ГЛАВА 3

Блаженство в темном коридоре. Отпуск. Брачный аферист на кладбище. Странные ходы шашек по белым клеткам. Хохот, леденящий душу. Брэндон пытается улыбнуться.

После неудачной операции по выявлению нелегальных рабочих, выходцев из Латинской Америки, Круз и Ридли вернулись в полицейское управление. Они и еще несколько инспекторов собрались в служебном кабинете Круза.
Парни нервничали, курили, негромко переговаривались. Все ожидали, что начальник управления готовит им разнос.
Лишь один Круз, сам не зная почему, оставался спокойным. Ему настолько надоели последние неудачные месяцы работы, что он уже почти ни на что не реагировал.
Ридли подошел к нему и участливо спросил.
— Ну, как настроение, Круз? Как дела?
— По-моему, мы весь день были вместе и дела у нас идут одинаково, — неохотно ответил Круз.
Ридли поморщился и внимательно посмотрел в глаза своему шефу.
— Чего ты такой злой, Круз? Не нужно перекладывать свои неудачи на плечи других.
— Ридли, это наша общая неудача. И дело ни во мне, ни в тебе, дело — во всей нашей полиции.
— Но, Круз, нельзя же все решать одним махом. Сваливать на систему. Система — это мы с тобой, и мы делаем ее лучше или хуже. Не повезло нам, повезет другим.
— Ридли, это все пустые слова. Я уже начинаю разочаровываться в выбранной профессии.
— А ты ее долго выбирал? — улыбнулся Ридли, — по-моему, пошел служить, поскольку ничего лучшего под руку не подворачивалось.
— А это не твое дело, Ридли, — Крузу уже совсем не хотелось продолжать дальше этот разговор.
Он даже не знал, чем сможет объяснить последнюю неудачу начальнику управления.
«Хотя, — подумал Круз, — он сам должен объясниться. Я и ребята честно выполняли свою работу. И не наша вина, что есть негодяй, который выдает наши планы».
Ридли словно бы прочел мысли Круза.
— Думаешь, о чем сейчас будет говорить начальник управления?
— Да, — вздохнул Круз, — это не самое приятное. Но еще хуже то, о чем буду думать в это время я.
— А ты постарайся ни о чем не думать. Закрой глаза и представляй себе, что шумит дождь, — посоветовал Ридли, — я всегда так делаю, когда меня распекают.
Круз похлопал своего помощника по плечу.
— А я-то думаю, почему ты такой молодой и такой выдержанный.
Дверь в кабинет открылась и на пороге возникла молодая привлекательная девушка, секретарь начальника управления.
— Ребята, — негромко сказала она, — через пять минут шеф ждет вас в зале.
Ее негромкий голос перекрыл шум в кабинете и все сразу стихли.
— Я думаю, повторять не надо, — сказала девушка и аккуратно прикрыла за собой дверь.
Все присутствующие вновь оживленно заговорили.
А Круз сидел за своим столом, опустив голову. Он вытащил свой револьвер и от нечего делать принялся его разбирать. Все патроны вернулись на свои места в коробку, ящик стола вновь запер ключ и разряженный револьвер вернулся в кобуру, спрятанную под курткой Круза.
Наконец, один за другим инспекторы, их помощники и просто полицейские потянулись к выходу.
Круз еще сидел за письменным столом. Ему не хотелось идти на совещание, выслушивать советы тех людей, которые сами не знали, что делать.
Через минуту Круз, тяжело вздохнув, поднялся и двинулся к выходу.
Совещание еще не началось, и из открытых дверей зала слышался неясный гул. Круз прошел, но садиться не стал. Он остановился возле стены и в который раз удивился. Ему всегда казалось, что в управлении работает очень мало людей, но когда все собирались вместе, их казалось раза в три больше, чем обычно.
«Наверное, так оно и есть, — горестно подумал Круз, — хорошо, если по-настоящему работают треть из них, остальные делают вид».
Когда в аудитории появился начальник управления, все разом замолчали. Что-что, а дисциплина в полицейском управлении была отменная.
Начальник начал издалека, о том, как тяжело в сегодняшнее время бороться с преступностью, как мягки законы.
Круз, осторожно ступая, чтобы не привлекать внимания, вышел в приоткрытую дверь. Он блаженно улыбнулся, ощутив прохладу после разогретого солнцем зала. Полутемный коридор казался сущим раем.
Когда совещание закончилось, к Крузу Кастильо подошел начальник управления.
— Ну что, не захотел слушать мое выступление?
— Нет, сэр, я все прекрасно слышал в коридоре.
— А почему ты не остался в зале?
— Мне сделалось немного нехорошо, слишком душно было в зале.
— Пойдем ко мне, — начальник управления увлек Круза за собой, — у меня к тебе есть серьезный разговор.
Круз вначале подумал, что тот собирается читать ему мораль, но ошибся.
Начальник уселся за своим столом и предложил закурить.
Они немного помолчали.
Затем шеф откатился на своем кресле от стола и закинул ноги на подоконник.
— Ничего, Круз, если я посижу при тебе так? Мы ведь хорошо знаем друг друга.
Круз молча кивнул. Он никак не мог взять в толк, чего от него хочет шеф.
А тот не спешил приступать к делу.
— Ну как? Ты не очень сильно расстроен, инспектор Кастильо?
Круз поморщился. Обычно спрашивать о настроении после проваленной операции у полицейских было не принято, и поэтому Круз сказал неопределенно:
— Да вроде бы нормально.
— Ладно тебе прикидываться. Я хочу предложить тебе одну идею, от которой ты вряд ли откажешься.
— Вы поручаете мне новый участок работы? — изумился Круз. — Я же еще не справился с прежним.
— Нет, — замахал руками шеф, — тебе, Круз, по-моему, следует отдохнуть. Я смотрю на тебя и понимаю, что сам скоро дойду до такого состояния. Поэтому из сострадания к тебе, Круз, я хочу отправить тебя в отпуск.
— Это что, наказание?
— Нет, это скорее награда. Тебе следует хорошенько отдохнуть и тогда ты вновь сможешь вершить великие дела.
Круза покоробила эта возвышенная фраза, но возражать он не стал, лишь только молнией в голове мелькнула мысль:
«А может и он заодно с преступниками?»
Но тут же Круз отбросил ее, как недостойную самого себя. Ведь, в самом деле, нельзя служить под руководством начальства, в котором ты не уверен.
— Так как тебе моя идея? — спросил начальник управления.
Круз неопределенно развел руками.
— Идея вообще-то нормальная, но я как-то не думал об отпуске. Я даже не знаю, куда поехать?
— А ты поезжай куда-нибудь подальше, — предложил шеф, — чтобы забыть и Санта-Барбару, и семью, отдохни хорошенько. Хочешь, поезжай вместе с женой, с сыном...
Круз покачал головой.
— Я не привык путешествовать. Лучше останусь в городе, займусь, наконец-то, семьей.
— Вот-вот, — подхватил начальник.
Ему явно не терпелось отправить Круза в отпуск и абсолютно не волновало, чем тот займется на досуге.
— Конечно, займись семьей, домом. Я думаю, дела найдутся.
— У меня, вообще-то, были совсем другие планы...
— Какие планы! Если тебе твой шеф говорит, что нужно идти в отпуск, значит нужно идти. Иначе какой же ты после этого полицейский, если не выполняешь приказ?
Начальник управления, довольный своей шуткой, рассмеялся.
А Крузу сделалось не по себе. Он представил, как вернется домой, скажет Сантане, что получил отпуск, и та тут же начнет придумывать, чем бы ему заняться.
А Крузу хотелось заниматься делом.
Не то, чтобы он не любил своей семьи, но слишком уж хорошо знал самого себя: если у него появлялось лишнее время, он чересчур много смотрел по сторонам. А добра от этого ждать не приходилось.
Но Круз понял: возражать бесполезно, если уж шеф что-то решил, то не угомонится, пока не добьется своего
— Хорошо, я ухожу в отпуск.
Но тут же, чтобы насолить своему начальнику, Круз припомнил, что у него есть еще один неиспользованный отпуск.
Тот, недолго подумав, согласился.
— Я могу тебе дать хоть на три года вперед. Все равно, Круз, ты не выдержишь и через две недели максимум примчишься и попросишься назад на службу. Но я припомню тебе твои слова и тебе придется гулять очень долго.
Круз поблагодарил и ушел в свой кабинет. Он сел за стол, перебрал свои бумаги, чтобы кое-что привести в порядок. Ведь были такие дела, по которым некоторые детали были известны только одному Крузу.
Сперва инспектор копался в ящике, потом, разозлившись на самого себя, вывернул все бумаги на стол и стал разгребать их на две пачки. В одну срочные, которые не могли ждать его возвращения из отпуска, в другую — те, что можно было отложить на потом.
Круз так увлекся своим занятием, что не заметил, как к его столу подошел немолодой сержант.
— Инспектор Круз Кастильо, — официально обратился он к нему.
Круз поднял взгляд.
— Что вам нужно, сержант?
— Меня послал начальник управления напомнить вам, что служебное оружие необходимо сдать.
Круз выругался про себя и вынул свой револьвер. Но отдавать его вот так сразу по первому требованию ему не хотелось. Он взвесил его на руке, крутанул барабан, а потом протянул сержанту. Тот осторожно, как будто боясь обидеть оружие Круза, принял его обеими руками, потом протянул инспектору лист.
— Подпишите вот здесь.
Круз, не глядя, поставил свою подпись. Сержант направился к выходу, как Круз остановил его.
— Только, приятель, держи его в сухом месте, чтобы не заржавел, — пошутил он.
Сержант довольный рассмеялся.
— Не волнуйтесь, инспектор, ваше оружие не заржавеет, а может, и ваш стол накрыть стеклянным колпаком?
— Нет, я еще собираюсь поработать. И смотрите, сержант, когда я приду из отпуска и увижу, что какой-нибудь тип сидит за моим столом, то ему не сдобровать.
Сержант ничего не ответил на это и вышел.
Делать Крузу решительно было нечего.
Можно было бы подождать расчета, но за ним можно зайти и завтра.
Ему хотелось пойти попрощаться с Ридли, но он понимал, что это будет выглядеть глупо, как будто перед смертью.
«Я увижу его завтра или он вечером зайдет ко мне».
Круз медленно пошел по улице. Он брел, не интересуясь и не заботясь, куда идет.
Мимо него проплывали фасады домов, витрины магазинов. Круз разглядывал свое отражение в зеркальных стеклах.
«Чем же мне заняться все эти недели? — призадумался он. — Отдыхать хорошо один день, два, три, а потом отдых становится в тягость. Слишком уж много бездельников в нашем городе. Когда смотришь на них, не хочется думать, что и сам можешь стать таким же».
Круз прошел еще пару кварталов.
Вдалеке показался его дом, но он резко свернул влево.
Круз уходил все дальше и дальше от берега, пока, наконец, плоская крыша его дома не исчезла за деревьями.
«Чего ты боишься, Круз, — спросил он сам у себя? Ты боишься остаться наедине с Сантаной. Ты думаешь, она начнет упрекать тебя тем, что ты встречаешься с другими женщинами. Но ты же, Круз, знаешь, что это неправда, ты верен ей. Даже Идеи не смогла поколебать тебя. Как глупо все с ней получилось... Почему так щемит сердце? Почему я так неспокоен? Все же я люблю Идеи, что бы не говорил ни себе, ни Сантане. И так будет вечно. Для того, чтобы разлюбить, необходимо встречаться, видеться. А если наши встречи происходят раз в месяц, не чаще, то и поссориться по-настоящему нам не удается. Все те упреки, которые мы бросали друг другу, ненастоящие, деланные. Нам нечего с ней делить...»
Круз огляделся. Он не часто бывал в этой части города, в основном, его занимало побережье, а теперь... Он двигался вглубь суши.
Дома на окраине города были меньше, участки, занимаемые ими, просторнее.
Круз шел и шел, отдаваясь своим мыслям.
Наконец, он в недоумении остановился.
«Что я здесь делаю? — он поднял взгляд и увидел перед собой кладбищенские ворота. Невысокая ограда из дикого камня, чугунные решетки ворот, а за ними ровные ряды белых надмогильных камней.
«Какие они все одинаковые», — подумал Круз.
Он шагнул в приоткрытую калитку ворот и двинулся по аллее. Низкие фонари, такие беспомощные под палящим солнцем, сочная трава, густые кроны деревьев.
Круз прошел, повторяя свой недавний маршрут, и остановился у могилы Мэри. У надгробия лежали свежие цветы
— Ты не смогла найти свое счастье, — тихо проговорил Круз, — и это остается сделать нам, тем, кто остался.
«Ты говоришь, как проповедник в церкви, — признался сам себе Круз, — ты же никогда так не разговаривал с Мэри в жизни. Так почему к ней, к мертвой, нужно обращаться по-другому?»
— Мэри, — также тихо сказал он вслух, — привет.
Ему показалось, что сквозь шум листьев до него донесся тихий голос.
«Привет, Круз. Как дела?»
— По сравнению с тобой, Мэри, отлично.
«А как Сантана? Она никогда не приходит сюда».
— Сантана? По-моему, тоже неплохо.
«Зачем ты пришел ко мне?»
— Не знаю, — Круз пожал плечами.
Он прислушался к шуму листвы, но больше не мог разобрать в нем ни слова. Странный диалог оборвался.
«Надо же, — подумал Круз, — на кладбище всегда чудятся странные вещи. Такого почти никогда не случается на улице. А здесь... всегда тянет порассуждать».
Он опустился на одно колено возле могилы Мэри, удивляясь сам себе. В жизни они не были так уж близки, никогда не вели задушевных бесед. А тут его прямо-таки потянуло к ее могиле.
Круз понял, в чем дело — оставшимся в живых всегда хочется приоткрыть завесу тайны, заглянуть в будущее, узнать, что случится с ним после смерти. И кажется, кто-нибудь из знакомых, недавно ушедших туда, еще не порвавших связей с этим миром, сможет помочь им, расскажет о том, что существует там, за границей смерти.
«Самый простой способ — это самому отправиться в мир иной, но, к сожалению, оттуда нет возврата назад. Вот, если бы заглянуть туда одним глазом хоть на одну секунду...»
Он положил свою широкую ладонь на нагретый солнцем белый надгробный камень Мэри.
«Как странно, людей в жизни мы узнаем по лицам. А когда приходишь на кладбище и видишь одинаковые памятники, начинает казаться, что тебя обманывают, что встретился совсем с другим человеком».
— Мэри, — обратился он вполголоса, — ты поможешь мне, скажешь, что по ту сторону смерти?
Круз вслушался в звуки ветра. Ему показалось, что прозвучало слово: «Жизнь»...
Круз обернулся. Невдалеке на аллее стояла молодая женщина в черном. Круз суетливо поднялся с колена, ему было неловко. Но смутилась и женщина — она быстро повернулась и пошла прочь от могилы.
«Может, она приходила к Мэри, — подумал Круз, — нужно ее догнать, спросить».
И он поспешил по аллее. Женщина несколько раз нервно обернулась и ускорила шаг.
— Погодите, миссис, — окликнул ее Круз.
Женщина почти побежала.
— Погодите же. Я не причиню вам зла.
Женщина обернулась. Она исподлобья смотрела на Круза.
— Вы приходили к Мэри Маккормик? — спросил он. Женщина отрицательно покачала головой.
— Я приходила к мужу.
— Тогда почему же вы так быстро ушли?
— Я.., — женщина замялась, — я испугалась вас. Извините, мистер...
— Мистер Кастильо.
— ...мистер Кастильо, — повторила женщина, — но я вначале плохо подумала о вас. Согласитесь, не так уж часто встретишь мужчину на кладбище?
— Да уж, обычно женщины приходят к мужьям.
— А Мэри? Мэри — это ваша жена? — спросила она и тут же спохватилась. — Извините, мистер Кастильо, как же я сразу не сообразила, у вас же другая фамилия. И вообще, по-моему, я чересчур любопытна.
— Я полицейский, — просто сказал Круз, — но в отпуске.
Женщина кивнула.
— Если хотите, я могу подождать вас у ворот, пока вы побудете у могилы мужа? И с вами ничего не случится.
— Я стала такая пугливая, — призналась женщина, — но, честно говоря, мне будет спокойнее и удобнее, если вы не будете ждать меня.
Круз улыбнулся.
— Как хотите.
Он махнул рукой на прощанье и вышел на улицу.
Ему вспомнилась одна история, которую рассказывал старый инспектор полиции перед уходом на пенсию. О мужчине, брачном аферисте, который приходил на кладбище, изображал из себя неутешного вдовца, а сам присматривал хорошеньких богатых вдовушек. И самое странное было то, что многие женщины клевали на его уловки. Знакомство на кладбище казалось более надежным, чем в кафе или баре. На кладбище вряд ли кому придет в голову думать о глупостях.
«Неужели она тоже приняла меня за афериста? — раздосадованно подумал Круз. — Неужели я похож на такого мужчину? А, в конце концов, какое мне дело до этого».
Круз запустил руки в карманы брюк и зашагал по улице. Теперь его тянуло к дому, ему не терпелось увидеть Сантану. Скорее даже убедиться, что она дома, ждет его.
Но когда до дому осталось полквартала, Круз вновь остановился.
«Все-таки лучше любить на расстоянии, — сказал он сам себе, — когда смотришь человеку в глаза, начинаешь замечать его недостатки. Когда ты рядом с женой все время, ты перестаешь вспоминать ее. Ты видишь перед собой оригинал. А идеальны только наши мечты. Поэтому Идеи для меня идеал, а Сантана... Сантана мне жена, а Брэндон ее сын».
Подбодрив себя таким образом, Круз двинулся к дому.
Сантана сидела на террасе вместе с Брэндоном и пыталась играть с ним в шашки. Раньше Брэндон часто у нее выигрывал, и эта была, пожалуй, единственная игра, в которую ему нравилось играть с матерью. Но сейчас Брэндон был очень рассеян, пропускал удачные ходы один за другим. Сантана подыгрывала ему, подсказывала, но...
— Давай еще раз, — неожиданно сказал Брэндон, смешивая шашки на доске рукой.
Партия еще была недоиграна, такого с Брэндоном никогда не случалось.
Он старался не прекословить матери, почти никогда не грубил ей.
И вдруг так резко смешать шашки в тот момент, когда она обдумывала ход и игра явно шла в ее пользу!
Но Сантана промолчала.
Мальчик вновь расставил свои шашки, Сантана — свои. Брэндон сделал первый ход. Сантана вслед за ним. Что-то на доске ей казалось не так, но в чем дело, она сразу не могла понять. Только на втором ходу сообразила — шашки Брэндона стояли на белых клетках.
Она лукаво заглянула сыну в глаза.
— Ты не замечаешь никаких ошибок? — спросила она.
— А что?
— Ты правильно расставил шашки?
Брэндон посмотрел на доску и пожал плечами.
— Да, мама.
— А почему они стоят на белых клетках?
Брэндон недоуменно смотрел на доску, переводя взгляд со своих шашек на шашки Сантаны. Мальчик прикусил нижнюю губу и упрямо сделал следующий ход.
— Брэндон, но ведь шашки ходят только по черным клеткам.
— Да.
— А твои стоят на белых.
Брэндон как-то странно хмыкнул и ничего не ответил.
— Ты собираешься и дальше так играть?
— Мама, ты придумываешь все, лишь бы не играть со мной.
Брэндон схватил доску за край и перевернул, шашки раскатились по террасе, несколько упало в траву.
Сантана от неожиданности вскрикнула, а Брэндон заплакал. Женщина не удержалась и дернула сына за руку, тот закричал.
Сантана поднялась и ушла в дом.
Но крик на террасе не умолкал, он стал настойчивым, даже каким-то сумасшедшим.
Сантана уговаривала себя.
«Нет, я не выйду к нему, пока он не успокоится. Почему я должна идти у него на поводу? Он же издевался надо мной, расставив шашки на белых клетках. Он же прекрасно знает, как должны стоять шашки. Но ему не хочется проигрывать, а настоящий мужчина должен не только уметь выигрывать, но и с достоинством проигрывать».
Крик надрывал Сантане душу, но она не трогалась с места.
«Пусть выкричится, пусть успокоится». Но крик не только не утихал, он нарастал. Сантана нервно ходила по гостиной.
— Я не выйду к нему ни за что. Он сам должен прийти ко мне и извиниться, — молитвенно шептала она.
Чтобы не передумать, не двинуться с места, она вцепилась пальцами в обивку дивана и застыла в ожидании.
«Он обязательно придет, ведь он любит меня. И ему не к кому больше пойти».
Крик не утихал. Больше Сантана не могла терпеть. Она сорвалась с места, выбежала на террасу.
Брэндон сидел за столом, голова его лежала на столе. Уткнувшись лицом в шашечную доску, он громко плакал, точнее, Сантане показалось, что он плачет. Сердце матери не камень, и Сантана обняла мальчика за плечи.
Тот зло оттолкнул ее и, когда оторвал свое лицо от доски, Сантана ужаснулась — Брэндон не плакал, он смеялся. И этот сатанинский хохот, который показался ей криком отчаяния, чуть не остановил ее сердце.
— Брэндон... — обомлела Сантана.
А тот все так же смеясь, набросился на мать с кулаками. Он больно ударил ее в грудь, в плечо, пока Сантана не догадалась схватить его за руки. Брэндон кусался, пытался вырваться. Мать держала сына что было силы и пыталась уговорить.
Но на него уже не действовали ни угрозы, ни обещания, ни увещевания.
Брэндон кричал. Сантане казалось, что сам дьявол вселился в ее сына, и она в отчаянии перекрестила его.
Но Брэндон продолжал неистовствовать.
Сантана боялась отпустить его, опасаясь, что он навредит сам себе, расцарапает себе лицо, порвет одежду. Ей стало страшно, она впервые за долгое время пожалела, что Круза нет дома.
— Мальчик мой, что с тобой? — шептала она в самое ухо.
Брэндон поднял лицо и недоуменно уставился на мать. На мгновение в его глазах мелькнуло удивление, потом отчаяние, потом любовь. Сантана почувствовала, как горят глаза ее сына, увидела в них любовь и желание извиниться.
Но вдруг его взгляд снова стал отсутствующим и холодным, плотно сжатые губы раздвинулись и раздался леденящий душу хохот...
Наконец, в доме раздались торопливые шаги, и на террасу выбежал Круз. Лицо его было озабоченным, он уставился на жену и сына.
— Что случилось? — спросил он.
Брэндон не отреагировал на появление Круза, а Сантана только затрясла головой.
— Круз, может ты уймешь его? Может, тебя он послушается?
Круз подбежал к ним, под его ботинками хрустнули шашки. Он схватил Брэндона и усадил себе на колени.
— Брэндон, слышишь меня? — он всматривался в лицо вопящего мальчика.
Наконец, в глазах того блеснуло понимание.
— Круз? — расплылся Брэндон в улыбке и обнял его. Круз сидел, боясь пошевелиться, боясь испугать неустойчивое спокойствие, наступившее так внезапно.
Сантана с облегчением вздохнула. Наконец-то, крик утих. Она осторожно поднялась и обошла их, нагнулась над Брэндоном и погладила его по голове.
Мальчик тихо всхлипывал.
— Что такое со мной, мама? Я ничего не помню, — он запрокинул голову к ней.
— А тебе и не нужно помнить, — прошептала Сантана.
Круз непонимающе смотрел то на мальчика, то на жену.
— А что случилось? — спросил он. Сантана испуганно приложила палец к губам.
— Мама, а что было? — спросил и Брэндон.
По его глазам Сантана поняла, что он действительно ничего не помнит.
— Посиди, милый, посиди на коленях у Круза. Отдохни, расслабься, тебе станет легче.
— Ты сердишься на меня? — спросил Брэндон. — А кто разбросал шашки?
Его взгляд остановился на раздавленной фигурке.
— Это я, Брэндон, — поспешил с ответом Круз, — я нечаянно наступил.
Но Брэндон и не подумал сердиться. Он спрыгнул с колен Круза и принялся собирать шашки.
Сантана нагнулась к самому уху мужа и прошептала:
— Я начинаю бояться, сейчас с Брэндоном случилась жуткая истерика.
— Ну и что? — тоже шепотом ответил Круз. — Всякое бывает с детьми.
— Да. Но ты видишь его редко, а я знаю его прекрасно, такого с ним никогда не было. Он бросался на меня с кулаками, даже ударил меня несколько раз. А потом... Ты же сам слышал, как он кричал.
Круз с опаской покосился на мальчика.
— Да, этот крик привел меня в ужас. Я прямо-таки помчался на террасу, мне показалось, что на него напали дикие звери.
Круз тут же понял некоторую нетактичность такого сравнения. Сантану оно, кажется, задело за живое.
— Мне самой показалось, что Брэндон превратился в настоящего дикого зверька. Он кусался, царапался, посмотри, — Сантана протянула руки мужу.
— Да, тебе не повезло, — Круз гладил ее руки, пытаясь затереть царапины.
Мальчик, наконец-то, собрал шашки и принес их в пригоршне к столу. Круз осторожно пересыпал их на перевернутую шашечную доску-шкатулку и закрыл ее на крючок. Брэндон попытался улыбнуться.
— Мне очень жаль, мама, если я расстроил тебя.
— Ничего, сынок, иди поиграй в доме. Брэндон послушно пошел, и вскоре из гостиной послышался звук работающего телевизора.

ГЛАВА 5

Толстая девушка инспектора Ридли. Настоящий полицейский. Материя окрашивается кровью. Сердце матери не может довериться никому. Мистер Уокер превращается в миссис. Одно из самых невыносимых занятий.

К вечеру собрались гости. Столы накрыли в гостиной и столовой. Одноклассники Брэндона устроились в столовой, она была поменьше.
Сантана и Круз решили не мешать детям, предоставив их самим себе.
А взрослые, в основном, сослуживцы Круза, расселись в гостиной. Круз посадил Ридли возле себя по правую руку. Начальник управления улыбался, глядя на то, как молодой парень радовался тому, что сидит рядом с таким полицейским, как Круз.
Ридли ел, торопясь так, как будто кто-то мог у него отнять пищу. Круз положил ему руку на плечо и тихо сказал:
— Если ты будешь есть с такой скоростью, то мы долго не высидим.
Ридли спохватился и отложил нож с вилкой. А Сантана заботливо предложила помощнику своего мужа еще салата. Тот не отказался.
Начальник управления постучал по бокалу, привлекая к себе общее внимание. Когда разговоры утихли, он поднялся и предложил выпить за Круза. Довольно долго он расписывал достоинства инспектора полиции, славные дела, совершенные им. О последних неудачах он умолчал — сегодня был праздник Круза и вспоминать о плохом было ни к чему. Все дружно поддержали своего шефа и выпили за будущие успехи Круза Кастильо.
Круз, казалось, забыл обо всех своих неприятностях. Он приветливо смотрел на улыбчивые лица своих сослуживцев, понемногу цедил вино и негромко переговаривался с Ридли.
Он расспрашивал Ридли о том, как обстоят дела в управлении так, как будто покинул его месяц назад, а не один день. Ему казалось, что без него, без Круза Кастильо, дела в управлении замрут. Он постоянно припоминал какие-то детали, о которых был осведомлен только сам. Ридли согласно кивал головой, но потом не выдержал и предупредил своего шефа:
— Круз, если ты хочешь, чтобы я подавился, то можешь продолжать в том же духе. Забудь о делах, я прекрасно справлюсь на твоем месте.
— Это тебе только кажется, — сказал Круз, — ты будешь делать свою работу.
— Ладно, Круз, если у меня возникнут вопросы, я обязательно приду к тебе спросить совета.
— И естественно, не воспользуешься им, — съязвил Круз.
Сантана заметила, что разговор ее мужа и помощника инспектора приобретает нежелательный оборот, и решила вмешаться.
— Ридли, ты, наверное, самый красивый парень во всем управлении полиции?
Ридли расцвел в самодовольной улыбке.
— Конечно, если бы Круз был немного помоложе, тогда...
Но Сантана не дала ему договорить.
— У тебя, наверное, и девушка такая же красивая?
— А вот тут промашка, — вставил начальник управления, — я видел тебя с девушкой, Ридли, она, конечно, красивая, но очень уж толстая.
— Извините, сэр, но тогда я встречался с племянницей вашего заместителя.
Дверь в гостиную приотворилась и заглянул Брэндон. Он позвал Круза.
— Можно я покатаюсь с ребятами на велосипеде? — шепотом спросил мальчик.
Круз согласно кивнул.
— Конечно, только смотри, не упади.
— Я осторожно, ребята меня подстрахуют.
Довольный Брэндон выбежал на улицу. Вместе с приятелями он выкатил велосипед и первым вскочил на него. Брэндон проехал под самыми окнами гостиной, трезвоня в звоночек. Круз проводил его взглядом. Сантана тоже.
— Вот видишь, — сказал Круз, — все отлично. Он уже вспомнил, как ездить на велосипеде.
За окном слышались радостные возгласы ребят. Круз успокоился и вернулся к застольному разговору.
— Когда вы планируете провести следующую операцию, сэр? — обратился он к начальнику управления.
Тот многозначительно поднял вверх указательный палец.
— Круз, я боюсь назначать конкретные сроки, ведь кто-то предупреждает нелегалов, и я боюсь, что это кто-то из нас.
Присутствующие переглянулись.
— Нет, — спохватился начальник управления, — я не имею в виду кого-либо из сидящих за столом.
— А я-то уж было подумал... — вставил Ридли.
— Про тебя будет особый разговор. Так вот, я боюсь назначать конкретную дату. Но если хочешь, Круз, перед самым началом операции я позвоню тебе. Ну и что из того, что ты в отпуске. Ведь ты не откажешься принять участие в операции?
— Я заранее благодарен вам, сэр, — кивнул Круз, — мне не хотелось бы, чтобы кто-то делал за меня мою работу.
— Вот это настоящий полицейский, — воодушевился начальник управления, — вам всем следует брать с него пример. А то вы смотрите, как бы поменьше взять на себя. От этого и происходят неудачи. А Круз даже слишком честен.
Крики ребят за окном внезапно усилились и Круз вздрогнул. Он выглянул во двор, но крики доносились из-за угла дома. На дорожку выскочил испуганный одноклассник Брэндона. Увидев в окне Круза, он закричал:
— Ваш сын упал с велосипеда, он разбил лицо, много крови!
Круз, не дожидаясь продолжения, выскочил прямо в окно, Сантана бросилась к двери.
Брэндон лежал на белых бетонных плитках дорожки, возле него сгрудились ребята. Мальчик нервно вздрагивал, из-под щеки вытекала тонкая струйка крови.
Круз подхватил Брэндона на руки и понес в дом, голова мальчика беспомощно запрокинулась, широко открытые глаза смотрели невидящим взглядом в небо. Рана была небольшой, но кровь текла из нее обильно.
Ридли уже успел по телефону вызвать врача.
Круз и Сантана склонились над Брэндоном, а тот беззвучно шевелил губами, как будто пытался что-то сказать. Круз нагнулся, стараясь разобрать, что он хочет сказать, но ничего не мог понять. Отрывки фраз, ничего не значащие слова. «Прости...», «Не надо».
Сантана марлевым тампоном промокала кровь. Вскоре материя вся окрасилась, и женщине пришлось сменить тампон. Брэндон все вздрагивал, испуганные ребята стояли возле стены, начальник управления подошел к Крузу.
— Мы дождемся врача, чтобы знать, все ли в порядке и уйдем.
— Спасибо, — кивнул Круз.
Доктор, приехав, тут же отстранил от лежащего мальчика Круза и Сантану, наклонился и пощупал пульс.
— По-моему, вы зря так беспокоились, — беспечно сказал он, — рана не страшная. Во всей Америке мальчики падают с велосипеда, разбивают себе лоб и не стоит делать из этого большой трагедии.
Доктор достал из саквояжа баллончик с заморозкой, прикрыл рукой глаза Брэндона и несколько раз брызнул на рану. Потом потрогал кожу на лбу пальцем и спросил Брэндона, чувствует ли он прикосновение. Мальчик чуть слышно прошептал, что нет.
Тогда доктор маленькими хирургическими ножницами аккуратно обрезал края рваной раны...
Сантана зажмурилась.
Остановив кровотечение, доктор принялся накладывать на рану скобки.
Гости ушли. В доме остались только Круз, Сантана, доктор и Брэндон.
Доктор обратился к Сантане.
— Я думаю, не стоит придавать этому происшествию большого значения. Иначе мальчик может испугаться, потеряет уверенность в себе.
— Я старалась не подавать виду, — сказала Сантана.
— Ну и чудесно.
Круз чувствовал себя виноватым, ведь это была его идея купить новый велосипед. Сантана, поняв это, подошла к мужу.
— Не нужно укорять себя, Круз. Ведь ты не мог предвидеть такого поворота дел.
— Да, — вздохнул Круз, — но от чувства вины так легко не избавиться.
Доктор прервал его.
— Если хотите, я могу побыть еще с полчаса, но честно говоря, необходимости в этом не вижу.
Круз вопросительно посмотрел на Сантану.
— Да, вас, наверное, ждут другие больные, а мы сами присмотрим за сыном.
— Но завтра позвоните мне обязательно, — сказал доктор.
Брэндон долго не мог уснуть. Его лицо в синяках и в ссадинах болело. Он, лежа в постели, то и дело прикасался пальцами к скобкам, стягивающим кожу на лбу. Перед глазами плыла комната, и он часто моргал.
Сантана сидела возле постели сына, держа его за руку.
— Тебе уже лучше? — спросила она. Тот молча кивнул.
— В самом деле? Ты не утешай меня.
Брэндон слегка приоткрыл губы и почти неслышно произнес:
— Только немного кружится голова.
— Ты лежи, сынок, — Сантана встала, — я сейчас принесу тебе лекарство. Только лежи тихо и поменьше шевелись, а то скобки на шее разойдутся.
Брэндон легонько сжал руку матери.
— Хорошо, мама, я буду послушным.
Сантана вышла из комнаты и уже, стоя в коридоре, обернулась.
Брэндон лежал неподвижно, уставившись на пятно света, отбрасываемое светильником на потолок. Сантана спустилась в гостиную и принялась перебирать таблетки. Вдруг ей показалось, что наверху раздался какой-то шорох. Сантана прислушалась. Нет, тихо, наверное показалось. Но шорох тут же повторился. Недоброе предчувствие сжало сердце.
Она побежала по лестнице вверх, туда, где находилась спальня Брэндона. Но не успела она добежать до середины марша, как раздался страшный грохот и испуганный крик мальчика. Но тут же смолк.
Сантана в испуге застыла.
Круз выбежал на площадку.
— Где это?
Сантана молча указала на двери спальни Брэндона. Круз первым вошел в комнату. Брэндон лежал на ковре, уткнувшись лицом в пол, под светильником стоял стол, рядом лежал перевернутый стул.
Круз подхватил Брэндона. Тот испуганно прижимал ладони к лицу. Скобки на удивление все так же стягивали шов. Круз еле оторвал его ладони от лица.
— Что случилось, Брэндон, отвечай.
Но малыш молчал. Круз, испугавшись за ребенка, слегка потряс его.
Наконец, Брэндон открыл глаза, оглядел комнату. Его взгляд остановился на перевернутом стуле. Сантана стояла рядом, ее руки дрожали, губы нервно кривились.
— Что случилось, Брэндон? — повторил свой вопрос Круз.
Тот показал пальцем на стул и на потолок.
— Я хотел достать вот это.
Круз с удивлением смотрел на пятно света, мерцающего на потолке.
— Но это же луч света, Брэндон.
— Я хотел его достать, — ответил мальчик. Сантана, наконец-то справилась с испугом и схватила Брэндона на руки. Круз с неохотой отдал его жене.
— Брэндон, но зачем он тебе?
— Не знаю. Все получилось как-то само.
— Сколько раз я говорила тебе, что на стол лазить нельзя.
— Извини, мама, — прошептал Брэндон, — я сам не знаю, как это все получилось.
— Последнее время ты стал очень непослушным и видишь, что получается...
— Не надо, Сантана, — Круз положил руку на плечо жены, — все дети проходят через это. Они учатся на своих ошибках. Не надо, Брэндон уже и так достаточно наказан, посмотри, как у него разбито лицо, не нужно угрожать ему, лучше пожалей.
Сантана прижимала к себе мальчика.
— Бедный мой, — приговаривала она, гладя его по голове.
— Я уже столько раз пробовал, — прошептал Брэндон, — я много раз, когда никого не было рядом, ставил стул на стол и взбирался наверх. Но сейчас почему-то стул ушел из-под ног, и я упал.
Круз пристально посмотрел на Брэндона. Сантана подсказала ему.
— У него кружилась голова.
— Может, это сотрясение мозга, — предположил Круз, — но ведь доктор смотрел его.
— Брэндон, у тебя болит голова? — спросила Сантана.
— Нет, она кружится. Я почти не почувствовал боли, только испугался.
— Мы обязательно покажем тебя доктору.
— Сейчас не хочу, — заплакал Брэндон, — не хочу никаких докторов.
Он стал вырываться из рук Сантаны. Та еле удержала его.
Круз, заметив замешательство жены, вновь взял Брэндона на руки. Но тот продолжал вырываться. Он сильно уперся кулаками в плечи Круза, и мужчина почувствовал какую-то нереальную для восьмилетнего мальчика силу. Испугавшись, он отпустил его на пол. А Брэндон уже не мог остановиться. Он колотил Круза по ногам.
— Оставьте меня! Слышите, я не хочу никакого доктора!
Внезапно Брэндон успокоился и, не дожидаясь просьб, сам улегся в постель.
— Оставьте меня, — прошептал он тихо и повернулся спиной.
Круз и Сантана молча стояли, глядя на Брэндона. Тот еще поворочался, потом задышал спокойно.
— Уснул? — прошептала Сантана.
— Вроде, да, — Круз почесал в затылке, — это и в самом деле страшно. Теперь и я боюсь за него.
— Ну что ты, Круз, почему ты говоришь такие страшные слова. С ним все хорошо, ты же сам говорил, многие дети проходят через это — это переходный возраст и ребенок не выдерживает и срывает свою злость на окружающих, на нас.
— Но это так внезапно, — ответил Круз, — я хочу обязательно показать Брэндона врачу.
— Попробуй.
— Да, теперь у меня много свободного времени. Завтра я отвезу его в клинику.
— И я пойду с вами, — сказала Сантана.
— Может, не надо. Ты будешь волноваться. А от волнения ты не сможешь сказать доктору все, что нужно.
Сантана пристально посмотрела в глаза своему мужу.
— Это все-таки мой сын, Круз, не забывай.
— Но ведь я твой муж.
— Я знаю и всегда помню это, но ты же понимаешь, сердце матери не может довериться никому, даже если это самый близкий человек в мире.
Круз кивнул.
— Ты права, Сантана, мы поведем его к доктору вместе.
Сантана присела на край кровати. Брэндон спокойно спал, его губы беззвучно шевелились во сне. Женщина положила руку ему на лоб.
— Он такой горячий. По-моему, у него жар.
Круз присел на корточки у изголовья и приложился губами ко лбу Брэндона.
— Нет, тебе кажется. У тебя у самой холодные руки.
Он сжал ладонь Сантаны между своими руками и легонько потер их.
— Это у тебя от испуга, — пояснил Круз. Сантана приложила ладонь к щеке.
— В самом деле, никогда не думала, что от испуга могут так похолодеть руки.
— О, — воскликнул Круз, — да у тебя и нос совсем холодный.
Он потерся щекой о нос жены, та слабо улыбнулась.
Круз, Брэндон и Сантана стояли перед идеально белыми дверями с блестящей латунной табличкой «Доктор Уокер, невропатолог».
Сантана никак не решалась открыть дверь, Брэндон же был абсолютно безмятежен.
— Мне кажется, — прошептала Сантана, — что зайдя в этот кабинет, мы переступим какую-то грань.
— Нет, Сантана, что ты. Успокойся, все будет хорошо. Мы узнаем, что наши опасения беспочвенны. Ведь правда, Брэндон, ты же совсем здоров?
Мальчик улыбнулся.
— Мне снова будут зашивать лоб?
— Нет, это совсем другой доктор, он не делает больно. Он только заглянет тебе в голову и все узнает, что там у тебя творится.
Брэндон поморщился.
— А через что он туда заглянет?
— А вот увидишь, он присоединит к тебе всякие проводки, и на экране увидит, что там у тебя.
Это объяснение явно Брэндону понравилось.
— Этот доктор хороший?
Круз пожал плечами.
— Наверное, доктор хороший, сейчас посмотрим. Он открыл дверь. За столом доктора сидела женщина.
— А где мистер Уокер? — нерешительно спросил Круз.
Женщина поднялась им навстречу.
— Я миссис Уокер. Вам нужен невропатолог?
Круг растерянно улыбнулся, Сантана смутилась.
Брэндон, не заботясь о приличиях, сказал:
— А мы думали, что вы мужчина.
Невропатолог приветливо улыбнулась мальчику.
— Многие так думают. Но тебе же все равно, кто тебя будет смотреть.
— Конечно, — Брэндон выпустил руку Сантаны и подошел к столу.
— Присаживайся, — предложила доктор Уокер. Брэндон оглянулся на мать.
— Извините, — сказала доктор, — но я бы хотела поговорить с вашим сыном одна. Ты не против? Как тебя зовут?
— Брэндон.
— Отлично, ты отпускаешь своих маму и папу?
Брэндон состроил абсолютно серьезное выражение лица, подражая тому, как говорят взрослые.
— Круз не мой отец, но он лучше всех в мире.
— Ну так ты их отпустишь?
Брэндон задумался, ему не хотелось оставаться одному с незнакомой женщиной, но он боялся показаться трусливым в глазах Круза. Поэтому он милостиво разрешил Сантане и Крузу выйти.
Круз остановился в дверях.
— Это не займет много времени?
— Нет, через четверть часа я сама позову вас. Подождите, пожалуйста, в приемной.
Круз закрыл за собой дверь, и они с Сантаной сели на широкий кожаный диван.
Приемная была довольно уютной. Прямо напротив дивана на стене висело живописное полотно, выполненное в манере сороковых годов под реализм. Круз долго рассматривал пейзаж.
— Сантана, этот пейзаж мне кажется безжизненным. Такое впечатление, что художник рисовал его по памяти.
— Не знаю, — пожала плечами Сантана, — я как-то не задумывалась над этим.
— Сразу видно, когда картина нарисована с натуры, а когда человек писал ее в мастерской. Писать с натуры — это говорить правду, а по памяти — обманывать.
— Что ты такое говоришь, Круз? Я не могу тебя понять.
— Я говорю о том, что спроси меня сейчас, волнуюсь ли я о Брэндоне, и я наговорю много глупостей, я не смогу связно высказать свои мысли. Но когда ребенку делается плохо, то я веду себя соответственно, может быть решительнее тех людей, которые умеют говорить складно.
Сантана положила свою руку на колено Круза.
— Я думаю, мы еще будем с тобой счастливы.
— Конечно, вот только Брэндон перерастет этот ужасный возраст и у тебя появится помощник.
Сантана попыталась улыбнуться.
— Он такой же помощник, как и ты. Не нужно преувеличивать. Я прекрасно справлюсь с хозяйством сама.
Круз потянулся за ярким в глянцевой обложке журналом, лежащим на столе. Он бегло просмотрел заголовки, но ни один из них его не заинтересовал. Так и не раскрыв журнал, он отложил его в сторону.
— Ты что, — спросила Сантана, — не знаешь, чем себя занять?
— Да, я беспокоюсь и поэтому хочется что-нибудь делать. Это одно из самых невыносимых занятий — сидеть в бездействии, когда с твоими близкими что-нибудь происходит.
Круз посмотрел на часы.
— Сколько он уже там? — спросила Сантана.
— Минут десять. Скоро мы все узнаем, и ты успокоишься.
Сантана нахмурилась.
— Круз, никогда не нужно говорить заранее, это плохая примета.
Дверь кабинета приоткрылась и доктор Уокер позвала Круза и Сантану.
— Прошу вас заходите, я должна вам кое-что сказать.
Круз и Сантана переглянулись. По лицу доктора невозможно было понять, каковы результаты ее исследований.
— Ну что же, заходите, — улыбнулась невропатолог и от этой улыбки растаяла напряженность, пропало отчуждение, возникшее между ними.
Круз, пропустив Сантану вперед, вошел в кабинет. Брэндон сидел на стуле, рассматривая игрушку — большую, дюймов в пять в высоту, фигурку солдата. Фигурка была раскрашена, все нашивки четко прорисованы. Брэндон пробовал пальцем острие штыка на карабине.
— Брэндон, — обратилась невропатолог к мальчику, — а теперь пришла твоя очередь посидеть одному. Ты не против?
Брэндон посмотрел на Сантану. Она кивнула ему.
— Хорошо, я подожду вас. Можно я возьму с собой солдата?
Невропатолог довела Брэндона до дивана в холле, усадила и вернулась в кабинет.
— Ну что? — с нетерпением спросила Сантана, — вы что-нибудь обнаружили?
Доктор Уокер покачала головой.
— Я в какой-то мере могу вас утешить, рентген нормальный, энцефалограмма тоже в норме, сканирование дало нормальный результат.
— Так в чем же дело? — спросила Сантана. — Вас что-нибудь насторожило?
— Да, потому что я чувствую, поведение у мальчика какое-то странное.
— В чем это заключается? — спросил Круз.
— Но вы, наверное, сами это чувствуете. Хотя, честно сказать, я в недоумении, ведь с неврологической точки зрения ваш мальчик абсолютно здоров. Это я вам могу сказать с полной ответственностью. Конечно, у нас здесь нет такого мощного оборудования, как в специализированных клиниках, но не думаю, что углубленное исследование даст другие результаты.
— Я не знаю, — сказал Круз, — но, может быть, когда мальчик был в летнем лагере, он подцепил какой-нибудь вирус? Там было много приезжих, к тому же из разных стран и, возможно, кто-то из них был болен неизвестной в наших краях болезнью?
— Возможно, — сказал доктор, — такое тоже случается. Но я не терапевт, я невропатолог и поэтому повторяю, с неврологической точки зрения мальчик здоров.
Сантане не хотелось уходить. Ей казалось, еще несколько вопросов, и она узнает у невропатолога что-то важное, о чем еще никто не подозревает. Ведь несколько фраз, сказанных в разное время, могут сложиться в новую мысль.
— Вы собираетесь продолжить исследование? — спросила доктор.
Круз посмотрел на жену.
— Не знаю. Есть ли в этом необходимость. Но ведь вы сами сказали — поведение у мальчика какое-то странное.
— Да, и вряд ли это зависит от характера. Скорее всего, у него очень рассеянное внимание. Как он учится в школе?
Сантана замялась.
— Вообще-то, он учился отлично. Но последнее время у него нервные срывы, мы говорили вам о них.
— Да, и Брэндон мне рассказал о них. Самое странное, — добавила невропатолог, — он говорит о себе словно о другом человеке, словно существует два мальчика. Один хороший, который сидел рядом со мной, и второй. Обычно дети никогда не говорят о себе с осуждением. А ваш ребенок порицал собственные поступки.
— Да, я знаю, — сказал Круз, — иногда дети выдумывают себе двойника, на которого сваливают все свои провинности. Вы думаете, у Брэндона этот случай?
— Нет, я прекрасно знаю несколько таких случаев. Но тут совершенно иное. Ему не нужно оправдание, он является сторонним наблюдателем. Может, вам и в самом деле следует провести более детальное исследование. Но это я говорю вам не как специалист, а руководствуясь чисто житейским опытом.
— Ну что ж, доктор Уокер, — сказал Круз вставая, — я думаю, Брэндон уже заждался нас. Может, вы хотели бы поговорить наедине с моей женой?
— Нет, что вы, у нас не должно быть секретов друг от друга. Если вы вновь обеспокоитесь состоянием вашего сына, я постараюсь вам помочь. Конечно, если это будет в моих силах.
Круз и Сантана вышли из кабинета. Доктор Уокер махнула рукой Брэндону, тот ответил приветливой улыбкой и пожеланием счастливо прожить день.
— Кто тебя научил такому прощанию? — поинтересовался Круз.
— Я как-то видел в одном фильме.
— Это хорошее пожелание, — согласился Круз, — говори его почаще.

