ты! Я, наверно,  должна  быть  благодарна  тебе  за  ненависть  и
презрение, которые ты источаешь.
     - Знаешь, именно поэтому я и пришла. Я была не  права.  Это  все  очень
глупо... Мама всегда говорит, что мои чувства скачут впереди мыслей...
     - И что?  -  Кармелита  немного  растерялась,  она  ждала  скандального
разговора, а тут...
     - Я хочу извиниться перед тобой... - сказала  Лю-цита  с  раскаяньем  и
даже слегка прослезившись.

    * * *

    Когда Антон вошел в ее комнату, Тамара с испугом посмотрела на  сына.  И
сама ужаснулась этому. Кто бы мог представить такое раньше! С  недавних  пор
она боится его, не знает,  как  с  ним  разговаривать.  Чуть  что,  начинает
плакать. И только слезы иногда спасают - Антон перестает клевать ее.
     - Мама, - сказал Антон не грубо, но и не нежно. - Давай будем  честными
по отношению друг к другу. Хоть сейчас.
     - Я всегда... - только начала говорить Тамара, но он ее прервал.
     - Нет-нет, не надо насчет "всегда". Повторяю: давай будем честными хотя
бы сейчас. Всю жизнь ты меня использовала - и на этом закончим о родственных
чувствах!
     - Как я могла тебя использовать? - искренне удивилась Тамара.
     - Как пешку в твоей игре! Но я больше не пешка!  Я  вышел  в  ферзи,  и
теперь это будет моя игра!
     - О чем ты? Какая игра?
     - Все та же. Ты многому меня научила, благодаря тому, что  стала  мадам
Астаховой. И теперь я тоже собираюсь играть по-крупному.
     - Что это значит?
     - Это значит, что я обдеру своего экс-отца Астахова, как  липку.  И  ты
мне в этом поможешь.
     - Сынок, зачем же рубить сук, на котором сидишь?  Зачем  тебе  разорять
отца... то есть Астахова? И потом, он ведь вырастил тебя...  как  сына!  То,
что ты хочешь сделать, - непорядочно!
     - Не тебе говорить о порядочности, мама! А я -  твой  сын...  Ну  уж  в
этом-то я могу не сомневаться?
     - Антон, перестань. Не нужно. Не будь таким жестоким! Не смей  со  мной
так разговаривать!
     - Так вот, я - твой сын, - как будто не слыша ее, продолжил Антон. -  И
поэтому веду себя соответственно!
     - А что с деньгами делать будешь?
     - Заберу половину и уеду отсюда. Чтобы никого из вас больше не видеть.
    Антон сказал это с такой болью, что глупое материнское сердце,  несмотря
на все недавние обиды, пожалело его.
     - Ты оставишь меня... Одну...
     - Не волнуйся, мать. Ты не будешь  одна!  Твой  альфонс  составит  тебе
компанию... Если ты, конечно, будешь при  деньгах.  Поэтому  тебе  они  тоже
нужны. В общем, получим бабло - и разбежимся в разные стороны. Это  надежнее
всего. Хватит с меня материнской любви. А тем более - отцовской!

    * * *

    Вот уж чего Кармелита не ждала! Даже  представить  себе  не  могла,  что
услышит такие слова от Люциты. Потому и переспросила:
     - Ты пришла извиниться?
     - Я  понимаю,  тебе  в  это  трудно  поверить...  Я   натворила   много
глупостей... Ничего не поделаешь - горячая кровь... Мама говорит, что я  вся
в Мирчу, в отца.
     - Но почему... Почему ты решила прийти ко мне?
     - Ревность - не лучший советчик, она меня совсем  измучила.  Я  устала,
страшно устала от нашей войны...
     - Я никогда с тобой не воевала...
     - Знаю. Именно поэтому я хочу мира, хочу, чтобы мы стали сестрами.
     - Правда?
     - Да. Очень...
    Кармелита качнула головой, как бы не соглашаясь, то ли с Люцитой, то  ли
с собой...
     - И все же... Мне трудно поверить в то, что сейчас происходит.
     - Ты права, - проникновенно сказала Люци-та. - Есть еще  одна  причина,
очень важная... Я очень  люблю  свою  мать  и  хочу  ей  счастья.  И  насчет
сестер... это неслучайно сказано. Когда наши  родители  поженятся,  мы  ведь
действительно станем сводными сестрами.
     - Знаю... Я сама часто думала об этом.
     - И что-то надумана? - Да.
     - Что?
     - Надумала... Глупо нам ссориться.
     - Тогда... Тогда, может быть, ты простишь меня?
     - Уже простила! - сказала Кармелита и с необычайной искренностью обняла
свою новую сестру.
    Люцита почувствовала, что сердце ее разрывается  надвое.  Она  одинаково
честно говорила о том, что не хочет войны, - вслух,  и  о  том,  что  желает
скорейшего выполнения Рычем его страшного обещания, - мысленно.
    Человеческое сердце странная штука - оно часто совмещает несовместимое.

    * * *

    Как назвать то, что произошло у него со  Светой?  И  как  теперь  к  ней
относиться? По-прежнему, как к сестре, вряд ли получится. И как  разобраться
в самом себе?..
    На бегу между разными делами Максим решил  заглянуть  к  Палычу.  И  уже
зайдя в котельную, поздоровавшись, понял, что не знает, как начать разговор.
Пришлось делать заход издалека:
     - Палыч, поговорить с тобой хочу.
     - О чем? - заинтересовался старик.
     - О тебе.
    Палыч внимательно всмотрелся. Вид у парня был несчастный, обиженный...
     - Не понимаю, Максимка, почему со мной... Я-то тебя чем обидел?
     - Да ну, Палыч, что ж я, барышня кисейная? Прихожу только  когда  обида
мучает?  Нет,  не  в  этом  дело.  Знаешь,  просто  я  должен  кое   в   чем
разобраться...
    Палыч одобрительно махнул рукой:
     - Говори.
    Вот оно - самое страшное слово: "говори". А что тут скажешь...
     - Палыч, вот объясни мне: ты все время один и один... Так ведь?
     - Ну так.
     - Сидишь в этой своей котельной... А тебе  никогда  от  одиночества  на
стенку лезть не хотелось?
     - ...Ну, хотелось, - не сразу ответил Палыч.  -  Только,  если  честно,
привык я к одиночеству. За столько-то лет...
     - Спасибо. Обнадежил. Лет через сорок и я  привыкну,  может  быть...  -
путано и как-то вразброс сказал Максим. - А поначалу, как оно?..
    Палыч хмыкнул:
     - Поначалу, это, что ли, после того, как я с Руби-ной расстался?
     - Да.
     - Тяжело было, - вздохнул Палыч.
     - Жениться не хотел?
     - Да  может,  и  хотел,  только  не  сложилось  у  меня   как-то...   С
другими-то...
    Максим вздохнул с облегчением. Вот, кажется, вырулили на нужную тему:
     - Значит, "другие" все-таки были?
     - Ах, вот ты о чем! - сказал Палыч озадаченно. - Ну-ка рассказывай, что
у тебя стряслось...
     - Так я как раз и стараюсь понять, что же у меня стряслось. Точнее, что
же я натворил.
     - Ну, и что там?
     - Кармелита ведь окончательно замуж выходит.  А  у  меня  друг  есть...
была... есть... Света. Знаешь?
     - А как же. Она в твоих жизненных приключениях уже как-то  встречалась.
Так сказать, сообщником.
     - "Сообщником"! Палыч, ну у тебя сегодня и словечки! Ты что, Уголовного
кодекса начитался?
     - Нет, Максимка, это просто ты сегодня выглядишь  так,  будто  страшное
преступление совершил.
     - Ну, Палыч, - по-детски обиделся Максим. - Я к тебе с таким  делом,  а
ты... В общем, получается, что со Светой мы теперь, ну, в общем, больше, чем
друзья...
     - Вот как... Понятно. Даже не знаю... Может, это и к лучшему.
     - В смысле?
     - Клин клином вышибают... Хотя, конечно, жаль,  что  вам  с  Кармелитой
расстаться пришлось.
     - Нормально! А разве не ты мне говорил: брось ее, оставь, не дури.
     - Говорить-то говорил, только в душе надеялся, что  вы  всех  одолеете,
пересилите.
     - Ой, не трави душу, Палыч! Не могу я ее забыть! Никак. Не  получается.
Хочу - но не могу!
     - Я тебя хорошо понимаю. Тут  дело  такое.  Одного  хотения  мало.  Вот
только...
     - Что "только"?
     - Светку жалко. Она ж к тебе, наверно, со всей душой, а ты, получается,
ее используешь. - Максим возмущенно вскинулся, но Палыч  поспешил  успокоить
его уточнением: - Как лекарство...
     - Вот оттого у меня сердце и болит. Не хочу себя подонком  чувствовать.
Ас другой стороны, ведь можно сказать, что и она  меня  тоже  как  лекарство
использует. Ведь ей сейчас тоже не сладко, она с Антоном поссорилась...
     - Ну, тогда считай, что у  вас  полное  равноправие.  Вы  помогли  друг
другу- Вот и все.
    Максим  вздохнул  с  облегчением.  Так,  будто  слова  Палыча  дали  ему
индульгенцию. И только он собрался уходить, как Палыч опять тормознул его:
     - Только, Максим, ты все же это... Поосторожней будь. Не обидь ее.
     - Да ты что! Я ж никогда ей дурного слова не скажу!
     - Не про то я говорю.
    Оба замолкли, собираясь с мыслями.
     - Понимаешь, Максимка,  есть  правила,  которые  любой  уважающий  себя
мужчина соблюдать должен...
     - Это что ж за правила?
     - А сам не знаешь? Чтоб ей больно не сделать... Да и самому себе.  Чтоб
в порядке чувствовать. Ну, уважать, в смысле... Ее и себя. Хорошо бы  теперь
цветы дарить, в кино водить - ухаживать одним словом... Проявлять... если не
любовь, так хотя б уважение!

    * * *

    Когда отовсюду одни неприятности,  всегда  очень  хочется  хоть  чему-то
порадоваться.  Примирение  с  Люцитой  стало   для   Кармелиты   той   самой
долгожданной радостью, которая хоть немного разогнала тоску последних  дней.
И опять появилась какая-то глупая,  наивная  вера,  что  все  будет  хорошо.
Непонятно, как, когда, отчего и с кем, но хорошо. Непременно хорошо! Если уж
Люцита пришла да сама повинилась, значит, и все остальное в мире не  так  уж
плохо и несправедливо.
    И  вспомнилась  тогда  другая  несправедливость.  Ведь  Кармелита   сама
подружку свою лучшую, Свету, крепко  обидела.  Обвинила  бог  знает  в  чем.
Истерику закатила, портрет изрезала. Попросту говоря,  все  свое  горе,  все
плохое настроение излила (а эскизы подправленные к спектаклю, между  прочим,
забрала, и даже заказ уже сделала). В общем, нехорошо это, не по-дружески.
    Нужно срочно ехать к Свете!
    А Света, конечно, обрадовалась приезду Кармелиты.  Но  и  встревожилась,
внутренне как-то напряглась. Все-таки очень многое изменилось с тех пор, как
они в последний раз виделись.
    Но все же подруги радостно обнялись при встрече.
     - Света, ты прости меня, что я  изрезала  портрет.  Конечно  же,  я  не
должна была этого делать. Глупо так получилось. Он - хороший, очень хороший.
А я...
     - Ничего... Ладно уж, - Света лукаво  улыбнулась.  -  Великие  писатели
рукописи сжигают. Великим художникам картины режут. Это нормально.
    И обе расхохотались.
     - А  теперь,  Светочка,  без  шуток.  Когда  пришла  домой  и  еще  раз
внимательно рассмотрела твои эскизы, все вместе... Ты  не  представляешь,  в
каком я восторге была! И рабочие в мастерских, где я  заказ  сделала,  тоже.
Говорят, работать приятно. Сделаешь - и сам любуешься.
    Света разрумянилась, потому  как  художника  не  только  обидеть,  но  и
осчастливить легко. Сказал хорошие слова - вот и все...
     - В общем, - подвела итог Кармелита, целуя Свету в щечку,  -  я  всегда
знала, что у тебя великое будущее!
     - Да ладно... - кокетливо засмущалась Света. - Прям уж великое.  Просто
большое...
    И снова обе рассмеялись.
     - Да-да! И не спорь, Светка! Великое! Мне со стороны  виднее!  Если  ты
мне не веришь, спроси любого - тебе все то же самое скажут!
     - Все, - подтвердила погрустневшая вдруг художница. - Кроме отца...
    Кармелита тоже нахмурилась:
     - Вот тут я тебя понимаю.  Как  никто,  понимаю.  Отцам  всегда  трудно
угодить... Да и не только угодить, но иногда и просто понять их. Или сделать
так, чтобы тебя поняли... А-а... - цыганка безнадежно махнула рукой.  -  Что
уж тут переживать! Расскажи лучше, как жизнь? Как  дела?  Знаешь,  я  как  с
тобой денек не пообщаюсь, так кажется, что сто лет не виделись.
     - Да так, - туманно ответила Света. - Все хорошо, - и добавила, как  бы
между прочим: - Я вчера - Максима видела... Мы с ним встретились. Случайно.
     - Разговаривали?
    Света чуть замялась, подбирая глагол, которым  бы  определить,  что  они
делали. Но, так и не подобрав его, просто ответила:
     - Да...
     - И как он? - подхватывая тот же невинный тон, спросила Кармелита.
     - Ничего... Хотя, по-моему, очень переживает ваш разрыв...
     - Ну, это его дело!
     - Значит, тебе безразлично, что с ним происходит?
     - Конечно,  абсолютно!  -  ответила  Кармелита,   переходя   на   сухой
канцелярский язык. - Мы с тобой уже говорили об этом. Хватит! И вообще, речь
шла не обо мне, а о тебе!
     - Обо  мне?..  Да  не  только.  Вот  скажи,  а  если  бы  Максим  начал
встречаться...
     - С кем? - резко спросила подруга.
     - С другой девушкой?
     - А у него есть другая девушка? -  с  наигранным  равнодушием  спросила
Кармелита.
    И снова Света не знала, как ответить. -  Да  не  молчи  ты!  Скажи,  что
знаешь? У него есть девушка?
     - Я... Я хочу сказать... Не знаю!
     - Тогда почему ты сказала о другой девушке?
     - Просто я подумала, что такой парень, как Максим, долго в  одиночестве
не останется...
    Кармелита наконец-то взяла себя в руки.
     - Ну что ж... Я ведь тоже выхожу замуж, а значит, эти вопросы  меня  не
волнуют, не должны волновать...
     - Не должны, но волнуют?
     - Да...
    Бедная Кармелита. Как ни старалась она изобразить равнодушие, ничего  не
получилось.
    Несчастная Света. Как ни выбивала она из Кармелиты вольную для  Максима,
тоже все бесполезно...

