Глава 15
Но и Кармелита была не последней, кто пришел в этот день на могилу
Рубины. Всего через каких-то минут пятнадцать после ее ухода, как в склеп
вошли, оглядываясь по сторонам, Рука и Леха. Здесь они вздохнули уже
посвободней.
Меняя за прошедший день одно убежище на другое, они нигде не чувствовали
себя в безопасности и прекрасно понимали, что их ищет вся милиция города и
окрестностей. Тогда-то Лехе и пришла в голову удачная мысль спрятаться в
цыганском склепе на старом кладбище - ведь цыгане из города ушли, а милиции
искать там беглецов вряд ли придет в голову.
Бандиты присели на могильные плиты, отдышались и заговорили:
- Ну, что девка? Молчать будет? - спросил Леха Руку о результатах милой
беседы подельника с Кар-мелитой.
- А куда ж она денется - я ее так напугал, что просто ах! Вот сейчас,
по идее, должна была уже на очную ставку к Удаву съездить.
- Интересно, что ж она там сказала?
- Ну, я там рядом не стоял, не знаю. Но, думаю, сказала она то, что и
надо.
- Эх, жрать охота! - мечтательно пробасил Леха.
- Ага, ты только о жратве и думаешь...
- Да я пока вокруг этого Максима в кафе крутился, столько жратвы
насмотрелся и нанюхался! А во рту - ни крошки.
- Придется потерпеть - бабок у нас совсем нет.
- Да уж... Рука, есть тут у меня одна идейка, как деньги достать.
- Э, э! Предупреждаю: в город соваться нельзя! Ты уже сходил в прошлый
раз - хватит. А теперь тем более засекут, мы ж в розыске.
- А в город нам и не надо. Мы отсюда и выходить-то не будем, - Леха
загадочно улыбнулся.
- Как это?
- А так. Цыгане тут недавно старуху свою похоронили.
- И что?
- А то! Они когда своих хоронят, то покойникам и золото кладут, и
деньги...
- Ты что, предлагаешь в могилу лезть?!
- А ты что, боишься? Старухе-то ихней деньги уже не нужны, а мы с тобой
пока живые... Пока с голодухи коньки не отбросили!
- Не, Леха, я - пас. Не дошел я еще до того, чтобы покойников грабить.
- Скажите пожалуйста! Значит, до того, чтобы делать покойников, ты
дошел, а до того, чтобы грабить, - нет?
- Да не к добру это - покойника тревожить...
- Ладно, Рука, хорош тут страшилки разводить! Тебе и делать-то ничего
не придется - помоги мне плиту сдвинуть, а дальше я сам.
- Что, выкапывать будешь?
- Дурак ты, это ж склеп - они тут не закопаны, а просто плитами этими
каменными задвинуты. Давай, берись!
Рука нехотя стал помогать Лехе двигать надгробие и большую каменную
плиту с могилы Рубины.
* * *
Максим вернулся домой в отличном расположении духа. Но Кармелиту нашел
почему-то заплаканной. Она сразу бросилась к любимому на шею.
- Максим!
- Что такое, что случилось? Тебя кто-то обидел?
- Нет-нет, все нормально, все хорошо, простоя почему-то за тебя
испугалась. Какие-то предчувствия нехорошие...
Жених взял невесту за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.
- Может, тебе кто-то что плохое сказал?
- Да нет, это просто нервы.
Но Максим уже достаточно хорошо знал Кармелиту и видел, что сказала она
ему не все.
- Родная моя, любимая, у нас с тобой не должно быть друг от друга
никаких секретов! Объясни мне, что с тобой происходит?
- Максим, ну, я потом тебе как-нибудь расскажу, ладно? А сейчас ты
лучше просто пожалей меня, а?
Что оставалось Максиму? Конечно же, он обнял Кармелиту и стал нежно
гладить ее по волосам.