ГЛАВА 7

Черная штора на застекленной двери. Болезнь только для мальчиков. Ненужные иллюзии. Беззаботные золотые рыбки. Тонкая брошюрка со страшным словом «смерть». Круз решается на борьбу. Отвечает приемная доктора Хайвера. Механизм наследственности.

Круз Кастильо и Сантана находились в холле центра ребенка. Брэндон сидел на коленях у Круза. И тот рассказывал ему о своей службе в полиции.
— Это не легкая работа. Брэндон. Иногда приходится очень тяжело. Ведь когда издалека смотришь на человека, то можешь представлять его врагом, преступником. А когда столкнешься с ним лицом к лицу, то видишь — это такой же человек, как и ты.
Брэндон хоть и не все разбирал из того, что говорил Круз, согласно кивал головой.
К ним подошла сестра милосердия.
— Мистер и миссис Кастильо, — обратилась она к ним.
Сантана подняла голову.
— Да, вы можете сказать нам что-нибудь конкретное?
— Доктор Денисон ожидает вас.
Круз растерянно посмотрел на Брэндона.
— Ну-ка, малыш, — позвала его сестра милосердия, — пойдем покормим с тобой золотых рыбок.
Радостный Брэндон вприпрыжку побежал впереди сестры милосердия. А Круз и Сантана вошли в кабинет доктора Денисона.
— Прошу вас, садитесь, — предложил врач и закрыл большую застекленную дверь. Немного поколебавшись, он опустил на нее черную штору.
Круз и Сантана устроились напротив письменного стола и в напряжении ожидали, что же скажет им доктор Денисон. Круз нервно постукивал пальцами по подлокотнику стула. Сантана положила свою ладонь на его руку.
Круз выпрямился и пригладил свои жесткие волосы...
Прямо напротив того места, где они сидели, Круз увидел метроном.
Его никелированный стержень качался из стороны в сторону, отбивая неумолимый такт времени.
Круз как завороженный следил за движением грузика на стержне. Если приподнять грузик вверх, то метроном будет отбивать такт медленнее, если опустить вниз, то начнет стучать часто-часто, также как стучит сейчас его сердце.
«Неужели в душе не найдется такого грузика, который можно поднять выше, и на душе станет спокойнее? Время почти замрет, начнет течь медленно-медленно. А может, наоборот, нужно чтобы оно спешило и все неприятности и несчастья остались позади? И вновь наступило спокойствие и счастье».
Доктор подошел к письменному столу и остановил стержень метронома.
— Этот шум нам ни к чему, — пояснил он и спрятал инструмент в черный бархатный футляр.
— Итак... — вздохнул доктор Денисон и замолчал.
— Только говорите, пожалуйста, без обиняков и откровенно, — попросил Круз.
Он нервничал и поэтому сильно жестикулировал. Сантана же, наоборот, замерла. Она внимательно смотрела на доктора, ожидая его слов.
А тому тяжело было начать разговор.
— На свете существуют всякие болезни, — сказал он наконец, — те, которые часто встречаются, человечество давно научилось лечить. Существуют всяческие сыворотки, препараты, разработаны курсы лечения...
А у вашего сына болезнь очень редкая. Существуют целые группы редких болезней, которыми болеют немногие дети.
— Что это за болезни? — резко спросил Круз и подался вперед, как будто бы, если он узнает ее название, сможет что-то изменить.
— У Брэндона болезнь относится к группе очень редких. Это лейкодистрофия или, как принято среди медиков сокращенно называть ее, ЛД.
— Поясните, пожалуйста, — абсолютно бесцветным голосом попросила Сантана.
— Это наследственная болезнь в возрасте от пяти до десяти лет. Девочки ею не болеют.
— В чем это заключается? — уже без всякой надежды в голосе спросила женщина.
— Суть болезни в обмене веществ. И нарушение обмена оказывает пагубное воздействие на мозг.
— Но существует же какой-то метод лечения, если для болезни уже придумано название?
Доктор ушел от ответа.
— Болезнь прогрессирует очень быстро...
— Но лечение все же существует? — Круз даже привстал со стула.
— Я очень сожалею, но конец неизбежен, — наконец сумел выдавить из себя доктор Денисон.
— Неизбежен? — переспросил Круз.
— Да, мальчики умирают обычно через полгода после проявления первых симптомов заболевания.
На глазах Сантаны навернулись слезы. Она не собиралась их вытирать. Крупные слезинки катились по ее щекам. Она сидела замерев, словно превратилась в изваяние.
В кабинете воцарилось молчание. Доктор откашлялся.
— И что, не бывает исключений? — спросил Круз.
— Я очень сожалею, но на сегодняшний день лечения не существует.
— Доктор, вы не ошиблись, может диагноз не такой? — с надеждой в голосе спросила Сантана.
— У Брэндона есть все явные признаки этого заболевания. Во-первых, у него ненормальный уровень жиров в организме, — принялся объяснять доктор.
Его голос теперь звучал уверенно, он вновь стал не человеком, сочувствующим несчастным родителям, а профессионалом. Лишь только прозвучали название болезни, специальные медицинские термины, он обрел уверенность в себе и хотя не мог сказать ничего утешительного, не мог подать даже малейшей надежды, все равно объяснял принцип развития болезни. Как будто это могло облегчить страдания Брендона и залечить душевную муку Круза и Сантаны.
— Суть в том, что у Брендона слишком много длинноцепных насыщенных жиров.
Круз вытер вспотевший лоб.
— Доктор Денисон, вы говорите длинноцепные насыщенные жиры, они что, нарушают работу мозга?
— Да, — кивнул доктор, — понимаете ли, сами по себе эти жиры в организме не опасны. У здоровых людей существуют ферменты, которые расщепляют их на более короткие цепочки. Но у пораженных болезнью ЛД эти ферменты отсутствуют. И каким-то образом, до сих пор нам еще не понятным, эти длинноцепные насыщенные жиры разжижают белое вещество мозга.
— Разжижают белое вещество мозга... — растерянно повторила Сантана, — доктор Денисон, вы бы не могли объяснить поконкретнее?
— Дело в том, миссис Кастильо, — ответил ей врач, — мы еще не до конца понимаем протекание болезни.
— Но ведь хоть что-то известно о болезни, — вставил Круз.
— Вы знаете, что такое миелин? — неожиданно спросил доктор Денисон.
Круз пожал плечами.
— Так вот, миелин — это жировое вещество, которое изолирует нервы мозга. Это тоже самое, что изоляция на электропроводах. И без этой изоляции нервы не могут передавать импульсы. Их команды не доходят до нервных окончаний. Вот почему у Брэндона пропадает слух. Это тоже самое, что короткое замыкание в электрических системах. Все части сами по себе исправны, но между ними отсутствует связь. А длинноцепные жиры разрушают миелин, изоляция исчезает, нарушается работа мозга, нарушаются функции организма.
Доктор Денисон вновь замолчал. Он сам не понимал, зачем он так подробно рассказывает родителям о механизме болезни. Ведь это ничего не меняет.
— Но ведь где-то же ведутся разработки по борьбе с этим недугом? Может, в других городах или странах кто-нибудь нашел решение?
— Мы готовы поехать куда угодно, — сказал Круз, — лишь бы спасти Брэндона.
Доктор Денисон развел руками.
— Дело в том, что эту болезнь пять лет назад еще не диагностировали. Все смертельные случаи пытались объяснить другими недугами. Так что я очень сожалею, но мы не в состоянии ничем помочь. Если бы несчастье приключилось лет через пять, может найдется к тому времени какой-то метод лечения. Но на сегодня мы бессильны.
— Но этого не может быть! — выкрикнула Сантана.
— Нам придется согласиться с этой данностью, — сказал доктор Денисон, — я говорю с вами так откровенно, потому что не хочу поселять в ваших душах ненужных иллюзий. Лучше знать все сразу.
— Нет, — Сантана качнулась на стуле, — я не могу в это поверить. Должны существовать какие-то методы. Может быть, в других центрах, других институтах.
— Нет, — покачал головой доктор Денисон, — наш центр как раз ведущий в стране по исследованиям этого типа болезней.
— И что, вы не достигли никаких результатов? — спросил Круз.
— Мы ведем исследования уже пять лет. Первый случай болезни ЛД был диагностирован именно в нашем центре. Многое сделано, но еще больше предстоит сделать.
— Так что, значит нет никакого лечения? — воскликнула Сантана.
— Я бы с удовольствием заронил в ваши сердца хоть крупицу надежды, но не могу идти против своей совести. Единственным утешением вам может послужить, что болезнь вашего сына поможет другим детям в будущем.
— Вы должны что-нибудь сделать! — крикнул Круз.
— Понимаете, мистер Кастильо, в подобных ситуациях мы стараемся вести себя творчески, находить нетривиальные решения, но этот случай в самом деле безнадежен. Я не хочу обманывать ни себя, ни вас. Единственное, что мы можем сделать, это исследовать болезнь вашего сына, чтобы на его опыте потом помочь другим детям.
Когда Круз и Сантана вышли из кабинета доктора Денисона, у них не осталось никакой надежды. Они в какой-то мере даже успели смириться с мыслью, что Брэндон обречен. Сантана плакала, Круз поддерживал ее под руку.
Они шли по длинному коридору мимо дверей кабинетов с фамилиями врачей. В конце коридор расширялся, переходя в холл.
Там посередине, возле бассейна стоял Брэндон. Он показывал сестре милосердия на одну из рыбок, и сестра отсыпала ему в ладошку корм из небольшой металлической баночки. Брэндон сыпал корм рыбкам, а они жадно ловили его ртами.
Заслышав шаги, Брэндон обернулся.
Сантана не выдержала и закрыла лицо руками.
Круз собрал всю свою волю и улыбнулся мальчику. Брэндон улыбнулся ему в ответ. Когда Сантана отняла ладони от лица, глаза ее были сухими, лишь немного раскрасневшимися.
Брэндон, словно почувствовав, что творится на душе у матери, подбежал к ней. Сантана присела, и мальчик обнял ее за шею.
— Мама, не нужно плакать.
Сантана всхлипнула. Брэндон еще сильнее обнял ее и уткнулся носом в плечо.
— Мама, мне так жалко тебя.
Сантана не выдержала и заплакала навзрыд, всхлипнул и Брэндон.
Круз, чтобы состояние матери не передалось сыну, подхватил Брэндона на руки и подошел к бассейну.
Но рыбки уже не интересовали мальчика, он, обернувшись, смотрел на мать, которая сидела на корточках и плакала.
— Мама, — негромко позвал Брэндон. Сантана подняла голову.
— Когда мы приедем домой, ты почитаешь мне сказку?
— Конечно, дорогой.
— Только читай, пожалуйста, громко, — попросил заранее мальчик, — чтобы я мог ее расслышать.
— Обязательно, дорогой, я почитаю тебе твою самую любимую сказку о братце Кролике и братце Лисе.
— Да, — кивнул Брэндон, — именно эту. Я люблю, когда ты ее читаешь, я готов ее слушать сто раз.
— Круз, опусти меня на пол, пожалуйста, — попросил мальчик.
Брэндон вновь обнял мать.
— Поехали домой, — сказал Круз.
И они все вместе двинулись к выходу. Сестра милосердия проводила их взглядом полным сострадания.
А в бассейне все также беззаботно плавали золотые рыбки, медленно шевеля плавниками. Они ловили остатки корма, высыпанные на поверхность...
Из приемной Сантана позвонила на автовокзал и узнала, что до отправления автобуса у них еще есть четыре часа.
Круз попросил жену погулять с Брэндоном в парке, а сам снова поднялся в кабинет доктора Денисона.
— Доктор, у вас в центре есть литература по этой болезни?
— Да, у нас большая библиотека и там можно отыскать материалы.
— Я могу с ними ознакомиться?
— Пожалуйста. Сьюзен проводит вас.
Он вызвал сестру, и та отвела Круза в читальный зал библиотеки центра. Она быстро нашла нужную брошюру, отпечатанную на ксероксе.
— Это все, что у нас есть, если не считать специальных исследований, но они еще не подготовлены. Есть несколько публикаций в научных журналах.
— Составьте, пожалуйста, мне их список, — попросил Круз, — пока я почитаю эту.
Он развернул перед собой тонкую брошюрку, она начиналась списком детей больных ЛД, которые прошли через этот центр ребенка. Строчки текста поплыли перед глазами Круза, он выхватывал взглядом только отдельные слова: гиперактивность, уход в себя, потеря слуха, слепота, смерть, мутизм, постепенное нарушение походки, потеря зрения, потеря слуха и вновь смерть. Все пятнадцать случаев и после каждого стояло это ужасное слово — смерть.
Сердце Круза сжалось, надежды не было никакой. Он уже представлял себе все, что стоит за этими страшными словами. Он видел, как Брэндон будет постепенно умирать, а он, Круз, ничего не сможет сделать для него. Это самое ужасное — ощущать свою беспомощность.
И ничто — ни связи, ни деньги, ни желание помочь не могут спасти Брэндона. Он обречен.
Да, доктор Денисон говорил правду. Брэндона невозможно спасти.
Но Круз противился этим мыслям.
В человеке всегда последней умирает надежда, и Круз заставил себя поверить, что Брэндона можно спасти.
Он всегда говорил на службе, что нет невыполнимых заданий, нужно иметь только желание. И хотя медицина — это не служба в полиции, Круз понимал, все решает устремленность к цели.
Он поднялся из-за стола и подошел к медсестре.
— Пожалуйста, — попросил он, — если можно, сделайте мне копию этой брошюры.
Девушка с пониманием кивнула.
— Я сделаю все, о чем вы меня просили, мистер Кастильо. Я думаю, вам сейчас лучше побыть с женой и сыном, а через час я найду вас и все отдам вам.
— Спасибо...
Круз вышел из библиотеки.
Пока они ехали в Санта-Барбару, Сантана держала себя в руках, лишь слезы катились по ее щекам. А Брэндон, не подозревая о своей участи, мирно дремал.
Круз понимал, с этого дня его жизнь круто изменилась. Он не может теперь себе позволить расслабиться ни на минуту. Вся ответственность лежит на нем, хотя что он может сделать? Найти лучших специалистов? Конечно, можно попытаться, но изучив список литературы, Круз понял, что доктор Денисон говорил правду — Лос-анджелесский центр ребенка — единственное место в мире, где занимались изучением лейкодистрофии.
Теперь он уже не видел пейзажей за окном, не замечал проносившихся мимо автобусов, машин. Его мысль лихорадочно работала.
Круз поставил перед собой задачу спасти Брэндона и должен был выполнить ее во что бы то ни стало.
Но с чего начать? За что взяться? Чем можно помочь смертельно больному мальчику?
Круз умел обращаться с пистолетом, с наручниками, с полицейской рацией, с машиной. Но он не был врачом, он не имел ни малейшего представления о том, как протекают болезни, все его познания в химии ограничивались школьной программой.
Но Круз с удивлением отметил, что даже та крупица знаний, которые сохранились в его памяти, внезапно приобрели ясность. Перед его внутренним взором проносились длинные цепочки органических молекул, химические символы. В памяти всплыло все, когда-нибудь прочитанное о работе мозга, о биохимии. Он представил себе нерв, окутанный жировой оболочкой. Он видел, как эта изоляция разрушается, изъеденная длинноцепными жирами.
— Ведь должно быть спасение, — шептал Круз, — все это можно остановить.
«Нужно найти способ, как проникнуть в процессы, вмешаться в них. Ведь это так просто, мы уже знаем, какая молекула разрушает изолирующую оболочку. Нужно только убрать эти жиры из организма Брэндона. Все просто, но как это сделать? Ведь я не могу вмешаться в процесс, который не вижу, который происходит на микроуровне. Но ведь кто-то же должен это сделать. Врачам легко рассуждать о том, что смерть одного ребенка, поспособствует спасению другого. Но Брэндон-то у нас с Сантаной один. Мы не можем позволить ему умереть, мы никогда не простим себе этого...»
За окном автобуса сгущались сумерки, в салоне вспыхнул синеватый приглушенный свет. Пассажиры немного оживились, до Санта-Барбары оставалось совсем недалеко.
В темноте ночи флуоресцентно вспыхивали белые гребни волн океана. Сквозь рокот двигателя можно было услышать шум прибоя.
«Я не имею права на промедление.
Ведь доктор Денисон сказал, что у нас есть всего лишь полгода, а мы с Сантаной должны успеть раньше...»
Брэндон мирно посапывал на плече у Круза, и мужчина обнял мальчика.
Несколько дней Круз Кастильо провел в полном замешательстве. Он не знал, с чего начать. Он обзвонил всех своих знакомых, кто имел какое-нибудь отношение к медицине, и всех умолял найти доктора, который смог бы вылечить Брэндона от лейкодистрофии. Но даже те медики, которые находились среди его знакомых, никогда не слышали о такой болезни. И Круз было уже совсем отчаялся. Он на всякий случай оставил всем врачам, к которым обращался, свой телефон и теперь сидел, не отходя от аппарата.
Но телефон молчал: ни единого звонка за полдня.
Круз сидел на диване, обхватив голову руками, и мерно раскачивался. Сантана боялась обратиться к нему.
А Брэндон как будто бы ничего не подозревал о своей болезни. Он временами забывал, что почти полностью потерял слух и продолжал так же весело бегать по дому, громко хохотать и приставать к матери с просьбами. Та старалась ему ни в чем не отказывать, и Брэндон, казалось, почувствовал эту слабинку Сантаны. Он стал просить то, о чем бы никогда раньше не попросил мать, и та безропотно выполняла все его просьбы.
Круз вздрогнул, когда раздался звонок, и тут же схватил трубку.
— Круз Кастильо слушает.
— Это говорит Ридли.
— А, это ты, — Круз тяжело вздохнул, — что-нибудь случилось в управлении?
— Да нет, Круз, все в порядке, я бы не стал тебя беспокоить по пустякам, но по-моему, кое-что сдвинулось с Брэндоном, по-моему, я нашел выход.
Круз тут же оживился.
— Ридли, говори скорее, я не могу ждать!
— Так вот, слушай. Ты знаешь судмедэксперта, — и Ридли назвал какое-то длинное имя.
Круз напряженно копался в своей памяти, наконец вспомнил, что года два назад обращался к этому специалисту из Сан-Франциско. Нужно было поставить необычный эксперимент, и этот врач помог.
— Да, Ридли, я помню этого специалиста. Что ты хочешь сказать?
— Нет, Круз, специалист здесь ни при чем. Но я позвонил ему, и он мне сказал, что есть один врач, который занимается чем-то очень похожим.
— Кто он? Говори!
— Сейчас, записывай, я дам тебе его телефон.
И Круз записал телефон Центра диетологии в Сан-Франциско.
— Как ты говоришь, имя этого врача?
— Доктор Хайвер, — повторил Ридли, — Людвиг Хайвер.
— Хорошо, спасибо тебе, я никогда не забуду этой услуги.
— Да что ты, Круз, не стоит благодарности, я буду рад, если вашему малышу пригодится моя помощь.
Круз тут же нажал пальцами на рычаг аппарата и набрал номер в Сан-Франциско.
К телефону долго никто не подходил. Наконец, на другом конце провода отозвался высокий женский голос.
— Приемная доктора Хайвера. Вас слушают.
Круз внезапно растерялся, он не знал с чего начать.
— Я вас слушаю, — повторила медсестра.
— Мне нужно срочно поговорить с доктором Хайвером.
— Он сейчас занят.
— Мне нужно очень срочно поговорить с ним!
— По какому вопросу? — голос немного смягчился, и Круз понял, что сможет сейчас уговорить медсестру связать его с доктором Хайвером.
— У меня очень болен ребенок. Ему восемь лет и дело не терпит отлагательства.
Сестра немного помолчала.
— Подождите, я попытаюсь для вас что-нибудь сделать.
Она отложила трубку, и Круз услышал в наушнике легкие шаги, звук открываемой двери. Затем раздались невнятные голоса: мужской и женский. Мужчина был явно недоволен, а женщина пыталась его уговорить.
В душе у Круза Кастильо похолодело. Он боялся, что трубку вновь поднимет женщина и скажет, что ничего не смогла для него сделать.
Но вскоре раздались тяжелые шаркающие шаги. Круз молил бога, чтобы это оказался сам доктор Хайвер.
Наконец, он услышал, как трубку берут в руки, раздалось покашливание и густой бас произнес:
— Доктор Людвиг Хайвер вас слушает.
На этот раз Круз уже успел приготовить первую фразу.
— Доктор Хайвер, мой сын болен лейкодистрофией.
— Когда был поставлен диагноз?
— Три дня тому назад.
— Кто поставил его?
— Доктор Денисон из центра ребенка в Лос-Анджелесе.
— Хороший специалист, — тут же ответил доктор Хайвер, — я ему полностью доверяю.
— Но он говорил нам, что эта болезнь неизлечима.
— В принципе да, — немного помолчав ответил доктор Хайвер, — но мы сейчас проводим исследования, у нас есть группа детей, больных этим недугом. И если вы дадите согласие, мы можем включить вашего сына в группу. Сколько ему лет?
— Восемь, — тут же ответил Круз Кастильо.
— Когда вы сможете приехать?
— Мы выезжаем тотчас же.
— Но я не даю вам никаких гарантий и скорее всего, болезнь не поддастся лечению.
— Но ведь это наш единственный шанс, доктор Хайвер, поэтому я и согласился.
— Я предупрежу, и вас тотчас же по приезде направят ко мне.
Круз даже не успел поблагодарить врача, как тот повесил трубку.
Сантана, стоявшая во время разговора возле телефона в напряженном молчании, тут же спросила:
— Ну как, он согласен?
Круз вздохнул.
— Да, он согласился, но говорит, что никаких гарантий быть не может.
Сантана прикрыла лицо руками, отвернулась и заплакала. Круз видел, как подрагивают ее плечи, он тут же поднялся и обнял жену.
— Сантана, не нужно расстраиваться, ведь у нас еще есть шанс, пока еще ничего не потеряно.
— Но ты же сам слышал, доктора утверждают, что болезнь неизлечима. Я начинаю отчаиваться.
— Не стоит, Сантана, мы еще поборемся за Брэндона, ведь невозможно поверить, чтобы Бог послал ему такие страшные испытания.
— Круз, я все время теперь укоряю себя, мне кажется, это наказание за мои грехи.
— Ну что ты, Сантана, ведь невозможно наказывать детей за грехи родителей.
— Я знаю, но когда я была в храме, мне показалось...
— Не нужно сейчас об этом думать, Сантана, я знаю, тебе там было плохо и ты потеряла сознание.
— Но у меня до сих пор перед глазами стоит скульптура девы Марии с ребенком на руках. Я потеряла сознание, когда увидела, как ее заливает ярко-красный свет витражей.
— Сантана, не время сейчас вспоминать и рассуждать. Мы должны собираться и действовать. Мы едем в Сан-Франциско, сейчас же.
Сантана нашла силы справиться с собой и со своими чувствами. Она бросилась паковать чемоданы. В спешке она никак не могла сообразить, что следует с собой брать и в растерянности стояла над раскрытым чемоданом, держа в руках ночную сорочку.
Брэндон подбежал к матери и протянул ей плюшевого медвежонка.
— Мама, мы обязательно возьмем его с собой. Ему без меня будет скучно.
Сантана попыталась улыбнуться и взяла в руки игрушку. Она прижала ее к груди, как живую, и слезы вновь показались в ее глазах.
Центр диетологии в Сан-Франциско был прекрасно оборудован. Огромное здание на окраине города утопало в зелени, детский корпус стоял в отдалении от основного.
Круз и Сантана шли по тенистой аллее, и Круз Кастильо с ужасом заметил, что Брэндон ступает как-то неуверенно, то и дело спотыкаясь о стыки плит в дорожке.
Он наклонился к мальчику и прошептал ему на ухо:
— Брэндон, следи как ты идешь.
— А что, я все время смотрю на ноги, но они почему-то сами цепляются. Они меня не слушаются.
У Круза похолодело сердце. Сантана тоже сообразила, в чем дело.
— Хочешь, я возьму тебя на руки? — предложил Круз.
— Нет, я сам.
Брэндон немного зло вырвал свою маленькую ладонь из руки Круза и побежал по дорожке. Но лишь только он отбежал ярдов на двадцать, как споткнулся и упал. Мальчик заплакал, Сантана присела возле него на корточки и принялась гладить по голове. Мальчик плакал и мелко вздрагивал.
Круз подхватил его на руки, и они заспешили к детскому корпусу центра диетологии.
В приемной их встретила медицинская сестра и тут же провела в кабинет доктора Хайвера.
Это был пожилой седовласый мужчина в наброшенном на плечи белом халате, из-под которого виднелись черный строгий костюм и шелковая бабочка. Он больше напоминал дирижера оркестра, чем врача.
Он предложил Крузу и Сантане присесть, попросил медицинскую сестру занять чем-нибудь Брэндона. И та увела мальчика в холл, где принялась показывать ему попугайчиков, которые весело перепархивали с ветки на ветку в огромном вольере.
Доктор Хайвер внимательно посмотрел сначала на Круза, потом на Сантану. Он понимал смятение родителей, понимал, что они ожидают от него чуда. Но он не был волшебником, он был всего лишь врачом, который сам толком не знал, как подступиться к болезни.
Всего лишь месяц назад доктор сформировал группу, с которой он проводил исследования. Он прекрасно понимал, что на теперешнем этапе развития медицинской науки, этот недуг неизлечим и все его пациенты обречены.
Но как врач он не мог упустить возможность изучить болезнь в процессе ее развития, а как человек он не хотел смириться с таким диагнозом. Он каждый день видел этих детей и готов был сделать все, чтобы они поправились.
Доктор ждал всего, ждал, что женщина начнет умолять его, хватать за руки, предлагать все, что имеет, лишь бы только спасли сына. Но лицо Сантаны оставалось каменным, она не могла выдавить из себя ни слова.
Круз казался спокойным, он уже успел прочитать в глазах доктора искреннее и неподдельное желание помочь. И это его немного успокоило, руки перестали дрожать, а голос приобрел уверенность.
— Доктор Хайвер, я прекрасно понимаю, какая задача перед вами стоит. И знаю все, что вы мне можете сказать наперед. Меня интересуют лишь некоторые детали.
— Я с удовольствием отвечу на ваши вопросы и мы вместе решим, целесообразно ли включать вашего сына в мою группу.
— Я успел прочитать по дороге в Сан-Франциско брошюру, выпущенную вашим центром и посвященную исследованиям в этой области. Но мне непонятны несколько вещей, доктор Хайвер.
— Задавайте вопросы, я постараюсь ответить как можно более доходчиво.
— В вашей работе, доктор Хайвер, написано, что в рацион больных лейкодистрофией не должны входить ни оливковое масло, ни шпинат, ни рапсовое масло, ни льняное. Вы даже исключаете кукурузное.
— Все правильно, мистер Кастильо, это основной постулат моих исследований.
— Но я не понимаю, ведь все остальные люди преспокойно употребляют в пищу все эти продукты, а нашему сыну они вредны. Как они могут размягчать оболочку мозга?
— Это абсолютно естественно, ведь все из перечисленных вами жиров относятся к группе длинноцепных. А поскольку в организме мальчика отсутствуют ферменты, с помощью которых расщепляются эти жиры, то уровень их содержания находится выше нормы. И как следствие — размягчение изоляционной оболочки нервов.
Доктор Хайвер замолчал, пытаясь определить, понял его мужчина или нет. Круз согласно кивнул головой.
— Теперь мне кое-что становится понятным. Я уже начинаю осознавать механизм болезни.
— Но я хочу уточнить, — сказал доктор Хайвер, — существовать без этих жиров организм человека тоже не в состоянии. Они нужны для создания новых клеток.
— Но как решить эту проблему, — возразил ему Круз, — они вредны и в тоже время без них не может существовать организм человека.
— Вот в этом-то вся и проблема, — вздохнул доктор Хайвер, — мы должны найти оптимальное сочетание. Я занимаюсь диетологией и основная проблема моих исследований в том, чтобы составить уравновешенный сбалансированный рацион, то есть всего должно быть столько, сколько необходимо организму. Лишнего мы не можем себе позволить, это приведет к разрушению мозга.
— И у вас есть положительные результаты? — с надеждой в голосе спросила Сантана.
Доктор Хайвер с сожалением покачал головой.
— Мы еще не набрали достаточного количества информации, чтобы делать какие-то выводы. Но наработки уже есть. И если положиться на теорию, то в принципе мы этот вопрос разрешим. Но как это сделать практически, мы пока еще не знаем, — доктор Хайвер развел руками.
— Если я правильно вас понял, доктор Хайвер, то вы предлагаете довести до минимума введение длинноцепных жиров в организм Брэндона?
Доктор Хайвер кивнул.
— Но ведь тогда возникает еще одна проблема? — осторожно спросил Круз Кастильо, — ведь какой-то ущерб организму мальчика уже нанесен, миелиновая изоляция нарушена.
— С этим придется смириться, — доктор Хайвер откинулся на спинку стула. — Нанесенный ущерб мы не сможем восстановить, даже если результаты исследований будут положительными.
— Но это ужасно! — чуть ли не выкрикнула Сантана.
Доктор Хайвер отвел взгляд в сторону.
— Я предупреждал вас по телефону, мистер Кастильо, чтобы вы не возлагали очень больших надежд на наш эксперимент. Я думаю, вы сразу должны принять во внимание и смириться с тем, что вылечить Брэндона мы не сможем. Даже вряд ли удастся спасти ему жизнь, но вы должны принять во внимание, что проведенные исследования помогут мне накопить необходимый материал, и он послужит основой для разработки метода борьбы с лейкодистрофией. Через несколько лет мы сможем создать вполне эффективный способ борьбы с этим недугом.
Круз и Сантана переглянулись. Во взгляде женщины было столько мольбы, что Круз даже не сразу смог произнести.
— Ну что, мы согласимся включить Брэндона в экспериментальную группу?
— А что нам остается делать? — одними губами произнесла женщина.
— Мы согласны, — твердо сказал Круз.
— Ну что ж, господа, — доктор Хайвер поднялся из-за стола, — раз вы согласились — отлично. Я сейчас распоряжусь, чтобы подготовили место в клинике.
Круз и Сантана собрались уже уходить, но доктор Хайвер остановил их.
— Если вы не против, то я распоряжусь, чтобы провели генетическую экспертизу вашей жены, ведь я уже ознакомился с документами и знаю, что вы, мистер Кастильо, не являетесь отцом ребенка. К тому же, болезнь передается только по женской линии.
— Я думаю, это излишне, — возразил Круз, — я и моя жена вряд ли решимся завести ребенка после того, что случилось с Брэндоном.
— Я говорю не о том, — возразил доктор Хайвер, — ведь у вас, миссис Кастильо, есть родственницы, и мы должны предупредить их о возможном несчастье. К тому же, эти данные необходимы для моих исследований.
— Извините, доктор Хейвер, — сказал Круз, — вы утверждаете, болезнь передается только по материнской линии? Я знал, что эта болезнь врожденная, но...
Доктор Хайвер перебил Круза Кастильо.
— Да, это не система комбинации генов и возможно в вашем роду, миссис Кастильо, уже были подобные случаи.
Сантана задумалась.
— Нет, ни о чем таком я не слышала.
— Но может вашим предкам везло и наследственные качества передавались только по мужской линии, хотя, возможно, в случае смерти детей диагноз был поставлен совершенно другой. Ведь только два года назад эту болезнь научились диагностировать и большинство медиков даже не осведомлены о ее существовании.
— Доктор Хайвер, — Сантана говорила очень тихо, — так в этом моя вина?
— Если говорить с медицинской точки зрения, то причина болезни сына кроется в вас, миссис Кастильо. Но говорить о чьей-то вине совершенно невозможно, ведь вы не знали, что болезнь заложена в ваших генах. Поэтому не укоряйте себя.
— Но ведь если Брэндон получил болезнь в наследство от меня, значит она кроется и в моем организме. Так почему же вместе с генами я не получила и саму болезнь?
Сантана пыталась разобраться в очень сложном механизме передачи наследственной болезни. Доктор Хайвер пытался как можно более доходчиво объяснить женщине как получилось, что ее сын болен, а она нет.
— Понимаете, миссис Кастильо, это как лотерея. Может быть, не совсем удачное сравнение в данном случае, но при каждом зачатии мать имеет равные шансы передать своему сыну набор хромосом, в котором заложена информация о болезни, или же ребенку передадутся отцовские качества. Скорее всего, вашим предкам везло и никогда женские хромосомы не определяли конституцию их организма.

ГЛАВА 9

Тонкие руки и отрешенный взгляд. Из последних сил. Несколько шагов заплетающихся ножек. Звонок незнакомого машиниста. Медведь дождался своего друга. Наука жертвовать собой. От отчаяния к надежде — и обратно...

Круза и Сантану не допускали встречаться с мальчиком. Они лишь изредка видели его издалека, когда доктор Лисицки приводил их в парк исследовательского центра и разрешал посмотреть на ребенка, прогуливавшегося вместе с сестрой милосердия.
Но в последние дни он категорически запретил им появляться в центре.
Сантану мучили сомнения — все ли ладно с сыном? Круз как мог пытался ее утешать, но его душу тоже грызли сомнения.
Наконец, он не выдержал и пришел к доктору Лисицки.
Тот сидел у себя в кабинете, просматривая истории болезней.
— Я понимаю ваше замешательство, — вместо приветствия сказал доктор. — Но поймите и вы меня. Мне тоже нелегко. Я настолько же озабочен происходящим как и вы. Но я профессионал и не могу позволить себе отдаваться чувствам, эмоции — это не для меня.
— Я хочу узнать, как идут дела у Брэндона.
— Мне особенно нечем вас утешить. На завтра назначен расширенный консилиум. Мы собрали многих специалистов в вопросах подавления иммунной системы, которые имею хоть какое-то отношение к подобным заболеваниям.
— Консилиум? — недоуменно переспросил Круз. — Брэндону придется предстать перед множеством людей?
— Да, — кивнул доктор Лисицки, — и мне нужно для этого ваше согласие.
— Ну что ж, мы согласны на все, лишь бы это пошло на пользу нашему сыну.
— Тут скорее, идет речь не о пользе, — заметил доктор Лисицки, — а о том, чтобы как можно больше врачей узнало об этом заболевании и, чтобы мы смогли суммировать весь накопленный опыт.
— Хорошо, я согласен, — повторил Круз.
— Значит, тогда завтра утром я вас жду. Вы тоже будете присутствовать на этом консилиуме. Только прошу вас, не поддавайтесь эмоциям. Ребенок не должен волноваться, он и без того будет возбужден.
— Ну что ж, я думаю, наше присутствие его немного успокоит.
— Я очень благодарен вам, — сказал доктор Лисицки, прощаясь с Крузом Кастильо.
Утром следующего дня Круз и Сантана ожидали появления Брэндона в холле исследовательского центра.
Большие двухстворчатые металлические двери распахнулись, и Круз вздрогнул. Сестра милосердия выкатила инвалидную коляску, на которой сидел Брэндон.
Круз еле узнал его: его голова была коротко острижена, взгляд грустный и отрешенный.
Сантана сжала плечо мужа.
Худые прозрачные руки Брэндона покоились на коленях. Мальчик отыскал взглядом мать, но на его лице не отразилось никаких чувств.
Сантана бросилась к нему и тот еле заметно вяло улыбнулся.
— Брэндон, мальчик мой! — мать опустилась перед ним на колени.
— Миссис Кастильо, — к ней подошел доктор Лисицки, — нас уже ждут.
Сестра милосердия покатила коляску, а Круз и Сантана вместе с доктором Лисицки проследовали в зал заседаний.
На них сразу же обрушился гул голосов. Огромная аудитория была заполнена людьми в белых халатах. Это были в основном молодые медики и, казалось, их мало занимает проблема болезни. Но когда они увидели ребенка, их голоса мгновенно смолкли.
Коляску с Брэндоном установили на подиуме, к кафедре подошел доктор Лисицки и предупредительно поднял руку.
Сантана и Круз устроились сбоку у прохода, на специально поставленных для них стульях.
Торец зала занимал большой экран, на который проецировалось изображение Брэндона. Крузу было невыносимо больно смотреть на изможденное лицо мальчика.
— Итак, дамы и господа, — обратился доктор Лисицки к аудитории. — Я хочу вам представить Брэндона, — он не глядя указал рукой на мальчика, сидевшего в инвалидной коляске. — Этот молодой человек болен лейкодистрофией, — по залу прошел еле слышный гул. — Я надеюсь, — продолжал доктор Лисицки, — что наша встреча будет продуктивной и полезной. Ну что ж, Брэндон, ты согласен нам помочь? — он обратился к мальчику.
Тот еле заметно кивнул. На лице доктора Лисицки появилась еле заметная приторная улыбка. Он опустился на корточки перед мальчиком и протянул к нему руки.
— Ну что ж, малыш, иди ко мне на руки.
Брэндон неуверенно слез с коляски и опустил босые ступни на холодный подиум. Доктор Лисицки подхватил его на руки и прошел к кафедре.
— Ох, какой ты большой стал, — сказал доктор Лисицки, усаживая Брэндона на стол, застланный простыней. — Посиди, малыш, тут, чтобы все тебя хорошо рассмотрели.
Брэндон безучастно кивнул и принялся рассматривать пальцы своих босых ног. Все присутствующие медики уставились на больного ребенка. На экране появилось огромное изображение доктора Лисицки, и Круза покоробило несоответствие измученного лица ребенка и холеного лица доктора. А тот продолжал:
— После постановки диагноза у Брэндона были отмечены некоторые изменения в функциях мозга, значительно понижен слух. Вначале он проходил курс лечения диетой, но она положительных результатов не дала. После того как родители осознали всю бессмысленность этого метода, они обратились в наш институт, где мы применили активную химиотерапию для подавления иммунной системы. У вас перед глазами побочные явления, я думаю, вы все видите сами.
На экране появилось крупное изображение лица Брэндона. Его глаза с расширенными зрачками с мольбой смотрели в зал.
Круз не выдержал и отвел свой взгляд в сторону. Сантана едва сдерживалась, чтобы не зарыдать.
А доктор Лисицки продолжал говорить таким же спокойным и холодным голосом, словно речь шла не о живом человеке, а о какой-нибудь неодушевленном предмете.
— В настоящее время имеются нарушения в работе передней доли головного мозга.
Брэндон попытался что-то сказать, его голос звучал натужно и невозможно было разобрать слов.
Доктор прервал свою речь, подошел к мальчику, нагнулся и переспросил:
— Ты хочешь что-то сказать, малыш?
В зале царила полная тишина, было слышно, как поскрипывают сиденья.
Мальчик говорил очень медленно, по слогам:
— По-че-му здесь все э-ти лю-ди?
Доктор улыбнулся и облизнул губы.
— Все эти люди — врачи, они пришли сюда, чтобы понять, как помочь другим мальчикам, больным той же самой болезнью, что и ты.
— А разве есть и другие мальчики, у которых такая же бо-бо? — спросил Брэндон.
— Есть, маленький, — ответил ему доктор. — К сожалению есть.
Он отошел к экрану и задумался.
— Как вы все заметили, теперь у него есть нарушения и в речи. Он с трудом проговаривает слова, хотя еще неделю назад он говорил довольно легко. Брэндон, — доктор обратился к мальчику.
Тот внимательно посмотрел на врача.
— Я хочу, чтобы ты немножко прошелся по залу.
Мальчик испуганно посмотрел на мать. Та кивнула ему. Брэндон протянул руки, но самостоятельно подняться не мог. Доктор Лисицки помог ему.
— Давай сюда свои руки, — сказал он.
Брэндон послушно взялся за холодные ладони врача и сделал первый неуверенный шаг.
— Я помогу тебе, — тихо произнес доктор Лисицки и пятясь спиной двинулся по подиуму.
Мальчик шел, держась за него, с трудом переставляя ноги. Он думал над каждым шагом, но было заметно — ноги не слушаются его. Казалось, что пол все время ускользает из-под ног ребенка, и он не может уверенно ступать.
— Ну что ж, малыш, иди, иди, — приговаривал доктор Лисицки.
Он повернулся к залу.
— Как вы все видите, сейчас у ребенка значительно нарушена походка, а до поступления в наш центр нарушения были незначительными. Нарушения прогрессируют и, как вы все видите и понимаете, вскоре его ожидает паралич. Иди, Брэндон, иди, — обратился доктор к застывшему мальчику.
Тот отрицательно покачал головой.
— В чем дело? — изумился врач.
— Я пой-ду, — по слогам проговорил Брэндон, — но только если вы не будете так говорить.
Улыбка тотчас же исчезла с лица доктора Лисицки. Он сделался серьезным и опустился перед мальчиком на корточки.
— Извини, Брэндон, — ласково произнес он, — давай я тебя отнесу на стол и ты немножко посидишь.
— Нет, я сам, — упрямо сказал Брэндон.
Сантана была готова сорваться со своего места, подхватить Брэндона и выбежать с ним из зала, но Круз удержал ее.
Брэндон, преодолевая недуг, сам, без посторонней поддержки, сделал несколько неуверенных шагов по направлению к столу.
Доктор Лисицки хотел помочь ему, но тот отстранил его руку.
— Я сам, — проговорил мальчик.
Аудитория с замиранием следила за тем, как ребенок борется со своим бессилием. Наконец, Брэндон сумел добраться до стола, вцепился в его край обеими руками и замер, тяжело дыша.
Сантана не выдержала, подбежала к сыну, подхватила его на руки и остановилась, глядя на Круза.
— Если можно, мы покинем зал, доктор Лисицки, — громко сказал Круз.
— Да-да, пожалуйста, сестра вас проводит.
Сантана и Круз быстро вышли из аудитории. Брэндон дрожал от напряжения. Было видно, что он истратил почти весь запас своих сил. Сантана гладила его по коротко остриженной голове и приговаривала:
— Боже, что с тобой?
— Мама, я люблю тебя, — прошептал мальчик и опустил свою голову на плечо матери.
Круз сообразил, что они оставили в зале инвалидную коляску. Сестра милосердия взяла Сантану за локоть.
— Миссис Кастильо, — пройдемте в палату, Брэндона нужно одеть.
Сантана только сейчас ощутила, какой холодный Брэндон. Она принялась дуть на его озябшие пальцы.
После расширенного консилиума доктор Лисицки вновь встретился с Крузом. Они сидели в кабинете врача, и доктор уверенно объяснял сложившуюся ситуацию.
— Мы сделали, в принципе, все что было в наших силах. Сделали все то, на что способны, применили новейшие методы, использовали все, чем располагает медицина на сегодняшний день. Но как видите, результат не очень утешительный.
— Да, — кивнул Круз.
— Мы, конечно, смогли приостановить ход болезни, но я думаю, что это временно и поэтому, как я вас уже предупреждал, готовиться нужно к худшему.
— Да, я это понял, — прошептал Круз.
— Но отчаиваться ни в коем случае нельзя. Мы сделаем все что можем, все, на что способна наша медицина. Ведь вы понимаете, что ваш ребенок не единственный и поэтому мы будем искать средства, которые смогут победить эту болезнь.
— Да, я понимаю.
Крузу совсем не хотелось разговаривать с доктором Лисицки. Ему было очень тяжело слышать то, что доктор расписался в своем бессилии.
— Скажите, а вы уверены, что больше ничем нельзя помочь моему ребенку?
Доктор сжал виски ладонями.
— Знаете, мистер Кастильо, я понимаю, что вам это слышать очень тяжело, но пока никто не в состоянии остановить ход болезни, никто не может победить ее. Мы просто можем немного замедлить, затормозить процесс. Это единственное, и мы это сделаем.
— Понятно, — Круз поднялся. — Доктор Лисицки, скажите мне честно...
— Я и до этого был абсолютно честен с вами.
— Я не о том. Признайтесь, есть смысл оставлять Брэндона в вашем институте?
— Если речь идет о спасении его жизни — нет, — покачал головой доктор.
— А что вы можете посоветовать?
— Я с вами абсолютно откровенен: советовать нечего, мы перед этой болезнью бессильны.
— Тогда мы заберем ребенка и попытаемся спасти его сами.
— Что ж, это ваше право, мистер Кастильо. Каждый пытается бороться до конца, и я хочу верить, что у вас что-нибудь получится. И если возникнут проблемы, обращайтесь ко мне.
— Спасибо, доктор. Круз вышел из кабинета.
Через день после приезда в Санта-Барбару в доме Кастильо раздался телефонный звонок.
Круз поднял трубку. Он услышал незнакомый мужской голос.
— Я бы хотел поговорить с мистером Кастильо.
— Я вас слушаю.
— Я узнал о болезни вашего ребенка и хотел бы вам помочь.
— Вы врач? — с надеждой в голосе спросил Круз.
— Нет, — заспешил с ответом незнакомец, — я машинист.
— Машинист? — переспросил Круз, не понимая, в чем дело. — Но как вы собираетесь помочь нашему ребенку?
— Дело в том, что у меня самого сын болен лейкодистрофией.
— Давно?
— Это у меня уже второй сын. Первый умер, и поэтому я прекрасно понимаю ваше состояние. Мы с женой организовали фонд, собрали родителей детей больных лейкодистрофией. Наш фонд финансирует исследования этой болезни, мы проводим семинары, поддерживаем родителей, стараемся помочь детям. Ведь мальчики болеют этой болезнью не только в Америке, но и в Европе, в Японии, в Австралии. Наш фонд действует во всем мире, но центр находится у нас в Америке.
— Ваш фонд существует давно?
— Нет, недавно, мы с женой организовали его после смерти первого сына.
— Я вам сочувствую, — не найдя что сказать, произнес Круз.
— Спасибо. Я бы хотел пригласить вас на одно из наших заседаний, оно состоится вскоре и думаю, оно будет вам полезно.
— Мы с женой с удовольствием примем ваше приглашение. Кто-нибудь один из нас обязательно приедет.
— Было бы желательно увидеть вас двоих, — сказал незнакомец, — ведь я думаю, тяготы падают в одинаковой мере и на вас, и на вашу жену.
— Да, конечно.
— Скажите, мистер Кастильо, это у вас единственный ребенок?
— Да.
— Вы, наверное, уже обращались и в Центр ребенка и в Институт исследования иммунных систем человека?
— Конечно, — сказал Круз Кастильо, — мы побывали везде, где только можно.
— И конечно же, никаких положительных результатов? Я взял телефон у доктора Лисицки. На мой взгляд, химиотерапия — единственный способ, способный приостановить болезнь.
— Неужели вы не верите в возможность полного выздоровления? — спросил Круз.
— К сожалению, мне пришлось убедиться в бессмысленности всех остальных методов. Ведь мой первый сын умер, а состояние второго на сегодняшний день критическое.
— Мне очень жаль.
— Кстати, я забыл представиться, — сказал незнакомец, — меня зовут Луис Смит.
— Очень приятно, — ответил Круз, — думаю, мы с вами скоро встретимся.
— Я послал вам официальное приглашение на встречу, но все-таки решил позвонить. Ведь это разные вещи — официальная бумага и живой разговор с человеком.
— Спасибо, мистер Смит.
Круз положил трубку.
— Кто это? — спросила Сантана.
— По-моему, у Брэндона появился еще один шанс.
— Неужели? — Сантана с надеждой схватила руку Круза. — Это врач?
— Нет, но оказывается, существует общественный комитет, фонд родителей детей больных лейкодистрофией. Они финансируют исследования и проводят семинары, и мистер Смит послал нам приглашение.
— Откуда он о нас узнал?
— Доктор Лисицки дал ему наш телефон.
— Ты думаешь, нам стоит поехать на встречу? Ведь Брэндон останется один, а я боюсь оставлять его на попечение сиделки.
— Если хочешь, Сантана, оставайся, а я должен поехать.
Женщина задумалась.
— Нет, Круз, мы поедем вместе. Тем более, завтра приедет Мария и Брэндона можно будет оставить на нее.
— Как он сейчас? — спросил Круз.
— Он обнял своего медведя и уснул.
Круз поднялся на второй этаж, приоткрыл дверь и долго смотрел на спящего ребенка.
Сантана не очень хотела ехать на конференцию, куда их с мужем пригласили. Она не очень верила во все эти конференции и к тому же ей очень не хотелось оставлять Брэндона одного. Но Мария уговорила Сантану поехать.
— Возможно, что-нибудь полезное ты там узнаешь, чему-то научишься. Возможно, вам что-то подскажут, — уговаривала Мария.
— Да нет, я не верю во все эти конференции, не верю во все эти разговоры, — отвечала Сантана.
— Но почему же? Надо ехать. Круз, ты должен убедить Сантану, что надо ехать, а за Брэндоном я посмотрю. Не волнуйтесь, я буду к нему относиться как к своему родному сыну, так что можете ехать смело.
— Спасибо тебе, Мария, за заботу и за поддержку, — Круз положил руку на плечо кузины.
— Поезжайте, я думаю, это для вас необходимо. Сантана еще немного поколебалась, но в конце концов решительно кивнула головой:
— Хорошо, если вы вдвоем убеждены, что ехать надо, то я согласна.
— Конечно поедем, дорогая, — Круз обнял за плечи Сантану, — думаю, хоть что-нибудь полезное мы оттуда вынесем. Нельзя просто так сидеть сложа руки.
— Да, конечно, я понимаю тебя, Круз, надо действовать, поэтому я согласна.
Сборы были очень недолгими, и утром следующего дня Сантана и Круз уже были на конференции, которую проводил фонд, состоящий из родителей детей, больных лейкодистрофией.
Фонд арендовал большой зал, в фойе на длинных столах были расставлены диетические блюда, приготовленные без вредных компонентов. Родители расхаживали между этих столов, рассматривали блюда, делились рецептами их приготовления.
Сантана записывала в блокнот рецепты, хотя не верила в то, что ребенка можно спасти, пользуясь какой бы там ни было диетой. Круз присматривался к лицам родителей. Они все были в чем-то похожи, у всех было одно и то же горе.
— У нас один ребенок умер, а один еще жив, — поделился с Крузом своим горем один из участников.
— И чем вы лечили своих детей?
— Мы перепробовали все — скорбно опустив голову говорил мужчина, примерно такого же возраста, что и Круз.
— И что?
— Как видите, никакой помощи. А сейчас у нас остался только один сын, и мы очень переживаем.
— И у нас один ребенок, и он сейчас себя плохо чувствует.
Мужчина развел руками.
— Я обращался в самые лучшие клиники Соединенных Штатов, дважды ездил в Европу, но все бессмысленно. Правда, были небольшие улучшения, едва заметные. Мы с женой обрадовались, но потом...
— Да, я понимаю, — Круз положил свою руку на плечо мужчины. — У нас с женой такое же горе.
Ведущий конференции пригласил родителей в зал. Все не торопясь покинули огромный вестибюль и уселись в зале.
На сцене стоял длинный стол, за которым сидели самые важные приглашенные лица. В зале было несколько врачей.
Все присутствующие смолкли, когда к микрофону вышел председатель фонда.
— Мы приветствуем всех собравшихся. Я и моя жена такие же как вы все. Нас объединяет общее горе. Сейчас, я думаю, мы должны отбросить весь тот самообман и взглянуть беде в глаза. Мы все здесь в равных условиях, и мы все должны, как можем, помогать друг другу. Только тогда от этих встреч будет польза, — говорил председатель фонда.
Многие опустили головы, женщины поднесли к глазам носовые платки и промокнули слезы. Действительно, в этом зале не было ни одного человека, которого не коснулась страшная беда.
— Мы благодарим всех родителей, которые сделали щедрые пожертвования в наш фонд. Мы искренне им благодарны. Мы используем эти деньги для проведения экспериментов. Для того, чтобы добиться положительных результатов.
Мужчина развернул папку и принялся читать фамилии родителей, называя кто и какую сумму пожертвовал фонду.
— Пятьсот долларов, двести пятьдесят долларов, доктор такой-то пожертвовал в фонд тысячу долларов, муж и жена Джонсоны пожертвовали тысячу долларов...
Список был довольно длинным. Все присутствующие переглядывались друг с другом, слышались тихие разговоры.
— Да, мой муж не притрагивается ко мне уже целый год, — жаловалась женщина.
— Я понимаю, — отвечала ей другая, — это очень тяжело. Наш ребенок умер, и муж после этого оставил меня. И теперь я со вторым сыном. Но врачи говорят, что он будет жить, что болезнь его не коснулась.
— Да, вам очень повезло, — женщины вздыхали.
А ведущий конференции продолжал зачитывать фамилии, называть суммы. Наконец, список закончился и ведущий громко сказал:
— Еще я хочу вам сообщить, что двадцать шесть человек прислали рецепты закусок, в которых почти или совсем не содержатся жиры, вредные при лейкодистрофии. Действительно, мы все должны поддерживать друг друга, делиться рецептами.
Сантана не выдержала. Она вскочила со своего места.
— Извините, — громко выкрикнула она ведущему конференции.
Мужчина настороженно посмотрел на Сантану через весь зал.
— Да, я вас слушаю, миссис.
— Я хочу сказать, что вот сейчас вы зачитываете о том, что люди присылают рецепты, пытаетесь убедить, что это может принести хоть какую-то пользу. Но я вам хочу сказать, что наш ребенок, мой сын Брэндон уже перепробовал всевозможные виды диет, но у него только еще больше поднялся уровень жиров в крови.
— Эта женщина правильно говорит, — вскочила еще одна немолодая пара, сидящая в середине зала. — Нашему ребенку тоже не помогает никакая диета.
Выступающий насторожился.
— Насколько я вас понимаю, и если я думаю неправильно, пожалуйста, поправьте, — громко сказала Сантана, — но мне кажется, не стоит тратить все эти деньги, которые люди жертвуют в наш фонд на то, чтобы публиковать кулинарную книгу. Мне кажется, стоит вообще разобраться со всеми этими диетами.
— Правильно! Правильно! — послышались голоса из разных концов зала.
Несколько женщин вскочили со своих мест.
— Мы согласны с этой миссис, и нашим детям диеты не помогают, хотя врачи убеждали, что моему ребенку будет лучше, — выкрикнула на весь зал полная темнокожая женщина.
— Нет-нет, дамы и господа, разбираться здесь, собственно, нечего, — громко сказал в микрофон председатель фонда. — Мы здесь так не работаем, — он махнул сжатым кулаком, — у нас несколько другие методы и не надо спорить, не надо сеять панику.
Круз не выдержал и тоже вскочил со своего места.
— Понимаете, может быть, нам стоит открыть дискуссию по поводу вреда всех диет? — громко и взволнованно говорил Круз. — У нашего ребенка поднялся уровень жиров в крови, и я вижу, что наша семья не единственная, а фонд пытается навязать все эти диеты, которые не приносят никакой пользы. Сейчас я вижу, что таких семей пять, а может мы попросим присутствующих поднять руки, и тогда мы узнаем, у кого в семье происходит то же, что и у нас, — Круз посмотрел на председателя фонда.
Тот опустил голову, весь подобрался, явно не ожидая, что в зале начнутся споры и недовольство той политикой, которую проводит фонд.
— Поймите, — наставительно, как учитель перед детьми, заговорил председатель, — мы с вами не ученые, и мы не можем истолковывать результаты. Так что, давайте прекратим прения. Наше дело — пользоваться рекомендациями, обмениваться опытом, который имеем.
— Но я не понимаю, что произойдет плохого, если мы просто посчитаем семьи и будем знать, у кого в семье диета не принесла пользу, — громко выкрикнул Круз.
По залу прошел ропот одобрения. Председатель фонда сжал микрофон.
— Дамы и господа, мне кажется, дискуссии неуместны.
— Но скажите, скажите, — не успокаивался Круз, — почему мы не можем посчитать количество семей?
— Вы знаете, для того, чтобы врачи могли закончить эксперимент, мы не должны нарушать его правила, мы все должны неукоснительно выполнять условия. И только тогда мы будем знать результат, — как школьный учитель объяснял собравшимся политику фонда его председатель. — Всякий клинический эксперимент должен быть очень четким. Он не имеет ни малейшего права отклоняться от предписаний, он должен быть выполнен до конца. И только таким способом ученые получают необходимую информацию, только так они могут прийти к определенным выводам. А если мы все сейчас начнем спорить, прекратим использовать диету, то к чему мы тогда придем? Каждый будет заниматься своим делом у себя дома, информация будет отсутствовать и тогда все наши усилия окажутся тщетными.
Председатель смотрел в зал, ожидая поддержки и одобрения. Действительно, кто-то одобрительно выкрикнул, кто-то хлопнул, но большинство из присутствующих вело себя настороженно и не спешило высказывать согласие с тем, что говорил председатель.
Сантана вновь вскочила со своего места.
— Послушайте, я... — она замешкалась, как бы подбирая слова и потом продолжила твердым громким голосом. — Почему получается так, что наши дети служат медицине, служат каким-то экспериментам? А я-то дура, всегда была убеждена, что медицина должна служить моему ребенку, что медицина должна помогать мне в этой страшной беде.
Председатель фонда неловко отошел от микрофона. Он немного виновато улыбнулся, но глаза зло сверкнули. Он уже явно пожалел о том, что пригласил эту пару на конференцию.
— Я думаю, нам стоит вернуться к повестке дня.
— Но почему? — громко выкрикнула Сантана, — почему мы должны заниматься какими-то странными вопросами в то время, когда рушатся наши семьи, когда распадаются браки, когда умирают наши дети? Почему, ответьте мне? — она осмотрелась по сторонам, как бы надеясь, что кто-то встанет и сможет ей объяснить, что здесь происходит и почему здесь говорят совсем не о том, зачем она приехала сюда. — Я думаю, мы должны делиться своими радостями и горестями, мы должны говорить о детях. А здесь никто не говорит о наших ребятах, никто, — Сантана укоризненно смотрела в глаза председателю фонда.
— Если больше никто не желает сказать, то тогда сейчас перед нами выступит гость нашей конференции доктор Чак. Он расскажет о том, как работает слюно-отсасывающий аппарат. Я думаю, это будет очень интересная лекция. Так что, доктор Чак, пожалуйста, к микрофону, — председатель фонда занял свое место в центре стола, а к микрофону подошел пожилой врач.
Сантана и Круз переглянулись. Круз пожал плечами: дескать, а что я могу сделать и вообще я не понимаю, что здесь происходит.
— Я тоже не понимаю, — Сантана тряхнула головой, ее темные волосы рассыпались по плечам. — Мне кажется, Круз, мы должны уйти отсюда, здесь нам делать нечего.
— Да, дорогая, я это тоже понял. Они, не обращая внимания на шушукающихся соседей, покинули зал.