    * * *

    Душевный ад продолжался. Казалось, Антон только тем  и  был  занят,  что
выдумывал, как  бы  сделать  матери  побольнее.  И  это  у  него  получалось
замечательно.
    Как же можно так говорить: "Хватит с меня материнской любви!"
    Как?!
    Тамара сдерживала себя изо всех сил, чтобы  не  впасть  в  истерику,  не
наброситься на сына. Спрятала боль внутрь, спросила нарочито спокойно:
     - Тебе не кажется, сынок, что ты крутовато взял?
     - Это только начало.
     - Прелестно. Представляю себе, каким будет финал.
     - Нет, мамочка, даже не представляешь.  Идея  у  меня  такая:  как  зам
Астахова, я предлагаю ему какой-нибудь  проект,  для  которого  нужно  будет
развернуть большое строительство.
     - Где?
     - Где угодно, хотя бы на историческом для моей  судьбы  автосервисе.  Я
думаю, мне удастся убедить отца... то  есть...  Астахова  в  том,  что  этот
проект поможет развитию всего его бизнеса.
     - Да, все, что касается развития бизнеса, Астахов принимает  с  ходу  и
без вопросов, - сказала сама себе Тамара.
     - Вот-вот, - подхватил ее размышления сын. -  На  этом  я  и  собираюсь
сыграть. Мы откроем строительную фирму. И зарегистрируем  ее  на  подставное
лицо.
     - А потом, под строительство, пользуясь  правом  подписи,  ты  скачаешь
деньги Астахова в эту фирму?
     - Конечно! Фирма лопнула, деньги уплыли. Ну как?
     - Идея замечательная, - Тамара уже не скрывала иронии. -  Меня  смущает
только одно. Сынок, а что, тебе совсем не жалко Астахова?
    Антон не захотел отвечать на вопрос.
     - Я понимаю, - продолжила Тамара, - ты зол на меня, на Игоря.  И  мы  с
ним принимаем  все  твои  условия,  потому  что  виноваты  перед  тобой.  Но
Астахов... В чем он виноват?!
     - Оставим демагогию.
     - Это несправедливо! Еще же совсем недавно ты сам мне рассказывал,  что
он любит тебя. Как тебе больно было из-за ваших  размолвок.  Как  ты  будешь
бороться за то, чтоб соответствовать его фамилии: Астахов!
     - Я ошибался. Он не любит меня. Он вынужден  меня  любить,  потому  что
считает своим сыном. А стоит ему узнать правду, и все изменится.
     - Да ему никто не расскажет... Если, конечно, не ты сам...
    Тамара сказала это - и тут же поняла свою ошибку. Нужно было утверждать,
что Астахов не бросит Антона, даже если узнает правду. Но поздно: сказанного
уже не вернешь.
     - Никто не скажет? Почему? Сказать может  кто  угодно.  Хоть  ты,  хоть
Игорь! Вот ведь я же как-то узнал правду.
     - Антон,  но  я  вынуждена  была  рассказать.  Пойми,   так   сложились
обстоятельства...
     - Мамочка,  а   где   гарантия,   что   завтра   не   сложатся   другие
обстоятельства? И ты сама не расскажешь все Астахову? Или наш  замечательный
Игорь не разродится признанием?
    Тамара ничего не смогла ответить.
     - Ты же сама говорила, что не знаешь, какая будет у него реакция,  если
он узнает правду.
     - Все-таки  он  благородный  человек!  -  произнесла  Тамара  не  очень
уверенно.
    Антон хорошо почувствовал эту ее неуверенность. И сказал очень твердо:
     - Ну вот ты и сама все признала. Видишь, на  какую  тонкую  ниточку  ты
меня подвесила? Понимаешь? Вижу, что понимаешь. А  я  не  хочу  зависеть  от
чьего-то благородства!

Глава 19

    Завтра спектакль.
    А сегодня идет репетиция. Раз-два-три. Пошли.  Танец-песня-танец.  Дуэт.
Хор.
    Пошли дети. Конферанс Бейбут. Елки-палки, как же  классно  он  работает.
Раскован, но не развязен. Так, а теперь пошли дети Розауры. И Степка с ними.
И снова Бейбут. Теперь легенда. Раз-два-три-четыре.
    Это трудная работа - давать концерт. Но во сто  крат  труднее  поставить
его так, чтоб уже трудно было понять, концерт или спектакль...
    Да только поздно жаловаться. Она, Кармелита, взялась  за  эту  работу  и
должна теперь  довести  ее  до  конца.  Представьте  себе  тысячу  маленьких
разноцветных осколочков, из которых нужно собрать мозаику.
    Музыку нужно совместить со светом. То  и  другое  -  с  актерами,  четко
знающими, что и когда делать. Да что там...  В  конце  концов,  музыку  тоже
нужно совместить с музыкой: живую с фонограммой. Все  должно  быть  сбито  и
подогнано. И чтобы нигде никакого зазора, ни во времени, ни в  пространстве.
Десятки людей со своими талантами, умениями,  настроением,  разной  степенью
усталости должны совпасть так, чтобы родилось Зрелище.
    А тут еще Миро ходит с влюбленными глазами. И Люцита хочет быть  доброй,
улыбчивой, только видно, как ей трудно. Все  это  отвлекает.  А  отвлекаться
нельзя. Нельзя расслабиться ни на секунду.
    И Света пришла.  Ее  можно  понять  -  как  же  не  полюбоваться  своими
декорациями  в  натуральную  величину.  Их  совсем   недавно   привезли   из
мастерской. И сразу же  установили,  быстро  и  ловко.  Правда,  первый  раз
неправильно, щиты местами перепутали. А второй раз непрочно. Все завалилось,
чуть Ваську не пришибло. Розаура мужикам накостыляла. Так что в  третий  раз
все было как в сказке, мужицкой такой сказке: сделали просто и прочно.
    Вот только лучше бы Светка помолчала. Ну, или поменьше говорила.  И  уж,
по крайней мере, не спрашивала бы, можно ли ей завтра прийти с Максимом?
    Светочка, родная, конечно, можно. Мне, вообще, какое дело?
    Боже, как болит сердце. Но  нельзя  расслабляться,  нельзя  отвлекаться.
Значит, и боль нужно использовать, переплавить ее в злость,  а  уж  ту  -  в
кураж.
    И... раз-два-три.
    Завтра спектакль.

    * * *

    Как только репетиция закончилась, Люцита  поехала  в  табор,  отдохнуть,
выспаться. Сонливость совсем одолела, прямо-таки  с  ног  валила.  Да  и  не
странно. То всю ночь дежурила, выслеживая Баро. То репетиции  накатили  так,
что не продохнуть.
    Но только она заснула, как почувствовала  рядом  чье-то  чужое,  тяжелое
дыхание. Вскочила в испуге:
     - Кто здесь?
     - Угадай.
     - Рыч? Будешь так приходить, я решу, что это Кармелита меня заказала, а
не я ее.
     - Шутишь... Это хорошо. Это мне нравится. Значит, не боишься.
     - Не боюсь. Ничего не боюсь.
     - Вот и славно. Давай тогда начнем  наши  дела  решать.  Дальше  тянуть
некуда. Завтра я заказ выполню. А сегодня, стало быть, нужно золото забрать.
Ты ж все темнишь, так мне место и не назвала...
     - И не назову, пока ты свое дело не сделаешь.
     - Э-э-э, нет, - голос у Рыча стал злой, с хрипотцой. - Не  пойдет  так,
девочка. Что за спор? Сначала деньги, потом - заказ. Ты же знаешь, цыгане не
обманывают.
     - Нет, Рыч! Тебя твой хозяин, с  которым  ты  столько  лет  проработал,
выгнал, а ты хочешь, чтоб я тебе поверила. Нет!
     - Так! - Рыч совсем взбесился, схватил ее за  шею.  -  Слушай  меня.  И
внимательно. Ты мне скажешь. Ясно?
    Но увидев ее глаза, такие же злые, как у него, и  такие  же  непокорные,
опять решил сменить кнут на пряник.
     - Ты можешь мне верить. Именно потому, что хозяин вот так меня  выгнал,
можешь. Я так его ненавижу. Так...
    Люцита пристально всмотрелась в его глаза. И поверила.
     - Хорошо. Только руку с шеи убери. А то слова добрые говоришь, а душить
продолжаешь.
     - Извини, - Рыч убрал руку. - За золотом глухой ночью пойдем.
     - Да ты что? Я  же  не  высплюсь.  Выглядеть  буду  ужасно.  А  у  меня
премьера!..
     - Ничего. Как вернемся, еще доспишь свое. После  хорошей  прогулки  сон
самый сладкий. А до рассвета мы будем неразлучны.
     - С какой стати?! - яростно блеснула глазами Люцита.
     - Нужно. Хорошая подготовка никогда не помешает. Сейчас пойдем в театр.
Будем репетировать смерть твоей лучшей подруги.

    * * *

    С лицом совершенно героическим и заплетающимися  ногами  Сашка  вошел  в
кафешку к Маргоше. Долго нежно смотрел на выразительную Маргоши-ну спину.  А
когда она повернулась к нему не менее выразительной грудью, многозначительно
сказал:
     - Здравствуйте.
     - Саш, ты чего, со мной уже на "вы"?
    Эх, Марго - Марго, не понять тебе возвышенного настроения артиста  перед
Большой Премьерой. ;
     - Маргошенька, дай мне, пожалуйста, минера-лочки. Без газа. Как обычно.
     - Ой, Сашка, с тобой точно чего-то случилось. Ты  уж  определись:  тебе
воду или "как обычно"? Или ты хочешь сказать, что я  пиво  водой  разбавляю?
Так тогда вообще ничего не получишь!
     - Что ты, Маргошечка?! У тебя  всегда  замечательное  пиво!  Но  мне  ж
сегодня нельзя. Я ж завтра артист. Так что - воду.
     - Тебе воду как, с воблой? Или без ничего?
     - Ну какая вобла? Она же мне связки раздерет.
     - Так ты ее пивком.
    Вот  баба  дурная,  ни  хрена  не  понимает.  Сашка  почувствовал,   как
возвышенное настроение понемногу улетучивается.
     - Нельзя ж, говорю тебе!
     - Чего это? Чего это тебе сегодня нельзя пива?  Всегда  можно  было,  а
сегодня нельзя? А?
     - Да потому что то были репетиции, а завтра  премьера!  Так  что,  сама
понимаешь... голос надо беречь.
    И Сашка начал с чувством, мелкими глотками, пить воду.
     - Вот оно что... - осознала Маргоша. - А я уж  думала,  у  цыган  новый
закон появился - сухой!
    Смешно сказала. Сашка рассмеялся. И величественная шелуха  с  него  сама
собой спала.
     - Маргошечка, так ты придешь завтра меня послушать?
     - А ты хочешь? Сашка кивнул.
     - Ну, тогда постараюсь.
     - Если честно, Маргоша... - заговорил вдруг Сашка  с  видом  совершенно
заговорщицким. - Я очень волнуюсь. Может, порепетируем?
     - Где? Здесь, что ли? Самое место!
     - Ну зачем же здесь?  -  многозначительно  улыбнулся  цыган.  -  Можно,
например, лошадок навестить. У нас в конюшне акустика во какая!

    * * *

    Люцита и Рыч зашли в пустой театр.
    О, милые нравы маленьких провинциальных городов. В  здании  театра  даже
охранника не было. Он просто запирался на ключ, как обычный частный  дом.  И
Рыч, когда еще был охранником,  на  всякий  случай  сделал  для  себя  копию
ключей. Мало ли что, а вдруг пригодится?
    И вот пригодилось.
    В зале и в фойе свет включать не стали. Вдруг кто с улицы увидит.
    Шли в темноте, держась за руки. От мысли, что они здесь вдвоем и  никого
рядом нет, ладони рук у обоих вспотели. Но когда добрались  до  закулисья  и
Рыч наконец-то включил свет, Люцита рывком вырвала свою руку из его ладони.
    Изнутри, при закрытом занавесе, сцена выглядела совсем иначе  -  вещь  в
себе.
    Рыч нашел щит, в который мечутся ножи. Вытащил его в центр сцены.
     - Значит, у этого щита будет стоять Кармелита?
     - Конечно, где же еще ей стоять?
    Рыч нашел ящик с ножами Миро.  Открыл  его,  зловеще  улыбнулся.  Люцита
похолодела:
     - Рыч, я боюсь.
     - А кто мне полчаса  назад  хвалился  -  "ничего  не  боюсь"...  Поздно
бояться. Иди к щиту!
    Деревянной неестественной походкой, как кукла-марионетка, Люцита пошла к
щиту. Встала к нему. Рыч достал из ящичка первый нож.
     - Встань как она.
     - Ты что, ножи в меня кидать собрался? С ума сошел?
     - А что такого? Под ножами Миро ты стоишь? Постоишь и  под  моими.  Или
боишься?
     - Боюсь. Я Миро с детства знаю. Я доверяю ему. А тебе я не верю.

    * * *

    "Очи черные, очи страстные..." - пропела Мар-гоша в конюшне. Но  дерево,
сено да лошадиные упругие тела поглотили весь звук.
     - Ну и где тут акустика? - спросила Маргоша, развернувшись к Сашке.
     - Зато мягко, - ответил он, по-обезьяньи доставая соломинки, застрявшие
в ее волосах.
    Марго встала с копны сена, тщательно отряхнула свое платье.
     - Ой, ну все, Сашка, все. Мне пора.
    Сашка тоже встал, не желая отпускать ее ни на секунду.
     - А может...
     - Нет, не может!
     - Жаль...
     - Чего тебе жаль?
     - Что наша репетиция так быстро закончилась. И не попели толком.
     - С тобой, Сашка, только одно дело толком получается...
     - А то!
     - И другими делами тебе, похоже, вообще заниматься не стоит.
     - Артиста  каждый  обидеть  может.  А  у  меня,  между  прочим,  завтра
премьера! Нет чтоб поддержать...
     - Тебе ли переживать, с твоим-то голосом!  Поешь  ты  хорошо!  Главное,
музыку слушай и не волнуйся.
     - Скажи, а ты придешь на представление?
     - Постараюсь.
     - "Постараюсь" - это не ответ. Ты мне скажи, придешь точно?
     - Hv ладно, приду. Давай  контрамарку.  Сашка  изумленно  уставился  на
Маргошу.
     - Чего?.. Чего давать-то?
     - Ну, контрамарку! Приглашение на концерт. Или ты хочешь, чтобы я  сама
себе билет покупала?
     - Да нет, Маргоша, конечно же, нет. Я  тебя  приглашаю.  Вот  тебе  моя
контрамарка, - Сашка поцеловал ее в губы. - А вот контргайка, - поцеловал  в
шею. - И все прочие контры.
    С этим словами он опять завалил ее на копну сена. И зачем только  платье
отряхивала?

    * * *

    Рыч медленно подошел к Люците.
     - Если боишься, это уже твои проблемы. Стой как обычно и ни  о  чем  не
думай.
    Его взгляд упал на режиссерский мелок, лежащий в углу на полу (с помощью
такого мела постановщики размечают, где кому стоять и куда  двигаться).  Рыч
поднял мел и обвел  контур  фигуры  девушки.  При  этом  рука  его,  как  бы
случайно, несколько раз коснулась ее.
    Л юциту как током ударило!
    В своей любви к Миро она ведь и вправду совсем забыла, что в  мире  есть
другие люди, другие мужчины. Люцита погнала прочь  эту  ненужную,  глупую  и
совсем несвоевременную мысль. Но нет ничего бессмысленней,  чем  приказывать
себе: "Не думай о..."
    Почувствовав, что с ней происходит, Рыч потянулся к ней. Но Люцита сразу
же прикрыла губы рукой.
     - Даже не думай. У нас тут другая репетиция. Делом займись!
     - Да не бойся ты, что ж я, совсем... - обиженно сказал Рыч. - Не трону,
если сама не захочешь.
     - Не захочу!
     - Вот и хорошо. Договорились. Ладно,  давай  делом  заниматься.  Иди  к
рубильнику.
     - Зачем нам рубильник?
     - А ты что думаешь? Я на глазах у  всего  города  нож  в  нее  брошу  и
спокойно дам себя схватить?
     - Рыч, не заносись, объясни все  как  следует.  Говори,  что  я  должна
делать?
     - Считать ножи, которые я буду метать. Люцита подошла к рубильнику.
     - Ну как, видишь меня?
    Рыч прошелся по сцене, заглянул во все закоулки  и  самые  дальние  углы
закулисья. Рубильник расположили на редкость удачно: в закутке, огорожен-ном
какими-то ящиками, занавесками
     - Совсем не вижу. Значит так, я теперь буду бросать ножи, а  ты  считай
по звуку. И после шестого броска вырубаешь свет во всем здании, чтобы я  мог
уйти незамеченным.
     - План хороший, но ничего не выйдет.
     - Это еще почему?
     - Да потому, что я...  Я  с  детства  боюсь  электричества  и  не  умею
пользоваться рубильником.
    Рыч подошел к ней и... расхохотался. Беззлобно и совершенно искренне:
     - Ну женщины! Ну... Рубильником пользоваться  не  умеет!  Ну,  конечно,
откуда в таборе рубильники!
    Люцита крикнула голосом обиженного ребенка:
     - Прекрати! В меня однажды молния чуть не попала, совсем рядом ударила,
вот я и боюсь.
     - Ладно-ладно. Здесь-то молнии не будет. Не бойся, - и чтоб  слова  его
звучали убедительней, добавил: - Или ты  в  этой  жизни  будешь  бояться  не
только электричества. Смотри: вот так включено, так - выключено.  Для  особо
понятливых вот написано: "вкл" и "выкл". Все, я пошел на сцену.
    Люцита аккуратненько тронула рубильник пальцем, потом крепко взялась  за
ручку.
     - Готова? - громко спросил Рыч со сцены.
     - Готова!
     - Тогда начинаем. Считай удары и после шестого гаси свет.
     - Раз! - Нож воткнулся в щит, аккурат  в  меловую  линию,  нарисованную
Рычем. Два! Три! Четыре!
    Лять! Шесть! - Все шесть ножей попали точно в цель, по  контуру  меловой
фигурки.
    Рыч сделал небольшую паузу. И бросил седьмой нож.
     - Семь!
    Свет погас как раз в тот момент, когда нож вонзился в щит, именно  в  то
место, где должно быть измученное сердце Кармелиты.
     - Ну вот, порядок, - прохрипел Рыч. - А теперь можно  и  за  золотишком
сходить.