- А когда ж ты успела этот рисунок с сердечком мне положить? Когда мы
прощались перед уходом, что ли? Я совсем и не заметил.
Кармелита вдруг освободилась от рук жениха и отошла в сторону.
- Да что с тобой, в конце концов? - Максим начал терять терпение. -
Объясни же мне, я пойму!
Но Кармелита неожиданно бросилась к выходу из дома:
- Я скоро приду, ладно? - обернулась она уже в дверях, - Я скоро!
Максим остался один в большом цыганском доме и в еще большем недоумении.
А Кармелита бежала по улицам Управска, бежала к астаховскому дому, но не
к Астахову, а к Светке.
- Кармелита, что произошло? - встретила Света плачущую подругу. - Что
случилось? Скажи, что с тобой? Вы что, с Максимом поссорились? Он тебя
чем-то обидел?
- Нет, Свет, нет. Это я во всем виновата - я ушла, оставила его
одного... Просто я не могу ему сказать! - у Кармелиты начиналась истерика.
- Успокойся, подруга, ну, успокойся... Скажи тогда мне то, что ты не
можешь сказать ему!
- Я не могу сказать ему о твоем отце!
- Не можешь сказать ему о моем отце что? Неужели он еще что-то с тобой
сделал?!
- Он... Света, он шантажирует меня! Он прислал ко мне этих бандитов!
Сказал, что убьет Максима! - и, продолжая глотать слезы, Кармелита
рассказала Свете все, что произошло с ней сегодня после того, как они
расстались.
- ...И вот, Света, на очной ставке с твоим отцом, на опознании - я не
знаю, как это называется, - мне пришлось сказать, что Удав - это не он.
- И что теперь?
- Не знаю, но я ужасно боюсь, Света. Эти бандиты... Они где-то рядом, я
чувствую. Нам угрожает опасность - и Максиму, и мне!
- Постой, я завтра же пойду, попрошу свидания с отцом - мне дадут, я
поговорю с ним и заставлю его оставить всех в покое! Слышишь, заставлю!
- У тебя ничего не получится. Прости, Света, но он - страшный
человек! - Кармелита стала понимать, что, может быть, как раз Светке
рассказывать все это не нужно. - Я не должна была говорить все это тебе -
его дочери, к тому же - беременной.
- Об этом не переживай. Да и мне-то этот самый "страшный человек"
ничего не сделает - я ему как-никак дочь. Ну, папочка! Я ему все выскажу -
за всех, кому он жизнь портит!
- Света, не надо, прости меня, дуру, - не делай этого, не проси его ни
о чем!
- Просить? Нет, просить я его не буду - я его заставлю!
- Света, но только ни Астахов, ни Максим, вообще никто не должен знать,
хорошо?
- А ты что, и в самом деле боишься, что эти бандиты способны... - Света
не решилась договорить.
- Способны, Света, способны. Они меня ясно об этом предупредили. А
шутить они не любят.
- Хорошо-хорошо, никто ни о чем не узнает, кроме моего драгоценного
папочки!
Помолчали. Каждая из подруг думала о своем. Вдруг взгляд Кармелиты упал
на раскрытый мольберт. Рисунок был предусмотрительно повернут к стенке,
подальше от посторонних глаз.
- А ты и тут рисуешь?
- Да. Знаешь, я пишу портрет твоей бабушки, Рубины.
- Бабушки? Вот это да! Но ты же ее всего-то несколько раз и видела?
- А я и сама не знаю почему, но она все время мне вспоминается, я о ней
думаю. Все-таки она была удивительным человеком... Хочешь посмотреть?
- Нет, ты знаешь - боюсь.
- Ну и правильно, полработы смотреть нечего. Вот закончу - тогда и
покажу!.. Знаешь, подруга, такие люди, как твоя бабушка, должны жить долго.
Иногда художники говорят удивительно мудрые вещи. Можно даже сказать -
пророческие...