ГЛАВА 11

Мышки начинают говорить по-английски. Научную конференцию собирает полицейский. Снова машинист тепловоза. Мальчишки гоняют в футбол. Миссис Джойс смотрит фотографии Брэндона и соглашается. В доме полно людей. Приятно совершать хорошие поступки.

Вечером Круз открыл дверь на балкон и увидел Сантану, которая, сидя в кресле-качалке смотрела в звездное небо.
— Что, Круз? — по шагам узнала мужа Сантана.
— Я хочу тебя обрадовать.
— Обрадуй.
— Завтра к утру твои польские мышки будут говорить по-английски.
— Что, будет готов перевод?
— Да, мне пообещали.
— Это хорошо, спасибо, Круз.
— А знаешь, — так же глядя в звездное небо говорила Сантана, — я эту статью нашла совершенно случайно и с таким же успехом я могла ее пропустить, могла не заметить.
Круз подошел к ней и опустился рядом на колени.
— Эту статью написал польский биохимик, который, я в этом абсолютно уверен, не знает и понятия не имеет о существовании страшной болезни — лейкодистрофии. Я думаю, он так же не знает о существовании нашего Брэндона, не знает о том, как он страдает, не знает как страдаем мы и еще многие-многие люди. Ты права, Сантана, вполне возможно, ему даже не приходило это в голову. Он занимался какой-то узкой областью. Эта статья подтолкнула нас, — сказал Круз, — она открыла дверь в какую-то иную область.
— Да, я с тобой согласна и думаю, что будут новые подсказки, новые открытия.
— Конечно будут, — сказал мужчина.
— Только все дело в том, что у нас с тобой, Круз, очень мало времени и его уже почти нет.
— Не надо об этом, Сантана, не думай, иначе мы просто не сможем работать, не сможем действовать.
— Мне хотелось бы не думать, но мысли сами приходят, и все эти мысли совсем не утешительные.
— Не надо, — Круз взял руки Сантаны и принялся гладить ладони, — ты совсем замерзла, здесь очень холодно, пойдем в комнату.
— Нет, Круз, я еще хочу немного посидеть, посмотреть на звезды.
— Как хочешь, я пойду спущусь в гостиную и буду читать.
— Да, я скоро приду.
Круз тихо прикрыл дверь, но потом обернулся и увидел, как Сантана сидит в кресле-качалке, молитвенно сложив перед собой руки.
«Боже мой, как я хочу ей помочь! Как я хочу помочь Брэндону! Неужели ничего не выйдет? Нет, надо бороться, надо идти до конца!» — Круз заспешил в гостиную.
А Сантана еще долго сидела на веранде, медленно покачиваясь и едва слышно произнося слова молитвы.
Круз сел за книги, но здесь к нему пришла новая мысль.
«Сколько много ученых и специалистов в разных областях, но все они работают в разных городах и не знают о том, что делают их собратья. Это же совершенно неправильно!»
Он поднялся, чтобы сообщить об этом Сантане, но она уже спускалась в гостиную.
— Сантана, — воскликнул Круз, — все эти ученые, которые занимаются проблемой близкой тебе и мне, не знают друг друга. Они даже не подозревают о существовании друг друга. Каждый делает свои открытия, в своей области. А что если всех их собрать вместе и познакомить? Представляешь, Сантана, они обменяются информацией, смогут проанализировать открытия друг друга и тогда многие проблемы разрешатся сами собой.
— Что ты хочешь сказать, Круз? Я что-то тебя не понимаю.
— Не понимаешь? Мне кажется, надо провести научную конференцию или семинар, надо как можно скорее собрать всех этих ученых вместе, чтобы они поделились своими открытиями, и тогда мы продвинемся вперед, сможем прорваться к цели.
— Я тебя поняла, Круз, завтра, вернее уже сегодня, я займусь этим вопросом и постараюсь собрать конференцию.
На следующий день Круз Кастильо уже был у доктора Людвига Хайвера.
Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями.
— Да, как у вас дела, мистер Кастильо, как ваш ребенок.
Круз неопределенно пожал плечами.
— Понимаю, понимаю, все это очень непросто. Жизнь порой бывает очень жестока, — сказал доктор, поправляя шелковую бабочку. — Присаживайтесь.
Круз устроился напротив доктора Хайвера.
— Слушаю вас, мистер Кастильо.
— Мне кажется, нужно провести научную конференцию, собрать всех ученых, чтобы они обменялись своими мнениями, мыслями и тогда, возможно, мы приблизимся к тому, чтобы найти ответы.
— Да, я вас понимаю, это очень интересная мысль, — сказал доктор Хайвер, прохаживаясь по своему обширному кабинету. — Симпозиум, конечно, смог бы ускорить обмен информацией и в этом смысле ваша затея довольно интересна. Но перед этим я вам хочу кое-что рассказать.
— Я вас слушаю, доктор.
— Имеете ли вы, мистер Кастильо, представление, сколько детей в год умирает в Соединенных Штатах от того, что они поперхнулись жареным картофелем или кукурузными хлопьями?
Круз недоуменно посмотрел на врача.
— Так вот, количество во много раз больше, чем детей больных лейкодистрофией. Я это знаю абсолютно точно. Другие болезни довольно распространены, мистер Кастильо, а эта относится к так называемым очень редким болезням, я подчеркиваю — очень, потому что на сто тысяч, даже возможно на миллион, больных, страдающих от нее — единицы. И еще, — доктор остановился прямо напротив Круза, — в наш век жесткой экономики затраты на подобный симпозиум будут довольно значительными. А мы не можем себе этого позволить, потому что болезнь, как я уже сказал, очень и очень редкая, почти не распространенная. Так что я думаю, здесь будут проблемы.
— Позвольте, доктор, — Круз поднялся с кресла, — я вам хочу кое-что показать.
Он быстро расстегнул портфель и вытащил пластиковую папку.
— Вот смотрите, мы все продумали, это смета и бюджет симпозиума или конференции. Я надеюсь, этих денег хватит.
Доктор взял лист из рук Круза и посмотрел на колонки цифр.
— Здесь сорок участников, — пояснил Круз. — Конференция или симпозиум продлятся два дня, и я думаю, мы с женой соберем эти деньги.
На этот раз доктор Хайвер посмотрел на Круза с уважением и неподдельным изумлением на лице.
— Вы уверены в этом, мистер Кастильо?
— Конечно, ведь мы заинтересованы больше других, ведь у нас болен ребенок, а здесь мы ни перед чем не остановимся — мы и не собирались просить ваш институт брать на себя расходы. Вот смотрите, — Круз показал следующий лист бумаги, — мы просим не брать на себя расходы ни вас, ни всех тех, кто приедет на конференцию. За всех рассчитаемся мы. Я и моя жена, — продолжал Круз, — полностью займемся проведением этого мероприятия. Мы даже составили список приглашенных. Но, доктор Хайвер, поймите, у нас есть к вам два условия...
— Два условия? Я слушаю вас, мистер Кастильо.
Круз немного задумался, но потом четко сказал:
— Нам очень хотелось бы, чтобы этот симпозиум сосредоточился на поисках терапии, на поисках оптимальных путей лечения болезни, чтобы разговоры и споры не уходили в сторону.
— Что ж, я могу понять вас, мистер Кастильо, ведь вы лицо очень и очень заинтересованное. Я слушаю вас дальше, — доктор Хайвер поправил шелковую бабочку, потом пригладил свои седые волосы.
— И еще мы просим разрешения принять участие в дискуссии.
— Мы — это кто? — уточнил доктор Хайвер.
— Я и моя жена.
— Что ж, это вполне допустимо.
Он тут же снял трубку на своем письменном столе и через минуту в его кабинет вошла немолодая сестра милосердия.
— Бетси, — обратился к ней доктор, — я хочу вас немного озадачить, — он подал ей лист бумаги. — Я хочу возложить на вас ответственное поручение, хочу поручить вам заняться международным симпозиумом, в котором мы будем участвовать.
Женщина кивнула.
— А чему будет посвящен этот симпозиум? - уточнила женщина.
— Это будет первый международный симпозиум, посвященный ЛД. Приедет очень много гостей из разных стран. Это будут уникальные специалисты, так что, Бетси, позаботьтесь обо всем, чтобы это мероприятие прошло на высшем уровне.
— Мистер Кастильо, — сестра милосердия повернулась к Крузу, — мне кажется, что детский фонд мог бы нам очень помочь в организации. И еще, я даже думаю, они смогли бы поддержать нас в финансах.
Круз посмотрел на женщину.
— Что ж, вполне возможно.
— Тогда вы можете обратиться к ним, — предложила женщина.
— Я постараюсь это сделать в ближайшее время. Если не я, то моя жена обязательно займется этим. Думаю, они пойдут нам навстречу.
— И еще, мистер Кастильо, — доктор Хайвер встал из-за стола, — в этот список приглашенных следует внести еще несколько фамилий.
— Да? — Круз посмотрел на доктора Хайвера.
— Конечно, есть несколько специалистов, которых было бы очень полезно увидеть на этом симпозиуме. Думаю, они смогут пролить свет на некоторые довольно сложные и запутанные проблемы.
— Я не против, впишите их, доктор Хайвер.
Людвиг Хайвер вытащил из кармана своего белого халата автоматическую ручку и, немного помедлив, внес в список две фамилии.
— Вот теперь, мне кажется, здесь есть все, кто так или иначе связан с проблемами лейкодистрофии, не правда ли, Бетси?
Женщина согласно кивнула.
— Я могу идти или будут еще какие-то поручения?
— Нет, Бетси, пожалуйста, займитесь этим вопросом и держите меня в курсе всех проблем. Если кто-то из приглашенных будет отказываться, пожалуйста, предупредите меня, и я свяжусь с ним лично.
— Доктор Хайвер, вы что, знаете всех этих людей? Доктор Хайвер улыбнулся на вопрос Круза.
— Конечно, со многими из них я учился, со многими встречался на всевозможных конференциях и симпозиумах, а научные труды многих из них лежат на моем столе, — доктор положил пухлую руку на высокую стопку журналов и ксерокопий. — Так что, я думаю, мы сможем договориться со всеми и они обязательно будут на этой конференции. И еще, мистер Кастильо, я думаю, наш институт тоже сможет внести определенные средства в проведение симпозиума. Думаю, что мы при всей жесткой экономии найдем их, ведь дело, предложенное вами, очень важно. Важно не только для вас, хотя я понимаю ваше волнение и ваше желание, но оно важно и для меня, ведь я занимаюсь этой проблемой с самого начала, сразу же после того, как была открыта лейкодистрофия. И я являюсь, поверьте, не менее заинтересованным лицом чем вы. Думаю, все будет хорошо.
— Хотелось бы верить, доктор Хайвер.
— Все будет хорошо.
Доктор подал руку Крузу, и мужчины вновь обменялись крепкими рукопожатиями.
Круз поклонился и покинул клинику Людвига Хайвера. Он спешил домой, туда, где Сантана занималась тем, чтобы найти средства на проведение симпозиума.
После встречи с доктором Людвигом Хайвером Круз Кастильо вернулся домой. Он сразу же озадачил Сантану и переложил часть хлопот по организации конференции на ее плечи. Сантана была к этому готова и сразу же включилась в работу. Она, не переставая заниматься Брэндоном, принялась вызванивать всех, кто мог оказать хоть какую-нибудь пользу в организации конференции.
Список телефонов она повесила над кухонным столом и время от времени снимала телефонную трубку, названивая то в Лос-Анджелес, то в Сан-Франциско, то в Вашингтон, пытаясь отыскать нужных людей, переговорить с ними, пригласить на конференцию, предложить участвовать в ней. Кого-то в это время не было дома и тогда Сантана огорченно опускалась на стул рядом с телефоном и отрешенно смотрела в стенку.
— Ничего, Сантана, не огорчайся, может быть, ты еще сможешь найти этого мистера Джонсона или миссис Клеманс, — утешала Мария свою кузину.
Брэндон в это время сидел в инвалидной коляске у раскрытой двери и смотрел на улицу, где на лужайке его сверстники занимались играми.
— Кого тебе еще надо вызвонить?
— Знаешь, Мария, самое главное — это связаться с председателем фонда, а их все время нет дома. Странно, ведь их сын болен, он в таком же состоянии как и Брэндон, даже, возможно, и хуже. — Не знаю, не знаю, — пожимала плечами Сантана, — я набираю их номер в пятый раз, а к телефону никто не подходит. Мария, попробуй ты, может у тебя рука легче и тебе повезет?
— Ну что ж, я с удовольствием выполню эту просьбу.
Мария посмотрела на листок, приколотый над столом.
— Этот телефон?
— Да, этот.
— Мистер Смит? Это тот машинист тепловоза?
— Да, кажется он говорил, что работает на железной дороге.
— Ну что ж, Сантана, возможно мне и повезет. Мария набрала номер, плотно прижала трубку к уху.
После долгой тишины вдруг раздался гудок и послышался женский голос.
Мария улыбнулась и тут же передала трубку Сантане.
— Вот видишь, действительно у меня легкая рука.
— Спасибо тебе.
Сантана прижала к уху трубку и быстро начала объяснять цель своего звонка.
— Да-да, это Сантана Кастильо. Мы с вами встречались на вашей конференции.
— Нет, ничего, а как ваш ребенок, тоже плох?
— У нас тоже дела не очень хороши.
— Мы не теряем надежды, но...
— Я вам звоню для того, чтобы пригласить фонд участвовать в конференции.
— Как не можете? — Сантана опустилась устало. — Но ведь это очень важно.
— Что, ваш фонд собирается на очередную конференцию через девять месяцев? — брови Сантаны удивленно приподнялись.
— Но ведь это невозможно, дети не могут ждать. И вы в таком же положении как и я, ведь у вас тоже болен сын.
— Почему вы не сможете ничего сделать? Вы просто не хотите делать.
— Как это фонд не работает по желанию кого-то из его членов?
Сантана уже хотела возмутиться и накричать на эту непонятливую миссис Смит, но вдруг разговор резко оборвался. Сантана еще несколько мгновений прижимала телефонную трубку к груди, но потом опустила ее на рычаги аппарата.
— Что? — посмотрела на свою кузину Мария.
— Она бросила трубку.
— Почему? Не желает разговаривать? Сантана пожала плечами.
— Но ведь они должны быть в этом заинтересованы.
— Им, по-моему, на все наплевать.
— А деньги этот фонд даст?
— Ничего они не собираются давать.
Мария подошла к Брэндону, взяла его на руки и принялась расхаживать по кухне.
— Это ужасно, — возмущалась Сантана, — я конечно могу понять миссис Смит, но не могу простить ей безразличие. Она, представляешь, Мария, уверяла меня, что после всего того, что случилось с ее первым сыном, она желает второму скорейшей смерти.
Глаза Марии округлились.
— Это невозможно, чтобы мать желала смерти своего ребенка.
— Но это так, — вздохнула Сантана, — это именно так. И я поняла, что миссис Смит говорит искренне.
— Я бы никогда не смогла такого произнести, — задумчиво сказала Мария.
— Ты просто не была в ее положении.
Мария хотела заметить, что Сантана сама находится в таком положении, но промолчала.
Разговор прервался. Женщины стояли молча, глядя одна на другую. На руках Марии лежал Брэндон и задумчиво смотрел в окно, туда, где его сверстники играли в бейсбол.
— Но я все равно добьюсь, чтобы конференция специалистов по лейкодистрофии состоялась, — твердо сказала Сантана.
— Но где ты собираешься взять такую сумму денег?
— Я найду, для своего ребенка я не пожалею ничего.
— Но ведь в такой короткий срок невозможно собрать большие деньги.
Мария запнулась. Сантана поняла, что она хотела спросить.
— Да, Мария, я заложу дом.
— Сумасшедшая, — прошептала ее кузина.
Сантана резко вышла из кухни. Мария еще несколько минут постояла у окна и когда ей показалось, что Брэндон уснул, она опустила его на инвалидную коляску и вышла вслед за своей кузиной.
Но лишь только мать и тетя вышли из кухни, Брэндон тут же открыл глаза. Он с тоской во взгляде смотрел на то, как мальчишки подбивают тяжелыми битами мяч, как он, описывая дуги в воздухе, перелетает от одного игрока к другому.
На следующий день Сантана уже была в Сан-Франциско. Она довольно быстро отыскала редакцию одной из самых влиятельных газет. Сантана долго пыталась объяснить сотрудникам редакции цель своего визита, но ни один из них не знал о такой болезни как лейкодистрофия.
Наконец, чтобы как-то избавиться от навязчивой посетительницы, ее направили к редактору отдела, который занимался женскими вопросами.
Это была немолодая женщина — миссис Джойс. Ее стол располагался в самом углу редакции и с первого взгляда было понятно, что она самый последний человек во всей редакционной системе. Выглядела она довольно неопрятно, ее стол был доверху завален бумагами, в которых она сама не могла разобраться.
Сантана остановилась напротив миссис Джойс и принялась объяснять цель своего визита. А миссис Джойс, как ни странно, сразу же поняла, чего от нее добивается Сантана. Она приветливо улыбнулась женщине и предложила присесть.
Сантана почувствовала, что ее проблемой заинтересовались, принялась с еще большим жаром убеждать, почему конференцию нужно собрать немедленно.
Миссис Джойс внимательно ее выслушала, потом отодвинула бумаги, закурила очередную сигарету, внимательно взглянула на Сантану и негромко сказала:
— Знаете, у меня очень много проблем. В этом месяце я уже все распланировала и к тому же не так давно мы давали материалы, связанные с медицинскими проблемами. Это был разговор с ведущими специалистами, которые занимаются склерозом. А после этого, буквально через неделю, мы дали еще один медицинский материал, как раз связанный с детскими болезнями, так что я думаю вы меня понимаете. Слишком часто я не могу давать подобные материалы.
— Но поймите, — воскликнула Сантана, — это необходимо, от этого зависит жизнь моего ребенка и жизни многих детей! Вы даже не можете себе представить.
— Я все прекрасно себе представляю, но руководство, — миссис Джойс посмотрела почему-то в потолок, — не очень любит, когда мы слишком часто пугаем своих читателей. Я думаю, вам это тоже понятно.
— Миссис Джойс, я все прекрасно понимаю, но поймите и вы меня, это просто необходимо.
— Да, я согласна, это очень важная проблема. Как называется эта болезнь?
— Лейкодистрофия, — выговорила Сантана.
— Лейкодистрофия. А я, поверьте, ни разу и не слышала о подобной болезни.
— Это очень редкая болезнь.
— Редкая... А мы пишем для миллионов читателей. Представляете, они даже не будут знать, о чем идет речь.
— Но ведь вы можете как-то объяснить.
— Конечно могу, — миссис Джойс погасила сигарету в пепельнице, полной окурков. — Честно вам признаюсь, — она вновь взглянула прямо в глаза Сантане, — я могу дать материал по вашей проблеме, но только через месяц.
— Через месяц... — Сантана тяжело вздохнула и ее глаза стали влажными, — это может быть уже поздно.
— Ну что ж, — миссис Джойс пожала плечами, как бы давая понять, что разговор окончен.
— Знаете, наверное мне придется познакомить вас с моим ребенком, с моим Брэндоном, — Сантана расстегнула сумочку и принялась вытаскивать фотографии Брэндона.
Фотографий было немного, несколько из них были сделаны в прошлом году, а вот две фотографии, которые Сантана положила перед сотрудником редакции, были сделаны буквально несколько дней тому назад.
Миссис Джойс поочередно брала фотографии в руки и внимательно смотрела на лицо Брэндона.
— Это действительно ваш ребенок?
— Конечно, — едва прошептала Сантана.
— Да, да, я вас понимаю.
Сантана ничего не ответила. Она собрала фотографии и уже хотела уйти, но миссис Джойс вдруг ее остановила:
— Погодите, думаю, я смогу кое-что для вас сделать. Могу я на десять минут взять эти снимки?
Сантана удивленно посмотрела на миссис Джойс.
— Зачем?
— Я хочу показать главному редактору. Думаю, увидев снимки, он согласится дать материал.
— Конечно, — заспешила Сантана, — я могу найти еще несколько, — она лихорадочно принялась рыться в сумочке.
— Нет, миссис Кастильо, этого достаточно.
Миссис Джойс заспешила к стеклянной перегородке, за которой сидел редактор.
— Подождите меня здесь, — бросила она через плечо, — никуда не уходите.
Сантана устало опустилась на стул возле заваленного бумагами стола. Она видела через стекло как миссис Джойс беседует с главным редактором. Тот приподняв очки рассматривал одну фотографию за другой, а миссис Джойс убежденно ему что-то доказывала. Редактор качал головой и казалось соглашался, но миссис Джойс продолжала говорить.
«Боже, неужели он не согласится дать материал? Ведь это всего лишь одна колонка в его газете, которая не повлияет ни на тираж, ни на что, но которая может спасти моего сына», — думала Сантана.
Наконец, главный редактор отдал снимки миссис Джойс и та широко улыбаясь вышла из кабинета.
Уже через два дня Сантана держала в руках свежий номер газеты, в котором был указан ее телефон и номер счета, на который следует перевести деньги на организацию симпозиума по проблемам лейкодистрофии.
А еще через день перед домом Кастильо уже одна за другой останавливались машины, приходили посетители, предлагавшие свою помощь. Это были абсолютно незнакомые Крузу и Сантане люди, откликнувшиеся на призыв. Одни предлагали деньги, другие предлагали свои руки, дома для размещения участников.
У Сантаны появилась надежда. Она почувствовала, что вскоре может собраться необходимая сумма денег. Но их пока еще не хватало. Ведь нужно было пригласить специалистов со всего мира.
Возможно, они и не успели бы собрать крупную сумму денег, если бы не СиСи Кэпвелл. Он и до этого как мог помогал Крузу и Сантане. Но теперь, прочитав в газете заметку, он сразу же примчался.
СиСи ворвался в дом злой и раздраженный. Он сразу же накричал на Сантану и Круза.
— Что вы за люди? Неужели вы не могли обратиться сразу ко мне? Неужели вы думаете, что мне безразлична судьба Брэндона?
— Нет, — замялась Сантана, — мы думали справиться сами, к тому же вас не было дома.
— Вы меня могли отыскать где угодно. Это не объяснение, — СиСи нервно ходил по гостиной.
— СиСи, я прекрасно понимаю, что у вас хватает своих проблем, — вмешался в разговор Круз, — и мы приберегали возможность обратиться к вам на последний момент.
— Какой момент еще может быть последним? — возмущался СиСи, — сколько вам надо денег?
Сантана задумалась и принялась подсчитывать.
— Ладно, не нужно считать.
СиСи вынул чековую книжку и тут же подал чек Крузу.
— Если нужно будет еще, обращайтесь сразу же, я дам распоряжение своему секретарю. Может вам нужна еще какая-нибудь помощь? Я могу разместить всех участников симпозиума в своем отеле.
— Спасибо, но я думаю, мы справимся своими силами.
— Ты слишком гордый, Круз, — разъярился СиСи, — когда речь идет о жизни ребенка нужно забыть обо всем. И к тому же я делаю это не для тебя, Круз и не для тебя, Сантана, я поступаю так ради Брэндона.
СиСи еще некоторое время побыл в доме, но после того как он выписал чек, СиСи почувствовал себя лишним. Сантана была занята с другими посетителями и он понял, что его помощь больше не потребуется. Он незаметно исчез из дома и Круз спохватился только после его исчезновения.
— Сантана, мы так и не успели толком поблагодарить СиСи Кэпвелла.
— Ничего, я думаю, он нас простит и поймет.
После СиСи в доме появилась Августа Локридж.
Она словно следила, куда поедет старший Кэпвелл, ведь ей не хотелось с ним встречаться. Она пришла тоже не с пустыми руками. Ее подношение было не таким щедрым как подношение СиСи Кэпвелла, но все же весомым.
Круз хотел уже отказаться от денег, но Августа настаивала на своем.
— Круз и Сантана, я слишком хорошо вас знаю, чтобы остаться безразличной к беде Брэндона. Поэтому вот эти деньги — от меня с Лайонеллом. Извини, Круз, мы сейчас находимся в стесненном положении. В лучшие времена я бы смогла предложить больше.
— Это и так много, — ответил Круз. — Ты и так очень щедра, Августа.
— Перестань, давай об этом не будем. Вот чек и распоряжайся этими деньгами как считаешь нужным.
— Спасибо, Августа, — просто сказал Круз.
Августа, просветленная, вышла из дома Кастильо, села в машину, где ее уже ждал Лайонелл.
— Ну что, они взяли деньги? — спросил мужчина. Августа взглянула на своего мужа и произнесла:
— Лайонелл, ты не можешь себе представить, как приятно совершать хорошие поступки.
— Почему же я не могу этого представить, ведь мы же сделали это вместе с тобой.
— Конечно, Лайонелл, но деньги ведь мои.
Лайонелл недовольно скривился, завел мотор и вывел машину на середину улицы. Августа, обернувшись, смотрела сквозь заднее стекло на уменьшающийся дом Кастильо.

ГЛАВА 13

Вкусный салат. Недели томительного ожидания. Всего несколько капель слюны. Два крестика и три восклицательных знака. У каждого своя цель. Осторожный мистер Смит. Легкий звон бокалов и громкий разговор.