    * * *

    Неведомая сила потянула Баро к портрету Рады. Да, вот именно этой ночью,
в это мгновение он должен поговорить с ней, накануне своей  второй  свадьбы,
он обязательно должен поговорить с ней!
    Рамир подошел к портрету, поцеловал его в губы и начал рассказывать:
     - Вот такие дела, Радочка. Жил я без тебя, сколько мог.  Только  совсем
мне трудно одному стало. Постарел, наверно. Сердце в  одиночестве  от  тоски
просто разрывается. И показать никому ничего нельзя  -  скажут:  "Слабак.  А
ведь барон, главный!"
    В  лице  фотографической,  навечно   молодой   Рады   что-то   неуловимо
изменилось, дрогнули губы. И  вдруг  Баро  отчетливо  услышал  ее  негромкий
шепот: "Езжай к золоту, в схорон, на кладбище..."
    Не медля ни секунды, Зарецкий побежал к своей машине.

    * * *

    Что за темень, хоть глаз выколи! Рыч с Люцитой пробирались на  кладбище.
Надежный японский фонарик, как  мог,  осветлял  их  дорогу,  но  в  условиях
российского бездорожья и это не очень помогало. Оба мысленно посочувствовали
Сашке, который здесь, на кладбище,  дольше  всех  дежурил,  когда  гаджо  на
могилы предков покушались. И все небось один, все один. А тут... Ну и места.
Страшновато...
    Люцита крепко держала Рыча за мускулистую, мужицкую руку.  Видели  б  ее
сейчас таборные: незамужнюю девку, ночью, да в компании с мужиком...
    Правда, по сравнению с теми  преступлениями,  что  они  с  этим  мужиком
замыслили, ночная кладбищенская прогулка сама по себе - невинная шалость.
    Подошли к воротам кладбища. Нунадоже!.. После всех тех  разборок  цыгане
навели тут полный марафет - все починили, покрасили, фонари  установили.  Но
какие-то  шкодники  опять  все  загадили  -  фонари  побили,  ворота  грязью
изгваздали. Да что ж у нас за народ такой!
    Рыч покачал головой, нахмурился. И тут же чуть не  расхохотался,  поймав
себя на логичной и правильной до недавних пор мысли: "Непорядок! Надо  будет
обо всем Баро  рассказать!.."  Сам  же  свои  благородные  позывы  и  отшил:
"Теперь - не мое это дело. Да и вообще... Чего ему рассказывать, он  же  сам
сюда приходил на полнолуние - стало быть, видел!.."
    И вдруг!
    Из-за поворота на сумасшедшей скорости вынырнула какая-то машина. Рыч  и
Люцита, ослепленные фарами, все же успели нырнуть за забор.
    Водитель хлопнул дверью, пискнула сигнализация,  и  вот  уже  приехавший
прошел, перекрестившись, ворота кладбища.
    Даже в абсолютной темноте Рыч понял, кто пришел.  Баро!  Зачем?  Почему?
Неужели ему кто-то накапал, что  на  золото  покушаются?  Уж  не  Люцита  ли
настучала?! Рыч крепко сжал ее руку.
    Она чуть не взвизгнула от боли, но сдержалась,  чувствуя,  что  Зарецкий
где-то рядом.
    Баро прошел мимо них, не заметив. Направился прямиком к склепу. И  через
несколько мгновений...

    * * *

    В  склепе  Баро  долго  молча  сидел  у  священного  золота.  Ничего  не
происходило. Он встал и пошел к выходу.
    В ту же секунду склеп озарился мягким, белесым свечением. И он услышал:
     - Рамир.
    Баро вздрогнул от неожиданности, обернулся на  голос.  Увидел  ее,  свою
любимую женушку. Медленно подошел к ней. И спросил, все еще не веря себе:
     - Рада?!
    От нее исходило неземное, ангельское сияние.
     - Здравствуй, Рамир!
     - Здравствуй, Рада... Здравствуй... Ты не представляешь, как я тосковал
по тебе. Какое счастье, что ты наконец ко мне пришла!
     - Я тоже тосковала, Рамир. Но нам нельзя видеться... Мертвые не  должны
приходить к живым.
     - Я знаю. Но почему ты пришла... И именно сейчас?
     - Твоя жизнь должна сильно измениться.
     - Да... Я хочу повиниться перед тобой... Впервые после твоей  смерти  в
моей жизни появилась женщина.
     - Счастья тебе, Рамир. Я очень хочу, чтобы ты  был  счастлив,  чтобы  в
твою жизнь наконец вошел покой.
     - Но больше всего меня беспокоит наша дочь... Мне трудно в  одиночку  с
ней справиться. Иногда я бываю слишком суров...
     - О какой дочери ты говоришь?
    Баро застыл, как воск. Что за вопрос? Дикий, непонятный, страшный...
     - О нашей дочери, Радочка.
     - Наша дочь мертва...
     - Что?! Как мертва?!
    Призрак Рады начал таять, как утренний туман.
     - Рада! Рада! Рада!!! - закричал он, пытаясь остановить ее, задержать в
этом мире хоть на миг.
    Но Рада исчезла.
    В ужасе Баро схватился за голову, побежал к машине.

    * * *

    Звук мотора растаял вдалеке.
     - Ты видел? - дрожащим голосом спросила Л ю-цита, показывая  в  сторону
склепа.
    Рыч не сразу ответил. Понял, что в этой ситуации  из  них  двоих  кто-то
должен  оставаться  мужчиной.  Скорее  всего  -   он.   Сказал   максимально
равнодушно, даже слегка грубовато:
     - Что видел-то?
     - Ну это... свет из склепа.
     - Подумаешь... Лампочку включил - и всех де-лов!
     - Нет, Рыч, я, слава богу, знаю, как лампочка горит,  а  это  другое...
Может, пойдем отсюда? Не будет нам удачи от того, что мы надумали.
     - Поздно уже. Решили -  значит  надо  делать,  а  не  бабские  истерики
закатывать. Все! Пошли к склепу!

    * * *

    По дороге Баро чудом не скатился  в  кювет,  не  въехал  в  какое-нибудь
придорожное дерево.
    Вбежал в свой дом и, не  закрывая  дверь,  бросился  наверх,  в  спальню
Кармелиты. Широко распахнул дверь. Включил свет. Закричал:
     - Доченька!
    Кармелита с трудом разлепила сонные глаза:
     - Ты чего, пап?
     - Доченька... Ты...
     - Да что такое, папа?!
    Баро упал на колени перед кроватью и зарылся головой в одеяло:
     - Доченька...
     - Ну что с тобой, папочка!
    Баро поднял голову, схватил ее лицо в свои руки и начал  повторять,  как
сумасшедший:
     - Доченька... доченька... доченька...
     - Папа, успокойся... Вот твоя дочка. Все хорошо, все в порядке.
    Баро встал с колен, утер слезы, переместился в кресло.
     - Пап, не пугай меня... Расскажи... расскажи мне, что случилось?
     - Да ничего, доченька, ничего, все нормально...  Рамир  полностью  взял
себя в руки.
     - Но почему ты ворвался ко мне, как безумный, разбудил, напугал...
    Баро наконец-то смог выдавить из себя что-то похожее на улыбку.
     - Ой, честно говоря, я и сам ужасно испугался... Дурак старый...
     - Чего напугался?
     - Да так, дочка, просто  привиделось.  Теперь  все  хорошо...  А  тогда
почудилось...  сердце  сжалось,  накатил  страх,  захотелось  увидеть  тебя.
Убедиться, что все в порядке.
    Кармелита вскочила, как была, в ночной рубашке. Обняла отца: Л
     - Ой, папка-папка! Ну, ты, наверное, совсем заработался. Очень устал...
     - Наверное...   Знаешь,   Кармелита,   мы   часто   ссоримся,    кричим
другнадруга... Я бываю не прав. И ты, и я. Но глупости все это. Есть  что-то
более важное. Что-то самое главное... Путаюсь я. Совсем не умею  говорить  о
таком... Но ты понимаешь, о чем я?
     - Понимаю, - очень серьезно сказала дочь.
     - Я так давно не говорил тебе, как люблю тебя.
     - Я тоже... Знаешь, как я люблю тебя, папа?
     - Знаю, сокровище мое. Ты самое драгоценное, что есть у меня  в  жизни.
Прости, что я тебя разбудил...

    * * *

     - Ну? И где? Где этот тайник? Интересно, каков он там?
    Рыч направился к склепу, но Люцита вдруг вцепилась в его руку.
     - Ну зачем тебе этот слиток? Не ходи туда, не нужно. Пусть он останется
здесь.
    Рыч остановился в недоумении, посмотрел на Люциту.
     - Сбрендила, что ли? А-а, Люцита?
     - Оставь эту затею, пока не поздно...
     - Поздно! Мы уже слишком далеко зашли.  Вот  до  мертвых  добрались.  А
кроме них тут некому защитить золотишко.
     - Рыч! Но это же не просто золото... Ты же цыган, должен понимать - это
святыня нашего рода! А ты... ты... покушаешься на святыню.
     - А жизнь Кармелиты - не святыня?! Кончай истерику. Для меня больше нет
святынь! Единственное, что свято, - месть! И я не отступлю!  Я  сделаю  так,
что Баро будет долго меня помнить.
     - Но ты же не у Баро воруешь, ты воруешь у всего рода!
     - Если у самой кишка тонка, хоть мне не мешай! - Рыч  наконец-то  сумел
оторвать ее руку от своей. - Не суйся не в свое дело, женщина...
     - Нет, это мое дело! Потому что ты изгой нашего рода, а я нет. И  я  не
хочу накликать на себя беду!
     - Только не говори мне, что веришь, будто  этот  брусок  защищает  весь
табор от бед.
     - Можно подумать, ты не веришь в  это?  Да?  Не  веришь?  А  почему  ты
посягаешь именно на это золото?
     - Потому, что оно очень важно для Баро, а я хочу посильнее его ужалить.
     - Ну тогда залезь к нему в дом и убей его дочь! Потому  что  это  самое
дорогое, что у него есть.
     - Дойдет и до этого. А пока... - Рыч вошел в склеп.
    Люцита осталась снаружи. И через несколько секунд услышала торжествующий
крик:
     - Есть! Есть! Вот оно! Ну все, Баро, теперь ты у меня в руках!..

    * * *

    Баро успокоился. Почти успокоился.
    Постоял у дверей комнаты, где спит до завтрашнего  дня,  до  замужества,
Земфира. Приоткрыл дверь, послушал ее тихое, едва слышное сонное сопение. На
душе стало чуть легче.
    Вернулся в свою комнату, подошел к портрету Рады, посмотрел в ее глаза.
     - Рада! Радочка! Помоги мне понять, что ты хотела сказать? Помоги мне!
    Но Рада на этот раз ничего не сказала.
     - Перепугала меня так, что сам чуть не помер. Жива наша дочь, жива. Сам
проверял. Или... Неужели... Может, ей завтра что-то грозит?..

    * * *

    Рыч вышел из склепа и направился к кладбищенским воротам. В руках у него
была приятно тяжелая,
    заранее припасенная сумка. Цыган весело, как старой подружке,  подмигнул
Люците:
     - Отлично. Ну все! Теперь начнется у Баро веселая жизнь!
     - Неужели  в  тебе  столько  ненависти  к  Баро,  что   ты   готов   на
предательство? - спросила Л юцита, стараясь поспеть за его широким шагом.
     - Я его не предавал. Он сам виноват!
     - Ты предаешь цыган, ты предаешь всех  нас.  Неужели  тебя  совесть  не
мучает?
     - Ты же сама сказала, что  я  изгой.  А  для  изгоя  нет  законов,  нет
традиций... И угрызений совести тоже нет.
    Люцита перестала бежать за ним, только крикнула вслед:
     - Не забывай, ты еще кое-что мне должен.
     - Что? - с нарочитой наивностью спросил Рыч.
     - Ты должен мне жизнь Кармелиты.

    Глава 20

    И был вечер, и было утро...
    Да и ночь, кстати, тоже была.
    Для  Светы  она  была  мучительно  тяжелой.   Очень   хотелось   увидеть
представление. И свои декорации. Это ведь не выставка, которую организовывал
Антон, это серьезно. На этот раз она чувствовала,  что  все  похвалы,  щедро
расточаемые в ее адрес,  совершенно  справедливы.  И  оттого  казалось,  что
кто-то, наверно, Бог, сладко щекочет сердце перышком: она все же художница!
    Все классики (ну не все, но многие!) начинали с  театральных  декораций.
Да и потом не гнушались. Она все-таки смогла. Она всем, и в первую  очередь,
самой себе, доказала, что чего-то стоит, что она - художник.
    А еще... Света впервые шла на такое мероприятие с Максимом. И  это  тоже
серьезно. Или нет?..
    Максим сначала не хотел идти, но потом согласился.  А  сама  Света,  чем
меньше времени оставалось до  представления,  тем  больше  волновалась.  Ну,
пойдет она в театр. А там... Максим, Кармелита, Антон, декорации. Слепившись
вместе, все эти маленькие опасения застряли в груди одним большим комом.
    Но все же Света собралась. Нагладилась, накрасилась.
    Звонок! Это Максим.
     - Отлично выглядишь.
     - Спасибо.
     - Ты готова?
     - Ну, да... В общем и целом...
     - В смысле?
    На этот раз традиционный вопрос не показался ей, как обычно, забавным.
     - А в таком смысле: я не уверена, что нам надо туда идти...
    Максим глубоко вздохнул:
     - Опять двадцать пять. Света... но ты же сама  хотела...  Да  чего  там
хотела! Настаивала, чтобы мы туда пошли.
     - Да, раньше хотела, а сегодня...
     - А что сегодня?
    Света с подозрением посмотрела на Максима.
     - Признайся, тебе ведь тяжело будет снова увидеть Кармелиту?
     - Свет, мне кажется, что я тебе уже говорил, причем раз сто.  Кармелита
теперь для меня ничего не значит.
     - А для меня значит. Вы поссорились, а я хочу, чтобы она осталась  моей
подругой. И не нужно, чтобы Кармелита видела нас вместе.
     - Отлично! И теперь всю жизнь будем от Кармелиты  прятаться?  Так,  что
jm?
     - Нет, не прятаться, я предлагаю подождать, чтобы затянулись раны.
     - Какие раны?! Ты о чем говоришь, какие, к черту, раны? - Максим  начал
терять терпение, но сразу постарался перевести грубость,  проскользнувшую  в
речи,  в  оптимистический  напор.  -  В   городе   праздник,   цыгане   дают
представление. Я очень хочу его увидеть. Тем более что меня  пригласила  моя
девушка.
    Светка улыбнулась в ответ. Нет, Максим все же очень хороший!
     - Ну, конечно, пойдем. Ты прав. Извини.  Это  у  меня...  как  сказать?
Капризы блондинки. Так, наверно. Пойдем... Ужасно интересно, что все-таки  у
них получилось?
     - Как обычно, наверно, - танцы, песни, медведи.
    Света засмеялась.
     - Без Люцитиного медвежонка наверняка не обойдется. Но не это  главное.
Не в этом дело!
     - А что главное? В чем дело?
     - Самое главное - старинная цыганская легенда в постановке Кармелиты.
    И Света вновь испытующе поглядела на Максима. Но он выдержал проверку  с
честью:
     - Меня лично в  этой  постановке  больше  всего  интересуют  гениальные
декорации одной молодой и талантливой художницы!