* * *
Рука, скрепя сердце, помог Лехе сдвинуть могильную плиту и даже поднять
наверх гроб. Но больше ничего делать он не стал и вышел из склепа.
Леха, оставшийся внутри, на всякий случай неумело перекрестился и стал
вскрывать гроб.
А снаружи Рука оперся о старую липу и закурил. Но курил он недолго -
вдруг из склепа донесся неистовый, душераздирающий крик Лехи. Они были
знакомы уже много лет, многое вместе пережили, попадали в самые разные
передряги, но такого от Лехи он не слышал еще никогда. Да что Леха - Рука
вообще в жизни еще не слыхал такого крика. И все же был он не из робких, и
потому немедленно бросился в склеп.
То, что он там увидел, не укладывалось ни в какие рамки. В двух метрах
от гроба стоял совершенно оцепеневший Леха, а из гроба, сдвинув крышку,
вылезала старуха-цыганка...
* * *
Кармелита попрощалась со Светкой с тяжелым сердцем и уже собиралась идти
домой, как вдруг в дверях столкнулась с Астаховым.
- Ой, Николай Андреевич, здравствуйте!
- Здравствуй, Кармелита! А я ведь, честно говоря, давно уже ждал, когда
ты ко мне зайдешь.
Кармелита замялась и промолчала.
- Я прекрасно понимаю тебя, Кармелита. Конечно, тебе трудно принять
меня как отца...
- Николай Андреевич, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но своим
отцом я всегда буду считать того, кто вырастил меня.
- Да, конечно, я вовсе и не требую, чтобы ты меня так называла.
Наверное, должно пройти время, чтобы мы как-то привыкли друг к другу. Мне
ведь тоже надо привыкнуть к тому, что ты - моя дочь. Просто я хочу, чтобы мы
с тобой получше узнали друг друга... Ты очень похожа на свою маму,
Кармелита...
- Вы мне о ней расскажете?
- Обязательно расскажу!
И Кармелита осталась у Астахова, предупредив Максима, чтобы он не
волновался.
* * *
А Максим зашел в гостиницу закрыть свой долгий-долгий счет и как следует
попрощаться со всеми горничными, коридорными и администраторами, ставшими за
эти годы для него родными людьми.
Уходя, столкнулся с Палычем. Тот сам его задержал.
- Знаешь, Максим, по поводу этой заправки. Я тут подумал - чего до
завтра тянуть...
- Ты согласен?
- Староват я уже, Максим. Да и не по мне это все. Спасибо тебе,
конечно, большое за предложение, но я отказываюсь.
- Не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь от этого отказываться! -
Максим предпринял последнюю отчаянную попытку уговорить старого верного
друга. - Тебе, наверно, страшно вот так сразу стать управляющим? Так я тебе
все объясню, это совсем не так сложно, как кажется, - я всю эту кухню знаю.
А в бухгалтерию тебе вообще лезть не надо будет - там Олеся.
- Ну не мое это, Максим, не мое! Вот, скажем, в котельной, здесь я -
сам себе начальник, сам подчиненный.
- А по-моему, это просто глупо - отказываться от такого предложения!
- Наверное, глупо. Но я вольный человек, таким и остаться хочу...
Уезжаю я, Максим!
- Куда?
- Не знаю.
- Палыч, ты же столько прожил в этом городе, неужели тебя тут ничего не
держит?
- Держит. Рубина. Это просто наваждение какое-то, понимаешь? А
избавиться от этого один способ - уехать...
- Прости, что заставил тебя вспомнить.
- Нет-нет, Максим, что ты! Я всегда о ней помню. Всегда...
- Палыч, ну ты хоть попрощаться к нам придешь?
- Приду. Обязательно приду!
Максим пошел домой. А Палыч вернулся в свою котельную. На душе стало
совсем уж грустно и одиноко. Он повалился на кушетку, чего раньше без особых
причин старался никогда днем не делать, и закрыл глаза.