После разговора с доктором Хайвером Круз вернулся домой окрыленным. Он как самое большое сокровище в мире нес в саквояже бутыль с оливковым маслом. Теперь он знал точно: применять его можно. Ведь если даже доктор Хайвер согласился, пусть и на неофициальное, но сотрудничество, значит, шансы на успех есть.
К началу курса лечения все было готово.
Брэндон лежал в привезенной из больницы специальной кровати, в доме находилась специальная медицинская сестра. Она брала шприцем из вены пробу крови Брэндона, а Сантана в это время объясняла ребенку:
— Вот эта кровь, Брэндон, будет у нас исходным материалом. Ведь ты еще не принимал олеиновой кислоты, и по этой крови мы сможем определить, хуже тебе становится или лучше.
Брэндон, который уже практически не слышал слов матери, часто моргал глазами, его губы слегка подрагивали. Малыш пытался улыбнуться, но это ему не удавалось.
Круз поставил бутыль с олеиновой кислотой на низкий столик.
Круз отстранил Сантану и сам склонился над мальчиком.
— Брэндон, ты слышишь меня? — спросил он. Мальчик моргнул.
— Ну вот и хорошо, если слышишь. Я сейчас тебе скажу что-то очень важное: в этом году мы будем праздновать наш семейный праздник немного раньше, чем обычно, и будем есть всякие вкусные вещи. Ты будешь есть?
Мальчик снова моргнул.
— Ну вот и отлично. И к каждому блюду я буду добавлять немного вот этого масла. Оно очень вкусное и очень полезное. Слышишь меня, Брэндон, оно должно тебе помочь и твоя болезнь пройдет.
Круз взял со стола мензурку с делениями, налил туда ровно двадцать миллилитров олеиновой кислоты, потом взял салат, усадил Брэндона и принялся кормить его.
Мальчик старательно разжевывал пищу и глотал ее. Глаза Круза блестели, он верил, что олеиновая кислота поможет ребенку.
— Это специальное оливковое масло, — говорил он, подавая Брэндону салат ложку за ложкой. — Его специально для тебя отыскала твоя мама. Оно единственное в мире, больше такого ни у кого нет.
Несколько недель прошло в томительном ожидании.
Круз и Сантана ежедневно давали Брэндону ровно по двадцать миллилитров олеиновой кислоты. Они надеялись на чудо. Регулярно отсылали доктору Хайверу анализы Брэндона. В их доме постоянно дежурила сестра милосердия, ведь Круз и Сантана были так измотаны своим несчастьем, что прямо-таки теряли головы, а к вечеру уже буквально валились с ног.
И наконец, прозвучал долгожданный телефонный звонок. Говорила секретарь доктора Хайвера миссис Беттис.
— Я хочу вам сообщить одну новость.
— Какую? — Сантана насторожилась. — Что-нибудь насчет анализов?
— Да, я говорю по поручению доктора Хайвера. Он просил вам передать, что уровень длинноцепных жиров в крови Брэндона снизился на четырнадцать процентов.
— На сколько? — воскликнула Сантана.
— На четырнадцать. Но это не повод для ликования, возможно, это какая-то спонтанная реакция, временное отклонение.
— Но я-то хоть имею право взвизгнуть от удовольствия?
Сантана бросила трубку, поцеловала Круза. Тот сразу же подбежал к графику, который висел на стене и черным грифелем провел жирную черту вниз ровно на четырнадцать делений. График содержания длинноцепных жиров в крови Брэндона до этого все время полз вверх, а теперь он опустился до той отметки, с которой начиналась болезнь.
Но радость была недолгой. Уровень жиров в организме, снизившись на четырнадцать процентов, так и оставался на этой отметке.
Круз и Сантана не находили себе места. Им все время казалось, что в лаборатории ошибаются и они настаивали на проведение повторных анализов. Но ничего утешительного им сообщить не могли.
Круз и его жена утешали себя мыслью, что им первым удалось добиться хоть и небольшого, но положительного результата.
Но однажды вечером, когда Круз и Сантана сидели за книгами, просматривая новые публикации по проблемам, связанным с лейкодистрофией, послышался резкий вскрик из соседней комнаты.
Сантана настороженно посмотрела на Круза, тот пожал плечами. Вскрик повторился.
— Миссис Кастильо! — закричала сестра милосердия, — скорее, Брэндону плохо!
Но Сантана и Круз уже даже без сообщения сестры милосердия поняли, что с ребенком что-то не в порядке. Они бросились в комнату, где лежал Брэндон.
Мальчик судорожно вздрагивал. Из его раскрытого рта вырывался хрип и резкий кашель.
— Что с ним? Что с ним? — воскликнула Сантана, не зная, что предпринять в этот момент.
— Скорее вызывайте врача! — закричала сестра милосердия, и Круз тут же принялся набирать телефонный номер «скорой помощи».
А Сантана уже пришла в себя. Она сдерживала резкие движения Брэндона, гладила его по голове, пытаясь утешить. Но мальчик задыхался, его губы сделались белыми, глаза не раскрывались. Он судорожно сжимал пальцы, пытаясь оторвать голову от подушки. Трубка слюноотсасывающего аппарата то и дело выскакивала у него из носа и Сантана пыталась вернуть ее в прежнее положение. Брэндону было очень плохо. Сестра милосердия растерялась и металась по гостиной, не зная что предпринять.
Приехавший вскоре врач тут же разобрался, в чем дело. Он сумел вернуть Брэндона к жизни.
Сантана, немного успокоившись, но все еще бледная, стояла возле сына.
— Так что это было, доктор? — еле слышно спросила она.
— Для здорового ребенка это было бы не опасно, всего лишь несколько капель слюны попало в дыхательное горло. Но ваш сын находится в таком состоянии, что не может даже самостоятельно откашляться и поэтому вам нужно быть чрезвычайно внимательными и осторожными. Аппарат для отсасывания слюны должен быть в постоянной готовности.
— Но доктор, ведь невозможно уследить за каждым его движением.
— Да, мы все с вами находимся в очень сложном положении, — вздохнул врач, — и мы действуем вслепую, но иного выхода у нас нет. Только предельная внимательность и осторожность.
— Доктор, а он понимает, что с ним происходит? — спросила Сантана.
— Вполне возможно, — задумчиво ответил врач, — вполне возможно.
— Если подобное повторится, — сказала Сантана, — мы все-таки с мужем попробуем его убедить, уговорить выплюнуть слюну.
— Не знаю, — произнес врач, — я бы посоветовал вам употреблять успокоительное или снотворное, иначе такое же сможет повториться.
Прошла еще неделя и вновь прозвучал телефон. Звонил уже сам доктор Хайвер, его голос звучал взволнованно и радостно.
— Я хочу вас обрадовать, мистер Кастильо, у Брэндона произошло снижение содержания длинноцепных жиров в крови на пятьдесят процентов.
— Фантастика! — воскликнул Круз, — я не могу в это поверить.
— Я и сам не могу в это поверить, мистер Кастильо, но это так.
Круз тут же подбежал к диаграмме, прикрепленной на стене, и черным фломастером провел длинную жирную черту, направленную почти вертикально вниз. Внизу он поставил вертикальный крестик и три восклицательных знака.
Сантана даже не стала спрашивать, что произошло. Она прекрасно понимала все.
— Пятьдесят процентов! — не веря в успех прошептала она.
— Именно! Именно! — прокричал Круз.
Они оба подбежали друг к другу и крепко обнялись. Вспомнив, что на другом конце провода его ожидает доктор Хайвер, Круз снова подбежал к телефону.
— Вы слишком восторженны, — немного сдержанно произнес доктор Хайвер.
— Да, я понимаю, мы не ученые, мы не врачи, но все-таки мы же добились таких восхитительных результатов!
— Не увлекайтесь, мистер Кастильо, я не могу пока разделить вашу радость. Ведь неизвестно, что произойдет в дальнейшем. Но с чисто научной точки зрения ваш эксперимент имеет огромное значение.
— Но ведь это реальный шанс спасти ребенка! — воскликнул Круз.
— Я бы не был так оптимистичен, — возразил доктор Хайвер. — Конечно, результат великолепный, но я бы просил вас, мистер Кастильо, пока ничего не говорить о достигнутых результатах другим родителям.
— Но как же, доктор Хайвер, они же все ждут, надеются...
— Такое в моей жизни случалось уже не раз, — вздохнул доктор Хайвер, — когда находились чудодейственные лекарства, но после проверки это всегда оказывалось ошибкой и иногда она приводила к трагическим последствиям. Мы все должны помнить об ответственности, лежащей на нас, ведь нельзя в эмоциональном порыве играть чужими жизнями.
— Но, доктор Хайвер, вы же сами утверждали, все эти дети обречены, а мы можем предложить реальный шанс.
— Мистер Кастильо, я прошу вас, не сообщайте пока другим родителям. Вы представляете, что произойдет, если ваши выводы окажутся ложными?
— Я вас понимаю, доктор, но думаю, все-таки, мы с женой имеем право сообщить другим родителям и пусть они сами решают.
— Ну что ж, это ваше право, мистер Кастильо, ведь наше сотрудничество неофициальное. Но я просто хотел предупредить вас.
— Спасибо за предупреждение, доктор Хайвер.
— Но я прошу вас, мистер Кастильо, прежде чем звонить, подумайте хотя бы десять минут и может, вы придете к такому же выводу, что и я.
— Хорошо, я обещаю вам, десять минут я не прикоснусь к кнопкам набора, но вряд ли изменю свое решение.
— Ну что ж, до встречи.
Трубка отозвалась короткими гудками.
Круз сдержал свое слово, но его не сдержала Сантана. Она тут же принялась обзванивать всех родителей по списку.
Узнав о результатах, которых добилась чета Кастильо, мистер Смит сразу же пообещал, что завтра он вместе с женой проедет триста миль и будет в Санта-Барбаре. И действительно, свое слово он сдержал.
На следующий день уже в полдень он был в доме Кастильо, забыв о той ссоре, которая еще недавно испортила отношения между семьями. После обеда, который был очень вкусным и изысканным, Круз подал сколотые несколько листков бумаги миссис Смит.
— Я хочу, чтобы вы вот это прочли и обязательно разослали всем членам вашего и нашего фонда.
— Спасибо, — улыбнулась миссис Смит.
Круз краешком глаза заметил выражение лица гостя и оно ему почему-то показалось очень подозрительным.
«Скорее всего, — тут же сказал он сам себе, — это во мне вновь заговорила старая обида, а возможно, это чисто полицейская привычка».
Миссис Смит принялась читать вслух:
— Дорогие родители детей, больных лейкодистрофией, — четко выговаривая, читала женщина.
Но дойдя до абзаца, где всем родителям больных детей Кастильо рекомендовали употреблять экстрагированное оливковое масло, в котором отсутствует С 24 и С 26, миссис Смит сложила лист бумаги вдвое и передала мужу.
— Вы что, хотите, чтобы мы эти бумаги разослали всем родителям?
— Да, обязательно, — воскликнула Сантана. — Каждый, у кого болен ребенок, должен знать о результатах, которых мы добились. Мы даже готовы уплатить за всю рассылку.
— Но неужели вы не представляете, что ваши действия не совсем законны? — сказал мистер Смит.
— Почему незаконны? — изумился Круз.
— Вы, не являясь врачами, не являясь медиками, вмешиваетесь в терапевтическое лечение.
— Нет, мы просто хотим, чтобы все родители знали о наших результатах и пусть тогда каждый решает сам. Возможно, это поможет еще кому-то, как помогло нам. Ведь у Брэндона уровень длинноцепных жиров в крови снизился на пятьдесят процентов. Сейчас он такой же, как у всякого здорового человека, вы понимаете эту цифру? — гордо сказала Сантана и посмотрела на чету Смитов с видом победителя.
— Но сперва мы должны проконсультироваться с советником, который входит в наш фонд. Там есть дипломированные специалисты, которые имеют высокие ученые звания и без их рекомендации, я надеюсь, вы понимаете, мы не можем предпринимать никаких действий.
— Но почему диетолог доктор Хайвер, о котором вы столько говорите, ничего не предпринимает сам? Ведь если бы инициатива исходила от него, я бы вас понял, — сказал мистер Смит.
— По-моему, этот доктор Хайвер вообще ничего не делает, — взорвалась Сантана, — он слишком осторожничает, а это только вредит делу.
— Не нужно так, дорогая, — возразил Круз и обнял жену за плечи. — Доктор Хайвер просто очень ответственный человек и у него свои цели. Он думает не о каждом ребенке в отдельности, а обо всех детях сразу. И это тоже правильный подход. У каждого своя цель.
Сантана никак не могла смириться с таким подходом.
— Нет, мы обязательно разошлем результаты и все родители решат сами.
— Я не против этого, — сказал Круз, — но ты должна понять позицию людей, занимающих официальные должности и посты, ведь так, мистер Смит?
— Конечно, — закивал головой гость и жена подтвердила то, что она целиком поддерживает мужа.
Круз куда меньше поддавался эмоциям, чем его жена, поэтому он под столом наступил ей на ногу и Сантана поняла, что ей сейчас следует помолчать.
Круз продолжал объяснять мистеру Смиту и его жене то, что они прекрасно понимали сами.
— Вы должны знать, — говорил Круз, — что у родителей, и у ученых разные цели. Но вы, мистер и миссис Смит, попадаете в довольно щекотливую ситуацию. С одной стороны вы являетесь как бы официальными представителями, вы находитесь на стороне врачей. Но с другой стороны, вы такие же родители как и мы, и поэтому наши заботы не могут пройти мимо вас, вы должны представлять и наши интересы. Постарайтесь как-нибудь сбалансировать их в своей деятельности, найти оптимальное решение, которое могло бы устроить и тех и других и в то же время не навредило бы делу. И ваш долг, мистер Смит, разослать это письмо, проинформировать всех родителей. О большем мы и не просим. Не нужно давать никаких рекомендаций, единственное — правдивая информация, и только.
Но мистер Смит оказался еще более осторожным, чем предполагал Круз Кастильо.
— Я прекрасно понимаю то, что вы хотите мне сказать, мистер Кастильо, но представьте себе, если информация окажется ложной, все претензии будут направлены на меня, как председателя фонда и на мою жену, как сопредседателя. Ведь это от нашего имени информация будет распространяться среди родителей. Я не могу позволить себе такой роскоши. Ведь может оказаться так, — мистер Смит пристально посмотрел на Сантану, — что какой-то шарлатан приносит банку оливкового масла и говорит, что эта панацея.
— Но, мистер Смит, — возразила ему Сантана, — это не какое-нибудь оливковое масло, а экстрагированное масло, это чистая олеиновая кислота, из которой полностью удалены С 24 и С 26.
Мистер Смит поморщился.
Круз решил еще раз попробовать его убедить.
— Но ведь об этом говорилось на симпозиуме, про это свидетельствуют результаты исследований многих биохимиков и это, в конце концов, дало положительные результаты на нашем Брэндоне. Ведь нельзя отрицать, что уровень длинноцепных жиров в его крови снизился значительно — на целых пятьдесят процентов. Это же нельзя отрицать!
— Как вы ни красноречивы, — возразил мистер Смит, — но я не могу этого сделать.
А Круз не оставлял своих попыток.
— Ведь мы активисты фонда, мы должны подталкивать тех родителей, которые уже потеряли всякую надежду. Мы должны задавать вопросы, они должны экспериментировать и тогда возможен успех. Одних наших усилий слишком мало, а вы же сами видите, мистер Смит, врачи не хотят ничего делать, они только тянут время.
Круз расходился все больше и больше, он терял осторожность в словах и уже не подбирал выражений. Он говорил прямо.
Мистеру и миссис Смитам становилось неуютно. Они уже начали жалеть, что приехали, поддавшись первому эмоциональному порыву.
— По-моему, ваши действия слишком самонадеянны, — сказала миссис Смит.
— Но ведь это только распространение информации, — уже без надежды в голосе сказала Сантана.
— Тут нельзя все сводить к абстрактным понятиям.
— Каждый этот вопрос должен решать для себя, — говорил Круз, — и я требую себе права бороться за жизнь своего ребенка и не хочу лишать этого права родителей. Мой долг — распространить информацию и никто меня не остановит, не разубедит.
— Конечно, это ваше право, но нужно быть более осмотрительным. Я бы вам не советовал этого делать. Ваш шаг, возможно, является опрометчивым.
— А если я добьюсь успеха? — предположил Круз Кастильо.
— Ну что ж, я тогда порадуюсь за вас.
— Так вы отказываетесь рассылать наш отчет? — уже прямиком спросил Круз.
Мистер Смит не задумываясь ответил:
— Да.
— Ну так вот, — Круз поднялся из-за стола, — я хочу сказать вам, мистер Смит, что никакой дерьмовый фонд не остановит меня, — он резко опустил кулак на стол и посуда зазвенела, — слышите, никакой дерьмовый фонд не заставит меня отказаться от принятого решения.
Сантана с гордостью смотрела на мужа.
— Но мистер Кастильо, — мягко вмешалась в разговор миссис Смит, — наше дело — не будоражить родителей, а утешать их. Неужели вы этого до сих пор не поняли?
— Но пока вы будете их утешать, — кричал Круз, — пройдет драгоценное время, их дети умрут и это будет на вашей совести, а я не хочу отвечать перед всевышним за промедление. Мне провидение дало шанс, и я должен его использовать и дать использовать другим. Ведь многие родители в растерянности, они не знают, что предпринять, и они уже давно потеряли последнюю надежду, а мы с женой даем им последний шанс.
— Мистер Кастильо, — гость не выдержал, он тоже перешел на крик и поднялся из-за стола, — я хочу вам сказать о том, о чем боюсь признаться даже самому себе, — он посмотрел на свою жену, та отвела взгляд, но все-таки возражать не стала, — у нас уже умер первый сын и умер от лейкодистрофии. Мы находились в таком же состоянии, как сейчас вы. Мы питали иллюзии, на что-то надеялись. Но нам повезло: он ушел из жизни очень быстро, и я рад этому, понимаете, мистер Кастильо, я рад этому.
Круз и Сантана вздрогнули. Они, не проронив ни слова, смотрели на мужчину, исповедовавшегося перед ними.
— И мой второй сын тоже болен этой болезнью, он уже не слышит, не двигается, не видит, он уже ничего не ощущает — он уже не человек. И единственное, о чем мы с женой молим бога — это чтобы он как можно скорее ушел из жизни, не мучился.
Мистер Смит как-то сразу обмяк, опустил голову. Он устало присел к столу и прикрыл глаза ладонью. За столом царило молчание было слышно, как слегка позвякивают два бокала, придвинутые друг к другу.
Мистер Смит, наконец, отвел ладонь от лица, его глаза были осветленными. Он смотрел куда-то поверх голов Круза и Сантаны, его голос звучал на удивление уверенно. Он словно бы обращался к кому-то, не находящемуся в этой комнате. Он обращался к собственной совести.
— Я хочу, чтобы вы наконец поняли, сейчас, а не потом. Вы сами придете к такому выводу: лучше было бы остановить болезнь и для этого есть единственный способ.
Мистер Смит замолк, он не был в силах говорить дальше.
Его жена посмотрела в глаза Сантане и скорбным голосом произнесла:
— А разве вам в голову никогда не приходила подобная мысль?
Сантана ничего не могла ответить. Ведь в самом деле, временами такие мысли посещали ее, но она их гнала. Но в глубине души она знала: миссис Смит права.
Потому что она потеряла уже одного ребенка и пережила то, что сейчас переживают, она и Круз.
Круз взял бутылку и наполнил бокалы. Не чокаясь, все выпили. Говорить больше было не о чем, все высказали друг другу то, что думали, и каждый из родителей был прав. Только у всех была своя правда. Одни смирились с судьбой, другие продолжали бороться. И только время могло показать кто из них прав.
Но радость в семье Кастильо была недолгой. Однажды утром раздался телефонный звонок. Доктор Хайвер был взволнован:
— Мистер Кастильо, — сказал он, — уровень длинноцепных жиров в крови Брэндона конечно же понизился, но дальше понижаться он не собирается.
— Неужели? — огорчился Круз, — а мы так надеялись.
— Да, должен вас огорчить, уровень даже немного повысился. Он теперь составляет пятьдесят пять процентов.
— Но ведь мы же регулярно даем ему олеиновую кислоту...
— Я не знаю, чем вас утешить, — сказал доктор Хайвер, — но дела обстоят именно так.
Круз в растерянности повесил телефонную трубку, но остался у аппарата. Он боялся отойти, словно ожидая, что доктор Хайвер позвонит вновь и скажет, что ошибся.
Сантана подошла к мужу.
— Ну что?
— Это должно быть ошибка, — пробормотал Круз.
— Что? Почему ты не говоришь?
— С Брэндоном делается хуже, уровень жиров повышается.
Сантана замолчала и пристально посмотрела на мужа. Тот не знал, чем ее можно утешить и поэтому отвел взгляд в сторону.
В гостиную вошла Мария. Она держала в руках стопку свежевыстиранных пеленок, ведь Брэндон уже не мог контролировать себя, не мог подниматься.
— Что-нибудь случилось? — спросила она, но ни Круз, ни Сантана ей не ответили.
А через час началось ужасное.
У Брэндона вновь случился приступ. Не помогал ни слюно-отсасывающий аппарат, ни успокоительное, прописанное доктором Хайвером.
Круз и Сантана еле сумели привести мальчика в чувство. Теперь они уже не полагались на врачей «скорой помощи». Им казалось, что они знают куда больше самых квалифицированных медиков Санта-Барбары.
Наконец Брэндон немного успокоился, его тело, правда еще время от времени, вздрагивало, пальцы сокращались, но взгляд был уже спокоен.
Сантана еле перевела дыхание.
— Ну что ж, на этот раз мы с тобой его отстояли, Круз, все обошлось.
После полудня пришла дежурная сестра милосердия, чтобы дать Крузу и Сантане немного времени передохнуть. После короткого отдыха Сантана вновь была у постели сына. Она боялась, что приступ может повториться.
Женщина присела у изголовья кровати и принялась говорить на самое ухо Брэндону, она надеялась, что сын все еще слышит ее.
— Брэндон, ты понимаешь, что я говорю тебе?
Мальчик моргнул.
— Ну так вот. Если у тебя вновь случится приступ, ты постарайся считать. Считай от одного до десяти и тогда твое бо-бо пройдет, ты не будешь задыхаться.
Мальчик вновь моргнул.
— Попробуй, Брэндон, посчитай, ведь сейчас ты спокоен и можешь сосредоточиться. На каждый счет делай вдох.
И Брэндон ровно задышал. На лице Сантаны появилась счастливая улыбка — ей так мало сейчас нужно было для радости.
Медсестра, чернокожая Салли, стояла у дверей и с восхищением смотрела на мать. Ее восхищало упорство этой женщины. Она не могла себе представить, как это можно спать по несколько часов в сутки и сохранять работоспособность. Она бы так не смогла никогда. Но ей было и очень жаль мальчика. Она понимала, что Брэндон был обречен и поэтому решила сказать об этом матери, попытаться убедить ее в бессмысленности борьбы.
Она подошла к Сантане и положила ей руку на плечо.
— Миссис Кастильо.
Сантана затравленно оглянулась. Она словно бы понимала, о чем сейчас пойдет речь, ведь подобные мысли не раз навещали ее саму.
— Я хотела бы поговорить с вами, ведь я уже семнадцать лет работаю медсестрой и девять лет из них с детьми.
— Да, я знаю, слушаю тебя, Салли, — растерянно проговорила Сантана.
— Я повидала всякое, болезни, смерти и признаюсь честно — я восхищена вашим мужеством. Но по-моему, оно бесполезно.
— Бесполезно? — переспросила Сантана, в ее глазах была мольба.
— Нет, я не совсем то хотела сказать, — смутилась Салли, — вы, конечно, миссис Кастильо, действуете строго по правилам, но вашего сына, по-моему, нельзя оставлять дома, его следует поместить в больницу.
— В больницу? — переспросила Сантана, — но кто же за ним там будет ухаживать так, как я? Кто будет дежурить возле него и днем и ночью? Кто будет прибегать на малейший шорох?
— Мне неловко это вам говорить, но так будет честнее. Я сказала вам то, что думаю.
— А мне, Салли, неловко, если неловко тебе.
Теперь уже была озадачена Салли.
— Так вот, миссис Кастильо, я не могу больше в этом участвовать, у меня не хватает нервов, они у меня сдают. Я ухожу. До конца недели еще пробуду, и если вы хотите, то подыщите другую сиделку.
— Ты можешь, Салли, уйти хоть сегодня, если считаешь, что наша борьба бесполезна. А я не оставлю Брэндона никогда. Мы с Крузом справимся сами, и Мария нам поможет.
— Ну что ж, вы вольны поступать как считаете нужным. Я сказала вам правду, хотите верьте в нее, хотите нет.
Салли двинулась к выходу.
— Я еще приду завтра.
— Нет, не нужно, — отрезала Сантана.
В гостиную спустилась Мария. Она слышала конец разговора и подошла к Салли.
Она наклонилась к уху темнокожей женщины и зашептала:
— Салли, не нужно было так. Сперва нужно было поговорить со мной, ведь ты не знаешь Сантану.
— А я не хочу никого обманывать, — громко сказала Салли, — я хочу, чтобы наши отношения были честными.
— Ну что ж, — произнесла Мария, — ты тоже вольна поступать, как считаешь нужным.
— Мария! — позвала Сантана. Ее кузина обернулась.
— Проследи, пожалуйста, чтобы чек был направлен Салли завтра, не откладывая.
— Прощайте, — сказала сестра милосердия, — да поможет вам бог, — она подхватила свой небольшой саквояж и покинула дом.
Сантана сидела возле постели Брэндона, положив ему руку на лоб. Рядом с ней выпускал струю душистого пара ингалятор. В воздухе распылялось успокоительное, чтобы Брэндон мог дышать спокойно.
— Представляешь, Мария, она предложила поместить Брэндона в госпиталь для умирающих. Я не могу простить ей это.
— Сантана, может Салли права, ведь она видела не одну смерть, не один ребенок умер у нее на руках.
— Что ты говоришь, Мария? — возмутилась Сантана, — я никогда не оставлю Брэндона.
— Но ведь я же с тобой, я тоже помогаю тебе, — возразила ей кузина. — Мы все измотаны, озабочены, и твои нервы, и нервы Круза уже на пределе. Каждый из нас имеет право сорваться.
Уже поздним вечером вновь позвонил доктор Хайвер. Сообщение было вновь неутешительным: уровень длинноцепных жиров в крови Брэндона еще немного повысился.
Круз молча выслушал это сообщение, подошел к диаграмме и провел толстую линию фломастером. Она шла параллельно земле и Сантана без всяких объяснений все поняла.

ГЛАВА 15

Круз держит в руках две цепочки. Новое направление в биохимии. Доктор Хайвер недоволен. Технолог с оттопыренными ушами. Телефонный звонок. Миссис Крафт готова рухнуть на колени. Две слезинки из глаз. В который раз слова молитвы.

Когда Сантана вбежала в гостиную, лицо Круза сияло. Она остановилась.
— Я поняла, Круз, я поняла, в чем дело.
— Подожди, не сбивай меня с мысли, — приподнял руку Круз, — я тоже кажется разобрался.
Мужчина держал в руках крайние скрепки двух цепей и медленно поднимал их.
— Сантана, понимаешь, самое главное — первый фермент, он организует всю цепь, без него невозможно было бы соединение, он вытягивает все цепи. И если мы найдем способ, как исключить его, так, чтобы он не мог воздействовать на организацию длинноцепных жиров, то мы победили.
— Боже мой, Круз, я тоже пришла к этому же выводу.
— Значит, мы правы.
Круз и Сантана обнявшись стояли посреди гостиной.
— Может, мы победим! — кричал Круз.
— Конечно, ведь должен же нам помочь бог, — говорила Сантана.
— Нам нужно немедленно ехать к доктору Хайверу: возможно, он сможет нам помочь, привести наши знания в цельную систему.
— Да, обязательно к доктору Хайверу, мы поедем завтра же.
На следующий день, оставив Брэндона на попечение сиделки, Круз и Сантана отправились в поездку.
Доктор Хайвер был очень удивлен их приезду — они приехали без предупреждения, лишь узнав у секретаря, что доктор Хайвер будут находиться на месте.
Буквально ворвавшись в кабинет, Круз принялся раскладывать на письменном столе доктора цепи, составленные из скрепок.
Вначале доктор Хайвер смотрел на него, как на сумасшедшего, но постепенно аргументы Круза и Сантаны его убедили. Он сам увлекся новой теорией и даже подсказал несколько нетривиальных решений.
— Доктор Хайвер, теперь и вы понимаете, что этим процессом можно управлять. Если мы сможем исключить этот изначальный фермент, то мы можем прекратить производство длинноцепных жиров в организме Брэндона, вернее, мы сможем управлять этим процессом, обойтись совсем без этих жиров организм тоже не в состоянии. Ведь это в принципе возможно, доктор Хайвер?
Медик задумался.
— Конечно, этот процесс в принципе возможен, если рассуждать абстрактно, и называется такой процесс компилятивной ингибицией.
— Так мы нашли способ управления этим процессом?
— В принципе, да, — доктор Хайвер пожал плечами, — и я даже могу вас поздравить. Это новое направление в биохимии. До вас никто не додумался до такого.
— Теперь, доктор Хайвер, мы с вами поняли, почему эксперимент с олеиновой кислотой был удачным всего лишь наполовину и снижения свыше пятидесяти процентов невозможно было добиться. Ведь всему причиной было С18, а все абсолютно не обращали внимания на его присутствие.
— Конечно, — сказал доктор Хайвер, — теперь и мне многое стало понятным.
— Так вот, доктор Хайвер, теперь, если возможно создать кислоту среднюю между С24 и С26, то мы сможем остановить разрушительный процесс в организме Брэндона раз и навсегда.
— Но вот вопрос, — сказала Сантана, — как это сделать технически?
— Этого можно достичь, — задумчиво сказал доктор Хайвер, — введением в организм вашего сына С22.
— Но ведь это эруциновая кислота, — возразила Сантана.
— Вот именно, — произнес доктор Хайвер, — ее я имею в виду.
— А где можно найти литературу по этой кислоте? — спросил Круз.
Доктор Хайвер задумался.
— Среди наших досье вы можете найти папку, посвященную проблемам исследований. Там говорится об опытах на животных, которым вводили эруциновую кислоту.
Лицо доктора Хайвера было слишком озабоченным и недовольным, и Круз удивленно посмотрел на врача.
— Но вы, доктор Хайвер, не очень-то верите в успех?
— Да. Вы сформулировали новую теорию в биохимии, но это еще ничего не значит.
— Почему? — взорвалась Сантана, — ведь это может помочь Брэндону.
— Эруциновая кислота, — проговорил доктор Хайвер, растягивая слова, — не такая уж безобидная. Она создает проблемы с сердцем.
— Но вы же сказали, что опыты проводились только на животных.
— Да, но кислота создавала сердечные проблемы у мышей. Значит, они возникнут и у человека. Я думаю, никто не даст согласия на использование эруциновой кислоты в качестве медицинского препарата.
Но Круз настаивал на своем.
— Доктор Хайвер, но эруциновая кислота — это всего лишь основной компонент рапсового масла.
— Да-да, — вторила мужу Сантана, — оно очень распространено в Индии, в Китае, во всех странах Востока. Там его употребляют в огромных количествах. И между прочим, — вставил Круз, — именно в этих странах меньше всего встречаются сердечные заболевания.
Доктор Хайвер вздохнул.
— Мистер и миссис Кастильо, вы забываете, что в этих странах продолжительность жизни куда меньше, чем у нас в Америке. И люди попросту не успевают дожить до того времени, когда сдает сердце. Это тоже самое, господа, когда многие люди уверены, что во времена римской империи у пожилых людей сохранялись хорошие зубы. А ведь тогда средний возраст был равен двадцати пяти годам, — доктор Хайвер слегка улыбнулся, — так что мы часто заблуждаемся. И еще я хочу сказать вам заранее — ни одна ассоциация фармакологов не даст согласия на применение эруцинового масла. Ведь это, в какой-то мере яд.
— Но он может помочь нашему сыну. Доктор Хайвер, эту кислоту в огромных количествах поглощают во многих странах Востока и ничего с людьми не происходит.
— Извините, миссис Кастильо, но я не могу базировать свои аргументы на таком голословном утверждении.
— Но от лейкодистрофии умирают дети. А это дает им шанс на выздоровление.
— Я понимаю, миссис Кастильо, но в то же время ничего не могу поделать. Вы действуете на свой страх и риск. А я должен помнить о последствиях, поэтому я не могу взять ответственность за употребление эруциновой кислоты в качестве медицинского препарата. Я думаю, вы прекрасно понимаете меня и должны согласиться.
Круз начал уговаривать жену, чтобы та не настаивала на своем. Однажды уже была похожая ситуация. Тогда, когда они решили применять в качестве медицинского препарата олеиновую кислоту. Но Сантана не унималась, она была куда более эмоциональна, чем Круз.
— Вы просто бессердечный человек, доктор Хайвер — сказала она.
Круз пытался остановить жену.
— Я прекрасно понимаю вас, миссис Кастильо, — сказал медик, — но я не могу отмести в сторону все предостережения, которые существуют в досье, посвященном употреблению эруцинового масла. Я тогда перестану быть ученым. Я не могу начать лечение, потому что я вынужден отвечать за последствия. И не дай бог, что-то пойдет не так, как я предполагаю. Представляете, что со мной тогда сделают?
Сантана презрительно скривила губы.
— Единственное, чем вы рискуете, доктор Хайвер, — это не получить научного звания или премии. А это так мало по сравнению с жизнью детей. Жизнь одного ребенка для вас недостаточная награда, чтобы рискнуть своей репутацией? Или уважение среди коллег?
— Да, миссис Кастильо, я очень дорожу репутацией нашего института. Мы еще ни разу не давали неверных сведений. Вы, миссис Кастильо, исполняете долг перед своим единственным ребенком, а я должен исполнить свой перед всеми мальчиками, больными лейкодистрофией. И я вынужден отвечать за свои слова и действия. В то время как вы отвечаете только перед самой собой.
— Доктор Хайвер, я не прошу вас о сочувствии или о помощи. Я прошу вас оставаться человеком — найти в себе немного храбрости.
Сантана чуть не расплакалась и, чтобы не показаться беспомощной в глазах медика, резко развернулась и покинула его кабинет.
Доктор Хайвер и Круз переглянулись. Медик пожал плечами.
— Ну что ж. Я согласен оказывать вам неофициальное содействие, как в прошлый раз, — наконец-то сказал доктор. Круз крепко пожал ему руку.
На этот раз в химическую компанию, занимающуюся экстрагированием масел, поехал Круз. Он нашел того технолога, который дал им олеиновую кислоту. Это был довольно моложавый, почти лысый мужчина с оттопыренными ушами.
Он встретил Круза приветливо, но, к сожалению, не мог помочь ему.
— Поймите, у меня болен мальчик и единственное, что может ему помочь — это эруциновая кислота. Вы же сам отец, — сказал Круз, указывая на фотографию, стоящую на письменном столе технолога.
— Да, я прекрасно понимаю вас, мистер Кастильо, но при всем моем желании ничем не могу помочь. Тогда бутыль с олеиновой кислотой у нас осталась случайно после проведения исследований. А эруциновая кислота в экстрагированном виде, по-моему, вообще не существует. Во всяком случае, никто до этого не занимался подобными исследованиями. Для технических целей возможно ее и получают, то есть ее можно произвести...
— Послушайте, — возразил Круз, — в мире не существует ничего невозможного. Все в один голос утверждали мне, что нет способа спасения моего мальчика. Я нашел выход — единственное средство — это экстрагированная эруциновая кислота.
Технолог развел руками.
— Я не представляю, как наладить ее производство. Для этого нужно строить заводы, создавать технологические линии. На это уйдут годы. К тому же, мало кого она может заинтересовать. Те несколько сот детей, больных лейкодистрофией, не могут создать рынка сбыта.
Технолог на минуту задумался.
— Единственное, что я знаю — у нас существует список всех химических корпораций и компаний, занимающихся производством экстрагированных масел. Я могу вам его предложить. Но на его поиски у вас может уйти целый месяц, если вы начнете обзванивать всех по порядку.
Но тут в разговор вступила секретарша. Ей понравился Круз Кастильо:
— Я думаю, у вас и у вашей жены времени и так маловато. Давайте, я подыщу нужные компании, которые согласились бы помочь вам.
Но главный технолог предостерег свою секретаршу.
— В принципе, такое производство может существовать, но на его организацию уйдет не меньше двух лет. К тому же, к эруциновой кислоте никто в нашей стране не прикоснется.
— А за ее пределами? — спросила секретарша.
— Не знаю, нужно просмотреть рынки сбыта.
— Я сама этим займусь.
Женщина отвела Круза в сторону.
— Идите в гостиницу отдыхайте. Я сама обзвоню всех нужных людей. И если ответ будет положительным, я сразу же найду вас.
— Но вы найдите меня и если ничего не удастся, — попросил Круз, — я буду беспокоиться.
— Безусловно, — секретарша взяла у технолога список компаний и вышла в приемную.
Круз тоже хотел выйти, но технолог остановил его.
— Я хочу предупредить вас, мистер Кастильо, что в случае неблагоприятного исхода наша компания ни за что не возьмет на себя ответственность. Я имею в виду юридическую ответственность, моральную я уже взял, передав вам список телефонов.
— Конечно, я прекрасно вас понимаю, — Круз крепко пожал руку технолога и покинул его кабинет.
Наконец-то, Круз получил нужный номер телефона. Он тут же набрал его и связался с компанией. Его адресовали к самому старому технологу фирмы.
Круз услышал в трубке скрипучий старческий голос.
— Я узнал о вашей беде, мистер Кастильо, и постараюсь вам помочь.
— Но все уверяли меня, что этот процесс технологически невозможен, — робко возражал Круз.
Ему было трудно поверить, что человек, обладающий таким слабым голосом, может что-то сделать.
— Мистер Кастильо, знаете, мне в принципе, осталось жить в этом мире не так уж и много. И я хочу сделать какое-нибудь полезное дело. Поэтому, я взялся помогать вам. Все ведь уверяли меня, что эруциновое масло в экстрагированном виде получить невозможно. Но я и до этого добивался невозможных результатов. Это стало делом моей чести.
— Но, послушайте, — возражал ему Круз, — но у нас очень мало времени. Мне говорили, на это уйдут годы.
Главный технолог мелко засмеялся, закашлялся.
— Мне осталось всего месяц до пенсии. Поэтому я взялся и приложу все усилия, чтобы получить это вещество как можно скорее. Можете на меня положиться, мистер Кастильо. Как только я достигну каких-то результатов, я сообщу вам.
— Спасибо, — Круз повесил трубку.
В его душе появилась надежда. Он начинал верить в провидение. Ведь удачи следовали одна за другой. И сейчас он молил бога только о том, чтобы Брэндон продержался до того момента, когда в его руках окажется эруциновая кислота.
Круз вернулся домой и все его заботы и хлопоты сосредоточились на Брэндоне.
Сантана тоже оживилась, узнав о том, что в их доме засиял луч надежды.
Брэндон, казалось, тоже почувствовал это. Припадков у него больше не случалось. Он даже временами мог отвечать движением глаз на вопросы матери.
И Сантана вновь стала надеяться, что Брэндон еще вернется к нормальной жизни.
Каждый день Круз звонил технологу, но тот пока не мог сообщить ничего определенного. Он без устали проводил эксперименты и, казалось, приближался к получению необходимого продукта. Но старый технолог был очень осторожным человеком и не хотел понапрасну обнадеживать родителей.
Радостное настроение, царившее в доме Кастильо, омрачил приход миссис Крафт. Она, как всегда в последнее время, приехала с огромной корзиной своих овощей и фруктов. Но Джейка на этот раз с ней не было.
Женщина вошла в дом, вежливо поздоровалась с Сантаной и Крузом и тут же поинтересовалась:
— Как ваш сын?
— Ничего, Брэндону немного лучше, — не очень уверенно, боясь сглазить удачу, проговорила Сантана.
— А где ваш Джейк? Почему он не приехал в гости к Брэндону?
— Джейк..., — миссис Крафт замялась, из ее глаз покатились слезы.
— Что случилось? — участливо поинтересовалась Сантана и обняла женщину за плечи.
— Знаете, с Джейком беда.
— Что? Что такое? Вы можете объяснить?
— Его... У него... нашли лейкодистрофию.
— Что? — воскликнула Сантана, — лейкодистрофию?
— Да. Это то же самое, что было с моим первенцем.
— Боже! — Сантана опустилась на стул, — вот этого я не могла ожидать.
— Я тоже, — миссис Крафт села напротив Сантаны и разрыдалась.
— Успокойтесь, миссис Крафт, успокойтесь. Не надо отчаиваться. Ведь вы знаете, что мы с мужем делаем все, чтобы спасти не только своего ребенка, но всех детей, которые больны этой страшной болезнью. Когда обнаружили лейкодистрофию?
— На прошлой неделе, — чуть слышно проговорила миссис Крафт.
— Значит, у Джейка еще много времени в запасе.
— Мне кажется, что у него нет времени, — вдруг сказала миссис Крафт и посмотрела на Сантану так, как будто та была волшебницей и могла спасти ее сына.
— Знаете, миссис Кастильо, мой первый ребенок умер очень быстро. После того, как обнаружили заболевание, он продержался всего лишь четыре месяца. Так что я думаю, срок, который в запасе у Джейка, еще меньше.
— Ну почему же? Нет, миссис Крафт, не отчаивайтесь, мы обязательно что-нибудь придумаем. Мы сейчас ожидаем, когда нам привезут новый препарат, мы опробуем его на Брэндоне, а потом рекомендуем и вам.
— Спасибо, — с мольбой в голосе воскликнула миссис Крафт, и ее руки схватили ладони Сантаны, — спасибо вам.
Казалось, женщина сейчас рухнет на колени перед Сантаной и начнет умолять ее о помощи. Но Сантана удержала миссис Крафт от этого.
— Не надо отчаиваться, это самое главное, о чем я хочу вас попросить. Это — самое главное.
Миссис Крафт посмотрела на Сантану с благодарностью.
— Скажите, миссис Крафт, а вы уже обращались к доктору Людвигу Хайверу?
— Да. Это он поставил Джейка в группу детей, которые принимают олеиновую кислоту. Ту, которую придумали вы.
— Значит, все не так уж и плохо.
— Миссис Кастильо, вы не можете себе представить, какое состояние у Джейка.
— Почему не могу?
— Нет, вы знаете, Джейк ведь видел, как умирал его брат и сейчас он сильно угнетен и испуган. Он не хочет есть, не хочет играть. Он... как мне кажется, уже прощается с жизнью, предчувствуя, что его ожидает.
— Вы должны его всячески утешать, подбадривать, уговаривать. Вы должны его убедить бороться, вы должны говорить ему только хорошие слова, чтобы у него в душе появилась надежда, чтобы он продолжал бороться. Я сама так делала с Брэндоном, я его все время уговаривала и уговариваю. И, как видите, он уже продержался в два раза больше, чем ему определили врачи.
— Да, вы очень сильная женщина, миссис Кастильо. Боюсь, я так не смогу.
— Что вы, миссис Крафт! Вы должны быть уверены, что победите, и тогда вам будет легче пережить все тяготы и невзгоды.
Когда миссис Крафт и Сантана вошли в комнату, сиделка равнодушным голосом бубнила сказку прямо в ухо Брэндону. Она совершенно не обращала внимания на то, как она произносит слова, не обращала внимания на то, понимает ли Брэндон то, что она ему говорит. Казалось, что она обращается не к ребенку, а к стене.
В душе у Сантаны все похолодело.
— Вот видите, миссис Крафт, так делать нельзя.
Женщина, ничего не поняв, с изумлением посмотрела на Сантану, а та резко подошла к постели, на которой лежал Брэндон, и вырвала книгу из рук сиделки.
— Ваши услуги мне больше не нужны.
— Почему? — не поняв, подскочила со своего стула сиделка.
— Потому что вы не любите Брэндона, потому что вы относитесь к нему равнодушно. А он должен постоянно, каждую секунду чувствовать заботу и любовь, и тогда он поправится. А вы обращаетесь к нему, как будто он уже не жилец на этом свете, как будто он покойник.
— Я... Я как могла, — оправдывалась сиделка.
— Спасибо, но вы больше у нас не работаете, — жестко проговорила Сантана.
— Я сама лучше буду не досыпать, но все свое время, всю свою любовь отдам сыну, потому что только любовью можно спасти его и вырвать из объятий смерти.
Несколько мгновений в комнате царило тягостное молчание.
Наконец, глаза сиделки зло блеснули.
— Знаете, миссис Кастильо, я прочла все об этой болезни и знаю, что это такое.
— Что вы хотите сказать? — возмутилась Сантана.
— Только то, что ваш мальчик уже давным-давно ничего не понимает, и ему совершенно без разницы ласковым или громким голосом читать, ему вообще все равно, читаете вы ему, говорите, кричите, поете. Ведь он же ничего не слышит.
— Убирайтесь из моего дома прочь! — закричала Сантана. Глаза зло сверкали, она готова была броситься, разорвать ее на куски, такую ненависть вызвали ее слова в душе Сантаны.
— Вы никогда не будете настоящей матерью! — крикнула Сантана, — убирайтесь!
Перепуганная сиделка засеменила к двери, но у входа в дом остановилась, обернулась и бросила:
— Желаю вам успехов, но я уверена, что вас ожидает...
— Вон! Вон! — закричала Сантана и захлопнула дверь.
Миссис Крафт подошла к Сантане и обняла ее за плечи.
— Успокойтесь.
— Я уже спокойна. Я ко всему привыкла, — сказала Сантана, — это не первая сиделка, которую я выгнала из дома.
— Неужели, действительно, Брэндон ничего не слышит? — участливо поинтересовалась миссис Крафт.
— Нет, он все слышит, он все чувствует. Это они придумывают, хотят меня убедить, чтобы я отказалась от борьбы. Но этого никогда не будет. И знайте, миссис Крафт, вы должны бороться за жизнь своего ребенка. И тогда вы победите.
— Спасибо, миссис Кастильо, теперь у меня перед глазами будет всегда ваш пример. И если вы позволите, я буду обращаться к вам за поддержкой и за советом.
— Конечно же, миссис Крафт, для вас дверь моего дома всегда открыта. Приходите и с радостью и с бедой. Пока я в состоянии, я всегда помогу.
Женщины обнялись и по их щекам потекли слезы.
Проводив миссис Крафт до выхода, Сантана поспешила вернуться к сыну. Она бережно подняла книжку с пола, уселась у изголовья кровати и вкрадчивым голосом принялась читать сказку. В ее интонации было столько любви, столько нежности, что они могли бы растопить и камень.
Сантана бросала нежные взгляды на своего сына. Мальчик стал дышать ровнее.
— Ты слышишь меня, Брэндон, — Сантана нагнулась к самому уху и зашептала слова любви.
Брэндон вздрогнул и приоткрыл глаза.
— Ты слышишь меня, дорогой, — сказала мать и погладила сына по голове.
Мальчик несколько раз моргнул.
— Да, ты молодец, ты умеешь бороться, вместе мы победим твою болезнь.
Сантана вновь принялась читать. Брэндон дышал ровно и спокойно.
Когда в комнату вошел Круз, он застыл, увидев возле сына жену. Ведь в это время Сантана должна была отдыхать.
— Что случилось? — спросил он, — где сиделка? Сантана предупреждающе подняла указательный палец. «Подожди, сейчас объясню».
Она спокойно дочитала сказку до конца, погладила сына по голове и подошла к мужу.
— Я прогнала ее, Круз. Она злая женщина.
— Я не понимаю тебя, Сантана. Что случилось? Она что-нибудь сделала Брэндону?
— Нет, она читала ему сказку безразличным голосом.
— Но это же такая малость. Как же ты справишься одна?
— Круз, это не малость. Она считала Брэндона уже не жильцом. Я не могла ей этого простить. Ведь он все понимает.
— Сантана, ты преувеличиваешь, ведь она же ухаживала за мальчиком, давала тебе возможность отдохнуть. Ты поступила опрометчиво.
— Нет, Круз, ты забыл, что у него есть душа, что он думает и все прекрасно понимает.
— Неужели? Сантана, ты преувеличиваешь.
— Нет, смотри, Круз. Я тебе докажу, ты сам убедишься в правоте моих слов.
Она подошла к мальчику, склонилась к нему и прошептала:
— Брэндон, мой малыш! Ты слышишь меня? Ведь ты любишь нас с папой, не правда ли?
Глаза Брэндона открылись, ресницы дрогнули.
— Ты видел? Он все слышит, все понимает.
Круз опустился на колени возле кровати.
— Брэндон, Брэндон, ты меня слышишь? Это я, твой отец.
Ресницы ребенка вновь дрогнули и из уголков глаз покатились крупные слезы.
— Вот видишь, Круз, он все слышит, он все понимает.
— Да, Сантана, действительно, он понимает, он слышит наши голоса. Он будет жить.
— Конечно же, Круз. Он будет жить. Все будет хорошо, — Сантана договорила и обняла мужа.
— Дорогая, по-моему, мы пережили самое страшное. По-моему, дела нашего мальчика идут на поправку.
— Конечно же, Круз, все будет хорошо. Самое главное не сдаваться.
— Сантана, я так тебе благодарен. Ты у меня молодец. Ты настоящая любящая мать.
— Да, Круз, ни мне, ни тебе ничего не остается. Единственное, что мы должны делать, не жалея своего здоровья — это любить нашего мальчика и тогда все изменится к лучшему.
Сантана помолчала.
— Круз, ты звонил в этот концерн?
— Да, звонил.
— И что? — Сантана смотрела на мужа. Тот опустил голову.
— Пока ничего обнадеживающего сообщить не могу. Работы ведутся, и мне пообещали, что нужное нам вещество скоро будет. У нас будет экстрагированная эруциновая кислота.
— Боже, скорее бы наступил этот момент, — Сантана молитвенно сложила перед собой руки и губы беззвучно зашевелились.
Круз стоял рядом и тоже в душе произносил слова молитвы, потому что знал, что это может помочь Брэндону.
— Ты меня извини, Сантана, я хочу сходить в библиотеку, там пришли новые статьи по биохимии, я должен их изучить.
— Иди, Круз, конечно же, не волнуйся, я побуду с Брэндоном. Ты же понимаешь, я сделаю для него все, не хуже любой сиделки.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 1

Отверженные тоже умеют любишь. Лучший дом на побережье. Пробка от шампанского летит в потолок. Пожар и огонь страсти вещи разные. Прилично ли находиться в кухне обнаженным. Удивительный способ поедания бутерброда.