    * * *

    Представление  разворачивалось,  точнее,   раскрывалось,   как   цветок.
Неторопливо, но наверняка. И чем дальше, тем лучше.  Многочасовые  репетиции
дали то удивительное сочетание уверенности и натренированности, одновременно
куража и экспромта, которое одно может обеспечить успех.
    И никто, то есть почти никто, не заметил,  как  во  время  танца  Люцита
подвернула ногу.
    Только Земфира, сидящая в зале, ойкнула:
     - Люцита! Девочка моя!
     - Успокойся, - сказал Баро. - С ней все нормально. Видишь, танцует.
     - Я-то вижу, - возмутилась Земфира. - Но и ты посмотри на ее  лицо.  Ей
даже ступать больно. Видишь, как губу закусила?
     - Больно. Но она цыганка. Все вытерпит. Успокойся, успокойся.
    Гордо вскинув руки, Люцита закончила танец и с другими цыганами ушла  за
сцену.
     - Я пойду! Я должна ей помочь.
    Баро показательно нахмурился. Ну вот, только законный брак заключили,  а
жена уже "взбрыкивает"!
     - Земфира! Жена ты мне или не жена? Сиди. Ей помогут. Там, за кулисами,
все люди опытные. А ты их только переполошишь. Все в порядке, сиди и смотри.
А после представления вместе подойдем.
    "И вправду, - успокоила  себя  Земфира.  -  Что  я  так  переполошилась?
Обычное растяжение, ей там сейчас ножку забинтуют, и все будет хорошо".
    Интересно, а что было б, если бы мать все же пошла к дочери за кулисы?

    * * *

    Дойдя до кулис, Люцита чуть не упала на руки Степану. Все, кто танцевали
с ней на сцене, обступили их.
     - Люцита! Что с тобой?
     - Ой... Ногу подвернула, очень сильно... А! Наступить больно.
     - Может, толкнул кто?
     - Да нет, сама виновата! Просто оступилась. Сейчас  пойду,  отлежусь  в
каморке какой-нибудь.
     - Тебе помочь?
     - Нет, спасибо. Степка поможет. Он у нас мужик крепкий! Да, Степан?
    Степка, гордый оттого, что наконец-то пригодился любимой  Люците,  важно
произнес:
     - Конечно!   Давай,   Люцита,   обопрись   на   меня...   Так...   вот,
аккуратненько... Пойдем, осторожно.
    Дорогой - она хоть и была  короткой,  однако  заняла  немало  времени  -
Степан искренне восхитился:
     - Слушай, а ты  молодец.  С  такой  болью  и  так  хорошо  танцевала...
Молодец! Если бы еще не слезы на глазах... Вообще можно  было  бы  подумать,
что тебе не больно.
     - Думаешь, никто не заметил?
     - Нет, все было отлично. Супер просто!
     - Степ, отведи меня, пожалуйста, куда-нибудь, где  прилечь  можно.  Мне
ведь, наверное, сейчас полежать лучше?..
    Дойдя до каморки уборщицы, Степан аккуратно уложил Люциту на  топчан.  И
застыл в углу.
     - Спасибо. Ты иди. Оставь меня  одну,  я  полежу  немного,  мне  станет
лучше. А тебе ведь выступать скоро.
     - А потом тебе. У вас же с Миро номер!
     - Надеюсь, мне уже полегче станет. Хотя... Ты спроси, может, там кто-то
меня заменит?..
    Степан задумался.
     - Хм-м. У щита стоять - это не так-то просто. Тут опыт нужен...
     - Да, конечно, - поддакнула Люцита. - Кого найдешь, поопытнее, пошли ко
мне.
    Степан  ушел  и  припомнил,  что  только   Кармелита   когда-то   раньше
репетировала этот номер с Миро.
    Значит, ее-то и нужно отправить к Люците.

    * * *

    Кармелита, румяная, вся разгоряченная (настоящий режиссер!),  вбежала  в
каморку к подружке:
     - Ну что? Как ты?
     - Болит, сильно болит... Даже не знаю, как я танец дотанцевала.
     - Ты такая умница, все было замечательно!
     - Да? А как там легенда прошла?
     - Ничего... - скромно сказала Кармелита, потупив глаза, но  все  же  не
удержалась и похвастала: - Некоторые даже плачут.
     - Я так за тебя рада. А у меня вот... Как же Миро? Как ножи? Кто станет
к щиту?
     - Не расстраивайся, не надо. Ты отлично оттанцевала. Никто даже  ничего
не заметил. Подожди, ты... совсем стоять не можешь?
    Люцита привстала с топчана, попробовала опереться на больную ногу.
     - Нет, не могу... Послушай, Кармелита, а кто же  может  встать  к  щиту
вместо меня?
     - Люцита, я даже не знаю... Я, конечно, могу. Просто  тебе  никогда  не
нравилось, если я тебя заменяла...
     - Но сегодня же особый случай! Я очень тебя прошу.  Миро  помочь  надо.
Номер хороший, не отменять  же  его  из-за  того,  что  я  ногу  подвернула.
Пожалуйста, а?
     - А ты точно не обидишься?
     - Да что ты? Я буду только благодарна!
     - Ну тогда, конечно, я встану вместо тебя.
     - Спасибо тебе, Кармелита. Иди. Привет Миро. Удачи!
    Кармелита вышла из каморки.
    Люците стало стыдно. "Подружка" разговаривала с ней абсолютно  искренне,
а она с Кармелитой - совсем наоборот.
    "Ничего.  Она  сама  виновата.  Сама  виновата.  Сама   виновата.   Сама
виновата..." - повторяла Люцита, как заклинание.
    Помогло.

    * * *

    К выходу Миро готовился в своей гримерке. Сейчас все цыгане там - или на
сцене, или за кулисами. А ему к его номеру нужно настроиться.
    Из внутренней сети раздавался голос Бейбута:
     - Но с нами, уважаемая публика, еще может быть и очень страшно!
    Миро улыбнулся, качнул головой. Отец -  чудо,  сколько  лет  этот  текст
произносит... Но каждый раз с такой силой, с такой верой! С такой внутренней
энергетикой, что даже самые закоренелые циники верят, что сейчас  произойдет
что-то невероятное.
     - Слабонервных  просим  покинуть  зал...  Ита-а-а-ак!  -   громоподобно
провозгласил Бейбут.
    Это "а-а-а-а" - сигнал: Миро пора идти на сцену. Он открыл дверь...
    И тут же его лицо утонуло  в  какой-то  мокрой  ткани.  Миро  попробовал
схватить неизвестного противника за руку. Да только поздно. Дурманящий запах
закружил голову, наполнил легкие и погрузил его в сон.
    Рыч втолкнул бесчувственного Миро в гримерку, уложил на диван. Вырвал из
его рук маску, нацепил ее на себя. Закрыл дверь на ключ. А  ключ  спрятал  в
карман.
    И побежал на сцену. Именно побежал. Ведь борьба с Миро и все последующие
процедуры заняли несколько лишних секунд, которые обязательно нужно нагнать.

    * * *

    С  недавних  пор  номер  с  метанием  ножей   хорошенько   переработали.
Барабанная  дробь  только  осталась.  Атак  -  убрали  танец.  И  показушные
площадные  испуганные  крики  тоже  убрали.  Ввели  маски.  Сделали   этакий
триллер - цыганский Хичкок.

    * * *

    Кармелита встала у щита. Большая часть зала подмены не уловила. Но  Баро
с Земфирой заметили:
     - Вот, видишь, Рамир, как у моей девочки с  ногой  серьезно!  Кармелите
даже пришлось ее подменить!
    И Максим со Светой заметили.
    Но ничего не сказали.

    * * *

    Люцита прокралась к рубильнику. На всякий случай слегка  прихрамывала  -
вдруг кто увидит.

    * * *

    Рыч метал ножи легко, уверенно, практически точно копируя движения Миро.
Никто и не подозревал, что это кто-то другой.

    * * *

    Ножи четко, с характерным щелчком втыкались в щит. Так что ничего, вроде
бы, не должно было волновать Кармелиту. И в глаза партнеру она  не  смотрела
(как и учил ее когда-то Миро). Но вдруг в какой-то момент она почувствовала,
что что-то не так. Не то движение, немного не тот замах.  Волна,  идущая  от
этого человека, - не та. Это не Миро!

    * * *

     - Четыре... пять... шесть... - Люцита шепотом,  одними  губами  считала
брошенные ножи. После пятого взялась за рубильник.

    * * *

    Рыч занес седьмой нож.
    И тут Кармелита посмотрела ему в глаза. В самую душу.

    * * *

    Люцита вырубила свет.

    * * *

    Рыч бросил седьмой нож. В  абсолютной  тишине  раздался  глухой  щелчок.
Совсем не такой, как предыдущие шесть. В зале кто-то крикнул...

    * * *

    В темноте Люцита добежала до каморки, легла на кровать. Потом  подумала,
что переполох и крики в зале не позволяют ей спокойно  болеть,  когда  у  ее
коллег какие-то неприятности.

    * * *

    Рыч вышел из театра через запасной выход. Именно вышел,  а  не  выбежал.
Еще не хватало в темноте споткнуться и подвернуть ногу по-настоящему,  а  не
так, как Люцита. К выходу примыкал темный сквер. И уже через минуту ни  одна
живая душа не могла бы заподозрить бывшего охранника в том,  что  он  был  в
театре, да еще и сыграл такую важную роль в цыганской постановке.
    То есть в постановке цыгана Рыча!

    * * *

    Когда погас свет, Максим первым вскочил на сцену. Вторым был Баро.
     - Что с ней? Она жива?
     - Не знаю.
     - А что со светом?
     - Черт его разберет! Вы ее пока осмотрите.
     - Так темно же!
     - Ну ощупайте. А я пойду рубильник проверю. Баро на ощупь  нашел  ножи,
воткнувшиеся в щит.
    Пересчитал.  Все  семь.  Ни  один,  слава  тебе,  Господи,  не  попал  в
Кармелиту.
     - Доченька... Что с тобой? Кармелита тихо вздохнула.
     - Дочка, все хорошо, все в порядке? В зале включился свет.
    Вернулся Максим.
     - Что с ней? Позвать врача?
    Кармелита посмотрела на Максима, покачала головой:
     - Не нужно.
    Баро помог Кармелите встать:
     - Ох... голова кружится... - едва слышно произнесла она.
     - Пойдем, дочка. Пойдем, тебе надо отдохнуть. Отец  увел  Кармелиту  за
кулисы. Максим хотел пойти следом,  но  молодой  охранник,  сменивший  Рыча,
остановил его.
    Максим погрустнел, спрыгнул со  сцены.  Увидел  Свету.  Посмотрел  в  ее
глаза, наполнившиеся слезами, и прочитал в них  упрек.  Она  развернулась  и
побежала к выходу.
    Максим опустил голову, задумался, потом рванулся за Светой, нагнал ее  у
входа в театр, попытался что-то  объяснить.  Но  она  не  захотела  слушать,
освободилась из его рук и ушла домой, не оглядываясь.

    * * *

     - Что там у вас? Что там? - кричала Люцита из дверей каморки.
     - Принимайте еще одного больного!  -  сказал  Баро,  помогая  Кармелите
войти в каморку.
    Люцита широко открыла глаза. Кармелита? Живая? Надо  же,  ничего  ее  не
берет!
    Но  какая-то  другая  Люцита  вздохнула  с  облегчением:  пронесло,   не
получилось, не взяла грех надушу. Й она сказала, почти искренне:
     - Господи, что случилось? Кармелита, что с тобой?
     - Уже ничего страшного. Упала в обморок.
     - Как - в обморок? На сцене?
     - Да, во время представления.
     - Какой ужас... значит, номер провален. Надо было мне самой доковылять!
     - Люцита! Как ты можешь? - воскликнул Баро.
     - Да чего там, - грустно улыбнулась Кармелита. - Папа, она ведь  права.
Я уже второй раз падаю во время этого номера.
    Баро с удивлением посмотрел на одну девушку, потом на другую.
     - О чем вы говорите? Люцита, понимаешь, какой-то идиот  свет  выключил.
Да тут еще в темноте седьмой нож с каким-то странным звуком воткнулся...
     - Па, он просто зацепил пуговицу, которая у меня тут сбоку.
     - Кармелита, хватит храбриться! Ты не представляешь, как я перепугался.
     - Ладно, папа, прости. Если честно, я тоже страшно перетрусила.
     - Свет выключили? - Люцита сделала большие глаза. - Ужас какой! Как  же
это? Извини, Кармелита... Представляю, как страшно стоять у щита в темноте.
     - Ага... - мрачно продолжила Кармелита. - Особенно страшно, когда  ножи
бросает не Миро, а кто-то другой...

    Глава 21

    Земфира бегала по театру, но все без толку. Нигде ни Баро, ни Люциты, ни
Кармелиты. И главное - никто не знает, где они. А Бейбут додумался,  сказал,
что, согласно старинной  цыганской  поговорке,  "шоу  должно  продолжаться".
Потом пояснил, что  в  связи  с  перебоями  в  подаче  электроэнергии  номер
"Смертельные ножи" действительно чуть не стал смертельным.  Но,  к  счастью,
жертв нет! В общем, представление продолжается! На  сцене  -  чечетка.  Бьют
Степан и дети! Причем не его!
    Ха-ха-ха!
    Сумасшедший Бейбут!
    Земфира начала методично заглядывать во все гримерки... Наверно,  где-то
тут девочек уложили отдыхать.

    * * *

     - Не может быть! - закричала Люцита. - У нас только Миро ножи  бросает.
Ну, то есть раньше это Бейбут всегда делал. Но потом он на конферанс ушел.
     - Постой, Люцита! - сказал Баро неожиданно  спокойно.  -  Тут,  похоже,
дело намного серьезнее. - Зарецкий повернулся к Кармелите. - Доченька, скажи
мне, почему ты решила, что ножи метал  не  Миро?!  Костюм,  движения  -  все
точь-в-точь.
     - Нет, папа, не все. Во время номера я  чувствовала  по  нему,  по  его
замаху, что это не Миро.
     - Кармелита, извини, но, по-моему, ты просто переволновалась...
     - Нет же. Я, в конце концов, перед седьмым  броском  посмотрела  ему  в
глаза.
     - В глаза? В этом номере?!
     - Да. И поняла, что это не Миро. Глаза были другие - злые, колючие.
     - Дочка. Ну, что ты: "глаза злые, колючие". Детство какое-то...
     - Папа, ну почему ты мне не веришь? Да в конце концов-то! Если это  был
Миро, где он сейчас? Почему он не подошел ко мне, когда свет вырубился?! Где
он? Почему его нет здесь и сейчас?
    Баро замолчал. Да, действительно. В этой суматохе он и не подумал, а где
же Миро?

    * * *

    Земфира дернула дверь  очередной  гримерки.  Та  была  закрыта.  Цыганка
хотела пойти дальше, но услышала какой-то шум за  дверью  -  чье-то  тяжелое
дыхание.
    Странно, зачем во время представления кому-то  запираться  изнутри?  Ну,
разве что бедовый Сашка с Маргошей могли спрятаться.  Но  нет,  на  любовную
возню эти звуки не похожи.
    Прости Господи, Земфира нагнулась  и  посмотрела  в  замочную  скважину.
Увидела только краешек дивана. И  на  нем  чьи-то  ноги  в  сапогах.  Совсем
непонятно. Кто бы это  мог  быть?  И  вообще,  чья  это  гримерка?  Кажется,
кажется...
    Не может быть!
    Миро!
    Но ведь только что он был на сцене. Хотя... А был ли? На  сцене  работал
мужчина в маске. Ножи бросал совсем как Миро. А потом, когда свет  включили,
почему он не подошел к Кармелите?.. :
    Значит, на сцене был не Миро!
    А Миро здесь, в своей гримерке. И, может быть, тоже ранен. Так что нужно
торопиться!
    Земфира начала ломиться в комнату.
    А дальше... То ли замок оказался таким некрепким, то ли испуг за  судьбу
Миро был так велик, но дверь она вышибла очень быстро.
    Миро лежал на кровати.
     - Боже, Миро! Миро! Что с тобой, сынок?! Земфира начала тормошить  его.
Но Миро никак не реагировал. О, нет, только не это... Мальчик наш, ты же уже
пережил одно ранение.
     - Миро, не пугай меня! Цыганка приложила ухо к его груди.
    Сердце билось спокойно и ровно. Земфира изумилась еще больше:
     - Ты спишь, что ли?!
    И вдруг, в одну секунду, Земфира поняла все. Кто-то усыпил  Миро.  Надел
его маску, чтобы вместо него бросать ножи в Кармелиту. Или... Или в  Люциту,
которая обычно выступает в этом номере?!
    Значит, нужно найти их. Это уже не шутки. Это очень серьезно!