Вспоминалась Рубина. Рубина сорок лет назад. Рубина - какой она была
совсем недавно. Вот она впервые пришла к нему в эту котельную... А вот она -
в театре, на цыганском спектакле.
Палыч открыл глаза и даже отогнал наваждение рукой. Видение Рубины
исчезло. Но вдруг ему показалось, что он слышит ее голос:
- Паша! Паша! Помоги!
Палыч поднялся с кровати, помотал головой и даже ущипнул себя. Но голос
Рубины звучал, хотя и слабо, но совершенно отчетливо, как будто бы она сама
стояла рядом:
- Паша! Помоги, Паша!
И Палыч не выдержал. Несмотря на годы, он пулей выскочил из котельной и
побежал к Рубине. Куда? - Куда же еще было к ней бежать, как не на кладбище.
* * *
Кармелита и Максим вернулись домой почти одновременно.
- Кармелита, я еще раз хочу тебе сказать: прости, если я тебя чем-то
обидел...
- Ну что ты! Это Ты меня прости. Ты меня ничем не обидел, дело вообще
не в тебе.
- А что ты делала у Астахова?
- Я у Светки была, мне нужно было с ней поговорить.
- О чем?.. Кармелита, ну я же вижу, что тебя что-то мучает! В чем дело,
что случилось? Ты расскажи мне, а?
- Не могу. Максим, ну не могу, не спрашивай меня, пожалуйста!
- Но почему?
- Поверь, я сейчас не могу тебе ничего рассказать.
Кармелита опять была на грани истерики, и Максим, почувствовав это,
обнял ее крепко и вместе с тем очень нежно.
- Ну, хорошо, хорошо. Ты только знай: я люблю тебя! Очень сильно люблю!
Зазвонил телефон. Кармелита вздрогнула - слишком многое пугало ее
теперь. И все же взяла трубку.
- Кармелита! Доченька, это я, - послышался в телефоне голос Баро.
- Алло, папа, это ты?! Папка, я так рада, что ты позвонил! Я так по
тебе соскучилась!
- Я тоже, Кармелита.
- Пап, мне так тебя не хватает, ужасно!
- Зато теперь ты можешь делать все, что захочешь. И твой папа не ругает
тебя и не ворчит каждый раз...
- Лучше бы ты ворчал. Знаешь, как я соскучилась по твоему ворчанию!
Может быть, вы с Земфи-рой вернетесь? Возвращайтесь, а?!
- Нет, доченька, мы с тобой еще только в самом начале нашего пути. Нам
теперь надо привыкнуть к тому, что мы не вместе. Ты ведь всегда хотела
самостоятельности.
- Глупая была, вот и хотела... Может, ты все-таки вернешься?
Трубка молчала.
- Ты действительно хочешь, чтобы мы вернулись? - спросил Баро после
долгой паузы.
- Конечно, хочу! Так ты вернешься?!
- Я позвоню тебе...
- Когда?
- Скоро, дочка, скоро. Ну все, береги себя!..
- Как там отец? - спросил Максим, когда Кармелита повесила трубку.
- Все нормально, но мне кажется, что он очень тоскует.
- Конечно, тоскует, а как же иначе!
- И, ты знаешь, мне кажется, с тех пор как стало известно, что я - дочь
Астахова, папа боится, что я перестану считать его своим отцом.
- Но ты же никогда не откажешься от него?
- Никогда! Только сейчас я поняла, как же он всегда был мне нужен, как
он мне дорог! Именно сейчас, когда мне его так не хватает.
- Я вижу.
- Знаешь, вот сейчас, когда я с ним разговаривала, мне показалось - он
только ждет удобного случая, чтобы вернуться назад.
Была ли Кармелита так уж неправа? Пожалуй, нет. Но Максима сейчас
беспокоило совсем не это, а то непонятное, что происходило с невестой на его
глазах.