Последние события, произошедшие в Санта-Барбаре, абсолютно заслонили от ее жителей судьбу Дэвида Лорана и Шейлы Карлайл.
Вначале в городе было много пересудов об их исчезновении, но потом об этой паре стали забывать.
Да и сам Дэвид Лоран и Шейла старались не вспоминать о своей прежней жизни в Санта-Барбаре: не очень уж много там было светлого и приятного. Ни Дэвид, ни Шейла не хотели больше видеть знакомые лица, знакомые пейзажи, слышать упреки, чувствовать за своей спиной шепот сплетен.
Они собрались и уехали из города. Как выяснилось, у каждого еще оставались кое-какие сбережения. Их, конечно, не могло хватить надолго, но на первое время — вполне.
Самое странное — вначале их объединяло лишь общее несчастье, общее презрение общества, но постепенно они привыкли друг к другу, и в один прекрасный день Дэвид понял, что он любит Шейлу.
Он вначале изумился этому открытию, это казалось невероятным, ведь он никогда еще и никого в жизни по-настоящему не любил. До этого он любил лишь одного себя, а к женщинам относился чисто потребительски и никогда не делал из них для себя исключения. Это были просто вещи, и он их использовал лишь для достижения своих не очень-то чистоплотных целей.
А тут случилось чудо: он смотрел на Шейлу и понимал, что не сможет сделать ей ничего плохого, пусть даже это принесет ему немалую выгоду.
Он боялся сказать об этом Шейле, но та догадалась обо всем сама. Потому что такие же чувства возникли в ее измученной душе. Наверное, их обоих настолько сильно отторгло от себя общество, что им уже не к кому было тянуться, и не с кем посоветоваться, поговорить.
И вот эти два отверженных человека полюбили друг друга так, как не любили никогда прежде. Но счастье никогда не приходит одно, всегда ему сопутствует несчастье, и вот небо ниспослало им испытание — соблазн, который трудно было преодолеть. Но это было не одиночное испытание. Один соблазн возникал за другим, и им пришлось пережить ужасное потрясение.
Об этой истории в Санта-Барбаре мало кто знал, доходили кое-какие слухи, кое-какие сплетни, но, правда это или нет, в городе не было известно. Да и никому не было дела до Шейлы и Дэвида, потому что события, происходящие в Санта-Барбаре, были не менее драматичными и захватывающими.
Дэвид Лоран и Шейла Карлайл обосновались в небольшом городке Санта-Моника на берегу океана. Время тут текло замедленно, некуда было спешить, и не о чем было беспокоиться. Все свободное время они посвятили друг другу.
Денег Дэвиду Лорану хватило только на то, чтобы купить небольшой дом у самого пляжа. Прямо из окон открывался чудесный вид на океан, а по ночам был слышен шум его волн.
Дэвиду пришлось вспомнить свое старое занятие, ведь он когда-то закончил архитектурный факультет, и теперь он поступил на службу в небольшую фирму. Работа была не очень интересной, крупных заказов в Санта-Монике никто не делал, и ему приходилось, в основном, проектировать небольшие особняки стоимостью не больше ста тысяч долларов.
Но, полюбив Шейлу, Дэвид захотел, во что бы то ни стало, построить большой дом, даже не то, чтобы большой, но такой, чтобы в нем захотелось провести всю оставшуюся жизнь.
И в свободное время, по вечерам, он садился в гостиной перед огромными планшетами, на которых рисовал формы своего будущего дома. Пока еще они не были очень отчетливыми, лишь силуэты, объемы, но с каждым днем линии становились четче, обрисовывались детали.
Шейла сидела возле Дэвида и с восхищением смотрела на то, как носится по бумаге острие карандаша, оставляя за собой линии, постепенно складывающиеся в изображение дома.
Она склоняла голову набок, обнимала Дэвида и шептала ему на ухо:
— Это будет самый лучший дом в Санта-Монике.
— Конечно, — отвечал Дэвид Лоран, — ведь я стараюсь для себя и для тебя, он будет лучшим на всем побережье.
— Но для него нужно будет столько денег, — вздыхала Шейла.
— Ничего, мы возьмем в банке кредит и как-нибудь выпутаемся.
— Тебе не кажется, что мне стоит поступить на работу? — однажды вечером спросила Шейла Карлайл.
Дэвид даже не сразу ответил. Он задумался, но потом отрицательно покачал головой.
— По-моему, Шейла, этого делать не стоит.
— Почему? — изумилась женщина.
— Я тогда не смогу чувствовать себя настоящим мужчиной.
— Но ведь мы же с тобой даже неженаты, — засмеялась Шейла, — и никто тебя не сможет упрекнуть в том, что твоя любовница работает.
— По-моему, я созрел и для этого, — Дэвид Лоран отложил карандаш в сторону и откинулся на спинку дивана. — Наверное, мы с тобой должны пожениться.
— Ты думаешь, Лоран, так делают предложение?
— Как бы я его ни сделал, слова уже произнесены. Так ты согласна, Шейла?
Женщина не долго раздумывала: она бросилась на шею Дэвиду и расцеловала его.
— Ты еще спрашиваешь?
— Но ведь я же хочу знать точно, ты же сама догадывалась, что я хочу на тебе жениться.
— Хорошо, тогда я говорю — да, — Шейла сделалась немного серьезнее.
— Но я не услышал от тебя еще одних слов.
— Каких? — женщина села на диван, поджав под себя ноги.
— Это самые главные слова, без которых невозможно обойтись.
Шейла лукаво улыбалась, но молчала. Это молчание начало раздражать Дэвида Лорана.
«Неужели она и в самом деле так недогадлива? — думал мужчина, — неужели она не понимает то, что я от нее хочу?»
И он приблизил свое лицо к лицу Шейлы. Та все так же напряженно молчала.
— Неужели ты не хочешь сказать... — начал Дэвид и замолчал.
— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, — вновь произнесла женщина.
Дэвид Лоран прикрыл глаза и произнес почти беззвучно:
— Я люблю тебя, Шейла.
Она неожиданно повторила:
— Я люблю тебя, Шейла. Ведь ты это хотел от меня слышать?
Наконец-то, Дэвид Лоран понял, что Шейла над ним издевалась. И тогда он, широко улыбнувшись, произнес:
— А я люблю тебя, Дэвид Лоран.
Шейла как эхо повторила за ним:
— Я люблю тебя, Дэвид Лоран.
— Ну, вот и отлично.
Мужчина привлек к себе женщину, и они поцеловались долгим томным поцелуем.
Наконец, оторвавшись от губ Шейлы, Дэвид произнес:
— Теперь было бы неплохо отпраздновать наше с тобой решение.
— А что мы будем пить? — поинтересовалась женщина.
— Я не знаю, — пожал плечами мужчина, — что обычно пьют в таких случаях?
— Я думаю, шампанское.
— А оно у нас есть? — засомневался Дэвид Лоран.
— Конечно же, есть, — Шейла поднялась с дивана, — я его специально припасла для этого случая. А знаешь, сколько я ждала?
Дэвид наморщил лоб.
— Я думаю, всю жизнь.
Пробка выстрелила в потолок, вино, шипя, полилось в бокалы, и Дэвид с Шейлой сдвинули высокие хрустальные бокалы.
Шейла молча смотрела на Дэвида, а тот смотрел на нее.
— Почему ты не пьешь? — поинтересовалась Шейла.
— Я жду, когда выпьешь ты.
— А почему ты не хочешь пить первым?
— Я теперь всю жизнь буду слушать только тебя, Шейла, буду делать так, как ты этого хочешь.
— Но тогда я хочу, чтобы ты выпил первым.
И Дэвид Лоран, полуприкрыв глаза, коснулся губами бокала.
— Ты счастлив? — спросила Шейла. Дэвид закашлялся.
— Я спросила что-нибудь не так?
— Да нет, все в полном порядке, но как-то неожиданно прозвучал твой вопрос. Ты всегда спешишь задавать вопросы, Шейла.
— Хорошо, я больше не буду.
— Да, я счастлив, но не вполне.
— Почему? — брови Шейлы взметнулись. Дэвид Лоран обнял Шейлу и привлек к себе.
— А вот теперь я счастлив вдвойне, — и он принялся расстегивать пуговицы на ее блузке.
Та шутливо отбивалась, уговаривала его остановиться, но Дэвид прекрасно понимал, насколько эта близость для нее желанна.
— Остановись, — просила Шейла, — не здесь.
— Я боюсь передумать, — настаивал Дэвид и опустился на колени перед женщиной прямо на ковер гостиной.
Женщина смотрела на него сверху вниз и улыбалась, а Дэвид ласкал ее.
— Я когда-нибудь раньше говорила тебе?
— Что? — поинтересовался Дэвид, его рука замерла на груди женщины.
— Я тебе говорила, что люблю тебя?
Дэвид отрицательно качнул головой.
— Нет, никогда.
— Так вот, с этого дня я всегда буду повторять тебе, что люблю тебя.
— И ты думаешь, я поверю? — Дэвид слегка улыбнулся. — А тебе ничего не останется делать, ведь я буду говорить это таким проникновенным голосом.
И Шейла, нагнувшись, зашептала в ухо мужчине:
— Я люблю тебя, Дэвид, люблю.
— Я тоже, — отвечал ей мужчина, лаская ее со всей нежностью, на какую был способен...
Дэвид и Шейла уже не владели собой. Они освобождались от одежды, разбрасывая ее по всей гостиной.
Наконец, когда Шейла легла на мягкий ковер, Дэвид на мгновение замер. Он рассматривал женщину так, как будто видел ее впервые.
Сквозь огромное окно гостиной слышался тяжелый шум прибоя, крики чаек.
— Ну, иди же, иди, — попросила Шейла и протянула к Дэвиду руки.
— Нет, лучше ты иди ко мне.
— Но как же, — изумилась Шейла, — ведь я жду тебя.
— Тогда давай вместе пойдем навстречу друг другу.
Шейла поднялась, Дэвид подхватил ее, и они вместе, как подкошенные, рухнули на ковер, продолжая целоваться.
На этот раз мужчина и женщина ощущали себя совершенно по-иному.
— Тебе не кажется, что между нами что-то произошло, что-то изменилось? — прошептала прямо в ухо Дэвиду Шейла.
— Что ты хочешь сказать? — быстро отреагировал на ее вопрос Дэвид.
— Я хочу сказать, что я сейчас чувствуя себя совсем по-другому и больше ничего.
— Как это, по-другому?
— По-другому и все. Я даже не могу определить, в чем это заключается.
— А я тебе могу подсказать, — Дэвид приподнялся на локте, завис на некоторое время над Шейлой. — Я могу тебе объяснить.
— Скорее объясни, Дэвид, потому что я ужасно хочу тебя.
— Ты себя чувствуешь по-другому потому, что ты теперь моя жена.
— Правда, Дэвид?
— Да, правда, эта самая настоящая правда.
Шейла потянулась руками к Дэвиду, схватила его за шею и крепко прижала к себе. Дэвид чувствовал нежное прикосновение ее губ, чувствовал, как твердеет грудь Шейлы под его пальцами.
— А я теперь твой муж, — шептал ей Дэвид.
— Да, да, ты мой муж, единственный, кто имеет на меня право.
— Ты уверена, что так будет всегда, Шейла?
— Не знаю, — она как-то странно пожала плечами, улыбнулась и припала к губам Дэвида. — Не знаю, не знаю, будет ли так все время, но я хочу, чтобы это было вечно.
— И я хочу, Шейла, чтобы ты, Шейла, принадлежала только мне, чтобы я был твоим мужем и чтобы все вот это, — Дэвид приподнялся на колени и осмотрел обнаженное тело Шейлы, — я хочу, чтобы вот это все, — он медленно-медленно провел ладонью по телу Шейлы, — принадлежало только мне и всегда.
— Хорошо, так оно и будет, я обещаю тебе.
— Вот это здорово, вот это обещание мне очень нравится.
— А что, разве тебе не нравится то, что я тебя люблю и люблю безумно? Я просто схожу с ума от тебя, Дэвид. Ты такой, такой...
— Не надо, не говори, Шейла, не надо сейчас говорить никаких слов, надо быть вместе.
— Нет, я хочу говорить, я буду громко кричать на весь этот дом, на все побережье. Я хочу, чтобы все знали, что ты любишь меня, а я люблю тебя и что с этого момента я твоя жена и принадлежу тебе.
От такой долгой речи Шейла учащенно задышала. Но потом, переведя дыхание, она потянулась руками и губами, и всем своим упругим молодым телом к Дэвиду. Дэвид ответил таким же движением.
— Шейла, ты можешь говорить, можешь кричать, но только самое главное...
— Что? Что самое главное, Дэвид?
— Самое главное, чтобы ты всегда была со мной, и чтобы нам всегда было так же хорошо, как сейчас.
— Ну, иди же сюда, иди, — и Шейла опрокинула Дэвида, легла на него, ее бедра сжали бедра Дэвида.
А руки мужчины сжимали грудь женщины. Шейла тяжело вздыхала, вскрикивала, казалось, что ей не хватает воздуха, казалось, она забыла обо всем на свете, забыла, где находится, и кто она. Между ней и мужчиной существовало сейчас только одно чувство — чувство безудержной страсти, желание владеть друг другом, самозабвенно отдаваться друг другу и приносить радость и удовольствие.
— Тебе хорошо? — шептал Дэвид.
— Да, мне так хорошо, как никогда еще не было.
— Ни с кем?
— Ни с кем, Дэвид, мне так не было хорошо, как с тобой, и ни с кем мне не будет так хорошо, как с тобой, — выкрикивала Шейла, мерно покачиваясь.
А руки мужчины продолжали ласкать бедра, живот, грудь с коричневыми твердыми сосками.
— Шейла, ты прекрасна! Прекрасна! — тяжело дыша, шептал Дэвид.
— Это потому, что ты меня любишь, потому, что ты назвал меня своей женой.
— Да, ты моя жена, и будешь всегда только моей, — Дэвид привлек к себе Шейлу, их губы встретились, и он мягко и очень нежно опрокинул женщину на спину.
Их ноги сплетались и расплетались, губы искали друг друга и находили. Они были ненасытны в своих чувствах, ненасытны в желании принадлежать друг другу.
Но все, даже самое лучшее и самое сладкое, имеет конец.
Сейчас Шейла вздрогнула, забилась в сладостных судорогах, прикрыла глаза, закусила губы. Ее темные волосы разметались по ковру. На щеках горел румянец, а из широко открытых темных и глубоких глаз текли слезы счастья и радости.
Дэвид откинулся и рухнул на пол. Он смотрел на белый потолок и чувствовал, как гулко бьется в его груди сердце, переполненное любовью, переполненное чувствами. Ему было хорошо и легко, он как будто парил в невесомости, настолько легким и неосязаемым казалось ему его тело.
Он потянулся рукой к руке Шейлы, их ладони встретились, и он крепко сжал гибкие пальцы женщины.
Шейла ответила ему таким же горячим преданным рукопожатием.
— Теперь ты веришь, что нам будет хорошо? — тоже глядя в потолок, немного отстраненным голосом произнесла женщина.
— Да, верю, хочу верить, что нам будет хорошо.
— Но знаешь что, дорогая?
— Что?
— Ведь я твой муж теперь.
— Конечно, ты мой муж, — женщина повернулась и посмотрела на профиль Дэвида, опершись на локоть, — ты мой муж.
— Так вот, Шейла, твой муж очень голоден и хочет есть.
— Нет ничего проще! — воскликнула Шейла, быстро вскакивая на ноги.
Но Дэвид держал ее за руку.
— Куда?
— Ведь я твоя жена и должна о тебе заботиться. Я хочу тебя накормить.
— Подожди, не уходи, побудь еще со мной.
— Нет-нет, Дэвид, желание мужа для жены закон. Я сейчас приготовлю обед.
— Ну, погоди, не уходи, побудь еще, мое желание есть не настолько сильное, чтобы я мог расстаться с тобой.
— Ты хочешь сказать, что меня любишь больше, чем отбивную? — заулыбалась Шейла.
— Да нет, это совсем разные вещи, я люблю и то, и другое, я просто люблю жизнь.
— А я люблю тебя и тоже не прочь поесть.
— Ну, погоди, Шейла, побудь еще со мной, посиди, дай я на тебя посмотрю, полюбуюсь.
— Ты совсем бесстыдник, Дэвид, — Шейла схватила свою блузку и прикрыла ею грудь.
— Да убери ты к черту эту блузку! — Дэвид попытался вырвать одежду из ее рук, но она сопротивлялась, и тогда Дэвид набросился на нее и крепко, и страстно поцеловал.
Явно не ожидая таких действий от Дэвида, Шейла затихла в его руках и перестала сопротивляться.
— Ну, что, ты меня боишься? — нависая над женщиной, спросил мужчина.
— Нисколько, нисколько я тебя не боюсь.
— Но тебе хорошо со мной?
— Да, мне с тобой хорошо, но я должна тебя покормить.
— Забудь о еде, забудь обо всем, думай только обо мне, только обо мне, — твердил Дэвид.
— А я и думаю только о тебе. Но если ты сейчас не ноешь, я не поем, то вечером мы будем обессиленными и изможденными. А когда я худею, я становлюсь совершенно непривлекательной.
— Да нет, Шейла, ты красива всегда и это не имеет никакого значения.
— Ты льстец, Дэвид, самый настоящий льстец и обманщик. Ведь ты хочешь отбивную больше меня, я это знаю.
Шейла изловчилась и выскочила из объятий Дэвида. Он поднялся с ковра и прислонился спиной к холодной стене. Шейла быстро начала одеваться.
— А зачем ты одеваешься? Ведь дома все равно никого нет.
— Ты что, хочешь, чтобы я готовила обнаженной?
— А почему бы и нет? — Дэвид любовался линиями тела своей жены.
— Мысль неплохая, но жир может капнуть мне на руку, на живот, и тогда я потеряю свою привлекательность.
— Да ну, ничего ты не потеряешь, да и жир на тебя не капнет, ведь совсем не обязательно готовить отбивные. Давай сделаем бутерброды, сок и немного перекусим.
— Я согласна, мне это будет куда проще.
— Вот и прекрасно, — Дэвид перевел взгляд с жены на планшет.
Казалось, он увидел сейчас в своих рисунках что-то новое. Рука потянулась к карандашу, и он принялся изменять уже почти законченный рисунок!
— Ты что, опять взялся за эти чертежи?
Но Дэвид не обернулся и только коротко ответил:
— Конечно, мне пришла блестящая мысль. Холл в нашем новом доме мы сделаем совсем по-другому. Смотри, вот здесь будут стропила, — и он нарисовал, как будет выглядеть потолок огромного холла.
— Ты что, Дэвид, так и будешь работать обнаженным?
— А что, разве мне это мешает?
— Да нет, это мешает мне, — Шейла засмеялась.
— А чем это мешает тебе?
— Меня твой вид слишком возбуждает.
— Ну, что ж, тогда... — Дэвид взял подушку и прикрылся ею. Но тут же как-то странно повел из стороны в сторону головой, его ноздри стали судорожно сокращаться.
— Шейла, мне кажется, ты еще не начала готовить, а уже пахнет чем-то паленым.
Шейла, стоя у плиты, тоже принюхалась.
— Да нет, ничего похожего, это тебе кажется, — послышался ее возглас из кухни.
— Да нет же, я тебе точно говорю, пахнет паленым, что-то где-то горит.
— Дэвид, по-моему, это горит огонь желания.
— Какого желания! — Дэвид вскочил на ноги и забегал по гостиной. — Да нет же, это натурально что-то горит!
Наконец, его взгляд упал на футболку, от которой поднимался едкий дым. Он схватил футболку и увидел, что от непогашенной сигареты на груди его одежды зияет огромная черная дыра с тлеющими краями.
— Мы горим! Мы горим, Шейла! — закричал он, вбегая на кухню с горящей футболкой.
— Фу, какая вонь, я тебе сколько раз говорила: будь поаккуратнее с вещами, не разбрасывай их лишь бы где, не бросай их в разные стороны.
— Но ведь это не я, это ты, — подставляя футболку под струю воды, запротестовал Дэвид.
— Что значит не ты, а кто же? — парировала Шейла.
— Вспомни, ты вспомни получше, как ты с меня ее стащила и бросила себе через голову.
— Может быть, — пожала плечами Шейла, — но это у меня бывает раз в год, а ты это делаешь периодически и мне, честно говоря, уже надоело убирать твои вещи.
Но тут они оба рассмеялись, потому что выглядели очень комично — обнаженный Дэвид с обгоревшей майкой в руках и полуобнаженная Шейла, с ножом в одной руке и с большим куском ветчины в другой.
— Так что мне с ней делать? — глядя в глаза Шейлы, спросил Дэвид.
— С чем? С этой футболкой? Можешь ее надеть и ходить.
— Ну, да, надеть, она холодная и мокрая.
— Тогда выбрось.
Дэвид вытащил из-под кухонного стола черный пластиковый пакет для мусора, затолкал туда футболку, а потом еще несколько мгновений смотрел на свои перепачканные руки.
— Ты что, вот так и будешь стоять? — ехидно улыбаясь, спросила Шейла.
— Как, так? — развел руки в стороны Дэвид Лоран.
— Ну, вот так — обнаженный среди кухни.
— А что, я плохо выгляжу?
— Да нет, выглядишь ты замечательно, но мне кажется, твой вид несколько неуместен.
— Шейла, тебе не кажется, что твои эстетические вкусы немного расходятся с моими, и находиться в кухне обнаженным вполне прилично?
— В какой-нибудь другой кухне, может быть, вполне прилично, а здесь, передо мной, когда я режу ветчину, это не очень прилично.
— Тебе хочется воспользоваться ножом и зарезать меня? — смеясь, воскликнул Дэвид, хватая Шейлу за плечи.
— Да нет, мне хочется как можно быстрее приготовить бутерброды. И еще мне хочется, чтобы ты, Дэвид, хоть что-нибудь на себя надел.
— А что ты мне предлагаешь надеть, если моя футболка сгорела?
— Хотя бы штаны.
— А потом ты еще скажешь, чтобы я надел галстук, смокинг, очки, носки...
— Нет, все остальное — не обязательно.
— А я тогда тебя попрошу, Шейла, чтобы ты сняла эту рубашку, тем более, она моя, ты надела мою рубашку.
— Неужели? — Шейла посмотрела на клетчатую рубаху, которая была на ней.
— О, извини, Дэвид, действительно, это твоя рубашка. Но это произошло лишь по той причине, что ты разбрасываешь свои вещи, где попало. Вот и сейчас, посмотри, — Шейла взглянула на разделочный столик, на котором стояли кроссовки Дэвида. — Что делают кроссовки здесь в кухне?
— Кроссовки... Да-да, это мои кроссовки, — Дэвид подошел, взял кроссовки и поставил их на пол.
— Вот и я говорю, что они делают на разделочном столике?
— Извини, знаешь, ведь я когда работаю, становлюсь ужасно рассеянным, я думаю только о нашем доме, о том, как мы в нем будем жить и хочу сделать, чтобы в нем было все удобно.
— Слушай, мне кажется, ты заговариваешь мне зубы. Лучше бы ты собрал свои вещи, ведь они разбросаны по всему дому.
— Ладно, Шейла, не горячись, к чему нам ссориться?
— А я с тобой и не ссорюсь, я тебя пока еще только прошу, а не приказываю.
— Ого! Так ты мне еще собираешься приказывать?
— Конечно, ведь я твоя жена, ты же сам этого захотел, ты же сам попросил моей руки и сердца.
— Ну, да, я попросил, но совсем не для того, чтобы ты мной понукала и без устали мне отдавала распоряжения.
— Я не буду тебе слишком много приказывать, но ты должен убирать свои вещи и не разбрасывать по всему дому. Ведь этот дом у нас совсем маленький, а представляешь, если мы построим большой дом, и везде будут валяться твои вещи — носки, майки, трусы, ботинки, куртки? Ты представляешь, какой это будет бедлам? Я одна не смогу это убрать.
— А зачем тебе убирать все это одной? — парировал ее колкость Дэвид.
— А что ты предлагаешь?
— Я предлагаю взять молодую служанку, чтобы она все это убирала за мной.
— Может, Дэвид, ты на этой молодой служанке и женишься? Тогда ты сэкономишь на мне.
Шейла приготовила бутерброды, сложила их на огромное блюдо и поставила на середину стола.
— Прошу к столу! — громко сказала женщина, — но к столу ты будешь допущен, Дэвид, только после того, как оденешься.
— Хорошо, я и сам это понял, — Дэвид удалился в гостиную.
Послышались его чертыхания.
— А ты не видела мою майку?
— Нет, я не видела, ты сам ее куда-то забросил, посмотри, может она висит на люстре, — пошутила Шейла.
Но Дэвид действительно поднял голову и посмотрел, не висит ли там его майка. Но там ее не было, зато она лежала в углу рядом с телевизором.
— Слава бога, нашлась, — Дэвид натянул майку, потом надел штаны.
Когда он вошел в кухню, Шейла была уже одетой.
— Ты чертовски быстро одеваешься, — заметил Дэвид.
— Знаешь, дорогой, я и раздеваюсь чертовски быстро.
— Вот за это я тебя люблю еще больше.
— Спасибо.
Дэвид сбросил ботинки и нимало не задумываясь, поставил их на диван. Глаза Шейлы сверкнули.
— По-моему, ты делаешь что-то не так.
— Что? — изумился Дэвид и принялся рассматривать себя. — Все пуговицы на месте, ремень затянут.
— Нет, Дэвид, неужели ты не отдаешь себе отчета в том, что делаешь? — Шейла прямо смотрела на ботинки, стоящие на диване рядом с ней, а Дэвид никак не мог понять, в чем он провинился перед женой.
— Я имею в виду вот это, — Шейла брезгливо, двумя пальцами приподняла один ботинок Дэвида и покрутила им перед носом у мужчины.
— А-а, извини.
Он забрал обувь и попытался засунуть ее под диван. Шейла возмутилась.
— Куда ты суешь? Для этого ведь есть специальный шкаф!
— До него далеко идти, — Дэвид совершил задуманное и еще глубже босой ногой затолкнул обувь под диван.
Шейла выхватила ботинок и запустила им в Дэвида. Тот увернулся, и ботинок с грохотом ударился о стену.
— Ты с ума сошла! Ты развалишь весь дом! — возмутился Дэвид.
— Но я приучу тебя к порядку! Приучу! Приучу! — кричала Шейла, а Дэвид, схватив ее за руки, пытался не дать ей запустить вторым ботинком в раскрытое окно.
Но женщина обманула его. Она сделала вид, что смирилась и опустила руки.
— Ну, вот и отлично, — сказал Дэвид, отступая к стене, — ты больше не злишься, и мы вновь помирились?
— Помирились? — возмутилась женщина, и второй ботинок просвистел в дюйме от уха Дэвида. — Я не понимаю тебя, — кричала женщина, — на людях ты всегда очень подтянутый, аккуратный, а дома позволяешь себе черт знает что.
— Я так компенсирую свою аккуратность, — парировал Дэвид.
— Так вот, теперь ты будешь аккуратным повсюду — и дома, и на людях.
— Ну, что ж, — вздохнул Дэвид, — я постараюсь, но обещать ничего точно не буду, потому что я уже сложившийся человек, и изменить свои привычки навряд ли мне удастся.
Ты разложившийся человек, — сказала Шейла довольно спокойно, но ее голос был язвительным.
— Это я разложившийся? — возмутился Дэвид и бросился на Шейлу.
Но та тут же обезоружила его своей лучезарной улыбкой. Она крепко схватила его за шею и прижала к себе.
— Подожди, — воскликнул Дэвид, — а как же бутерброды, сок?
— Подождут.
Шейла все крепче и крепче обнимала мужчину. Тот вырывался, пытался дотянуться до блюда с бутербродами.
Наконец, Шейла не выдержала, схватила один из бутербродов и сунула ему в рот. Тот сжал его зубами, но продолжал ласкать женщину.
Шейла осторожно откусила бутерброд с другого конца.
— Нет, неправильно, — не разжимая губы, прошепелявил Дэвид. — Ты должна держать его сама.
И Шейла послушно сжала бутерброд зубами, тогда и Дэвид смог откусить от него кусочек. Через минуту от бутерброда не осталось и следа. Мужчина и женщина целовались.
— Тебе понравилось? — спросил Дэвид.
— Это я должна тебя спросить, хорошо ли я готовлю.
Дэвид рассмеялся.
— Замечательно, это был лучший бутерброд в моей жизни. Жалко, что он был такой маленький.
— У нас их еще целое блюдо, — возразила Шейла.
— Но ведь я уже немного утолил свой голод.
— Но ты, Дэвид, уже успел немного утолить и свою страсть.
— Нет, Шейла, это утолить невозможно, особенно, если находишься рядом с тобой, — и он вновь принялся сбрасывать с себя одежду, нимало не заботясь о том, куда попадет майка или брюки.
Шейла лишь с сожалением провожала взглядом каждую деталь одежды. Но на этот раз окурок в пепельнице был погашен, и Шейла облегченно вздохнула, когда последняя деталь туалета Дэвида упала на спинку дивана.
— Теперь твоя очередь, — Дэвид стоял посреди гостиной, глядя на жену.
Та медленно, словно находилась на сцене, принялась раздеваться.
— Я включу музыку, — предложил Дэвид.
— Как хочешь.
Он нажал клавишу магнитофона, и из динамика полилась нежная музыка. Шейла неторопливо сбросила через голову блузку и швырнула ею в Дэвида. Тот так и остался стоять с ее блузкой в руке, улыбаясь в предвкушении близости. Он пожирал глазами женщину, и та возбуждалась от одного его взгляда, настолько выразительным и чувственным он был.
Дэвид медленно приближался к Шейле, а та уже освобождалась от юбки, заодно стягивая и белье.
— Не спеши, — попросил Дэвид, — помедленнее.
— Хорошо.
Женщина придержала на середине бедра край юбки и качнула бедрами. Юбка соскользнула к ее ногам, Шейла переступила через нее, продолжая танцевать.
А Дэвид словно дразнил ее, отступая к дивану. Он хлопал в ладоши, вскрикивал, подбадривая Шейлу. Она тоже втянулась в эту игру и принялась поддразнивать мужа. Она приподняла грудь руками и подалась вперед.
— Я больше не сделаю ни шагу, это ты должен подойти ко мне, — Шейла остановилась.
Дэвид, прислонясь к стене, с трудом переводил дыхание.
Наконец, оттолкнувшись от стены, он бросился на Шейлу, но та проскользнула у него под рукой и подбежала к дивану.
— Я тебя сейчас догоню, — выкрикнул Дэвид, но Шейла уже перепрыгнула через спинку дивана и оттуда, пригнувшись, манила к себе Дэвида.
Тот крепко сжал зубы, а Шейла показывала ему язык, облизывая свои ярко-красные губы.
— Ну, или же, иди же, — шептала она, явно готовясь отскочить в сторону, лишь только Дэвид приблизится к ней.
И он это понял. Мужчина широко расставил руки, сделал несколько шагов, но потом замер. Он медленно опустился на колени, схватился за сердце и повалился на пол.
Шейла, испугавшись, бросилась к нему, но лишь только она склонилась над ним, он тут же привлек ее к себе и жарко поцеловал.
— Ты обманщик и предатель, — незло прошептала Шейла.
— Но ты же хотела быть пойманной?
— Но я не хотела, чтобы это произошло так быстро.
— Теперь уже ничего не поделаешь, — ответил Дэвид, — опрокидывая женщину на спину.
— Дай мне перевести дыхание, — попросила Шейла. Но Дэвид ее уже не слушал. Его губы коснулись губ женщины.

ГЛАВА 3

"Хилтон", сверкающий огнями. Нужно начать с «однорукого бандита». Сладкий звон жетонов и шампанское за счет заведения. Восьмерка и десятка. Блондин не сводит глаз.

Лас-Вегас встретил Дэвида и Шейлу миллионами ослепительных огней, фейерверками, оглушительной музыкой, беспрерывным мельканием рекламы, которая зазывала, приглашала, обещала...
Поначалу Шейла и Дэвид даже опешили. Они не могли решить, куда же им пойти и с чего начать. Лас-Вегас жил по каким-то своим законам, странным и непонятным.
Но все в этом городе, созданном для игры, было рассчитано и предусмотрено. Казино, игральные автоматы, всевозможные залы работали круглосуточно. Там было все для игроков — и для тех, кто проигрался и тех, кто смог оторвать огромный куш.
— Куда же мы пойдем, Дэвид? — оглядываясь по сторонам, поинтересовалась Шейла. — Я в таких ситуациях никогда не бывала и в Лас-Вегасе я впервые.
— Тогда я тебе кое-что покажу и постараюсь быть хорошим гидом. А ты постарайся мне улыбаться, подбадривай меня, утешай, если вдруг что-нибудь случится, и тогда удача будет с нами, и тогда мы сможем выиграть деньги.
— Хорошо, — пообещала Шейла, — я буду постоянно шептать тебе добрые слова, постоянно произносить твое имя и молиться, чтобы удача от тебя не отвернулась.
— Вот за это спасибо, — Дэвид привлек Шейлу и нежно поцеловал в шею. — Но для начала надо остановиться в каком-нибудь хорошем отеле.
Прямо перед ними возвышался огромный сверкающий корпус отеля «Хилтон».
— Давай пойдем сюда.
— Ты что, наверное, это самый дорогой отель в Лас-Вегасе, — запротестовала Шейла.
— Ну, и что, — сказал Дэвид, — ведь мы тоже через несколько часов будем самыми богатыми людьми.
— Да нет, давай найдем что-нибудь поскромнее и попроще.
— Попроще есть номера и в этом отеле, так что нам лучше остановиться здесь.
— Почему?
— Потому что из наших простых номеров мы потом сможем переселиться в шикарные апартаменты.
— Нет, Дэвид, не надо искушать судьбу.
— Я тебе сказал, так и будет, — Дэвид взял Шейлу за руку, и они направились к отелю.
Не прошло и нескольких минут, как они устроились и подняли в свой номер вещи.
Когда они спускались вниз, Шейла вновь посмотрела на Дэвида, и в ее взгляде был вопрос.
— Мы пойдем в казино прямо здесь, прямо в этом отеле, и попытаем счастья, не отходя далеко от своего номера.
Шейла как-то обреченно кивнула головой, но попыталась улыбнуться, думая, что ее улыбка и в самом деле может поддержать Дэвида и принести удачу.
А он уже был захвачен предстоящей игрой, он уже весь напрягся, подобрался, как охотник, который вышел на тропу и гонится за дичью.
— Пойдем, пойдем, — поторапливал он Шейлу, — не стоит смотреть по сторонам.
— Дэвид, ведь я здесь никогда не была и мне очень интересно осмотреться.
— Ну, что ж, тогда давай на несколько мгновений остановимся. Видишь, все люди, которые сюда приехали, имеют одну цель — выиграть или проиграть.
— А я думаю, все люди приехали сюда просто отдохнуть. У них есть деньги, и вот они развлекаются, оставляя свои накопления здесь.
— Возможно, ты и права. Но я думаю, не все занимаются этим, многие приехали сюда выиграть.
— Да, Дэвид, конечно же выиграть, мы с тобой тоже выиграем.
Дэвид кивнул, обнял Шейлу за талию, поцеловал в щеку.
— Ну, что ж, с богом, — потирая ладони, произнес он, входя в огромный зал казино.
Здесь было все, что нужно для игры. Каких только игр здесь не было!
Разношерстная возбужденная толпа кипела вокруг Шейлы и Дэвида. Все обменивались новостями, что-то объясняли, советовали, выкрикивали, спорили, обреченно махали руками, сокрушенно кивали... Кто-то всхлипывал, проиграв деньги, кто-то безудержно хохотал, оторвав крупную сумму. У всех в руках были фишки или карты, или еще что-нибудь. Лязгали, стрекотали, сверкали игральные автоматы, у которых кипела толпа.
— Давай начнем прямо здесь, — предложил Дэвид. Шейла вместо ответа кивнула.
— Но ведь эти машины называют «однорукими бандитами».
— Ну, и черт с ними. Может, они для кого-то и бандиты, а для нас они, возможно, станут благодетелями.
Дэвид тут же разменял стодолларовую банкноту. В его руках оказались жетоны для игры на автоматах. И он с Шейлой принялся бросать жетоны в автомат, нажимать кнопки, пытаясь набрать нужную комбинацию. И странно: с первого же раза ему повезло, посыпались жетоны. От этого зрелища у Шейлы даже перехватило дыхание.
— Дэвид, это наши деньги?
— Да, Шейла, мы их выиграли. Нажимай теперь ты.
Шейла принялась исступленно нажимать на кнопки, а Дэвид дергать рычаги. И вновь из недр автомата посыпались жетоны, а на небольшом экране замелькали ярко-зеленые цифры, показывая сумму выигрыша.
— Ура! Ура! Дэвид, нам чертовски везет!
— Тише, Шейла, тише, не спугни удачу, — принялся уговаривать ее муж.
Но в то же время сам дергал рычаг — и вновь сыпались монеты.
— Сколько же здесь, Дэвид? Остановись! — пыталась утихомирить и успокоить мужа Шейла.
— Погоди, еще один раз, я сыграю еще один раз, ведь нам везет.
— Нет, может быть не надо, может быть, перейдем на другой автомат?
— Черт с ним, будь по-твоему, — проговорил Дэвид, выгребая жетоны в сумку. — Перейдем вот к этому, с маленьким экраном, здесь мы будем играть в карты.
И Дэвид с Шейлой принялись набирать комбинации карт. На экране зажигались и гасли, исчезали и накладывались друг на друга комбинации покера.
— У нас ничего не получается, здесь нам не везет.
— Да, действительно, в картах нам не везет, возможно, повезет на цифровом автомате, — и они направились к автомату, где нужно было играть с комбинациями цифр.
От автомата с обреченным видом отходил немолодой мужчина с женой. Та его трогательно утешала:
— Ну, что же, проиграли — и черт с ним. Сейчас мы можем спокойно поехать домой, считай, мы хорошо отдохнули.
— Ты считаешь, мы хорошо отдохнули, просадив две тысячи долларов?
— Ну, да, ведь ты же сам мне говорил, что выиграем или проиграем — все равно.
— Что, этот автомат вас обыграл? — поинтересовалась Шейла.
— Да, лучше на нем не играйте, он настоящий грабитель.
— Я же тебе говорила, Дэвид, что эти автоматы — грабители. Нельзя с ними играть, они нас обманут.
— Да нет, Шейла, с ними можно играть. Если эти проиграли, значит, мы можем выиграть, наши шансы растут.
Шейла пожала плечами.
— Ну, что ж, тебе виднее.
Дэвид забросил сразу несколько жетонов, тем самым увеличив ставку. Шейла подумала, вытащила из сумки еще четыре жетона и дрожащей рукой опустила их в монетоприемник.
— Зачем ты это сделала? — возмутился Дэвид. — Мы можем проиграть слишком большую сумму, ты слишком расточительна.
— Мне кажется, сейчас нам действительно повезет.
— Знаешь, я побаиваюсь, — сказал Дэвид, — нажимай ты.
Шейла осмотрелась по сторонам. На них никто не обращал внимания, все занимались тем же, чем и они с Дэвидом, пытаясь обыграть машины.
Шейла даже прикрыла глаза, когда ее дрожащие пальцы легли на клавиатуру.
«Сколько людей уже прикасалось к этим холодным клавишам? Сколько людей обыграла эта машина? Неужели и я буду одной из них?»
— Давай, — поторопил ее Дэвид, положив руку на ее плечо.
— Нет, я волнуюсь, лучше ты.
— Давай, Шейла, давай, — повторял Дэвид, — нажимай.
Шейла нажала сразу пятью пальцами. Загорелась цифра, потом появилась новая, перекрывая предыдущую. В автомате что-то щелкнуло, зазвенело — и с грохотом посыпалось сразу несколько десятков больших жетонов.
— Что? Что это обозначает, Дэвид?
— Это обозначает то, что мы выиграли тысячу долларов. Видишь эту цифру? Здесь написано: тысяча, значит, мы выиграли с тобой тысячу.
Шейла от возбуждения несколько минут не могла прийти в себя. Потом ее охватила безудержная радость. Она бросилась на шею Дэвиду, прижалась к нему и весело захохотала.
Многие оглянулись на них. Дэвид, как бы гордясь удачей, отошел на шаг от Шейлы и выкрикнул:
— Это все она, это моя жена выиграла тысячу долларов.
Вокруг них образовалось плотное кольцо зрителей.
— Давай еще разок.
Шейла, уже не скупясь, опустила восемь жетонов в монетоприемник и на несколько мгновений застыв перед автоматом, задумалась, потом махнула левой рукой, и занесла над клавиатурой правую. Но тут же передумала, убрала правую руку и нажала левой сразу четыре цифры.
Вновь замелькали яркие числа, вновь в автомате что-то щелкнуло, зашуршало — и вновь со звоном посыпались жетоны.
Служащий зала игральных автоматов с опаской смотрел на эту везучую пару. Он уже давно наблюдал за ними, сразу, лишь только услышав первый звон жетонов в предыдущем автомате. Но все было по правилам, никто из них не жульничал, не пытался как-то воздействовать на автомат. Да и воздействовать на него, честно говоря, было невозможно. Но служащий все равно, на всякий случай, подошел поближе.
Дэвид широко улыбался, а Шейла висела у него на шее.
— Нам везет! — кричала она.
Потом они вдвоем принялись перегружать жетоны в сумку. Зрители завидовали им, подбадривали и предлагали сыграть еще.
— Нет! — отказывалась Шейла, — в игре самое главное — вовремя остановиться, иначе потом спустишь все.
— Нет, это неправильно, — уговаривал ее один из пожилых игроков, — нужно играть до конца, пока удача стоит у вас за плечами.
— Это у меня за плечами стоит удача, — говорил Дэвид, оборачиваясь к жене, — и вот она, — он погладил Шейлу по темным волосам.
Женщина широко улыбалась, раздаривая зрителям свои улыбки.
Наконец, когда жетоны были упакованы, Дэвид и Шейла двинулись к кассе. Они обменяли жетоны на деньги, и в результате у них получилось три тысячи долларов с небольшим.
Шейла поцеловала Дэвида.
— Ну, что, неплохое начало, — сказал мужчина.
— По-моему, слишком хорошее, нам следует остановиться.
— Нет, Шейла, нам только нужно перевести дыхание, выпить немного и снова начинать борьбу.
— А вдруг мы все проиграем? — осторожно спросила женщина.
Дэвид хотел было увлечь Шейлу к выходу, но тут же их окликнули.
— Господа, шампанское за счет заведения, — блондинка пышных форм стояла с подносом в руках.
Шейла и Дэвид взяли два бокала с шампанским и звучно чокнулись. Все присутствующие одобрительно зааплодировали.
— Ну, что ж, за удачу, — сказал Дэвид и осушил бокал.
Оглушительно играла музыка.
— Нет, все-таки нам нужно уйти отсюда, — прошептала Шейла.
Дэвид, казалось, ее не слышал. Оглушительно надрывался саксофон, гремели барабаны. Дэвида вновь тянуло в зал.
Тогда Шейла схватила его за руку и потащила к выходу.
— Уйдем отсюда! Уйдем! — говорила она, — пока не поздно, иначе от нашего выигрыша останутся одни воспоминания.
— Но ведь нам нужно пятьдесят тысяч, а у нас только три. Мы должны вновь рискнуть.
Но Шейлу уговорить было тяжело. Она понимала, что азарт захватил Дэвида, а играть она уже боялась.
— Давай выйдем на воздух, и ты одумаешься.
Дэвид неохотно согласился. Они вновь оказались на улице во внутреннем дворике казино. Журчал фонтан, теплый ветер скатывался с крыши и шелестел в листве огромных деревьев.
Дэвид, наконец-то, перевел дыхание.
— Нет, я буду играть, — вновь твердо сказал он.
Шейла пристально посмотрела ему в глаза и поняла, что сейчас мужчину остановить невозможно. Тогда она запустила руку в сумочку, достала пачку купюр и отсчитала половину.
— Все, полторы останется у меня, — твердо сказала она, — а на эти можешь играть.
Дэвид схватил деньги.
— Я думаю, нужно делать более крупные ставки.
— Неужели тебе мало? — недоумевала женщина. — Завтра можно начать снова.
— Но завтра удача может отвернуться от нас, — резонно заметил Дэвид, — я хочу играть в казино, там можно выиграть хоть миллион.
— А ты хорошо подумал? — спросила Шейла.
— Ладно, если я и проиграю, то полторы тысячи у нас останется, это все равно хорошо.
— Но я боюсь играть, — сказала Шейла, — я лучше похожу, загляну в магазины.
— Но ты хоть поцелуй меня на удачу, — попросил Дэвид.
Шейла привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.
— Ну, вот, теперь я знаю, что выиграю, — Дэвид погладил жену по щеке и заспешил к залу казино.
Шейла осталась стоять одна во внутреннем дворике и сквозь огромное стекло смотрела на своего мужа, как он пробирается между играющими, заглядывает на столы, как бы выбирает, к которому пристать, где его может ждать удача.
Наконец, он остановился возле стола, за которым играли в кости. Сейчас кости бросала пышнотелая низкорослая негритянка в ярком сверкающем платье. Она вся была уже в поту, ее глаза сверкали сумасшедшим огнем. Она, широко размахнувшись, бросила кости, и те, подпрыгивая, покатились по столу и, ударившись о заднюю стенку, замерли. Негритянка даже подпрыгнула и бросилась на шею первому встречному. Им оказался Дэвид.
Все были захвачены игрой, и только крупье казался непроницаемым. Он своей лопаточкой подвинул негритянке горку жетонов. Та тут же сложила их столбиками и вновь сделала ставку.
Шейла, улыбнувшись, помахала рукой Дэвиду, но он не увидел этого жеста и уже пристально следил за игрой, сжимая в руке жетоны.
Шейла почувствовала себя одинокой и двинулась к лестнице, ведущей на первый этаж, в магазин.
Дэвид некоторое время присматривался к игре, подсчитывал, какие цифры выпадают чаще. Но вскоре он понял, что аналитическим путем невозможно угадать результат. И он решил действовать наудачу.
Негритянка вновь выиграла. Ее восторгам не было конца. Перед ней уже лежала изрядная горка жетонов и, если бы ее сейчас спросили, сколько она выиграла, она бы, наверное, не нашлась, что ответить. Ее занимал только сам процесс игры. Она, как зачарованная, следила за катящимися кубиками, пытаясь мысленно их остановить на нужной грани, и ей это, вроде бы, удавалось. Ни один бросок не оставался без выигрыша.
Наконец, решился и Дэвид. Он поставил половину своих жетонов на те же цифры, что и его соседка.
— Девять и одиннадцать, — принял ставку крупье. Негритянка, широко размахнувшись, бросила кости. Дэвиду казалось, что они катятся ужасно медленно и никак не могут остановиться. Он впился в них взглядом и принялся молить: "Девять, одиннадцать... девять, девять... одиннадцать, одиннадцать..."
Ударившись о заднюю рифленую стенку, кубики замерли.
— Шесть и три! — выкрикнул крупье. Но и без него все уже успели посчитать.
— Девять! Девять! — радостно закричала соседка Дэвида, и вновь бросилась к нему на шею.
Теперь лопатка крупье подвинула выигрыш не только к полной женщине, но и к Дэвиду. Он тоже начал делать ставки и понял, как нужно поступать. Он медлил и ставил только в самый последний момент, всецело полагаясь на интуицию своей соседки.
«Ей ужасно везет, — думал Дэвид, — я должен это использовать».
И действительно, кости дважды выпадали нужными цифрами. И теперь уже и возле Дэвида высилась гора ярких жетонов.
Их стол окружили зеваки, все давали советы. Но
Дэвид понимал, нельзя прислушиваться к чужим словам, нужно полагаться только на везение.
Он, наконец, решил рискнуть по-настоящему. Он собрал все свои фишки и поставил их на одну цифру.
«Восьмерка должна принести мне счастье» — почему-то подумал Дэвид.
А его соседка поставила на десять и при этом с недоумением посмотрела на Дэвида, ведь до этого они ставили на одни и те же цифры.
— Ставки приняты, — сказал крупье, и все замерли в ожидании, ведь было ясно, проигравший уже не будет делать ставок, настолько большими они были.
Негритянка в последний момент передумала и протянула кости Дэвиду.
— Нет, лучше вы бросьте, мистер.
— А я хотел бы, чтобы это сделали вы.
— Но я не хочу, чтобы вы выиграли, — призналась соседка, — а я проиграла, ведь вам тоже везет.
— Тогда давайте поставим вместе на одну цифру, — предложил Дэвид.
Женщина задумалась. Зрители томились в ожидании.
— Но мне кажется, что сейчас выпадет десять, — сказала полная женщина.
— А мне кажется — восемь, — сказал Дэвид.
— Ну, что ж, можно проверить.
— Так будете ставить на мою цифру? — предложил Дэвид.
— Нет, я ставлю на свою.
— Так кто же будет бросать?
Негритянка решительно взяла кости и, зажмурившись, занесла руку. Дэвид в последний момент сдвинул все свои фишки на цифру десять.
Крупье удивленно посмотрел на него, но Дэвид действовал по правилам, и негритянка, улыбнувшись Дэвиду, вновь зажмурила глаза и бросила кости.
«Десять! Десять! — скандировали все вокруг, пока кубики летели.
И действительно, кости как по магическому заклинанию остановились на шести и четырех.
Все безумно загалдели, словно сами выиграли большие деньги. Крупье с непроницаемым лицом пододвинул выигрыш к Дэвиду и его соседке.
— Нет, я не буду больше играть, — негритянка вытерла потный лоб носовым платком, — у меня сдают нервы. Я знаю, что мне больше не повезет.
— Ну, что ж, — сказал Дэвид, — тогда и я выхожу из игры.
— Может, выпьем, отпразднуем удачу? — предложила полная женщина.
— Я должен идти искать жену, — Дэвид огляделся по сторонам.
Шейла из внутреннего дворика вошла в игровой зал. Она чувствовала себя очень одинокой, чувствовала, что до нее нет никому дела, и поэтому с нескрываемым интересом наблюдала за людьми, охваченными азартом.
«Боже, неужели они все надеются выиграть? Неужели они думают, что удача ходит рядом с ними?
Но ведь кто-то же должен и проиграть? Не может же быть такого, чтобы они все выигрывали. Но почему они так радуются? Почему столько много безудержного веселья? Неужели у них в жизни все так хорошо, их не тревожат кредиторы, банки не требуют возвращать деньги? Неужели все радуются жизни и счастливы?»
Шейла смотрела то на одного, то на другого человека, охваченного азартом игры, недоуменно пожимала плечами. Кое-какие лица ее смешили. Она огорчалась, когда видела, как кто-то проигрывает, радовалась, когда кто-то выигрывал. Но все равно чувствовала себя одинокой и потерянной в этой многоголосой толпе.
— Девушка, вы скучаете? Может быть, хотите сыграть? — предложил ей молодой парень с цветастым рюкзаком за спиной.
— Я уже сыграла.
— И что, выиграли? — парень улыбнулся нагловатой белозубой улыбкой.
— Да, выиграла и больше играть не хочу.
— А вы что, приносите удачу? — спросил парень.
— Не знаю, — Шейла пожала плечами, улыбнулась, отвернулась и двинулась между столами.
Наконец, она выбралась из казино и замерла: перед нею был огромный застекленный магазин, где продавались всевозможные дорогие вещи. Она несколько мгновений постояла рядом с витриной, потом вошла в стеклянную дверь.
Та медленно провернулась, пропуская Шейлу в помещение. Здесь был совсем другой воздух и совершенно иной мир. Здесь царила тишина и покой. У прилавка стояло несколько молодых, очень привлекательных девушек, которые о чем-то весело говорили между собой.
Шейла посмотрела на них и прошла в магазин. Здесь вес было для очень богатых людей. На низком стеклянном столике стоял сверкающий поднос, на котором лежали конфеты.
Шейла протянула руку, взяла одну, надкусила ее, как бы пробуя на язык горьковатый шоколад, и прошла дальше, туда, где висели шикарные вечерние платья. Красный бархат, черный — все платья были элегантны и красивы. Шейла коснулась одного из них рукой.
«Боже, какое красивое! У меня никогда такого не было».
И тут она, как бы обо всем забыв, сняла его с вешалки, приложила к себе и взглянула в огромное зеркало.
«Как оно мне идет!»
И действительно, черный глубокий бархат тускло поблескивал, лоснился, и Шейле показалось, что это платье сшито специально для нее.
Она подошла поближе к зеркалу и стала всматриваться в свое отражение более пристально.
Она настолько была захвачена этим, что забыла обо всем: сбросила с плеч рубаху, приспустила бретельки майки, разглядывая, как платье смотрится с ее загорелым телом.
Зрелище было великолепным.
Наконец, Шейла опомнилась и посмотрела на ценник, пришитый к обратной стороне подола.
«Всего пять тысяч долларов. Да, к сожалению, я таких денег заплатить за эту вещь не могу, хотя она мне безумно идет».
Охваченная своими чувствами, Шейла не заметила, как сквозь стеклянную стену за ней пристально наблюдает шикарно одетый мужчина. Рядом с ним толпилось несколько пожилых солидных мужчин. Они что-то ему говорили, но он только кивал в ответ, не отрывая взгляда от Шейлы и черного платья в ее руках. Он явно любовался женщиной. Он наклонял голову то направо, то налево и на его губах скользила улыбка.
Наконец, Шейла почувствовала этот пристальный взгляд, но не обернулась, а увидела красавца-мужчину в зеркале.
Она смутилась и быстро повесила платье на вешалку.
Но мужчина, извинившись перед своими компаньонами, уже прошел в отдел. Он остановился напротив Шейлы и все так же любезно ей улыбался.
Шейла еще больше смутилась. Она не знала, уйти ей или остаться. Она почувствовала себя маленькой девочкой, пойманной на чем-то недозволенном. И хотя сама она толком не могла объяснить, в чем же она провинилась, она немного грустно улыбнулась мужчине и попробовала пройти мимо него к двери.
Но тот предупредительно поднял руку.
— Это платье очень идет вам, почему вы его только прикладывали, а не примиряли? — поинтересовался он.
Шейла пожала плечами и немного виновато улыбнулась.
— Оно мне не по карману, — честно призналась она и тут же принялась застегивать рубашку.
Мужчина с сожалением смотрел на то, как под одеждой исчезают обнаженные плечи женщины.
— А, по-моему, это платье вам очень идет и вам нужно обязательно купить его.
— Но я же вам сказала, оно мне не по карману, — ответила Шейла, она спешила поскорее уйти отсюда, ей сделалось невыносимо стыдно.
— Хотите, я вам куплю его? — немного развязно произнес мужчина.
Шейла смутилась еще больше, тем более, он говорил так, что не поверить в его слова было невозможно.
Женщина понимала, стоит ей только кивнуть головой, и она тут же получит его в подарок. Но почему? С какой стати? Вот этого она понять не могла.
— Я понимаю, вы смущены, — сказал мужчина.
Он продолжал улыбаться и все так же изучающе смотреть на женщину. Он оглядывал ее с головы до ног, и Шейла чувствовала себя неуютно под его пристальным взглядом.
— С какой стати вы собираетесь делать мне такие дорогие подарки? — поинтересовалась она, застегивая последнюю пуговицу блузки.
— Я следил за вами, когда вы примеряли это платье, и зрелище немного меня позабавило, вы понравились мне, так что вы заслужили его. Хотите, я его куплю?
Шейла, может быть и приняла бы это платье в подарок, если бы мужчина не ожидал ее согласия. Искушение было велико, но Шейла преодолела свою нерешительность. Она так и не произнесла этого долгожданного для собеседника «да».
— Так что, купить вам это платье? — вновь попробовал соблазнить ее собеседник.
Его губы подрагивали в улыбке. А в предложении не было ничего нахального и навязчивого. Но сама ситуация сложилась такой, что Шейла не могла сказать «да».
— Я вас прекрасно понимаю, — сказала Шейла.
— По-моему, нет, — улыбнулся мужчина, — ведь я не просто предлагаю вам подарок, вы это платье заслужили, ведь я же подсматривал за вами, я же получил удовольствие и хочу за него расплатиться. Так вы примете платье?
— Нет, — наконец нашла в себе силы Шейла, — ведь платье продается, а я нет. Я не вещь из этого магазина, — она решительно двинулась к выходу, а мужчина остался стоять, с сожалением глядя ей вслед.
Когда за Шейлой закрылась стеклянная дверь, он с сожалением покачал головой.
Оказавшись во внутреннем дворике, Шейла почувствовала себя еще более одинокой, чем прежде. Ей захотелось сию же минуту увидеть Дэвида, поговорить с ним. Она принялась искать его. Она протискивалась среди играющих, заглядывала в лица игроков, но нигде не могла отыскать Дэвида.
Наконец, она услышала радостный возглас и по голосу узнала мужа. Но ей еще несколько минут пришлось пробираться сквозь толпу зевак, которые играли в кости.
В этот момент Дэвид уже собирался уходить. Шейла бросилась ему на шею.
— Я так долго искала тебя! — выкрикнула женщина, и тут ее взгляд упал на горку разноцветных жетонов. — Это все твое? — изумилась она, — ты это выиграл?
— Да, — небрежно заметил Дэвид, — здесь шесть тысяч долларов.
— И ты собираешься уходить? — спросила Шейла.
— Но ты сама говорила, нужно уметь остановиться.
— Нет, я сейчас так не думаю, сегодня нам везет, и мы должны испытать судьбу до конца.
— Это моя жена, — принялся знакомить Дэвид Шейлу с негритянкой.
— О, ваш муж такой удачливый, — сказала полная женщина.
— Это я удачлив, потому что играю вместе с вами, — ответил комплиментом на комплимент Дэвид.
— Ну, что ж, у вас есть теперь и своя удача, — сказала негритянка, — а я все-таки выйду из игры.
Она упаковала жетоны в сумку и пошла к кассе. А Шейла уже примеривалась, на какую цифру поставить.
Занятая игрой, Шейла не заметила, как в зал казино проскользнул ее недавний собеседник — красавец-блондин. Он пристально посмотрел на то, как Шейла, перед тем как бросить кости, приложила их к губам на счастье, и улыбнулся. Он устроился за покерным столом невдалеке от стола для игры в кости.
Служащий казино, следовавший за ним, тут же поставил перед ним ящичек, заполненный сияющими золотыми жетонами. Этот мужчина играл по-крупному, сегодня в казино еще никто так по-крупному не играл. По всему было видно, что этого игрока хорошо знают в казино. Но ему сегодня не везло: он проигрывал кон за коном, и столбики жетонов перед его соперником множились. Блондин посматривал на Шейлу и с сожалением вздыхал — той постоянно везло. И хоть выигрывала она смешные для него суммы, но все равно, удача была с ней.
Благодаря двум удачным броскам, Шейла выиграла еще полторы тысячи долларов. Шейла была вне себя от счастья. Она бросилась на шею Дэвиду, целовала его на виду у всех и вновь возвращалась к игре. Если ей и приходилось проигрывать, она не расстраивалась, вновь ставила на ту же самую цифру, целовала кости и вновь резко бросала их. И как это ни странно, ей везло, она вновь выигрывала.
По лицу Дэвида струился пот. Он смотрел на эту безумную игру, которая каждый раз приносила выигрыш.
«Но так же не может быть, — шептал он сам себе, — нельзя столько рисковать, можно одним махом проиграть все».
Но Шейла, как ни странно, играла осмотрительно. Она никогда не ставила все, всегда оставляла что-то в запасе.
И Дэвид был рад, что он не один сегодня в этом зале.
«Ведь если бы я играл в одиночку, — думал Дэвид, — у меня бы давно уже ничего не осталось, а благодаря Шейле мы можем рассчитывать наши ставки. Ведь она все-таки не теряет головы из-за везения, как я».
Наконец, и немолодой крупье с седыми висками начал посматривать на Шейлу и ее руки с нескрываемой опаской. Правда, он еще ничего не сказал, но было видно, как подрагивает его рука, когда лопатка сдвигает жетоны на край стола, туда, где подскакивает от радости, хлопает в ладоши и громко целует своего мужа женщина.
«Чертова девушка» — подумал крупье и подозвал своего напарника.
— Чего тебе, Сэм? — поинтересовался моложавый крупье.
— Постой немного на моем месте, что-то игра не ладится.
— Ты хочешь сказать, они слишком много выиграли?
— Да, ты знаешь, на этом столе уже давно никто так не выигрывал.
Крупье сменились.
А Шейла, как бы взвесив на ладони две кости, посмотрела в потолок, потом опустила голову и подвинула почти все свои жетоны на цифру семь.
— Послушай, а может на восемь? — предложил Дэвид, но кости уже сорвались из руки Шейлы.
И действительно, выпала пятерка и двойка — и вновь весь стол взорвался. А сменившийся крупье был вынужден подвинуть горку жетонов к Шейле, тем самым вдвое увеличив ее выигрыш.
Дэвид был вне себя от радости. Но тут же в его голове появилась мысль:
«Пора остановиться!»
Он даже похолодел от этой мысли, но предложить ее Шейле побоялся, ведь он видел, с каждым броском их выигрыш увеличивается.
Но Шейла спохватилась сама. Она посмотрела на Дэвида, потом на жетоны, потом на крупье.
— Ты хочешь остановиться? — спросил Дэвид.
Шейла вместо ответа кивнула головой, и темная прядь волос закрыла ее глаза.
— Наверное, ты права.
— Да, — прошептала Шейла, — надо останавливаться.
Дэвид сгреб жетоны и опустил в сумку Шейлы. Они вновь обнялись и на виду у всех счастливо самозабвенно поцеловались.
У стола сменились игроки, но ни Шейла, ни Дэвид не спешили уходить от этого места, принесшего им удачу. Они с интересом смотрели, как делают ставки другие. Крупье, игравший с ними, вновь вернулся. Все проигрывали, и на непроницаемом лице крупье несколько раз мелькнула едва заметная злорадная усмешка. Шейла это видела уже наметанным взглядом.
— Ты меня любишь? — склоняясь к уху Шейлы, спросил Дэвид.
— Я любить тебя буду всегда, — ответила женщина и тут же почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Она медленно обвела взором помещение и буквально столкнулась своим взглядом с голубыми глазами блондина, который сидел за игральным столом напротив. Тот, нисколько не смущаясь, смотрел на Шейлу, и она, как бы назло этому самодовольному холеному красавцу, крепко обняла за шею Дэвида и страстно поцеловала в губы. Но все равно, она чувствовала на себе обжигающий взгляд блондина.