    * * *

    Узнав все, Баро начал действовать быстро и энергично.
    Прежде всего, вызвал "скорую помощь" для...  Даже  трудно  сказать,  для
кого.
    Для всей юной троицы.
    В первую очередь, конечно, для Миро. Пусть разберутся, чем он надышался.
А вдруг не обычного эфира, а какой-нибудь другой гадости? Да еще и  в  каких
количествах? Но врачи сразу успокоили. Сказали, что запах хлороформа для них
родной - они его за версту чуют. Так что за богатырское здоровье Миро  можно
не беспокоиться. Если уж его легкие в прежние времена как-то пулю  пережили,
то теперь небольшая порция усыпляющего для него вообще пустяки! Отоспится  -
встанет  как  новенький.  В  самом  худшем  случае  голова   будет   немного
побаливать.
    С Кармелитой тоже все в порядке. Небольшой шок. Но все уже прошло. Пусть
до завтра отлежится, книжку почитает.
    А у Люциты действительно есть растяжение голеностопа. Но, судя по  тому,
что нога не сильно распухла, совсем небольшое. Нужно забинтовать  эластичным
бинтом - и все! Ну, разве что, если есть боль...
    "Есть! Есть! - закричала Люцита. - Есть боль, да еще какая!"
    Ну, раз есть боль, то хорошо сделать  рентген.  Вдруг  там  трещина  или
вообще перелом какой-нибудь косточки. В ступне их много. Но это  не  срочно.
По крайней мере, в областной центр везти не стоит. До завтра терпит.
    Только после этого родители - Баро, Бейбут, Зем-фира и примкнувшая к ним
Рубина, успокоились.
    Только Бейбут отвел приятеля в сторону и спросил:
     - Баро, а зачем ты вызвал гаджо? Тут же Рубина. Ил" ты в  наших  шувани
уже совсем не веришь?
     - Верю, - серьезно ответил Зарецкий. - Только всякие эти  хлороформы  -
не цыганское средство. Так что в чем - в чем, а в этом гаджо полезней  любых
наших шувани! А к Люците с Кармелитой, конечно, можно было их не пускать. Да
уж ладно... Это  им  в  дополнение  к  гонорару  -  пусть  почувствуют  свою
важность!
    И Бейбут в очередной раз оценил мудрость Баро.

    * * *

    Все разошлись. До конца представления Люцита с Кармелитой остались  одни
в каморке.
     - Да... - негромко вздохнула Люцита. - Не сложилось у меня сегодня.
     - Что у тебя не сложилось? - спросила Кармелита.
     - То есть не у меня, а у нас. Представление не сложилось.  Я  вон  ногу
подвернула, а тебя вообще чуть не убили...
     - Люцита, я тебе кое-что скажу, только ты не пугайся, ладно?
     - А что случилось?
     - Мне кажется, что Рыч хотел убить тебя.
     - Почему?
     - Вот смотри, если бы ты не подвернула ногу, то у щита стояла бы ты,  а
не я. Может быть, поэтому он и испугался, растерялся, увидев, что стою я,  а
не ты...
    "Да, - подумала Люцита. - Все  разворачивается  именно  так,  как  мы  и
расчитывали. За  исключением  одного.  Обо  всем  этом  мне  сама  Кармелита
рассказывает".
    А вслух спросила:
     - За что ему меня убивать?
     - Не знаю... Могло вас что-нибудь связывать?
     - Да нет, конечно, ничего. Хотя... Крутился он у нас в таборе. Но  люди
говорят: просто по общению тосковал после того, как его твой отец  с  работы
выгнал.
    И тут Люцита вспомнила, что Миро видел Рычау нее в палатке.
    Черт!
    Значит, нужно первой об  этом  рассказать,  чтобы  Кармелита  узнала  ее
версию, а не вариант Миро.
     - Да-да, точно. Он даже как-то ко  мне  в  палатку  зашел.  Весь  такой
несчастный... Знаешь, а мне кажется, что ему было  важно  убийство  само  по
себе.
     - Да что он, маньяк, что ли? И почему тогда не убил?
     - Испугался. Ожидал увидеть у щита  одного  человека.  А  потом  увидел
другого. В мозгах что-то щелкнуло - вот и бросил мимо... - Люцита  прикусила
язык и сжалась в ожидании разоблачения - как же  она  так  неловко  сказала:
"Мимо".
    Получается, точный бросок для нее - это нож в Кармелиту!  Так,  что  ли?
Вот сейчас именно так собеседница ее и спросит...
    Но Кармелита была так занята своими мыслями, что  не  придала  последней
фразе особого значения.

    * * *

    Баро подошел к  молодому  охраннику,  заменившему  Рыча.  Хотел  к  нему
обратиться. И вдруг поду-
    мал: как странно, он даже не  помнит,  как  зовут  этого  парня.  Раньше
обращался как-то вроде: "Эй, послушай". Но с тем заданием, которое он  решил
дать этому пареньку, такое обращение уже не проходит.
     - Друг, извини, я забыл, как тебя зовут.
     - Федор, - солидным баском ответил охранник.
     - Ах да! Ну конечно, Федор. Прости. Сам  видишь,  тут  такое  творится.
Свое имя забыть можно... Так вот, Федор, ты ж не просто так. Тебя ведь  всем
этим охранным премудростям учили?
    Новичок кивнул головой, подчеркнуто небрежно, как в таких случаях обычно
делают отличники.
     - Учили! Так что бери, ну, в смысле - нанимай себе в помощь  еще  троих
ребят. Потолковее. Одного оставь вместо себя  -  в  пару  к  тому,  что  дом
сторожит. А с двумя другими... Срочно найди Рыча. Срочно! Хоть из-под  земли
достань!
    Федор замялся, не решаясь спросить:
     - Баро, но неужели это... Рыч мог... и хотел убить Кармелиту?
    Зарецкий строго посмотрел на охранника. Взгляд этот означал: "Я уже  дал
тебе задание. Больше никаких вопросов!"
     - Найди мне Рыча!
     - Хорошо, - на этот раз правильно ответил новичок.

    * * *

    Кармелите надоело лежать в каморке. Она встала - пошла погулять. А  у  Л
юциты нога так разболелась, что она вообще На нее ступать не могла.
    Кармелита направилась прямиком в гримерку к Миро.
    Тот все еще спал.
    Соня!
    Кармелита аккуратно коснулась его щеки.
     - Миро... вставай! Просыпайся, Миро! Ты меня слышишь?
    Миро  глубоко  вздохнул,  тихонько  застонал.   Потом   мелко   захлопал
ресницами. И с большим трудом,  как  будто  делал  тяжелую  работу,  раскрыл
глаза.
    Уставился непонимающим взглядом на Кармелиту, на свою гримерку.
    Резко вскочил. И тут же схватился за голову, начал тереть виски.
     - А почему  я  здесь?..  И  ты  тоже?  У  нас  же  представление  идет!
Премьера...
     - Представление уже заканчивается.
     - А со мной-то что? Черт, башка раскалывается...
     - Ничего особенного, просто проспал.
     - Как проспал? - от изумления Миро дал петуха - голос сорвался на визг.
     - Ну, не совсем проспал. Тебя усыпили... -Как?
     - Как - не знаю. А вот чем... Врачи сказали - хлороформом. А меня  чуть
не убили.
     - Кто? Как?
     - Тот, кто встал на твое место в маске. Метал в меня ножи. А потом свет
погас, кто-то рубильник выключил.
     - Значит, их было двое. Хоть кого-то поймали?
     - Нет, темно было, все за меня перепугались.
     - А кто, кто в тебя бросал ножи?
     - Мне кажется, это был Рыч.
     - Что? Доберусь я до этой твари...
     - Ничего, Миро, не беспокойся. Отец уже сказал кому нужно.
     - Но ты-то, ты-то хоть цела?
     - Целехонька. Только знаешь... мне показалось, что он пожалел меня, что
у него дрогнула рука... А может, это все от неожиданности. Кто знает,  вдруг
он в Люциту метил?
    Миро задумался, стал  вспоминать  что-то.  Но  голова  так  болела,  что
сосредоточиться было  абсолютно  невозможно.  И  Кармелита  сама  пришла  на
помощь:
     - Люцита уже рассказывала, что он в последнее время возле табора  часто
вертелся. И даже в палатку к ней заходил.
    Вот теперь Миро сразу вспомнил лихие, злые глаза Рыча. И  Люциту  в  его
руках... Черт их разберет, что тут творится. И в кого метил Рыч.
    Может, и вправду Люцита наговорила ему чего-то (а она это может!). А  он
теперь совсем психованный, вот и решил поквитаться. Или  же  просто  вздумал
попугать Кармелиту. И даже не столько ее, сколько отца - Баро!

    * * *

    И все же Максим не удержался, пришел к Свете.
     - Свет, может, поговорим?
     - О чем? По-моему, между нами все ясно?
     - Нет, не все. Мне лично не все ясно.
     - Максим, о чем ты  говоришь?  Что  еще  у  нас  не  ясно?  Как  только
Кармелите чуть-чуть поплохело, ты сломя голову бросился к ней.
     - Света, да как тебе не стыдно?!
     - Мне - стыдна?
     - Да. Тебе! Это называется "поплохело"? В нее  ножи  бросали  в  темном
зале. Или ее жизнь тебе уже абсолютно безразлична? А мне казалось, она  твоя
подруга...
    Света пристыженно опустила глаза. Что тут скажешь - погорячилась.
     - А что с ней было?
     - В итоге - все нормально. Просто обморок.
     - Понимаешь, Максим, не в этом дело. Не в том, что ты выскочил на сцену
к Кармелите. И не в том, что я от тебя убежала.  А  просто...  Я  думаю,  мы
очень поспешили, решив быть вместе.
     - Света, мне кажется, мыс тобой все уже обсудили.
     - Да, Макс, обсудили. Конечно, мы с самого начала  знали,  что  нелюбим
друг друга. Хотя казалось... Казалось, что дружба может перерасти в  любовь.
А сейчас кажется, что нет...
     - Почему? Ведь времени прошло совсем мало...
     - Да, конечно, только вот я думала, что мы оба свободны. Но после того,
что произошло сегодня...
     - Света! Светочка, - Максим кричал так, как  будто  она  находилась  не
рядом с ним, а в соседней комнате, - а что сегодня произошло? Что случилось?
Мы с Кармелитой больше не вместе, и ты об  этом  знаешь.  И  я  не  понимаю,
почему нельзя помочь человеку - между прочим, нашему с тобой другу,  -  если
ему вдруг сделалось плохо? А?
     - Максим, ну зачем ты обманываешь себя?! Ты ведь  знаешь,  что  всегда,
когда ты будешь  находиться  рядом  со  мной,  думать  будешь  все  равно  о
Кармелите.
     - Свет, а почему ты решаешь за меня?
     - Хорошо, я не буду решать за тебя. Но тогда сам прислушайся  к  своему
сердцу. И ответь мне честно: что, неужели в нем не осталось никаких чувств к
Кармелите?
    Максим промолчал.
     - Вот видишь. Ты не решаешься ответить.  А  даже  если  когда-то  снова
решишься сказать: "Нет! Не осталось!", я уже не поверю. И уже одно  это  нам
все испортит. Так что... Лучше уходи...
    Максим молча ушел.
    Света осталась одна, долго смотрела на портрет Максима. Подошла к  нему,
замерла. Но рвать не стала. Просто сняла его и спрятала  -  подальше,  среди
старых эскизов.

Глава 25

    Баро ходил по дому мрачный - дальше некуда. С женой не разговаривал,  да
что там - даже не смотрел на нее. Земфира не могла понять,  что  происходит.
Что не так? Может, она что неправильно сделала? Но от  любых  вопросов  Баро
отмахивался и снова черной тучей ходил по дому.
    Ей бы успокоиться, сделать так, как  мамки  да  бабки  учили.  Отойди  в
сторону, своими делами займись.
    У мужчины какие-то свои проблемы. На то он и  мужчина,  чтоб  самому  их
решать. Так нет, уж очень любовь, прочно засевшая в сердце, дергала: "Пойди!
Помоги Баро! Не видишь,  что  ли,  как  он  мучается?"  И  подошла  ведь,  в
очередной раз подошла...
     - Рамир... Ну что с тобой? Почему ты в таком плохом настроении?
     - Это мои проблемы, - со злостью ответил супруг.
    Ну что делать? Отойти, смолчать?.. Нет, не получается. И  Земфира  вновь
заговорила, с материнской мягкой строгостью:
     - Нет, Рамир. Нет, мой хороший... У нас теперь общие проблемы.  Муж  да
жена - одна сатана.
    Баро тоже не знал,  что  делать.  И  грубить  не  хочется.  И  отвечать,
рассказывать, как есть, нельзя...
    Почувствовав какой-то слом в его настроении, Земфира продолжила:
     - Ты что, считаешь, что я только радость должна с тобой делить? А  горе
ты будешь переживать сам? Но я так не хочу. И не  смогу.  Если  бы  помоложе
была, наверно, смогла бы. Очень уж много самой пережито, чтобы  видеть,  как
ты мучаешься. И терпеть.  Мы  -  одна  семья.  Между  нами  не  должно  быть
секретов.
    Сказано это было так тепло, так искренне, что на  сердце  у  Баро  сразу
просветлело.
     - Да, Земфира. Наверно, ты права. Просто за столько лет  я  привык  все
решать сам. И сейчас тоже...
     - Ты что, мне не доверяешь?
     - Да не в этом дело.
    Земфира выжидающе смотрела на Баро. Цыганский взгляд - до  самых  костей
пробирает. И не отвернешься от него, не спрячешься.
     - Священное золото... - с трудом выговорил Баро, и тут же пожалел,  что
начал, но все же договорил: - Его украли.
    - Что?

    * * *

    Олеся мигом вспомнила это ощущение. Липкий, противный страх, заползающий
в душу.
    Маленькие мышки, помершие от пирожков. И простая мысль: "Я сейчас  могла
быть на их месте. Вот так лежала бы лапками кверху. А на меня  смотрели  бы:
"Что с ней? Наверно, съела что-то не то...""
    До Олесиного сознания дошел, пробился голос Рубины:
     - ...Вот именно поэтому ты должна побыстрее уйти из этого дома.
     - Не могу.
     - Из-за ее мужа? Олеся вспыхнула:
     - А почему ты решила, что я неравнодушна к Николаю Андреевичу?
     - Я же гадалка, не забывай. Цыганка все знает, цыганка все видит...
    Девушка сконфузилась. А Рубина улыбнулась:
     - Это я уже немножко переигрываю. Если честно, не  нужно  быть  великой
гадалкой, чтобы понять, что тебе очень-очень нравится этот мужчина.
     - Да почему?
     - Когда ты о нем говоришь, или даже просто упоминаешь, вся светишься...
     - Правда?
    Рубина кивнула головой.
     - Да. Вот  и  Тамара  это  сразу  заметила...  Он  мне  очень...  очень
нравится. Но я не хочу разрушать их семью. Скажи, что  мне  делать,  Рубина?
Понимаешь! Я не могу! Я не хочу влюбляться в Астахова!
     - Ой, девочка моя. Да ты не просто  влюблена,  ты  живешь  только  этим
мужчиной. Все мысли твои заняты им.
     - Это правда. Но что мне делать? Ведь я ему не нужна. Он  -  хозяин,  а
я - горничная.
     - Чувства не делят людей на слуг и хозяев. Это счастье, в  котором  все
равны.
     - Нет, Рубина, какое же  это  счастье,  это  -  наказание.  И  странное
ощущение, что замурована в коробке какой-то. Или камере. Я словно  из  одной
тюрьмы попала в другую.
     - И все равно. Не гневи Бога. Любая любовь - от него. Ее надо принимать
как награду, а не как наказание.
     - Да какая же тут награда! Любить женатого мужчину, видеть каждый  день
злые глаза его жены, сына... Это мука.
     - Судьба не посылает человеку испытаний  не  по  силам.  Возможно,  это
испытание приведет тебя к чему-то очень хорошему.
     - Ты думаешь, есть надежда?
     - Надежда есть всегда. А в твои годы вся жизнь - одна сплошная  надежда
на что-то светлое.
     - Светлое... Светлое. А  у  нас  в  доме,  по-моему,  готовится  что-то
черное. Я боюсь за него.
     - Боишься?
     - Угу, - с детской  непосредственностью  сказала  Олеся.  -  Для  сына,
Антона, он чужой. Тамара тоже не любит мужа. И этот Игорь вечно при ней.
     - Постой. Какой Игорь? Игорь Носков?
     - Да.
     - А-а-а... Этот, что мне  браслет  подбросил.  Ну,  когда  я  в  тюрьму
попала.
     - Вот, Рубиночка. И такие люди  все  время  крутятся  вокруг  Астахова.
Понимаешь, я это просто физически чувствую. Они, они... как клубок змей. Вот
сейчас, кажется, и ужалят.
     - Ну так предупреди хозяина своего.
     - Не могу. У меня нет доказательств. Что я ему скажу?  И  потом  кто  я
такая: горничная-выскочка на жену и сына доносит?
     - Да... если нет доказательств, только себе навредишь.
     - В том-то и дело.
     - Что тут скажешь?.. Живи, деточка. Выбирай, решай. Только попомни  мое
слово: лучше бы ты ушла из этого дома. Насовсем. И куда-нибудь подальше...
    "Да куда ж я уйду? - печально размышляла Олеся по дороге домой. - Раньше
меня только Форс своей злобой к этому  месту  привязывал.  А  теперь  еще  и
Астахов своей добротой держит".