* * *
Палыч прибежал к кладбищенскому склепу, ловя ртом воздух. Сердце билось
так, что казалось, вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.
Лехи и Руки давно уже простыл и след. Они унесли ноги куда глаза глядят,
только бы подальше от этого места, где, осерчав на них, ожили цыганские
покойники. Уж лучше пусть их загребут где-нибудь менты, чем оставаться хоть
одну лишнюю минуту на этом проклятом кладбище.
Не переводя учащенного дыхания, Палыч ворвался в склеп и остановился как
вкопанный - могила Рубины была разворочена, а тело ее валялось на полу.
- Рубина! - вырвалось у П алыча. - Что тут с тобой сделали?!
Он бросился к потревоженному трупу, подвел под тело руки, чтобы вернуть
его в гроб... И вдруг почувствовал, что тело - теплое. Палыч схватил руку
Рубины у запястья - в ее вене, хотя и редко, но вполне отчетливо бился
пульс.
- Жива! - В первое мгновение он готов был убежать от всей этой
чертовщины. Потом заставил себя проверить все еще раз - нет, сомнений быть
не могло: Рубина жива!
А дальше Палыч сам не помнил, как он вынес ее на руках с кладбища на
дорогу, как остановил какую-то попутку, как привез в больницу и отдал
врачам. Не помнил, сколько просидел потом в больничном коридоре. А еще потом
как будто бы очнулся, встал и зашел в ту дверь, куда унесли его Рубину.
Медсестра ставила ей капельницу, рядом стоял врач.
- Простите, доктор, я бы хотел узнать о состоянии больной...
- Сейчас же покиньте палату!
Но Палыч не сводил с Рубины глаз.
- Ой, смотрите, она, кажется, моргнула!
- Что вы несете? Как она могла моргнуть?.. Хотя, конечно, как она
вообще могла... - врач не договорил, потому что не мог даже подобрать
определение такому небывалому случаю.
- А есть надежда, что она очнется? - Палыч даже не спрашивал - он
просил доктора дать ему эту надежду.
- Есть, хотя и небольшая. Пойдемте со мной, я хотел бы с вами
поговорить.
И врач провел Палыча к себе в ординаторскую.
- Случай, конечно, очень странный, просто невероятный... И я хотел бы
расспросить вас об обстоятельствах смерти пациентки. Точнее, мнимой смерти.
Палыч пожал плечами:
- Понимаете, доктор, я не знаю как и сказать... Умерла она... Ну, то
есть, теперь и не умерла, оказывается... Ну, это все так быстро тогда
случилось.
- Говорите, быстро?
- Она угасла за два-три дня.
- А когда это произошло? Ну, сколько прошло времени с тех пор, когда
пациентка, как всем показалось, умерла?
- Сейчас, сейчас... Сегодня десять дней уже.
- Так, значит, истощение организма, в принципе, наступить еще не
могло...
- Что-что?
- Нет, ничего. И как же вы ее похоронили?
- Ее в склеп цыганский положили. Так Баро решил - ее зять. Она в таборе
не обыкновенной цыганкой была - она была шувани.
- О, значит, ее похоронили не в землю?! То есть, и кислородного
голодания не было?
- Доктор, я не понимаю. Вы объясните мне, как это вообще могло
случиться?
- Не знаю, не знаю. Случай уникальный. Нет, наука знает какие-то
прецеденты, когда хоронили вроде бы покойников, а они потом оказывались
живыми - летаргический сон там, каталепсия, - сыпал врач непонятными Палычу
словами. - Но о вашей знакомой ничего сказать пока не могу - слишком мало
данных. Но случай действительно уникальный! Понимаете, если ее похоронили
живьем, то... энергетические запасы в организме были, доступа воздуха для
дыхания хватало...
- И что, сил для того, чтобы сдвинуть с себя каменную плиту, тоже
хватило?
Доктор только развел руками.