ГЛАВА 5

Красное и зеленое. Жизненное правило, которое нельзя нарушать. Шейла изумляется перемене и вытирает слезы. Игра по-крупному. Миллионеры всегда сохраняют спокойствие.

Дэвид побледнел. Каждое решение давалось ему с трудом. Он никак не мог окончательно решиться, на какой цвет поставить.
Крупье терпеливо выжидал.
— Ставки сделаны? — спросил он.
Дэвид вместо ответа кивнул и что-то невнятно промычал.
Крупье крутанул рулетку, завертелась блестящая медная крестовина, и мужчина вбросил на вертящийся диск шарик. Тот перепрыгивал из лунки в лунку, вновь вскакивал в желобок и мчался по кругу. Его бег казался бесконечным и бессмысленным, и Дэвиду внезапно показалось, что шарик никогда не остановится и ожидание будет вечным. Он все так же будет волноваться, ждать, когда же, наконец, выпадет выбранный им цвет... А шарик так и не остановится...
И вдруг его руки сами потянулись к фишкам и передвинули их на другой цвет. Крупье удивленно вскинул брови, но ничего не сказал.
Шарик продолжал свой бег.
— Я правильно сделал? — спросил Дэвид, повернувшись к Шейле.
Та, дрожа от нетерпения, нервно пожала плечами.
— Как тут знать? Может, ты и ошибаешься.
Она протянула руки к фишкам и замерла, глядя в глаза Дэвиду.
Тот напряженно молчал, и никак не мог решиться хоть что-нибудь ей сказать. Ему хотелось вновь сменить цвет. Но ведь тогда, если они проиграют, то виноват будет он, Дэвид. И поэтому мужчина решил предоставить решение женщине.
И тут она, повинуясь инстинкту, вновь передвинула жетоны, вернув их на прежний цвет.
Крупье уже зло посмотрел на них и громко предупредил:
— Ставки сделаны, господа! — и вновь его лицо стало непроницаемым.
А шарик уже замедлил свой бег. Он больше не летел по желобку, а с громким стуком перескакивал из лунки в лунку. Желтый, красный, зеленый — мелькало в глазах у Дэвида.
— Когда же он остановится? — шептал мужчина, сгорая от нетерпения.
Шейла рядом с ним уже вся извелась. Ее губы побледнели, глаза лихорадочно блестели, на лбу выступили капли пота. Но она не обращала на них внимания, ее взгляд был прикован к шарику.
— Ну, давай же, зеленый! — приговаривала Шейла, словно могла одними только словами заставить шарик лечь в лунку.
Шарик высоко подпрыгнул и упал в зеленую лунку.
Но колесо еще немного провернулось, и шарик вздрогнул и лениво перекатился в соседнюю красную лунку.
Шейла не сумела себя сдержать и буквально бросилась грудью на жетоны.
Но крупье натренированным жестом успел накрыть жетоны своими широкими ладонями.
— Простите, мэм, мне очень жаль, — сказал он, — но игра есть игра.
Все зрители тяжело вздохнули.
— Вот не повезло, — услышала Шейла у себя за спиной.
Она повернулась и увидела абсолютно безразличное лицо пожилого человека.
— Не надо было им так рисковать, — послышалось с другой стороны.
Шейла вновь затравленно улыбнулась. Ей показалось, что все сочувствующие им, сейчас не искренны, что в глубине души они все сейчас радуются.
— Да и вообще, у этого чертового казино невозможно выиграть, — сказал мексиканец в цветастой рубашке, — выигрывает всегда тот, кто предлагает игру.
— Нет, — возразила ему темнокожая девушка, — я на прошлой неделе выиграла четыреста долларов.
— Ну, и где они сейчас, твои деньги? — спросил мексиканец.
Девушка развела руками.
— Я их проиграла и теперь пытаюсь вновь отыграть.
— Ну, я же говорил, — сказал он и лениво отошел от рулетки.
А Шейла и Дэвид стояли возле стола, не в силах двинуться с места. Все происшедшее казалось наваждением, кошмаром.
Первой в себя пришла Шейла.
— Ну, что, мы так и будем стоять? — тихо спросила она.
— А что нам остается делать?
— Господа, делайте ставки, — предлагал крупье, но желающих играть после проигрыша Дэвида и Шейлы не находилось.
Дэвид тоже пришел в себя, наконец. Он осмотрелся: казино гудело, вертелись рулетки, стучали кости, официантки разносили по залу бокалы с шампанским. Жизнь продолжалась, люди были полны азарта и надежды выиграть.
А для него и для Шейлы все кончилось, денег у них больше не было.
«Хорошо, что мы успели рассчитаться за номер, — подумал Дэвид, — и отложили деньги для поездки домой. Ну, что ж, мы вернулись к исходной точке. В принципе, ничего не потеряли, ничего не приобрели, кроме одного дня».
И тут Шейла, словно прочитав его мысли, сказала:
— Мы проиграли с тобой пять тысяч долларов. Это все, что у нас было.
— Но они же не могли нас спасти, — сказал Дэвид.
— Конечно, но теперь и их у нас нет. Что же нам делать?
— Давай подумаем, — предложил Дэвид, хотя понимал, что разумного решения никто из них сейчас предложить не может.
— Это все твоя чертова монета, — вспылила Шейла, — не надо было ее бросать, не надо было вновь связываться с казино!
— Но ведь мы же с тобой столько выиграли! — сказал Дэвид.
— К чему нам теперь этот выигрыш? Ведь он в чужих руках. Эти деньги, Дэвид, не могли нам принесли счастье.
— Как раз могли, Шейла, но мы их упустили и, по-моему, в этом виноват я.
— Нет, что ты, — тут же спохватилась Шейла, — я понимаю, тебе тоже тяжело, как и мне, и не обижайся, если я немного вспылила. Давай и в самом деле подумаем, что мы с тобой можем предпринять.
Дэвид наморщил лоб, но ни одной дельной мысли ему в голову не приходило. На душе было тоскливо и скверно.
— Так что же мы будем делать? — вновь спросила Шейла.
— А я откуда знаю, — пожал плечами Дэвид, подошел к стойке бара и оперся на нее локтем.
Шейла остановилась напротив него.
— Дэвид, но ты должен что-то придумать.
— Вот я и думаю.
— Нет, ты думаешь, по-моему, не о том.
— Знаешь, Шейла, о чем я думаю?
— Нет, не знаю, скажи, и тогда я узнаю.
— Я думаю, не одолжить ли у кого-нибудь еще тысяч пять и попробовать сыграть.
— Ты что, Дэвид, о чем ты говоришь? Мне кажется, твоя мысль совершенно нереальна.
— Почему нереальна? — Дэвид с ног до головы оглядел Шейлу.
— Нереальна, потому что, во-первых, никто нам не одолжит столько денег, а во-вторых, даже если кто-то и найдется, мы эти деньги снова проиграем.
— Ты уверена, что мы их опять проиграем? — Дэвид сунул руки в карманы и отвернулся от жены.
— Да, да, Дэвид, проиграем, потому что мы с тобой невезучие.
— А я думаю, дело не в том. Играть нужно всегда до конца.
— Мы с тобой сыграли до конца, и теперь у нас ничего нет.
— Действительно, — Дэвид угрюмо посмотрел на кончики своих пальцев, — действительно, у нас с тобой ничего нет.
Он вытащил из кармана металлический доллар, непонятно зачем подбросил его на ладони, второй ладонью накрыл.
— Нет, у нас с тобой есть доллар. Отгадай: «орел» или «решка»? — он посмотрел на Шейлу.
Но та даже не захотела отвечать, отвернулась и принялась разглядывать пеструю толпу, захваченную всецело игрой.
— Отгадай, — Дэвид старался говорить непринужденно и весело, как будто бы в их жизни ничего не произошло.
— Не надо, Дэвид, не мучай меня.
— Нет, ты отгадай, — настаивал мужчина.
— Пошел ты к черту! — резко оборвала его Шейла и двинулась через зал к одному из столов, у которого стояла очень тесным кольцом группа зрителей и игроков.
Дэвид приподнял ладонь и посмотрел на доллар. Потом почему-то хмыкнул, спрятал монету в карман.
«Наверное, нам все-таки в чем-то повезет, ведь я загадал желание, надо будет сказать об этом Шейле».
Но та уже стояла, пробуя заглянуть через плечи зрителей на обитый зеленым сукном стол, где крупье неторопливо метал карты.
— Шейла, — Дэвид положил руку на плечо жены.
— Что ты хочешь сказать? По-моему, уже все произошло.
— Нет, дорогая, я загадал желание.
— Когда ты успел?
— Я подбрасывал монетку.
— Ну, и что ты загадал? — Шейла пыталась одновременно увидеть, что происходит на зеленом сукне, и разговаривать с Дэвидом, ее уже начал захватывать интерес к чужой игре.
— Я загадывал, что если монета будет лежать «орлом», то тогда нам сегодня обязательно повезет.
— И что, ты хочешь сказать, что она выпала «орлом»?
— Да, — спокойно ответил Дэвид.
— Возможно, тебе, дорогой, и повезет, но мне, я уверена, больше не повезет.
— Шейла, не надо так думать, ведь мы ничего не можем предугадать и ничего не можем знать наперед.
— Я знаю только одно, — Шейла выбралась из кольца зрителей.
— Что ты знаешь? — Дэвид посмотрел в глаза жены.
— Я знаю, что у нас заберут дом и участок, и все наши старания, и все наши труды были напрасны.
— Да нет, я думаю, нам повезет, — не слишком уверенно сказал Дэвид. — Но нужно вновь попытать счастья.
— С чем мы можем попытать? Ведь у нас ничего не осталось, кроме твоей глупой монетки, — развела руками Шейла. — Мы с тобой нарушили одно жизненное правило, которое ни в коем случае нельзя нарушать.
Дэвид напрягся. Он ждал вновь каких-нибудь укоров от жены, и чувствовал себя виноватым.
— Какое правило, ты только что придумала его?
— Нет, — покачала головой Шейла, — это правило гласит: если ты зарабатываешь тысячу долларов, а тратишь тысячу и один цент, ты будешь жить в нищете. А если зарабатываешь тысячу, а тратишь девятьсот девяносто долларов и девяносто центов, то ты процветаешь.
— Хорошее правило, — вздохнул Дэвид, — но к нам его применить невозможно.
— Почему?
— Если бы я только знал, как им воспользоваться, — тяжело вздохнул Дэвид.
— А может, начнем все сначала? Будем работать, — предложила Шейла, — забудем про нашу мечту. Пройдет год, два, мы сможем собрать деньги и построим свой дом на другом участке, в новом месте, и он будет лучше, чем прежний.
— Нет, Шейла, я уже вижу этот дом в мечтах. И, по-моему, ты видишь его тоже. Я уже живу в нем, в своей душе, — сказал Дэвид, — и ничто не может изменить моего решения.
— Но ведь это только мечты, — сказала Шейла, — ты можешь продолжать мечтать, но жизнь продолжается, и мы должны посмотреть правде в глаза. Ведь я неплохо умею торговать недвижимостью...
— Ты же знаешь, Шейла, сейчас депрессия и твое занятие больших прибылей не принесет.
— Она когда-нибудь кончится, — вздохнула Шейла, — и у тебя тоже будет много заказов, у нас появятся деньги, и все будет хорошо. Давай забудем с тобой про нашу неуклюжую попытку вмиг разбогатеть.
— Я так быстро не сдаюсь, — вдруг сказал Дэвид, — во всем нужно идти до конца.
— Но мы же на нуле, по-моему, это и есть конец, самое время остановиться. Я даже не представляю, Дэвид, что ты еще можешь поставить на кон.
— Я тоже пока не представляю, — грустно пошутил Дэвид. — Возможно, у нас с тобой что-нибудь и есть, но мы об этом пока еще не догадываемся.
— У меня есть ты, — задумчиво произнесла Шейла, — а у тебя есть я. По-моему, этого достаточно для счастья.
— Без денег счастья не бывает, — твердо произнес Дэвид, и Шейла изумилась его тону и перемене, произошедшей с ним.
— Но ведь мы говорили друг другу, что будем любить даже без денег.
— Любить-то будем, но счастье мы потеряем.
Мужчина и женщина некоторое время стояли молча. Можно было, конечно, продолжать разговор, упрекать друг друга, но это ничего бы не изменило в их жизни, и они прекрасно это понимали.
— Но я не могу уйти просто так, как побитая собака, — сказал Дэвид, — давай немного побудем тут, может хоть кто-нибудь выиграет, и мы порадуемся чужой удаче.
— Ну, что ж, — сказала Шейла, — спешить нам некуда, все равно мы уедем только завтра, номер оплачен...
— Да-да, — поддержал ее Дэвид, — давай отвлечемся от грустных мыслей, последим за игрой. Только не плачь, Шейла, — он обнял жену за плечи, а она мелко вздрагивала и прикрывала глаза рукой, чтобы скрыть свои слезы. — Только не плачь.
— Хорошо, я не буду, — она вытерла слезы и грустно улыбнулась.
В одном из углов зала было очень оживленно. Оттуда слышались возгласы, восклицания, и Шейла с Дэвидом направились туда.
— Наверное, там играют по-крупному, — предположил Дэвид.
— Посмотрим.
Они, взявшись за руки, пробились сквозь толпу зевак и остановились за спинами игроков.
За покерным столом сидело четверо. По одежде и повадкам было видно, что это заядлые игроки, к тому же очень богатые. Перед каждым в прозрачных пластиковых ящиках лежала гора золотых жетонов.
— Делайте ваши ставки, господа, — предлагал крупье, и игроки молча переглядывались, как бы оценивая, кто из них сколько сможет поставить, на сколько решится разориться, если игра не пойдет.
Ставки в этой игре были нешуточные — никто не играл меньше, чем пятьюдесятью тысячами. Игрок, сидевший спиной к Шейле, внезапно обернулся, и она инстинктивно отпрянула и прижалась к мужу: это был тот самый блондин, предлагавший ей платье в магазине.
Он приветливо улыбнулся и подмигнул женщине, как старый знакомый.
Дэвид, казалось, этого не заметил. Он всецело был поглощен созерцанием сверкающих жетонов.
— Господа, ставки сделаны! — торжественно объявил крупье и принялся медленно метать карты.
То, как игроки брали карты и как себя вели, показывало, кто есть кто.
Один, немолодой, прижал карты к столу, и медленно загибая край, пытался увидеть свою комбинацию.
Его противник слева вел себя иначе: он быстро поднял карту, тут же положил ее на стол и накрыл ладонью, глядя на лица игроков.
А крупье так же невозмутимо и так же спокойно, как будто исполнял какой-то очень торжественный религиозный ритуал, сдавал карты. Плотные глянцевые листы медленно ложились на зеленое сукно. Казалось, они сами соскальзывают с меланхоличных пальцев крупье.
Знакомый Шейлы посмотрел свои карты, вновь обернулся к женщине, подмигнул ей, показал свою комбинацию и только потом положил их на стол и прикрыл ладонями.
Некоторое время игроки размышляли.
Наконец, сидевший напротив знакомого Шейлы шатен, взял две карты и осторожно положил их на середину стола. Крупье сдал ему еще две карты, и тот, подрагивающими пальцами, приподнял их. Его лицо не отразило ровно никаких чувств. Он быстро сложил свой веер из трех карт и накрыл им две уже лежащие на столе.
Крупье вопросительно посмотрел на следующего игрока.
Тот теребил веер в руках, никак не решаясь — поменять ему две или три карты.
Наконец, он сложил свой веер и поменял все пять. Сразу же, лишь только он получил от крупье свои следующие пять карт, его лицо просияло. Он облегченно вздохнул и откинулся на спинку стула.
Дошла очередь и до знакомого Шейлы. Он абсолютно спокойно вынул одну карту и протянул ее крупье.
Его сосед напрягся: ведь если человек меняет всего лишь одну карту, то на руках у него, скорее всего, остается каре.
Наконец, все игроки поменяли свои карты. Наступило напряженное молчание.
Шатен удвоил первоначальную ставку и тут же посмотрел на следующего игрока.
Тот, все так же блаженно улыбаясь, поглаживал свои карты. Он явно играл остальным на нервах.
Наконец, он, не спуская со своего лица улыбки, подвинул жетоны на середину стола.
Ставка возросла еще вдвое.
— Наверное, блефует, — послышалось над ухом у Шейлы, голос звучал сдавленно и взволнованно.
Женщина обернулась. Позади нее стоял все тот же мексиканец в цветастой рубашке. По его виду можно было предположить, что он проигрался до нуля, и теперь отводит душу, следя за чужой игрой.
Блондин обернулся и презрительно посмотрел на мексиканца, затем перевел свой взгляд на Шейлу.
Он словно спрашивал у нее, что делать, как будто женщина могла дать ему совет, не зная его карт.
Шейла механически пожала плечами, а блондин улыбнулся и тут же еще удвоил ставку.
— Нет, не блефует, — выдохнул мексиканец, — наверное, у него и в самом деле каре. Хотя, черт его знает.
— Не могли бы вы помолчать! — возмутилась Шейла, — вы же мешаете игрокам.
— Я не могу молчать, когда в дело идут такие деньги, — признался мексиканец.
Но Шейла уже не слушала его, ей почему-то страшно захотелось, чтобы ее знакомый выиграл.
Следующий игрок нервно перебирал карты. Он уже собрался было выйти из игры, но никак не решался потерять первоначальную ставку. Он пристально вглядывался в лица остальных игроков, пытаясь понять по их выражению, какие же у них на руках комбинации. Но так и не решился продолжить игру. Он сложил веер, отодвинул его от себя и этим дал понять, что выходит из игры.
Крупье кивнул.
А мексиканец, посмотрев на Дэвида, сразу понял, что это тот слушатель, который ему нужен.
— Знаете, мистер, — сказал он, — сколько стоит такой жетон?
Дэвид пожал плечами.
— Я все равно не могу позволить себе играть этими золотыми жетонами.
— Десять тысяч долларов! — зашипел мексиканец, — один, всего лишь один жетон десять тысяч долларов. А сколько их тут перед ними? Посмотрите, мистер.
В этот момент блондин вновь удвоил ставку.
— А кто это вы не знаете? — поинтересовался Дэвид.
Мексиканец презрительно хмыкнул.
— Вы не знаете? Да это же Самуэль Лагранж, миллионер, чертовски богатый, сукин сын. Знаете, сколько уже он проиграл сегодня?
Дэвид вопросительно посмотрел на мексиканца.
— Больше миллиона долларов. И спокоен, просадил — и хоть бы что.
— Наверное, для него это не такие уж и большие деньги, — возразил Дэвид.
— Миллион долларов — большие деньги для всех, сколько бы их не было.
А Шейла в этот момент следила за рукой Самуэля Лагранжа, в которой тот вертел несколько золотых жетонов, в ожидании, пока следующий игрок решится сделать ставку.
Но и тот не выдержал. Он отодвинул от себя карты и коротко бросил:
— Пас.
В игре оставалось всего лишь двое. Лагранж победоносно посмотрел на своего противника.
Тот явно колебался, ведь на банке стояли уже довольно большие деньги.
— Я предлагаю открыть карты, — предложил шатен. Лагранж отрицательно покачал головой.
— Мы будем повышать ставки, и выиграет тот, у кого крепче нервы.
Шатен задумался. По его лицу было видно, что у него на руках очень хорошая комбинация. Но ведь почти на каждую очень хорошую комбинацию существуют еще лучшие, а существует и вообще беспроигрышная комбинация.
— Наверное, у него флешь-рояль, — предположил мексиканец, — иначе он бы так не упирался. Обычно с каким-нибудь фулем уже давно пасуют.
Наконец, шатен, тяжело вздохнув, увеличил ставку.
Лагранж сидел в задумчивости. Жетон прямо-таки мелькал в его пальцах.
А Шейле очень хотелось, чтобы он выиграл. Она словно бы ощутила себя на его месте.
— Ну, что ж, я повышаю ставку, — спокойно сказал Самуэль Лагранж и спокойно подвинул к банку все жетоны, какие у него только оставались. Сверху лег последний жетон, который он крутил в пальцах.
— А кто это? — тихо спросил Дэвид у мексиканца, указывая на шатена.
— Это Даниель Куин, он еще богаче Лагранжа. Но видите, он более скуповат, никак не хочет расставаться с деньгами, хоть и выиграть хочет.
— Ну, что ж, — сказал Даниель Куин, — я вижу, фишек больше нет, а договаривались во время игры не вводить новые суммы. Я ставлю столько же, — и он подвинул остаток своих жетонов в банк, и бросил карты.
В самом деле, пред Лагранжем лежала комбинация флеш-рояль.
Самуэль Лагранж аккуратно сложил свои карты и поднялся из-за стола.
Крупье пододвинул выигравшему весь банк.
Шатен безудержно смеялся, а мексиканец сокрушенно качал головой.
— Какие деньги! Вот если бы мне...
Но его уже никто не слушал. Вокруг шумели, упиваясь чужой победой и чужим проигрышем.
— Ну, что, игра окончена? — спросил Даниель Куин, посмотрев на Лагранжа.
Тот не спешил отвечать. Он обводил взглядом одного за другим, сидящих на столом. Было видно, что он не привык проигрывать, и ему не очень-то хочется покидать покерный стол.
— Вы женаты? — внезапно обратился мексиканец к Дэвиду.
— Да. И моя жена со мной, — он обнял Шейлу.
Мексиканец пожал плечами. В этот момент мистер Лагранж вновь посмотрел на Шейлу. Он явно услышал вопрос мексиканца.
— Извините, можно к вам обратиться? — немного развязно, но в то же время достаточно уважительно обратился Самуэль Лагранж к Шейле.
Та сперва не поняла, обращен ли вопрос к ней, или к кому другому. Она прикоснулась пальцами к своей груди и вопросительно подняла брови.
— Да-да, — кивнул Лагранж, — я обращаюсь к вам, — и на его холеном лице появилась приветливая улыбка.
Она неприятно поразила Дэвида.
Человек, проигравший столько денег, настолько свободно улыбается, как будто бы ничего для него не изменилось — одним миллионом больше, одним миллионом меньше.
— Так о чем вы хотите меня попросить? — немного растерянно спросила Шейла.
— Как видите, — ответил Самуэль Лагранж, — мне сегодня чертовски не везет.
— Но ведь я ничем не смогу вам помочь, я сама проигралась, — развела руками Шейла.
— Нет, вчера я видел, как вам чертовски везло, — признался Лагранж, — со мной такого никогда не бывало, и я хочу одолжить у вас немного удачи.
Шейла пожала плечами и заулыбалась. Зато лицо Дэвида сделалось напряженным.
Лагранж заметил это и обратился уже к нему.
— Я хотел на какое-то время одолжить у вас жену, если вы, конечно, не против.
Шейла посмотрела на Дэвида. Тот понял, что попал в неловкое положение. Взгляды зрителей были обращены на него.
— Извините, об этом вам лучше спросить у нее самой, — нашелся Дэвид и тут же отступил в сторону, оставив Шейлу один на один с мистером Лагранжем.
— Ну, как, вы согласны?
— Но я не представляю своей роли, — призналась Шейла.
— А вам ничего и не нужно будет делать, просто посидите со мной рядом за столом, и ваша удача перейдет ко мне.
— Не думаю, — ответила Шейла. — Ну, как хотите, мы не спешим, — и она вновь посмотрела на Дэвида, который своей улыбкой показал жене, что ему, в общем-то, безразлично, сядет она играть за один стол с миллионером, или нет.
— По-моему, в моем предложении нет ничего вызывающего, — сказал Самуэль Лагранж, обращаясь к Дэвиду, — я всего лишь хочу, чтобы она поделилась со мной удачей, ведь в этом нет ничего предосудительного.
— А если она не принесет вам удачу? — спросил Дэвид.
— Ну, что ж, тогда я проиграю свои деньги. Или, может быть, вы спешите? — догадался спросить мистер Лагранж.
— Да нет, мы никуда не спешим, — поторопилась с ответом Шейла и с просьбой во взгляде посмотрела на мужа.
Дэвиду хоть и не хотелось отпускать от себя жену, ведь смысла в предложении мистера Лагранжа не было никакого, но в то же время, ему было очень интересно, чем же закончится вся эта затея. Ведь участие Шейлы ни для него самого, ни для нее ничего не решало. Будут поставлены чужие деньги, а если будет выигрыш, то он пройдет мимо их рук. И Дэвид, в надежде, что этот Лагранж проиграет, согласился.
— Ну, что ж, Шейла, если ты хочешь, то садись.
— Я согласна, — сказала женщина, и Самуэль Лагранж галантно предложил ей стул, принесенный крупье.
Когда Шейла устроилась за столом рядом с Самуэлем Лагранжем, мексиканец внезапно повернулся к Дэвиду.
— Ты думаешь, она к тебе когда-нибудь вернется? — с улыбкой спросил он.
— А что такое? — насторожился он.
— Да нет, это я так, просто, подумалось, — мексиканец вновь повернулся к играющим, и только теперь Дэвид заметил, как ярко сверкает у того в ухе серьга с маленьким бриллиантом.
Самуэль Лагранж взял стопку жетонов и положил перед Шейлой. Та в растерянности смотрела на невысокий столбик стоимостью в пятьдесят тысяч долларов. Ведь это были как раз те деньги, которые могли бы решить все проблемы ее, и ее мужа. Но эти деньги принадлежали другому человеку и лишь на какие-то минуты попали в ее руки.
Лагранж обратился к Шейле.
— Вчера я все время проигрывал, но после того, как увидел вас, начал выигрывать и так увлекся игрой, что не заметил, как вы покинули зал. Я опомнился лишь тогда, когда проиграл снова.
— Надеюсь, вы проиграли не все? — пошутила Шейла.
— О, это было бы очень сложно, — сказал мистер Лагранж, — здесь так крупно не играют. И вот я думаю, что вы мне вновь принесете удачу.
— Мне кажется, этого не произойдет, — ответила Шейла и посмотрела в потолок.
Она боялась встретиться взглядом с Самуэлем Лагранжем, ведь у нее возникло такое чувство, что она непременно проиграет, и женщина уже чувствовала себя заранее виноватой.
Самуэль Лагранж, словно уловив это ее настроение, слегка притронулся к ее плечу.
— Не переживайте, ведь это всего лишь игра и даже, если вы проиграете, это ни к чему вас не обязывает, ведь я сам попросил вас сесть рядом со мной.
— Я и не волнуюсь, — призналась Шейла, — но мне будет вас немного жаль.
— Что ж, спасибо и за это. Жалость — не самое плохое чувство.
— Но я все-таки немного волнуюсь, — руки Шейлы и в самом деле дрожали, прикасаясь к золотым жетонам.
— Может, вам заказать что-нибудь выпить? Шампанское? — предложил Лагранж.
Шейла отрицательно качнула головой, и тогда Самуэль Лагранж внезапно пододвинул к ней еще один столбик из золотых жетонов.
— Ваша ставка теперь сто тысяч, — он улыбнулся женщине, и Шейла улыбнулась ему в ответ, сама удивляясь себе.
Шейла с замиранием сердца смотрела на сверкающие золотые жетоны.
«Боже мой, по десять тысяч каждый» — чуть ли не шептала она.
А Самуэль Лагранж прекрасно понимал состояние души женщины.
«Как мало ей нужно для счастья, — думал Лагранж. — Я могу сейчас подарить ей эти жетоны, она встанет из-за стола, обменяет их на деньги и будет счастлива. Но сколько продлится такое счастье? День? Два? Неделю? Месяц? Счастье будет длиться, пока не кончатся деньги. А может, оно кончится еще раньше? Ведь денег никогда не бывает достаточно, это я знаю по себе и знаю прекрасно».
— Наверное, тяжело с красивыми женщинами? — спросил мексиканец у Дэвида.
Тот с недоумением посмотрел на своего собеседника.
— Почему с красивыми тяжело? По-моему, и с некрасивыми не легче.
— Да нет, — мексиканец расплылся в счастливой улыбке, — вот у меня жена некрасивая, и я счастлив. Когда жена красивая, за ней приходится следить, вечно на нее пялятся мужчины, того и гляди уведут. Так что, приятель, я тебе не завидую, вряд ли твоя жена вернется к тебе. Ты только посмотри, как этот миллионер ее обхаживает.
— Она не такая, — самоуверенно произнес Дэвид.
— Все мужчины так думают, — рассмеялся мексиканец, — а потом оказывается, что у них вырастают рога, — и он громко захохотал. — Вот и у меня, приятель, была такая же первая жена — красавица, глаз не оторвать. — Все мне завидовали, все восхищались, и мы были так счастливы, так довольны друг другом! Я в ней был уверен полностью, на все сто процентов, — лицо мексиканца стало строгим и суровым.
— Ну, и что? — немного скептично поинтересовался Дэвид.
— Как это что, в один прекрасный момент на нее положил глаз вот такой приятель, — мексиканец кивнул в сторону Лагранжа.
— Что, Лагранж? — как бы не веря своим ушам, поинтересовался Дэвид Лоран.
— Нет, не этот, другой — яхтсмен, сын одного миллионера.
— И что, увел?
— Да как тебе сказать, он даже ее не уводил. Моя жена сама за ним убежала, сама, представляешь? Бросила меня и убежала за этим щенком.
— А ты? — Дэвид пытливо взглянул на мексиканца.
— А что я? Что я мог сделать? Не буду же я гоняться за ним по всему свету. Он на своей яхте отчалил в неизвестном направлении — и все.
— Так она и не вернулась? — Дэвид даже немного побледнел.
— Вернулась? О чем ты говоришь? Она сейчас живет где-то в Европе, по-моему, в Каннах, у нее все прекрасно.
— Откуда ты это знаешь?
— Откуда знаю? — мексиканец задумался. — Один знакомый рассказывал, видел ее во Франции.
— Тебе просто не повезло, моя жена совсем не такая.
— Все мы так думаем, что они не такие, а на самом деле, знаешь, я бы тебе сказал, — мексиканец приблизил свое лицо к Дэвиду и зашептал на ухо.
Дэвид недовольно поморщился, настолько гнусными были ругательства мексиканца.
А Шейла в это время, положив ладони на прохладные столбики жетонов, смотрела на зеленое сукно.
Самуэль Лагранж бросал на нее короткие испытующие взгляды, как бы подбадривая женщину.
— Ну, что ж, — произнес Самуэль Лагранж, — наша очередь делать ставку.
— Какая первоначальная? — шепотом спросила Шейла.
Самуэль Лагранж пожал плечами.
— Но ведь это вы играете, а не я. Если бы я мог сыграть сам, то не приглашал бы вас на счастье.
Шейла задумалась. Но потом резко отодвинула от себя один из столбиков.
— Пятьдесят тысяч, — выдохнул мексиканец, — конечно, легко сорить чужими деньгами, небось, сами вы таких ставок не делали, — он уже явно начинал симпатизировать Лагранжу и проникся неприязнью к Шейле, а заодно и к Дэвиду.
Дэвид Лоран повернулся к мексиканцу.
— Нельзя ли потише?
— А чего мне молчать? — взъярился тот.
— Попридержи язык, — предупредил Дэвид.
— Ладно, не обижайся, я просто проигрался вдрызг, и теперь зол на весь мир. Вот и тебе наговорил всяких глупостей. Все у тебя с женой будет хорошо, а этого, — он указал на Самуэля Лагранжа, — этого она пошлет к черту. И правильно сделает.
Дэвид следил за Шейлой. А та уже смотрела на то, как крупье сдает карты.
Самуэль Лагранж в нетерпении барабанил кончиками пальцев по столу, а Шейла никак не могла себя заставить прикоснуться к картам.
Наконец, перед ней легли все пять карт. Она вновь посмотрела на мистера Лагранжа.
— Может, посмотрите вы?
Тот отрицательно покачал головой.
— Все только вы, — произнес он, — и ставки, и меняете карты, я всецело полагаюсь на ваше везение.
— Но я же могу проиграть! — умоляюще сказала Шейла.
— Ну, что ж, одним выигрышем больше, одним проигрышем больше — это не меняет ничего в мире. Вы останетесь такой же, я останусь таким же. Это всего лишь деньги, даже одна их видимость, ведь жетон — простая пластмассовая игрушка, разве что более блестящая, чем пятидесятидолларовый жетон, — улыбнулся Лагранж.
— Жаль, что он не золотой, — вздохнула Шейла.
— Конечно, это только издалека кажется, что это настоящее золото, а на самом деле — это пластмасса.
Наконец, Шейла решилась и подняла свои карты. У нее в руках была всего лишь тройка десяток. Мистер Лагранж ей улыбнулся.
— Ну, что ж, советовать нечего, вы сами знаете, что нужно поменять.
И Шейла сбросила две лишних карты, оставив на руках лишь тройку.
— Я бы на вашем месте, — Самуэль Лагранж наклонился и зашептал на ухо женщины. — Это все зависит от темперамента и может быть, ваш выбор будет более удачным. К тому же, все равно основное здесь — умение спорить, заставить противника сдаться, не открывая карт.
Другие игроки тоже поменяли карты, и каждый старался как можно менее проявлять свои чувства: радость или разочарование.
На руки Шейле пришла двойка дам.
— Ну, что ж, — вздохнул Лагранж, — комбинация не из худших, можно попробовать сыграть. Вы умеете блефовать?
Шейла отрицательно покачала головой.
— Значит, научитесь.
— Блефовать, это значит обманывать? — поинтересовалась Шейла.
— Нет, блефовать, это значит играть умело, — коротко ответил Лагранж.
— Ваша ставка, мэм, — сказал крупье, и Шейла, неожиданно для себя, подвинула второй столбик жетонов.
Вновь раздался вздох мексиканца.
— А она хоть умеет играть? — поинтересовался он у Дэвида.
— Никогда за ней не замечал большого таланта при игре в карты, — признался Дэвид.
— Тогда проиграет, — вздохнул мексиканец, — или выиграет. Новичкам иногда везет. Но все равно, деньги, приятель, достанутся Лагранжу, а не тебе и твоей жене.
Спор был недолгим и после того, как игроки открыли карты, крупье сдвинул весь банк шатену. Тот вновь радостно засмеялся.
А Самуэль Лагранж раздосадованно махнул рукой.
— Не стоит расстраиваться, ведь это всего лишь игра. Вы на этот раз не принесли мне удачу, но быть может, вам повезет за игрой в кости.
— В кости? — удивилась женщина.
— Конечно, нужно сменить столы и тогда вы выиграете, я в этом уверен.
— Я, по-моему, еще не согласилась играть в кости с вами, — немного лукаво улыбнулась Шейла.
— А разве вы против? — так же любезно улыбнулся мистер Лагранж, — к тому же, играть в кости вы будете с казино, а не со мной.
— Я только спрошу разрешения у мужа, — попросила Шейла.
— Нет, давайте это сделаю я.
Лагранж не дождался ответа и уже подошел к Дэвиду Лорану.
— Извините, давайте для начала познакомимся, — широко улыбаясь, предложил Самуэль Лагранж и назвал свое имя.
Дэвид пожал холеную руку Лагранжа и представился.
— Моя жена — Шейла, Дэвид Лоран.
— Очень приятно, — так же вежливо и приветливо улыбаясь, сказал Лагранж. — Не будете ли вы так добры, если ваша жена сыграет еще раз... Дэвид напрягся.
— Я имею в виду, что мы сейчас с ней подойдем к другому столику и попытаем за ним счастья. Я вижу, вы согласились, — вновь улыбнулся Лагранж. — Вы согласны, Шейла? — обратился он к женщине.
Та, не зная что ответить, кивнула, и Лагранж, взяв ее под руку, проводил к столику, за которым играли в кости.
По дороге он подозвал к себе одного из распорядителей.
— Принесите, пожалуйста, за тот стол жетонов на миллион.
Распорядитель замер в нерешительности.
— Я вас прошу, — Самуэль Лагранж вытащил из кармана чековую книжку и быстро выписал чек.
Дрожащими пальцами распорядитель взял чек и передал его одному из крупье. Тот быстро удалился.
И тут Шейла не выдержала, услышав произнесенную сумму и увидев, как Самуэль Лагранж передает чек.
— Знаете, мне, наверное, пора.
— Подождите, — попытался ее остановить Лагранж, — знаете, вы согласились и очень некрасиво с вашей стороны вот так вот бросить меня, остановиться на полпути. Я думаю, вам стоит поиграть и за этим столом вам обязательно повезет.
— Не знаю, — как бы извиняясь, произнесла Шейла, — я не уверена, что мне повезет.
— А я наоборот, как-то стал совершенно спокоен и уверен, что сейчас вы выиграете.
Шейле ничего не оставалось, как согласиться с Самуэлем Лагранжем и остаться у столика для игры в кости.
— Очень жаль, — тихо произнес мистер Лагранж, — что я не познакомился с вами раньше.
Шейла удивленно вскинула брови.
— Да-да, тогда бы вы и в карты научились хорошо играть, — расплылся в приторной улыбке миллионер.
Шейла почувствовала себя неуютно, но присутствие Дэвида придало ей силы.
— Я раньше почти никогда не играла в карты, — призналась она.
— Но ведь в кости вы играли — и вам везло? — вновь улыбнулся мистер Лагранж.
Наконец, через широкий проход, образовавшийся в зале, торжественно прошествовал распорядитель. Он нес перед собой прозрачный пластиковый ящик, в котором тускло поблескивали золотые жетоны.
Вслед за ним слышались восхищенные возгласы:
— Миллион долларов! Видите, он несет миллион! Распорядитель передал жетоны крупье, тот поставил ящик на стол и снял крышку.
— Ставка миллион долларов! — торжественно произнес мистер Лагранж, даже в его устах эта сумма прозвучала решительно.
Шейла замерла. Перед ней стоял ровно миллион долларов. Эта сумма казалась ей недосягаемой, а сейчас можно протянуть руку и потрогать жетоны. Она это и сделала, пробежав кончиками пальцев по стопкам жетонов.
Лагранж еле заметно улыбнулся.
— Да, здесь ровно миллион, — уже небрежно заметил он, — я ставлю все, — обратился он к крупье. Но бросать кости попрошу даму.
Лицо крупье сделалось каменным.
— Ставка принята, — он подвинул ящик к себе, — шесть и четыре, — объявил он. — Выигрывает бросающий.
Лагранж передал кости Шейле. Та долго не решалась бросить.
— Что я должна сделать? — вдруг растерявшись, обратилась она к Лагранжу.
— Всего лишь бросить кости и выиграть, — ответил тот.
— Но я боюсь.
— Вы же так прекрасно бросали кости вчера. Не нужно бояться, — мистер Лагранж тронул женщину за руку.
Та широко размахнулась, но так и не заставила себя бросить.
— По-моему, вы что-то забыли, — заметил Лагранж. И тут Шейла вспомнила, что перед тем, как бросать, она вчера целовала кости.
«Наверное, это не укрылось от зоркого взгляда миллионера», — подумала она, поцеловала кости и, зажмурившись, бросила.
Она, не открывая глаз, ждала. И тут зал разразился криками.
По Шейла не нашла в себе силы раскрыть глаза, она ждала, что скажет крупье, но того опередил Лагранж.
— Вы выиграли, — прошептал он ей на ухо.
И Шейла услышала звон жетонов.
Все тут же бросились почему-то поздравлять Дэвида Лорана. Мексиканец повис у него на шее и прокричал:
— От такой жены нельзя отказываться, приятель, сделай все, чтобы она не ушла от тебя.
В общей сумятице никто не заметил, как распорядитель в злобе раздавил в руках пластиковый стакан с соком.