    * * *

    Рыч сделал все так, как Удав присоветовал. И не пожалел.
    С Лехой и Рукой они засели на старом кладбище. Хорошо засели. Схороны по
всем  законам  оборудовали.  Приехала  новая  охрана  Зарецкого.  Накачанный
молодняк. Трое. Бицепсы вместо мозгов. Но понтов, понтов  сколько!  Каменные
лица. Походка такая, будто мускулатура им ходить нормально мешает.  Зашли  в
склеп, все трое!
    Нормально. Хоть бы  кого  снаружи  оставили!  Да  если  б  тут  были  их
настоящие враги (а не учителя), просто гранатку бы бросили - и все.
    Рыч знаком показал своим сообщникам - идем к выходу из склепа: там  всех
и похватаем, по одному. Так и  сделали.  Первого,  кто  выходил,  об  камень
грохнули - он тут же вырубился. Остальных на мушку взяли.
    В общем, повязали всех. И в склепе аккуратно сложили, рядочком.
    Вся супероперация, включая ожидание, заняла несколько часов. А  активная
фаза - три минуты.
    Давно Рыч не получал такого удовольствия от хорошо сделанной работы.
     - Золото... украли? - выдохнула Земфира. - Не может быть!
     - Я тоже раньше так думал. Тот, кто раньше охранял меня, моего ребенка,
теперь украл наш священный слиток.
     - Нет, я не верю. Этого правда не может быть...
     - Земфира! О тайнике, который был в склепе, на кладбище, никто не знал.
Даже Сашка, который там дежурил дольше всех.
     - И что?
     - Скажи, тебя в последнее время никто ни о чем таком не расспрашивал?
     - Нет, - ответила Земфира, почти не думая.
     - Может  быть,  где-то,  как-то,  ненароком...  Она   чуть   смутилась,
потупилась, спряталась от назойливого взгляда Баро.
     - Земфира, ну что ты молчишь? Я никого ни в чем не обвиняю.  Ты  только
скажи мне...
    И вдруг размякшая было супруга выпрямилась и твердо ответила:
     - Нет. Никто ничего о золоте у меня не спрашивал. Постой, а кто же  его
украл?
     - Разве я не сказал? Рыч! Проклятый Рыч! Добился своего!
     - Рыч? Твой охранник?
     - Бывший. Не зря говорят: в хорошем друге зреет лучший враг.  Он  знал,
как унизить меня!  Какой  же  я  хранитель,  если  не  смог  сохранить  нашу
святыню?!
     - Ты найдешь золото, Баро. Ты сможешь.
     - Я найду его, чего бы мне это ни стоило. Но если  цыгане  узнают,  что
слиток пропал, они не подадут мне руки.
     - Так ведь Рыч может раззвонить всем об этом! - ахнула Земфира.
     - Этого я и опасаюсь больше всего. Он мстит мне за увольнение. И как  я
понял, мстить собирается долго, со вкусом... Сдается мне, он сейчас не будет
объявлять о пропаже золота.
     - Почему?
     - Чтобы шантажировать меня и наслаждаться моим унижением.
     - Как же можно? Как он не побоялся взять  священное  золото?  Ведь  оно
обладает большой силой. И отомстить может. Он же цыган...
     - Да какой он цыган?! Он - выродок!

    * * *

    В дверь постучали.
     - Да, - сказала Тамара.
    Заглянул Антон и, как приличный мальчик, спросил:
     - Можно?
     - Заходи, - быстро ответила Тамара. Неужели Бог услышал ее молитвы -  и
Антон
    окончательно стал  прежним?  Не  открывает  дверь  ногой,  ушла  злость,
металлическая тяжесть в глазах.
    Антон сел на диван, напротив кресла, где устроилась мама.
    Тамара протянула ему папку с документами:
     - Ну что, Антоша, Форс свое дело сделал. Фирма зарегистрирована.
    Антон взял протянутую папку, пролистал ее без всякого энтузиазма.
     - Поздравляю...
    Закрыл папку и бросил ее на стол. Правда, при этом чуть не  сшиб  стопку
других бумаг.
     - Все это, конечно, замечательно. Только боюсь, что она нам может уже и
не понадобиться.
     - Это почему?
     - Потому что Астахов поручил Максиму проверять всю документацию  нашего
проекта.
     - Да бога ради! Будем показывать только то, что выгодно нам.
     - Мам, ты как будто Максима не  знаешь.  Он  же  дотошный  страшно.  До
последней буквочки все вынюхает.
     - Ну и пусть нюхает. Мы ему  только  благовония  будем  подсовывать.  А
дерьмо всплывет только в самом конце, когда уже ничего не изменишь.
     - Да все бы так, если бы Астахов дал мне право подписи. Только  у  меня
нет его! Нет! И получается, что это не наш проект, а Астахова.
     - Ладно, сынок, не расстраивайся. Мы что-нибудь придумаем.  Обязательно
придумаем!
    Антон посмотрел на мать. Озадаченно, но с надеждой.
    Тамара расцвела. Для такого Антона, Антошечки, она в лепешку расшибется,
все, что нужно, сделает! Только оставайся таким, сынок...

    * * *

    Вечерком Максим заглянул к Палычу на чай. Тот обрадовался.
     - Привет, Максимка, проходи, родной. Угощать буду.  Я  тут  такого  чаю
прикупил!
    Максим прошел в глубь котельной. Его внешний вид старому другу  явно  не
понравился.
     - Э, приятель, а что это с  тобой  такое?  Из  тебя  как  будто  хребет
вынули. И глаза... Да  ты  глаза  не  прячь.  Потухшие  глазки-то,  чтоб  не
сказать - протухшие. Что с тобой?
     - Да устал я очень.
     - Ясно. В тюрьме-то отвык как следует вкалывать.
    Хорошо Палыч сказал - язычок у него остренький. Максим с ходу даже и  не
решил, смеяться ему или обижаться. Решил, что правильней будет посмеяться:
     - Нуты и скажешь. Хотя и вправду - заработался.
     - Чем же тебя загрузили?
     - Да документы проверяю по проекту одному..
     - Не надоело?
     - Надоело.
     - Так чего же ты в душную котельную приперся?
     - Палыч, я не пойму. Ты меня выгоняешь, что ли?
     - Нет, Максимка, но ты только погляди,  день-то  какой,  а?  Пошел  бы,
проветрился... Я вот, например, на  набережную  сегодня  обязательно  схожу.
Так, может, со мной? А еще лучше не со мной, а с девушками сходить...
     - Нагулялся я с девушками - все, хватит, - невесело усмехнулся Максим.
     - Что, опять поссорился со Светой? - встревожился Палыч.
     - Помирился. Только мы решили остаться друзьями.
     - Ага, хорошо еще, что не подругами. А чего ж так?
     - Так, Светка до сих пор думает, что я весь в мыслях о Кармелите.
     - Ну, а ты-то сам как считаешь? Не так, что  ли?  Максим  уклонился  от
ответа.
     - Так или не так - не знаю. Но зачем она сама меня на это представление
потащила?!
     - Ну, знаешь. Света ж не  могла  представить,  что  ты,  как  преданный
Ромео, рванешь на сцену к Кармелите?
     - Так подожди, Палыч. И ты в ту же дуду дудишь.  Ты  ж  там  тоже  был!
Ножички в девушку кидают, свет выключается. Она падает.  Как  же  не  помочь
человеку?
     - Да все понятно. Я сам за гуманизм  -  обеими  руками.  И  тебя  очень
хорошо понимаю. Но все-таки жалко Светку. Ты знаешь,  она  такая  потерянная
была, бледная... Я ее видел, какими она глазами на тебя смотрела.
     - Так, не темни. Говори, чего ты хочешь? Чего тебе надо?
     - Мне лично, Максим, ничего не надо.  Но  вот,  хоть  режь,  все  равно
обидно, что со Светкой вы так быстро расстались. Хорошие люди. И прилепились
друг к другу как-то.  Все  же  -  поддержка,  не  так  трудно...  И  тут  же
расплевались. А теперь опять ходите какие-то тухлые.
     - Так вот что! Ты, Палыч, хочешь, чтобы я сходил к ней?
     - А чего бы и нет?
     - Вот хитрец. Так бы и сказал.

    * * *

    Что-то давно Федора нет. И мобильный его не отозвался. Хорошая  картинка
получается. Баро волнуется за троих (троих!) своих охранников: не  случилось
ли с ними чего?! При Рыче такого не было...
    Зарецкий еще подождал, опять позвонил. Снова никто  не  отвечает.  Стало
совсем неуютно. Что ж, придется отправиться на поиск  своей  охраны.  Только
никому бы об этом не проболтаться - засмеют.
    Баро сел за руль. Подумал, что, пожалуй,  рискованно  ехать  одному.  Да
только снимать кого-то с охраны дома совсем не хотелось. А, ладно - была  не
была. Барон отправился на поиски.
    Первым делом решил съездить на кладбище...
    А никуда дальше ехать и не  пришлось.  Охранники,  все  трое,  лежали  в
склепе, связанные, рядком.
    Баро молча развязал их и спросил елейным голосом:
     - Я гляжу, вы нашли Рыча? Ответил Федор, как старший:
     - Баро, мы, конечно,  это...  виноваты.  Думали,  нас  трое,  он  один.
Короче, расслабились...
     - И что ж, он, этот Рычмэн, в одиночку вас троих скрутил?
     - Нет, Баро. В том-то и дело, что он с бандой.
     - Сколько их было?
     - Человек шесть, - уверенно ответил Федор и уже менее твердо добавил: -
Как минимум...
    "У страха глаза велики, -  подумал  Зарецкий.  -  То,  что  он  говорит,
пожалуй, делить на два  нужно".  А  Федя,  как  будто  прочитав  его  мысли,
настаивал:
     - Нет-нет, Баро, правда, я не преувеличиваю. Так и есть!
     - Ладно. Допустим. Дальше что?
     - Ну, зашли мы в склеп.
     - Все втроем зашли?
     - Нет, что вы. Одного, как положено,  снаружи  оставили.  Ну,  они  его
первым и сняли. Вон - тот, что с кровянкой.
     - А что внутри?
     - Ничего особенного. Тайник вскрыт, но все очень аккуратно.
     - Он что-то говорил  о  "подарке",  о  "сюрпризе"?  -  уже  по-деловому
спросил Баро.
     - Все правильно, - уверенно ответил Федор. - Вот эта засада и была  его
подарком, большим, так сказать, сюрпризом.
    Баро посмотрел на всю троицу своих бойцов.
     - Так, Федор, пойдем со мной, вдвоем поговорим.
    Отошли  на  приличное  расстояние.  Зарецкий  внимательно  посмотрел  на
молодого парня и начал свою речь:
     - Есть тут, конечно, и моя вина. Набрал вас, молодых пацанят...
     - Баро, но я ж говорю: мы...
     - Цыц! Я тебя сейчас не ругаю.  Я  тебе  факты  рассказываю.  Так  вот,
набрал вас, молодых, неопытных пацанят и натравил  на  Рыча.  А  он  матерый
волк... Точнее - медведь. К тому же, судя по всему, еще  и  крышей  какой-то
обзавелся. И я, как барон, должен был это все  предусмотреть,  продумать.  В
общем, виноват я. Но и  ты,  Федор,  хорош.  Это  так  тебя  охранному  делу
учили?.. На первом же выезде в плен попасть?
     - Я понимаю все, - угрюмо пробубнил Федор.
     - Так вот, парень, я тебе не враг. Ты теперь сам смотри. Если у тебя  в
сердце страх какой-то появился, чувство неуверенности - лучше уйди из  этого
дела. Иначе и сам плохо кончишь, и людей, своих
    подчиненных, подставишь. А вот если  это  все  безобразие  ты  как  урок
воспринял, и в тебе силы и злости только прибавилось, тогда другое дело.  За
одного битого двух небитых дают...
     - Баро, это больше не повторится.
     - Ладно, парень, смотри. Я тебе верю. Но помни: второго  такого  случая
быть не должно.

    Глава 26

    Червь сомнения - самый прожорливый зверь в мире. "Иди к Светке" да  "иди
к Светке". Слова, сказанные Палычем, не забылись. И в  конце  концов  Максим
подумал: "А почему бы не пойти к Светке? Все равно  так  одиноко,  тоскливо,
что хоть  волком  вой.  А  с  ней  вдвоем...  Может,  что-то  новое  все  же
выдумают..."
    Света встретила неласково:
     - Зачем пришел?
     - Я хотел спокойно поговорить, во всем разобраться.
     - В чем разобраться, Максим?! Твое сердце принадлежит Кармелите. А  мне
чужого не нужно. Уходи, пожалуйста.
     - Аты уверена, что не будешь жалеть, если я уйду?
     - Да кто знает, - сказала Света уже спокойно. - И о чем  говорить?  Уже
все, вроде бы, переговорили.
    Максим хитро улыбнулся:
     - Да нет, Светочка. Имеется у меня интересный повороттемки.
     - Ну-ну.
     - Знаешь, есть такой прием - переворачиваешь ситуацию и смотришь на нее
с другой стороны. Готова ты к приему переворотом?
     - Ну давай. Выдумщик!
     - Подумай. Если бы, скажем, Антону  угрожала  опасность,  разве  ты  не
попыталась бы ему помочь?
     - А конкретней можно?
     - Нужно! Давай представим: если бы  на  месте  Кармелиты  стоял  Антон,
кто-то кинул бы в него нож, и Антон упал...  Что  бы  ты  сделала?  Наверно,
развернулась бы и вышла на улицу, подышать свежим воздухом. Так?
     - Да что ж я, зверь какой-то? Нет, я... я бы сделала то же, что  сделал
ты, - озадаченно произнесла Света. Показалось, она даже расстроилась, оттого
что ей самой такая простая мысль в голову не пришла.
     - Ну вот видишь... А за что же ты на меня кричала, обижалась?
     - Н-да,  действительно,  получается,  я  не  права.  Ну,  извини  меня,
пожалуйста. Давай, что ли, мириться будем?
     - И будем друзьями. Или больше, чем друзьями?
     - Ой, не знаю.  Я  в  последнее  время  часто  жалею,  что  у  нас  так
получилось.
     - Тебе плохо со мной?
     - Нет, что ты, очень хорошо. Потому и жалею. Боюсь, что тем больней мне
будет тебя потерять.
     - Ане надо ни кого терять. Понимаешь: все очень просто. Не нужно никого
терять! Просто не нужно терять! Сейчас  ты  сама  должна  подумать.  И  сама
решить: будем мы вместе или не будем мы вместе.
     - А ты решил?
     - Ну я же пришел к тебе.
     - Да... Мне нужно подумать.
     - Хорошо. Подумай. Сколько?
    Что-то в Свете  изменилось,  она  начала  вести  себя  как-то  суетливо,
прикладывать руку то к голове, то к животу.
     - Я... я не знаю. Не торопи меня, пожалуйста. Я думаю... я  надеюсь,  у
тебя хватит терпения.
     - Терпения хватит.
     - А сейчас лучше уходи...
     - Я-то пойду, но с тобой все в порядке?
    Света положила руку на лоб и кивнула такой непростой конструкцией...
     - Да, со мной все в порядке, ухо... - и, не договорив слово  до  конца,
упала в обморок.
     - Света! - Максим успел ее  подхватить.  -  Елки-палки!  Света!  Что  с
тобой, Светочка?
    Максим поднял  ее  на  руки  и  уложил  на  диван.  А  сам  в  полнейшей
растерянности встал на колени у изголовья.
     - Светка! Ты меня слышишь?

    * * *

    Если у человека засела какая-то мысль в голове, то, что бы ни произошло,
все будет служить ее подтверждением. Случай в театре, чуть было  не  ставший
трагическим, еще больше убедил Бейбута в том, что пора  собирать  палатки  и
уезжать из  города.  Как  остановился  табор  в  Управске,  так  и  начались
приключения, одно другого опасней.
    Только как сказать все это Зарецкому? Он такие  размышления  (проверено)
не очень одобрял.
     - Ну, Бейбут, чего молчишь?
     - Я не молчу, Баро. Я хочу сказать. В этом городе стало  очень  опасно.
На наших детей покушались. Я увожу табор. И хочу,  чтобы  Кармелита  поехала
вместе с нами.
     - О чем ты? Пока она не стала  женой  твоего  сына,  девочка  не  может
покинуть родительский дом!
     - Она - невеста моего сына. И я тебе обещаю,  что  все  традиции  будут
соблюдены.
    Баро промолчал, только губы крепче  сжал,  отчего  на  лицо  легли  злые
складки.
     - На первой же стоянке мы сыграем свадьбу.  А  до  этого  с  ней  будет
находиться Рубина. Она ведь ее бабушка.
    Баро возмущенно всплеснул руками:
     - Ты  что,  хочешь,  чтобы  я  не  присутствовал   на   свадьбе   своей
единственной дочери?!
     - Как не хочу? Очень хочу! Поезжай вместе с нами. И не  забывай,  между
прочим, пока Рыч на свободе - тебе тоже угрожает большая опасность.
    Баро устало прикрыл глаза:
     - Нет, Бейбут, я не могу. У меня бизнес в этом городе.
     - Можно подумать! Ну можно  же  хоть  раз  в  жизни  пожертвовать  этим
бизнесом! Ради безопасности собственной дочери! Можно?!
     - Да кто такой этот Рыч?
    Успел только Баро сказать эти слова, как зазвонил телефон.
    Зарецкий  старался  казаться  спокойным,  но   чувствовалось,   что   он
нервничает.
     - Алло? Да?
     - Ну что? - послышался хорошо знакомый голос.  -  Ты  заглянул  в  свой
тайник?

    * * *

    Света наконец-то приоткрыла глаза. Прошептала:
     - Максик... Отвези... меня... в больницу... Плохо так...
    Максим опять подхватил Свету на руки, донес ее до  ворот.  Там,  бережно
придерживая за талию, поставил на асфальт. Тут же остановил первую встречную
машину. И, не торгуясь, повез в больницу. Там же, преодолевая  сопротивление
вахтера, сестричек, старушек из очереди, доставил ее прямиком  в  кабинет  к
дежурному врачу.
    Врач вышел минут через двадцать. Покурить. Веселый такой, оптимистичный.
Максим бросился к нему:
     - Извините, а скажите, пожалуйста, что с ней?
     - Да все в порядке. Не волнуйтесь, - сказал  врач,  увлекая  Максима  в
укромный уголок.
     - Ну как это - не волнуйтесь? Человек ни с того ни  с  сего  в  обморок
упал... А вы говорите, не волнуйтесь?!
     - Ничего себе ни с того ни с сего! - в свою очередь,  возмутился  врач,
впрочем, все так же весело. - В ее случае это нормальная реакция.
     - В каком случае?! Она болеет, что ли? Чем?
     - Вами, молодой человек. Вами. Светлана не  больна,  она  скоро  станет
мамой. А вы, как я полагаю, - папой. С чем вас и поздравляю.
     - И от этого ей так плохо?
     - Да, мой милый, - с тем же врачебным цинизмом добавил врач. - В  жизни
всегда так. Вначале хорошо обоим. А потом плохо только ей.
     - Но она же прямо вся позеленела. И это...
     - Токсикоз. Это типичный токсикоз. Разве что слишком уж ранний.  Очень.
Видно, хе-хе, семя больно ядреное попалось! - врач хотел  расхохотаться  над
шуткой, которая, судя по всему, была такой же дежурной, как и  он  сам,  но,
увидев состояние Максима, сказал: - Ты, это... Извини. И успокойся. На  меня
внимания не обращай. Это у нас, у врачей, юмор такой дурной.

    * * *

     - Получил мой подарок? - спросил Рыч.
     - Да, - сказал Баро.
     - Понравилось? - Нет.
     - А по-моему, симпатичная  игрушка...  Точнее  -  игрушки.  Три  мягких
игрушки с пистолетиками. Но ты уж извини. Пистолетики я забрал. Послушай,  а
почему ты такой немногословный? Расстроился из-за своего золота. Ведь так?
    - Да.
     - Ай-яй-яй, как я тебе сочувствую...  Вот  только...  Ты  ведь  мне  не
посочувствовал, когда вышвырнул меня из дома и с работы?
    Тут,  конечно,  требовался  ответ  более  многослойный,   а   может,   и
многоэтажный.  Только  в  присутствии  Бейбута   Баро   не   мог   нормально
разговаривать.
    А Рыч продолжал издеваться:
     - Нет, все же ты сегодня болезненно немногословный. Я  тебя  просто  не
узнаю... Не грозишься бросить трубку.. С чего бы это?
    И снова Баро вынужден был промолчать.
     - Ой, я, кажется, догадался! С тобой там кто-то есть, да? И ты боишься,
что этот кто-то узнает о том, как всемогущий Баро не уберег золото.
     - Да.
    Бейбут раскурил трубку. Баро посмотрел на него со  злостью:  ну  неужели
непонятно человеку, что тут идет тяжелый разговор,  не  предназначенный  для
второй пары ушей.
    Только Бейбут продолжал курить  как  ни  в  чем  не  бывало.  Он  вообще
подумал, что вся эта злость адресована не ему, а исключительно тому,  с  кем
Баро разговаривает.
     - Это хорошо, что боишься. Вот теперь ты понял, что чувствует  человек,
когда его лишают самого главного в жизни.
    Баро наконец-то созрел для длинной речи:
     - Я тебя долго слушал. Хватит воду лить. Скажи, чего ты хочешь? Чего ты
добиваешься?
     - Не торопись, - вкрадчиво сказал Рыч. -  Я  еще  не  решил,  что  буду
делать с этим золотом... Кстати,  обещаю:  если  вздумаешь  еще  выслеживать
меня, мои напарники переплавят его на цепочки, колечки,  кулоны.  А  пока...
Придется тебе подождать... Подождать и помучаться. Пожить в страхе. Так  что
счастливо... Но я, заметь, не прощаюсь...
     - Что случилось, Баро? - спросил Бейбут. - Плохие новости?
    Баро выдавил из себя улыбку:
     - Да нет! Ничего. Так, пустяки... Мелкие проблемы по бизнесу.

    * * *

    Она ничего не сказала мужу. Ни единого слова. Хотя прекрасно  помнила  о
том, что Люцита как бы  ненароком,  как  бы  невзначай,  выспрашивала  ее  о
золоте. Но не будешь же закладывать барону (пусть  даже  он  и  муж)  родную
дочку. Хотя, с другой стороны, не слишком ли она ей потакает? А вдруг Люцита
и вправду как-то связана со всеми этими последними неприятностями?..
    Да нет,  свят-свят,  не  может  быть.  Она  просто  несчастная  девочка,
безнадежно влюбленная в Миро. И оттого  ежечасно  страдающая.  А  всей  этой
глупостью с колдовством и прочей чертовщиной она уже переболела.
    И все же, все же сердце никак не хотело успокаиваться.
    Рамиру она сказала, что ужасно соскучилась по табору, по дочке.  Съездит
ненадолго и вернется.
    Люцита сидела в палатке. Все жаловалась на больную ногу.  Земфира  нежно
поздоровалась с ней. Дочка так же нежно ответила на приветствие.  Но  только
все это было как-то не так, неправильно. Обе оказались плохими артистками.
    То есть, не совсем так. На сцене или просто в танцевальном круге они,  и
дочка, и мама, ого-го. Попробуй угонись за ними в танце, попробуй перепой их
в песне! А вот в родном своем шатре, друг перед другом, они играть не могут.
    Поэтому Земфира прекратила эту плохую игру в нежность дочки -  матери  и
прямо сказала:
     - Дочка, я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Одну только правду!
    Люцита заерзала:
     - Что ты хочешь узнать? Какую правду?
     - Зачем ты расспрашивала меня о священном золоте?
     - Я хотела загадать желание.
     - Не лги! Куда ты его дела?!
     - Я не брала слиток!
     - Никто не знал, где Баро прячет слиток! А ты выспрашивала.  Зачем?  Ты
же знаешь, если цыган взял слиток священного золота, его ждет страшная кара.
Может быть, даже смерть.
    Земфира буквально буравила дочку взглядом. И та чуть стушевалась.
     - Я не воровала слиток! Клянусь тебе.
     - Ах вот как? "Я не воровала". А  кто  воровал?  Значит,  ты  помогала!
Зачем?
    Люцита молча смотрел на мать. Опять, как на суде, получается. Что она ни
скажет, все против нее.
     - Отвечай! Зачем ты помогала Рычу  взять  этот  слиток?!  Куда  вы  его
спрятали?
    Люцита страшно удивилась:
     - А откуда ты знаешь про Рыча?
    И снова она промахнулась. Своим вопросом практически призналась  в  том,
что как-то связана с Рычем.
     - Знаю, дочка. Я все знаю. Что  тебя  вообще  может  связывать  с  этим
выродком?
     - Теперь уже ничего.
     - "Теперь"! А раньше?
     - Тебя это не касается. Главное, я не брала слиток. А  остальное  пусть
тебя не волнует!
    Земфира утерла рукой лоб:
     - Ой, жарко. Тяжело с тобой спорить, дочка. Воды, что ли, принеси.
    Люцита обрадовалась маленькой передышке в разговоре,  легко  вскочила  и
побежала к бидончику  с  чистой  водой.  И  тут  же  сообразила,  что  опять
ошиблась. Таким образом мать еще в  детстве  проверяла  ее  хитрости  насчет
"больной ноги" и "сильного жара".
     - Значит, и с ногой ты тоже всех обманула? Не болит у тебя нога! Ну,  и
зачем ты это сделала?!
     - Это она сейчас не болит. А раньше болела.
     - Мне надоела твоя ложь! Сейчас ты мне скажешь правду. Ты меня  поняла?
Нечего на меня так смотреть. Ну, давай,  выкладывай  по  порядку.  Зачем  ты
подставила Кармелиту под ножички Миро? То есть - Рыча?
     - Ты действительно хочешь узнать всю правду про свою негодную  дочь?  -
сказала вдруг Люцита, по-змеиному сощурив глаза.
    Тут уж Земфира немного растерялась и даже стушевалась.
     - Что, мамочка? Решила донести на родную дочь? Хорошо! Тогда я расскажу
тебе все. Но ты лучше присядь для начала.
    Земфира, как загипнотизированная ее взглядом, с испугом отошла  назад  и
села на стул.
     - Да, это я рассказала Рычу, где хранится священное золото.
     - Но зачем?
     - Рыч меня шантажировал.
     - Чем, чем он мог тебя шантажировать?
     - Он видел, кто стрелял в Миро. На суде он сказал, что Максим не  делал
этого. Но он не сказал, кто это сделал.
     - Так, значит, это все-таки ты. Ты стреляла в Миро?
     - Да, я стреляла. А ты только догадалась. Ведь я намекала  тебе,  чтобы
грех с души снять. Только мать меня не слышит. Или  не  хочет  слышать.  Она
только о Баро думает. И о дочке его распрекрасной. Да - я стреляла. Но не  в
Миро, а в Кармелиту! И, к сожалению, промахнулась!
     - Господи... Значит, моя дочь... не только воровка, но и убийца.
     - Нет! Ни то и ни другое. Я ничего не крала! Золото взял Рыч, и куда он
его дел - не знаю. И убивать я никого не убивала, даже Кармелиту. Хотя очень
об этом сожалею.
    Земфира с ужасом посмотрела на дочь.

    * * *

    Он - отец. Ну, то есть пока еще нет. Но может стать им. И совсем скоро!
    Максим почувствовал, как по веему  телу  разливается  какая-то  приятная
теплая волна. Он - отец. Скоро на свет может появиться маленький комочек,  в
котором будет его часть...
    Невероятно.
    И все же это так.
    Света наконец-то вышла от врача.
     - Ну как ты? - сразу же спросил ее Максим.
     - Я не знаю... - глухим, совершенно не своим голосом ответила Света.
     - Мне врач сказал, все в порядке. Мы уже можем идти домой. Пойдем.
    Света никак  не  отреагировала  на  его  слова.  Зачем-то  уставилась  в
потолок. Да, слыхал  Максим,  что  беременность  меняет  женщину.  Но  он  и
подумать не мог, что настолько сильно.
     - Светочка, не волнуйся. Все хорошо будет...
     - Все хорошо? Ты же еще ничего не знаешь!
     - Знаю. Да ты успокойся. Меня уже и врач поздравил...
     - Так ты знаешь?
     - Да. Только ты не волнуйся. Тебе уже нельзя волноваться. Ты  теперь  в
другом статусе.
     - Господи, а что же я теперь буду делать?
     - Свет, мы разберемся.
    Максим опять поймал такси и поехал со Светой к ней домой.
    Уложил ее на диван, укрыл пледом.
     - Максим, родной. Спасибо тебе за заботу и за то, что сейчас  рядом  со
мной.
     - Теперь, я всегда буду рядом.
     - Ты что же, собираешься быть моей нянькой?
     - Почему нянькой? Я буду твоим мужем и отцом твоего ребенка.
     - Ну нет, мне таких жертв не надо,
     - Да подожди. Света, о чем ты говоришь? Ребенку же нужен отец!
     - Никакого ребенка не будет. А мы с тобой снова будем друзьями.
     - Свет, у друзей не может быть общих детей.
     - Подожди, так ты решил, что этот ребенок...
    Слово "твой" она не смогла выговорить. И вопрос  остался  незаконченным.
Святой человек. Он сразу готов признать отцовство. И как бы,  наверно,  было
хорошо. Если бы это был ребенок Максима!  Только  нет.  Сроки,  безжалостные
цифры календаря твердят: никак не может быть, что это Максимов ребенок.
    А может, смолчать сейчас, спрятаться за его широкую, надежную  спину.  И
жить так до самой старости. Но нет, не получится. Совесть  не  даст,  потому
что нет большей подлости, чем соврать, подбросить покукушечьи мужику  чужого
ребенка. Нужно сразу сказать, что это чужой. И только тогда он  может  стать
своим!
     - Максим, это... Это ребенок Антона.  И  вообще,  никакого  ребенка  не
будет!