ГЛАВА 7

Окно во всю стену. Неразрешимый тупик. Вечеринка переносится. Жуткое подобие улыбки на лице Боба Саймака. Жареная утка, баранья ножка и разговор о любви.

Едва слышно щелкнул выключатель, и огромный зал залил ровный свет. Дэвид и Шейла замерли на пороге номера.
— Боже, как восхитительно! — не в силах скрыть, изумление, воскликнула Шейла.
— Да, он себе может позволить такое, — отпарировал Дэвид.
Они переступили порог номера, предоставленного им Самуэлем Лагранжем.
— Это действительно восхитительно, — оглядываясь по сторонам, вновь повторила Шейла.
И на самом деле, все, что находилось в этом огромном пятикомнатном номере, могло привести в трепет.
Изысканная мебель, изысканные ткань, светильники, люстры, ковры — все было дорогим и красивым. Огромную стену закрывала тяжелая портьера, ткань которой тускло поблескивала.
— А что там? — Шейла кивнула головой на портьеру.
Дэвид Лоран уверенно взял со стола небольшой пульт и нажал кнопку. Тяжелые портьеры, как крылья птицы, разъехались в стороны. Огромное, во всю стену окно, за которым сверкал и переливался тысячами огней Лас-Вегас, раскрылось перед ними. Шейла вновь не смогла скрыть своего восхищения.
— Превосходно! Я хотела бы жить в таком номере.
— Что ж, по-моему, этот наш миллионер так и сказал, мы можем жить здесь, сколько угодно, и все за его счет. Представляешь, мы можем жить здесь на целый миллион, — Дэвид ехидно улыбнулся.
— Нет, нет, этого не надо делать.
— Я думаю, что мы и не сможем это сделать. Ведь у нас с тобой, Шейла, много дел.
— Да, — Шейла удрученно кивнула головой, — дел у нас с тобой невпроворот. И, по-моему, наши дела зашли в тупик, неразрешимый тупик.
Дэвид не знал, что ответить, начал расхаживать по номеру, переходя из комнаты в комнату, прикасаясь к вещам, как будто они могли принести в его душу успокоение, подарить надежду. Но лицо его все равно оставалось грустным. Было видно, что он о чем-то мучительно думает.
Шейла, едва взглянув на мужа, сразу догадалась, о чем он думает. Она подошла к нему, положила руки на плечи.
— Дэвид, давай не будем думать о том, что нас ожидает впереди. Давай наслаждаться жизнью.
— Знаешь, я бы хотел вот так, как ты, легко и просто отдаться событиям, которые нас ждут. Но я не могу.
— Перестань, Дэвид, ты сам себя загоняешь в тупик, сам себя ставишь в безвыходную ситуацию.
— Нет, это не я загоняю нас с тобой в тупик — это жизнь загнала нас в западню. Устроила нам страшный капкан. Если бы мы не проигрались...
— Дэвид, хватит об этом, — Шейла явно нервничала.
Она прошлась по комнате, остановилась перед огромным зеркалом и начала рассматривать свое отражение. Она склонила голову набок, потом растрепала волосы, вновь их поправила.
— По-моему, я в этом платье выгляжу изумительно. Тебе так не кажется, Дэвид?
Дэвид вместо ответа пожал плечами и отвернулся.
Ему было не очень приятно смотреть на Шейлу, которая радуется чужому подарку. Сам он никогда не дарил ей подобных дорогих вещей и поэтому чувствовал себя неудобно, его мучила совесть. И вдруг его прорвало.
— Но почему, почему, черт возьми, я не могу подарить тебе такое платье? Пусть оно стоит пять-десять тысяч... Почему я не могу это сделать, а какой-то мерзавец может себе это позволить. Может вот так просто сделать такой дорогой подарок чужой жене. Представляешь, Шейла, ведь ты для него никто. Он просто забавляется с тобой, как кошка с мышкой. Он, Шейла, просто издевается над нами.
— Нет, Дэвид, по-моему, он это сделал абсолютно искренне. Он хотел отблагодарить меня за то, что я помогла ему выиграть миллион.
— Ты говоришь, помогла? — закричал Дэвид. — Ты не помогла, ты выиграла ему миллион.
— Дэвид, хватит об этом. Мне это, честно признаться, уже изрядно надоело.
— Конечно, а что же еще ты можешь сказать, если расхаживаешь по этим шикарным апартаментам, да еще в его платье. Ведь на тебе его подарок, его деньги.
— Конечно, мне не очень удобно, и чувствую я себя не совсем в своей тарелке. Но, тем не менее, я не вижу здесь ничего плохого, ничего, что могло бы вот так меня огорчать.
— Не видишь? Потому что ты не хочешь видеть, Шейла. Ты не хочешь задуматься о том, в каком унизительном положении мы оказались.
Зазвонил телефон. Шейла глянула на Дэвида. Тот подошел к телефону и поднял трубку.
— Алло, — коротко бросил он.
— Это говорит Боб Саймак, — послышался уверенный голос, — мистер Лоран, я хочу принести вам свои извинения. Мой хозяин перенес вечеринку на сегодня, поэтому было бы очень здорово, если бы вы смогли собраться и сейчас прийти. Мистер Лагранж вас очень ждет. А я хочу еще раз принести свои извинения. Я не знал о намерениях моего хозяина, поэтому пригласил вас на завтра, как и было ранее запланировано.
— Хорошо, я все понял, — ответил Дэвид.
— Так вас ждать? — спросил Боб.
Он спросил так, как будто был уверен на все сто процентов, что Дэвид и Шейла обязательно придут, но при этом он старался как можно более точно выполнить возложенные на него поручения Самуэля Лагранжа.
— Мы придем? — Дэвид обратился к жене. Та сразу же кивнула.
— Мы будем. Спасибо за приглашение, — сказал Дэвид в трубку.
— Извините, — еще раз повторил Боб Саймак, и раздались короткие гудки.
— О, черт! — воскликнул Дэвид. — Видишь, как он с нами. Когда ему заблагорассудится, тогда и приглашает.
— Но, Дэвид, может быть, он действительно передумал. А, может, у него на завтра запланированы другие дела. Так что я не вижу в этом ничего плохого. Тем более что нам с тобой нечем себя занять сегодня вечером.
— Каким вечером? Сейчас уже почти ночь.
— Ну, что ж, — Шейла пожала плечами, — мы немного побудем на этой вечеринке и вернемся. Думаю, так будет лучше.
Она вновь остановилась перед зеркалом и принялась поправлять прическу.
— Меня удивляет та легкость, с которой ты принимаешь приглашения, — промолвил Дэвид.
— А в чем дело? — изумилась Шейла.
— Все-таки, Самуэль Лагранж мог бы и сам позвонить. Он же многим тебе обязан.
— Какая, в сущности, разница, — беззаботно ответила женщина, — кто передал приглашение? Если бы оно пришло на открытке, тебя это больше устроило?
— Вполне, — ответил Дэвид, — при условии, что она была бы подписана им самим.
— Какая разница? — повторила Шейла. — Главное, что приглашение сделано. Мы чудесно проведем вечер.
— Не вечер, а ночь, — вновь поправил жену Дэвид, — его не интересует, устали ли мы с тобой, хотим ли спать. Ему вздумалось устроить вечеринку, и он поднимает людей из постели, чтобы доставить самому себе удовольствие.
— А я думаю, он хочет доставить удовольствие и нам. Может быть, он сам устал, но решил, что неудобно откладывать приглашение на целый день. Ведь мы можем и уехать, не попрощавшись. Ты же думал об этом, Дэвид?
— Я думаю, Шейла, о том, с какими постными лицами мы будем сидеть на вечеринке. Вот хорошо, у тебя есть шикарное вечернее платье, а я в чем пойду? Я же не прихватил с собой даже приличного костюма, а в этом буду выглядеть хуже последнего официанта.
— Дэвид, успокойся, ты сойдешь за какого-нибудь богатого чудака. А официанты, они всегда одеваются лучше всех на приемах, поэтому их нетрудно узнать.
Было видно, что Дэвиду Лорану очень хочется пойти на вечеринку, но гордость не давала ему признаться в этом своей жене. Поэтому он, как мог, пытался переложить ответственность за решение на Шейлу.
А она и не противилась этому.
Шейла старательно подкрасила глаза, подвела губы и разглядывала свое отражение в зеркале. Дэвиду это очень не понравилось.
«Ради кого она старается? — думал он. — Неужели хочет пустить пыль в глаза этому Самуэлю Лагранжу?»
— Послушай, Шейла, — наконец сказал Дэвид, окончательно изведенный приготовлениями жены к вечеринке.
— В чем дело? Ты вновь чем-то недоволен?
— Может, все-таки, не стоит идти на вечеринку в этом платье?
— Ты что, Дэвид, хочешь, чтобы я пошла в шортах? Это будет верх неприличия.
— Ты тоже будешь выглядеть, как богатая чудачка.
И Шейла, и Дэвид рассмеялись.
— Почему мы друг друга донимаем упреками? — недоумевала женщина. — Чем ты недоволен, Дэвид? Ну, признайся, ты меня ревнуешь?
— И не думал, — Дэвид насупил брови.
— Ревнуешь, ревнуешь, я же вижу. И мне это, честно говоря, приятно.
Наконец-то, и Дэвид расплылся в улыбке.
— Конечно, ревную. Я даже могу тебе предсказать, — Дэвид заглянул в глаза Шейле, — Самуэль Лагранж сделает так, чтобы я остался в стороне, а сам подойдет к тебе с приставаниями.
— А я, конечно же, буду кокетничать, — подхватила Шейла, — а ты следить за мной и шпионить. А самое главное, ты начнешь злиться. А после, когда мы вернемся, ты начнешь меня упрекать, что я неверная жена. Хотя я, честно тебе скажу, не дам для этого ни малейшего повода.
— Насчет повода посмотрим, — Дэвид попытался обнять Шейлу, но она осторожно отстранила его.
— Ты не помни мне платье. И, пожалуйста, не целуй, у меня уже накрашены губы.
Дэвид недовольно отошел в сторону.
Он и не думал специально собираться на вечеринку. Мужчина уже махнул на все рукой. Единственное, что он сделал — надел свежую рубашку.
— Как я выгляжу? — спросил он у жены.
Та придирчиво осмотрела его и, глубоко вздохнув, сказала:
— Ты всегда выглядишь отлично, особенно, когда ревнуешь меня.
В дверь тихо постучали.
— Открыто, — крикнул Дэвид.
На пороге появился служащий отеля.
— Мистер Лоран, за вами прислана машина.
Дэвид не стал спрашивать, от кого — и так все было ясно. Взяв под руку Шейлу, он торжественно вышел из номера.
Внизу их ожидал огромный роллс-ройс. Шофер услужливо открыл дверцу, и Дэвид с Шейлой, устроившись на заднем сиденье, огляделись. Внутренности салона были чуть поменьше их прежнего номера в этом отеле.
— Да, хорошо быть богатым, — вновь прошептала Шейла.
Дэвида эти слова задели за живое.
— Ты что, упрекаешь меня за то, что у меня нет денег? И я должен довольствоваться подачками твоих знакомых.
— Боже мой, какой он мой знакомый? Мы провели всего лишь десять минут за одним карточным столом.
— Иногда и десяти минут бывает достаточно, чтобы заработать миллион, правда, не для себя.
— Ну, так и не возмущайся, — отрезала Шейла.
— Я констатирую факт.
Автомобиль стремительно мчался по залитой рекламными огнями улице. Но из салона казалось, что он стоит неподвижно, лишь дома и фонари мелькают за окнами.
Наконец, автомобиль остановился у крыльца самого шикарного отеля в этом городе. Водитель вновь распахнул дверь, и Шейла так, как будто ей каждый день доводилось ездить в лимузинах, выпорхнула из машины.
Дэвид еще не успел ступить на тротуар, как по ступенькам к Шейле уже сбежал Боб Саймак.
На его непроницаемом лице было жуткое подобие улыбки. Губы под седоватыми жесткими усами слегка искривились.
— Мистер Лагранж ожидает вас в зале, — вместо приветствия проговорил он и провел супругов в здание.
Дэвид не мог скрыть своего восхищения, проходя через холл. Здесь все сверкало мрамором и полированным металлом, на огромных, сложенных из мрамора плитах-диванах лежали кожаные подушки. В фонтанах журчала вода, из зала доносилась негромкая музыка и шум голосов.
— Я думал, это будет более скромная вечеринка, — склонившись к уху Шейлы, сказал Дэвид.
Боб Саймак хоть и находился в нескольких шагах от них, но, оказалось, услышал его слова.
— Мистер Лоран, здесь собрались самые близкие люди, и вы в том числе.
На невысокой сцене появилась певица. Шейла и Дэвид посмотрели на нее и сразу же узнали, ее часто показывали по телевидению.
— Что, она тоже приглашена? — изумилась Шейла.
— Нет, наверное, миллионер ее нанял, чтобы она развлекала тебя и меня.
Шейла скривила губы.
— Не надо так, Дэвид.
Руки негра-аккомпаниатора легли на клавиши рояля, и полилась музыка. Певица негромко запела. Несколько пар сразу же вышли к сцене танцевать. Дэвид посмотрел на Шейлу. Та, поняв, о чем он думает, кивнула и положила свою руку на плечо мужа.
Дэвид обнял ее, и они медленно закружились в танце.
— Где же сам мистер Лагранж? — тихо спросил Дэвид.
Шейла огляделась по сторонам. Но хозяина вечеринки нигде не было видно.
— Ну, что ж, дорогой, я думаю, он сам подойдет к нам попозже.
Звучала медленная музыка, и они танцевали, словно зачарованные ею. Им казалось, что танцуют не сами они, а музыка несет их.
— Мы так давно с тобой не танцевали, — с грустью наметила Шейла, — а я раньше очень любила танцевать.
— Я тоже любил. Но в последнее время дела, неприятности... Я совсем позабыл о танцах.
Шейла улыбнулась.
— Видишь, не зря мы с тобой приехали сюда, хоть потанцуем. Приятно, когда у тебя есть свободное время.
Дэвид улыбнулся с легким презрением.
— По-моему, теперь у нас свободного времени будет, хоть отбавляй. Не будет только денег, а значит, и танцев.
— Ну, постарайся хоть на сегодняшний вечер не вспоминать неприятного. Нам хорошо, мы вместе и к чему эти неприятные разговоры?
Шейла положила голову на плечо Дэвиду, и он ощутил, как горит ее лицо. Он нежно обнял жену и прижал к себе. Медленная музыка убаюкивала, и Дэвиду показалось, что Шейла уснула. Тогда он склонился к ее уху и прошептал:
— Не спи.
— А я и не думаю спать. Мне очень хорошо и спокойно с тобой. Я чувствую себя в полной безопасности. Только ужасно хочу есть.
— Это от волнения, дорогая. Вот потанцуем и пойдем к столу.
Музыка внезапно оборвалась, и они обернулись к сцене.
Музыканты, сложив инструменты, расходились, а певица передавала микрофон Самуэлю Лагранжу. Тот был в строгом черном смокинге. Его лицо лучилось улыбкой.
— Дамы и господа! Друзья! — начал он, — я очень рад видеть вас сегодня у меня, — он галантно поклонился, — но есть особые гости, которых я хотел бы выделить сегодня среди вас.
И Самуэль Лагранж указал рукой на растерявшихся Дэвида и Шейлу.
— Это супруги Лоран, — громко объявил Самуэль Лагранж.
Все обернулись к ним.
— Я хочу сказать больше, — продолжал Лагранж, — с помощью этой прекрасной женщины я смог увеличить свое состояние на один миллион долларов всего лишь за десять минут.
Все принялись аплодировать. А Самуэль Лагранж жестом пригласил к себе Шейлу. Дэвид остался стоять посреди зала, не зная, следует ему идти вслед за Шейлой или нужно присоединиться к гостям.
— Миссис Лоран, — обратился Самуэль к Шейле, — не откажитесь ли вы сказать пару слов моим гостям.
Шейла от волнения покраснела, но взяла в руки микрофон. В зале вновь зааплодировали.
— Ну, говорите, говорите, — поддержал женщину Лагранж.
— Господа, — негромко произнесла Шейла, — я очень рада этому приглашению. И хочу сказать, что если еще кто-нибудь из вас рискнет и попросит меня помочь сыграть, я не откажусь и, возможно, удача вновь улыбнется мне, и еще кто-нибудь из вас сможет увеличить свое состояние на миллион...
Шейла кокетливо улыбнулась и закончила:
— Или уменьшить.
Зал разразился бурными аплодисментами.
Мужчины самодовольно хмыкали, женщины с завистью посматривали на Шейлу.
Она, действительно, была хороша и, безусловно, намного привлекательней женщин, присутствовавших на этой вечеринке. Ее улыбка была искренней и приветливой, а темные глаза доверчиво и с улыбкой смотрели на всех.
— Хороша.
— Какая милая!
— Этот Лагранж знает толк в женщинах.
Послышались возгласы. От этих слов Дэвида даже передернуло, но он сдержался и не обернулся к мужчинам, которые разговаривали за его спиной.
Самуэль Лагранж картинно поднес руку Шейлы к своим губам, низко склонился и поцеловал. Зал вновь зааплодировал. Мистер Лагранж помог Шейле спуститься со сцены, и вновь зазвучала музыка, закружились пары.
Лагранж с Шейлой подошли к Дэвиду.
— Не откажитесь ли вы, мистер Лоран, выпить со мной? — обратился Самуэль к Дэвиду.
Тот согласно кивнул головой.
— Пусть гости танцуют, а мы перейдем в другой зал.
Казалось, теперь никто из гостей не обращает внимания ни на самого хозяина, ни на Шейлу, ни на Дэвида. Втроем они скрылись в соседнем зале.
Мистер Лагранж подвел их к столику, они сели. Вышколенный официант тут же принес шампанское и бокалы.
— Я не помешаю вашему отдыху? — вежливо осведомился мистер Лагранж.
— Что вы! — запротестовала Шейла. — Нам очень лестно побыть в вашем обществе.
— Прекрасно. Давайте посидим, поговорим. Я предлагаю выпить за вашу жену, за миссис Лоран, — и Самуэль поднял свой бокал.
Шейла слегка порозовела, поблагодарила и отпила глоток шампанского.
— Вы не обращайте внимания на меня, я уже поужинал и даже съел свой десерт. И если вы не имеете ничего против, то я выпью с вами еще чашечку кофе. А может, вам лучше поужинать вдвоем? — он пристально посмотрел в глаза Шейле.
— Нисколько. Я буду очень рада, спокойно ответила женщина, — но мне кажется, что у вас есть дела и без нас.
— Позвольте, — запротестовал Лагранж, — я так обязан вам и хочу хоть как-то отблагодарить вас.
Он подозвал официанта и распорядился подать кофе и коньяк. Потом взглянул на Дэвида — его, по-видимому, занимало состояние души этого мужчины, и он старался понять его поглубже.
— Надеюсь, — сказал он, — мое присутствие не стесняет вас и не портит вам аппетита? Мне очень не хотелось бы быть вам в тягость. Я боюсь оказаться навязчивым, ведь навязчивость признак дурного воспитания, не так ли?
— Не знаю, — пожала плечами Шейла, — я знала некоторых хорошо воспитанных людей, но они все-таки были ужасно навязчивыми. Конечно, о вас, мистер Лагранж, этого не скажешь.
— Естественно, — воскликнул Самуэль, — люди воспитанные и ненавязчивые молча проходят мимо того, что их удивляет. И самые необычные жизненные проявления они воспринимают без расспросов, и это отличительный признак светского человека. Ведь вы, мистер Лоран, считаете себя светским человеком?
Мистер Лагранж прищурившись, смотрел на Дэвида. Вопрос был задан довольно прямо, и не ответить на него было невозможно.
Дэвид слегка пожал плечами.
— В общем, каждый человек считает себя светским человеком. Во всяком случае, никогда не признается в обратном.
— А я вот, — мистер Лагранж рассмеялся, — хоть и считаю себя светским человеком, но отдаю себе отчет, что не имею никакого житейского опыта. Потому что не могу по-светски безразлично проходить мимо необычных явлений. Вот ваша жена, — он посмотрел на Шейлу, — очень привлекательная женщина. И я не могу молча пройти мимо нее, чтобы не сказать комплимента. Ведь не могу же я, в самом деле, разыгрывать из себя джентльмена-дурака, неспособного отреагировать на красивую женщину. Это, мистер Лоран, слабое удовольствие.
Шейла зарделась от комплимента. А у Дэвида и в самом деле испортился аппетит.
— Вы и сами понимаете, что наша встреча здесь насколько радует меня, настолько и озадачивает. Разжигает мое любопытство, я хотел бы узнать, кто вы, откуда, чем занимаетесь в свободное от игры время.
Шейла уже хотела ответить, но мистер Лагранж остановил ее.
— Ешьте, ради бога, ешьте и пока не отвечайте на мои слова. Предоставьте мне ломать себе голову догадками. Ведь вы, мистер Лоран, мой сверстник. И в самом деле, выглядите светским человеком. Вы, — он призадумался, — наверное, происходите из хорошей семьи. Конечно, в нашем американском понимании из хорошей семьи — значит из буржуазной. И вы, мистер Лоран, если я не ошибаюсь, выбрали непростой путь и идете к цели правильной дорогой. Но это довольно сложный путь, потому что вам необходимо было начать с самого низа, двигаясь вверх, полагаясь на собственную удачу. Так?
Дэвид кивнул.
— В вас, мистер Лоран, сразу же чувствуется джентльмен. Все-таки молодцы англичане, что придумали это слово — джентльмен. С их легкой руки появилось обозначение для человека, который, не будучи дворянином, достоин быть им, более достоин, чем многие из тех, кого они величали разными титулами.
Шейла как раз в этот момент выбирала, что заказать официанту. Она уже почти остановила свой выбор на утке. Но мистер Лагранж предупредил ее:
— Не заказывайте утку, она плохо зажарена. Лучше распорядитесь подать жареную баранью ножку. Метрдотель меня не обманул, уверяя, что она достаточно долго вымачивалась в молоке. А теперь можно перейти к следующему пункту моих рассуждений.
Самуэль Лагранж сидел, развалившись в кресле, так, как будто находился за письменным, а не за обеденным столом.
— По-моему, в этой жизни, мистер Лоран, можно купить все...
— Извините, но я так не думаю, — возразил Дэвид. Но Самуэль не обратил внимания на его слова.
— Так считаю я. А на ваш взгляд, мистер Лоран, чего нельзя купить за деньги?
Дэвид задумался.
— По-моему, за деньги нельзя купить талант. Самуэль Лагранж рассмеялся.
— Что вы, за большие деньги можно купить десять талантов, а если понадобится, то и больше. Я могу купить любого художника, и он будет рисовать мой портрет. Могу купить любого музыканта — и буду слушать музыку. Все зависит от суммы и от таланта. Также как и в магазине: покупаете хорошую вещь, платите много, покупаете похуже — платите меньше. Единственное, мистер Лоран, чего нельзя купить в жизни, так это удачу. Удача или есть, или ее нет.
Дэвиду хотелось бы возразить, но возражать было нечего, и поэтому он поспешил перевести разговор на другую тему.
— А вам, мистер Лагранж, никогда не бывает скучно?
— От чего? — изумился собеседник, — мне, в общем-то, скучно никогда не бывает. Я всегда нахожу, чем занять ум и руки.
— Нет, я имею в виду немного другое. У каждого человека должна быть мечта, цель в жизни. Ведь вы сами, мистер Лагранж, говорили об этом. И мне интересно было бы узнать, какова ваша цель в жизни?
— Цель? — рассмеялся Самуэль Лагранж, — это слишком возвышенное слово. Цель должна быть недостижима. А я, честно говоря, не знаю, чего бы такого я уже не добился в жизни.
Такое признание смутило Дэвида.
«Он чертовски самоуверен, — подумал мистер Лоран, — и это меня раздражает. Но в целом-то, он прав. Ведь, в самом деле, чего ему еще желать от жизни? У него есть все — деньги, слава, успех, наверное, множество женщин. Ну, и что? Пусть все это у него будет. Пусть мы с Шейлой коснемся такой жизни всего лишь один раз. Ведь это ничего не изменит, лишь придаст нам жизненного опыта.
— А вы любите друг друга? — внезапно спросил Самуэль Лагранж у Шейлы.
Та даже перестала есть от такого неожиданного вопроса, и застыла с вилкой в руке. На всякий случай, она переспросила.
— Вы спрашиваете, любим ли мы друг друга?
Самуэль Лагранж повторил свой вопрос.
— Конечно же, любим, — рассмеялась, наконец, Шейла, — ведь правда, Дэвид?
— Конечно, неужели этого не видно? — изумился мистер Лоран.
— Да, вы знаете толк в вопросах любви, — протяжно произнес Самуэль Лагранж, — это мне ясно и без ваших заверений. И все-таки, вы, — он посмотрел на Шейлу, — по-моему, относитесь к тем людям, которых больше любят, чем они любят сами. Разве я не прав?
Шейла задумалась. Такое ей никогда не приходило в голову. Но сейчас она поняла, что Самуэль прав. Она, в самом деле, никогда не отдавала себя другому человеку всю, без остатка. Всегда в ее душе оставался уголок, где могла спрятаться сама. А от других всегда требовала безраздельной любви.
— А вы сами, мистер Лагранж, к какой категории людей относитесь? — спросила женщина.
— Я отношусь к тем, кто умеет любить.
Наконец-то, и Дэвид, и Шейла приступили к десерту.
Самуэль молча смотрел за тем, как Шейла пользуется ножом и вилкой. Его губы искривились в легкой улыбке, но сделать замечание он не смел.
Шейла спохватилась и постаралась есть, прижимая локти к бокам. Тогда Самуэль Лагранж не выдержал и рассмеялся.
— Американцев всегда можно узнать по тому, как они орудуют ножом и вилкой.
— Что? Я делаю что-нибудь не так? — спросила Шейла.
— Нет, что вы. Я не хотел вас обидеть, но все почему-то считают, что только европейцы держат вилку в левой руке, а нож в правой. А про американцев рассказывают небылицы, как будто они сперва порежут все в своей тарелке на мелкие кусочки, а потом, взяв вилку в правую руку, начинают есть...
Докончить свою сентенцию Самуэлю Лагранжу не дал Боб Саймак. Он подошел к их столику, склонился к хозяину и сказал:
— Мистер Лагранж, вас срочно к телефону. Нью-Йорк.
Самуэль Лагранж извинился.
— Это действительно серьезно, я должен ненадолго покинуть вас.
— Мы встретимся в зале, - сказала ему на прощание Шейла.
И Самуэль Лагранж удалился в сопровождении Боба Саймака. Тот следовал за ним по пятам, то и дело бросая по сторонам короткие взгляды, словно бы и в самом деле опасался за жизнь своего хозяина.
— Все-таки, странный он человек, — задумчиво произнесла Шейла, допивая кофе.
— Не вижу ничего странного. Обыкновенный самовлюбленный миллионер, в меру умен, в меру развязен. И ничего сверхъестественного в нем нет.
— А я и не говорила, Дэвид, что он сверхъестественный человек. Просто деньги создают вокруг людей сияющий ореол. А если посмотреть вблизи, когда ты и сам попадешь в его сияние, то видишь самого обыкновенного человека со всеми его хорошими и плохими качествами.
— Мне кажется, он тебе нравится, — заметил Дэвид.
— С чего ты взял? Конечно, он мне не неприятен и, конечно же, он интересный мужчина, но не больше. Дэвид, слышишь, не больше.
— Ты так уверяешь меня в этом, Шейла, что я начинаю сомневаться.
— В чем? — спросила женщина.
— В твоей разборчивости, дорогая. Ведь почему-то ни к кому больше в огромном зале казино не обратились с просьбой сыграть партию в покер. Почему он выбрал именно тебя?
— Ты хочешь сказать, Дэвид, что я выгляжу слишком доступной и...
— Вот именно и, — ответил Дэвид.
— Ну, знаешь ли, дорогой, мне кажется, ты переходишь дозволенную черту.
— Ладно, Шейла, успокойся, я пошутил. Действительно, разговор с ним меня немного разозлил. Я ведь абсолютно уверен, что талант купить нельзя. А он настолько самоуверен, что думает, будто может купить все за свои деньги. Но поверь, это не так.
— Я верю, — Шейла положила свою ладонь на руку Дэвида, — я верю, что невозможно купить любовь, я верю, что невозможно купить талант. И, наверное, еще много чего невозможно купить ни за какие деньги. Например, Дэвид, я уверена, что невозможно купить тебя или меня.
Шейла посмотрела в глаза мужу. Тот немного смутился.
— Знаешь, а я как раз кое в чем и не уверен.
— Перестань, Дэвид, мне уже надоели твои упреки и опасения. Не все так плохо. Черт с ними с деньгами. Неважно, что их у нас нет. Главное, что мы вместе, главное, что я тебе не безразлична. А ты небезразличен мне.
— Конечно, Шейла, ты мне небезразлична, но порой твое поведение ставит меня в тупик. Мне делается не по себе, когда я вижу, как какой-то самодовольный хлыщ пристает к тебе.
— Да он не пристает,--- попыталась успокоить мужа Шейла, — он просто любезный человек. Я думаю, на его месте ты бы вел себя точно так же. И к тому же, он просто благодарен нам, пытаясь сделать для нас то немногое, что может...
— Извини, Шейла, для тебя сделать. И я уверен, сделать он может гораздо больше, если бы захотел. Но, к сожалению, он не хочет помочь нам. Не хочет помочь ни в чем.
— Дэвид, ты считаешь, что он должен был дать мне деньги? Но ведь это крайне неприлично.
— Может быть, на первый взгляд это и неприлично, но все же ты выиграла целый миллион. И было бы неплохо, если бы он с нами поделился.
— Дэвид, перестань. А то я обижусь и уйду. Брошу все — и уйду отсюда.
— Ладно, Шейла, успокойся, не нервничай. Это ни к чему хорошему не приведет. Я действительно уверен, что Самуэлю Лагранжу стоило бы поделиться с нами. Стоило бы. Я, например, — Дэвид отвернулся и произнес очень тихо, — я бы, поверь, поделился с нами.
— И сколько же бы ты дал?
Дэвид даже немного покраснел, его пальцы дрогнули, и он высвободил свою руку.
— Не знаю, вот ответить тебе на этот вопрос не могу. Но думаю, что порядком. Ведь все-таки миллион — большие деньги.
— Вот видишь, ты даже не знаешь, сколько бы ты дал.
— Почему не знаю? В принципе, я дал бы какую-то часть.
— Ладно, Дэвид, больше об этом не будем говорить, не будем растравлять себе чувства. Мы вкусно поели, пьем вино. Пойдем, потанцуем, музыка играет хорошую мелодию, и певица поет просто замечательно. Пойдем, — Шейла поднялась.
Дэвид вскочил, помог ей выйти из-за стола и они под руку двинулись в соседний зал, откуда слышалась негромкая музыка и где певица, стоя посредине зала, пела о любви. Руки Шейлы опустились на плечи Дэвида, он обнял ее за талию, и они медленно закружились в танце.

ГЛАВА 9

Тяжелые размышления при луне. Резкий телефонный звонок. Самуэль Лагранж собирается прислать вертолет. Самоубийства происходят только ночью. Монетка, которая всегда падает «орлом».