    Глава 27

    Бейбут что-то говорил, долго и настойчиво. Баро кивал головой, вроде как
слушает. Иногда даже поддакивал. Но на  самом  деле  мысли  его  были  очень
далеко отсюда. Крепко же Рыч взял  его  в  оборот.  И  ведь  главное,  -  он
действительно не знает, чего от него ждать. Вроде бы был нормальный человек,
а теперь совсем спятил. Вот что значит месть. Нет такой подлости, которой он
не мог бы совершить.
    И Кармелита действительно в опасности. Надо  же...  Раньше  только  один
Максим был ей угрозой. А теперь еще и Рыч добавился.
    Да, так чего тут Бейбут хочет - чтобы Миро забрал ее после свадьбы и они
уехали с табором?
    И чего он раньше с ними спорил? Пусть уезжают. В нынешней ситуации  это,
наверно, лучший выход.
    И Баро сдался.
    Да, да, пусть так и будет. Свадьба через три дня.  Или  через  два.  Или
через день. А потом... Табор уходит в небо. То есть,  тьфу-тьфу-тьфу,  не  в
небо, а по пыльной дороге управской окраины в другие такие же города.
    Как же радовались Бейбут и Миро такому  решению.  И  в  табор  уехали  -
праздновать.
    А Баро позвал дочку, взял ее за руку, повел в  свой  кабинет,  усадил  в
кресло.
     - Через три дня ты покинешь этот дом... - сказал грустно.
    Кармелита молча, с такой же грустью, посмотрела на него.
     - Ты ведь этого хотела? Избавиться от деспота-отца.
     - Что ты такое говоришь, папа?! Ты даже не представляешь, как мне будет
больно с тобой расставаться. Ужасно больно.
     - Мне, дочка, тоже будет очень  больно.  Не  представляю,  как  ты  там
проживешь одна, без меня?
     - Я не одна, папа, со мной будет Миро.
     - А как же я?
     - Ну, знаешь, пап. Дети вырастают - это закон  природы.  Очень  хорошо,
что ты остаешься без меня. Зато всегда рядом с тобой будет Земфира.
     - Ты правда так думаешь?
     - Ну, конечно, пап. Она замечательная женщина.
     - Я очень рад, что ты так к ней относишься... Ты стала совсем взрослой,
дочка.
     - Да, отец, я поумнела в последнее время.  А  через  пару  дней  вообще
стану замужней женщиной. Только сейчас понимаю, какой же я была дурой, когда
ревновала Земфиру к матери.
     - Вот, дочка, о матери я и хотел сказать. Я принял одно решение...
    Баро подошел к стене и снял портрет Рады.
     - Папа, зачем ты это сделал?
     - Я хочу отдать тебе  этот  портрет.  Навсегда.  Рада  была  прекрасной
женщиной. Пусть он всегда будет рядом с тобой, куда бы ни вела тебя дорога.
     - Спасибо, папа. И оба не смогли скрыть своих слез.

    * * *

    Земфира  вспомнила  все.  Она  уже  устраивала  Лю-ците  допросы   после
покушения на Миро. И та ответила что-то ужасно бестолковое. Но тогда Земфира
не выяснила все до конца. Испугалась правды. Спряталась, как мышка,  в  свою
уютную норку. Только правда ее все равно догнала.
    А Люцита продолжала добивать Земфиру своей откровенностью:
     - ... И что Рыч таки м слабаком оказался, тоже жалею. Он  обещал  убить
Кармелиту во  время  представления,  если  я  разузнаю,  где  золото.  Но  в
последний момент чего-то испугался... А может быть, просто рука  дрогнула...
Только поэтому Кармелита жива осталась.
     - Скажи, скажи, что все это неправда.
     - Это правда.
     - Тогда ты - чудовище!
     - Может быть, но я твоя дочь. И у тебя теперь такой  выбор.  Расскажешь
все - твою единственную дочь выгонят из табора и засадят  в  тюрьму..  А  не
расскажешь - будешь моей соучастницей. Теперь моя судьба в твоих руках...
     - Ты действительно чудовище... Но в этом есть и моя вина.
     - Значит, расскажешь всем...
     - Нет. Я никому ничего не  скажу...  Ноты  должна  выполнить  два  моих
условия!
     - Какие?
     - Первое - ты никогда, слышишь, никогда больше не  причинишь  Кармелите
зла! Поклянись мне в этом.
     - Клянусь...
     - И второе - немедленно собирайся. Ты переезжаешь жить в дом Баро!
     - Нет. Я туда не пойду!
    Земфира дала Люците крепкую материнскую педагогическую пощечину. Люцита,
не ждавшая этого, чуть не упала на пол.
     - Немедленно! И не смей мне возражать!
     - Но как ты это представляешь?! Что я буду делать в его доме?
     - Для начала будешь подружкой невесты.
     - Что?! Только не это, слышишь! Я не смогу быть  подружкой  невесты  на
свадьбе моего Миро!
     - Ты сама... сама во всем виновата. Но одну в таборе я тебя  больше  не
оставлю! Мне даже... мне даже страшно подумать, что ты еще можешь  натворить
после моего ухода.
     - Да? А я из-за твоего страха буду мучиться  каждую  минуту,  глядя  на
счастливых Кармелиту и Миро!
     - Ничего. Это тебе за подлость! Задумывала извести  Кармелиту,  а  сама
прикидывалась ее подружкой. Ничего! Помучаешься и перестанешь.

    * * *

    Тамара обрела прежнюю форму.  И  физическую,  и  душевную.  А  раз  так,
значит, снова пора идти в бой за  своего  мальчика.  Ишь  ты,  какой  хитрый
Астахов - не хочет давать ему право подписи!  Опять  надзирателя  Максима  к
проекту  присобачил.   Нет,   пора...   Пора   Николай   Андреича   тряхнуть
по-супружески, а то совсем из берегов вышел.
    Только  Астахов  не  собирался  сдаваться  так  просто  -   на   милость
победителя. Сопротивлялся:
     - Так чем же на сей раз я, по-твоему, унизил нашего сына?
     - Мальчик решил развернуть бизнес при автосервисе...
     - Да, действительно, толковая идея. Я ее  одобрил,  выделил  деньги  на
проект. Что еще тебя не устраивает?
     - Но ты же контролируешь каждый его шаг. Ладно бы еще  сам.  Понятно...
Все же глава фирмы...
     - Это ты о том, что я поручил Максиму проверять документы по проекту?
     - Да! Получается, что ты чужого человека ставишь  выше  своего  родного
сына! Я думала, ты уже избавился от этой вредной привычки. Ан нет!
     - Тома, ну что за бурные выяснения отношений? Я уж и  не  помню,  когда
такие были. Весь этот скандал выеденного яйца не стоит. Речь идет о  больших
капиталовложениях. Антон же новичок в этих делах...
     - А кто виноват? Сколько раз Антон пытался проявить  самостоятельность!
А ты тут же подключал Максима!
     - Хорошо! Я  виноват.  Я!  Но  вспомни,  сколько  раз  прожекты  Антона
проваливались...
     - Ой, когда это было! И к тому же там были такие копеечные суммы.
     - Вот! А на этот раз я не могу рисковать! На карту поставлены  солидные
деньги!
     - Значит, деньги ты потерять боишься... А сына - нет?
     - Да-да, боюсь.
     - А  ты  рискуешь  его  потерять.  По  лезвию  бритвы  ходишь.  В  один
прекрасный момент его достанет твое давление, и он уйдет из дома. Тогда  вся
наша жизнь и твои деньги потеряют всякий смысл. Попомни мои слова.
    Такой поворот разговора сильно озадачил  Астахова.  Ни  подтвердить,  ни
опровергнуть.
    А Тамара тем временем вышла на яркий финал арии:
     - И с кем же, с кем ты тогда останешься? С  Олесей?  Подумай  об  этом,
Коля!
     - А Олеся тут при чем? - сказал Астахов вслед захлопнувшейся двери.
    Хотя сам, конечно же, прекрасно понимал, при чем тут Олеся.

    * * *

    Как ножом по сердцу полоснули. Как  прилюдно  высекли.  Распредставлялся
тут - молодой отец! Не твой это ребенок, не твой - Антона.
     - Да, Максик, не будет ребенка. Не будет!
     - Но ты не можешь это одна решить.
     - Могу. Это мой ребенок.
     - А Антон?
     - Да пошел он...
    Глагол, конечно, подобран правильный. Когда речь заходит об  Антоне,  он
Максиму тоже часто на ум приходит. Но только для этой ситуации, пожалуй,  не
подходит.
     - Светочка, прежде всего, давай не будем нервничать. А вдруг,  узнав  о
том, что у вас будет ребенок, Антон изменится?
     - Он никогда не изменится. Никогда.
     - Дерьма в нем, конечно, много, но что-то  хорошее  тоже  есть.  Просто
наружу оно нечасто вырывается. А вдруг... А если бы он  все-таки  изменился,
ты бы оставила ребенка?
     - Да. Я сначала очень испугалась. А теперь я понимаю,  что  очень-очень
хочу, чтобы у меня был ребенок... Сын или дочка, - Света улыбнулась.
    Посмотрев на нее, Максим сейчас неосторожно вспомнил Кармелиту. И тут же
появилась следующая мысль: какие бы хорошие могли  у  них  получиться  дети!
Стало больно. И неловко перед Светой.
     - Тебе кофе сварить? - засуетился Максим.
     - Ага. Крепкий.
     - Ну, даже не знаю, - наставительно сказал  парень.  -  Можно  ли  тебе
сейчас крепкий?
     - А сахар? Сахар можно? - закапризничала Света.
     - Это да. В общем, так: будешь пить кофе с сахаром и без кофе.
     - М-м! - возмутилась она. - Перестань шутить.
     - Молчу...
     - Странно так получается. Живешь, живешь, а вдруг - бац! - поздравляют:
вы скоро будете мамой! Или сочувствуют.
    Пока Максим делал кофе, Света решилась сказать  о  том,  что  давило  ее
изнутри:
     - Знаешь, Максик, мне сейчас трудно с  тобой  общаться.  Получается,  я
такая несерьезная женщина. К тебе - и с чужим ребенком.
     - Да брось ты, Света...
     - Нет-нет, дай мне договорить. Мне сейчас нужно  побыть  одной.  Как-то
осмотреться. Правда, я в полнейшей растерянности. Я... ну не знаю.
     - Так, спокойно, я понял все, что ты сказала.  И  особенно  -  то,  что
недосказала. Первое. Мне кажется, да нет  -  я  уверен:  ты  будешь  хорошей
мамой. Второе. Если нужно, я немножко отойду от тебя. Но  если  тебе  станет
плохо, если я понадоблюсь - зови. И третье. Я  просто  обязан  поговорить  с
Антоном.

    * * *

    И снова позвонил Рыч:
     - День добрый, Баро.
    Как же он достал! Сказать бы ему по-мужски!..
     - Что молчишь? Не хочешь даже поздороваться? Неужели не соскучился?
     - Чего ты хочешь... Рыч?! Хватит словоблудия.  Просто  скажи,  чего  ты
хочешь?
     - Я много чего хочу, Баро.
     - А конкретнее?
     - Я хочу, чтобы ты мучился, извивался, как уж на сковородке, зная,  что
священное золото у меня.
     - Отлично. Ты достиг своего. Если нужно, я дам тебе денег.  Сколько  ты
хочешь?
     - Не все измеряется деньгами, Баро.
     - Согласен. Хотя не тебе об этом говорить. Моралист хренов!
     - Но-но, Баро, полегче. Золото уже на полпути к переплавке.
     - Понял. Тогда скажи, какие у тебя единицы измерения?
     - Ну, например, преданность, верность. Я был  тебе  верен,  а  ты  меня
предал, вышвырнул из дома, как собаку.
     - Рыч!  Ты  мной  недоволен?  Тебе  кажется,  я  поступил  подло,   как
предатель... Так приди ко мне, приходи: поговорим как  мужчины!  Ты  же  был
крепким мужиком, Рыч. Был. А теперь... Что ты все прячешься за золото? Давай
встретимся и спокойно все обсудим. Или неспокойно!..
     - Разберемся, Баро, не сомневайся. Разберемся... но не  все  сразу.  Мы
еще встретимся с тобой как цыгане, один на один. Твой нож против моего ножа.
     - Когда и где?
     - Торопишься... Придет время - узнаешь, а  пока  учись  ждать.  Хотя  я
знаю... что ты ждать не любишь...
     - Ты можешь только языком молоть, ты трус!
     - Нет, Баро. Я, как и ты, уважаю, хе-хе, цыганские традиции. Не могу же
я пойти с ножом на вожака? Я просто хочу,  чтобы  история  с  золотом  стала
известна всем.
     - Зачем тебе это?
     - Что! Испугался? Голосок, слышу, задрожал...  А  затем  это  мне,  что
цыгане не захотят иметь такого вожака, который не уберег их святыню!
     - Рыч! Повторяю: я выкуплю у тебя это золото! Сколько ты хочешь?
     - Конечно, выкупишь! Куда ты денешься!
     - Сколько? - Баро сорвался на крик.
     - Столько. В цену вот что  еще  входит.  Сначала  ты  перестанешь  быть
вожаком. Вот тогда мы и поговорим. На равных...
    Рыч положил трубку.

    * * *

    Ушел Максим. Как она и просила. И вот сейчас, когда она  осталась  одна,
стало страшно. Что же делать, как жить  дальше?  И  снова,  снова  оставался
только один друг - Кармелита. Света быстро набрала ее номер:
     - Алло?
    А услышав голос, остановилась. Может, не  стоит  говорить  с  подружкой,
скорее всего, бывшей? Но страх снова  оказаться  совсем  одной  перед  целым
миром взял верх.
     - Алло, Кармелиточка, милая... Господи, как я рада, что дозвонилась  до
тебя. Ты мне очень-очень нужна сейчас.
     - Зачем?
     - М не нужно поговорить с тобой. Посоветоваться. Ты не могла бы ко  мне
зайти?
     - Нет, я не могу. Извини, я к свадьбе готовлюсь.
     - Но, Кармелита, это очень важно, иначе бы я тебе не позвонила. Я  тебя
очень прошу.
     - Давай в другой раз, - Кармелита  подумала,  какой  бы  срок  назвать,
чтобы ее в этом городе уже наверняка не было. - Дня через три.
    Но Света, не знавшая об этих хитростях, ответила совершенно искренне:
     - Кармелита, три дня - это очень много. Я прошу тебя...
     - Мне кажется, вы обо всем можете спокойно порассуждать с Максимом.
     - О чем ты говоришь?! Максим тут ни при чем. Это касается только  меня.
И мне больше не с кем поделиться, кроме как с тобой, пожалуйста, приходи  ко
мне.
    Светка всхлипнула.
     - Свет, алло, Света, ты что, плачешь?
     - Пока нет, но сейчас заплачу. Пожалуйста, приходи ко мне...
    Ну не каменное же сердце у Кармелиты! Совсем неладно с подружкой - нужно
выручать.

    * * *

    Сердце Максима кипело праведным гневом. Светка  беременна.  Значит,  уже
тогда, когда Антон хамил ей, выгоняя из собственного дома, уже тогда  внутри
нее зрел ребеночек от этого выродка! Нашла  с  кем  связаться!  А  с  другой
стороны,  что  ее  упрекать...  Он  ведь  и  сам  прекрасно  знает  об  этой
удивительной двуликости Антона.
    Максим решительно вошел в кабинет Антона. Тот поднял голову.
     - А,  ну  здравствуй.  Пришел   отчитаться   о   результате   розыскных
мероприятий? Как там ревизия моего проекта?
     - Я еще не досмотрел до конца.
     - Что так?  Сильно  занят?  Вообще-то,  конца  и  не  будет.  Проект  в
развитии. Все время что-то новое происходит.
     - Антон, мне нужно поговорить с тобой.
     - Да? А что мы сейчас делаем?
     - Мы сейчас треплемся. А нам нужно поговорить! Максим замолчал.
     - Ну? - подстегнул его Антон.
    М-да, с чего же начать? Поди угадай,  как  бывший  друг  отреагирует  на
такую новость. Соломки, что ли, ему подстелить...
     - А может, ты выпьешь?
    Антон удивленно вскинул брови.
     - Интересное предложение. Тебе раньше категорически не нравилось, что я
пью. А, понял-понял. Ты, наконец-то, увидел во мне достойного  конкурента  и
решил таким нехитрым способом вывести из игры. В точку попал?
     - Нет, - усмехнулся  Максим.  -  Просто  поверь  мне...  В  сложившейся
ситуации тебе действительно лучше выпить.
     - Спасибо за заботу. Но, увы, вынужден разочаровать. С недавних  пор  я
не пью.
     - Что так? - иронично спросил Максим.
     - С тебя пример беру, - с еще большей иронией ответил Антон. - Ты же  у
нас трезвомыслящий, правильный такой, сдержанный... Девушкам нравишься.  Вот
и я хочу быть похожим на тебя.
     - Брось, Антон. Одной девушке ты тоже очень-очень нравился.
     - Ну и что?
     - Ни о чем не догадываешься?
     - Нет.
     - Света беременна.
     - Что?!