Медленно качался маятник напольных часов. В его блестящем диске отражалась луна.
Дэвид полусидел на кровати и смотрел на это бесконечное движение. Шейла уже спала, повернувшись к нему спиной, а Дэвид, как зачарованный, слушал тиканье старых часов, смотрел на сверкающий маятник, казавшийся ему полновесной золотой монетой. Звук часов убаюкивал, Дэвида клонило в сон. Он посмотрел на спящую жену.
«Как же безмятежно она спит? — подумал Дэвид, — гак, словно бы в нашей жизни все прекрасно. А ведь это далеко не так. Интересно, что снится сейчас Шейле? — подумал Дэвид. Па ее лице улыбка, а губы слегка приоткрыты, ресницы вздрагивают. Может, ей снится другой мужчина? Но почему я вдруг подумал об этом?»
Шейла блаженно потянулась и перевернулась на другой бок. Теперь Дэвид мог хорошо рассмотреть ее лицо.
«Днем она никогда не бывает такой счастливой, — подумал мужчина, — может быть, из-за меня? Ведь у каждого в жизни была любовь, про которую ему хочется вспоминать. Наверное, в жизни Шейлы был мужчина, которого она вспоминает до сих пор. Конечно, она будет уверять, что любит меня, и я тоже начну ей клясться в этом. Но ведь и я сам храню в своей душе тайну, в которой никогда не признаюсь».
Дэвид напрягся, он даже испугался собственных мыслей. Перед его внутренним взором возникла Мадлен. Ее глаза насмешливо горели и словно бы прожигали Дэвида своим взглядом.
«Боже, что я наделал? — подумал Дэвид. — Ведь ничто в мире не стоит человеческой жизни — ни деньги, ни слава, ни успех».
Он вспомнил судебный процесс, вспомнил угрызения совести, вспомнил Джулию Уэйнрайт. Ведь и с ней у него была близость.
«Сколько же всего я натворил? — подумал Дэвид. — Даже ужасно вспомнить. Неужели, все это я? Неужели Шейла может любить меня такого? Ведь она, если и не знает, то догадывается о многом, и сама меня ни о чем не спрашивает. А я молчу. Может быть, лучше все выложить ей разом? Признаться во всех своих грехах? Но останется ли тогда любовь? Нет, я не могу этого сделать, потому что слишком люблю самого себя. Если мир узнает, какой я мерзавец, если я сам расскажу об этом, то все содрогнутся. Ведь я завидую Самуэлю Лагранжу, завидовал СиСи, завидовал Гранту — и не их деньгам, а именно их жизни. Нельзя сказать, что они порядочные и честные люди, но все-таки они не преступают какой-то невидимой грани, которая отделяет преступление от плохого поступка. Они находят в себе силы удержаться в обществе, а я не сумел этого сделать. Отсюда и наше с Шейлой бегство, наше затворничество в Санта-Монике».
Дэвид осторожно поднялся с кровати и подошел к окну. За стеклом сиял огнями Лас-Вегас.
«Моя жизнь — это как огни рекламы, полной обмана, лишь видимость существования. Я делаю вид, что люблю архитектуру, а ведь она мне ненавистна. Пусть я хорошо разбираюсь в ней, но в глубине души я презираю себя за это занятие. Ведь я прекрасно понимаю, что мне нужно на самом деле».
Дэвид Лоран потянулся, оперся ладонями о прохладное стекло и приник к нему горячим лбом.
«Боже, ведь я люблю совершенно другую жизнь. Я создан для того, чтобы жить вот в таких шикарных апартаментах, носить самые лучшие костюмы от самых дорогих мастеров. Я создан для того, чтобы у меня всегда были деньги, для того, чтобы меня всегда окружало внимание, чтобы вокруг меня вились женщины, чтобы они добивались меня, а не я их. И вообще, к черту, к черту все это! Я создан для другого мира, я не должен заниматься этими чертежами, проектами! Ведь это полная чушь, ерунда. Я должен кататься на яхтах, переезжать из одного государства в другое, пересекать границы, веселиться, радоваться жизни. Обо мне должны писать газеты, журналы, фотографы должны снимать меня, журналисты должны брать у меня интервью. И я уже почти был близок к этой жизни. Но боже, как давно это было! Это было еще там, в Санта-Барбаре, даже до нее. А потом все это пошло прахом. Мадлен, ее измены...  — дальше Дэвид Лоран запретил себе вспоминать.
Он прошелся по комнате, абсолютно не обращая внимания на спящую Шейлу.
Та проснулась от звука его шагов и недоуменно посмотрела на мужа.
— Что с тобой?
Тот вздрогнул.
— Почему ты не спишь, Шейла?
— В чем дело? Что-нибудь случилось?
— Да так, просто не спится.
— Может, тебе дать снотворного? — жена уже потянулась к тумбочке, чтобы достать таблетки.
— Нет, нет, — резко отказался от предложения Дэвид, — я справлюсь с бессонницей сам.
— Ну, что ж, как знаешь, но только, если ты ходишь по номеру, я не могу уснуть.
— Хорошо, я выйду в другую комнату.
— Но я хочу, чтобы ты был рядом со мной, я хочу ощущать тепло твоего тела.
— Постарайся уснуть. — Дэвид, устыдившись сам своих мыслей, присел рядом с женой и положил ей руку на плечо.
Шейла затихла и попыталась уснуть. Дэвид пристально всматривался в ее лицо. Он видел, как подрагивают ее ресницы, и понимал, что женщина еще не спит, но старается сделать вид, будто уснула.
Наконец, ее дыхание стало ровным, и Дэвид снял руку с ее плеча.
«Спит, — подумал он, — и я тоже должен уснуть».
Он забрался под одеяло и, подложив под голову руку, стал смотреть в потолок. Там переливались отблески огней рекламы.
Это было похоже на беззвучную музыку. Существовала мелодия, лишенная звуков, но Дэвиду казалось, что он слышит ее в глубине души. Ему казалось, что номер начинает медленно покачиваться в такт этой неслышимой музыки.
Внезапно ему показалось, что в номере возникают какие-то веревки, на них колышется белье, а на белые простыни падают резко очерченные тени. Он понимал, что это уже начинается сон, но в то же время он видел и настоящий номер, видел отблески рекламы, видел и спящую жену.
«Как странно, — уже проваливаясь в сон, подумал Дэвид, — я никогда не замечал того момента, когда явь переходит в сновидение».
Реальные вещи постепенно таяли в воздухе, уступая свое место миру грез.
Дэвид заснул, но не утратил ясность мысли. Он понимал, что сейчас он видит сон, грезы. Но ведь мечта настолько же реальна, как и действительность. И в принципе, прошлое неотличимо от будущего, ведь то и другое не существует — одно уже было, другое еще будет.
Перед ним проносились цветные геометрические фигуры, квадраты, прямоугольники. Они постепенно приобретали объем, становились кубами, пирамидами. Но постепенно и они рассеялись.
Дэвид увидел себя, стоящим посреди пустой комнаты, а перед ним высилась приоткрытая дверь. Это была странная дверь: Дэвид мог бы дотянуться до дверной ручки, только привстав на цыпочки.
Что он и сделал.
Дверь медленно, с ужасным скрипом отворилась, и перед Дэвидом открылась следующая комната. В ней все было, как и в предыдущей — те же сырые, в пятнах сырости стены, каменный пол. Но возле одной из стен стоял огромный стул, а на нем огромный стакан.
Дэвид медленно шел через эту комнату, но никак не мог приблизиться к этому гигантскому стулу. Тот, казалось, все удаляется и удаляется от него.
Дэвид остановился.
«Интересно, это я уменьшился или увеличились предметы?»
Дэвид вздрогнул от резкого телефонного звонка. Он тут же сел — и сразу все вещи вернулись на свои места. За окном было уже светло, часы показывали десять утра.
Шейла тоже проснулась и немного испуганно смотрела на мужа.
Дэвид со сна даже не сразу смог найти телефонный аппарат.
Наконец, он приложил трубку к уху и услышал спокойный знакомый голос.
— Доброе утро, мистер Лоран. Это вас беспокоит Боб Саймак.
— Да, доброе утро, — пробормотал Дэвид, — я вас слушаю.
— Мистер Лагранж пришлет за вами в четырнадцать ноль-ноль вертолет, который, если вы примете приглашение, доставит вас к нему на яхту. Мистер Лагранж будет очень рад вас видеть еще раз. И если я нас разбудил, то прошу прощения.
— Да нет, мы уже не спали, — соврал Дэвид.
— Тогда извините, до встречи, — и Боб Саймак, даже поинтересовавшись, согласны ли Дэвид и Шейла лететь на яхту к Самуэлю Лагранжу, повесил трубку.
— Кто это? — спросила Шейла.
— Боб Саймак.
— А что он хотел?
— Самуэль Лагранж приглашает нас к себе сегодня на яхту. Он обещал прислать за нами вертолет днем.
— Но ведь мы же с тобой собирались сегодня днем уехать? Или мне изменяет память?
— А что может решить наш отъезд? Денег-то у нас нее равно нет.
— А что решит наша поездка на яхту к Самуэлю Лагранжу? — недоумевала женщина.
— Мы отдохнем, появятся какие-нибудь новые свежие идеи.
— Как ты думаешь, мы сможем отдыхать, зная о том, что у нас нет денег, что у нас заберут дом за неуплату процентов?
— Но... — Дэвид задумался, — если ты крутишься возле денег, то вполне возможно, часть из них перепадет тебе.
— Я не совсем понимаю тебя, Дэвид, — сказала Шейла.
— Положись на меня, ведь я еще ни разу тебя не подводил.
— Ты уже один раз вытащил меня играть в Лас-Вегас и, по-моему, результаты у нас нулевые.
— Если не считать выигранного миллиона, — беспечно заметил Дэвид, вставая с кровати.
— Так во сколько за нами пришлют вертолет? — Шейла сказала это таким будничным тоном, словно за ней каждый день присылали вертолет, чтобы отвезти на яхту.
— В два часа дня, — ответил Дэвид уже из ванной комнаты.
— Но тогда нам придется позавтракать за свои деньги.
— Зачем нам завтракать за свои, — рассмеялся Дэвид, — неужели ты забыла, ведь Самуэль Лагранж открыл нам счет, и мы можем преспокойно тратить его деньги.
— По-моему, это не очень удобно, — сказала Шейла.
— Но ведь мы живем уже в его номере, ты ходила в платье, подаренном им, так что, я думаю, мы не сильно его разорим, тем более, если учесть, что ты принесла ему крупный выигрыш. И даже, если бы мы с тобой, Шейла, очень постарались, то не смогли бы за столь короткий срок истратить такую сумму, чтобы мистер Лагранж ее смог заметить.
— Это только в одном случае, — возразила Шейла.
— В каком же?
— Если бы мы с тобой не стали играть в казино на его деньги.
Дэвид вздохнул.
— Там нам счет, к сожалению, не открыли, иначе можно было бы рискнуть чужими деньгами.
В ванной зашумела вода, и Шейла уже не слышала того, что говорил ей муж.
За окном светило яркое солнце.
Шейла подошла к столу, взяла в руки пульт и на всю ширину раздвинула шторы.
Город был залит ярким солнечным светом.
«Здесь все кажется таким ненатуральным, — подумала Шейла, — даже солнце кажется рекламным, поддельным, слишком уж горячим и ярким».
А в номере было прохладно, бесшумно работали кондиционеры, разливая по апартаментам прохладный воздух.
Шейла подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Она любила рассматривать себя обнаженной в зеркале.
«А я действительно ничего, — подумала женщина, — может быть, я и в самом деле нравлюсь Самуэлю Лагранжу? Хотя, он же просил называть его Самуэлем. Странный какой-то человек, но может, большие деньги всех делают странными? С виду он кажется довольным жизнью, но у него какие-то очень грустные глаза, даже когда он улыбается или смеется. Наверное, в глубине души он несчастен, и я уже начинаю догадываться, почему. Он может все, у него нет неосуществленной мечты, и поэтому он пытается найти человека, которому что-то может дать. Но в то же время Самуэль понимает, что люди клянутся ему в верности, признаются в любви только из-за того, что он богат, только из-за того, что него много денег. Но как ему отличить искренность от обмана? Ведь всегда можно ошибиться и, наверное, это страшно угнетает его. Он не может смотреть на мир бесстрастно».
Шейла скрестила на груди руки и осторожно погладила свои плечи.
«Вот если бы нашлась женщина, способная полюбить его искренне, не за деньги, то возможно, его взгляд перестал бы быть грустным, и он сам изменился бы. Но как отличить подделку от настоящего?»
Шейла вздрогнула, услышав за спиной негромкие шаги мужа.
— Что ты такое интересное увидела в зеркале?
Шейла слегка улыбнулась.
— Я рассматриваю саму себя и думаю.
— О чем?
— Не слишком ли я постарела?
— Мы с гобой, Шейла, будем стареть вместе, и никто из нас этого не заметит.
— Но заметят же другие, — возразила женщина.
— А мне на это наплевать, — беспечно заметил Дэвид. — Меня не интересует мнение других.
Через четверть часа Дэвид и Шейла выходили из номера.
— Может, мы все-таки поторопились, — предположила женщина, — может, стоило заказать завтрак в номер?
— Во-первых, я не привык к такому, — признался Дэвид, — а во-вторых, лучше всего позавтракать на террасе. Пара сэндвичей и кофе, к чему нам роскошь?
— Наверное, ты прав, — сказала Шейла.
Дэвид и Шейла шли по коридору. Внезапно дорогу им преградил служащий отеля.
— Извините, господа, но вам лучше пройти другой дорогой.
— А в чем дело? — поинтересовался Дэвид, его насторожило взволнованное выражение на лице служащего.
— Мне очень неприятно об этом говорить, — признался тот, — но в одном из номеров наш постоялец покончил жизнь самоубийством.
— Какой ужас! — воскликнула Шейла и заглянула за угол через плечо служащего.
Тот не сильно противился этому. Шейла увидела полицейских, служащих отеля, суетившихся у распахнутых дверей номера. Потом из номера появились двое людей в синих униформах, они несли носилки с телом, накрытым простыней.
Внезапно из-под материи выскользнула бледная рука, и сверкнул перстень на безымянном пальце.
— Это мужчина или женщина? — поинтересовалась Шейла.
— Да, это женщина, — вздохнул служащий, — к тому же довольно молодая и привлекательная.
Взглянув на Шейлу, он хотел добавить «такая же, как вы», но осекся.
Дэвид хотел было увлечь Шейлу в другую сторону, ему не хотелось находиться рядом с тем местом, где кто-то кончил жизнь самоубийством.
Но Шейла не спешила уходить.
— Вы сказали, она покончила жизнь самоубийством?
— Да, приняла слишком много снотворного. И самое странное, — служащий понизил голос, — она оставила дверь в номер приоткрытой, словно надеялась, что кто-нибудь ночью зайдет к ней и спасет.
— Это ужасно! — повторила Шейла.
— И еще, она заказала ночью завтрак к себе в номер и даже назначила точное время, когда его должны принести. Мой напарник принес ей в номер завтрак и увидел, что женщина спит. Но ему что-то странное показалось в позе спящей, и он окликнул ее, а потом понял, что она мертва. Полицию вызывал уже я. Вот видите, что делает с человеком игра, — вздохнул служащий.
— При чем здесь игра? — спросил Дэвид.
— Она в прошлый свой приезд выиграла большую сумму, а сейчас все проиграла.
— Неужели, из-за этого стоит умирать? — вздохнула Шейла.
— Как жаль, что люди не умеют дожидаться утра, — задумчиво произнес служащий, — все самоубийства происходят только ночью до рассвета, когда человек остается один.
Створки грузового лифта закрылись, офицер полиции подошел к служащему и отозвал его в сторону.
Шейла и Дэвид стояли в растерянности. Наконец, служащий подошел к ним и произнес:
— Дорога свободна, можете проходить, извините, пожалуйста, что я вас задержал.
Шейла и Дэвид медленно двинулись по коридору.
— Я не хочу ехать в лифте, — сказала Шейла.
— Ну, что ж, тогда мы спустимся по лестнице.
Пока они спускались по широкой, выложенной мрамором лестнице, Дэвид пристально смотрел на Шейлу.
— Ты смотришь на меня так, словно хочешь что-то спросить, но не решаешься.
— А ты бы смогла покончить жизнь самоубийством?
— За проигрыш — навряд ли, а так... — Шейла задумалась, — один раз я уже пробовала, но неудачно. Говорят, человек, который один раз это попробовал, второй раз уже не решится лишить себя жизни.
— Это ерунда, я слышал другую теорию: человек не выберет тот же способ ухода из жизни, но сама мысль о смерти делается для него привлекательной. Но еще я знаю и другое...
— Что? — Шейла остановилась и посмотрела на Дэвида.
— У нас в колледже один ученик совершил попытку самоубийства, но его спасли. А через две недели он вновь совершил попытку, но на этот раз никого рядом не оказалось, и утром его нашли мертвым.
— Ты хочешь сказать, Дэвид, что если человек однажды попытался умереть, то он попытается сделать это и во второй раз?
— Ну, общем, да, хотя не знаю, существует ли на этот счет какая-нибудь теория. Этот парень был моим приятелем, и у него в жизни все было замечательно, вроде бы. Он сам из богатой семьи, никаких проблем у него не существовало. И вот он в первый раз попытался покончить самоубийством, и во второй раз... Хотя никто не мог понять, зачем он это сделал. Нас долго расспрашивали, пытаясь хотя бы что-то узнать, чтобы хоть как-то мотивировать этот непонятный поступок.
— Дэвид, а может, была любовь? Ведь жизнь кончают часто из-за любви.
— Да нет, вроде и любви у него не было, я его знал и довольно неплохо.
— А что тогда? — Шейла пристально посмотрела на мужа и взяла его под руку.
— Не знаю, — Дэвид пожал плечами, — скорее всего, он был не удовлетворен жизнью, скорее всего, он хотел от нее чего-то совершенно иного.
— Но ведь ты говоришь, что у него все было.
— Все? А может, и не все у него было. Потом приезжал его отец, очень богатый адвокат, разговаривал со мной, с моими приятелями. Он все время хотел понять, что же заставило его сына совершить этот шаг.
— И что вы ему сказали?
— А что мы могли сказать? Ведь мы были такими же, как он. Вообще-то, в юности часто приходят подобные мысли. Мне самому пару раз хотелось все это бросить: бросить эту жизнь, свести с ней счеты.
— Но ведь ты же, Дэвид, этого не сделал?
— Я не сделал, а вот он решился. Смерть, Шейла, всегда полна загадок.
— Да, — задумалась Шейла, — смерть манит к себе, все-таки. Я вспомнила один случай, когда стояла на железнодорожном мосту и смотрела на реку. Я тогда была совсем еще маленькой девочкой и не заметила, как приблизился поезд. Времени убегать уже не было, и я прижалась к металлическим конструкциям моста, а поезд проносился совсем рядом от меня. И я почувствовала, как меня тянет под колеса, словно какая-то неведомая сила пытается туда меня толкнуть. Я даже с ужасом заметила, как мои руки, не подчиняясь моей воле, разжимаются. Но, слава богу, поезд успел промчаться.
— Да, — задумчиво проговорил Дэвид, — у каждого в жизни бывают такие моменты, но лучше о них не думать.
— Нет, ты неправ, Дэвид, лучше всегда помнить о них, и тогда ты будешь готов к их приходу.
У двери ресторана они остановились и посмотрели друг на друга.
— Не знаю, как у тебя, Дэвид, но у меня совершенно пропал аппетит.
— Ничего, Шейла, мы просто посидим на террасе, выпьем кофе, покурим, немного подумаем. Ведь все равно у нас еще много времени.
Дэвид и Шейла устроились за столиком возле самого парапета.
По улице проносились автомобили, спешили люди. Но в это время дня Лас-Вегас казался пустынным. Настоящая жизнь в нем начиналась с наступлением сумерек.
На белом пластике стола дымились две чашки кофе. Шейла так и не притронулась к напитку, а Дэвид нервно отпивал глоток за глотком.
— Простите, — раздалось за спиной у Шейлы.
Та удивленно обернулась. Перед ней стоял немолодой мужчина в белом летнем костюме. Он приветливо улыбался. Шейла даже не сразу узнала его, зато Дэвид вспомнил, где уже видел эту услужливую улыбку.
— Извините, что вас беспокою, — произнес мужчина, — но я хотел бы узнать у вас, мэм, выиграли ли вы в тот вечер, ведь вы подбрасывали монетку, играть вам или нет. Вы уже вспомнили меня? Я официант из бистро.
Дэвид рассмеялся.
— Наверное, вы уже знаете о выигрыше моей жены, ведь иначе бы вы спрашивали у меня.
— Конечно, знаю — расплылся в улыбке официант, в казино только и разговоров, что об этом выигрыше.
— Присаживайтесь, — предложил Дэвид.
Мужчину не нужно было долю упрашивать. Он отодвинул стул и сел. Но все равно, во всей его позе чувствовалась напряженность человека, привыкшего не к тому, чтобы обслуживали его, а к тому, чтобы обслуживать других самому.
— И как вы думаете, — обратился Дэвид, — долго ли продержится эта новость среди первых, ведь, по-моему, произошло событие куда более занимательное и значительное, — Дэвид пристально посмотрел на своего соседа.
Официант как-то криво улыбнулся.
— Я не совсем вас понимаю, что вы имеете в виду?
— Да я об этом самоубийстве, которое произошло ночью в отеле?
— Самоубийство?
— Да-да, самоубийство.
Шейла посмотрела вначале на Дэвида, потом на официанта.
— Какая-то женщина, говорят, очень молодая и привлекательная, покончила с собой.
— Что ж, это бывает здесь и довольно часто, — официант пожал плечами и смахнул с плеча своего белого пиджака пылинку. — Бывает-бывает, поверьте мне, я здесь работаю уже восемь лет, и насмотрелся, и наслышался обо всем.
— Но понимаете, ведь она была молода, хороша собой и вдруг взяла и покончила самоубийством. Это очень странно...
— Как раз в этом ничего странного нет, вот в том, что вы выиграли миллион — это удивительно и странно. А в том, что человек покончил жизнь самоубийством, ничего удивительного нет. Я даже могу сказать, из-за чего эта женщина умерла.
— Вы уже слышали об этом происшествии? — немного встревожилась Шейла.
— Нет, не слышал, вы первая, кто мне о нем рассказал, но я могу предположить. Вчера ночью она проигралась и решила свести счеты с жизнью.
— Но разве можно из-за этого умирать?
— Вот именно из-за этого и можно умирать. Но знаете, я работаю здесь довольно давно и могу сказать вам одному очень интересную вещь.
— Ну, что ж, скажите, — Дэвид поднял свою чашечку и сделал глоток.
— Самоубийств на почве проигрыша или несчастной любви бывает довольно много, но я никогда не слышал того, чтобы человек расстался с жизнью из-за того, что выиграл слишком большую сумму.
— Логично, — заметил Дэвид.
— Но мне немного не нравится то, как все начинают убиваться из-за того, что распрощался с жизнью молодой человек или женщина. Все почему-то сразу начинают убиваться, жалеть его. А вот если умрет старик, такой, как я, — мужчина криво улыбнулся, — то все считают это в порядке вещей, как будто мне и не нужно жить.
— Да вы еще совсем не старый, — попробовала успокоить собеседника Шейла.
— Если вы, миссис, доживете до моих лет, то вряд ли будете считать себя молодой.
Дэвид рассмеялся.
— Извините, если заставил вас немного огорчиться.
— Да нет, это я так, к слову заметил. Ведь всем молодым нужно помнить о том, что когда-нибудь и они постареют.
За столом воцарилось молчание. Дэвид чувствовал себя немного неловко в присутствии этого немолодого официанта. От того, как будто исходило какое-то поле, заставлявшее задуматься о жизни. А Дэвид никогда не любил думать о том, правильно ли он поступает в жизни. Конечно, такие мысли его навещали, и не раз, но он старался их гнать от себя подальше. Вот Шейла — другое дело, она всегда десять раз думала и лишь потом исполняла задуманное.
Наконец, мужчина вновь улыбнулся.
— Я не собираюсь вам надоедать, я, честно признаться, присел к вам, чтобы позаимствовать немного нашего везения, — пожилой мужчина пристально посмотрел на Шейлу.
— А вы разве верите, — изумилась женщина, — что везение может предаться вот так, по воздуху.
— Конечно, я чувствую везучих людей и вы, миссис, одна из них.
— С чего вы это взяли?
— Везение бывает разнос: одним оно приносит счастье, другим — огорчения.
— Если я и выиграла миллион, то это потому, что играла на чужие деньги и заведомо знала, что выигрыш достанется другому.
— Но ведь это все равно везение, — возразил пожилой мужчина, — и вы не можете этого отрицать.
— Но оно какое-то странное, ненастоящее.
Тут к столику, за которым сидели Дэвид, Шейла и официант, подошел молодой кельнер.
— Извините, это вы миссис Лоран? — обратился он к Шейле.
— Да, — растерялась женщина, — кто-нибудь меня спрашивает?
— Да, вас приглашают к телефону.
Шейла удивленно посмотрела на Дэвида. Тот пожал плечами.
— Наверное, Боб Саймак, он хочет уточнить, будем ли мы сегодня на яхте или нет.
— Ну, что ж, я скоро вернусь. Так мы поедем к нему или нет?
— Мы с тобой обо всем договорились, — не очень конкретно ответил Дэвид.
Шейла на всякий случай переспросила:
— Так мне сказать «да»?
— Если хочешь, скажи «да».
Шейла заспешила к телефону, а пожилой мужчина сразу же посерьезнел.
— Скажите, мистер Лоран, вы бы хотели всю жизнь выигрывать?
— Странный вопрос, это невозможно.
— Почему невозможно? Очень даже.
— Я понял бы, если бы такое предложение исходило от дьявола, и он бы мне предлагал продать мою бессмертную душу, — рассмеялся Дэвид.
— И что бы вы ему сказали?
— Я бы сказал «да».
— Хотите, я вам открою один маленький секрет? — пожилой мужчина опустил руку в карман пиджака и, держа в двух пальцах долларовую монету, показал ее Дэвиду. — Я как раз такой человек, я умею всегда выигрывать. Правда, не во всех играх, к сожалению, но одна удается мне исключительно.
— Такого не бывает, — улыбнулся Дэвид.
— Вот смотрите, я подброшу эту монету три раза — всякий раз выпадет «орел».
Дэвид не успел ничего сказать, как монета сверкнула в воздухе и упала на пластик стола.
Дэвид пригнулся, чтобы рассмотреть ее.
— «Орел», — растерянно проговорил он, — но это всего лишь один раз.
— Хорошо, подбросим второй.
Его собеседник ловко подхватил монету и, закрутив ее, ловко подбросил в воздух.
— Снова «орел», — повторил Дэвид, его это уже явно заинтересовало. — Подбросьте-ка третий раз.
Вновь сверкнула монета и вновь перед Дэвидом она лежала тыльной стороной.
— Ну, что, убедились? Все три раза «орел».
— А если четвертый? — с недоверием спросил Дэвид.
— Можно и четвертый.
Официант подбросил монету и отвернулся.
— Я могу вам точно сказать — она лежит «орлом» вверх.
Дэвид потянулся к монете рукой, но официант тут же накрыл ее.
— Это волшебная монета, — проговорил он, — и я боюсь, она потеряет свою чудодейственную силу, если вы прикоснетесь к ней.
— Теперь я понял секрет вашей монеты, — рассмеялся Дэвид.
— Вы уверены, что поняли?
— А тут нечего и понимать. Если она все четыре раза упала одной и той же стороной, и вы уверяете меня, что если будете ее бросать хоть до заката, она все равно будет падать «орлом» вверх, значит, «решки» у этой монеты нет.
Официант убрал ладонь с монеты.
— Вы довольно быстро сообразили, — он перевернул монету на другую сторону.
— Я же говорил вам, — произнес Дэвид, — и оказался прав.
Пожилой мужчина улыбнулся.
— Давайте, мистер Лоран, сразу же перейдем к делу.
— Я слушаю вас.
— Я предлагаю вам эту вечно удачную монету в обмен на самый обыкновенный доллар.
— Я не понимаю смысла обмена, — задумался Дэвид.
— Но ведь я же говорил вам, мое желание — получить часть вашей удачи. Но если вы жалеете отдать за такую прекрасную удачливую монету один доллар, то я просто ее подарю вам, — и он подвинул монету к Дэвиду.
Тот взял ее в пальцы, повертел, пристально рассматривая.
— Совсем как настоящий. Я согласен, — он вытащил из кармана доллар и отдал его официанту.
Тот откланялся.
— Желаю удачи, — и заспешил к выходу.
Дэвид сидел и вертел в руках странную монету, у которой не было аверса, но было целых два реверса.
А в это время Шейла, стоя у стойки бара, разговаривала с Самуэлем Лагранжем. Разговор был каким-то странным. Он давно уже должен был кончиться, потому что Шейла сразу же заверила своего собеседника, что она с мужем будет у него в гостях на яхте. Но тот продолжал ее расспрашивать о совершенно необязательных вещах, а потом почему-то принялся извиняться за вчерашний вечер.
— Извините, миссис Лоран, — мне кажется, вчера вечером я вел себя недостаточно тактично.
— Ну, что вы, мистер Лагранж, вечер был прекрасным, и я надолго запомню его.
— Неужели мы будем называть друг друга «миссис», «мистер»? По-моему, куда лучше — Самуэль и Шейла, — на другом конце трубки раздался тихий смех.
— Не знаю, удобно ли это, — засомневалась Шейла.
— По-моему, мы достаточно знакомы, чтобы называть друг друга по именам.
— Вы хотите сказать, что знаете обо мне все?
— Не нужно знать о человеке все, чтобы хорошо разобраться в его душе. Иногда достаточно нескольких штрихов, чтобы все понять.
— И вы эти несколько штрихов заметили? — улыбнулась Шейла, глядя на свое отражение в стекле стойки.
— По-моему, и ты уже, Шейла, заметила кое-какие мои штрихи.
— Извините, но я не могу себя заставить называть телефонную трубку «Самуэлем», — рассмеялась Шейла.
— А что, ее легче называть «мистером Лагранжем»?
— Мне — да.
— Хорошо, я тогда буду называть своей телефонный аппарат «миссис Лоран». Но при встрече мы изменим обращение?
— Конечно, — ответила Шейла.
Она обернулась и посмотрела на столик, где се дожидался Дэвид. Пожилой официант уже исчез, и Дэвид сидел в одиночестве.
— Тогда до встречи! — послышался самоуверенный голос мистера Лагранжа, — я жду вас.
— Мы будем обязательно, — Шейла повесила трубку и неторопливо направилась к мужу.

ГЛАВА 11

Люди, оказывается, жаждут чужой крови. Звезды видны только на море. Дэвид пробует в деле волшебную монету. Бывает поцелуй, который ни к чему не обязывает.

Они поднялись на верхнюю палубу, и зашли в кают-компанию. Тут все утопало в цветах, посередине помещения стоял огромный стол. Это был не простой обеденный стол, он состоял из нескольких стеклянных дисков, которые возвышались один над другим. Каждый следующий диск был немного меньшего диаметра и от него отходили блестящие медные ручки. Таким образом, его можно было поворачивать вокруг оси, подводя к себе тарелку с нужными яствами.
— Но ведь еще никого нет! — воскликнула Шейла.
— Сейчас мы это исправим.
Самуэль Лагранж подозвал стюарда и тот удалился выполнять его поручение. Он обзвонил все каюты и пригласил гостей к обеду.
Первым появился Дэвид. Он выглядел довольно неважно: усталый вид, помятый костюм. Он даже не решился подойти к Шейле, а остановился в дверях, рассматривая великолепие кают-компании.
Следом за ним появились Вальтер и Сильвия. Они шли обнявшись. Сильвия даже не удосужилась поправить свою прическу, но растрепанные волосы были ей на удивление к лицу.
Войдя в кают-компанию, Вальтер снял свои зеркальные очки.
Самуэль Лагранж пригласил всех к столу. Когда гости уселись, он поинтересовался у Вальтера:
— Интересно, о чем это ты так долго беседовал с Сильвией?
— От тебя, Самуэль, ничего не укроется, ты даже знаешь, что я не заходил в свою каюту.
— Стюард же звонил тебе, — улыбнулся хозяин яхты, — так что просчитать, где ты находился, было совсем несложно.
— Мы говорили, — Сильвия рассмеялась, — о любви.
— О любви? — изумился Самуэль Лагранж, — по-моему, это вечная тема. Это то же самое, что спорить о том, кто лучше — женщина или мужчина. Тут невозможно прийти к какому-нибудь определенному результату.
— А мы все-таки пришли, — Сильвия захихикала. Вальтер остановил ее.
— Не нужно обманывать, ты все свела к разговору.
— Но мы же с тобой не только говорили, но и целовались.
— Но ведь ты сама уверяла меня, что мы всего лишь занимаемся исследованиями физиологии, — насупился Вальтер, — так что эти наши поцелуи ни к чему не обязывают нас.
— Конечно, это ты сейчас так говоришь, — Сильвия продолжала смеяться, — но надеялся ты совсем на другое. Ты пытался втянуть меня в свою испорченность, ведь поцелуй — это такое тонкое молчаливое обещание, с него все и начинается.
— Да, Сильвия, я с тобой согласен, — вставил Самуэль Лагранж, — все начинается именно с поцелуя. Но он и сам уже отчасти все. После него дальше некуда идти.
— Почему? — изумилась Шейла.
— Потому, дорогая моя гостья, потому что поцелуй — самое худшее из всего, что есть. Ведь вы никогда не задумывались, почему целуют именно в губы?
Сильвия задумалась.
— В самом деле, странно, наверное, потому что таково желание людей.
Самуэль Лагранж улыбнулся.
— Все дело в том, что люди жаждут чужой крови, а на губах кожа самая гонкая и под ней сразу же кровь. Ведь поцелуй обман. Все, что нужно людям — это лежать голыми, кожа к коже.
Сильвия воодушевилась.
— Ты, Самуэль, всегда становишься на мою сторону, понимаешь жизнь как нужно. Я тоже пыталась уверить Вальтера, что любовь — это всего лишь, когда один жалкий человек губами и руками водит по коже другого — и оба они не стыдятся этого жалкого смехотворного занятия и стараются ни о чем не думать, иначе это сразу бы отравило им удовольствие.
Вальтер прервал ее.
— Самуэль, представляешь, что она отыскала у тебя на яхте? Какую-то гадкую духовную книжонку и прочитала мне из нее стишок, который мне испортил настроение.
— Ты его не помнишь? — спросил Самуэль.
— Такой стишок трудно не запомнить, всего лишь две строчки, но какая гадость! — и Вальтер процитировал стишок, отысканный Сильвией в книге:
Человек красивым, блестящим.
Нарядным бывает.
Но внутри у него — потроха,
И они воняют.
— Это мерзкий стишок, — согласился Самуэль, — я распоряжусь сжечь эту книжку.
— Конечно, мерзкий, — согласилась Шейла, — хотя и выдает себя за духовный.
— Стихи — вообще страшная вещь, — продолжал Самуэль Лагранж, — это потому, что они разрушают веру в красоту и форму, в образ и мечту. И я, Сильвия, скажу тебе, этот стишок грязнее самой страшной похоти, потому что он отравляет удовольствие, а отравлять удовольствие не только грешно, а преступно. Ты, Сильвия, по-моему, окончательно очерствела.
— Вот-вот, и я ей говорю, — вставил Вальтер, — и я, Самуэль, решил, извини за выражение, вправить ей мозги, но ничего не получилось. Ее не растрогали мои поцелуи.
— В самом деле, странно, — задумался Самуэль, — многие говорят, что любовь — это чудо, не более и не менее. А в итоге чудо — это сама жизнь, а вот об этом никто и не задумывается.
— Я не вижу в любви никакого чуда, — сказала Сильвия, — это абсолютно противоестественное занятие. Вот подумайте сами: ведь природа сама отделила человека от человека, размежевала их — таково правило. Но почему-то в любви природа решила сделать исключение, если посмотреть на него свежим взглядом.
— Но Сильвия, если ты сама восстаешь против любви, — заметил Вальтер, — то ты противоречишь природе, ведь она сделала это исключение. И сейчас я тебе все объясню, раз уже решился вправить тебе мозги. Это правда, каждый человек живет в своей шкуре раздельно от другого, и не только потому, что он должен так жить, но и потому, что он этого хочет. Ему нравится существовать обособленно от других, ведь он, в сущности, ничего не хочет о них знать. И всякий другой ему противен, если пытается влезть в его шкуру. Таков закон природы, я говорю лишь только то, что есть.
Сильвия обиженно поджала губы, но ничего не отвечала.
— Да-да, Вальтер прав, — сказал Самуэль Лагранж, — я как раз недавно, сидя в ресторане, наблюдал за одним идиотом. Он сидел, задумавшись, за столом, склонив голову на руки, двумя пальцами подпирал щеку, а третий засунул в рот. Скажете, что тут такого, в конце концов, это его рот, его пальцы. Но тогда мне подумалось, как бы он среагировал, если бы ему в рот сунул палец кто-то другой.
Шейла скривила губы.
— Я думаю, это было бы ему невыносимо до отвращения.
— Ну, так вот, — продолжал Самуэль Лагранж, — каждый человек испытывает отвращение к другому по самой своей природе. Физическая близость другого его угнетает, возмущает все его существо, и ему лучше удавиться, чем своим телом ощущать чужое тело.
— Хорошо, — сказал Дэвид Лоран. Но Самуэль Лагранж заметил:
— Не знаю, хорошо это или нет, во всяком случае, верно. Ведь щадя обособленность другого, человек, на самом деле, щадит только собственную обособленность.
— Но, Самуэль, ты отступил от темы, — вставила Сильвия, — ты обещал говорить о любви.
— Вот-вот, — Самуэль Лагранж воодушевился, — любовь — это исключение, сделанное природой. Почему-то брезгливый человек вдруг отступает от своих принципов, и его стремление оставаться наедине лишь со своей плотью неожиданно исчезает. Да так, что у того, кто видит это в первый раз, а видеть это в жизни обязан всякий, от удивления раскрывается рот.
— Знаете, — Сильвия приподняла стакан с водой, — у меня насчет любви совершенно иное мнение.
— Да? Это очень интересно, — Самуэль Лагранж посмотрел на Сильвию.
Та сразу же осеклась, но потом сказала:
— Вообще, в глубине своей души я верю в то, что существует любовь, какие бы мы гадости об этом чувстве здесь ни говорили. Вернее, я не то что бы верю в это чувство, скорее, мне хочется, чтобы любовь была. Но может быть, мне никогда в жизни не везло, и я не встретила человека, в которого смогла бы влюбиться.
— А я? — улыбаясь, произнес Самуэль Лагранж, — или Вальтер, разве мы не достойны любви?
— Не знаю, — Сильвия пожала плечами, — может быть, и достойны, но у меня нет к вам какого-то сильного влечения, душевного влечения.
Шейла посмотрела на симпатичную женщину. Ей понравилось ее замечание, и она решила ее поддержать.
— Действительно, я могу сказать вам свое мнение, конечно, если это вас интересует.
— Безусловно, интересует, — Самуэль Лагранж посмотрел на Шейлу.
Дэвид напрягся и тоже поднял голову от своей тарелки.
Шейла, сжимая в тонких пальцах бокал с вином, посмотрела на Самуэля Лагранжа, на Сильвию, на Вальтера, потом на своего мужа и, опустив голову, произнесла:
— Любовь — это не всегда физическая близость.
— Но ведь она сводится к ней и без физической близости нет любви, — возразил Вальтер.
— Нет-нет, мне кажется, что вы ошибаетесь, а может, ошибаюсь я. Любовь — это совсем другое, любовь — это душевная связь, душевная принадлежность одного человека другому, и если этого нет, то тогда только остается физическая близость.
— Что-то в вашем рассуждении, Шейла, неверно, — заметил Самуэль Лагранж.
— Нет, на мой взгляд, все как раз правильно. Ведь нет же физической близости между матерью и ребенком, между отцом и сыном, между сестрами, но они любят друг друга и готовы отдать один другому все, что имеют.
— Но ведь это не любовь мужчины и женщины, не любовь равноправных партнеров.
— Возможно, ваши рассуждения и правильны, но я абсолютно уверена, что без душевной близости не существует настоящей любви, я в этом убеждена, — Шейла осмотрела всех собравшихся за столом и опустила голову.
Все несколько мгновений молчали, не зная, как ей возразить.
— А, по-моему, Самуэль все-таки прав, — сказала Сильвия, — любовь — это полная потеря брезгливости. Иногда, когда вспомнишь, что с тобой происходило в жизни, становится гадко.
Дэвид недовольно поморщился. Ему показалось, что весь этот разговор лишен смысла и не очень-то уместен за обедом. Но в принципе, возражать ему не хотелось, ведь хозяин был доволен тем, что происходило у него за столом — и не терял аппетита. Да и Дэвид сам ел с аппетитом. Свежий морской воздух, отлично приготовленные блюда, отличное вино, негромкая музыка — все навевало спокойствие и, казалось, ничто не сможет его разрушить, даже не к месту произнесенный стишок.
Наконец, покончив с десертом, все поднялись из-за стола. Самуэль Лагранж предложил перейти на палубу. Уже смеркалось, на небе загорались первые звезды.
Шейла подошла к Дэвиду.
— Мы почти весь день провели с тобой порознь, — негромко сказала она.
— А ты, по моему, по этому поводу не слишком унываешь, — укорил ее Дэвид.
Шейла сперва хотела рассказать Дэвиду о предложении, сделанном ей Самуэлем Лагранжем, но потом почему-то передумала. Она представила себе выражение лица Дэвида, когда он услышит эту новость. Он и так достаточно неловко чувствовал себя на яхте, а тут еще такое сообщение. Конечно, отказ Шейлы мог бы придать ему уверенности в собственных силах, но Шейла стеснялась.
Стоя у поручней, Самуэль Лагранж и Сильвия о чем-то шептались.
Наконец, девушка отошла от него и приблизилась к Давиду. Но смотрела она на Шейлу.
— Шейла, вы не будете против, если я немного потанцую с вашим мужем? — и, не дожидаясь разрешения, она взяла Давида за руку.
Тому ничего не оставалось делать, как проследовать с ней на середину палубы.
Музыка зазвучала немного громче, и Дэвид почувствовал, что не может противиться желанию Сильвии, словно не он, а она вела его в танце.
Шейла, оставшись одна, почему-то почувствовала облегчение. Самуэль Лагранж неспеша приблизился к ней.
— Чудесный вечер, — сказал он.
— Да, в городе редко замечаешь, какие огромные и яркие звезды на небе, — произнесла Шейла.
— Это, наверное, потому, что вы редко глядите в небо. В городе они точно такие же, если смотреть на них с крыши. Ты, Шейла, не жалеешь, что приехала ко мне в гости?
— Нет, нисколько, Самуэль, мне хорошо здесь и почему-то спокойно.
— Даже несмотря на все мои предложения?
— Но ведь я не принимаю их всерьез, — улыбнулась женщина.
— Хорошо, Шейла, если ты не желаешь стать моей женой, то может быть, ты согласишься полюбить меня?
— Полюбить? — Шейла рассмеялась, — это не делается по заказу.
— Нет, но подумай, ведь должен существовать какой-то толчок, который может направить твои чувства, ведь ты же как-то смогла полюбить Дэвида?
Шейла задумалась.
— Это довольно сложно объяснить, почему ты любишь одного человека, а не любишь других.
— Сложно, но все-таки возможно. Каждая любовь с чего-то начинается: это может быть взгляд, поступок, даже мельком услышанная фраза. Ведь что-то такое было? — настаивал Самуэль Лагранж.
— Мне не хочется об этом говорить.
— Но я прошу, — вновь сказал Самуэль Лагранж.
— Любовь — это какое-то сумасшествие, — призналась Шейла.
— Так ты что, сумасшедшая? — улыбнулся Самуэль.
— Нет, потом все приходит в норму, а сумасшествие — это начало любви.
— А, теперь я понял. Ты считаешь, Шейла, что способна влюбиться только в сумасшедшего человека?
— Да, может быть, — произнесла женщина.
— Так значит, сумасшедший поступок... — задумчиво проговорил Самуэль Лагранж.
Музыка кончилась, и Сильвия с Дэвидом подошли к беседующим.
— У тебя на яхте становится скучно, а я не привыкла скучать, — сказала Сильвия, обращаясь к Самуэлю Лагранжу.
— По-моему, Вальтер и Боб не скучают, — хозяин яхты указал рукой на телохранителя и автогонщика, стоявших с бокалами виски у парапета. — Сильвия, — спросил Самуэль, — как ты думаешь, я способен на сумасшествие?
Блондинка прищурила глаза и убежденно произнесла:
— Ты абсолютно не способен на такое.
— Почему?
— Ты слишком точно все просчитываешь в жизни. На сумасшествие, по-моему, способен лишь один Вальтер, поэтому он и автогонщик.
— Ну, что ж, может быть и так. Так ты скучаешь, Сильвия.
— Немного, во всяком случае, еще пять минут, и я пойду спать.
— Тогда, чтобы как-то тебя развеселить, я предлагаю игру. Я хочу сыграть, — Самуэль Лагранж обвел присутствующих взглядом и остановил свой выбор на Дэвиде, — с моим гостем.
— Во что же? — поинтересовался Дэвид.
— А это мы сейчас и решим. Главное, не во что играешь, а что ставишь на кон.
Дэвид развел руками.
— Но у меня практически нечего ставить.
— А это и не нужно, — успокоил его Самуэль Лагранж, — главное — азарт, желание выиграть. И поэтому я могу предложить одну забавную игру: деньги на кон ставить буду только я, — Самуэль Лагранж осмотрел присутствующих, — только я, и поставлю я на кон пятьсот тысяч. А вы, Дэвид, можете проверить свою удачу. Я могу эти деньги проиграть, а вы можете выиграть, ничего не проиграв.
— Как? — не понял Дэвид Лоран и пристально посмотрел на Самуэля Лагранжа.
Тот казался веселым и беспечным.
— Просто, ведь деньги — ничто, они приходят и уходят, тем более, пятьсот тысяч — это не такая сумма, из-за которой я сильно расстроюсь, хотя деньги немалые.
— Но здесь мы не в равных условиях, — заметил Дэвид Лоран, — вы ставите деньги, я же не ставлю ничего.
— Вы... — Самуэль Лагранж задумался, — просто проверите, удачливы ли вы в жизни. У вас есть блестящий шанс — ничего не теряя, приобрести, и приобрести довольно значительную сумму.
— Да, — Дэвид осекся, он нащупал в кармане монету, подаренную ему старым официантом, — в принципе, я согласился бы сыграть, — у Дэвида в голове уже шевельнулась злорадная мысль, как он может обыграть Самуэля Лагранжа.
Но тут же он подумал:
«А если раскроется обман? Если его уличат? Ну, что ж, если уличат, то я все переведу в шутку, все посмеются, все останутся довольны. А если никто ничего не заметит, то я смогу выиграть деньги».
Он немного растерянно улыбнулся:
— Условие, конечно, для меня очень выгодное и отказаться с моей стороны было бы большой глупостью.
— Вот и я думаю, а если вы выиграете, значит, вы счастливый человек, Дэвид.
Увидев как рассуждают Дэвид и Самуэль, Шейла подошла к ним.
— Значит, все остается, как договорились: я ставлю пятьсот тысяч, а вы, Дэвид, не ставите ничего. Так во что мы будем играть? — пытливо взглянув на Дэвида, спросил Самуэль Лагранж.
— Проще всего швырнуть монету и посмотреть, кто же выиграл.
— Швырнуть монету? — Самуэль Лагранж задумался, — в принципе, мысль резонная и довольно занятная. Монета — беспристрастная вещь. Когда-то в детстве я любил забавляться этой игрой, и, знаете, Дэвид, мне ужасно везло, я обыгрывал всех своих сверстников, обыгрывал даже взрослых, которые пытались играть против меня. Так что здесь я в очень выгодном положении.
— Но и мне везло в детстве, — твердо сказал Дэвид.
— Да, но у меня, к сожалению, нет монеты, — Самуэль Лагранж немного растерянно улыбнулся. Сейчас, я обращусь к Бобу, скорее всего, у него есть.
— Не надо, — остановил его Дэвид Лоран, вытаскивая из кармана долларовую монету.
— О, замечательно, у вас есть монета. Что ж, ваша монета и за вами ход.
— Что выигрывает? — спросил Дэвид.
— Можете выбрать сами, видите, я не сомневаюсь в своей удаче, но мне всегда везло на «решку». Чтобы игра была честной, — продолжал Самуэль Лагранж, — подбрасываю я, а вы ловите. Хотя нет, — остановился он, — пусть все сделает Сильвия. Значит, вы поставили на «орла», а я на «решку».
Сильвия уже не скучала.
— Полмиллиона, — сказала она, — приятно решать судьбу денег, таких больших денег.
Она приняла монету из рук Дэвида и высоко подбросила ее вверх.
— Ловите! — крикнул Самуэль Лагранж, и Дэвид поймал монету. — Ну, что ж, посмотрим.
Дэвид медленно разжал кулак.
— «Орел»! — воскликнула Сильвия, — Самуэль, ты проиграл.
— Ну, что ж, — вздохнул Самуэль Лагранж, — это всего лишь половина того, что для меня выиграла ваша жена. Так что, мы квиты. Проигрыш есть проигрыш — Самуэль вытащил из кармана чековую книжку и тут же, на коленях, выписал чек.
Дэвид не мог скрыть своего волнения, монета жгла его пальцы. Он как бы тайком опустил ее в карман пиджака.
— Шейла, — сказал Самуэль Лагранж, передавая Дэвиду чек, — ваш муж тоже очень удачливый человек даже более удачливый, чем я.
— Но у меня, почему-то есть уверенность, — сказал* Шейла, — что если бы вы бросили монету, то Дэвид бы проиграл.
— Это игра, — сказала Сильвия, — всегда кто-то выигрывает или же проигрывает.
А Дэвид стоял, сжимая в руках чек. У него внезапно появилось желание признаться во всем, перевести все в шутку, но он встретился взглядом с Шейлой, в нем было восхищение и нескрываемая радость, ведь эти деньги решали все их проблемы.
— Шейла, я бы хотел пригласить вас на танец, — сказал Самуэль Лагранж. — Я думаю, Дэвиду стоит побыть одному, немного прийти в себя, ведь он даже побледнел.
Дэвид еле унял дрожь в руках.
Так и сжимая чек в руках, он подошел к Бобу Саймаку и Вальтеру.
— Я поздравляю вас, мистер Лоран, — телохранитель пожал Дэвиду руку, — не каждый день бывает такая удача.
Но тут же на плечо Дэвида легла рука Сильвии:
— Можно я приглашу тебя на танец? — сказала она, — мне очень хочется потанцевать со счастливым человеком.
Сильвия тесно прижалась к Дэвиду, и они стали медленно танцевать.
— Все так неожиданно, — призналась Шейла Самуэлю.
Тот тут же поспешил успокоить ее.
— Счастье всегда бывает неожиданным, хотя, честно говоря, я не думаю, что это счастье и может быть, я совершил ошибку.
— Нет, Самуэль, эти деньги принесут нам счастье, они нам действительно очень нужны.
— Ну, что ж, Дэвид получил их честным способом, он их не украл, никого не ограбил, он просто обыграл меня. Удача улыбнулась ему.
Шейла с благодарностью заглянула в глаза Самуэлю Лагранжу. Тот немного вяло улыбался. Шейла привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.
— И ты не боишься, что тебя за это осудит муж?
— По-моему, он слишком счастлив сейчас для того, чтобы заметить такую малость.
— Ты считаешь поцелуй малостью? — рассмеялся Самуэль Лагранж, — ведь я предупреждал за обедом, с него все начинается.
— Нет, Самуэль, это совсем другой поцелуй, и он не является началом чего-нибудь большего. Я просто благодарна тебе за то, что ты пригласил нас на яхту, ведь честно признаться, я ждала чего-то — и вот мои надежды оправдались.
— Я рад, что смог сделать тебя счастливой, — признался Самуэль Лагранж.
— Но мне, Самуэль, как-то не по себе, ведь мне кажется, я счастлива сейчас за твой счет.
— А счастливой можно быть только за чей-то счет, — улыбнулся Самуэль Лагранж, — ведь счастье на земле существует в ограниченном количестве, и просто кто-то умудряется брать от него немного больше, чем ему причитается. И вот я всего лишь проиграл часть того, что сумел урвать.
— Урвать счастье — засмеялась Шейла, — это как-то не звучит.
— Почему? Зато это правильно, — возразил ей Самуэль.
А Дэвиду Лорану в это время не верилось в собственную удачу.
«Боже мой, пятьсот тысяч долларов, — думал он, — ведь это такие деньги! И вот так вот просто, даже не верится».
Он еще раз взглянул на чек: нет, все было правильно: и сумма, и размашистая подпись Самуэля Лагранжа, и чек выписан на его имя.
И тут Дэвид внезапно почувствовал себя другим человеком. Он уже по-иному смотрел на яхту, на роскошь, окружающую его. Он стоял, вцепившись руками в поручни, и смотрел на темную воду, в которой мерцало тусклое отражение звезд. Он пытался отыскать взглядом в ночи берег. Ведь где-то там, далеко находился его недостроенный дом, его неоконченная мечта, еще не воплотившаяся в жизнь. И он понимал, что теперь можно спокойно окончить ее, но почему-то удовлетворения от этой мысли Дэвид не ощутил. На душе было тягостно, и Дэвиду хотелось как можно скорее убраться с яхты.
Он, озираясь по сторонам, опустил руку в карман и нащупал предательскую монету. Он извлек ее и поднес почти к самым глазам.
«Ее нужно выбросить» — думал Дэвид.
Но рука словно бы не слушалась его, он никак не мог заставить себя швырнуть монету в воду, пальцы не разжимались, монета словно бы приросла к его ладони.
«А может, я очень удачливый человек? — подумал Дэвид. — Но нет, — тут же он возразил сам себе, — если бы ты был удачлив, то выиграл бы честно. Ведь это было гак просто — взять настоящую монету и сыграть, ведь ты же, Дэвид, ничего бы не потерял. Ведь у тебя в кармане лежала еще одна монета, настоящая. А теперь получается, что ты украл эти деньги».
Но тут же Дэвид возражал сам себе.
«Настоящая монета тоже могла выпасть «орлом» вверх. Но ты же не захотел этого? Ты же не захотел искушать судьбу?»
Дэвиду не хотелось подходить к Шейле, и он издалека смотрел на то, как та беседует с Самуэлем Лагранжем. Он вдруг почувствовал себя далеким от нее.
Дэвид подошел к Вальтеру и Бобу, взял бокал с виски и жадно выпил его.
— Я понимаю волнение, — сказал Вальтер, — если бы мне так повезло, я бы напился вдрызг. А ты, Боб?
Телохранитель засмеялся.
— Не знаю, мне никогда не доводилось выигрывать такие большие деньги. Но думаю, через день, а то и через два, вы, мистер Лоран, вновь почувствуете себя обыкновенным человеком. Вы привыкнете к своему состоянию, а может быть, вам завтра захочется сыграть, и вы все проиграете.
— Нет, я больше не буду играть, — твердо сказал Дэвид Лоран.
— Так говорят все, кто выигрывает, — предостерег его Вальтер.
Дэвид взял еще один бокал с виски и выпил.
— Сейчас мне стало немного легче, — признался он. Боб Саймак как-то странно посмотрел на него и криво улыбнулся.
— У меня даже перестали дрожать руки, — Дэвид сжал пальцы на поручнях.
— А вы не хотите сыграть со мной? — предложил Вальтер, — правда, я не могу поставить на кон такие большие деньги, как Самуэль, но зато у вас есть, что поставить.
Но Вальтер тут же рассмеялся:
— Нет, я не буду играть, вы слишком счастливы и удачливы. В одном случае я проиграю, а в другом сделаю вас несчастливым. Нет, я лучше буду жить своей жизнью.
Сильвия подошла к мужчинам. Она некоторое время молча пила шампанское, а потом посмотрела на Дэвида каким-то уже иным взглядом. И странное дело, Дэвида уже не смущал этот ее немного вызывающий взгляд, он внезапно понял, что сможет, если захочет, обладать этой недоступной ранее для него женщиной.
— А теперь уже я приглашаю вас на танец, — внезапно для себя сказал он, лишь только для того, чтобы проверить свое предположение.
И тут же на лице Сильвии появилась приветливая улыбка.
— Я ждала этого приглашения.
Она положила ему руки на плечи, и Вальтер принялся отбивать в ладоши такт музыки.
— Странная вещь — танцы, — сказала Сильвия.
— А что в них странного?
— Но ты же можешь себе представить, Дэвид, если бы мы просто так при твоей жене внезапно обнялись, что бы она подумала?
— Ничего хорошего, думаю, — засмеялся Дэвид.
— А вот так, под музыку, просто легализуется разврат. Люди придумали удобную форму, чтобы можно было пощупать друг друга, — и Сильвия плотнее прижалась к Дэвиду.
И тот вновь ощутил это странное чувство власти над недоступной ранее женщиной. Он понял, что если сейчас предложит пройти с ней в каюту, то та тут же согласится. И к тому же, Дэвид понял, что даже Шейла, заметив это, не решится последовать за ними, чтобы удержать его от этого безумного поступка.
— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — улыбнулась Сильвия.
— Нет, не знаешь.
— Давай, я попробую отгадать.
— А я знаю, что ты скажешь с утра, — рассмеялся Дэвид, — ты скажешь, что была пьяна и ничего не помнишь.
— Вот видишь, я угадала. Ты думал о том, что можешь переспать со мной.
— А об этом нетрудно было догадаться, ведь не стану же я думать, что смогу переспать с Бобом Саймаком.
Сильвия расхохоталась.
— Ты, по-моему, забыл, что женат.
— К сожалению, я помню об этом и поэтому давай помолчим.
— Тогда ты слишком скучный человек, — Сильвия прикусила губу.
— Я думаю, у нас еще будет возможность встретиться.
— Если я этого захочу, — сказала Сильвия, — ведь ты только подумал, но не предложил.
Боб Саймак весь вечер так и держал один бокал с виски в руках. Он делал маленькие глотки, но виски, казалось, не уменьшалось в его бокале.
А Вальтер накачивал себя спиртным. Его глаза стали уже немного мутными, но движения все еще были уверенными и четкими.
— Боб, обратился он к телохранителю, — вот если бы ты так легко, без малейшего на то усилия, выиграл такие деньги, как этот Лоран, что бы ты с ними делал?
Боб пожал своими широкими плечами.
— Не знаю, я думаю, никогда не смогу выиграть такие деньги. Но если бы мне и повезло, то я знаю, как ими распорядиться.
— Наверное, ты купил бы что-нибудь очень дорогое, например, дом.
— Откуда ты знаешь? — Боб пристально взглянул в глаза автогонщика.
— Нормальное желание человека в твоем возрасте — успокоиться, уединиться, заняться разведением каких-нибудь аквариумных рыбок, жить беззаботно и спокойно.
— Скорее всего, я так и поступил бы, но, к сожалению, я не выиграл эти деньги.
— А вот если бы выиграл такую сумму, я бы их постарался проиграть или прокутить. Я бы вернулся в Европу, поехал бы в Канны и там развлекался бы, как мне нравится.
— А как тебе нравится? — Боб улыбнулся.
— Ну, знаешь, все зависит от суммы и от обстоятельств.
— Представь, Вальтер, ты выиграл полмиллиона, что бы ты с ними сделал?
— Я поменял бы, во-первых, любовницу на более дорогую, поменял бы автомобиль на более дорогой, жил бы в самых лучших номерах.
— И что, ты забросил бы автогонки, забросил бы свои машины?
— Нет, почему же, я развлекся бы пару месяцев. Автогонки — дело серьезное, это лучше, чем всякая игра, потому что это настоящее. Понимаешь, когда я сижу в своем гоночном автомобиле, когда мои руки лежат на его руле, я чувствую себя человеком, я чувствую, что мне все подвластно, и я держу в руках свою судьбу. Это совсем другое, никакая игра, никакая любовь с этим не идут ни в какое сравнение. Это сила, понимаешь? Это самая настоящая жизнь. А все остальное — суета и бесцельное времяпровождение.
— А как, по-твоему, распорядится деньгами Лоран? — вдруг спросил Боб.
Вальтер пожал плечами.
— Уж во всяком случае, не так, как я.
— А почему ты в этом уверен?
— Я вижу людей. Этот не умеет рисковать, это у него написано на лице.
— А у меня что написано на лице? — усмехнулся в усы пожилой телохранитель.
— У тебя написано, что ты отличный парень, — Вальтер потрепал его по плечу, — и поэтому давай выпьем. И к тому же, мне кажется, сегодня я последний раз пересплю с Сильвией. Ведь она уже не смотрит в мою сторону.
— Это тебя огорчает?
— Да как тебе сказать, в общем-то, огорчает, ведь я сам привык бросать женщин и не потерплю, если она бросит меня.
— Тогда сделай это сейчас.
— А с кем же я тогда буду спать? — с искренним недоумением воскликнул Вальтер.
— По-моему, ты уже так напился, что совершенно спокойно заснешь и один, — резонно заметил Боб Саймак. — Давай я провожу тебя в каюту.
— Да, это будет лучшее из всего, что только можно придумать. Только подожди, я еще выпью, — и Вальтер залпом осушил бокал виски.